Лермонтовъ на кавказскихъ водахъ.
Лермонтовъ на кавказскихъ водахъ.
(Разсказъ современника).
Сергй Филипповъ.
‘Русская Мысль’, кн.XII, 1890
Лермонтов на кавказских водах, Филиппов Сергей, Год: 1890
Время на прочтение: 21 минут(ы)
15 іюля 1891 года истекаетъ, какъ извстно, ровно пятьдесятъ лтъ со дня смерти М. Ю. Лермонтова. Не знаю въ точности, чмъ именно предполагается ознаменовать наступающую полувковую годовщину, но не сомнваюсь, что все образованное русское общество живо откликнется на чествованіе великой памяти великаго поэта. Быть можетъ, къ этому ‘лермонтовскому’ дню явятся какія-либо новыя воспоминанія и данныя о Михаил Юрьевич, которыя прольютъ боле яркій свтъ на личность поэта. И во всякомъ случа послднее было бы очень желательно потому уже, что біографія Лермонтова боле, кажется, чмъ чья-либо другая, исполнена пробловъ. Причинъ этому не мало, и сначала он крылись, главнымъ образомъ, въ условіяхъ того времени, когда жилъ и умеръ поэтъ. Съ тхъ поръ многое измнилось, тмъ не мене, проблы, все-таки, остались. Пора бы ихъ восполнить по возможности. Было бы очень хорошо, если бы люди, знавшіе Лермонтова, подлились съ публикой извстными имъ подробностями, касающимися его жизни и личности. До сихъ поръ, къ сожалнію, они не часто обмолвливались въ печати объ этомъ…
Въ числ особенно ощутительныхъ біографическихъ пробловъ, конечно, самою смутной и малоизвстной остается та полоса въ жизни Михаила Юрьевича, которая завершилась его преждевременною трагическою кончиной. Я подразумвая время, проведенное поэтомъ на кавказскихъ минеральныхъ водахъ. Это, повторяю, наиболе смутный періодъ въ жизни Лермонтова. Освтить его до извстной степени могли бы современники поэта, но они, какъ уже сказано, хранятъ, по большей части, глубокое молчаніе. Да ихъ и безъ того малочисленный кружокъ за послдніе годы очень порадлъ. Я не ошибусь, если скажу, что изъ кавказскихъ современниковъ Михаила Юрьевича осталось едва три-четыре человка — не боле. Изъ нихъ, извстная г-жа Шанъ-Гирей, живущая безвыздно въ Пятигорск и состоящая тамъ предсдательницей мстнаго благотворительнаго общества, говорятъ, хранитъ интересные мемуары о жизни поэта на водахъ, которые увидятъ свтъ линь посл ея смерти. Безъ сомннія, эти мемуары представятъ собою высокій интересъ, потому что г-жа Шанъ-Гирей хорошо и близко-знала того, кому посвящены ея воспоминанія. Ходитъ молва, что она-то и есть литературный прототипъ ‘княжны Мери’,— наиболе пластичнаго и цльнаго созданія ея покойнаго друга.
Другаго современника поэта мн пришлось встртить ныншнимъ лтомъ на Кавказ же. Онъ близко зналъ Михаила Юрьевича, ‘былъ однимъ изъ первыхъ знакомыхъ его на водахъ, часто встрчался съ нимъ посл и, наконецъ, въ качеств оффиціальнаго лица, принималъ дятельнйшее участіе какъ въ административныхъ распоряженіяхъ, слдовавшихъ непосредственно за дуэлью, такъ и въ той судной коммиссіи, которая образована была потомъ для. разсмотрнія дла о поединк между Лермонтовымъ и Мартыновымъ.
Вс т, которые бывали въ Желзноводск, конечно, хорошо знаютъ домъ Карпова, самый большой и самый центральный на этой групп кавказскихъ водъ. Его хозяинъ и есть тотъ самый современникъ поэта, разсказами и письмами котораго ко мн о Лермонтов я воспользуюсь для настоящей статьи.
К. I. Карповъ, или ‘майоръ Карповъ’, какъ онъ обыкновенно рекомендуетъ себя при первомъ знакомств,— любопытнйшій остатокъ того времени, о которомъ онъ любитъ разсказывать. Немудрено: большая половина его жизни протекла среди иной, дореформенной обстановки и настоящее уже не въ силахъ было отложить на семидесятилтнемъ старик своихъ осадковъ. Когда слушаешь этого старца, удивительно сохранившагося умственно и физически, невольно переносишься въ атмосферу ‘добраго стараго времени’, которая чувствуется въ романахъ, описывающихъ бытъ людей тридцатыхъ, сороковыхъ и пятидесятыхъ годовъ. Это — атмосфера крпостной обезпеченности, крутаго режима, отвлеченныхъ стремленій къ прекрасному и неприглядной общественной дйствительности. Сообразно ей и люди, дышавшіе такимъ воздухомъ, создали себ опредленную физіономію, уже не мнявшуюся подъ вліяніемъ новыхъ, позднйшихъ условій общественной жизни. Они кристаллизовались изъ навсегда и, говоря по правд, на нашъ, современный взглядъ, кажутся немного забавными, какъ устарвшая мода, какъ старинная обстановка стариннаго покоя. Живые свидтели другой эпохи, эти люди сохранили манеры, складъ рчи, самые взгляды, даже на современность, не иначе, какъ сквозь стекла, въ которыя они когда-то привыкли смотрть… Майоръ Карповъ именно изъ такихъ людей и его разсказы о Лермонтов представляютъ, по-моему, двойную цнность: живое свидтельство всего совершившагося и отраженіе этого совершившагося въ ум и сердц современнаго человка.
— Здсь, въ Желзноводск, живу я съ 1825 года, жилъ еще, когда и водъ никакихъ не было, одинъ лсъ да гора вотъ эта самая.
— Значитъ, сюда еще и не здили купаться?
— Какое купаться! Говорю вамъ: лсъ непроздный былъ. Волки бгали вотъ здсь даже, гд мы теперь стоимъ съ вами. А ныньче это самое центральное мсто. Хе! хе!
