Лейтенант Шмидт, Белкина Любовь Михайловна, Год: 1907

Время на прочтение: 12 минут(ы)

Любовь Блкина.

Лейтенантъ ШМИДТЪ

(Красный адмиралъ)

(ум. 6 Марта 1906 г.).

ПОЭМА.

1907

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Раннимъ утромъ,— годъ тому назадъ,— на остров Березани царскіе опричники совершали кровавое дло: наемные палачи и убійцы — они надялись пулями заставить умолкнуть славнаго борца и его товарищей.
Но пули не достигли своей цли: услыхало море великій завтъ мученика и разнесло его по всей Руси многострадальной, услыхали чайки, что шептали уста Шмидта и умиравшихъ съ нимъ матросовъ, и полетли съ встью ко всмъ, кто смло смотритъ въ глаза смерти, отдавая жизнь за благо родины.
Шмидтъ умеръ, но имя его не умретъ никогда!
И пусть эта поэма въ день годовщины его мученической смерти лишній разъ напомнитъ о томъ, какъ онъ боролся за счастье отчизны, какъ смло пошли за нимъ его славные товарищи!

Издатели.

6 марта 1907 г.
I.
Надъ дымомъ пожаровъ,
Надъ пепломъ войны
Въ туман кошмаровъ
Проносятся сны.
Какъ черныя птицы
Въ огн облаковъ
Плывутъ вереницы
Мучительныхъ сновъ…
Беззвучны, какъ горе,
Какъ сумракъ ночной,
На темномъ простор
Плывутъ надъ страной..
Толпой величавыхъ
Зловщихъ тней
На крыльяхъ кровавыхъ
Несутся надъ ной…
И родина слышитъ
Ихъ тайный полетъ,
Не спитъ и не дышетъ,
И ужасовъ ждетъ.
И шорохъ дыханья,
И шелестъ ихъ крылъ
Тревожитъ молчанье
Священыхъ могилъ.
И жутки и глухи,
Рыданья страны,
И грозны т духи,
Т страшные сны…
II.
Въ тяжеломъ туман
Мучительныхъ сновъ
Стираются грани
Минувшихъ вковъ.
И скорбь нависаетъ
Сквозь трауръ знаменъ,
Опять воскресаетъ
Изъ мрака временъ…
Ряды поколній
Томятся вдали,
Погибшія тни
Страдальцевъ земли.
Съ Голгоы Распятій
Гудитъ изъ гробовъ
И эхо проклятій,
И скрежетъ зубовъ.
Надъ высью кургановъ
Надъ гладью степей
Звучитъ изъ тумановъ
Бряцанье цпей.
Плыветъ въ безконечность
И будить тотъ звукъ
Безмолвную вчность
Схороненныхъ мукъ.
И вчность трепещетъ
Отъ скорби земной
И до неба плещетъ
Кровавой волной.
Растетъ до зенита
Таинственный валъ,
И мчится сердито,
И близится шквалъ.
III.
Невдомый Кто то
Встаетъ въ вышин
И страшное что то
Пророчитъ стран.
Идетъ Онъ сурово
Съ всами въ рукахъ,
И вщее слово
Чертитъ въ облакахъ
Но мракомъ опутанъ
Загадочный знакъ
И тайной окутанъ
Властительный мракъ.
Мы смотримъ украдкой
Въ пучину небесъ,
Томимся загадкой
За краемъ завсъ…
Стыдомъ безпредльнымъ
И холодомъ тьмы,
И страхомъ смертельнымъ
Охвачены мы.
IV.
Чтобъ, кинувъ раздумье
Возстать какъ боецъ,
О — нужно безумье
Великихъ сердецъ!
Пройти какъ зарница
По темной земл —
О, нужно родиться
Съ звздой на чел!
На горе и муки
Рожденъ человкъ
Свободный, какъ море
И чистый какъ снгъ.
V.
О, не лгите надежды напрясныя!
Всть за встію газеты несутъ:
Узаконить дянья ужасныя
Безнаказанно ‘праведный’ судъ…
О, но троньте нечистой рукою
Тхъ, чей жребій насъ скорбью томитъ…
Взоры родины смотрятъ съ тоскою,
На устахъ ея слышится: ‘Шмидтъ’.
