/
Новая библіотека Суворина
Лавка древностей
Романъ
Чарльза Диккенса
Переводъ съ англійскаго A. H.
Томъ второй
С.-Петербургъ
Изданіе А. С. Суворина
1893
I.
II.
III.
IV.
V.
Лавка древностей, Диккенс Чарльз, Год: 1840
Время на прочтение: 300 минут(ы)
Теперь мы вернемся къ нашему старому знакомому, Киту, но не потому только, что имемъ возможность прервать на время нить разсказа: самый разсказъ настоятельно того требуетъ и мы съ величайшимъ удовольствіемъ снова займемся судьбой забытаго нами пріятеля.
Пока описываемыя нами въ послднихъ 15-ти главахъ происшествія чередовались одни съ другими, Китъ усплъ настолько свыкнуться и сжиться съ семьей м-ра Гарланда, что считалъ всхъ ея членовъ — даже служанку Барбару и лошадку — своими друзьями, а домъ его — своимъ домомъ.
Остановимся на минуту. Слово произнести недолго, но если оно дасть неврное понятіе о томъ, что мы хотли имъ выразить, оно сослужить намъ плохую службу. Да не подумаетъ читатель на основаніи вышеприведеннаго извстія о Кит, что, попавъ въ роскошь, онъ сталъ забывать о родительскомъ дом или съ пренебреженіемъ относился къ своему прежнему житью. Напротивъ, онъ постоянно и съ любовью думалъ о своихъ родныхъ. Ни одинъ отецъ, восторгающійся смышленностью и необыкновеннымъ дарованіемъ своего первенца, не могъ бы поразсказать о немъ такихъ чудесъ, какія, бывало, Китъ разсказывалъ о своемъ любимц Яш, бесдуя вечеркомъ съ Барбарой. Ни одна женщина, какая бы она ни была хорошая, не могла, по его словамъ, сравниться съ его матерью. Слушая его, каждый могъ воочію убдиться въ томъ, что бдность не помха людскому счастью.
Любовь къ семь и домашнему очагу гораздо цнне въ бдной сред, нежели въ богатой. Привязанность богатаго человка къ своему дому есть чисто земная привязанность: онъ любить свои великолпныя палаты, свои помстья, полученныя имъ по наслдству, какъ часть самого себя, какъ атрибуты своей родовитости, своего гордаго могущества.
Любовь же бдняка — его единственное имущество — къ своему убогому жилищу, изъ котораго завтра же его могутъ выгнать, коренится глубже, на боле чистой почв. Она исходитъ отъ Бога. Его домашніе пенаты не сотворены изъ золота, серебра и драгоцнныхъ камней — они живыя Божьи существа. И если голыя стны и кирпичный полъ неприглядной хижины освящены и согрты такой божественной любовью, такой семейной привязанностью, эта хижина становится храмомъ.
Если бы т, отъ кого зависятъ судьбы людей, почаще останавливались на этомъ вопрос, если бы они знали, какъ трудно зародиться любви къ семь, къ домашнему очагу, — этому источнику всхъ семейныхъ добродтелей, — въ сердцахъ людей, живущихъ огромными скученными массами, среди которыхъ, большею частью, отсутствуетъ даже понятіе о благопристойности, если бы они, эти могущественные люди, хоть изрдка, сворачивали съ большихъ улицъ, застроенныхъ великолпными дворцами, въ т захолустные переулки, гд ютится бднота, и старались, по мр силъ и возможности, улучшить условія домашней жизни бдняковъ, тогда, я увренъ, многія изъ этихъ убогихъ хижинъ съ большимъ правомъ могли бы указывать на небо, чмъ т высокія колокольни, которыя, горделиво возвышаясь среди притоновъ порока, преступленія и всякихъ болзней, съ презрніемъ и насмшкой смотрять на нихъ съ высоты своего величія. Эта истина — не новая. Ее давно уже выкрикиваютъ глухими голосами несчастные, томящіеся въ больницахъ, тюрьмахъ и рабочихъ домахъ. И это не только вопль трудящихся массъ, не только вопросъ о народномъ здравіи и благосостояніи, который можно освистать въ парламент, а ни больше, ни меньше, какъ вопросъ національный. Кто любитъ свой домъ, тотъ любить и свое отечество, и въ годину бдствій скоре можно положиться на человка, владющаго хоть пядью земли на своей родин, чмъ на того, которому негд преклонить голову.
Китъ не могъ интересоваться этими отвлеченными вопросами: это было не по его части. Онъ зналъ только, что мать его живетъ въ убогомъ домишк, что настоящее его помщеніе несравненно лучше прежняго, и тмъ не мене онъ съ любовью вспоминалъ о своей жизни въ родительскомъ дом и всячески заботился о своихъ родныхъ: часто писалъ матери и посылалъ ей деньжонокъ, въ которыхъ у него теперь не было недостатка, благогаря щедрости молодого хозяина, очень къ нему благоволившаго. Когда его посылали съ порученіями въ городъ и ему случалось быть недалеко отъ дома, онъ непремнно, хоть на минуту, забгалъ къ своимъ, и надо было видть, съ какимъ восторгомъ дти бросались къ нему на шею, какъ вс во двор привтствовали его и съ какимъ любопытствомъ слушали его разсказы о диковинкахъ, которыми кишлъ коттэджъ м-ра Гарланда.
Вс въ дом любили Кита, начиная съ стараго барина до Барбары включительно. Но никто не выказывалъ ему такого расположенія, какъ капризная лошадка. Она стала какъ шелковая, за то, кром Кита, никто не могъ къ ней подойти, словно она ршила, во что бы то ни стало, удержать его около себя и заставить своихъ хозяевъ дорожитъ такимъ конюхомъ. Впрочемъ, случалось, что она и при немъ выкидывала разныя штуки и не разъ пугала своими шалостями старушку-барыню, но такъ какъ Китъ постоянно уврялъ м-съ Гарландъ, что это она только такъ, играетъ, ластится къ своимъ хозяевамъ, старушка наконецъ вполн увровала въ его слова, и если бы теперь пони вздумалъ даже опрокинуть кабріолетъ, старушка утшалась бы мыслью, что у него ничего дурного не было на ум.
Китъ въ короткое время сдлался полезнымъ членомъ въ дом. Изъ него вышелъ не только хорошій конюхъ, но и порядочный садовникь. Кром того, въ свободное время онъ прислуживалъ въ комнатахъ и ходилъ за молодымъ бариномъ, который безъ него не могъ обойтись и съ каждымъ днемъ оказывалъ ему все боле и боле доврія. И нотаріусъ тоже дружелюбно относился къ Киту. Самъ м-ръ Чекстеръ порой удостаивалъ его своимъ взглядомъ или кивкомъ головы и даже обращался къ нему съ шуточками, хотя все тмъ же покровительственнымъ тономъ.
Какъ-то разъ Китъ привезъ молодого барина въ контору нотаріуса, что случалось нердко, и уже готовъ былъ отъхать въ наемную конюшню — покормить лошадку, какъ этотъ самый Чекстеръ вышелъ изъ конторы и во все горло крикнулъ на пони:
— О-о-о!
Онъ долго тянулъ на одной нот, хотлъ ее испугать и тмъ заставить непокорное животное смириться передъ его законнымъ властелиномъ-человкомъ.
— Стой ты, сноби, обратился онъ къ Киту.— Тебя зовутъ въ контору.
— Ужъ не забылъ ли чего м-ръ Абель? удивился Китъ, слзая съ козелъ.
— Не спрашивай, сноби, пойдешь и узнаешь.— И онъ опять крикнулъ на лошадку:— О-о-о! Еслибъ она была моя, я-бъ ее вымуштровалъ.
— Будьте съ ней поделикатне, если не хотите нажить бды, вступился Китъ за свою любимицу. — И не дергайте ее за уши. Она этого не любитъ.
— Идите, молодой человкъ, туда, куда васъ зовутъ, да возвращайтесь поскоре, а это не ваше дло, отрзалъ Чекстеръ, гордо и съ презрніемъ посмотрвъ на него.
‘Молодой человкъ’ повиновался, а Чекстеръ заложилъ руки въ карманъ и сталъ насвистывать: дескать, онъ вовсе не приставленъ смотрть за лошадью, а просто вышелъ поглазть, что длается на улиц.
Прежде чмъ войти, Китъ тщательно обтеръ ноги, — въ немъ еще не изгладилось то чувство благоговнія которое охватило его при вид кипъ дловыхъ бумагъ и металлическихъ ящиковъ, аккуратно разставленныхъ на полкахъ, когда онъ въ первый разъ входилъ въ контору, — и постучалъ въ дверь. Ему отворилъ самъ нотаріусъ.
— А! Это ты, Христофоръ! войди сюда, сказалъ м-ръ Визерденъ.
— Это тотъ самый мальчикъ, о которомъ вы мн говорили? спросилъ нотаріуса какой-то пожилой, но еще очень свжій, плотный господинъ.
— Тотъ самый, отвчалъ нотаріусъ.— М-ръ Гарландъ, мой кліентъ, совершенно случайно встртилъ его у моего подъзда. Парень, кажется, славный. Будьте уврены, что онъ скажетъ вамъ всю правду. Поэвольте, сударь, познакомить васъ съ м-ромъ Абелемъ Гарландъ, молодымъ хозяиномъ этого мальчика, — онъ мой ученикъ и большой пріятель. Мой большой пріятель, повторилъ нотаріусъ и, вынувъ изъ кармана шелковый платокъ, помахалъ имъ себ въ лицо.
— Очень, очень радъ, сказалъ незнакомецъ.
— Очень пріятно познакомиться, кротко отозвался на это привтстніе молодой человкъ.— Вы, кажется, сударь, желали поговорить съ Христофоромъ?
— Да, если позволите.
— Сдлайте одолженіе.
— Зачмъ же вы уходите? сказалъ незнакомецъ, замтивъ, что м-ръ Абель и нотаріусъ собираются выйти изъ комнаты.— Дло, по которому я явился сюда, не тайна, то есть я хочу сказать, что я вовсе не намренъ длать изъ него тайны для присутствующихъ. Мн только надо разспросить этого мальчика объ одномъ содержател лавки древностей, у котораго онъ служилъ и въ которомъ я принимаю горячее участіе. Господа, я долго жилъ заграницей, отвыкъ отъ обычаевъ моей родины, поэтому простите, Бога ради, если я покажусь вамъ слишкомъ безцеремоннымъ.
— Помилуйте, сударь, ни о какомъ извиненіи тутъ не можетъ быть и рчи, протестовали въ одинъ голосъ и нотаріусъ, и м-ръ Абель.
