Критика чистого разума, Кант Иммануил, Год: 1781

Время на прочтение: 585 минут(ы)

КРИТИКА ЧИСТАГО РАЗУМА.

СОЧИНЕНІЕ
ИММАНУИЛА

Переводъ М. ВЛАДИСЛАВЛЕВА,

Доцента философіи въ О. Петербургскомъ университет&#1123.

С. ПЕТЕРБУРГЪ.
Въ тип. Н. Тиблена и Комп. (Н. Неклюдова) В. О., 8 лин., д. No 25.
1867.

ПРЕДИСЛОВІЕ ПЕРЕВОДЧИКА.

Имя Канта принадлежитъ къ числу изв&#1123стн&#1123йшихъ именъ въ области науки. XVIII-й в&#1123къ, такъ богатый славными именами, едвали можетъ указать другое, которое, въ свое время, пользовалось бы такою изв&#1123стностью. Справедливо или н&#1123тъ, но н&#1123мецкая философія гордится имъ не мен&#1123е, ч&#1123мъ Лейбницемъ. Въ сочиненіяхъ Канта, д&#1123йствительно, вполн&#1123 выразился духъ и направленіе н&#1123мецкаго мышленія, точно также какъ въ его жизни сказался н&#1123мецкій характеръ со вс&#1123ми его достоинствами и недостатками.
Кантъ родился 22-го Апр&#1123ля 1724-го года, въ Кенигсберг&#1123, отъ одного небогатаго, хотя не совс&#1123мъ б&#1123днаго семейства. Біографы Канта говорятъ, что семейство это было шотландскаго происхожденія, какъ на это указываетъ и самая фамилія, достов&#1123рно не н&#1123мецкая. Такимъ образомъ на Кант&#1123 между прочимъ можно вид&#1123ть достов&#1123рность того общаго зам&#1123чанія, что особенно даровитые люди р&#1123дко бываютъ чистой крови.
Впрочемъ, семейство Канта было уже совершенно он&#1123мечено и онъ получилъ чисто н&#1123мецкое воспитаніе, какое доступно было тогда людямъ средней руки. Какъ многіе даровитые люди, онъ многимъ обязанъ былъ своей матери. Во всякомъ случа&#1123, глубиной своего религіозно-нравственнаго развитія онъ обязанъ несомн&#1123нно ей. Тогдашній пропов&#1123дникъ и консисторскій сов&#1123тникъ въ Кенигсберг&#1123 Шульцъ помогалъ ей сов&#1123тами. Піетистическое направленіе, сообщенное Канту, сказалось потомъ въ его ‘Критик&#1123 практическаго разума’. Онъ глубоко чувствовалъ всю обязательную силу нравственныхъ законовъ, всю важность нравственныхъ интересовъ и можетъ быть, воспитаніе было отчасти причиною, почему онъ пришелъ къ мысли о внушеніяхъ (Imperativen), которыя, какъ изв&#1123стно, составляютъ основное понятіе его ‘Практической Критики’.
По разсчетамъ семейства, Кантъ долженъ былъ сд&#1123латься Богословомъ. Школьная жизнь его началась съ 9-ти л&#1123тъ въ м&#1123стной Фридриховой Коллегіи, куда онъ поступилъ въ 1733-мъ году. Къ университету онъ былъ основательно подготовленъ хорошимъ классическимъ образованіемъ, по крайней м&#1123р&#1123, школ&#1123 онъ обязанъ своимъ отличнымъ знаніемъ латинскаго языка, на которомъ могъ излагать свои мысли совершенно свободно. Впрочемъ, по отзывамъ біографовъ, математика и философія были въ большомъ небреженіи въ этой школ&#1123 и сл&#1123дствіе этого небреженія можно вид&#1123ть въ не совс&#1123мъ точныхъ историческихъ философскихъ св&#1123д&#1123ніяхъ Канта, которыя довольно часто встр&#1123чаются въ его сочиненіяхъ.
По желанія самого Канта не совс&#1123мъ согласовались съ разсчетами его семейства. Иго протестантскаго Богословія казалось ему слишкомъ тяжкимъ для того, чтобъ р&#1123шиться нести его всю свою жизнь. Отчасти всл&#1123дствіе постигшей неудачи, именно когда, безъ всякихъ основаній, ему предпочли другого кандидата, гораздо слаб&#1123йшаго сравнительно съ нимъ, Кантъ совершенно отказался отъ духовнаго званія. Съ небольшими средствами, безъ всякаго опред&#1123леннаго м&#1123ста Кантъ долженъ былъ сд&#1123латься домашнимъ учителемъ. Сначала у одного реформатскаго пастора въ Гумбиннен&#1123, зат&#1123мъ, у пом&#1123щика Фонъ Гильсена въ Аренсдорф&#1123, наконецъ у графа Кейзерлинга. проживавшаго большую часть года въ Кенигсберг&#1123, онъ посл&#1123довательно занимался педагогическими занятіями. Какъ усп&#1123шно шли они, объ этомъ самъ Кантъ выражался,— что никогда не было учителя съ лучшими правилами и съ такими дурными усп&#1123хами.
Съ 12-го іюня 1755 года Кантъ пристраивается къ Университету. Къ 1756-му году онъ выполняетъ вс&#1123 условія тяжкаго искуса для лицъ, желающихъ быть профессоромъ въ Прусскихъ Университетахъ. Д&#1123ло въ томъ, что, по королевскому предписанію, тогда никто не могъ быть экстраординарнымъ профессоромъ, не представивъ трехъ диссертацій, изъ которыхъ каждая должна быть защищена публично.
Но судьба видимо не благопріятствовала молодому доценту. Семил&#1123тняя война лишила Канта возможности занять въ скоромъ времени каsедру экстраординарнаго профессора математики и философіи: въ виду предстоящей войны, прусское правительство р&#1123шилось не зам&#1123щать вакантныхъ м&#1123стъ, экстраординарнаго профессора. Ц&#1123лыхъ пятнадцать л&#1123тъ Кантъ долженъ былъ дожидаться, пока его желанія могли исполниться. Въ какомъ неблистательномъ положеніи находились его экономическія обстоятельства за это время, доказывается т&#1123мъ, что изношенный сюртукъ Канта подалъ друзьямъ мысль, не обижая его гордости, предложить ему новое платье. Кантъ долженъ былъ многое вытерп&#1123ть, прежде нежели благоустроились его вн&#1123шнія обстоятельства. Уже въ это время Кантъ обратилъ на себя общее вниманіе. Прусскій Государственный Министръ Цедлицъ питалъ къ нему высокое уваженіе. Слава объ его лекціяхъ была такъ распространена, что записки по его лекціямъ расходились далеко отъ Кенигсберга.
Въ 1770-мъ году, сл&#1123довательно 46-ти л&#1123тъ, Кантъ становится наконецъ ординарнымъ профессоромъ логики и метафизики. Его лекціи касались многихъ разрядовъ наукъ. Въ первыхъ годахъ профессуры, Кантъ читалъ физику, математику, логику и метафизику. Впосл&#1123дствіи къ этому кругу наукъ, им&#1123вшему факультетскихъ слушателей спеціалистовъ, онъ присоединилъ еще второй кругъ, который предназначался для слушателей изъ вс&#1123хъ факультетовъ: естественное право, нравственная философія, естественное Богословіе, физическая географія и антропологія. Въ наше время, конечно, ни одинъ профессоръ не возмется за такую обширную программу. Сравнительно малое развитіе физическихъ и математическихъ наукъ въ то время дозволяло еще совм&#1123щать въ одной голов&#1123 энциклопедическое знаніе ихъ. Что Кантъ, по крайней м&#1123р&#1123, усердно выполнялъ свою обширную программу — доказывается т&#1123мъ, что онъ неупустительно читалъ 12-ть лекцій въ нед&#1123лю и кром&#1123 того усердно занимался каждодневно репетиціями по часу. Одинъ изъ его друзей и учениковъ, Яхманъ, свид&#1123тельствуетъ, что въ продолженіе 9-ти л&#1123тъ онъ совершенно не припомнитъ, чтобъ Кантъ пропустилъ хотя одну лекцію.
1770-й годъ мы можемъ отм&#1123тить, какъ р&#1123шительный годъ для философской д&#1123ятельности Канта. Къ этому времени созр&#1123ваетъ въ немъ мысль о критик&#1123 какъ теоретическаго, такъ и практическаго разума. Правда, она не созр&#1123ла еще окончательно, и самъ Кантъ не зналъ еще точно разм&#1123ровъ своего труда. Въ феврал&#1123 1772 года Кантъ об&#1123щается выдать первую часть своего труда въ продолженіе трехъ м&#1123сяцевъ. Но прошло еще 9-ть л&#1123тъ и только въ 1781-мъ году Кантъ могъ издать первую часть своего обширнаго труда — именно ‘Критику чистаго разума’. Судя по письмамъ его, можно предположить, что сочиненіе его н&#1123сколько разъ перед&#1123лывалось. Затри года до появленія, онъ писалъ еще, что по числу листовъ оно будетъ не большое. Значитъ съ т&#1123мъ вм&#1123ст&#1123, какъ Кантъ углублялся въ работу, расширялись его задачи, разростались подробности. Десять л&#1123тъ чисто теоретической работы, очевидно, могутъ служить не малымъ рекомендательнымъ средствомъ для его труда.
Какъ и всякая новая мысль, Критика на первый разъ была совс&#1123мъ не понята. Самые глубокомысленные люди см&#1123шивали направленіе Канта съ направленіемъ Беркли и Юма. Чтобъ пробить дорогу своему труду, Кантъ счелъ нужнымъ издать дополненіе и поясненіе къ своему труду. Съ этою именно ц&#1123лью онъ издалъ въ 1783-мъ году ‘Prolegomena zu einer jeden kЭnftigen Metaphysik, die als solche wird auftreten kЖnnen’. Зат&#1123мъ, въ скоромъ времени, почти одна за другою, появились и другія части его Критики: въ 1780-мъ году появилось: ‘Grundlegung zur Metaphysik der Sitten, въ 1788-мъ году — ‘Kritik der practischen Vernunft’ и наконецъ въ 1790 ‘Kritik der Urtheilskraft’. Вотъ главныя сочиненія Канта, стяжавшія ему славу глубокаго мыслителя, обезпечившія ему вліяніе на современниковъ и потомство, начавшія собою новый періодъ развитія философіи.
Съ 1786 года со смертію Фридриха Великаго начинаются черные дни для Канта. Либерализмъ в&#1123ка Фридриха Великаго по смерти его см&#1123нился реакціей, она усиливалась еще отъ общихъ политическихъ опасеній, возбужденныхъ Французской революціей. Въ Пруссіи органомъ реакціи былъ Министръ Велнеръ, и съ нимъ-то им&#1123лъ столкновенія Кантъ. Въ 1793-мъ году Кантъ издалъ свою ‘Religion innerhalb der grenzen der blossen Vernunft’. Сочиненіе это не совс&#1123мъ шло къ строго піотичсскому направленію, о распространеніи котораго заботилось Министерство, оно какъ разъ было противоположно королевскимъ предписаніямъ о томъ, чтобъ пропов&#1123дники и профессора держались, такъ-называемыхъ, символическихъ книгъ. Д&#1123ло кончилось т&#1123мъ, что Кантъ, на верху своей славы, обязался ничего не писать о предметахъ касающихся Религіи.
Но силы Канта уже были на исход&#1123. Въ 1794-мъ году онъ долженъ былъ отказаться отъ каsедры. Къ 1797-мъ году онъ становится уже такъ слабъ, что не принимаетъ дружескихъ приглашеній. Т&#1123мъ немен&#1123е голова его, такъ д&#1123ятельно работавшая съ 1770-го года, не можетъ успокоиться. Онъ предпринимаетъ все-таки трудъ: ‘Das System der reinen Philosophie in ihrem ganzen Inbegriff. Этотъ трудъ не изданъ еще и до сихъ поръ. Читавшіе его утверждаютъ, что старческое истощеніе сильно отозвалось на немъ. Очевидно, мысль челов&#1123ка на восьмомъ десятк&#1123 л&#1123тъ не можетъ равняться мысли тридцати-л&#1123тняго мужа. Наконецъ 42-го февраля 1804 года жизнь Канта угасла.
Если мы обратимся къ характеру Канта, то едвали мы найдемъ другой прим&#1123ръ, въ которомъ съ равною силою сказался бы н&#1123мецкій характеръ со вс&#1123ми его достоинствами и недостатками. Пунктуальность, аккуратность во вс&#1123хъ своихъ привычкахъ и д&#1123йствіяхъ были доведены Кантомъ до неподражаемаго идеала. Онъ терп&#1123ть не могъ не сдержанныхъ об&#1123щаній и съ совершенн&#1123йшей точностью исполнялъ данное слово. Вс&#1123 мелочи жизни были имъ обдуманы и, такъ сказать, возведены въ систему. Онъ, по принципу, не дозволялъ себ&#1123 д&#1123лать долговъ, а времена для него были разныя, какъ мы уже упоминали объ его изношенномъ сюртук&#1123. Онъ опять, по принципу, не дозволялъ себ&#1123 приб&#1123гать къ медицинской помощи, хотя, по природ&#1123 слабый, им&#1123я слишкомъ плоскую и узкую грудь и страдая сердцебіеніемъ, онъ долженъ былъ бы часто приб&#1123гать къ врачамъ. Ни по какимъ причинамъ онъ не дозволялъ себ&#1123 отступать отъ заведеннаго и одобреннаго имъ образа жизни. Его жизнь была заведенной машиной, въ которой возможны полныя остановки, но не какія-нибудь отступленія, или уклоненія. Ровно въ 5-ть часовъ онъ вставалъ съ постели и это былъ неумолимый часъ, дальше котораго Лампе, служитель Канта, ни подъ какимъ видомъ не долженъ былъ дозволять спать. Въ 7-мь часовъ Кантъ отправлялся въ аудиторію и ежедневно читалъ лекціи до 9-ти часовъ, До 1-го часу онъ писалъ и въ 1 часъ по полудни, по старому н&#1123мецкому обычаю, онъ об&#1123далъ. Об&#1123дъ былъ вм&#1123ст&#1123 временемъ и удовольствія. Въ приглашеніяхъ къ столу онъ держался правила, чтобъ число гостей никогда не было мен&#1123е числа грацій и бол&#1123е числа музъ. Посл&#1123 об&#1123да часовая, а при хорошей погод&#1123 и бол&#1123е продолжительная прогулка. Вечерніе часы посвящались размышленію и въ 4 0-ть часовъ день Канта кончался. Такова была жизнь Кенигсберскаго мыслителя. Онъ былъ р&#1123шительный врагъ всего, что заставляло бы его отступать отъ этого обычая. Конечно этою аккуратностію Канта нужно объяснить тотъ фактъ, что онъ не любилъ ни путешествія, ни разныхъ по&#1123здокъ къ своимъ кенигсберскимъ сос&#1123дямъ. За исключеніемъ времени своей педагогической д&#1123ятельности Кантъ никогда не вы&#1123зжалъ дал&#1123е двухъ миль отъ своего города.
Кантъ былъ холостякъ. Бракъ никогда серьозно не входилъ въ его планы, и онъ находилъ, что жениться хорошо, а не жениться еще лучше. Безъ всякаго сомн&#1123нія, молодая скудная жизнь, позднее поправленіе экономическихъ его обстоятельствъ были препятствіемъ для брака въ то время, когда онъ всего охотн&#1123й и чаще заключается, множество отвлеченныхъ занятій, сложившіяся привычки и, доведенная до крайности, пунктуальность не давали Канту и времени подумать о сторон&#1123 сердца, а отчасти и не дозволяли думать о потери своей свободы и непринужденности. Зам&#1123чательно, что н&#1123тъ никакихъ св&#1123д&#1123ній о Кант&#1123, которыя свид&#1123тельствовали бы о движеніяхъ его сердца съ этой именно стороны. Онъ понималъ бракъ только изъ Vernunft-grЭnden, т. е. когда жена въ состояніи увеличить экономическую независимость мужа. Т&#1123мъ немен&#1123е нельзя сказать, чтобъ Кантъ былъ челов&#1123комъ безъ сердца. Доказательствомъ этому служатъ его искренняя привязанность къ друзьямъ, которыхъ онъ им&#1123лъ достаточно, его готовность помогать б&#1123днымъ, нуждающимся въ помощи, студентамъ и своимъ роднымъ.
Жизнь Канта есть ни что иное, какъ жизнь обыкновеннаго н&#1123мецкаго профессора въ провинціальномъ Университет&#1123. Привычка къ труду, правильная жизнь, скромный кругъ Университетской д&#1123ятельности, посвященіе себя чисто научнымъ интересамъ вотъ отличительныя черты жизни Канта. Въ ней мы не найдемъ ничего, что выходило бы изъ обыкновеннаго уровня. И вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ какая оживленная научная д&#1123ятельность! Тотъ фактъ, что Кантъ на 44-мъ году своей жизни пришелъ къ мысли о труд&#1123, создавшемъ его славу, доказываетъ, что тихая провинціальная университетская жизнь не усыпляла съ годами его умственной д&#1123ятельности и энергіи. Что его труды д&#1123ятельно были продолжаемы въ остальное время жизни, какъ нельзя бол&#1123е доказываетъ, что тогдашняя Университетская Германская жизнь оказывала много возбуждающихъ и ободряющихъ вліяній. Не забудемъ при этомъ, какую д&#1123ятельную поддержку оказалъ Богословскій факультетъ, зав&#1123домо противъ всемогущаго министра Всльнера, когда Кантъ издавалъ свое сочиненіе: и Religion innerhalb der grenzen der blossen Vernunft’.
Мы воздержимся зд&#1123сь отъ обсужденія всей философской д&#1123ятельности Канта. Скажемъ только, что заслуги его для философіи весьма важны по множеству плодотворныхъ мыслей, внесенныхъ имъ въ обращеніе. Но сомн&#1123нія н&#1123тъ и въ томъ, что заслуга его безм&#1123рно увеличена Н&#1123мцами, видящими въ имени его предметъ національной гордости. Вопросъ о Кант&#1123 есть вопросъ, можно сказать, открытый. Степень его зависимости отъ схоластической, или догматической школы, своеобразность и новость направленія, внесеннаго имъ бъ философію, достоинство р&#1123шенія имъ задачи своей — все это не можетъ быть р&#1123шено германскими историками съ тою справедливостію, какой требуетъ историческое безпристрастіе. Сужденія о Кант&#1123 также требуютъ пов&#1123рки, какъ и обыкновенныя сужденія о, такъ-называемой, Вольфовой, или догматической школ&#1123. Кантъ достаточно великъ для того, чтобъ требовать полной безпристрастности отъ изсл&#1123дователя.
Укажемъ теперь кратко ходъ мыслей въ ‘Критик&#1123 чистаго разума’.
Прежде всего нельзя отрицать факта величайшей разности въ степени достов&#1123рности нашихъ математическихъ и метафизическихъ познаній. Одни идутъ впередъ опред&#1123леннымъ путемъ: въ ихъ очевидности и необходимости вс&#1123 согласны. Другія служатъ предметомъ только споровъ и разногласій и ни на шагъ дал&#1123е не подвигаются.
Очевидно, метафизики допускаютъ какія-нибудь ошибки. Заблужденіе зд&#1123сь не можетъ происходить отъ самихъ предметовъ познаній, но отъ неправильнаго способа отношенія мыслителей къ д&#1123лу. Вм&#1123сто того, чтобы начинать съ начала, они начинаютъ съ конца. Безконечные споры и разногласія въ сужденіяхъ объ однихъ и т&#1123хъ же предметахъ должны заставить насъ наконецъ обратить вниманіе на то, не взялись ли мы судить о вещахъ, превышающихъ м&#1123ру нашего разум&#1123нія, не принимаемъ ли мы свои чисто личныя условія познанія за объективныя и такимъ образомъ неизб&#1123жно впутываемся въ безъисходныя противор&#1123чія. Вм&#1123сто того, чтобъ ни съ того, ни съ сего отваживаться на метафизическія изсл&#1123дованія, не должны ли мы обратиться къ своему организму познанія, дабы вид&#1123ть, какъ и что можемъ познавать?
Обращаясь къ познаніямъ, мы зам&#1123чаемъ, что одни изъ нихъ берутся нами изъ опыта, другія напротивъ — или предшествуютъ всякому опыту, или образуются независимо отъ него. Познаніе, заимствованное изъ опыта, называется а posteriori, независимое отъ него — а priori. Различать ихъ другъ отъ друга легко. Познаніе а priori всегда им&#1123етъ всеобщій и необходимый характеръ, тогда какъ опытное — частный и случайный. Что такое познаніе а priori вообще есть у насъ, это доказывается всею математикой и отчасти метафизикой. Математическія аксіомы напр. прилагаются не къ какому-нибудь частному случаю, не случайнымъ образомъ зам&#1123тили мы, что напр. прямая линія есть кратчайшій путь между двумя точками. Истина эта им&#1123етъ приложеніе всегда — во вс&#1123хъ случаяхъ,— не потому что такъ случается, а потому что это необходимо, не потому что таковъ фактъ, а потому, что иначе быть не можетъ. Законъ причинности въ метафизик&#1123 им&#1123етъ такой же характеръ. Что всякое д&#1123йствіе им&#1123етъ свою причину, эта истина им&#1123етъ всегдашнее и необходимое значеніе.
Итакъ фактъ познанія утвержденъ въ его обоихъ видахъ: какъ познаніе а posteriori и а priori.
Что собственно значитъ познавать? Значитъ им&#1123ть сужденіе о чемъ-нибудь. Но всякое сужденіе, по своей форм&#1123, бываетъ или синтетическимъ, или аналитическимъ. Въ аналитическомъ сужденіи я не расширяю своего знанія. Судя о предмет&#1123 аналитически, я ограничиваюсь его понятіемъ и не присоединяю къ нему ничего, что не заключалось бы въ немъ. Судя о предмет&#1123 синтетически, я къ подлежащему присоединяю признакъ, или черту, прямо въ немъ не заключающуюся. Значитъ, собственно говоря, познаніе есть ни что иное, какъ синтетическое сужденіе, ибо познаніемъ мы называемъ только то, что расширяетъ наше знаніе о предмет&#1123. Поэтому, если мы будемъ изсл&#1123довать возможность познанія, то р&#1123чь у насъ будетъ собственно о синтетическомъ познаніи.
Руководствуясь упомянутымъ выше различеніемъ познаній а priori и а posteriori, мы должны будемъ различать между синтетическими сужденіями — синтетическія сужденія а priori и а posteriori. Есть ли, спрашивается, у насъ въ какой-нибудь наук&#1123 такія синтетическія сужденія а priori?
Относительно математики сомн&#1123ваться нельзя. Ея истины им&#1123ютъ всеобщій и необходимый характеръ, притомъ, он&#1123 расширяютъ наши познанія. Что сумма внутреннихъ угловъ треугольника равна двумъ прямымъ угламъ — это сужденіе есть синтетическое, а не аналитическое: оно не выводится аналитически изъ понятій трехъ, или угла, или фигуры, нужно обратиться къ наглядному построенію, чтобъ вид&#1123ть очевидность этой всеобщей и необходимой истины.
Въ естественныхъ наукахъ также есть такія синтетическія сужденія а priori. Таково сужденіе, что д&#1123йствіе равно противод&#1123йствію.
Въ метафизик&#1123 также должны быть, по крайней м&#1123р&#1123, по ц&#1123ли ея, синтетическія сужденія а priori. И она хлопочетъ о расширеніи познаній а priori, т. е. о синтетическихъ сужденіяхъ.
Если познаніе а priori есть фактъ, то, очевидно, оно и возможно. Вопросъ, сл&#1123довательно, не въ томъ, возможны ли синтетическія сужденія а priori, но въ томъ, какъ они возможны. Именно: какимъ образомъ возможна чистая математика? Какимъ образомъ возможно чистое естествов&#1123д&#1123ніе? Какимъ образомъ метафизика возможна какъ наука?
Понятно теперь и то, что им&#1123етъ въ виду ‘Критика чистаго разума’. Она не им&#1123етъ въ виду системы познаній, но условія ихъ, принципы, при которыхъ образуются всякія познанія: математическія, естествов&#1123дныя и метафизическія.
Кантъ д&#1123литъ свой трудъ на дв&#1123 части. Въ первой излагается общее ученіе, гд&#1123 дается полный отв&#1123тъ на поставленные вопросы. Во второй излагается ученіе о метод&#1123 вообще, куда войдетъ ученіе о правилахъ, которыхъ мы должны держаться при развитіи и построеніи системы чистаго разума.
Итакъ вопросовъ, на которые необходимъ отв&#1123тъ, собственно три: первый вопросъ — какимъ образомъ возможна математика — найдетъ себ&#1123 отв&#1123тъ въ трансцендентальной эстетик&#1123 или наук&#1123, занимающейся чистыми формами чувственности. Второй — какимъ образомъ возможно естествов&#1123д&#1123ніе — найдетъ себ&#1123 отв&#1123тъ въ первой части трансцендентальной логики — въ аналитик&#1123. Третій вопросъ — какимъ образомъ возможна метафизика — найдетъ себ&#1123 отв&#1123тъ въ трансцендентальной діалектик&#1123.
Трансцендентальная эстетика им&#1123етъ предметомъ своимъ чувственную сторону нашего познанія, т. е. т&#1123 условія, ври которыхъ для нашего мышленія дается всякое содержаніе. Мы выд&#1123лимъ сначала все то, что мыслится разсудкомъ посредствомъ понятій. У него останутся тогда одни опытныя наглядныя представленія, г. е. образы т&#1123хъ или другихъ предметовъ. Выд&#1123лимъ изъ этихъ образовъ и все то, что относится къ ощущенію, наприм&#1123ръ, все, что напоминаетъ въ этихъ образахъ цв&#1123тъ, опред&#1123ленную фигуру, круглоту, или угловатость, шероховатость, вкусъ, запахъ и т. д. что останется тогда отъ чувственнаго міра? только дв&#1123 чистыхъ формы наглядныхъ представленій, пространство и время.
Что такое пространство? Если мы станемъ разбирать его съ метафизической точки зр&#1123нія, т. е. смотр&#1123ть на то, что собственно имъ обозначается, то мы найдемъ, что пространство не есть понятіе, извлекаемое нами изъ опыта, чтобъ считать вещи, существующими вн&#1123 насъ, мы должны еще до нихъ предположить пространство, оно не есть и понятіе объ отношеніяхъ вещей. Пространство есть чисто наглядное представленіе, мы представляемъ его себ&#1123 какъ безконечную, данную величину, обнимающую въ себ&#1123, а не подъ собою (какъ понятія) вс&#1123 представленія. Если же мы станемъ разсматривать пространство съ трансцендентальной точки зр&#1123нія, т. е. будемъ смотр&#1123ть, въ какой м&#1123р&#1123 оно служитъ принципомъ, условіемъ для синтетическихъ познаній а priori, то мы найдемъ, что геометрическія истины всец&#1123ло основываются на характер&#1123 пространства, какъ чистаго представленія а priori и что они возможны только Тогда, если мы именно въ такомъ смысл&#1123 будемъ понимать пространство. Смотря же на него какъ на н&#1123что реальное, вн&#1123 насъ находящееся, или какъ понятіе объ отношеніяхъ вещей самихъ въ себ&#1123, мы рушимъ возможность геометрическихъ познаній, а съ ними и математики, т. е. мы становимся въ противор&#1123чіе съ несомн&#1123ннымъ фактомъ.