Съ 1825 года на водахъ! Г. Карповъ является, такимъ образомъ, живою хроникой не только самыхъ водъ, но и всего того, чему он бывали свидтелями. Ясно, что эта мысль натолкнула меня на вопросъ о Лермонтов, и ‘майоръ’ очень любезно отвтилъ мн на него, разсказавъ многое о великомъ поэт и впослдствіи добавивъ этотъ разсказъ другими подробностями въ форм писемъ по интересовавшему меня вопросу. Пользуясь тмъ и другимъ, я, по возможности, сохраняю какъ самый складъ рчи разскащика, такъ и послдовательную связь событій и фактовъ въ томъ вид, въ какомъ они являлись въ разсказахъ г. Карпова.
— Вы уже знаете,— говорилъ мн майоръ,— я въ этихъ мстахъ давно, съ двадцать пятаго года. Тутъ же, на Кавказ, я и служить началъ въ военной служб. При мн, такъ сказать, прошла вся кавказская исторія, начиная отъ войны до замиренія я дальше…
Предчувствуя, что г. Карповъ собирается разсказывать ‘кавказскую исторію’, я не выдержалъ и прервалъ его:
— Кириллъ Іоновичъ, а когда же вы съ Лермонтовымъ познакомились?
— А вотъ погодите немного… Такъ я говорю, что служилъ въ военной служб. Въ 1841 году я былъ прикомандированъ на время курса къ пятигорскому комендантскому управленію для занятій письмоводствомъ. При управленіи въ то время вдались не только военныя, но и полицейскія дла, поэтому о каждомъ прізжемъ мы получали сейчасъ же свдніе. Какъ-то разъ, весною, я получаю записку отъ содержателя казенной гостиницы, купца Наитаки, который мн пишетъ: ‘Придите, пожалуйста, очень нужны’. Являюсь. Наитаки сейчасъ же ко мн. ‘Дорогой мой,— говоритъ,— помогите, посодйствуйте…’ — ‘Что такое?’ — ‘Да вотъ, — говоритъ,— прилетла ко мн съ свера нкая пчелка, такъ нельзя и, чтобы она и осталась въ моемъ уль?’ — ‘Какая пчелка?’ — говорю.— ‘Пріхалъ поручикъ Лермонтовъ, а оставаться-то ему въ Пятигорск, кажется, и нельзя. Похлопочите, пожалуйста, устройте… Да вотъ вы зайдите къ нему, онъ уже давно жаждетъ васъ повидать’.
Наитаки повелъ меня наверхъ въ комнату, гд остановился Лермонтовъ. Это былъ единственный свободный въ то время въ гостиниц номеръ, расположенный въ средин между двумя корридорами и выходившій окномъ тоже въ корридоръ, хотя и стеклянный. Входя въ номеръ и знакомя меня съ жильцомъ, Наитаки сказалъ:
— Вотъ, Михаилъ Юрьевичъ, сей представитель нашего начальства. Онъ, конечно, можетъ разъяснить вамъ все, въ чемъ вы нуждаетесь.
Лермонтовъ ходилъ быстрыми шагами по комнат и, увидавъ насъ, сейчасъ же представилъ себя мн и предложилъ стулъ.
— Видите ли, я ду по переводу изъ Петербурга на Кавказъ…
Въ этотъ моментъ Наитаки взялся за ручку двери, чтобы уходить. Лермонтовъ оставилъ меня и подбжалъ къ уходившему:
— Алексй Петровичъ, пожалуйста!… Дло въ томъ, что я задохнусь здсь… Будьте любезны, похлопочите поскоре дать мн комнату, гд почище воздухъ…
Хозяинъ, какъ мн показалось, съ особымъ почтеніемъ отвтилъ: ‘слушаю-съ!’
— Знаете, посл петербургскаго омута хотлось бы освжиться, — усмхаясь, проговорилъ Лермонтовъ вслдъ уходившему Наитаки и сейчасъ же обратился ко мн:— Я желалъ бы получить свдніе, могу ли я остаться для леченія въ Пятигорск? Дло въ томъ, что, дучи по почтовому трактату въ тенгинскій полкъ, я простудился и долженъ былъ захать сюда, хотя напередъ зналъ, что военныя власти меня встртятъ враждебно.
Выслушавъ эти слова, я высказалъ, что, по-моему, положительно возможно ему будетъ здсь остаться, если онъ настойчиво станетъ просить о томъ коменданта, несмотря даже на то, ежели послдній скажетъ десять разъ кряду: ‘нельзя!’ Зная доброту старика-полковника Ильяшенка, я надялся на полный успхъ.
Эта первая моя встрча съ Лермонтовымъ до такой степени запечатллась въ моей памяти, что ее я вижу и теперь, какъ будто она произошла только сегодня. Какъ сейчасъ вижу его въ разстегнутомъ армейскомъ сюртук, немного смятомъ и потертомъ въ дорог. Смуглое лицо, закрученные усики, быстрые большіе глаза… Да, знаете, глаза его были замчательные, хотя, по-моему, въ нихъ было гораздо больше лукавства, нежели добродушія и откровенности. А, между тмъ, манеры у него были до крайности простыя. Говорилъ онъ кратко и ясно, какъ отчеканивалъ…
— Что же потомъ?
— А потомъ то и вышло, о чемъ я ему говорилъ: въ тотъ же день Лермонтовъ былъ переведенъ на квартиру въ домъ Челяева на самой окраин города. По поданному имъ рапорту о приключившейся съ нимъ на дорог болзни была немедленно же наряжена коммиссія подъ предсдательствомъ главнаго врача. Она его свидтельствовала въ контор пятигорскаго военнаго госпиталя, признала дйствительно больнымъ и ‘подлежащимъ леченію минеральными водами’. Послднія слова были очень важны, потому что безъ подобной оговорки ему бы пришлось отправиться для леченія въ Георгіевскій военный госпиталь… Вотъ такъ-то Михаилъ Юрьевичъ и остался въ Пятигорск. Правда, что штабы ставропольскій и тифлисскій не утвердили комендантскаго распоряженія, но посл письма Лермонтова въ главному начальнику Кавказскаго края, генералу Головину, ему было окончательно дозволено остаться на водахъ… Интересна исторія съ этимъ письмомъ!
— А что?
