КУДА И ОТКУДА
КУДА И ОТКУДА
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Куда и откуда, Огарев Николай Платонович, Год: 1862
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения
Том первый.
Государственное издательство политической литературы, 1952
Крестьянин хочет царя земского, помещик, переходящий в крестьянство, хочет земледельческой артели. Соедините их в единый народ, и вы увидите, что тут две стороны одного и того же общего дела, то есть — народ хочет перемены управления и перемены права на земельную собственность, народ хочет в правительстве царя, согласного с волей земства, а в жизни — каждому свою долю дохода с земской земли.
Многие из ученых ставят врозь эти две стороны общего дела. Иные говорят, что все равно, как бы доходы ни распределялись по народу, лишь бы было такое правительство, которое не притесняло бы по своему произволу, не мешало бы людям жить свободно и распоряжалось бы согласно с волей народной. Другие говорят, что все равно, какое бы ни было правительство, лишь бы доходы распределялись по народу так, чтоб каждый работающий человек с семьей своею был сыт и жил бы в довольстве. Только ставить врозь эти две стороны общего дела нельзя. Оставьте такое управление, какое у нас теперь, и вы никогда не дойдете не только до того, чтоб каждый был сыт и жил бы в довольстве, но не дойдете и до того, чтоб было жить свободно и чтоб правительство действовало согласно с волей народной,— оно всегда будет мирволить немногим разбогатевшим на счет бедности да своим чиновникам. Перемените это правительство на какое хотите, только, вместо земской земли, раздайте ее каждому порознь, одному побольше, другому поменьше, или хоть на первую пору всем поровну, да так, чтоб один у другого мог скупить его долю, и тотчас выйдет, что те, у кого земли больше, или те, которые скупят больше и разбогатеют на счет других,— те и учредят правительство, и это их правительство будет, пожалуй,— дворянское, или чиновничье, или купеческое,— только отнюдь не земское. А заведите землю земскую, то такого управления, какое у нас теперь, и никакого иного дворянского, чиновничьего или купеческого управления быть не может, его некому на ноги поставить. От этого врозь вести две стороны общего дела — способ управления и способ землевладения — совершенно ошибочно. Измените одно — и другое изменится, и насколько вы одно измените, настолько изменится и другое. Уничтожьте становых, исправников, окружных, суды казенные, но оставьте дворянству огромную долю земельной собственности, и у вас заведется управление помещичье, суды помещичьи, царь помещичий, хотя бы крестьянство и владело долей земли и было бы освобождено от барщины. Дайте городским купцам скупить помещичьи земли, и у вас будет управление городское, правда городская, царь городской. Только земля земская и даст управление земское, правду земскую, царя земского. Земля земская и правительство земское — одно нераздельное целое.
Куда же метит крестьянин, когда хочет царя земского? Он метит на землю земскую, без которой земский царь, с земским управлением и земским судом, был бы невозможен.
Куда же метит помещик, переходящий в крестьянство, когда хочет земледельческой артели? Он метит на упрочение земской земли и, следственно, метит на возможность земского правительства.
Откуда взялась у крестьянина мысль о царе земском?
Она издавна идет, она идет еще с тех времен, когда народ призывал князей, отсылал князей, выбирал князей земством, а землю считал своею, с тех времен, когда царя Михаила Федоровича выбрало земство, а землю считало, своею. С тех пор народ и думает, что в царе земская правда. А между тем цари понаделали дворян и чиновников и земли им пораздавали, сверх того, со времен Петра первого, дворян и чиновников обрили и одели в мундиры и велели им от крестьянства жить розно, так что дворяне и чиновники стали думать, что они царем, как бы богом, поставлены выше народа и могут народ теснить как хотят, сами же цари назвались не царями, а императорами, чтобы и имя носить такое, к которому народ непривычен, чтобы все было у них от народа розно. С тех пор цари уже не бывали земством поставлены, а были сажаемы на престол дворянами-чиновниками. Так, Екатерину I дворяне-чиновники на престол посадили, Анну Ивановну они же из-за моря выписали, и была при ней Россия в управлении у немца-конюха — Бирона, Екатерину II тоже дворяне-чиновники на престол посадили, убив ее мужа Петра Федоровича. Даже самая церковь, со времен царя Алексея Михайловича, была поставлена от земского согласия особая, и с Петра первого управляется синодскими чиновниками. Таким образом, цари наши вышли цари не земские, а дворянские или чиновничьи, что все одно и то же, потому что дворянин — это чиновник, которому цари за службу дали людей в крепость и землю в собственность, а чиновник — это дворянин на царском жалованьи, которому мало того, что поместье дано, а еще даются деньги, с народа насильно собираемые, да позволено кормиться всякою неправдой все же на счет народа.
