КТО ВЫИГРАЛЪ?…
КТО ВЫИГРАЛЪ?…
(Изъ современной уголовной хроники).
РОМАНЪ
Ф. Фридриха.
Кто выиграл?.., Фридрих Ф., Год: 1875
Время на прочтение: 210 минут(ы)
Въ саду гарнизоннаго города М* военные музыканты давали концертъ. Цивилизованная часть обитателей этого городка являлась въ такомъ случа обыкновенно въ садъ, который и принималъ праздничный видъ: различныя убранства, изящные стулья, столики, чистота дорожекъ, а равно и цны,— вполн соотвтствовали достоинству публики, называемой ‘избранной’. И дйствительно, подъ высокими, широколиственными платанами, втви которыхъ образовывали почти непроницаемую крышу, такъ было пріятно-прохладно сидть…
У одного изъ столиковъ сидло пятеро молодыхъ людей: старшій поручикъ фонъ Платэнъ, поручики — фрейгеръ фонъ Виндгофъ, фонъ Пальмъ и фонъ Кронахъ, пятый былъ — баронъ Александръ фонъ Зельдитцъ. Онъ прежде тоже служилъ въ полку и даже въ томъ самомъ, въ которомъ состояли теперь на служб поименованные поручики, но вотъ уже прошелъ годъ съ тхъ поръ, какъ баронъ вышелъ въ отставку, а отставку взялъ онъ потому, что вообразилъ, будто его обошли чиномъ… Впрочемъ, ему вообще не нравились обязанности службы, исполнять которыя нужно было строго и неуклонно.
Отставной офицеръ былъ только нсколькими годами старше своихъ товарищей. Ростомъ онъ обладалъ высокимъ и, хотя лицо его немножко уже пообносилось, однако все еще было довольно интереснымъ. Это былъ — гордецъ, человкъ весьма много думающій о себ, готовый при всякомъ удобномъ случа выставить на видъ древнее родословное древо своей фамиліи, онъ чванился тмъ, что его ‘древо’ старе родословныхъ древесъ многихъ генераловъ.— Баронъ Александръ фонъ Зельдитцъ пріхалъ въ М* только два дня тому назадъ. Въ этотъ день онъ обдалъ въ саду съ прежними своими товаварищами. Весело прошелъ обдъ, и веселое настроеніе не оставляло молодыхъ людей и теперь, когда они, слушая музыку, сидли и прихлебывали кофе.
— А вдь, право, тутъ премило! воскликнулъ Зельдитцъ, откидываясь на спинку стула и медленно пуская вверхъ струйки сигарнаго дыма.— Узжая изъ столицы сюда, я и не думалъ, чтобы здсь можно было прилично проводить время!…
— Ну, это не можетъ быть для насъ комплиментомъ замтилъ съ улыбкой старшій поручикъ ф. Платэнъ:— вдь мы стоимъ здсь уже боле года.
— Да я совсмъ не въ этомъ смысл сказалъ! Я, вотъ, видите-ли, товарищъ, до сихъ поръ почти безвыздно обиталъ въ столиц,— а вамъ, господа, конечно, извстно о тхъ обширныхъ связяхъ, которыя иметъ тамъ моя родня… Ну, а вдь я знаю, что вообще жизнь въ гарнизонномъ городк дьявольски-скучна! Вотъ, наступаетъ полдень и — вс пьютъ кофе въ кандитерской, затмъ — обдъ, посл обда званіе взапуски… скука, потомъ, вечеромъ, за стаканомъ вина — скука и опять звки… Да и то сказать: у людей, проживающихъ въ городишкахъ, средства ограниченныя, слдовательно, какое-же можетъ быть съ ними знакомство? Это все почти — буржуазія, а я ее недолюбливаю!
— Вы, Зельдитцъ, не совсмъ не правы! воскликнулъ поручикъ ф. Виндгофъ.— Платэнъ, какъ всегда, очень скромничаетъ, но скукища бываетъ здсь весьма таки-часто… Да вотъ, говорили недавно, отъ скуки даже умеръ тутъ какой-то старикъ… Честное слово! Однако, разскажите-ка, что заставило васъ пріхать сюда?
Баронъ пожалъ плечами и погладилъ лвою рукою свои довольно длинные усы, за которыми, какъ видно, уходъ былъ весьма тщательный.
— Дядя заставилъ, отвтилъ онъ коротко.
— Вашъ дядя? спросилъ ф. Кронахъ, младшій изъ поручиковъ.— Но я, право, не понимаю этого… Да разв онъ здсь?..
— Ну, вамъ, Кронахъ, придется въ жизни еще многое такое услышать, чего вы сразу не поймете,— да впрочемъ, и понимать-то этого не нужно, отвтилъ Зельдитцъ:— мн, покрайней мр, было-бы пріятне, еслибы я кой-чего не понималъ, прибавилъ онъ успокоительнымъ тономъ, ибо увидлъ по глазамъ юнаго поручика, что тотъ оскорбился…
— Извольте, я вамъ изложу все дло. Дло-то простое, хотя и пренепріятное. Дядя мой — весьма богатъ, я — его наслдникъ, такая перспектива очень пріятна, но… въ старой голов моего дядюшки частенько зараждаются невыносимые капризы и прихоти, и вотъ я долженъ покамстъ, до извстной степени, переносить ихъ, такъ какъ не желаю раздражать его: долги-то вдь мои онъ обыкновенно уплачиваетъ… Ну-съ, старичку вотъ и запала въ голову сумазбродная мысль, что столичная жизнь, такъ сказать, слишкомъ изнашиваетъ меня и вообще вліяетъ на мою душу черезчуръ соблазнительно… Чтобы пріучить племянника къ боле простому образу жизни, дядя предложилъ мн переселиться на нкоторое время сюда, я-же, по свойственному мн добродушію, подчинился его желанію. Вотъ и все!
— Надюсь, баронъ, вы будете жить тутъ въ полнйшемъ уединеніи? воскликнулъ смясь Виндгофъ.
— Ну, не совсмъ, возразилъ Зельдитцъ.— Я постараюсь доказать моему дядюшк, что жизнь моя здсь обойдется ему подороже столичной, и онъ самъ будетъ просить меня вернуться туда.
Господа поручики разсмялись, а Виндгофъ нашелъ эту мысль ‘просто-божественной’!
— Льщу себя надеждою, что вы, господа, поможете мн въ осуществленіи моего намренія, о которомъ я повдалъ вамъ, продолжалъ баронъ.— Вы знаете, что старымъ людямъ — подавай факты… Дядя не хотлъ мн врить, когда я заявилъ ему, что сумма, ассигнованная имъ для прожитія моего въ М*, слишкомъ мала… Ну, вотъ, я и докажу ему это…
Баронъ Зельдитцъ хотлъ еще что-то сказать, но такъ и не сказалъ: все вниманіе его обращено было въ эту минуту на молодую двушку, которая появилась въ саду, въ сопровожденіи пожилаго господина и пожилой дамы. Они прошли мимо офицеровъ очень близко, и баронъ видлъ, какъ она сла къ одному изъ сосднихъ столиковъ. Зельдитцъ довольно нахально посмотрлъ на нее въ лорнетъ — и рука его съ сигарой невольно опустилась…
Въ самомъ дл, явленіе, приковавшее взоръ его, было восхитительное: онъ видлъ невыразимо прелестное молодое созданіе, сіяющее свжестью, граціозное… Что мудренаго — этой двушк едва-ли было и восемнадцать лтъ!.. Она обладала высокой, стройной фигуркой, роскошные каштановые локоны падали на ея плечи и обрамляли изящное личико, въ личик этомъ было нчто напоминавшее античную греческую красоту… Лобъ у нея былъ высокій, брови прекрасно очерчены, а длинныя рсницы придавали большимъ глазамъ такое кроткое, мягкое, полумечтательное выраженіе… Вс движенія двушки были какъ-то мягки и проникнуты тою безсознательною прелестью, которая вдвойн очаровываетъ глазъ, потому, можетъ быть, что вовсе и не думаетъ очаровать.
— А вдь прелестнйшее существо! Это просто — красавица! произнесъ въ полголоса Зельдитцъ и спросилъ:— кто она?…
Господа поручики тоже, конечно, замтили проходившую двушку и, улыбаясь, посматривали теперь на барона: баронъ, за обдомъ, объявилъ имъ, что въ М* нтъ ни одной красивой двицы… А вдь онъ въ город и былъ всего-то только два дня!