— Видите, по просьб Лермонтова, это письмо переписывалъ я на-бло. Помню, что оно поразило меня въ ту пору изумительною сжатостью и ясностью слога, а, главное, красотой и могучею силой выраженій о тхъ обстоятельствахъ, которыя заставили Лермонтова обратиться тогда къ генералу Головину. Поэтому я попросилъ Лермонтова подарить мн черновую и берегъ ее какъ обращикъ письма, главнымъ образомъ. Тогда еще, да и на Кавказ, къ тому же, говоря правду, мы мало знали Михаила Юрьевича, какъ геніальнаго поэта… Ну-съ, такъ вотъ я и хранилъ эту черновую всегда при себ. А въ 43 году, попавъ въ военно-походный строй и переправляясь въ Абхазіи на маленькомъ каик по бшеной рчонк, мы разъ перекувырнулись вмст съ нимъ и едва-едва остались живы. Вещи же вс наши потонули. Въ числ ихъ находился и драгоцнный листовъ бумаги, исписанный рукою Лермонтова, черновая его письма въ Головину…
— Вы и посл видались съ Лермонтовымъ?
— Очень часто. Но постойте: прежде чмъ разсказывать дальше, скажу вамъ еще о другомъ лиц, т.-е. о Мартынов. Знавалъ я и его, очень хорошо знавалъ. Онъ?служилъ въ гребенскомъ козачьемъ полку въ чин майора. Тогда у насъ на водахъ онъ былъ первымъ франтомъ. Каждый день носилъ перемнныя черкески изъ самаго дорогаго сукна и все разныхъ цвтовъ: блыя, черныя, срыя и къ нимъ шелковые архалуки такіе же или еще синіе. Папаха самаго лучшаго курпяя, черная или блая. И всегда все это было разное,— сегодня.не надвалъ того, что носилъ вчера… Къ такому костюму онъ прившивалъ на серебряномъ пояс длинный чеченскій кинжалъ безъ всякихъ украшеній, опускавшійся ниже колнъ, а рукава черкески засучивалъ выше локтя. Это настолько казалось оригинальнымъ, что обращало на себя общее вниманіе: точно онъ готовился каждую минуту схватиться съ кмъ-нибудь… Дальше будетъ видно, что Лермонтовъ именно этимъ и воспользовался для своихъ остротъ надъ Мартыновымъ.
— Красивъ онъ былъ?
— Да вотъ какъ: въ т времена, при Никола Павлович, гвардейскіе офицеры для леченія только и отпускались на кавказскія воды. Съзжалось ихъ многое множество: кирасиры, гусары — всякіе!… Бывало, гуляютъ по бульвару, одинъ другаго лучше въ своихъ петербургскаго покроя мундирахъ. А Мартыновъ даже и среди нихъ былъ первый. Высокій, стройный, черные на выкат глаза такъ и горятъ изъ-подъ папахи. Посмотришь на него, красавецъ, да и только!… И видъ такого чеченъ-джигита!…
Въ то время на водахъ жилось весело, не то что теперь. Тогда и средства, и люди были другіе. Первыхъ было больше, а вторые… Знаете, я вамъ скажу, тогда люди были проще ныншнихъ, довольствовались такими развлеченіями, на которыя ныньче и смотрть не станутъ. Байронизмъ, разочарованность эта самая, правда, были въ мод, только все это было какое-то вншнее, напускное у большинства… Все больше насчетъ веселья бывало. Хорошо жилось!… Особенной пышности не было, положимъ, за то веселья сколько угодно: пикники, кавалькады, танцы, балы каждый день. Молодежь скакала и веселилась… Сколько романовъ тутъ случалось — не перечтешь!
Мартыновъ пользовался большимъ вниманіемъ женскаго пола. Про Лермонтова я этого не скажу. Его скоре боялись, т.-е. его остраго языка, насмшекъ, каламбуровъ… Особенно часто вся наша золотая молодежь собиралась въ дом генеральши Верзилиной!
Она славилась радушіемъ и гостепріимствомъ и у нея всегда было весело всмъ. У генеральши вечера бывали очень часто и царицами на нихъ — три ея красавицы-дочери. И Лермонтовъ, и Мартыновъ, конечно, оба являлись сюда и оба ухаживали за барышнями. Потомъ въ этомъ же дом и ссора у нихъ завязалась, какъ вы знаете. Тогда говорили, что Лермонтовъ острилъ надъ майоромъ и все показывалъ, какъ онъ разгуливаетъ съ отвороченными рукавами черкески.
— Вы знаете подробности?
— Вотъ видите ли, по слдствію, произведенному посл дуэли, какъ сейчасъ помню, такъ выяснено, ‘что между поручикомъ Лермонтовымъ и майоромъ Мартыновымъ въ одномъ семейномъ дом, фамилія коего скрыта, произошла ссора, но изъ-за чего именно, секунданты не сказали, но объяснили, что въ одинъ поздній вечеръ, по выход изъ дома Мартынова и Лермонтова на улицу, первый, подойдя къ Лермонтову, сказалъ: ‘За сегодняшнія остроты я тебя, Миша, не желаю прощать’. Тогда Лермонтовъ, захохотавъ, отозвался: ‘Пожалуйста, придумай возмездіе посерьезне’. Мартыновъ вспыхнулъ на эту выходку и произнесъ: ‘Серьезне? Дуэль!… Прошу назначить часъ и мсто, если желаешь кончить серьезно’. Лермонтовъ выразилъ полную готовность и, обратясь къ корнету Глбову, просилъ быть его секундантомъ, а Мартыновъ попросилъ о томъ же князя Васильчикова. Оба согласились и вс разошлись по квартирамъ’.
Но на другой же день посл этого о ссор узналъ командиръ волгскаго козачьяго полка, полковникъ Мезенцевъ, жившій по сосдству съ Лермонтовымъ. Мезенцевъ слылъ другомъ каждаго, съ кмъ сводилъ знакомство, и, будучи добрйшимъ человкомъ, во что бы то ни стало захотлъ помирить поссорившихся друзей. Онъ сейчасъ же и прибгъ за помощью къ вліятельнымъ знакомымъ, въ числ которыхъ находились извстный генералъ кн. В. С. Голицынъ и докторъ Ребровъ, консультантъ Лермонтова. Посовтовавшись вмст, они вс ршили, что, прежде всего, слдуетъ немедленно же удалить Лермонтова, хотя бы въ Желзноводскъ. Взялся за это Ребровъ.
Только что Лермонтовъ проснулся и не усплъ еще встать какъ слдуетъ съ постели, къ нему явился докторъ. Онъ началъ издалека: спросилъ о здоровь, потомъ сосчиталъ пульсъ и, подумавъ, началъ совтовать Михаилу Юрьевичу одваться и тотчасъ же хать въ Желзноводскъ.
— У васъ такое нервное разстройство, что вамъ ни минуты здсь нельзя остаться.
