Кылыч-Алай. Часть вторая, Теплов Владимир Александрович, Год: 1892 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 50 минут(ы)

КЫЛЫЧЪ-АЛАЙ
Страница изъ новйшей исторіи Турціи.
(По воспоминаніямъ очевидца).

Окончаніе.

VI.

Возвратимся къ прерванному на время разсказу о событіяхъ 1876 года.

Абдулъ-Азизъ былъ убитъ въ 11 часовъ утра, а часа три, четыре спустя были уже его похороны, обставленные большою торжественностью. Вс министры присутствовали при перенесенія гроба въ тюрбе (надгробная часовня) султана Махмуда, отца покойнаго султана.

Трагическая смерть Абдуль-Азиза примирила съ нимъ многихъ, къ нему начали относиться съ большею справедливостью. Первые восторги по отношенію въ Мураду тогда уже прошли — тмъ охотне стали вспоминать объ его предшественник. Несмотря на короткое время, протекшее съ воцаренія султана, уже въ конц мая 1876 года стали замтны признаки усиленія общаго недовольства.

Улемы, недовольные тмъ, что имъ еще не было предоставлено преобладающаго вліянія на государственныя дла и что правительство ничего не длаетъ для созданія въ Турціи мусульманской олигархіи, называли султана западникомъ, которымъ вертитъ тріумвиратъ изъ трехъ нашей: Мехмеда-Рушди, ХусейнаАвни и Мидхата. Султану не прощали, что, противъ всхъ правилъ мусульманскаго этикета, онъ отправился въ мечеть въ перчаткахъ, что на обд у себя онъ предлагалъ собесдникамъ вино, что онъ не уметъ держать себя съ тою важностью, которая приличествуетъ халифу, и что, наконецъ, онъ не нашелся что отвтить на обращенныя къ нему привтствія различныхъ депутацій.

По одному турецкому преданію, вс султаны, носящіе имя Мурада, должны были быть жестокими гонителями христіанъ. Рядъ этихъ султановъ, по тому же преданію, долженъ былъ закончиться Мурадомъ V, предназначеннымъ произвести такую страшную рзню христіанъ, какой дотол не бывало и примра. Отголоскомъ такого преданія и было усиленіе во внутреннихъ областяхъ Турціи, по полученіи извстія о воцареніи Мурада, религіознаго фанатизма, выразившагося въ нкоторыхъ насильственныхъ дйствіяхъ противъ христіанъ. А между тмъ, въ дйствительности,— разсуждали улемы,— Мурадъ У скоре клонятъ въ сторону христіанъ, желая, съ помощью конституціи, обезпечить имъ полную равноправность. Улемы были бы, конечно, еще боле возмущены, еслибы имъ были извстны толки, распускавшіеся европейскими друзьями Мурада, о томъ, что чувства уваженія новаго султана въ христіанству таковы, что, быть можетъ, впослдствіи онъ не прочь будетъ и перемнить свою религію.

Партія ‘молодой Турціи’ и европейскія колоніи въ Константинопол были тоже разочарованы, не видя конституціи, которая должна была исцлить вс соціальныя болзни.

Подъ вліяніемъ такихъ причинъ перемна въ общемъ настроеніи была такъ сильна, что живи еще Абдуль-Азизъ, онъ, по мннію многихъ турокъ, мене чмъ чрезъ мсяцъ снова одлъ бы на престол.

Европейская печать думала видть въ воцареніи Мурада новую эру возрожденія Турціи. Такія же надежды возлагались при воцареніи и на Абдулъ-Азиза. Но тогда было еще боле основной къ такимъ надеждамъ, такъ какъ на престолъ, на смну государя слабаго и апатичнаго, всходилъ государь съ твердымъ характеромъ, извстный строгостью своихъ нравовъ и суровою справедливостью. При восшествіи на престолъ Мурада, все было какъ разъ наоборотъ.

Переходъ отъ домашняго заключенія къ трону былъ слишкомъ внезапенъ, обстоятельства, при которыхъ онъ совершился, были слишкомъ драматичны, чтобы не оставить глубокихъ слдовъ въ ум и сердц новаго султана, по природ своей и безъ того крайне впечатлительнаго. Потрясеніе, испытанное Мурадомъ въ ночь воцаренія, совершенно разстроило его нервную систему — съ тхъ поръ у него сдлалась постоянная дрожь, въ особенности въ колняхъ. Но окончательно надломлено было его здоровье послдующими происшествіями.

Молодой султанъ, при его добромъ характер, былъ глубоко тронутъ почти заискивающимъ тономъ письма своего низложеннаго дяди, опасавшагося за свою жизнь. Мурадъ отвтилъ тогда собственноручнымъ письмомъ, смоченнымъ его слезами, онъ давалъ своему предмстнику самыя положительныя общанія, что онъ самъ позаботится и будетъ неослабно наблюдать за его личною безопасностью. Два дня спустя, Абдулъ-Азиза не существовало!

По несчастной случайности, министры, опасаясь, какъ бы извстіе о смерти стараго султана слишкомъ не поразило Мурада, возъимли злополучную мысль сообщить о происшедшемъ Мураду чрезъ его служителя, подававшаго ему завтракъ. Взволнованный слуга, проникнутый важностью тяжелаго долга, на него возложеннаго, забылъ въ послднюю минуту вс совты о необходимости предварительно искусно подготовить султана въ грустной новости и, подавая пилавъ, безъ дальнихъ околичностей объявилъ Мураду, что его дядя скончался. Султанъ тотчасъ вскочилъ изъ-за стола — съ нимъ сдлалась рвота и сильнйшая дрожь, переходившая въ судороги. Удрученный скорбью, Мурадъ горько плавалъ и даже надлъ на три дня трауръ — что было настоящимъ нововведеніемъ для константинопольскаго двора: въ то же время онъ немедленно взялъ въ себ младшихъ сыновей Абдулъ-Азиза, чтобы всячески постараться замнить имъ такъ ужасно погибшаго ихъ отца.

Съ этого момента страшнаго нравственнаго потрясенія, умственныя способности Мурада какъ бы помутились. Отъ времени до времени у него сталъ замчаться полный упадокъ силъ, какъ бы временное оцпенніе или столбнякъ, въ продолженіе котораго онъ лишался языка, подолгу оставаясь со взоромъ безпомощно устремленнымъ въ пространство — это было начало таинственной болзни, постигшей Мурада на десятый день по его воцаренія и заставившей его снова сойти съ ступеней престола, на который его возвела горсть честолюбцевъ.

Съ самаго начала своего царствованія Мурадъ скоре находилея въ положеніи внценоснаго плнника названнаго выше тріумвирата и не имлъ никакого вліянія на дла. Министры старались всячески стснить Мурада даже въ расходахъ. Независимо отъ того, что, какъ уже сказано ране, въ своемъ манифест о восшествіи на престолъ Мурадъ V объявилъ, что передаетъ пен принадлежащія ему удльныя имнія и будетъ довольствоваться на содержаніе двора ежегодною суммою въ 300.000 турецкихъ лиръ, новый султанъ долженъ былъ принять на свой собственный счетъ пенсіи разнымъ придворнымъ служителямъ, а также и разные другіе расходы по дворцу, досел платившіеся казною,— такъ что, благодаря всему этому, въ государственной смт расходовъ достигалась экономія около милліона турецкихъ лиръ въ годъ. Во дворц вообще хотли завести экономію, множество служащихъ и обитательницъ гарема были изгнаны тогда безъ всякаго милосердія. Удаляя оттуда всхъ лицъ, которая были боле или мене близки къ покойному султану, верховники, конечно, не могли оставить въ поко бывшаго великаго визиря и приковали ему выхать безъ промедленія изъ Константинополя.

Махмудъ-Недимъ-паша, который погубилъ и себя, и Абдуль-Азиза своею нершительностью, исходившею изъ мысли, что никто не посметъ поднять руку на халифа (какъ будто турецкая исторія не сообщала многихъ доказательствъ противнаго!) и не обратилъ должнаго вниманія на опасность, грозившую правительству, которое могло быть спасено лишь энергіей,— сошелъ съ того времени съ политической сцены и въ конц мая перехалъ въ городовъ Чесме, гавань котораго видала въ прошломъ вк подвиги графа Орлова и русскаго флота. Мстная печать по этому поводу была въ полномъ восторг и привтствовала изгнаніе ‘послдняго столба, поддерживавшаго въ Порт русское вліяніе, столь пагубное для турецкой имперіи’.

Но такъ какъ Порта по обыкновенію должна находиться подъ чьимъ-либо вліяніемъ, то тмъ усиленне стало въ ней проявиться со времени послднихъ событій сердечное влеченіе въ Англіи. Турки полагали, что Англія станетъ во глав сочувственнаго движенія въ пользу Турціи со стороны европейскаго общественнаго мннія, и что чмъ они будутъ враждебне къ Россія, тмъ боле поддержатъ ихъ западные покровители. Туркамъ внушали, что стоило Россіи принять на себя берлинскимъ меморандумомъ иниціативу немного боле ршительныхъ мръ въ пользу христіанъ, чтобы вс державы отшатнулись отъ Россіи и бросились въ объятія Турція. Истинный другъ Порты — это Англія, всегда готовая отстаивать неприкосновенность турецкаго палладіума — Парижскаго трактата 1856 года. Недаромъ органъ ‘молодой Турціи’, журналъ ‘Stamboul’, издававшійся англичаниномъ Гавлеемъ, возвщалъ, что ‘низложеніе Абдулъ-Азиза предотвратило новую брешь, которую кое кто льстилъ себя надеждой пробить въ Парижскомъ трактат, узаконяя вмшательство Европы во внутреннія дла оттоманской имперіи: быстрота, съ которою произведенъ былъ переворотъ, одна спасла Турцію, такъ какъ бывшій султанъ, склоняясь въ принятію меморандума князя Горчакова, далъ уже Мухтару-паш приказаніе воздерживаться отъ ршительныхъ дйствій въ Черногоріи и Герцеговин’.

Тогдашнее вліяніе Англіи на Порту поддерживалось и ея флотомъ: воспользовавшись паникою, вызванною софтами, и прикрываясь ршеніями, принятыми въ Берлин о посылк военныхъ судовъ въ воды Леванта, Англія пріобрла возможность непосредственно вліять, съ помощью собраннаго въ Безик флота, на ршенія Порты и направлять ее противъ Россіи. Командовавшій эскадрою адмиралъ Друммондъ, нисколько не стсняясь, общалъ тогда заняться самъ приведеніемъ турецкихъ броненосцевъ въ боевую готовность, чтобы сдлать Турцію неуязвимою на Черномъ мор и способною подавить тамъ возростаніе русскихъ морскихъ силъ.

Главнйшимъ дятелемъ тріумвирата нашей, заправлявшаго тогда судьбами оттоманской имперіи, былъ, безспорно, Хусейнъ-Авни-паша. Укрпивъ посл дворцоваго переворота свое личное положеніе, онъ сталъ стараться мало-по-малу отдалиться отъ Мидхата-паши, отъ партіи ‘молодой Турціи’ и отъ проповдуемыхъ ею конституціонныхъ идей. Подъ вліяніемъ его, самое движеніе въ пользу конституціи начало ослабвать,— ходжи и софты, а также вообще улемы, не желавшіе никогда давать какія-либо новыя права христіанамъ, подписали адресъ, въ которомъ протестовали противъ приписываемаго имъ намренія измнить образъ правленія, либо требовать конституціи.

При такомъ положеніи длъ и въ виду придворныхъ интригъ, невозможность для Турціи имть конституціонный образъ правленія была вполн очевидна, а во всему этому присоединялась разноплеменность народовъ оттоманской имперіи, другъ другу враждебныхъ, съ стремленіями совершенно различными, раздленныхъ происхожденіемъ, религіею, нравами и, въ добавокъ, не обладающихъ ни достаточнымъ образованіемъ, ни политическою зрлостью,— что замщалось однимъ слпымъ фанатизмомъ правоврія. За неимніемъ точныхъ статистическихъ данныхъ нельзя было бы даже составить правильныхъ списковъ избирателей.

Только деспотическая монархія до сихъ поръ была совмстна съ восточными понятіями. Парламентаризма азіатъ не понимаетъ, к колебанія, напр., англійской парламентской политики представляются восточному человку только слдствіемъ слабости и нершительности… На восточнаго человка дйствуетъ только страхъ, уважаютъ того, кого боятся.

Въ виду всего этого, можно предположить одно, а именно, что искусственно поднятое движеніе въ пользу конституціи въ Турціи имло подкладкою желаніе Мидхата и его клевретовъ: привлечь къ себ лично благосклонность западной Европы и обезпечить лично га собою ея дятельную поддержку.

И вдругъ подъ вліяніемъ Хусейна-Авни-паши, столь благопріятное для ‘молодой Турціи’ движеніе стало ослабвать, встрчая оппозицію со стороны могущественнаго сословія улемовъ. Враждебный напоръ оказался настолько сильнымъ, что самъ Мидхатъ вынужденъ былъ отступить, довольствуясь пока тмъ, что на него било возложено составленіе проекта объ учрежденіи нсколько усиленнаго государственнаго совта, съ боле обширнымъ кругомъ власти и съ правомъ нкотораго контроля надъ государственными финансами. Приходилось удовлетвориться и такимъ незначительнымъ ограниченіемъ султанской власти. Но, отказываясь явно отъ своихъ замысловъ, Мидхатъ-паша втайн помышлялъ тогда объ учрежденіи въ Турціи республики, въ надежд стать ея президентомъ.

Понятно потому, какъ непріятно было Мидхату усиленіе Хусейна-Авни-паши, единственнаго человка, который имлъ силу и возможность съ нимъ бороться, и какъ горячо долженъ онъ былъ — онъ и близкіе къ нему — желать отдлаться отъ военнаго министра. Какъ бы въ угоду подобному желанію Мидхита-паши, тогда произошло новое загадочное обстоятельство, благодаря которому ‘молодая Турція* какъ разъ вб-время избавилась отъ опаснаго соперника. 4-го іюня сераскиръ палъ подъ пулею черкеса Хасана.

Уроженецъ Кабарды, Хасанъ-бей, былъ молочнымъ братомъ третьей жены Абдуль-Азиза, матери принца Мехмедъ-Шевкета-эфенди. Благодаря своему родству съ султаншей, онъ былъ сдлавъ ординарцемъ у старшаго сына Абдуль-Азиза — Юсуфъ-Иззеддина. Строптивый нравъ Хасана былъ причиною многихъ стычекъ его съ начальствомъ, между прочимъ и съ Хусейнъ-Авни-пашою, которнй нсколько разъ собирался выслать его изъ Константинополя, но покровительство султанши-валидэ постоянно спасало его. Посл переворота 18-го мая, Хасана произвели въ слдующій чинъ, приказавъ, однако, отправиться безъ промедленія къ своему полку, въ Багдадъ. Въ виду его отказа подчиниться такому приказанію, онъ балъ арестованъ на 15 дней, и тогда-то, по всей вроятности, принялъ онъ ршеніе кровью смыть оскорбленіе, нанесенное ему, по его мннію, военнымъ министромъ.

Одно время предполагали, что Хасанъ-бей, ршаясь на убійство Хусейна-Авни, былъ лишь однимъ изъ орудій обширнаго заговора, составленнаго въ пользу Юсуфа-Иззеддина военными, уколотыми намекомъ на ихъ измну, выраженнымъ въ письм Абдуль-Азиза къ султану Мураду,— и не бывшими въ состояніи себ простить, что въ ночь переворота ихъ заставили играть роль простъ пшекъ въ рукахъ главныхъ заговорщиковъ. Но насколько можно судить по выяснившимся впослдствіи даннымъ, едва-ли такое предположеніе можно считать основательнымъ. Врне, пожалуй, допустить, что кром личной злобы на сераскира, засадившаго неукротимаго черкеса подъ арестъ, Хасанъ-бей желалъ еще отомстить Хусейну-Авни и какъ главному виновнику низложенія, а затмъ и смерти Абдуль-Азиза, обусловившей и самоубійство султанши — сестры Хасана, вслдствіе чего самъ Хасанъ длался незначительнымъ армейскимъ офицеромъ. Сравненіе того, что было прежде, съ тмъ, что его ожидало впереди, было слишкомъ невыгодно, слишкомъ невыносимо для его необузданнаго характера, и нтъ ничего мудренаго, что во время своего заключенія на гауптвахт Хасанъ-бей ршилъ, быть можетъ, отчасти и подъ вліяніемъ нкоторыхъ искусныхъ нашептываній лицъ, заинтересованныхъ въ устраненіи Хусейна-Авни-паши,— самъ расправиться съ сераскиромъ и за-одно отомстить и за сестру, и за потерю своего собственнаго привилегированнаго положенія.

