Пока рабочий и крестьянин будут искать возбуждения и утешения в водке, пока мирской сход станет основывать свои приговоры на том же фундаменте, а кулак-мироед будет обдирать деревню, как медведь корову, какие бы речи ни раздавались в Г. Думе и какие бы законопроекты там ни изготавливались, — печальный образ нашей России не переменится. Всякий новый закон можно сравнить с лекарством, поставленным на столике около кровати больного. Изданный закон — только предложен. Лекарство нужно проглотить, а желудок и весь организм его должны усвоить — и только в этом случае может последовать с больным желаемая перемена. Также и закон из ‘написанного и отпечатанного’ должен начать действовать, он должен встретить охотное и понятливое согласование с собою миллионов человеческих воль, — и лишь в этом случае живого психического ответа себе он приносит, что нужно. Однако из бед теперешнего положения нужно считать то, что страна наша слишком местно ослаблена, мало энергии, здравого смысла, понимания и самопомощи на местах. Людей — везде мало, талантливых страшно мало. Все смотрят и слушают, что происходит в Думе, и меньше замечают, что делается у себя под носом.
Между тем для всякого умственно и нравственно здорового человека работа на месте может дать много наслаждения, едва ли не меньше, чем деятельность в Думе. В Думе один взгляд встречается с множеством других, разбивается и дробится около них, да еще и когда-то, когда-то перейдет он в дело даже и в разбитом, дробном виде. Мы говорим о блестящей и успешной парламентской деятельности, не говоря о тусклом ‘сидении в думских креслах’, которое совсем теряется в значении и почти не существует для страны. Совершенно иное происходит на месте. Там личная мысль не дробится, энергия, если она хоть сколько-нибудь настойчива и устойчива, непременно достигает своего, преодолевает сопротивление среды, обыкновенно только косной, а не враждебной. И, что главное, получаемый результат так осязателен, так нагляден, он выражается в таком крупном и на глазах происходящем улучшении народного благосостояния и в подъеме народной души, что это может составить праздник и для героя, и для праведника, для незаметного героя и незаметного праведника.
С полной верой можно сказать, что таковых очень много на Руси. Не прошла и не могла пройти даром наша литература за 100 лет, в которой служение народу, труд для народа выставлялся высшим идеалом. И труд именно непосредственный, в среде самого народа, а не отдаленный и отвлеченный, в канцеляриях и департаментах, и в том числе, пожалуй, не в комиссиях и подкомиссиях думских. Впрочем, работа их пока не видна, не ощутилась. Будем ждать отсюда лучшего, но пока мы имеем право оговорить, что все это еще очень отдаленно…
И.С. Аксаков в своей ‘Руси’ когда-то посвятил блестящий ряд статей выяснению той истины, что настоящая земская работа может совершаться только в уездном земстве, а не в губернском. Губерния — слишком обширный район, и работа здесь не может не свестись более или менее к словопрениям, к соперничеству с губернаторским авторитетом, и проч., и к чему-то очень мало осязательному, собственно для народа, для деревни. Но, пожалуй, — слишком обширен и уездный район. Личная культурная работа всего лучше, быстрее и осязательнее совершается в самом крошечном районе — волости, селе, около фабрики, в приходе. Здесь все происходит воочию и под руками. Это — такое возбуждение для сил, которое незаменимо.
Корреспонденция из Новгородской губернии г. А. Клопова, напечатанная у нас в понедельник, дает очерк деятельности местного церковно-приходского попечительства и народного союза, и автор справедливо ожидает и желает, чтобы этот очерк подействовал ‘заразительно’ и на других. Мы, впрочем, уверены, что подобных, ‘оздоравливающих’ районов местной жизни очень много. Но, конечно, полезно, чтобы они оповещали друг друга об удачах и неудачах своих, что не может не послужить лишним источником ободрения и возбуждения. Мы же пока отметим, что все эти фактические и цифровые отметки о выданных ссудах, об амбулаторных осмотрах больных и о числе посещений на дому фельдшерицы-акушерки, о покупке попечительством и даче в аренду крестьянам улучшенных борон Риндаля и кое о каких начавшихся работах по улучшению дорог, все это массою местного русского люда прочтется с большой поучительностью.
Подъем души здесь, пожалуй, еще важнее улучшения материального благосостояния. Оба течения идут параллельно. Никто себе не враг. Но крестьянин от глубокой темноты не мог найтись, не знал, чем пособить себе, и, наконец, на первый подъем не имел помощи, подмоги хотя бы в виде крошечной ссуды. Человек, скот, земля — все вырождалось и западало. Конечно, к этому западанию деревень сводился и упадок центра России, — явление слишком общее и громадное, чтобы ему можно было быстро помочь какими-нибудь общими и особенно бумажными административными мерами. Но мы начали с того, что никто себе не враг: и крестьянин, знающий, что при добром совете и по проторенной дорожке каждые пять — десять рублей могут осязательно двинуть к лучшему его хозяйство, уже не истратит из них ни рубля. Он не выйдет в трактир или на улицу слушать бессмысленные песни и не напьется сам ‘до положения риз’. Все уйдет в упорную надежду и сосредоточенную думу.
Заботливостью и бережливостью теперешнего французского крестьянина богата вся Франция. А когда-то французский крестьянин жил чуть ли не хуже теперешнего русского и столь же примитивно работал. И России предстоит этот огромный шаг. Все похоже на осушку громадного болота. И всякая вот такая единичная деятельность добрых и разумных, а главное, предприимчивых людей кладет одну дренажную трубу в это болото. Заметим, что два — пять — десять человек на маленьком районе не могут не добиться очень серьезных результатов в 4-6 лет. Плоды здесь вырастают так быстро, что весело трудиться.
Свобода теперь дана, частной инициативе никто не помешает. Двиньтесь же, русские люди, дружною ратью на эту местную работу.
Впервые опубликовано: Новое время. 1907. 17 апр. No 11170.