Анатоль Франс.
Лэта Ацилия
Анатоль Франс.
Лэта Ацилия
II.
II.
Послесловие.
Послесловие.
———————————————————-
Лэта Ацилия, Франс Анатоль, Год: 1888
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Лэта Ацилия жила в Массалии [ныне Марсель] при императоре Тиверии.
Будучи уже несколько лет замужем за римским всадником, которого звали Гельвием, она не имела еще ни одного ребенка и горячо желала стать матерью. Однажды, когда она шла в храм поклониться богам, она увидела под портиком толпу полуголых людей, исхудалых, пораженных проказой и язвами. Ужаснувшись их, она остановилась на первой ступени храма. Лэта Ацилия совсем не была жестокосердой. Она жалела бедных, но боялась их. К тому же она никогда еще не видела нищих таких свирепых, как те, которые толпились теперь перед ней, — синие, окоченевшие, с пустыми сумками, лежащими у их ног. Она побледнела и прижала руку к сердцу. Не находя в себе сил ни убежать, ни двинуться вперед, она почувствовала, что ноги ее подкашиваются. Вдруг из толпы несчастных вышла женщина ослепительной красоты и подошла к ней.
— Не бойся, женщина, — сказала эта незнакомка серьезно и кротко. — Люди, которых ты видишь, совсем не жестоки. Не обман и обиду приносят они, но истину и любовь. Мы пришли из Иудеи, где Сын Божий умер и воскрес. Когда он вознесся одесную Отца, верующие в него много страдали. Народ побил камнями Стефана. Нас же священники посадили на корабль без ветрил и руля и отдали нас на волю волнам морским, чтобы мы погибли в них. Но Бог, который любил нас в своей земной жизни, привел нас благополучно к пристани в этом городе. Увы! Массалиоты скупы и жестоки. Они идолопоклонники. Они допускают умирать от холода и голода учеников Иисуса. И если бы мы не укрылись в этом храме, который они считают священным, они уже бросили бы нас в темные тюрьмы. Между тем, приличнее было бы порадоваться нашему приходу, ибо мы несем добрую весть.
Сказав это, чужестранка стала показывать рукой поочередно на каждого из своих спутников.
— Этот старец, — сказала она, — который обращает к тебе свой светоносный взор, это — Седон, слепой от рождения, которого Учитель исцелил. Седон видит ныне с одинаковой ясностью вещи видимые и невидимые. Другой старец, борода которого бела как горный снег, — это Максимин. Тот молодой еще человек, который кажется таким усталым, — мой брат. Он обладал большим богатством в Иерусалиме, рядом с ним моя сестра Марфа и Мантила, верная служанка, которая некогда в счастливые дни срывала оливки на холмах Вифании.
— А ты, — спросила Лэта Ацилия, — ты, голос которой так сладок и лицо так прекрасно, какое имя ты носишь?
Еврейка ответила:
— Меня зовут Мария Магдалина. Я узнала по золотой вышивке на твоей одежде и по невинной гордости твоего взгляда, что ты жена одного из знатных граждан этого города. Вот почему я подошла к тебе. Я хочу, чтобы ты смягчила сердце твоего мужа на пользу учеников Иисуса Христа. Скажи этому богатому человеку: ‘Господин мой, они голы, оденем их, они алчут и жаждут, дадим им хлеба и вина, и Бог вернет нам в царстве Своем то, что было взято у нас во имя Его’.
Лэта Ацилия ответила:
— Мария, я сделаю все, что просишь. Моего мужа зовут Гельвием, он всадник, один из самых богатых жителей города: никогда он не отказывал мне в том, чего я хотела, потому что он любит меня, теперь твои друзья не страшат меня, у меня хватит смелости пройти близко около них, несмотря на то, что язвы покрывают их тела, и я пойду в храм молить бессмертных богов, чтобы они исполнили мое желание. Увы! они до сих пор отказывали мне в этом!..
Мария загородила ей путь руками.
— Женщина, — вскричала она, — остерегайся поклоняться ничтожным идолам! Не жди от мраморных кумиров слов надежды и жизни. Есть один только Бог, и Бог этот был человеком, и мои волосы осушили ноги Его.