Лермонтовъ просилъ отсрочить отъздъ, но Ребровъ объявить ему ршительно, что ежели тотчасъ же не будетъ исполнено его предписаніе, то онъ не только откажется давать ему совты и выпишетъ изъ числа своихъ больныхъ, но и донесетъ объ этомъ коменданту. Лермонтовъ, волей-неволей, подчинился, ухалъ въ Желзноводскъ и жилъ тамъ въ теченіе нсколькихъ дней. Въ это время вс знакомые принимали самыя энергичныя мры, чтобы помирить разссорившихся товарищей, за исключеніемъ нкоего поручика Дорохова, стараго дуэлиста, который поджигалъ Мартынова къ тому, чтобы драться…
Я уже упоминалъ, что на водахъ жилъ въ это время князь Владиміръ Сергевичъ Голицынъ. Это былъ важный генералъ, чистйшій аристократъ и человкъ очень богатый.
15 іюля были его именины. Ну, разумется, именины такого магната въ то время не могли пройти безъ торжества. На этотъ разъ торжество предполагалось особое, такое, какого въ Пятигорск еще и не видывали. Съ утра уже начали съзжаться въ князю для поздравленій. Всхъ, кто былъ принять, Голицынъ лично приглашалъ вечеромъ на балъ, а остальнымъ разослалъ приглашенія. Балъ долженъ былъ происходить въ Казенномъ саду и для него нарочно въ теченіе нсколькихъ дней строили обширнйшій павильонъ, который внутри весь состоялъ изъ зеркалъ, спрятанныхъ въ зелени и цвтахъ. Ничего подобнаго у насъ никогда не видали и потому по цлымъ днямъ вокругъ павильона шла точно осада: народъ приходилъ толпами любоваться роскошною постройкой.
На балъ этотъ должны были пріхать и Лермонтовъ съ Мартыновымъ. Старанія примирить ихъ не пропали даромъ: они считались если и не совсмъ помирившимися, то, во всякомъ случа, уже достаточно подготовленными къ мировой. Хотли вообще сдлать такъ, чтобы до бала оба врага встртились гд-нибудь и тутъ бы и простили другъ друга. Мсто для того выбрали подходящее. Вы знаете нмецкую колонію Каррасъ?
— Знаю, конечно.
— Ну, такъ въ ней. Она какъ разъ на полпути между Пятигорскомъ и Желзноводскомъ. Ршили, что Лермонтовъ, выхавъ изъ Желзноводска, остановится въ колонійк, въ гостиниц у нмца Рошке, здсь столкнется съ Мартыновымъ, ихъ заставятъ помириться, а потомъ вс тутъ же и сядутъ обдать. Распорядились насчетъ обда и, главное, вина: причина была уважительная!… По началу все шло отлично. Лермонтовъ пріхалъ первымъ изъ Желзноводска и, кажется, верхомъ. Онъ спросилъ себ кофе и, пока его подавали, изъ всхъ силъ любезничалъ съ очень хорошенькою нмочкой — хозяйкой гостиницы. Немного спустя подкатили къ крыльцу бговыя дрожки и съ нихъ сошли Мартыновъ вдвоемъ съ Дороховымъ.
Входя въ залъ, Мартыновъ издалека, но очень вжливо поклонился Лермонтову и направился къ хозяйк, которой любезно пожалъ руку. Михаилъ Юрьевичъ сію же минуту иронически улыбнулся и сталъ еще внимательне разговаривать съ фрау Елизаветъ.
Мартыновъ отошелъ къ сторон и, пройдясь нсколько разъ въ волненіи по зал, неожиданно обратился къ Лермонтову въ упоръ по-французски:
— Вы, кажется, забыли о вашемъ обязательств дать мн удовлетвореніе?… Скрываетесь и ловеласничаете!…
Лермонтовъ чуть повернулъ къ нему голову и дланнымъ презрительнымъ тономъ оторвалъ сквозь зубы:
— Мн мшали… Но я всегда готовъ, и даже сейчасъ. Куда прикажете хать?
— Подъ Машукъ, — отвтилъ коротко Мартыновъ и тотчасъ же вышелъ и ухалъ съ Дороховымъ.
Всего этого, можетъ быть, не было бы, если бы не запоздали пріхать друзья. Но они явились посл уже разговора и застали только одного Лермонтова. Вмст съ ними пріхало также общее знакомое семейство помщика Прянишникова изъ Желзноводска. Разумется, оно не узнало, что произошло здсь, но товарищамъ своимъ Лермонтовъ тотчасъ же сообщилъ потихоньку, чтобы они не хлопотали очень, потому что развязка его ссоры съ Мартыновымъ должна произойти не здсь, въ гостиниц, а подъ Машукомъ, куда похалъ Мартыновъ. При этомъ онъ прибавилъ, что послдній ждетъ его и потому нужно торопиться. Вс наскоро пообдали и выхали.
Прохавъ лсъ, такъ называемые ‘дубки’, Лермонтовъ распростился съ Прянишниковыми и другими, направившимися къ Пятигорску, а самъ съ нсколькими товарищами, верхами, поворотилъ къ Машуку, гд на избранномъ мст дожидался Мартыновъ. Около него стоялъ Дороховъ, державшій ящикъ съ пистолетами.
— А Прянишниковъ и т другіе, что похали въ Пятигорскъ, такъ и не знали, куда и зачмъ отправился Лермонтовъ?
— Ну, натурально. Уговорились вс встртиться ввечеру на голицынсконъ бал… Впрочемъ, балъ этотъ такъ и не состоялся: около шести часовъ вечера вдругъ хлынулъ страшный ливенъ, разразилась гроза съ такими оглушительными ударами, что я посл и не слыхивалъ подобныхъ. Дождь моментально затопилъ вс дороги и готовый уже павильонъ.
Разумется, на балъ никто и не похалъ. Да и хать было совсмъ невозможно… Именно въ это время и происходила дуэль, во до утра никто о ней и не зналъ.
