Новая библіотека Суворина
Лавка древностей
Романъ
Чарльза Диккенса
Переводъ съ англійскаго A. H.
Томъ первый
С.-Петербургъ
Изданіе А. С. Суворина
1893
I.
II.
III.
IV.
Лавка древностей, Диккенс Чарльз, Год: 1840
Время на прочтение: 289 минут(ы)
Я гуляю обыкновенно ночью. Лтомъ я, чуть-свтъ, выхожу изъ дому и по цлымъ днямъ, а иногда даже и по недлямъ, брожу за городомъ, по полямъ, по проселочнымъ дорогамъ. Зимою же я никогда не начинаю своихъ прогулокъ — по улицамъ Лондона — раньше сумерекъ, хотя я очень люблю дневной свтъ и, какъ и всякое живое существо, ощущаю радость и благодать, которую солнце, при своемъ появленіи, разливаетъ по всей земл.
Эти ночныя прогулки вошли у меня въ привычку. Он представляютъ для меня нкоторыя удобства: во-первыхъ, темнота скрываетъ отъ людскихъ глазъ мои физическіе недостатки, затмъ ночью несравненно легче и свободне наблюдать уличную жизнь и характеръ людей. По-моему, гораздо интересне схватить выраженіе иного лица, когда оно изъ темноты внезапно попадаетъ въ яркую полосу свта, падающаго или отъ ночного фонаря, или отъ освщеннаго окна въ магазин, чмъ видть то же самое лицо среди благо дня. По крайней мр, въ виду тхъ цлей, какія я преслдую, я предпочитаю первый способъ наблюденія, да и, къ тому же, дневной свтъ безжалостно разрушаетъ всякія иллюзіи, часто въ ту самую минуту, когда вамъ кажется, что вотъ-вотъ ваши мечты осуществятся.
Боже, что за движеніе, какая жизнь кипитъ везд!
Просто уму непостижимо, какъ могутъ люди, которымъ приходится жить на узкихъ улицахъ, выносить весь этотъ шумъ, всю эту трескотню. Отъ ежедневнаго, безостановочнаго шмыганья взадъ и впередъ тысячей ногъ, камень на мостовой поистерся и отполировался. Подумайте, какую муку долженъ терпть больной въ такой мстности, какъ, напримръ, Сентъ-Мартинъ-Кортъ.
Онъ изнемогаетъ отъ болзни, отъ физическихъ страданій, и въ то же время, волей-неволей, точно по заказу, прислушивается къ безпрерывной ходьб подъ его окномъ. Его привычное ухо почти безошибочно различаетъ поступь дльца отъ поступи праздношатающагося, тяжелые шаги несчастнаго паріи бродяги отъ легкой стремительной походки жуира. Вотъ бжитъ ребенокъ, а вотъ идетъ взрослый человкъ, навстрчу ему плетется нищій въ истоптанныхъ калошахъ, а нищаго обгоняетъ франтъ въ изящныхъ башмачкахъ. Больной все это слышитъ и нтъ ему спасенія отъ этой неугомонной суетни, отъ этого вчно бушующаго живого потока, преслдующаго его даже во сн, и лежитъ онъ, безпомощный, на своей постели, словно Господь приговорилъ его быть погребеннымъ на шумномъ кладбищ и не терять сознанія, не успокоиться во вки вковъ.
A что длается на мостахъ, по крайней мр на тхъ, гд не взимаютъ пошлины за проздъ. Подъ вечеръ вс останавливаются у перилъ: одни — чтобъ поглазть на рку и помчтать хоть бы, напримръ, о томъ, куда несутся эти воды: какъ эти зеленые берега все расширяются и расширяются и, наконецъ, потокъ сливается съ моремъ, другіе — чтобъ передохнуть немного отъ тяжелой ноши и позавидовать тмъ счастливцамъ, которые цлый день курятъ да грются на солнышк, лежа на брезент въ неуклюжихъ, неповоротливыхъ баржахъ. Останавливаются и иного сорта люди: срые, обездоленные, гонимые судьбой. Т, глядя на воду, не задаются никакими свтлыми мыслями, а лишь вспоминаютъ, что гд-то, отъ кого-то слышали, или читали, будто стоитъ только свситься черезъ перила, и всмъ мученіямъ конецъ, и нтъ будто бы боле легкой и быстрой кончины.
Интересно посмотрть на Ковенть-Гарденскій {На Ковентъ-Гарденскомъ рынк продаютъ цвты, фрукты и птицъ.} рынокъ въ весеннюю или лтнюю пору, когда съ наступленіемъ дня, чудный ароматъ цвтовъ, разлитый въ воздух, заглушаетъ даже вредныя испаренія, всю ночь носившіяся надъ этимъ притономъ разгула. Этотъ опьяняющій запахъ съ ума сводитъ отъ радости дрозда, что заливается вонъ тамъ, въ клтк, съ вечера вывшенной за окно чердачка. Бдная пташка! Одна-одинешенька! Нтъ у нея пернатыхъ сосдокъ, кром тхъ, что лежатъ внизу, на дорожк, опустивъ крылышки и еще трепещутъ отъ недавняго прикосновенія пылающей руки пьянаго покупателя, или задыхаются, лежа въ куч, другъ на дружк. Но вотъ черезъ минуту ихъ сбрызнутъ водой и освжатъ, чтобы показать товаръ лицомъ боле трезвой публик, и при вид этихъ птичекъ, расправляющихъ свои перышки, проходящіе старички-писцы, отправляющіеся на службу, невольно вспоминаютъ о поляхъ и лсныхъ тропинкахъ.
Но довольно объ этомъ. Я распространился о моихъ прогулкахъ лишь потому, что во время одной изъ нихъ со мной случилось происшествіе, которое я и собираюсь разсказать читателю. Пустъ это маленькое отступленіе послужитъ какъ бы предисловіемъ къ моему разсказу.
Въ одну изъ такихъ-то ночей, когда я бродилъ по улицамъ Сити, размышляя о разныхъ разностяхъ и, по обыкновенію, двигался медленно, шагъ за шагомъ, я вдругъ услышалъ, близехонько около себя, нжный дтскій голосокъ, поразившій меня своей мелодичностью. Меня о чемъ-то спрашивали, но о чемъ именно — я въ первую минуту не могъ разобрать. Я повернулъ голову и увидлъ, чуть не у самаго моего локтя, прехорошенькую маленькую двочку. Она повторила свой вопросъ: какъ пройти ей туда-то и назвала мн отдаленнйшую улицу совсмъ въ другомъ конц города.
— Это очень далеко отсюда, дитя мое, отвтилъ я.
— Знаю, сударь, что далеко, робко подтвердила она,— Сегодня я еще засвтло вышла изъ дому.
— Какъ! ты одна пришла сюда? изумился я.
— Да, сударь, одна. Я вовсе не трусиха, вотъ только теперь мн немного страшно, потому что я сбилась съ дороги.
— A почему ты, милая, обратилась именно ко мн? Разв я не могъ бы тебя обмануть, показать не ту дорогу?
— О, нтъ, сударь, вы этого не сдлаете, вы сами такой старенькій и такъ тихо ходите.
Не могу вамъ сказать, какъ меня тронули ея слова. Она вся дрожала, и на глазахъ у нея были слезы, когда она заглянула мн въ лицо.
— Ну, такъ пойдемъ, дитя мое, я тебя провожу.
Она безъ малйшаго колебанія подала мн руку, какъ будто съ колыбели знала меня. Мы пустились съ ней въ путь, и если бы вы видли, съ какой заботливостью она старалась приноравливать свои шаги къ моимъ, вы подумали бы, что не я ея проводникъ и покровитель, а она ведетъ куда-то меня, старика, и оберегаетъ отъ всякихъ случайностей. Я замтилъ, что она повременамъ вскидывала на меня глаза, какъ бы желая удостовриться, не обманываю ли я ее, и посл каждаго такого взгляда — глазки у нея были живые и проницательные — она становилась доврчиве и смле.
Признаюсь, и я, съ своей стороны, съ любопытствомъ осматривалъ двочку: она была такъ миніатюрна, что казалась еще моложе, чмъ была на самомъ дл. По ея чистенькому, хорошо сшитому, хотя и скромному, платьицу видно было, что она не изъ бдной семьи.
— Кто тебя послалъ такъ далеко? спросилъ я ее.
— Тотъ, кто очень меня любитъ, сударь.
— A что ты тутъ длала?
— Этого я вамъ сказать не могу, отвчала она ршительно.
Было что-то особенное въ ея отвт и я просто недоумвалъ, какое могли ей дать порученіе и почему она такъ осторожно отвчаетъ. Она какъ будто угадала мою мысль и поспшила прибавить, что она ничего дурного тутъ не длала, но не можетъ разсказать мн всего, потому что это тайна, большая тайна, которой она и сама не знаетъ.
Слова ея дышали такой искренностью, что я ни на минуту не усомнился въ томъ, что она говорила правду. Чмъ дальше мы шли, тмъ развязне и веселе она становилась, однако ни разу не упомянула о своемъ дом, а только замтила, что мы шли по другой дорог, и интересовалась знать, короче ли она той, по которой она шла изъ дому.