Смерть стоить съ титаническимъ молотомъ
Надъ чистйшимъ изъ чистыхъ людей…
Это имя сверкающемъ золотомъ
Впишетъ міръ на скрижали своей…
Никогда не истлетъ страница
Съ золотымъ ореоломъ внца.
И пройдетъ по земл, какъ зарница.
Благородное имя борца!
VI.
Весь приникъ городокъ приневоленный,
Только тни патрулей видны
И дрожитъ ‘гражданинъ’ обездоленный
Подъ защитой ночной тишины.
И безмолиствуютъ люди трусливые,
Какъ и вс мы молчатъ какъ рабы
И влачатъ свои жизни тоскливыя
Въ ожиданьи ударовъ судьбы.
Только трусость отъ смерти защита,
За герои — не встанетъ страна —
И судьба одинокаго Шмидта
Неизбжно свершиться должна .
Все молчитъ! Лишь одно на простор
Величаво свободно, какъ онъ,
Бьетъ волной неугшное море,
Омывая пной бастіонъ.
VII.
Кроткій мученикъ праваго дла
Сердце родины тронулъ до слезъ,
Месть враговъ не иметъ предла,
Палачей не растрогалъ Христосъ…
Имъ невдомы стыдъ и тревога,
Судъ небесъ не страшить палачей,
Дивный образъ Распятаго Бога
Не присутствуетъ въ сердц судей.
Красоту и величіе вры,
И святыню безсмертной души
Разв знаютъ бездушные зври
Насъ, людей, пожирая въ тиши?
И доступны-ли горе, утрата,
Стыдъ и ужасъ — сознанью зврей?
Разв трогали сердце солдата
Беззащитные вопли дтей?
VIII.
Въ дни декабрьскіе, дни величавые,
Незабвенные, страшные дни —
Находили вы лужи кровавыя
Гд ни будь подъ стною, въ тни?
Вы ходили въ предмстья покорныя,
Мимо дымныхъ развалинъ домовъ,
Вы видали отъ копоти черныя
Мостовыя, впитавшія кровь?
Какъ преступникъ потупивши очи,
Подъ покровомъ предательской тьмы,
Не внимали ль вы ужасамъ ночи
За высокой стною тюрьмы?
Вы стояли дрожа отъ страданія
За угломъ полицейскихъ ‘частей’
Вы слыхали тамъ вой и рыданья
Обезумвшихъ женъ, матерей?
Вы ходили съ вдовою дрожащею
На колняхъ молить приставовъ,
Чтобъ позволили трупы лежащіе
Осмотрть подъ охраной штыковъ?
Васъ терзали мольбы нестерпимые
Предъ солдатскою злобой нмой,
Не желавшей, чтобъ трупы любимые
Увезли изъ участка домой?
Вы видали: ребенокъ осмлился
Пересчь переулокъ бгомъ,
И — безусый солдатикъ прицлился…
Какъ за дичью слдилъ за врагомъ,
Перешелъ съ тротуара украдкою,
Смрилъ бгъ удалявшихся ногъ
И — спокойно съ усмшичкой гадкою
Опустилъ торопливо курокъ .
И — ребенокъ упалъ какъ подкошенный,
Приподнялся-и рухнулся въ снгъ…
Этотъ выстрлъ ненужный, непрошенный
Неужели ужасне всхъ?
Чмъ вы пытки въ тюрьм объясняете?
А сожженіе сдававшихся въ плнъ?
И не водкой-ли вы оправдаете
Эти дтскіе трупы у стнъ?
А ходынское поле позорное?
А разстрлы въ ночной тишин?
Отъ кого это горе покорное,
Что царитъ повсемстно въ стран?
И надъ братомъ глумясь умирающимъ
Кто стоитъ безпощадно съ бичемъ?
По полямъ и деревнямъ пылающимъ
Кто проходитъ огнемъ и мечемъ?^
Кто съ землею равняетъ жилища?
Кто насилуетъ женъ, матерей?
Кто изъ родины сдлалъ кладбище
И усялъ тлами людей?..
Какъ со смхомъ творить преступленье?
Подымать свою руку къ ружью
И стрлять! приходитъ въ изступленье
Исполняя ‘присягу’ свою…
Убивать… и кого, и за что же?