На другой день, 16 іюля, корнетъ Глбовъ, явясь къ коменданту, сообщилъ ему о происшедшемъ поединк и о, смерти Лермонтова. Не успли смолкнуть толки о вчерашней гроз и неудавшемся бал, какъ вдругъ другая страшная новость. Это было еще неожиданне грозы, да и ударъ, конечно, былъ оглушительне. Новость съ быстротою молніи распространилась по городу и поразила всхъ, какъ внезапный громовый раскатъ среди яснаго дня… Сразу все оживилось: вс здили и бгали другъ къ другу, чтобъ узнать что-нибудь. Я вамъ скажу, что многіе, очень многіе, плакали, какъ дти. Вс сожалли, ахали, охали, винили знакомыхъ Лермонтова, что т не могли предупредить… Словомъ, произошло то же, о чемъ писалъ самъ покойный, когда умеръ Пушкинъ:
‘…Рыданья,
Похвалъ и слезъ ненужный хоръ
И жалкій лепетъ оправданья…’
Много всего этого было. Знать-то нкоторые и знали, конечно, что ссора этимъ можетъ кончиться, а какъ кончилось этимъ… Ну, да ужь теперь дло прошлое!
Только что вышелъ Глбовъ отъ коменданта, послдній шлетъ за мной. Ни минуты не медля, являюсь. Вижу, старикъ плачетъ навзрыдъ и сквозь слезы приказываетъ мн сейчасъ же идти на квартиру Лермонтова и тамъ ждать прибытія плацъ-майора, подполковника Унтилова. Унтиловъ скоро пріхалъ и поручилъ мн составить опись имуществу покойнаго Михаила Юрьевича, а самъ занялся разборомъ его бумагъ. Собравши и тщательно упаковавъ ихъ, онъ передалъ связку коменданту и тотъ, первою же почтой, отправилъ ее при своемъ донесеніи шефу жандармовъ, гр. Бенкендорфу.
Во время производства описи народу набралось не только полный дворъ, но заняли и улицу передъ домомъ. Вс, разумется, толковали и спрашивали о причин дуэли, осуждая съ негодованіемъ Мартынова, находившагося уже подъ арестомъ на гауптвахт. Завряю васъ, онъ томился страшно въ раскаяніи за свою горячность. Нсколько дней не ложился и только и длалъ, что шагалъ изъ угла въ уголъ по корридору чуть ли не до помраченія разсудка.
Подполковникъ Унтиловъ нсколько разъ выходилъ на дворъ и успокоивалъ собравшихся, говоря, что это не злонамренное убійство, а поединокъ, т.-е. по обоюдному согласію обоихъ. Кто-то крикнулъ:
— Дуэль-то произошла изъ-за барышни! Мн говорили объ этомъ снныя двушки, что Мартыновъ заступился за нее и убилъ Лермонтова.
Тотчасъ же это подхватили и стали разсуждать на разные лады… Но постепенно, однако, народъ расходился со двора. Оставались только мы съ Унтиловымъ, да еще нсколько человкъ знакомыхъ и друзей покойнаго. Помню, что они говорили, что, несмотря на вс ихъ старанія, пятигорскіе священники ни за что не соглашаются хоронить Лермонтова по христіанскому обряду, доказывая, что онъ самоубійца. Унтиловъ посовтовалъ имъ обратиться къ начальнику штаба, полковнику Травкину, пріхавшему изъ Ставрополя въ Пятигорикъ. Скоро посл этого является ординарецъ, отъ Травкина и передаетъ мн требованіе, чтобъ я сейчасъ же былъ у полковника.
Едва лишь я отворилъ, придя къ нему на квартиру, дверь его кабинета, какъ онъ своимъ сильнымъ металлическимъ голосомъ отчеканилъ:
— Сходить къ отцу протоіерею, поклониться отъ меня и передать ему мою просьбу похоронить Лермонтова. Если же онъ будетъ отговариваться, сказать ему еще то, что въ этомъ нтъ никакого нарушенія закона, такъ какъ подобною же смертью умеръ извстный Пушкинъ, котораго похоронили со святостью и провожалъ его тло на кладбище почти весь Петербургъ.
Выйдя отъ Траскина, я отправился къ протоіерею, о. Павлу Александровскому, и передалъ буквально слова полковника. Отецъ Павелъ подумалъ-подумалъ и, наконецъ, сказалъ:
— Успокойте г. полковника: все будетъ исполнено по его желанію…
Вотъ вы давеча спрашивали: знаю ли я подробности ссоры? До сихъ поръ я вамъ все разсказывалъ про вншнюю сторону дла, какъ тогда было всмъ извстно, кто знавалъ Лермонтова и Мартынова. Оба они, вдь, были люди выдававшіеся и, разумется, ими интересовались многіе… Теперь я поразскажу вамъ и другія подробности, которыя знали немногіе. У Верзилиныхъ, правда, сходилось не мало народу, но, все-таки, бывали далеко не вс, а самыя, такъ сказать, сливки пятигорскаго общества. сливокъ, какъ вы знаете, даже и на хорошемъ молок много не бываетъ… Ну-съ, такъ вотъ то, что происходило, когда Лермонтовъ, и Мартыновъ сходились у Верзилиной, знали вообще очень немногіе… У меня была хорошо знакомая личность, которая всегда присутствовала на верзилинскихъ вечерахъ и вообще интимно была принята въ этомъ дом. Она мн разсказала то, чего я самъ не замчалъ, и вообще передала вс подробности, которыя я своевременно записалъ и теперь могу подлиться съ вами, не прибавляя и не убавляя ни одной черточки изъ того, что тогда, т.-е. подъ самымъ свжимъ впечатлніемъ, было услышано и записано.
Въ семейств генеральши Верзилиной, кром двухъ уже взрослыхъ дочерей, имлась еще третья, Надя. Это былъ подросточекъ, не достигшій еще и шестнадцатилтняго возраста. Съ розой сравнивать ее было еще рано, но, какъ прелестный бутонъ, она общала прекраснйшій цвтокъ. Милый ребенокъ быль такъ наивно, по-дтски, веселъ и остеръ, что имъ вс ршительно восхищались, что бывалъ у Верзилиныхъ. Она очаровывала всю молодежь, но больше всхъ за нею ухаживалъ красавецъ Мартыновъ, которому и она, повидимому, оказывала особое предпочтеніе. Конечно, такое вниманіе не нравилось Лермонтову и онъ бсилъ своего товарища всевозможными остротами, всегда стараясь, чтобы ихъ слышали вс и преимущественно Надя.
