Лето, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1912 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 9 минут(ы)

Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 7. Чёртова дюжина

М.: Изд-во ‘Дмитрий Сечин’, 2013.

ЛЕТО

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Гамов, студент.
Безобручин, бухгалтер, маленький, невзрачный господин.
Лизавета Ивановна, Ольга Пименовна, молодые дамы.

Лето.
Сцена представляет берег реки, на котором прямо против зрителя две купальни: направо мужская, налево женская. Купальни разделяются двойной перегородкой. Гамов и Безобручин в купальных костюмах стоят, опершись о перила мужской купальни, и тихо беседуют.

Гамов. Все дело не в том, Игнатий, что ты глуп или неинтересен. Нет! Вздор! Ты не глуп и по-своему интересен. Но ты взял себе такую манеру обращаться с женщинами, что они или считают тебя идиотом, или попросту убегают. Нельзя быть таким робким, неповоротливым, молчаливым, полным угрюмой углубленности… С женщинами нужно уметь говорить!

Безобручин (кисло). Да как же еще с ними там говорить?!

Гамов. Эй, миленький! Это целая наука… Не разговаривай с дамой, как с мужчиной, — в этом случае ты ее только спутаешь и собьешь с толку. Убедительность должна быть не в словах, а в голосе. Упрощай свои глубокие мысли до глубины чайной ложки, коверкай выводы, напирай на детали — результаты получатся чуду подобные. Давай ей философию копеечную, поэзию грошовую! Довольно с нее. Любуясь с нею на закат, не распространяйся так, как бы ты написал это в рассказе, а просто глубоко вздохни, сверни вот этак набок голову и скажи: ‘Какой прелестный закат, не правда ли? Розовый-прерозовый… Вот так и жизнь наша!’… При чем тут жизнь — это не важно, но при таких словах можно положить свою руку ей на талию…

Безобручин. На… талию?

Гамов. Ну да! Пойми ж ты, что они жесты предпочитают словам.

Безобручин. А если она за это… по физиономии?

Гамов. За что?

Безобручин. А вот… за талию-то.

Гамовю Иногда ударит… иногда и не ударит. Они добрые.

Безобручин хихикает.

Ты чего?

Безобручин. Я в прошлом году был у одной дамы и — хи-хи!— увидел, что у нее расстегнулись пуговицы…

Гамов. Где, где?

Безобручин. На углу Гороховой и Фонтанки…

Гамов. Да нет! Пуговицы-то где расстегнулись?

Безобручин (неуклюже). А вот тут… кофточка, на затылке. Я взял да и сдуру поцеловал.

Гамов. Ударила?

Безобручин. Нет. Сказала: ‘Что вы делаете? Безумец! Вы с ума сошли!’ Я обиделся и ушел.

Гамов (убежденно). Идиот! Как можно было уходить?!

Безобручин. А чего ж она ругается?!

Гамов. Ты должен был сделать после этого вот что. Сказать: ‘Ну, дайте я застегну вам пуговицы…’ Да вместо того чтобы застегнуть, — расстег…

В это время из раздевальной женской купальни выходят Лизавета Ивановна и Ольга Пименовна — обе в купальных костюмах. Тоже облокачиваются на перила и начинают разговор, Гамов на полуслове замолкает, прижимая палец к губам.

Ольга Пименовна. Главное дело, что мужчин нельзя распускать. Иначе они делаются страшными нахалами. Мужчину надо хорошенько осадить.

Лизавета Ивановна. А если он все-таки лезет?..

Ольга Пименовна. Как так лезет? Как лезет? Вот это мне нравится! Да что мы, живем в дикой стране, что ли? Пусть-ка только мужчина попробует что-нибудь себе позволить, да я такой крик подниму, что он готов будет сквозь землю провалиться! Интересно, вода теплая?

Лизавета Ивановна. Теплая. Двадцать шесть градусов.

Ольга Пименовна. А вы откуда знаете?

Лизавета Ивановна. Да я нынче посылала горничную. Велела ей набрать бутылку воды с реки и принести домой. Вылила в соусник и смерила градусником.

Ольга Пименовна (восхищенно). Как просто!