При этих словах глаза ее — чернее неба в грозу — засверкали, и на них показались слезы, и Лэта Ацилия подумала:
— Я набожна, я исполняю точно все обряды, предписываемые религией, но в этой женщине есть какое-то странное чувство божественной любви.
А Магдалина в экстазе продолжала:
— Это был Бог неба и земли, и Он говорил притчами, сидя на скамье у порога, под тенью старой смоковницы. Он был молод и прекрасен, Он хотел, чтобы все любили Его. Когда Он приходил ужинать в дом сестры моей, я садилась у Его ног, и слова лились из уст Его, как вода потока. И когда сестра моя, скорбя о моей беспечности, восклицала: — Учитель, скажи ей, что она должна помочь мне приготовить ужин, — Он прощал меня, улыбаясь, и оставлял у ног Своих и говорил мне, что я избрала благую часть. Его можно было принять за молодого пастуха из гор, но взор Его метал пламя, подобное тому, какое исходило от головы Моисея. Его нежность была подобна ночному покою, а гнев Его был ужаснее грозы. Он любил смиренных и детей. Дети бежали к Нему навстречу на дороге и цеплялись за Его одежды. Это был Бог Авраама и Иакова. И той же самой рукой, что сотворила солнце и звезды, ласкал Он новорожденных, которых протягивали к нему радостные матери на пороге хижины… Он был и прост как дитя, и воскрешал мертвых. Ты видишь здесь между моими спутниками моего брата, которого Он поднял из могилы. Смотри, о женщина! На своем челе он сохранил еще бледность смерти, и в очах его ужас от созерцания загробной жизни.
Но Лэта Ацилия уже не слушала ее больше.
Она обратила к еврейке свои правдивые глаза и свое, ясное личико.
— Мария, — сказала она ей, — я набожная женщина, преданная религии моих отцов. Женщина не должна быть нечестивой. И не приличествует супруге римского всадника принимать новую религию. Однако я признаю, что на востоке есть милостивые боги. Твой бог, Мария, кажется мне таковым. Ты сказала мне, что Он любил детей и что Он целовал малюток на руках у их молодых матерей. Поэтому я вижу, что это бог благосклонный к женщинам, и я сожалею, что Он не в почете у аристократов и должностных лиц, ибо тогда я охотнее принесла бы ему в жертву медовые лепешки. Но слушай, Мария еврейка, обратись к Нему ты, которую Он любит, и попроси для меня то, что я не смею у Него просить и в чем мои богини отказывали мне.
Лэта Ацилия произнесла эти слова нерешительно. Она замолчала и покраснела.
— Что же это такое, — спросила быстро Магдалина, — и чего недостает, женщина, твоей беспокойной душе?
Успокоившись немного, Лэта Ацилия отвечала:
— Мария, ты — женщина, и хотя я не знаю тебя, я решусь сказать тебе одну женскую тайну. Уже шесть лет я замужем, а у меня нет еще ребенка. Это большое горе для меня. Мне хочется отдать свою нежность ребенку, я ношу в моем сердце любовь к тому маленькому существу, которого я, может быть, никогда не дождусь, и от этой любви я задыхаюсь. Если твой Бог, Мария, исполнит через тебя то, в чем мне отказывали богини, я скажу, что Он добрый Бог, и буду любить Его и заставлю любить Его моих подруг, которые так же, как я, молоды, богаты и принадлежат к знатнейшим семействам города.
Тогда Магдалина отвечала торжественным голосом:
— Дочь римлян, когда ты получишь просимое, вспомни твое обещание, которое ты дала служанке Иисуса!
— Я вспомню, — отвечала массалиотка. — А пока возьми этот кошелек, Мария, и раздели серебро, которое находится в нем, с твоими спутниками. Прощай, я возвращаюсь домой. Как только я приду туда, я пришлю твоим спутникам и тебе корзины, полные хлеба и мяса. Скажи твоему брату, твоей сестре и твоим друзьям, что они могут без страха покинуть приют, в котором они укрылись, и вернуться в какую-нибудь гостиницу в предместье. Гельвий имеет власть в городе. Он не допустит, чтобы им сделали какое-нибудь зло. Боги да сохранят тебя, Мария Магдалина! Когда тебе захочется снова увидеть меня, спроси у прохожих, где живет Лэта Ацилия — всякий горожанин укажет тебе без труда мой дом.