Какъ я ни старался, я не могъ объяснить себ этой загадки, но, конечно, у меня не хватило бы духу воспользоваться наивностью двочки и ея признательностью ко мн, чтобы выпытать у нея тайну, которую она такъ тщательно скрывала. Я люблю дтей и дорожу ихъ расположеніемъ, и ни въ какомъ случа не ршился бы обмануть довріе двочки ради удовлетворенія моего любопытства.
Но все же я не видлъ причины, почему бы мн не взглянуть на того, кто не побоялся послать ребенка такъ далеко и въ такое позднее время, а для того, чтобы двочка, почуявъ знакомыя мста, не побжала скоренько домой и не разстроила моего плана, я старался вести ее самымъ дальнимъ путемъ, по глухимъ улицамъ и переулкамъ. Моя хитрость вполн удалась, маленькая незнакомка только тогда поняла, что мы приближаемся къ ея дому, когда мы вошли въ улицу, гд она жила, и надо было видть, съ какимъ восторгомъ она захлопала въ ладоши и побжала впередъ. Пробжавъ нсколько десятковъ шаговъ, она остановилась у какого-то дома, поджидая меня, и постучалась въ дверь, когда я уже былъ у крыльца.
Верхняя, стеклянная часть двери не была ничмъ завшена. Въ первую минуту я не обратилъ на это вниманія, такъ какъ въ дом было совершенно темно и тихо, да и мн было не до того: я желалъ только, чтобы намъ поскоре отворили дверь. Двочка постучала еще раза два или три. Наконецъ послышался шорохъ за дверью, а вмст съ тмъ показался и свтъ: кто-то, медленнымъ шагомъ, приближался къ намъ со свчой въ рукахъ и я могъ на свобод разсмотрть и комнату, и старика, съ трудомъ пробиравшагося между разбросанными по полу вещами.
Старикъ былъ маленькаго роста, съ длинными сдыми волосами. Достаточно было одного взгляда, чтобы замтить нкоторое сходство между нимъ и моей молоденькой спутницей, т же свтлые голубые глаза, та же маленькая фигура, но на этомъ сходство и оканчивалось. Все лицо старика было изборождено морщинами и носило слды удручавшихъ его заботъ.
Комната служила складомъ для старинныхъ вещей. Такіе склады еще попадаются въ разныхъ уголкахъ Лондона, гд эти запыленныя сокровища ревниво оберегаются отъ взоровъ людскихъ. У стнъ, словно привиднія, стояли рыцарскія кольчуги, на полу валялось разное оружіе, поржаввшее отъ времени, на полкахъ и столахъ были разбросаны бездлушки изъ разнаго дерева, вывезенныя изъ старыхъ монастырей, безобразныя китайскія фигурки изъ желза, дерева и слоновой кости, въ углу торчали куски обоевъ самыхъ причудливыхъ узоровъ, тутъ же стояла разная мебель, точно также отличавшаяся причудливымъ фасономъ, и все это, какъ нельзя боле, гармонировало съ наружностью стараго хозяина, съ его озабоченнымъ, блуждающимъ взоромъ. Глядя на него, такъ и представлялось, что вотъ онъ, собственной особой, ощупью, пробирается въ полуразрушенную церковь или гробницу, въ покинутый развалившійся замокъ и собственными руками выноситъ оттуда награбленныя сокровища.
Онъ отворилъ дверь и посмотрлъ на меня съ нкоторымъ удивленіемъ, но еще больше изумился, когда увидлъ двочку около меня.
— Здравствуй, ддушка!
Она бросилась къ старику и въ нсколькихъ словахъ разсказала ему о нашей встрч.
— Да хранить тебя Господь, дитятко мое, промолвилъ старикъ, гладя ее по головк. — Какъ же это ты могла сбиться съ дороги? Господи, что бы со мной сталось, если бы ты пропала, Нелли?
— Не безпокойтесь, ддушка, ужъ я какъ нибудь добралась бы до васъ, бойко проговорила она.
Старикъ поцловалъ ее и попросилъ меня войти въ комнату. Онъ заперъ за нами дверь на ключъ и, со свчой въ рукахъ, провелъ насъ черезъ знакомый уже мн складъ рдкостей въ заднюю комнату, изъ которой дверь была открыта въ крошечную спальню. Въ спальн стояла такая маленькая, нарядная кроватка, что она годилась бы даже для феи. Въ эту-то горенку двочка и скрылась, оставивъ меня наедин со старикомъ.
— Вы, должно быть, очень устали, сударь, и я, право, не знаю, какъ мн благодарить васъ, сказалъ онъ, предлагая мн ссть около камина.
— Я сочту себя вполн удовлетвореннымъ, если вы впередъ будете больше заботиться о своей внучк.
— Больше заботиться о моей внучк, о моей дорогой НеллиІ Что вы говорите! пронзительно вскричалъ старикъ.— Да разв можно любить ребенка больше, чмъ я люблю Нелли?
Онъ былъ, очевидно, пораженъ моими словами. Меня даже смутило озабоченное выраженіе его лица: теперь оно было полно глубокой мысли, что такъ плохо вязалось съ его старческимъ, дряхлымъ видомъ, и я долженъ былъ сознаться, что я ошибся въ своемъ предположеніи, принявъ сначала старика за сумасшедшаго или идіота.
— Мн кажется, что вы недостаточно обращаете вниманія… началъ было я.
— Не обращаю вниманія! рзко перебилъ меня старикъ.— Не обращаю вниманія на мою маленькую двочку! О, какъ вы ошибаетесь, сударь! Моя милая, моя дорогая Нелли!
Этотъ крикъ любви, вырвавшійся изъ самой глубины души стараго продавца рдкостей, былъ краснорчиве всякихъ словъ и увреній. Я ожидалъ, не скажетъ ли онъ еще чего нибудь, но онъ только покачалъ раза два головой и уставился на огонь, опираясь подбородкомъ на руку.
Во время этой паузы, дверь горенки отворилась, и двочка скорехонько вошла въ комнату и стала накрывать столъ для ужина. Каштановые волосы ея были распущены, щечки горли, видно было, что она изо всхъ силъ торопилась вернуться къ намъ. Пока она возилась у стола, я слдилъ за ней глазами, старикъ внимательно смотрлъ на меня. Меня удивило, что двочка все длала сама, казалось, кром насъ троихъ, въ дом не было ни души, и я высказалъ мое удивленіе старику, воспользовавшись первымъ удобнымъ случаемъ, когда она за чмъ-то вышла изъ комнаты. На это онъ отвтилъ мн, что его маленькая внучка лучше и заботливе самой опытной хозяйки, и что на нее можно вполн положиться.
— Я всегда съ сожалніемъ смотрю на дтей, которыхъ слишкомъ рано посвящаютъ во вс заботы и мелочи жизни, промолвилъ я, возмущенный его эгоизмомъ. Заставляя ихъ раздлять наши горести въ то время, когда они еще не могутъ принимать участія въ нашихъ радостяхъ, мы преждевременно развиваемъ въ нихъ недоврчивость къ людямъ и убиваемъ ихъ дтскую простоту и наивность.
— Съ ней этого не случится, возразилъ старикъ, глядя на меня въ упоръ.— У нея слишкомъ глубокая натура. Да и что вы хотите: намъ, бднякамъ, даже и дтскія удовольствія не по карману.
— Извините, пожалуйста, что я такъ откровенно съ вами говорю, но, мн кажется, вы не такъ бдны, чтобы…
— Позвольте, сударь, объяснить вамъ: она не дочь моя, а внучка: дочь моей дочери. Мать ея не имла никакихъ средствъ, и я не въ состояніи хоть что нибудь откладывать на черный день, не смотря на то, что живу, какъ видите, не роскошно. Но скоро, прибавилъ онъ шопотомъ, наклонившись ко мн и дотрогиваясь до меня рукой,— скоро она будетъ богатой и знатной. Не осуждайте меня за то, что она ведетъ у меня хозяйство. Вы сами видите, съ какимъ удовольствіемъ она это длаетъ, и я несказанно огорчилъ бы ее, если бы взялъ кого нибудь въ услуженіе, если бы кому нибудь другому позволилъ ухаживать за собой и исполнять ту работу, которая подъ силу ея маленькимъ ручкамъ. A вы говорите, что я недостаточно обращаю на нее вниманія! вдругъ закричалъ онъ жалобнымъ голосомъ. — Видитъ Богъ, что этотъ ребенокъ все для меня въ жизни и, однако, Онъ не благословляетъ моихъ трудовъ: ни въ чемъ, ршительно ни въ чемъ, я не вижу удачи.
Въ эту минуту двочка вошла въ комнату, и нашъ разговоръ прекратился.
Не успли мы ссть зa столъ, какъ послышался стукъ въ выходную дверь.
— Это, вроятно, Китъ, сказала Нелли, заливаясь веселымъ дтскимъ смхомъ: отъ этого смха даже у меня на душ стало свтло.
— Экая проказница, шалунья! Она вчно потшается надъ бднымъ Китомъ, любовно молвилъ старикъ, играя ея локонами.