— Когда я наводилъ справки объ этомъ старик у его бывшихъ сосдей, мн сказали, что этотъ мальчикъ служилъ у него, и указали домъ его матери, а она направила меня сюда. Вотъ почему я и явился сегодня въ вашу контору.
— Какова бы ни была причина вашего посщенія, я очень радъ, что она доставила мн удовольствіе и честь познакомиться съ вами, сказалъ нотаріусъ.
— Милостивый государь, вы говорите какъ свтскій человкъ, а я васъ ставлю выше этого, поэтому, прошу васъ, не унижайте себя и не обращайтесь ко мн съ такими пустыми любезностями.
— Гмъ! Однако, вы ужъ очень откровенны, замтилъ нотаріусъ.
— Да, я имю обыкновеніе говорить правду и поступать по правд, возразилъ незнакомецъ, — къ чему, какъ видно, здсь не привыкли. Если мои чистосердечныя слова показались вамъ оскорбительными, я надюсь, сударь, загладить непріятное впечатлніе моими чистосердечными поступками.
И точно, нотаріуса нсколько покоробило отъ черезчуръ развязнаго обращенія незнакомца. A Китъ слушалъ его, разинувъ ротъ отъ удивленія: ‘если онъ съ нотаріусомъ не считаетъ нужнымъ церемониться, какимъ же языкомъ онъ заговоритъ со мной, подумалъ онъ!’ Опасенія его, однако, не оправдались. Незнакомецъ обратился къ нему весьма мягко, хотя въ его словахъ и жестахъ проглядывала нкоторая раздражительность и суетливостъ.
— Ты, можетъ быть, думаешь, дружище, что я навожу вс эти справки о старик съ какой нибудь личной цлью? Въ такомъ случа ты очень ошибаешься, могу тебя уврить, говорилъ онъ, — Я разыскиваю его, потому что желаю помочь ему и его внучк. Дло въ томъ, государи мои, — и онъ повернулсякъ нотаріусу и его ученику, — что я халъ въ Лондонъ въ полной увренности что мн, наконецъ, удастся осуществить мою завтную мечту. Мн и во сн не снилось, что на моемъ пути могутъ встртиться препятствія. Но я на первыхъ же порахъ наткнулся на какую-то непостижимую тайну, и чмъ больше я стараюсь ее разгадать, тмъ больше она запутывается и затемняется. Открыто дйствовать я не могу изъ боязни, чтобы т, которыхъ я ищу, не ускользнули отъ меня навсегда. Когда бы вы знали, господа, какой камень отвалился бы отъ моей груди, если бы мои поиски увнчались успхомъ, вы, наврно, не отказали бы мн въ вашемъ содйствіи.
Эти простыя, искреннія слова нашли отголосокъ въ сердц добрйшаго нотаріуса. Онъ отвчалъ ему въ томъ же дух: незнакомецъ, молъ, не ошибся, обратившись къ нему: онъ готовъ сдлать все, что отъ него зависитъ, чтобы ему помочь.
Незнакомецъ подробно разспрашивалъ Кита о его старомъ хозяин и его внучк, о ихъ уединенной, замкнутой жизни. Китъ разсказалъ ему ршительно обо всемъ безъ утайки: какъ старикъ каждую ночь уходилъ куда-то, оставляя двочку одну въ дом, какъ онъ внезапно заболлъ, какъ Квильпъ завладлъ его домомъ и всмъ имуществомъ, посл чего старикъ скрылся вмст съ внучкой. Китъ прибавилъ, что домъ, принадлежавшій старику, отдается въ наемъ въ настоящее время и что къ двери прибито объявленіе: ‘желающіе, молъ, нанять его’ могутъ обращаться къ адвокату Самсону Брассу въ Бевисъ-Маркс. Не можетъ ли баринъ узнать чего нибудь о старик у этого самаго адвоката?
— Ужъ у него-то я спрашивать не стану, сказалъ незнакомецъ, качая головой.— Я его знаю, я живу у него въ дом.
— Какъ! Вы живете у адвоката Брасса? изумился нотаріусъ, хорошо знавшій по дламъ эту почтенную личность.
— Какъ только я прочелъ объявленіе, о которомъ говоритъ этотъ мальчикъ, я тотчасъ же отправился къ нему и нанялъ у него квартиру. Мн было ршительно все равно, гд ни жить, а тамъ я надялся получить такія свднія, какихъ я не могъ бы добыть въ другомъ мст.— Да, я живу у Брасса, къ стыду моему, не правда ли?
— Нтъ, отчего же, это дло вкуса, и нотаріусъ пожалъ плечадіи.— Правда, онъ пользуется нсколько сомнительной репутаціей…
— Сомнительной? переспросилъ незнакомецъ.— Мн даже пріятно слышать, что есть хоть какое нибудь сомнніе на его счетъ. A я думалъ, что его репутація давнымъ-давно вполн установилась. Не позволите ли мн, сударь, сказать вамъ два слова наедин?
Они отправились въ кабинетъ и черезъ четверть часа вернулись въ контору. Во время этой непродолжительной бесды между ними установились самыя дружескія отношенія.
— Я не буду тебя задерживать, дружище, сказалъ незнакомецъ, кладя талеръ въ руку Кита. — Мы еще не разъ увидимся съ тобой, а пока, слышишь? ни слова никому о томъ, что я здсь говорилъ, кром твоихъ господъ, разумется.
— Мама рада была бы узнать, нершительно началъ Китъ.
— Что узнать?
— Хоть что нибудь о миссъ Нелли… что съ ней не случилось никакого несчастія…
— Въ самомъ дл? Такъ ты и ей можешь разсказать, если только ты увренъ, что она не проболтается. Если же кто изъ постороннихъ будетъ спрашивать, — ни гу-гу, понимаешь?
— Будьте покойны, сударь, никто ничего не узнаетъ. A затмъ, счастливо оставаться. Покорнйше благодаримъ за подарокъ.
По какой-то случайности, въ то время, какъ незнакомецъ, разговаривая съ Китомъ, вышелъ на улицу, Дикъ Сунвеллеръ оказался тутъ же, неподалеку, и увидлъ ихъ. И вотъ что вышло изъ этой неожиданной встрчи.
Чекстеръ, какъ человкъ, обладающій тонкимъ умомъ и развитымъ вкусомъ, принадлежалъ къ той самой лож ‘Славныхъ Аполлонистовъ’, въ которой Дикъ считался пожизненнымъ гроссмейстеромъ. Пожизненнымъ же гроссмейстерамъ статутомъ вмнялось въ обязанность, при встрч съ кмъ либо изъ членовъ братства, обращаться къ нему съ рчью для поддержанія въ немъ бодрости духа. Увидвъ одного изъ членовъ братства, упорно глядвшаго на пони, Дикъ перешелъ черезъ улицу. Онъ попалъ въ эти мста по какому-то порученію своего патрона, благославивъ брата и поговоривъ о погод, онъ случайно вскинулъ глазами и… къ удивленію своему, увидлъ жильца Брасса, очень серьезно разговаривавшаго съ Китомъ.
— Вотъ-те на! Кто это такой? спросилъ Дикъ.
— A кто его знаетъ? Я его вижу въ первый разъ, пришелъ къ хозяину, въ контору.
— Ну, а фамилію его вы знаете?
Тотъ отвчалъ слогомъ, приличествующимъ ‘славному аполлонисту’, что онъ ‘благословенъ навки’, если знаетъ его фамилію.
— Одно только могу сказать, прибавилъ Чекстеръ, проводя пальцами по волосамъ:— изъ-за него я цльныхъ 20 минутъ стою здсь на тротуар. Я его ненавижу всей душой и, кажется, всю жизнь готовъ былъ бы подставлятъ ему ножку, если бы у меня было на это вревіи.
Пока они бесдовали, жилецъ Брасса — онъ, повидимому, не узналъ Дика Сунвеллера — опять вошелъ въ контору, а Китъ вернулся къ лошадк. Дикъ и къ нему обратился съ разспросами, и также безуспшно.
— Хорошій баринъ, а больше я ничего о немъ не знаю, отвчалъ Китъ.
Чекстера взорвалъ этотъ отвтъ и онъ не утерплъ, чтобы не сказать — такъ, между прочимъ, будто ни на кого лично не намекая, — что не мшало бы скрутить шею и свернуть носъ всмъ вообще снобамъ. Однако, собратъ его по лож не поддержалъ его мннія — онъ, очевидно, былъ занятъ: соображалъ что-то. Минуту спустя, Дикъ спросилъ Кита, въ какую сторону онъ детъ. Оказалось, что ихъ путь лежалъ въ одномъ направленіи, и Дикъ изъявилъ желаніе отправиться вмст съ Китомъ, въ его экипаж. Тотъ съ удовольствіемъ отклонилъ бы отъ себя эту честь, но Дикъ уже сидлъ рядомъ съ нимъ, и ему оставалось только одно — попробовать насильно избавиться отъ него. Съ этою цлью онъ такъ дернулъ и погналъ лошадку, что Чекстеръ не усплъ проститься какъ слдуетъ съ гроссмейстеромъ и, вдобавокъ, пони отдавилъ ему мозоли. Понукаемая Дикомъ — тотъ въ продолженіе всего пути не переставалъ и свистть, и гикать, и кричать, — застоявшаяся лошадка помчалась во весь опоръ, еще чаще, чмъ обыкновенно, назжая то на фонарный столбъ, то на повозку. Не разъ она выказывала желаніе забраться на тротуаръ и почесать бока о кирпичныя стны. Слдовательно, разговаривать не было никакой возможности. Но вотъ она влетла во дворъ, гд Китъ ее всегда кормилъ, и помчалась прямо въ конюшню — кабріолетъ такъ и застрялъ въ дверяхъ, когда его оттуда вытащили и привели все въ порядокъ, Дикъ пригласилъ Кита распить съ нимъ бутылку пива посл такихъ трудовъ. Тотъ сначала отговаривался, но потомъ согласился и они отправились въ пивную.
— Выпьемъ за здоровье нашего пріятеля, какъ бишь его? молвилъ Дикъ, поднимая стаканъ со свжимъ пнистымъ пивомъ, — да тотъ, что еще съ тобой разговаривалъ сегодня. Я его знаю, онъ хорошій человкъ… только большой оригиналъ… вдь, какъ нарочно, забылъ его имя.
Китъ выпилъ.
— Онъ живетъ въ моемъ дом, т. е., собстаенно говоря, этотъ домъ принадлежитъ фирм, въ которой я состою главнымъ компаніономъ. У него трудно что нибудь вывдать, но мы все-таки его любимъ. Мы его любимъ, повторилъ Дикъ.
