КУМИРЫ.
КУМИРЫ.
Романъ Уильяма Локка.
Пер. съ англійскаго З. Н. Журавской.
Вступленіе
Вступленіе
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
Кумиры, Локк Уильям Джон, Год: 1911
Время на прочтение: 244 минут(ы)
Два человка вышли изъ мрака и, крадучись, проникли въ домъ. Они пришли съ цлью грабежа, но, найдя въ той комнат, куда они пробрались, спавшаго въ кресл старика, убили его. Затмъ, сами испугавшись сдланнаго ими, ушли, почти съ пустыми руками, и скрылись во мрак. Уже много времени спустя, они были настигнуты служителями правосудія, сознались въ своемъ преступленіи и понесли законную кару. Эта грязная исторія въ свое время получила достаточную огласку, но потомъ была забыта, и ни одному человку нтъ дла до того, что творилось въ душахъ убійцъ.
Намъ не пришлось бы и упоминать здсь объ ихъ существованіи, еслибы злое дло, свершенное ими, не послужило причиною переворота въ жизни другихъ людей.
Ибо, подъ покровомъ жизни, съ виду гармонической и ровной, нердко дремлютъ разрушительныя силы — подавленныя страсти: алчность, ревность, похоти,— энтузіазмъ и героизмъ, способные раскалиться до-бла. При обычномъ теченіи жизни он не вспыхиваютъ и не раскаляются, такъ какъ некому поднести къ нимъ спичку — потому моралисты и любятъ воспвать въ своихъ элегіяхъ обычное теченіе жизни! Но иногда обычное теченіе жизни внезапно, какъ молніей, озаряется яркимъ свтомъ, и скрытая мина взрывается.
Такая мина таилась подъ поверхностью четырехъ съ виду ровно текшихъ жизней. Вульгарное злодйство двухъ безъименныхъ бродягъ сыграло роль спички, поднесенной къ фитилю запала. И эти двое, вышедшіе изъ мрака, были слпыми, почти безличными орудіями Судьбы по отношенію къ этимъ четыремъ.
Этотъ часъ былъ для Ирены Мерріамъ часомъ полнаго удовлетворенія, когда она заглядывала въ свое сердце, ища хотя бы мимолетнаго желанія, и улыбалась, не находя ни одного, Это было тмъ боле утшительно, что она не скупилась, отдавая себя жизни, и въ свою очередь предъявляла къ жизни большія требованія. Она сидла въ большомъ кожаномъ кресл у камина, прислушиваясь къ разговору двухъ мужчинъ, сидвшихъ за обденнымъ столомъ, за чашкой кофе. Время отъ времени и она вставляла словечко въ разговоръ, но говорить ей было лнь — она предпочитала слдить за смной выраженій на лицахъ своихъ собесдниковъ, мечтать о нихъ и думать о томъ, какъ она счастлива.
Эта послобденная картина была для нея привычной и знакомой и отъ этого только еще боле милой сердцу. Она вошла въ обиходъ жизни, стала такой же необходимостью, какъ сонъ и пища, и одежда.
Изъ двухъ мужчинъ одинъ былъ мужъ ея, Джерардъ Мерріамъ, другой — давнишній близкій другъ, Гью Кольманъ. Они съ Джерардомъ были товарищами по школ и по университету, вмст кончили и вмст вышли въ адвокаты, и, не смотря на значительную разницу въ характер и вкусахъ, продолжали поддерживать близкія дружескія отношенія и до сего дня.
На обратномъ пути изъ Индіи, гд оба путешествовали на вакаціяхъ, они встртились съ Иреной, одинокой сироткой, возвращавшейся съ могилы отца, котораго она разсчитывала застать живымъ. Оба съ перваго же дня влюбились въ двушку. Соперничество скоро стало очевиднымъ, но оба были добросовстны и не мшали другъ другу. Въ Лондон ухаживанье продолжалось, успхъ выпалъ на долю Джерарда. А при первой встрч съ Иреной посл ея замужества отвергнутый Гью Кольманъ съ низкимъ поклономъ поцловалъ ей руку и предоставилъ въ ея распоряженіе безкорыстную дружбу и преданность. Гордая осанка, сро-стальные глаза и надменно закрученные кверху усы придавали особое изящество этому красивому жесту. Гью вообще умлъ держаться принцемъ. Слезы выступили на глазахъ Ирены. Онъ и раньше былъ ей симпатиченъ и двичье сердце жалло отвергнутаго, но съ этого момента она полюбила, его, какъ брата, и поставила себ радостной задачей усилить братскую привязанность между Гью и ея мужемъ. Ихъ она возвела въ Ореста и Пилада, а дружбу ихъ въ какой-то культъ, котораго сама она была усердной и безстрастной жрицей. Вс шесть лтъ ея замужней жизни Гью обдалъ у нихъ, по крайней мр, разъ въ недлю. Въ послднее время онъ поселился по сосдству и чаще сталъ бывать у нихъ. Джерардъ, вообще немногорчивый, не разсыпался въ изъявленіяхъ своего удовольствія, за то Ирена привтствовала гостя радостно и шумно, за двоихъ.
Теперь, покойно сидя въ кресл и глядя на обоихъ, она невольно восхищалась ими. Оба были видные, красивые мужчины, Джерардъ шести футовъ съ лишнимъ росту, крупный, съ тяжелыми покатыми плечами, свидтельствующими о большой физической сил, Гью — мене грузный, боле пропорціонально сложенный, съ красивой годовой, гордо поднятой на высокихъ, могучихъ плечахъ, и лицомъ красивее Джерарда, съ его крупными, грубоватыми чертами, глазами неопредленно-голубаго цвта и рыжеватыми усами, коротко подстриженными на концахъ. Лицо одного производило впечатлніе человка гордаго, высокомрнаго, вспыльчиваго, ярко чувствующаго, какъ истый кельтъ, лицо другого обнаруживало человка медлительнаго, методическаго, настойчиваго въ осуществленіи своихъ ршеній — лицо, скоре заставлявшее предполагать силу, чмъ свидтельствовавшее о ней — такимъ лццамъ опасно врить. На первый взглядъ всякій сказалъ бы, что изъ двухъ такихъ соперниковъ побда должна была достаться Гью. Самъ Джерардъ дивился своему успху. Когда однажды онъ спросилъ свою жену, почему она выбрала его, она подняла на него доврчивые блестящіе глаза и отвчала: ‘Потому что ты — это ты’. И никакихъ иныхъ объясненій найти не умла! Но, быть можетъ, именно вншность Джерарда, заставлявшая предполагать въ немъ скрытую силу, съ первой же минуты расположила ее въ его пользу и внушила мысль, которой многія женщины врятъ, какъ божественному откровенію — что въ критическую минуту жизни одинъ окажется надежнй каменной горы, а другой — зыбучимъ пескомъ.
Пауза въ разговор постепенно перешла въ общее молчаніе. Джерардъ возился съ своей трубкой, которую надо было прочистить, такъ какъ она загрязнилась и не хотла горть. Гью, откинувшись на спинку кресла, заложивъ руки за голову, смотрлъ на потолокъ. Ирена неожиданно спросила:
— А что подлываютъ Гарты?
Гью принялъ боле нормальную позу.
— Гарты? Процвтаютъ. Когда же вы видали еврея-ростовщика, который бы не процвталъ?
Въ тон его была непривычная рзкость, сразу обратившая на себя вниманіе Ирены.
— Вдь ихъ двое, и ростовщики не оба,— замтила она.
— О! Минна?— она, кажется, здорова.
— Бдная двочка! Мн жаль ея. Мн такъ хотлось подружиться съ нею, но она не хочетъ. Удивляюсь, почему.
— Теб-то до нея какое дло? Чего ты безпокоишься о ней?— спросилъ супругъ, окутавшись клубами дыма.
— Мн такъ жаль ея!..
— Нкоторые люди не любятъ, чтобы ихъ жалли! Я первый.
— Но, вдь, ты же — не хорошенькая двушка, которую не хотятъ принимать въ обществ.
— Вы знаете: она горда,— замтилъ Гью. Онъ могъ бы привести другую причину, боле существенную, но ограничился намекомъ:
— Луна, Ирена, всегда блднетъ передъ солнцемъ, но еще вопросъ, нравится ли это лун.
— Какой вздоръ!— спокойно сказала Ирена.
Джерардъ покатился со смху.
— Ну, а я такъ радъ, что она не прицпилась къ намъ! Не люблю евреевъ въ своемъ дом. Ступай въ свои шатры, Израиль.
Ирена вспыхнула.— Неужели ты противъ этой бдной двушки потому только, что она — еврейка?
— Конечно, нтъ, душа моя,— уже совсмъ инымъ тономъ отвтилъ ея мужъ.— Я просто пошутилъ.
Ирена подошла къ нему сзади и положила руку ему на плечо.
— Прости меня, милый. ‘
Онъ кивнулъ головой, великодушно погладивъ ея ручку, затмъ отодвинулъ свой стулъ и поднялся, потягиваясь, какъ это длаютъ вс толстяки.
— Ну, я пойду въ курилку привести въ порядокъ удочки. И вы приходите, когда кончите спорить.
Когда онъ вышелъ, Ирена сла на его освободившееся мсто.
— Эта двушка кажется такой одинокой. Вотъ почему я интересуюсь его.
Гью закуривалъ папироску и пробормоталъ что-то невнятное. Ирена замтила, что онъ не спшитъ отвтомъ, и приписала это отсутствію интереса къ тем разговора. Наступило краткое молчаніе.