Нелли разсмялась пуще прежняго, а я невольно улыбнулся. Старикъ взялъ свчку, пошелъ отворить дверь и возвратился къ намъ въ сопровожденіи неуклюжаго, краснощекаго, курносаго парня, у котораго ротъ былъ чуть не до ушей, а волосы стояли копной надъ головой. Выраженіе лица его было до того комично, что я едва удержался отъ смха, когда взглянулъ на него. При вид незнакомаго человка онъ остановился у притолки, не ршаясь войти, переминался съ ноги на ногу, вертя въ рукахъ изношенную круглую шляпу, на которой не осталось и слда отъ полей, и какъ-то странно, искоса поглядывалъ на насъ. Я въ ту же минуту почувствовалъ расположеніе къ этому мальчику, служившему забавой для Нелли и развлекавшему ее въ этомъ мрачномъ дом, который казался совсмъ непригоднымъ для такого живого, милаго ребенка.
— Что, Китъ, небось, далеко было идти? спросилъ старикъ.
— Ничего, конецъ добрый.
— Скоро нашелъ домъ?
— Не очень скоро, долгонько пришлось его искать.
— Должно быть, ты очень проголодался?
— Да, порядкомъ-таки сть хочется, хозяинъ.
У Кита была какая-то особенная манера говорить: онъ непремнно становился къ вамъ бокомъ и кивалъ головой черезъ плечо, какъ будто безъ этого движенія ему трудно было справиться съ своимъ голосомъ. Мн кажется, что онъ всякаго разсмшилъ бы своей уморительной физіономіей и жестами. Двочка же просто заливалась отъ смха, глядя на него, и что всего забавне, онъ самъ былъ очень доволенъ тмъ, что возбуждалъ общее веселье: сначала онъ старался казаться серьезнымъ, но не выдержалъ и громко расхохотался, да такъ и оставался нсколько минутъ съ открытымъ ртомъ и прищуренными глазами.
Старикъ снова задумался и уже не обращалъ вниманія на то, что длалось вокругъ него. Я замтилъ, что, когда двочка переставала смяться, на глазахъ у нея появлялись слезы: въ нихъ сказывалась и тревога, пережитая ею въ эту ночь, и радость при вид своего потшнаго любимца. A Китъ, между тмъ, нахохотавшись до слезъ, удалился въ уголокъ. Онъ взялъ съ собой огромный ломоть хлба съ мясомъ и кружку пива и съ жадностью принялся за ду.
— Ахъ, Боже мой! молвилъ старикъ, оборачиваясь въ мою сторону и какъ бы продолжая начатый разговоръ.— Вы сами не знаете, что говорите. Ужъ я ли не берегу ее!
— Не придавайте, пожалуйста, такого значенія моимъ словамъ, я сказалъ ихъ сгоряча, успокоивалъ я его.
— Нтъ, нтъ, вы ошибаетесь, задумчиво говорилъ старикъ.— Нелли, поди сюда, дитя мое.
Двочка тотчасъ же встала съ своего мста, подошла къ дду и обвила его шею руками.
— Скажи по правд, Нелли, люблю я тебя или нтъ?
Двочка отвчала удвоенными ласками и поникла головой на его грудь.
— О чмъ же ты плачешь, дорогая моя? Ддъ еще крпче прижалъ ее къ своему сердцу и взглянулъ на меня.— Ты знаешь, что я тебя люблю… тебя огорчилъ мой вопросъ. Ну, ладно, ладно. Скажи же, родная, что я горячо тебя люблю.
— Да, это правда, вы меня любите! вскричала двочка съ увлеченіемъ.— Вотъ и Китъ знаетъ, какъ вы меня любите.
Китъ еще не управился съ ужиномъ, хотя лъ огромными кусками, съ ловкостью настоящаго фокусника засовывая чуть не всю вилку въ ротъ. Услышавъ, что Нелли обратилась къ нему, онъ бросилъ ду и гаркнулъ во все горло:
— Только сумасшедшій можетъ говорить, что онъ васъ не любить,— и затмъ еще съ большимъ усердіемъ сталъ набивать ротъ хлбомъ.
— Теперь у нея ничего нтъ, снова заговорилъ старикъ, трепля двочку по щек,— но, повторяю вамъ, скоро она разбогатетъ. Я долго ждалъ этого времени, но оно скоро настанетъ. Другіе всю жизнь ничего не длаютъ, только сорятъ деньгами, да безобразничаютъ, и все-таки добиваются своего, добьюсь и я: будетъ и на нашей улиц праздникъ! Только когда-то это будетъ?
— Я, ддушка, и теперь совершенно счастлива, промолвила Нелли.
— Ладно, ладно, перебилъ ее старикъ,— Ты въ этомъ ничего не понимаешь, дитятко. Да какъ теб и знать-то все!— Да, да, придетъ время, бормоталъ онъ про себя,— я увренъ, что оно придетъ, и будетъ тмъ пріятне, что такъ долго заставило себя ждать.
Онъ глубоко вздохнулъ, снова задумался, все еще держа внучку на колняхъ, но ко всему остальному казался безучастнымъ. Было около полуночи. Я всталъ, чтобы проститься съ хозяевами. Старикъ встрепенулся.
— Прошу васъ, сударь, подождать одну минуту, остановилъ онъ меня.— Китъ, дружище, уже полночь, а ты все еще здсь. Ступай скорй домой, ступай домой, а завтра приходи раненько: работы будетъ по-горло. Простись съ нимъ, Нелли, и пускай онъ идетъ съ Богомъ!
— Прощай, Китъ, сказала двочка и глаза у нея сверкнули, а личико освтилось веселой, доброй улыбкой.
— Покойной ночи, миссъ.
— Поблагодари-ка вотъ этого господина. Если бы не онъ, я бы нынче потерялъ мою двочку, училъ его старикъ.
— Нтъ, нтъ, хозяинъ, этому не бывать, возразилъ Китъ.
— Что ты говоришь! закричалъ на него старикъ.
— A то, что я везд бы ее нашелъ, хозяинъ. Голову даю наотрзъ, что я прежде всхъ нашелъ бы ее, куда бы она ни длась, ха, ха, ха!
Громко захохотавъ, онъ попятился къ дверямъ и мгновенно исчезъ.
— Можетъ быть вамъ кажется, что я недостаточно цню вашу услугу, началъ старикъ въ то время, когда Нелли убирала со стола.
— Врьте, сударь, и я, и моя внучка — а ея признательность цнне моей — глубоко вамъ благодарны. Мн было бы очень больно, если бы вы составили обо мн дурное мнніе и думали, что я не забочусь о ней.
— Я никакъ не могу этого думать посл всего, что я здсь видлъ. Но мн хотлось бы сдлать вамъ еще одинъ вопросъ.
— О чемъ это, сударь? встревожился старикъ.
— Неужели у этой умненькой, хорошенькой двочки нтъ никого, кром васъ, съ кмъ бы она могла бесдовать, длить горе и радость?
— Нтъ, да ей никого и не нужно, отвчалъ онъ, съ безпокойствомъ вглядываясь въ мое лицо.
— Я убжденъ, что вы желаете ей добра, но неужели вамъ не приходило въ голову, что для ея воспитанія,— въ особенности въ этомъ возраст,— требуется нчто иное, что вы не въ состояніи будете исполнить какъ слдуетъ, обязанность, принятую вами относительно нея. Я такой же старикъ, какъ и вы, и говорю вамъ это потому, что люблю молодость — въ эти годы живутъ надеждой на будущее, вся жизнь впереди и не могу скрыть отъ васъ, что на мой взглядъ, эта обстановка вовсе не пригодна для вашей милой внучки.
— Конечно, сударь, я не имю права обижаться вашими словами, возразилъ старикъ посл минутнаго молчанія.— Это правда, скоре я похожъ на ребенка, за которымъ надо ухаживать, чмъ она. Но могу васъ заврить, что и днемъ и ночью, здоровъ ли я или боленъ, я о ней только и думаю. Если бы вы знали, какъ безгранично я ее люблю, вы смотрли бы на меня иными глазами. Да, мн живется не легко, но я все готовъ перенести ради той великой цли, къ которой стремлюсь всми помыслами моей души.
Желая прекратить разговоръ, повидимому, волновавшій старика, я отправился за своимъ пальто. Каково же было мое удивленіе, когда я увидлъ, что Нелли держитъ въ рукахъ пальто, шляпу и палку.
— Это, милая, не мое пальто, замтилъ я ей.
— Нтъ, не ваше, а ддушкино, спокойно отвтила она.
— Да разв онъ сегодня уйдетъ изъ дома?
— Уйдетъ.
И она улыбнулась.
— A ты же куда днешься, моя милочка?
— Я останусь дома, какъ и всегда.
Я съ изумленіемъ посмотрлъ сначала на старика, который какъ будто и не слышалъ нашего разговора и возился съ своимъ пальто, а потомъ на этого милаго, нжнаго ребенка, и мн жутко стало при мысли, что она остается на всю ночь одна въ этомъ пустомъ, мрачномъ дом.