Когда принятое намреніе было обдумано во всхъ подробностяхъ, Хасанъ объявилъ, что онъ готовъ хать въ Багдадъ въ мсту служенія, почему и былъ освобожденъ изъ-подъ ареста. Изъ тюрьмы онъ прямо отправился въ Скутари, гд находился яли (загородный домъ) Хусейна-Авни-паши. Въ Скутари хорошо:знали бывшаго принцева ординарца, брата султанши, и потому не затруднились ему отвтить, что сераскира нтъ дома и что вмст съ другими министрами онъ теперь на совт у Мидхатя-паши. Отсюда Хасанъ-бей отправился въ Стамбулъ, пообдалъ и имлъ бесды съ нсколькими лицами — слдствіе потомъ не выяснило, или намренно замяло вопросъ, съ кмъ именно видлся въ тотъ вечеръ Хасанъ и что онъ вообще длалъ въ теченіе всего вечера. Какъ бы то ни было, около полуночи, скрывъ подъ плащомъ два шестизарядныхъ револьвера и большой черкесскій кинжалъ, Хасанъ явился въ конахъ (дворецъ) Мидыта-паши, находившійся въ квартал, называемомъ Таушанъ-ташъ. Тамъ тоже люди хорошо знали Хасана и безъ затрудненія пропустили его на верхъ, тмъ боле, что, какъ онъ говорилъ, одъ долженъ былъ передать военному министру очень важную телеграмму. Подъ предлогомъ этой служебной надобности Хасанъ безпрепятственно проникъ въ залу совта.

На диван, по средин, сидлъ въ разстегнутомъ мундир Хусейнъ-Авни-паша, рядомъ съ нимъ, въ кресл, Рашидъ-паша, министръ иностранныхъ длъ. Приподнявъ тяжелую завсу, замняющую въ турецкихъ домахъ двери, Хасанъ бросился съ ругательствами прямо на военнаго министра и, крикнувъ: ‘сераскеръ давранма!’ (не шевелись, сераскиръ!) — выстрлилъ въ него въ упоръ: пуля пронзила ему грудь немного выше лваго сосца,— судьб было угодно, чтобы Хусейнъ-Авни-паша былъ пораженъ въ то же мсто, въ которое нанесенъ былъ смертельный ударъ и бившему его повелителю, султану Абдуль-Азизу.

У Хусейна-Авни-паши хватило еще силъ подняться и сдлать нсколько шаговъ по направленію къ убійц, но, получивъ еще нсколько ударовъ кинжаломъ въ грудь и животъ, онъ упалъ, чтобы не подниматься боле.

Тмъ временемъ великій визирь, Мехмедъ-Рушди-паша и другіе министры двумя боковыми дверями спаслись въ сосднія комнаты, Мидхатъ-паша ползкомъ скрылся въ свой гаремъ. Рашидъ-паша оставался какъ прикованный къ креслу, не будучи въ состояніи пошевелиться. Одинъ лишь капуданъ-паша (генералъ-адмиралъ), почти 80-лтній старецъ, Ахмедъ-Байсарли-паша, въ молодости своей участвовавшій въ Наваринскомъ сраженіи, храбро бросился на убійцу и вступилъ съ нимъ въ рукопашную борьбу, продолжавшуюся нсколько минуть, что и позволю другимъ министрамъ убжать. Отбиваясь отъ него, Хасанъ стрляетъ — и пуля пробиваетъ плечо капудана-паши, не довольствуясь тмъ, Хатсанъ, уже не помня себя, начинаетъ поражать его кинжаломъ и наноситъ глубокія раны въ лвый високъ, плечо и руку. Въ это время на помощь старику подосплъ слуга Иидхата-паши, Ахмедъ-ага, и тогда лишь морской министръ, весь израненный, обливаясь кровью, могъ скрыться въ сосднюю комнату, гд уже былъ великій визирь и Халетъ-паша, посл чего они немедленно забаррикадировали дверь разною мебелью. Впослдствіи капуданъ-паша выздоровлъ отъ своихъ ранъ.

Сильный и рослый Ахмедъ-ага схватился съ Хасаномъ и старался побороть его, скрутивъ ему назадъ руки, но гибкій, какъ зми, черкесъ сдлалъ послднее усиліе, отчасти высвободилъ руку я выстрломъ въ ухо несчастнаго служителя распростеръ его у своихъ ногъ бездыханнымъ.

Одолвъ своего опаснаго соперника, Хасанъ оглядлся, и отуманенный кровью его взглядъ упалъ на Рашида-пашу, подъ вліяніемъ смертельнаго ужаса продолжавшаго сидть въ полномъ оцпенніи. Раздался новый выстрлъ — пуля попала Рянлду прямо въ подбородокъ и убила министра на-повалъ.

Остервенившійся злодй сталъ затмъ ломиться въ дверь комнаты, гд былъ Мехмедъ-Рушди-паша, крича ему: ‘Отворите! клянусь, что я ничего не имю противъ васъ, а хочу только добраться до Ахмеда-Кайсарли!’ — ‘Оглумъ (сынъ мой),— отвтилъ ему великій визирь, всячески защищая дверь:— того, кого ты ищешь, нтъ со мною, увряю тебя, я одинъ’. Но Хасанъ не унимался, продолжая ломиться въ дверь, онъ повторялъ} ‘Отворите, мн нужно поговорить съ вами, клянусь, что я вамъ не причиню никакого зла’. Визирь отвчалъ ему изъ-за двери: ‘Я врю твоей клятв, сынъ мой! только ты теперь немножко взволнованъ, мы лучше поговоримъ завтра’.

Не будучи въ силахъ взломать дверь, Хасанъ, находившійся уже въ состояніи полнаго изступленія, сталъ пронизывать ее въ разныхъ направленіяхъ пулями изъ своихъ револьверовъ. Въ то же время онъ опрокинулъ горвшій канделябръ и зажегъ занавси, надясь, вроятно, воспользоваться сумятицею, сопровождающею пожаръ, чтобы постараться спастись.

Звуки выстрловъ встревожили всхъ окрестныхъ жителей, чрезъ полчаса прибылъ на мсто убійства отрядъ полицейскія и солдатъ съ ближайшей караульни. Убійца началъ съ ними отчаянную борьбу — жертвами его пали еще одинъ убитый заптія (полицейскій) и пять солдатъ, получившихъ разныя тяжкія раны. Съ нимъ справились лишь нанеся нсколько ранъ штыками, не не убивая, чтобы сохранить живымъ для слдствія. Въ этой промежутокъ времени, начальникъ отряда, адъютантъ морской министра, Шюкри-бей, усплъ уже пробраться по черной лстниц въ комнату, гд были спасшіеся министры, вывелъ ихъ на улицу, а самъ, вернувшись въ залу совта, бросился съ обнаженною саблею въ свалку. Въ эту минуту солдаты подняли уже Хасана на штыки, не взирая на то, этотъ бшеный человка не измнилъ своей желзной энергіи. Вонзая въ себя глубже штыки, Хасанъ дотянулся до голенища своего сапога, гд у него былъ спрятанъ револьверъ, и однимъ выстрломъ убилъ Шюкрибея на-повалъ.

Справившись съ убійцей, солдаты потушили начинавшійся отъ канделябра пожаръ. Въ зал бывшаго совта министровъ крови било такъ много, что она протекла въ нижній этажъ.

На слдствіи Хасанъ-бей показалъ, что онъ хотлъ отмстить сераскиру за роль, которую тотъ сыгралъ по отношенію къ Абдуль-Азизу. ‘Но что же сдлалъ теб или покойному султану этотъ несчастный Рашидъ-паша?’ — спросилъ Хасана предсдатель военнаго суда. ‘Я не хотлъ его убивать, только когда я его увидть окаменвшимъ отъ страха, я ршился покончить и съ нимъ, да въ добавокъ онъ былъ извстенъ тмъ, что служилъ орудіемъ чужой политики’.

Одновременно съ арестомъ Хасана было задержано около тридцати человкъ по подозрнію въ составленіи военнаго заговора, но судъ не могъ собрать никакихъ положительныхъ доказательствъ въ подтвержденіе подобнаго предположенія.

Зная заране объ ожидающей его судьб, Хасанъ не захотлъ, чтобы ему была оказана какая-либо медицинская помощь, и когда онъ былъ приговоренъ военнымъ судомъ, собравшимся въ сераскерат, въ повшенію, ночью въ тюрьм сорвалъ свои повязки и умеръ отъ ранъ и потери крови. Порта, впрочемъ, скрыла эту смерть и трупъ Хасана былъ все-таки повшенъ, чрезъ 24 часа, на площади Баязида. Повсили его на низкомъ суку стараго, коряваго тутоваго дерева, такъ что ноги Хасана почти касались земли. Толпы любопытныхъ перебывали въ тотъ день около этого трупа — ужъ слишкомъ поразило всхъ неслыханное зврство человческой бойни, произведенной черкесомъ Хасаномъ!

Хотя народъ считалъ убійство Хусейна-Авни-паши справедливымъ возмездіемъ за низложеніе султана и видлъ въ Хасан руку, покаравшую главнаго заговорщика, свергнувшаго Абдулъ-Авиза, но какъ-то плохо врится, что судьб угодно было покарать лишь тхъ министровъ, кто былъ наиболе способенъ, въ своей спеціальности, и изъ которыхъ одинъ хотлъ сбросить съ себя опеку Мидхата-паши и поддерживающей его партіи, а другой повиненъ былъ лишь въ томъ, что, благодаря своему просвщенному взгляду на вещи и проницательному уму, полагалъ, что Турціи слдуетъ быть въ хорошихъ отношеніяхъ съ Россіею к что, потому, славянамъ Балканскаго полуострова должны быть сдланы нкоторыя уступки. Нельзя не сказать, что Рашидъ-паша и вообще по личному своему характеру, и по безкорыстію представлялъ особенно рдкое исключеніе изъ турецкихъ министровъ и, въ противность Хусейну-Авни-паш, оставившему посл себя громадное состояніе, былъ такъ бденъ, что вдова его, чтобы устроить приличные похороны, вынуждена была просить у великаго визиря денегъ взаймы.

Смерть Хусейна-Авни была какъ нельзя боле на руку крайней турецкой партіи, а потому нкоторые западно-европейскіе дипломаты не скрывали своей радости, что событіе это произошло какъ разъ кстати, что оно вообще ‘расчистило почву’. Отнын власть безспорно переходила въ Мидхату-паш и его клевретамъ, которые такимъ образомъ, благодаря Хасану, внезапно получка возможность разыграть ршающую роль и быть полновластными распорядителями судебъ имперіи.

Спасеніе при тогдашнихъ обстоятельствахъ Мидхата-паши,— одного изъ главнйшихъ дятелей переворота, за который будто бы мстилъ Хасанъ,— отъ врной смерти, казалось также столь удивительнымъ, столь подтверждало нкоторые толки о томъ, что Мидхату было заране извстно о готовившемся покушеніи Хасана, что органъ ‘молодой Турціи’, ‘Stamboul’, счелъ необходимымъ, разсказывая объ убійств министровъ, вложить въ уста Хасана такія рчи, будто бы произнесенныя имъ въ минуту арестованія, т.-е. когда, какъ мы видли, онъ вислъ на штыкахъ: ‘я сожалю, что убилъ несчастнаго заптія, но о чемъ сожалю въ особенности, такъ это о томъ, что отъ меня ускользнулъ Мидхатъ-паша’.

VII.

Убійство министровъ имло непосредственное вліяніе на состояніе здоровья молодого султана — оно нанесло окончательный ударъ уже ране потрясенному его разсудку. Мурадъ началъ-было въ то время поправляться: перехавъ въ Ильдызъ, султанъ, какъ казалось, чувствовалъ себя гораздо лучше, умъ его сталъ успокоиваться по мр того, какъ сглаживались ужасныя впечатлнія воцаренія и убійства Абдуль-Азиза. 4-го іюня, однако,, онъ внезапно увидлъ, что войска со всхъ сторонъ окружили! Ильдызъ-кіоскъ. Встревоженный, онъ спрашиваетъ объясненій, ему отвчаютъ уклончиво, говоря лишь, что это необходимая мра предосторожности, чтобы обезпечить его безопасность.

Больной умъ Мурада не могъ вынести сообщенія о новой опасности, противъ которой его надо было такъ ограждать, и съ этой минуты онъ уже нигд не могъ найти себ покоя. Страхъ быть убитымъ сталъ преслдовать его неотступно, раздражая все боле и боле его расшатанную вериную систему. Въ теченіе нсколькихъ дней онъ сидлъ запершись съ своимъ докторомъ, Каполеоне, и впалъ въ такую апатію, что не могъ ни принять новыхъ министровъ — иностранныхъ длъ, Сафвета-пашу, и юстиціи, Халиль-Шерифа-пашу, ни подписать грамотъ къ иностраннымъ государямъ о своемъ воцареніи, ни даже отправиться въ пятницу въ мечеть, что произвело на народъ удручающее впечатлніе. Англійскому послу, сэру Элліоту, на просьбу объ аудіенціи, султанъ приказалъ отвтить, что онъ еще не въ состояніи принять представителя королевы Викторіи. Самая церемонія Кылычъ-Алая (препоясанія мечомъ), замняющая у турокъ обрядъ коронованія султановъ, откладывалась со дня на день до тхъ поръ, бакъ объясняли, пока у мы населенія столицы успокоятся совершенно отъ пережитыхъ событій. Ослабвшій физически и нравственно, Мурадъ У не хотлъ заниматься никакими длами, отказывая въ пріем даже великому визирю, такъ что нкоторый нетерпящія отлагательства дла велись лишь чрезъ посредство суланши-валидэ.

Въ конц концовъ, злодяніе Хасана имло еще одно неожиданное послдствіе: перепуганный, больной Мурадъ, сначала хотвшій просто отречься отъ престола въ виду слишкомъ большихъ опасностей, сопряженныхъ съ этимъ послднимъ, вдругъ почувствовалъ приливъ конституціонныхъ вожделній — ему захотлось и остаться на престол, и избгнуть прямой отвтственности, лежащей предъ Богомъ и народомъ на всякомъ самодержавномъ государ. Такой исходъ онъ видлъ въ конституціи, которая могла избавить его отъ многихъ заботъ и обезпечить, какъ ему казалось, боле спокойное существованіе, въ особенности еслибы удалось привести въ исполненіе задуманную тогда вру ограниченія власти шейхъ-уль-ислама отнятіемъ у него права путемъ фетвы низлагать султановъ.

Въ конц іюня мсяца, т.-е. спустя лишь мсяцъ съ небольшимъ посл воцаренія Мурада, какъ христіане, такъ и мусульмане не скрывали уже, что революція 18-го мая имла одна отрицательные результаты. Событія разочаровали самого сэра Элліота: онъ убдился, что революція свелась лишь къ перемн личности, а не системы. Вмсто государя съ сильною волею, съ извстнымъ обаяніемъ и опытностью, на тронъ посадили госухря, слабость котораго благопріятствовала лишь анархіи и властительству равныхъ беззастнчивыхъ честолюбцевъ. Не покидавшая Мурада нервная болзнь неминуемо отражалась упадкомъ уваженія къ нему со стороны массы народной, согласно корану требующей, чтобы калифъ хотя разъ въ недлю показываю въ мечети своимъ врнымъ подданнымъ: а по городу уже ходили слухи, что султанъ не владетъ языкомъ и на доклады министровъ отвчаетъ однимъ смхомъ. Нтъ ничего удивительнаго, что, въ виду всего этого, чрезъ мсяцъ по восшествіи Мурада на престолъ, зашла уже рчь объ изданіи новой фетвы о низложеніи султана.

Между тмъ политическія обстоятельства становились все, боле и боле серьезными и требовали сильной власти. Внутри Турціи возбужденіе мусульманскаго фанатизма выражалось рзнею христіанъ въ Болгаріи, неистовствами черкесовъ и башибузуковъ. Вн своихъ границъ, Турціи приходилось продолжать войну съ Черногоріей), въ которой вскор присоединился новый союзникъ, не желавшій пропустить удобнаго момента для достиженія нова* висимости. Представители европейскихъ державъ въ Блград, опасаясь дальнйшихъ осложненій на Восток, всячески удерживали Сербію отъ участія въ вооруженной борьб съ Турціей, но старанія ихъ были безуспшны — 15-го іюня война была объявлена, а 18-го сербскія войска, подъ предводительствомъ генерала Черняева, вступили на турецкую территорію.