— Мн, сударь, пора уходить, сказалъ Китъ, вставая.
— Ну, чего ты спшишь, Христофоръ? выпьемъ-ка лучше за здоровье твоей матери, уговаривалъ его Дикъ.
— Очень вамъ благодаренъ, сударь.
— Твоя мать чудо какая женщина, Христофоръ! ‘Кто первый спшилъ меня поднять, когда я падалъ, и цловалъ меня въ больное мсто, когда я плакалъ?’
— Конечно, моя мать…
— Она была прелестная женщина… Я знаю, этотъ господинъ очень щедрый. Мы заставимъ его раскошелиться для твоей матери. Онъ съ ней знакомъ, Христофоръ?
Китъ отрицательно покачалъ головой, лукаво взглянувъ на своего собесдника, поблагодарилъ его за угощеніе и улепетнулъ прежде, чмъ тотъ усплъ вымолвить слово.
— Гм! Странное дло! Все, что иметъ соприкосновеніе съ домомъ Брасса, окружено какой-то таинственностью. Попробую-ка и я быть осторожне. До сихъ поръ всякій могъ вывдатъ у меня все, что хотлъ. Теперь баста. Никому ни гугу о своихъ длахъ. Странно, очень странно, разсуждалъ про себя Дикъ.
Углубившись въ свои размышленія, — скорчивъ при этомъ необычайно умную физіономію, — онъ просиллъ еще нкоторое время за бутылкой пива, потомъ подозвалъ къ себ мальчишку-полового, все время наблюдавшаго за нимъ у двери, и, выливъ остатокъ пива, въ вид жертвоприношенія, на песокъ, веллъ ему снести пустую бутылку и стаканы въ контору и кланяться отъ него хозяину. Вмсто того, чтобы дать мальчику на водку, онъ далъ ему совтъ: вести скромную жизнь и воздерживаться отъ всякихъ возбудительныхъ напитковъ. Свой совтъ, — какъ онъ самъ очень умно замтилъ, — онъ считалъ гораздо цнне какого нибудь полпенса. A затмъ пожизненный гроссмейстеръ ‘Славныхъ Аполлонистовъ’ заложилъ руки въ карманы и удалился изъ пивной, все еще раздумывая о чемъ-то.
Не смотря на то, что Киту пришлось до вечера прождать м-ра Абеля въ город, онъ не зашелъ къ матери. Онъ не хотлъ предвосхитить т радости, не хотлъ, такъ сказать, дробить т удовольствія, которыя предстояли всей семь на слдующій день. A день приближался знаменательный. Наступалъ срокъ его трехмсячной служб у новаго хозяина: завтра онъ получитъ четвертное жалованье, т. е. четвертую частъ шести фунтовъ стерлинговъ, назначенныхъ ему въ годъ — шутка ли, сколько денегъ, цлыхъ 30 шиллинговъ!— и завтра же хозяинъ отпускаетъ его на весь вечеръ домой. Боже мой! сколько удовольствія имъ предстоитъ въ этотъ вечеръ: они побываютъ въ театр и зайдутъ въ ресторанъ, чтобы показать Яш, какъ дятъ устрицъ.
И вдь надо же, чтобы выбрался такой счастливый денекъ! Все благопріятствовало празднику. Хозяинъ и хозяйка заране предупредили Кита, что не станутъ высчитывать изъ его жалованья т деньги, которыя онъ получилъ на обмундировку, а вручатъ ему все сполна, а тутъ еще, какъ нарочно, Богъ послалъ этого милаго барина, который подарилъ ему 5 шилл.— такое счастье другому и во сн не приснится! Въ довершеніе же всего, и Барбара завтра получитъ свое четвертное жалованье и отпускъ на весь вечеръ, и они вмст съ ея матерью отправятся къ его матери, и такимъ образомъ между обими семьями завяжется знакомство.
Китъ спозаранку поднялся съ постели, чтобы посмотрть на небо, нтъ ли тучекъ, Барбара тоже не утерпла бы ранехонько выглянуть въ окошечко, если бы ей не пришлось чутъ не всю ночь напролетъ провозиться съ разглаживаніемъ и прилаживаніемъ разныхъ кусочковъ, оборочекъ и обшивочекъ, изъ которыхъ должно было выйти великолпное платье для предстоявшаго праздника. Какъ бы то ни было, оба они встали раньше, чмъ обыкновенно, ничего не ли за завтракомъ и обдомъ и вообще были очень возбуждены. Явилась мать Барбары, объявляя, что погода восхитительная, что не мшало ей запастись огромнымъ зонтикомъ — безъ него и праэдникъ не въ праздникъ для такихъ особъ, и наконецъ настала торжественная минута, послышался звонокъ сверху, господа зовутъ получать жалованье.
И какъ все это вышло хорошо! Съ какимъ добродушіемъ старичокъ-баринъ обратился къ Киту:
‘Христофоръ, вотъ твое жалованье: ты вполн его заслужилъ’, а старушка-барыня — къ Барбар: ‘А вотъ и твое, Барбара, я очень довольна тобой!’
Посл этого Китъ расписался въ полученіи на своемъ листк, а Барбара — на своемъ, и рука у нея при этомъ порядкомъ дрожала. Потомъ старушка угостила мать Барбары виномъ. Ta, поднявъ стаканъ, сказала:
— За ваше здоровье, сударыня, и за ваше, сударь такихъ добрыхъ господъ дай Богъ всякому, и за твое здоровье, милая дочка, и за ваше, г-нъ Христофоръ.
И долго-долго тянула она вино, какъ будто въ рукахъ у нея былъ не стаканъ, а большой кубокъ. И такая она была нарядная, въ перчаткахъ, — точно барыня. Вдоволь они посмялись потомъ, вспоминая обо всемъ во время путешествія на имперіал, и не разъ отъ души пожалли тхъ, для кого этотъ день не былъ праздникомъ, какъ для нихъ.
A мать Кита! Глядя на нее, каждый сказалъ бы, что это барыня, жившая весь вкъ въ довольств. Все у нея было въ порядк, все блестло, чайный приборъ могъ бы служить украшеніемъ любой посудной лавки, а какъ мило дти были причесаны и одты! Можно было подумать, что костюмы на нихъ съ иголочки, тогда какъ въ сущности платьица были совсмъ старенькія. Вотъ они услись за столъ. Не прошло и пяти минутъ со времени знакомства между обими дамами, какъ уже хозяйка любезно объявила своей гость, что она ее представляла себ именно такой, какъ она на самомъ дл. Гостья отплатила ей такимъ же точно комплиментомъ, и заодно уже поздравила ее съ такимъ славнымъ сыномъ, какъ Китъ, а хозяйка, въ свою очередь, поздравила гостью съ такою славной дочерью, какъ Барбара, и пошло, и пошло. Барбара же была въ восторг отъ дтей, и надо было видть, какъ маленькій Яша жеманился, чувствуя, что имъ любуются, и какъ скоро между ними завязалась дружба.
— И вдь об-то мы вдовы! Намъ словно суждено было сдлаться друзьями, молвила мать Барбары, приходя въ умиленіе.
— И говорить нечего, что было суждено, вторила хозяйка.— Какъ жаль, что мы раньше не познакомились съ вами!
— A мн еще вдвое пріятне, что все это устроилось черезъ нашихъ дтей, вы какъ находите?
Мать Кита, разумется, согласилась съ гостъей, и разговоръ незамтно принялъ еще боле интимный характеръ: безутшныя вдовы стали вспоминать о виновникахъ какъ ихъ прежняго семейнаго счастья, такъ и ихъ теперешней горькой доли, — о своихъ умершихъ мужьяхъ — и эта тема оказалась неистощимой, сравнивали дорогихъ покойниковъ, ихъ жизнь, обстоятельства, сопровождавшія смерть обоихъ, ихъ похороны и т. д., и находили во всемъ необыкновенное, удивительное сходство. Начать съ того, что оба были красивые, видные изъ себя мужчины, затмъ одинъ былъ старше другого ровнехонько на 4 года и 10 мсяцевъ и, наконецъ, одинъ умеръ въ среду, а другой въ четвергъ, и т. д. Однако, эти грустныя воспоминанія грозили омрачить праздникъ. Поэтому Китъ поспшилъ перемнить разговоръ, и общее веселье скоро возстановилось. Онъ разсказывалъ имъ о своемъ прежнемъ хозяин, восторгался красотою Нелли, о которой уже тысячу разъ говорилъ Барбар, но его восхваленія не произвели ожидаемаго эфекта. Даже мать его, взглянувъ, будто украдкой, на Барбару, заявила, что, точно, Нелли очень хорошенькая дввочка, но она еще ребенокъ и что есть много такихъ же прелестныхъ двушекъ, какъ она. На это Барбара кротко замтила, что она вполн съ ней согласна и уврена, что Китъ слишкомъ увлекается и преувеличиваетъ красоту Нелли. Китъ недоумвалъ, откуда явилось такое недовріе къ его словамъ. тутъ мать Барбары вставила свое слово, дити, молъ, въ 14, 15 лтъ страсть какъ мняются, изъ прелестныхъ дтей выходятъ совсмъ некрасивые взрослые люди, чему она привела бездну самыхъ вскихъ доказательствъ. Да вотъ и у нихъ былъ одинъ знакомый, прекрасный молодой человкъ съ большими способностями и хорошей карьерой впереди. Онъ ухаживалъ за Барбарой, а та о немъ и слышать не хотла, и хотя все устроилось къ лучшему, но, право, даже жалко вспомнить объ этой неудач. Китъ, по простот душевной, тоже согласился, что жаль, и, къ удивленію своему, замтилъ, что посл его словъ Барбара смолкла — словно воды въ ротъ набрала — а мать его съ упрекомъ посмотрла на него: дескать, онъ не долженъ былъ этого говорить.
Однако, пора было подумать и о театр. Сами знаете, сколько времени требуется на сборы. Дамы надли шляпы и шали, наложили въ одинъ платокъ апельсиновъ, въ другой — яблокъ — съ ними вдь не легко справиться: то-и-дло изъ одного узелка выскочитъ апельсинъ, изъ другого яблоко, наконецъ все сладилось, все было готово и компанія двинулась въ путь.
Впереди шелъ Китъ, съ одной стороны онъ велъ за руку маленькаго Яшу, другую руку предложилъ Барбар. Об маменьки шли сзади — мать Кита съ малюткой на рукахъ — и восхищались этой семейной картиной, приводя въ смущеніе молодую двушку.
— Полно, мама, полно, останавливала она мать, рдя какъ маковъ цвтъ.