A она даже не замтила, какъ я былъ удивленъ ея отвтомъ, и весело помогала ддушк одться, а потомъ взяла свчу, чтобы намъ посвтить. Такъ какъ я все не ршался уходить, она остановилась у двери, поджидая насъ и попрежнему улыбаясь. Я видлъ по глазамъ старика, что онъ отлично понимаетъ, почему я медлю, но онъ только поклонился мн, молча пропустилъ впередъ и я, волей-неволей, долженъ былъ уйти. Нелли поставила свчу на полъ и, пожелавъ мн доброй ночи, приподнялась на цыпочки и поцловала меня, потомъ бросилась цловать дда, онъ горячо обнялъ ее и благословилъ.
— Спи спокойно, дитя мое, говорилъ онъ ей тихимъ голосомъ.— Да хранятъ тебя ангелы небесные. Не забудь, дитятко, помолиться Богу.
— Не забуду, ддушка, мн такъ легко на душ, когда я помолюсь, отвчала она.
— Такъ и должно быть, сказалъ старикъ. — Да благословитъ тебя Господь, моя милая! Я вернусь рано утромъ.
— Вамъ не придется меня ожидать, ддушка. Какъ бы крпко я ни спала, я всегда слышу вашъ звонокъ.
Двочка отворила намъ дверь — я видлъ, какъ Китъ, уходя, заложилъ ее ставнемъ — и еще разъ простилась съ нами такимъ нжнымъ мелодичнымъ голоскомъ, что онъ долго потомъ звучалъ у меня въ ушахъ. Старикъ постоялъ немного, какъ бы прислушиваясь, хорошо ли Нелли заперла дверь и заложила засовъ, а затмъ медленно поплелся впередъ. Дойдя до угла, онъ какъ-то сконфуженно пожелалъ мн доброй ночи, простился со мной, на томъ-де основаніи, что намъ надо идти въ разныя стороны, и пошелъ скоро, скоро. Я надивиться не могъ, откуда у него взялась такая прыть. Нсколько разъ онъ оборачивался назадъ, какъ бы желая убдиться, что я не слжу за нимъ, и вскор, благодаря темнот, совершенно скрылся изъ моихъ глазъ.
Я простоялъ нсколько минутъ на одномъ мст, не зная что длать: оставаться тутъ было не для чего и уходить почему-то не хотлось. Самъ того не замчая, я опять очутился передъ Лавкой Древностей, нсколько разъ прошелся мимо нея, постоялъ у двери, но ровно ничего не услышалъ и не увидлъ: въ дом было темно и тихо, какъ въ могил.
Тмъ не мене я продолжалъ прохаживаться по улиц: я не могъ оторваться отъ этихъ мстъ. Мн все мерещились какіе-то ужасы, мн казалось, что если я уйду, съ ней непремнно случится какое-нибудь несчастіе: или домъ загорится, или нападутъ разбойники. Чу! гд-то застучала дверь, или прихлопнулось окно, и я снова передъ домомъ антикварія, перехожу улицу и осматриваю его со всхъ сторонъ, чтобы убдиться, что тамъ по прежнему и темно, и безмолвно.
На этой отдаленной, безлюдной улиц рдко попадались прохожіе: два-три запоздалые театрала, спшившіе домой, да какой нибудь горемыка-пьяница, изъ-за котораго я долженъ былъ переходить на противоположный тротуаръ,— вотъ и все. Но и это оживленіе скоро стихло. На башн пробилъ часъ, а я все еще шагалъ взадъ и впередъ, увряя себя, что сейчасъ уйду, и все-таки продолжая ходить подъ тмъ или другимъ предлогомъ.
Чмъ боле я думалъ о старик, чмъ боле мысленно вглядывался въ его странную физіономію и припоминалъ его загадочныя слова, тмъ запутанне мн казалась вся эта исторія. Меня томило какое-то предчувствіе, что эти отлучки не къ добру. Вдь старикъ былъ тутъ же, когда двочка, невзначай, проговорилась о нихъ въ моемъ присутствіи, онъ видлъ, какъ я былъ изумленъ и, однако, не нашелъ нужнымъ объяснить мн эту странную тайну. A его блуждающій, безпокойный взглядъ, задумчивость, въ которую онъ повременамъ впадалъ,— все это только усиливало мои подозрнія. При всей своей горячей привязанности къ ребенку, онъ могъ заниматься какимъ нибудь предосудительнымъ, даже позорнымъ дломъ: одно не исключало другого. Да и самая привязанность эта была какая-то странная, непонятная. Какъ могъ онъ, любя двочку, оставлять ее совершенно одну. Однако, не смотря на то, что я склоненъ былъ видть въ немъ все дурное, я ни на минуту не усумнился въ его глубокой привязанности къ двочк: такъ ласково онъ обращался съ ней, такъ нжно, любовно звучалъ его голосъ, когда онъ произносилъ ея имя.
‘Я буду дома, какъ и всегда’, безпрестанно раздавались у меня въ ушахъ слова Нелли. Куда-жъ, однако, онъ уходилъ по ночамъ, да еще каждую ночь? Воображеніе мое разыгралось: мн припомнились самые страшные разсказы, когда-либо ходившіе по городу о темныхъ, таинственныхъ преступленіяхъ, по цлымъ годамъ ускользавшихъ отъ правосудія, но я не могъ остановиться ни на одномъ, которое показалось бы мн возможнымъ въ данномъ случа, и еще боле запутывался въ моихъ предположеніяхъ.
Занятый этими размышленіями, я и не замтилъ, какъ промаршировалъ еще битыхъ два часа, но наконецъ пошелъ довольно сильный дождь. Измученный отъ усталости, я поневол долженъ былъ взять перваго попавшагося извозчика и отправился домой. Въ комнатахъ моихъ было, по обыкновенію, и тепло, и свтло, въ камин весело трещалъ огонекъ: вся эта уютная домашняя обстановка, сразу охватившая меня, пріятно подйствовала на мои нервы и нсколько успокоила ихъ. Но въ продолженіе всей ночи, и во сн, и на яву, голова моя была занята однми и тми же мыслями, въ воображеніи носились все т же картины… мрачная лавка, рыцарскіе доспхи, словно привиднія стоявшіе вокругъ стнъ, безобразныя фигурки, скалившія на всхъ зубы, заржавленное желзо, полусгнившее дерево, и посреди всего этого хлама, покрытаго пылью, прелестная двочка, улыбающаяся во сн въ своей волшебной кроватк.
Не смотря на мое страстное желаніе снова побывать въ дом, въ который я попалъ при такихъ странныхъ обстоятельствахъ, я всю недлю крпился, но подъ конецъ таки не выдержалъ, Мн хотлось посмотрть на нихъ днемъ, поэтому я пораньше отправился въ знакомую мн улицу.
Я нсколько разъ прошелъ мимо дома, не ршаясь войти, изъ боязни, что мое неожиданное посщеніе можетъ быть некстати. Но такъ какъ дверь была заперта, и я не имлъ никакого основанія предполагать, что хозяева святымъ духомъ узнаютъ, что я тутъ, я пересилилъ себя и вошелъ въ Лавку Древностей.
Когда я отворилъ дверь, громкій споръ, доносившійся изъ глубины комнаты, сразу умолкъ. Старикъ поспшилъ ко мн на встрчу и проговорилъ дрожащимъ голосомъ, что онъ очень радъ меня видть.
— Вы застали насъ въ самомъ разгар спора, добавилъ онъ, указывая на какого-то человка, стоявшаго у противоположной двери.— Этотъ молодецъ, наврно меня убьетъ. Онъ давно убилъ бы меня, если бы у него хватило смлости.
— Ба! ужъ скоре вы, если бы могли, отдлались бы отъ меня, выдали бы меня головой, даже способны были бы ради этого совершить клятвопреступленіе, проговорилъ молодой человкъ, пристально взглянувъ на меня и насупивъ брови.— Это ни для кого не новость.
— Да, дйствительно, если бы можно было словами, молитвами или клятвами избавиться отъ тебя, я бы, кажется, ни передъ чмъ не остановился, промолвилъ старикъ, поворачиваясь къ нему.
— Это-то мы знаемъ. Я вамъ только что это самое говорилъ. Но такъ какъ меня ни тмъ, ни другимъ убить нельзя, я, какъ видите, живъ и еще долго буду жить.
— A вотъ мать его умерла! вскричалъ старикъ, въ отчаяніи всплеснувъ руками и поднимая глаза къ небу.— Гд же тутъ правосудіе.
Молодой человкъ стоялъ, раскачивая стулъ ногой и съ презрительной усмшкой глядлъ на старика. Это былъ статный, и даже, если хотите, красивый молодой человкъ, лтъ двадцати, но было что-то дерзкое, отталкивающее въ его лиц и жестахъ, носившихъ, такъ же какъ и весь его костюмъ, слды распутной жизни.
— Мн нтъ дла до вашего правосудія. Я не уйду отсюда до тхъ поръ, пока не захочу, разв что вы велите вытолкать меня въ шею, но я знаю, что вы этого не сдлаете. Еще разъ повторяю вамъ, я хочу видть сестру.
— Сестру, съ горечью произнесъ старикъ.