— У васъ какая-нибудь непріятность?— спросила она, наконецъ.
— Почему вы думаете?
— Вы сегодня самъ не свой. Должно быть, заработались и нуждаетесь въ перемн воздуха. Почему бы вамъ завтра не създить съ Джерардомъ къ Вестонамъ поудить рыбу?
— Джерардъ не звалъ меня.
— Какъ будто это нужно! Я сейчасъ скажу ему, что вы тоже дете.
— О, нтъ!— засмялся онъ.— Мною такъ нельзя распоряжаться. Я совсмъ не заработался. Работы у меня не такъ много. И я силенъ, какъ лошадь. Если вы хотите знать, о чемъ я думалъ, я скажу вамъ — приблизительно. Я думалъ о томъ, что сегодня ровно шесть лтъ тому, какъ я увидлъ васъ въ первый разъ посл вашей свадьбы.
Ирена задумчиво смотрла въ огонь и улыбалась.
— А я думала о томъ, какъ счастливо были прожиты эти шесть лтъ, какіе мирные славные вечера мы проводимъ здсь, вс трое. Можетъ быть, это было эгоистично съ моей стороны?..
Онъ уловилъ намекъ и запротестовалъ:
— Вы отлично знаете, что это — счастливйшіе часы моей жизни. Гд же еще я могъ бы найти то, что нахожу здсь?
— Иной разъ мн кажется, что для васъ было бы лучше, еслибъ вы нашли милую женщину, которая могла бы дать вамъ нчто лучшее,— выговорила она застнчиво.
— Не говорите такъ, Рени!— порывисто воскликнулъ онъ, швырнувъ папироску въ огонь.— Чмъ больше я приглядываюсь къ другимъ женщинамъ, тмъ больше прихожу въ отчаяніе. А сколько я ихъ видлъ на своемъ вку! Сколько разъ молва уже прославляла меня женихомъ! Должно быть, я таки кончу тмъ, что въ одинъ прекрасный день женюсь всерьезъ. Я знаю, что это глупо, Рени. Mais que veux-tu? По темпераменту я — не монахъ. Я заране знаю, какъ это будетъ. Чувственное увлеченіе вскружитъ голову — и я пойду ко дну. А потомъ буду сидть вотъ въ этой самой комнат и удивляться, какъ могъ Сатана толкнуть меня въ объятья другой женщины. Вы испортили меня — я сталъ слишкомъ требователенъ. Я еще не встртилъ ни одной женщины, которая была бы достойна чистить вамъ сапоги. Человкъ, который молится солнцу, не плнится фейерверкомъ.
— Погрться можно и у фейерверка,— смясь, возразила Ирена.
— Ненадолго. Онъ скоро гаснетъ. И тогда приходится зажигать другой. А солнце вчно.
Онъ пріучилъ ее къ такимъ гиперболамъ. Какъ истая женщина, она любила похвалу. Это возмщало сдержанность Джерарда, рдко говорившаго ей комплименты, не давало ей чувствовать отсутствія демонстративности въ муж. При томъ же она достаточно знала жизнь, чтобъ понимать, что перегруженному сердцу иной разъ нужно излиться. Гью не изъ тхъ людей, которые способны сегодня полюбить, а завтра выкинуть изъ головы. Ни на одинъ мигъ она не сомнвалась, что и теперь царитъ въ его душ, какъ его единственная любовь, до конца жизни. Но подъ теперешней вспышкой Гью, очевидно, таилась какая-то особая причина.
— Милый Гью, я знаю, что я — очень ограниченное существо, хоть и позволяю вамъ преувеличивать мои достоинства,— поспшно возразила она?— Но и вы знаете, какъ искренно и глубоко я интересуюсь вами: и, если съ вами стрясется что-нибудь недоброе, это не можетъ не отозваться болью и тревогой во мн и Джерард. Вотъ почему я завела объ этомъ рчь. Что бы ни огорчало васъ, я огорчена за васъ..
Ея тонъ и взглядъ были полны участія, трудно было деликатнй выразить сочувствіе, по бываютъ минуты, когда сочувствіе уязвляетъ. Гью помолчалъ немного, затмъ перемнилъ позу, откинулъ голову на спинку кресла и закрутилъ усы.
— Вы страшно милая, Рени, но я говорилъ вообще — отнюдь не собираясь позировать въ качеств неудачника. Я ненавижу людей, которые вчно поютъ, ища сочувствія у женщинъ. Я презираю ихъ.
Онъ всталъ, протянулъ ей об руки, взялъ ее за руки и поднялъ съ кресла.
— Ну вотъ, такъ. Не сердитесь. Право же, все идетъ довольно гладко. Міръ у моихъ ногъ, а небо — рукой подать. Чего же еще? Идемте къ Джерарду.
Такъ называемая ‘курилка’ была комната безъ опредленнаго назначенія, полу-библіотека, полу-оружейная — пріютъ скорй деревенскаго хозяина, чмъ лондонскаго адвоката. Джерардъ возился съ удочками и курилъ, щуря глаза, чтобы дымъ не лъ ихъ, въ то же время слдя за прихотливыми завитками дыма. При вход жены и друга онъ поднялъ глаза и кивнулъ головой. Ирена присла къ письменному столу — ей надо было написать письмо. Мужчины бесдовали объ уженіи рыбы. Вестонъ наканун поймалъ двухфунтовую форель. Они обсуждали шансы Джерарда поймать такую же. Затмъ перешли на тему объ охот. Джерардъ говорилъ съ видомъ знатока. Ирена написала свое письмо и, видя, что разговоръ не можетъ интересовать ее, взялась за книгу. Она знала пристрастіе Джерарда къ спорту и великодушно не мшала ему, но въ глубин души не могла ему сочувствовать. Ей было непонятно, какъ можетъ доставлять человку удовольствіе сознательно причинять боль. Какъ будто ея и безъ того недостаточно въ этомъ мір!..
Поэтому она обрадовалась перемн разговора и придвинула свой стулъ ближе къ огню. Но Гью посмотрлъ на часы и сталъ прощаться. Ирена запротестовала.
— Такъ рано? Еще нтъ и десяти!
Въ голос ея звучало неудовольствіе. Джерардъ тоже просилъ друга посидть еще. Но Гью сослался на спшную работу. У него завтра дло, въ которомъ онъ не усплъ даже хорошенько разобраться..
Пришлось отпустить его и, когда онъ ушелъ, супруги стали говорить о немъ, какъ это бывало уже сотни разъ Ирена боготворила своего мужа и идеализировала его, но ея чувства къ Гью были сложне, сотканы изъ противорчивыхъ и. довольно, деликатныхъ элементовъ. Исторія этого человка, его образъ жизни, разносторонность его характера затрогивали самыя разнообразныя стороны ея натуры: и свойственный ей романтизмъ, и ея склонность къ покровительству и защит. Въ юности онъ растратилъ довольно порядочное состояніе, доставшееся ему по наслдству отъ отца. Брильянтовая булавка еще блестла въ его галстух при свт рампы. Онъ жилъ широко и сорилъ деньгами, привлекая больше симпатій своими пороками, чмъ многіе люди строгой жизни своими добродтелями.
Даже и теперь, когда онъ поневол жилъ на скромныя средства, доставляемыя ему уголовной практикой, онъ не могъ понять, какъ это можно разсчитывать и экономить, не смотря на вс доводы и нотаціи, которыя періодически читала ему Ирена. Въ такихъ случаяхъ ей казалось, что она смотритъ, на него сверху, внизъ, съ недостижимой высоты. Но въ этомъ, человк, съ виду такомъ простомъ, открытомъ, была какая-то, сбивающая съ толку сдержанность, замкнутость, невольно внушающая уваженіе и въ то же время подстрекающая интересъ………….
Это было парадоксально и плнительно, особенно, въ виду того, что Гью, несомннно, работалъ, надъ собой и стремился къ совершенству. Съ.даромъ пламеннаго, краснорчія, онъ соединялъ строгій литературный вкусъ. Его стихи, кристально чистые и такіе же холодные, создали ему нкоторую извстность въ литературномъ мір. Съ другой стороны своими успхами въ адвокатур онъ былъ обязанъ именно необузданности своихъ защитительныхъ рчей.
— Что съ тобой сегодня?— спросилъ, наконецъ, Джерардъ.— Ты все время волнуешься — то изъ-за дочери Израэля Гарта, то вдругъ изъ-за Гью. Откуда этотъ внезапный приступъ альтруизма?..
— У меня есть все, что можетъ дать мн жизнь, и мн хотлось бы, чтобъ и у другихъ было то же. А я вижу, что съ Гью творится что-то неладное.
— Обычная исторія. Когда человкъ рожденъ Аяксомъ, нельзя же требовать, чтобъ жизнь его шла гладко.
— Друзья могутъ помочь ему.
— Милая моя, добрая Рени, ты знаешь поговорку: ‘избавь насъ, Боже, отъ друзей’?.. Не надо черезчуръ усердствовать.