Китъ успокаивалъ ее: ‘не стоитъ, молъ, на это обращать вниманія’, а бдная Барбара и не подозрвала, на сколько слова его были чистосердечны, и какъ онъ былъ далекъ отъ мысли ухаживать за своей дамой.
Вотъ они подошли къ театру. Двери еще заперты. Народу видимо-невидимо. Маленькаго Яшу чуть не задавили, малютку затолкали на рукахъ у матери. У Барбариной матери оттерли зонтикъ изъ рукъ, хорошо, что нашелся добрый человкъ, — подалъ его черезъ головы сосдей. Одному Китъ порядкомъ създилъ по голов мшкомъ съ апельсинами за то, что онъ безъ всякой, по его мннію, надобности толкнулъ его родительницу въ бокъ, и поднялась перебранка. Наконецъ добыли билеты въ касс, вошли въ театръ и услись на своихъ мстахъ. A мста вышли на диво лучше и выбрать нельзя было бы. Вся компанія въ восторг, посмялись надъ недавними злоключеніями, которыя теперь представлялись имъ лишь забавными, и забыли о нихъ.
A что за чудный циркъ, этотъ циркъ Эстлиі Раскрашенный, раззолоченный, весь въ зеркалахъ! Въ воздух разлитъ лошадиный запахъ, заране возвщающій публик о предстоящихъ удовольствіяхъ. Арена посыпана свжими опилками. Великолпный занавсъ спущенъ, — онъ скрываетъ до времени чудеса театральной залы отъ любопытныхъ глазъ. Публика постепенно входить въ залъ и занимаетъ мста, а музыканты лниво настраиваютъ инструменты и небрежно оглядываютъ входящихъ: дескать, для насъ тутъ нтъ ничего интереснаго, заране знаемъ все, что будетъ. Какъ вдругъ все освтилось вокругъ нихъ, когда поднялся цлый рядъ сверкающихъ лампочекъ! Вотъ раздался звонокь. Оркестръ съ барабанами и бубнами заигралъ маршъ, и нашей компаніей овладлъ какой-то лихорадочный трепетъ. Барбара не знала, что длать, смяться или плакать отъ восторга, а мать ея объявила, что во всемъ театр нтъ лучшихъ мстъ, чмъ въ галере, и она, молъ, удивляется, почему за нихъ берутъ дешевле, чмъ за ложи въ бельэтаж.
Началось представленіе. На арен закружились лошади, которыхъ маленькій Яша сейчасъ же призналъ за живыхъ. Что же касается гарцовавшихъ дамъ и кавалеровъ, не было никакой возможности убдить его, что это настоящіе, такъ какъ онъ ничего подобнаго въ жизни не видалъ. Послышался выстрлъ. Барбара вздрогнула. Она вся превратилась въ слухъ и зрніе и съ живйшимъ участіемъ слдила за пьесой: плакала, когда героиня въ отчаяніи металась по сцен, дрожала отъ страха, когда появлялся тиранъ, и отъ души смялась, когда горничная героини пла дуэть и танцовала съ какимъ-то господиномъ. И маленькій пони при вид убійцы, взвившійся на дыбы и не желавшій опуститься на переднія ноги до тхъ поръ, пока не арестовали преступника, и клоунъ, потшавшій зрителей фамильярнымъ обращеніемъ съ какимъ-то военнымъ въ мундир и высокихъ сапогахъ, и наздница, благополучно перепрыгнувшая черезъ 29 обручей и очутившаяся, какъ ни въ чемъ не бывало, на спин своей лошади, — все это было восхитительно, великолпно. Маленькій Яша такъ усердно билъ въ ладоши, что руки у него заболли. Китъ кричалъ ‘бисъ’ посл каждаго номера, даже посл трехактной драмы, а мать Барбары такъ неистово стучала зонтикомъ, что онъ весь истрепался за этотъ вечеръ.
И однако, не смотря на это ослпительное зрлище, Барбара не могла забыть о томъ, что Китъ говорилъ за чаемъ. Когда они возвращались изъ театра домой, она вдругъ спросила его, какъ-то неестественно захихикавъ, ужъ не находитъ ли онъ, что миссъ Нелли такая же хорошенькая, какъ та дама, что прыгала черезъ обручи.
Китъ отвчалъ, что она въ тысячу разъ лучше ея.
— Ну, что же ты говоришь, Христофоръ! да такой красавицы не сыщешь на всемъ свт! воскликнула Барбара.
— Вотъ вздоръ, красавица! Положимъ, она недурна собой, да вдь какъ же она разодта и наблена. По-моему и ты, Барбара, несравненно красиве ея.
— Что ты, что ты, Христофоръ! застыдиласъ Барбара.
— Увряю тебя, и ты, и твоя мама лучше ея.
Бдная Барбара!
Какъ ни безподобно было представленіе въ цирк, но этимъ еще не заканчивался праздникъ: главное удовольствіе было впереди — Китъ непремнно хотлъ угостить ихъ устрицами. Они вошли въ ресторанъ, и, представьте себ, Китъ даже не взглянулъ на господина, стоявшаго за конторкой, и такъ, знаете, важно провелъ всю компанію въ отдльную комнату, да, въ отдльную комнатку съ красными занавсками, гд уже и столъ былъ накрытъ, и на стол стоялъ судокъ, словомъ, все было готово для угощенія устрицами. Онъ приказалъ какому-то свирпому на видъ джентльмену съ длинными баками, который, повидимому, исправлялъ должность полового и очень почтительно величалъ Кита ‘сэромъ’, подать 3 дюжины самыхъ крупныхъ устрицъ, ‘да смотри, чтобъ были свжія!’ прибавилъ Китъ. Да, онъ такъ-таки и сказалъ: ‘смотри, чтобъ были свжія!’ На что джентльменъ отвчалъ: ‘будьте покойны, сэръ!’ и бросился со всхъ ногъ исполнять приказаніе Кита. Не прошло и минуты, какъ онъ возвратился съ подносомъ и подалъ горячія булочки, самое, что ни на есть, свжее масло и самыхъ, что ни на есть, огромныхъ устрицъ. ‘Бутылку пива!’ опять скомандовалъ Китъ, и тотъ не только не удивился такому безцеремонному обращенію, но даже переспросилъ: ‘бутылку пива? сію минуту, сэръ’, и опять побжалъ, принесъ пиво и поставилъ его на столъ на подставк, въ род тхъ, что собаки, сопровождающія слпцовъ, носятъ во рту для того, чтобы добрые люди клали въ нихъ деньги. Когда этотъ джентльменъ удалился, об маменьки воскликнули въ одинъ голосъ, что он никогда еще не видли такого красиваго и стройнаго молодого человка. Теперь вся компанія серьезно принялась за устрицъ. Глупенькая Барбара объявила, что она больше двухъ не въ состояніи състь, насилу-то насилу уговорили ее състь четырехъ устрицъ. Зато маменьки кушали съ такимъ аппетитомъ и такъ весело смялись, что Китъ радовался, глядя на нихъ, и тоже смялся и лъ за компанію съ ними. Забавне всхъ, конечно, былъ маленькій Яша: онъ уплеталъ одну устрицу за другой, посыпая ихъ перцемъ и поливая уксусомъ, какъ взрослый, словно это было его призваніе, а изъ пустыхъ раковинъ сооружалъ гроты на стол. И малютка тоже велъ себя весь вечеръ примрно: онъ и не думалъ о сн, сидя на колняхъ у матери, онъ, не моргая, таращилъ глазенки на газовые рожки и то силился просунуть въ ротикъ огромный апельсинъ, то надавливалъ щечку устричной раковиной. То есть, нельзя было безъ умиленія смотрть на этого ребенка! Ужинъ удался на славу, и когда, подъ конецъ, Китъ потребовалъ вина и провозгласилъ тостъ за здоровье м-ра и м-съ Гарландъ, вс сердца дрогнули отъ сочувствія и трудно было бы найти боле счастливыхъ людей, чмъ эта маленькая веселящаяся компанія.
Однако, всякимъ удовольствіямъ бываетъ конецъ, благодаря чему мы можемъ возобновлять ихъ и наслаждаться ими безъ конца.
Становилось поздно. Наши кутилы ршили, что пора возвращаться домой. Сначала завели Барбару съ матерью къ какой-то ихъ пріятельниц, у которой он должны были переночевать. Долго еще они разговаривали у воротъ, общая другъ другу опять устроить точно такое же празднество черезъ три мсяца. Затмъ, наказавъ Барбар встать пораньше, чтобы вмст идти на дачу, Китъ поцловалъ своего маленькаго братишку, взвалилъ Яшу себ на спину, взялъ мать подъ-руку, и они весело поплелись домой.
Китъ поднялся съ восходомъ солнца, чтобы во-время добраться до того мста, гд они съ Барбарой сговорились сойтись. Ему было не посеб, на душ какая-то тяжесть, что-то въ род раскаянія, овладвающаго обыкновенно человкомъ на другой день посл особенно весело проведеннаго праздника, когда его снова охватываетъ трезвая, трудовая жизнь. Да и то надо сказать, при дневномъ свт всякія иллюзіи исчезаютъ, и вчерашнія удовольствія принимаютъ въ нашихъ глазахъ совсмъ иную окраску. Боясь разбудить семью, заспавшуюся посл необычайно проведеннаго вечера, Китъ осторожно подошелъ къ камину, положилъ на него вс свои деньги, написалъ тутъ же млкомъ, что это ‘для его матери отъ любящаго сына’, и съ облегченнымъ карманомъ, хотя все еще съ тяжелымъ сердцемъ, потихоньку вышелъ изъ дома.
Охъ, ужъ эти праздники! Отчего посл нихъ всегда остается какое-то чувство неудовлетворенности, сожалнія, какъ бы угрызеніе совсти? На слдующій день мы ходимъ какъ въ чаду, словно посл ночной попойки, когда у человка голова трещитъ и чувствуется слабость во всхъ членахъ, и подъ гнетомъ этого недомоганія у него являются самыя лучшія намренія, — извстно, что благими намреніями адъ вымощенъ — и онъ даетъ себ общанія, которыя, къ сожалнію, не доживаютъ и до вечера. То ли дло, еслибъ мы могли отодвинуть назойливо преслдующія насъ воспоминанія недльки на дв, на три, когда мы уже совершенно свободны отъ праздничнаго чада, боле хладнокровно относимся къ простымъ удовольствіямъ и, слдовательно, въ состояніи сдлать имъ боле врную и безпристрастную оцнку.