Тоже самое нужно сказать и о времени. Съ метафизической точки зр&#1123нія, оно не можетъ быть признано понятіемъ, отвлеченнымъ изъ опыта: чтобъ знать о чемъ-нибудь во времени, нужно уже им&#1123ть представленіе его,— ни обыкновеннымъ общимъ понятіемъ. Оно есть необходимое представленіе, предшествующее всякимъ другимъ представленіямъ, значитъ, а priori и притомъ какъ н&#1123что безконечное. Съ трансцендентальной точки зр&#1123нія, мы должны признать время принципомъ, при которомъ единственно возможны понятія изм&#1123ненія и движенія. Не будь представленія времени, мы не могли бы понять изм&#1123ненія, т. е. см&#1123ны бытія признака вещи его небытіемъ и, наоборотъ, не могли бы понять и движенія, т. е. бытія и небытія вещи въ одномъ и томъ же м&#1123ст&#1123.
Поэтому въ общемъ вывод&#1123 заключеніе о пространств&#1123 и времени будетъ таково: 4) пространство и время не суть что-либо объективное, реальное, не суть свойства или качества, присущія вещамъ, но 2) только чувственныя формы: именно, пространство есть общая форма, въ которой мы представляемъ вс&#1123 вн&#1123шніе предметы, сл&#1123довательно форма вн&#1123шняго чувства, время есть форма, въ которой мы представляемъ насъ самихъ и свои внутреннія состоянія, сл&#1123довательно, форма чувства внутренняго. При этомъ, время есть форма бол&#1123е широкая, ч&#1123мъ пространство: ибо вс&#1123 представленія, пом&#1123щаемыя нами въ пространств&#1123, суть въ тоже время наши личныя состоянія, и потому подчиняются форм&#1123 времени. Тогда какъ, наоборотъ, наши чисто внутреннія состоянія никакъ не могутъ быть представляемы въ форм&#1123 пространства.
Значитъ, только съ челов&#1123ческой точки зр&#1123нія, можно говорить о пространств&#1123 и времени. Они суть наши формы, въ которыхъ мы представляемъ себ&#1123 предметы внутренняго и вн&#1123шняго чувства. И такъ какъ эти формы суть условія неизб&#1123жныя, то мы и не знаемъ, что такое вещь въ себ&#1123, независимо отъ пространства и времени, она для насъ не существуетъ. Но вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ эти формы им&#1123ютъ вполн&#1123 реальный характеръ, ибо он&#1123 служатъ условіями представленія вс&#1123хъ реальныхъ предметовъ. Что мы называемъ реальнымъ? По какимъ признакамъ различаемъ существующіе предметы отъ несуществующихъ? Очевидно, реально только то, что находится въ пространств&#1123, или времени, не существующее въ пространств&#1123, не бывавшее ни въ какомъ времени, мы называемъ миsомъ, ‘фантазіей.
Вопросъ о возможности математики уже р&#1123шенъ. Синтетическія сужденія а priori въ ней потому и возможны, что, при помощи чистыхъ представленій пространства и времени, мы переступаемъ понятія и синтетически соединяемъ съ понятіемъ то, что заключается въ представленіи математическаго предмета, т. е. фигуры.
Второй вопросъ: какимъ образомъ возможно чистое естествов&#1123деніе — находитъ себ&#1123 отв&#1123тъ въ аналитик&#1123, т. е. той части трансцендентальной логики, которая разчленяетъ самую способность разсудка. Анализируя ее, мы находимъ, что въ разсудк&#1123 находится собственно два рода д&#1123ятельности: одна образуетъ понятія, другая сужденія, причемъ первая условливаетъ посл&#1123днюю: безъ понятій не возможны и сужденія, безъ понятій а priori невозможны и синтетическія сужденія а priori. Если мы желаемъ найти отв&#1123тъ на указанный вопросъ, то, очевидно, мы должны заняться прежде всего изсл&#1123дованіемъ возможности понятій а priori, только тогда мы найдемъ, какимъ образомъ возможны синтетическія сужденія а priori въ естествов&#1123деніи.
Итакъ обратимся къ аналитик&#1123 понятій а priori.
Сужденія, какъ мы сказали, невозможны безъ понятій. Посредствомъ ихъ мы судимъ о предметахъ, т. е. присоединяемъ къ понятію какое-либо представленіе или объединяемъ ихъ въ одно. Посему если мы обратимся къ сужденіямъ, то мы сейчасъ же увидимъ, сколько видовъ объединяющихъ д&#1123йствій разсудка и какіе именно. Мы зам&#1123чаемъ, что ихъ четыре класса: мы судимъ о предметахъ или со стороны количества ихъ, или качества, или отношенія, или, наконецъ, со стороны изм&#1123няемости отношеній познающаго лица къ предметамъ, всл&#1123дствіе которыхъ посл&#1123дніе кажутся или возможными, или д&#1123йствительными, или необходимыми. Эти сужденія указываютъ, что столько же обсуждающихъ д&#1123йствій разсудка, или способовъ объединенія представленій, мы подходимъ такимъ образомъ къ особымъ родамъ синтеза, притомъ чистаго, такъ какъ им&#1123емъ д&#1123ло съ объединеніемъ содержанія а priori, а не въ опыт&#1123. Синтезъ, т. е. сведеніе чего либо въ одно, невозможенъ безъ какого-либо единства, синтезъ а priori невозможенъ безъ единства а priori. Мы должны поэтому разсмотр&#1123ть виды единства а priori, которые сказываются въ т&#1123хъ или другихъ пріемахъ, или видахъ сужденій. Однимъ словомъ мы приходимъ къ категоріямъ. Ихъ должно быть столько же, сколько и сужденій, посл&#1123днихъ четыре класса, значитъ, и категорій етыре класса: 1) количества, 2) качества, 3) отношенія и 4) изм&#1123няемости. Частности мы предоставимъ зд&#1123сь вниманію читателя, такъ какъ он&#1123 изложены у Канта совершенно ясно.
Но что сказано было о категоріяхъ, касалось только факта ихъ существованія. Рождается вопросъ: quid juris? Откуда выводятся эти категоріи? и какимъ образомъ субъективныя условія мышленія могутъ им&#1123ть объективное значеніе?
Мы уже сказали, что категоріи суть виды единства а priori, которыя обнаруживаются въ т&#1123хъ или другихъ видахъ сужденій. Он&#1123 суть способы соединенія разнообразнаго содержанія. Должно же быть еще высшее единство, на которомъ опираются эти частные виды единства и которое вообще служитъ основаніемъ всякаго единства понятій въ сужденіяхъ.
Такимъ основаніемъ служитъ наше Я. Оно сопровождаетъ вс&#1123 другія представленія. Они не были бы моими, ее. либъ я не относилъ ихъ къ себ а относя къ своему Я, я уже связываю ихъ, произвожу синтезъ ихъ. Кантъ говоритъ (94): ‘мысль: эти представленія вс&#1123 вообще принадлежатъ мн&#1123, значитъ собственно: я соединяю ихъ въ самосознаніи, или, по крайней м&#1123р&#1123, могу*соединить ихъ’. И такъ какъ самосознаніе служитъ первоначальнымъ условіемъ всякаго синтеза, то мы можемъ установить сл&#1123дующее высшее основоположеніе, долженствующее служить необходимымъ принципомъ всякой разсудочной д&#1123ятельности: ввее разнообразное содержаніе представленія должно находиться подъ условіемъ первоначально синтетическаго единства самосознанія’. Не будь этого принципа, мы ничего не соединяли бы, сл&#1123довательно, у насъ не было бы мысли о какомъ-либо предмет&#1123 (понятіе предмета во всякомъ случа&#1123 должно быть синтетическимъ ц&#1123лымъ, возможнымъ подъ условіемъ самосознанія), не было бы познанія и способность разсудка не им&#1123ла бы смысла. И такъ какъ упомянутый принципъ есть единственное условіе, при которомъ можно им&#1123ть понятіе о предмет&#1123, т. е. объединять въ одно разнообразное содержаніе представленія, то онъ им&#1123етъ объективное значеніе. Въ сужденіяхъ своихъ о предмет&#1123 мы прилагаемъ только къ д&#1123лу это объективное единство самосознанія. Мы объединяемъ въ нихъ два понятія и слово ‘есть’ служитъ показателемъ этого единства. Категоріи можно поэтому назвать единственными условіями, при которыхъ разнообразныя черты чувственныхъ представленій могутъ соединяться въ сознаніи.
Теперь уже легко вывести значеніе категорій. Сами по себ&#1123 он&#1123 суть чистыя формы самосознанія и чтобъ он&#1123 могли доставлять намъ познаніе о предметахъ, для сего необходимо какое-нибудь содержаніе. Кром&#1123 же наглядныхъ представленій у насъ н&#1123тъ другихъ средствъ для пріобр&#1123тенія содержанія, и притомъ, наглядныя представленія доставляютъ намъ св&#1123д&#1123нія только о вещахъ въ пространств&#1123 и времени. Сл&#1123довательно, категоріи могутъ быть прилагаемы только къ предметамъ опыта.
Мало того, предметы опыта потому и возможны, что въ насъ есть категоріи. Мы познаемъ ихъ потому, что въ состояніи объединять свои воспріятія, или представленія въ одно ц&#1123лое. Объединяю же я только при помощи категорій, ибо он&#1123 суть условія всякаго синтеза разнообразнаго содержанія, даваемаго нагляднымъ представленіемъ. Въ этомъ смысл&#1123 Кантъ говоритъ (126), что категоріи суть понятія, предписывающія а priori законы явленіямъ, а съ ними и природ&#1123, какъ совокупности вс&#1123хъ явленій.
Въ образованіи категорій и понятій заключается д&#1123ятельность, такъ называемаго, разсудка. Онъ образуетъ правила, т. е. нормы, по которымъ мы судимъ о вещахъ. Но познавать не значитъ им&#1123ть только правила вообще, но, какъ мы уже сказали, значитъ судить на основаніи правилъ. Половина д&#1123ла для отп&#1123та на вопросъ, какимъ образомъ возможно чистое естествов&#1123деніе, сд&#1123лана. Остается еще другая половина — нужно р&#1123шить, какъ мы можемъ подводить что-либо подъ эти правила, т. е. различать, что подходитъ подъ эти правила и что н&#1123тъ, т. е. судить о предметахъ, Отв&#1123томъ на этотъ вопросъ служитъ Кантовская аналитика основоположеній.
Чтобъ понятіе могло подходить подъ другое, для сего нужно, чтобъ оба они были однородны. По чистыя понятія разсудка, или категоріи совершенно неоднородны съ чувственными представленіями. Должно, сл&#1123довательно, существовать н&#1123что третье, съ одной стороны однородное съ категоріей, съ другой — съ явленіемъ, дабы возможно было приложеніе первой къ посл&#1123днему. Это посредствующее представленіе должно быть чистымъ (безъ прим&#1123си чего-нибудь опытнаго) и притомъ разсудочнымъ и чувственнымъ вм&#1123ст&#1123. Такимъ представленіемъ служитъ трансцендентальная схема.’
Она создается воображеніемъ. По ее нужно отличать отъ простаго образа: она не есть представленіе чего-либо опред&#1123леннаго, но выражаетъ только методъ, но которому воображеніе изображаетъ понятіе въ образ&#1123. Понятіе тысячи напр. нельзя представлять какъ тысячу образовъ: мы мыслимъ зд&#1123сь только методъ, по которому я представляю въ одномъ образ&#1123 множество единицъ. Такія схемы лежатъ въ основ&#1123 вс&#1123хъ нашихъ понятіи, такова схема треугольника вообще.
По руководству категорій, намъ легко будетъ найти вс&#1123 т&#1123 основоположенія а priori, какія мы д&#1123лаемъ о предметахъ опыта. Они вытекаютъ изъ категорій, суть сл&#1123дствія приложенія ихъ ко всему возможному опыту.
Нужно зам&#1123тить, что они не могутъ быть доказываемы объективнымъ путемъ: ибо они суть условія познанія предметовъ, доказательствъ для нихъ сл&#1123дуетъ искать въ субъективныхъ условіяхъ возможнаго познанія предметовъ.
Основоположенія суть сужденія. Сужденія же, какъ мы знаемъ, суть аналитическія и синтетическія. Въ синтетическихъ мы приписываемъ понятію признакъ, выводимый изъ понятія же. Поэтому высшимъ принципомъ вс&#1123хъ аналитическихъ положеній служитъ законъ противор&#1123чія, ни одной вещи не можетъ быть приписанъ признакъ, который ей противор&#1123чивъ, т. е. понятіе вещи должно служить намъ основою, когда мы приписываемъ ему тотъ или другой признакъ, и посл&#1123дній ни въ какомъ случа&#1123 не долженъ противор&#1123чить первому.
Въ синтетическихъ сужденіяхъ принципомъ долженъ служить уже другой законъ. Для аналитическихъ достаточно было обезпечить для понятія правильное выведеніе признака изъ нихъ. Синтетическія же сужденія им&#1123ютъ въ виду уже н&#1123что другое, въ нихъ мы выходимъ изъ пред&#1123ловъ понятія и приписываемъ ему признакъ, лежащій вн&#1123 его. Что же можетъ ручаться намъ за то, что мы, приписывая предмету что-либо синтетически, д&#1123йствительно, расширяемъ наши познанія и остаемся в&#1123рны опыту? Очевидно, в&#1123рность условіямъ опыта. Если мы приписываемъ предмету только то, что находится въ связи съ синтетическимъ единствомъ опыта, тогда наши сужденія не будутъ игрою воображенія. Сл&#1123довательно, нужно помнить сл&#1123дующее высшее основоположеніе вс&#1123хъ синтетическихъ сужденій: всякій предметъ находится въ зависимости отъ необходимыхъ условій синтетическаго единства, которому подчинено все разнообразное содержаніе нагляднаго представленія въ возможномъ опыт&#1123.
Но этотъ высшій законъ синтетическихъ сужденій указываетъ намъ только общій принципъ, котораго мы должны держаться при вс&#1123хъ вообще синтетическихъ сужденіяхъ. Частн&#1123йшія же его приложенія составляютъ ц&#1123лую систему. Какъ мы уже сказали, судить значитъ соединять, на основаніи понятій. Чтобъ прилагать категоріи къ опыту, мы должны им&#1123ть основоположенія а priori, предупреждающія и предшествующія всякому опыту. Такимъ образомъ категоріи могутъ намъ служить ключемъ къ основоположеніямъ а priori. Такъ называемыя, математическія категоріи указываютъ намъ на основоположенія, служащія принципами математическихъ истинъ. Категоріи динамическія выводятъ на сцену динамическія. Первыя им&#1123ютъ воззрительную очевидность, другія, им&#1123ющія д&#1123ло съ бытіемъ явленій, им&#1123ютъ только сравнительную, но все-таки необходимую достов&#1123рность.
Основоположенія а priori им&#1123ютъ разныя названія, обозначающія характеръ очевидности ихъ и услуги оказываемыя опыту.
Такъ, правиломъ приложенія категоріи количества служитъ аксіома представленія: вс&#1123 наглядныя представленія суть величины протяженныя. Оно называется аксіомою, потому что это основоположеніе также очевидно, какъ математическая аксіома, — называется аксіомою представленія, ибо касается приложенія категоріи къ наглядному представленію.
Принципомъ приложенія категоріи качества служитъ предвареніе воспріятія: во вс&#1123хъ явленіяхъ реальное, составляющее предметъ ощущенія, им&#1123етъ интенсивную величину, т. е. степень. Онъ называется предвареніемъ: ибо имъ предваряется и опред&#1123ляется все, относящееся къ опытному воспріятію, предвареніемъ воспріятія, ибо предваряетъ опытныя познанія, т. е. воспріятіе предмета. Смыслъ этого принципа тотъ, что въ силу его мы приписываемъ ощущенію вообще величину и такъ какъ зд&#1123сь не можетъ быть р&#1123чи о величин&#1123 протяженной, то величину интенсивную, т. е. степень: только это даетъ намъ возможность отличить реальное отъ нереальнаго, существующее отъ несуществующаго, и различать явленія одно отъ другаго по степенямъ ихъ реальности.
Принципомъ приложенія категорій отношенія служитъ аналогія опыта: именно, опытъ возможенъ только посредствомъ представленія необходимой связи воспріятій. Аналогіей опыта онъ называется потому, что имъ уподобляется, или лучше приспособляется отношеніе понятій къ отношеніямъ времени. Явленія представляются намъ въ порядк&#1123 времени, но отношенія ихъ по времени вовсе не то, что метафизическое отношеніе другъ къ другу, обозначаемое нами въ категоріяхъ отношенія. Чтобъ они были приспособлены другъ къ другу, нуженъ принципъ, основоположеніе, которое уподобляло бы ихъ одно другому. Такимъ принципомъ служитъ аналогія, по которой въ явленіяхъ предполагается необходимая связь, и такимъ образомъ д&#1123лается возможнымъ приложеніе категорій отношенія, и самый связный опытъ. Ученіе объ аналогіяхъ состоитъ въ самой т&#1123сной связи съ ученіемъ о схематизм&#1123 чистыхъ понятій разсудка. Схемы, какъ мы вид&#1123ли, суть необходимыя условія приложенія понятій къ явленіямъ. Аналогіи опыта суть правила приложенія категоріи отношенія къ опыту, т. е. къ явленіямъ. Посему он&#1123 состоятъ во взаимной связи.. Схемою сущности Кантъ призналъ (140) ‘пребываемость реальнаго во времени, т. е. представленіе его, какъ чего-то лежащаго въ основ&#1123 опытнаго опред&#1123ленія во времени, остающагося неизм&#1123ннымъ въ то время, когда все другое изм&#1123няется.’ Принципомъ приложенія категоріи сущности служитъ основоположеніе, что, при всякой см&#1123н&#1123 явленій, сущность остается одною и тою же, и количество ея въ природ&#1123 не увеличивается и не изм&#1123няется. Такъ же очевидна зависимость основоположеній временной посл&#1123довательности по закону причинности и одновременнаго бытія по закону взаимод&#1123йствія, т. е. второй и третьей аналогіи, съ схемами причины и общенія. Им&#1123я въ виду одну и ту же ц&#1123ль — приложеніе категорій въ опыт&#1123, они и не могли расходиться и различаются одни отъ другихъ только т&#1123мъ, что схемы суть средства приложенія категорій, основоположенія же — правила для него.
Правилами приложенія категорій изм&#1123няемости служатъ постулаты опытнаго мышленія: 1) что согласно съ формальными условіями опыта (нагляднымъ представленіемъ и понятіями), то возможно,— этотъ постулатъ есть правило для приложенія категоріи возможности, 2) что находится въ связи съ матеріальными условіями опыта, то д&#1123йствительно,— для категоріи д&#1123йствительности, 3) чего связь съ д&#1123йствительностью опред&#1123лена по всеобщимъ условіямъ опыта, то существуетъ необходимо,— для категоріи необходимости. Постулатами они называются потому, что выражаютъ требованія, наприм&#1123ръ, чтобъ понятія вещей были согласны съ формальными условіями опыта. Гд&#1123 въ опыт&#1123 осуществлены которыя-нибудь изъ этихъ требованій, тамъ мы признаемъ вещь, смотря по осуществленію требованій, или возможною, или д&#1123йствительною, или необходимою.
Наконецъ глава о различеніи вс&#1123хъ предметовъ вообще на phaenomena и noumena им&#1123етъ въ виду главнымъ образомъ утвердить читателя въ мысли, которую Кантъ уже доказывалъ въ аналитик&#1123 понятій, что категоріи им&#1123ютъ приложеніе только къ опыту, но никакъ не вн&#1123 его, т. е. мы им&#1123емъ право прилагать ихъ и, вытекающія изъ нихъ, основоположенія только къ phaenomena. О noumena, или вещахъ въ самихъ себ&#1123, мы должны думать какъ о предметахъ, которые не подлежатъ чувственному представленію, т. е. давать имъ одно только отрицательное значеніе.
Мы проходимъ главу о двусмысленности рефлективныхъ понятій, ибо она излагается у Канта совершенно понятно.
Такимъ образомъ р&#1123шается второй вопросъ: какимъ образомъ возможно чистое естествов&#1123деніе. Оно возможно въ той м&#1123р&#1123, въ какой возможенъ опытъ. Опытъ возможенъ, ибо мы обладаемъ ц&#1123лымъ организмомъ понятій и основоположеній а priori, условливающихъ всякій возможный опытъ. Ибо въ чемъ состоитъ опытъ? Въ томъ, что мы судимъ о предметахъ синтетически? Но судить значитъ объединять что-нибудь. Объединять же возможно только на основаніи понятій. Есть ли, спрашивается теперь, въ насъ синтетическія понятія? Есть, именно категоріи. Что же, собственно, служитъ основою самымъ категоріямъ, почему он&#1123 способны выражать въ себ&#1123 синтезъ а priori? Потому что он&#1123 сами суть разные способы объединенія самосознаніемъ разнообразнаго содержанія. Вотъ, сл&#1123довательно, гд&#1123 корень, дающій устойчивость всему естествознанію. Не было бы его, не существовало бы никакого единства въ опыт&#1123 и синтеза и, даже самаго опыта. Посл&#1123дній представлялъ бы тогда міръ раздробленныхъ чертъ, признаковъ, нич&#1123мъ не связанныхъ и не объединенныхъ, т. е. выходилъ бы одинъ хаосъ. Если опытъ составляетъ одно ц&#1123лое, то это потому, что у насъ I есть категоріи, потому что самыя категоріи прилагаются къ д&#1123лу не на удачу, а по принципамъ а priori, т. е. предваряющимъ опытъ, всегда неизм&#1123ннымъ, всеобщимъ и необходимымъ.
Остается наконецъ третій вопросъ: какимъ образомъ возможна метафизика? Отп&#1123томъ на него у Канта служитъ трансцендентальная діалектика.
Нужно зам&#1123тить, что метафизика Вольфовой школы послужила для Канта канвою для его трансцендентальной діалектики. У Вольфа метафизика д&#1123лилась на онтологію (ученіе объ общихъ свойствахъ бытія), космологію (ученіе о мір&#1123), психологію и раціональное Богословіе. Принимаясь за критику метафизики, Кантъ взялъ готовую систему и по ней изсл&#1123довалъ метафизическія задачи разума. То, что у I Вольфи составляло такъ-называемую онтологію, вошло отчасти въ аналитику. Теперь очередь за психологіей, космологіей и богословіемъ.
Метафизика издавна была поприщемъ безконечныхъ споровъ, изсл&#1123дуя причины ихъ, Кантъ находитъ, что они неизб&#1123жны и необходимы по самому устройству разума. Этою чертою критика метафизики у Канта отличается отъ критики обыкновенныхъ заблужденій. Тогда какъ посл&#1123днія часто возникаютъ отъ недостатка вниманія къ логическимъ правиламъ и тотчасъ исчезаютъ, лишь только мы начнемъ быть строже къ себ&#1123, метафизическія заблужденія не исчезаютъ даже посл&#1123 того, какъ мы обратили на нихъ вниманіе. Они и составляютъ область трансцендентальной призрачности.
Разумъ есть способность, образующая принципы. Если разсудокъ можно назвать способностію, которая объединяетъ явленія посредствомъ общихъ правилъ, то разумъ есть способность, усвояющая единство правиламъ разсудка посредствомъ принциповъ. Разнообразнымъ познаніямъ посл&#1123дняго онъ даетъ всеобщее и необходимое единство.
Какимъ образомъ? Познанія суть сужденія. Разумъ мы сказали объединяетъ познанія. Какимъ же образомъ разумъ можетъ объединять сужденія разсудка? Очевидно, посредствомъ умозаключеній. Разумъ есть способность развивать умозаключенія. Такихъ умозаключеній три рода: умозаключенія изъявительныя состоятъ въ томъ, что мы къ одному понятію присоединяемъ признакъ на основаніи другаго высшаго понятія, въ которомъ первое заключается какъ видъ въ род&#1123. Всякое простое существо не можетъ разрушаться. Душа есть существо простое, сл&#1123довательно она не можетъ разрушаться. Я приписываю зд&#1123сь понятію души признакъ неразрушимости на томъ основаніи, что она подходитъ подъ понятіе простаго неразрушимаго существа. Второй способъ соединенія сужденій представляетъ намъ условное умозаключеніе. Мы присоединяемъ къ положенію — его основаніе, къ сл&#1123дствію — его причину. Если міръ ограниченъ, то должно существовать пустое, ограничивающее его пространство. Я допускаю зд&#1123сь сл&#1123дствіе — бытіе ненаполненнаго пространства подъ условіемъ ограниченности міра. И если я докажу первое, то будетъ доказано и второе. Третій родъ умозаключеній — разд&#1123лительный. Въ немъ раздробляется общее понятіе на части и путемъ отрицанія или допущенія однихъ частей принимаются или отвергаются другія. Міръ безконеченъ, или ограниченъ. Доказавъ, что онъ безконеченъ, я отвергну мн&#1123ніе, что онъ ограниченъ. Отрицая ограниченность его, я долженъ буду допустить, что онъ безконеченъ.
Тремя упомянутыми путями разумъ усиливается дать характеръ высшаго единства вс&#1123мъ познаніямъ разсудка. Такъ какъ значеніе правилъ и истинъ, извлеченныхъ изъ опыта, всегда условно, то разумъ стремится дополнить ихъ такъ, чтобъ они им&#1123ли безусловность, т. е. всеобщій и не обходимый характеръ. Между опытными субъектами онъ ищетъ такое лицо, которое им&#1123ло бы безусловное единство, къ разнообразнымъ причинамъ явленій подъискиваетъ такія, отъ которыхъ вполн&#1123 и исключительнымъ образомъ он&#1123 завис&#1123ли бы. Наконецъ, онъ ищетъ такого всеобъемлющаго существа, которое осуществляло бы собою полноту и ц&#1123лостность вс&#1123хъ частей міра. Въ первомъ случа&#1123, разумъ ищетъ безусловнаго единства субъекта — и вотъ отсюда беретъ свое начало раціональная психологія, какъ наука, развиваемая единственно путемъ разума, во второмъ случа&#1123, разумъ ищетъ безусловнаго единства ряда условій (причинъ) во времени, что даетъ происхожденіе космологіи, въ третьемъ, наконецъ — безусловнаго единства условія вс&#1123хъ предметовъ мышленія вообще, а отсюда — раціональное Богословіе.
Эти требованія, или предположенія разума суть идеи:
1) психологическая идея души, какъ мыслящей сущности,
2) космологическая идея міра, какъ ц&#1123лой суммы явленій, и
3) идея Бога, какъ необходимаго существа, отъ котораго зависитъ бытіе всякой вещи въ отд&#1123льности.
