КРОВАВАЯ ВИНА
КРОВАВАЯ ВИНА
Кровавая вина, Радек Карл Бернгардович, Год: 1934
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том второй
Государственное издательство ‘Художественная литература’, 1934
Пришли сведения о том, что в Петрограде восстали рабочие, что царское правительство разлетелось в прах. ‘Первая революция, порожденная всемирной империалистической войной, разразилась. Эта первая революция наверное, не будет последней,— писал Ленин 21 марта 1917 г.
Исполнилось то, что он проповедывал с самого начала мировой войны. ‘Империализм поставил на карту судьбу европейской культуры: за данной войной, если не будет ряда успешных революций, последуют вскоре другие войны — сказка о ‘последней войне’ есть пустая, вредная сказка, мещанская ‘мифология’ (по верному выражению ‘Голоса’) Пролетарское знамя гражданской войны, не сегодня, так завтра, не во время Теперешней войны, так после нее,— не в ту, так в ближайшую следующую войну соберет вокруг себя не только сотни тысяч сознательных рабочих, но миллионы одураченных ныне шовинизмом полупролетариев и мелких буржуа, которых ужасы войны будут не только запугивать и забивать, но и просвещать, учить, будить, организовывать, закалять и подготовлять к войне против буржуазии и ‘своей’ страны и ‘чужих’ стран {Подчеркнуто мною.— К. Р.},— писал Ленин еще 1 ноября 1914 г. И вот свершилось. И обдумывая, как бы возвратиться на родину, чтобы возглавить первую революцию, порожденную войной, Ленин устанавливает, какая будет расстановка классовых сил в предстоящих революционных боях. Он, который изучал в продолжение больше чем 25 лет конкретнейшим образом классовую структуру царской России, который знал, так сказать, чем дышит всякая единица русской статистики, не сомневался, что с революционным пролетариатом пойдут значительные слои крестьянства, не говоря уже о батраках. Он знал, что пролетариат возглавит городскую бедноту. Это доказал не только марксистский анализ русской действительности, это доказал грандиозный опыт 1905 г. Но в отличие от 1905 г., когда европейский пролетариат, относясь с большой симпатией к революции, активно ей не помог, теперь можно было и надо было рассчитывать на активную помощь рабочих всех стран. ‘Не надолго удалось буржуазии оттянуть революционный кризис, порожденный войной. Он растет с неудержимой силой во всех странах, начиная от Германии, которая переживает, по выражению одного посетившего ее недавно, наблюдателя, ‘гениально организованный голод’, кончая Англией и Францией, где голод подвигается тоже и где организация гораздо менее ‘гениальна’,— писал Ленин в том же самом ‘Письме издалека’. Он ни на момент не забывал, что силы, противодействующие пролетарской революции, могут еще задушить ее. Он повторял это позже многократно в 1917 г., он повторял это с величайшей силой во время брестских споров. Он еще раз подчеркнул это в своем докладе о международном положении на II конгрессе Коминтерна, говоря, что если положение буржуазии исторически безысходно, то это не значит, что она не может найти временного выхода. Но великий вождь пролетарской революции не занимался гаданием на кофейной гуще, ‘предсказыванием’ революции и пассивным взвешиванием ее шансов. Русский пролетариат восстал не благодаря тому, что он был ‘избранным революционным пролетариатом среди рабочих других стран’… ‘Не особые качества, а лишь особенно сложившиеся исторические условия сделали пролетариат России на известное, быть может, очень короткое время застрельщиком революционного пролетариата всего мира’,— писал Ленин в ‘Прощальном письме к швейцарским рабочим’. И долг русских большевиков не только как русских революционеров, но как представителей международного пролетариата, всеми силами вести вперед русскую Февральскую революцию от ее мелкобуржуазного, демократического этапа — вперед к борьбе за победу мирового социализма. И Октябрь 1917 г. видел победу большевиков, возглавивших пролетариат и массы страдающего, отчаявшегося крестьянства, видел победу первой пролетарской революции. Открылась новая страница в истории человечества.
О том, что делалось за линией военных фронтов, на которых перегрызали друг другу горло армии Антанты и германского империалистического блока, Ленин и большевики узнавали только в самых незначительных размерах. Хотя во всех странах у большевиков были друзья, военная цензура не пропускала никаких сведений о революционном движении, не позволяла передавать из одной страны в другую сведения о том, что было известно насчет революционного движения в воюющих государствах. Только время от времени правительства приоткрывали кусок занавеса, когда им это было нужно для репрессий против пролетарских организаций. Так к концу 1917 г. мы узнали о массовых арестах в германском флоте и о смертных приговорах матросам, ведущим в нем революционную пропаганду. После крушения империи Гогенцоллернов этот занавес поднялся целиком, и картина революционного движения в военной Германии теперь перед нами открыта. Что делалось в странах Антанты, как сильны были там революционные движения в армии, в пролетариате — об этом по сегодняшний день мы не имеем полного представления. Только за последнее время кое-какие новые факты стали известны о том, что происходило во Франции и в Англии. Только на-днях появившийся IX том дневника {1932, стр. 448.}, тогдашнего президента французской республики Раймонда Пуанкаре сообщает ряд сведений о революционных событиях, во французской армии, совпавших с первыми месяцами Февральской революции.
‘Генерал Франсе д’Эспере сообщает главнокомандующему, что два пехотных полка —36-й и 126-й — решили итти на Париж. Приняты меры для разгона их. В Дорман они кричали: ‘Долой войну! Да здравствует русская революция!’ (Дневник от 30 мая).
31 мая Пуанкаре записывает: ‘В военном комитете Петен прочел доклад о восстаниях в 36-м и 126-м пехотных полках. Солдаты не отказались признавать своих начальников, но решили между собою захватить поезда, отправиться в Париж и послать делегацию в палату с требованием немедленного мира. Среди них распространялись сведения о том, что аннамиты, находящиеся в Париже, имеют приказ стрелять во французские войска. Эти ложные слухи распространяются с громадной быстротой’.
I июня Пуанкаре отмечает начало забастовок в Париже. 2 июня он записывает: ‘Полковник Эрбильон доносит мне о новых восстаниях. На этот раз в 21-м корпусе люди отказываются отправляться в окопы’.
4 июня он записывает, что вынесены смертные приговоры и что на просьбу военного министра Пенлеве о помиловании он ответил: ‘Это время не допускает проявления слабости’.
Далее Пуанкаре сообщает: ‘Полковник Эрбильон донес мне о новых происшествиях. Часть солдат демонстрировала с криками: ‘Долой Пуанкаре! Долой Рибо!’ Это не имеет значения, но они отказались итти в окопы, отказались разойтись, отказались повиноваться приказам, а это очень серьезно’.
II июня Пункаре записывает: ‘Петен сообщил нам новые сведения о положении в армии, 5 корпусов уже охвачены болезнью. ‘Болезнь серьезная,— сказал генерал,— но есть лекарства. Надеюсь в несколько недель справиться с положением. Надо будет дать урок всем восставшим полкам, надо будет отказаться от помилования во всех случаях коллективного неповиновения, во всех случаях, когда солдаты покидают посты’. Совет министров согласился с ним’.
19 июня Пуанкаре записывает о приведении в исполнение 18 смертных приговоров, о восстаниях среди русских войск, находящихся во Франции, 22-го он сообщает о докладе министра внутренних дел Мальви, который сообщает о связи революционного движения в армии с революционным движением среди рабочих. ‘В полках, находящихся в разных местах,— пишет он,— слышатся те же самые лозунги: ‘Мы не пойдем в наступление. Мы хотим мира!’ Он сообщает о распространении революционных брошюр на станциях, где скопляются солдаты, о захвате ими поездов.