Нтъ ничего удивительнаго, что у Барбары въ это утро болла голова, а мать ея была въ дурномъ расположеніи духа, критиковала представленія въ цирк, говорила, что клоунъ гораздо старше, чмъ имъ показался наканун. Кита это нисколько не удивило. Онъ самъ уже испытывалъ нкоторое разочарованіе: онъ сообразилъ, что то же самое представленіе, которое привело ихъ въ такой восторгъ, шло наканун этого вечера и будетъ повторяться и завтра, и послзавтра, и въ продолженіе многихъ недль и даже мсяцевъ, только они не будутъ на нихъ присутствовать. Вотъ и вся разница между вчерашнимъ и сегодняшнимъ днемъ: вс мы или отправляемся на представленіе, или возвращаемся съ него.
Но вдь и солнце при своемъ восход свтитъ слабо и лишь постепенно набирается силы и бодрости. И наши пріятели мало-по-малу развеселились, воспоминанія ихъ стали прныимать боле пріятный, сочувственный оттнокъ. Они много смялись во время пути и, когда подходили къ коттэджу, были въ отличномъ расположеніи духа. Мать Барбары увряла, что она нисколько не устала и чувствуетъ себя какъ нельзя лучше. И Барбара, и Китъ говорили то же самое, хотя Барбара все время была какъ-то неестественно покойна и молчалива! Бдная Барбара!
Они пришли домой вовремя, такъ что Китъ усплъ почистить лошадку — она у него блестла, какъ стеклышко — раньше, чмъ м-ръ Гарландъ сошелъ къ завтраку. И старичокъ, и жена его, и м-ръ Абель очень хвалили Кита за его аккуратность. Въ обычный часъ, минута въ минуту, секунда въ секунду, м-ръ Абель — онъ былъ олицетвореніе аккуратности — вышелъ изъ дома, чтобы попасть на поздъ, шедшій въ Лондонъ, а отецъ его отправился съ Китомъ въ садъ.
Китъ очень любилъ работать въ саду. Въ хорошую погоду старушка-барыня садилась съ своимъ вязаньемъ неподалеку на скамеечк, старикъ копалъ, или обрзывалъ огромными ножницами втви, или помогалъ въ чемъ нибудь Киту, а лошадка весело смотрла на нихъ изъ-за своей загородки. Нынче имъ предстояло подрзать и подвсить виноградныя лозы. Китъ взобрался на маленькую лсенку и усердно принялся за дло. Старичокъ подавалъ ему, по мр надобности, гвозди и кусочки холста и съ интересомъ слдилъ за работой. Старушка и пони, по обыкновенію, дополняли эту чисто семейную картину.
— Такъ ты пріобрлъ вчера новаго пріятеля, Христофоръ? проговорилъ старичокъ.
— Извините, сударь, я не разслышалъ, о чемъ вы меня спрашиваете, сказалъ Китъ, глядя внизъ.
— Я говорю, у тебя нашелся новый другъ и покровитель, тамъ, въ контор, какъ мн сказывалъ Абелъ.
— Точно такъ, сударь. Онъ очень ласково со мной обошелся.
— Мн очень пріятно это слышать, промолвилъ старичокъ улыбаясь.— Современемъ онъ еще больше будетъ къ теб благоволить.
— Въ самомъ дл, сударь? Какой онъ, право, добрый. Только мн этого совсмъ не нужно.
И Китъ крпко застучалъ по неподатливому гвоздю.
— Онъ, кажется, очень желаетъ взять тебя въ услуженіе. Однако, будь осторожне, Китъ. Какъ бы ты не свалился съ лстницы и не ушибся!
— Меня взять въ услуженіе! — Китъ бросилъ работу и, стоя на лстниц, сразу повернулся всмъ тломъ, какъ настоящій акробатъ.— Должно быть онъ пошутилъ.
— Нтъ, онъ вовсе не шутя говорилъ Абелю.
— Это ни на что не похоже! Я никакъ этого не ожидалъ отъ него! пробормоталъ Китъ, жалостливо взглянувъ на обоихъ стариковъ.
— Слушай, что я теб скажу, Христофоръ! Это очень важный для тебя вопросъ, и ты долженъ хорошенько поразмыслить о немъ. Я не думаю, чтобъ этотъ господинъ могъ относиться къ теб съ большимъ довріемъ и расположеніемъ, чмъ я, но во всякомъ случа онъ можетъ теб предложить гораздо больше денегъ.
— Ну, а дальше что, сударь?
— Погоди, погоди, я еще не кончилъ. Твой старый хоэяинъ, какъ мн передавали, былъ очень доволенъ тобой. Если ты будешь служить у этого барина и если ему удастся отыскать старика и его внучку, — а онъ употребитъ вс усилія, чтобы достигнуть своей цли, — ты получишь большое вознагражденіе. Ужъ я не говорю о счасть, которое теб предстоить свидться съ тми, къ кому ты, какъ кажется, и до сихъ поръ такъ искренно и безкорыстно привязанъ. Ты долженъ серьезно подумать, Христофоръ, прежде чмъ принять то или другое ршеніе.
Кита кольнуло въ сердце: а что если его завтная мечта, наконецъ, осуществится? но онъ тотчасъ же опомнился и съ неудовольствіемъ проворчалъ:
— Пускай тотъ баринъ на меня не разсчитываетъ, я ему не слуга. И съ чего онъ взялъ, что меня можно сманитъ съ мста? Я еще съ ума не сошелъ, продолжалъ онъ, постучавъ нсколько времени молоткомъ.
— Если ты ему откажешь, Христофоръ, вотъ тогда, пожалуй, онъ приметъ тебя за сумасшедшаго, серьезно замтилъ м-ръ Гарландъ
— Ну, и пускай его думаетъ, что хочеть. Какое мн дло до того, что онъ тамъ думаетъ? грубовато возразилъ Китъ.— Если бы я ршился промнять на кого бы то ни было такихъ хорошихъ, добрыхъ господъ, которые взяли съ улицы голоднаго нищаго и пріютили у себя — вы даже не знаете, сударь, въ какомъ ужасномъ положеніи мы тогда были — я былъ бы настоящимъ дуракомъ, да еще, вдобавокъ, неблагодарнымъ. Другое дло, когда миссъ Нелли возвратится. Тогда, съ вашего позволенія, мадамъ, обратился онькъ старушк, — по окончаніи всхъ работъ дома, я буду иной разъ ходить къ ней и услуживать ей, если только мои услуги ей понадобятся. Но вдь она вернется богачкой, — я это не разъ слышалъ отъ ея ддушки — зачмъ тогда я ей понадоблюсь! Нтъ, нтъ, заключилъ Китъ, печально покачавъ головой, — я уже больше ей не нуженъ, да и дай Богъ, чтобы это было такъ, хотя мн ужасно хотлось бы ее увидть!
Китъ изо всей мочи ударилъ молоткомъ и, вбивъ гвоздь гораздо глубже, чмъ слдовало, опять повернулся на лстниц.
— Вотъ хоть бы наша лошадка, мадамъ, слышите, какъ она заржала — она знаетъ, что мы о ней говоримъ — разв она подпуститъ къ себ кого нибудь, кром меня? A кто будетъ, сударь, такъ ухаживать за садомъ, кто будетъ мадамъ, ходить за м-ромъ Абелемъ? Онъ еще на-дняхъ говорилъ: ‘надюсь’, говоритъ, ‘Христофоръ, что мы долго проживемъ вмст’ и теперь вдругъ разстаться съ нимъ. Да мать съ горя заболла бы, и даже маленькій Яша проплакалъ бы вс глаза, если бы это случилось.
Неизвстно, сколько еще времени Китъ распространялся бы на эту тему, стоя на лсенк и обращаясь по очереди, — большею частью невпопадъ, — то къ старику то къ старушк, если бы не прибжала Барбара съ письмомъ, которое, по ея словамъ, какой-то господинъ привезъ изъ конторы. Она подала барину письмо и съ удивленіемъ взглянула на ораторсгвовавшаго Кита.
— Вотъ какъ! Попроси-ка этого господина сюда, сказалъ старичокъ.
— Мы не будемъ продолжать этого разговора, обратился онъ къ Киту, — будь увренъ, Христофоръ, что и намъ такъ же тяжело разставаться съ тобой, какъ и теб съ нами.
Старушка поспшила съ своей стороны прибавить нсколько ласковыхъ, сердечныхъ словъ.
— Вмст съ тмъ предупреждаю тебя, Христофоръ, молвилъ м-ръ Гарландъ, глядя на письмо, которое у него было въ рукахъ, — что если ты будешь нуженъ этому господину, я могу тебя отпускать на часъ, другой, даже на день, на два, и ты не долженъ отказываться. А! Вотъ и молодой человкъ! Какъ вы поживаете, сударь? обратился онъ къ Чекстеру.
Тотъ ухарски подлетлъ. Шляпа у него была на бекрень, длинные волосы разввались по втру.
— Надюсь, сударь, что и вы находитесь въ вожделнномъ здравіи? И вы также, мадамъ, привтствовалъ Чекстеръ хозяевъ.— Какая у васъ прелестная дача, настоящая бонбоньерка!
— Вы, вроятно, намревались увезти съ собой Кита? спросилъ м-ръ Гарландь.
— Я для этого именно и взялъ кэбъ. Онъ ожидаетъ насъ у воротъ. Можетъ быть вамъ интересно будетъ взглянуть на сраго коня. Чудо что за конь!
М-ръ Гарландъ отклонилъ это предложеніе на томъ основаніи, что онъ ничего не понимаетъ въ лошадяхъ и не съуметъ оцнить красоты сраго коня, и пригласилъ Чекстера слегка позавтракать съ ними, на что гость изъявилъ свое полное согласіе. Подали холодное мясо, эль и вино, и вс сли за столъ.
Желая обворожить хозяевъ и вмст съ тмъ наглядно доказать имъ, что городскіе жители въ умственномъ отношеніи несравненно выше дачниковъ, м-ръ Чекстеръ началъ передавать имъ городскія сплетни — онъ былъ большой на это мастеръ, по увренію его же пріятелей. По его словамъ, ссора между маркизомъ Мизлеромъ и лордомъ Бобби возникла не изъ-за пирога съ голубями, какъ увряли газеты, а изъ-за бутылки шампанскаго. Точно также невренъ слухъ, распространенный тми же газетами, будто лордъ Бобби сказалъ, обратясь къ Мизлеру: ‘Мизлеръ, одинъ изъ насъ лжетъ, и это, конечно, не я’. Ему, Чекстеру, доподлинно извстно, что онъ сказалъ: ‘Мизлеръ, вы знаете, гд меня можно найти, я всегда къ вашимъ услугамъ’. A это даетъ совсмъ иную окраску всему длу. Затмъ онъ сообщилъ имъ достоврную цифру той суммы, которую герцогь Тигсберри даетъ ежегодно на содержаніе примадонн итальянской оперы, Віолетт Штетта, и выплачиваетъ ее не по полугодіямъ, какъ утверждали почему-то, а каждые три мсяца, не включая сюда расходовъ на покупку золотыхъ вещей, духовъ, головной пудры для пяти лакеевъ и двухъ ежедневныхъ смнъ замшевыхъ перчатокъ для пажа. Онъ старался уврить гостепріимныхъ хозяевъ, что они могутъ быть совершенно покойны на этотъ счетъ, такъ какъ онъ получаетъ свднія изъ первыхъ рукъ, и нсколькими закулисными и придворными анекдотами онъ блистательно закончилъ бесду, которую велъ единолично безъ всякой посторонней помощи въ продолженіе цлаго часа.