Мерріамы жили въ комфортабельномъ отдльномъ домик въ Сеннингтонъ-гезъ, наиболе пріятномъ и удобномъ въ смысл сообщенія изъ лондонскихъ предмстій. Около года тому, назадъ они убдили и Гью Кольмана бросить свои довольно-таки мрачные, и неуютные номера въ Темпл и взять квартирку въ новомъ, только что выстроенномъ каменномъ дом, въ конц главной улицы Сеннингтона. Ирена, со свойственною женщинамъ разсчетливостью, выискала для него премилую квартирку въ четвертомъ этажъ. Но Гью отвергъ ея выборъ и взялъ, другую, ниже и дороже, и значительно больше, и меблировалъ ее на свой счетъ, весьма роскошно, Когда Ирена стала выговаривать ему, онъ только разсмялся, махнувъ рукой жестомъ вельможи. Дни, когда надо было питаться мякиной и, сть вмст со свиньями, для него миновали. И онъ хочетъ использовать свое право на откормленнаго тельца и вс прочія роскоши, преподносимыя раскаявшимся блуднымъ сынамъ. Вдь заработокъ его растетъ съ каждымъ мсяцемъ. Вдобавокъ у него есть дядя, Джоффи Кольманъ, изъ Брантфильдъ-Парка. А у дяди не одн только надежды, а и капиталы. Ирена пыталась доказывать ему, что надежды часто обманываютъ.
— Вашъ дядя можетъ жениться снова, и у него могутъ быть дти.
Гью щелкалъ пальцами. Дядя — и женитьба! Это было бы просто-таки неприлично. А Джоффи Кольманъ всю жизнь былъ корректнйшимъ изъ смертныхъ. Онъ жилъ одинъ, но неизмнно каждый вечеръ обдалъ во фрак, ради дворецкаго. Еслибъ онъ женился, сосди ршили бы, что настало сньтопреставленіе. Онъ также мало способенъ на это, какъ бросить динамитную бомбу въ своей приходской церкви…..
Ирена съ состраданіемъ пожимала плечами. Она не даромъ прожила на свт цлыхъ двадцать шесть лтъ. Она знала, что въ каждомъ мужчин сидитъ вольтеровскій Габбакукъ. Года полтора спустя предсказанія ея оправдались. Джоффи Кольманъ оказался способнымъ на все. Онъ женился, да еще на молоденькой, больше того: прошелъ слухъ, что ‘молодые’ ожидаютъ наслдника. Вс надежды Гью рухнули. Ирена выражала ему сочувствіе, придумывала, какъ удешевить его жизнь и сократить расходы. Гью слушалъ ее растроганный и восхищенный — у нея была такая царственная манера считать невозможное достижимымъ и возможнымъ,— молча соглашался слдовать ея совтамъ, а затмъ шелъ домой и клялъ себя за расточительность.
И сегодня, уйдя отъ Мерріамовъ, онъ былъ полонъ самоукоризны. Рзкій мартовскій втеръ дулъ ему въ лицо, онъ ускорилъ шагъ и поднялъ воротникъ. Однако его сердитое размахиванье палкой не имло никакого отношенія къ погод. Еслибъ жизнь сложилась въ прошломъ иначе — еслибъ Ирена полюбила его, а не Джерарда, онъ былъ бы ей всю жизнь примрнымъ мужемъ, вмсто того, чтобъ увлекаться и прожигать жизнь, какъ онъ это длалъ все время. Ну, чего ради, напримръ, онъ пошелъ въ эту сторону? Не лучше ли вернуться къ себ домой — къ своему камельку и къ своей воображаемой работ?.. Неожиданно онъ повернулся на каблукахъ и выбранилъ себя дуракомъ. Привычное легкомысліе постепенно овладло имъ. Онъ разсмялся, радуясь, что у него сохранилось чувство юмора, помогающее ему смяться надъ напыщенной серьезностью этого забавнаго міра….
Мысли его перешли къ его работ, къ предстоявшей защит, вспомнилась послдняя защитительная рчь, краснорчивое обращеніе къ присяжнымъ, благодаря которому онъ выигралъ дло. Успхъ былъ сладокъ — еще слаще тмъ, что залогъ успха онъ носилъ въ себ. Онъ въ совершенств владлъ даромъ рчи, блестящей, убдительной, трогательной, ядовитой. При первомъ же представившемся случа даръ этотъ поднялъ его изъ заднихъ рядовъ начинающихъ юристовъ въ первые ряды и далъ ему извстность. Случайный заработокъ перешелъ въ довольно постоянный, а это въ свою очередь сулило крупный годовой доходъ. Темпераментъ далъ ему то, чего знанія и опытъ не могли дать сотнямъ другихъ, старшихъ, чмъ онъ. Раздумывая объ этомъ, онъ чувствовалъ признательность къ своему темпераменту и снисходительно прощалъ ему т злыя шутки, которыя онъ иной разъ игралъ со своимъ обладателемъ.
И потому онъ былъ уже почти въ ладу съ собой, когда, четверть часа спустя, отворялъ садовую калитку большого особняка, стоявшаго въ глубин сада. Проходя подъздной аллеей, онъ напвалъ псенку. На звонокъ тотчасъ же вышелъ лакей, ввелъ его въ. роскошную прихожую, устланную пушистыми коврами, и оттуда въ гостиную.
— М-ръ Кольманъ, миссъ.
Лакей исчезъ и заперъ дверь. Хозяйка уже встала съ низкаго кресла у камина и быстро шла ему на встрчу.
— О, какъ вы поздно! Да, я знаю, вы не могли раньше. Вы предупреждали… Но вечеръ тянулся такъ безконечно долго, ждать было такъ скучно!..
— Я ушелъ, какъ только смогъ освободиться. Вы понимаете, я вдь раньше общалъ. Еслибъ я получилъ ваше письмо вчера, а не сегодня утромъ…
— Я только вчера вечеромъ узнала, что отецъ сегодня узжаетъ въ городъ. Не хотлось упустить такого удобнаго случая побыть съ вами наедин. О, какъ я рада, что вы пришли! Это такъ мило съ вашей стороны!
— Ничуть!— возразилъ Гью съ насмшливымъ поклономъ.— Разв вы сомнваетесь въ томъ, что я и самъ весь день мечталъ о предстоящемъ удовольствіи?…
— Конечно, сомнваюсь,— когда вы говорите такимъ насмшливымъ тономъ,— сказала она, въ свою очередь усаживаясь.
Голосъ ея былъ густой, красивый контральто и говорила она, не спша, немножко нараспвъ, зная, что эти низкія, теплыя нотки въ ея голос волнуютъ ея собесдника. Он и теперь волновали его. Даже въ гостиной Ирены онъ не могъ забыть этого голоса, красоты и томной, чувственной граціи его обладательницы, такъ сильно дйствовавшихъ на его воображеніе.
— Вы колдунья, Минна, — выговорилъ онъ съ искреннимъ восхищеніемъ.
Эта шаблонная фраза звучала въ его устахъ нсколько иронически, тмъ не мене она была пріятна двушк.
— Я цлую недлю ждала отъ васъ хоть маленькаго комплимента.
— Какъ такъ? Вдь мы видлись только вчера.
— Cela n’empche pas.
— Я васъ чмъ-нибудь обидлъ?
— Нтъ — но вы смотрли на меня и говорили со мной такъ, словно я была барышня, продающая вамъ почтовыя марки.,
— Простите меня. Но вдь мы встртились на улиц — И вамъ стыдно было итти со мною рядомъ?
— Минна!— Онъ вспыхнулъ, голосъ его звучалъ гнвно. Она тихонько засмялась.
— Я это нарочно сказала, чтобъ вырвать у васъ искренній звукъ,— а вы и попались въ ловушку. Нравится вамъ мое новое платье? Я заказала его, потому что вамъ понравилось въ витрин почти такое же.
Она встала и повернулась передъ нимъ на каблукахъ… Она, несомннно, была красива, знойной, южной красотой. Отъ матери, давно умершей, которую случай занесъ изъ Смирны въ объятія Израэля Гарта и лондонскихъ тумановъ, она унаслдовала томность глазъ и рчи, составлявшія главное ея очарованіе. И однакоже въ чертахъ ея пикантнаго лица, скорй неправильныхъ, не было почти ничего еврейскаго, если не считать едва замтной, почти неуловимой горбинки на перенось,— неизгладимой печати ея расы. Платье изъ мягкаго крепъ-де-шинъ безукоризненно облегало ея фигуру, стройную и гибкую. Блдно-золотистый цвтъ его красиво оттнялъ теплый колоритъ кожи.
Гью разсыпался въ похвалахъ. Онъ былъ щедръ на восторги и умлъ хвалить. Краска сгустилась на щекахъ двушки, глазаея радостно заблестли. Мелькомъ поглядвшись на себя въ зеркало, висвшее надъ каминомъ, она снова сла. Сердце ея жаждало его похвалъ и съ жадностью впивало ихъ.
— Ну, а теперь разскажите мн все, что вы видли и длали за послднее время.
Это было не трудно. Миле ея онъ никого не видалъ. Что онъ длалъ? Набросалъ ея портретъ въ блокъ-нот, чтобы немножко скрасить грязное и дурно пахнущее помщеніе, гд ему приходится работать. Вырванный листокъ и сейчасъ у него въ бумажник. Минна завладла имъ, пришла въ восторгъ, разсыпалась въ благодарностяхъ. Гью смялся. Сравнивалъ ея воркующій голосъ съ соловьинымъ пніемъ. Исчерпавъ эту тему, Минна снова стала допытываться, что онъ длалъ. Гью передалъ ей вс послднія новости, вскользь упомянувъ о томъ, что скоро долженъ выйти новый томъ его стихотвореній. Не напишетъ ли онъ поэмы въ честь ея?— Онъ попытался объяснить ей, что подобныя темы не въ его дух, что стиль у него строгій. Онъ воспваетъ лишь безплотное. Вотъ ея платье онъ, пожалуй, можетъ воспть… Такимъ образомъ разговоръ снова вернулся къ очаровательному платью.