Лизавета Ивановна. Я только очень рыб боюсь. Говорят, есть такие, которые даже путешественников едят.

Ольга Пименовна. Мы ж не путешественники. Я недавно купалась, вдруг вижу — осетрина напротив меня плывет… Я захлопала руками — и она убежала. Нет, тут рыбы безвредные.

Лизавета Ивановна. Не всегда, милая, мой муж на днях порезал себе ногу в воде жестянкой.

Ольга Пименовна. Зачем?

Лизавета Ивановна. Просто так. И представьте — жестянка-то была от сардинок. Вот вам!.. А вы говорите — рыбы не опасные.

Обе берутся за руки и спускаются по лесенке к воде, Ольга Пименовна пробует ногой воду, отдергивает.

Ольга Пименовна. Ой!

Лизавета Ивановна. Что с вами?

Ольга Пименовна. Ничего, ничего… Ну идите же в воду, идите!

Лизавета Ивановна. А вы?

Ольга Пименовна. Я подожду пока, отдохну.

Лизавета Ивановна. Нет, вы идите первая.

Ольга Пименовна. Да почему же непременно я?

Лизавета Ивановна. А я почему?

Ольга Пименовна. Ну, вместе!

Прыгают с нижней ступеньки, визжат, хлопают руками.

Ой, холодно… Ай-ай! Что это такое? Ай-я-яй!!

Лизавета Ивановна. Да что там такое?

Ольга Пименовна. Рак, рак!

Лизавета Ивановна. С чего вы взяли?

Ольга Пименовна. Ей-Богу! Я видела, что-то красное около ноги поползло… Ну, ничего! Теперь он ускакал!

Смех, возня.

Гамов. Послушай… Кто это там, на женской половине?

Безобручин. Это, вероятно, соседки с красной дачи. Две дамы. Они шли позади нас.

Гамов. Послушай, бухгалтер… Знаешь что? Поплывем к ним.

Безобручин. В своем ли ты уме?! Замужние, приличные дамы, а мы вломимся в их купалыно — нате, здравствуйте! Да они такой крик поднимут, что потом неприятности не оберешься. Мужья, суд… Драка.

Гамов. Эх, ты! Гроссбух несчастный! Трусишь? Ну, я поплыву один. Хочешь, приплывай после. Познакомлю. (Сходит со ступенек, ныряет. Через несколько секунд мокрая голова его показывается на женской половине, сзади купальщиц, говорит, отфыркиваясь.) Mesdames, я должен принести вам свои искренние извинения… гм!

Безобручин, махнув рукой, уходит в раздевальную.

Ольга Пименовна (негодующе). Ай-я-яй!!! Кто это?! Мужчина? Да как вы смеете, негодяй вы этакий?! Вон отсюда! Я побегу, я кликну людей!

Гамов (кротко, рассудительно). Вот вы меня назвали негодяем… Вы, сударыня, пользуетесь преимуществами вашего пола и уверены, что я не буду вас преследовать узаконенным порядком… Да! Вы правы! Я предам этот тяжелый случай забвению.

Лизавета Ивановна. Ольга, что он говорит?! Какой тяжелый случай? Какой?

Гамов. Этот. Да-с. Вы говорите, я совершил преступление… Но какое же? Вы знаете, конечно, что в заграничных курортах мужчины и дамы купаются вместе — и что же! Никто даже не обращает на это внимания. Dura lex — sed lex {Закон суров, но это закон (лат.).}, как говорит русская пословица.

Ольга Пименовна (усаживаясь на ступеньку). Какое нам дело до заграницы?! Там это обычай, а здесь, в дачных купальнях, это не принято, не принято!.. Убирайтесь отсюда! Убирайтесь, слышите?

Гамов. Я, конечно, уйду… Но знаете ли вы, знаете ли вы… (Постепенно и незаметно подбирается к ступенькам и примащивается на одну из них, пониже Ольги Пименовны.) Знаете ли вы, что сказал Наполеон, когда его спросили о предках?

Лизавета Ивановна. Нам это совершенно не интересно!

Гамов. Когда его спросили о предках, он сказал: ‘Я сам предок!’.

