Кусок хлеба.
Кусок хлеба.
Рассказ Франсуа Коппе
* * *
* * *
—————————————————————
Кусок хлеба, Коппе Франсуа, Год: 1891
Время на прочтение: 4 минут(ы)
В начале ноября 1870 года вернувшись в Париж с своим полком, герцог Анри де- Ардимон, модный лев и член жокей-клуба, стоял на карауле перед редутом От-Брюйер, — поспешно возведенным укреплением под защитой пушек Бизетрского форта. Местность была унылая, неприветливая: грязная большая дорога, изрытая глубокими колеями и усаженная чахлыми деревцами, тянулась между заброшенных огородов и полей, на краю этой дороги торчал опустелый кабачок, где расположились солдаты. За несколько дней перед тем тут происходила стычка: с десяток придорожных деревцев валялись расщепленными, а на коре других виднелись следы пуль. Внешность кабачка возбуждала содрогание: крыша была разнесена гранатой, а залитые вином стены казались забрызганными кровью. Молодой герцог стоял у двери, с перекинутым за плечи ружьем, надвинутой на глаза кепи, и засунутыми в карманы красных штанов окоченевшими руками, и дрожал от холода под барашковым плащом. Погруженный в мрачные думы, этот солдат разбитой армии отчаянным взглядом смотрел на очертания окутанных туманом холмов, откуда поминутно с грохотом вылетали белые клубы — дым крупповских орудий. Вдруг он почувствовал голод. Присев на землю, он вытащил из своего прислоненного к стене ранца, порцию казённого хлеба, пояса у герцога не оказалось, и откусив кусок, он медленно принялся есть. После двух-трех глотков он остановился: хлеб был черствый и горьковатый. Герцог подумал, что придется голодать до завтрашней раздачи свежего хлеба, если вообще раздача будет, а может быть, продовольствия вовсе не доставят. Он вспомнил свою сибаритскую жизнь до войны: тонкие обеды со старым вином, изящные, легкие завтраки в Caf Anglais, где слуги знали все его привычки и где единственным его затруднением бывал выбор из целого ряда легких, вкусных, утонченных блюд. Черт возьми! Славное было время! Он не создан для бедности и лишений! Он не может есть сухие корки! И в порыве гнева, молодой человек швырнул в грязь свой хлеб.
Через минуту, из кабачка вышел солдат, увидав валявшийся на земле кусок, он поспешно поднял его, обтер рукавом и с жадностью начал есть.
Уже устыдившийся своего поступка, Анри де-Ардимон с состраданием смотрел на бедняка, одаренного таким хорошим аппетитом. Это был высокий, нескладный парень с лихорадочными глазами, еще небритый после выписки из госпиталя, и до того исхудалый, что лопатки его резко выступали под истасканной одеждой.
— Неужели ты так голоден, товарищ? — спросил его герцог.
— Как видишь, — с полным ртом отвечал тот.
— В таком случае, извини меня. Если бы я знал, что тебе так хочется есть, я не бросил бы этот хлеб.
— Он не стал от этого хуже, — отвечал солдат,—а я не разборчив.
— Все равно,— возразил герцог,— я поступил дурно, и упрекаю себя за это, но не желая, чтобы ты унес дурное мнение обо мне, я предлагаю тебе разделить со мною остаток коньяка из моей манерки.
Солдат кончил есть, и по очереди с герцогом выпил несколько глотков коньяка, знакомство было закреплено.
— Как тебя зовут?—спросил солдат.
— Ардимон, — отвечал герцог, опуская свой титул и частицу де.— А тебя?
— Жан-Виктор. Я только что выписался из госпиталя. Я был ранен под Шатильоном. Да, в госпитале славно! Какую там дают чудесную похлебку из конины! Жаль, что у меня оказалась только царапина, и меня выписали так скоро! Теперь опять приходится помирать с голоду! Верь или не верь, товарищ, но я постоянно голоден, всю жизнь, даю тебе честное слово!