Но звриная совсть чиста,
Ей земная присяга дороже
Чмъ святые завты Христа.
Палачи отдаютъ приказанье
Палачи убиваютъ людей,
На земл не грозитъ наказанье
Судъ небесъ не страшитъ палачей…
Море крови встаетъ до зенита
Въ мор слезъ захлебнется страна
И судьба одинокаго Шмидта
Неизбжно свершиться должна.
IX.
Спать тюрьма. Въ казематы сосдніе
Размстили солдатъ вкругъ него
Сторожить его пытки послднія
И послднія ночи его.
Въ часъ, когда притаясь по квартирамъ,
Мы, отъ жизни усталые, спимъ,
Онъ прощается мысленно съ міромъ,
И проносится жизнь передъ нимъ.
Озаряя кошмаръ безобразный
Дней суда, нестерпимыхъ какъ бредъ,
Воскресаетъ такъ ясно и связно
Чистый образъ пережитыхъ лтъ.
Вспоминается вольный, широкій
Жизнерадостный моря просторъ
И по немъ его путь одинокій
И вершины заоблачныхъ горъ.
Онъ томился въ унылыхъ долинахъ:
Тамъ лежалъ еще сумракъ вокругъ…
И любилъ онъ лучи на вершинахъ,
Окрылявшіе пламенный духъ.
Не мирилась съ всесильною ложью
Беззавтно отважная грудь,
Сердце чуяло истину Божью,
И намтилъ онъ истинный путь.
Тамъ, внизу копошились злоди,
Лилипуты, погрязшіе въ зл…
И несчастны, и жалки пигмеи
Тяжело съ ними жить на земл.
Царство Божіе будетъ не скоро,
Но, какъ храмъ оно свтитъ вдали…
Онъ не могъ оторвать уже взора
Отъ грядущаго счастья земли.
Будетъ день и сольются народы
Въ царств братства немыслимо зло…
И — подъ красное знамя свободы
Шмидтъ склонилъ молодое чело.
Отдать душу труду созиданья,
Безъ остатка, всю душу свою…
Пасть за всхъ, за людскія страданья
Искупительной жертвой въ бою…
И ничто ему крыльевъ не свяжетъ,
И не нужно внца на чело:
Онъ пойдетъ, если сердце подскажетъ…
Но — иначе и быть но могло…
Онъ любилъ свтозарное море.
Вольный бгъ по лазурнымъ волнамъ…
Забывалось тамъ личное горе,
И несбыточнымъ врилось снамъ.
Онъ влюблялся въ причудливость свта
Въ ослпительной пн волны…
О. безумны вы, грезы поэта.
Вы несбыточны свтлые сны!
И стремился онъ къ радости жизни,
Врилъ въ смыслъ міровой красоты,
И мечталъ о счастливой отчизн,
И любилъ онъ дтей и цвты.
Кругъ земной такъ неполонъ и тсенъ,
Но въ душ — безконечности міръ,
И любилъ онъ задумчивость псенъ,
Улетавшихъ въ надзвздную ширь.
И ловилъ онъ внимательнымъ слухомъ
Голосъ жизни, звенвшій вдали…
О, безумны вы, чистые духомъ,
Безкорыстныя дти земли!
X.
Шмидтъ не спить, за стнами далеко
Слышенъ бой отдаленныхъ часовъ…
Еслибъ тамъ за тюрьмой одинокой
Вдругъ услышать привтственный зовъ…
Сквозь ршотку окошка двойного
Онъ слдить за высокой стной.
Не услышитъ ли тайнаго зова,
Не мелькнула ли тнь подъ луной?
Но напрасно томатъ ожиданье:
Далеко, не откликнется сынъ…
Съ сердцемъ, полнымъ любви и страданья
Онъ одинъ, безконечно одинъ.
XI.
Въ мертвомъ царств тоски и терпнья,
Въ этомъ гроб нмомъ для живыхъ
Гд то слышится тихое пнье
За твердынею стнъ вковыхъ.
Подъ тюремные своды взвиваясь
То замрутъ, то растутъ голоса,
Льется хоръ съ тишиною сливаясь…
Такъ поютъ въ сладкомъ сн небеса…
‘Море льдинъ…
‘Царство скалъ…
‘Бьетъ прибой…
‘Ты — одинъ.