Чтобы справиться съ Сербіей и Черногоріей, Порта нашла наиболе удобнымъ все боле и боле придавать борьб характеръ священной войны противъ неврныхъ (джихадъ). Хедивъ египетскій прислалъ на подмогу два полка: въ самомъ Константинопол стали устроиваться особые отряды добровольцевъ (гёниллю) — каждый доброволецъ получалъ при записываніи дв турецкихъ лиры, одежду и билетъ на полученіе оружія изъ арсенала. Константинополь съ предмстьями выставилъ около десяти тысячъ такихъ гёнюллю. Софты составили свой отдльный отрядъ подъ предводительствомъ улема Салима-эфенди — ихъ записалось тогда около шести тысячъ человкъ. Лагерь добровольцевъ былъ разбитъ въ Бейкос, насупротивъ Буюкдере, на азіатскомъ берегу Босфора, тамъ, гд стояли въ 1838 году вспомогательные войска, посланныя императоромъ Николаемъ спасать султана Махмуда. Мидхатъ-паша съумлъ сдлаться кумиромъ этой орды и не упускалъ случая отправиться въ Бейкосъ и произнести тамъ нсколько зажигательныхъ рчей: онъ уже началъ тогда мечтать о томъ, какъ бы устроить, чтобы эти фанатизированные добровольцы, а также и стамбульская чернь провозгласили его пожизненнымъ великимъ визиремъ, что было бы равнозначительно той военной диктатур, которой добивался его бывшій соперникъ — покойный Хусейнъ-Авни-паша.

Анархія вообще увеличивалась, а султанъ продолжалъ откачиваться отъ занятій длами, не хотлъ видаться съ министрами и не могъ принять даже иностранныхъ представителей, которые, получивъ свои новыя врительныя грамоты, не знали, какъ передать ихъ султану. Страхъ смерти у Мурада былъ такъ силенъ, что въ одинъ изъ своихъ свтлыхъ промежутковъ онъ откровенно признался великому визирю и Мидхату-паш, что онъ чувствуетъ свою неспособность править государствомъ и готовъ подписать отреченіе отъ престола. Мехмедъ-Рушди-паша ничего не имлъ бы противъ такого ршенія вопроса, которое предоставило бы престолъ законному наслднику Мурадову — Абдуль-Хамиду, но Мидхатъ-паша тому воспротивился, такъ какъ его собственные замыслы о диктатур могли быть приведены въ исполненіе, съ помощью печати и добровольцевъ, гораздо легче при султан безнадежно больномъ, чмъ при Абдуль-Хамид, извстномъ уже и тогда своею желзною волею и своимъ характеромъ дятельнымъ и гордымъ.

Такимъ образомъ судьбы оттоманской имперіи въ то время били всецло въ рукахъ Мехмеда-Рушди и Мидхата. Хотя подобная роль и льстила ихъ честолюбію, но тмъ не мене они чувствовали и всю тяжесть лежавшей на нихъ отвтственности и били бы не прочь раздлить ее съ нкоторымъ подобіемъ представительнаго правленія, чтобы не отвчать однимъ за будущія послдствія. Поэтому Мидхатъ-паша воспользовался большимъ чрезвычайнымъ диваномъ (совтомъ) изъ 80 лицъ, созваннымъ да обсужденія положенія длъ, возникшаго вслдствіе закрытія австрійцами порта Блека — чтобы расширить рамку преній и, не боясь уже оппозиціи сраженнаго Хасаномъ Хусейна Авни-паши, заговорить о необходимости конституціи. Кази-аскеръ Румеліи, Сейфъ-Эддинъ-ефенди, произнесъ въ томъ же совт рчь, въ которой доказывалъ, что исламъ не только не запрещаетъ вводить нужныя преобразованія, но, напротивъ, всячески ихъ поощряетъ. Мидхатъ-паша въ свою очередь доказывалъ, что именно во время кризиса, подобнаго переживаемому, необходимы конституціонныя учрежденія, которыя одни могутъ спасти государство. Говорившій посл него, одинъ изъ вліятельныхъ членовъ партіи колодой Турціи’, Зія-бей, товарищъ министра народнаго просвщенія, разразился грозною филиппикою въ томъ же дух, какъ я Мидхатъ-паша, только одновременно съ тмъ онъ старался доказать, что въ Турціи ничто не перемнилось со времени низложенія и смерти Абдуль-Азиза, и что потому не стоило перемнять государя, чтобы продолжать прежнія ошибки. Въ конц засданія Мидхатъ-паша представилъ свой проектъ конституціи, который и было ршено отпечатать въ 80 экземплярахъ, по числу членовъ дивана, дабы эти послдніе могли на досуг зрло его обдумать и подготовиться къ дальнйшему его обсужденію въ слдующемъ диван.

Къ концу іюля мсяца здоровье Мурада, вмсто того, чтобы улучшиться, принимало, напротивъ, все боле и боле безнадежный оборотъ, постепенно выяснилось, что царскій внецъ положительно слишкомъ тяжелъ для бдной больной головы Мурада. Подъ вліяніемъ мучившей его неотступной мысли, онъ только длалъ, что разсматривалъ жилы на своихъ рукахъ, именно въ томъ мст, гд он были вскрыты у несчастнаго Абдуль-Азиза. Слухи о неизлечимой его болзни распространялись въ народ все шире и шире, и народъ начиналъ толковать о незаконности тогдашняго правительства: Мехмеда-Рушди, Мидхата и Саадушбея прямо обвиняли въ подлог, говоря, что они издаютъ фальшивые султанскіе ирадэ (повелнія), выражающіе вовсе не султанскую волю, и что тмъ самымъ они самовольно присвоиваютъ себ власть и права, принадлежащія исключительно одному халифу.

Что еще боле усложняло внутреннія затрудненія турецкаго правительства, и безъ того уже крайне тяжелыя вслдствіе войны, вншнихъ замшательствъ и истощенія государственной казны, это были постоянные раздоры между министрами, въ особенности между великимъ визиремъ и Мидхатомъ-пашою, согласіе между которыми продолжалось очень короткое время. Дло въ томъ, что, сочувствуя по наружности конституціоннымъ идеямъ, Мехмедъ-Рушди въ дйствительности съумлъ возстановить противъ нихъ общественное мнніе.

При встрчающейся иногда у стариковъ внезапной перемнчивости мнній, Мехмедъ-Рушди-паша пересталъ вдругъ бояться отвтственности, связанной съ тогдашнимъ исключительнымъ его положеніемъ. Ему, наоборотъ, стало нравиться править Турціей’ самовластно съ тхъ поръ, какъ ему удалось отстранятъ Мидхата.

Мидхатъ-паша, въ свою очередь, не могъ примириться съ своимъ изолированнымъ положеніемъ и задумалъ пріобрсти снова вліяніе на дла, но уже другимъ путемъ. Поэтому, затаивъ на время свои мечты о конституціи, онъ стадъ возбуждать противъ правительства улемовъ. Нкоторые изъ его приверженцевъ стаи собираться на сходки, чтобы обсуждать положеніе длъ, а также высказываться о вытекающей изъ болзни султана беззаконности распоряженій великаго визиря, правящаго именемъ сумасшедшаго султана. На сходкахъ этихъ были приняты ршенія о необходимости низложить Мурада V и удалить великаго визиря. Въ то же время возникли новыя волненія между софтами на почв разсужденій о томъ, какія реформы необходимы для поправленія Турціи. Споры ихъ приходили къ выводу, что, прежде всего, Мехмедъ-Рушди-паша долженъ быть высланъ изъ Константинополя. Получивъ свденія обо всемъ этомъ, великій визирь не задумался принять ршительную мру и опубликовалъ 21-го іюля въ турецкихъ журналахъ правительственное сообщеніе, которое разъясняло, что провозглашеніе конституціи отложено до боле благопріятнаго времени,— что какъ по этому вопросу, такъ и вообще по вопросамъ политическимъ воспрещаются всякія разсужденія и что нарушители настоящаго распоряженія, ‘какъ сющіе въ умахъ волненіе и возбуждающіе общественныя страсти’, будутъ арестовываться агентами тайной полиціи и съ ними будетъ поступлено какъ съ измнниками отечеству. Относительно конституціи правительственное сообщеніе выражалось такъ: ‘уже нсколько дней какъ въ публик происходятъ различные споры по поводу системы правленія въ оттоманской имперіи. Его величество султанъ, въ своемъ манифест, пригласилъ министровъ приступить между собою къ совщаніямъ относительно руководящихъ началъ и способа управленія,— которые могли бы быть установлены на твердомъ и незыблемомъ основаніи,— и представить, затмъ, его величеству результатъ своихъ совщаній. Это преобразованіе управленія, будучи само по себ дломъ крайне важнымъ и подлежащимъ зрлому обсужденію съ точки зрнія правилъ шеріата и нравовъ и способностей народонаселенія,— требуетъ долгаго изученія. Съ другой стороны, такъ какъ правительство озабочено прежде всего текущими событіями (политическими), то оно и ршило отложить осуществленіе помянутаго преобразованія до той поры, когда уладятся вс ныншнія затрудненія’.

Первою жертвою этого распоряженія былъ Иззетъ-паша, бывшій іерусалимскій губернаторъ, чтобы доказать, что Порта не намрена шутить, его посадили подъ арестъ за рзкіе отзывы о правительств.

Но, несмотря на принимаемыя великимъ визиремъ мры строгости, невозможно было заткнуть рта всмъ недовольнымъ — сходки продолжались, какъ продолжалось шатаніе умовъ въ мусульманскомъ населеніи столицы. Во всхъ областяхъ Турціи, подъ вліяніемъ тогдашнихъ событій, усилился религіозный фанатизмъ: быть можетъ, мусульмане и не желали поголовнаго истребленія христіанъ, но зато вс они хотли низвести христіанъ въ положеніе боле зависимое, подчиненное, предоставивъ во всемъ первенствующее мсто и значеніе рас побдителей — турокъ, ученію ислама и его политическимъ и соціальнымъ основнымъ началамъ. Какъ логическое слдствіе изъ такого воззрнія вытекали вс тогдашнія проповди, возбуждавшія ненависть ко всему европейскому, какой бы національности оно ни было. Христіанъ обвиняли во всхъ бдствіяхъ, обрушившихся на Турцію, а ужъ отъ этого было рукой подать къ обвиненію во всемъ и Россіи, естественной покровительницы восточныхъ христіанъ, и дйствительно, возбужденіе противъ Россіи все росло, и отголосками его являлись газетныя нападки и распространявшіеся иногда толки о близости войны съ Россіей). Невжественные добровольцы и редифы, выступая изъ Константинополя, въ простот сердца были уврены, что идутъ сражаться противъ Россіи. Для дополненія общей картины тогдашняго состоянія Турціи необходимо добавить еще и общее обнищаніе, одинаковое какъ для христіанъ, такъ и для мусульманъ, первые страдали отъ произвола сборщиковъ податей, отъ неистовствъ добровольцевъ, вторые — отъ того, что у нихъ была отнята наиболе здоровая часть народонаселенія, призванная подъ знамена, отъ того, наконецъ, что служилое сословіе лишилось своего прежняго жалованья, а купцы или работники — своихъ доходовъ и заработка.

При такихъ обстоятельствахъ, Турціи, гд все исходитъ отъ султана, конечно, боле, чмъ когда-либо нуженъ былъ государь съ твердою волею и сильнымъ авторитетомъ, чтобы превратить общее шатаніе и обезпечить христіанскимъ народностямъ спокойное существованіе. Между тмъ болзнь Мурада V разстроивала весь государственный механизмъ Турціи, а Абдуль-Хамидъ-эфенди, всегда скрытный, привыкшій держаться въ благоразумномъ отдаленіи отъ всего, не выказывалъ никакого желанія воспользоваться поскоре наслдствомъ своего брата. Какъ тонкій политикъ, онъ не хотлъ переворота насильственнаго и не хотлъ быть никому обязаннымъ престоломъ, чтобы не связывать послдующей свободы своихъ дйствій, ни принимать условій, напр., Мидхата-паши. А потому, когда Абдулъ-Хамиду были сдланы нкоторыя представленія, что для блага государства необходимо положить конецъ ненормальному положенію длъ въ Турціи, онъ, на это отвтилъ требованіемъ представить ему законныя и медицинскія доказательства того, что Мурадъ неспособенъ править государствомъ и что, вслдствіе того, необходимо неотложно смнить халифа. Безъ сомннія, легко было бы добыть доказательства тому, основанныя на мусульманскомъ закон: шейхъ-уль-исламъ, не посте вившійся произнести низложеніе султана Абдуль-Азиза, еще мене стснился бы оправдать, въ случа надобности, низложеніе султана Мурада. Трудность въ исполненіи желанія Абдуль-Хамида заключалась въ пріисканіи доказательствъ медицинскихъ, такъ какъ необходимо было заручиться удостовреньи такихъ врачей, которыхъ нельзя было бы заподозрить ни въ подкуп, ни въ томъ, что они дйствовали подъ страхомъ чьего-либо давленія или угрозъ. Для достиженія такого результата Порта ршила выписать изъ Вны знаменитаго доктора Лейдесдорфа, завдывавшаго лечебницей душевно-больныхъ въ Дёблинг, чтобы узнать его мнніе объ излечимости болзни Мурада, а также — въ случа, если, какъ то признавалось тогда всми, невозможно возвратить султану его умственныя способности,— убдиться, нельзя ли дать ему по крайней мр физическихъ силъ настолько, чтобы онъ могъ показываться народу, такъ какъ онъ, какъ султанъ, долженъ показываться своимъ подданнымъ, обязанъ отправляться по пятницамъ въ мечеть.

Особенно старался о сохраненіи на престол Мурада великій визирь, Мехмедъ-Рушди-паша: онъ настаивалъ на необходимости леченія, хотя бы и продолжительнаго, которое дозволило бы султану исполнять свои важнйшія обязанности — сдлать Кылычъ-Алай, принимать иностранныхъ пословъ, еженедльно здить въ мечеть и устно или письменно соглашаться на предлагаемыя ему великимъ визиремъ мры.

Такое ршеніе вопроса, на долгое время предоставлявшее всю власть Мехмеду-Рушди-паш, вовсе не входило въ разсчеты Мидхата-паши, который всми средствами сталъ настаивать на необходимости немедленнаго низложенія Мурада.

Легко себ представить, съ какимъ нетерпніемъ ожидали въ Константинопол прізда Лейдесдорфа, отъ заключенія котораго всецло завислъ вопросъ о дальнйшей судьб Мурада. Наконецъ, въ послднихъ числахъ іюля мсяца, знаменитый психіатръ пріхалъ: придворные каики перевезли его прямо во дворецъ Дольма-багче, гд было приготовлено помщеніе для него и его жены. Его тотчасъ же провели къ царственному больному, у котораго онъ я оставался въ продолженіе нсколькихъ часовъ: онъ нашелъ, прежде всего, что уходъ за султаномъ былъ крайне удовлетворителенъ, и что Мураду слдуетъ перемнить образъ

Черезъ два дня постояннаго и пристальнаго наблюденія, Лейдесдорфъ объявилъ, что султанъ очень боленъ, что у него нервная болзнь, одинаковая съ болзнью бывшей императрицы мексиканской, Шарлотты, боязнь преслдованія, но что болзнь его не неизлечима: для того же, чтобы судить, можетъ ли онъ выздоровть, нужно предварительное леченіе въ продолженіе 8—10 недль.

Политическія послдствія такой деклараціи доктора-спеціалиста являлись очень важными. Абдуль-Хамидъ, какъ сказано выше, соглашался принять корону лишь по праву законнаго наслдства, т.-е. еслибы признанное безуміе Мурада лишило его фактически и съ точки зрнія закона возможности править царствомъ и быть халифомъ. Въ виду же заявленія Лейдесдорфа, что Мурадъ можетъ выздоровть и, слдовательно, законно править царствомъ, не могло быть боле и рчи о правильной замн одного государя другимъ. Правительству предстояло ршить трудный вопросъ: какъ же быть, если леченіе Мурада потребуетъ нсколькихъ мсяцевъ, и можетъ ли государство оставаться до тхъ поръ безъ государя?