Къ сожал&#1123нію, наши умозаключенія, по поводу этихъ идей, легко и естественно уклоняются на ложный путь. Не довольствуясь идеями, мы хотимъ подразум&#1123вать подъ ними н&#1123что реальное, д&#1123йствительное. Оттого умозаключенія становятся діалектическими и даютъ происхожденіе области призраковъ, которые кажутся намъ д&#1123йствительными предметами. Возникаетъ необходимость тщательной критики.
О душ&#1123, наприм&#1123ръ, мы знаемъ только то, что она есть мыслящее существо. Мы знаемъ, что одно и то же сужденіе: Я мыслю, сопровождаетъ вс&#1123 наши представленія. Отсюда мы, руководясь категоріями, выводимъ, что душа, какъ мыслящее существо, есть сущность, что она проста, всегда тожественна и неизм&#1123няема и отлична отъ вс&#1123хъ предметовъ опыта, т. е. должна быть духомъ. Къ сожал&#1123нію, во вс&#1123хъ этихъ случаяхъ мы заключаемъ совс&#1123мъ неправильно. Изъ того, что наше Я всегда есть субъектъ нашего мышленія, нельзя еще заключать, что оно есть само по себ&#1123 пребывающая сущность. Изъ того, что наше Я не разложимо на части, логически просто, не сл&#1123дуетъ, что оно есть простая сущность. Что наше Я всегда одно и то же при вс&#1123хъ изм&#1123неніяхъ, указываетъ только на безсодержательность его, а не то, что оно есть всегда неизм&#1123нное лице. Наконецъ, различая себя, какъ мыслящее существо, отъ другихъ вещей, я не могу знать, возможно ли мн&#1123 будетъ вести сознательную жизнь, вн&#1123 настоящихъ условій сознанія, и могу ли я существовать только какъ мыслящее существо.
Такимъ образомъ психологія, построяемая однимъ разумомъ, невозможна, и вс&#1123 умозаключенія въ ней ложны.
Возможна ли раціональная Космологія? Что собственно им&#1123етъ въ виду разумъ въ ней? Онъ стремится, какъ мы оказали, объединить и закончить разсудочныя познанія. Познаніе есть синтетическое сужденіе. Сл&#1123довательно, разума, стремится закончить синтезъ явленій: вм&#1123сто случайнаго онъ требуетъ необходимаго. Такимъ образомъ онъ хочетъ каждой сторон&#1123 явленій, мыслимой посредствомъ той или другой категоріи, сообщить безусловный характеръ: онъ ищетъ 1) безусловной полноты состава міра, 2) безусловной полноты д&#1123ленія ц&#1123лаго, 3) безусловной полноты, при объясненіи причинности явленій, 4) безусловной причины, отъ которой зависитъ міръ. Зам&#1123чательно, что, стремясь къ от&#1123тамъ на эти вопросы, разумъ попадаетъ въ противор&#1123чія, жъ что какъ бы рушитъ самого себя. Противоположныя п&#1123нія, къ которымъ онъ приходитъ, могутъ быть доказываемы съ одинаковою силою и перев&#1123съ возможенъ только для того, кто первый начнетъ борьбу. Противор&#1123чія эти называются антиноміями: ибо они разъ&#1123даютъ самое существо разума и представляются намъ противор&#1123чіемъ внутреннихъ законовъ его.
Именно: 1) относительно перваго вопроса возможны два равносильныхъ отв&#1123та: міръ им&#1123етъ начало во времени и по пространству заключенъ въ пред&#1123лахъ и — міръ не им&#1123етъ начала и пред&#1123ловъ въ пространств&#1123, но и по времени и но пространству безконеченъ. 2) На второй вопросъ можно отв&#1123чать съ одинаковою уб&#1123дительностію, что вещи состоятъ изъ простыхъ частей и что такихъ простыхъ частей н&#1123тъ, а все сложно. 3) Третій вопросъ можетъ быть разр&#1123шенъ и такъ, что для объясненія явленій нельзя довольствоваться одною причинностію, но необходимо предположить еще свободу, и такъ, что н&#1123тъ свободы, но все случается въ мір&#1123 только по законамъ природы. 4) На четвертый вопросъ разумъ отв&#1123чаетъ и доказываетъ съ одной стороны, что міръ предполагаетъ безусловно необходимое существо, какъ свою причину, а съ другой, что н&#1123тъ никакого безусловно необходимаго существа ни въ мір&#1123, ни вн&#1123 его, какъ его причины.
Противор&#1123чія эти происходятъ оттого, что космологическая идея должна им&#1123ть д&#1123ло съ опытомъ, который долженъ быть соразм&#1123ренъ понятіямъ разсудка, а между т&#1123мъ предметъ идеи никакъ не можетъ быть приравненъ къ нимъ. Вотъ отчего міровыя понятія оказываются для разсудка или слишкомъ великими, какъ это обнаруживается въ положенихъ, или слишкомъ малыми, какъ это видно въ противоположеніяхъ.
Гд&#1123 же искать разр&#1123шенія? По мн&#1123нію Канта, въ трансцендентальномъ идеализм&#1123, или во взгляд&#1123 на предметы опыта какъ явленія только. Нужно помнить, что мы им&#1123емъ д&#1123ло съ явленіями, а не съ предметами въ себ&#1123. Противор&#1123чія были бы неразр&#1123шимы, еслибъ указанныя мн&#1123нія могли идти къ предметамъ реальнымъ, существующимъ въ себ&#1123. Допуская же существованіе только явленій, мы можемъ легко справиться съ противор&#1123чіями, которыя теряютъ тогда свой реальный характеръ.
Въ самомъ д&#1123л&#1123, если разумъ вообще им&#1123етъ д&#1123ло съ явленіями, но не съ предметами въ себ&#1123, то и отъ указанныхъ положеній нужно отнять весь реальный характеръ. Тогда идеи останутся простыми задачами для нашего разсудка, дабы онъ въ ряду условій искалъ безусловной полноты синтеза. Идея становится только руководительнымъ началомъ для насъ, но никакъ не можетъ служить реальною чертою, приложимою къ предметамъ. Руководясь такимъ значеніемъ нашей космологической идеи, мы легко можемъ разр&#1123шить антиноміи къ полному успокоенію нашего разума.
Такимъ образомъ первая антиномія разр&#1123шается т&#1123мъ, что оба положенія: міръ безконеченъ, и міръ ограниченъ, признаются ложными, какъ скоро прилагаются къ нему въ реальномъ смысл&#1123: ибо въ реальномъ смысл&#1123 міръ, какъ сумма предметовъ въ себ&#1123, не существуетъ. Космологическая идея, подавшая поводъ къ этой антиноміи, указываетъ намъ только то, что въ своемъ синтез&#1123 мы нич&#1123мъ не должны ограничиваться, но отъ всякаго члена опытнаго ряда восходить все дал&#1123е и дал&#1123е и стараться расширять возможное опытное употребленіе разсудка.
Вторая антиномія разр&#1123шается такимъ же способомъ. Мн&#1123ніе, предполагающее простыя части, и мн&#1123ніе, допускающее противное, одинаково ложны, какъ скоро мы хотимъ давать имъ реальный смыслъ. Міръ самъ по себ&#1123 не состоятъ изъ безконечно сложныхъ, разд&#1123ленныхъ частей, но мы им&#1123емъ только идею о безконечной д&#1123лимости in роientia пространства, служащаго формою явленій, но не формою вещей въ себ&#1123.
Разр&#1123шеніе третьей антиноміи состоитъ въ томъ, что мн&#1123ніе, допускающее свободу въ мір&#1123, и другое мн&#1123ніе, допускающее только одну причинность по законамъ природы, признаются одинаково истинными. Д&#1123ло въ томъ, съ какой точки зр&#1123нія будемъ смотр&#1123ть на предметы. Если мы станемъ смотр&#1123ть на предметъ какъ явленіе, то понятно, о немъ должно утверждать, что онъ въ своихъ изм&#1123неніяхъ подчиненъ только законамъ и причинамъ природы, т. е. опыта. Если же мы будемъ смотр&#1123ть на него какъ на вещь въ себ&#1123, но не какъ явленіе, то можемъ допустить и свободу, какъ способность этой вещи въ себ&#1123 самопроизвольно начинать рядъ событій въ опыт&#1123, въ своемъ дальн&#1123йшемъ теченіи подчиненныхъ его законамъ. Такимъ образомъ рядомъ со свободою можетъ одновременно существовать и необходимость природы.
Наконецъ и четвертая антиномія разр&#1123шается т&#1123мъ, что положеніе и противоположеніе признаются справедливыми только съ разныхъ точекъ зр&#1123нія. Предметы чувственнаго міра, какъ явленія, по своему происхожденію, им&#1123ютъ случайный характеръ, т. е. какъ явленія, они могутъ быть объясняемы только изъ обыкновенныхъ опытныхъ причинъ. Міръ, какъ ц&#1123лый рядъ вс&#1123хъ причинъ и явленій, можетъ зfвис&#1123ть отъ сверхъопытной причины, т. е. безусловно необходимаго существа.
Поводомъ къ раціональному Богословію служитъ идеалъ, присущій разуму, т. е. идея, представляемая имъ in individuo. Разумъ естественно приходитъ къ представленію всеобъемлющаго предмета, какъ суммы всякой возможности, т. е. къ трансцендентальному идеалу, который есть источникъ вс&#1123хъ вещей и ихъ причина. Мы над&#1123ляемъ его зат&#1123мъ реальными чертами, олицетворяемъ и д&#1123лаемъ изъ него личность. Этимъ путемъ мы приходимъ къ иде&#1123 Бога, какъ высшей разумности. Между т&#1123мъ вс&#1123 усилія разума доказать реальное существованіе его остаются далеко недостаточными. Доказательствъ бытія Божія собственно три: такъ-называемое, онтологическое, космологическое и теологическое, и вс&#1123 они не достигаютъ своей ц&#1123ли.
Онтологическое доказательство, развитое Декартомъ, опирается на то. что существо всесовершенное не можетъ не существовать, на Кантовскомъ язык&#1123,— существо реальн&#1123йшее должно им&#1123ть бытіе: иначе выходило бы противор&#1123чіе, что безусловно необходимое существо не существуетъ. Но д&#1123ло въ томъ, что бытіе не есть признакъ, или свойство, а есть простое признаніе, что та или другая вещь существуетъ, допуская сужденіе: безусловно необходимое существо существуетъ, мы еще далеки отъ мысли, что оно д&#1123йствительно есть. За бытіе должно намъ ручаться н&#1123что другое, а не одна только теоретическая необходимость сужденія. Конечно, допуская всереальн&#1123йшее существо и въ тоже время отрицая его существованіе, я допускалъ бы противор&#1123чіе, но отрицая разомъ и необходимое существо и его бытіе, допущу ли я противор&#1123чіе? Допускать треугольникъ и отрицать три угла будетъ противор&#1123чіемъ, но отрицать и три угла и треугольникъ разомъ противор&#1123чія н&#1123тъ. Тоже самое и въ указанномъ случа&#1123.
Космологическое доказательство развивается сл&#1123дующимъ образомъ: если существуетъ что-нибудь, то должно существовать и безусловно необходимое существо. Но несомн&#1123ненъ фактъ моего существованія, сл&#1123довательно, существуетъ необходимое существо. Зат&#1123мъ, это доказательство продолжаетъ: необходимымъ же существомъ можетъ быть только одно всереальн&#1123йшее. Значитъ высшее всереальн&#1123йшее существо существуетъ необходимымъ образомъ. Доказательство это распадается на дв&#1123 части. Что касается до первой, то уже изъ антиномій было видно, что также легко можетъ быть доказана и противоположная мысль, что въ наличности есть одни только случайныя причины и н&#1123тъ никакой необходимой причины. Вторая же часть доказательства есть уже знакомое намъ онтологическое. По формальной логик&#1123, всякое сужденіе можетъ быть превращаемо, тогда изъ упомянутаго положенія получится: всереальн&#1123йшее существо существуетъ необходимо. Въ этомъ и состояло онтологическое доказательство, какъ мы знаемъ, не достигающее своей ц&#1123ли.
Третье доказательство физико-теологическое отъ существованія ц&#1123лей въ мір&#1123 заключаетъ къ бытію Виновника, благоустроившаго міръ. Мы зам&#1123чаемъ въ мір&#1123 порядокъ при разнообразіи, ц&#1123лесообразность и красоту, такъ что и самый неразвитый умъ невольно поражается устройствомъ міра. Но естественно ли предположить всемогущаго и все совершеннаго Творца? Но, признавая все значеніе за этимъ доказательствомъ, Кантъ находитъ, что теоретическая обязательность его не очень велика. Вопервыхъ, это доказательство есть аналогія, мы заключаемъ отъ благоустройства и красоты міра къ ихъ Виновнику, какъ отъ произведеній челов&#1123ческихъ рукъ къ ихъ причинамъ. Вовторыхъ, кром&#1123 фактовъ за благоустройство и красоту міра существуютъ исключенія, говорящія противъ. Втретьихъ, этимъ путемъ мы приходимъ къ понятію Благоустроителя міра, но не къ понятію Творца его. Чтобъ доказать посл&#1123днее, необходимо вывести, что разумное существо есть посл&#1123дняя причина его и что оно существуетъ необходимо. Но тогда мы отъ физико-теологическаго доказательства перешли бы къ космологическому и зат&#1123мъ къ онтологическому, т. е. предприняли бы напрасный трудъ.
Въ этомъ м&#1123ст&#1123 Кантъ, повидимому, неумолимъ относительно самыхъ святыхъ нашихъ религіозныхъ уб&#1123жденій, ять рушитъ наше дорогое уб&#1123жденіе въ бытіи Существа Высочайшаго. Но чтобъ правильно понимать самого Канта, нужно помнить, что, отказывая теоретическимъ основаніямъ въ доказательной сил&#1123, онъ признаетъ всю силу нашихъ практическихъ основаній въ пользу бытія Божія. Существованіе свободы и нравственнаго закона возможно только, если будетъ допущено бытіе Бога, сообщающаго закону обязательную силу. По его мн&#1123нію, бытіе его не есть истина, доказываемая теоретическимъ путемъ, но безусловное требованіе практическаго разума. Какъ истина практическая, она недосягаема для споровъ и преній и запов&#1123дуется намъ необходимымъ образомъ самимъ же разумомъ. Вовторыхъ, истина бытія Божія для христіанина несомн&#1123нна главнымъ образомъ какъ несомн&#1123нное предположеніе Божественнаго откровенія. Вотъ почему для него все равно, будетъ ли она казаться для разума строго доказанною теоретически, или н&#1123тъ.
Нельзя, конечно, не зам&#1123тить зд&#1123сь итого, что Кантовская критика физико-теологическаго доказательства сама не выдерживаетъ критики. Онъ очень низко ц&#1123нитъ доказательство по аналогіи. Онъ, очевидно, см&#1123шиваетъ аналогію, какъ уподобленіе одного предмета другому по признакамъ, съ аналогическимъ умозаключеніемъ къ причинамъ. Уподобляя одинъ предметъ другому по сходству н&#1123которыхъ признаковъ, мы, конечно, получаемъ не весьма точные и несомн&#1123нные логическіе выводы. Но если такъ же ц&#1123нить аналогическое умозаключеніе отъ сходныхъ или лучше тожественныхъ сл&#1123дствій къ тожественнымъ причинамъ, то мы уничтожимъ возможность науки: тогда придется запереть вс&#1123 лабораторіи и отречься отъ вс&#1123хъ геологическихъ и археологическихъ изысканій. Всякій соглашается, что пирамиды въ Верхнемъ Египт&#1123 есть произведеніе челов&#1123ка, а не д&#1123йствіе стихій, что археологическіе памятники, находимые въ н&#1123драхъ земли, суть памятники цивилизаціи изв&#1123стнаго времени. Существенная польза естественныхъ наукъ, въ томъ и состоитъ, что для насъ зная законы, открываемые ими, и ихъ д&#1123йствія, мы въ состояніи, при аналогичныхъ явленіяхъ, заключать къ изв&#1123стнымъ причинамъ. Везд&#1123, при изсл&#1123дованіи явленій, сходныя явленія наводятъ насъ и на сходныя причины и такимъ образомъ неизв&#1123стныя намъ явленія въ природ&#1123 мы объясняемъ посредствомъ сходныхъ изв&#1123стныхъ. Тоже самое и въ физико-теологическомъ доказательств&#1123 бытія Божія. Какой-нибудь обточенный камень даетъ намъ поводъ заключать къ в&#1123ку каменныхъ орудій, кольцо или серьга, найденная въ земл&#1123, къ прошлому существованію людей, носившихъ и д&#1123лавшихъ ихъ. Существованіе же міра, какъ благоустроеннаго ц&#1123лаго, существованіе организмовъ въ немъ, несравнимыхъ по своему совершенству и ц&#1123лесообразности съ каменнымъ орудіемъ, серьгою, вазою, не должно вести насъ къ предположенію Высшаго Виновника міра! Это, по меньшей м&#1123р&#1123, странно. Вовторыхъ, исключенія, существующія въ природ&#1123, зло въ ней или н&#1123что кажущееся намъ безсмысленнымъ, также мало говорятъ противъ, какъ, рядомъ попадающіеся съ древними кольцами и вазами, куски земли или камни говорятъ противъ существованія людей, сд&#1123лавшихъ эти кольца и вазы. Д&#1123ло въ томъ, что ц&#1123лесообразность въ мір&#1123 мы, такъ сказать, м&#1123ряемъ на свой аршинъ и потому намъ кажется многое безсмысленнымъ, что на своемъ м&#1123ст&#1123 или въ изв&#1123стное время им&#1123ло смыслъ. Если изв&#1123стными ц&#1123лями не можетъ быть объяснено изв&#1123стное явленіе, то нужно или избрать другую ц&#1123ль и другую точку зр&#1123нія, или погодить объявлять его безсмысленнымъ.
Но возвратимся къ Канту. Если нельзя усвоить трансцендентальному идеалу предметнаго значенія, то за нимъ можно признать значеніе идеи, завершающей наше познаніе. Трансцендентальное или раціональное Богословіе им&#1123етъ смыслъ только отрицательный, т. е. оно приводитъ насъ къ уб&#1123жденію, что разумъ им&#1123етъ д&#1123ло только съ идеями, но не предметами, что а priori утверждать о бытіи предмета, ими обозначаемаго, никакъ нельзя.
Понятно теперь то заключеніе, какое выводитъ Кантъ изъ всей своей трансцендентальной діалектики. Идеи чистаго разума вовсе не указываютъ намъ на предметы, он&#1123 суть руководящіе принципы, им&#1123ющіе въ виду возможно широкую д&#1123ятельность разсудка.
Мы им&#1123емъ наконецъ отв&#1123тъ и на третій вопросъ: возможна ли метафизика, какъ наука а priori? Очевидно, невозможна: ибо вс&#1123 ея усилія расширить наше познаніе синтетически создаетъ только призраки, вводящіе насъ въ заблужденія. Она возможна какъ система идей, им&#1123ющихъ руководящее значеніе для разсудка, какъ критика, указывающая настоящій смыслъ ихъ, но никакъ не въ качеств&#1123 догматической науки, доставляющей намъ а priori синтетическія познанія.
Вторая часть Кантовскаго труда им&#1123етъ въ виду установку метода, которымъ чистый разумъ долженъ руководиться въ своихъ изсл&#1123дованіяхъ и построеніяхъ. Зд&#1123сь Кантъ говоритъ о томъ, какъ разумъ долженъ вести себя при догматическомъ употребленіи, такъ какъ догматизмъ въ философіи развился главнымъ образомъ подъ вліяніемъ мысли, что въ ней можетъ быть приложенъ математическій методъ, то Кантъ прежде всего разъясняетъ различіе математическаго и философскаго познаній и отрицаетъ всякій догматическій методъ въ философіи. Указавъ зат&#1123мъ руководство разума при полемическомъ его употребленіи, при употребленіи предположеній и доказательствъ, Кантъ переходитъ къ правилу чистаго разума, т. е. руководящей норм&#1123 познанія разума, и находитъ такую норму только въ практическомъ, а не теоретическомъ разум&#1123. Для сего онъ входитъ въ разсужденіе о посл&#1123дней ц&#1123ли разума и находитъ, что она исчерпывается тремя предметами: свободою воли, безсмертіемъ души и бытіемъ Бога. Усилія теоретическаго разума доказать эти истины, какъ мы вид&#1123ли, были совершенно тщетны. Относительно знанія этихъ предметовъ, сл&#1123довательно, мы можемъ быть ув&#1123ренными, что оно никогда не будетъ нашимъ уд&#1123ломъ. Но у разума остаются еще два вопроса: что долженъ я д&#1123лать и на что над&#1123яться? Вопросы эти практическаго характера и входятъ въ область практическаго разума. На первый отв&#1123тъ разумъ запов&#1123дуетъ намъ: д&#1123лай такъ, чтобъ быть достойнымъ счастія. Достоинство это пріобр&#1123тается только безусловнымъ повиновеніемъ нравственному закону, котораго запов&#1123ди им&#1123ютъ для насъ безусловную обязательность. Такимъ образомъ нашъ практическій разумъ мыслитъ какъ-бы систему счастія пропорціонально соединенною съ системою нравственности. Чтобъ между ними ‘было соотв&#1123тстіе и чтобъ нравственные законы им&#1123ли для насъ обязательное значеніе, разумъ нашъ необходимо долженъ предполагать Высшее Существо, какъ міровую причину, которая обезпечиваетъ за нравственнымъ закономъ вс&#1123 его необходимыя посл&#1123дствія, и посредствомъ прещеній и об&#1123тованій даетъ обязательность нравственнымъ запов&#1123дямъ. Такимъ образомъ система нравственности представляется намъ какъ система свободы и чтобъ мздовоздаяніе мыслить не какъ пустую надежду, а какъ необходимый результатъ нашего послушанія закону, мы должны предполагать будущую свою безсмертную жизнь за гробомъ. Указавъ различіе между тремя степенями познанія: мн&#1123ніемъ, знаніемъ и в&#1123рою, Кантъ переходитъ къ построеніямъ разума и развиваетъ понятіе о философской систем&#1123. Краткими историческими зам&#1123чаніями заканчивается вся ‘Критика чистаго разума’.
Никакого сомн&#1123нія н&#1123тъ, что трудъ кенигсбергскаго мыслителя им&#1123етъ все свое значеніе и для настоящаго времени. Онъ поучителенъ для насъ какъ своими достоинствами, такъ и недостатками. Множество глубокихъ зам&#1123чаній относительно способовъ нашего познаванія, весьма подробный и тонкій анализъ движеній нашего познающаго ума д&#1123лаютъ ‘Критику чистаго разума’ неизб&#1123жною для всякаго, кто хот&#1123лъ бы дать себ&#1123 отчетъ въ способ&#1123 своего познаванія. Многое изъ ней останется навсегда нерушимымъ и пребу дотъ твердымъ достояніемъ философіи. Вотъ почему и теперь можно сказать о ней, что она до сихъ поръ остается наибол&#1123е зр&#1123лымъ произведеніемъ н&#1123мецкой философіи. Съ другой стороны, недостаточная психологія Вольфовой школы, положенная Кантомъ въ основу своихъ изсл&#1123дованій, крайній формализмъ мысли и можно сказать педантизмъ, слишкомъ широкое прим&#1123неніе познаній а priori тамъ, гд&#1123 оно меньше всего прилагается, какъ наприм&#1123ръ въ естествов&#1123деніи, и отрицаніе возможности познанія тамъ, гд&#1123 оно наибол&#1123е для насъ дорого, какъ наприм&#1123ръ въ вопросахъ. о душ&#1123 и Высшемъ Существ&#1123 — все это должно побуждать къ новой постановк&#1123 вопросовъ и новой ихъ обработк&#1123. Но и тутъ весьма многія зам&#1123чанія Канта могутъ быть приняты за руководящія начала. Оттого, мы ув&#1123рены, что трудъ Канта въ русскомъ перевод&#1123 будетъ небезполезенъ для русской мысли и русскаго образованія. Во всякомъ случа&#1123, мы над&#1123емся, что онъ внесетъ новыя мысли въ наше умственное обращеніе.
Что касается самаго перевода, то читавшіе Канта въ подлинник&#1123 согласятся, что при перевод&#1123 предстояли немалыя трудности. Повсюдный отвлеченный языкъ, множество терминовъ, оставшихся отъ Вольфовой школы и образованныхъ самимъ Кантомъ, длиннота періодовъ и тонкость въ иныхъ м&#1123стахъ отт&#1123нковъ мысли д&#1123лаютъ переводъ Критики весьма затруднительнымъ. Какъ стилистъ, Кантъ изъ самыхъ неудавшихся и, какъ изв&#1123стно, темнота слога была причиною, что трудъ его оставался н&#1123которое время непонятымъ. Мы говоримъ это къ тому, чтобъ читатели были снисходительн&#1123й къ недостаткамъ, какіе, по оплошности, но не по небрежности, могли вкрасться къ нашъ переводъ. Мы старались во всякомъ случа&#1123 перевести чистымъ и яснымъ русскимъ языкомъ. Иностранные термины мы везд&#1123 старались зам&#1123нить однозначущими русскими, за исключеніемъ такихъ, которыхъ изб&#1123жать было невозможно, какъ наприм&#1123ръ, слова трансцендентальный. Если иныя слова покажутся читателю не совс&#1123мъ удачными, то да извинитъ онъ насъ. Не желаніе быть на свой образецъ руководило насъ при этомъ, но желаніе оказать посильную пользу для важнаго вопроса русской философіи: именно, вопроса о самостоятельномъ, чисто русскомъ философскомъ язык&#1123. Въ этомъ отношеніи мы уб&#1123ждены, что нашъ языкъ способенъ къ выраженію какихъ угодно отвлеченныхъ мыслей и къ образованію какихъ угодно терминовъ. Направленныя въ эту сторону, усилія вс&#1123хъ интересующихся философіей скоро могутъ отозваться зам&#1123тными усп&#1123хами въ философскомъ язык&#1123.
Какъ изв&#1123стно, въ изданіяхъ Канта существуютъ разности. Первое изданіе весьма много отличается отъ втораго и вс&#1123хъ посл&#1123дующихъ изданій. Только второе, впрочемъ, было переработано Кантомъ, остальныя 8-мь только перепечатывались съ него съ большими и большими ошибками. Разность между первымъ и вторымъ изданіями находится въ сокращеніяхъ подробностей, по мн&#1123нію Канта, прямо и непосредственно къ д&#1123лу не относящихся (введеніе XXII). Но въ сущности поправки шли дал&#1123е. Во второмъ изданіи Кантъ везд&#1123 старался смягчить строго идеалистическій тонъ перваго изданія и предпринялъ переработки, въ которыя внесъ бол&#1123е реальное направленіе. Особенно онъ далъ бол&#1123е реальный характеръ вещи въ себ&#1123, а потому въ иныхъ м&#1123стахъ появились противор&#1123чія и темнота. Мы сочли за лучшее представить читателю переводъ втораго изданія съ указаніемъ, въ чемъ и какъ отступилъ отъ перваго изданія Кантъ. Мы пользовались при этомъ изв&#1123стными Лейпцигскимъ изданіемъ Розенкранца 1838 года