— И эта — cration — въ самомъ дл, создана для меня?
— Да вдь это такая радость — имть кого-нибудь, кому хочется нравиться!— съ неожиданной пылкостью воскликнула она.— А кто же у меня есть, кром васъ? Папа? Его друзья? Они и глядть-то на меня не станутъ, если я не выряжусь, какъ дикарка,— въ золото, серебро и драгоцнные камни, чтобъ они могли высчитать, сколько это стоитъ въ перевод на фунты, шиллинги и пенсы. А одваться только для себя, въ конц концовъ, надодаетъ. Жизнь удручаетъ, какъ глава изъ Экклезіаста — впрочемъ, вамъ едва-ли доводилось испытывать что-либо подобное — вдь вы мужчина.
— Мн бы хотлось сдлать вашу жизнь мене одинокой и унылой,— ласково сказалъ онъ. — И мн бы этого хотлось.
— Почему вы такъ сторонитесь отъ м-рсъ Мерріамъ? Она многое. сдлала бы для васъ, еслибъ вы позволили.
— Не могу,— сказала двушка.— Сама не знаю, почему, но не могу. Почему вы такъ часто говорите о ней!
— Потому что она самая милая женщина, какую я знаю,
— Или просто потому, что…— она не докончила.— Нтъ, я не то хотла сказать,— но…
— А что же?э— Разв вы не догадываетесь? Я бы хотла, чтобы вы цнили меня немножко ради меня самой, а не сравнивая меня постоянно съ другими — вотъ что!
Она нагнулась къ нему, одна рука ея свсилась внизъ, глаза затуманились и сквозь туманъ въ нихъ свтилась затаенная страсть, пока еще дремлющее желаніе.
— Я никому, кром васъ, не хочу нравиться. Никого другого мн не надо. Вы для меня — все на свт.
Гью былъ подготовленъ къ этому. Ея чувственная прелесть давно уже ткала надъ нимъ, свои сти. Онъ давно зналъ, что прикосновеніе его руки способно будить дремлющіе вулканы, зналъ, что. когда-нибудь настанетъ мигъ безумія и онъ не удержится отъ этого прикосновенія. Даже и сейчасъ пульсъ его бился быстре обыкновеннаго. Вдь онъ былъ человкъ, изъ плоти и крови, хотя стихи его и были холодны, какъ мраморъ. Но пока онъ все-таки держалъ себя въ узд. Онъ протянулъ руку и пожалъ ея пальчики.
— Не смотрите на меня такъ. Я не очень дурной человкъ. Но вы заставляете меня говорить вещи, о которыхъ мы оба потомъ, можетъ быть, пожалемъ.
— Мн все равно,— шепнула она.— Говорите, что хотите.
Ршительный моментъ насталъ. Мигъ,— и она трепетала бы въ его объятіяхъ. Усиліемъ воли онъ отвелъ ея руку и вскочилъ на ноги. Она испуганно отшатнулась отъ него.
— Слушайте, Минна, пока мы еще не наглупили, подумайте: чмъ это кончится. Вы думали объ этомъ? Призовите на помощь свой умъ, а не страсти. Простите. Я знаю, что выражаюсь грубо, но въ этомъ единственный нашъ шансъ спасенія. Вы готовы, очертя голову, ринуться — быть можетъ, въ пропасть. Понимаете вы это?
Онъ пристально и строго смотрлъ на нее, хотлъ, перевести ея мысли въ одну плоскость со своими, придать имъ боле серьезное направленіе, или, по крайней мр, пробудить въ ней гордость, самолюбіе. Лицо ея слегка поблднло, дрожащія губы прошептали:
— Разв я не нравлюсь вамъ — нисколько?
— Не нравлюсь! Разумется, вы нравитесь мн. Иначе я не сидлъ бы тутъ у васъ сегодня — вдь не считаете же вы меня негодяемъ?
— Такъ отчего же вы такой недобрый?
— Оттого, что, хотя, въ извстномъ смысл, и я люблю васъ,— существуетъ одна только женщина, которую я могъ бы любить во всхъ смыслахъ, и эта женщина — не вы. Причина проста. Если мы не остановимся во-время, вы отдадите все, я — только часть. Вдь это же для васъ неново. Я люблю васъ, потому что ваша красота кружитъ мн голову, волнуетъ кровь. Это тоже все очень просто, почти какъ на восток. Но думали ли вы о томъ, куда это можетъ завести насъ?
Высшая, духовная сторона въ немъ неожиданно возмутилась — добыча, которая сама давалась въ руки, перестала быть желанной и онъ былъ безпощаденъ. Онъ ждалъ, что ея, пылкая, южная кровь, взбунтуется противъ такого обращенія — что она возмутится и прогонитъ его — или же расплачется горькими слезами стыда и обиды. Это грубо, жестоко, но, по крайней мр, это сразу убьетъ ея любовь. Онъ ждалъ. Случилось неожиданное. Она подняла на него упрямые, суровые глаза, въ которыхъ теперь уже не было никакой томности, и выговорила глубокимъ, груднымъ голосомъ.
— Для меня одна крупица вашей любви дороже беззавтной любви и преданности всякаго другого.
На минуту онъ былъ озадаченъ этимъ нежданнымъ отвтомъ. Онъ не предполагалъ въ ней столько силы. Какъ же это у него сложилось такое обидно-неврное представленіе о ней?
— Вы хотите сказать, что любите меня, не смотря на сказанное мною?
— Да, люблю.
— Въ такомъ случа смиренно прошу у васъ прощенія.
Наступило долгое молчаніе, прерываемое лишь тиканьемъ часовъ на камин. Огромность комнаты, меблированной въ чопорномъ, холодномъ стил Людовика XV, усиливала тягость этого молчанія. Время отъ времени Гью взглядывалъ на Минну, не ршаясь заговорить. Въ ней не было теперь и тни сходства съ цвтущей, шаловливой двушкой, повертывавшейся передъ нимъ на каблукахъ часъ тому назадъ, заставляя восхищаться своимъ новымъ платьемъ. По угламъ рта легли черты ршительности и упорства. Лицо это было, ключемъ къ разгадк женщины — для того, кто умлъ читать. Гью не умлъ. Его ввело въ заблужденіе это лицо: онъ чувствовалъ себя глубоко виноватымъ.
— Я жестоко ошибался, — выговорилъ онъ, наконецъ.
— Да, вы неправильно судили обо мн.
— Я былъ жестокъ — но съ добрымъ умысломъ. Какъ мн хотлось бы загладить это!!
— Это не трудно.
— Скажите, какъ.
— Попросите меня быть вашей женой.
Женитьба? Безъ подготовки, грубо, передъ нимъ всталъ вопросъ, котораго онъ до сихъ поръ избгалъ касаться даже въ мысляхъ. Больше. того, онъ сознавалъ, что о женитьб онъ не думалъ вовсе. Онъ привыкъ считать себя честнымъ человкомъ — и вдругъ убдился, что эта честность очень шаткая. Его чувственное желаніе представилось ему во всей своей нагот, безъ прикрасъ.
И онъ невольно презиралъ себя — и возводилъ на пьедесталъ ее. Сдлать ей предложеніе, посл того, что сказано, было бы только новымъ оскорбленіемъ. Вдобавокъ, она такъ богата! Царское приданое. Перспектива поправить свои дла выгодной женитьбой претила ему, отталкивала. Гнвный, негодуя, самъ на себя, онъ схватился за первый подвернувшійся предлогъ. Жениться на дочери Израэля Гарта, еврея-ростовщика?.. Это немыслимо!
Словно угадывая его мысли, Минна подошла къ нему, опустилась на колни и положила руки на его руки. Черные, бархатные глаза съ мольбой смотрли на него. Она словно сошла съ картины Андреа дель Сарто.
— Почему вы молчите? Я оскорбила васъ? Вы находите, что я прошу слишкомъ многаго? У меня самой это вырвалось неожиданно. Я знаю: я еврейка, и ваши родные будутъ презирать меня — и отецъ мой ростовщикъ — такая женитьба позоръ для васъ… Я только хотла…
Гью былъ обезоруженъ. Женщина побдила своей покорностью.
— Еслибъ я принялъ, какъ даръ, вашу любовь, и не женился бы на васъ, — сказалъ онъ, обнимая ее,— потому только, что вы — дочь Израэля Гарта,— я презиралъ бы себя. Дитя мое, я васъ считалъ игрушкой — и нашелъ въ васъ женщину, достойную быть чьей угодно женой.
— Было бы такъ сладко быть только вашей!— прошептала она.
… Онъ еще разъ поцловалъ ее и тихонько отстранилъ отъ себя.— Но, еслибъ я вотъ теперь, сейчасъ, просилъ васъ быть моей женой,— это была бы низость — по другимъ причинамъ. Постарайтесь понять ихъ. Я часто нуждаюсь въ. деньгахъ. Вы — богатая невста. Вдобавокъ, я долженъ вашему отцу пять тысячъ фунтовъ подъ обезпеченіе наслдства, котораго, какъ выяснилось, я не получу. Проценты, съ грхомъ пополамъ, я до сихъ поръ платилъ. Они невелики — вашъ отецъ отнесся ко мн не какъ къ должнику, а какъ къ другу. Но чмъ я уплачу долгъ — не знаю. И отецъ вашъ уже корилъ меня непрочностью моего обезпеченія. Пока я съ нимъ не расплачусь, я не имю права просить васъ быть моей женой.