— Это — Эльза Штейнъ, отвтилъ Виндгофъ.— Я вамъ еще сегодня за обдомъ говорилъ о ней, такъ какъ вы утверждали, что здсь нтъ ни одного хорошенькаго личика… Ну-съ, перемнили-ли вы теперь ваше мнніе?
— Да, я беру назадъ свои слова, проговорилъ баронъ, не сводя глазъ съ ‘прелестнйшаго существа’,— но какъ жаль, что она просто ‘Штейнъ’ — мщанка! добавилъ онъ.
— Что-жъ, это разв въ ущербъ ея красот? замтилъ Платанъ.
— Еще-бы! увренно воскликнулъ Зельдитцъ, не пояснивъ однако этоіо ‘еще-бы’.— Но, други-товарищи, какъ-бы то ни было, а я долженъ съ нею познакомиться! Лицо — великолпіе! Эти большіе глаза, этотъ изящный ротикъ… губки, маленькія бленькія ручки, которыя какъ будто только играютъ съ вышивкой… Нтъ, честное благородное слово, это нчто восхитительное!…
— Ну, признаюсь, баронъ, никогда я не видлъ васъ, такъ сказать, въ эмпиреяхъ! засмялся Виндгофъ.— Ну-да, живя въ М* вы узнаете, что и тутъ возможно залетть въ область розовыхъ мечтаній!..
Зельдитцъ, повидимому, не обратилъ вниманія на эти слова.
— Эти старики — ея родители? спросилъ онъ.
— Нтъ. Она приходится имъ племянницей, отвтилъ Пальмъ.— Старикъ этотъ — профессоръ Вертеръ.
— Я такъ и думалъ, потому что такая старая, высохшая ученая физіономія не можетъ имть такого прелестнаго ребенка, заговорилъ Зельдитцъ.— Знакомъ-ли кто нибудь изъ васъ съ профессоромъ? Долженъ-же я познакомиться съ ней!..
— Вотъ, Платэнъ знакомъ съ нимъ, заявилъ Виндгофъ.
— Въ такомъ случа я попрошу представить меня ему.
— Хорошо, но это было-бы самымъ врнымъ средствомъ именно не познакомиться съ его племянницей, отвтилъ Платэнъ: — я самъ съ ней и тремя словами еще не перекинулся: профессоръ бережетъ ее, какъ зеницу ока своего, а сама она — почти неприступна…
— Ба-ба-ба! перебилъ его баронъ:— да вы, кажется, вс тутъ что-то ужъ очень оробли!..
— Послушайте, Зельдитцъ, заговорилъ — Виндгофъ, вы, конечно, легко поймете, что двушка, пріхавъ сюда гостить, обратила тутъ на себя всеобщее вниманіе… Вс почти молодые люди старались завязать съ нею знакомство, но до сихъ поръ никому еще не посчастливилось познакомиться, хотя она живетъ въ этомъ городк уже боле двухъ мсяцевъ…
— Ну такъ, значитъ, вс эти молодые люди не умли какъ слдуетъ взяться за дло! воскликнулъ баронъ, съ чувствомъ самодовольства покачиваясь на стул и поглаживая свои усы.— Что касается меня, то я черезъ нсколько дней буду съ ней знакомъ.
— Зельдитцъ, будьте поскромнй относительно общаній, предостерегъ его Виндгофъ, посмиваясь,— у насъ вдь тоже есть нкоторый навыкъ сближаться съ дамами!…
Баронъ пожалъ плечами… Замчанія, возраженія только раздражали его и еще больше подстрекали, а онъ вообще считалъ себя непобдимымъ.
— Я, господа, иду еще дальше: я предлагаю вамъ пари, что черезъ четыре недли буду женихомъ этой двушки, произнесъ Зельдитцъ.
— Держимъ пари! воскликнули разомъ Виндгофъ, Пальмъ и Кронахъ.
— А вамъ, Платэнъ, не угодно-ли тоже подержать? обратился баронъ къ старшему поручику
Платэнъ помолчалъ, но потомъ отвтилъ:
— Если это доставляетъ вамъ удовольствіе — пожалуй, почему-жъ не подержать пари? Вы вдь хотите доказать вашему дяд, что жизнь ваша здсь не дешево ему обойдется!…
— А разв вы такъ уврены въ томъ, что я проиграю? воскликнулъ Зельдитцъ, тщеславіе котораго было задто словами Платэна.— Я ставлю сотню фридрихсдоровъ. Согласны, господа?
— Но, Зельдитцъ, вы хотите совсмъ разстроить наши финансы! замтилъ Виндгофъ.— Мои финансы и безъ того находятся нын въ такомъ состояніи, что привести ихъ въ порядокъ я уже не могу.!.
— Мы можемъ держать пари, такъ какъ не мы его предложили, проговорилъ Платэнъ съ улыбкой.
Господа офицеры согласились.
— Постойте! Я забылъ — еще одно условіе, спохватился баронъ: — а именно — вы должны дать мн честное слово, что будете молчать объ этомъ. Если-бы красавица узнала, что тутъ дло идетъ о пари, то приняла-бы, пожалуй боле сильныя мры, и мене пріятныя для меня чтобы воспрепятствовать мн выиграть его.
Поручики нашли такую оговорку справедливою и дали общаніе молчать.
— Благодарю васъ! За то я, съ своей стороны, общаюсь пропировать вмст съ вами всю эту сотню фридрихсдоровъ.
— На своей свадьб? подхватилъ смясь Виндгофъ.
— На моей свадьб? произнесъ баронъ, и лицо его выразило удивленіе.— Но вдь вы-же, надюсь, не полагаете, чтобы я когда нибудь могъ жениться на мщанк?…
— Позвольте, но вы держали пари, что будете женихомъ этой двицы? замтилъ Платэнъ.
— Это совершенно врно.
— Ну-съ, такъ что-же будетъ тогда, если вамъ это дйствительно удастся?..
— Будетъ то, что я выиграю пари!
— Вы все еще меня не понимаете, проговорилъ Платэнъ серіознымъ тономъ:— я васъ спрашиваю, что вы станете тогда длать, такъ какъ вы увряете, что никогда не женитесь на мщанк?
— Эге, вотъ что! Ну, мн кажется, что отвтъ на этотъ вопросъ такъ простъ, ясенъ, что нечего и отвчать: я подъ какимъ нибудь предлогомъ разстрою потомъ это сватовство, пояснилъ Зельдитцъ.
Платэнъ нахмурилъ брови и всталъ.
— Въ такомъ случа, вы позвольте мн отказаться отъ пари, проговорилъ онъ серіозно.
— Это почему-же, Платэнъ? воскликнулъ Виндгофъ.
— Потому, что я ставлю слишкомъ высоко репутацію невинной двушки, чтобы длать ее игрушкой, предметомъ пари.
— Э, да вы, Платэнъ, право — мечтатель! опять воскликнулъ Виндгофъ.— Дло-то такъ далеко никогда и не зайдетъ: проиграетъ Зельдитцъ пари!
— Виндгофъ, прошу васъ… перестаньте! подхватилъ баронъ, который едва-едва былъ въ состояніи скрыть досаду, однако волненіе ясно выразилось на его лиц:— я охотно освобождаю Платэна отъ пари, а также возвращаю ему назадъ его честное слово, если онъ этого желаетъ…
Старшаго поручика слегка невольно передернуло при этихъ словахъ, онъ плотно сжалъ губы и, помолчавъ съ секунду (ему нужно было овладть собой, чтобы не отвтить слишкомъ рзко), сказалъ:
— Если я разъ далъ честное слово, то — таковъ ужъ у меня обычай — не могу отъ него отказаться, даже и въ томъ случа, если-бы желалъ, чтобы оно не было мною дано.
Платэнъ вжливо поклонился и пошелъ.
Зельдитцъ поглядлъ ему вслдъ… Онъ прищурился, желая не показывать своихъ глазъ, въ которыхъ вспыхнуло пламя ожесточенія.
— Ну, я не понимаю Платэна, объявилъ Пальмъ.— Платэнъ обыкновенно такъ всегда охотно принимаетъ шутку и — вдругъ… Нтъ, я переговорю съ нимъ и надюсь убдить его взглянуть на это иначе!…
— Прошу васъ, не длайте этого, другъ-товарищъ! поторопился сказать баронъ.— Отъ пари я его освободилъ, ну, а насчетъ того, что тайна будетъ имъ сохранена — я не сомнваюсь, надюсь, что онъ не обнаружитъ ее.
