Л. В. Чернец
Лавров П. Л.: биобиблиографическая справка, Лавров Петр Лаврович, Год: 1990
Время на прочтение: 12 минут(ы)
ЛАВРОВ, Петр Лаврович [2(14).VI.1823, с. Мелехово Великолукского у. Псковской губ.— 25.I(6.II).1900, Париж] — критик, публицист, философ, социолог, поэт. Революционный народник. Сын помещика, полковника в отставке, принадлежавшего к старинному дворянскому роду, мать, урожденная Гандвиг,— из обрусевшего шведского рода. Получил хорошее домашнее образование (с детства знал французский, немецкий языки). Учился в Артиллерийском училище в Петербурге (1837—1842), по окончании офицерского класса (1844) был оставлен, по рекомендации академика М. В. Остроградского, в училище репетитором математических наук. Страсть к знаниям рано развилась в Л., характерна запись в его дневнике от 15 января 1842 г.: ‘О знания, знания — без них человек ничто, без них он наг и слаб в руках природы, он ничтожен и вреден в обществе’ (см.: Итенберг Б. С.— С. 41). Он успешно продвигался по службе: стал полковником (с 1858 г.), профессором Артиллерийской академии.
К концу 50 гг. определился основной предмет интересов Л.: это философия, связанная с жизнью, ‘практическая’. Он регулярно печатает в различных органах свои статьи: ‘Гегелизм’ (Библиотека для чтения.— 1858.— No 5, 9), ‘Практическая философия Гегеля’ (Там же.— 1859.— No 4—5), ‘Очерк теории личности’ (Отечественные записки.— 1859.— No 11 —12) и др. Последняя из названных работ вышла отдельным изданием под заглавием ‘Очерки вопросов практической философии. I. Личность’ (Спб!, 1860) с посвящением А. И. Герцену и П.-Ж. Прудону. Она побудила Н. Г. Чернышевского, отметившего в Л. прогрессивность направления, но одновременно — эклектизм, к изложению собственных философских взглядов (‘Антропологический принцип в философии’ // Современник.— 1860.— No 4—5), с идеалистических позиций Л. возражал Н. Н. Страхов (Светоч.— 1860.— No 7). В 1860 г. Л. с большим успехом прочел в петербургском Пассаже три публичные лекции (22, 25 и 30 ноября) под общим заглавием ‘О современном значении философии’ (Отечественные записки.— 1861.— No 1), отдельное издание — ‘Три беседы о современном значении философии’ (Спб., 1861). (Любопытный отклик на эти лекции — реплика воскрешенного в одной из сатир Д. Д. Минаева грибоедовского Скалозуба: ‘Но вот чему дивлюсь: ученый есть Лавров, / Военный, говорят, и как досель нет жалоб: / Ведь философия к мундиру не пристала б’ — ‘Поэты ‘Искры’: В 2 т.— Л., 1987.— Т. 2.— С. 176). Лекции Л. вызвали полемику: за агностицизм и эклектизм его критиковал М. А. Антонович (‘Два типа современных философов’ // Современник.— 1861.— No 4), за умозрительность — Д. И. Писарев (‘Схоластика XIX века’. Гл. X // Русское слово.— 1861.— No 5). Л. не согласился с этими обвинениями: ‘Моим критикам’ (Русское слово.— 1861.— No 6, 8).
В своих философских построениях Л. исходил из ‘антропологической точки зрения’, т. е. из человеческих потребностей и их развития. Считая, вслед за И. Кантом, сущность вещей непознаваемой, он полагал, что единство доступного человеку мира явлений открывается посредством философии. Именно философия вносит в науку ‘единство и понимание’, в творчество — ‘единство мысли и формы’, в жизнь — ‘единство мысли и действия’ (Философия и социология.— Т. 1.— С. 571). При. этом Л. утверждал цельность личности — взаимосвязь познания, творчества, практического действия. В выработке убеждений он подчеркнул огромную роль критики, без которой ‘всюду рутина и неподвижность’ (Там же.— С. 545). Не выдерживает критики, в частности, разного рода мистицизм. Справедливейшее убеждение из выработанных человечеством, но еще не проникших в массу,— ‘сознание равноправности людей’ (Там же.— С. 558). Для достижения идеала равноправности необходимо преодоление созерцательности (которую Л. не принимал в ‘гегелизме’). Лавровская концепция личности заключала в себе мощный заряд революционной пропаганды.