Что значит земский царь? Тот царь, который для того народом и избран, чтобы исполнять, что народу нужно. Стало, земский царь исполняет волю земства, что земство решит, то царь и должен исполнить. Так что его можно бы назвать и старшиною русского народа, но не в слове дело, а в деле. На деле народ понимает под словом царь — главного старшину, который исполняет общий мирской, земской приговор.
Способны ли наши цари стать такими, какими их хочет народ? Захотят ли они быть царями земскими?
Крестьянин Мартьянов, в письме к государю, пишет, что он, государь, порядка, т. е. беспорядка, у нас не создал, а его унаследовал2. То-то недаром в мире так устроено, что дети похожи на отцов и, кроме наследства по имуществу, переходит к ним другое наследство, наследство смысла, наследство привычки. Отцы были цари дворянские и чиновничьи, и у детей остался склад ума дворянски-чиновничий. Отцы обирали у народа людей и деньги, чтоб играть в солдатики, дети видят, что у народа денег нет, людей набирать — вовсе народ разоришь, так что уже нечего будет и обирать,— а все же, по-отцовски, играют себе в солдатики да шьют каждый день новые мундиры на земские денежки.
Когда Александр Николаевич наследовал от отца Русь, разоренную поборами и наборами, и увидал, что нельзя не дать крестьянству льготы, к кому он обратился за советом? К земству, что ли? Земство сказало бы ему — отдай народу отнятую в казну да на чиновников-дворян землю и отдай народу волю. Но он обратился не к земству, а к дворянам-чиновникам. Эти сказали — продай народу его землю, если можно — подороже, и то не всю, а частицу, и воли дай немножко, настолько, чтобы народ все же не смел управляться сам собою, своими выборными, по-своему, как по народному разуму справедливо, и, хотя бы и имел выборных, но чтоб эти выборные исполняли волю не мирскую, не земскую, а твою и твоих служилых людей, дворян-чиновников. И вышло то, что, по смете помещичьей, чиновники сочинили положение о крестьянах, которое ни земли земской, ни воли настоящей народу не дало, а сделало из народа междоумка — не то он вольный общинник в земской земле, не то он холоп безземельный.
Где же тут земский царь?
Письмо крестьянина Мартьянова к государю страшно важно: это не просто письмо, это голос крестьянства, которое очнулось, голос искренний, из глубины скорбей вопиющий, жаждущий, и если государь его понял, то он понял, что в слове любви к царю очнувшегося крестьянства — звучит не простая детская любовь, а тоска по любви проходящей, жажда любви к власти, которая признала бы земство, звенит не детская вера в царя, а тоска по вере остывающей, жажда веры во власть, которая признала бы земство. Что же выйдет, если эта власть не признает земства?
Крестьянство увидало, что кучка дворян отказывается от дворянских прав и переходит в народ, в крестьянство 3, в земство, и говорит царю: ‘Видишь — и дворянство идет в земство, будь же царем земским, а не дворянским, не чиновничьим’. В этих словах не в самом же деле вера в дворянство, как будто это дворянство уже и перешло в земство, в этих словах жажда веры в отказ дворянства от своих сословных прав, жажда мирного исхода земского дела и гнетучая тоска о своем затаенном сомнении в истине собственных слов. Дворянство, которое отказывается от своих сословных прав,— не дворянство, а кучка людей искренних, преданных единой бессословной земской Руси. А остальное дворянство — ему еще не задано достаточно острастки, чтобы оно захотело перейти в земство. Это еще впереди!
