Леонид Красин, Нагловский Александр Дмитриевич, Год: 1922
Время на прочтение: 7 минут(ы)
А.Н. Леонид Красин. // Новый Журнал (The New Review). Нью-Йорк, 1966. No 82, с. 212-218.
Из всех старых большевиков, включая Ленина и Троцкого Л.Б. Красин казался мне всегда человеком наиболее крупным и интересным. До революции 1917 года с Красиным мне встречаться по партийной работе не приходилось, но после революции по своей службе я встречался с Красиным очень часто, в самой различной обстановке и в различные периоды революции, как в мирной, так и в ‘жаркой’ работе, как например, в дни наступления генерала Юденича на Петроград.
Красин несомненно был одним из самых значительных по уму и одаренности большевиков. Правда, во время революции Красина можно было только с большими оговорками назвать большевиком. Задолго до революции отошедший от партии, он и после октября по-настоящему войти в партию ленинцев не смог. Этому мешали явное неверие Красина в эксперимент Ленина с {с. 213} одной стороны и недоверие к Красину, как большевику, настоящих, правоверных, никогда от партии неотходивших ленинцев, как Дзержинский, Сталин, Зиновьев и др.
Дореволюционная карьера Красина в достаточной степени известна и я ее не коснусь кроме одного никем еще нерасказанного эпизода. Красин был сравнительно редким среди старых большевиков типом настоящего ‘дельца-коммуниста’, сочетавшего знание подполья с уменьем широко, по-американски, с размахом вести крупные дела. Конечно, этот делец не был солидным предпринимателем, это был скорее делец-спекулянт, делец-рвач. Но именно это-то уменье Красина ‘блефнуть на всю Европу’ весьма, в частности, и ценилось Лениным, выдвигавшим Красина на высокие хозяйственные посты.
О том, как началась деловая ‘американская’ карьера Красина мало кто знает. Я расскажу этот случай, происшедший еще перед первой революцией 1905 года. Красин тогда служил аквизитором в московском представительстве Сименса и Шуккерта. Доставал он своей фирме заказы, получал комиссию — должность не Бог весть какая! Но ‘американец’ Красин вскоре сумел доказать свое делячество самым ярким образом. В Саратове городская дума решила строить трамвай. Красин узнал, что переговоры ведутся с конкурирующей фирмой и предложил своей фирме тоже сделать соответствующее предложение. Но фирму Симменс-Шуккерт этот заказ почему-то не заинтересовал. Красин же настаивал перед дирекцией и фирма дала ему наконец прогонные и суточные, чтоб он поехал на место и если представится что-нибудь интересное сообщил. Красин прибыл на место. И тут начинается история первого блефа, выведшего Красина в люди.
В Саратове оборотистый Красин, приехавший представителем мировой фирмы, естественно, обратил на себя внимание. Он сразу же завел нужные знакомства в городской думе, заявив, что приехал с самым твердым решением фирмы во что бы то ни стало добиться передачи заказа ей.
В борьбе же с конкурентами Красин действовал следующим образом. Он остановился в той самой гостинице, что и представители конкурентной фирмы и, любитель кутнуть, свел с ними ресторанное знакомство. Во время одного кутежа Красин, уйдя из отдельного кабинета, ‘забыл’ свой портфель, в котором были все предложения Симменс-Шуккерт, составленные Кра-{с. 214} синым чуть ли не на сорок процентов ниже предложений конкурирующей фирмы. ‘Спохватился’ о пропаже портфеля и поднял на ноги всю гостиницу Красин не сразу, а только… на следующее утро. Портфель был найден. Но и дело было сделано. В тот же день представитель конкурентной фирмы пригласил Красина пообедать вместе и за обедом стал усиленно предлагать Красину отступное. А Красин играл свою роль дальше, он сказал, что протелеграфирует своей дирекции в Москву.
Телеграфировал он или нет — неизвестно, но Красин получил для своей фирмы 500.000 рублей отступного. И приехав в Москву с этими деньгами кроме хорошего процента за принесенные ни с того ни с сего деньги, получил еще за свое проворство место директора московского отделения Симменса и Шуккерта, на каковом посту и начал действовать дальше, столь же ловко обогащаясь сам и обогащая крупнейшую капиталистичеческую иностранную фирму.
К моменту революции Красин был уже очень богатым человеком и революция, собственно, ему была совершенно ненужна. Но она случилась. И Красин, ушедший из партии задолго до революции, теперь был вынужден вспомнить ‘грехи молодости’. И не только вспомнить, но и принять участие в ‘ленинской авантюре’, как он в кругу близких людей всегда называл октябрьский переворот.