‘Ты — усталъ,
‘Мы — съ тобой.
‘Нтъ тюрьмы!
‘Тихій свтъ
‘Вновь и вновь
‘Тамъ, гд мы.
‘Смерти нтъ,
‘Есть любовь!
‘Смерть — какъ сонъ:
‘Звукъ молитвъ..
‘Мы — цвты…
‘Тихій звонъ…
‘Муки битвъ
‘Тамъ, гд ты.
‘Нтъ цвтовъ
‘Тамъ, гд ты.
‘Нтъ любви…
‘Пснь безъ словъ,
‘Сонъ мечты
‘Насъ — зови..
‘Тамъ, вдали,
‘Міръ тревогъ…
‘Онъ исчезъ .
‘Сонъ земли
‘Грезитъ Богъ,
‘Богъ — небесъ…
‘Море льдинъ…
‘Синихъ скалъ..
‘Бьетъ прибой…
‘Ты-одинъ,
‘Ты усталъ,
‘Мы — съ тобой!
‘Тамъ взгляни,
‘Новый міръ
‘Тамъ — звзда.
‘Тамъ — огни
‘Свтъ и ширь
‘Тамъ… туда…’
XII.
Онъ лежитъ и глядитъ на звзду въ небесахъ
И усталую грудь обнимаетъ покой…
Видно, страшные сны снятся тамъ на часахъ:
Гд-то вскрикнулъ во сн, простоналъ часовой.
Звзды смотрятъ во мглу
Одинокой тюрьмы,
Рютъ тни въ углу,
Выступаютъ изъ тьмы.
Тихій голосъ поетъ
Цлый хоръ голосовъ…
Кто зоветъ? Кто поетъ
Эту псню безъ словъ.
Легкій призракъ скользятъ
Отъ печальныхъ очей,
Блой дымкой обвить
Сонъ безсонныхъ ночей.
Это — смерть… и всего?!
Умереть — и уснуть,.
Тамъ, за ней — ничего…
Отдохнутъ, отдохнуть!..
Не потупитъ очей
Передъ призракомъ онъ…
Это смерть… Блескъ свчей,
Дымъ кадилъ.. Тихій звонъ
И усталую грудь обнимаетъ покой…
Страшно — страшно стоять въ этотъ часъ на часахъ…
Какъ темно на земл… Это — сонъ роковой..
Онъ лежитъ и глядитъ на звзду въ небесахъ
XIII.
Мрачно зіяетъ холодная
Темная зала суда.
Гордо, походкой свободною
Снова онъ входить туда
Тамъ за желзной решеткой,
Лсомъ штыковъ огражденъ,
Съ радостью свтлой и кроткой
Братьевъ привтствуетъ онъ,
Шмидта встрчаютъ съ любовью
Взоры матросовъ… ‘своихъ’
И обливается кровью
Сердце при взгляд на нихъ.
Вотъ они, судьи почтенные,
Т, что дадутъ приговоръ…
Взоры поднявъ вдохновенные
Грозно молчитъ прокуроръ.
Рчь приготовлена страстная,
Все. что имъ нужно, въ ней есть:
Факты и быль безпристрастная,
Богъ, и присяга… и честь.
Вотъ и зашита казенная,
Дремлетъ умильно она…
Во время дымкой законною
Совсть очистить должна.
Вотъ и слпыя орудія
Чьей-то могучей руки,
Т, что творятъ правосудіе:
Франты, хлыщи, старики…
Скромныя стогны Очакова
Видятъ впервые такихъ:
Пахнетъ духами отъ всякаго,
Пахнетъ… и кровью отъ нихъ…
Цвтъ ‘просвщенія мстнаго,
Врные слуги истца’…
И ни единаго честнаго
Взоръ не встрчаетъ лица.
И у любого на совсти
Что нибудь черное есть.
Если прочесть бы ихъ повсти.
Гд ты, военная честь?!.
Скрыты дянія черныя .
Знавшіе — будутъ молчать…
Снова на лица позорныя
Каина ляжетъ печать.
Вновь задрожатъ ‘усмиренные’,
Вынесутъ новый позоръ!