Посл долгаго обсужденія, Порта пришла къ заключенію, что наилучшимъ исходомъ будетъ сохранить существовавшій дотол порядокъ, пока это будетъ возможно, если же къ празднику Байрама, до котораго оставалось еще десять недль, не будетъ надежды вывести султана на праздничную церемонію, то_:тогда, уже по необходимости, объявить его лишеннымъ своихъ правъ, до тхъ же поръ дйствительная власть будетъ раздляться между Мехмедомъ-Рушди и Мидхатомъ, которые въ начал августа, благодаря посредничеству сэра Элліота, примирились между собою.

Согласіе великаго визиря на примиреніе съ сильнымъ противникомъ было куплено цною уступокъ на почв вопроса о конституціи, путемъ преобразованія государственнаго совта и учрежденія въ немъ особой коммиссіи, которой будетъ поручено выработать основанія реформъ, вытекающихъ изъ общаній, данныхъ Мурадомъ въ хатт о своемъ воцареніи. Съ одной стороны, это было удовлетвореніе, данное Мидхату-паш, съ другой — предосторожность противъ проникшихъ уже въ публику свденій о деспотическихъ замашкахъ будущаго турецкаго султана Абдуль-Хамида.

Такъ какъ намъ боле не придется касаться вопроса о турецкой конституціи, любимомъ дтищ Мидхата-паши,— то скажемъ здсь же о дальнйшей судьб этой зати.

Составленная Мидхатомъ конституція, списанная съ европейскихъ образцовъ, была обнародована въ Константинопол въ самый день перваго засданія европейской конференціи, собранной въ Царьград въ конц 1876 года, для разршенія политическихъ вопросовъ, вытекавшихъ изъ тогдашняго запутаннаго положенія вещей на Балканскомъ полуостров и для истребованія отъ турокъ нкоторыхъ реформъ для облегченія участи подвластныхъ султану христіанскихъ народностей.

Обнародованіе конституціи и именно въ тотъ самый день, когда европейскіе уполномоченные собрались въ кіоск Терсане, было дерзкимъ отвтомъ Порты на обращенное къ ней требованіе Европы. ‘Какихъ реформъ требуете вы,— какъ бы говорили турки,— для столь любезныхъ вамъ христіанъ, когда мы сами, по нашей конституціи, предоставляемъ имъ, по собственному почину, права гораздо боле значительныя, чмъ т, на которыхъ вы настаиваете?’ Какъ будто Европа не знала истинной цны всмъ бумажнымъ общаніямъ Порты, какъ будто ей не было извстно, въ какимъ результатамъ на дл привели вс пышныя общанія, расточаемыя въ такомъ изобиліи и въ хатти-шериф 1839 года, и въ хатти-хумаюн 1856 года, и во многомъ множеств другихъ документовъ, которые самимъ турецкимъ правительствомъ не признавались для себя обязательными.

Не избгла такой же судьбы и Мидхатовская конституція, обнародованная при пушечныхъ выстрлахъ 11-го (23) декабря 1876 года.

Состоящая изъ 119 статей, эта конституція крайне либерально распространяется о прерогативахъ султана, о свобод и равенств предъ закономъ всхъ безъ исключенія ‘оттомановъ’, объ отвтственности министровъ и вообще чиновниковъ,— о прав контроля, предоставленномъ парламенту,— о полной независимости судебныхъ учрежденій,— о сведеніи государственной росписи доходовъ и расходовъ, наконецъ о децентрализаціи областныхъ управленій. Турецкій парламентъ состоитъ изъ палаты господъ, ш сената, и изъ палаты депутатовъ, сзываемыхъ и распускаемыхъ султанскимъ указомъ. Обыкновенныя сессіи продолжаются каждый годъ въ теченіе четырехъ мсяцевъ, отъ 1-го ноября по 1-е марта. Члены сената назначаются султаномъ пожизненно и должны имть не мене 40 лтъ отъ роду, они получаютъ жалованья по 10.000 піастровъ въ мсяцъ (около 800 рублей). Депутаты избираются населеніемъ по одному съ каждыхъ 50.000 человкъ мужского пола и должны имть не мене 30 лтъ отъ роду. Выборы происходятъ каждые четыре года. Каждый депутатъ иметъ право на жалованье въ размр 20.000 піастровъ га всю сессію и на возмщеніе путевыхъ расходовъ до Константинополя и обратно.

Первая сессія турецкаго парламента была открыта съ большою торжественностью самимъ султаномъ 7-го (19) марта 1877 года. Церемонія происходила въ тронной вал дворца Дольма-багче, въ присутствіи дипломатическаго корпуса, турецкихъ министровъ и прочихъ высшихъ сановниковъ духовныхъ, гражданскихъ военныхъ. Депутаты помщались по лвую сторону валы, сенаторы — по правую. Ровно въ два часа распахнулись двери и вошелъ султанъ въ предшествіи оберъ-церемоніймейстера, Кіамиль-бея. Занявъ мсто передъ трономъ, Абдулъ-Хамидъ сдлалъ знакъ великому визирю, чтобы онъ, приблизился, и передалъ ему свертокъ, заключавшій въ себ тронную рчь. Великій визирь, въ свою очередь, передалъ ее первому секретарю султана, Санду-паш, который и прочелъ ее вслухъ. Рчь была длинна: она начиналась съ общихъ соображеній о томъ, на чемъ должно бытъ основано хорошее управленіе, одно изъ главныхъ къ тому условій, это взаимное довріе между правящими и управляемыми. Затмъ она касалась реформъ султановъ Махмуда и Абдуль-Меджида, остановленныхъ сначала Крымскою войною, а потомъ внутренними неустройствами, происшедшими благодаря разнымъ интригамъ, положеніе ухудшилось также вслдствіе неискусной финансовой политики. Придя къ убжденію, что успхи, достигнутые европейскими государствами, основываются преимущественно на томъ, что въ этихъ послднихъ существуютъ свободныя учрежденія, а также сознавъ, что вс бдствія, отъ которыхъ страдаетъ Турція, проистекаютъ отъ дйствующей въ ней системы абсолютизма, султанъ ршилъ нын обнародовать конституцію. Посл этого рчь перечисляла законы, которыми придется заняться парламенту, и, выразивъ благодарность войскамъ за выказанную ими при разныхъ обстоятельствахъ преданность, объявляла, что военныя дйствія противъ Сербіи уже закончены, и вроятно вскор удастся устроитъ соглашеніе и съ Черногоріей. Послдній параграфъ тронной рчи упоминалъ о дружественныхъ отношеніяхъ Турція въ иностраннымъ державамъ. Что касается до конференціи, принятой Турціей, на основаніи условій, предложенныхъ Англіею, то рчь поясняла, что хотя она и не привела къ общему соглашенію, но Турція тмъ не мене доказала, что на практик она готова идти даже дале пожеланій и совтовъ, даваемыхъ ей дружественными державами.

По окончаніи чтенія этой рчи, герольды прокричали: ‘да здравствуетъ султанъ!’ и Абдуль-Хамидъ удалился во внутренніе аппартаменты.

Сессій было всего дв: во время первой президентомъ сената былъ Серверъ-паша, и президентомъ палаты депутатовъ Ахмедъ-Вефикъ-паша, при второй сессіи Серверъ-паша былъ замненъ Ассимомъ-пашею, а Ахмедъ-Вефикъ-паша былъ назначенъ великимъ визиремъ, или, какъ тогда говорили, первымъ министромъ, и поэтому замненъ въ предсдательств палаты Хасаномъ-Фехми-пашею.

Такъ какъ палата* депутатовъ, въ силу предоставленнаго ей конституціею права, хотла заняться разсмотрніемъ Санъ-Стефанскаго трактата, то, по настоянію Ахмедъ-Вефика-паши, она была допущена ране окончанія законодательной сессіи, она должна была собраться въ новомъ состав, но… не собралась и до сихъ поръ. Тмъ не мене, формально, конституція отмнена не была. Доказательствомъ того, что въ фикціи она продолжаетъ существовать, служитъ то, что конституція и досел помщается во всхъ оффиціальныхъ турецкихъ календаряхъ и, кром того, въ текст всхъ вновь издаваемыхъ турецкихъ законовъ печатается, что эти послдніе муваккать, т.-е. временные, не утвержденные пока палатами.

VIII.

Отъздъ Лейдесдорфа изъ Константинополя откладывался нсколько разъ, но наконецъ знаменитый докторъ окончательно ухалъ отсюда 13-го августа. Предъ отъздомъ онъ подалъ мотивированное заключеніе относительно состоянія здоровья султана, и на этотъ разъ мнніе его было мене благопріятно, чмъ высказанное имъ вначал. Хотя онъ и продолжалъ утверждать, что болзнь Мурада не неизлечима, но заявлялъ въ то же время, что для ршенія вопроса, можетъ ли султанъ выздоровть и чрезъ сколько времени, необходимо подвергнуть его въ теченіе двухъ или трехъ мсяцевъ правильному леченію, соединенному съ строгимъ образомъ жизни. Между прочимъ, Лейдесдорфъ требовалъ безусловнаго удаленія султана отъ гарема и запрещенія ему венахъ горячительныхъ напитковъ. Конечно, требованіе подобнаго режима было бы крайне трудно согласить съ привычками государя, не привыкшаго отказывать себ въ чемъ-либо. Въ то же время Дедесдорфъ считалъ пока вреднымъ принуждать Мурада превозмогать свое нежеланіе показываться въ народ.

Въ виду такого отзыва спеціалиста-психіатра, необходимость перемны султана сознавалась все боле и боле. Самъ великій визирь не находилъ уже возможнымъ тому противодйствовать, тмъ боле, что приближались праздники Рамазана и Байрама и, кром того, политическія обстоятельства, внутреннія и вншнія, такъ запутались, что въ скоромъ времени настояло высказаться окончательно, быть или не быть войн, и что, слдовательно, боле чмъ когда-либо страна нуждалась въ сильной рук государя.

Въ слдующіе за отъздомъ Лейдесдорфа дни болзнь Мурада приняла еще боле острый характеръ, боязливость усилилась, симптомы умственнаго разстройства обозначились въ боле рзкой форм.

Взвсивъ все это, великій визирь ршилъ, что приспло время дйствовать ршительно, тмъ боле, что тогда уже состоялось сближеніе между нимъ и Абдуль-Хамидомъ. Иниціатива этого сближенія вышла отъ самого Абдуль-Хамида, который отправилъ въ Мехмеду-Рушди-пащ, въ качеств своего довреннаго лица, нкоего Османа-эфенди, стараго имама, принадлежавшаго къ сект кружащихся дервишей (мевлеви). Посланецъ объяснилъ великому визирю, что Абдулъ-Хамидъ крайне обезпокоенъ городскими слухами касательно здоровья его брата. Не желая вовсе, чтобы его подозрвали въ какихъ-либо честолюбивыхъ, своекорыстныхъ замыслахъ, онъ, однако, въ интересахъ династіи Османа находитъ настоятельно необходимымъ, чтобы народъ былъ оповщенъ объ истинномъ положеніи длъ. Если Мурадъ У не такъ боленъ, какъ про него разсказываютъ, то нужно огласить объ этомъ всю правду, чтобы превратить вс злонамренные толки. Если же, наоборотъ, неспособность Мурада въ правленію доказана врачами, то пора превратить безначаліе и возвысить въ глазахъ всхъ мусульманъ обаяніе, присущее халифу.

Доврительные переговоры между великимъ визиремъ и наслдникомъ престола закончились личнымъ свиданіемъ, при этомъ были обсуждены вс текущіе вопросы и было ршено, не откладывая дале, низложить Мурада и возвести на престолъ Абдулъ-Хамида. Вс предварительныя къ тому мры были приняты на совщаніи у шейхъ-уль-ислама, гд была составлена и фетва. Будущей резиденціей Мурада хотли сдлать дворецъ Бейдербей, но когда султана, съ цлью пріучить въ новому мстопребыванію, привезли нарочно, подъ видомъ прогулки, въ этотъ дворецъ, Мурадъ: выказалъ къ этому послднему такое отвращеніе, что первоначальное намреніе было министрами оставлено. Затмъ хотли поселить, сумасшедшаго султана на одномъ изъ Принцевыхъ острововъ, но, когда о томъ дали знать Абдуль-Хамиду, то онъ объявилъ, что онъ желаетъ оставить брата по близости отъ себя, чтобы быть въ:состояніи лично наблюдать за его безопасностью.

Наконецъ, давно уже всми предвиднное событіе совершилось, и 19-го (31) августа 1876 года громъ пушечныхъ выстрловъ возвстилъ жителямъ Константинополя о новой перемн государя, о восшествіи султана Абдуль-Хамида II на древній престолъ Османа. Оффиціальное сообщеніе, появившееся въ мстной пресс, выразилось объ этомъ весьма лаконически: ‘Abdul-Hamid II, n le 22 septembre 1842, succ&egrave,de son fr&egrave,re le sultan Murad V, dont la sant exige un repos absolu’.

Церемонія оффиціальнаго провозглашенія султана — біатъ — происходила, согласно древнимъ обычаямъ, во дворц Топъ-Капу. Это уже не была та исключительно военная обстановка, при которой совершалось въ сераскерат воцареніе султана Мурада, и вмсто того, чтобы съ замираніемъ сердца ожидать извстія объ арестованіи своего предшественника, Абдуль-Хамидъ могъ спокойно провести около двухъ часовъ на молитв въ комнат, гд хранится величайшая святыня мусульманъ — харкай шерифъ — плащъ пророка Магомета.

Утромъ того дня, Абдуль-Хамидъ-ефенди выхалъ изъ Дольмабагче, въ сопровожденіи своего зятя, министра торговли, Махмуда-паши. Онъ былъ въ закрытомъ экипаж и его сопровождалъ взводъ конницы. Чрезъ предмстье Перу и Каравёйскій мостъ онъ прибылъ на Серай-бурну, во дворецъ Топъ-Капу, гд его встртили и провели въ отдльный кіоскъ великій визирь Мехмедъ-Рушди-паша, шейхъ-уль-исламъ Хайрулла-эфенди, предсдатель государственнаго совта Мидхатъ-паша и нкоторые другіе сановники. Вскор затмъ подошли министры, генералы и высшіе чины улемовъ и Порты. Внутри дворцовой ограды были расположены войска всхъ родовъ оружія.

Когда вс сановники собрались, было открыто засданіе чрезвычайнаго совта, начавшееся рчью великаго визиря. Глубоко взволнованный, Мехмедъ-Рушди-паша объявилъ совту, что уже на десятый день по своемъ воцареніи султанъ Мурадъ почувствовалъ первые приступы жестокаго недуга, который съ того времени постепенно усиливался. Въ теченіе трехъ мсяцевъ имвъ случай разъ десять видться съ султаномъ, онъ могъ лично удостовриться въ непрерывномъ развитіи болзни Мурада, несмотря на нкоторые рдкіе, относительно свтлые промежутки. Нын, однако, установлено и, въ несчастію, совершенно непререкаемо, что султанъ Мурадъ страдаетъ упорнымъ разстройствомъ умственныхъ способностей (джунуни мутбикъ), и нельзя себя боле обманывать надеждою на возможность его выздоровленія, а потому, во вниманіе критическихъ обстоятельствъ переживаемаго Турцію момента, онъ не считаетъ себя вправ хранить доле молчаніе о такомъ прискорбномъ факт, получившемъ уже, впрочемъ, общую огласку. Затмъ, обратившись къ шейхъ-уль-исламу, Мехмедъ-Рушди-паша спросилъ, какъ предписываетъ шеріатъ поступать въ подобныхъ случаяхъ. По знаку шейхъ-уль-ислама, приблизился фетва эмини (чиновникъ, приставленный къ составленію подобнаго рода документовъ) и показалъ заране уже заготовленную фетву, которая заключала въ себ слдующее: ‘Если повелитель правоврныхъ пораженъ упорнымъ- умопомшательствомъ, дозволительно ли его низложеніе?’ Отвтъ: ‘Да’.

Великій визирь прочелъ тогда фетву вслухъ и спросилъ у присутствующихъ, не иметъ ли кто-либо и какихъ-либо возраженій.