Что же сделал царь с несколькими из дворян, которые отказывались от сословных прав и заявили свою волю перейти в земство? Он из них тринадцать человек заточил в Петропавловскую крепость, чтоб и прочие не смели сближаться с крестьянством 4. В лице их он засадил в тюрьму всю ту долю дворянства, которая хочет слиться с народом. Царь боится земства.
А что было бы с самим Мартьяновым, если бы он письмо к государю послал не из-за границы, а живши в России? И его засадили бы в тюрьму. Царь боится земства.
Хорошо ли сделал Мартьянов, что послал письмо к государю, довел до него голос очнувшегося крестьянства?
Да! Хорошо. Спрос не беда, все пути ведут к цели, ни единого пути упускать не следует. Пусть же с этих пор, в ушах царя, ежеминутно отзывается голос народа, требующий земского собора и царского признания земской правды. Если царь не ответит на голос народный, по крайней мере, народ будет знать — что думать и что делать.
Мы лично ничего не имеем против Александра Николаевича, если он подчинится земскому собору, если он впрямь будет царем земским, мы первые пойдем с ним, потому что тогда он пойдет с нами.
А ведь, как мы сказали, требование земского собора и земского царя — значит требование, чтоб земля была земская.
Вот мы и подошли к письму помещика о необходимости земледельческой артели.
Странно шло у нас крестьянское дело. Уже со сто лет будет, как между дворянами являлись люди, которые говорили о необходимости освободить крестьянство. Число их росло, росло, так что, наконец, ради освобождения крестьянства от помещиков и всей Руси от чиновничьего самоуправства дворяне вышли на площадь 14 Декабря 1825 года. Пятерых император Николай Павлович велел повесить, а остальных разослать, кого на каторгу, кого на поселение. После этого прошло тридцать лет. Нарождались и вырастали в это время те дворяне, которые теперь отказываются от своих дворянских прав и хотят перейти в земство. Сам царь увидел, что людей в помещичьей кабале держать и грешно и невыгодно. А когда дошло дело до вопроса: как освободить крестьян,— никто не знал, что делать, ни у кого не было готовой, здравой мысли, никто не понимал, что для земства нужно, ни сам царь, ни люди из дворян, искренне преданные народу, а большинство дворянства так и отшарахнулось от мысли освободить крестьян и восстало против царя — зачем он не дворянский царь.
Крестьянство больше двухсот лет страдало в кабале, и мало ли сколько у него мучеников посложили головы за волю земскую и землю земскую. Был и Стенька Разин, был и Пугачев, которого называли Петром третьим для того, чтобы сделать из пего царя земского. И всех их переказнили. А когда нынешний царь поднял дело о крестьянской свободе, само крестьянство не знало, что сказать, да, правда, никто его ни о чем и не спрашивал. Крестьянство только и поняло, что та воля, которая ему теперь дана,— не настоящая, и в недоумении стало говорить, что земский царь не мог так нагло обмануть народ. Это мог сделать разве царь дворянский-чиновничий.
В том-то и дело, что он ни земский, ни дворянский, потому что он один день земский, а другой день дворянский царь. Он сам не знает, куда он идет.
Нас всех общее дело застало врасплох, бедных пониманием и духом не твердых. Мы все принялись за дело как ученики, а не как люди, уверенные в своей мысли, и принялись только с тех пор, как царь своротил немножко к земству, с тех пор, как позволили говорить и печатать о крестьянском деле, то есть тому назад пять лет. От этого в пять лет взгляд на дело шибко изменялся и понимание шибко росло.
Сперва думали, что крестьян просто освободить, хотя бы и без земли, освободятся — сами землю отберут. Потом стали думать о выкупе земель, потом выкуп свели только на какое-нибудь вознаграждение помещиков за потерю. Царь первый стал за то мнение, что надо дать народу землю, но так как он полу-дворянский царь, то он остановился на той мысли, чтоб дать народу немножко земли, да и за ту положить денежный выкуп, а пока денежного выкупа не будет, то держать народ на полу-барщине, полу-оброке, в полу-воле, полу-рабстве и выкуп частицы земли делать понемножку. И теперь нередко слышишь, как царские служилые люди радуются, что вот со времени введения ‘Положения о крестьянах’ выкуплено земель на один миллион сто девяносто восемь тысяч рублей. А прошло больше года — и они не замечают, что по их же расчету всего земель выкупить придется больше чем на тысячу миллионов, и что если они станут выкупать на один миллион в год, то они выкупят крестьянские земли только в тысячу лет, и что крестьянам придется жить в полу-рабстве еще столько же веков, сколько теперь считают от начала Руси. Да если бы они и на десять миллионов в год выкупили земель, то во сто лет не кончили бы. Этого никакой, самый смирнейший народ не вытерпит.