Этот невысокий, красивый, всегда прекрасно одетый барин чрезвычайно разнился от грязноватых ленинцев. Разница была не только внешняя, но и внутренняя. Вместе с своими аферами Красин сочетал большую начитанность, образованность, знание иностранных языков, знание литературы, интерес к искусству, вообще это был европеец. В обращении он всегда был очень демократичен и приятен, но это опять-таки была лишь европейская форма. По сути своей Красин был человеком очень сухим, холодным, к людям симпатии не имевшим и людьми не интересовавшийся. Его мог волновать только лишь ‘бизнес’. В этом смысле он и должен был проявить свои таланты, когда Ленин привлек его в Смольный для назначения на ответственные хозяйственные посты.
Помню, как Красин, смеясь, рассказывал о своем разговоре с Лениным на тему мировой пролетарской революции. Подсмеиваясь над собеседником, Ленин уверял Красина, что тот ничего уж в революциях не понимает.
{с. 215}
— Всё это будет совсем не так. Представьте себе, вы едете в экспрессе, за столиком у вас шампанское, цветы, вы наслаждаетесь с такими жю буржуями как и вы сам. Но вот входит кондуктор и кричит:
— Die nДchste Station — Dictatur des Proletariats! Alles aussteigen!!
и Ленин, по словам Красина, заливался хохотом.
Но отношение остальной головки большевиков к Красину было совсем иным. Ленинцы Красина чрезвычайно не любили. Например, отношения Красина и Зиновьева, которые мне часто приходилось наблюдать, были наихудшие, эти люди буквально ненавидели друг друга. Но именно Зиновьев на одном из заседаний Совета Рабочих депутатов, выступив с речью о культурных и технических силах большевиков, красочно представил пролетариату примкнувшего тогда в большевикам Красина.
— Наши враги говорят, что у нас, большевиков, нет сил! Нет, товарищи, у нас есть силы — вот у нас лучший в мире русский инженер — наш товарищ Л. В. Красин!
И под гром аплодисментов, который вызвал Зиновьев своей ораторской паузой с восклицательными знаками, Красин вышел на трибуну и ‘представляясь пролетариату’ сказал несколько эфектных слов.
Но ненавидел Красина не только Зиновьев. Не преувеличу, если скажу, что также к нему относился весь (за исключением Чичерина) наркоминдел: Литвинов, Боровский, Карахан, Стомоняков, весь коминтерн, все чекисты во главе с Дзержинским и всё армейское, что окружало тогда еще незаметного Сталина. Красин держался исключительно и только дружбой с Лениным и верой Ленина не только в ‘блеферские’, но и в серьезные хозяйственные таланты старого соратника ‘Никитича’.
‘Врагом коминтерна’ Красин был потому, что убеждал Ленина в том, что тактика ‘прямого действия’ на Западе ошибочна, неверна. Красин хотел ‘торговать всерьез’ и убеждал Ленина в необходимости завязывать с Европой широкие деловые отношения. Коминтернщики же хотели только одного: всерьез и немедленно делать иностранные революции.
Красин развивал перед Лениным своеобразные идеи, что ‘на Западе всё можно делать деньгами’ и предлагал широко впускать иностранные капиталы в Россию, связывая их руки концессиями. Против этой ‘хозяйственной’ точки зрения восставал, разумеется, коминтерн, требовавший на себя, в свое рас- {с. 216} поряжение, громадные средства на ‘разжиганье мировой революции’.
В те, уже далекие времена, у Ленина одним из пунктов помешательства была ‘электрофикация’. Красин развивал ему и на эту тему в его кабинете какие-угодно перспективы и Ленин назначил Красина первым заведующим ‘электротрестом’.
Уже на этом посту враги Красина подводили под него мины. Но дружба Ленина была крепка и Красин употреблялся диктатором на самые разнообразные роли. Так, в 1919 году в дни наступления Юденича на Петроград, когда казалось, что Петроград будет взят, Красин предложил Ленину план приведения в негодность всех питерских фабрик и заводов. И Ленин командировал Красина в Петроград для выполнения этого плана в случае надобности.
По указаниям приехавшего Красина машины на фабриках и заводах должны были быть приведены в негодность тем, что из них будут вынуты главные части, при чем это приведение в негодность должно было быть сделано так, чтоб с максимальной быстротой можно было их работу восстановить.
Конечно, Красин, развивая Ленину планы электрофикации, приведенья в негодность питерских фабрик и заводов, и торговли с Западом, не ‘горел огнем революции’, как, например, Дзержинский. В Красине было чересчур много скепсиса и наплевательства на всё и вся. И вот когда в Питере числа 22-23 октября, по приказу Троцкого начали было уже проводить эвакуацию и Троцкий хотел отдать приказ о приводе в исполнение плана Красина, оказалось, что в Смольном Красина нет. Где он? Никто не знал. Туда-сюда. Начались поиски, ибо ‘промедление было смерти подобно’. И наконец Зиновьеву пришла в голову мысль, что Красин наверное на Петербургской стороне у женщины, с которой был в связи. Узнали адрес. И я поехал туда на автомобиле. Действительно, на фоне голодного Петербурга этот директор ‘уничтожения петербургской промышленности’, Красин, проводил вечер за шампанским и прекрасным ужином.