Картина, даваемая г. Пуанкаре, очень пестра. Г. Пуанкаре вообще не очень любит неприятные сведения. Так, например, победа Октябрьской революции находит у него отражение буквально в двух строчках: ‘Плохие новости из России. Максималисты торжествуют’. Но мы имеем другой источник, позволяющий дать более точную картину событий, разыгравшихся весной 1917 г. во французской армии. Французский публицист Поль Аляр использовал в ряде статей помещенные в августе и сентябре этого года в парижской газете ‘Эвр’ стенографические протоколы тайных заседаний французской палаты депутатов и сената, посвященных революционным событиям в армии. Эта работа показывает, что дело шло не о стычках, не о местных актах неподчинения, а о крупном революционном движении, охватившем 75 пехотных полков, 23 егерских полка и 12 артиллерийских, т. е. охватившем значительную часть французской армии, о движении, которое могло разрастись в революцию.
3 900 тыс. солдат Франции, Англии и Бельгии сражались против 2 600 тыс. немцев. Обе стороны пытались вырвать друг у друга победу, прибегая к невиданным до этого времени средствам уничтожения врага. Прячась о г бешеного артиллерийского огня, несчастное пушечное мясо зарылось в окопы.
Фронты застыли. Не считаясь с жертвами, командующие пытались ежедневно продвинуться хотя бы на несколько метров то в ту, то в другую сторону. Немецкая попытка прорыва фронта у Вердена кончилась лотерей сотен тысяч людей с обеих сторон. Руководящие круги французской буржуазии начали нервничать. Русская армия с каждым днем все больше выбывала из строя. Что будет, если она совсем выбудет? Поползли обвинения против ‘систематического’, спокойного главнокомандующего Жоффра. Почему он не рискует? Почему только пытается отгрызться, отхватывать куски фронта? Надо рисковать. Жоффр снимается с командования. Его посылают с особой парадной миссией в Америку. Командующим назначается генерал Нивелль. Он решается вопреки советам командующего английской частью фронта Хейга и вопреки советам своего начальника штаба Петена перейти, к более решительным действиям. 12 апреля начинается французское наступление на линии реки Эн. Наступление это — сумасшествие. Немцы держат линию гор, французские войска атакуют с равнины горные хребты, великолепно защищенные артиллерией и пулеметами. На тайном заседании парламента и сената 29 июня депутат поручик Ибарнегере в следующих словах описал последствия этого Наступления:
‘Я вижу перед собой и всю жизнь буду видеть равнину над рекой Эн. Спустя четверть часа после начала нашего наступления без плана блуждают черные войска, розыскивая своих руководителей. Их косят снаряды, по ним стреляют наши 75-сантиметровые пушки. В 6 часов утра началось сражение, в 7 часов оно было проиграно. Утренний сон был окончен. Сон о продвижении вперед, сон о мужественном, стремительном наступлении… А после этот хаос, это неслыханное отчаяние, эта земля, залитая кровью, упреки, злоба, бешенство солдат против командования, которое таким образом пожертвовало лучшими из наших солдат’.
160 тыс. жертв стоило это наступление. По показаниям, данным свидетелями на заседании парламента, установлено, что о раненых никто не заботился. Они бежали пешком, на подводах, легко раненые тащили тяжело раненых. Ряд дней они оставались без всякой помощи, лежа в лихорадке, они не имели воды, чтобы утолить жажду. Наступление генерала Нивелля было потоплено в крови. Но он в мае возобновил его с тем же самым результатом.
Истерзанные, залитые кровью солдатские массы, массы, которыми пожертвовали для того, чтобы бравый генерал мог показать, насколько он энергичнее своего предшественника, слышали, лежа в лихорадке, известия о русской революции, о революции, обещающей народам мир. Глубокое волнение охватывает их. Начальник штаба генерала Нивелля, генерал Петен, в своем докладе дает следующую картину этого пробуждения солдатских масс:
‘Уже несколько дней накоплялись, вызывая беспокойство, акты коллективного неповиновения. Рота, которая должна была принять участие в наступлении на мельницу в Ляфо, отказалась итти на фронт. Солдаты распространяют прокламации: ‘Долой войну! Смерть генералам!’ Они заявляют, что не хотят больше драться. 19 мая батальон, который должен был выступить, разбежался по лесу. 20 мая запасная дивизия демонстрирует с пением ‘Интернационала’ по улицам. 26 мая перед квартирой дивизионного генерала собираются солдаты 4 батальона, которые должны отправиться на линию фронта. Офицерам не удается их разогнать. 27 мая на участке Ляфер-ан-Тарденуа предстоит посылка батальона на автомобилях. Солдаты стреляют и не допускают отправки. Утром занимают железнодорожную станцию, чтобы захватить поезда. Сильный отряд жандармерии разгоняет их. 2 мая полки, получившие приказ выступить, демонстрируют, поют ‘Интернационал’ и кричат: ‘Не пойдем на фронт! Не пойдем на фронт!’ Того же самого числа в Суассоне полки пытаются уйти в Париж. 30 мая генерал Фош приказывает командующим и префектам принять все меры к восстановлению порядка’.
В письме от 29 мая, которое зачитал Лаваль, бывший тогда членом социалистической партии, сообщалось: ‘Армейский корпус отказался отправиться в окопы. Ни просьбы, ни угрозы командующего третьим корпусом генерала Лебрена не смогли заставить солдат выполнить приказ. Особые отряды пулеметчиков были откомандированы для захвата их оружия. Командующий ими офицер сказал: ‘Это самый черный день моей жизни! Эти люди правы. Чего ожидать? Командование бессильно, офицеры молчат. Озлобление солдат растет’. Шпионские бюро, перлюстрирующие солдатские письма, сообщают: ‘Одна мысль повторяется с каждым днем все чаще и чаще, а именно, что не важно, как кончится война. Разочарование переходит в гнев. Солдат можно успокоить только дипломатическими переговорами. Остается только заключить мир’. Депутат Аристид Жобер, отправившийся на фронт с комиссией, которая должна была расследовать события, сообщает следующее заявление, сделанное ему одним полковником: ‘Я солдат, я должен слушаться. Я знал, что веду солдат на смерть. Я потерял 1 600 человек. Если бы они отказались меня послушаться, я бы отступил’. Офицеры говорили Жоберу: ‘Если бы отдать восставшим голову генерала Манжена, они бы успокоились’. Депутат Бокановский, посланный для расследования положения в первой армии, сообщает следующие слова одного сержанта, обвинявшего генералов в том, что они посылали солдат на верную смерть только для того, чтобы получить военные отличия:
‘Недостает лишь, чтобы генерал вел своих солдат на погибель только для того, чтобы окрасить их кровью свой галстук’.
Движением было охвачено 115 полков. Движение это представляло собою не демонстрацию солдат, а восстание армий. Мир о нем не знал. Не знала о нем даже немецкая разведка. О нем знали только верхушка французской буржуазии и руководство французской социалистической партии.
Французская социалистическая партия возникла как партия рабочего класса, как партия, которая стократно клялась вести пролетариат на борьбу против войны. Она клялась в Штуттгарте и Базеле в случае войны сделать все, чтобы эта война кончилась победой социализма. И что же делала французская социалистическая партия, получив сведения о том, что в армии идут восстания, что восставших расстреливают военные суды? Протоколы дают на это яркий ответ.
От имени социалистов на тайном заседании палаты и сената говорил Лаваль.
‘Во всей стране мы находим людей, которые желают мира. На фронте и в стране видно разочарование. Эта усталость от войны является источником последних событий. Мы здесь не для того, чтобы друг друга обманывать и говорить красивые фразы о стойкости Франции. Надо отчетливо сказать то, что есть: во Франции господствуют усталость от войны и желание мира. Мирный вихрь носится над страною’.
Прочитав приведенные уже выше письма с фронта, Лаваль заявляет, что ‘он далек от того, чтобы производить на кого-нибудь давление’. Он прочел письмо только для того, чтобы стала известна правда. ‘Если французский парламент и французское правительство,— продолжает Лаваль,— заявят, что в случае народного восстания, они выступят против массы, то вы, господа, должны принять полную ответственность. Вы должны решать, не лучше ли в дальнейшем сохранить спокойствие, не раздражать народных масс, не делать ненужных вещей, понимая, что после таких громадных потерь, после трех лет войны страна устала, что надо искать лучших средств для того, чтобы поднять заново моральную силу страны’. Возгласы: ‘Что это за средство, что вы предлагаете?’ Это средство,— отвечает Лаваль,— которое должно дать войскам и рабочему классу надежду и мужество, это — хотите ли вы или нет — ‘Стокгольм’.
Социал-демократические участники тайного заседания палаты и сената, скрывая от народных масс факт восстания в армии и принимая участие в заговоре империалистической буржуазии против пролетариата, умоляли ее открыть отдушину, обмануть народные массы надеждой на то, что стокгольмская конференция II интернационала даст мир. Вся кровь, пролитая на войне, кровь расстрелянных военными судами солдат должна была дать, как единственный результат… разрешение социал-демократам отправиться в Стокгольм и там разыграть комедию борьбы за мир с представителями германской социал-демократии, комедию мирных переговоров между представителями партий, которые совместно присягали вести войну против войны и совместно эту присягу растоптали ногами.
Но французская империалистическая буржуазия, увидев, что никто не возглавляет восстания солдат, что она может безнаказанно расстрелять вождей восстания, что социалистическая партия скрывает от народных масс восстания, происходящие за кровавой завесой линий фронта, поняла, что она выиграла дело. Она даже не разрешила социал-демократам разыграть комедию борьбы за мир. Она знала великолепно, что господа социал-демократы только играют в мирную конференцию, которая кончится ничем. Но она боялась, что если эта конференция кончится ничем, то солдатская масса, взбудораженная сведениями о переговорах, может выйти из повиновения. 31 мая Пуанкаре записывает следующий свой разговор с генералом Петеном: ‘Я поставил в решительной форме генералу Петену вопрос: ‘Если состоится международный социалистический конгресс в Стокгольме и если французы встретятся с немцами, чтобы обсуждать условия мира, удержите ли вы армию в руках? Захочет ли она продолжать сражаться?’ Петен ответил мне ясно: ‘Нет’. Этот односложный ответ, произнесенный твердым голосом, произвел сильное впечатление на членов военного совета’.
Так безрезультатно напитала землю кровь восставших французских солдат. Не выросли из нее красные гвоздики народного восстания. Социал-демократия помогла их растоптать.
‘Пусть маловеры предаются отчаянию по поводу временной победы в европейском социализме таких отвратительных лакеев империалистической буржуазии, как Шейдеманы, Легины, Давиды и Ко в Германии, Самба, Гед, Ренодель и Ко во Франции, фабианцы и ‘лейбористы’ в Англии. Мы твердо убеждены, что эту грязную пену на всемирном рабочем движении сметут быстро волны революции’,— писал Ленин в своем ‘Прощальном письме к швейцарским рабочим’.
Союз империалистической буржуазии и социал-демократических предателей задушил начинающееся восстание пролетариата 1917—1919 гг. Господа социал-демократы, помогая буржуазии задавить пролетарскую революцию в её начале, свято храня тайну о своей помощи, оказанной палачам под покрывалом военного режима, смеялись над ‘романтизмом’ Ленина, который, якобы, переоценил революционность положения, созданного войной. Но после 15 лет из могил восстают тени солдат, расстрелянных за то, что пытались окончить войну революцией, расстрелянных при политической помощи вождей французской социалистической партии. И эти кровавые тени свидетельствуют историческую правду.