И вот, через шесть месяцев после этого Лэта Ацилия лежала на пурпурном ложе во дворе своего дома. Она напевала песенку, без особенного смысла, которую некогда пела ее мать. Вода в водоеме с мраморными тритонами весело журчала, и теплый ветерок нежно колыхал шелестящие листья старого платана. Усталая, томная и счастливая, отяжелевшая как пчела, вылетающая из цветущего сада, молодая женщина скрестила руки на своем округлившемся стане и, перестав петь, посмотрела вокруг себя и вздохнула с радостью и гордостью. У ног ее черные, желтые и белые рабыни работали иглой, челноком и веретеном и с усердием готовили приданое для ожидаемого дитяти. Лэта, протянув руку, взяла чепчик, который, смеясь, подала ей старая черная невольница. Она надела его на свой кулак и, в свою очередь, засмеялась. Это был маленький чепчик из пурпура, золота, серебра и жемчуга, прекрасный как мечта бедной африканки.
В это время на внутреннем дворе появилась чужестранка. Она была одета в платье из целого куска материи, цветом похожего на дорожную пыль. ее длинные волосы были посыпаны пеплом, но лицо еt, сожженное слезами, сияло блаженством и красотой.
Рабыни приняли ее за нищую и уже встали, чтобы прогнать ее, но Лэта Ацилия, узнав ее с первого взгляда, встала и побежала к ней.
— Мария, Мария, воистину ты была избранницей Божией. Тот, Кто любил тебя на земле, услышал тебя на своем небе и дал мне то, что я просила у Него через тебя. Посмотри, — прибавила она.
И она показала чепчик, который она еще держала в руке.
— Как я счастлива и как благодарна тебе!
— Я знала, — отвечала Мария Магдалина, — и пришла наставить тебя, Лэта Ацилия, в истине Иисуса Христа.
Тогда массалиотка отослала своих рабынь и предложила еврейке кресло из слоновой кости с подушками, вышитыми золотом. Но Магдалина с отвращением отвергла это седалище, села на землю, скрестив ноги, около большого платана, который трепетал от дуновения ветерка.
— Дочь язычников, — сказала она, — ты не оттолкнула учеников Господа. Они жаждали — и ты напоила их, они были голодны — и ты дала им есть. Вот поэтому я расскажу тебе о Иисусе, каким я Его знала, для того, чтобы ты любила Его, как я Его люблю. Я была грешницей, когда впервые увидела прекраснейшего из сынов человеческих.
И она рассказала, как она бросилась к ногам Иисуса в доме Симона прокаженного и как она вылила на обожаемые ноги Учителя все мирро из алебастрового сосуда. Она передала слова, которые сказал тогда сладчайший Учитель в ответ на ропот своих грубых учеников.
— Почему хулите вы эту женщину? — сказал Он. — То, что она сделала для Меня, она хорошо сделала. Ибо всегда с вами будут бедные, но Я с вами не всегда буду. Она заранее умастила благовониями Мое тело для Моего погребения. Истинно говорю вам: по всему миру, где будут проповедовать Евангелие, расскажут о том, что она сделала, и она будет прославлена.
Потом она рассказала, как Иисус прогнал из нее семь бесов, которые жили в ней.
Она прибавила:
— С тех пор, восхищенная, сжигаемая всеми радостями веры и любви, я жила под сенью Учителя, как в новом раю.
Она говорила о полевых лилиях, которыми они вместе любовались, и о счастье бесконечном, о едином счастье верить. Потом она сказала, как Он был продан и умер для спасения Своего народа. Она припомнила неизреченные явления страстей, положения во гроб и воскресения.
— Это я, — воскликнула она, — я первая увидала Его! Я нашла двух ангелов, одетых в белое, сидящих один у изголовья, другой у ног, там, куда положили тело Иисуса. И они мне сказали: — Женщина, почему ты плачешь? — Я плачу потому, что похитили моего Господа, и я не знаю, куда положили Его. — О, радость! Иисус идет ко мне, и я думала сначала, что это садовник. Но он назвал меня: Мария! — и я узнала его по голосу. Я воскликнула — Учитель! и протянула руки, но Он тихо ответил мне: — Не прикасайся ко Мне, ибо я еще не возносился к Отцу Моему.