Стремление к активной деятельности, гражданское мужество отличали самого Л. Еще в 1856 г. он послал Герцену свои стихотворения, из которых два — ‘Пророчество’, ‘Русскому народу’, обличающие Николая I, были напечатаны в сборнике ‘Голоса из России’ (1857.— Кн. IV). Л. пропагандировал социалистические идеи в редактируемом им (со второго тома — полностью) ‘Энциклопедическом словаре, составленном русскими учеными и литераторами’ (1861—1863), доведенном до буквы ‘Е’ и запрещенном, в журнале ‘Заграничный вестник’ (1864—1866), где вел отдел ‘Иностранная жизнь’. Он подписался под протестом литераторов Петербурга против ареста М. Л. Михайлова, участвовал в студенческих волнениях в Петербурге осенью 1861 г., организовывал через Литературный фонд материальную помощь заключенным. В 1862 г. вступил в подпольную организацию ‘Земля и воля’. Сблизился с Чернышевским незадолго до его ареста. С 1862 г. за Л. была установлена слежка III отделением.
25 апреля 1866 г., вскоре после покушения Д. В. Каракозова на Александра II, Л. был арестован, обвинен во ‘вредном образе мыслей’, связях с политическими преступниками и др., уволен со службы и по приговору военного суда (январь 1867 г.) сослан в Вологодскую губ., где жил с 1867 по 1870 г. (Тотьма, Вологда, Кадников). В 1868—1869 гг. в газете ‘Неделя’ опубликовал под псевдонимом П. Миртов ‘Исторические письма’ (отд. перераб. изд.— 1870), ставшие манифестом революционного народничества. Опираясь на концепции О. Конта, Г. Спенсера и др. и одновременно оспаривая их, Л. обосновал субъективный метод в социологии. По Л., объективные закономерности действуют лишь в природе, где господствует повторение, в обществе же происходят изменения, которые и составляют суть истории. Эти изменения осуществляются посредством сознательной деятельности людей, движимых определенными нравственными идеалами. Связывая прогресс в истории с развитием личности, Л. указал на страшную ‘цену прогресса’ — угнетение трудящихся масс и призвал цивилизованное меньшинство уплатить исторический ‘долг’ народу. ‘Эта уплата… заключается в посильном распространении удобств жизни, умственного и нравственного развития на большинство, во внесении научного понимания и справедливости в общественные формы’ (Там же.— Т. 2.— С. 87). Будучи орудиями прогресса, ‘критически мыслящие личности’, как считал Л., должны взять на себя роль ‘двигателя’ (а не только ‘представителя и хранителя’) цивилизации (Там же.— С. 83). Сходные усилия отдельных личностей ведут к образованию ‘партии, придающей борьбе направление и единство’ (Там же.— С. 130), союз с массами является ‘реальной почвой’ партии (Там же.— С. 128). Л. подчеркивал безнравственность ‘индифферентизма’ со стороны тех, кто мог бы содействовать прогрессу, и не скрывал трудностей пути: ‘Нужны энергические, фанатические люди, рискующие всем и готовые жертвовать всем’ (Там же.— С. 121).
‘Исторические письма’ Л. идейно готовили участников ‘хождения в народ’ 70 гг. По свидетельству народника О. В. Аптекмана, ‘это была книга ж_и_з_н_и, р_е_в_о_л_ю_ц_и_о_н_н_о_е е_в_а_н_г_е_л_и_е, ф_и_л_о_с_о_ф_и_я революции. Она читалась и перечитывалась’ (А п т е к м а н О. В. Общество ‘Земля и воля’ 70-х гг.— Пг., 1924.— С. 122).