Двочка, заинтересованная Мартыновымъ, сейчасъ же посл этого почувствовала нерасположеніе къ Михаилу Юрьевичу, стала удаляться отъ разговоровъ съ нимъ, избгать его и его любезностей. Послдній еще сильне началъ нападать на Мартынова и становился все изобртательне и зле въ своихъ остротахъ. Он все больше и больше переходили въ простыя насмшки. Этотъ разладъ между пріятелями не остался, незамченнымъ. Хозяйка дома, Марья Ивановна, тотчасъ же приняла нкоторыя мры: разъ какъ-то на вечер она отозвала Надю въ свою спальню и замтила ей, что она неровно себя держитъ среди молодежи и въ особенности съ Лермонтовымъ. Барышня, разумется, сейчасъ же расплакалась и даже не хотла боле выходить въ залу. Марья Ивановна, однако, настояла, чтобы ока не капризничала и шла, такъ какъ ея внезапное долгое отсутствіе покажется всмъ страннымъ и неприличнымъ. Наскоро умывшись, оправившись и немного успокоившись, Надя ршилась выйти. Выходя, она прицпила къ своему поясу маленькій кинжалъ-игрушку въ малиновой оправ съ серебромъ. Глазки ея еще не совсмъ высохли отъ слезъ, а курчавая головка, наскоро причесанная, хранила слды поспшнаго туалета.
Надя вышла ршительно, съ надувшимся, сердитымъ лицомъ Вмст съ кинжаломъ это выраженіе могло показаться комически воинственнымъ и очень, разумется, шло къ хорошенькой двушк. Отъ Лермонтова оно не могло укрыться и онъ, замтивъ перемну въ ея настроеніи, тотчасъ же предложилъ написать экспромту такой, какъ выразился онъ, который бы приличествовалъ серьезности расположенія Надежды Петровны.
Подойдя съ нею къ ломберному столу, поэтъ, не задумываясь начерталъ млкомъ на сукн:
‘Надежда Петровна,
Зачмъ такъ неровно
Разобранъ вашъ рядъ
И букли назадъ?
На шейк лежитъ
Платочекъ неровно,
На пояс ножъ…’
Шутка, очевидно, развеселила Надю и она быстро отпарирова да послднюю строчку:…
— Зачмъ на пояс ножъ? Извольте, сейчасъ скажу: затмъ чтобъ заколоть каждаго, кому не нравлюсь, и, главное, того демона, который захочетъ возмутить нашъ покой!…
Фраза о демон, конечно, назначалась Лермонтову.
Онъ пришелъ въ положительный восторгъ и въ ту же минуту воскликнулъ:
— Надежда Петровна, да вы совершеннйшая прелесть! Но что нибудь изъ двухъ: убейте меня, если я кажусь противнымъ, или Мартынова, потому что онъ мшаетъ мн боготворить васъ!
Двушка съ хохотомъ вскочила съ своего мста и приняла театрально-величавую позу.
— Хорошо, я посмотрю еще!… Но знайте: тотъ, который провинится первый, расплатится своею жизнью…
Раздался всеобщій смхъ многочисленныхъ гостей. Со всхъ сторонъ послышалось: ‘Браво! браво, Надежда Петровна!’ Шумъ и хохотъ не позволяли ничего путемъ разслышать, молодежь окружила Надю и всмъ стало необыкновенно весело. Лермонтовъ тоже всталъ со стула и, сложивъ крестообразно руки на груди, произнесъ шутливо-покорнымъ тономъ:
— Предаю духъ мой и себя самого вашему великому милосердію и справедливости… Карайте, карайте меня, если я кажусь виновникомъ вашего неспокойствія!
Такія сцены происходили нердко на вечерахъ у Верзилиныхъ. Для всхъ, конечно, казались он простою забавой молодежи. Никто тогда, разумется, не могъ даже предполагать, что разладъ Лермонтова съ Мартыновымъ коренится въ очень серьезномъ чувств для обоихъ къ одной и той же особ. Но съ каждымъ днемъ отношенія двухъ прежнихъ пріятелей становились все холодне и натянуте. Раздражительность усиливалась. Такъ шло до того роковаго вечера, съ котораго прекратились навсегда веселье и сборы молодыхъ людей въ дом Верзилиной.
Въ этотъ послдній вечеръ составились танцы подъ фортепіано. Мартыновъ почти все время танцовалъ съ Надей, которая была очень весела и не переставала улыбаться своему кавалеру. Лермонтовъ казался пасмуренъ,— видимо было, что это злило его страшно. Однако, никто этого какъ бы не замчалъ и мене всего сами виновники. Подъ конецъ вечера, когда танцы на время прекратились, произошло то обстоятельство, которое привело къ серьезнымъ послдствіямъ, ставшимъ вскор роковыми.
Пока танцовали, Лермонтовъ, не принимавшій участія въ танцахъ, прислъ къ ломберному столу, тому самому, гд еще недавно онъ написалъ свой экспромптъ, и занялся рисованіемъ. Изъ-подъ млка его вышло каррикатурное изображеніе Мартынова съ засученными рукавами и всегдашнимъ длиннымъ кинжаломъ. Лицо имло большое сходство съ мартышкой. Рядомъ съ этимъ онъ набросалъ курчавую головку и отдлалъ ее съ самымъ старательнымъ изяществомъ. Покончивъ съ рисованіемъ, поэтъ закрылъ крышку стола и сталъ ждать перерыва танцевъ.
Только что они превратились, Лермонтовъ подошелъ въ Над и тихо предложилъ ей посмотрть ея изображеніе, которое такъ подходитъ къ теперешнему ея счастливому настроенію. Надя сначала било уклонилась, но, взглянувъ на слдившую за нею Марью Ивановну и вспомнивъ, конечно, недавній упрекъ въ неровности, взяла предложенную поэтомъ руку и подошла съ нимъ къ столу. Онъ открылъ крышку и, быстро подписавъ подъ каррикатурой М., а подъ ея изображеніемъ Н., спросилъ въ полголоса:
— Скажите откровенно, Надежда Петровна: возможно ли, чтобъ эти два имени могли соединиться?
Двушка вся вспыхнула и сразу не нашлась что отвтить. Но спустя минуту она рзко и ршительно сказала:
— Вы — злой геній и сходите съ ума! Пожалуйста, оставьте меня въ поко,— и, вырвавъ руку, убжала въ свою комнату, залившись слезами.
Мартыновъ зорко слдилъ за всмъ и все, разумется, видлъ, хотя ничего не понималъ, что происходило у стола. Только что Надя скрылась, онъ направился къ столу, но Лермонтовъ, замтя его приближеніе, уже стиралъ нарисованное и закрылъ крышку подъ самымъ носомъ пріятеля. Однако, Мартыновъ несомннно понялъ, что была какая-то злая острота на его счетъ. Онъ смолчалъ и отошелъ къ другимъ гостямъ.