Руки, въ крови обагренныя,
Будутъ писать приговоръ.
Въ эти то руки злодйскія
Отданъ нашъ доблестный Шмидтъ!
Смлы уста фарисейскія,
Въ нихъ краснорчье гремитъ:
‘Мы, на посту добродтели,
‘Мести злодю хотимъ!
‘Смилуйтесь, братцы-свидтели
‘Дайте расправиться съ нимъ’!.
Въ каждомъ вопрос ихъ месть и проклятье
Полонъ глумленья допросъ.
Въ лица опричниковъ смотритъ съ Распятья
Тихій и скорбный Христосъ.
XIV.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
‘Лжете, опричники! Сердце народное
‘Гнвомъ и скорьбью полно,
‘Но не за пятна но знамя свободное,
‘Къ мести не звало оно.
‘Знамя свободы въ выси разввеется,
‘Мы это знамя хранимъ,
‘Тотъ, же чьимъ именемъ кровь проливается,
‘Самъ преклонился предъ немъ…
‘Душу народа, въ мечты погруженную
‘Вдругъ пробудили великіе дни!
‘Вс, какъ одинъ съ головой обнаженною
‘Гимну внимали они.
‘Праздникомъ свтлымъ мечты завоеванной
‘День незабвенный тотъ былъ .
..Вс свои муки народъ очарованный
‘Вс свои скорби забылъ.
‘Строилась чинно команда послушная,
‘Съ сердцемъ, воскресшимъ изъ тьмы,
‘Знамя свободы въ пространство воздушное
‘Съ музыкой подняли мы.
‘Тихо торжественно знамя прекрасное
‘Въ ясной лазури взвилось…
‘Что-то глубокое, чистое, ясное
‘Вдругъ надъ толпой пронеслось.
‘Замерли крики и возгласы бурные…
‘Новой Россіи оплотъ
‘Всюду взвивается знамя пурпурное,
‘Радостно поднялъ ихъ флотъ.
‘Тишь воцарилась. И лица суровыя
‘Какъ у дтей расцвли,
‘Слышались вздохи, и слезы готовыя,
‘Вдругъ засіявъ-потекли.
‘Слово закона рыданьями встрчено.
‘Вамъ — это звукъ лишь пустой…
‘Вы не поймете душой искалченной
‘Этой минуты святой.
‘Плакалъ народъ въ эти дни невозвратные,
‘Только минуту одну
‘Слезы лились у него благодатныя —
‘Ихъ отравили ему…
‘Братъ, подымающій руку на брата…
‘Нтъ! не таковъ нашъ народъ:
‘Свято онъ вритъ, что будетъ расплата,
‘Правды Господней онъ ждетъ.
‘Сердцу народа гнусны преступленья,
‘Онъ задохнулся отъ мукъ!
‘Ужасы бойни и адъ избіенья
‘Это плоды вашихъ рукъ!
‘Но но отмрять вамъ вашею мрою
‘Честные дти труда:
‘Вислицъ строить не будутъ вамъ, врую!
‘Нтъ! никогда, никогда!
‘Можете взять мою жизнь мимолетную,
‘Пыткою сдлать послдній мой часъ,
‘Вы не задушите правду безплотную,
‘Мысль пробудившихся массъ!
‘Вшайте сотнями массы покорныя.
‘Жгите, душите кровавою тьмой,
‘Стройте стной эшафоты позорные.
‘Сдлайте родину страшной тюрьмой.
‘Сдлайте такъ, чтобъ отъ дыма пожарнаго
‘Черная ночь задохнулась сама,
‘Сдлайте такъ, чтобъ отъ страха кошмарнаго
‘Ваши же дти сходили съ ума!
‘Бросьте же рчи ненужныя, длинныя!…
‘Этихъ матросовъ — не троньте, судья!
‘Міръ не проститъ вамъ ихъ жизни невинныя
‘Казни вамъ нужно? Казните меня.
‘Здсь я клянусь предъ Распятымъ Спасителемъ
‘Будь мн свидтелемъ онъ:
‘Я виноватъ, что поврилъ правителямъ,
‘Врилъ, что слово — законъ.
‘Врую въ слово и правду народную
‘Врую-время придетъ.
‘Лягу спокойно въ могилу холодную…
‘Съ твердою врой въ Россію свободную,
‘Съ врой въ народъ!!!’
XV.
Такъ говорилъ онъ. И рчь вдохновенная
Залу суда потрясла:
Плакали молча матросы смиренные,
Тишь гробовая была.
Въ воздух что-то носилось чудесное,
Замерли лица судей…
Чудо свершается, чудо небесное:
Слезы въ глазахъ палачей..
Словно вошелъ въ эту залу невидимый
Тотъ, кому служить судья.
Шепчетъ съ усмшкой, людьми ненавидимый
‘Я виноватъ, это — я!’
Странная тайна повисла на волос…
Мигъ — и откроется вдругъ..
Взоры потупились. Въ трепетномъ голос
Слышался странный испугъ…
Первый опомнился… вздрогнулъ, поежился,
Выпилъ воды прокуроръ,
Взвсилъ, подумалъ,— вздохнулъ и встревожился:
Надо спасать приговоръ!
Надо поправить минуту оплошность
Надо хорошій порывъ
Смять, потопить въ всеобъемлющей пошлости!
И — объявилъ перерывъ.
XVI.
Спитъ тюрьма. Молчаливо и глухо..
И опять одинокъ за стной
Человкъ величаваго духа
Человкъ красоты неземной.
За друзей онъ сегодня спокоенъ
Ихъ отвтъ прочиталъ онъ въ слезахъ.
Какъ свтло онъ, какъ ясно настроенъ!
Сколько ласки въ печальныхъ глазахъ!
Вспоминаетъ, онъ слово привта.
Слово нжной заботы о немъ..
Сколько тихаго теплаго свта
Въ этомъ сердц, отъ скорби больномъ!
Какъ свтло, какъ легко ему дышется,
Онъ сказалъ, облегчилъ свою грудь…
И опять ему пніе слышится,
И хотлось бы лечь и уснуть…
Не страшитъ его утро грядущее
Не страшитъ роковой приговоръ:
Такъ отрадны минуты бгущія,
Такъ широкъ его ясный просторъ.
Все затихло въ душ примиренной.
И тревога, и горе и гнвъ
И звучитъ въ вышин отдаленной
Свтлой псни прощальный напвъ.
XVII.
‘Блый лебедь летлъ,
‘И за тучей исчезъ
‘Блый лебедь хотлъ
‘Долетть до небесъ.
‘Грозно туча гремла,
‘ Хмурясь чернымъ челомъ,
‘И упалъ лебедь блый
‘ Съ перебитымъ крыломъ…
‘Лебедь! Крылья разбитыя
‘Бьетъ прибой,
‘Плачутъ тучи сердитыя
‘Надъ тобой.
‘Плачетъ темная ночь надъ равниною
‘Слезы льетъ
‘Лебедь псню свою лебединую
‘Ей поетъ.
‘Мсяцъ всталъ надъ вершиною
‘И сквозь сонъ
‘Пснь послднюю лебединую
‘Слушалъ онъ
‘Шелъ пвецъ надъ долиною,
‘Шелъ къ горамъ
‘И надъ псней лебединою
‘Плакалъ тамъ’.
XVIII.
Льются, льются прозрачные звуки
Льется свтъ разгоняющій тьму,
Чьи то нжныя — нжныя руки
Протянулись съ любовью къ нему.
Чей то взоръ въ его міръ одинокій
Смотритъ вдаль съ неземной высоты
Кто то близится свтлый, далекій
Изъ тумана неясной мечты.
Чьи-то нжныя — нжныя руки
На усталое сердце легли,
Льются, льются прозрачные звуки
Замираютъ и таютъ вдали.
XIX.
‘Витязи смлые,
‘Лебеди блые
‘Путь вашъ куда?
‘Въ полночь глубокую
‘Съ неба высокаго
‘Пала звзда.
‘Гд вы рождаетесь, звздочки чистыя?..
‘Счета имъ нтъ…
‘Падаютъ — падаютъ звзды лучистыя
‘Свтелъ ихъ слдъ.
‘ Витязи смлые
‘Лебеди блые —
‘Путь вашъ туда!
Въ полночь безвстную
‘Въ бездну небесную
‘Пала звзда’..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
XX.
Завтра все: приговоръ и развязка
Все пройдетъ какъ плнительный сонъ
И прервется волшебная сказка
И умретъ блымъ лебедемъ онъ.
Вс мы жить остаемся въ тиши…
Спи спокойно, людская защита!
И — не станетъ прекрасной души
И не будетъ у родины Шмидта…
XXI.
Къ переполненной чаш позора
Вновь прибавилась капля одна
И мучительный день приговора
Будетъ помнить надолго страна.
Не вмщалось въ сознаньи народа
Беззастнчиво — наглое зло!
Только гибель и близость исхода
Предвщать оно строю могло.
Негодующій пламенный ропотъ
Въ дни суда раздавался кругомъ.
И таинственный слышался шопотъ,
Общавшій расплату съ врагомъ.

——

Городокъ возл Чернаго моря!..
Вс сердца захватилъ онъ одинъ.
Затаивши дыханье отъ горя
Ждали вс, что отвтитъ Чухнинъ.
Какъ въ логично задуманной сказк
Стройнымъ цикломъ событія шли
И стремились къ фатальной развязк,
И себ измнить не могли.
Грозной тнью возсталъ уже мститель
И каравшую руку простеръ
И казалось-смягчится гонитель,—
Но — Чухнинъ утвердилъ приговоръ.
Самъ старикъ и въ преддверіи гроба
Онъ кричавшую совсть презрлъ,
Побдила глубокая злоба
Передъ злобою умъ присмирлъ.
Нанесенная мстителемъ рана
Довершила вражду старика,
И не дрогнуло сердце тирана,
И, не дрогнувъ, писала рука.
И не зналъ онъ, не врилъ, несчастный,
Довершавъ беззаконный позоръ,
Что въ моментъ этотъ краткій, ужасный
Онъ себ подписалъ приговоръ.
Быстро всть облетла по свту
Приговоръ былъ классически строгъ.
Палачей призывая къ отвту
Имъ судьба подвела свой итогъ.
И упали незримыя зерна
На безбрежную ниву страны,
Но изъ почвы кровавой и черной
Прорости они трижды должны.
XXII.
Все затихло какъ кратеръ вулкана
Передъ тмъ, какъ тресется земля…
Было холодно, сыро и рано
Въ таломъ снг дымились ноля.
Надъ безсонной тоской ожиданья
Проносились зловщіе сны.
Переполнилась чаша страданья
Жутко замерло сердце страны.
Отворились невидимо двери…
Неизбжное къ Шмидту вошло
Въ ореол страданья и вры
Тихимъ свтомъ сіяло чело.
Правд отдавшій душу живую
До конца не увренъ былъ въ зл…
Онъ не спалъ въ эту ночь роковую
И прощался со всмъ на земл.
Онъ писалъ принося свои муки
Искупительной жертвой за насъ.
Врагъ вошелъ — наложилъ свои руки
И сказалъ, что насталъ его часъ.
Слышалъ міръ голосъ Шмидта призывный,
Дло Шмидта закончитъ народъ.
Какъ на праздникъ таинственно дивный,
Шмидтъ на казнь этой ночью пойдетъ.
Смерть — ничто передъ вчностью цлой
Смерть за вру-безсмертный протестъ,
И въ одежд сверкающей блой
Свтлый мученикъ приметъ свой крестъ.
XXIII.
Тихо, тихо качаются волны,
Тихо съ веселъ струится вода…
Тайны моря темны и безмолвны
Тайна жизни — уйдетъ навсегда
Лица блдныхъ матросовъ угрюмы
Безпощадность покорная въ нихъ
Кроткій отблескъ непонятой думы
Робко замеръ въ сознаніи ихъ.
И безмрная жалость къ несчастнымъ
Къ этимъ темнымъ орудіямъ зла
Выжила слезы и ужасомъ властнымъ
Всю послднюю горечь смела.
И послдняя тнь возмущенья
Въ чистомъ сердц погасла въ тотъ мигъ
И съ любовью, со скорбью прощенья
Шмидтъ смотрлъ на матросовъ нмыхъ.
Весь онъ былъ здсь видніемъ блымъ
Весь — но здшняго міра жилецъ!