В феврале 1870 г. Л. с помощью Г. А. Лопатина бежал из Кадникова через Петербург в Париж. Больше на родине он не был. Его почти 30-летняя жизнь за границей (с 1877 г.— почти безвыездно в Париже) наполнена революционной деятельностью. Он член I Интернационала, участник Парижской Коммуны 1871 г., посланный ею в Лондон для организации интернациональной помощи (что послужило поводом к встрече с К. Марксом и Ф. Энгельсом), глава русской политической эмиграции. Подобно Герцену, Л. был неутомимым издателем революционной литературы: издавал и редактировал ‘непериодическое обозрение’ ‘Вперед!’ (сборники I—V, последний вышел без участия Л., Цюрих — Лондон, 1873—1877) и газету с тем же названием (выходила раз в две недели, Лондон, 1875—1876), редактировал журнал ‘Вестник ‘Народной воли’ совместно с Л. А. Тихомировым (Париж, 1883—1886), ‘Материалы для истории русского социально-революционного движения’ (Париж, 1893—1896). На базе сборников ‘Вперед!’ возникло также одноименное книгоиздательство, выпустившее с 1873 по 1877 г. 16 названий книг и брошюр, в т. ч. ‘Письма без адреса’ и ‘Пролог’ Чернышевского, ‘Сказку о Мудрице Наумовне’ и ‘Из огня да в полымя!’ С. М. Кравчинского (см.: Книга в России. 1861—1881 / Под общ. ред. И. И. Фроловой.— М., 1988.— Т. 1.— С. 184—191). Л. и его соратники (ближайшим помощником был В. Н. Смирнов) жили коммуной, нередко впроголодь, сдавая свои деньги в издательскую кассу: средств, поступающих из России (прежде всего от петербургского ‘лавристского’ кружка Л. С. Гинзбурга, распространяющего издания), постоянно не хватало. В сборе средств активно помогал Г. А. Лопатин, в числе подписчиков, субсидировавших сборники ‘Вперед!’, был И. С. Тургенев.
Будучи одним из идеологов русского революционного народничества, Л. неизменно указывал на необходимость поддержки революционеров народом, научной подготовки революции путем социалистической пропаганды, просвещения масс. Он резко осудил деятельность С. Г. Нечаева, критиковал анархизм М. А. Бакунина и заговорщическую тактику П. Н. Ткачева. В программе, опубликованной в первом сборнике ‘Вперед!’, на первое место было выдвинуто положение, что ‘перестройка русского общества должна быть совершена не только с ц_е_л_ь_ю народного блага, не только д_л_я народа, но и п_о_с_р_е_д_с_т_в_о_м народа. <...> Мы не хотим новой насильственной власти на смену старой, каков бы ни был источник новой власти’ (Штурманы будущей бури.— М., 1987.— С. 47). Возражая Ткачеву, прекратившему свое сотрудничество в изданиях Л. и выступившему с критикой Лавровской программы в брошюре ‘Задачи революционной пропаганды в России. Письмо к редактору журнала ‘Вперед!’ (Женева, 1874), Л. в работе ‘Русской социально-революционной молодежи. По поводу брошюры ‘Задачи революционной пропаганды в России’ (Лондон, 1874) подчеркнул, что ‘каждый неудачный бунт есть отложение победы революции на более далекое будущее’ (Избр. соч…— Т. 3.— С. 345). Первостепенной задачей социалистической революции Л. считал экономический переворот. В то же время в середине 70 гг. он оправдывал политические формы борьбы, тактику террора ‘Народной воли’, т. к. в условиях ‘архаичного’ русского самодержавия трудно было готовить революцию. Участие в политической борьбе, по Л., в особенности требует от революционера этически безупречного поведения. В работе ‘Социальная революция и задачи нравственности’ (‘Вестник ‘Народной воли’.— 1884.— No 3, 1885.— No 4) Л. писал, что революционер ‘должен более всего остерегаться наложить по неосторожности ‘лишнее’ пятно на знамя, которое защищает’ (Философия и социология.— Т. 2.— С. 497).