— Еще-бы! если Платэнъ далъ честное слово, то никогда его не нарушитъ! вскричалъ Виндгофъ.
— Господа, вы видите: я смотрю по возможности спокойно на нсколько странное поведеніе Платэна, заговорилъ Зельдитцъ, заставляя себя казаться спокойнымъ, равнодушнымъ.— Для меня важно оставаться съ вами, а также и съ Платэномъ, въ пріятельскихъ, товарищескихъ отношеніяхъ, а потому я буду избгать всего, что могло-бы ихъ нарушить. Конечно, въ любой шутк можно отыскать серіозную сторону, но, что касается меня, то я въ шутк стараюсь видть только — шутку. Относительно васъ, господа, я, разумется, продолжаю держать свое пари… Ну, и такъ, не будемъ больше и говорить о томъ, что случилось тутъ!
Однако, голосъ барона не совсмъ былъ ровенъ: онъ дрожалъ слегка отъ волненія… Зельдитцъ, движеніемъ руки, подозвалъ къ себ кельнера и шепнулъ ему нсколько словъ. Кельнеръ убжалъ и живо вернулся съ шампанскимъ и стаканами. Облачко набросившее печальную тнь на веселое настроеніе духа молодыхъ людей, благодаря выходк Платэна, мигомъ исчезло, лишь только вино заискрилось въ стаканахъ. Баронъ пилъ какъ-то торопливо, желая хоть виномъ прогнать то чувство гнва, которое все еще бушевало въ немъ… Къ концу музыкальнаго праздника въ саду, господа Виндгофъ, Пальмъ и Кронахъ до того разчувствовались, что, кажется, весьма охотно готовы были-бы поклясться въ томъ, что нтъ человка любезне барона…
Эльза Штейнъ и не подозрвала, что была предметомъ разговора — да еще какого!— и не знала, что послужило поводомъ къ нему… Отецъ Эльзы, умершій нсколько лтъ тому назадъ, былъ изъ крупныхъ чиновниковъ, но посл смерти своей не оставилъ семейству никакого состоянія. Двушка проживала съ матерью въ какомъ-то городк. Об он жили благодаря вдовьей пенсіи, но этой пенсіи едва хватало на содержаніе ихъ. Единственный братъ Эльзы — Максъ (онъ былъ старше ея нсколькими годами) занимался живописью и уже боле года находился въ Италіи, гд продолжалъ совершенствоваться, такъ какъ обладалъ довольно замтнымъ талантомъ живописца.
Эльза, благодаря заботамъ отца своего, получила довольно дльное образованіе, ктому-же, еще въ дтств, просто изъ удовольствія, присутствуя на приватныхъ урокахъ Макса, она многому выучилась полу-шутя, полу-играя, такъ что въ познаніи относительно нкоторыхъ предметовъ даже перещеголяла брата. Она была любимицей отца. Отецъ предполагалъ — и онъ не ошибался — что въ подроставшей двочк таится зерно ршительнаго характера, хотя и не зналъ, въ какомъ направленіи разовьется это зерно.
Однако, и до сего времени характеръ двушки не принялъ еще опредленности въ направленіи, потому, можетъ быть, что жизнь Эльзы текла слишкомъ спокойно, невозмутимо… Эльза, казалось, не была однимъ существомъ, она жила какъ-бы двойственною жизнью: то цлыми днями пребывала въ спокойствіи, утопая въ какой-то мечтательности, причемъ была кротка, молчалива,— то ею вдругъ овладвало почти демоническое, жгучее желаніе ринуться въ море жизни и попытать въ борьб съ волнами его ту силу, которую ощущала она въ себ. Будучи еще ребенкомъ, Эльза хотла быть мальчикомъ, чтобы не знать никакихъ преградъ, впрочемъ, и теперь, по временамъ, подобныя мысли бродили въ ея голов.
Такъ какъ характеръ ея не совсмъ установился, то въ этомъ заключалась причина и того, что до сихъ поръ она еще не уяснила себ главной цли своей жизни. Иногда казалось ей, тихое семейное счастье, заботы о любимомъ муж — вотъ та цль, къ которой должна она стремиться, за то въ иныя минуты такое ‘счастье’ казалось Эльз слишкомъ безцвтнымъ… узкія рамки, тсный мірокъ… и она страстно желала тогда собственными своими силами завоевать себ положеніе въ свт, стоять на своихъ ногахъ. Вотъ, поэтому-то она и старалась при встрчахъ съ мужчинами быть сдержанной, гордо-недоступной: она боялась сдлаться зависимой, а зависимость вдь можетъ быть невыносимой…
Дядя и тетка, у которыхъ она теперь гостила, и не подозрвали, что въ молодой двушк гнздиться такой духъ: они смотрли на нее какъ на кротко-невинное, вполн женственное созданіе. Впрочемъ, говоря по правд, кругозоръ профессора Вертера былъ не обширенъ. Онъ жилъ въ своемъ мір — кабинетномъ, а какъ только оставлялъ этотъ ‘міръ’ и вступалъ въ другой — сталкивался съ настоящею жизнью, которая представлялась ему какою-то странной, чуждой… Оно и понятно — дйствительность чуть-ли не на каждомъ шагу противорчила представленіямъ, созданнымъ имъ за письменнымъ столомъ, а эти представленія, какъ казалось профессору, построены были по всмъ правиламъ науки и искусства, но дло въ томъ, что въ сочиненномъ имъ мір не было жизни, свжаго вянія ея.
Госпожа Вертеръ тоже не понимала Эльзы. У этой женщины въ продолженіи многихъ лтъ не было, можно сказать, никакой другой мысли, какъ только заботиться о своемъ муж, да въ свободное время отъ занятій питать глубочайшее уваженіе къ его ‘наук’, въ которой она, впрочемъ, ровно ничего не понимала.
Не смотря на такую односторонность дяди и тетки, Эльза чувствовала себя хорошо у нихъ, такъ какъ сердечная доброта стариковъ искупала многія слабости ихъ.
Профессоръ жилъ у самыхъ городскихъ ворота. Къ обширному саду, окружавшему его домъ, прилегала роща съ прекрасными тнистыми аллейками. Жители города М* весьма рдко въ утреннюю пору посщали эту рощу, ибо твердо были убждены, что по утрамъ не слдуетъ прогуливаться, а потому Эльза почти ежедневно по утрамъ и гуляла тамъ, не встрчая ни души, одна одинёшенька. Она могла цлыми часами предаваться своимъ размышленіямъ, покачиваясь въ маленькой лодк на тихой поверхности пруда, осненнаго высокими буками старой рощи… Никто тута ее не видлъ, и мысль, что она одна въ этомъ уголк, одна съ своими мечтами — имла для нея что-то обаятельное.
Вотъ, сюда-то и отправилась Эльза однажды утромъ, спустя нсколько дней посл военнаго концерта, о которомъ было уже упомянуто. Она и не подозрвала, что Зельдитцъ, узнавшій о ея прогулкахъ въ рощ, уже два утра подрядъ поджидалъ ее тамъ, запрятавшись въ кусты, чтобы, воспользовавшись какимъ нибудь случаемъ, завязать разговоръ съ нею. Пари, которое онъ самъ предложилъ, увлекшись въ минуты раздраженія (а ставка-то была высока), заставило его напрячь вс свои силы, да и кром того ему хотлось доказать прежнимъ товарищамъ по служб, что для него возможно то, что имъ казалось невозможнымъ. Вотъ только-бы удалось ему познакомиться съ Эльзой, а тамъ ужъ онъ — выплыветъ и наврняка овладетъ ея сердцемъ!.. Баронъ былъ самаго хорошаго мннія о своей любезности и полагалъ, что обладаетъ соблазнительною ловкостью въ обращеніи съ прекраснымъ поломъ.
Медленнымъ шагомъ шла Эльза по рощ. Она была совершенно спокойна, будучи уврена, что никто тутъ не слдить за ней. Чудилось ей, что въ прохлад и царившей кругомъ тишин передъ нею каждый разъ открывался какой-то новый, невдомо-чудный міръ, и тутъ уже мечтамъ своимъ давала она широкій просторъ… Дойдя до пруда, Эльза вошла въ лодочку, отвязала ее и, оттолкнувшись легкимъ весломъ, отчалила отъ берега. Но какъ крпко держали весло ея маленькія ручки! Стройная фигура двушки въ качающейся лодочк представляла восхитительную картину: еслибы нимфа вышла изъ воды, то она, кажется, не могла-бы быть красиве, прелестне Эльзы… Эльза сняла легкую соломенную шляпку и положила ее возл себя, теперь локонамъ уже ничто не мшало разсыпаться коричневымъ каскадомъ по плечамъ двушки.