На этом покамест дело и застряло, то есть народ остается в полу-рабстве, с надеждой, что ему клочок земли через сотни лет выкупят в его собственность, а остальная земля, сверх этого клочка, останется за помещиками, которые будут ее продавать купцам или передавать своим наследникам, да за казною, то есть за царем, который будет ее раздавать даром своим генералам и чиновникам, а народу продавать за деньги.
Мы сами предлагали, чтоб на земле оставить подать для всех, с десятины поровну, будь это земля крестьянская или помещичья (которая сверх теперичного крестьянского надела у помещиков останется), и из этой подати дать вознаграждение помещикам, а затем всякие барщины и оброки прекратить, с казенных же крестьян чиновничье управление снять, чтоб они могли, вместе с освобожденными от помещиков крестьянами, составить одно крестьянство, по своему усмотрению собраться в волости, без всякой чересполосицы между бывшими казенными и бывшими помещичьими, и управляться своими выборными по-своему и через своих выборных платить подать в казну на общие нужды. Земли же незаселенные считать не казенными и не продажными, а земскими, так чтоб всякая артель, которая по малоземелью захотела бы выселиться, получила бы незаселенную землю даром, приняв на себя по расчету подать. А так как казне нужно на общие расходы известное число рублей, то чтоб подать не прибавлялась бы от того, что новые земли заселятся, а только, по разверстке податного итога, с десятины приходилось бы платить меньше. От этого и мы думали о необходимости земского собора, который бы установил подать сколько ее нужно, а не столько, сколько чиновникам на народ наложить вздумается, и чтобы царь, если он земский царь, расходов, положенных земским собором, уже и не превышал бы. Еще мы думали: русское государство до того широко и велико и столько в нем разного племени, что с одного места всех разных нужд народных и местных обстоятельств не обсмотришь и податей порядком не определишь, стало, надо, чтоб волости по своему согласию собрались в области и управлялась каждая область своим выборным областным земским собором, и уже из областных земских соборов составился бы общий земский собор, которого приговоры царь и исполнял бы.
В этом мы с крестьянином Мартьяновым, с голосом очнувшегося крестьянства, ни в чем и не расходимся. Очнувшийся народ пошел уже дальше, чем чего хочет правительство, то есть полу-земский, полу-дворянский царь. Правительство дела делает долго, слишком много у него чиновников, слишком много они пишут и расписывают, не спросясь у земства, так что ничего сразу постановить не могут, а все откладывают на годы и годы, чуть ли не на века вечные. Покамест они пишут, дума в народе и растет, и захватывает все дальше и дальше, так что чиновному люду за ней не поспеть. Вот и прислал нам помещик письмо, которое назвал ‘Голос за народ’5. Сущность письма его в том, что теперь сверх крестьянских наделов по ‘Положению о крестьянах’ остаются за помещиками земли, и он видит в этом беду страшную, потому что от этого земля выйдет не земская, а помещичья. Он думает, что дворяне-помещики — если не продадут своих земель, а если продадут — то купцы-помещики, имея землю и деньги, прижмут народ, прижмут его на всем, станут заработную плату понижать, станут, чуть крестьянин из нужды согласился на работу по низкой цене, да не в силах ее выполнить, судом его добивать и в разор разорять, и так как сила с их стороны, то и суд с их стороны и учредят они управление сословное, а не земское.
Нельзя не согласиться, слишком очевидно прав помещик, приславший нам ‘Голос за народ’. Как скоро мы допустим частную поземельную собственность, она завоюет землю мирскую, богатые на миру примкнут к помещикам, мирская земля пойдет в раздел, богатые крестьяне и помещики скупят ее насколько денег хватит, и большая доля крестьянства пойдет в батрачество. Этого ли хочет народ? Конечно, нет.