Еще в 60 гг. Л. пытался согласовать свой субъективный социологический метод с учетом объективных потребностей личности, прежде всего — потребности в пище, подходя ‘в конце концов в поисках побудительных причин деятельности человека… к ее материальной основе’ (Антонов В. Ф.— С. 34). Под влиянием работ Маркса и Энгельса, деятельности Интернационала растет интерес Л, к экономическим проблемам, к освободительной борьбе пролетариата. Однако изложенное в ‘Капитале’ учение Л. согласовывал ‘с требованиями справедливости’ (‘Вестник ‘Народной воли’.— 1884.— No 3.— С. 45), т. е. вкладывал в него свой, субъективно-социологический смысл (см.: Антонов В. Ф.— С. 25—26). Признавая возможность пролетарских революций в развитых западноевропейских странах, социалистические перспективы в России почти до конца жизни связывал в основном с крестьянской общиной. Народнические взгляды Л. были подвергнуты критике Г. В. Плехановым (‘Социализм и политическая борьба’, 1883, ‘Наши разногласия’, 1885) и В. И. Лениным (‘Задачи русских социал-демократов’, 1895). С успехами группы ‘Освобождение труда’ (1883), ростом рабочего движения в России авторитет Л. ослабевает.
Помимо работ, посвященных революционной теории и практике (‘Государственный элемент в будущем обществе’, 1876, ’18 марта 1871 года’, 1880, ‘Народники-пропагандисты 1873—1878 гг.’, 1895—1896, и др.), Л. продолжал в заграничный период заниматься и общими вопросами философии: с 1870 г. был членом Парижского Антропологического общества, в течение многих лет разрабатывал историю человеческой мысли: итоговой явилась книга ‘Задачи понимания истории. Проект введения в изучение эволюции человеческой мысли’ (М., 1898, под псевдонимом С. С. Арнольди), ее продолжала вышедшая уже после смерти Л. книга ‘Важнейшие моменты в истории мысли’ (М., 1903, под псевдонимом А. Доленга). В огромном, до конца не выявленном (подсчитано около 60 псевдонимов) наследии Л. немало и политических стихотворений, широко известна ‘Новая песня’ (газета ‘Вперед!’ — 1875.— No 12), получившая позднее название ‘Рабочей Марсельезы’ (‘Отречемся от старого мира…’).
Как самоотверженного борца за социализм Л. высоко ценили Маркс и Энгельс, бывшие его близкими друзьями. Маркс завещал Л. русскую часть своей библиотеки. Полемизируя с Л., Ленин отдавал огромную дань уважения ‘ветерану революционной теории’ (Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 2.— С. 319). По предложению Ленина имя Л. увековечено на обелиске (в Москве, в Александровском саду) в ряду выдающихся борцов за освобождение трудящихся.