Лизавета Ивановна. При чем тут Наполеон?

Гамов (нравоучительно). А при том, что и мы можем сказать: ‘Господа! Мы сами себе обычай! Заведемте же обычай купаться вместе…’ Впрочем, если, конечно, вам не нравится мой вид, то попрошу вас, Ольга… как по батюшке?

Ольга Пименовна. Никак!

Гамов. Благодарю вас! Я знал, что вы позволите бедному старикашке называть вас просто по имени… Итак, madame Ольга, если вам не нравится мой вид, будьте добры перебросить мне с перил вашу простыню, дабы она прикрыла мои бренные останки!

Лизавета Ивановна. Боже мой, какая наглость! Он же еще и простыню нашу просит. Ольга! Бросьте этому нахалу простыню, и пусть он убирается!

Ольга Пименовна. Нате, ешьте! И сейчас же убирайтесь!

Гамов. Хорошо, уйду. (Закутывается, садится.) Сейчас же уйду. Раз вы говорите уйти — я уйду. Я человек ненавязчивый. Раз мое присутствие почему-либо неприятно, я…

Ольга Пименовна. Смотрите на него! Говорит — уйду, а сам сидит.

Гамов. Я не буду сидеть, тем более что сидячий образ жизни мне вреден, я уйду, но, уходя, хочу спросить вас: за что вы меня гоните?

Ольга Пименовна (всплеснув руками). Вот новости! Да как же не гнать вас?! Мы тут в одних купальных костюмах, а вы на нас глаза пялите. Убирайтесь!

Гамов (рассеянно). А? Что? Сейчас, сейчас… Я уйду! Раз надо уйти — уйду и все! Но мне одно странно: если бы вы служили в театре и пели бы когда-нибудь партию Зибеля в ‘Гугенотах’…

Лизавета Ивановна. Зибель не в ‘Гугенотах’, а в ‘Фаусте’… Даже этого не знает.

Гамов. Да, да, да!.. Совершенно верно! Мерси! А вы, однако, знакомы с историей музыки. Очень, очень приятно. Так вот я и говорю: если бы в театре, исполняя партию Зибеля в ‘Гу…’, ‘Фаусте’, показались бы в трико? И не перед каким-нибудь скромным близоруким студентом (я ведь слеп, как курица!), а перед тысячной толпой!.. Ведь тут не было бы ничего ужасного? Почему же теперь у вас появился этот какой-то ложный, ненормальный стыд?

Ольга Пименовна. То театр, а то купальня.

Гамов. Виноват-с! Ви-но-ват-с!! Но где же разница по существу? Ведь презумпция установлена?

Лизавета Ивановна. Что он говорит! Какая презумпция?

Гамов. Та, о которой мы говорили.

Пауза.

Ольга Пименовна. Не забывайте, что мы замужние дамы, а вы незнакомый нам человек.

Гамов. О, Господи, Господи!.. Ну, представьте вы себе (садится ступенькой выше, ближе к Ольге Пименовне), — представьте, что вы бы не встретились с вашими мужьями в свое время, а встретились бы со мной… Вышли бы за меня замуж — и что же! Я имел бы на вас все права… Вы бы ни капельки не стеснялись меня. Так что, стоит ли простую случайность возводить в принцип?

Лизавета Ивановна. Что такое!! В какой там еще принцип?

Гамов (вежливо). В тот самый, о котором мы только что говорили. Колесо фортуны не всегда убивает беспочвенные стремления людей, пытающихся идти против велений судьбы. Верно?

Ольга Пименовна. Не понимаю, о чем вы говорите?.. Одному только удивляюсь: как вы могли решиться, не боясь последствий, явиться сюда?

Гамов. Сударыни! В сущности говоря, какая разница, если я сейчас в пяти шагах от вас (осторожно обнимает ее за талию) или если бы я был в своей купальне, в сорока шагах? Если бы мы были в платьях — так очень возможно, сидели бы еще ближе друг к другу где-нибудь в концерте… Значит, по-вашему, — ха-ха!— все дело в платьях? В этой жалкой условности, сшитой из груды разноцветных тряпок руками жалкой глупой портнихи, иногда даже испорченной до мозга костей или больной изнурительной болезнью…

Лизавета Ивановна. Кто?