Хотя наши крестьяне и по ‘Положению’ остаются не безземельны и, стало, не вдруг сойдут на низкую заработную плату, но все же случайная нужда пошатнет их, и пойдет заработная плата вниз, по хозяйской, по помещичьей, а не рабочей оценке. Как же помочь беде? Помещик, в своем ‘Голосе за народ’, предлагает наделы крестьянам отдать даром и вводить в помещичьих землях, то есть в тех, которые сверх наделов за помещиками останутся, артельное половничество, чтобы помещик не отдельно работника нанимал, а договорился бы с миром, чтобы помещичья земля обрабатывалась миром и потом бы урожай делился миром, смотря по работе, или по-тягольно, сколько зерна на тягло придется. Сначала помещик, так как он потратил деньги на плуги и сбрую, на машины молотильные и иные, то он из урожая получает больший пай, а потом, когда крестьяне пооперятся да свои плуги и свои машины поставят, то их работа все будет дороже и дороже, а помещичий пай все меньше и меньше, пока паи сравняются и помещик очутится таким же пайщиком в общей мирской земле, как и всякий другой крестьянин. А между тем — вместо того, чтоб с мирской земли и переделов по тяглам перейти к дележу земли особняком, каждому тяглу в собственность,— народ перейдет на артельную обработку земли миром и дележ урожая сколько каждому из мира придется. Таким образом, богатые у бедных земли не скупят, батрачество не заведется, и земля останется не частная, помещичья, а народная, земская, стало, и управление будет не иное, как земское.
Попытка не пытка,— пускай этот помещик пробует заводить артельное хозяйство, артельную пашню, пускай приглашает тех из помещиков, которые люди народу искренно преданные, делать то же, пускай приглашает самих крестьян свою мирскую землю обрабатывать миром и делить между собой не землю, а урожай с земли. Пути ни единого упускать не следует. Если он и не успеет в своем намерении, то уже и то хорошо будет, что пустит в народ мысль о необходимости работать миром, потому что оно вдесятеро выгоднее и нет опасности, чтобы помещики и богачи завладели большим множеством народа и обатрачили его.
Но этот путь длинен и не верен. Соображая письмо Мартьянова, голос очнувшегося крестьянства, с письмом помещика, народу преданного, с его голосом за народ, мы приходим вот к какому выводу:
Если уже помещикам из общей земской подати назначается вознаграждение за то, что земли от них отходят к крестьянам, если в оброчных имениях, где помещичьей запашки и без того не было, вся земля отходит к крестьянам, то не следует помещикам и в барщинных имениях оставлять особой земли. Они получают вознаграждение — чего же больше? Хотят иметь пай в мирской земле, по тягольному расчету, наравне с крестьянами,— пускай остаются в общине такими же крестьянами, как и все. Земля чтоб вся осталась за миром и помещик таким же мирским пайщиком, как и другие. Только тогда бывшие помещичьи крестьяне сравняются землями с бывшими казенными и будет единое земство и единая земская земля.
Когда у народа в уме твердо сложится, что земля земская, то выгода общего труда сама заставит его перейти, с переделов по тяглам, на мирскую пашню и дележ урожая по тяглам, потому что всякая иная перемена разрушила бы землю земскую, без которой у народа не будет земского управления. Для людей, которые во всяком общинном устройстве преднамеренно хотят видеть насилование воли каждого человека, мы прибавим, что ни земская земля, ни мирская пашня не мешают каждому оставить свой земельный пай миру, временно или навсегда, то есть не нести мирской тяги и подати, и не получать ничего с мирского урожая, а итти промышлять как знает, не только в города, но хоть за границу, и, воротясь, опять участвовать в мирской работе и опять получать свой пай из урожая.
Пора остановиться на том, что помещики, получая вознаграждение из податей по стольку-то на столько-то лет, должны всю землю отдать в земство. Мы ни на волос не сомневаемся — из помещиков люди, искренно народу преданные, с нами в этом согласны, а остальные должны согласиться со страха, потому что лучше покончить на том, чтоб остаться без земли, но с вознаграждением, чем остаться без земли, без вознаграждения и без головы. А их упорство к этому приведет неминуемо.
На вопрос, куда мы идем, мы скажем смело, не боясь, чтоб у нас вышло с народом разногласие, мы скажем, что идем к тому, чтобы земля была земская и управление было от земства и, следственно, чтоб царь был земский, с земством согласный, или земством избранный.
Откуда мы идем — мы идем от того положения, где только доля дворянства отказывается от сословных прав и хочет перейти в земство, а большая часть дворянства хочет остаться дворянством с особой землею, где царь только долю земли дает земству, а остальную норовит оставить за собой, за казной да за помещиками, и заправлять все дела не земским собором, а своими чиновниками-грабителями.
Стало, что же делать?
Не только надо той доле дворянства, которая заодно с народом, крепко соединяться между собою и с крестьянством, но надо и селам и волостям сговариваться между собою по всей земле русской: уставных грамот не подписывать, на оброк не переходить, усадьбы и доли наделов не выкупать, а стоять твердо между собою, чтоб вся земля была земская. А когда они между собою в этом будут согласны, то следует послать не какое-нибудь дворянское особое прошение к царю об уничтожении дворянских сословных прав (как тверские дворяне просили, за что и в тюрьму попали), а следует послать царю грамоту от всего земства и спросить:
Хочет ли он признать землю земскую, созвать земский собор и быть царем земским, а не дворянским — чиновничьим? Чтоб ответил прямо, не шатаясь из стороны в сторону.
Смотря по ответу народ и будет знать, что делать.
Если на завтра нельзя согласить земство на такую грамоту, то все же к 1869 году можно и должно.
1 Статья напечатана в ‘Колоколе’ 22 мая 1862 г., л. 134. Подпись ‘Н. Огарев’. Местонахождение рукописи неизвестно. Печатается по тексту ‘Колокола’.
2 Речь идет о письме-обращении крестьянина Мартьянова Петра Алексеевича к Александру II. Обращение, заключавшее призыв созвать ‘Земскую думу’, было напечатано 8 мая 1862 г. в ‘Колоколе’, л. 132.
Мартьянов П. А. (1835—1865) — крепостной графа Гурьева, разоренный своим помещиком при выкупе и поехавший искать ‘правды’, в Лондон осенью 1861 г. Автор названного выше ‘Письма к Александру II’ и брошюры ‘Народ и государство’, вышедшей в Лондоне (издательство Трюбнера) в конце 1862 г. В марте 1863 г., разойдясь с Герценом на почве поддержки последним польского восстания, вернулся в Россию вопреки предупреждениям со стороны Герцена и Огарева. 12 апреля он был арестован на границе, осужден на пять лет каторжных работ, умер через два года, засеченный, по словам Герцена, до смерти за попытку к побегу (см. А. И. Герцен, Полное собрание сочинений и писем, т. XX, 1923, стр. 246—247, см. статью Герцена ‘П. А. Мартьянов и земский царь’, там же, т. XVII, 1922, стр. 7, и в ‘Былом и думах’, глава ‘М. Бакунин и польское дело’).
Огарев неизменно с болью вспоминал об этом крестьянине, погибшем из-за своей наивной надежды на ‘земского царя’ (см. статью ‘Голод и новый год’).
3 Говоря о ‘помещике, переходящем в крестьянство’, Огарев имеет в виду отдельных представителей дворянства, сознававших невозможность сохранения сословных привилегий (см об этом в статье Огарева ‘Ход судеб’, стр. 561—562 настоящего тома). В частности Огарев говорит о статье ‘Голос за народ’, напечатанной с подзаголовком ‘Письма помещика’, без подписи, в л. 131, 132 и 133 ‘Колокола’, т. е. одновременно с письмом Мартьянова к Александру II. Основная мысль статьи ‘Голос за народ’: необходимость отказаться от помещичьего землевладения, образовать для обработки земли крестьянские артели, в которые помещики должны войти на равных началах с остальными участниками артели.
4 Речь идет о 13 тверских дворянах — мировых посредниках (см. примечание 4 к статье ‘Ход судеб’).
5 О письме ‘Голос за народ’ см. выше, примечание 3.