Эстетика и литературная критика Л. несут на себе яркую печать его теории прогресса, одним из мощных орудий которого он считал литературу. Сопоставляя, вслед за Г. Э. Лессингом, различные виды искусств (‘Лаокоон, или О границах живописи и поэзии’ // Библиотека для чтения.— 1860.— No 3), Л. подчеркивал особую силу воздействия на человека словесного искусства — причем’ не только как повествования о действиях, но и как описания: ‘В этом случае даже едва ли сила слова не могущественнее живописи, потому что природа действует одновременно на зрение, на слух, на обоняние, между тем как живопись воспроизводит только первое действие’ (Этюды о западной литературе.— С. 32). Считая, что Лессинг выступал ‘не против описания вообще, а против дурного описания’ (Там же.— С. 30), Л. приводит образцы пейзажа и портрета в литературе XIX в. (из Н. В. Гоголя, А. С. Пушкина, И. А. Гончарова, А. А. Фета, И. В. Гете и др.), успешно соперничающие с живописью, но отличающиеся большей условностью воспроизведения, т. к. писатель многие подробности лишь ‘подразумевает’, выделяя ‘характеристические’. Из родов же самой литературы наибольшим эффектом воздействия, по Л., обладают ‘эпопея и драма’, создающие целостный, пластический образ человека (Там же.— С. 55). Недооценка лирики в данном отношении (сама по себе неправомерная) вытекает из актуальных и сегодня суждений Л. о соотношении в искусстве временного (‘мнений партии’) и общечеловеческого: круг действия произведения расширяется, если в нем выразилось общечеловеческое настроение. ‘Когда гражданское мнение сделалось одой Тиртея, песней Беранже, сатирой Ювенала, то оно уяснилось для самой партии, которой служило выражением. Не Спарта, не иезуиты, не развращенные патриции Рима сделались предметом чувства, одушевляющего слушателя. В защите Спарты почуял спартанец обязанность гражданина стоять делом за благо отечества…’ (Там же.— С. 54). В лирике, по Л., больше риска высказать лишь современные вопросы. Подчеркивая непреходящее значение великих произведений искусства, Л. в то же время не считал ‘общечеловеческое’ неизменным, соотнося его с нравственными идеалами современности. В статье ‘Шекспир в наше время’ (Устои.— 1882.— No 9—10) он высоко оценивает в пьесах гениального драматурга борьбу с клерикализмом, утверждение энергии личности, однако некоторые тенденции (напр., решение ‘женского вопроса’ в ‘Укрощении строптивой’) образуют ‘нравственный диссонанс’ с современными понятиями (Этюды о западной литературе.— С. 213).
Эстетические суждения Л. образуют определенную систему уже в работах 60 гг. Важнейшим условием прекрасного он считал гармоничное сочетание совершенной формы (‘стройности’) и ‘пафоса’, т. е. жизненного начала, идеала художника: ‘…стройная форма и патетическое действие художественного произведения суть два элемента, в которых проявляется его достоинство’ (Философия и социология.— Т. 1.— С. 538).
Однако Л.-критик уделял ‘пафосу’ произведений гораздо большее внимание, чем их ‘стройности’. Допуская, что художник независимо от степени сознательности творчества может полно и верно отразить жизнь, чему примеры — О. Бальзак, Гоголь (‘Лирики тридцатых и сороковых годов’ // Отечественные записки.—1877.— No 8), Л. все же предпочитал в деятеле искусства активность критической мысли. ‘Чтобы художник сам был цивилизационной силой,— пишет Л. в ‘Исторических письмах’,— для этого он должен сам вложить в свои произведения человечность, он должен вырабатывать в себе источник прогресса и решимость его осуществить…’ (Философия и социология.— Т. 2.— С. 94). Отмечая эстетические недостатки произведений, напр. усиливающуюся с годами склонность В. Гюго к риторике, вычурности речи (‘Два старика’ // Новое время.— 1872.— No 110, ‘Лирики тридцатых и сороковых годов’), свою главную цель Л. видит в определении ‘пафоса’, ‘направления’ писателя (в творчестве Гюго это — романтизм, ‘стремление насильственно стать на идеальную точку зрения среди общества, не имеющего идеалов…’ — ‘Этюды о западной литературе’.— С. 102).