— Да, сестру, подхватилъ тотъ.— Вы не въ состояніи уничтожить это родство, какъ бы вы этого ни желали. Я хочу видть мою сестру. Вы губите ея душу своими мерзкими тайнами, вы держите ее взаперти, увряя всхъ и каждаго, что любите ее, а между тмъ заставляете ее день и ночь работать на васъ, чтобы прикладывать лишніе гроши къ своимъ капиталамъ, которымъ вы сами не знаете счета. Словомъ, я сказалъ, что увижу ее и добьюсь своего.
— Вотъ нашелся заступникъ, ратующій о загубленныхъ душахъ! воскликнулъ старикъ, обращаясь ко мн.— И онъ еще сметъ съ презрніемъ говорить о грошахъ, сколоченныхъ тяжелымъ трудомъ! Негодяй, который не только оттолкнулъ отъ себя всхъ, имющихъ несчастіе считаться его родственниками, но, благодаря своей порочной жизни, потерялъ даже право называться членомъ общества. Да еще и лгунъ, вдобавокъ, старикъ понизилъ нсколько голосъ и приблизился ко мн,— онъ знаетъ, какъ я люблю мою Нелли и старается при постороннихъ уколоть меня въ самое больное мсто.
— Очень мн нужны ваши посторонніе! Пускай они заботятся о своихъ длахъ, а до меня имъ дла нтъ.
— Однако, я вижу, что этимъ разговорамъ не будетъ конца, а меня на улиц ждетъ пріятель. Съ вашего позволенія, я приведу его сюда.
Съ этими словами онъ подошелъ къ двери и, высунувъ голову на улицу, сталъ знаками подзывать кого-то. Судя по его нетерпливымъ жестамъ, тотъ не соглашался подойти, но минуту спустя, на противоположномъ тротуар, какъ будто случайно, появился какой-то молодой человкъ въ грязномъ, растрепанномъ костюм, хотя и сшитомъ по послдней мод. Онъ помоталъ нсколько разъ головой, поводилъ бровями, какъ бы желая показать, что не ршается принять приглашеніе, но въ конц концовъ перешагнулъ черезъ улицу и вошелъ въ лавку.
— Ну, или же, и молодой человкъ, приглашавшій его войти, втолкнулъ его въ комнату. — Рекомендую, Дикъ Сунвеллеръ, мой пріятель. Садись, Дикъ.
— Да пріятно ли это будетъ старику? спросилъ тотъ вполголоса.
— Садись, говорятъ теб, повторилъ товарищъ.
Сунвеллеръ слъ и, благосклонно улыбнувшись всмъ присутствующимъ, замтилъ, что прошедшая недля была очень благопріятна для утокъ, а ныншняя также благопріятна для пыли, и что онъ, стоя на улиц, увидлъ свинью, выбжавшую изъ табачной лавки съ соломенкой въ зубахъ, изъ чего онъ заключаетъ, что и будущая недля будетъ хороша для утокъ, то есть, наврное будетъ дождь. Потомъ онъ извинился, что туалетъ его нсколько небреженъ, объясняя это тмъ, что прошлой ночью ‘солнце очень ярко свтило ему въ глаза’. Онъ хотлъ самымъ деликатнымъ образомъ датъ понять окружающимъ, что наканун былъ мертвецки-пьянъ.
— Но это не бда, прибавилъ онъ, вздохнувъ,— коль скоро душевный огонь поддерживается общимъ братскимъ весельемъ и крыло дружбы не теряетъ ни единаго пера, коль скоро умъ расцвтаетъ пышнымъ цвтомъ въ потокахъ розоваго вина и мы въ ту минуту чувствуемъ себя счастливе, чмъ когда-либо.
— Здсь совсмъ не мсто говорить рчи, остановилъ его пріятель вполголоса.
— Фредъ! воскликнулъ Сунвеллеръ, ударивъ себя пальцемъ по носу.— Умный человкъ пойметъ съ одного слова. Можно быть честнымъ и счастливымъ, и не обладая богатствомъ. Постой, Фредъ, не говори. Я самъ знаю: слово — серебро, а молчаніе — золото. Позволь мн только спросить тебя на ухо: старикъ не сердится?
— Это до тебя не касается.
— Теб легко говорить, а по-моему осторожность не мшаетъ, и въ словахъ, и на дл, и онъ подмигнулъ глазомъ, какъ бы намекая на какую-то великую тайну, скрестилъ руки на груди, откинулся на спинку кресла и съ напускной важностью сталъ смотрть въ потолокъ.
Слушая эту галиматью, можно было почти безошибочно сказать, что ‘солнце и до сихъ поръ не переставало свтить Сунвеллеру въ глаза’. Кром того, его выдавали и мутные глаза, и всклокоченная голова, и блдное лицо, и весь его костюмъ. Платье его было измято и въ такомъ безпорядк, какъ будто онъ спалъ, не раздваясь. На немъ былъ коричневый фракъ со множествомъ пуговицъ впереди и одной единственной сзади, яркій клтчатый галстухъ, пестрый жилетъ, блыя совершенно испачканныя панталоны и старая-престарая шляпа, которую онъ носилъ задомъ напередъ, такъ какъ переднія поля были въ дырахъ, изъ наружнаго кармана, украшавшаго грудь фрака, торчалъ кончикъ — что былъ почище — сквернйшаго носового платка почтенныхъ размровъ, грязные обшлага сорочки были вытянуты елико возможно и нарочно отвернуты на рукава фрака, перчатокъ не было и въ помин. Въ рукахъ онъ держалъ трость съ блымъ костянымъ набалдашникомъ, изображавшимъ ручку съ кольцомъ на мизинц — ручка обхватывала черный деревянный шарикъ. Для полной характеристики Дика, слдуетъ прибавитъ, что отъ него сильно разило табакомъ и вообще весь онъ имлъ грязноватый видъ. Развалившись въ кресл и устремивъ глаза въ потолокъ, онъ, повременамъ, угощалъ присутствующихъ какою-то меланхолической аріей, которую вдругъ обрывалъ посредин и снова погружался въ молчаливое созерцаніе потолка.
Старикъ тоже опустился на стулъ и, сложивъ руки на колняхъ, поглядывалъ то на своего внука, то на его страннаго пріятеля: онъ сознавалъ, что не въ силахъ помшать имъ длать все, что имъ угодно.
Внукъ хозяина сидлъ нсколько поодаль отъ своего друга, наклонившись надъ столомъ и, повидимому, безучастно относился ко всему. Я считалъ неумстнымъ вмшиваться въ ихъ семейныя дла, хотя старикъ неоднократно бросалъ на меня умоляющіе взгляды: я притворился, будто весь поглощенъ разсматриваніемъ картинъ и другихъ вещей, выставленныхъ на продажу, и потому ничего не слышу.
Однако, нашъ герой недолго виталъ въ облакахъ. Оповстивъ насъ, въ своихъ мелодическихъ куплетахъ, о томъ, что онъ обртается въ горахъ и что ему недостаетъ только арабскаго коня для совершенія великихъ подвиговъ, онъ отвелъ глаза отъ потолка и перешелъ къ проз.
— Фредъ, что, старикъ не сердится? какъ бы опомнясь шепнулъ онъ пріятелю, словно эта мысль внезапно озарила его.
— A теб какое дло? угрюмо отвчалъ тотъ.
— Нтъ, скажи, не сердится? приставалъ Дикъ.
— Конечно, нтъ! Во всякомъ случа, меня очень мало интересуетъ, сердится онъ или нтъ.
Этотъ отвть придалъ Дику еще больше храбрости, и онъ всми силами старался завязать общій разговоръ.
Онъ началъ доказывать, что хотя, по теоріи, содовая вода очень полезна, но ею очень легко простудить желудокъ, если не прибавлять немного инбиря или водки, послднюю онъ, во всхъ отношеніяхъ, предпочиталъ содовой вод — жаль только, что она дорога. Никто не счелъ нужнымъ оспаривать его мнніе, и онъ продолжалъ разглагольствовать: онъ говорилъ, что волосы дольше всего удерживаютъ табачный дымъ и поэтому, какъ ни стараются студенты Вестминстерской и Итонской школъ отбивать отъ себя этотъ запахъ,— они курятъ тайкомъ отъ своихъ воспитателей — надаясь постоянно яблоками, ихъ всегда выдаетъ голова, въ значительной степени обладающая способностью удерживать дымъ. По его мннію, Королевское общество наукъ оказало бы неоцненную услугу всему человчеству, если бы обратило вниманіе на это обстоятельство и изобрло средство для уничтоженія всякихъ слдовъ табачнаго дыма. Такъ какъ и противъ этого мннія никто ничего не возразилъ, м-ръ Сунвеллеръ сталъ просвщать насъ насчетъ ямайскаго рома: по его словамъ, это очень пріятный и вкусный напитокъ, но и у него есть свой недостатокъ — посл него на цлые сутки остается непріятный вкусъ на язык. И чмъ дальше, тмъ разговорчиве и развязне онъ становился.
— Чортъ знаетъ, на что это похоже, господа, когда родные начинаютъ ссориться! воскликнулъ онъ.— Если крыло дружбы не должно терять ни одного пера, то о крыл родства и говорить нечего: оно должно не только оставаться въ цлости, но расти и развиваться.