Совть единогласно согласился съ фетвою, а одинъ изъ улемовъ добавилъ, что, съ точки зрнія шеріата, нужно было лишь разршить вопросъ о продолжительности или упорств болзни. По этому поводу мусульманскій законъ ясенъ: промежутокъ времени въ одинъ мсяцъ достаточенъ для установленія характера болзни, т.-е. упорна она или нтъ, слдовательно, въ данномъ случа не можетъ даже быть никакого колебанія относительно законности и даже настоятельной необходимости низложенія султана Мурада V. ‘Въ такомъ случа,— замтилъ великій визирь,— намъ остается только принести наши врноподданническія поздравленія тому, кто, по праву наслдованія, долженъ занять вакантный престолъ’. Тогда вс направились въ одну изъ дворцовыхъ залъ, потолокъ которой заканчивается куполомъ и гд уже заране поставленъ былъ тронъ.

Вскор показался Абдулъ-Хамидъ въ состояніи душевнаго волненія, какое легко себ представить. Актъ оффиціальнаго признанія султана, біатъ, былъ прочитанъ шейхъ-уль-исламомъ, а затмъ новому султану принесли поздравленія, согласно опять древнему обычаю, сначала накибъ-улъ-эшрафъ (старшій изъ потомковъ пророка), потомъ великій визирь, шейхъ-уль-исламъ и вс остальныя лица.

Посл нсколькихъ минутъ отдыха, въ теченіе которыхъ Абдуль-Хамидъ имлъ время немного успокоиться, новый султанъ показался народу на возвышеніи у Орта-Капу — дворцовыхъ воротъ, отдляющихъ первый дворъ сераля отъ второго, и возслъ на золотой тронъ, употребляемый для такихъ церемоній, вокругъ трона размстились министры. Улемы, стоявшіе полукругомъ предъ трономъ, трижды возгласили обычныя при воцареніи султана молитвы,— по окончаніи каждой изъ нихъ вс присутствующіе отвчали громогласнымъ аминь. Немедленно вслдъ затмъ музыка заиграла національный гимн, солдаты взяли на-караулъ, вковые своды древняго дворца огласились криками: падишахимизъ бинъ яша! (да живетъ султанъ тысячу лтъ) — а съ Босфора донесись звуки салюта въ 101 выстрлъ, произведеннаго съ сухопутныхъ батарей и съ броненосцевъ.

По окончаніи церемоніи, султанъ Абдуль-Хамидъ слъ на Дворцовомъ мысу (Серай-бурну) въ парадный каикъ, въ которомъ и вернулся въ Дольма-багче.

Событіе 19-го августа было слишкомъ предвидно заране, стокомъ ожидалось всми, чтобы произвести особенное впечатлніе на мстныхъ жителей. Не было ни радостнаго волненія, ни энтузіазма, которымъ сопровождалось восшествіе на престолъ несчастнаго Мурада. На новаго султана не возлагали уже никакихъ преувеличенныхъ надеждъ, подобныхъ тмъ, въ которыхъ въ продолженіе послднихъ трехъ мсяцевъ вс такъ горько разочаровались. Съ другой стороны, вс испытывали чувство извстнаго облегченія, что покончено съ тмъ неопредленнымъ положеніемъ, которое тяготло надъ всми въ теченіе предшествующихъ недль, хотя въ сердца многихъ и закрадывалось опасеніе, вытекавшее изъ полной неизвстности какъ характера, такъ и дальнйшихъ намреній новаго повелителя османовъ.

Что съ самаго начала произвело весьма благопріятное впечатлніе, это — заботливость новаго султана о своемъ предмстник и о семь Покойнаго Абдуль-Азиза. По приказанію Абдуль-Хамида, Мурадъ былъ поселенъ въ чераганскомъ дворц — этой мраморной игрушк, смотрящейся въ бирюзовыя струи Босфора. Бывшаго султана окружили всею обыкновенною его свитою и постарались всячески скрыть отъ него перемну, происшедшую въ его положеніи. Съ нимъ обращались какъ съ царствующимъ государемъ, и желали поддержать въ немъ эту иллюзію насколько возможно доле. Что касается до дтей Абдуль-Азиза, то младшіе изъ нихъ были помщены въ военное училище, а Юсуфу-Иззеддину предоставлена была полная свобода.

Тогдашнее состояніе Турціи было такъ неудовлетворительно, общее недовольство такъ велико и такъ вс были близки къ чувству полной разочарованности и даже безнадежности, что всякое улучшеніе могло быть встрчено лишь съ глубокою признательностью, и всякій султанъ, даже не обладающій чрезвычайными способностями, который желалъ бы возстановить немного порядокъ, поставить предлъ безначалію и возвысить авторитетъ власти, югъ быть заране увренъ, что вс подвластные ему народы искренно его полюбятъ и назовутъ своимъ благодтелемъ.

Дйствительность оправдала ожиданія, и Абдулъ-Хамидъ II, принявшій царство въ одинъ изъ самыхъ тяжелыхъ кризисовъ, пережившій русско-турецкую войну, когда вопросъ шелъ о самомъ существованіи оттоманской имперіи, и видвшій, какъ, пользуясь послдствіями войны, даже державы, именующія себя пріятельницами и защитницами Турціи, растаскивали по кусочкахъ облюбованныя ими области этой самой Турціи,— Абдулъ-Хамидъ, повторяемъ, несмотря на вс эти бдствія, съумлъ возвысить пошатнувшуюся-было власть султановъ и, благодаря своему осторожному, хотя и твердому уму, съумлъ, ловко лавируя между препятствіями, справиться боле или мене съ окружавшими его внутренними и вншними затрудненіями и пріобрсти между своими разноплеменными подданными популярность и даже привязанность, смшанную съ невольнымъ уваженіемъ.

Надо отдать себ отчетъ, какими опасностями окружена въ самомъ дл Турція вслдствіе разнородности своего населеніи, создающаго самыя сложныя политическія отношенія, а также вслдствіе издавняго своего предназначенія быть игралищемъ державъ, соперничающихъ между собою изъ-за преобладанія на Восток, и, взвсивъ вс эти обстоятельства, необходимо, мн кажется, придти къ заключенію, что на мст Абдуль-Хамида рдкій государь смогъ, бы съ большимъ искусствомъ провести государственный корабль чрезъ вс бури, пережитыя Турціей) съ 1876 года и до нашихъ дней.

IX.

Со времени своего низложенія бывшій султанъ Мурадъ живетъ въ своей мраморной чераганской тюрьм и никто въ точности не знаетъ, въ какомъ положеніи находится дйствительно здоровье развнчаннаго владыки: отрывочныя свденія, проникающія о томъ въ публику, такъ противорчивы и основаны, повидимому, на предвзятыхъ мннію, что невозможно составить себ ясное понятіе, дйствительно ли, какъ увряютъ нкоторые, Мурадъ совершенно теперь здоровъ, либо, какъ говорятъ другіе, по прежнему страдаетъ помшательствомъ съ рдкими свтлыми промежутками.

Нисколько, впрочемъ, не удивительно, если въ самомъ дл Мурадъ выздоровлъ и обладаетъ теперь совершенно здравымъ разсудкомъ, такъ какъ докторъ Лейдесдорфъ, авторитетъ въ подобнаго рода вопросахъ, усиленно и нсколько разъ въ свое время и оффиціально заявлялъ, что болзнь Мурада не неизлечима.

Держащіеся такого мннія указываютъ, между прочимъ, какъ на доказательство своей правоты, на усиленныя мры предосторожности, принимаемыя по отношенію въ низложенному султану, охраняютъ его очень строго и никто изъ постороннихъ не можетъ къ нему проникнуть. Если бы Мурадъ, говорятъ они, былъ въ самомъ дл лишенъ разсудка, къ чему вс эти ныншнія предосторожности, къ чему эта болзненная подозрительность со стороны Абдуль-Хамида, который, по словамъ ихъ, трепещетъ, какъ бы выздороввшій братъ не потребовалъ своего престола, принадлежащаго ему по закону.

Одинъ только разъ мирное существованіе Мурада было нарушено самымъ неожиданнымъ образомъ, а именно 8-го мая 1878 г. весь Константинополь былъ взволнованъ попыткой возмущенія, произведенной во имя Мурада.

Вслдъ за окончаніемъ русско-турецкой войны, въ Константинополь нахлынула масса мусульманскихъ бглецовъ изъ равныхъ мстностей европейской Турціи, пострадавшихъ отъ войны. Многіе изъ нихъ перебрались въ Азію, но все-таки въ ма мст ихъ оставалось еще въ Стамбул до полутораста тысячъ человкъ, расположившихся по дворамъ мечетей, даже просто по улицамъ, впредь до тхъ поръ, пока Порта не найдетъ возможности поселить ихъ гд-нибудь.

Извстный уже намъ Али-Суави-эфенди, бывшій редакторъ ‘Мухбира’и редакторъ ‘Галата-Серая’, самъ уроженецъ Филппополя, задумалъ воспользоваться этими несчастными, какъ орудіемъ къ совершенію переворота въ своихъ собственныхъ видахъ, хотя и прикрытаго именемъ султана Мурада. Онъ не открылъ бглецамъ своихъ истинныхъ намреній, а предложилъ записаться въ добровольцы, которые должны были отправиться въ Родопскія горы на подкрпленіе къ инсургентамъ, сражавшійся тогда тамъ съ русскими войсками. Выбравъ отъ полутораста до двухсотъ человкъ изъ наиболе ршительныхъ изъ бглецовъ, Али-Суави прибавилъ къ нимъ еще нсколькихъ своихъ приверженцевъ, переодтыхъ въ такія же лохмотья, какъ и вс остальные бглецы, и роздалъ всмъ оружіе, которое они скрыли подъ платьемъ. Въ понедльникъ 8-го мая, толпа эта, раздлившись на кучки по 10, 15 человкъ, подъхала въ каикахъ и набережной чераганскаго дворца, гд жилъ султанъ Мурадъ, такъ какъ Али-Суави-эфенди уврилъ бглецовъ, что ране отправленія въ Родопъ имъ необходимо повидаться съ султаномъ, не называя его, впрочемъ, по имени.

Когда, около часа по-полудни, вс были въ сбор, Али-Суави направилъ ихъ къ главному входу во дворецъ. Часовой не хотлъ-было пропускать ихъ, но былъ тутъ же убитъ. Тогда вся эта толпа ворвалась въ дворцовый дворъ, а человкъ сорокъ, подъ личнымъ предводительствомъ Али-Суави, вбжали въ самый дворецъ.

Али-Суави направился прямо въ покои Мурада, далъ ему ружье и затмъ повелъ бывшаго султана за руку показаться шумвшей на двор толп. Несчастный Мурадъ, у котораго тогда полное безуміе періодически перемежалось съ временными проблесками умственной дятельности, находился въ тотъ день въ своемъ свтломъ промежутк: сначала онъ предположилъ, что пришли его убивать, и, дрожа отъ страха, отдался въ руки АлиСуави. Тотъ же, выведя Мурада предъ толпу бунтовщиковъ, закричалъ: ‘Вотъ вашъ султанъ!’

Тмъ временемъ было дано знать о тревог въ окрестныя мстности — Бешикташъ и Ильдызъ. Комендантъ Бешикташа, Хасанъ-паша, былъ первый, явившійся на мсто происшествія во глав двухъ ротъ пхоты. Завидвъ Хасана, Мурадъ прямо подошелъ къ нему со словами: ‘Я ни въ чемъ не повиненъ, все произошло безъ моего вдома!’ Затмъ онъ тотчасъ же удалился въ свои покои, гд, въ присутствіи Хасана-паши, сталъ совершенно спокойно продлывать ружейные пріемы съ ружьемъ, даннымъ ему Али-Суави. Сумасшествіе снова вернулось къ нему!

На подкрпленіе отряда Хасана-паши вскор подошли войска изъ Ильдызъ-кіоска. Бглецы, бывшіе на дворцовомъ двор, увидавъ, какой оборотъ приняло дло, не замедлили разбжаться въ разсыпную — остались въ Чераган только т, кто проникъ во внутрь самаго дворца. Тогда начался бой въ дворцовыхъ корридорахъ и на далекое разстояніе была слышна трескотня ружейныхъ выстрловъ и крикъ женъ Мурада: двое маленькихъ дтей бывшаго султана, перепуганные перестрлкой, выскочили на набережную передъ дворцомъ и, по распоряженію морского министра, сжалившагося надъ ихъ ужасомъ, были приняты на стоявшій по близости турецкій броненосецъ.

Во время перестрлки 21 бунтовщикъ были убиты, 17 ранены, а остальные немногіе арестованы. Между убитыми былъ и Али-Суави-эфенди, получившій шесть ранъ штыкомъ. Вся эта перепалка продолжалась не боле получаса.

При первомъ извстіи о чераганскомъ происшествіи султанъ Абдулъ-Хамидъ и его свита совершенно потеряли голову. Одинъ случайно бывшій въ ту минуту въ Ильдызъ-кіоск европеецъ разсказывалъ потомъ, что во дворц произошла тогда сцена невыразимаго переполоха.

Первое извстіе было принесено однимъ изъ дворцовыхъ служителей, который, весь запыхавшись, вбжалъ въ Ильдызъ-кіоскъ съ крикомъ: ‘бунтовщики вторглись во дворецъ султана Мурада!’ Только-что были произнесены эти слова, какъ поднялась ужасная суматоха: султанская свита, придворные чиновники и служители, обезпамятвъ отъ ужаса, метались по заламъ кіоска, гофмаршалъ, Саидъ-паша, въ обыкновенное время важный и олимпійски невозмутимый, такъ растерялся, что лишился голоса: онъ силился отдать какія-то приказанія, но изъ устъ его не могло вылетть ни одного звука.

Въ нижнемъ этаж Ильдызъ-кіоска безпорядокъ точно также былъ неописуемъ: дворцовая прислуга совалась тамъ безъ толку и бгала по корридорамъ, чауши заряжали, на сворую руку, свои карабины. Повсюду слышался шумъ отдаленной бготни, криви, суетня всей этой перебудораженной толпы. Изъ оконъ дворца было видно, какъ собранный, по тревог, черкесскій конвой султана во весь опоръ несся черезъ ильдызскіе сады, по направленію къ Черагану, за конвоемъ по тому же направленію стремился бглымъ шагомъ батальонъ пхоты съ ружьями на перевсъ.

Оффиціальное извщеніе о чераганской стычк, напечатанное въ мстныхъ газетахъ, гласило, что ‘нкто Али-Суави, извстный константинопольскому населенію своими происками, своимъ мятежнымъ духомъ и своимъ коварствомъ по отношенію къ націи и къ государству, вознамрился привести въ исполненіе свои личные мятежные замыслы. Для достиженія этого, набравъ съ собою нсколько человкъ, неспособныхъ различить добро отъ зла, и скрывъ отъ нихъ цль, къ которой онъ стремился, онъ отправился сегодня около четырехъ часовъ (по-турецки) въ керманскому дворцу. Нсколькимъ изъ этого сборища удалось проникнуть во дворецъ съ цлью, чего Боже упаси, произвести возмущеніе. Но благодаря Богу, быстрыя и ршительныя мры, тотчасъ же принятыя, привели къ тому, что все сборище било разогнано. Али-Суави, зачинщикъ бунта, былъ убитъ въ происшедшей при этомъ свалк. Главные его сообщники, очень немногочисленные, были арестованы. Такъ какъ заговоръ не имлъ никакихъ развтвленій, то спокойствіе и общественный порядокъ, находящіеся подъ эгидою его величества султана, не были нисколько нарушены. Его императорское величество повеллъ, чтобы немедленно же было начато разслдованіе дла о задержанныхъ соумышленникахъ, дабы они понесли, согласно законамъ, должное наказаніе’.

Слдственная коммиссія по этому длу была подъ предсдательствомъ Намика-паши. Она установила, что, желая снова возвести на престолъ завдомо больного Мурада, Али-Суави-эфенди намревался одновременно съ тмъ учредить регентство и регентомъ сдлать Мидхата-пашу. Мало того, Али-Суави былъ твердо увренъ, что дабы Турція могла возвратить себ все ею утраченное, она должна была немедленно объявить войну Россіи, въ то же время, такъ какъ задуманный имъ переворотъ не могъ обойтись безъ потрясеній и крупныхъ безпорядковъ, то онъ разсчитывалъ, что стоявшія тогда по близости русскія войска двинутся на Константинополь для возстановленія тамъ порядка,— послдуетъ столкновеніе между ними и турецкими войсками. Въ свою очередь и англійская эскадра не останется спокойною зрительницею начавшейся борьбы, и такимъ образомъ заварится каша, неминуемымъ исходомъ изъ которой будетъ всеобщая европейская война. Послдствія же такой войны, по мннію Али-Суави, могли быть только благопріятны для Турціи, вынужденной незадолго передъ тмъ подписать тяжелыя условія Санъ-Стефанскаго мира.