Двойной критерий оценки произведений открывает перед критиком, как показывает Л. в посвященной П. В. Анненкову статье ‘Турист-эстетик’, разные пути. Поскольку литература, независимо от черпаемого из жизни содержания, всегда есть ‘техника слова и, как техника слова, имеет свои вопросы формы, отделки’ (Дело.— 1879.— No 10. Современное обозрение.— С. 8), можно, подобно Анненкову, сосредоточиться на эстетической стороне произведения. Таков путь ‘туриста-эстетика’, лишь маскирующегося под ‘работника идей’ (как иронически — и несправедливо — назван Анненков). Иначе подходят к произведению критики — ‘путешественники по плану’ (к которым и относит себя Л.): ‘…пред их критикою форма и содержание, точно так же как различные элементы этого содержания, располагаются иерархически, под руководством той самой идеи, которая характеризует ‘план’ их жизненного и литературного путешествия’ (Там же.— С. 8). Так обосновывается Л. определенная избирательность анализа.
В зависимости от публики — адресата критика, его приемы могут изменяться. В статье ‘О задачах современней критики (Письмо провинциала)’ (Отечественные записки.— 1868.— No 3) Л. намечает основные периоды в истории русского читателя, с сожалением констатируя преобладание в настоящий момент ‘умственного утомления и нравственного индифферентизма’, сменивших деление на ‘партии’ (Звенья / Под ред. В. Бонч-Бруевича.— М., Л., 1936.— Вып. VI.— С. 769). Метод и стиль критика варьируются и в зависимости от свойств произведений. Л. саркастически характеризует ‘ультраблагонамеренность’ антинигилистической беллетристики, с которой перекликается роман Гончарова ‘Обрыв’: ‘Под ногами Волохова чуть-чуть не разверзается геенна и вы ждете, что около него запрыгают чертенята финала Дон-Жуана’ (‘Письмо провинциала о некоторых литературных явлениях’, 1869 // Литературное наследство.— М., 1967.— Т. 76.— С. 188). Иным было отношение Л. к творчеству Тургенева, которому посвящены наиболее значительные монографические статьи критика: ‘Новый роман г. Тургенева’ (на англ. яз.) // The Athenaeum.—London, 1877.— No 2573. Перепечатана в переводе на рус. яз.: Литературное наследство.— Т. 76, ‘И. С. Тургенев и развитие русского общества’ // Вестник ‘Народной воли’.— 1884.— No 2. Перепечатана: Литературное наследство.— Т. 76 (I часть статьи), И. С. Тургенев в воспоминаниях революционеров-семидесятников / Собр. и коммент. М. К. Клеман.— М., Л., 1930 (II часть статьи).
Правдивость отражения действительности — вот что ценит Л. в Тургеневе. Соотнося творческую эволюцию Тургенева с фазисами развития русского общества, Л. видит в ‘Записках охотника’, ‘Отцах и детях’, ‘Дыме’ ‘симптомы социальных изменений’: эти произведения ‘резко подчеркнули то значение, которое с каждым днем приобретал для России в конце 40 гг. вопрос освобождения крестьян, в начале 60 гг.— русский нигилизм, а в конце того же десятилетия — социальное разочарование вообще’ (Литературное наследство.— Т. 76.— С. 200). В то же время Л. считает реализм Тургенева неполным, не показаны главные, революционные деятели названных периодов, напр. в ‘Накануне’ — настоящие учителя ‘Елен’, приносившие им ‘и печатные статьи Белинского, и переписанное письмо к Гоголю, и стихи Некрасова, и ‘Кто виноват?’, и напечатанное за границей ‘С того берега’…’ (Там же.— С. 223). Подобные дополнения и коррективы к рисуемым Тургеневым, по выражению Л., ‘углам картины’ составляют большую познавательную ценность его разборов. В особенности интересен комментарий Л. к роману ‘Новь’, стихотворениям в прозе ‘Чернорабочий и белоручка’, ‘Порог’, отразившим героику и трагизм народнического движения. Личные контакты Тургенева с Л., споры о программе ‘Вперед!’ и др. сыграли немалую роль в освоении писателем этой темы (см.: Буданова Н. Ф.— С. 65—106). Л. посвятил роману сочувственную в целом статью, где с удовлетворением писал: ‘…нравственный облик русского революционера, оклеветанного романистами школы г-на Каткова, впервые показан здесь так, что читательская масса может, наконец, оценить значительность современного движения в России…’ (Там же.— С. 203). Вместе с тем Л. упрекал писателя в смешении движения 1863—1870 и 1873—1876 гг., а главное — в выдвижении на первый план фигуры Соломина вместо ‘типа революционера, более оснащенного и деятельного…’ (Там же.— С. 203). В целом Л. признает большие заслуги Тургенева перед освободительным движением, несмотря на его либерализм и неверие в возможность революции: ‘Бессознательный подготовитель и участник в развитии русского революционного движения, он тем не менее подготовлял его и участвовал в нем’ (И. С. Тургенев в воспоминаниях революционеров-семидесятников.— С. 77).