— Удержи свой языкъ, посовтовалъ ему пріятель.
— Милостивый государь, не перебивайте оратора. Господа, въ чемъ заключается настоящее дло? Съ одной стороны мы видимъ престарлаго, почтеннаго дда,— я говорю это съ величайшимъ къ нему уваженіемъ,— съ другой молодого, расточительнаго внука. Старый, почтенный ддъ говорить расточительному внуку: ‘Я тебя воспиталъ, вывелъ въ люди, но ты сбился съ истиннаго пути, что, впрочемъ, часто бываетъ съ молодежью — и теперь ужъ не надйся на меня, я тебя знать не хочу’. На это расточительный внукъ отвчаетъ: ‘Вы очень богаты, я это знаю, но вы не очень-то раскошеливались для меня, вы копите деньги для моей маленькой сестренки, которая живетъ у васъ въ кабал, не видя свта Божьяго. Отчего бы вамъ не подлиться какой нибудь бездлицей съ вашимъ старшимъ внукомъ?’ Почтенный ддъ отвчаетъ, что онъ не только не намренъ открывать для него свой кошелекъ съ той милой готовностью, которую такъ пріятно видть въ джентльмен его лтъ, но что, при всякой встрч съ нимъ, онъ будетъ ему выговаривать, будетъ его бранить, на чемъ свтъ стоитъ. Спрашивается: не лучше ли было бы, если бы старикъ, вмсто того, чтобы тянуть эту канитель, отсчиталъ внуку малую толику денегъ и тмъ возстановилъ миръ и согласіе въ семь.
Окончивъ свою рчь, которую онъ сопровождалъ самыми разнообразными и граціозными жестами и кивками, мистеръ Сунвеллеръ поспшилъ сунутъ въ ротъ набалдашникъ трости, боясь сболтнуть лишнее и тмъ испортить весь эфектъ.
— За что ты меня преслдуешь? воскликнулъ старикъ, обращаясь къ внуку.— Къ чему ты приводишь сюда своихъ безпутныхъ товарищей? Сколько разъ я теб говорилъ, что у меня ничего нтъ, что я бденъ и терплю лишенія.
— A сколько разъ я уже вамъ говорилъ, что вы меня не надуете! возразилъ внукъ, обдавая его ледянымъ взглядомъ.
— Ты самъ себ выбралъ дорогу, ну и или по ней, а меня съ Нелли оставь въ поко.
— Нелли скоро будетъ взрослой двушкой, она всецло находится подъ вашимъ вліяніемъ и легко можетъ забыть брата, если онъ не будетъ напоминать ей о себ.
— Смотри, какъ бы ты не ошибся въ разсчетахъ! Какъ бы теб не пришлось бгать босикомъ по улицамъ, когда она будетъ разъзжать въ карет и обдавать тебя грязью.
У старика гнвно сверкнули глаза.
— То есть, когда она получитъ отъ васъ наслдство, хотите вы сказать? Слышите, господа, онъ еще прикидывается бднякомъ!
— A вдь какъ мы въ самомъ дл бдны и какую неприглядную жизнь мы ведемъ! произнесъ старикъ упавшимъ голосомъ, какъ бы размышляя вслухъ.— Я забочусь не о себ, а только объ этомъ невинномъ ребенк, который никому въ жизни не длалъ зла, а между тмъ ничто, ршительно ничто мн не удается. Ну, да дай Богъ терпнія, дождемся и мы краснаго солнышка!
Послднія слова онъ произнесъ такъ тихо, что пріятели не могли ихъ разслышать. Сунвеллеръ вообразилъ, что онъ своимъ краснорчіемъ поколебалъ старика, что тотъ бормочетъ какія-то непонятныя слова, переживая внутреннюю борьбу. Онъ толкнулъ товарища палкой въ бокъ, шепнулъ, что теперь дло въ шляп и что онъ надется получить свою долю за комиссію. Но, замтивъ вскор же свою ошибку, повсилъ носъ и нсколько разъ напоминалъ пріятелю, что пора уходить, какъ вдругъ дверь изъ слдующей комнаты отворилась, и вошла Нелли.
Вслдъ за ней въ лавку вошелъ пожилой человкъ, самой безобразной, отталкивающей наружности. Начать съ того, что ростомъ онъ былъ почти карликъ, между тмъ какъ его огромная голова и такое же огромное лицо были бы впору великану. Черные какъ угольки, хитрые, зловщіе глаза такъ и бгали во вс стороны, на прыщеватомъ болзненномъ лиц, вмсто усовъ и бороды, торчала щетина. Но больше всего его безобразила какая-то противная улыбка, плавно застывшая на губахъ и отнюдь не выражавшая собой веселаго расположенія духа ея обладателя. Вчно открытый ротъ съ торчавшими кое гд на деснахъ корешками зубовъ, придавалъ ему сходство съ запыхавшейся собакой. Костюмъ его состоялъ изъ громадной шляпы съ высокимъ донышкомъ, поношеннаго сюртука и толстыхъ башмаковъ, блый грязный галстухъ былъ скрученъ какъ веревка и почти не прикрывалъ его тонкой, жилистой шеи. Если мы прибавимъ, что его черные съ просдью, рдкіе волосы были коротко подстрижены на голов и вискахъ, а за ушами висли клочьями, что руки у него были грязныя, кожа на нихъ грубая, а ногти длинные, желтые, заостренные, на подобіе когтей, мы будемъ имть приблизительно врный портретъ субъекта, вошедшаго въ Лавку Древностей.
Я усплъ все это разсмотрть, во-первыхъ потому, что его характерныя черты бросались въ глаза, да и времени было достаточно: въ продолженіе нсколькихъ минутъ никто не проронилъ ни слова. Двочка робко подошла къ брату и взяла его за руку, карликъ — мы оставимъ за нимъ эту кличку — со своей стороны, окидывалъ присутствующихъ испытующимъ взглядомъ. Старику-дду, повидимому, не понравилось, его даже нсколько смутило неожиданное появленіе карлика.
— Гм! Вотъ этотъ долженъ быть вашъ внукъ, сосдъ! вымолвилъ наконецъ карликъ, приставляя руки къ глазамъ въ вид зонтика и внимательно всматриваясь въ молодого человка.
— Скоре не долженъ быть, а есть, къ моему несчастію, возразилъ старикъ.
— A это кто? — онъ указалъ на Дика Сунвеллера.
— Это одинъ изъ его пріятелей, который своимъ посщеніемъ доставляетъ мн такое же удовольствіе, какъ и онъ самъ.
— A этотъ? карликъ повернулся въ мою сторону и указалъ на меня пальцемъ.
— Этотъ господинъ былъ такъ добръ, привелъ Нелли домой, когда она заблудилась ночью, возвращаясь отъ васъ.
Карликъ готовъ былъ напуститься на двочку за ея неосмотрительность, но, увидвъ, что она разговариваетъ съ братомъ, оставилъ ее въ поко и сталъ прислушиваться.
— Ну что, Нелли, теб здсь постоянно наговариваютъ на меня, хотятъ, чтобы ты меня возненавидла? громко спрашивалъ молодой человкъ.
— Что ты, Господь съ тобой! разв это возможно.
— Небось скажешь, учатъ, чтобы ты меня любила? насмхался братецъ.
— Ни то, ни другое. Ддушка даже никогда не упоминаетъ о теб. Ну, право же!
— Я въ этомъ убжденъ, Нелли, вполн убжденъ. Я теб врю, сказалъ Фредъ, взглянувъ съ укоризной на дда.
— Но вдь я очень, очень тебя люблю, Фредъ!
— Еще бы!
— Я люблю тебя, и буду любить и любила бы еще больше, если бы ты пересталъ мучить ддушку.
— Это и видно! Молодой человкъ наклонился къ сестр, слегка поцловалъ ее и затмъ оттолкнулъ отъ себя.— Ну, довольно, отбарабанила урокъ, теперь можешь уходить. Да нечего строить рожу. Мы еще не совсмъ поссорились, если въ этомъ все дло, проговорилъ онъ. Онъ молча слдилъ глазами за удалявшейся двочкой.
— Слушайте, вы, какъ васъ? обратился онъ къ карлику, когда она исчезла за дверью своей горенки.
— Это вы мн говорите? спросилъ карликъ.— Меня зовутъ Квильпъ. Вы можете легко запомнить мое имя, оно не длинно: Даніель Квильпъ.
— Ну,такъ слушайте, что я вамъ скажу, м-ръ Квильпъ. Я знаю, вы имете нкоторое вліяніе на моего дда.
— Да, имю, подтвердилъ Квильпъ.
— И отчасти посвящены въ его тайны.
— Отчасти посвященъ, отвчалъ онъ сухо.
— Такъ передайте ему отъ меня, что пока Нелли живетъ въ его дом, я буду приходить сюда, когда мн вздумается: если онъ захочетъ отвязаться отъ меня, пусть прежде постарается отдлаться отъ нея. Съ какой стати меня выставляютъ какимъ-то пугаломъ, отъ меня бгаютъ, какъ отъ чумы? Онъ будетъ уврять васъ, что я человкъ безсердечный, что я о ней думаю столько же, сколько и о немъ. Пускай себ говоритъ, что хочетъ. A я все-таки буду приходить сюда: Нелли должна помнить, что у нея есть братъ. Я собственно для этого пришелъ сегодня, и еще сто разъ приду. Я сказалъ, что не уйду отсюда, пока съ ней не повидаюсь, и добился своего, а теперь мн больше нечего здсь длать. Дикъ, пойдемъ домой.