Въ виду всего этого можно, пожалуй, лишь радоваться, что мятежъ Али-Суави-эфенди былъ такъ скоро подавленъ, такъ какъ въ противномъ случа онъ могъ повести въ послдствіямъ нежелательнымъ не только для европейскаго мира, но и въ особенности для Россіи, заставивъ насъ возобновить тяжелую борьбу, только-что законченную, а когда вооруженная борьба начинается — кто можетъ заране опредлить ея размры и ея конечные результаты?

Чтобы показать народу, что эра придворныхъ переворотовъ прошла невозвратно и что султанскій престолъ закрпленъ окончательно за Абдуль-Хамидомъ, этотъ послдній ршилъ отпраздновать съ особенною торжественностью древній обрядъ препоясанія мечомъ Османа, замняющій у турокъ обрядъ коронованія христіанскихъ государей, и до совершенія котораго вновь воцарившіеся султаны обыкновенно избгаютъ носить при себ саблю.

Празднество это, оффиціально называемое арабскимъ терминомъ таклиди-сейфъ или, по-турецки, кылычъ-алай (церемонія меча) иметъ очень древнее начало.

Аббассидскіе халифы Багдада и Египта, хотя и лишенные своихъ прежнихъ владній и сохранившіе за собою исключительно власть духовную, продолжали въ глазахъ мусульманъ пользоваться правомъ быть законными раздавателями коронъ и престоловъ, подобно тому какъ средневковые папы стремились играть такую же роль по отношенію къ христіанскимъ властителямъ тогдашней Европы. Въ виду такого воззрнія, владтели новыхъ государствъ, возникавшихъ на развалинахъ прежняго халифата, считали необходимымъ, изъ-за соображеній не только религіозныхъ, но и политическихъ, получать свою, такъ сказать, духовную инвеституру отъ намстника пророка, хотя и обезсиленнаго матеріально, но могучаго еще по своему духовному значенію, и этою инвеститурою узаконятъ свою власть предъ своими новыми подданными.

Первые турецкіе султаны (какъ извстно, вс — тонкіе политики) прекрасно понимали, какъ важно было для нихъ — пришельцевъ изъ далекихъ степей, основавшихъ въ Малой Азіи новое царство — добиться признанія своихъ правъ, своей власти со стороны халифовъ, преемниковъ Магомета, хранителей заповданнаго имъ закона, и потому султаны съ самаго начала открыто признавали свои подчиненныя отношенія въ аббассидскимъ халифамъ, считали ихъ своими сюзеренами, заискивали въ нихъ и добивались отъ нихъ подтвержденія своихъ владтельныхъ правъ. Такъ мы видимъ, что Баязидъ I посылаетъ въ 1389 г. въ Египетъ въ халифу Магомету XI блестящее посольство съ богатыми подарками и съ чрезвычайно почтительными письмами, въ которыхъ онъ проситъ благословить его и дать инвеституру (текаллуди-сельтанетъ) на вс земли, доставшіяся султану по наслдству отъ его предковъ.

Магометъ II, захвативъ Константинополь, чувствовалъ потребность подтвердить предъ лицомъ всхъ правоврныхъ божественное происхожденіе своей власти: не слдуетъ забывать, что въ то время турецкіе султаны не были еще халифами, т.-е. не воплощали въ себ высшую на земл мусульманскую власть. Случай къ тому не замедлилъ представиться.

Во время первой осады Византіи сарацинами, бывшими подъ начальствомъ Іезида, сына Моавіи I, подъ стнами осажденнаго города палъ въ 668 г. знаменоносецъ пророка Магомета, Эюбъ, и былъ похороненъ тамъ, гд впослдствіи возникло городское предмстье Агіосъ-Мамасъ, извстное, между прочимъ, тмъ, ічто оно служило мстопребываніемъ для русскихъ купцовъ прізжавшихъ по торговымъ дламъ въ Константинополь. Въ 1453 году, нсколько недль спустя посл взятія Константинополя, могила Эюба была открыта слдующимъ, по словамъ турецкихъ историковъ, чудеснымъ образомъ.

Одинъ изъ любимыхъ шейховъ султана Магомета II, Акъ-Шемсуддинъ, видлъ во сн небожителя, который указалъ ему, гд находится мсто погребенія Эюба, прибавивъ, что въ доказательство справедливости его откровенія — въ указанномъ мст найдутся еще источникъ воды и мраморная доска съ еврейскою надписью. Пробудившись, Акъ-Шемсуддинъ поспшилъ въ султану и разсказалъ про бывшее ему видніе. Магометъ II веллъ немедленно же произвести раскопки въ указанномъ свыше мст, находившемся за городскими стнами, и какъ увряютъ мусульманскія лтописи, тамъ были найдены и ключъ воды, и мраморная доска. Этого было совершенно достаточно, чтобы призвать то мсто за могилу погибшаго знаменоносца пророка и возвысить славу самого Эюба, который, проявивъ мсто своего погребенія, на самыхъ первыхъ порахъ владычества турокъ надъ Константинополемъ, какъ бы выставилъ себя небеснымъ защитникомъ побдоносныхъ турецкихъ полчищъ и какъ бы явился поручителемъ за спокойное владніе ими вновь завоеваннаго города.

Проникнутый благодарностью за столь явно выразившееся небесное покровительство, увренность въ которомъ вселила новое мужество въ сердца турецкой арміи, понесшей при взятіи Царьграда крупныя потери, Магометъ II повеллъ построить надъ прахомъ Эюба великолпную надгробную часовню (тюрбэ) и рядомъ большую мечеть, которая, равно какъ и окружающее ее предмстье, носятъ нын названіе Эюба.

Когда надгробная часовня была окончена постройкою, султанъ отправился туда торжественнымъ шествіемъ. Посл прочтенія нкоторыхъ молитвъ, Акъ-Шемсуддинъ препоясалъ султана мечомъ родоначальника турецкой династіи Османа, по примру считавшагося, какъ сказано выше, сюзереномъ турецкихъ султановъ аббассидскаго халифа Ахмеда IX, совершившаго въ 1342 г. подобную же церемонію надъ Меликъ-Мансуромъ, при восшествіи его на египетскій престолъ.

Начиная съ того времени, вс преемники Магомета II считали своею обязанностью препоясываться мечомъ Османа, причемъ обрядъ обыкновенно совершался на пятый день по воцареніи султана. Совершеніе обряда, съ самаго его установленія и донын, принадлежитъ исключительно потомству одного знаменитаго муллы Хункяра, происходящаго, по нкоторымъ источникамъ, отъ иконійскаго сельджукскаго султана Алаэддина, который въ 1307 году уступилъ свой скипетръ турецкимъ султанамъ {Lettres du Bosphore, par de Mouy, стр. 174.}.

По другимъ историкамъ, причина принадлежавшей потомству муллы Хункяра привилегіи была иная.

Шейхъ Мевлана-Джелальэддинъ-Руми, по прозванію Мулла-Хункяръ, жилъ въ Коніи (древнемъ Иконіум) и основалъ мусульманскій монашескій орденъ кружащихся дервишей, мевлеви. Его часто навщалъ Эртогрулъ, первый исторически извстный вождь турецкой орды. Однажды онъ привелъ съ собою своего сына, Османа, бывшаго еще ребенкомъ, и просилъ шейха благословить его. Шейхъ взялъ мальчика за руку и сказалъ ему:, я смотрю на тебя какъ на моего родного сына и такъ же какъ сына люблю тебя, да будетъ надъ тобою благословеніе неба! пусть судьба твоя будетъ блистательна и пусть воинскія удачи и благоденствіе твоего рода продолжатся до тхъ поръ, пока будетъ длиться привязанность твоихъ потомковъ и преемниковъ по отношенію въ потомкамъ моимъ’. Въ этомъ-то обстоятельств и лежитъ, говорятъ, истинная причина того особаго уваженія, которое турецкіе султаны питали постоянно въ потомству муллы Хункяра и къ шейхамъ и дервишамъ основаннаго имъ ордена {Tableau gnral de l’empire othoman, par d’Obsson. I, 115}.

——

Прежде чмъ приступить къ описанію церемоніи КылычъАлая, считаю необходимымъ, для лучшаго уясненія послдующаго разсказа, сказать нсколько словъ о сословіи улемовъ, а также объ іерархическомъ стро турецкаго чиновничества вообще.

Намстники пророка Магомета, халифы, въ качеств верховныхъ хранителей корана и священнаго мусульманскаго закона, являлись въ одно и то же время и первосвященниками, и законодателями, и завдывали отправленіемъ правосудія. Первые халифы справлялись съ этими многосложными обязанностями лично, но когда владнія халифа стали увеличиваться и заботы государственнаго управленія усложнились, халифы нашли возможнымъ возложить исполненіе части лежавшихъ на нихъ обязанностей на своихъ представителей, жившихъ какъ въ столиц, такъ и въ подвластныхъ халифу областяхъ. Посредники эти отличались отъ остальныхъ мусульманъ какъ важностью порученныхъ имъ обязанностей, такъ и своею начитанностью въ священныхъ книгахъ клана. Начитанность же эта являлась качествомъ необходимымъ при наличности обширной литературы комментаріевъ, безъ которыхъ нтъ возможности обойтись при толкованіи или примненіи текста корана, обыкновенно крайне неяснаго и запутаннаго и тлъ не мене служащаго источникомъ всего мусульманскаго права, основою всей духовной и гражданской жизни каждаго мусульманина. Правоврные, усвоившіе себ эту трудную науку, образовала изъ себя особый, рзко выдленный іерархически классъ улемовъ, что собственно означаетъ сословіе ученыхъ книжниковъ. Особенную силу это сословіе пріобрло съ тхъ поръ, какъ стало пользоваться правомъ фетвы. Фетва, какъ уже сказано выше, есть не что иное какъ основанное на мусульманскомъ прав краткое письменное заключеніе но тому или другому юридическому вопросу.

Происхожденіе обычая фетвы, играющей столь важную роль въ магометанской исторіи, восходитъ въ первымъ временамъ халифата. Чтобы обезпечить за собою лучшее повиновеніе своихъ подданныхъ и дать боле силы своимъ повелніямъ, преемники Магомета имли обыкновеніе давать каждому наиболе важному правительственному распоряженію санкцію религіи. Право давать эту санкцію было предоставлено глав улемовъ, шейхъ-уль-исламу, который своимъ приговоромъ, фетвой, объявлялъ дйствія правительства соотвтствующими правиламъ корана и, потому, обязательными для всякаго мусульманина. Но это орудіе власти для султановъ обратилось противъ нихъ, какъ только ослабъ воинственный, твердый духъ султановъ. Тогда шейхъ-уль-исламы поняли всю важность имвшагося въ ихъ рукахъ средства и стали иногда систематически противодйствовать государямъ, отказывать нкоторымъ указамъ въ необходимой фетв и, прикрываясь закономъ, даже низвергать султана съ престола.

Несмотря на духъ единства, сплачивающій въ одно огромное цлое все сословіе улемовъ, пользующееся въ Турціи громаднымъ авторитетомъ, сословіе это распадается на три класса, сообразно самой сущности возлагаемыхъ на него обязанностей. Къ первому классу принадлежатъ имамы, равнозначащіе нашимъ священникамъ, хотя, собственно говоря, въ ислам нтъ священства въ смысл спеціальной категоріи людей, имющихъ преимущественное право совершать религіозныя обрядности. По мусульманскому праву всякій грамотный и, потому, начитанный въ коран человкъ можетъ быть во время общественной молитвы во глав молящихся, занимая мсто предстоящаго (собственное значеніе слова: имамъ). Но практика выработала иное и обособила тхъ улемовъ, которые подъ именемъ имамовъ посвящаютъ себя уже исключительно служенію при мечетяхъ, проповди и надзору какъ за охраною храма, такъ и за порядкомъ молитвъ. Ко второму классу улемовъ принадлежатъ законовды, по преимуществу носящіе названіе муфтіевъ, завдующіе духовными діами мстной общины и на предлагаемые имъ юридическіе вопросы дающіе свою фетву. Наконецъ, къ третьему классу улемовъ принадлежатъ кадіи или муллы (судьи) и наибы (помощники судей), основою ршеній которыхъ служатъ постановленія шеріата (мусульманскаго священнаго закона).

Каждый изъ поименованныхъ трехъ главныхъ классовъ подраздляется еще на нсколько боле мелкихъ отдловъ.

Столичный муфтій или шейхъ-уль-исламъ является главою всего сословія улемовъ въ своемъ качеств намстника халифа-султана по духовной части, точно также какъ великій визирь является такимъ же намстникомъ султана по свтской власти.

Будучи верховнымъ истолкователемъ закона, шейхъ-уль-исламъ въ нкоторыхъ случаяхъ иметъ ршающее значеніе для существованія самой власти султана, а именно когда онъ преходитъ къ убжденію, что, съ точки зрнія мусульманскаго закона, султанъ не удовлетворяетъ боле требованіямъ этого закона, словомъ, что онъ пересталъ быть законнымъ халифомъ, то шейхъ-уль-исламъ иметъ право издавать фетву о томъ, что царствующій государь долженъ быть по такимъ-то причинамъ низложенъ, какъ и было поступлено по отношенію въ султанамъ Абдулъ-Азизу и Мураду. Несмотря на кажущуюся несообразность такого права съ качествомъ шейхъ-уль-ислама, дйствующимъ лишь по полномочію, получаемому имъ отъ халифа, оно тмъ не мене совершенно логично, хотя шейхъ-уль-исламъ является лишь намстникомъ султана,— такъ какъ по шеріату онъ намстникъ законнаго халифа, если же, съ точки зрнія шеріата, халифъ длается незаконнымъ, шейхъ-уль-исламъ вступаетъ въ свои права верховнаго истолкователя закона, и изрекаетъ свой приговоръ о низложеніи халифа, котораго досел онъ былъ только представителемъ.

Насильственная же перемна султана безъ санкціи на то шейхъ-уль-ислама, съ точки зрнія мусульманъ, будетъ всегда неправильною.

Вс т, кто предназначаетъ себя къ поступленію въ улемы, воспитываются въ школахъ (медресе), гд главными предметами обученія служатъ законовденіе и богословіе. Ученики медресэ носить названіе софтъ или врне сухтэ (горящій, пламенющій, т.-е., любовью къ званію). Неспособные или мене способные остаются на служб при мечетяхъ въ качеств имамовъ. Боле способные, путемъ усиленнаго изученія законовъ, подготовляютъ себя къ юридическому поприщу. Посл цлаго ряда послдовательныхъ экзаменовъ софты получаютъ званіе мудерриса (магистра богословія и юриспруденція), которое, въ свою очередь, иметъ двнадцать различныхъ степеней: изъ одной степени въ другую, боле старшую, кандидаты переходятъ лишь постепенно, и то не иначе какъ по порядку старшинства, вслдствіе чего чтобы достигнуть высшей степени мудеррисовъ — муселаи сулейманіэ, иногда нужно употребить до сорока лтъ. Названія этихъ степеней слдующія: харекети-алтмышлы, ибтида-алтмышлы, сахни-земанъ, муселаи-саханъ, харекети-дахиль, ибтидаи-дахиль, харекети-хариджъ, ибтидаи-хариджъ. Четыре высшія степени, такъ называемыя кибари-мудеррисинъ, которыя можно пріурочить къ ученой степени доктора богословія и юриспруденціи, носятъ названія: дарульхадисъ, сулейманіэ, хамзеи-сулейманіэ, муселаи-сулейманіэ {По вопросу объ улемахъ очень цнныя указанія были мн сдланы Фардисомъ-эфенди, профессоромъ учебнаго отдленія восточныхъ языковъ, состоящаго при азіатскомъ департамент.}. Достигнувъ высшей степени мудеррисовъ, кандидаты, снова по старшинству, попадаютъ въ списки муллъ, что открываетъ имъ доступъ въ высшимъ духовнымъ и судебнымъ должностямъ.

Въ прежнее время было шесть разрядовъ высшихъ должностей улемовъ: къ 1-му принадлежалъ муфтій или шейхъ-уль-исламъ, ко 2-му — садри-румъ и садри-анадоли или кази-асверы (военные суды), такъ какъ въ начал они сопровождали султановъ въ ихъ походахъ и наблюдали за отправленіемъ правосудія въ арміи, въ З-му — истамболъ-кадиси (столичный судья), въ 4-му — харемейнъ-моллаіери (судьи Мекки и Медины), къ 5-му — муллы Адріанополя, Бруссы, Каира и Дамаска и, наконецъ, къ 6-му — муллы Галаты, Свутари, Эюба, Іерусалима, Смирны, Алеппа, Ени-шахра (Лариссы) и Солуни.