М. ВЛАДИСЛАВЛЕВЪ.

Содержаніе.

Посвященіе
Предисловіе къ первому изданію
Предисловіе ко второму изданію

Введеніе.

I. Различіе чистаго и опытнаго познанія
II. Мы им&#1123емъ н&#1123которыя познанія а priori и даже обыкновенный разсудокъ не лишенъ ихъ
III. Для философіи необходима наука, опред&#1123ляющая возможность, принципы и объемъ вс&#1123хъ познаній а priori
IV. Различіе аналитическихъ и синтетическихъ сужденій
V. Синтетическія сужденія а priori содержатся во вс&#1123хъ теоретическихъ наукахъ разума въ качеств&#1123 принциповъ
VI. Общая задача чистаго разума
VII. Идея и разд&#1123леніе на подъ названіемъ критики чистаго разума

Трансцендентальное общее ученіе.

Первая часть. Трансцендентальная-эстетика
Отд&#1123лъ I. О пространств&#1123
Отд&#1123лъ II. О времени
Общія зам&#1123чанія къ трансцендентальной эстетик&#1123
Вторая часть. Трансцендентальная логика
Введеніе. Идея трансцендентальной логики
I. О логик&#1123 вообще
И. О трансцендентальной логик&#1123
III. Разд&#1123леніе общей логики на аналитику и діалектику
IV. Разд&#1123леніе трансцендентальной логики на трансцендентальную аналитику и діалектику
Первое отд&#1123леніе. Трансцендентальная аналитика
Первая книга. Аналитика понятій
Отд&#1123лъ I. Путеводная нить къ открытію вс&#1123хъ чистыхъ понятій разсудка
Глава 1. Логическое употребленіе разсудка вообще
Глава 2. Логическія д&#1123ятельности разсудка въ сужденіяхъ
Глава 3. Чистыя понятія разсудка или категоріи
Отд&#1123лъ II. Выводъ чистыхъ понятій разсудка
Глава 1. Принципы трансцендентальнаго вывода вообще
Переходъ къ трансцендентальному выводу категорій
Глава 2. Трансцендентальный выводъ чистыхъ понятій разсудка
Вторая книга. Аналитика основоположеній
Введеніе. О трансцендентальной способности сужденія вообще
Отд&#1123лъ I. О схематизм&#1123 чистыхъ понятій разсудка
Отд&#1123лъ II. Система вс&#1123хъ основоположеній чистаго разсудка
Глава 1. Высшее основоположеніе вс&#1123хъ аналитическихъ сужденій
Глава 2. Высшее основоположеніе вс&#1123хъ синтетическихъ сужденій
Глава 3. Систематическое изложеніе вс&#1123хъ синтетическихъ основоположеній чистаго разсудка
1. Аксіомы представленія
2. Предвареніе воспріятія
3. Аналогіи опыта
А. Основоположеніе постоянства субстанціи
B. Основоположеніе временной посл&#1123довательности по закону причинности
C. Основоположеніе одновременнаго бытія, по закону взаимод&#1123йствія или общенія
Постуляты опытнаго мышленія вообще
Опроверженіе идеализма
Общее зам&#1123чаніе къ систем&#1123 основоположеній
Отд&#1123лъ III. Основаніе различенія вс&#1123хъ предметовъ вообще на phaenomena и noumena
Прибавленіе. Двусмысленность рефлективныхъ понятій
Второе отд&#1123леніе. Трансцендентальная діалектика.
Введеніе.
I. О трансцендентальной видимости
II. О чистомъ разум&#1123, какъ источник&#1123 трансцендентальной видимости
А. О разум&#1123 вообще
В. О логическомъ употребленіи разума
С. О чистомъ употребленіи разума
Первая книга. О понятіяхъ чистаго разума
Глава 1. Объ идеяхъ вообще
Глава 2. О трансцендентальныхъ идеяхъ
Глава 3. Система трансцендентальныхъ идей
Трансцендентальной діалектики
Книга вторая. О діалектическихъ умозаключеніяхъ чистаго разума
Отд&#1123лъ I. О ложныхъ умозаключеніяхъ чистаго разума
Отд&#1123лъ II. Объ антиноміи чистаго разума
Глава 1. Система космологическихъ идей
Глава 2. Ученіе объ антиноміяхъ чистаго разума
Глава 3. Интересъ разума при упомянутыхъ противор&#1123чіяхъ
Глава 4. О возможности разр&#1123шенія трансцендентальныхъ задачъ чистаго разума
Глава 5. Скептическое изложеніе космологическихъ вопросовъ по вс&#1123мъ четыремъ трансцендентальнымъ идеямъ
Глава 6. Трансцендентальный идеализмъ, какъ ключъ къ разр&#1123шенію космологической діалектики
Глава 7. Критическое р&#1123шеніе космологическаго противор&#1123чія разума самому себ&#1123
Глава 8. Руководительное начало чистаго разума относительно космологическихъ идей
Глава 9. Опытное употребленіе руководительнаго начала въ приложеніи ко вс&#1123мъ космологическимъ идеямъ
I. Разр&#1123шеніе космологической идеи полноты связи явленій въ міровомъ ц&#1123ломъ
II. Разр&#1123шеніе космологической идеи о полнот&#1123 д&#1123ленія ц&#1123лаго въ наглядномъ представленіи
III. Разр&#1123шеніе космологическихъ идей о полнот&#1123 вывода простыхъ событій изъ ихъ причинъ
IV. Разр&#1123шеніе космологической идеи о полнот&#1123 зависимости явленій, по ихъ существованію вообще.
Отд&#1123лъ III. Идеалъ чистаго разума.
Глава 1. Объ идеал&#1123 вообще
Глава 2. О трансцендентальномъ идеал&#1123
Глава 3. О доказательствахъ теоретическаго разума въ пользу бытія Высшаго Существа
Глава 4. О невозможности онтологическаго доказательства бытія Божія
Глава 5. Невозможность космологическаго доказательства бытія Божія
Глава 6. Невозможность физико-теологическаго доказательства
Глава 7. Критика всякаго Богословія
Часть вторая. Трансцендентальное ученіе о метод&#1123
Отд&#1123лъ I. Руководство чистаго разума
Глава 1. Руководство чистаго разума при догматическомъ употребленіи
Глава 2. Руководство чистаго разума въ его полемической д&#1123ятельности
Глава 3. Руководство чистаго разума относительно предположеній (гипотезъ)
Глава 4. Руководство чистаго разума относительно доказательствъ
Отд&#1123лъ II. Правило (Kanon) чистаго разума
Глава 1. Посл&#1123дняя ц&#1123ль чистаго употребленія нашего разума
Глава 2. Идеалъ высшаго блага, какъ опред&#1123ляющее основаніе посл&#1123дней ц&#1123ли чистаго разума
Глава 3. Мн&#1123ніе, знаніе, в&#1123ра
Отд&#1123лъ III. Наука о построеніяхъ чистаго разума
Отд&#1123лъ IV. Исторія чистаго разума

Baco de Verulamio.

Instauralio magna. l’raefalio.

Do nohis ipsis silcmus: de re autein, quae agilur, peliinus: ni homines earn non opinionem, sed opi^tesse cogitent: ac pro eerto haboant, non scctae nos alicujus, aui placiti. sed utiliоalis et ampiiludinis humanae fundamenta molin’. Deinde ut suis commodis aequi — in commune consulant et itpsi in partem veniant. Praeterea ut bene spereni, neque instaurationem nostram ut quiddam infinitum et ultra mortale fingant et aninao concipianl’ quum rИvИra sit infiniti errons finis et terminus legitimus
Второй и посл&#1123дній выпускъ выйдетъ въ непродолжительномъ времени. Къ нему будетъ приложено краткое изв&#1123стіе о жизни и трудахъ Канта, равно какъ и весьма сжатое изложеніе хода мыслей въ предлагаемомъ сочиненіи.

ПОСВЯЩЕНІЕ
КОРОЛЕВСКО-ПРУССКОМУ ГОСУДАРСТВЕННОМУ МИНИСТРУ
Барону фонъ Цедлицу.

Милостивый Государь,

Сод&#1123йствовать съ своей стороны развитію наукъ значитъ трудиться въ собственномъ интерес&#1123 Вашего Превосходительства, Вашъ интересъ соединенъ съ научнымъ нетолько высокимъ постомъ покровителя, но и бол&#1123е т&#1123снымъ образомъ — положеніемъ любителя я просв&#1123щеннаго знатока. Потому я сп&#1123шу воспользоваться средствомъ, находящимся въ моей власти, чтобъ выразить мою благодарность за то милостивое дов&#1123ріе, какимъ Вы почтили меня въ предположеніи, что я могу съ своей стороны сод&#1123йствовать этой ц&#1123ли.
Кому умственная жизнь доставляетъ удовольствіе, для того, скромнаго въ своихъ желаніяхъ, сочувствіе просв&#1123щеннаго и способнаго судьи составляетъ сильное поощреніе къ усиліямъ, польза которыхъ велика, хотя и отдаленна, и потому не признается обыкновенными людьми. {Слова ‘кому умственная жизнь… людьми’ опущены во второмъ изданіи отъ 23 апр&#1123ля 1787 г., равно какъ и во вс&#1123хъ посл&#1123дующихъ изданіяхъ. Заключеніе сд&#1123лано вм&#1123сто того такъ: ‘Такому же милостивому вниманію Вашего Превосходительства, какого удостоилось первое изданіе, посвящаю я это второе, а вм&#1123ст&#1123 съ симъ все, относящееся и т. д.}
Подобному судь&#1123 и его милостивому вниманію посвящаю я это сочиненіе, равно какъ его покровительству вв&#1123ряю все, относящееся до моего литературнаго призванія. Съ глубочайшимъ уваженіемъ им&#1123ю честь быть

Вашего Превосходительства
покорн&#1123йшій слуга
Иммануилъ Кантъ.

Кенигсбергъ
29 Марта 1781 г.