Естественно, что многое в характере и действиях Красина приводило в бешенство твердокаменных ленинцев-коммунистов. Но и у Красина не было симпатий к коммунистам. Так, встав во главе НКПС, как человек ‘только дела’, Красин сразу же попробовал опереться на спецов, чем вызвал новое бешенство чекистов во главе с Дзержинским. Они тут же повели атаку на Кра- {с. 217} сина и атака была не трудна, ибо у дельца Красина была ахиллесова пята: он был чрезвычайно неразборчив в людях, и в НКПС и в Внешторге был всегда окружен спекулянтами разных мастей и темными дельцами.
Одним из таких ударов по Красину был случай происшедший в 1919 году на моих глазах в Петербурге. Туда Красин приехал к Зиновьеву в сопровождении какого-то даже по виду странного человека: европейски-одетый, с прекрасными манерами, с холеной бородой этот господин, представленный Красиным Зиновьеву, как большой специалист-инженер, производил темное впечатление. И каково же было удивление Красина, когда, ничего об этом не сообщая ему, чекисты схватили и тут же расстреляли на Гороховой этого его ‘ближайшего сотрудника’, изобличив в нем действительно агента иностранного государства. Разумеется такая ‘халатность’ Красина была использована его врагами.
В момент заведывания Красина НКПС между ним и Дзержинским установились самые острые отношения. По знаку Дзержинского чекисты хватали сотрудников Красина и виноватых и невинных, задача чекистов была одна: скомпрометировать наркома, расстрелы шли пачками. Пытаясь спасать своих людей от расстрела, а себя от пораженья в этой борьбе Красину оставалось одно: непосредственно обращаться к Ленину. Это был его единственный ход, он его и делал.
Из столкновений Красина с Дзержинским мне запомнилось особенно одно, из-за инженера Названова, схваченного чекистами и обвиненного во взятках, вместе с Названовым чекой было схвачено множество инженеров, техников и служащих Внешторга — расстрел грозил сотням людей. Почувствовав, что дело принимает плохой оборот Красин бросился к Ленину, но добиться он смог только одного, чтобы лист осужденных чекой на расстрел был просмотрен самим Лениным. Ленин такой лист получил.
И Красин приехал к Ленину в кабинет. В этом листе, как рассказывал Красин, было человек 250. Красин хорошо знал, что все обвинения чекой этих людей ложны, что тут всё дело в междуведомственной борьбе против него. Он убеждал в этом Ленина. Тем не менее рассмотрение .’листа’ было в высшей степени драматическим. Как рассказывал Красин, в тот момент когда они с Лениным в кабинете просматривали этот список осужденных на казнь и Красин с трудом отвоевывал у Ленина человека за {с. 218} человеком, из чеки в кабинет Ленина то и дело звонил Дзержинский, справляясь, когда же Ленин вернет список. Ленин каждый раз оттягивал: ‘через полчаса’, ‘через четверть часа’. Уламывая Ленина два часа Красин продолжал отвоевывать людей, но Ленин шел на это очень неохотно, не желая ‘обидеть волновавшегося Дзержинского’. И Красину удалось отстоять только одиннадцать человек своих близких служащих. Помню, как приехав от Ленина, этот холодный и несклонный к сантиментальностям человек, Красин, крайне взволнованный ходил по кабинету, бормоча: — ‘ведь это ж черт знает что такое! ведь это же преступление! расстреливают людей ни за что ни про что!’
Таким способом чекисты сводили счеты с Красиным и ‘красинцами’, стараясь расстрелами вокруг наркома свалить его самого с поста. И в конечном счете чекисты, преследуя Красина в каждом ведомстве и на каждом посту, победили его. Я охотно верю рассказам передававшимся среди большевиков о том, что уже долго спустя после смерти Ленина и незадолго до смерти Красина, от него, вызванного в Москву Дзержинский в присутствии Сталина, наставив на Красина револьвер, требовал подписания чеков на лежавшие на имя Красина деньги в иностранных банках. При нраве Дзержинского и при его ненависти к ‘этому рвачу’ это было вполне естественно.
Из этой поездки Красин вернулся совершенно больной и вскоре умер, оставив свою семью без средств. Среди большевиков тогда ходили слухи, что и в смерти его были повинны чекисты.