Такимъ образомъ высшія званія улемовъ различались между собою лишь на основаніи тхъ должностей, которыя улемы занимали въ дйствительности, но въ ныншнемъ вк такой порядокъ измнился и различныя степени улемовъ стали различаться не по исполняемымъ ими обязанностямъ, но по чинамъ, независимо отъ занимаемыхъ улемами должностей. Это преобразованіе въ іерархическомъ стро сословія улемовъ было слдствіемъ переворота въ административномъ стро Турціи, произведеннаго султаномъ реформаторомъ — Махмудомъ II.

Мусульманское общество по устройству своему вполн демократично, самое понятіе о родовомъ имени, фамиліи, отсутствуетъ. Почетные титулы связаны лишь съ извстными оффиціальными обязанностями и дтямъ не передаются, такъ что можно сказать, что въ турецкомъ обществ каждый членъ его есть исключительно дтище своихъ собственныхъ длъ, а заслуги предковъ ели преимущества рожденія не играютъ почти никакой роли.

Да и мудрено, было бы, еслибы дло было иначе въ мусульманскомъ обществ, гд каждый человкъ представляетъ изъ себя лишь орудіе въ рукахъ Аллаха, который постоянно вмшивается въ мельчайшія подробности жизни людей. При такомъ стро общества не можетъ быть аристократіи, обусловливаемой личными заслугами предковъ, а все начинается и оканчивается отдльною личностью, дйствующею лишь въ предлахъ Божьей воли и предопредленія. Одинъ лишь царствующій домъ составляетъ исключеніе: онъ одинъ наслдственъ и представляетъ рядъ прямого, признаннаго всми, нисходящаго потомства.

Когда султанъ Махмудъ II нашелъ нужнымъ, для укрпленія расшатаннаго организма Турціи, преобразовать его на европейскій ладъ, то въ ряду предпринятыхъ имъ для того мропріятій онъ намтилъ необходимость введенія въ турецкую администрацію чиновъ, дотол въ ней не существовавшихъ. По нкоторымъ разсказамъ мстныхъ старожиловъ, эта послдняя мра имла будто бы источникомъ желаніе Махмуда подражать Петру Великому, котораго онъ былъ самымъ страстнымъ почитателемъ.

Дйствительно, осуществивъ у себя, и очень удачно, подобіе избіенія стрльцовъ, совершеннымъ уничтоженіемъ турецкихъ стрльцовъ, янычаръ, и принявъ мры къ организаціи регулярной арміи, Махмудъ могъ затмъ, по примру нашего великаго преобразователя, ввести у себя опредленную іерархическую лстницу чиновъ должностныхъ лицъ, какъ военнаго, такъ и гражданскаго вдомства, и поставить понятіе о жалуемомъ султаномъ гражданскомъ чин совершенно независимо отъ должности, занимаемой тмъ или другимъ лицомъ.

Какъ бы то ни было и изъ какихъ бы побужденій султанъ Махмудъ ни исходилъ, подобная мра была имъ приведена въ исполненіе въ 1248 году гиджры, т.-е. около 1830 года. Повидиному, нововведеніе это соотвтствовало требованіямъ времени, такъ какъ при преемник Махмуда, султан Абдуль-Меджид, были установлены подробно регламентированные почетные титулы для каждаго чина и для каждой должности.

Меня издавна занималъ вопросъ о происхожденіи въ турецкой администраціи столь, невидимому, несвойственныхъ строю мусульманскаго общества гражданскихъ чиновъ, и особенно вопросъ о томъ, насколько султанъ Махмудъ, вводя въ Турціи чины, руководствовался примромъ Петра и дйствительно ли онъ стремился подражать нашей табели о рангахъ.

Касательно этого послдняго пункта мн не удалось найти у турецкихъ историковъ никакихъ прямыхъ указаній, а потому оставалось лишь самому заняться сравнительнымъ изученіемъ существующихъ въ Турціи воинскихъ и гражданскихъ чиновъ, чтобы попытаться пріурочить ихъ къ соотвтствующимъ классамъ и чинамъ нашей табели о рангахъ.

Попытка эта привела въ составленію нижеприведенной таблицы, которая, какъ мн кажется, подтверждаетъ предположеніе, что именно наша табель о рангахъ была, за самыми незначительными отступленіями, образцомъ нын существующей лстницы турецкихъ чиновъ, причемъ вмсто нашей степени посредствующей между VI и IV классомъ и равной чину статскаго совтника, не имющаго въ настоящее время соотвтствія съ какимъ-либо чиномъ военнымъ, введена была степень бала, равнымъ образомъ одна не имющая соотвтствія съ какимъ-либо военнымъ чиномъ, но только помщена она была не между VI и IV, а между III и II классами.

Турецкіе чины граж-данскіе.	Классы и чины, соотвт-ствующіе имъ по русской табели о рангахъ.	Военные чины (сейфіе).
Великій визирь.	I. Канцлеръ.	Сердари экремъ (генералиссимусъ) капуданъ-паша (генералъ-адамиралъ).
Визирь и муширъ.	II. Дйствительный тай-ный совтникъ.	Муширъ (полный гене-ралъ), въ прежнее время трехбунчужный паша.
Бaла. Ула синди эввель.	III. Тайный совтникъ.	Ферикъ (генералъ-лейтенантъ), въ прежнее вре-мя двухбунчужный паша.
Ула синди сани.	IV. Дйствительный стат-скій совтникъ.	Мири-лиза (генералъ-маіоръ), въ прежнее время однобунчужный паша.
Саніе мутемаизъ.	VI. Коллежскій совт-никъ.	Миралай (полковникъ)
Саніе синфи сани.	VII. Надворный совт-никъ.	Каймакамъ (подполковникъ).
Салисе.	VIII. Коллежскій ассессоръ.	Бинъ-баши (маіоръ).
Рабіа.	IX. Титулярный совт-никъ.	Юзъ-баши (капитанъ).
Хамисе.	X. Коллежскій секретарь.	Юзъ-баши-векимъ (штабсъ-капитанъ).
Ходжагянъ.	XII. Губернскій секре-тарь.	Мулазисми-эквель (поручикь).

Въ поясненіе въ этой таблиц необходимо прибавить, что во глав всего турецкаго управленія стоить великій визирь — садри-азамъ, должность, учрежденная въ 750 г. по P. X. халифомъ Абдуллахомъ. Великій визирь является намстниковъ султана по отношенію въ его свтской власти, подобно тому какъ шейхъ-уль-исламъ служитъ его представителемъ по власти духовной. Поэтому оба эти сановника, какъ представители двухъ совершенно равныхъ по значенію сторонъ султанской власти, одинаковы по своему значенію и между собою.

По европейскимъ понятіямъ, власть и значеніе садри-азама могли бы быть приравнены въ значенію обязанностей канцлера въ прежнемъ смысл этого слова, въ особенности во Франціи, въ дореволюціонный періодъ. Къ довершенію сходства, главнымъ атрибутомъ великаго визиря является храненіе государственной печати: врученіемъ ея сановникъ облекается званіемъ садри-азама, съ отобраніемъ ея онъ перестаетъ воплощать въ себ всю административную власть турецкаго царства.

Но между равными по важности должностями великаго визири и шейхъ-уль-ислама есть одно огромное различіе. Въ то время какъ на эту послднюю должность султанъ можетъ назначить только лицо, принадлежащее въ извстному высшему классу улемовъ-судурамь, продолжительною подготовкою пріобрвшее право стоять во глав улемовъ и всего духовнаго управленія оттоманской имперіи,— въ выбор великаго визиря султанъ не стсненъ ршительно ничмъ и можетъ возложить эти высокія обязанности на кого заблагоразсудитъ. Исторія сохранила намъ имена садри-азамовъ, бывшихъ прежде лодочниками и пастухами.

Конечно, такъ бывало въ прежнее время, нын же, въ виду осложнившихся требованій отъ государственныхъ дятелей вообще, и отъ лица занимающаго столь важный и отвтственный постъ, какъ должность садри-азама, въ особенности, султаны по невол вынуждены выбирать своихъ великихъ визирей по преимуществу изъ числа своихъ министровъ или генералъ-губернаторовъ, т.-.е лицъ, уже много послужившихъ и пріобрвшихъ необходимыя знанія я опытность.

XI.

Наконецъ насталъ день 26-го августа 1876 года, день назначенный для Кылычъ-Алая. Съ самаго утра весь городъ, или врне, столпленіе городовъ, извстное подъ названіемъ Константинополя, былъ въ движеніи. Ширкеты, пароходы Золотого Рога, шлюпки всевозможныхъ формъ и размровъ, военные катера съ пароходовъ, состоящихъ при иностранныхъ посольствахъ, и изящные, остроносые каики бороздили по всмъ направленіямъ Босфоръ и Золотой Рогъ, перевозя въ предмстью Эюба безчисленная толпы любопытныхъ. На улицахъ тоже было трудно необразимое оживленіе.

Византійскіе жители, наравн съ римлянами, всегда были пади на зрлища: древняя страсть эта сохранилась у нихъ въ прежнеі к прикосновенности и до нашихъ дней. И въ это утро народъ стремился во всмъ мстностямъ, гд должно было проходить султанское шествіе, стремился отовсюду, и изъ Стамбула, и изъ пригородовъ его и изъ при-босфорскихъ деревень. Вс спшили какъ бы не опоздать насладиться давно уже невиданнымъ великолпнымъ зрлищемъ и за-одно посмотрть на лицо своего новаго повелителя, прошедшаго на престолъ чрезъ лужи крови, при драматическихъ обстоятельствахъ, такъ сильно подйствовавшихъ на впечатлительный, южный умъ константинопольцевъ.

Согласно заране выработанному церемоніалу, уже съ 10 часовъ утра собрались близь Эюбской мечети министры, улемы, высшіе гражданскіе и военные чины, которые по своему положенію имли право участвовать въ султанскомъ кортеж.

Около полудня султанъ отплылъ отъ пристани у дворца Дольма-багче, въ своемъ большомъ парадномъ каик, въ тринадцатъ паръ веселъ. Каикъ этотъ, по украшеніямъ, есть своего рода чудо искусства. Онъ весь блый съ богатыми золотыми узорами, на носу его позолоченный орелъ съ распростертыми крыльями на корм вздымается султанскій тронъ изъ краснаго бархата, осненный балдахиномъ, утвержденнымъ на серебряныхъ, позолоченыхъ столбахъ. Султанъ сидлъ на трон, имя насупротивъ себя своего зятя Махмуда-пашу, тогдашняго министра торговли.

За султанскимъ каикомъ слдовалъ въ кильватеръ богато убранный каикъ, тоже съ краснымъ балдахиномъ, подъ ко горимъ сидли принцы — родственники султана.

Въ четырехъ семипарныхъ каикахъ, предшествовавшихъ султанскому каику, и въ двухъ такихъ же парадныхъ каикахъ, замыкавшихъ все шествіе, размстились высшіе придворные сановники и лица султанской свиты.

Какъ только вся эта флотилія отдлилась отъ пристани, пушечные выстрлы возвстили народу, что церемонія началась.

Въ это мгновеніе Босфоръ и Золотой Рогъ и ихъ берета представляли чудный видъ. Кортежъ проходилъ мимо выстренныхъ въ линію броненосцевъ и другихъ военныхъ судовъ турецкаго флота, расцвченныхъ всевозможными флагами, съ матросами, посланными по реямъ,— мимо иностранныхъ военныхъ и коммерческихъ судовъ и пароходовъ, тоже разубранныхъ флагами и переполненныхъ зрителями.

Безчисленные каики и лодки, наполненные людьми въ праздничныхъ нарядахъ, толпились на пути, съ трудомъ сдерживаемые катерами адмиралтейства, вытянутыми по всему пути въ дв линіи для огражденія широкой водной полосы, по которой быстро скользила султанская флотилія.

Даже прибрежные дома Галаты, Джубали, Фанара, Балаты и Хайванъ-серая, обыкновенно такіе мрачные, со стнами, закопченными постоянно обдающими ихъ клубами пароходнаго дыма, и т казались въ тотъ день просіявшими отъ множества радостныхъ годовъ, торчавшихъ изъ всхъ оконъ, и отъ пестрыхъ одеждъ биткомъ въ нихъ набитыхъ зрителей, костюмы которыхъ рзко выдлились на темномъ фон своими яркими цвтами. Какъ солнечный лучъ, проникшій въ глухой уголъ, придаетъ ему дотол незамчаемую прелесть, оживляя все то, что казалось холоднымъ, бегаизненяымъ, такъ и въ тотъ день полуденное солнце раскрасило вс темные дома, основанія которыхъ лежатъ въ волнахъ Золотого Рога.

Безчисленныя кофейни и лавки, выходящія прямо на Золотой Рогъ, были сплошь увшены разноцвтными флагами.

На обоихъ мостахъ — Каракё и Азапъ-капу — разведенныхъ по средин, чтобы открыть свободный проходъ султанской флотиліи, яблоку негд было бы упасть отъ запрудившей ихъ толпы. Мосты били точно усяны краснымъ макомъ отъ фесокъ, головного убора, обязательнаго для всхъ тхъ, кто желаетъ засвидтельствовать о врноподданичеств къ падишаху.

Мало того, вс поднимающіеся по обимъ сторонамъ Золотого Рога холмы, вс верхнія террасы домовъ, вс возвышенности, хотя и отдаленныя отъ залива, но съ которыхъ былъ самомалйшій видъ на этотъ послдній,— все это было залито и облплено любопытными, принадлежащими во всмъ слоямъ общества, во всмъ національностямъ, въ такомъ разнообразіи роящимся въ гряд св. Константина.

Тмъ временемъ султанскій кортежъ величественно двигался все дале, привтствуемый криками матросовъ съ встрчавшихъ по пути судовъ и постоянными пушечными выстрлами съ броненосцевъ и съ батгарей, расположенныхъ въ Топъ-хане, на Серай-бурну (дворцовомъ мысу) и въ адмиралтейств.

Въ Эюб султанъ высадился около 6 часовъ по-турецки. Турецкій часъ считается не отъ полудня, какъ часъ европейскій, а отъ заката солнца и, слдовательно, подверженъ ежедневному измненію въ соотвтствіи съ измняющимся каждый день моментомъ солнечнаго заката. Такъ какъ вс босфорскіе пароходы-ширкеты совершаютъ свои рейсы по турецкому времени, то это обстоятельство служитъ источникомъ вчной тревоги для европейцевъ, вынужденныхъ отправляться въ прибосфорскія мстности и обязанныхъ чуть не ежедневно переставлять стрлку своихъ часовъ и все-таки оставаться въ сомнніи, правильно ли поставлена стрлка щ не придется ли опоздать.

Такимъ образомъ, султанскій каикъ подошелъ къ пристани близь мечети Эюба около часа пополудни. Пристань была вся покрыта ярко-краснымъ бархатнымъ ковромъ. На ней въ два ряда стояли офицеры съ саблями на-голо. Нсколько дале, на маленькой площадк предъ самою мечетью были собраны министры, высшіе чины улемовъ и генералъ-лейтенанты, вс въ полной парадной форм. Совсмъ въ глубин площадки находился оркестръ придворной музыки, призвукахъ котораго султанъ высадился на берегъ и направился чрезъ ряды высшихъ турецкихъ сановниковъ къ мечети. Абдуль-Хамиду предшествовалъ гофмаршалъ и имамъ Эюбской мечети: каждый изъ нихъ держалъ въ рукахъ золотую курильницу, въ которой дымилось алоэ. Въ былое время султанъ проходилъ чрезъ дворъ мечети, поддерживаемый подъ руки велятъ имъ визиремъ и янычарскимъ агою. На этотъ разъ не было и великаго визиря, такъ какъ онъ по нездоровью не могъ присутствовать за церемоніи.

Посл обычныхъ молитвъ въ мечети, въ которую не входилъ еще никогда ни одинъ христіанинъ, султанъ перешелъ въ сосдній мавзолей, построенный надъ прахомъ Эюба, врнаго знаменосца пророка Магомета, павшаго подъ стнами города, которому судьба предназначила сдлаться столицею ислама.

Здсь-то, въ этой надгробной часовн, Абдулъ-Хамидъ II и былъ препоясанъ мечомъ Османа, основателя досел царствующей, въ Турціи династіи, улемомъ, потомкомъ конійскаго муллы Хункяра.