Вечеръ посл того скоро кончился. Бывшіе на немъ прощались и расходились изъ дома. Въ числ другихъ вышли Лермонтовъ съ Мартыновымъ. Послдній тутъ же на улиц, въ присутствіи остальной молодежи, вызвалъ на дуэль Михаила Юрьевича совершенно при тхъ условіяхъ, какъ было показано на слдствіи и какъ я уже разсказалъ вамъ раньше.
Дуэль, какъ вы уже знаете, вызвала не мало сожалній, слезъ и еще больше толковъ. Спустя долгое время все еще продолжали вспоминать о роковомъ происшествіи, строить различныя предположенія насчетъ судьбы оставшагося въ живыхъ виновника и участниковъ поединка. Такъ прошло нсколько недль, пока не было получено высочайшаго повелнія судить Мартынова и секундантовъ военнымъ судомъ въ Пятигорск.
Судъ открылся подъ предсдательствомъ подполковника Унтилова, того самаго, съ которымъ мы вмст производили опись имуществу Лермонтова. Въ составъ членовъ суда вошло нсколько офицеровъ изъ ближайшихъ въ Пятигорску войскъ и аудитора. Разбирательство кончилось скоро. Ршеніемъ суда Мартыновъ приговоренъ къ продолжительному заключенію въ крпости, а кн. Васильчиковъ и Глбовъ отдлались боле легкимъ наказаніемъ. Военно-судное дло прислано было пятигорскому коменданту для храненія въ архив при его канцеляріи…
— Оно и теперь тамъ?
— Представьте, нтъ. Нсколько разъ біографы Лермонтова обращались къ намъ и пробовали разыскивать дло, но совершенно напрасно. Вроятно, оно кмъ-нибудь секретно унесено и скрыто. Понять не могу, зачмъ?…
— Вы, конечно, хорошо знаете мсто дуэли?
— Зналъ прежде. Но за полстолтіе здсь все такъ измнилось, что невозможно и узнать. Кустарники прежніе разрослись давнымъ-давно въ могучія деревья, тамъ, гд были лса когда-то, проложены дороги и т. д. Очень все измнилось…
По поводу здшнихъ метаморфозъ, происшедшихъ за 50 лтъ, пишущему эти строки невольно пришли на память его собственныя тщетныя старанія разыскать мсто Лермонтовскаго поединка. Это было нсколько лтъ назадъ, я прозжалъ черезъ Пятигорскъ и ючень хотлъ повидать кого-нибудь изъ современниковъ поэта, лично его знавшихъ, посл долгихъ поисковъ мн указали на одного пятигорскаго мщанина по фамиліи Чухнина,— не знаю, живъ ли юнъ еще. Но вотъ что писалъ я тогда о своей неудач:
‘Чухнинъ оказался старенькимъ, плохо видящимъ и плохо слышащимъ старичкомъ, съ небольшою бородкой, сдые волосы которой уже успли пожелтть отъ времени. Ему 67 лтъ, но онъ еще довольно подвижный человчекъ, опрятно одтый и не потерявшій память. Особенно хорошо онъ помнитъ случаи изъ своей молодости, которая совпадала какъ разъ со временемъ пребыванія въ Пятигорск Лермонтова. Онъ очень хорошо помнить поэта и весьма подробно и врно описалъ мн его наружность. Онъ разсказывалъ, что неоднократно возилъ Михаила Юрьевича и даже, будто бы, находился при перевозк послдняго съ мста дуэли его съ Мартыновымъ. Иванъ Андреевъ Чухнинъ былъ прежде по профессіи извощикъ, живетъ здсь уже давно, хотя по происхожденію онъ тамбовецъ. Онъ бывшій крпостной тамбовской помщицы г-жи Тарновской, которая и завезла его въ Пятигорскъ, гд онъ остался, впослдствіи выкупившись на волю и приписавшись къ мстному мщанскому обществу. Старикъ шамкающимъ голосомъ передавалъ мн свои воспоминанія о ‘хорошемъ барин’, какъ онъ называетъ покойнаго поэта.
‘— Хорошій, хорошій былъ баринъ… Вс потомъ у насъ жалли, когда его убили… Горячій былъ только, а то хорошій баринъ, царство ему небесное!
‘— Помните ли вы то мсто, гд застрлили Михаила Юрьевича?
‘— Мсто?… Гм!… Помню, помню, какъ же!… У горы это. Тутъ такъ вотъ дорога шла, а вотъ въ сторону-то кусточки. Такъ около ихъ. Такъ шаговъ двадцать или двадцать пять отступя…
‘— А можете вы показать теперь? Не подете ли вы со мной?
‘Уламывать старика, однако, пришлось долго, пока онъ, наконецъ, согласился похать со мной. Я, между прочимъ, навелъ о немъ нкоторыя справки касательно его памяти и правдивости. Отвтъ отъ всхъ получился самый удовлетворительный.
Мы отправились скоро на мсто роковой дуэли Лермонтова. Объхавъ часть Нашука, у подошвы которой идетъ дорога къ Перкальской скал, мы миновали кладбище съ старинною церковью и, прохавъ еще значительное пространство лсомъ, остановились невдалек отъ названной скалы. Тутъ, въ сторон отъ дороги, на ровной зеленой лужайк разбросаны красивыя, густыя купы деревьевъ, постепенно переходящихъ въ сплошной лсъ. Здсь, по разсчету Чухнина, и происходила дуэль Лермонтова. Понятно, что мой путеводитель не былъ въ состояніи точно обозначить мсто поединка. Единственно, что осталось у него въ воспоминаніяхъ на этотъ счетъ, были кусты, которыхъ онъ долго и тщетно искалъ.
‘Мн, наконецъ, стало смшно и жаль бднаго старика: онъ, видимо, не принималъ въ соображеніе протекшее время, въ которое любые кусты должны были превратиться въ высокія старыя деревья…’
Слова г. Карпова живо напомнили мн все это.
— Скажите,— спрашивалъ я его,— да неужели же никто и никогда не пробовалъ длать попытокъ сыскать роковое мсто?