— Должно быть моя лошадь уже отдохнула, и мн пора убираться восвояси, сказалъ онъ, не безъ граціи подымаясь съ мста.
Ни старичокъ, ни жена его не стали его удерживать — они отлично понимали, что такому господину не слдуетъ терять драгоцннаго времени въ ихъ скромномъ обществ. Онъ простился съ ними и ухалъ. Китъ слъ на козлы рядомъ съ кучеромъ, а Чекстеръ развалился въ экипаж и все время халъ высунувъ ноги въ переднія окна.
Явившись въ контору нотаріуса, Китъ узналъ отъ м-ра Абеля, что господинъ, желавшій его видть, вышелъ куда-то по длу и что ему придется подождать. Китъ усплъ пообдать, напиться чаю, перечиталъ разныя извстія въ двухъ газеткахъ, лежавшихъ на стол, и даже неоднократно засыпалъ надъ ними, а тотъ все не возвращался. Наконецъ дверь съ шумомъ растворилась, незнакомецъ поспшно направился въ кабинетъ нотаріуса, гд они нсколько времени разговаривали съглазу наглазъ, потомъ позвали м-ра Абеля на совтъ и затмъ уже велли и Киту войти.
— Христофоръ, я отыскалъ твоего стараго хозяина и его внучку, сказалъ ему незнакомецъ.
— Не можетъ быть? У Кита глаза засверкали отъ радости.— Гджъ они теперь? Здоровы ли? Можетъ быть они… недалеко отсюда?
— Къ сожалнію, очень далеко. Незнакомецъ печально покачалъ головой. — Сегодня же ночью я ду за ними, хочу и тебя взять съ собой.
— Меня? воскликнулъ Китъ, не помня себя отъ восторга и удивленія.
— Какъ далеко отсюда городъ, который мн назвалъ тотъ франть, что показываетъ дрессированныхъ собакъ? спросилъ незнакомецъ, задумчиво глядя на нотаріуса.
— Отсюда будетъ миль 60 или 70.
— Гм! Если мы всю ночь пропутешествуемъ на почтовыхъ, то завтра утромъ будемъ на мст. Теперь вотъ въ чемъ дло: они меня не знаютъ и, пожалуй, напуганная двочка вообразитъ, что я хочу схватить ея ддушку. Поэтому лучше всего будетъ, если я возьму съ собой этого молодца: когда они увидятъ его со мной, они сразу поймуть, что я пріхалъ къ нимъ съ добрыми намреніями.
— Мн тоже кажется, что вамъ не мшало бы взять съ собой Христофора, сказалъ нотаріусъ.
A Китъ, прислушиваясь къ ихъ разговору, становился все мрачне и мрачне.
— Извините, баринъ! обратился онъ къ незнакомцу, — если вы для этого хотите взять меня съ собой, то я боюсь, что отъ меня будетъ больше вреда, чмъ пользы. Миссъ Нелли знаетъ меня, и я не сомнваюсь въ томъ, что она мн повритъ, но старый хозяинъ, почему-то — никто не знаетъ, что за причина — не взлюбилъ меня посл болзни. Миссъ Нелли сказала, чтобы я не показывался ему на глаза, что онъ не можетъ меня видть. Такъ, пожалуй, я испорчу все дло, хоть видитъ Богъ, съ какой радостью я полетлъ бы къ нимъ.
— Вотъ еще новое препятствіе! гнвно вскричалъ незнакомецъ.— Ужъ такая, видно, моя судьба, ничто въ жизни мн не удается. Неужели же не найдется ни души, чтобы помочь мн въ этомъ дл?
— Христофоръ, не можешь ли ты указать кого нибудь? спросилъ нотаріусъ.
— Нтъ, сударь, я никого не знаю, отвчалъ Китъ.— Вотъ разв моя мать…
— A они знаютъ ее? спросилъ незнакомецъ.
— Конечно, знаютъ. Моя мать часто ходила къ нимъ. Они были съ ней такъ же ласковы, какъ и со мной: поэтому-то мама и надялась, что они согласятся пожить съ нами, пока найдутъ для себя помщеніе.
— Гд же, чортъ возьми, эта женщина? Отчего ея здсь нтъ? Зачмъ она прячется именно въ ту минуту, когда она тутъ нужна до-зарзу! кричалъ незнакомецъ, хватаясь за шляпу.
И онъ бросился вонъ изъ комнаты, намреваясь схватить мать Кита, насильно усадить ее въ почтовую карету и увезти. Но нотаріусу удалось съ помощью м-ра Абеля удержать его отъ этого своеобразнаго похищенія. Они уговорили его сначала разспросить Кита, какъ онъ думаеть, можетъ ли и захочетъ ли мать его предпринять эту поздку.
Китъ выразилъ нкоторое сомнніе на этотъ счетъ. Незнакомецъ чуть не взбсился, такъ что м-ру Абелю и нотаріусу пришлось вторично успокаивать его. Поразмысливъ хорошенько, Китъ, въ конц концовъ, далъ слово, что уговоритъ мать и общалъ ровно черезъ два часа привести ее въ контору.
Это было довольно рискованное общаніе со стороны Кита: мать его могла не согласиться на поздку, но взять назадъ свое слово онъ никоимъ образомъ не могъ и поэтому ему ничего не оставалось длать, какъ поспшить домой и постараться какъ нибудь уладить дло.
Китъ чутъ не бгомъ пустился по улиц. Онъ, не стсняясь, расталкивалъ локтями толпу, стрлой мчался черезъ самые бойкіе, людные перекрестки, бросался въ переулочки, въ узенькіе проходы, чтобы выгадать время и, наконецъ, — отчасти по привычк, отчасти чтобы перевести духъ — совсмъ запыхавшись, остановился передъ знакомымъ намъ старымъ домомъ, гд, полгода назадъ, помщалась лавка древностей.
Въ этотъ пасмурный осенній вечеръ домъ выглядывалъ еще мрачне, чмъ обыкновенно. Стекла были повыбиты, рамы скрипли на заржавленныхъ петляхъ и опустлое зданіе какъ-то странно выдлялось посреди освщенной и суетливой улицы и ужъ вовсе не гармонировало съ тми радужными мечтами, которыя Китъ лелялъ въ душ подъ впечатлніемъ всего, что онъ только что слышалъ въ контор нотаріуса. Ему хотлось, чтобы домъ былъ освщенъ, чтобы въ каминахъ ярко горлъ огонь, чтобы по комнатамъ ходили люди, весело разговаривая между собою, словомъ, чтобы дйствительность хоть сколько нибудь соотвтствовала тмъ свтлымъ картинамъ, которыя уже носились въ его воображеніи. Онъ, конечно, не могъ на это разсчитывать: онъ зналъ, что домъ не измнится по-щучьему велнью и, тмъ не мене, заброшенный видъ этого когда-то населеннаго жилья словно окатилъ его холодной водой. Къ счастію для Кита, онъ не былъ ни достаточно развить, ни достаточно вдумчивъ, чтобы видть въ этомъ дурное предзнаменованіе. Ему просто тяжело было глядть на это запустніе, да еще въ такую свтлую минуту, и онъ поспшилъ удалиться, сожаля, что зашелъ въ эту улицу, и еще боле ускорилъ шагъ, стараясь нагнать потерянное время.
— A какъ ея нтъ дома, что я тогда скажу этому барину? волновался Китъ, подходя къ убогой квартир матери.— Да такъ и есть, и свта не видно въ окн, и дверь заперта. Если только она въ этой, прости Господи, молельн, я бы кажется… я бы желалъ, чтобы эта молельня была подальше отсюда, закончилъ Китъ, вовремя удержавшись, и постучался въ дверь.
Отвта не было, но на стукъ какая-то сосдка высунулась въ окно и спросила:
— Кто тамъ?! Кого вамъ нужно?
— Это я, отозвался Китъ.— Скажите, пожалуйста, мама пошла въ молельню? въ Little Bethel?
Китъ съ трудомъ могъ выговорить ненавистное ему названіе часовни. Сосдка утвердительно кивнула головой.
— Будьте такъ добры, разскажите, какъ мн туда попасть: мн необходимо видть мать. Есть дло, очень спшное. Я долженъ во чтобы то ни стало вызвать ее оттуда, даже если бы она стояла за каедрой и говорила проповдь.
Однако, добыть необходимыя свднія было не такъ-то легко: никто изъ сосдей не принадлежалъ къ сект, собиравшейся на молитву въ вышеупомянутой часовн, и если кто и зналъ ее, то только по имени. Наконецъ, отыскалась какая-то кумушка, которой случайно довелось тамъ быть вмст съ миссисъ Неббльзъ: она какъ то зашла къ ней чайку попить, посл чего он и отправились въ часовню. Она-то и указала дорогу Киту.
Часовня Little Bethel могла бы быть поближе къ центру города и въ боле удобной мстности, но тогда почтенный предсдатель братства не имлъ бы возможности прибгать въ своей рчи къ любимымъ сравненіямъ, называть молельню раемъ, куда ведетъ трудный, извилистый путь въ отличіе отъ приходской церкви, стоявшей на большой улиц. Какъ бы то ни было, но Китъ, хотя и съ трудомъ, добрался до нея и, остановившись на минуту, чтобы нсколько оправиться отъ быстрой ходьбы и отъ волненія, вошелъ въ часовню.
Названіе ‘Маленькая Bethel’ весьма подходило къ молельн. Дйствительно, это была очень маленькая часовенка. Внутри стояло нсколько маленькихъ скамеекъ, и маленькая каедра, съ которой какой-то маленькій человчекъ — сапожникъ по ремеслу, проповдникъ по призванію — говорилъ крикливымъ голосомъ, должно быть вовсе не маленькую рчь, судя потому, что большая часть членовъ маленькой паствы спала крпкимъ сномъ.