Л. высоко ценил творчество М. Е. Салтыкова-Щедрина, с помощью его сказок ‘Неумытый Трезор’ и ‘Коняга’ разоблачая ‘идиллию сельского труда’ (Философия и социология.— Т. 2.— С. 544), Чернышевского как ‘преемника автора ‘Кандида’ и ‘Задига’ (Там же.— С. 670). Резко критически он относился к учению Л. Н. Толстого о ‘непротивлении злу насилием’ (‘Старые вопросы (учение графа Л. Н. Толстого)’ // Вестник ‘Народной воли’.— 1886.— No 5), а также к ‘почвеннической’ проповеди Ф. М. Достоевского. В восторженно встреченную речь Достоевского о Пушкине (1880), заключающую в себе слова о русском ‘несчастном скитальце в родной земле…’, революционно настроенная молодежь, как думал Л., внесла ‘свою боль скитальчества по русской земле, свое жаркое желание слиться с народом, свою страстную готовность жить и умереть за братьев…’ (И. С. Тургенев в воспоминаниях революционеров-семидесятников.— С. 60). Воинствующий атеист и революционер, Л. считал нравственным долгом именно такое ‘скитальчество’.
Соч.: Избр. соч. на социально-политические темы в восьми томах: Тт. I—IV / Вступ. ст. и общ. ред. И. А. Теодоровича, Коммент., библиогр. и биогр. очерки И. С. Книжника-Ветрова.— М., 1934—1935, Философия и социология. Избр. произв.: В 2 т. / Сост. и примеч. И. С. Книжника-Ветрова, Вступ. ст. И. С. Книжника-Ветрова и А. Ф. Окулова.— М., 1965, Этюды о западной литературе / Под ред. А. А. Гизетти, П. Витязева, Вступ. ст. А. Гизетти.— Пг., 1923, Стихотворения // Поэты-демократы 1870—1880-х гг.— Л., 1968.
Лит.: Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса с русскими политическими деятелями.— 2-е изд.— М., 1951, Плеханов Г. В. Конспект речи в день похорон П. Л. Лаврова // Литературное наследие Плеханова.— М., 1934.— Сб. 1, ‘Вперед!’ Сб. ст., посвященных памяти П. Л. Лаврова / Под ред. П. Витязева.— Пг., 1920, П. Л. Лавров. Статьи, воспоминания, материалы.— Пб., 1922.— Сб. IV, Володин А. И., Итенберг Б. С. Лавров.— М., 1981, Антонов В. Ф. Революционное творчество П. Л. Лаврова.— Саратов, 1984, Коновалов В. Н. Литературная критика народничества.— Казань, 1978.— С. 69—82, Лукин В. Н. П. Л. Лавров как эстетик и литературный критик.— Саратов, 1979, Буданова Н. Ф. Роман И. С. Тургенева ‘Новь’ и революционное народничество 1870-х годов.— Л., 1983, Мысляков В. А. Салтыков-Щедрин и народническая демократия.— Л., 1984.— С. 55—99, Итенберг Б. С. П. Л. Лавров в русском революционном движении.— М., 1988.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 1. А—Л. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990