ПРЕДИСЛОВІЕ.
КЪ ПЕРВОМУ ИЗДАНІЮ 1781

Своеобразная судьба пресл&#1123дуетъ челов&#1123ческій разумъ въ одной области познаній, его безпокоятъ вопросы, которыхъ онъ не можетъ устранить, такъ какъ они даны его собственной природой, но не можетъ и отв&#1123чать на нихъ, потому что они превосходятъ его силы.
Это затрудненіе постигло его безъ всякой собственной вины. Онъ начинаетъ положеніями, употребленіе которыхъ въ продолженіе опыта неизб&#1123жно и притомъ достаточно оправдывается самимъ опытомъ. Съ ними онъ восходитъ все выше и выше (что также вытекаетъ изъ его природы), къ бол&#1123е отдаленнымъ основаніямъ. Но, ув&#1123рясь, что такимъ образомъ его работа всегда должна оставаться неоконченной, потому что вопросы никогда не перестаютъ возникать, онъ видитъ себя принужденнымъ приб&#1123гнуть къ такимъ сужденіямъ, которыя превышаютъ пред&#1123лы опыта и однако кажутся настолько неподозрительными, что съ ними соглашается обыкновенный челов&#1123ческій разумъ. Такимъ образомъ онъ погружается въ темноту и противор&#1123чія. Изъ нихъ онъ могъ бы заключить, что гд&#1123-нибудь въ основаніи тайно положены имъ ложныя сужденія, по открыть ихъ онъ не можетъ, потому что положенія, которыми очъ пользуется, потому именно и не признаютъ за опытомъ права пов&#1123рки, что они превышаютъ его пред&#1123лы. Ратное поле такихъ безконечныхъ разногласій называется метафизикой.
Было время, когда она называлась царицей вс&#1123хъ паукъ, и если принимать желаніе за самое д&#1123ло, то, ради особенной важности своего предмета, она конечно заслуживала сего почетнаго имени. По модный тонъ теперешняго времени уже склоненъ обнаруживать ей полное презр&#1123ніе и.матрона, отринутая и оставленная, жалуется подобно Гекуб&#1123: modo maxima rerum tot generis nalisque potens nunc trahor exul, inops. Ovid. Melam.
Первоначально ея господство, подъ управленіемъ догматистовъ, было деспотическимъ. Но такъ какъ законодательство еще носило въ себ&#1123 сл&#1123ды древняго варварства, то, всл&#1123дствіе внутренней борьбы, господство выродилось въ анархію, скептики — родъ номадовъ, презирающихъ всякую постоянную обработку почвы, разрушали время отъ времени гражданское единство. Къ счастью, ихъ было немного, и они не могли воспрепятствовать тому, чтобъ первые не пытались, хотя безъ всякаго единодушнаго плана, возсоздать это единство снова. Въ нов&#1123йшее время казалось однажды, что такимъ разногласіямъ положенъ конецъ н&#1123которой физіологіей челов&#1123ческаго разсудка (знаменитаго Локка) и вполн&#1123 р&#1123шенъ вопросъ о законности упомянутыхъ притязаній. Вышло однакожь, что хотя происхожденіе пресловутой царицы выводилось отъ черни обыкновеннаго опыта и притязаніе ея справедливо должно было казаться подозрительнымъ, т&#1123мъ немен&#1123е она продолжала настаивать на немъ, потому что, д&#1123йствительно, генеалогія была для нея нев&#1123рно придумана. Оттого опять все погрузилось въ устар&#1123лый изношенный догматизмъ, отъ котораго хот&#1123ли спасти науку. Теперь, посл&#1123 того какъ тщетно изв&#1123дали вс&#1123 (какъ стараются уб&#1123дить себя) средства, господствуютъ пресыщеніе и полн&#1123йшее равнодушіе (индиферентизмъ), причина хаоса и тьмы въ наукахъ, но вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ и начало, покрайней м&#1123р&#1123, прологъ къ близкой переработк&#1123 и проясненію ихъ, если дурно приложенное стараніе сд&#1123лало ихъ темными, запутанными и негодными къ употребленію.
Напрасно придумываютъ равнодушіе къ такимъ изсл&#1123дованіямъ, къ предмету которыхъ не можетъ равнодушно относиться челов&#1123ческая природа. Эти же самые пресловутые индиферентисты, какъ ни думаютъ они маскироваться, изм&#1123няя школьной языкъ въ популярномъ тон&#1123, неизб&#1123жно, лишь только начинаютъ что-нибудь мыслить, втягиваются въ метафизическія сужденія, къ которымъ обнаруживаютъ столько презр&#1123нія. Впрочемъ, это равнодушіе есть явленіе, заслуживающее вниманія и размышленія — т&#1123мъ бол&#1123е, что оно случается во время самаго процв&#1123танія наукъ и прямо постигаетъ т&#1123 науки, отъ знаній которыхъ, еслибы только он&#1123 уже им&#1123лись, наимен&#1123е можно отказываться. Очевидно, причина его не легкомысліе, а зр&#1123лая способность сужденія эпохи, {Тамъ и сямъ слышатся жалобы на скудость мышленія нашего времени и упадокъ основательной науки. Я не вижу однакожъ, причины, почему т&#1123 науки, которыхъ основы были хорошо положены, наприм&#1123ръ, математика, естественныя науки, хотя мал&#1123йшимъ образомъ заслуживаютъ этого упрека: сн&#1123 отстаиваютъ еще свою старую славу основательности, а теперь даже стоять выше. То же самое было бы и въ другихъ родахъ познаній, еслибъ вначал&#1123 прежде всего было приложено попеченіе къ улучшенію ихъ принциповъ. Когда твердыхъ принциповъ н&#1123тъ, то равнодушіе, сомн&#1123ніе и наконецъ строгая критика скор&#1123е служатъ доказательствами основательнаго мышленія. Наше время есть настоящая эпоха критики, которой все должно подвергнуться. Только религія, на основаніи своей святости, и законодательство, на основаніи своей неприкосновенности, желаютъ уклониться отъ нея. Но въ такомъ случа&#1123 он&#1123 возбуждаютъ противъ себя подозр&#1123ніе и не могутъ им&#1123ть правъ на нелицем&#1123рное уваженіе: разумъ оказываетъ его только тому, что можетъ выдержать его свободную и гласную пров&#1123рку.} которая не останавливается дал&#1123е на кажущемся знаніи. Оно выражаетъ требованіе, чтобъ разумъ снова взялся за трудн&#1123йшую изъ вс&#1123хъ работъ, именно за самопознаніе, и учредилъ судилище, которое утвердило бы его въ справедливыхъ требованіяхъ и покончило со вс&#1123ми неосновательными притязаніями не посредствомъ вел&#1123ній, а на основаніи в&#1123чныхъ и неизм&#1123няемыхъ законовъ: это судилище и есть критика чистаго разума.
Я разум&#1123ю зд&#1123сь не критику книгъ и системъ, по вообще изсл&#1123дованіе способности разума что-либо знать, независимо отъ всякаго опыта: она должна р&#1123шить вопросъ о возможности, или невозможности метафизики вообще и опред&#1123лить какъ источники, такъ и объемъ и пред&#1123лы ея — все на основаніи принциповъ.
Я пошелъ по этому единственному, теперь оставшемуся, пути и над&#1123юсь, что достигъ уничтоженія вс&#1123хъ заблужденій, до сего времени раздвоившихъ разума, при сверхъ-опытномъ употребленіи его, съ самимъ собой. Отъ его вопросовъ я не уклонился подъ предлогомъ неспособности челов&#1123ческаго разума, напротивъ, я сгруппировалъ ихъ по принципамъ и, открывъ пунктъ недоразум&#1123нія разума съ самимъ собой, разр&#1123шилъ къ его полному успокоенію. Правда, отв&#1123ты на эти вопросы вышли вовсе не таковы, какихъ желало бы увлекшееся въ догмагизмъ, любопытство: его могутъ насытить только чары, къ которымъ я не склоненъ. Конечно, не въ такихъ вещахъ заключается ц&#1123ль природнаго склада нашего разума, задача философіи состоитъ въ томъ, чтобъ уничтожить призракъ, возникшій изъ лжетолкованій, хотя бы при этомъ рушились многія общеуважаемыя и любезныя мечты. Въ такомъ труд&#1123 я обратилъ вниманіе на обстоятельность и осм&#1123ливаюсь сказать, что едвали есть хотя одна метафизическая задача,— которая зд&#1123сь не была бы разр&#1123шена, или къ разр&#1123шенію которой не было бы дано, по крайней м&#1123р&#1123, ключа. Въ самомъ д&#1123л&#1123, чистый разумъ представляетъ собою столь совершенное единство, что еслибъ его принципъ не былъ достаточенъ для какого-нибудь одного вопроса изъ вс&#1123хъ, данныхъ ему собственной природой, то его сл&#1123довало бы отринуть, какъ ненадежный и для вс&#1123хъ остальныхъ.
На лиц&#1123 читателя мелькаетъ, я полагаю, досада и негодованіе на такія, повидимому, хвастливыя и нескромныя притязанія, и однако, они безъ всякаго сравненія ум&#1123ренн&#1123й, ч&#1123мъ притязанія любаго сочинителя обыкновенн&#1123йшей программы, который нам&#1123ренъ доказывать по ней простоту природы души и необходимость перваго начала міра. Посл&#1123дній вызывается расширить челов&#1123ческое в&#1123д&#1123ніе за пред&#1123лы возможнаго опыта, я же смиренно утверждаю, что это совершенно превышаетъ мою способность, вм&#1123сто сего я нам&#1123ренъ им&#1123ть д&#1123ло только съ разумомъ и его чистымъ мышленіемъ, за обстоятельными познаніями о которомъ мн&#1123 н&#1123тъ нужды ходить далеко, я нахожу ихъ въ себ&#1123 самомъ и сл&#1123дую указаніямъ обыкновенной логики, такъ что вс&#1123 простыя д&#1123йствія разума легко могутъ быть перечислены вполн&#1123 и систематически, зд&#1123сь только поставляется вопросъ, чего я могу достигнуть съ ними, въ случа&#1123, если устранить отъ меня все содержаніе и помощь опыта.
Таковы об&#1123щанія относительно обстоятельности и полноты съ какими мы нам&#1123рены разъяснить вс&#1123 п&#1123ли, поставляемыя намъ природой самаго познанія, а не произвольнымъ нам&#1123реніемъ: это составляетъ содержаніе нашихъ критическихъ изсл&#1123дованій.
На достов&#1123рность и ясность — дв&#1123 вещи, касающіяся формы нашего труда, также сл&#1123дуетъ смотр&#1123ть какъ на существенныя требованія, справедливо д&#1123лаемыя автору, который отваживается на такое нев&#1123рное предпріятіе.
Что касается достов&#1123рности, то я самъ уже произнесъ себ&#1123 судъ: что въ этомъ род&#1123 разсужденій никакъ не дозволяется думать только, и что все, что отзывается гипотезой, есть запрещенный товаръ, который не стоитъ ни мал&#1123йшей ц&#1123ны, но сейчасъ же по открытіи долженъ быть задержанъ. Всякое знаніе, утверждаемое а priori, само говоритъ, что оно должно считаться совершенно необходимымъ: этого требуетъ самое назначеніе чистаго знанія а priori, которое должно служить прим&#1123ромъ аподиктической (философской) достов&#1123рности. Исполнилъ ли я въ этомъ сочиненіи то, къ чему вызвался,— предоставляется всец&#1123ло суду читателя, автору сл&#1123дуетъ только представлять основанія, но не разсуждать о д&#1123йствіи ихъ на своихъ судей. Но чтобъ какое-нибудь недоразум&#1123ніе не послужило къ ослабленію его, да будетъ дозволено мн&#1123 самому нам&#1123тить, могущія дать поводъ къ н&#1123которому сомн&#1123нію, м&#1123ста, хотя они касаются только второстепенныхъ ц&#1123лей: нужно вовремя предупредить то вліяніе, какое можетъ им&#1123ть сомн&#1123ніе въ этомъ пункт&#1123 на сужденіе читателя относительно главной ц&#1123ли.
Я не знаю другихъ изсл&#1123дованій, которыя были бы важн&#1123е для изсл&#1123дованія способности, называемой разсудкомъ, и вм&#1123ст&#1123 для опред&#1123ленія правилъ и пред&#1123ловъ его употребленія, какъ предпринятыя мною во второй главной части подъ заглавіемъ: выведеніе чистыхъ понятіи разсудка: они и стоили мн&#1123 наибольшаго и, полагаю, не напраснаго труда. Это изсл&#1123дованіе, съ довольно глубокими основаніями, им&#1123етъ дв&#1123 стороны. Одна касается предметовъ чистаго разума и им&#1123етъ назначеніемъ раскрыть и объяснить объективное значеніе его понятій а priori: потому она существенно входитъ въ мои ц&#1123ли. Вторая им&#1123етъ назначеніемъ изсл&#1123довать самый чистый разумъ, со стороны его возможности и познавательныхъ силъ, служащихъ ему основаніемъ, сл&#1123довательно изсл&#1123дуетъ его въ субъективномъ отношеніи. Хотя это изсл&#1123дованіе для моей главной ц&#1123ли весьма важно, оно не входитъ, однако, въ нее существенно: все-таки остается главный вопросъ, что и какъ можетъ, или не можетъ познавать разсудокъ и разумъ, свободные отъ всякаго опыта? въ какой м&#1123р&#1123 возможна сама способность мыслитъ. Посл&#1123дняя кажется какъ-бы искомой причиной къ данному д&#1123йствію, и оттого принимаетъ характеръ, повидимому, гипотезы. Зд&#1123сь именно и кажется, что я дозволяю себ&#1123 думать и, что сл&#1123довательно, и читателю предоставляется іумать иначе, Я долженъ поэтому напомнить читателю, что если мое субъективное выведеніе не вполн&#1123 уб&#1123дитъ его, то над&#1123юсь возым&#1123етъ полную силу, по крайней м&#1123р&#1123, объективное, что составляетъ главную мою ц&#1123ль въ указанномъ м&#1123ст&#1123.
Что касается до ясности, то читатель им&#1123етъ право требовать прежде всего дискурсивной (логической) ясности, достигаемой посредствомъ понятіи, а зат&#1123мъ воззрительной (эстетической) {Слова: эстетическій, эстетика у Канта употребляются вовсе не въ томъ смысл&#1123, въ какомъ говорятся теперь. Сообразно происхожденію этого слова отъ греческаго ??ЄяЇц?б, ощущеніе, слово эстетическій у Канта начитъ чувственный, эстетика — ученіе о вн&#1123шнихъ чувствахъ. М.-В.} ясности, посредствомъ чувственныхъ представленій, т. е. прим&#1123ровъ и другихъ разъясненій in concreto, о первомъ я позаботился достаточно: ибо оно составляло сущность моей задачи, случайная причина пом&#1123шала мн&#1123 удовлетворить второму, хотя и не столь строгому, т&#1123мъ немен&#1123е справедливому требованію. Въ продолженіе моей работы я постоянно колебался, какъ поступить мн&#1123 въ этомъ случа&#1123. Прим&#1123ры и изсл&#1123дованія мн&#1123 всегда казались необходимыми, и въ первомъ наброс&#1123 они были на своемъ м&#1123ст&#1123. Скоро однакожъ я увид&#1123лъ обширность моей задачи и множество предметовъ, съ которыми придется им&#1123ть д&#1123ло. Ув&#1123рившись, что обиліе матеріаловъ, даже при сухомъ, чисто схоластическомъ изложеніи, слишкомъ увеличить объемъ этого сочиненія, я нашелъ неудобнымъ еще бол&#1123е расширять его прим&#1123рами и разъясненіями, необходимыми только въ видахъ популярности. Въ нихъ н&#1123тъ т&#1123мъ бол&#1123е нужды, что этотъ труда, не могъ быть приспособленъ къ популярному употребленію, а настоящіе знатоки науки едвали нуждаются въ этомъ облегченіи: оно, конечно, всегда пріятно, но зд&#1123сь можетъ служить во вредъ ц&#1123ли. Правда, аббатъ Терасонъ говоритъ: если объемъ книги изм&#1123рять не числомъ листовъ, а временемъ, необходимымъ для ея уразум&#1123нія, то о множеств&#1123 книгъ можнобъ было сказать: что он&#1123 могли бы быть еще короче, еслибъ не были такъ коротки. Зато, если обратить вниманіе на то, въ какой м&#1123р&#1123 понятны растянутыя, теоретическія изсл&#1123дованія, то можно съ такимъ же правомъ сказать: множество книгъ были бы еще понятн&#1123е, еслибъ он&#1123 не предназначались быть слишкомъ попятными. Въ частяхъ можно чувствовать недостатокъ объясненій, но въ ц&#1123ломъ они большею частію разс&#1123еваютъ читателя, при нихъ читатель недовольно скоро д&#1123лаетъ обзоръ ц&#1123лаго, яркіе цв&#1123ты ихъ закрываютъ и д&#1123лаютъ неприм&#1123тнымъ скелетъ, или членостроеніе системы, что важно при сужденіи объ ея единств&#1123 и достоинств&#1123.
Читателю можетъ, какъ мн&#1123 думается, казаться лестной возможность соединить свои силы съ усиліями автора, который нам&#1123ренъ вполн&#1123 довести до конца обширный и важный трудъ, по указанному плану. Именно, метафизика, по взгляду нашему на нее, есть единственная теперь наука, об&#1123щающая, въ короткое время, сд&#1123латься законченной отъ небольшихъ, но соединенныхъ усилій: для потомства ничего не останется, какъ дидактически излагать се сообразно съ своими ц&#1123лями, ничего, однако, не изм&#1123няя въ самомъ содержаніи. ‘Нашъ трудъ ость ни что иное, какъ систематически составленная опись всего, пріобр&#1123таемаго чистымъ разумомъ. Тутъ нельзя что-нибудь опустить безъ вниманія, такъ какъ ничто изъ добытаго разумомъ, не можетъ утаиться. Совершенное единство этого рода познаній и притомъ познаній на основаніи только чистыхъ понятій — такъ какъ міръ опыта и всякое частное представленіе, ведущее къ опред&#1123ленному опытному знанію, не им&#1123ютъ никакого на эти познанія вліянія, не могутъ ни расширять, ни умножать ихъ — д&#1123лаютъ безусловную полноту нетолько полезной, но и необходимой. Tecum habita el noris, quam sit tibi curia supellex. Persius.
Я самъ нам&#1123ренъ издать систему чистаго (теоретическаго) разума, подъ заглавіемъ: метафизика природы, въ-половину мен&#1123е этого сочиненія, она будетъ им&#1123ть несравненно обильное содержаніе, ч&#1123мъ эта критика, задача которой указать источники и условія возможности первой очистить и выровнять совершенно заглохшую почву. Для посл&#1123дняго труда я ожидаю отъ читателя терп&#1123нія и безпристрастія судьи, для перваго — снисходительности и помощи сотрудника. Критика подробно и систематично излагаетъ вс&#1123 принципы, но для законченности системы требуется, чтобъ и выведенныя понятія, до которыхъ нельзя дойти прямо а priori, но которыя могутъ быть отысканы только постепенно, по были оставлены безъ вниманія. Если въ первомъ случа&#1123 будетъ вполн&#1123 исчерпанъ синтезъ понятій, то во второмъ — нужно, чтобъ и анализъ не остался также безъ вниманія, что, впрочемъ, легко и скор&#1123е составляетъ отдыхъ, ч&#1123мъ работу.
(Остальное изъ предисловія къ первому изданію касается опечатокъ и печатанія отд&#1123ла объ антиноміяхъ. Поэтому оно опущено зд&#1123сь).

ПРЕДИСЛОВІЕ
КО ВТОРОМУ ИЗДАНІЮ.

По результатамъ скоро будетъ видно, вышла ли обработка познаній, входящихъ въ кругъ д&#1123ятельности разума, на в&#1123рный научный путь, или н&#1123тъ. Если посл&#1123 такихъ трудовъ и приготовленій, она остановится у самой ц&#1123ли, или чтобъ достигнуть ее, снова должна будетъ возвратиться назадъ и начатъ новый путь, если для различныхъ сотрудниковъ останется неразъясненнымъ способъ, какимъ должна быть достигаема общая ц&#1123ль, то, безспорно, подобный трудъ не пробилъ еще в&#1123рной научной дороги, а только блуждаетъ туда и сюда. Но въ томъ-то и состоитъ заслуга предъ разумомъ: искать, гд&#1123 можно, этого пути, хотя бы многое изъ того, ч&#1123мъ прежде неосновательно задались, должно быть оставлено втун&#1123.
Что съ давнихъ временъ логика шла по такому в&#1123рному пути, можно вид&#1123ть изъ того, что она со временъ Аристотеля не отодвинулась назадъ ни на шагъ, разум&#1123ется, если не считать за развитіе исключеніе ненужныхъ тонкостей, или большую ясность изложенія, что скор&#1123е относится къ лоску, чемъ къ основательности науки. Но зам&#1123чательно, что она не сд&#1123лала ни одного шагу и впередъ, и, повидимому, довершена и закончена. Въ нов&#1123йшее время думали расширить эту науку т&#1123мъ, по присоединяли къ ней то психологическую главу о различныхъ познавательныхъ способностяхъ (воображеніи, остроуміи), то метафизическую о произрождечіи познанія, или о различныхъ видахъ достоверности, по различію предметовъ (идеализмъ, скептицизмъ), то антропологическую о предразсудкахъ (причин&#1123 и средствахъ противъ нихъ). Но вс&#1123 эти попытки происходятъ отъ незнанія особенной сущности логической науки. См&#1123шеніе пред&#1123ловъ наукъ не есть преусп&#1123яніе, а порча ихъ. Пред&#1123лы логики ясно опред&#1123лены т&#1123мъ, что она есть наука, обстоятельно излагающая и строго доказывающая формальныя правила всякаго мышленія (будетъ ли оно а priori, или опытное, какое бы происхожденіе, или какой бы предметъ не им&#1123ло, какія бы случайныя или естественныя препятствія въ нашей душ&#1123 ни встр&#1123чало).
Такимъ совершенствомъ логика обязана только ограниченности своихъ задачъ, которыя даютъ ей право и даже обязываютъ устранять изъ своего обзора вс&#1123 предметы познанія и различія между ними. Разсудокъ, сл&#1123довательно, им&#1123етъ д&#1123ло въ ней только съ самимъ собой и своими формами. Понятно, что для разума гораздо трудн&#1123й проложить надежный путь науки: потому что ему приходится заниматься нетолько самимъ собой, но и предметами. Оттого на долю логики выпало — служить преддверіемъ наукъ и если для обсужденія познаній предполагается логика, то искать ихъ сл&#1123дуетъ въ собственно предметныхъ наукахъ.
Если въ наукахъ предполагается участіе разума, то, очевидно, н&#1123что въ нихъ должно быть познаваемо а priori, такого рода познанія могутъ им&#1123ть двоякое отношеніе къ своему предмету: или только опред&#1123лять самый предметъ и его понятіе (уже готовое), или осуществлять его. Въ первомъ состоитъ теоретическое, во второмъ практическое познаніе разума. Въ об&#1123ихъ областяхъ чистая часть — будетъ ли она велика или н&#1123тъ — должна быть отд&#1123лена и отнюдь не см&#1123шиваема съ содержаніемъ изъ другихъ источниковъ. Плохое хозяйство тамъ, гд&#1123 сл&#1123по расходуютъ и потомъ, когда оно запутывается, не могутъ дать отчета, какая часть доходовъ можетъ покрывать издержки и на какую нельзя разсчитывать.
Математика и физика суть дв&#1123 теоретическія науки разума, опред&#1123ляющія свои предметы а priori, первая совершенно чисто, вторая только отчасти, по другимъ источникамъ познанія, а не по одному разуму.
Еще у грековъ, съ самыхъ раннихъ временъ, какъ запомнитъ исторія челов&#1123ческаго разума, математика шла надежнымъ путемъ науки. Нельзя думать, однакожъ, что ей такъ же легко, какъ логик&#1123, гд&#1123 разумъ им&#1123етъ д&#1123ло только съ самимъ собой, удалось попасть или, лучше сказать, пробиться на этотъ царскій путь. Я полагаю, что она долго (в&#1123роятно еще у египтянъ) не знала своего настоящаго пути. Развитіе же сл&#1123дуетъ приписать перевороту, произведенному счастливой мыслью какого-нибудь генія. Посл&#1123 него нельзя уже было ошибаться относительно пути, по которому она должна была идти, и такимъ образомъ была пробита и указана в&#1123рная дорога на вс&#1123 времена и въ безконечную даль. До насъ не дошла исторія этого переворота мышленія, гораздо важн&#1123йшаго, ч&#1123мъ открытіе пути вокругъ знаменитаго предгорія, не сохранилось и имя счастливца, произведшаго его. Діогенъ Лаерцій называетъ в&#1123роятнаго изо,лателя самыхъ мелкихъ и, по общему мн&#1123нію, не нуждающихся въ доказательствахъ, элементовъ геометрической демонстраціи. И это сказаніе доказываетъ, что толчекъ, данный этимъ первымъ шагомъ къ открытію новаго пути, казался математикамъ въ высшей степени важнымъ и такимъ образомъ сд&#1123лался незабвеннымъ въ людской памяти. Тотъ именно увид&#1123лъ св&#1123тъ, кто первый доказалъ равносторонній треугольникъ (будетъ ли это rалесъ, или кто другой): ибо этотъ челов&#1123къ нашелъ, что не фигура или простое понятіе должны насъ наводить въ размышленія, что не ихъ сл&#1123дуетъ изучать, а наоборотъ, самую фигуру нужно воспроизводить сообразно тому, что мы мыслимъ о ней по понятіямъ а priori и развиваемъ посредствомъ построенія, этотъ челов&#1123къ уб&#1123дился, что, для в&#1123рнаго знанія а priori, нужно приписывать вещи только необходимые выводы изъ того, что уже самимъ мышленіемъ предначертано въ ней на основаніи понятія.
Естественныя науки долго не попадали на свою широкую дорогу. Не прошло еще полутора стол&#1123тій съ т&#1123хъ поръ, какъ указанія геніальнаго Бакона Веруламскаго дали поводъ къ открытіямъ, или лучше утвердили мысль о нихъ, такъ какъ и къ тому времени ужо были на дорог&#1123 къ нимъ. И это явленіе также можетъ быть объяснено только посредствомъ быстро происшедшаго переворота мышленія. Зд&#1123сь мы разсмотримъ естественныя науки со стороны ихъ опытныхъ принциповъ.
Естествоиспытателямъ блеснулъ св&#1123тъ, съ т&#1123хъ поръ, какъ Галилеи началъ скатывать съ наклонной плоскости свои шары, которымъ давалъ произвольную тяжесть, или Торичелли доказалъ тяжесть воздуха, опред&#1123ленную имъ напередъ посредствомъ изв&#1123стнаго ему столба воды, или въ нов&#1123йшее время Сталь превратилъ металлъ въ известь, а посл&#1123днюю опять въ металлъ, н&#1123что выд&#1123ляя изъ нихъ и потомъ соединяя. {Я вовсе не пишу зд&#1123сь исторіи опытнаго метода, начало котораго, правду сказать, и неизв&#1123стно.} Они поняли, что разумъ усматриваетъ только то, что самъ воспроизводитъ по собственному плану, что своими принципами сужденій онъ предваряетъ постоянные законы и заставляетъ при роду отв&#1123чать на его вопросы, но не водится самъ пое рднеіо какъ-бы на привязи, въ противномъ случа&#1123, наудачу, безъ всякаго предварительнаго плана, произведенныя наблюденія никакимъ образомъ не навели бы на всеобщій законъ, котораго неустанно ищетъ и жаждетъ разумъ. Въ одной рук&#1123 съ своими принципами, по которымъ единственно сходныя явленія могутъ бытъ возводимы въ законы, и въ другой — съ опытомъ, устроиваемымъ сообразно съ упомянутыми принципами, разумъ долженъ идти къ природ&#1123, чтобъ у ней поучиться, долженъ идти впрочемъ, не въ качеств&#1123 ученика, повторяющаго все, чего учитель хочетъ, по присяжнаго судьи, заставляющаго свид&#1123телей отв&#1123чать на предлагаемые имъ вопросы. Такимъ образомъ и физика благопріятнымъ переворотомъ мышленія обязана мысли — искать предмета изученія (по не присочинять) въ природ&#1123 сообразно иде&#1123, привносимой въ нее разумомъ. Этотъ предметъ оставался бы неизв&#1123стенъ, еслибъ разумъ ограничивался самъ собой. И вотъ блуждавъ столько в&#1123ковъ, естественныя науки попали на в&#1123рную дорогу.
Метафизика — совершенно изолированная теоретическая наука разума, она возвышается надъ опытомъ и притомъ посредствомъ чистыхъ понятій (не такъ, какъ математика, прилагающая ихъ къ нагляднымъ формамъ), тутъ, сл&#1123довательно, разумъ долженъ быть собственнымъ же ученикомъ. По при всемъ томъ ей не посчастливилось пробить настоящій научный путь, несмотря даже на то, что она стар&#1123йшая наука и сохранила бы существованіе, еслибъ вс&#1123 другія погибли среди всеразрушающаго варварства. Разумъ постоянно запинался въ ней даже тогда, когда она а priori думала прозр&#1123ть законы, подтверждаемые обыкновеннымъ опытомъ (какъ онъ думаетъ, по крайней м&#1123р&#1123). Въ ней всегда приходится возвращаться назадъ, когда видишь, что предпринятый путь не ведетъ туда, куда нужно. Что же касается до единогласія мн&#1123ній, то метафизика такъ еще далека отъ него, что скор&#1123е можно назвать ее ратнымъ полемъ, предназначеннымъ, повидимому, для того, чтобъ упражнять силы въ прим&#1123рныхъ сраженіяхъ, никогда ни одному бойцу не удавалось на немъ отстоять самое небольшое пространство и основать своей поб&#1123дой себ&#1123 прочное влад&#1123ніе. Безъ сомн&#1123нія, ея д&#1123ятельность досел&#1123 была простымъ блужданіемъ и, что особенно печально, въ однихъ только понятіяхъ.
Въ чемъ же заключается причина, что такой путь до сихъ поръ не нашелся? Не возможенъ онъ, что-ли? Почему же природа пос&#1123тила вашъ разумъ неустаннымъ стремленіемъ искать этого пути, какъ вещь, наибол&#1123е для него важную? Какъ же неосновательно мы возлагаемъ надежды на разумъ, когда онъ въ такомъ важномъ предмет&#1123 нашей любознательности нетолько покидаетъ насъ, но искусственно еще привлекаетъ къ нему и зат&#1123мъ обманываетъ? Или же мы не попали только на в&#1123рный путь, тогда, какіе признаки могутъ обнадежить насъ, при новой попытк&#1123, что мы будемъ счастлив&#1123й своихъ предшественниковъ?
Прим&#1123ръ математики и естественныхъ наукъ, достигшихъ, посредствомъ произведеннаго переворота, теперешняго состоянія своего, довольно зам&#1123чателенъ, я полагаю, для того, чтобъ заставить насъ размыслить о сущности умственной перем&#1123ны столь для нихъ благопріятной, можно повторитъ зд&#1123сь попытку, насколько это дозволяетъ аналогія ихъ, какъ познаній разума, съ метафизикой. Досел&#1123 принималось, что вс&#1123 наши познанія должны быть соображаемы съ вн&#1123шними предметами. По такое предположеніе уничтожаетъ вс&#1123 попытки сд&#1123лать что-нибудь по отношенію къ нимъ а priori,— ч&#1123мъ единственно могло бы быть расширено наше познаніе. Сл&#1123дуетъ посему попытаться: не сд&#1123лаемъ ли мы чего-нибудь лучшаго для метафизическихъ задачъ, если мы допустимъ, что, наоборотъ, самые предметы должны направляться сообразно съ нашими познаніями. Предположеніе это подтверждаетъ возможность познаванія ихъ а priori: ибо задача посл&#1123дняго и состоитъ въ томъ, чтобъ устанавливать н&#1123что о предметахъ прежде, нежели они даны будутъ намъ въ опыт&#1123. Зд&#1123сь повторяется н&#1123что подобное мысли Коперника: посл&#1123 того, какъ ипотеза движенія зв&#1123здъ около земли оказалась неудобной для объясненія небесныхъ явленій, онъ пытался объяснять ихъ другимъ предположеніемъ, покоя самихъ зв&#1123здъ, но движенія самого наблюдателя. И въ метафизик&#1123 можно подобнымъ образомъ пытаться объяснить все касающееся чувственнаго усмотр&#1123нія предметовъ. Если посл&#1123днее должно направляться сообразно съ свойствомъ предметовъ, то какъ же, спрашивается, можно знать о нихъ что-нибудь а priori, но если вн&#1123шній предметъ (какъ предметъ чувствъ) направляется сообразно съ свойствомъ самой способности усмотр&#1123нія, то понятна возможность такого знанія. И такъ какъ я не могу довольствоваться чувственными представленіями, но, если хочу переработать въ познанія, долженъ относить ихъ, какъ представленія чего-то, къ какому-нибудь предмету и посл&#1123дній опред&#1123лять первыми, то мн&#1123 остается предположить одно изъ двухъ: или понятія, посредствомъ которыхъ происходитъ это опред&#1123леніе, построяются сообразно съ вн&#1123шнимъ предметомъ, тогда возникаетъ опять затрудненіе, какъ же можно знать о немъ что-нибудь а priori, или же предметы, иначе опытъ, изъ котораго единственно они (въ качеств&#1123 данныхъ предметовъ) познаются, направляется сообразно съ понятіями, тогда все становится яснымъ. Самъ опытъ есть ни что иное, какъ родъ познаній, образуемый разсудкомъ — по правиламъ, существующимъ во мн&#1123 прежде всякихъ вн&#1123шнихъ предметовъ, сл&#1123довательно, а priori, и эти правила выражаются въ понятіяхъ а priori, которымъ необходимо должны подчиняться и сообразоваться вс&#1123 предметы опыта. Что касается до т&#1123хъ сторонъ предметовъ, которыя необходимо мыслятся однимъ разумомъ и не могутъ быть даны въ опыт&#1123 (по крайней м&#1123р&#1123, въ томъ вид&#1123, какъ мыслить ихъ разумъ), то попытка мысленно углубиться въ нихъ должна дать намъ прекрасный случай пров&#1123рить такой изм&#1123ненный методъ мышленія, — именно: что познавать а priori въ вещахъ можно только то, что мы сами влагаемъ въ нихъ. {Сл&#1123довательно, этотъ, заимствованный отъ естественныхъ наукъ методъ состоитъ въ сл&#1123дующемъ: только въ томъ искать элементовъ чистаго разума, что подтверждается, или опровергается искусственнымъ опытомъ. Но для пов&#1123рки сужденій чистаго разума, особенно если они выходятъ изъ пред&#1123ловъ возможнаго опыта, нельзя устроивать искусственнаго опыта надъ его предметами (какъ это д&#1123лается въ естественныхъ наукахъ). Поэтому съ понятіями и сужденіями, принимаемыми а priori, можно поступать иначе, — именно разсматривать одни и т&#1123 же предметы съ одной стороны какъ предметы чувствъ и разсудка для нашего опыта, съ другой — какъ предметы одной мысли для обособленнаго и стремящагося за пред&#1123лы опыта разума, сл&#1123довательно, съ двухъ различныхъ сторонъ. Если окажется, что дв&#1123 точки зр&#1123нія на вещи приводятъ къ согласію съ принципомъ чистаго разума, а см&#1123шеніе ихъ къ неизб&#1123жному противор&#1123чію разума съ самимъ собой, то, очевидно, такой опытъ говоритъ въ пользу перваго отношенія къ д&#1123лу.}
Попытка эта легко осуществима и можетъ быть весьма полезна для первой части метафизики: ибо ея предметъ суть т&#1123 понятія а priori, которыхъ соотв&#1123тствующіе предметы встр&#1123чаются въ опыт&#1123.
Изм&#1123нивъ такимъ образомъ умственный способъ отношенія къ д&#1123лу, мы легко можемъ объяснить возможность познанія а priori и, что особенно важно, можно удовлетворительно доказать законы а priori, лежащіе въ основ&#1123 природы, какъ суммы предметовъ опыта: то и другое при прежнемъ метод&#1123 было невозможно. Зд&#1123сь существуетъ одно только затрудненіе. Въ первой части метафизики выводится способность познанія а priori,— но изъ этого вывода оказывается странный и для ц&#1123ли метафизики, повидимому, вредный результатъ, именно, что съ этою способностью мы никакъ не можемъ перешагнуть пред&#1123лы опыта, что между т&#1123мъ составляетъ существенн&#1123йшій предметъ этой науки. Но въ этомъ-то и состоитъ результатъ всей нашей критики познанія разума а priori, — именно, что это познаніе им&#1123етъ предметомъ своимъ только явленія, а къ вещи въ самой себ&#1123 относится какъ къ чему-то д&#1123йствительно существующему, но для насъ неизв&#1123стному. Что необходимо побуждаетъ насъ переступать пред&#1123лы опыта и явленія? идея безусловнаго, необходимо привносимая разумомъ къ вещи самой въ себ&#1123 и ко всему условному, чтобъ ею закончить рядъ условіи. Если теперь оказывается, что мн&#1123ніе: ‘наше опытное познаніе должно быть согласовано съ предметами, какъ вещами сами въ себ&#1123’ впутываетъ пашу мысль объ иде&#1123 безусловнаго въ противор&#1123чія: если напротивъ, предположеніе: ‘наше представленіе о вещахъ не должно соображаться съ ними, какъ вещами сами въ себ&#1123, а наоборотъ эти предметы, какъ явленія, сообразуются сами съ нашимъ способомъ представленія’, устраняетъ всякое противор&#1123чіе, — если такимъ образомъ получается выводъ, что о безусловномъ думаемъ мы не въ той м&#1123р&#1123, въ какой знаемъ вещи (въ какой он&#1123 даются намъ), но по м&#1123р&#1123 того, какъ он&#1123 намъ по доступны, какъ вещи сами въ себ&#1123, то очевидна в&#1123рность втораго предположенія, принятаго нами въ вид&#1123 попытки. {Этотъ нам&#1123ренный опытъ чистаго разума похожъ на опытъ химиковъ, называемый ими редукціей, вообще же синтетическимъ методомъ. Анализъ метафизика подразд&#1123ляетъ чистое познаніе а priori на дв&#1123 разнородныя составныя части. Именно: на познаніе вещей, какъ явленій и на познаніе вещей самихъ въ себ&#1123. Въ необходимой иде&#1123 безусловнаго, діалектика снова ихъ соединяетъ и находитъ, что такое единеніе ихъ есть результатъ упомянутаго разд&#1123ленія, сл&#1123довательно, посл&#1123днее в&#1123рно.} Отвергая такимъ образомъ всякія дальн&#1123йшія покушенія теоретическаго разума въ этой области сверхъ-чувственнаго, мы все-таки можемъ пытаться, н&#1123тъ ли данныхъ въ его практическомъ познаніи къ тому, чтобъ опред&#1123лить это трансцендентное понятіе безусловнаго, и такимъ образомъ, согласно съ видами метафизики, переступить въ нашемъ познаніи а priori, возможномъ только въ практик&#1123, пред&#1123лы всякаго возможнаго опыта. При такомъ метод&#1123 теоретическій разумъ, покрайней м&#1123р&#1123, пріуготовляетъ м&#1123сто къ расширенію нашихъ познаній, хотя ему и приходится оставлять его пустымъ, намъ предоставляется, однакожъ, или лучше мы обязываемся, наполнить эту пустоту практическими данными, если это возможно. {Такъ центральные законы движенія небесныхъ т&#1123лъ, сначала принятые Коперникомъ предположительно, превратились въ вполн&#1123 достов&#1123рные и послужили доказательствомъ для невидимой, связывающей міръ, силы (притяженія Ньютона). Посл&#1123дняя никогда не была бы открыта, еслибъ Коперникъ не р&#1123шился искать причины наблюдаемыхъ движеній не въ небесныхъ предметахъ, а въ самомъ зрител&#1123. Въ этомъ предисловіи я предлагаю изм&#1123неніе метода — предметъ моей критики, довольно аналогичный съ упомянутымъ, — предлагаю, впрочемъ, какъ ипотезу, хотя потомъ въ ученіи о свойств&#1123 нашихъ представленій пространства и времени и главныхъ понятіяхъ разума она доказывается какъ н&#1123что необходимое. Я упоминаю объ этомъ въ предисловіи, чтобъ обратить вниманіе на эту первую, и потому всегда ипотетичную, пробу изм&#1123ненія метода.}
Критика чистаго теоретическаго разума и состоитъ въ такой попытк&#1123 изм&#1123нить прежній методъ метафизики — чтобъ, по прим&#1123ру геометровъ и естествоиспытателей, произвести въ ней совершенный переворотъ. Сама по себ&#1123 критика есть только трактатъ о метод&#1123,— по не самая наука, впрочемъ, она предначертываетъ ц&#1123лый планъ ея, какъ въ ц&#1123ломъ, такъ и во внутреннемъ членостроеніи ея. Въ томъ и состоитъ характеръ чистаго теоретическаго разума, что онъ можетъ и долженъ изм&#1123рять собственныя силы многосторонностью способовъ своего мышленія о предметахъ, долженъ вполн&#1123 сознавать различные роды постановки задачъ и такимъ образомъ предначертывать ц&#1123лый планъ для системы метафизики. Въ первомъ отношеніи, познавая предметы а priori, мы усвояемъ имъ только то, что сами въ себ&#1123 находимъ, какъ мыслящія лица, во второмъ, разумъ, но своимъ принципамъ познанія есть обособленное и самостоятельное единство, въ которомъ каждая часть, какъ и въ органическомъ т&#1123л&#1123, существуетъ для другой и вс&#1123 — для одной ц&#1123ли, при такомъ единств&#1123, всякій принципъ можно признать в&#1123рнымъ въ изв&#1123стномъ отношеніи, только по тщательномъ изсл&#1123дованіи его во вс&#1123хъ отношеніяхъ и соображаясь при этомъ съ ц&#1123лой практикой чистаго разума. По этому метафизика им&#1123етъ выгоду, какой н&#1123тъ у другихъ наукъ, им&#1123ющихъ д&#1123ло съ предметами (ибо логика занимается только формами мышленія). Выгода эта состоитъ въ томъ, что, разъ выведенная этой критикой на в&#1123рную дорогу, она можетъ вполн&#1123 овлад&#1123ть ц&#1123лой областью своихъ познаній и такимъ образомъ покончить спою работу. Потомство получитъ при этомъ сокровище, которое ему ужъ не придется умножать: оно будетъ им&#1123ть д&#1123ло только съ принципами и правилами ихъ употребленія, уже заран&#1123е опред&#1123ленными. Такая обстоятельность обязательна для нея, какъ основной науки, и о ней-то должно быть сказано: nil actum reputans, si quid superesset agendum.
Спросятъ, что за сокровище оставляемъ мы потомству въ метафизик&#1123, очищенной критикой и такимъ образомъ получившей прочное положеніе? При б&#1123гломъ обзор&#1123 нашего труда можетъ быть, зам&#1123тятъ, что. польза отъ него только отрицательная и состоитъ въ предостереженіи переступать пред&#1123лы опыта: это первая его заслуга. Но легко уб&#1123диться и въ положительной, если принять во вниманіе, что сужденія, въ которыхъ разумъ переступаетъ пред&#1123лы опыта, въ сущности, не расширяютъ, а скор&#1123е сокращаютъ д&#1123ятельность разума: расширяя безъ м&#1123ры пред&#1123лы чувственности, они ст&#1123сняютъ д&#1123ятельность чистаго (практическаго) разума. Поэтому ограничивая чувственность, критика кажется отрицательной, но, устраняя препятствіе, ограничивающее д&#1123ятельность разума, она приносить положительную и важную пользу. Она станетъ еще очевидн&#1123й, если уб&#1123диться, что есть необходимая практическая д&#1123ятельность разума (нравственная), для которой онъ не нуждается ни въ какой теоретической помощи, напротивъ, долженъ быть обезпеченъ отъ его сод&#1123йствія, чтобъ не впасть въ противор&#1123чіе съ самимъ собою. Отрицать посл&#1123 этого положительную пользу критики значило бы говорить, что полиція не приноситъ положительной пользы, потому что ея долгъ предупреждать, возможныя между гражданами, насилія, дабы каждый могъ спокойно и безопасно заниматься своимъ д&#1123ломъ. Въ аналитической части критики доказывается, что пространство и время суть формы чувственнаго усмотр&#1123нія, сл&#1123довательно, суть условія бытія вещей, какъ явленій, дал&#1123е,— что не было бы и понятій разсудка, сл&#1123довательно, элементовъ къ познанію вещей, еслибъ не было, соотв&#1123тствующаго этимъ понятіямъ, чувственнаго усмотр&#1123нія, и что, сл&#1123довательно, мы можемъ познавать предметы только какъ предметъ чувственнаго усмотр&#1123нія, какъ явленіе, а не какъ вещь саму въ себ&#1123. Изъ сего сл&#1123дуетъ, что теоретическій разумъ долженъ ограничиваться только предметами опыта. Конечно, и зд&#1123сь не отрицается возможность если не познанія, то, по крайней м&#1123р&#1123, мысли о предметахъ, какъ вещахъ самихъ въ себ&#1123. {Чтобъ познать какой-нибудь предметъ, необходимо доказать прежде его возможность (на основаніи ли свид&#1123тельства опыта, или а priori о разумомъ), по мыслить я могу все непротивор&#1123чащее самому себ&#1123, т. е. для сего мн&#1123 довольно, чтобъ понятіе было только возможной мыслію, хотя я и не могу поручиться, есть ли соотв&#1123тствующій ему предметъ, или н&#1123тъ. Чтобъ такому понятію сверхъ того усвоить еще предметное значеніе (т. е. реальную возможность, ибо первая была только логическая), для сего требуется н&#1123что большее. Это большее не сл&#1123дуетъ искать непрем&#1123нно въ теоретическихъ источникахъ познанія, оно можетъ заключаться въ практическихъ.} Иначе сл&#1123довало бы, что существуетъ явленіе безъ чего-то являющагося. Предположимъ теперь, что н&#1123тъ еще необходимаго результата нашей критики — именно различенія вещей, какъ предметовъ опыта, отъ вещей въ самихъ себ тогда законъ причины и механизма природы долженъ былъ бы быть приложенъ ко вс&#1123мъ вещамъ вообще, какъ д&#1123йствующимъ причинамъ. Тогда нельзя было бы объ одномъ и томъ же существ&#1123, наприм&#1123ръ челов&#1123ческой душ&#1123, утверждать, что ея воля свободна и вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ подчинена физической необходимости, не впадая въ тоже время въ очевидное противор&#1123чіе: оно, очевидно, происходитъ оттого, что въ обоихъ случаяхъ я говорю о душ&#1123 въ одномъ и томъ же значеніи, именно, какъ вещи вообще (пещи въ самой себ&#1123), иначе, впрочемъ, безъ предшествующей критики, и невозможно было бы утверждать. Другое д&#1123ло, когда критика даетъ выводъ, что предметъ можетъ быть понимаемъ въ двухъ значеніяхъ: именно, или какъ явленіе, или какъ вещь сама въ себ&#1123, — когда выводъ понятій разсудка служитъ доказательствомъ, что законъ причины обязателенъ для вещей только въ первомъ смысл&#1123, какъ предметовъ опыта, по что он&#1123 по подчинены ему во второмъ значеніи. Тогда не будетъ противор&#1123чія между волей — въ явленіи (въ видимыхъ д&#1123йствіяхъ) подчиненной закону природы и въ этомъ значеніи не свободной, и взглядомъ на нее, какъ на принадлежность вещи самой въ себ&#1123, не подчиненную этому закону и въ семъ смысл&#1123 свободную. Правда, никакой теоретическій разумъ (еще мен&#1123е опытное наблюденіе) не поможетъ мн&#1123 познать душу съ посл&#1123дней стороны, а сл&#1123довательно, и свободу, какъ свойство, д&#1123йствующаго въ чувственномъ мір&#1123, существа: иначе, я долженъ былъ бы и признавать его существующимъ и въ тоже время отрицать отъ него время (что невозможно, ибо тогда мое понятіе о немъ останется безъ нагляднаго прим&#1123ра). Все таки я могу, мыслить свободу т. е. мое представленіе о ней не будетъ заключать въ себ&#1123 противор&#1123чія, если наше критическое изсл&#1123дованіе укажетъ различіе обоихъ родовъ представленій (чувственныхъ и интеллектуальныхъ) и дастъ такимъ образомъ возможность ограничить приложеніе понятій разсудка и, сл&#1123довательно, вытекающихъ изъ нихъ сужденій. Нравственность предполагаетъ свободу (въ строгомъ смысл&#1123), какъ свойство нашей воли, ибо практическіе законы нашего разума им&#1123ютъ для него смыслъ данныхъ а priori, совершенно невозможныхъ безъ свободы. И еслибъ теоретическій разумъ призналъ невозможной мысль о слобод&#1123, тогда пришлось бы пожертвовать упомянутымъ нравственнымъ предположеніемъ, а сл&#1123довательно, и свободу и нравственность (противор&#1123чія исчезаютъ съ отрицаніемъ свободы) принесть въ жертву механизму природы. По моему же взгляду, нравственность требуетъ только, чтобъ въ предположеніи свободы не заключалось противор&#1123чія или чтобъ ее вообще было возможно мыслить, при этомъ н&#1123тъ нужды доказывать дал&#1123е, что механизмъ природы нисколько не препятствуетъ нашимъ д&#1123йствіямъ (конечно въ другомъ отношеніи). Такимъ образомъ, ученіе нравственности не могло бы быть примирено съ ученіемъ естественныхъ наукъ, еслибъ критика ран&#1123е не предр&#1123шила вопроса о нашемъ нев&#1123д&#1123ніи вещей самихъ въ себ&#1123 и область теоретическаго познанія не ограничила бы одними явленіями. Ту же самую пользу критики чистаго разума можно указать въ отношеніи понятій о Бог&#1123, простот&#1123 природы нашей души, но это я опускаю ради краткости. Если по положить пред&#1123ловъ чрезм&#1123рнымъ притязаніямъ теоретическаго разума, то нельзя было бы говорить о Бог&#1123, свобод&#1123 и безсмертіи, что совершенно необходимо въ практической д&#1123ятельности нашего разума. Теоретическій разумъ, восходя къ такимъ понятіямъ, пользуется сужденіями, могущими служить только для опыта, прилагая ихъ къ сверхъ-опытнымъ предметамъ, онъ какъ-бы превращаетъ ихъ въ явленія и такимъ образомъ д&#1123лаетъ невозможнымъ практическое расширеніе д&#1123ятельности чистаго разума. Я долженъ былъ, поэтому, ограничивъ знаніе, дать м&#1123сто в&#1123р ибо метафизическій догматизмъ, т. е. обычай разсуждать въ наук&#1123 безъ критики чистаго разума, и есть источникъ противнаго нравственности нев&#1123рія — всегда и везд&#1123 догматическаго. Не малая услуга предъ потомствомъ, если такимъ образомъ возможно будетъ оставить ему систематическую, соображенную съ критикой чистаго разума, метафизику. Сравнимъ теперь развитіе разума посредствомъ прочнаго прогресса въ наук&#1123 съ простымъ легкомысленнымъ блужданіемъ его. Не лучше ли будетъ употреблять время любознательное юношество, когда оно перестанетъ умничать о, вещахъ, которыя непонятны, да и навсегда останутся неясными ему, какъ и всякому другому, или, еще лучше, ежели оно перестанетъ изобр&#1123тать новые взгляды и такимъ образомъ презирать основательныя науки? Стоитъ особенно обратить вниманіе на неоц&#1123нимую возможность р&#1123шать тогда по сократовскому способу вс&#1123 будущія возраженія противъ нравственности и религіи — именно указывать на нев&#1123д&#1123ніе въ этомъ случа&#1123 самихъ противниковъ метафизики. Всегда была и будетъ существовать у людей метафизика, а сл&#1123довательно, всегда будетъ, встр&#1123чаться, неразлучная съ ней діалектика чистаго разума. Въ томъ и заключается первая и важн&#1123йшая задача философіи, чтобъ предотвратить ея вредное вліяніе, разъ на всегда уничтоживъ источникъ заблужденій.
Это существенное изм&#1123неніе въ наук&#1123 и потери теоретическаго разума въ его воображаемомъ насл&#1123діи не касаются всеобщечелов&#1123ческаго достоянія и пользы,— доставляемой истинами чистаго разума: все остается въ томъ же благопріятномъ положеніи, въ какомъ когда-либо было, потери касаются только монополіи школы, но ни въ какомъ случа&#1123 не интереса челов&#1123чества. Я спрашиваю самаго непреклоннаго изъ догматистовъ, дошли ли когда-нибудь, вышедшія изъ ихъ школы, доказательства до публики и им&#1123ли ли они мал&#1123йшее вліяніе на ея уб&#1123жденіе: наприм&#1123ръ, доказательства бытія души посл&#1123 смерти на основаніи простоты души, доказательства свободы воли по отношенію къ механизму природы на основаніи тонкаго, хотя и ничтожнаго, различенія субъективной и объективной практической необходимости, или наконецъ — бытія Божія изъ понятія реальн&#1123йшаго существа (случайность всего изм&#1123няющагося ведетъ къ мысли о первомъ движител&#1123)? Такого вліянія никогда не оказывалось и никогда не будетъ, по самой недоступности для обыкновеннаго разсудка тонкой теоріи. Напротивъ, въ первомъ случа&#1123, очевидное предрасположеніе челов&#1123ка не удовлетворяться нич&#1123мъ временнымъ (какъ недостаточнымъ для осуществленія его назначенія) всегда питало въ немъ надежду на будущую жизнь, во второмъ — ясное представленіе обязанностей, въ противоположность всякимъ притязаніямъ страстей, будило сознаніе свободы, наконецъ, въ третьемъ — дивный порядокъ, красота, промыслъ, всюду очевидный въ природ&#1123,— одни способны были поддерживать в&#1123ру въ мудраго, великаго Виновника міра. Такимъ образомъ, достояніе остается нетолько неприкосновеннымъ, но еще бол&#1123е пріобр&#1123таетъ значенія, когда школы научатся не присвоять себ&#1123 бол&#1123е высокаго и широкаго взгляда на общечелов&#1123ческое д&#1123ло: ибо и простое (для насъ достойное всякаго уваженія) большинство легко можетъ придти къ такому же взгляду, школа должна ограничиться развитіемъ этихъ общепонятныхъ и въ нравственномъ отношеніи совершенно достаточныхъ доказательствъ. Перем&#1123ны касаются только чрезм&#1123рныхъ притязаній школъ: он&#1123 охотно считаютъ себя (въ другихъ отношеніяхъ и справедливо) единственными знатоками и хранителями истинъ, изъ которыхъ он&#1123 сообщаютъ публик&#1123 одни только выводы, оставляя у себя самый ключъ къ нимъ (quod mccum nescit, solus mit scire videri). Справедливыя же требованія теоретическаго философа мы всевозможно уважали. Онъ все-таки остается хранителемъ полезной для публики науки, хотя эта польза ею и не сознается: онъ есть хранитель критики разума, ибо она никогда не будетъ популярной, да и н&#1123тъ въ томъ нужды. Народъ такъ же мало занимается топко сплетенными доказательствами полезныхъ истинъ, какъ недоступны для него и тонкія противъ нихъ возраженія. Но такъ какъ школ&#1123, какъ всякому челов&#1123ку, возвышающемуся до теоріи, приходится им&#1123ть д&#1123ло ъ об&#1123ими вещами, то первая обязана основательно изсл&#1123довать права теоретическаго разума. Этимъ она предупредитъ соблазнъ, который рано или поздно возникнетъ у народа отъ т&#1123хъ споровъ, въ которые неизб&#1123жно, безъ критики, впутываются метафизики и которые потомъ обезображиваютъ самое ученіе. Такимъ образомъ въ корн&#1123 будутъ уничтожены матеріализмъ, фатализмъ, безбожіе, либеральное нев&#1123ріе, фанатизмъ и суев&#1123ріе, могущія быть всеобще вредными, наконецъ, идеализмъ и скептицизмъ, вредные бол&#1123е для школъ и трудно проникающіе въ публику. Еслибъ правительства благоразсудили заниматься д&#1123лами ученыхъ, то гораздо сообразн&#1123е было бы съ ихъ заботами о благ&#1123 наукъ и челов&#1123чества покровительствовать свободной критик&#1123, отъ которой единственно можно ожидать срочныхъ работъ, ч&#1123мъ благопріятствовать см&#1123шному деспотизму школъ: посл&#1123днія ум&#1123ютъ поднимать только громкій вопль объ опасностяхъ, если разрывается ихъ паутина, которой публика никогда не в&#1123даетъ и о потер&#1123 которой никогда не скорбитъ.
Критика не идетъ противъ догматическаго метода разума въ его чистомъ познаніи, т. е. противъ науки (она всегда должна быть догматической, т. е. строго доказывать свои истины а priori изъ в&#1123рныхъ началъ), она противоположна догматизму, т. е. притязанію довольствоваться въ чистомъ познаніи (философскомъ) принципами, им&#1123ющими за себя только давность употребленія, и не изсл&#1123довать при этомъ способовъ, какими разумъ дошелъ до нихъ. Догматизмъ, сл&#1123довательно, состоитъ въ догматическомъ метод&#1123 чистаго разума безъ критики его собственной силы. Противопоставленіе это вовсе не ведетъ къ поверхностности, съ ея популярнымъ тономъ, ни къ скептицизму, обыкновенно скоро пор&#1123шающему съ ц&#1123лой метафизикой. Напротивъ, критика есть необходимое средство къ развитію основательной метафизики: посл&#1123дняя всегда догматична и въ строгомъ смысл&#1123 систематична, сл&#1123довательно, должна быть построена научнымъ образомъ (непопулярно). Требованіе это для нея неизб&#1123жно, такъ какъ она вызывается вести свое д&#1123ло а priori, сл&#1123довательно, совершенно удовлетворительно для теоретическаго разума. При выполненіи плана, предначертаннаго критикой, т. е. въ будущей систем&#1123 метафизики, мы должны были бы сл&#1123довать строгому методу знаменитаго Вольфа, величайшаго изъ вс&#1123хъ догматическихъ философовъ. Онъ первый подалъ прим&#1123ръ (и имъ положилъ начало, досел&#1123 неисчезнувшему въ Германіи, духу основательности), какъ дать прочное развитіе наук&#1123 посредствомъ установки принциповъ, яснаго опред&#1123ленія понятій, изысканно строгихъ доказательствъ, устраненія см&#1123лыхъ скачковъ въ выводахъ. Онъ могъ бы дать желаемый видъ метафизик&#1123, еслибъ только критикой органа, т. е. чистаго разума, предварительно очистилъ себ&#1123 поле: впрочемъ недостатокъ такой критики — вина не его одного, а вообще догматическаго мышленія всей эпохи. Зато отвергающіе его методъ и вм&#1123ст&#1123 критику чистаго разума, очевидно, изм&#1123рены избавить себя отъ всякихъ научныхъ узъ и превратить трудъ въ шутку, достов&#1123рность мн&#1123ній и философію въ филодоксію.
Что касается до сего втораго изданія, то я воспользовался этимъ случаемъ, чтобъ, по возможности, облегчить трудность и темноту: он&#1123 послужили причиной недоразум&#1123ній дли многихъ глубокомысленныхъ моихъ критиковъ, конечно, не безъ моей вины. Я ничего не изм&#1123нилъ въ сужденіяхъ и ихъ доказательствахъ, равно какъ въ форм&#1123 и полнот&#1123 плана. Можетъ быть, причина того отчасти въ долгой работ&#1123, какой я подвергъ этотъ трудъ прежде изданія его въ публику, а отчасти въ самой вещи, т. е. въ природ&#1123 чистаго теоретическаго разума: ибо онъ есть настоящій организмъ, въ которомъ все существуетъ для одной ц&#1123ли и каждый членъ для вс&#1123хъ, и сл&#1123довательно, мал&#1123йшая погр&#1123шность, ошибка (заблужденіе) или недостатокъ сейчасъ же скажется на д&#1123л&#1123. Я полагаю, и на будущее время система останется неизм&#1123нной. Говорю такъ не по увлеченію, а по очевидности самаго д&#1123ла: ибо выводъ всегда остается у насъ одинъ и тотъ же, будемъ ли мы отъ частностей восходитъ къ ц&#1123лому чистаго разума или отъ ц&#1123лаго нисходить къ частямъ (посл&#1123днее будетъ при конц&#1123 нашего труда, именно въ практическомъ отношеніи), напротивъ, у насъ сейчасъ же являются противор&#1123чія нетолько систем&#1123, но самому общечелов&#1123ческому разуму, лишь только начнемъ изм&#1123нять самыя мелкія частности. Сознаюсь, что въ изложеніи еще многое остается сд&#1123лать, и въ этомъ изданіи я сд&#1123лалъ н&#1123которыя поправки, чтобъ устранить недоразум&#1123нія эстетик&#1123, особенно въ понятіи времени, темноту въ вывод&#1123 понятій разсудка, н&#1123который недостатокъ въ доказательствахъ сужденій чистаго разума, наконецъ недоразуменія относительныхъ ложныхъ умозаключеній раціональной психологіи. Только до этого пункта простираются мои поправки въ изложеніи {Существеннымъ прибавленіемъ, и то въ способ&#1123 доказательствъ, можно назвать новое опроверженіе психологическаго идеализма и строгое (полагаю, единственно возможное) доказательство предметной реальности чувственнаго представленія. Можно считать идеализмъ за невинную вещь по отношенію къ существенной ц&#1123ли метафизики (что на д&#1123л&#1123 вовсе не такъ), но все-таки, необходимость принимать бытіе вещей вн&#1123 насъ только на в&#1123ру составляетъ не малый соблазнъ для философіи и челов&#1123ческаго разума (отъ этихъ вещей беремъ мы все содержаніе для нашего внутренняго чувства), еслибъ кому-нибудь вздумалось сомн&#1123ваться въ бытіи вн&#1123шнихъ предметовъ, мы не могли бы представить совершенно достаточнаго опроверженія. Таі,ъ какъ въ изложеніи доказательства есть н&#1123которая темнота, то я прошу относящіеся сюда періоды изм&#1123нить такъ: ‘это н&#1123что постоянное поможетъ быть однимъ только моимъ чувственнымъ представленіемъ (Anschauung). Главное, ч&#1123мъ опред&#1123ляется мое бытіе и что я нахожу въ самомъ себ&#1123, суть представленія, они предполагаютъ н&#1123что постоянное, независимое отъ нихъ самихъ, по отношенію къ чему можно бы было опред&#1123лить см&#1123ну ихъ, сл&#1123довательно, и мое существованіе во времени, въ которомъ они см&#1123няются. Противъ этого доказательства, можетъ быть, скажутъ: мы сознаемъ только то, что находится въ насъ, т. е. собственныя представленія вн&#1123шнихъ предметовъ, сл&#1123довательно, остается нер&#1123шеннымъ, есть ли что-нибудь соотв&#1123тствующее представленіямъ вн&#1123 насъ или н&#1123тъ. По, во внутреннемъ опыт&#1123, я сознаю мое бытіе во времени (сл&#1123довательно, опред&#1123лимость его посл&#1123днимъ), а это значить бол&#1123е, ч&#1123мъ сознавать только свои представленія, впрочемъ, первое сознаніе тожественно съ опытнымъ сознаніемъ моего бытія, возможнымъ только тогда, если я буду сравнивать себя съ ч&#1123мъ-нибудь находящимся вн&#1123 меня и им&#1123ющимъ отношеніе къ моему существованію. Сл&#1123довательно, сознаніе моего существованія во времени т&#1123сно соединено съ сознаніемъ моихъ отношеній къ чему-то вн&#1123 меня, значитъ, самый опытъ, а не фантазія, вн&#1123шнее чувство, и не воображеніе неразрывно соединяютъ вн&#1123шній міръ съ внутреннимъ чувствомъ: ибо вн&#1123шнее чувство само но себ&#1123 относитъ наше представленіе къ чему-то существующему вн&#1123 насъ, реальность его, въ отличіе отъ воображенія, основывается на томъ, что оно неразрывно соединяется съ внутреннимъ опытомъ, какъ необходимое условіе возможности посл&#1123дняго. Еслибъ вм&#1123ст&#1123 съ разсудочнымъ сознаніемъ моего бытія, какое видно въ представленіи: я существую, сопровождающемъ вс&#1123 мои сужденія и разсудочныя д&#1123йствія, могло опред&#1123лять мое бытіе сверхъ тою разсудочное представленіе, то для доказательства существованія вн&#1123шняго міра не было бы нужды въ моемъ сознаніи отношеній къ этому міру. Но, хотя указанное разсудочное сознаніе предшествуетъ вс&#1123мъ прочимъ нашимъ д&#1123йствіямъ, мое бытіе можетъ быть доказано только внутреннимъ представленіемъ, посл&#1123днее же своимъ существованіемъ обязано вн&#1123шнимъ — чувствамъ и подлежитъ условію времени, а сл&#1123довательно, и внутренній опытъ зависитъ отъ чего-то постояннаго, находящагося вн&#1123 меня и им&#1123ющаго отношеніе ко мн&#1123. Такъ, реальность вн&#1123шняго чувства необходимо должна соединяться съ реальностью внутренняго, чтобъ вообще опытъ сталъ д&#1123ломъ возможнымъ, т. е. я также твердо уб&#1123жденъ въ существованіи вещей вн&#1123 меня, им&#1123ющихъ отношеніе къ моимъ чувствамъ, какъ ув&#1123ренъ въ томъ, что существую въ изв&#1123стномъ времени. Какіе вн&#1123шніе предметы соотв&#1123тствуютъ нашимъ представленіямъ, что нужно отнести къ вн&#1123шнему чувству, а не къ воображенію, это въ каждомъ данномъ случа&#1123 р&#1123шается по правиламъ, по которымъ вообще опытъ (даже внутренній) отличается отъ воображенія, причемъ всегда предполагается. что вн&#1123шній опытъ, д&#1123йствительно, существуетъ. Ко всему сказанному можно еще зам&#1123тить, нельзя называть представленіе чего-то постоянно продолжающагося продолжительнымъ представленіемъ: ибо, само по себ&#1123, оно можетъ быть весьма изм&#1123нчиво, какъ вообще вс&#1123 наши представленія, какъ наприм&#1123ръ даже представленіе матеріи, оно только им&#1123етъ предметомъ своимъ н&#1123что постоянное, тогда какъ посл&#1123днее есть вещь не зависящая отъ нашихъ представленій, бытіе ея необходимо предполагается моимъ собственнымъ существованіемъ и столь необходимо для опыта, что посл&#1123дній не существовалъ бы, еслибъ, не могъ быть вм&#1123ст&#1123 и вн&#1123шнимъ (отчасти). Какимъ образомъ? это также трудно объяснить, какъ и то, какъ мы вообще мыслимъ существующее во времени, которое, существуя и вм&#1123ст&#1123 изм&#1123няясь, даетъ происхожденіе понятію изм&#1123ненія.}: у меня мало свободнаго времени, притомъ остальная часть моего труда не возбудила никакихъ недоразум&#1123ній въ знающихъ и безпристрастныхъ критикахъ: я не назову ихъ поименно, но они вообще сами найдутъ, въ какой м&#1123р&#1123 и гд&#1123 я обратилъ вниманіе на ихъ указанія. Къ сожал&#1123нію, улучшенія эти повлекли за собою небольшія сокращенія, которыхъ изб&#1123жать было нельзя не увеличивая слишкомъ этой книги. Именно я долженъ былъ отбросить, или сократить многое, что существенно къ ц&#1123лому не относится, но что, можетъ быть, было бы не лишне для читателя, такъ какъ оно могло бы годиться для другихъ ц&#1123лей. Такія сокращенія были неизб&#1123жны, чтобъ дать просторъ бол&#1123е ясному изложенію, мои мн&#1123нія и доказательства, въ сущности, ни въ чемъ не изм&#1123нились, но методъ изложенія зд&#1123сь настолько уже изм&#1123ненъ, что довольствоваться одними вставками было нельзя. За эту небольшую потерю, которая, впрочемъ, можетъ быть устранена, если читатель сравнитъ это изданіе съ первымъ, онъ будетъ совершенно вознагражденъ большей понятностью теперешняго изложенія. Въ разныхъ своихъ сочиненіяхъ (въ рецензіяхъ многихъ книгъ, въ спеціальныхъ статьяхъ) я съ удовольствіемъ им&#1123лъ случай зам&#1123тить, что духъ основательности еще не изчезъ въ Германіи, что онъ только былъ подавленъ на н&#1123которое время моднымъ геінальничаньемъ въ мышленіи и что тернистый путь критики, ведущей къ основательной, твердой и въ высшей степени необходимой наук&#1123 чистаго разума не пом&#1123шаетъ бодрымъ и яснымъ головамъ усвоить себ&#1123 эту науку. Такіе-то люди, съ основательностью соединяющіе талантъ яснаго изложенія (котораго я не признаю за собой), довершатъ все нужное въ посл&#1123днемъ отношеніи. Я не боюсь опроверженія, но опасаюсь остаться непонятнымъ. Зат&#1123мъ, что касается меня, то я уже не могу принимать участіе въ спорахъ, хотя не отказываюсь обращать вниманіе на вс&#1123 указанія друзей, или противниковъ, чтобъ воспользоваться ими при развитіи системы согласно съ этимъ приготовительнымъ трудомъ. Во время этихъ работъ я уже усп&#1123лъ состар&#1123ться (въ этомъ м&#1123сяц&#1123 шестьдесятъ четыре года) и долженъ крайне дорожить временемъ, если хочу выполнить планъ издать Метафизику природы и нравовъ, какъ доказательства в&#1123рности критики теоретическаго и практическаго разума. Мн&#1123 остаемся ожидать, что разъясненіемъ трудностей, правду сказать, и неизб&#1123жныхъ на первыхъ порахъ въ такомъ труд&#1123, и защитой его займутся уважаемые люди, совершенно его усвоившіе себ&#1123. Въ н&#1123которыхъ, м&#1123стахъ философской изложеніе им&#1123етъ недостатки (оно и не можетъ быть такимъ неопровержимымъ, какъ всякое математическое доказательство), но организмъ системы, какъ н&#1123что ц&#1123лое, оттого нимало не страдаетъ, вообще не многіе влад&#1123ютъ достаточно гибкимъ умомъ, чтобъ ум&#1123ть попить новую систему, еще меньше такихъ, которые желали бы понять, особенно если чувствуютъ себя неловко при всякомъ нововведеніи. Найдутся и противор&#1123чія, если сравнивать отд&#1123льныя м&#1123ста безъ связи ихъ съ другими, они неизб&#1123жны во всякомъ сочиненіи, свободно развивающемся, какъ всякая живая р&#1123чь. Полагающіеся на чужія мн&#1123нія будутъ осуждать за это самый трудъ, овлад&#1123вшіе же идеей ц&#1123лаго легко разр&#1123шатъ подобныя противор&#1123чія. Если теорія им&#1123етъ твердыя основы, то д&#1123йствіе и противод&#1123йствіе, угрожающія вначал&#1123 ей опасностью, способствуютъ современемъ сгладить вс&#1123 неровности, а если займутся ею люди безпристрастные, умные и истинно популярные, то вскор&#1123 сообщатъ ей и потребное изящество изложенія.
Кенигсбергъ. Апр&#1123ль 1787.

ВВЕДЕНІЕ

I.
Различіе чистаго и опытнаго познанія.

Н&#1123тъ сомн&#1123нія, что всякое познаніе наше начинается опытомъ. Ч&#1123мъ можетъ быть возбуждена познавательная способность къ д&#1123ятельности, какъ не вн&#1123шними предметами? они будятъ вн&#1123шнія чувства, и частію прямо возбуждаютъ въ насъ представленія, частію подвигаютъ нашу разсудочную д&#1123ятельность къ тому, чтобъ сравнивать ихъ, соединять или разъединять и такимъ образомъ грубый матеріалъ чувственныхъ впечатл&#1123ній переработывать въ познаніе предметовъ, называемое опытомъ. По времени, сл&#1123довательно, всякое познаніе сл&#1123дуетъ за опытомъ и съ нимъ начинается.
Впрочемъ не все наше познаніе происходитъ изъ опыта, хотя оно возникаетъ вм&#1123ст&#1123 съ опытомъ. Возможная вещь, что само наше опытное познаніе есть н&#1123что сложное:— съ одной стороны, оно состоитъ изъ того, что мы воспринимаемъ посредствомъ впечатл&#1123ній, съ другой изъ того, что наша познавательная способность (именно, по поводу чувственныхъ впечатл&#1123ній) производитъ изъ себя: только это добавленіе изъ себя мы научаемся сознавать не прежде, какъ посл&#1123 долгаго упражненія, когда мы сд&#1123лаемся способными къ само-наблюденію.
Поэтому возникаетъ вопросъ, требующій ближайшаго изсл&#1123дованія и нер&#1123шимый съ перваго взгляда: возможно ли такое познаніе, независимое отъ опыта и отъ вс&#1123хъ чувственныхъ впечатл&#1123ній? Это познаніе называется а priori и различается отъ опытнаго, котораго источники — а posteriori,— именно въ опыт&#1123.
Выраженіе это не довольно опред&#1123ленно, чтобъ означать полный д&#1123йствительный смыслъ предложеннаго вопроса. О многихъ познаніяхъ, пріобр&#1123тенныхъ изъ опытныхъ источниковъ, говорятъ обыкновенно, что мы способны къ нимъ, или участны въ нихъ а priori, потому что мы добываемъ ихъ не прямо изъ опыта, а изъ общихъ положеній, также выведенныхъ изъ него. О челов&#1123к&#1123, подкопавшемъ основаніе своего дома, говорится, онъ могъ а priori знать, что домъ въ такомъ случа&#1123 упадетъ, т. е. ему не было нужды на опыт&#1123 ждать д&#1123йствительнаго паденія. Правду сказать, онъ не могъ бы вполн&#1123 знать этого и а posteriori. В&#1123дь опытъ долженъ научить его. что вс&#1123 т&#1123ла подвержены закону тяжести и непрем&#1123нно упадутъ, если лишить ихъ опоры.
Въ нашемъ труд&#1123 познаніями а priori мы будемъ называть только т&#1123, которыя безусловно независимы отъ всякаго, а не отъ того или другаго, опыта. Имъ противоположны опытныя познанія, или возможныя только а posteriori, или изъ опыта. Изъ познаній а priori чистыми называются т&#1123, въ которыя не привнесено ничего опытнаго. Напр. сужденіе: всякое изм&#1123неніе им&#1123етъ причину, есть сужденіе а priori, но чистымъ назвать его нельзя, потому что изм&#1123неніе есть понятіе, полученное изъ опыта.

II.
Мы им&#1123емъ н&#1123которыя познанія а priori и даже обыкновенный разсудокъ не лишенъ ихъ.

Намъ сл&#1123дуетъ обратить вниманіе на признакъ, по которому нав&#1123рное можно было бы отличать чистое познаніе отъ опытнаго. Опытъ указываетъ намъ на т&#1123 или другія свойства предметовъ, но не ручается, чтобъ иначе не могло и быть. Сл&#1123довательно, если 1) сужденіе мыслится какъ необходимое, то оно есть а priori, если сверхъ того оно и выведено можетъ быть только изъ необходимаго, то оно есть сужденіе безусловно а priori. 2) Всеобщность сужденій опыта всегда только принимается на в&#1123ру, есть сравнительная, но не строго достов&#1123рная (наведеніе), собственно говоря, она означаетъ: на основаніи собственныхъ наблюденій мы можемъ сказать, что н&#1123тъ исключеній изъ того или другаго правила. Напротивъ, если сужденіе мыслится строго всеобщимъ, т. е. не допускается въ немъ возможности исключеній, то оно безусловно а priori, а не выведено изъ опыта. Всеобщность опыта, сл&#1123довательно, им&#1123етъ источникомъ своимъ произволъ, преувеличивающій значеніе сужденія: изъ приложимости его въ немногихъ случаяхъ выводится приложимость ко вс&#1123мъ, таково сужденіе: вс&#1123 т&#1123ла им&#1123ютъ тяжесть. Тамъ же, гд&#1123 строгій характеръ всеобщности принадлежитъ сужденію по существу, всегда сл&#1123 дуетъ предполагать особый источникъ его происхожденія, именно способность познанія а priori. Итакъ необходимость и всеобщность суть в&#1123рные признаки познанія а priori и неразд&#1123льны одна отъ другой. При употребленіи ихъ часто, впрочемъ, случается, что легче доказать ограниченную приложимость сужденія, ч&#1123мъ случайность, или неограниченная всеобщность сужденія кажется очевидн&#1123й его необходимости. Поэтому гораздо лучше пользоваться указанными двумя критеріями отд&#1123льно, ч&#1123мъ бол&#1123е что каждый изъ нихъ несомн&#1123нно в&#1123ренъ.
Легко доказать, что въ челов&#1123ческомъ познаніи, д&#1123йствительно, есть такія необходимыя и въ строгомъ смысл&#1123 всеобщія, сл&#1123довательно, чистыя сужденія а priori. Если нуженъ прим&#1123ръ, то стоитъ только обратиться къ математическимъ положеніямъ, если угодно поискать такого сужденія въ обыкновенной практик&#1123 разсудка, то для сего можетъ годиться сужденіе: всякое изм&#1123неніе должно им&#1123ть причину: именно въ посл&#1123днемъ понятіе причины такъ необходимо и всеобще соединено съ д&#1123йствіемъ, что оно совершенно ни къ чему не годилось бы, еслибы заодно съ Юмомъ мы стали выводить его изъ частой ассоціаціи того, что случается, съ т&#1123мъ, что ему предшествуетъ, и возникающей отсюда привычки (сл&#1123довательно субъективной необходимости) соединять вм&#1123ст&#1123 посл&#1123днее, съ первымъ. И безъ этихъ прим&#1123ровъ, доказывающихъ д&#1123йствительное существованіе чистыхъ сужденій а priori въ нашемъ познаніи, легко вид&#1123ть, что только посредствомъ ихъ самый опытъ становится возможнымъ, а это составляетъ самое лучшее доказательство ихъ происхожденія а priori. Какимъ образомъ опытъ получилъ бы характеръ достов&#1123рности, еслибъ вс&#1123 правила, руководящія имъ, также были бы опытными, сл&#1123довательно, случайными: вс&#1123мъ такимъ опытнымъ правиламъ никакъ нельзя придавать значеніе руководящихъ сужденій. Зд&#1123сь, впрочемъ, можно довольствоваться простымъ указаніемъ на чистую д&#1123ятельность нашей познавательной способности, какъ на фактъ. И не въ однихъ только сужденіяхъ, но и въ понятіяхъ очевидно происхожденіе н&#1123которыхъ — а priori. Отвлеките постепенно отъ опытнаго понятія т&#1123ла все, что въ немъ есть опытнаго: цв&#1123тъ, твердость, или мягкость, тяжесть, непроницаемость, все-же остается пространство, которое занималъ этотъ предметъ (уже совершенно исчезнувшій), но которое уже невозможно отвлечь. Вы можете также отвлечь отъ опытнаго понятія всякаго вещественнаго или невещественнаго предмета вс&#1123 свойства, о которыхъ говорилъ вамъ опытъ. Но никакъ нельзя уже отвлечь того, по чему вы мыслите этотъ предметъ или какъ сущность, или какъ н&#1123что находящееся въ сущности (хотя это понятіе опред&#1123лительн&#1123й, ч&#1123мъ понятіе предмета вообще). Необходимость, съ какой возникаетъ въ васъ это понятіе, должна васъ уб&#1123дить, что оно им&#1123етъ корни въ вашей познавательной способности а priori. {Въ первомъ изданіи Введеніе разд&#1123ляется на дв&#1123 части (I — Идея трансцендентальной философіи и II — Разд&#1123леніе трансцендентальной философіи). Вм&#1123сто первыхъ двухъ отд&#1123ловъ въ первомъ изданіи сказано коротко сл&#1123дующее: ‘Безъ сомн&#1123нія, опытъ есть первый продуктъ, образуемый разсудкомъ, при переработк&#1123 содержанія чувственныхъ ощущеній. У него прежде всего мы учимся, и въ этомъ отношеніи онъ настолько не исчерпаемъ, что для вс&#1123хъ будущихъ покол&#1123ній онъ останется неоскуд&#1123ваемымъ источникомъ познаній. Однако, опытъ далеко не единственное поприще, которымъ ограничивается нашъ разсудокъ. Онъ говоритъ намъ только о факт&#1123, но не указываетъ, почему должно быть необходимо такъ, а не иначе. Поэтому онъ не даетъ намъ настоящихъ обобщеній, и разумъ, такъ жаждущій именно посл&#1123днихъ познаній, только подстрекается опытомъ, но не удовлетворяется. Сл&#1123довательно, всеобщія познанія съ характеромъ необходимости должны быть независимы отъ опыта, сами но себ&#1123 ясный достов&#1123рны, они называются познаніями а priori, напротивъ т&#1123, которыя мы заимствуемъ изъ опыта, называются а posteriori. Оказывается теперь зам&#1123чательная вещь, что къ нашему опыту прим&#1123шиваются познанія, происхожденіе которыхъ необходимо должно быть а priori, по всей в&#1123роятности ихъ назначеніе — давать связь нашимъ чувственнымъ представленіямъ. Если устранить изъ нихъ все, данное чувствами, то останутся изв&#1123стныя понятія и образованныя изъ нихъ сужденія, которыхъ происхожденіе несомн&#1123нно а priori, независимо отъ опыта: ибо на основаніи ихъ, мы можемъ говорить о предметахъ, являющихся нашимъ чувствамъ гораздо бол&#1123е (по крайней м&#1123р&#1123, обыкновенно считаютъ себя вправ&#1123 говоритъ бол&#1123е), ч&#1123мъ опытъ насъ уполномочиваетъ на то, и сверхъ того, подобныя сужденія получаютъ характеръ всеобщности и строгой необходимости, невозможной при одномъ опытномъ познаніи. }