Это были страшные слова, и герцог де-Ардимон, за минуту перед тем сокрушавшийся о невозможности питаться кушаньями Caf Anglais, посмотрел на своего собеседника с удивлением и ужасом. Солдат печально усмехался, обнаруживая свои белые крупные зубы.
— Послушайте, — продолжал он, переходя на вы и вероятно угадывая в товарище богатого и знатного человека, — пройдемтесь немножко по дороге, чтобы согреться, и я расскажу вам такую историю, какой наверное вам еще никогда не удавалось слышать. Меня зовут Жан-Виктор, и только, так как я подкидыш, и единственное светлое воспоминание в моей жизни, это мое раннее детство в приюте. Мы спали на постельках с белыми простынями, играли в саду под большими деревьями, за нами смотрела добрая сестра, молодая и бледная как воск, — она была в чахотке — и я был ее любимцем, я часто гулял с нею вместо того, чтобы играть, и любил, когда она прижимала меня к себе и гладила меня по голове своей худой, горячей рукою. Но с двенадцати лет, начиная с первого причастия, началось одно безысходное горе. Из приюта меня определили подмастерьем к столяру. К несчастью, природа одарила меня огромным аппетитом, но я спрашиваю вас, моя ли это вина? Я прожил у хозяина три года в состоянии вечного голода. Вы удивились с какою жадностью я набросился на кусок хлеба в грязи? Я и прежде часто подбирал сухие корки из мусорных куч, такие черствые, что их нельзя было съесть не размочив в течение целой ночи в воде. Наконец, восемнадцати лет я пошел в солдаты. Вы знаете, что солдата вообще кормят в обрез, а вдруг, просто смешно сказать! приключается осада и голод! Теперь вы видите, что я не солгал вам, когда сказал, что никогда не бываю сыт!
Добрый по природе, герцог де-Ардимон был глубоко взволнован и тронут рассказом своего товарища по оружию.
— Жак-Виктор, — сказал он из чувства деликатности также называя его вы, — если мы оба переживем эту ужасную войну, то я надеюсь, что сумею быть вам полезным. Но пока, так как отпускаемая нам порция хлеба слишком велика для меня, то мы будем делить ее пополам, как добрые товарищи. Согласны вы?
Они крепко пожали друг другу руки. Уже наступила ночь, они вернулись в кабачок, где на соломе спали уже с десяток солдат, и улегшись рядом, скоро погрузились в крепкий сон. Около полуночи Жан-Виктор проснулся, вероятно он был голоден. Ветер разогнал тучи, и яркий луч луны падал из окна прямо на красивую белокурую голову спящего герцога. Жан-Виктор, все еще тронутый его добротою, с наивным восхищением любовался им, когда вошедший сержант пришел взять пятерых солдат на смену часовым: Герцог был в числе их, но не слыхал голоса звавшего его сержанта и не проснулся.
— Ардимон, вставай! — повторил сержант.
— Если позволите, сержант, я пойду вместо него, — сказал Жан-Виктор, вставая. — Он так крепко спит… Мы приятели…
— Как хочешь, — отозвался тот.
Пятеро солдат ушли, остальные продолжали храпеть. Но через полчаса раздались громкие выстрелы возле самого кабачка. В одно мгновение спавшие проснулись, вскочили, схватили ружья и с взведенными курками осторожно вышли на залитую лунным светом дорогу.
— Который же час? — спросил герцог.— Я должен был идти на караул.
— Жан-Виктор пошел вместо вас, — ответил ему кто-то.
В это мгновение показался бегущий к ним на встречу солдат.
— Что случилось? — спросили они, останавливая его.
— Пруссаки нападают… Мы отступаем к редуту…
— А товарищи?
— Идут… Все, кроме бедного Жан-Виктора.
— Что с ним? — вскричал герцог.
— Убит наповал, нуля пробила череп. Он не успел и вскрикнуть!
Дозволено цензурою. С.-Петербургъ, 28 Ноября 1891 г.
Типографія брат. Пантелеевыхъ. Верейская ул., 16.
Источник текста: журнал ‘Вестник моды’, 1891, No 49. С. 490.