Спала и мать Кита. Утомленная предыдущимъ вечеромъ, убаюканная скучной рчью проповдника, она никакъ не могла противостоять одолвавшей ее дремот и, наконецъ, заснула, хотя повременамъ изъ ея устъ вылеталъ легкій стонъ, какъ бы свидтельствовавшій о ея полномъ сочувствіи раздававшимся съ каедры благочестивымъ наставленіямъ. Спалъ и малютка на рукахъ у матери, а маленькій Яша, находившій, по молодости лтъ, что устрицы несравненно интересне той умственной пищи, которую здсь предлагали въ такомъ изобиліи, поперемнно то засыпалъ, то широко раскрывалъ глаза, смотря потому, что надъ нимъ брало верхъ: дремота или страхъ, что проповдаикъ укажетъ на него съ каедры.
— Ну вотъ я и здсь, а какой изъ этого толкъ? все равно, если бы я былъ въ 20 миляхъ отсюда, разсуждалъ про себя Китъ, пробираясь къ незанятой скамь, противъ той, гд сидла его мать.— Подойти къ ней нельзя, а такъ она, пожалуй, просидитъ до самаго конца, а время идетъ. Хоть бы онъ замолчалъ на минуту, или хоть бы они запли, что ли!
Къ сожалнію, нельзя было разсчитывать ни на то, ни на другое. Проповдникъ объявилъ своимъ слушателямъ, что онъ не кончить проповди, пока не убдитъ своей паствы. Если бы ему удалось хоть на половину исполнить свое намреніе, то и на это потребовалось бы не мене двухъ часовъ.
Не зная, что длать, Китъ сталъ съ безпокойствомъ оглядывать часовню и вдругъ… онъ увидлъ, какъ бы вы думали, кого? самого Квильпа. Тотъ смиренно сидлъ на маленькой скамейк противъ каедры.
Ужъ не примерещилось ли ему? онъ усиленно теръ глаза, но видніе не исчезало: Квильпъ сидлъ на томъ же мст, сложивъ руки на колняхъ. Шляпа его лежала на подставк. На его грязномъ лиц блуждала обычная усмшка, глаза были устремлены къ потолку. Онъ ни разу не взглянулъ ни на Кита, ни на его мать, какъ будто и не подозрвалъ ихъ присутствія, но Китъ чувствовалъ, что все его вниманіе обращено исключительно на нихъ.
Какъ не велико было его изумленіе при вид карлика въ такомъ неподходящемъ для него мст — его начинало мучить предчувствіе, что это не къ добру — ему некогда было предаваться размышленіямъ: ночь приближалась и надо было непремнно вызвать мать изъ часовни. Улучивъ минуту, когда Яша снова раскрылъ глаза, онъ чихнулъ, разсчитывая этимъ привлечь его вниманіе, и сдлалъ ему знакъ, чтобъ онъ разбудилъ матъ.
Какъ на зло, въ эту самую минуту ораторъ, съ жаромъ развивавшій какой-то тезисъ своей проповди, перегнулся всмъ корпусомъ черезъ каедру и, неистово жестикулируя правой рукой, впился глазами въ маленькаго Яшу — такъ по крайней мр казалось ребенку — словно угрожая напасть на него, не въ переносномъ, а въ буквальномъ смысл слова — если онъ пошевельнетъ хоть однимъ мускуломъ. Бдный мальчикъ сидлъ ни живъ, ни мертвъ: онъ не въ состояніи былъ двинуться съ мста, хотя и замтилъ, что Китъ длаетъ ему знаки. Онъ и заревлъ бы, да боялся пастора и, какъ очарованный, глядлъ на него во вс глаза.
— Нечего длать, надо идти напроломъ, ршилъ Китъ. Онъ тихонько подошелъ къ матери и, схватилъ малютку ‘за шивороть’, какъ сказалъ бы Дикъ, если бы былъ свидтелемъ этой сцены.
— Тс! мама, или за мной, мн надо теб что-то сказать, шепнулъ онъ ей.
— Гд я? спрашивала м-съ Неббльзъ, пробуждаясь отъ сна.
— Все въ этой же благословенной молельн, угрюмо проворчалъ сынъ.
— И правда, что благословенная! если бы ты зналъ, Китъ, какая назидательная проповдь!
— Знаю, знаю, выйдемъ отсюда поскоре, да говори потише, а то вс на насъ смотрятъ. Возьми Яшу за руку и идемъ.
— Стой, сатана, стой! вдругъ прогремло съ каедры.
— Пасторъ приказываетъ теб остановиться, шепнула мать.
— Стой, сатана, стой! раздалось еще громче.— Не искушай женщины, внемлющей теб, и слушай гласа того, кто взываетъ къ теб! Смотрите, онъ уноситъ агнца изъ стада! неистово закричалъ проповдникъ, указывая на младенца, котораго несъ Китъ.— Онъ уноситъ драгоцннаго агнца. Онъ тутъ бродитъ, какъ волкъ въ нощной тиши, и соблазняетъ нжныхъ агнцевъ!
Китъ былъ самаго миролюбиваго характера, но и его это воззваніе вывело изъ себя. Къ тому же, онъ волновался, боясь, что опоздаетъ и не исполнитъ въ точности даннаго общанія. Онъ повернулся всмъ тломъ къ пастору и громко сказалъ:
— Неправда, никакого агнца я не уношу. Это мой братъ.
— Это мой братъ! кричалъ пасторъ.
— И не думаетъ быть! съ негодованіемъ возразилъ Китъ.— Съ чего это вы взяли и съ какой стати вы мн даете такія названія? Что я вамъ сдлалъ? Будьте уврены, что если бы не крайняя необходимость, я бы не увелъ ихъ отсюда, а кабы вы не вмшались, мы бы ушли потихоньку, безъ всякаго скавдала. Можете ругать сатану сколько вашей душ угодно, меня только оставьте въ поко.
Съ этими словами онъ вышелъ изъ часовни. За нимъ послдовала и мать съ Яшей. Очутившись на свжемъ воздух, онъ отрезвился отъ волненія и у него осталось лишь смутное воспоминаніе о молельщикахъ, проснувшихся отъ криковъ проповдника и удивленно озиравшихся вокругъ, и о Квильп, не сводившемъ глазъ съ потолка, словно онъ и взаправду не слышалъ и не видлъ того, что происходило передъ его глазами.
— Ахъ, Китъ, что ты надлалъ! теперь хоть и глазъ не кажи въ эту часовню, жаловалась мать, поднося платокъ къ глазамъ.
— Тмъ лучше, я буду очень радъ. Скажи на милость, что дурного въ томъ, что мы немного повеселились въ прошлую ночь, и почему ты нашла необходимымъ идти на другой день въ молельню каяться передъ этимъ чудакомъ? Мн, право, стыдно за тебя, мама!
— Что ты, сынокъ, ты самъ не знаешъ, что говоришь. Грхъ, тяжкій грхъ!
— Отлично знаю, что говорю. Никогда я не говорю, что гршно веселиться и быть въ хорошемъ расположеніи духа, и что грхъ носитъ воротнички, какъ проповдуютъ эти чудаки, которые считаютъ себя праведниками потому, что обходятся безъ нихъ. Ну, хорошо, я не буду больше объ этомъ говорить, если ты только перестанешь плакать. Мы вотъ какъ сдлаемъ: ты возьмешь на руки маленькаго — онъ будетъ полегче — а я понесу Яшу, намъ надо торопиться, — я дорогой скажу теб новость, которой ты никакъ не ожидаешь. Вотъ такъ-то лучше! Теперь ты совсмъ другой человкъ. Никто не скажетъ, что ты только что была въ часовн, и я надюсь, что ты ужъ больше никогда туда не заглянешь. На, бери ребенка, а ты, Яша, ползай ко мн на спину, держи меня крпко за шею и слушай, что я теб скажу, Яша: если когда нибудь какой нибудь пасторъ, въ род этого, назоветъ тебя или твоего братишку агнцемъ, скажи: и слава Богу! Пусть, молъ, почаще говоритъ такую правду и прибавь еще, что если бы онъ самъ былъ больше похожъ на агнца, чмъ на мятную подливку {Въ Англіи часто приготовляютъ баранину подъ мятнымъ соусомъ.}, не былъ бы такимъ дкимъ и кислымъ, — для всхъ было бы гораздо лучше. Такъ ты ему и скажи, Яша.
Своей полушутливой, полусерьезной болтовней Китъ развеселилъ и мать, и дтей, и самого себя, и онъ достигъ этого очень просто: сказалъ себ, что надо быть веселымъ, и только. Дорогой онъ разсказалъ матери о своемъ разговор съ незнакомцемъ въ контор нотаріуса, вслдствіе котораго и долженъ былъ, волей-неволей, прервать торжественную проповдь въ молельн.
М-съ Неббльзъ порядкомъ струсила, когда узнала, чего отъ нея ожидаютъ. У нея голова кругомъ пошла: съ одной стороны — неслыханная честь проздиться въ почтовой карет, съ другой — на кого-жъ оставить дтей? Кром того, блье, какъ нарочно, въ стирк, въ ея гардероб кое-чего не хватаетъ. Но все это, по увренію Кита, пустяки въ сравненіи съ тмъ счастіемъ, которое ей предстояло — увидть миссъ Нелли и привезти ее съ такимъ почетомъ домой.
— Спши, мама, намъ осталось всего десять минутъ, говорилъ Китъ, входя въ комнату.— Вотъ теб картонка, сложи въ нее все, что нужно, и отправляемся скорй.
Не стану подробно описывать, какъ Китъ, впопыхахъ, набросалъ въ картонку такихъ вещей, которыя ни въ какомъ случа не могли понадобиться его матери, и забылъ уложить т, которыя ей были необходимы въ дорог, какъ пошли за сосдкой и насилу-то насилу уговорили ее присмотрть за дтьми въ отсутствіе матери, какъ дти расплакались, услыхавъ, что мама узжаетъ, и какъ они весело смялись, когда имъ пообщали купить какихъ-то неслыханныхъ и несуществующихъ игрушекъ, какъ мать, прощаясь съ ними, долго-долго ихъ цловала, такъ что Китъ чуть было не разсердился, но это ему никакъ не удавалось, и т. д. Скажу только, что они просрочили всего нсколько минутъ: когда они подходили къ контор нотаріуса, у подъзда уже стояла почтовая карета.
—Четверней! прошу покорно! воскликнулъ Китъ, пораженный такимъ великолпіемъ. Да ты понимаешь ли, мама… вдь ты подешь въ этой карет! Вотъ моя мать, сударь, она къ вашимъ услугамъ, обратился онъ къ незнакомцу.