Минна весело расхохоталась.
— Ахъ, вы глупенькій! Какъ же вы не понимаете, что, если вы женитесь на мн, долгъ, такъ сказать, растворится въ собственномъ соку…
Гордость его возмутилась. Это невозможно. Для честнаго человка это непріемлемо. Она никакъ не могла взять въ толкъ, при чемъ тутъ честь. Ея воспитаніе не пріучило ее къ такимъ тонкостямъ.
— Въ такомъ случа что же намъ длать?— спросила она.— Вы не хотите взять меня просто такъ, не женясь, и не хотите жениться на мн изъ-за моихъ денегъ. Вы, кажется, просто, не хотите меня, ни подъ какимъ соусомъ?
На это отвтъ могъ быть только одинъ. Въ конц концовъ Минна улыбнулась и шепнула:
— Это было очень сладко, но все-таки мы не ршили, что намъ длать.
Гью взглянулъ на часы.
— Сейчасъ мн надо сказать: ‘покойной ночи’, а вамъ лечь спать спокойной и счастливой. Я ужь придумаю какой нибудь исходъ. И этотъ поцлуй будетъ нашимъ обрученіемъ, связывающимъ насъ навки. Вотъ!
Они простились и онъ пошелъ домой, чувствуя на губахъ своихъ сладость прикосновенія нжныхъ двичьихъ губъ и самъ дивясь, какъ онъ вывернется изъ этого запутаннаго положенія, но, въ общемъ, счастливый. И совершенно не сознавая, что онъ былъ одураченъ, поддался инстинктивному лукавству женщины, сумвшей разжечь въ немъ энтузіазмъ и страсть — женщины, въ свою очередь толкаемой слпою, необузданною страстью.
Проблема получалась довольно-таки сложная. Часть утра, когда голова особенно ясна, Гью провелъ въ тщетныхъ попыткахъ разршенія этой проблемы. Изъ того положенія, въ которое онъ попалъ, не было выхода безъ утраты чести. И эта мысль колола его, какъ власяница, надтая на тло. Если въ былыя времена ему и случалось иногда сходить съ пути шаблонной добродтели, все же онъ презиралъ извилистыя тропинки, которыми идетъ порокъ. Онъ никогда не былъ ловеласомъ, обольстителемъ. Даже за т остатки, добродтели, которыя попадали въ его руки, онъ платилъ, по-царски. Что бы ни говорили моралисты, есть разница между тмъ, кто гршитъ en prince и тмъ, кто гршитъ en voyou. Гью былъ порядочнымъ человкомъ. По крайней мр, всегда цплялся за убжденіе въ своей порядочности. Передъ нимъ лежали три пути: совсмъ покинуть Минну, жениться на ней, сдлать ее своей любовницей. И каждый путь сулилъ ему потерю самоуваженія.
Онъ шагалъ по комнат, предаваясь самоугрызеніямъ. Поводовъ было достаточно. Безуміемъ было занять шесть тысячъ у Израэля Гарта, еще большимъ безуміемъ — надлать долговъ, на уплату которыхъ ему понадобилась эта сумма. Онъ плакался на дядю, сыгравшаго съ нимъ такую, неожиданную и скверную шутку, плакался на судьбу, лишившую его Ирены,— вс его жалобы неизмнно заканчивались этимъ. Въ одномъ вагон съ нимъ хали три пожилыхъ солидныхъ господина изъ Сити. Его воображенію они представлялись тремя израильскими мудрецами. Еслибъ онъ началъ плакаться имъ, какъ овъ, на свою судьбу, они, наврное, сказали бы ему, что онъ наказанъ по заслугамъ. Это сравненіе привело его въ хорошее расположеніе духа.
Не усплъ онъ пріхать, какъ подали телеграмму отъ Минны. Нельзя ли ей повидаться съ нимъ сегодня, на минутку? И если можно, то когда и гд? Она свободна въ любое время дня и придетъ туда, куда онъ ей назначитъ. Ей хочется только узнать, не сердится ли онъ на нее. Она почти всю ночь не спала и очень разстроена. Это было цлое посланіе по телеграфу, безъ обычныхъ сокращеній и составленное по-нмецки, чтобы не стать достояніемъ телеграфистокъ въ Сеннингтон. Гью послалъ отвтъ, назначивъ встрчу въ три часа, у него въ пріемной. Ровно въ четверть четвертаго явилась Минна, краснющая, съ виноватымъ видомъ, введенная клеркомъ. Она такъ мило извинялась, что, разумется, пришлось утшить ее. Разумется, ей страшно рады. Она вошла и сразу освтила мрачную пріемную. Даже чурбанчикъ, на который вшаютъ адвокатскій парикъ, ликуетъ при вид ея. Минна радостно разсмялась, повернулась къ чурбанчику и схватила парикъ. Пусть Гью наднетъ его — ей такъ хочется посмотрть, каковъ онъ въ парик. Она сама ему наднетъ. Нтъ, парикъ ему вовсе не идетъ. Въ этомъ головномъ убор онъ слишкомъ солиденъ..
Они провели премилый часъ наедин, въ нжностяхъ и ласкахъ и взаимныхъ обтахъ найти выходъ къ свту и скоро-скоро принадлежать другъ другу. О формальномъ предложеніи руки и сердца не могло быть и рчи. Израэлъ Гартъ не отдастъ дочери за начинающаго адвоката и поэта безъ гроша въ карман, вдобавокъ, его должника. Да и самому Гью тошно становилось при мысли явиться къ нему съ такимъ предложеніемъ. При томъ же отецъ давно убждалъ Минну выйти за одного его пріятеля, по фамиліи Гольдбергъ, владльца мняльной конторы на Грэсчерчъ-стритъ. Открыться отцу — значитъ все испортить. Онъ запретъ ее въ башню, какъ Данаю, куда только Юпитеръ-Гольдбергъ сможетъ проникнуть — тоже золотымъ дождемъ, но съ разршенія папаши. Гью предлагалъ обручиться и ждать два года, втеченіе которыхъ онъ всячески будетъ стараться выбиться и составить себ, состояніе. Минна согласилась, но только для виду. Она не привыкла долго ждать осуществленія своихъ желаній. Да, по правд говоря, и Гью не привыкъ. Какъ бы то ни было, за этотъ визитъ ихъ отношенія значительно подвинулись впередъ. Уходя, двушка взяла съ него слово, что онъ сохранитъ происшедшее въ тайн отъ всхъ — въ томъ числ и отъ м-рсъ Мерріамъ.
— Конечно, я не скажу м-рсъ Мерріамъ, — сухо отвтилъ Гью.
Яркіе черные глаза метнули на него подозрительный недобрый взглядъ. Еще минута, и легкіе шаги раздались уже за дверью, предупредительно отворенной.
Слдующій день было воскресенье. Хотя пора была весенняя, конецъ марта, нежданно вернулись холода. За ночь температура упала, поднялся втеръ, пошелъ мокрый дождь пополамъ со снгомъ, мостовыя покрылись слякотью. Гью отложилъ въ сторону начерно набросанныя строфы, которыя онъ отдлывалъ, и грустно выглянулъ въ окно. Зрлище было неутшительное: сквозь косыя срыя полосы дождя, подхлестываемаго втромъ, почти ничего невозможно было разглядть. Они условились съ Минной встртиться, если погода позволитъ, въ лск за Липами, усадьбою ея отца. Но погода была совсмъ неблагопріятная. Гью находилъ, что онъ съ чистой совстью могъ бы не пойти на свиданіе. Со стороны Минны будетъ безуміемъ выйти въ такую погоду. Но, зная, что влюбленная женщина способна на всякое безуміе, онъ все-таки ршилъ исполнить общаніе, если она придетъ, онъ сейчасъ же отправитъ ее домой. Онъ вышелъ въ толстыхъ перчаткахъ, въ осеннемъ пальто съ поднятымъ до ушей воротникомъ, и быстро зашагалъ по тротуару. Улица была безлюдна. Съ четверть часа онъ прождалъ на указанномъ ему мст. Минна не пришла. Онъ порадовался ея благоразумію, большему, чмъ его собственное, и повернулъ назадъ. Свернувъ съ тропинки, ведшей къ лсу, на шоссе, вблизи дома, гд жили Мерріамы, онъ увидалъ дущій на встрчу извозчичій кэбъ, съ закрытымъ окномъ. Прохавъ немного, экипажъ остановился и возница сдлалъ ему знакъ. Гью подошелъ и сквозь стекло окна разглядлъ взволнованное лицо Ирены. Она подняла окно и онъ увидлъ, что она сидитъ на холоду въ одной только шелковой блузк, а рядомъ съ ней, закутанная въ ея котиковое пальто, сидитъ замурзанная, худенькая, вся дрожащая маленькая двочка….
— Какое счастье, что мы встртили васъ!— вскричала Ирена.— Хотите оказать мн большую услугу?
— Все, что вы хотите. По всей вроятности, надо сходить за докторомъ?— сказалъ онъ, посмотрвъ на ея новую протеже.
— Нтъ. Я пошлю Дженъ, если нужно будетъ. Създите на квартиру къ этой малютк и скажите ея роднымъ, что она захворала, что на сегодня я беру ее на свое попеченіе и, если они захотятъ, найду ей хорошее мсто. Она живетъ у дяди и тетки, которые бьютъ ее. Вы подумайте: въ такой холодъ послать ребенка, въ одномъ плать, продавать фіалки!
— Гд они живутъ?
— Джорджъ-стритъ, 24 — знаете, эту трущобу за вокзаломъ? Ихъ фамилія Джексонъ. Потомъ зайдите разсказать мн, какъ они васъ приняли. Я дамъ вамъ позавтракать.
Гью кивнулъ головой, отошелъ, сказалъ кучеру, куда хать, и зашагалъ дальше. Эта маленькая сценка и позабавила, и растрогала его. Онъ такъ ясно представлялъ себ Ирену, взволнованно срывающую съ себя шубку, чтобы прикрыть ею озябшаго ребенка, и затмъ увозящую его съ властностью царицы, не знающей преградъ своимъ желаніямъ. Она вдь ни на единый мигъ не усумнилась, что онъ сейчасъ же побжитъ исполнять ея приказъ. Онъ улыбнулся. Хорошо, что на свт есть такія женщины. Когда онъ проходилъ мимо ея дома, ея лицо на мигъ мелькнуло въ верхнемъ окн. Всю дорогу онъ представлялъ себ, какъ она поднимаетъ на ноги служанокъ, велитъ имъ готовить теплую ванну и сама стоитъ на колняхъ у огня, гря фланелевое одяло, чтобъ закутать двочку посл ванны.
М-ра Джексона онъ не засталъ. Дома была только его жена. Мужъ, наврное, шатался гд-нибудь возл кабака, въ ожиданіи, пока откроютъ. Комната была грязная, хозяйка — еще того грязнй, если только это возможно. А ея способъ выражаться, какъ скоро въ томъ убдился Гью, былъ грязенъ въ превосходной степени. Вдобавокъ она была замтно выпивши. Кровать въ комнат была только одна, но въ углу валялся грязный мшокъ и куча лохмотьевъ — очевидно, здсь и спала двочка. Гью объяснилъ цль своего посщенія, къ изумленію его, мистрисъ Джексонъ охотно пошла ему навстрчу. Она не видла никакихъ основаній содержать и кормить двчонку, которая ей совсмъ чужая, когда скоро у нея будетъ собственный ребенокъ. Если кто-нибудь желаетъ взять ее на свое попеченіе — и слава Богу: она очень рада. Она, видимо, готова была отправить племянницу даже въ такое мсто, гд много тепле, чмъ у камелька Ирены.
— Все улажено,— объявилъ Гью Ирен, встртившей его въ швейцарской.
— Отлично. Пойдемте наверхъ. На минутку.
Она повернулась и пошла, и онъ за нею. По всмъ признакамъ Ирена была чмъ-то глубоко возмущена.
Свернувшись клубочкомъ на кровати, въ комнат, которая прежнимъ обитателямъ этого дома служила дтской, а теперь — къ большому сожалнію Ирены — пустовала — это было ея единственное горе — лежала маленькая двочка. Ирена подошла къ ней, отвернула одяло и осторожно обнажила ея худенькія плечики и грудку.
— Взгляните!
Гью нагнулся къ спящей. Все тло ея было въ синякахъ и кровоподтекахъ.
— Мн бы хотлось пойти къ нимъ съ огненнымъ мечемъ и стереть ихъ съ лица земли!— воскликнула Ирена.
— И мн бы хотлось, чтобъ вы это сдлали, прежде, чмъ у нихъ родится ребенокъ, котораго они ожидаютъ,— угрюмо сказалъ Гью.
Онъ вкратц описалъ ей свой визитъ къ Джексонамъ. Но Ирена почти не слушала его — такъ взволновали ее его предыдущія слова.
— Будемъ надяться, что этотъ ребенокъ родится неживымъ,— молвила она.— Подумать только, что у подобныхъ животныхъ родятся дти, а…— за что же это имъ дана такая привилегія, и какъ можно позволять имъ имть дтей?
— А разв не привилегія — имть возможность сдлать то, что длаете вы теперь?— попробовалъ утшить ее Гью.
— Это такой пустякъ! Все равно, что пытаться остановить лавину и захватить пригоршню снгу.
— Ну, свою пригоршню вы, во всякомъ случа, захватили.
— Бдняжка!— съ нжностью выговорила Ирена.
Она плотнй укутала малютку одяломъ, кое-что переставила, поправила и повела Гью внизъ. Завтракъ уже ждалъ ихъ. Они сли за столъ вдвоемъ. Джерардъ ухалъ удить рыбу.— Вотъ-то, должно быть, клянетъ погоду, сидя въ столовой у Вестоновъ.
— Какъ-то онъ отнесется къ нашей маленькой пріятельниц тамъ наверху?— сказалъ Гью, наливая себ кларету.
— То есть? Что вы хотите сказать этимъ?
— Ну, нельзя же такъ взять съ улицы ребенка и оставить его у себя.
Ирена широко раскрыла глаза.
— Вы думаете, что Джерардъ будетъ недоволенъ тмъ, что я взяла ее? Мой милый Гью!
Онъ усмхнулся про себя, но изъ благоразумія поспшилъ перемнить разговоръ и сталъ разспрашивать ее, какимъ образомъ она нашла ребенка. И какъ это случилось, что сама она вышла изъ дому въ такую ужасную погоду.
— Мн нужно было снести кое-что одной больной двушк,— отвтила она. Остальное все было такъ, какъ и думалъ Гью. На обратномъ пути она увидала женщину, пытающуюся поднять упавшаго ребенка. Остановила кэбъ и увезла свою добычу.
— Но зачмъ же было рисковать собственнымъ здоровьемъ — снять съ себя шубку и хать въ одной легкой блузк?— съ улыбкой спросилъ онъ.— Даже св. Мартинъ не длалъ этого.
— Ну, знаете,— возразила она съ очаровательнымъ лукавствомъ, перегибаясь къ нему черезъ столъ,— по-моему, св. Мартинъ былъ далеко не примрнымъ святымъ.
.Посл завтрака лакей доложилъ, что пришелъ м-ръ Джексонъ и спрашиваетъ барыню.
— Видъ у него совсмъ разбойничій, ма’мъ,— счелъ онъ нужнымъ предупредить.
— Я пойду поговорю съ нимъ,— сказалъ Гью, поднимаясь съ мста..
— Нтъ. Я сама. Позвольте мн. Мн очень хочется!
Взволнованная, съ блестящими глазами, Ирена вышла къ постителю въ швейцарскую. Онъ сейчасъ же поднялъ крикъ и шумъ. Гью, на всякій случай, сталъ за угломъ, въ коридор, невидимымъ свидтелемъ.
— Ребенка вы обратно не получите,— спокойно объявила Ирена.
— Въ такомъ случа, я требую вознагражденія. Даромъ я вамъ двчонки не отдамъ. Она — родная племянница моей жены. Мы — люди бдные,— а двчонка все же кой-что зарабатывала.
— Какъ вамъ не стыдно!— такой здоровый, сильный и заставляете работать на себя ребенка!
— Дайте пять фунтовъ — уступлю.
— И пяти пенсовъ не дамъ — не только пяти фунтовъ.
— Въ такомъ случа, я пойду за полиціей.
Онъ направился къ двери. Ирена заступила ему дорогу.
— Вы еще смете грозить мн! Вы?! Вонъ изъ моего дома и чтобъ я больше никогда о васъ не слыхала, иначе, клянусь Богомъ, я обращу на васъ вниманіе Общества защиты дтей отъ жестокаго обращенія и васъ посадятъ въ тюрьму.
Угроза ли эта, или сверкающіе негодованіемъ глаза Ирены укротили негодяя, Гью не могъ сказать, но только онъ попятился къ двери, бормоча проклятія, и вышелъ, хлопнувъ входной дверью. Гью кинулся къ Ирен, радуясь, какъ мальчикъ, этой побд Ормузда надъ Ариманомъ. И разсыпался въ восторгахъ. Ирена, еще взволнованная, смялась и вытирала губы платкомъ.
— Пойдемте назадъ въ курилку. Грязная скотина! Вся комната пропахла имъ.
— Однако вы восхитительно топчете ногами англійскіе законы!— смясь, сказалъ Гью.
— Скверные законы и не надо исполнять, — горячо возразила она, еще вся пылая отъ волненія. И у Гью не хватило духу разочаровывать ее.
Немного погодя, она снова обратилась къ нему за по: мощью, уже по другому поводу.
— Вчера мн прислали планъ перестройки нашего пріюта — вдь мы хотимъ расширить помщеніе — и я совершенно не умю разобраться въ немъ. Помогите мн, милый Гью.
Она вынула изъ угла свертокъ плановъ и разложила на стол огромные-листы. Они оба нагнулись надъ ними, и углубились въ совщаніе о разныхъ архитектурныхъ деталяхъ.
— Эта перестройка возьметъ такъ много времени,— сказала, наконецъ, Ирена.— Мн бы такъ хотлось, чтобъ все было готово уже завтра.
— Я увренъ, что у васъ и было бы готово, еслибъ вы только сами стали строить. Для васъ все возможно.
Пріютъ, о которомъ говорила Ирена, былъ одною изъ ея филантропическихъ затй и самой любимой, и въ благотворительномъ обществ, которое строило этотъ пріютъ, она была основательницей и руководящимъ началомъ. Вначал Джерардъ вышучивалъ ея затю, какъ совершенно непрактичную, но Ирена обнаружила столько воодушевленія, упорства и энергіи, что постепенно заразила и окружающихъ своимъ энтузіазмомъ. Джерардъ и Гью оба вошли въ составъ комитета и посщали засданія съ аккуратностью, достойной одобренія.
Ирена свернула планы и поставила ихъ снова въ уголъ..— Какъ мало мы, въ сущности, можемъ сдлать, чтобъ облегчить нужду и горе, царящія вокругъ насъ!— со вздо хомъ молвила она.
Гью улыбнулся.— Еслибъ только дать вамъ точку опоры. и достаточно длинный рычагъ, вы перевернули бы весь міръ, какъ Архимедъ. Но для этого вамъ придется сперва самой попасть на небо.
— Вотъ это-то и есть самое страшное. Какъ только человкъ попалъ на небо, онъ становится безполезнымъ, абсолютно ни на что не нужнымъ. По-моему, смерть только тмъ и страшна, что, есть ли загробная жизнь, или нтъ, вы все равно навсегда уже отрзаны отъ этого міра и ничмъ не можете помочь оставшимся. Все, что ты въ силахъ сдлать, надо длать только въ томъ узкомъ кругу, въ которомъ замкнута твоя жизнь — и гд нтъ ни рычага, ни точки опоры. Иной разъ я сама дивлюсь, какъ это я могу быть счастлива. А между тмъ я счастлива — безсовстно счастлива. Можете вы это объяснить?
Онъ отвтилъ неопредленно, только чтобы скрыть боль, защемившую ему сердце. Онъ зналъ, что мысли ея возл Джерарда… И, въ первый разъ, съ тхъ поръ, какъ онъ увидалъ Ирену въ извозчичьемъ экипаж, онъ вспомнилъ, о Минн. Сами собой напрашивались непріятныя сравненія..— Почему вы такъ нахмурились?— спросила она весело.
— Я думалъ о васъ и о томъ, что вы достойны всякаго счастья.
Она засмлась, немного насмшливо.
— Разв это такъ печалитъ васъ?
— Да, какъ будто. А почему — это ужъ объяснить предоставляю вамъ.
Но Ирена, какъ умная женщина, предпочла перемнить тему разговора.
Минна Гартъ была единственной дочерью въ семь. Она рано потеряла мать и была отдана на попеченіе серіи случайныхъ гувернантокъ, къ которымъ она не питала никакихъ чувствъ, кром равнодушія, и он ей платили тмъ же. Только къ одной она привязалась искренно, влюбилась въ нее, какъ иногда влюбляются двочки, но, когда однажды ночью эта молодая особа исчезла, унеся съ собой наиболе цнныя изъ драгоцнностей своей питомицы, любовь Минны превратилась въ ненависть, тнь которой падала затмъ уже на всхъ послдующихъ воспитательницъ. Какъ только она подросла, она объявила, что воспитаніе ея закончено и никакихъ наставницъ она больше имть не желаетъ. Тогда отецъ ея, имвшій о воспитаніи двицъ такое же смутное представленіе, какъ и о снаряженіи военныхъ судовъ, взялъ въ домъ, въ качеств дуэньи, свою единственную сестру, правоврную еврейку, черноволосую, пожилую, толстую и круглую, какъ шаръ. До тхъ поръ Минна не выполняла никакихъ обрядовъ іудейской вры и лишь время отъ времени бывала въ синагог, и тетка Лія, поминутно учившая ее и укорявшая за недостатокъ набожности, скоро стала ей ненавистна. Тмъ боле, что тетушка, съ ея толстымъ, краснымъ лицомъ, красными розами на шляпк, золотою цпью на груди и брошкою, величиной съ дессертную тарелку, на улиц обращала на себя общее вниманіе, и Минна стыдилась показываться вмст съ нею. Поэтому, когда тетка Лія скоропостижно скончалась, Минна вздохнула съ облегченіемъ. И на другой же день издала новый домашній манифестъ, въ которомъ объявила, что она уже взрослая и отнын намрена вести совершенно независимую жизнь, безъ всякаго надзора.
Въ отцовскомъ дом она властвовала, какъ царица, повинуясь всмъ своимъ капризамъ и требуя безпрекословнаго повиновенія отъ слугъ, подъ угрозой немедленнаго увольненія, окружая себя всею роскошью, какую можно купить за деньги,— и въ то же время изнывая отъ тоски въ своемъ одиночеств. Помимо родственныхъ чувствъ, которыя въ евреяхъ очень сильны, Израэль Гартъ не питалъ особыхъ симпатій къ своей дочери. Онъ чутьемъ угадывалъ, что она презираетъ его расу и его профессію, и стснялся въ ея обществ. Ни о нарядахъ и кружевахъ, ни о музык, театр и беллетристик онъ говорить не умлъ. А она, съ своей стороны, совершенно не интересовалась вопросомъ о нажив. Близкихъ родственниковъ, самыя слабости и недостатки которыхъ привязываютъ къ дому и способствуютъ гармоніи семейной жизни, у нихъ не было. А съ женами и дочерьми единоврцевъ отца въ Сити и его дловыхъ друзей Минна сходиться не желала и морщила носикъ, говоря о нихъ. Такія подруги были не по ней. Гартъ пожималъ плечами и лишь иногда настаивалъ, чтобъ она сдлала съ нимъ нсколько обязательныхъ визитовъ — что было для Минны хуже даже выполненія субботнихъ обрядовъ подъ руководствомъ тети Ліи,— а въ остальное время цликомъ предоставлялъ ее самой себ. Помимо общаго обда отецъ съ дочерью видались рдко. Посл обда Минна,— и то, если она бывала въ настроеніи — съ полчасика играла для него въ гостиной, а затмъ онъ уходилъ къ себ въ рабочій кабинетъ. Что она длаетъ, гд бываетъ, чмъ наполняетъ время — все это мало его интересовало. Еслибъ она хотла, онъ нанялъ бы ей хоть полдюжины компаньонокъ, но, такъ какъ она ршительно отказывалась, Израэль Гартъ, про себя дивясь женскимъ причудамъ, благоразумно воздерживался отъ всякаго вмшательства въ жизнь дочери. Только въ одномъ онъ твердо стоялъ на своемъ: вопросъ о замужеств онъ не позволитъ ей ршать безъ него: въ этомъ вопрос его мнніе должно имть перевсъ. Но Минна возмущалась при одной мысли о томъ, чтобы выйти замужъ за одного изъ толстощекихъ дльцовъ съ крючковатыми носами и блестящими лысинами, которые осмливались являться претендентами на ея руку, и, бдное дитя, предпочитала сидть у окна, поджидая принца, который все не являлся. Молодая, красивая, она жила безцльной, одинокой и тоскливой жизнью, сгорая, какъ въ огн, въ безвыходномъ кругу несбыточныхъ желаній. Вращаться въ обществ своихъ единоврцевъ она не хотла. Иное общество, къ которому она рвалась, не принимало ея въ свою среду. Она была парія, прокаженная — дочь еврея-ростовщика. И тмъ не мене, заглядывая къ себ въ душу, она видла, что проказа ея богатства — не наружная, а внутренняя, что она у нея въ крови. Отъ этой проказы она не могла очиститься, омыться въ ордан отреченія,— отречься отъ богатства и уйти свободной въ широкій міръ. Такое отреченіе было непріемлемо для нея, какъ омовенія для Неемана-сиріянина.
Порой ей становилось жутко въ огромномъ дом, пустынномъ, какъ дворецъ. Вс нервы ея ходуномъ ходили отъ этой муки неудовлетворенныхъ желаній. Тогда она узжала изъ Лондона, одна, безъ горничной, въ Брайтонъ, къ своей старой нян, сирійк, Анн Кассаба, которая отводила ей лучшія комнаты въ своемъ дом, ласкала и баловала ее и утшала ее увреніями, что принцъ непремнно явится. Пожалуй, Анна въ цломъ мір была единственнымъ существомъ, которое Минна любила. Старуха же боготворила ее съ беззавтной преданностью истой дочери Востока.
Въ Брайтон, на полной вол, гордая своею красотою, двушка сама искала приключеній, безпечно играла съ огнемъ. Она знала, какія чары таятся въ ея томномъ голос, и, забавы ради, пробовала власть ихъ надъ всми встрчными мужчинами. Однажды молодой гвардейскій поручикъ увезъ ее обдать въ ресторанъ. По окончаніи обда она потребовала, чтобъ онъ позволилъ ей уплатить по счету половину. Онъ запротестовалъ. Она встала и объявила, что сейчасъ уйдетъ, если онъ не согласится взять деньги. Онъ уступилъ. Затмъ они вмст отправились въ театръ и долго при лунномъ свт катались по набережной. Это былъ рискованный опытъ. Домой она вернулась въ два часа ночи. Анна не могла глазъ сомкнуть отъ страха, хоть и была предупреждена телеграммой. Минна въ двухъ словахъ объяснила ей свое отсутствіе. Старуха взяла ея личико въ свои дрожащія руки.
— О Боже!— дитя мое — съ тобой не случилось бды?
Минна весело расхохоталась. Ну, на этотъ счетъ она можетъ быть спокойна. Такая опасность явится лишь вмст съ принцемъ. О! принца она узнаетъ съ перваго же взгляда. И на другое же утро, едва успвъ остыть отъ поцлуевъ юнаго поручика, она такъ срзала его на улиц при встрч, что онъ больше не осмлился подойти къ ней.