— Еще очень недавно длали и добились результатовъ. Въ 1881 году, во время курса, въ годовщину смерти поэта, кружокъ прізжихъ артистовъ и многіе другіе справляли память покойнаго. Тогда, по почину, кажется, артиста Императорскихъ театровъ Щуровскаго, была составлена коммиссія для разысканія и опредленія мста дуэли съ цлью постановки на немъ какого-нибудь знака или памятника. Въ этой коммиссіи, кром Щуровскаго, участвовалъ мстный полицеймейстеръ и я, въ качеств пятигорскаго городскаго головы. Мы начали длать справки. Между прочимъ, припомнилъ кто-то изъ здшнихъ старожиловъ, что мсто поединка хорошо извстно родственнику Лермонтова, помщику Хостатову, къ которому я и отнесся съ вопросомъ по сему длу. Хостатовъ отвтилъ, что мсто отлично знаетъ бывшій его крпостной человкъ, пятигорскій мщанинъ Евграфъ Чаловъ.
Вотъ его подлинныя объясненія на наши вопросы:
‘Я дйствительно находился при дуэли Лермонтова съ Мартыновымъ по тому случаю, что тогда я держалъ верховыхъ лошадей и провожалъ всякагоs кто нанималъ ихъ. Лермонтовъ былъ со многими дамами и мужчинами въ колоніи Каррасъ въ гостиниц у Рошке, у котораго они вс обдали. Посл обда, возвращаясь въ Пятигорскъ и прохавъ лсъ ‘дубки’, дамы съ нкоторыми кавалерами похали дальше къ городу, а Лермонтовъ съ своими товарищами и мною поворотили по опушк лса и стали подниматься на подошву горы Машука по слду, оставленному на мокрой трав бговыми дрожками Мартынова. Перехавъ дорогу, ведущую къ каменоломнямъ, мы скоро увидали Мартынова и остановились. Затмъ Лермонтовъ, по указанію секундантовъ, сталъ въ позицію, затылкомъ къ гор Бештау, а Мартынова, отведя на нсколько шаговъ, поставили затылкомъ къ гор Машуку. Лермонтовъ стоялъ съ пистолетомъ, дуло котораго было поднято вверхъ. Черезъ нсколько минутъ, по знаку секундантовъ, Мартыновъ сталъ приближаться къ Лермонтову и, въ моментъ ослпительной молніи и сильнйшаго удара грома, выстрлилъ. Звука выстрла, за грозой, никто не слышалъ, но видли, какъ въ ту же секунду Лермонтова судорожно передернуло, онъ покачнулся и сталъ медленно клониться къ земл, потомъ упалъ совсмъ. Падая, онъ выстрлилъ въ свою очередь, и выстрлилъ вверхъ…
‘Вс бросились въ мсту. Послали въ Пятигорскъ за экипажемъ… Не скоро показались нетерпливо ожидаемыя дрожки, на которыхъ пріхалъ, нын уже умершій, пятигорскій мщанинъ Семенъ Пантелевъ. Сейчасъ же подняли Лермонтова, положили въ экипажъ и Пантелевъ, въ сопровожденіи другихъ, повезъ убитаго къ нему на квартиру въ домъ Челяева. На квартиру привезли тло уже вечеромъ, довольно поздно…’
Вотъ вамъ точныя показанія свидтеля поединка. Они очень цнны, потому что дали возможность окончательно выяснить настоящее мсто дуэли.
— А знаете ли вы что-либо о дальнйшей судьб участвовавшихъ въ ней?— спросилъ я разскащика.
— О комъ же, напримръ, вы хотите знать?… Дороховъ, какъ извстно, убитъ гд-то въ Чечн при занятіи какой-то позиціи. Тогда ходилъ слухъ, что онъ совершилъ въ этомъ дл настоящій подвигъ… Что касается Глбова, онъ посл служилъ адъютантомъ при командовавшемъ войсками кавказской линіи. Какъ-то разъ, дучи въ Тифлисъ по почтовой дорог съ важными депешами, онъ наткнулся на горсть закубанскихъ горцевъ, которые и взяли его въ плнъ. Просидвъ у нихъ нсколько мсяцевъ на цпи, онъ былъ выкупленъ и пріхалъ въ Ставрополь. Вскор онъ умеръ, потому что въ плну слишкомъ надорвалъ здоровье…
— А Надежда Петровна?
— Надежда Петровна… Боже ной, какъ все это недавно, кажется, было! А, между тмъ, цлые полвка…И вс въ могилахъ и никого, никого почти не осталось отъ тхъ людей, тхъ лтъ!… Такъ вы про Надю?… Надежда Петровна была потомъ замужемъ за офицеромъ. Впрочемъ, въ супружеств она была лишь нсколько лтъ и умерла тоже… Сколько она выстрадала, бдная, и въ такія юныя еще лта, выстрадала за погибшаго Лермонтова, за Мартынова… Да, впечатлнія эти — помрачающія душу!…
Г. Карповъ, заканчивая свои воспоминанія, прибавилъ, что вся фактическая часть ихъ не подлежитъ никакому сомннію даже въ смысл запамятованія чего бы то ни было имъ самимъ.
— Во-первыхъ, память у меня и до сихъ поръ вообще очень хорошая, а къ эпизодамъ моей молодости въ особенности, во-вторыхъ, вс факты моего разсказа я имлъ привычку записывать тотчасъ же, т.-е. подъ самымъ свжимъ впечатлніемъ… Разумется, тутъ есть и пропуски въ моихъ воспоминаніяхъ, но ихъ пусть восполнятъ другіе, кто знавалъ Лермонтова такъ или иначе, когда онъ жилъ у насъ на водахъ…
Къ этимъ послднимъ словамъ нельзя, конечно, не присоединиться и вообще. Прошло 50 лтъ со дня безвременной кончины великаго русскаго поэта. Страсти угасли, многихъ, очень многихъ уже нтъ въ живыхъ, наконецъ, все то, что казалось въ свое время неудобнымъ и щекотливымъ Для обнародованія, уже прошло чрезъ горнило полустолтія и перестало казаться таковымъ. Русское общество вправ ожидать и требовать полнаго жизнеописанія своего любимйшаго поэта. И оно возможно при содйствіи тхъ, кто зналъ Лермонтова въ тотъ или другой періодъ его жизни въ’ Россіи и на Кавказ. Пусть эти люди не поскупятся сообщеніемъ драгоцнныхъ свдній. Теперь это будетъ тмъ боле кстати, въ виду наступающей пятидесятой годовщины. Каждое воспоминаніе, каждый отдльный фактъ, касающійся Лермонтова, будетъ имть цнность въ полной характеристик того, кому обязана вся Россія и славой, и эстетическими наслажденіями…