Мирэ
Легенда черных снов
Мирэ
Легенда черных снов
——————————————————————————
Легенда черных снов, Мирэ А., Год: 1906
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Теперь ночь.
Только что пробили часы на старой колокольне.
Ночь…
Не знаю — сплю я или нет?
За моей дверью — ряд неосвещенных комнат… темных комнат. В занавешенные окна кто-то стучится… я это слышу, кто-то стучится в занавешенные окна иззябшими оледеневшими пальцами.
И я знаю: стучатся ‘они’. Там, за окном — ‘они’.
Это было лет тридцать тому назад. Вражеские полки вступили в наш округ. Все окрестные селения героически решились на отчаянную оборону. Руки, привыкшие к плугу, схватились за дубины и за дедовские старые мушкеты. На смерть! на смерть!.. Зажигали дома, убегали в леса, прятались там в засаде. И это делали те жалкие рабы, которых я с самого детства привык не считать за людей и видел их, всегда покрытых трудовым грязным потом… Казалось, воздух и земля кричат: на смерть! На смерть!..
И я смеялся, я смеялся: о чем же хлопочут рабы? Что они могут защитить? Свою землю? Но ведь она ничего не дает им, кроме кровавого пота.
Свою честь?.. Но разве у них есть честь?
Что же касается меня, то я хотел укрыться в одном из самых отдаленных подземелий замка, вместе с моими слугами.
И когда из-за леса донеслись звуки выстрелов, раскатистые звуки выстрелов, я подошел к дворецкому и велел ему созвать слуг.
— Господин, — ответил дворецкий, и я видел, как дрожала его нижняя челюсть, она дрожала с такой силой, что он стучал зубами, — все слуги убежали в лес с крестьянами.
— Бунтовщики! — крикнул я, стукнув кулаком о стол. — Без моего разрешения… В таком случае, нам придется спасаться вдвоем. И притом, немедля ни минуты. Ты слышишь… уже начали стрелять!
Я был жестоким человеком, и дворецкий меня боялся. Ноги его подкосились, но он сказал твердым голосом:
— Господин, тебе одному придется спасаться и я также ухожу в лес… Как я могу покинуть братьев?
— Ты негодяй! — закричал я изо всех сил и хотел его ударить. Он отодвинулся, моя рука повисла в воздухе, и в глазах его было столько печали, что я невольно опустил взор.
— И ты, господин, тоже — сын этой земли… Ее теперь оскорбляют. И наши кладбища тоже оскорбляют… Не отвечай мне ничего. И подойди к окну…
Я подошел к окну. Я как-то разом потерял свою самоуверенность и подошел к окну.
— Что там такое? — думал я, подходя к этому окну…
Над лесом загоралась бронзовая полоса пожара. И выстрелы трещали явственно. На дворе стояли крестьяне.
— Враг близок! — закричал мне один из них. — Чужестранцы оскорбляют нашу землю. Жители деревень ждут тебя в лесу. Веди нас не на жизнь — мы о ней и не думаем — а на смерть, потому что мы готовы умереть!
Лица у них были простые и грубые, глаза горели воодушевлением.
И я сказал им громко:
— Ступайте прочь!
Я разглядел, как они побледнели.
— Должно быть, мы ослышались… Жители деревень ждут тебя в лесу…
— Ступайте прочь! — повторил я отчетливо.
Выстрелы стали страшными. Затряслись стены замка. К лесу подкатили пушки.
— Ты преступней всякого убийцы на большой дороге, — сказал один из крестьян. И потом тот же голос прибавил:
— Изменник!
Они больше ничего не сказали. И я их больше никогда не встречал на земле, так как их всех — крестьян, их жен, детей и матерей, и слуг моего замка, и моего дворецкого — их всех перестреляли в ту же ночь.
Метко стреляли вражеские пули в ту проклятую ночь.
Я торопливо схватил фонарь. Медлить было нельзя.
Выстрелы все приближались, все учащались… Дрожащими руками открывал я одну за другою потаенные двери, с решимостью отчаянья сбегал по лесенкам, узким, как мышиные норы.
Когда за мной бесшумно захлопнулась последняя из всех дверей, — я вздохнул с облегчением.
‘Сюда не придут, я спасен…’ — думал я, с лихорадочною поспешностью устраивая себе постель из подгнившей соломы.
В подземелье было тихо, как в могиле.
Выстрелы сюда не доносились.
И я лежал на подгнившей соломе… сколько часов? сколько дней?
Потом в дверь застучали.
Я подумал, что это вражеские солдаты. Но ведь солдаты стали бы ломиться в дверь. И они скоро сорвали бы дверь с петель и показались бы на пороге моего погреба. В дверь никто не ломился, а стук все продолжался — явственный, болезненно-отчетливый и громкий, как стук испуганного сердца.
Сначала я никак не мог прийти в себя от изумления. Но потом я догадался. И как я сразу не догадался?.. Это были ‘они’. Это стучали ‘они’. ‘Они’ пришли из леса…
Я катался по полу и стонал от страха. Потом я дико закричал от страха.
Но разве ‘они’ могут сжалиться?..
‘Они’ никогда не сжалятся, ‘они’ уже проникли в мое сердце, они уже стучат по стенкам сердца — я это слышу — они стучат по стенкам сердца иззябшими оледеневшими пальцами…
О, пусть умрет мое сердце — и прекратится этот стук! Пусть умрет мое сердце — и прекратится этот адский, невыносимый, этот неистребимый стук! Этот вечный стук!
Я чувствую, что глаза мои разом наливаются кровью и выскакивают из орбит. Мне пришла в голову ужасная… слишком, слишком ужасная мысль. А если и в могиле я буду слышать этот стук?
Куда мне скрыться?..
Впервые: Прометей. 1906. No 2, 25 марта.