Гамов (спокойно). Портниха.

Ольга Пименовна. Какой вы странный… Сидит, разговаривает. (Придумывает, что бы сказать.) Но представьте себе, что ваше присутствие нам просто очень неприятно!

Гамов (скорбно). Боже мой! О, Боже мой! Бедные мы люди… Мы с головой сидим в целом море условностей. Вы оскорбляете и гоните меня только потому, что я мужчина. А если бы сейчас явилась купаться сюда какая-нибудь жирная, отвратительная, вульгарная торговка, вы бы не заявили ни одного слова протеста… Почему? Только потому, что она женщина? Несправедливо! А представьте себе, что моей матери пришло бы в голову родить меня девочкой? Сущая случайность!

Ольга Пименовна. Но вы забываете о женской стыдливости!

Гамов (наставительно). Женская стыдливость! Стыдиться можно нехорошего: воровства, убийства. Некрасивая женщина может стыдиться своих недостатков — худых ног, впалой груди…

Ольга Пименовна. У меня ноги не худые!

Лизавета Ивановна. И у меня. И грудь не впалая.

Гамов. Я и говорю: а чего же стыдиться красивой женщине? Бог создал ее, наделил всеми совершенствами, и если она скрывает их, она обижает этим Создателя. (Вдохновенно.) Творца всего сущего, мудрого, вечного… (Берет руку Ольги Пименовны, целует ее.) Что может быть прекрасней этой руки, этого совершенного создания природы. (Целует.)

Ольга Пименовна (жалобно). А-ай! Лиза, он целует мою руку… Ой! Смотрите-ка, он уже сидит около меня! Ухо-ди-и-те отсюда!

Гамов. Сейчас уйду. Сию минуточку. Сказал уйду — и уйду. Только мне очень тяжело и обидно, (Утирает слезы.) Очень, очень обидно — почему на вечере любой дурак, шулер и негодяй может поцеловать вашу руку, а мне, тихому, застенчивому человеку…

Лизавета Ивановна. Застенчивый… Хорош застенчивый! Приплыл к незнакомым дамам, уселся на ступеньку, забрал простыню… Сидит… Убирайтесь отсюда! Не смейте на меня смотреть!..

Ольга Пименовна. Он на вас и не смотрит. Почемувы к нему придираетесь. Человек сидит около меня и… и… и на вас вовсе и не смотрит.

Гамов. А что такое, в сущности, взгляд? Ведь, в сущности, если разобрать…

Безобручин (выходит из раздевальной, облокачивается на перила, кричит нетерпеливо). Га-мо-о-ов! Га-а-амов!! Ско-о-ро ты?!

Гамов (беззаботно). Ах, я и забыл! Меня тут товарищ дожидается… Заговорили вы меня совсем. А впрочем… (Кричит, приложив руку рупором.) Иг-на-тий! Иг-натий! Плыви сюда!

Лизавета Ивановна. Вы с ума сошли? Кого вы там еще зовете?

Гамов. Это мой друг — мухи не обидит! Вы его, пожалуйста, приободрите. Он в малознакомом обществе теряется. Поручаю его вашему такту и заботливости.

Безобручин (в это время он сходит в воду, ныряет и появляется мокрый, с выпученными глазами среди дам, говорит робко, жалобно). В… в… сущности, mesdames, это предрассудок… Честное слово, предрассудок…

Ольга Пименовна. Что предрассудок?

Безобручин. Да вообще все. Жизнь, знаете, не веселит. Всеобщая дороговизна. В опере вы пели бы…

Гамов. Иди уж, иди. Садись! Вот тебе еще есть что-то… вроде полотенца. (Снимает с перил.) На, закутайся.

Лизавета Ивановна. Какое безобразие! Мое полотенце… Воображаю, что скажут наши мужья, когда вернутся.

Гамов (смеется). Они не узнают, мы им не расскажем. Вот это, господа, Игнатий Безобручин — промышленник и торговый гость.

Безобручин знакомится, пожимая дамам руки.

Очень хорошо поет — прямо загляденье. У вас есть пианино?

Ольга Пименовна. Есть. А что?

Гамов (кокетливо). Ах, мы уж и не знаем, идти к вам или нет… Но если вы так настаиваете…

Лизавета Ивановна. Боже мой! На чем?

Гамов. А? На приглашении.

Ольга Пименовна. Я, в сущности, не настаивала, но если вы уж так хотите…

Лизавета Ивановна (смеется). Что уж с вами делать! Придется вас пригласить!.. Но только если вы будете так на меня смотреть — я вас за уши выдеру.

Ольга Пименовна. Это мне нравится! Опять вы воображаете, что он на вас смотрит? Знаете, это у вас какая-то мания величия. Вам досадно, что он на вас никакого внимания не обращает, вы и кричите на него!

Лизавета Ивановна. И буду кричать, потому что он нахал! Вот мосье Безобручин не такой! Он очень скромный молодой человек… это сразу видно.

Безобручин. Ха-ха-ха!.. Это верно. (Подсаживается к Лизавете Ивановне.) Я — скромный! Я такой скромный, что просто ужас.

Лизавета Ивановна (гладит его по голове). Вот и умница… Ведь вы бы никогда первый не приплыли к нам, если бы он вас не позвал?

Безобручин. Я?! Да ни за что! Разве можно. Я сгорел бы со стыда!

Лизавета Ивановна (Ольге Пименовне). Вот видите!

Ольга Пименовна. Ну и целуйтесь с ним!

Лизавета Ивановна. Это мое дело,.. Что хочу, то с ним и сделаю!

Ольга Пименовна. Пожалуйста, пожалуйста! Только если он такой скромный, нечего было ему мне руку так многозначительно жать при знакомстве.

Лизавета Ивановна (хватая Безобручина за руку). Она правду говорит? Вы жали ей руку? Жали? Многозначительно?!.. Жали?

Безобручин хихикает, стыдливо отвернувшись.

Гамов. Ну, знаешь, Игнатий, это свинство. Я трудился, приплывал сюда, разговаривал, а ты мне под носом устраиваешь многозначительные пожатия?! Тихоня проклятый!

Лизавета Ивановна. Да чего вы к нему пристали? Вам завидно, что он такой серьезный, положительный человек, а вы просто оглушительный болтун и больше ничего!

Ольга Пименовна. Он? Оглушительный… болтун?! Господин Гамов! Пожалуйте сюда. Садитесь. Надеюсь, что после всего сказанного вы не унизитесь до разговора с ними?!

Гамов. Нет, конечно, Я оскорблен до глубины души. (Подсаживается к ней.) Чай у вас дома есть?

Ольга Пименовна. Конечно есть. И кизиловое варенье, вкусное-превкусное.

Лизавета Ивановна. Господин Безобручин! Вы пойдете ко мне на дачу чай пить. У меня, конечно, кизилового варенья нет — терпеть не могу этой кислятины!—но зато я вас угощу хорошим ромом к чаю. (Ласково.) Любите ром?

Безобручин. Еще как!

Ольга Пименовна. Гамов, одевайтесь. Потом пойдете по левой дорожке — я вас догоню.

Лизавета Ивановна. Ну, ступайте, милый Безобручин, а то простудитесь, когда оденетесь — ждите меня на правой дорожке!

Гамов и Безобручин плывут к себе. Все молча возятся с полотенцами и простынями. Ольга Пименовна, найдя около себя полотенце Лизаветы Ивановны, сердито швыряет его ей в ноги. Лизавета Ивановна молча швыряет ей простыню. То же самое делают ожесточенно и молча Гамов с Безобручиным.

Занавес

КОММЕНТАРИИ

Миниатюры и монологи для сцены (1912)

Сборник вышел как II том Театральной библиотеки ‘Сатирикона’.

Лето.

Пьеса входила в репертуар Литейного театра в С.-Петербурге.

Ведь презумпция установлена? — Презумпция (лат.) — юр. признание факта юридически достоверным, пока не будет доказано обратное (например, презумпция невиновности.

Лето.

Читайте также: