КУЛЬТУРНО-РЕЛИГИОЗНЫЕ ВОПРОСЫ
КУЛЬТУРНО-РЕЛИГИОЗНЫЕ ВОПРОСЫ
* * *
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Культурно-религиозные вопросы, Розанов Василий Васильевич, Год: 1906
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Около народной души (Статьи 1906—1908 гг.)
М.: Республика, 2003.
Тезис о нееврейском происхождении И. Христа, так ясно, просто и убедительно проведенный Гаст. Чемберленом в его книге ‘Явление Христа’, горячо воспринят русскими читателями. Уже после того как я написал вторую небольшую статью об этом предмете, я получаю еще больше писем от священников и несвященников, из провинции и из-за границы, от людей, очевидно мало учившихся, и, с другой стороны, от архимандритов и профессоров высших учебных заведений. В одной распространенной московской газете было посвящено два фельетона изложению взглядов Чемберлена, как я их передал. Со стороны главного тезиса я считаю дело исчерпанным самим Чемберленом: в Галилее, откуда, была родом Св. Дева Мария, вовсе не было евреев, которые до единого все были выведены в ассирийский плен, и на место их присланы были завоевателем колонисты других, именно арийских, народцев. Вопрос этим кончается: чтобы оспорить тезис Чемберлена надо приводить не цитаты из Евангелия, как это делают все авторы писем ко мне, а сделать историко-географические изыскания и доказать, что в Галилее ко времени рождения И. Христа сохранилась хотя бы часть первоначального еврейского населения.
Само собою разумеется, что для начертателей Евангелия, которые имели в виду душу человеческую, религию, заняты были грехом и искуплением, вопросов этнографических вовсе не существовало. Все это, для нас так интересное, лежало вне угла их зрения, не возбуждало никакого о себе вопроса, не было ни любопытно, ни значительно: и они, как и ап. Павел, как и все лица евангельские, нарекали И. Христа ‘евреем’, ‘из дома Давидова’ и ‘от корня Иессеева’ (об этом пишут все письма ко мне) совершенно так же, как мы писали бы и говорили ‘московский царь Борис Годунов’, ‘всероссийский патриарх Никон’, ‘из дома Романовых’, напр., о Екатерине I и Екатерине II, хотя бы в жилах этих называемых лиц и была кровь: в первом случае — татарская, во втором — мордовская, а в третьем — германская. Интерес к этнографии, во всей его скрупулезности, возник только в наше время, но в эпоху рождения Христа этого интереса вовсе не существовало, и были разделения и сопричисления только культурно-религиозные, соответственно которым И. Христос был, конечно, евреем и никак иначе не мог быть назван, совершенно подобно тому, как София, супруга вел. кн. Иоанна III, Елена, супруга Василия III, Борис Годунов, Екатерина I и Екатерина II были ‘лицами русскими’, лицами ‘царственного дома Рюрика’, ‘дома Владимира Св., Ярослава Мудрого и Александра Невского’. Все бралось ‘вообще’, ибо не был устремлен взор на частности, как и мы теперь не видим множества частностей, о которых будет поднят вопрос потом.
Одно из этих ‘потом’ мне хочется приблизить к ‘теперь’. Из тезиса Чемберлена о ‘ееврействе И. Христа прямо вытекает вопрос о том, как же в точности относится богослужение наших теперешних церквей, так сказать ‘религия Успенского Собора’, ‘религия св. Петра в Риме’ и ‘религия берлинских кирок’ к культу Моисеевой скинии и Иерусалимского храма Хирама — Соломона (финикиянин Хирам — строитель, Соломон-еврей — заказчик)? Я как можно конкретнее и осязаемее называю вещи, дабы читатель сколько возможно живее и действительнее почувствовал эти явления, увы, сделавшиеся для нас совершенно книжными, отвлеченными и непредставляемыми. Было ли одно и то же бого-почитание и бого-видение здесь и там? — вот трансформация вопроса об отношении христианства к Библии, к Моисею, ко всему Ветхому Завету и еврейству. Еще яснее: почитаем ли мы теперь того же Бога, о Коем с каждой страницы своей говорит Библия, с прибавлением И. Христа, или у нас религия совершенно другая, именно только И. Христа, а о ветхозаветной религии и ‘Боге Моисея и пророков’ мы не только не имеем никакого понятия, но и не хотим иметь, отвращаемся от него всеми силами души, ну как, напр., от мусульманства с его ‘Алла’ и ‘Магомет — пророк его’?! Да, именно последнее! до муки! до негодования! Сказать ли истину, которая брезжит, но скоро разгорится в полное пламя, в непререкаемую очевидность, что настоящими преемниками и продолжателями иерусалимского культа, усвоившими самые сердцевинные, главные, неотступные, ненарушимые его части, и являются мусульмане: с их безвидностью Бога, отвращением и страхом к религиозным изображениям (‘иконопочитанием’ у нас), с их обрезанием, с многоженством, как у Авраама, Иакова, Моисея и Давида, с их религиозными омовениями, повторяющими погружения первосвященника и священников в так называемое ‘каменное море’ Иерусалимского храма и главное, самое главное — с их жертвоприношениями!! Мне приводилось читать, что в дни великих праздников в Мекке около Каабы ‘зарезываются до тысячи верблюдов, лошадей и жеребят’: отвратительнейшее зрелище, абсолютно непереносимое для христианского взора, этого спиритуалистического, морализующего взора, и совершенно повторяющее сцену, когда Соломон в день празднования окончания храма принес ‘тысячу жертв Господу’, — такая картина, от которой, плюясь и зажимая нос, убежали бы все эти Соколовы и Рудаковы, составители ‘Историй Ветхого Завета’ для учеников гимназий и духовных училищ, — убежали бы с учениками своими, с учителями своими, с богомольцами Успения в Москве, Петра в Риме и берлинских кирок. Невыносимо! гнусно! отвратительно! проклято! этот визг, писк, рев зарезаемых животных и бочки хлещущей живой крови с ее терпким запахом! Ну, а пророки, первосвященники, Ездра, Иезекииль, Иеремия, Иона, Захария, Малахия, оригинальные написатели якобы для нас ‘канонических’ книг, Моисей, написавший якобы ‘Священное’ для нас ‘Писание’, творец псалмов Давид — все услаждались, упивались запахом этих сотен и тысяч зарезываемых то руками их, то возле них быков, овец, коров, голубей, совершенно как и мусульмане в Мекке! Неужели это ничего не говорит разуму читателя? Хотя разуму нашего духовенства едва ли это что-нибудь скажет: окаменели, ‘твердя прежний Аз’ пятьсот лет. Для всякого свободного ума, т. е. беспредрассудного, неочерствевшего, мысль об единстве Ветхого и Нового Завета представится столь же чудовищной, как если бы кто-нибудь стал уверять, что, напр., ‘единоженство и многоженство оба суть одно и то же, ибо именуются браком’ или что ‘между монастырем и гаремом нет разницы, ибо там и здесь чтут Бога’. Да, вот еще разница: там ‘святые’ (Давид, Соломон) — в гареме, а у нас — в монастыре. Неужели еще нужно доказательств, что самое представление ‘святости’, а следовательно, и ‘Святого Бога’ там и здесь было до желчи, до тошноты, до зубовного скрежета противоположно, несовместимо!
Да, но вот, видите ли, Моисей и пророки, как и И. Христос, говорили: ‘Не обидь вдову’, ‘Судите право вдовицу’. И батюшки наши вдохновенно восклицают: ‘Очевидно, это один сплошной завет Божий! Завет одного Бога! Раньше данный и позже данный! Ветхий и Новый’. Как будто трогательных притч, все в том же роде, мало в Коране да и в буддийских легендах!
Весь софизм, решительно опутавший наше богословие и сделавший все его смешным и ненужным, зиждется на том, что в ядро дела вкачаны подробности, мелочи, попутное, побочное, разные морализующие притчи и афоризмы, у всех решительно народов и во всех религиях (ибо все они учат добру) одинаковые, и вынуто из сердцевины дела зерно, главное, — вынуто и выброшено или спрятано под полу. Это так очевидно, что нуждается только в популяризации, чтобы все воскликнули: ‘Конечно, так!’
Евангелие, христианство — в противоположность чисто биологическому культу ветхозаветного храма — есть чистый спиритуализм. Здесь его сущность и граница, величие и недостаточность: да, ибо одним ‘духом’ не проживешь, как бы он ни сиял, каких бы небес ни достигал. Я говорю всю свою мысль, и, слава Богу, ее можно теперь сказать. Христос заговорил, впервые во всемирной истории и исключительно, — душе человека, совести его, сердцу его: об этом тысячи слов в Евангелии, совершенно новых, никогда ранее не слыханных и такой красоты, что перед нею померк весь дохристианский мир. ‘Какая польза человеку приобрести весь мир, если он потеряет душу’: вот отрицание космоса и космологического, вот поднятие души человеческой и цены ее выше облаков, звезд, солнца, законов, правил, государств, царя, первосвященников, самого храма, всего, всего!! Вот где ‘Аз’ новой религии. Тогда как Иегова, никаких моральных правил не говоря Аврааму, да и вообще ничего не говоря душе его, сказал: ‘Обрежься — и будешь в завете со Мною’. Ну, это вещь, которой девицам до замужества и объяснить нельзя. Слава Богу, что в гимназиях Ветхий Завет проходится в таком классе, когда ученицы и ученики вообще ни о чем не спрашивают, а ‘долбят слова’. Только этим и избегнут конфуз. Для нас, спиритуалистов, это физиологическое ‘подчищение человека ножичком’ просто смешно, забавно! ‘Хоть убей, следа не видно’, — как говорит Пушкин о бесовской ночи. А по месту ‘подчистки’ человека — просто гадость, неприличие! Та ‘гадость’, которая непреоборимо лежит (если его живо вообразить) на всем ветхозаветном культе, с его зарезанными коровами и быками и погружениями голых мужских тел в каменный чан с водою! Стоит сказать выпукло — и мы зажмем нос. Но углубимся же в ‘бесовскую ночь’ юдаизма, чтобы что-нибудь понять в ней. Чтобы понять точные отношения спиритуалистического христианства к биологическому юдаизму, надо помнить, что Христос не принес руками Своими ни одного жертвоприношения в храме к Иегове, ‘обоняющему сладкий тук жертв’ (слова Библии, законодательные).
— Сумасшествие и преступление! — вот дохристианский мир для христианина, все эти ханаанские культы, включительно с иерусалимским.
— Нуль! ничего! пустота! — вот мы для евреев, последнего осколка Ханаана, — с нашими молитвами, со всем трогательным и невыразимым, что есть у нас, в нашей ‘вере’, в наших тихих и безмолвных церквах, где вид крови заставил бы испуганно разбежаться всех.
— Гадость! — вот наше впечатление.
Пустота! — вот впечатление еврея.
Вот отношение Евангелия к Ветхому Завету.
Вот отношение Библии к Евангелию.
Два слова еще: без ‘тела’, однако, не живет дух. Для нас всех, после Данта и Шекспира, после Рафаэля и Ньютона, которые по спиритуализму своему все суть дети Евангелия, — лучшие его дети, самые верные, самые глубокие, — все ветхозаветное, биологическое, кровное, космологическое, родное, ‘родственное’ между собою и с миром стало просто скучно и неинтересно. Все религии после Христа утратили вкус, цвет и запах… Но — мы учимся и потом женимся, выходим замуж, рождаем детей, ‘роднимся’. Это уже другое, это не Шекспир и Дант. Изнутри заглянуть на это, и особенно родник этого всего — некрасиво, как и ветхозаветный культ, ‘нестерпимо для зрения и обоняния’. Но — нужно, но — есть! Таким образом, я, христианин и спиритуалист, написав все сказанное, не уничижаю что-либо из ветхозаветного, не отрицаю, не порицаю, но говорю только, что это ‘совсем, совсем не то, чем христианство’! Вот и все. Еще культурный вывод: через жертвы, стержень Ветхого Завета, он объединяется, как некая ‘двоюродность’ и ‘троюродность’, с жертвенными культами не только Ханаана и Месопотамии (‘Библия и Вавилон’ Делича), но и с другими культами — Пергама, Саиса, Мемфиса, Афин, Рима. Совершенно понятна становится, например, такая необъяснимая подробность римской истории, да необъяснимая подробность и ‘Ветхого Завета’, что императоры от двора своего ежегодно посылали жертву в Иерусалимский храм и что там она принималась — жертва поклонников Юпитера перед лицом Иеговы! Но это была как бы просфорка к празднику или пуд восковых свеч, пересланных из Византии в Рим, от патриарха к папе. Но все эти культы потом погасли, не поддерживаемые Писанием, сим естественным орудием устойчивости, прочности. Слово долговечнее камня. Мне иногда думается, что иерусалимский культ из всех этих погибших ‘братцев и сестриц’ от Вавилона и Ниневии до Рима и Карфагена один ‘удался’, ибо один он и был ‘истинным’, ‘откровенным’, ‘богоданным’, совершенно согласно уверению Библии, — тогда как там везде были подобия и приближения, тени и ненастоящее. Настоящее осталось, хотя раздробленно, ненастоящее исчезло. Но для нас и дроби эти скучны. Ну, мы спиритуалисты. Но есть биология, жизнь, кровь, физиологические акты, здоровье, болезнь, есть Космос и в нем таинственные почему-то негаснущие звезды. Все это тоже есть, — и уже вне всякой орбиты христианства. Мы зато мудрецы, но алкоголики, и у нас есть очень дурные болезни, у нас есть леность, праздность. Этого не знают, или почти не знают неугомонно-трудолюбивые евреи и такого здорового вида, всегда и все трезвые, мусульмане — эти ‘сыны Измаила, Авраама’, Якубы и Сулейманы (Иаковы и Соломоны).
Вот ряд тем, о которых советую подумать моим корреспондентам.
НВ. 1906. 23 окт. No 10996.
…после того как я написал вторую небольшую статью об этом предмете… — см. статьи в настоящем томе: ‘Был ли И. Христос евреем по племени?’ и ‘Еще о нееврействе Христа’.
…принес ‘тысячу жертв Господу’. — В Библии указывается число принесенных жертв: двадцать две тысячи крупного скота и сто двадцать тысяч мелкого скота (3 Цар. 8, 63).
…все эти Соколовы и Рудаковы, составители ‘Историй Ветхого Завета’. — Имеются в виду ‘Священная история Ветхого Завета’ (СПб., 1897) протоиерея А. П. Рудакова и ‘Священная история Ветхого и Нового Завета’ (СПб., 1894) протоиерея Д. П. Соколова.
‘Какая польза человеку приобрести весь мир, если он потеряет душу’ — Мф. 16, 26, Мк. 8, 36, Лк. 9, 25.
‘Обрежься — и будешь в завете со Мною’ — см.: Быт., гл. 17.
‘Хоть убей, следа не видно’ — А. С. Пушкин. Бесы (1830).
…’сладкий тук жертв’ — Лев. 3, 16.