Слушая этот рассказ, Лэта Ацилия мало-помалу лишилась своей радости и душевного покоя. Оглядываясь на свое прошлое, она вспомнила свою жизнь и находила ее однообразной рядом с жизнью этой женщины, которая любила Бога. Самыми замечательными ‘ днями жизни ее — молодой и набожной патрицианки — были те, когда она ела лакомства с своими подругами. Игры в цирке, любовь Гельвия и шитье занимали также ее жизнь. Но что это значило в сравнении с теми событиями, которые воспламеняли чувства и душу Магдалины? Она чувствовала, что в сердце ее зарождается горькая ревность и мрачные сетования.
Она завидовала этим божественным приключениям и даже неизъяснимой скорби этой еврейки, красота которой сияла еще из-под пепла покаяния.
— Уходи, еврейка! — закричала она, сдерживая слезы, — уходи, уходи! Я была так спокойна сейчас, я считала себя счастливой, я не знала другого счастья, кроме того, которым я наслаждалась. Я не знала другой любви, кроме любви моего доброго Гельвия, и другой святой радости, кроме той, какую я испытывала, когда участвовала в служениях богиням по обычаю моей матери и . моей бабки. О, это было так просто! Злая женщина, ты хотела вселить в меня отвращение к той жизни, которую я вела. Но ты не успела в этом. Зачем говоришь ты мне о своей любви к Видимому Богу? Для чего ты хвалишься передо мною тем, что видела воскресшего Учителя, если я не могу его увидеть? Ты надеешься испортить мне даже самую радость иметь дитя. Это дурно! Я не хочу знать твоего Бога. Ты слишком любила Его, чтобы Ему по- . нравиться, нужно’ упасть с распущенными волосами к Его ногам. Такое положение неприлично для жены всадника. Гельвий рассердился бы, если бы я. стала когда-нибудь такой поклонницей. Я не хочу такой веры, которая портит прическу. Нет, конечно, я не расскажу о твоем Христе ребенку, которого я ношу под сердцем моим. Если это бедное маленькое существо будет дочь, я научу ее любить наших маленьких богинь из глины, которые не больше пальца и с которыми она может без боязни играть. Вот — божества, нужные матерям и детям. Ты слишком дерзка. Хвалишь мне твою любовь и зовешь разделить ее. Как же мог бы твой Бог быть и моим? Моя жизнь не была жизнью грешницы, я не была одержима семью бесами, я не скиталась по дорогам, я уважаемая женщина. Уходи!
Магдалина, увидя, что ей не суждено быть проповедницей, удалилась в дикую пещеру, которую назвали потом ‘ Святым Утешением’. Историки заявляют единогласно, что Лэта Ацилия была обращена в христианскую веру только спустя долгие годы после беседы, которую я точно передал.
Некоторые упрекнули меня за то, что я смешал в этом рассказе Марию из Вифании, сестру Марфы, и Марию Магдалину. Прежде всего я должен указать, что Евангелие, кажется, принимает Марию, пролившую благовония мирра на ноги Иисуса, и Марию, которой Учитель сказал: ‘Noli me tangere’, за двух совершенно различных женщин. В этом пункте я соглашаюсь с теми, кто сделал мне честь поправить меня. Между множеством таковых есть одна княгиня, принадлежащая к православию. Это меня не удивляет. Греки во все времена различали двух Марий. Но в церкви западной было не так. Там, наоборот, давно уже произошло отожествление сестры Марфы и Магдалины. Текст плохо согласовался с этим, но трудности, представляемые текстом, стесняют лишь ученых. Народная поэзия более хитра, чем наука, она не останавливается ни перед чем, она умеет обойти препятствия, которые смущают критиков. По счастливому капризу народной фантазии, две Марии сочетались в одном чудесном символе Магдалины. Легенда освятила его, и эта легенда вдохновляла меня в этом маленьком рассказе. В этом я кажусь себе безупречным. Это не все. Я могу еще сослаться на авторитет ученых. Без всякой лести для себя, могу сказать, что на моей стороне Сорбонна. Она заявила 1-го декабря 1521 года, что существует только одна Мария.
Источник текста: Франс А. Валтасар / Пер. Н. Петровой. — 2-е изд. — Москва: В. М. Саблин, 1910. — 20 см.. — (Собрание сочинений / Анатоль Франс, Том 3). Стр. 61—73.