Ровнымъ шагомъ спокойнымъ и смлымъ
Онъ на островъ вступилъ наконецъ.
И щетиной штыковъ огражденныхъ
Ихъ вели. Все затихло вокругъ.
Отдлилъ четырехъ осужденныхъ
Роковой зачарованный кругъ.
Подошелъ къ нимъ священникъ смиренный,
Лживый жрецъ со святыней креста,
Рабъ трусливый въ одежд священной
Продающій завты Христа.
Представитель любви лицемрной
И служитель могучаго зла…
Онъ казался насмшкой безмрной —
Та насмшка позорна была.
И съ глубокимъ нмымъ сожалньемъ
Шмидтъ глаза передъ нимъ опустилъ…
Всхъ враговъ онъ простилъ съ умиленіемъ
И — священника тоже простилъ.
Все, что сдлала темная злоба,
Онъ простилъ на святомъ рубеж.
А четыре привезенныхъ гроба
Передъ ними стояли уже…
Вс четыре открыты, готовы..
Шмидтъ не могъ отвести своихъ глазъ
Въ каждый новенькій ящикъ сосновый
Люди, четверо, лягутъ сейчасъ.
Что-то горькое въ сердц заныло
Предъ послднимъ безстыдствомъ судей
И къ столбу надъ зіявшей могилой
Шмидть спшилъ прислониться скорй.
Было холодно, сыро и рано.
За весеннею далью горя
Въ розовющей дымк тумана
Лучезарно вставала заря.
И на всемъ необъятномъ простор
Розовла лазурная тнь,
Звало въ даль золотистое море
Наступалъ ослпительный день.
День идетъ! Шмидтъ увидлъ начало,
Но — конца не увидть ему!
Какъ струна его сердце звучало,
Ударяясь въ могильную тьму.
Блоснжныя ряли птицы,
Серебрились въ лазурныхъ волнахъ,
Какъ послднія мысли — зарницы,
Исчезавшія въ трепетныхъ снахъ.
Тамъ, поодаль стояла квадратомъ
Молчаливая кучка людей
Было стыдно и жутко солдатамъ,
Были тусклы глаза у судей.
Шмидтъ стоялъ: весь сіяньемъ объятый
Говорить за товарищей трехъ,
‘Мы жалемъ васъ, братья — солдаты!
‘Я простилъ. да проститъ васъ и Богъ!’
Но солдаты и судьи молчали.
Шмидтъ веллъ но завязывать глазъ
И, затихнувъ въ предсмертной печали,
Все кругомъ оглядлъ еще разъ..
И въ сіяющій взоръ вмст съ алой зарею
Смерть метнулась, взмахнувъ своимъ чернымъ крыломъ.
Въ вихр міръ потонулъ — и не стало героя
И — поникъ онъ прекраснымъ челомъ.

——

И упали товарищи Шмидта,
И упала какъ громъ тишина,
До небесъ, до нмого зенита
Поднялась и упала волна.
Необъятнаго зла дуновенье,
Пробуждая сердца, пронеслось.
Въ оглушающій ужасъ мгновенья
Пережитое грозно слилось
Раздирало сердца ожиданье.
Что возможенъ и мыслимъ возвратъ
И послышались громко рыданья
На колни упавшихъ солдатъ…
XXIV.
Березань, Берозань, островъ крови невинной!
Островъ Шмидта, какъ Шмидтъ не умретъ никогда!
Тихо тянутся дни надъ грядою пустынной.
И проходятъ вдали молчаливо суда,
Островъ Шмидта, какъ Шмидтъ не умретъ никогда!
Будетъ памятникъ тамъ! свтлый памятникъ Шмидту!
Блый храмъ создадимъ мы изъ мрамора тамъ,
Храмъ героевъ страны, чтобъ возросъ онъ къ зениту
Храмъ во славу борцимъ, храмъ героямъ и Шмидту
На могил его мы построимъ нашъ храмъ.
Тихо море шумитъ. Тихо спитъ Березань.
Гд могила его? Уничтоженъ и слдъ
И проходятъ суда и несутъ свою дань:
‘Братья шапки долой… Березань-Березань!’
Море тихо шумитъ: ‘Шмидта нтъ… Шмидта нтъ’!..
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека