КРОВЬ.
КРОВЬ.
(Изъ сказокъ Нинон Эмиля Зола).
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
V.
V.
Перев. А. Бородиной.
‘Міръ Божій’, No 4, 1894
Кровь, Золя Эмиль, Год: 1864
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Сколько прошло передъ твоими глазами лучей, цвтовъ, сколько благоуханій! Не утомила ли тебя, Нинона, эта вчная весна? Всегда любить, всегда воспвать шестнадцатилтнюю грёзу! Ты засыпаешь вечеромъ, злая двочка, когда я начинаю распространяться о кокетств розы и о легкомысліи стрекозы. Ты закрываешь отъ скуки свои чудные большіе глаза, и тогда, не имя возможности черпать въ нихъ вдохновенія, я запинаюсь и умолкаю, не находя развязки.
Но я заставлю тебя открыть твои лнивые глазки, Нинона. Я хочу разсказать теб сегодня такую ужасную сказку, что ты цлую недлю не сомкнешь ихъ. Слушай же. Страхъ пріятенъ посл слишкомъ продолжительной улыбки.
Четыре солдата, вечеромъ посл побды, разбили палатку въ пустынномъ уголку поля битвы. Сумерки наступили, и они весело ужинали среди мертвецовъ.
Сидя на трав вокругъ костра, они поджаривали на угольяхъ куски баранины, которые подали еще полусырыми. Красноватый отблескъ пламени неясно освщалъ ихъ, отбрасывая вдаль ихъ громадныя тни. Минутами блдные блики перебгали по разбросанному около нихъ оружію, и тогда, во тьм ночи, виднлись люди, спавшіе съ открытыми глазами.
Солдаты хохотали громкими раскатами смха, не замчая этихъ устремленныхъ на нихъ взглядовъ. День былъ тяжелый. Не зная, что ждетъ ихъ завтра, они праздновали свой теперешній отдыхъ.
Ночь и смерть парили надъ полемъ битвы, гд ихъ большія крылья отряхали безмолвіе и ужасъ.
Когда да кончилась, Гнейсъ заплъ. Его звучный голосъ обрывался въ безмолвномъ и мрачномъ воздух, веселая псня на его губахъ рыдала вмст съ эхо. Удивленный самъ этими, выходившими изъ его устъ, звуками, которые были ему незнакомы, солдатъ заплъ громче, какъ вдругъ раздался страшный крикъ, пронесшійся во мрак.
Гнейсъ замолчалъ въ недоумніи. Онъ сказалъ Эльбергу:
— Пойди, посмотри, какой мертвецъ проснулся.
Эльбергъ взялъ горящую головню и удалился. Его товарищи могли слдить за нимъ взглядами нсколько минутъ при свт импровизированнаго факела. Они видли, какъ онъ наклонялся, какъ бы разспрашивая мертвыхъ, и раздвигалъ кустарники своей шпагой. Потомъ онъ исчезъ.
— Клеріанъ, сказалъ Гнейсъ посл нкоторой паузы, волки рыщутъ сегодня вечеромъ: пойди, поищи нашего друга.
И Клеріанъ, въ свою очередь, исчезъ во мрак.
Гнейсъ и Флемъ, уставъ дожидаться, завернулись въ свои плащи, и улеглись оба возл полу-угасшаго костра. Ихъ глаза смыкались, когда тотъ же ужасный крикъ пронесся надъ ихъ головами. Флемъ всталъ, молча, и направился во мракъ, гд исчезли его два сотоварища.
Тогда Гнейсъ очутился одинъ. Онъ испугался, испугался этой черней бездны, въ которой проносился вопль агоніи. Онъ подбросилъ валежника въ костеръ въ надежд, что свтъ огня разсетъ его страхъ. Пламя поднялось, красное, какъ кровь, почва освтилась широкимъ блестящимъ кругомъ, въ этомъ круг кустарники отплясывали фантастическій танецъ, а мертвецы, спавшіе во мрак, казалось, вздрагивали отъ прикосновенія невидимыхъ рукъ.
Гнейсъ испугался свта. Онъ разбросалъ горвшія втви и затопталъ ихъ ногами. Когда же мракъ нависъ, еще боле тяжелый и плотный, онъ вздрогнулъ, боясь услышать снова предсмертный вопль. Онъ слъ, потомъ всталъ, чтобы позвать своихъ товарищей. Звукъ собственнаго голоса испугалъ его,— онъ побоялся привлечь на себя вниманіе труповъ.
Луна взошла, и Гнейсъ съ ужасомъ увидлъ, что блдный лучъ скользнулъ по полю битвы. Теперь ночь не скрывала всего его безобразія. Опустошенная долина, усянная обломками и мертвецами, разстилалась передъ глазами, покрытая какъ бы саваномъ свта, а этотъ свтъ, который не былъ дневнымъ, освщалъ мракъ, не уничтожая при этомъ его нмого ужаса.
Тогда Гнейсъ, стоя, съ холоднымъ потомъ на лбу, возъимлъ мысль взобраться на пригорокъ, чтобъ погасить блдное свтило ночи. Онъ спросилъ себя, чего ждали мертвецы, чтобы встать и окружить его, теперь, когда они его видли? Ихъ неподвижность приводила его въ трепетъ, и въ ожиданіи какого-то ужаснаго событія онъ закрылъ глаза. И, стоя такъ, онъ вдругъ почувствовалъ какую-то странную теплоту у своей лвой пятки. Онъ нагнулся къ земл и увидлъ тонкую струю крови, вытекавшую изъ подъ его ногъ. Эта струя, перебгая по камешкамъ, текла, какъ ручеекъ, съ веселымъ журчаніемъ, она выходила изъ мрака, переливалась подъ лучомъ луны и снова исчезала во мрак, точно змя съ черной чешуей, кольца которой извивались и перемежались безъ конца. Гнейсъ попятился, не бывъ въ состояніи закрыть глазъ: страшная судорога держала ихъ расширенными, устремленными на кровавую струю.
Онъ видлъ, какъ она медленно вздымалась, расширялась въ своемъ русл, потомъ ручей превратился въ рку, текшую медленно и спокойно, такъ что ребенокъ могъ бы перепрыгнуть черезъ нее. Рка превратилась въ потокъ и катилась по земл съ глухимъ шумомъ, отбрасывая красноватую пну на берега. Потокъ превратился, наконецъ, въ громадное озеро.
Это озеро несло трупы, и удивительно было видть, какъ эта лившаяся изъ ранъ кровь была такъ обильна, что кишла мертвецами.
Гнейсъ все отступалъ назадъ передъ поднимавшейся волной. Его взглядъ уже не различалъ береговъ, и ему казалось, что вся долина превращалась въ озеро.
Вдругъ онъ почувствовалъ, что прислонился ко гряд скалъ и принужденъ былъ остановиться въ своемъ бгств. Тогда онъ ощутилъ, какъ волна коснулась его колней. Мертвецы, уносимые потокомъ, какъ бы насмхались надъ нимъ, проплывая мимо, каждая изъ ихъ ранъ превращалась въ уста, глумившіяся надъ его страхомъ. Онъ выпрямился въ послднемъ усиліи, ухватился за выступъ скалы, но тотъ обломился, Гнейсъ упалъ, и волна докрыла его плечи.
Луна, блдная и молчаливая, созерцала это море крови, гд лучи ея угасали безъ отблеска. Свтъ парилъ въ небесахъ. Громадная пелена, вся сотканная изъ мрака и воплей, казалась разверзтымъ жерломъ бездны.
Волна все поднималась и, наконецъ, окрасила своей пной губы Гнейса.
На зар Эльбергъ разбудилъ Гнейса, который спалъ, положивъ голову на камень.
— Другъ, сказалъ онъ, я заблудился въ кустахъ и, когда слъ подъ деревомъ, сонъ охватилъ меня и передъ моими внутренними очами пронеслись странныя картины, воспоминаніе о которыхъ не разсялось и при пробужденіи.
Міръ былъ еще въ своемъ младенчеств. Все небо, казалось, представляло одну сплошную улыбку. Еще двственная, земля красовалась подъ лучами майскаго солнца въ своей цломудренной нагот. Травка зеленла, причемъ ростомъ она превосходила самые большіе наши дубы, деревья простирали въ воздух невдомую намъ теперь листву. Растительный совъ свободно переливался въ жилахъ міра, и волна его была такъ обильна, что, не довольствуясь растеніями, она протекала по ндрамъ скалъ и давала имъ жизнь.
Горизонтъ разстилался безмятежный и сіяющій. Святая мать природа пробуждалась. Какъ ребенокъ, каждое утро на колняхъ благодарящій Бога за солнечный свтъ, она испускала въ небо вс свои благоуханія, вс свои гимны, чудныя благоуханія, неизреченно сладкіе гимны, которые мои чувства могли съ трудомъ выносить, до такой степени впечатлніе ихъ было божественно.
Земля, спокойная и плодородная, производила плоды безъ страданій. Плодовыя деревья росли какъ попало, хлбныя поля окаймляли дороги, какъ теперь крапивныя поросли. Въ воздух ощущалось, что человческій потъ не сливался еще съ дыханіемъ неба. Одинъ Богъ работалъ для своихъ дтей.
Человкъ, какъ птица, жилъ пищей, посылаемой свыше. Онъ проходилъ, благословляя Бога, срывалъ плоды съ деревьевъ, пилъ воду изъ ручья, засыпалъ вечеромъ подъ снью деревъ. Онъ питалъ отвращеніе къ мясу и не зналъ вкуса крови, находя удовольствіе только въ кушаньяхъ, изготовляемыхъ ему росой и солнцемъ.
Такимъ образомъ, человкъ пребывалъ невиннымъ, и его невинность длала его царемъ другихъ твореній природы. Все дышало миромъ. Вся вселенная была преисполнена какой-то чистоты, и высшій миръ убаюкивалъ ее въ безконечности. Крылья птицъ не трепетали въ бгств, лса не скрывали убжищъ въ своей чащ. Вс божьи созданія жили при свт солнца, составляя одинъ народъ, подчиняясь одному только закону — доброт.
Я прохаживался среди этихъ существъ, среди этой природы, и чувствовалъ, что становлюсь сильне и лучше. Грудь моя глубоко вдыхала небесный воздухъ, и я испытывалъ, перенесясь разомъ изъ нашей зачумленной атмосферы въ этотъ чудный міръ, восхитительное ощущеніе горнорабочаго, выходящаго на воздухъ изъ рудника.
Такъ какъ ангелъ сновидній все еще убаюкивалъ меня, то мой духъ увидлъ вдругъ слдующую сцену въ лсу, куда онъ перенесся.
Два человка слдовали одинъ за другимъ по узкой, затерявшейся въ листв тропинк. Младшій шелъ впереди, беззаботно распвая и окидывая ласковымъ взглядомъ каждую встрчную травку. Иногда онъ оборачивался назадъ, чтобы улыбнуться своему спутнику. Не знаю, по какой-то неизъяснимой сладости этой улыбки, я понялъ, что она обращалась къ брату.
Губы и глаза другаго человка были мрачны и нмы. Онъ съ ненавистью глядлъ на затылокъ юноши, торопясь за нимъ и спотыкаясь по временамъ. Казалось, онъ преслдовалъ жертву, которая не убгала.
Я видлъ, какъ онъ сломалъ стволъ дерева, который онъ грубо обдлалъ на манеръ палицы, потомъ, какъ бы боясь потерять изъ вида своего спутника, онъ побжалъ, пряча за собой свое оружіе. Молодой человкъ, свшій было, чтобы дождаться его, всталъ при его приближеніи и поцловалъ его въ лобъ какъ бы посл долгой разлуки.
Они снова пустились въ путь. Солнце заходило. Юноша прибавилъ шагу, замтивъ вдали, за послдними стволами деревьевъ, нжныя очертанія долины, позлащенной солнечнымъ закатомъ. Мрачному человку показалось, что онъ убгаетъ, тогда онъ поднялъ свою палицу.
Въ это время его братъ обернулся, веселое слово поощренія замерло на его губахъ,— стволъ дерева разбилъ ему черепъ, и кровь брызнула.
Травка, на которую упала первая капля, отряхнула ее съ ужасомъ на землю. Земля, дрожащая, испуганная, выпила эту каплю, долгій крикъ отвращенія вырвался изъ ея ндръ, и песокъ тропинки отрыгнулъ кровавой пной отвратительный напитокъ.
При крик жертвы я видлъ, какъ вс живыя твари разсялись въ порыв ужаса. Он разбжались повсюду, избгая проложенныхъ дорогъ, он засли на перекресткахъ, и боле сильныя напали на боле слабыхъ. Я видлъ, какъ въ тиши он заостряли свои когти и зубы. Великій разбой начался въ природ.
Тогда пронеслись передо мной вчные преслдователи — коршунъ накинулся на ласточку, ласточка на лету схватила мошку, мошка сла на трупъ. Начиная съ червяка и кончая львомъ, вс существа почувствовали себя въ опасности. Вселенная какъ бы укусила себ хвостъ и принялась сама вчно терзать себя.
Сама природа, пораженная ужасомъ, подверглась продолжительной конвульсіи. Чистыя линіи горизонтовъ изломались. Заря и заходящее солнце покрылись кровавыми облаками, воды стали низвергаться съ вчными рыданіями, а деревья, ломая свои втви, принялись каждогодно усыпать землю увядшими листьями!..
Когда Эльбергъ замолчалъ, явился Клеріанъ. Онъ слъ между своихъ двухъ товарищей и сказалъ имъ:
— Я не знаю, видлъ я на яву или во сн то, что сейчасъ разскажу вамъ, на столько сонъ былъ реаленъ, на столько дйствительность была похожа на сонъ.
Я находился на дорог, проходившей черезъ вселенную. Города окаймляли ее, и народы слдовали по ней во время своихъ странствій.
Я видлъ, что она была вымощена черными плитами. Мои ноги скользили, и я замтилъ, что он были покрыты черной кровью. Въ ширину дорога распадалась на два склона, протекавшій въ середин ручеекъ катилъ красныя и густыя воды.
Я шелъ по этой дорог, гд волновалась толпа. Я переходилъ отъ группы къ групп, созерцая, какъ жизнь катилась мимо меня.
Здсь отцы приносили въ жертвы своихъ дочерей, кровь которыхъ они общали какому-то чудовищному богу. Блокурыя головки склонялись подъ жертвеннымъ ножомъ, блдня подъ поцалуемъ смерти.
Тамъ дрожащія и гордыя двы убивали себя, чтобы избавиться отъ постыдныхъ объятій, и могила служила блымъ покровомъ ихъ двству.
Дале, любовники умирали подъ поцалуями. Та, оплакивая свое одиночество, умирала на берегу, устремивъ взглядъ на волны, унесшія ея сердце, другая, убитая на рукахъ возлюбленнаго, утопала вмст съ нимъ въ вчномъ объятіи.
Дале, люди, утомленные мракомъ и нищетой, посылали свои души въ лучшій міръ, чтобъ отыскать тамъ тщетно призываемую на земл свободу.
Везд ноги сильныхъ міра оставляли на плитахъ кровавые слды. Тотъ ступалъ по крови брата, другой шелъ въ крови своего Господа. Ихъ красные слды отпечатлвались неизгладимо на пыльной дорог.
Жрецы закалывали своихъ жертвъ, потомъ, безсмысленно склонившись надъ ихъ трепещущими внутренностями, увряли, что читаютъ по нимъ тайны небесъ. Они носили мечи подъ своими рясами и проповдовали войну во имя Бога. Народы, послушные ихъ голосу, бросались другъ на друга и взаимно истребляли другъ другъ для пущаго прославленія общаго Отца Небеснаго.
Все человчество опьянло: оно шаталось и падало на плиты, оскверненныя омерзительной грязью. Закрывъ глаза и держа въ рук обоюдоострый мечъ, оно разило во мрак и убивало.
Влажное дуновеніе кроваваго истребленія проносилось надъ толпой, теряясь вдали въ красноватомъ туман. И толпа эта бжала, уносимая вихремъ ужаса, бушуя въ оргіяхъ все сильне и сильне. Она попирала ногами тхъ, которые падали, и истачивала послднюю каплю крови изъ ранъ. Она задыхалась отъ ярости, проклиная трупъ, какъ только она не могла боле вырвать изъ него жалобнаго вопля.
Земля пила, пила съ жадностью, ея внутренности не питали боле обращенія къ дкой жидкости. Какъ существо, отупвшее въ пьянств, она насыщалась грязью.
Я прибавилъ шагу, чтобъ не видть боле своихъ братьевъ. Черная дорога все разстилалась, такая же широкая, какъ и прежде, ручей, вдоль котораго я шелъ, казалось, несъ кровавую волну къ какому-то невдомому морю.
И когда я подвигался, то увидлъ, что природа длалась все мрачне и сурове. Ндры долинъ разверзлись глубоко. Глыбы скалъ раздляли почву на безплодные холмы и мрачныя долины. Холмы возвышались, долины углублялись все боле и боле, камень превращался въ гору, долина превращалась въ бездну.
Ни травки, ни кустика моха! Печальныя скалы съ вершинами, убленными солнцемъ, съ суровыми и покрытыми нравомъ подошвами. Дорога проходила среди этихъ скалъ въ мертвенномъ безмолвіи.
Наконецъ, она вдругъ сворачивала, и я очутился среди печальнаго пейзажа.
Четыре горы, тяжело опираясь другъ на друга, образовывали громадный бассейнъ. Ихъ гладкіе и крутые склоны, возвышавшіеся на подобіе циклопической постройки, придавали этому бассейну видъ громаднаго колодца, ширина котораго наполняла весь горизонтъ.
И этотъ колодецъ, въ который впадалъ ручей, былъ наполненъ кровью. Море это, спокойное и густое, медленно направлялось въ бездну. Оно, казалось, спало въ своемъ каменномъ русл, небо отражалось въ немъ пурпуровыми облаками.
Тогда я понялъ, что сюда стекалась вся кровь, пролитая насиліемъ. Со временъ перваго убійства каждая рана выплакивала вс свои слезы въ эту бездну, и слезы эти текли такъ обильно, что наполнили ее.
— Я видлъ въ. эту ночь, сказалъ Гнейсъ, потокъ, впадавшій въ это проклятое озеро.
— Вн себя отъ ужаса, продолжалъ Клеріанъ, я приблизился къ берегу, измряя взглядомъ глубину волнъ. Я понялъ по ихъ глухому шуму, что он углублялись до. центра земли. Потомъ, устремивъ взглядъ на скалы, окружавшія колодецъ, я увидлъ, что волны достигали ихъ верхушекъ. Голосъ бездны закричалъ мн: ‘Волна, которая поднимается, будетъ подниматься вчно и достигнетъ вершинъ. Она будетъ еще подниматься, и тогда рка, которая вырвется изъ этого проклятаго бассейна, помчится въ долины. Геры, уставъ бороться съ волнами, осядутъ. Все озеро обрушится на вселенную и затопитъ ее. Такимъ образомъ, родившіеся люди умрутъ, утонувъ въ крови, пролитой ихъ отцами.
— День этотъ близокъ, сказалъ Гнейсъ, такъ какъ волны были уже высоки прошлой ночью.
Солнце всходило, когда Клеріанъ кончилъ разсказъ своего сна. Съ свера раздавался звукъ трубы, доносимый утреннимъ втеркомъ. То былъ сигналъ, собиравшій подъ знамена солдатъ, разсянныхъ въ долин.
Три сотоварища встали и взяли свое оружіе. Они удалялись, бросая послдній взглядъ на погасшій костеръ, какъ вдругъ увидли приближавшагося къ нимъ Флема, который бжалъ, спотыкаясь, въ высокой трав. Его ноги поблли отъ пыли.
— Друзья, сказалъ онъ, я не знаю, откуда я пришелъ, до такой степени я быстро бжалъ. Въ теченіи долгихъ часовъ я видлъ, какъ за мной мчались деревья въ неистовомъ хоровод. Шумъ моихъ шаговъ, убаюкивавшій меня, заставлялъ меня невольно смыкать глаза и, все на бгу, не останавливаясь ни на минуту, я проспалъ страннымъ сномъ.
Я вдругъ очутился на печально оголенной возвышенности. Палящее солнце жгло высокія скалы. Когда я ступалъ, то подошвы моихъ ногъ обжигались. Я спшилъ достигнуть вершины.
И когда я ускорялъ свои прыжки, то увидлъ взбиравшагося человка, который медленно ступалъ. Онъ былъ увнчанъ терніями, тяжелая ноша надавливала Его плечи, и кровавый потъ струился съ Его чела. Онъ шелъ съ трудомъ, спотыкаясь на каждомъ шагу.
Почва была раскалена и я былъ не въ состояніи перенести Его пытки, я взобрался дождаться Его подъ деревомъ, на вершин горы. Тогда я замтилъ, что Онъ несъ крестъ. По Его внцу, по Его забрызганной грязью пурпуровой одежд я догадался, что это былъ царь.
За Нимъ слдовали солдаты, подгонявшіе Его своими копьями. Достигнувъ вершины скалы, они раздли Его и положили на крестъ. Человкъ печально улыбался. Онъ протянулъ свои распростертыя руки палачамъ, они прибили ихъ къ кресту, и гвозди пробили на нихъ два кровавыхъ отверстія. Потомъ они сблизили Его ноги, Онъ скрестилъ ихъ, и одинъ гвоздь прикрпилъ ихъ ко кресту.
Лежа на спин, Онъ молчалъ, глядя на небо. Дв слезы медленно стекали по его щекамъ, слезы, которыхъ Онъ не чувствовалъ, и которыя терялись въ покорной улыбк его губъ.
Крестъ воздвигли, тяжесть тла страшно увеличивала раны, и я слышалъ, какъ трещали его кости. Распятый содрогнулся, потомъ сталъ снова смотрть на небо.
Я же созерцалъ его. Видя его величіе въ смерти, я говорилъ себ: ‘этотъ человкъ не царь’. И мн стало страстно жаль его, и я закричалъ солдатамъ, чтобъ они поразили его въ сердце.
Малиновка запла на крест. Ея псня была печальна и раздавалась въ моихъ ушахъ, какъ голосъ плачущей двы.
‘Кровь окрашиваетъ пламя, пла она, кровь придаетъ пурпурный оттнокъ цвтку, кровь окрашиваетъ красноватымъ отблескомъ и облако. Я садилась на песокъ, мои лапки были кровавы, я коснулась крыломъ втвей дуба, и мои крылья покраснли.
‘Я встртила праведника, я послдовала за нимъ. Я только что искупалась въ источник, и мои перья были чисты. Моя псня гласила: радуйтесь, вы не будете боле осквернены росой убійства.
‘Сегодня же моя псня гласитъ: плачь, малиновка Голгоы, оплакивай свои перья, забрызганныя кровью Того, Который берегъ теб убжище на Своей груди. Онъ пришелъ, чтобъ возвратить чистоту малиновкамъ,— и, увы! люди заставляютъ его орошать ихъ росой Его ранъ.
‘Я сомнваюсь и оплакиваю мои оскверненныя перья. Гд найду я твоего брата, о, Христосъ, чтобъ онъ открылъ мн свою льняную одежду? Ахъ, бдный Учитель! какой рожденный отъ тебя сынъ омоетъ мои перья, окрашенныя твоей кровью?’
Распятый слушалъ малиновку. Дуновеніе смерти коснулось его вкъ,— губы его конвульсивно сжимались въ агоніи. Взглядъ Его остановился на птичк, исполненный кроткаго упрека, Его улыбка блеснула, ясная, какъ надежда.
Тогда Онъ испустилъ громкій крикъ. Его голова склонилась на грудь, и малиновка улетла, унесенная въ рыданіи. Небо почернло, земля содрогнулась во мрак.
Я все еще бжалъ и спалъ. Заря занималась, долины просыпались, весело выдляясь изъ утренняго тумана. Ночная гроза придала больше ясности небу, больше силы зеленымъ листьямъ. Но тропинка была окаймлена тми же терніями, которыя раздирали мн тло наканун, т же острые и крпкіе камни катились изъ подъ моихъ ногъ, т же зми ползали въ кустарникахъ и угрожали мн при проход. Кровь праведника пролилась по жиламъ стараго міра, не возвративъ ему его юношеской невинности.
Малиновка пролетла надъ моей головой и крикнула мн:
— Да, знай, я страшно тоскую. Я не могу найти источника, достаточно чистаго, въ которомъ бы я могла искупаться. Взгляни, земля также зла, какъ и вчера. Іисусъ умеръ, и трава не разцвла. Да, знай, что стало только однимъ убійствомъ боле.
Трубный звукъ все еще продолжалъ раздаваться, призывая солдатъ къ выступленію.
— Братья, сказалъ Гнейсъ, наше ремесло куда какъ некрасиво. Нашъ сонъ смущенъ призраками тхъ, кого мы убиваемъ. Я, также какъ и вы, пережилъ въ теченіи долгихъ часовъ тяжелый кошмаръ, душившій мн грудъ. Вотъ ужъ тридцать лтъ, какъ я убиваю, я нуждаюсь въ сн. Оставимъ нашихъ товарищей. Я знаю долину, гд не достаетъ рукъ для плуговъ. Хотите испробовать трудоваго хлба?
— Хотимъ, отвчали его товарищи.
Тогда солдаты вырыли глубокую яму у подножья скалы и закопали въ нее свое оружіе. Потомъ они направились выкупаться въ рк, потомъ вс четверо, держась за руки, исчезли на поворот тропинки.