Баронъ, притаившись за толстымъ деревомъ, смотрлъ, какъ она забавлялась. Онъ долженъ былъ сознаться, что никогда еще не видлъ существа прелестне этого, однако, глубокаго впечатлнія на его сердце Эльза и тутъ не произвела: сердце Зельдитца было уже неспособно ни къ какому чистому порыву, ни къ какому воспріятію благороднаго свойства… Онъ ни разу даже и не подумалъ о томъ: ужъ не отказаться-ли отъ пари?…
А Эльза расшалилась и, быстре работая весломъ, плыла все дальше и дальше въ своей лодк. Ее, какъ кажется, радовало, занимало, что лодочка, качаясь, волновала поверхность пруда: волны, одна за другой, катились отъ нея и, достигнувъ берега, съ тихимъ плескомъ, отходили отъ него, чтобы снова прихлынуть. Чувство страха здсь, повидимому, было не знакомо Эльз, потому что она въ первый разъ забавлялась такъ на пруд, да она и не знала, что прудъ этотъ глубокъ. И неужели-же эта всегда гладкая, покойная, блестящая поверхность могла быть для нея опасной?…
Вдругъ весло какъ-то выскользнуло изъ ея руки… Эльза поспшно нагнулась, чтобы поймать его, но толчекъ отъ этого движенія былъ настолько силенъ, что лодочка накренилась, зачерпнула воды и почти въ ту-же секунду перевернулась… Слабый, полуподавленный крикъ Эльзы долетлъ только до Зельдитца. Баронъ даже привскочилъ отъ испуга… Некогда было тутъ разсуждать! Онъ, какъ искусный пловецъ, кинулся въ воду и быстро поплылъ. Эльза вынырнула, но тотчасъ-же опять погрузилась… Это заставило барона пустить въ ходъ вс силы свои. Добравшись до мста катастрофы, онъ увидлъ въ прозрачной вод свтлое платье Эльзы, быстро схватилъ его и потащилъ вверхъ… Двушка была уже безъ чувствъ. Крпко прижавъ ее къ себ и, стараясь, чтобы голова ея была надъ водою, Зельдитцъ направился къ берегу. Но онъ напрасно искалъ тамъ глазами хоть кого нибудь, кто-бы помогъ ему выбраться на берегъ съ прекрасной ношей… Барону пришлось самому справиться, и онъ благополучно вынесъ изъ воды двушку и положилъ ее на прибрежный дернъ. Эльза все еще не приходила въ чувство. Зельдитцъ откинулъ съ лица ея смоченные каштановые локоны… Глаза были закрыты — какъ будто она спала, щеки блдны, по прекрасное лицо было спокойно, нисколько не искажено, такъ что могло-бы служить образцомъ для древняго грека-ваятеля… Баронъ даже невольно забылся — засмотрлся на эту прелестную, безжизненную фигуру. Но вотъ онъ опустился на колни, склонился надъ Эльзой и сталъ тереть ей лобъ и виски. Спустя нкоторое время, посл тщетныхъ стараній привести ее въ чувство, баронъ замтилъ, что двушка начала слабо дышать… Радостное чувство охватило его, онъ удвоилъ свои старанія и, черезъ нсколько минутъ, Эльза тихо, какъ-бы просыпаясь, открыла глаза. Устремивъ все еще полусонный взглядъ на Зельдитца, она лежала, не шевелясь, но вдругъ легкій румянецъ заигралъ на ея щекахъ — и она приподнялась.
— Гд я? воскликнула Эльза, не отдавая себ еще отчета въ случившемся…. Но тутъ она взглянула на прудъ и поняла что такое случилось съ ней.
— Счастливый случай привелъ меня сюда какъ разъ въ то время, когда лодка опрокинулась, отвтилъ Зельдитцъ:— я услыхалъ вашъ крикъ, бросился въ прудъ — и теперь считаю себя счастливымъ, потому что во время еще явился сюда и могъ васъ спасти.
Эльза медленно провела ручкой по лбу… Она, казалось, все еще порядкомъ не очнулась.
— Вы спасли меня, заговорила она (голосъ ея слегка дрогнулъ),— благодарю васъ! Вы…
Но тутъ Эльза запнулась и опустила глаза передъ устремленнымъ на нее взглядомъ барона. Она торопливо стала подыматься на ноги. Зельдитцъ помогъ ей встать.
— Вы позволите мн проводить васъ домой, сказалъ онъ.
— Нтъ, нтъ… Домъ моего дяди тутъ… близко… Благодарю васъ!
— Неужели я, сударыня, заслуживаю такое недовріе?
— Совсмъ нтъ! Я и не думала объ этомъ, но я чувствую себя настолько сильной, что и одна могу пройдти такое небольшое пространство.
Эльза сдлала нсколько шаговъ, но недавній испугъ, и волненіе не остались безъ послдствій: она такъ ослабла, что должна была опереться о дерево, иначе-бы упала… Зельдитцъ вторично предложилъ ей свои услуги, и на этотъ разъ предложеніе его было принято. Баронъ повелъ двушку домой.
Такъ какъ онъ былъ знатокомъ женскаго сердца, то поэтому и старался держать себя тутъ какъ можно скромне, проще, а это ему нужно было для того, чтобы Эльза на первыхъ-же порахъ отнеслась къ нему доврчиво. Зельдитцъ довелъ ее только до сада профессора, затмъ откланялся, причемъ попросилъ лишь позволенія лично освдомиться на другой день о состояніи ея здоровья. Двушка не могла отказать ему въ этой просьб.
Баронъ пошелъ по направленію къ городу. Онъ радовался, ибо никакъ не ожидалъ, чтобы простой случай такъ помогъ ему вдругъ въ ‘дл’. На одной изъ улицъ съ нимъ встртились Виндгофъ и Кропахъ.
— Ну, а что наше пари? крикнулъ Виндгофъ.
— Надюсь выиграть его, отвтилъ баронъ съ улыбкой.
— Хорошо-съ. Ну, а съ красавицей-то перекинулисьли словцомъ?
— Разумется, перекинулся… Я говорилъ съ ней сегодня, и даже — наедин.
— Это невозможно! воскликнули въ одно время и Виндгофъ, и Кропахъ.
— Что это правда — даю вамъ честное слово.
— Гд-же? Гд вы говорили съ ней.
— Относительно этого — позвольте мн умолчать.
— Ну, я-бы этому никогда не поврилъ, если-бы вы не дали сейчасъ честнаго слова, заговорилъ Виндгофъ. Впрочемъ, отъ разговора до обрученія весьма еще далеко, и я не думаю, чтобы главное вамъ удалось… Но, представьте себ, какъ филистерски относится къ этому длу Платэнъ! Вчера вечеромъ собрались мы вс вмст, ну, пошло веселье… Кропахъ и я велли подать шампанское въ счетъ будущихъ благъ, то есть нашего пари, которое мы наврно выиграемъ… Ну-съ, и Платэнъ отказался пить съ нами! Сначала онъ не хотлъ сказать причины, а потомъ объявилъ, что онъ не хочетъ даже пить вина, за которое заплачено будетъ деньгами выигранными при подобномъ пари!…
Зельдитцъ пожалъ плечами, что повидимому сдлалъ равнодушно…
— Я-бы могъ оправдать такое поведеніе съ его стороны только въ томъ случа, если-бы онъ имлъ какія либо отношенія къ этой двушк, проговорилъ онъ,— но… мн непонятно, какъ онъ можетъ стать рыцаремъ мщанки?… Если-бы я не зналъ, что Платэнъ принадлежитъ къ довольно древней фамиліи, то, право, подумалъ-бы что его дворянство моложе его самаго.
— Да, онъ таки частенько бываетъ мечтателемъ, замтилъ на это Виндгофъ.
— Послушайте, товарищъ, прошу васъ, не будемъ боле говорить объ этомъ, произнесъ Зельдитцъ,— и вы даже окажете мн услугу, если ни слова не скажете ему о томъ, что я сегодня утромъ разговаривалъ съ двушкой. Такъ какъ онъ не захотлъ участвовать въ нашемъ пари, то, слдовательно, ему нтъ и дла до него, да и я не люблю вмшательства непрошеныхъ въ мои дла…
Когда Зельдитцъ на другой день утромъ явился въ жилище профессора, то его, кажется, тамъ уже ждали: онъ былъ принята Вертеромъ и женою его самымъ радушнымъ образомъ.
— Вы племянницу мою спасли отъ смерти!.. Ужъ я не знаю, какъ мн и благодарить васъ! воскликнулъ профессоръ, протягивая руку гостю.
— Все сошло удачно, благополучно — разв это не лучшая моя награда? проговорилъ баронъ съ улыбкой.— Я сдлалъ только то, что сдлалъ-бы на моемъ мст и всякій другой. Вы господинъ, профессоръ, тоже не задумались-бы поступить такъ!…
— Ну-да, конечно, хотя я, по правд сказать, и не умю плавать, признался ученый мужъ.— Но я, знаете, и не подозрвалъ, что племянница моя отправляется къ пруду и входитъ даже тамъ въ лодку, иначе — не потерплъ-бы этого я, потому что она поручена намъ, мы обязаны беречь ее!… Одна мысль о томъ, что какая нибудь опасность могла-бы ей угрожать — способна ввергнуть меня въ отчаяніе!…
— Льщу себя надеждой, что этотъ несчастный случай не повліялъ вредно на вашу племянницу, сказалъ Зельдитцъ…
При этихъ словахъ Эльза вошла въ комнату. Видъ она имла все еще нсколько болзненный, но за то, когда она увидла человка, спасшаго ее отъ гибели, румянецъ заигралъ на ея щекахъ. Молодая двушка еще разъ въ простыхъ, задушевныхъ словахъ отблагодарила Зельдитца.
— Но, сударыня, собственно моя заслуга весьма тутъ не велики, замтилъ баронъ покойнымъ тономъ.— Вы обязаны больше всего не мн, а тому счастливому случаю, который привелъ меня во время въ рощу, и именно — къ пруду. Я видлъ, какъ лодочка перевернулась, какъ вы упали въ воду, слышалъ вашъ крикъ, но не зналъ, съ кмъ случилось несчастье… Если-бы я пришелъ туда двумя минутами позже, то…
— Не говорите, не говорите больше! подхватилъ профессоръ,— зачмъ описывать подробно такія страсти!…
— А почему-же нтъ? Вдь жизнь длается для насъ вдвое дороже, когда мы ясно сознали ту опасность, которой намъ удалось избжать. Да, жизнь представляется намъ тогда такимъ даромъ, хранить который мы должны какъ святыню!… Это испыталъ я на себ еще въ дтств. Однажды, помню, отправился я гулять съ моими родителями. Безумно-отважный, неустрашимый, какъ и вс мальчуганы,— подошелъ я къ самому краю весьма высокой, крутой скалы. Мать стала звать меня къ себ, но въ эту самую минуту камень, на которомъ я стоялъ, сдвинулся — и я полетлъ вмст съ нимъ… Отецъ и мать считали уже меня погибшимъ, но счастливый рокъ ршилъ дло иначе: я упалъ на втвистое дерево, стоявшее у подошвы скалы, а это обстоятельство значительно умрило быстроту паденія, такъ что я, падая съ втви на втвь, добрался до земли почти невредимымъ. Отецъ, блдный отъ испуга, прибжалъ окольными дорожками къ мсту паденія… Онъ думалъ, что увидитъ только исковерканный трупъ мой, а я — весело бжалъ къ нему навстрчу! Этотъ случай не произвелъ тогда на меня особеннаго впечатлнія, но отецъ все-таки понесъ меня къ матери, которая была уже безъ чувствъ… Очнувшись, она съ рыданіями схватила меня въ свои объятія, и съ того дня стала любить меня еще нжне: она говорила, что я ей дарованъ вторично!…
Зельдитцъ разсказалъ ему исторійку (разумется, сочиненную имъ) весьма ловко, придавъ ей мстами теплый колоритъ, и могъ потомъ подмтить, что разсказецъ его произвелъ на слушателей впечатлніе.
— Ну, вотъ, и мы, Эльза, будемъ глядть теперь на тебя, какъ на дарованную намъ вторично! воскликнулъ Вертеръ и протянулъ руку своей прелестной племянниц.
— Меня одно только безпокоило, заговорилъ снова баронъ, обращаясь къ двушк,— это именно то, что испугъ могъ вамъ больше повредить…
— Но вы видите — я совершенно здорова, бодра, отвтила Эльза улыбаясь,— вдь все это случилось такъ живо, быстро, что я едва-ли имла время испытать чувство страха!…
— Нтъ, ужъ теперь ты не должна гулять въ рощ одна… никогда! опять воскликнулъ профессоръ, на котораго этотъ случай подйствовалъ, кажется, сильне чмъ на его племянницу.
— Да въ другой разъ я и не подвергну себя подобной опасности, такъ какъ узнала ужъ ее, произнесла Эльза тономъ успокоенія.
Зельдитцъ преимущественно велъ разговоръ съ профессоромъ. Не смотря на то, что Вертеръ весьма мало интересовалъ его, баронъ все-таки съумлъ поддлаться къ нему, попасть въ тонъ, заговорить его языкомъ, а это повело къ тому, что старикъ почувствовалъ расположеніе къ гостю. Зельдитцъ, въ отношеніи Эльзы, предумышленно держалъ себя какъ-то особенно спокойно, скромно… Онъ разсуждалъ совершенно врно, говоря самъ себ, что за такой хорошенькой двушкой ухаживаютъ вс кавалеры,— а потому, если онъ не будетъ ухаживать за ней, то этимъ самымъ легче всего заставитъ ее заинтересоваться имъ, тмъ боле что ужъ чувство благодарности связывало ее нкоторымъ образомъ съ его особой.
Когда баронъ, посидвъ нсколько времени, сталъ откланиваться, Вертеръ пригласилъ его не замедлить постить ихъ снова, и Зельдитцъ весьма охотно принялъ это приглашеніе, общался побывать, причемъ обнаружилъ совершенное спокойствіе, придавъ физіономіи своей даже равнодушный видъ… А за то въ душ — онъ ликовалъ! Онъ готовъ былъ возликовать вслухъ, потому что былъ теперь твердо убжденъ въ томъ, что выиграетъ свое пари. Передъ товарищами-офицерами онъ, однако, умалчивалъ о своемъ успх, ничего не говорилъ имъ о томъ, какъ далеко уже подвинулись его дло,— и, если они принимались распрашивать его, то баронъ или уклончиво пожималъ плечами, или отвчалъ, что еще не считаетъ своего пари проиграннымъ…
Прошла недля. Хоръ военныхъ музыкантовъ опять давалъ концертъ и опять въ томъ-же саду. Платэнъ, Виндгофъ, Пальмъ и Кронахъ сидли на прежнемъ мст, у столика, и разсуждали о томъ, почему это Зельдитцъ въ послдніе дни сталъ такъ старательно избгать ихъ общества.
— Я думаю, это потому, что онъ чувствуетъ, что проиграетъ пари! воскликнулъ Кронахъ.— Это, разумется, сердитъ его, по за это нельзя быть на него въ претензіи: вдь сто фридрихсдоровъ и для него сумма не маленькая! Да кром этого, онъ все-таки, такъ сказать, немножко осрамился… Ну, какже этого не чувствовать?…
— Вы, Кронахъ, слишкомъ мало еще знаете барона, замтилъ Платэнъ:— если-бы вы знали его поближе, то знали-бы также, что не только осрамиться, но и мысли объ этомъ — онъ не можетъ допустить: баронъ слишкомъ высокаго мннія о себ.
— Такъ зачмъ-же онъ, вотъ ужъ нсколько дней, какъ-бы прячется отъ насъ? вмшался Виндгофъ.
— Этого я не знаю, да и интересы его такъ мало занимаютъ меня, что я и не намренъ задумываться надъ такимъ вопросомъ.
— Нтъ, вы, Платэнъ, просто не любите барона! А вдь онъ — превосходный собесдникъ и благороднйшій человкъ! заговорилъ Виндгофъ.— На наше пари вы смотрите, право, слишкомъ ужъ серіозно! Во-первыхъ, Зельдитцъ — проиграетъ, а во-вторыхъ, если-бы даже онъ и дйствительно выигралъ и потомъ объявилъ, что жениться не желаетъ, то вдь не умретъ-же двушка отъ ‘разбитаго сердца?’… Конечно, въ романахъ это случается сплошь и рядомъ, но я все-таки этому не врю и никакъ не могу себ представить, чтобы сердце могло разбиться! Вс анатомы на этотъ счетъ такогоже мннія…
— Я тоже никогда не опасался, чтобы чье либо сердце могло разбиться, проговорилъ Платэнъ.
— Ну-съ, такъ почему-же вы такъ возстаете противъ этого пари? спросилъ Виндгофъ.
Платэнъ помолчалъ… Онъ, кажется, думалъ о томъ, что не лучше-ли совсмъ прекратить этотъ разговоръ, однако, спустя секунду, произнесъ серіознымъ тономъ:
— Извольте, Виндгофъ, я вамъ скажу, почему это. Если кто нибудь оскорбитъ васъ или меня, если честь наша будетъ задта, то мы оба знаемъ, какъ намъ въ такомъ случа поступить, что длать: мы потребуемъ удовлетворенія, мало этого — мы заставимъ дать намъ требуемое удовлетвореніе… Ну-съ, а что-же длать двушк, если она будетъ оскорблена?…
Поручикъ Виндгофъ, какъ-бы пораженный, молча смотрлъ на Платэна, но, оправившись, сейчасъ-же воскликнулъ:
— Э, да вы опять хотите смотрть на шутку съ серьезной точки зрнія!… Да, наконецъ, что-жъ тутъ постыднаго, если баронъ станетъ на время женихомъ двушки — мщанки?… Разв это постыдно, оскорбительно для нея?… Напротивъ, она до гроба можетъ гордиться этимъ!…
— Ну, относительно этого пункта мы, кажется, никогда не поймемъ другъ друга, а потому лучше и не будемъ говорить объ этомъ, отвтилъ Платэнъ покойнымъ тономъ. Взявъ газету, онъ началъ просматривать ее.
Виндгофъ какъ-то порывисто покачивался на стул, мурлыкая какую-то арійку изъ какой-то оперы. Онъ дйствительно не понималъ Платэна, и досадно ему было, что Платэнъ прирялъ такой видъ, какъ будто правда была все таки на его сторон…
Въ садъ вошелъ баронъ Зельдитцъ, и съ нимъ вмст шли — Эльза и профессоръ Вертеръ. Замтивъ эту группу, Виндгофъ такъ удивился, что даже привскочилъ.
— Смотрите! Вдь добился-же онъ знакомства съ нею! воскликнулъ онъ.
Проходя мимо офицеровъ, Зельдитцъ улыбаясь раскланялся съ ними, и потомъ вс трбе — баронъ, Эльза и профессоръ — сли къ одному изъ столиковъ, невдалек.
Пальмъ и Кронахъ были какъ-бы ошеломлены этимъ зрлищемъ… И то сказать: проиграть пари — невеселая была для нихъ перспектива!
— Виндгофъ, вдь онъ выиграетъ! произнесъ Пальмъ. Ну, право, Платэнъ былъ умне всхъ насъ, такъ какъ во время отказался отъ пари!…
Платэнъ ничего не сказалъ на это, онъ пристально смотрлъ туда, гд сидли Эльза и баронъ. Старшій поручикъ тоже былъ удивленъ, потому что не могъ понять, какимъ образомъ удалось Зельдитцу такъ скоро познакомиться съ профессоромъ?… Но до любви Эльзы къ барону, конечно, было еще очень далеко… Платэнъ не спускалъ глазъ съ двушки… А брови его всесильне и сильне хмурились… Да, какъ ни казалась она равнодушно-покойной, но онъ уже боле не сомнвался въ томъ, что Эльза заинтересована барономъ. Она устремляла на Зельдитца свой взоръ, когда онъ что нибудь говорилъ, и въ этомъ взор свтилась тихая радость!.. Баронъ-же все еще продолжалъ разыгрывать роль невозмутимо-спокойнаго кавалера, даже хладнаго сердцемъ. Платэнъ сейчасъ понялъ, что такая игра — простой разсчетъ со стороны Зельдитца, и не въ силахъ былъ оставаться доле свидтелемъ того, какъ играли сердцемъ невинной двушки. Онъ всталъ.
— Куда вы, Платэнъ? спросилъ Виндгофъ.
— Домой.
— Не хотите и конца музыки дождаться?
— У меня голова что-то болитъ, отвтилъ Платэнъ и прибавилъ: музыка невыносима для меня, да и люди — тоже… хочется удалиться въ свой тихій уголокъ.
И онъ ушелъ, не заботясь вовсе о томъ, станутъ-ли друзья его покачивать головой ему вслдъ…
Немного погодя, Зельдитцъ подошелъ къ офицерамъ.
— Ну, други-товарищи, какъ поживаете? заговорилъ онъ съ улыбкой, поглаживая усы и бороду. Вотъ уже нсколько дней какъ мы не видлись!..
— Но кто-же виноватъ въ этомъ, какъ не вы, Зельдитцъ? воскликнулъ Виндгофъ. Мы, какъ всегда, ежедневно собирались вмст, а вотъ вы, кажется, все бросили и занялись только вашей прелестной знакомкой!
— Н-да, почти такъ, отвтилъ баронъ съ самодовольнымъ видомъ. Но — честное слово! двушка эта — прелестное существо, совсмъ почти ребенокъ, а невинность ея доходитъ до смшнаго!
— Въ конц концовъ, пожалуй, вы еще влюбитесь въ нее, замтилъ Пальмъ.
При этихъ словахъ баронъ, и безъ того высокій, статный, еще выпрямился.
— Въ мщанку я не влюблюсь, произнесъ онъ гордо. Я слишкомъ высоко ставлю свою честь, свое имя, чтобы ршиться перешагнуть черезъ ту границу, которая по истин ненарушимо держится уже тысячелтія.
— Соглашаюсь съ вами, но тмъ не мене считаю пари ваше относительно такой прелестной двушки — опаснымъ! воскликнулъ Виндгофъ. Въ нее нельзя не влюбиться, нельзя не полюбить, когда взглянешь только на ея глаза!…
— Ну, моя кровь достаточно покойна, замтилъ баронъ, да ктому-же у двицы этой нтъ даже состоянія, слдовательно, если-бы я поступилъ иначе, то сотворилъ-бы величайшую глупость, какую только могъ-бы сотворить. И такъ, обладать ею — я ужъ предоставляю кому нибудь другому. Теперь вы видите, какъ я мало себялюбивъ, прибавилъ Зельдитцъ съ улыбкой и отправился затмъ къ Эльз.
Нсколько дней спустя, знакомые уже намъ господа офицеры (тутъ былъ и Платэнъ) сидли вечеркомъ въ винномъ погребк. Вдругъ дверь отворилась, и баронъ, видимо взволнованный, вошелъ и громко произнесъ — Товарищи, я выигралъ пари! Вчера вечеромъ я обручился. Шампанскаго сюда! обратился онъ къ погребщику, стоявшему поодаль.
Виндгофъ, Пальмъ и Кронахъ были поражены и — пренепріятно поражены… Имъ приходилось уплатить теперь сто фридрихсдоровъ, а касса ихъ, по обыкновенію, и такъ была не очень-то полна…
— Но, Зельдитцъ, вы должны дать намъ доказательства! воскликнулъ Виндгофъ.
— А разв вамъ мало моего честнаго слова?…
— Ахъ, нтъ, но въ этомъ случа, относительно пари, мы имемъ право требовать, чтобы вы доказали…
— Извольте, согласился баронъ:— вотъ, прочтите это письмецо. Я недавно получилъ его отъ Эльзы. Тутъ она называетъ меня ‘мой Александръ’ и подписывается: ‘твоя Эльза’… Не довольно-ли такого доказательства?..
Виндгофъ прочелъ письмо и — воскликнулъ:
— Вдь дйствительно — двушка любитъ васъ!
— Что-жъ, это васъ такъ удивляетъ? спросилъ Зельдитцъ. А вдь сказать по правд, эта двушка — прелестна… Она — олицетвореніе любви и преданности! И это все, право, забавляетъ меня!… Профессоръ вполн счастливъ, такъ счастливъ, что если-бы я вчера маневрировалъ мене ловко, то старичокъ, на радостяхъ, поймалъ-бы меня въ свои объятія… Ха, ха, ха!… И поймалъ-бы — не поставь я вб время передъ собою стула!.. Ну-съ, еще на недльку я имъ доставлю это удовольствіе, а затмъ, разумется, и конецъ — шутк!..
Съ возрастающимъ волненіемъ слушалъ Платэнъ эти легкомысленныя рчи и, наконецъ, всталъ.
— Господинъ баронъ, вы все еще считаете это шуткой? спросилъ онъ.
— Ну, конечно! Можетъ быть недлю, а пожалуй и дв пошучу еще съ красавицей изъ среды мщанской, а тамъ надо-же и за серіезное приняться… Вдь вамъ извстенъ мой образъ мыслей?..
— Вы этого не сдлаете, произнесъ Платэнъ ршительнымъ тономъ.
— А кто-жъ помшаетъ мн? спросилъ Зельдитцъ, возвысивъ голосъ и устремляя прищуренные глаза на Платэна. Въ глазахъ барона горлъ мрачный огонь ненависти.
— Помшаетъ… честь ваша.
— Честь? Да она-то тутъ причемъ? Не думаете-ли вы, что честь моя пострадаетъ отъ шутки съ мщанкой?…
— Вы, господинъ баронъ, не хотите понять меня, заговорилъ Платэнъ:— я полагалъ, что честь ваша помшаетъ вамъ поступить такъ съ невинной двушкой, потому что дйствовать такимъ образомъ, какъ поступаете вы — безчестно!
Зельдитцъ вскочилъ. Глаза его сверкнули… Онъ, кажется, колебался: броситься-ли ему на Платэна или — нтъ?… Но тонъ и спокойная поза старшаго поручика удержали барона отъ слишкомъ рзкаго отвта.
— Слова эти требуютъ удовлетворенія! воскликнулъ онъ глухимъ отъ волненія голосомъ.
— О, конечно, я сказалъ ихъ не даромъ…
— Ха, ха, ха… какъ рыцарь мщанки? засмялся Зельдитцъ.
— Господинъ баронъ! Такъ какъ я знаю теперь, какъ вы вообще любите поступать, то посл этого оскорбить меня вы не можете. Если вы требуете удовлетворенія — я къ вашимъ услугамъ.
— Платэнъ, вы поторопились! воскликнулъ Виндгофъ. который испугался, увидвъ, что дло приняло вдругъ такой оборотъ. Послушайте, Зельдитцъ! Мы все это уладимъ за шампанскимъ!
— Но… оскорбленъ — я, замтилъ баронъ, повидимому готовый покончить дло мировой.
— А я высказалъ только искреннее мое убжденіе, произнесъ Платэнъ и прибавилъ:— господину барону извстно мое имя, а также извстенъ и мой адресъ.
Тутъ онъ вжливо поклонился своимъ товарищамъ-сослуживцамъ и вышелъ изъ погреба.
Зельдитцъ, взволнованный, ходилъ взадъ и впередъ по комнат. Виндгофъ старался его успокоить.
— Нтъ, товарищъ, оставьте это! воскликнувъ наконецъ баронъ, Вы — свидтель того, какъ самъ Платэнъ искалъ со мной ссоры… Что-жъ, это какой-то новый родъ рыцарской чести, которую онъ захотлъ пріобрсть себ!.. Только онъ забылъ, кто-я, онъ забылъ, что мое имя нсколько подревне его фамиліи, иначе не посмлъ-бы онъ такъ отнестись ко мн… Ну, да онъ пожалетъ объ этомъ!… Вы знаете, товарищъ, что я тутъ — чужой человкъ, а потому не пожелаете-ли оказать мн услугу?…
— Извольте, охотно, искреннимъ тономъ отвтилъ Виндгофъ.
— Въ такомъ случа, я попрошу васъ быть моимъ секундантомъ при предстоящемъ поединк… Правда, вы съ нимъ въ дружб, но онъ, полагаю, не будетъ въ претензіи на васъ изъ за того, что вы оказываете эту услугу своему бывшему товарищу.
— Располагайте мною. Охотно соглашаюсь на это, заявилъ поручикъ.
— И такъ, вы потрудитесь передать ему мой вызовъ. Дуэль будетъ на пистолетахъ. Мн желательно также, чтобы все это дло какъ можно скорй окончилось. Прибавляю еще слдующее: такъ какъ господинъ старшій поручикъ любитъ ко всякому длу относиться серіезно, то прошу и васъ отнестись къ сему длу тоже серіезно, а именно — поставьте такія условія, которыя соотвтствовали-бы серіезности дла. Разстояніе — десять шаговъ, не боле, и, само собою разумется, рука съ оружіемъ должна быть вытянута въ надлежащемъ направленіи.
— Ну, насчетъ условій, мы ужъ переговоримъ завтра утромъ, когда вы нсколько поуспокоитесь, замтилъ Виндгофъ.
— Да смотрите: я и теперь совершенно спокоенъ! Могу васъ уврить — мн даже весьма будетъ пріятно обмняться пулями съ г. Фонъ Платэномъ — и обмняться не шутя!… Ну, други-товарищи, теперь за шампанское! Оно уже ждетъ насъ. Вотъ я вамъ сейчасъ покажу, какъ пропала у меня жажда! Эй, подать сюда стаканы по-крупне! крикнулъ онъ повелительнымъ голосомъ хозяину погребка. Эти бакалы годны только для дамъ: въ такихъ стаканчикахъ пны — много, вина — мало!
Виндгофъ, Пальмъ и Кронахъ, въ несовсмъ-то веселомъ настроеніи духа, подсли къ столу, сгрупировавшись около барона, по Зельдитцъ скоро развеселилъ ихъ. Ему хотлось не показать даже виду, что дуэль непріятна ему, онъ вознамрился виномъ прогнать самую мысль о ней — и старанія его увнчались успхомъ… Было уже далеко за полночь, когда вс они разошлись по домамъ, отуманенные шампанскимъ настолько, что Виндгофъ, напримръ, разъ десять клялся въ томъ, что Зельдитцъ — это наилучшій его другъ и что онъ, Виндгофъ, лучшаго друга и имть не хочетъ!…
На другой день, утромъ, Виндгофъ отправился къ Платэну съ вызовомъ барона Зельдитца. Тяжело, однако, было ему сдлать этотъ визитъ: вдь онъ былъ такъ друженъ съ старшимъ поручикомъ… Но Платэнъ помогъ ему выполнить задачу, облегчилъ ему этотъ трудъ, пеі’ебивъ его вступительную рчь, смахивающую на извиненіе.
— Вы ошибаетесь, Виндгофъ, относительно меня, если думаете, что я на васъ за это хоть на минуту разсержусь, заговорилъ онъ:— вдь я знаю, что баронъ здсь человкъ чужой, а секундантъ ему нуженъ. Нтъ, для меня гораздо тяжеле другое обстоятельство, именно то, что мы съ вами расходимся въ мысляхъ насчетъ этого пари… Конечно, изъ-за этого мы не сдлаемся врагами, тмъ боле, что я твердо убжденъ въ томъ, что когда нибудь вы отдадите мн должную справедливость.
— Ну, не знаю… не думаю, замтилъ Виндгофъ.
Платэнъ, почти разгорячившись, перебилъ его:
— Хорошо! Постойте-же! Вотъ, у васъ есть сестра… Ну, чтобы вы стали длать, если-бы мужчина — позвольте прямо сказать!— если-бы какой нибудь негодяй обратилъ сердце сестры вашей въ игрушку, сдлалъ-бы ею предметомъ — пари?…
— Да я-бы убилъ его! воскликнулъ Виндгофъ и почти сейчасъ-же прибавилъ:— но все-таки это было-бы совсмъ инаго рода дло…
— Зачмъ обманывать себя? Дло было-бы совершенно тоже самое!… Послушайте, если-бы пари это явилось подъ веселую руку, зародившись въ винныхъ парахъ, если-бы оно было просто безшабашной шуткой (въ чемъ и мы бывали гршны!), то я не такъ-бы строго и рзко отнесся къ барону… Да! Но я зналъ, что тутъ онъ дйствовалъ съ разсчетомъ, потому что у него нтъ сердца и… Нтъ, не договорю: вы — секундантъ его.
— Говорите все… откровенно! Я также вдь и вашъ товарищъ!
— Да, нтъ сердца и — чести!.. договорилъ Платэнъ выразительнымъ тономъ. Я знаю его не дв недли, онъ мн лучше извстенъ, чмъ вамъ… Баронъ чванится своимъ именемъ, носится всюду съ родословнымъ древомъ своей фамиліи, гордится честью, а между тмъ какія дла творилъ онъ?… Онъ длалъ такія вещи, на которыя не ршился-бы самый отъявленный забулдыга… Вы видите, я говорю съ вами откровенно, а потому можете заключить, что вамъ я — довряю, ну-съ, и не разсердитесь за стдующеее предостереженіе: постарайтесь порже встрчаться съ Зельдитцемъ!…
Виндгофъ молчалъ. Онъ пристально глядлъ на Платэна, какъ-бы взвшивая каждое его слово, и, наконецъ, молча протянулъ ему руку и — вышелъ. Онъ чувствовала, что Платэнъ былъ правъ…
Ршено было стрляться на другой день утромъ.— Секундантомъ своимъ Платэнъ попросилъ быть одного изъ своихъ товарищей — по фамиліи — Стеффена.— ‘Объяснить теб причину дуэли я еще не могу и долженъ объ этомъ умолчать, такъ какъ связанъ честнымъ словомъ’, сказалъ онъ Стеффену,— ‘Но все дло вышло изъ за пари, которое, по моему убжденію, безчеститъ человка. Это я и высказалъ барону, и вотъ за это-то онъ требуетъ, удовлетворенія. Прибавить къ этому я могу только вотъ что: на моемъ мст ты поступилъ-бы точно также’.—
На другой день утромъ Платэнъ и Стеффенъ отправились въ лсъ такъ какъ дуэль должна была происходить въ лсу.
Стеффенъ какъ-то узналъ, что Зельдитцъ отличный стрлокъ, а потому и сталъ просить Платэна, чтобы онъ самъ изъ всхъ силъ постарался, имя въ виду такого противника.
— Вдь первый выстрлъ — твой, прибавилъ онъ.
Платэнъ оставался совершенно спокойнымъ.
— Я никогда не былъ особенно счастливъ въ стрльб изъ пистолета, произнесъ старшій поручикъ улыбаясь. Ну, а сегодня я разсчитываю не столько на свою ловкость, сколько на правоту самаго дла, которое защищаю… А впрочемъ, я готовъ на все, чтобы ни случилось, а потому и дла свои привелъ въ порядокъ. Если промахнусь — то ужъ и не стану льстить себя никакой надеждой, потому что знаю — баронъ отлично стрляетъ, а пощады мн, отъ него не ждать… Да пощада была-бы для меня пренепріятною штукой, такъ какъ я не желаю быть обязаннымъ ничмъ этому человку!…
Тутъ дошли они до назначеннаго мста, а спустя нсколько минутъ явился и баронъ съ Виндгофомъ, вслдъ за ними прибыли Пальмъ, Кронахъ и докторъ. Пальмъ и Кронахъ пожелали быть свидтелями дуэли.
Зельдитцъ, какъ видно было, старался казаться спокойнымъ, онъ хотлъ дать понять, что относится ко всему этому, какъ къ ‘пустячкамъ’, однако, нкоторая торопливость въ движеніяхъ его обнаруживала слишкомъ даже ясно не совсмъ спокойное состояніе его духа… Баронъ, безъ всякой видимой причины громко смялся…
Виндгофъ подошелъ къ Платэну. Онъ хотлъ еще разъ попытаться примирить противниковъ.
— Возьмите ваши слова назадъ, обратился онъ къ старшему поручику,— и тогда я сдлаю все, чтобы склонить барона на мировую… Я прошу васъ!
— Извольте, я беру назадъ все высказанное мною, даже самое малйшее оскорбительное выраженіе, но только тогда, когда баронъ заявитъ, что помолвка его — не шутка, что онъ — женится на двушк, которая уже отдала ему свое сердце, отвтилъ Платэнъ серіезнымъ, покойнымъ тономъ и прибавилъ:— только подъ такимъ условіемъ я могу согласиться на сдланное вами предложеніе.
Виндгофъ только пожалъ плечами и, подойдя къ Зельдитцу, сообщилъ ему отвтъ Платэна.
— Считать меня способнымъ на такую глупость это — новое оскорбленіе! произнесъ баронъ громко. Я желаю, товарищъ, одного удовлетворенія — удовлетворенія оружіемъ!…
Вс приготовленія были окончены. Секунданты отмрили разстояніе, осмотрли пистолеты и зарядили ихъ. Виндгофъ снова подошелъ къ Платэну и предложилъ ему выбрать пистолетъ. Платэнъ, не торопясь, спокойно взялъ пистолетъ.
— Цлься похладнокровне… не спши, шепнулъ ему Стеффенъ.
— Ну, слишкомъ-то многаго отъ меня не жди: вдь я плохой стрлокъ! отвтилъ Платэнъ съ улыбкой.
Къ баррьеру!
Повинуясь этой команд, старшій поручикъ спокойнымъ шагомъ пошелъ впередъ… Зельдитцъ не былъ такъ спокоенъ: губы его были злобно сжаты, рука слегка дрожала, а лицо какъ-то странно исказилось, потому что онъ попытался улыбнуться, но это у него не вышло… Баронъ принадлежалъ къ тому сорту людей, которые только чванятся своимъ мужествомъ, но у которыхъ на самомъ дл его не хватаетъ, когда нужно именно доказать свою неустрашимость.
Первывый выстрлъ принадлежалъ Платэну, но онъ, когда поданъ былъ сигналъ, не послдовалъ совту Стеффена: ‘не спшить’… Быстро поднялъ онъ руку съ пистолетомъ и, не цлясь, спустилъ курокъ — выстрлъ раздался… Зельдитцъ дрогнулъ… Но пуля миновала его: она врзалась въ стволъ дерева, стоявшаго по близости.
Виндгофъ, замтивъ, какъ баронъ сильно вздрогнулъ, подскочилъ къ нему… Казалось — страшная тяжесть свалилась съ плечъ Зельдитца — такъ онъ глубоко вздохнулъ!
— Э, ничего, произнесъ онъ съ презрительной улыбкой и поднялъ пистолетъ.
Снова поданъ былъ сигналъ. Баронъ началъ аккуратно, старательно прицливаться… Но, встртивъ нечаянно взглядъ Платэна — взглядъ твердый, невозмутимо-спокойный — увидвъ, что ни одна черта въ лиц его противника не измнилась, онъ смутился, рука его дрогнула и — онъ опустилъ пистолетъ… Однако, разсердившись на самаго себя, Зельдитцъ сейчасъ-же отправился, вторично навелъ пистолетъ и выстрлилъ.
Платэнъ пошатнулся, но устоялъ на ногахъ. Стеффенъ подбжалъ къ нему.
— Раненъ?! спросилъ онъ въ испуг.
— Да… слегка… въ лвую руку, отвтилъ поручикъ.
Блдное лицо его напротивъ, говорило, что рана была не легка…
Увидвъ, что противникъ раненъ все-таки неопасно, Зельдитцъ забылъ вс приличія и съ досадою швырнулъ пистолетъ въ траву.
— Жалкое оружіе! воскликнулъ онъ подходя къ Пальму и Кронаху.
Пальмъ и Кронахъ ничего не сказали.
Докторъ уже былъ около Платэна. Раненый не могъ шевельнуть рукой… Лицо врача приняло озабоченное выраженіе, едва только онъ прикоснулся къ повиснувшей рук… Платэнъ замтилъ это.
— Что? Насквозь… въ кость? спросилъ онъ.
Докторъ молча кивнулъ головой.
— Я такъ и думалъ… Я даже чувствовалъ, какъ пуля ударилась въ кость…
Докторъ разрзалъ рукавъ сюртука, чтобы осмотрть рану… Дйствительно, кость оказалась раздробленною въ нсколькихъ мстахъ.
— Намъ нужно поторопиться въ городъ, такъ какъ здсь я не могу сдлать надлежащей перевязки, заявилъ онъ.
— Но… я вдь не лишусь… руки? спросилъ Платэнъ.
— Надюсь, ее можно будетъ спасти…
Отвтъ доктора былъ мало успокоителенъ. Раненый-же постарался скрыть то, что въ эти минуты происходило въ немъ: вся будущность его зависла отъ отвта врача на сдланный вопросъ… Платэнъ отправился къ карет, которая по распоряженію Стеффена была нанапята и стояла теперь у опушки лса. Пальмъ и Кронахъ подошли къ своему товарищу чтобы выразить ему свое соболзнованіе, ихъ примру послдовалъ и Виндгофъ, только одинъ баронъ не тронулся съ мста… Стоя прислонившись къ дереву, онъ курилъ сигару и пускалъ вверхъ кольца дыма…
— Ну-съ, пойдемте, проговорилъ наконецъ Зельдитцъ, обратившись къ Виндгофу, и прибавилъ: хоть я и плохо выстрлилъ, но, тмъ не мене, полагаю, что все-таки не дурно будетъ, ради освженія, глотнуть шампанскаго!…
— Благодарю, коротко отвтилъ Виндгофъ, ибо уже не могъ больше скрывать своей досады при вид поведенія барона.