— Отлично, отлично, сказалъ незнакомецъ.— Вы, пожалуйста, сударыня, не безпокойтесь. Я уже обо всемъ позаботился и вамъ будетъ очень удобно хать. A гд же сундукъ съ новыми платьями и вещами для нихъ?
— Онъ здсь, сказалъ нотаріусъ.— Христофоръ, поставь его въ карету.
— Пожалуйте его сюда. Вотъ онъ уже и на мст, говорилъ Китъ.
— Теперь садитесь!
Незнакомецъ подалъ руку м-съ Неббльзъ и самымъ деликатнымъ манеромъ подсадилъ ее въ экипажъ, а затмъ и самъ слъ рядомъ съ ней.
Взвились ступеньки, захлопнулись дверцы и карета покатила. Мать Кита высунулась изъ окна и, махая мокрымъ платкомъ, выкрикивала сыну разныя наставленія относительно дтей, но ихъ, разумется, кром нея, никто не слышалъ.
Китъ стоялъ посреди улицы и со слезами на глазахъ слдилъ за удалявшимся экипажемъ. Слезы эти были вызваны не прощаніемъ съ матерью, а мыслію о возвращеніи тхъ, кого она должна была привезти. ‘Он ушли отсюда пшкомъ, некому было даже и проводить ихъ, а вернутся четверней, подъ покровительствомъ этого богатаго господина, который называетъ себя ихъ другомъ’, мысленно разсуждалъ онъ. ‘Настанетъ конецъ ихъ невзгодамъ и ужъ наврно она забудетъ о томъ, что учила меня писать…’
Долго еще думалъ о чемъ-то Китъ, глядя на сверкающія линіи фонарей, такъ долго, что нотаріусъ и м-ръ Абель — они тоже возвратились въ комнаты, когда уже совершенно умолкъ стукъ удалявшагося экипажа, — недоумвали, что бы такое могло задержать его на улиц.
Оставимъ Кита съ его мечтами и возвратимся къ Нелли, чтобы продолжать прерванный разсказъ о ея жизни и приключеніяхъ.
Однажды вечеромъ, слдуя, по обыкновенію, издали за двумя сестрами, во время ихъ прогулки по берегу рки, Нелли запоздала въ лсу. Эти прогулки были единственнымъ удовольствіемъ бдной двочки: он хоть на-время отвлекали ее отъ гнетущей заботы. Близость къ двумъ сестрамъ, которымъ она такъ горячо сочувствовала, печальная судьба которыхъ напоминала ей ея собственное горькое одиночество, доставляла ей неизъяснимую радость, хотя эта радость была изъ тхъ, что начинаются и заканчиваются слезами.
Вечеръ былъ восхитительный, тишина въ воздух невозмутимая. И небо, и земля, и тихо плещущая вода, и мягкій звукъ едва слышнаго вдали колокольчика, все согласовалось съ душевнымъ настроеніемъ горемычнаго ребенка, возбуждая въ ея ум не картины дтской жизни съ ея забавами и игрушками, а лишь успокоительныя мысли, умаляющія сердечную боль. Уже стемнло, сумерки смнились темной ночью, сестры давно уже ушли, а двочка все сидла, не двигаясь съ мста, чувствуя себя въ этой тишин, въ этомъ общеніи съ природой далеко не столь одинокой, какъ если бы она была въ освщенномъ людномъ мст.
Она подняла глаза къ небу и стала любоваться звздами: он такъ кротко смотрли съ своей высоты на міръ Божій. Вотъ она замтила одну звздочку, которой прежде не видла, затмъ, вглядываясь пристальне, нашла другую, третью и, наконецъ, передъ ея глазами открылся цлый міръ свтилъ, утопающихъ въ небесной глубин, безконечныхъ по количеству, вчныхъ по своему неизмнному бытію. Она наклонила голову впередъ и заглянула въ рчку: на зеркальной поверхности воды отражались т же самыя звзды и въ томъ же величественномъ порядк, въ которомъ ихъ видлъ голубь во время потопа, когда он всматривались сквозь вздувшіяся волны въ горныя вершины, потопленныя на дн морскомъ вмсі со всмъ, что было живого на земл.
Молча, едва переводя духъ, сидла двочка въ созерцаніи этихъ чудесъ природы и думала, думала безъ конца. Она чувствовала, какъ въ сердце ея мало-по-малу прокрадывается не то, что надежда, а какое-то примиреніе съ судьбой, и она стала равнодушне, покойне смотрть на будущее. Въ послднее время старикъ началъ отдаляться отъ внучки и это ее мучило больше всего. Каждый вечеръ, а иногда и днемъ, онъ уходилъ изъ дому, и хотя Нелли знала, куда и зачмъ онъ идетъ, — онъ ужъ слишкомъ налегалъ на ея скудный кошелекъ, съ каждымъ днемъ принималъ все боле и боле растерянный видъ, но самъ-то онъ избгалъ не только разспросовъ съ ея стороны, но даже и ее самое.
Занятая своими грустными мыслями, двочка и не замтила, какъ шло время. Но вотъ на какой-то дальней колокольн пробило 9 часовъ: она встрепенулась, вскочила съ своего мста и пошла по направленію къ городу.
Дойдя до мостика, переброшеннаго черезъ ручей, она вдругъ увидила невдалек передъ собой какой-то красноватый оговъ. Вглядвшись хорошенько, она догадалась, что это цыгане, расположившіеся на ночлетъ у самой дороги, развели костеръ, вокругъ котораго одни сидли, друне лежали. Такъ какъ у нея не было съ собой денетъ, она не боялась встртиться съ ними и скорехонько пошла впередъ.
Когда она приблизилась къ нимъ, ее словно любопытство подстрекнуло посмотрть на людей, сидвшихъ у костра. Одна изъ фигуръ, отчетливо обрисовывшаяся на ярко пылавшемъ огн, заставила ее остановиться, но она постаралась уврить себя, что это не можетъ быть онъ, что ей такъ только показалось, и пошла дальше.
Въ эту самую минуту у костра возобновился прерванный на-время разговоръ. Словъ-то она не слыхала, но. голосъ одного изъ говорившихъ былъ ей до того знакомъ, что она снова остановилась, какъ вкопаная.
Она обернулась и опять взглянула по ваправленію къ костру: сидвшая у огня фигура, которая ее такъ поразила, поднялась во весь ростъ и оперлась обими руками на палку. И поза эта была ей очень знакома: это былъ никто иной, какъ ея ддушка.
Она уже готова была его окликнуть, но удержалась. Ей очень хотлось знать, кто его товарищи, и для чего они тутъ собрались. Чуя что-то недоброе, она ршилась подслушать ихъ разговоръ, и чтобы не быть ими замченной, подкралась вдоль изгороди и, спрятавшись подъ деревьями въ нсколькихъ шагахъ отъ костра, видла и слышала все, что тамъ творилось.
Начать съ того, что, къ ея удивленію, здсь не было ни женщинъ, ни дтей — во время своихъ странствованій съ ддушкой она неоднократно имла случай познакомиться съ многочисленными цыганскими таборами — да и цыганъ-то всего былъ одинъ, здоровенный, рослый дтина. Прислонившись къ дереву и скрестивъ руки на груди, онъ тосмотрлъ на огонь, то бросалъ изъ-подъ своихъ черныхъ рсницъ любопытные взгляды на трехъ человкъ, разговаривавшихъ у костра, стараясь скрыть отъ нихъ, что съ любопытствомъ прислушивается къ ихъ рчамъ. A разговаривавшіе были: ея ддушка, да т два партнера, съ которыми онъ игралъ въ карты въ ту достопамятную ночь, словомъ сказать, извстный намъ Исаакъ Листъ и его суровый товарищъ. Въ маленькой, низенькой цыганской палатк, повидимому, не было ни души.
— Ну, что-жъ вы не идете? спросилъ суровый партнеръ — онъ лежалъ развалившись на трав — заглядывая старику въ лицо.— Вы сейчасъ такъ спшилиі Идите, если хотите, никто васъ не удерживаетъ.
— Не мучь его, онъ не желалъ тебя обидть, вступился Исаакъ Листъ.
Сидя на корточкахъ, какъ лягушка, онъ страшно косился, поворачивая голову къ собесдникамъ.
— Вы меня обираете, я черезъ васъ сталъ нищимъ и вы же потешаетесь надо мнойі Вы меня съ ума сведете! жаловался старикъ, обращаясь то къ одному, то къ другому.
Контрастъ между слабымъ, беззащитнымъ старикомъ и разбойниками-шулерами, къ которымъ онъ попалъ въ руки, былъ такъ поразителенъ, что у двочки сердце защемило отъ жалости. Но она ршилась выслдить все до конца, не пропустить ни одного слова, ни одного взгляда.
— Что вы хотите этимъ сказать, чортъ возьми? произнесъ здоровякъ, приподнимаясь на локоть и обращаясь къ старику.— Вы черезъ насъ стали нищимъ! Да вы насъ сдлали бы нищими, если бы могли. Вотъ такъ-то всегда съ этими жалкими, ничтожными игроками, которые только хныкать умютъ. Когда вы проигрываете, вы считаете себя мучениками, а когда выигрываете, такъ не считаете мучениками тхъ, кто вамъ проигрываетъ, и что это значитъ ‘вы меня обираете’? Будь я проклятъ, если я вамъ позволю говоритъ мн такія вещи!
Туть онъ опять растянулся на земл и раза два лягнулъ ногой, чтобы показать, какъ онъ взбшенъ. Въ сущности все это была комедія, которую они съ какой-то цлью разыгрывали сообща: этотъ взялъ на себя роль грубіяна, а товарищъ его — примирителя. Они открыто переглядывались другъ съ другомъ и съ цыганомъ, и только старикъ, по слабости своей, ничего не видлъ и не слышалъ. Цыганъ выражалъ свое полное одобреніе этой милой забав, поминутно скаля блые зубы.
— Да вы сами только что говорили о грабеж! Что-жъ вы на меня нападаете? сказалъ старикъ упавшимъ голосомъ.
— Такъ не своихъ же грабить! Надобно, сударь, честь знать между… между порядочными людьми.
Онъ чуть было не выдалъ себя неумстнымъ словцомъ.
— Да ну же, перестань ему надодать, Джауль! опять вступился Исаакъ Листъ. — Онъ и такъ раскаивается, разв не видишь, что у него нечаянно сорвалось съ языка? Говори же, Джауль, говори. Ты что-то еще хотлъ сказать, упрашивалъ онъ товарища.