— Постой, крикнулъ Сунвеллеръ, когда его пріятель направился къ двери.— Милостивый государь, обратился онъ къ Квильпу.
— Я къ вашимъ услугамъ.
— Прежде чмъ удалиться изъ этого храма веселья, изъ этихъ чертоговъ, сверкающихъ огнями, я позволю себ сдлать маленькое замчаніе. Я пришелъ сюда, милостивый государь, въ полной увренности, что старикъ въ добромъ стих…
— Продолжайте, сударь, молвилъ Даніель Квильпъ, такъ какъ ораторъ запнулся на послднемъ слов.
— Вдохновенный этой мыслью, движимый чувствомъ дружбы и расположенія къ обимъ враждующимъ сторонамъ, зная по опыту, что ссоры и оскорбленія не могутъ способствовать душевнымъ изліяніямъ и возстановленію нарушеннаго мира, я беру на себя смлость предложить единственное средство, пригодное въ данномъ случа. Вы мн позволите, милостивый государь, сказатъ вамъ одно словечко на ухо?
И, не ожидая отвта, Дикъ подошелъ къ карлику, положилъ ему руку на плечо, наклонился къ самому его уху и сказалъ во всеуслышаніе:
— Передайте старику, чтобъ онъ раскошелился.
— Что такое? переспросилъ Квильпъ.
— Чтобы онъ раскошелился, повторилъ Сунвеллеръ, хлопая себя по карману.— Понимаете?
Карликъ кивнулъ утвердительно головой, а Сунвеллеръ сдлалъ нсколько шаговъ и тоже кивнулъ головой, затмъ попятился еще немного и опять кивнулъ, и такимъ образомъ добравшись до двери, на минуту остановился, громко кашлянулъ, чтобы обратить на себя вниманіе карлика и сталъ длать ему знаки: [дескать, онъ вполн на него надется и, съ своей стороны, будетъ свято хранить тайну. По окончаніи этой выразительной пантомимы, онъ побжалъ вслдъ за своимъ пріятелемъ и исчезъ.
— Гмъ! Вотъ и вся польза отъ родныхъ, и карликъ съ презрніемъ пожалъ плечами. — Слава Богу, что у меня ихъ нтъ! Да и вы легко могли бы отъ нихъ отдлаться, еслибъ у васъ было побольше характера и хоть капля здраваго смысла.
— Что-жъ мн длать, скажите, что мн длать? воскликнулъ старикъ въ отчаяніи.— Вамъ легко говорить, а каково мн?
— A какъ вы думаете, что бы я сдлалъ на вашемъ мст? спросилъ карликъ.
— Вы, конечно, прибгли бы къ какимъ нибудь жестокимъ, крайнимъ мрамъ.
— Вы совершенно врно угадали. И, польщенный такимъ высокимъ о немъ мнніемъ, карликъ разразился дьявольскимъ смхомъ, потирая свои грязныя руки.— A если хотите еще боле въ этомъ удостовриться, спросите мою жену. У меня чудо что за жена! скромная, любящая, послушная, и притомъ красавица! Однако хорошо, что я вспомнилъ, я у васъ засидлся, а она ждетъ меня не дождется и наврно безпокоится. Я знаю, она всегда мучится, когда меня нтъ дома, хотя и не сметъ высказывать это въ моемъ присутствіи, разв что я ей дамъ на то свое соизволеніе.
Страшно было смотрть на этого урода, какъ онъ, смакуя свою рчь, медленно потиралъ руки отъ удовольствія и, сдвинувъ брови, искоса бросалъ на присутствующихъ такіе торжествующіе взгляды, что самъ чортъ ему бы позавидовалъ.
— Возьмите, сказалъ онъ, бокомъ подвигаясь къ старику и вытаскивая что-то изъ-за пазухи,— я самъ принесъ, потому что Нелли было бы не подъ силу нести такъ много золота, и я боялся, чтобъ съ ней чего не случилось по дорог. Впрочемъ, ей слдовало бы заране привыкать къ деньгамъ, такъ какъ она будетъ очень богата посл вашей смерти.
— Дай Богъ, чтобы ваши предсказанія сбылись, простоналъ старикъ.— Я надюсь…
— Надюсь, съ насмшкой повторилъ карликъ, еще ближе подвигаясь къ нему:— желалъ бы я знать, сосдъ, куда вы дваете вс эти деньги? Вы такъ скрытны, что отъ васъ ничего не добьешься, никакъ не вырвешь у васъ этой тайны.
— Тайны! проговорилъ старикъ съ растеряннымъ видомъ.— Да, это правда, я храню эту тайну, какъ зеницу ока. Онъ взялъ деньги, въ отчаяніи схватился за голову и, тяжело переступая съ ноги на ногу, поплелся въ другую комнату, гд и спряталъ ихъ въ желзный шкафчикъ надъ каминомъ. Карликъ все время зорко слдилъ за нимъ, а затмъ сталъ прощаться: ему, молъ, надо спшить домой, не то онъ застанетъ жену въ обморок.
— И такъ, до свиданія, сосдъ, кланяйтесь отъ меня Нелли. Я надюсь, что она впередъ не будетъ сбиваться съ дороги, хотя я очень радъ, что этотъ непредвиднный случай доставилъ мн удовольствіе и честь… тутъ онъ съ усмшкой поклонился мн и, окинувъ взглядомъ всхъ и все, находившееся въ лавк, ушелъ.
Я самъ неоднократно порывался уйти, но старикъ все удерживалъ меня. Теперь онъ снова сталъ упрашивать меня остаться, разсыпаясь въ благодарностяхъ за оказанную услугу, и я охотно согласился на его просьбу, длая видъ, что очень интересуюсь рдкостными миніатюрами и медалями, которыя онъ нарочно разложилъ передо мной, на самомъ же дл любопытство мое было возбуждено еще сильне, чмъ въ мое первое посщеніе.
Вскор Нелли пришла и подсла къ ддушк съ какой-то работой. Цвты, разставленные на окнахъ, птичка, чирикавшая въ клтк, и эта молоденькая, хорошенькая двушка оживляли и смягчали суровую, мрачную обстановку дома. Тмъ больне сжималось мое сердце, когда я глядлъ на сгорбленную, дряхлую фигуру старика. Что-то станется съ этимъ прелестнымъ ребенкомъ, когда ея единственный покровитель закроетъ глаза?
— Теперь мн будетъ легче на душ, какъ бы въ отвтъ на мою мысль, заговорилъ старикъ, взявъ внучку за руку. — Я увренъ, что ты будешь богата, Нелли, я желаю этого, конечно, не ради себя, а ради тебя. Не можетъ быть, чтобы намъ пришлось испытать въ этомъ разочарованіе: непосильное горе обрушилось бы на твою невинную голову. Нтъ, нтъ, должны же наконецъ мои труды увнчаться успхомъ!
Она весело посмотрла ему въ лицо, но ничего не сказала.
— Когда я подумаю, что ты выросла въ совершенномъ одиночеств,— столько лтъ къ ряду не видла никого, кром меня, старика,— что у тебя не было подругъ, что ты не пользовалась никакими дтскими удовольствіями,— когда я подумаю обо всемъ этомъ, меня начинаетъ мучить совсть.
— Что вы говорите, ддушка! вскричала Нелли съ непритворнымъ изумленіемъ.
— Правда, я всегда жилъ одною мыслью, одной надеждой, что наступитъ время, когда ты будешь вращаться въ лучшемъ обществ и жить въ свое удовольствіе. Я и теперь надюсь… и теперь надюсь… Но если судьб угодно будетъ, чтобы я умеръ раньше, чмъ мои мечты успютъ осуществиться, что тебя ожидаетъ, мое дитятко? Готова ли ты хоть сколько нибудь къ борьб съ жизнью? Боюсь, что ты будешь такъ же беззащитна, какъ та птичка въ клтк. Однако я слышу, Китъ стучится въ дверь: поди, отвори ему, Нелли.
Нелли встала и направилась было къ двери, но съ полдороги вернулась назадъ и бросилась обнимать дда, а затмъ, чтобы скрытъ слезы,— побжала отворить дверь.
— Позвольте, сударь, вамъ сказать два слова, началъ старикъ торопливо, когда мы остались съ нимъ вдвоемъ:— меня смутили ваши слова, помните, тогда, ночью. Я могу только одно сказать въ свое оправданіе: все, что я длалъ, я длалъ для ея же блага. Вернуться назадъ мн уже невозможно, даже если бы я этого желалъ, да я еще надюсь на успхъ. Я самъ былъ въ страшной нищет и хочу избавить ее отъ тхъ лишеній, которыя преждевременно свели въ могилу ея бдную мать,— мою единственную дочь. Я хочу оставить ей не какія нибудь ничтожныя средства, а цлое состояніе, которое обезпечило бы ее на всю жизнь. Вы понимаете, что я хочу сказать? Больше вы отъ меня никогда ничего не услышите. Тсс, она идетъ.
