Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
ЛЕДОХОДЪ.
ЛЕДОХОДЪ.
Ледоход, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Ледоходъ на Нев. На Николаевскомъ мосту у перилъ столпилась публика и смотритъ, какъ налетвшія на каменные быки моста грамадныя льдины дробятся на мелкіе куски и исчезаютъ въ пролет. На Богъ всть откуда принесенныхъ льдинахъ виднется то полно, то стоптанный башмакъ, то обручъ отъ бочки. Публика о каждой вещи даетъ свое заключеніе, происходятъ даже споры. Вотъ проплыла застывшая собачка.
— Эхъ, собачка-то хорошая! Одна шкура пятіалтынный стоитъ,— говоритъ кто-то.
— Думала-ли она когда-нибудь…
— Ну, ужъ и хорошая! Просто енотъ, что лаетъ у воротъ! Надо полагать, волки зарзали… Эки льдинищи громадныя!
— Громадныя! Нтъ, ты посмотрлъ-бы въ нашихъ мстахъ. Вотъ льдины, такъ льдины!
— А вы какіе будете?
— Новгородскіе, съ Волхова. Соснинку знаешь? Такъ восемь верстъ оттелева. У насъ повзапрошлый годъ, такъ одна льдина трехъ бабъ несла. Что визгу-то было! Страсть! Спасали…
— Ну, и эта льдина трехъ бабъ выдержитъ!
— Надо прежде всего знать, какія бабы! Нешто у насъ такія бабы, какъ здсь? Здшнія одно слово — мразь. А у насъ баба крупная, мягкая… Нашу бабу, ежели на всы прикинуть — любая семь пудовъ вытянетъ!
Въ разговоръ вмшивается лакей съ шляпной кардонкой въ рукахъ и въ деньщицкой фурашк.
— Видали мы этихъ самыхъ новгородскихъ-то бабъ!— говоритъ онъ.— Много ихъ вонъ у Никольскаго рынка стоитъ. Ничего он изъ себя не составляютъ.
— Нтъ, это вы оставьте! Наша баба на любаго мужика выдетъ.
— А запречъ-бы ее въ нашу работу, такъ посмотрлъ-бы я…
— Вы по какой части?
— Въ прислуженіи состоимъ.
— У нмца?
— Нтъ, у русскаго, только семерыхъ нмцевъ стоитъ. Покоя нтъ! Въ семь часовъ встань, вычисти три пары сапоговъ, поставь самоваръ, убери комнаты, а кормитъ щами — ложкой ударь пузырь не вскочитъ! Лошадиная работа! Вамъ голенищи выростковыя не надо-ли?
— Нтъ, мы по малярной части.
— Купца Бородулина изъ-подъ Невскаго не знаете?
— Нтъ, а что?
— Такъ, ничего. Теперича днемъ: накрой столъ, набей папиросы, заправь лампы,— смучилъ совсмъ!
— Это Бородулинъ-то?
— Нтъ, я про своего дьявола. Давеча послалъ на Невскій за шляпой… приду, ужъ наврно ругается!
— Да и не мудрено, любезный! Давеча я къ обдн шла, ты тутъ стоялъ, теперь отъ обдни иду, а ты все еще стоишь,— вставляетъ свое слово какая-то старушка.
— Вы чего вмшиваетесь? Вамъ-бы ужъ по вашей старости давно умирать пора!— огрызается лакей, и замтивъ молодую и румяную бабу въ синемъ кафтан, подошедшую къ периламъ, тотчасъ подвигается къ ней.
— Эхъ, баба-то какая важная!— цдитъ сквозь зубы купецъ.
— Вамъ, умница, чего?— упираетъ руки въ боки маляръ и тоже подходитъ къ ней.— Вы не новгородскія-ли будете?
Красивая баба обращаетъ всеобщее вниманіе. Стоящій около нея солдатъ крутитъ усъ и начинаетъ поводить бровями. Даже мальчишка изъ мясной лавки, съ корзинкой на голов, и тотъ, засунувъ себ палецъ въ ротъ, какъ-то глупо улыбается. Баба держитъ въ рукахъ записку и проситъ ее прочитать. Записку эту тотчасъ-же вырываетъ у нея лакей, вертитъ въ рукахъ, смотритъ въ нее и объявляетъ, что онъ неграмотный. Смхъ.
— Давай сюда! Разберемъ,— говоритъ маляръ, беретъ записку, долго шевелитъ губами, что-то складывая про себя, и тотчасъ же отдаетъ ее обратно, прибавивъ:— По печатному-то мы ничего, а вотъ по писаному то плохо… Да вотъ купецъ разберетъ!
Записка попадаетъ къ купцу. Тотъ прежде всего для чего-то нюхаетъ ее, потомъ оборачиваетъ, смотритъ на свтъ.
— Вотъ что, чудесная!— отвчаетъ онъ.— Везъ очковъ-то я не очень… Были-бы очки, прочелъ… Пойдемъ со мной, по дорог прочтутъ.
— Зачмъ по дорог?.. Вонъ мальченка прочтетъ! Паренекъ, прочти!
— Давайте я прочту! Я всякую книгу разбираю!— раздается возгласъ.
Но записка уже у мальчишки. Сзади заглядываютъ въ записку десятокъ головъ.
— ‘У Покрова, у купцовъ, спросить Силантія’…— читаетъ онъ, но вдругъ роняетъ съ головы корзинку, разсыпавъ лежавшую въ ней говядину, какіе-то свертки, брусокъ мыла и бутылку съ масломъ. Бутылка разбивается въ дребезги.
Длается суматоха. Баба бжитъ. Народъ слдуетъ за ней. По всхъ сторонъ слышатся предложенія проводитъ ее-только одинъ солдатъ молчитъ и взглядываетъ на бабу.
— Пойдемъ къ Покрову! Тамъ у меня братъ въ слесаряхъ живетъ!— зоветъ маляръ.
— Давай я тебя доведу! Мн какъ разъ до Большаго театра!— кричитъ лакей.
— Умница! Садись въ пролетку! Я тебя къ самому мсту предоставлю — восклицаетъ купецъ.
— Не слушай его! Заведетъ! Ахъ, ты старый гршникъ! Туда-же еще сдую бороду отростилъ!
Длается перебранка. Провожатые останавливаются и машутъ руками. Образуется толпа. Къ толп бжитъ городовой. А между тмъ, вдали по другой сторон моста статно выступаетъ красивая баба, камень раздора толпы, и самымъ уже любезнымъ образомъ разговариваетъ съ провожающимъ ее солдатомъ.