Помогая душить пролетарские восстания, они обещали пролетариату триумф демократии, которая даст победу социализму более легким путем, чем путь революции. Во время кратковременной стабилизации капитализма они открыто прокламировали задачу его сохранения для того, чтобы его реформировать, чтобы дать ему возможность ‘преобразиться’ в государственный капитализм. Теперь вождь II интернационала г. Вандервельде помещает в бельгийской социалистической печати письмо к Августу Девия, в котором заявляет: ‘Я пришел к убеждению, что наша задача как социалистов не может состоять в сотрудничестве для спасения обанкротившейся системы. Мы должны бороться — даже в условиях, которые могут стать трагическими — за создание общественного порядка, который заменит эту систему’.
И старый плут подкрадывается к вопросу о войне, подкрадывается к памятнику кровавой вины социал-демократии и спрашивает: ‘А если война вспыхнет, что сделал бы Интернационал? Может ли социал-демократия перед лицом фашизма, насилия реакционных партий, уничтожения свободы и политических прав везде, где буржуазия чувствует опасность, полагаться на демократические методы как средство, обеспечивающее ей приход к власти’.
В 1917 г. господа социалисты выдвинули перед лицом восстания во французской армии как средство окончания войны поездку в Стокгольм для принятия мирной резолюции. Теперь г. Вандервельде, указывая на то, что с мечтой о демократии, как средстве, обеспечивающем мирный захват власти пролетариатом, покончено, дает понять, что он не побоится ‘трагических условий’ и пойдет в бой за социализм и против войны. Г. Вандервельде уже 66 лет. Он подписывает вексель на свою трагическую кончину в надежде, что спрашивать уплату будут с других. Социал-демократия чувствует, как нарастает кризис в ее рядах, как растет разочарование масс, и пытается возбудить в них надежду, что начнет новую жизнь… с понедельника.
Пусть уроки французских событий 1917 г., как уроки германской ноябрьской революции, помогут рабочим во всем мире освободиться от социал-демократического дурмана. И тогда исполнится то, что писал Ленин в ноябре 1914 г.: ‘Сегодня, т. е. во время мировой войны, удалось еще социал-демократии саботировать победоносное восстание пролетариата. Старые реформистские тенденции оказались еще сильнее новых революционных’. 15 лет миновало со дня Октябрьской победы русского пролетариата. Революционное движение пролетариата за это время выросло и окрепло. Первый раз на Западе налицо большевистские кадры, настойчиво борющиеся за завоевание большинства рабочего класса. Мирные перспективы постройки социализма демократическим путем оказались миражем. Ни буржуазии, ни социал-демократии не удалось задушить, залить кровью победоносную пролетарскую революцию в России: перед лицом банкротства международной социал-демократии стоит первая советская республика, построив фундамент социализма, стоит, как маяк надежд международного пролетариата и как доказательство кровавой вины II интернационала. Всякий честный рабочий не может не спросить себя, как выглядел бы мир, если бы социал-демократам не удалось предать пролетарскую революцию на Западе, если бы весь пролетариат нашел в себе уже во время войны силу и решимость пойти за Лениным. Но придет время, когда исполнятся слова, сказанные Лениным в начале мировой войны:
‘Пролетарское знамя гражданской войны не сегодня, так завтра,— не во время теперешней войны, так после нее,— не в эту, так в ближайшую следующую войну соберет вокруг себя не только сотни тысяч сознательных рабочих, но миллионы одураченных ныне шовинизмом полупролетариев и мелких буржуа, которых ужасы войны будут не только запугивать и забивать, но и просвещать, учить, будить, организовывать, закалять и подготовлять к войне против буржуазии и ‘своей’ страны и ‘чужих’ стран’.
Этого не миновать и это может создать ‘трагическую обстановку’ для господ вождей II интернационала, пытающихся еще раз обмануть пролетариат обещаниями.