И вотъ явился Гью.
Странное дло, встртились они впервые въ гостиной Мерріамовъ, куда она явилась, вмст съ отцомъ, совсмъ не съ цлью искать приключеній.
Нсколько остроумныхъ замчаній Гью обратили на себя вниманіе Израэля Гарта. Молодой человкъ понравился ему и, пожимая ему руку на прощанье, онъ рискнулъ сказать, что былъ бы очень радъ, еслибъ м-ръ Кольманъ когда-нибудь навстилъ ихъ. Гью подыскивалъ какой-нибудь учтивый отвтъ, ни къ чему не обязывающій, но, встртивъ влажный взглядъ бархатныхъ глазъ, гордыхъ и въ то же время умоляющихъ, поспшилъ дать общаніе. И это положило начало всему остальному.
Что Минна Гартъ пріхала съ визитомъ къ Ирен — это, разумется, было дломъ рукъ самой Ирены. Вообще возмущавшаяся жестокостью свтскаго общества, она особенно была возмущена на одномъ политическомъ банкет тмъ сухимъ пріемомъ, который былъ оказанъ дочери еврейскаго банкира, какъ всегда, порывистая, идущая наперекоръ приличіямъ, она на другой же день отправилась съ визитомъ къ невинно обиженной дочери паріи. Это было одно изъ многихъ проявленій свойственнаго Ирен донъ-кихотства. Джерардъ былъ очень недоволенъ этимъ, хоть и скрылъ неудовольствіе подъ шуткой. Онъ доказывалъ, что люди, ссужающіе деньги — одному Богу акова вдомо за сколько процентовъ, — не могутъ быть желанными гостями въ обществ, гд каждый, если еще не. занималъ, то можетъ занять у нихъ. Это значитъ класть леопарда рядомъ съ ягненкомъ и льва — съ упитаннымъ тельцомъ, а вдь мы пока еще не въ раю. Но проблескъ неудовольствія въ глазахъ Ирены и нервная дрожь ея губъ, готовыхъ къ жаркому протесту, скоро остановили потокъ его циническихъ рчей. Онъ сдался и даже великодушно проявилъ энтузіазмъ, и, съ его одобреніемъ и визитной карточкой, вмсто копья и меча, Ирена, какъ современный рыцарь, пустилась въ путь — освобождать плнную царевну. Минна съ отцомъ черезъ день пріхали отдать визитъ — и встртились съ Гью.
Въ первый моментъ Минна искренно обрадовалась предложенію Ирены подружиться съ ней. Это открывало для нея доступъ въ заколдованный кругъ общества гоевъ, у вратъ котораго она такъ долго стояла безутшной, стучась напрасно. Откликнись она на предложеніе Ирены со всей пылкостью своей южной крови, та всей душою привязалась бы къ ней, взяла бы ее подъ свое покровительство и побдно провела бы сквозь горнило предразсудковъ, а красота двушки довершила бы остальное. Но что-то въ ней отталкивало Минну,— врожденная расовая гордость заговорила громче подъ вліяніемъ смутной, инстинктивной, чисто женской зависти. Затмъ явился Гью, и все вдругъ измнилось: міръ сталъ новымъ, въ числ прочихъ перемнъ измнились и ея, вначал дружелюбныя, чувства къ Ирен, ставшія теперь почти враждебными…
На этотъ разъ уже не было шаловливой игры съ огнемъ. Двушка сама, какъ мотылекъ, летла на огонь. Она писала сумасшедшія письма старой нян: ‘Принцъ явился. Я узнала его съ перваго взгляда. Мое сердце горитъ и трепещетъ отъ счастья. Пишу теб, чтобы не крикнуть громко, что я люблю его. Я забыла, что такое сонъ и покой. О, скоро-скоро я привезу моего принца къ теб!’. Старуха плакала безъ слезъ надъ этими письмами, какъ умютъ плакать только старые глаза, которые глядятъ и впередъ, и назадъ, вспоминая пережитое и былыя страсти. Но все же благоразумно сжигала ихъ, говоря себ: ‘а, можетъ, принцъ еще не настоящій’.
Но Минна не сомнвалась въ этомъ. Она побдила — правда, купивъ побду дорогой цной,— но ея необузданная страсть пока надъ этимъ не задумывалась. Она видалась теперь съ Гью почти ежедневно, то у него въ пріемной, то въ уютной комнатк въ Вестъ-Энд, то, изрдка, въ Липахъ. Она была счастлива. Единый сладкій часъ свиданья скрашивалъ остальные двадцать-три ожиданіемъ и радостью воспоминаній. Одно придумыванье костюмовъ для каждаго свиданья заполняло день. Самая неопредленность ихъ отношеній тшила и волновала ее.
— А вдь это сладко, все это притворство!— замтила она однажды.
— Какое притворство?— откликнулся онъ, нсколько озадаченный.
— Да наша долгая помолвка. Какъ будто за два года вы съумете разбогатть! Это просто игра — но какая восхитительная! А въ конц концовъ будетъ, разумется, флеръ д’оранжъ и все прочее. А! Какъ вы думаете?
Она лниво и насмшливо вскинула на него глаза — они шли дворами Темпля — и взяла его подъ руку.
— А вы чего же бы хотли?
Со вздохомъ она прильнула губами къ его уху и шепнула:
— Васъ. И я не намрена ждать два года — но поиграть еще немножко можно.
— Но вдь я и не думаю играть. Я говорю серьезно, милая.
— И я говорю серьезно
Посл этого разговора. Гью понялъ всю непрактичность своего плана. Минна была не изъ тхъ будущихъ примрныхъ женъ и хозяекъ, которыя годами ждутъ мужчину, работающаго, чтобъ скопить денегъ на устройство семейнаго очага. И волненья крови было слишкомъ много въ обоихъ для такого долгаго ожиданія. Тмъ не мене Гью клялся себ, что онъ не допуститъ внбрачнаго союза между ними и не женится на ней, пока не освободится изъ когтей ея отца. Но откуда взять денегъ — этого онъ никакъ не могъ придумать. А тутъ, какъ нарочно, пришла всть, что у дядюшки родился сынъ и наслдникъ. И, такъ какъ заемъ у Израэля Гарта былъ заключенъ именно подъ обезпеченіе наслдства дяди, съ этого момента вексель совершенно обезцнивался.
Почта принесла утшительное письмо отъ сестеръ, двухъ старыхъ двъ, которыя были много старше Гью и жили тихою, однообразною жизнью въ маленькомъ гертфорширскомъ городишк. Сестры выражали Гью сочувствіе по поводу.того, что дядюшка ограбилъ его (он не могли назвать этого иначе) но все же увряли, что дядюшка кое-что оставитъ и ему. Онъ самъ намекалъ на это нсколько мсяцевъ тому, назадъ, оправдываясь передъ ними въ томъ, что онъ ‘на старости лтъ сдурилъ’. Ужь, конечно, онъ обязанъ хоть что-нибудь завщать и племяннику. Во время чтенія этого письма Гью вдругъ оснила блестящая мысль, сразу устранившая вс затрудненія. Онъ займетъ пять тысячъ у сестеръ, подъ обезпеченіе своихъ правъ на наслдство дяди, расплатится съ Гартомъ — процентъ съ него сестры возьмутъ, разумется, самый ничтожный, такъ что изъ своего заработка онъ сможетъ понемногу откладывать въ резервный фондъ, на случай, если наслдство дяди не покроетъ долга,— и женится на Минн. И, на случай своей смерти, оставитъ Минн распоряженіе уплатить долгъ его сестрамъ, такъ что только въ этомъ случа Израэль Гартъ получитъ обратно свои деньги изъ собственнаго своего кармана. Какъ бы то ни было, сестры его въ наклад не останутся. Эта блестящая перспектива такъ ослпила его, что онъ въ своихъ разсчетахъ допустилъ, по крайней мр, одну ошибку и дв ложныхъ предпосылки. На слдующій же день онъ былъ въ Сельвуд. Предупрежденныя телеграммой, об сестры, Алиція и Дора, встртили его на станціи и, вмст съ нимъ пшкомъ черезъ весь городъ дошли до дому. Широкая, тихая улица, казавшаяся еще боле широкой отъ того, что вс дома на ней были разбросанные, низкіе и старомодные, заканчивалась выгономъ, на противоположной сторон котораго стояла церковь. Сквозь купы деревьевъ близъ пастората просвчивало красное кирпичное зданіе — домъ, въ которомъ жили сестры Гью. Это былъ уютный тихій домикъ, такъ хорошо гармонировавшій съ лицами сестеръ, не знавшихъ иныхъ тревогъ и огорченій, кром случайныхъ непріятностей, доставляемыхъ служанкою, да смутныхъ сожалній, что имъ не суждено было узнать боле полной семейной жизни и радостей материнства.
Гью озирался вокругъ, полной грудью впивая ароматный воздухъ, и ласково поглядывалъ на сестеръ, шедшихъ по об стороны его, высоко неся головы. Он высоко цнили свой родъ и гордились имъ, а Гью для нихъ былъ воплощеніемъ аристократизма и достоинства рода. Не каждый день въ ихъ городокъ заглядываютъ такіе почетные гости. Алиція и Дора чувствовали, что весь Сельвудъ смотритъ на нихъ съ почтительнымъ восхищеніемъ.