Самая церемонія препоясанія происходила въ присутствія, шейхъ-уль-ислама, министровъ и улемовъ, произнесшихъ установленныя для такого случая молитвы, въ самый же моментъ возложенія на султана меча были заколоты на прилегающемъ въ мечети двор пятьдесятъ барановъ и принесены въ жертву Аллаху, чтобы онъ милостиво принялъ возносившіяся тогда молитвы о счастіи и благоденствіи новаго владыки.

Нужно имть на палитр особыя краски — знойныя и пламенныя, чтобы описать всю красоту картины, блещущей всею роскошью и великолпіемъ Востока, когда, по окончаніи Кылычъ-Алая, торжественное шествіе, пройдя чрезъ тнистыя аллеи обширнаго Эюбскаго кладбища, сквозь полный таинственности лсъ вковыхъ чинаровъ и суровыхъ, темныхъ кипарисовъ, направилось вдоль византійскихъ городскихъ стнъ къ Эдирне-капу (Адріанопольскимъ воротамъ). Древнія стны, зубцы которыхъ такъ рзко выдлялись на голубомъ фон безоблачнаго неба, смотрли на все съ угрюмымъ спокойствіемъ.

Окрестность представляла сплошное море головъ: любопытные толпились по всмъ возвышенностямъ Эюбскаго предмстья, во всхъ впадинахъ холмовъ, гд только можно было какъ-нибудь примоститься. Многіе взобрались на принесенныя съ собою изъ дому скамейки, другіе расположились на подмосткахъ, нарочно до того устроенныхъ подъ снью кипарисовъ и громадныхъ платановъ. Всюду виднлись живописныя группы, облитыя жгучимъ константинопольскимъ солнцемъ. Разноцвтныя, изъ матерій самыхъ нжныхъ оттнковъ, фераджэ (верхнее платье) турчанокъ и ихъ блые прозрачные яшмаки (вуали) вырисовывались на темной листв окружающаго лса. Старые, бородатые турки въ широкихъ шубкахъ и въ тяжелыхъ чалмахъ, греки, евреи, болгары, армяне — вся эта разноязычная, пестрая толпа, которая обыкновенно наполняетъ стамбульскія улицы своимъ движеніемъ, своимъ гамомъ, своимъ своеобразнымъ одяніемъ, вся эта толпа была здсь, полная любопытства.

Наибольшая давка была, конечно, вдоль самаго пути кортежа. Подъ напоромъ нахлынувшей волны новыхъ пришельцевъ, толпа начинала иногда правильно колебаться, подобно движенію морского прилива и отлива. Пришлые люди наполнили и извилистыя тропинки, сбгающія съ высотъ Эюба, и самое Эюбское кладбище, нкоторые зрители, похрабре, взобрались на деревья, всюду, куда только хватаетъ взоръ, видны толпы, сбжавшіяся со всхъ концовъ города.

И то сказать, кром зрлища султанскаго шествія, есть что посмотрть съ Эюбскихъ высотъ.

И все это при несравненной голубизн константинопольскаго августовскаго неба, залито какимъ-то серебристо-жемчужнымъ свтомъ, все погружено въ какую-то сладостную истому.

Предъ тмъ какъ выйти на широкое раздолье равнины, стелющейся вдоль полуразрушенныхъ стнъ Константинополя, султанское шествіе должно было проходить извилистыми улицами Эюбскаго предмстья. Въ этихъ узкихъ улицахъ, заселенныхъ исключительно мусульманами, вс ршетчатыя окна домовъ были открыты настежь: въ однихъ тискались, высовываясь иногда на улицу, турчанки, закутанныя въ свои яшмаки, въ другихъ виднлись неподвижныя фигуры старыхъ, блобородыхъ турокъ, черныя лоснящіяся лица негритянокъ-невольницъ и цлые рои смющихся дтей. Нкоторые, боле смлые ребятишки взобрались на самыя башни древнихъ стнъ, размстились среди листьевъ плюща и дикаго винограда и ихъ яркія ситцевыя кацавейки издали казались сплыми гроздьями, щедро разсыпанными по зеленому: ковру, украсившему бывшій оплотъ Комненовъ и Палеологовъ.

На высотахъ Буюбаши, близь Адріанопольскихъ воротъ, были раскинуты дв обширныя, подбитыя толкомъ, палатки, уставленныя зеркалами и богатою мебелью и предназначенныя для иностранныхъ дипломатовъ и ихъ семействъ. Насупротивъ, черезъ дорогу, помщалась палатка для нкоторыхъ именитыхъ жителей Константинополя. Палатки эти были расположены въ мстности чрезвычайно удобной для того, чтобы находящіяся въ нихъ лица могли сразу окинуть взоромъ вс подробности проходящаго мимо султанскаго кортежа.

Вотъ показалась голова шествія. Впереди шелъ пейкъ, родъ султанскаго тлохранителя, въ старинномъ костюм, красномъ шитомъ золотомъ кафтан, съ скирою въ рукахъ и позолоченномъ шлем съ чернымъ султаномъ.

За пейкомъ слдовало штукъ десять заводныхъ султанскихъ лошадей (гедикъ) въ богатыхъ чепракахъ: ихъ вели подъ уздцы конюшіе въ придворныхъ ливреяхъ. За ними тянулась безконечная золотая лента всхъ высшихъ турецкихъ сановниковъ, хавшихъ слдомъ, одинъ за другимъ, въ полной парадной форм, на великолпныхъ арабскихъ лошадяхъ. Порядокъ, въ которомъ они слдовали, былъ, согласно общему обычаю всхъ придворныхъ шествій, таковъ, что чмъ дальше отъ головы процессіи и чмъ ближе къ султану, тмъ важне были сановники.

Шествіе состояло изъ слдующихъ отдленій:

1) Церемоніймейстеры.

2) Полковники.

3) Гражданскіе чиновники, имющіе чинъ ула-синфи-сани.

4) Генералъ-маіоры.

5) Улемы, имющіе званіе харемейнъ-паіеси.

6) Гражданскіе чиновники, имющіе чинъ ула-синфи-эквель или званіе румили-бейлербеевъ.

7) Генералъ-лейтенанты.

Улемы, носящіе званіе истамболъ-паіеси.

9) Гражданскіе чиновники, имющіе чинъ бала.

10) Кази-аскеры.

11) Министры и вс сановники, имющіе чинъ визиря, судуры.

Впереди каждаго отдленія шелъ пейкъ, наблюдавшій, чтобы шествіе двигалось равномрно.

За визирями халъ въ великолпномъ бломъ одяніи шейхъ-уль-исламъ, окруженный толпою своихъ прислужниковъ, и немедленно за нимъ самъ султанъ, посреди двухъ густыхъ рядовъ пейковъ-солаковъ въ серебряныхъ шлемахъ, на гребн которыхъ были прикрплены павлиньи перья, расположенныя въ вид огромнаго распущеннаго вера. Это головное украшеніе пейковъ-солаковъ издали представляло одну непрерывную, колышащуюся линію, производившую на непривычныхъ зрителей крайне оригинальное впечатлніе. Во время созданія дружины этихъ пейковъ, назначеніемъ этихъ гребней ихъ шлема было именно скрывать въ дни церемоній,— когда султану необходимо показаться народу,— пресвтлое лицо повелителя правоврныхъ отъ нескромныхъ взглядовъ его подданныхъ.

Султанъ былъ на чудномъ бломъ арабскомъ аргамак, сбруя котораго, сдло и чепракъ были покрыты золотомъ и драгоцнными каменьями. Самъ Абдулъ-Хамидъ былъ одтъ очень просто, въ генеральскомъ мундир, на феск его не было даже брилліантоваго султана, всегда надвавшагося его предшественниками при церемоніи Кылычъ-Алая. На груди была зеленая лента Османіэ и звзды Османіэ и Меджидіе, усыпанныя брилліантами, ярко горвшими на солнц. Роскошна была также усыпанная камнями рукоятка его сабли, этого главнаго аттрибута турецкихъ султановъ- воиновъ.

Взоры султана были устремлены прямо впередъ, какъ бы поверхъ головъ предшествующихъ ему сановниковъ, онъ какъ бы не замчалъ толпившагося вокругъ народа, погруженный въ свои собственныя таинственныя думы. Подъ впечатлніемъ только-что происходившей внушительной церемоніи, Абдуль-Хамидъ невольно долженъ былъ мысленно перенестись въ первымъ временамъ своей династіи, столь быстро занявшей выдающееся положеніе. Сегодня онъ — законный халифъ, преемникъ цлаго ряда знаменитыхъ султановъ, вознесенный на вершину власти, благодаря двумъ катастрофамъ столь же ужаснымъ, какъ и неожиданнымъ,— сегодня онъ впервые объзжалъ, какъ государь, ограду своего царственнаго города.

Тяжелыя воспоминанія, темныя политическія тучи, собравшіяся въ то время надъ Турціей и грозившія въ будущемъ еще большими опасностями, отуманивали взоръ новаго падишаха и, несмотря на всю окружающую его роскошь обстановки, быть можетъ, заставляли его помышлять со страхомъ объ опасностяхъ и тягостяхъ его новаго положенія.

Тмъ не мене, прозжая мимо палатки дипломатическаго корпуса, Абдуль-Хамидъ пріостановилъ своего коня и послалъ адъютанта передать великобританскому послу, сэру Генри Элліоту, какъ тогдашнему декану пребывающихъ въ Константинопол дипломатовъ, что его величество крайне доволенъ тмъ, что начальники посольствъ и миссій почтили торжество своимъ присутствіемъ.

Не такъ поступилъ въ день своего препоясанія мечомъ Абдуль-Азизъ: прозжая мимо палатки дипломатическаго корпуса, онъ намренно повернулся къ ней спиной и обратилъ глаза въ пространство, какъ бы желая разсмотрть что-то вдали.

Торжественный кортежъ замыкался Махмудомъ-пашою, за которымъ густою толпою слдовали камергеры, флигель-адъютанты, султанскіе секретари, султанскій казначей и помощникъ кызлара-аги, причемъ послдніе двое бросали въ народъ горстями мелкія серебряныя монеты съ монограммою новаго султана, въ самомъ хвост кортежа двигались низшіе придворные чины и придворные служители.

——

Ныншнее торжественное шествіе султана, возвращавшагося съ церемоніи Кылычъ-Алая, конечно, не имло прежняго великолпія, прежней восточной роскоши. Уже не было по сторонамъ пути длинныхъ рядовъ янычаръ въ ихъ оригинальныхъ одеждахъ,— янычаръ, однимъ своимъ именемъ нагонявшихъ страхъ на враговъ ислама.

Нтъ боле въ султанскомъ кортеж прежнихъ двухъ офицеровъ, имвшихъ каждый въ рукахъ царскую чалму, украшенную брилліантовымъ султаномъ, и которую онъ наклонялъ поочередно то на правую, то на лвую сторону, на что народъ отвчалъ низкимъ поклономъ, нтъ тамъ придворнаго съ изукрашеннымъ серебряными пластинками табуретомъ, на который становился султанъ, садясь на коня, нтъ, наконецъ, козъ-бекчибаши, который на особомъ золотомъ жезл возилъ золотой кувшинъ, усыпанный драгоцнными камнями, съ водою для султанскаго употребленія. За шейхъ-уль-исламомъ не ведутъ боле, въ ослпительныхъ чепракахъ, тридцати двухъ заводныхъ лошадей, на двнадцати изъ которыхъ надты щиты, украшенные золотомъ и драгоцнными каменьями.

Въ свит султана не видать визирей въ монументальныхъ тюрбанахъ и странныхъ нарядахъ, какъ во времена Магомета II Завоевателя или Солимана Великолпнаго, не видать прежнихъ плащей, панцырей, кольчугъ и нтъ боле тхъ переливовъ солнечныхъ лучей въ атласныхъ тяжелыхъ тканяхъ, въ золотыхъ украшеніяхъ или въ сверканіи полированной стали,— которые придавали столько блеска султанской свит прошлаго времени.

Тмъ не мене и нын торжественное шествіе посл Кылычъ-Алая производитъ сильное впечатлніе своею своеобразною красотою и величавостью.

Въ самомъ дл, нельзя было не восхищаться этою нескончаемою вереницею превосходныхъ арабскихъ коней, съ расшитыми, разукрашенными чепраками, ведомыхъ подъ уздцы многочисленными сеисами (конюхами) въ живописныхъ албанскихъ костюмахъ и гордо несущихъ на себ всадниковъ въ залитыхъ золотомъ, блещущихъ на солнц мундирахъ.

Въ особенности приковывали къ себ всеобщее вниманіе эффектныя одянія улемовъ различныхъ цвтовъ, сообразно званію, принадлежащему тому или другому изъ этихъ высшихъ мусульманскихъ духовныхъ сановниковъ. Харемейнъ-паіеси были въ верхнемъ плать лиловаго цвта, истамболъ-паіеси — свтлосраго и судуры — зеленаго.

Невольное уваженіе внушалъ къ себ этотъ рядъ почтенныхъ старцевъ, посдвшихъ на изученіи закона, старцевъ съ длинными блыми бородами, медленно двигавшихся верхами, въ своихъ восточныхъ одеждахъ — подобно возставшимъ ветхозавтнымъ патріархамъ, въ красивыхъ чалмахъ изъ блой матеріи съ широкою полосою изъ золотой парчи, плотно облегающей ихъ чело и ниспадающей позади длинною свободною лопастью.

Но и помимо того, на непривычный взглядъ по невол дйствовало все это толпящееся разнообразіе одяній, покроя столь отличнаго отъ общеевропейскаго и сдланныхъ изъ яркихъ матерій всхъ цвтовъ,— вс эти разнообразные мундиры сановниковъ, епанчи улемовъ, шлемы пейковъ, словомъ, все это было иное, чмъ въ остальной Европ, и съ тмъ боле жаднымъ любопытствомъ вс приглядывались въ проходившему мимо кортежу, стараясь запечатлть въ памяти вс его особенности…

Отъ Адріанопольскихъ воротъ шествіе направилось къ Зинджирликую, вдоль рядовъ войскъ, иногда лишь прерывавшихся шпалерами воспитанниковъ военныхъ и гражданскихъ учебныхъ заведеній.

По прибытіи къ мечети Селима, гд находится гробница султана Абдуль-Меджида, Абдуль-Хамидъ сошелъ съ коня, чтобы поклониться праху своего отца. Слдующія затмъ остановка кортежа были у мечети Магомета И и у мавзолея султана Махмуда, гд новый халифъ поклонился гробницамъ, въ первой — завоевателя Константинополя, а во второмъ — своего дда, истребителя янычаръ.

Въ прежнее время у султановъ на пути бывала еще одна остановка, а именно, прозжая мимо янычарскихъ казармъ, они, согласно обычаю, останавливались, чтобы принять отъ янычаръ кубокъ шербета (прохладительнаго питья). Привилегія подносить кубокъ принадлежала штабсъ-капитану 61-й янычарской роты. Офицеръ этотъ передавалъ кубокъ силихдаръ-аг (оруженосцу султана), султанъ бралъ его изъ рукъ послдняго и, пригубивъ, возвращалъ кубокъ обратно, опустивъ предварительно въ него дв или три горсти червонцевъ.

Отъ гробницы султана Махмуда шествіе двинулось но улиц Шахзаде-баши и чрезъ ворота, называемыя Баби-хумаюнъ (Августйшія ворота), вступило во дворецъ Топъ-Капу. Здсь султанъ провелъ нкоторое время въ молитв въ святилищ, гд хранятся столь благоговйно чтимыя мусульманами древности — Хиркаи-шерифъ (плащъ пророка) и Санджаки-шерифъ (знамя пророка).

Отсюда, посл нсколькихъ минутъ отдыха, султанъ Абдулъ-Хамидъ, съ своею блестящею свитою, слъ на пристани у Серай-бурну снова въ парадные каики и при гром пушечныхъ выстрловъ прибылъ около шести часовъ пополудни. Босфоромъ, обратно въ свой дворецъ, Дольма-багче.

В. Тепловъ.

‘Встникъ Европы’, No 8, 1892

OCR Бычков М. Н.

КЫЛЫЧЪ-АЛАЙСтраница изъ новйшей исторіи Турціи.(По воспоминаніямъ очевидца).

Читайте также:

КЫЛЫЧЪ-АЛАЙ
Страница изъ новйшей исторіи Турціи.
(По воспоминаніямъ очевидца).