Онъ прошепталъ мн все это на ухо си такой поспшностью, онъ такъ судорожно сжималъ мн руку своей дрожащей рукой, онъ смотрлъ на меня такими испуганными глазами, что я ршительно не зналъ, что мн думать объ этомъ человк, Судя по его собственному признанію и по тому, что мн довелось слышать и видть въ его дом, я вывелъ заключеніе, что онъ долженъ быть богатъ. Но какимъ образомъ онъ нажилъ себ состояніе и чмъ онъ занимался — это оставалось для меня неразршимой загадкой. Ужъ не принадлежитъ ли онъ, думалось мн, къ разряду тхъ людей, которые, нажившись всякими средствами, день и ночь дрожатъ надъ своимъ добромъ, боясь каждую минуту его лишиться? Чмъ больше я вдумывался въ его слова, чмъ больше я соображалъ, тмъ правдоподобне казалось мн это послднее предположеніе.
Возвратившись въ комнату въ сопровожденіи Кита, Нелли заставила его писать — она давала ему уроки два раза въ недлю и эти занятія, насколько я могъ замтить, доставляли большое удовольствіе какъ учительниц, такъ и ученику. Но надо было видть, какихъ трудовъ ей стоило уговорить своего застнчиваго ученика, чтобы онъ слъ въ гостиной въ присутствіи незнакомаго человка. Усвшись, наконецъ, какъ слдуетъ, онъ отвернулъ рукава, разложилъ локти на столъ и, нагнувшись надъ самой прописью, сталъ косить на нее глазами. Не усплъ онъ обмакнуть перо въ чернильницу, какъ уже не только вся тетрадь его оказалась въ пятнахъ, но и самъ онъ весь испачкался и измазалъ себ лицо и руки. Если ему удавалось правильно написать одну букву, онъ непремнно стиралъ ее рукавомъ, принимаясь за слдующую. При каждой новой ошибк и ученикъ, и учительница разражались громкимъ, веселымъ смхомъ, не смотря на то, что и онъ, и она какъ нельзя боле серьезно относились къ своему занятію. Словомъ сказать, урокъ продолжался весь вечеръ. Съ наступленіемъ ночи старикъ опять заволновался и засуетился, опять въ извстный часъ ушелъ изъ дому, и опять его маленькая внучка осталась одна-одинешенька въ этомъ неприглядномъ дом.
Познакомивъ читателя съ главными дйствующими лицами разсказа, я удаляюсь со сцены, предоставляя имъ самимъ говорить за себя.
Супруги Квильпъ жили въ Тоуеръ-Гилл. Въ тотъ день, когда Квильпъ отправился въ Лавку Древностей, чтобы передать деньги старику, жена его оставалась дома и, если врить его словамъ, скучала по своемъ благоврномъ.
Трудно сказать, какое было главное занятіе у Квильпа. Онъ занимался всмъ понемногу: собиралъ деньги съ жильцовъ, ютившихся въ грязныхъ кварталахъ по берегу Темзы, ссужалъ деньгами матросовъ и шкиперовъ купеческихъ кораблей, участвовалъ въ разныхъ рискованныхъ предпріятіяхъ въ компаніи съ боцманами остъ-индскихъ кораблей, курилъ контрабандныя сигары подъ носомъ у таможенныхъ надсмотрщиковъ и чуть не каждый день назначалъ свиданія на бирж какимъ-то молодцамъ въ матросскихъ курткахъ и кожаныхъ фуражкахъ.
На другомъ берегу Темзы у него былъ заброшенный дворъ — излюбленное мстопребываніе крысъ,— который онъ называлъ громкимъ именемъ ‘Пристани Квильпа’. Тутъ же находилась и его контора — старая деревянная, покривившаяся на бокъ и вросшая въ землю лачуга. На двор валялись обломки заржавленныхъ якорей, нсколько громадныхъ желзныхъ колецъ, полусгнившія доски, да дв-три кучи никуда негодной мди съ кораблей. Здсь онъ слылъ за скупщика старыхъ судовъ на сломъ, но, судя по наличному имуществу, дла его шли не очень-то бойко, если только онъ не разбивалъ корабли на такіе мелкіе кусочки, что отъ нихъ не оставалось ничего. Вся дятельность на этой пристани сводилась къ тому, что единственный ея обитатель, мальчикъ-сторожъ, котораго можно было бы, по мсту жительства, причислить къ разряду земноводныхъ, одтый въ неизмнную парусиновую куртку, то бросалъ камни въ илистое дно рки, сидя на куч досокъ во время отлива, то, заложивъ руки въ карманъ, лниво слдилъ за суетливой жизнью на рк во время прилива.
Вмст съ супругами Квильпъ жила и его теща,— она занимала крохотную комнатку въ его квартир и постоянно вела войну съ зятемъ, хотя и побаивалась его. Надо отдать справедливость м-ру Квильпу: своимъ ли безобразіемъ или жестокимъ обращеніемъ, или же хитростью,онъ съумлъ внушить страхъ всмъ окружающимъ. Но больше всхъ отъ него терпла его жена — миніатюрная, хорошенькая голубоглазая женщина, очень кроткаго нрава. По какому-то непонятному ослпленію — подобные случаи нердки — она вышла за урода-карлика и денно и нощно каялась въ своемъ безумномъ поступк.
Какъ мы уже сказали, м-съ Квильпъ скучала въ отсутствіи своего мужа. У нея были гости. Кром матери, у нея сидло пять-шесть сосдокъ. По странной случайности,— врне сговорившись — он пришли, одна за другой, какъ разъ къ чаю. Это было самое удобное, подходящее время для интимной бесды. Въ комнат было прохладно и уютно. Растенія, стоявшія на открытыхъ окнахъ, ограждали собесдницъ отъ уличной пыли и скрывали отъ ихъ глазъ непривтливое, мрачное зданіе тюрьмы. На стол былъ приготовленъ чай, горячій хлбъ, свжее масло, креветки и крессъ-салать. Неудивительно, что дамы были въ самомъ пріятномъ настроеніи и собирались трещать безъ умолку.
Разговоръ, естественнымъ образомъ, вскор же перешелъ на любимую тему — о деспотизм мужчинъ, которому женщины обязаны всми силами противостоять, выказывая какъ можно больше твердости характера и чувства собственнаго достоинства. Да иного разговора и быть не могло. Судите сами: во-первыхъ, всему собравшемуся обществу было доподлинно извстно, что Квильпъ жестоко обращается съ своей молоденькой женой, ну, какъ не постараться возстановить ее противъ этого изверга, тмъ боле, что ея мать не изъ податливыхъ — она не признавала мужского авторитета и, слдовательно, можно было вполн разсчитывать на ея поддержку. Кром того, ни одной изъ присутствовавшихъ дамъ не хотлось упустить удобнаго случая похвастать передъ всей компаніей: я, молъ, куда выше всхъ васъ въ этомъ отношеніи. Да и что было имъ длать? Въ интимной бесд, съ глазу на глазъ, барыни всегда съ наслажденіемъ перемываютъ косточки своихъ пріятельницъ, здсь же вс он были налицо и, стало быть лишены были этого удовольствія: имъ ничего не оставалось длать, какъ общими силами напасть на общаго врага.
Атака была начата одной дородной кумушкой. Прежде всего она съ большимъ участіемъ освдомилась о здоровь м-ра Квильпъ. На это его теща язвительно отвтила, что онъ совершенно здоровъ, съ нимъ, молъ, никогда ничего не длается: худое споро, не сживешь скоро.
Сосдки вздохнули, многозначительно покачивая головой: он съ состраданіемъ поглядывали на м-съ Квильпъ, какъ на истую мученицу.
— Да, миссисъ Джиникинъ — жена Квильпа была урожденная Джиникинъ,— вамъ не мшало бы поучить дочь, какъ ей слдуетъ вести себя въ отношеніи мужа, продолжала кумушка.— Вамъ лучше, чмъ кому либо, должно быть извстно, какъ много зависитъ отъ насъ самихъ.
— Совершенно врно, мадамъ! подтвердила м-съ Джиникинъ,— если бы мой покойный мужъ, ея отецъ, осмлился при жизни мн перечить, я бы ему… она не кончила фразы, но съ такой злостью оторвала шейку рака, что это движеніе было краснорчиве всякихъ словъ. Собесдница отлично поняла, что она хотла выразить этимъ жестомъ, и поспшила высказать ей свое одобреніе.
— Я совершенно съ вами согласна, ма’амъ, и я сдлала бы то же самое.
— Но вдь вамъ, кажется, нтъ надобности прибгать къ такимъ мрамъ, какъ и я, въ мое время, въ нихъ не нуждалась, возразила м-съ Джиникинъ.
— Если бы вс женщины вели себя съ достоинствомъ, въ подобныхъ мрахъ не было бы никакой надобности.
— Вотъ видишь, Бетси, сколько разъ я теб говорила то же самое и чуть не на колняхъ умоляла тебя слушаться моихъ совтовъ, обратилась м-съ Джиникинъ къ дочери.