III.
Для философіи, необходима наука, опред&#1123ляющя возможность, принципы и объемъ вс&#1123хъ познаній а priori.

Еще бол&#1123е мы уб&#1123димся въ существованіи познаній а priori, если обратимъ вниманіе, что н&#1123которыя наши познанія переступаютъ всякій возможный опытъ и, посредствомъ понятій, которымъ вообще н&#1123тъ соотв&#1123тствующихъ предметовъ въ опыт&#1123, повидимому расширяютъ объемъ нашихъ сужденій за его пред&#1123лы.
Въ такихъ — то познаніяхъ, переступающихъ чувственный міръ и по пов&#1123ряемыхъ опытомъ, заключаются важн&#1123йшія изсл&#1123дованія нашего разума, они кажутся намъ особенно важными и, по своей ц&#1123ли, гораздо возвышенн&#1123й, ч&#1123мъ все, пріобр&#1123таемое разсудкомъ въ мір&#1123 явленій, мы скор&#1123й р&#1123шаемся даже на рискъ допустить ошибки, ч&#1123мъ отказаться отъ нихъ, по причин&#1123 сомнительности ихъ или по невнимательности и равнодушію къ нимъ. Такія неизб&#1123жныя задачи чистаго разума суть Богъ, свобода и безсмертіе. Наука же, настоящая ц&#1123ль которой состоитъ въ разр&#1123шеніи ихъ, называется метафизикой, ея методъ вначал&#1123 догматиченъ, т. е. она берется за задачи по критикуя способности разума къ такому великому предпріятію. {Слова: ‘ея методъ… предпріятію’ составляютъ прибавленіе втораго изданія.}
Казалось бы невозможнымъ строить зданіе безъ почвы опыта, съ помощью познаній., происхожденіе которыхъ неизв&#1123стно, и на основаніи неизв&#1123стныхъ сужденій, в&#1123рность которыхъ не обезпечена Тщательнымъ изсл&#1123дованіемъ, естественно, кажется, давнымъ давно явиться вопросу, какимъ путемъ разсудокъ доходитъ до вс&#1123хъ такихъ познаній, какой они могутъ им&#1123ть объемъ, значеніе и достоинство. Такъ оно и должно было бы быть, если подъ словомъ: естественно разум&#1123ть то, что справедливо и логично должно случиться, но если подъ нимъ разум&#1123ть то, что обыкновенію случается, то и въ этомъ отношеніи естественно и понятно, что до сихъ поръ не появлялось такого изсл&#1123дованія. Математика издавна уже влад&#1123етъ точностью и т&#1123мъ возбуждаетъ ложныя надежды относительно другихъ познаній, хотя они совс&#1123мъ другаго рода, сверхъ того, если переступить область опыта, то можно уже чувствовать себя вн&#1123 опасности быть имъ опровергнутымъ. Искушеніе расширять свои познанія столь велико, что въ своихъ попыткахъ мы останавливаемся только предъ яснымъ противор&#1123чіемъ, на которое наталкиваемся. Но его можно изб&#1123жать, если поступать осторожно съ своими фантазіями, хотя и при отсутствіи противор&#1123чія они все-таки остаются фантазіями. Математика служитъ тутъ блестящимъ прим&#1123ромъ того, какъ далеко можно уйти въ познаніи а priori, независимо отъ опыта. Правда, она им&#1123етъ д&#1123ло съ предметами и познаніями только съ той стороны ихъ, съ какой они могутъ быть представлены наглядно. На это обстоятельство впрочемъ нимало не обращаютъ вниманія, потому что такого рода наглядное воззр&#1123ніе можетъ быть а priori, сл&#1123довательно, почти неразличимо отъ чистаго понятія. Подкупленное этимъ доказательствомъ силы разума, стремленіе къ расширенію познаній не знаетъ границъ. Свободнымъ полетомъ разс&#1123кая воздухъ и чувствуя его противод&#1123йствіе, легкій голубь могъ бы вообразить, что онъ еще лучше сталъ бы летать въ безвоздушномъ пространств&#1123. Такъ Платонъ покинулъ чувственный міръ, налагавшій узы на разсудокъ, и отважился за пред&#1123лы его, на крыльяхъ идей, въ пустое пространство чистаго разсудка. Онъ не зам&#1123тилъ, что его усилія не пробивали никакой дороги: ибо ему не доставало точки опоры, такъ сказать, почвы, на которой онъ могъ бы утвердиться и попробовать свои силы, чтобъ сдвинуть съ м&#1123ста разсудокъ. Но такова уже, обыкновенно, судьба челов&#1123ческаго разума во вс&#1123хъ теоріяхъ, какъ можно скор&#1123й оканчивать зданіе и потомъ уже смотр&#1123ть, хорошо ли заложено основаніе. Тутъ-то изобр&#1123таются разныя прикрасы, чтобъ ут&#1123шить насъ относительно прочности зданія или чтобъ отклонить позднюю и опасную пров&#1123рку. Сл&#1123дующія причины всего бол&#1123е поддерживаютъ въ насъ беззаботность и дов&#1123рчивость во время постройки, и подкупаютъ насъ кажущейся основательностью. Самая важная и, быть можетъ, наибольшая часть д&#1123ятельности нашего разума состоитъ въ анализ&#1123 понятій, уже готовыхъ. Отсюда получается множество познаній, въ сущности, они только разъясняютъ то, что уже заключалось (хотя и весьма спутанно) въ нашихъ понятіяхъ, но, по форм&#1123 своей, они ц&#1123нятся нами какъ новые выводы, хотя по содержанію своему вовсе не расширяютъ уже им&#1123ющихся понятій, а только разъясняютъ ихъ. Такъ какъ подобнымъ методомъ, д&#1123йствительно, достигается прочное и в&#1123рное познаніе а priori, то разумъ незам&#1123тно, подъ покровомъ его, образуетъ сужденія совершенно другаго рода и въ нихъ а priori присоединяетъ къ даннымъ понятіямъ н&#1123что совершенно имъ чуждое, не сознавая пріютомъ, какъ онъ дошелъ до нихъ, и даже не задавая себ&#1123 подобнаго вопроса. Я нам&#1123ренъ поэтому прежде всего обратить вниманіе на этотъ двоякій родъ познаній.

IV.
Различіе аналитическихъ и синтетическихъ сужденій.

Во вс&#1123хъ сужденіяхъ, въ которыхъ мыслится отношеніе подлежащаго къ сказуемому (если разсматривать одни положительныя сужденія, къ отрицательнымъ легко будетъ приложить потомъ), отношеніе это возможно двухъ родовъ. Или сказуемое B относится къ подлежащему А какъ н&#1123что заключающееся въ этомъ понятіи А (скрытымъ образомъ), иди и находится вн&#1123 понятія А, хотя и состоитъ съ нимъ въ связи. Въ первомъ случа&#1123 сужденіе называется аналитическимъ, во второмъ — синтетическимъ. Значитъ, аналитическія сужденія суть т&#1123, въ которыхъ подлежащее соединяется со сказуемымъ на основаніи тожества, т&#1123 же сужденія, въ которыхъ они соединяются не на основаніи тожества, называются синтетическими сужденіями. Первыя можно былобъ назвать изъяснительными, вторыя — разширяющими сужденіями: ибо первыя ничего не прибавляютъ къ понятію подлежащаго, но, посредствомъ анализа, расчленяютъ его на составныя понятія, уже заключавшіяся въ немъ (смутно), напротивъ, въ посл&#1123днихъ къ понятію подлежащаго присоединяется сказуемое, которое прежде въ немъ не мыслилось и не могло быть выведено изъ него никакимъ анализомъ. Наприм&#1123ръ, если я скажу: вс&#1123 т&#1123ла протяженны, то это будетъ аналитическое сужденіе. Мн&#1123 н&#1123тъ нужды выходить изъ пред&#1123ловъ понятія т&#1123ла, чтобъ найти черту протяженія, я долженъ только расчленить это понятіе, т. е. сознать т&#1123 разнообразныя черты, какія всегда я мыслю въ немъ, чтобъ найти указанное сказуемое: значитъ, оно аналитическое. Напротивъ, если я скажу: вс&#1123 т&#1123ла тяжелы, то сказуемое зд&#1123сь будетъ говорить о чемъ-то такомъ, что мною вообще не мыслится въ понятіи т&#1123ла. Присоединеніе такого сказуемаго ведетъ къ синтетическому сужденію.
Сужденія опыта — вс&#1123 вообще суть синтетическія. Было бы противор&#1123чіемъ основывать аналитическое сужденіе на опыт&#1123, тогда какъ для образованія его н&#1123тъ нужды выходить за пред&#1123лы понятія и сл&#1123довательно н&#1123тъ надобности въ какомъ-нибудь свид&#1123тельств&#1123 опыта. Что вс&#1123 т&#1123ла суть протяженны, это сужденіе в&#1123рно а priori и ни въ какомъ случа&#1123 не есть суженіе опыта. Не им&#1123я надобности въ немъ, я въ самомъ понятіи им&#1123ю уже вс&#1123 данныя къ сужденію, мн&#1123 нужно извлечь изъ него только сказуемое по закону противор&#1123чія и такимъ образомъ сужденіе будетъ им&#1123ть характеръ необходимости, что было бы невозможно еслибъ я ограничился однимъ опытомъ. Не то въ синтетическихъ сужденіяхъ. Понятіе т&#1123ла не исчерпываетъ предмета: захватывая только часть его, оно этой частью обозначаетъ ц&#1123лый предметъ. Согласно указаніямъ опыта я могу присоединить къ этой части другія, какъ относящіяся къ самому предмету. Понятіе т&#1123ла вообще можетъ быть прежде мною поэраво аналитически посредствомъ признаковъ протяженія, непроницаемости, образа и т. п., мыслимыхъ въ самомъ понятіи. Но я хочу расширить мое познаніе: обращаясь къ опыту, изъ котораго я вывелъ сокращенное понятіе т&#1123ла, я нахожу, что съ указанными признаками всегда соединяется и признакъ тяжести: я присоединяю ею къ понятію: сл&#1123довательно, на опыт&#1123 основывается возможность синтеза сказуемаго тяжести съ понятіемъ т&#1123ла, потому что оба понятія, хотя и не содержащіяся одно въ другомъ, относятся другъ къ другу какъ части одного ц&#1123лаго, именно опыта, самъ опытъ есть ничто иное, какъ синтетическое соединеніе наглядныхъ представленій. {Вм&#1123сто этихъ предложеній: ‘сужденіи опыта вс&#1123… наглядныхъ представленій’ въ 1-мъ изданіи было сказано: ‘изъ сего ясно, что 1) аналитическія сужденія не расширяютъ нашихъ познаній, во только разъясняюсь уже им&#1123ющееся понятіе, 2) что въ синтетическихъ сужденіяхъ сверхъ понятіи подлежащаго я долженъ им&#1123ть еще н&#1123что другое: (X), что уполномочиваетъ разсудокъ относить признакъ къ понятію, въ немъ вовсе не заключающійся’.
Не трудно доказать это на эмпирическихъ, или опытныхъ сужденіяхъ, ибо этотъ X есть полное опытное знаніе о предмет&#1123: въ понятіи же обозначается только часть опытнаго знанія. Хотя въ понятіи т&#1123ла и не заключается признака тяжести, однако оно захватываетъ по крайней м&#1123р&#1123 часть предмета и ею обозначаетъ ц&#1123лый предметъ, я могу поэтому присоединять къ ней другія части, какъ тоже относящіяся къ самому предмету. Я могу познать понятіе т&#1123ла аналитически, посредствомъ признаковъ протяженія, непроницаемости, фигуры, которые вс&#1123 заключаются въ этомъ понятіи. Но я хочу расширить мое познаніе: обращаясь къ опыту, изъ котораго и вывелъ понятіе т&#1123ла, и нахожу, что съ указанными признаками всегда соединяется и признакъ тяжести. Сл&#1123довательно, опытъ есть этотъ X, лежащій вн&#1123 понятія А и на немъ основывается возможность синтеза признака тяжести B съ понятіемъ А.}
Но при синтетическихъ сужденіяхъ а priori н&#1123тъ этого вспомогательнаго средства. Когда я выхожу изъ пред&#1123ловъ понятія A, чтобъ признать другое B съ нимъ соединеннымъ, что, спрашивается, уполномочиваетъ меня къ тому и почему возможенъ зд&#1123сь синтезъ? т&#1123мъ бол&#1123е, что при сужденіи а priori я не могу искать опоры въ опыт&#1123. Возьмемъ сужденіе: Все, что случается, им&#1123етъ свою причину. Въ понятіи случающагося ‘я мыслю н&#1123что существующее, котораго прежде не было’, и отсюда могу выводить разныя аналитическія сужденія. Понятіе же причины находится вн&#1123 указаннаго понятія и вноситъ въ него совершенно другой признакъ, сл&#1123довательно, вовсе не заключается само по себ&#1123 въ представленіи случающагося. На какомъ же основаніи я приписываю случающемуся вообще н&#1123что чуждое ему и, понятіе причины признаю за н&#1123что, хотя и не заключающееся въ немъ, но необходимо къ нему относящееся? На какомъ неизв&#1123стномъ X основывается разсудокъ, когда онъ пріискиваетъ вн&#1123 понятія A совершенно чуждый ему признакъ B и соединяетъ его съ первымъ? Такимъ основаніемъ опытъ служить не можетъ, потому что упомянутое сужденіе присоединяетъ одно представленіе къ другому нетолько съ характеромъ всеобщности, но и необходимости, сл&#1123довательно, совершенно а priori и на основаніи однихъ понятій. Въ такихъ-то синтетическихъ, т. е. разширяющихъ сужденіяхъ и состоитъ ц&#1123ль нашего теоретическаго познанія а priori, аналитическія сужденія весьма важны и необходимы, не только для той ясности понятій, какая потребна для в&#1123рнаго и широкаго синтеза, какъ д&#1123йствительно новаго пріобр&#1123тенія {V и VI отд&#1123лы прибавлены во 2-мъ изданіи. Вм&#1123сто нихъ въ І-мъ изданіи переходъ къ VII отд&#1123лу сд&#1123ланъ такъ: ‘Сл&#1123довательно, зд&#1123сь заключается вопросъ (еслибъ онъ пришелъ въ голову древнимъ, то онъ до сего времени отбивалъ бы охоту ко всякимъ системамъ чистаго разума и предупредилъ бы столь много попытокъ, которыя были предпринимаемы сл&#1123по, безъ знанія того, что собственно нужно д&#1123лать. Прим.), разр&#1123шеніе котораго единственно можетъ обезпечить развитіе чистыхъ познаній разсудка: именно, нужно открыть основаніе, на которомъ основывается всеобщность и самая возможность синтетическихъ сужденій а priori, разсмотр&#1123ть условія, отъ которыхъ зависятъ разные роды ихъ, и зат&#1123мъ обстоятельно и сообразно практическимъ ц&#1123лямъ, а не б&#1123гло, изложить вс&#1123 познанія такого рода въ систем&#1123 по ихъ первоначальнымъ источниками, родамъ, объему и пред&#1123лами. Но довольно своеобразныхъ чертахъ синтетическихъ сужденій.}.

V.
Синтетическія сужденія а priori содержатся во вс&#1123хъ теоретическихъ наукахъ разума въ качествъ принциповъ.

4) Математическія сужденія вс&#1123 вообще суть синтетическія.— Эта мысль ускользала до сихъ поръ отъ вниманія людей, анализовавшихъ челов&#1123ческій разумъ, она идетъ совершенно противъ вс&#1123хъ предположеній ихъ, и безспорно в&#1123рна и важна по своимъ выводамъ. Нашедши, что вс&#1123 математическія положенія развиваются на основаніи закона противор&#1123чія (что требуется самой сущностью аподиктической достов&#1123рности), эти аналитики легко уб&#1123дились, что именно законъ противор&#1123чія и сообщаетъ этимъ положеніямъ очевидность. Но зд&#1123сь-то и заключалось заблужденіе. Синтетическое сужденіе можетъ основываться на закон&#1123 противор&#1123чія, но только при этомъ всегда предполагается другое синтетическое положеніе, изъ котораго первое вытекаетъ какъ сл&#1123дствіе, само же по себ&#1123 оно не можетъ быть очевиднымъ.
Прежде всего сл&#1123дуетъ зам&#1123тить, что настоящія математическія положенія суть сужденія а priori, а вовсе не опытныя: ибо они им&#1123ютъ характеръ необходимости, котораго опытъ дать не можетъ. Мое мн&#1123ніе должно быть допущено, по крайней м&#1123р&#1123, въ приложеніи къ чистой математик&#1123, въ самомъ понятіи которой уже предполагается, что она заключаетъ въ себ&#1123 не опытныя, а чистыя познанія а priori.
Можно подумать, что положеніе 7 + 5 = 12 есть аналитическое сужденіе, прямо вытекающее изъ понятія суммы семи и пяти, по закону противор&#1123чія. Если вникнуть глубже, то оказывается, что понятіе суммы 7 и 5 заключаетъ въ себ&#1123 только соединеніе обоихъ чиселъ въ одно, но при этомъ еще вовсе не мыслится о томъ, какое именно число соединяетъ ихъ въ себ&#1123. Для понятія дв&#1123надцати мало того, чтобъ я представлялъ вообще сумму семи и пяти, анализуя одно понятіе этой возможной суммы, я не встр&#1123чу въ ней непрем&#1123нно дв&#1123надцать. Нужно выйдти изъ пред&#1123ловъ этихъ понятій, — именно обратиться къ наглядному представленію, напр. взять пять пальцевъ, или (какъ д&#1123лаетъ Зенгеръ въ своей ариsметик&#1123) пять пунктовъ и постепенно прибавлять наглядно данныя пять къ понятію семи. Я беру прежде всего число 7 и наглядно, представляя понятіе 5 пальцами моей руки, постепенно прибавляю наглядныя единицы къ числу 7 и такимъ образомъ вижу, какъ образуется число 12. Въ понятіи суммы 7 + 5 я мыслю только о томъ, что 7 и 5 должны быть сложены, но не утверждаю, что она равняется числу 12. Сл&#1123довательно, ариsметическое сужденіе, всегда бываетъ синтетическимъ. Это станетъ еще бол&#1123е яснымъ, если взять большія числа: какъ бы мы ни обращались съ нашими понятіями, безъ наглядности мы никогда не дойдемъ до суммы, на основаніи простаго ихъ анализа.
И въ чистой геометріи тоже н&#1123тъ аналитическихъ положеній. Прямая линія есть кратчайшій путь между двумя точками — это сужденіе синтетическое. Понятіе прямаго собственно говорить о качеств&#1123, а не количеств&#1123. Сл&#1123довательно, понятіе кратчайшаго пути берется со стороны и никакимъ анализомъ не можетъ быть выведено изъ понятія прямой линіи. Опять нужно обратиться къ наглядному представленію, при которомъ единственно возможенъ синтезъ.
Только не многія геометрическія положенія суть, д&#1123йствительно, аналитическія и основываются на закон&#1123 противор&#1123чія. Какъ тожественныя положенія, они употребляются въ интересахъ метода, но не въ качеств&#1123 принциповъ, напр. А = а, ц&#1123лое равно самому себ или (a + b) > а, или ц&#1123лое больше своей части. Однако, и эти положенія, выводимыя прямо изъ понятій, допускаются въ математик&#1123 только потому, что могутъ быть представлены наглядно. Насъ обманываютъ зд&#1123сь выраженія, будтобы сказуемое такихъ аподиктическихъ сужденій заключается въ самомъ понятіи и, сл&#1123довательно, сужденіе есть аналитическое. Съ даннымъ понятіемъ мы необходимо соединяемъ изв&#1123стный признакъ и эта необходимость кажется заключающеюся въ самомъ понятіи. По вопросъ по въ томъ, что сл&#1123дуетъ присоединять къ даннымъ понятіямъ, а въ томъ, что мы д&#1123йствительно хотя и смутно мыслимъ въ нихъ, тогда окажется, что сказуемое необходимо должно быть присоединено къ понятію, не какъ н&#1123что мыслимое въ самомъ понятіи, а какъ н&#1123что очевидное въ нашемъ наглядномъ представленіи, присоединяющемся въ этомъ случа&#1123 къ понятіямъ.
2) Естественныя науки заключаютъ въ себ&#1123 синтетическія сужденія а priori въ качеств&#1123 принциповъ. Для прим&#1123ра я укажу на два положенія: при вс&#1123хъ изм&#1123неніяхъ вещественнаго міра количество матеріи остается неизм&#1123ннымъ, или, при сообщеніи движенія д&#1123йствіе всегда равно противод&#1123йствію. Въ обоихъ сужденіяхъ очевидны не только ихъ необходимость и сл&#1123довательно произхожденіе а priori, но и то, что они именно синтетическія сужденія. Въ понятіи матеріи незаключается признака неизм&#1123нности, но мыслится только ея существованіе въ пространств&#1123, наполняемомъ ею. Сл&#1123довательно, я переступаю понятіе матеріи и мысленно присоединяю къ нему а priori н&#1123что такое, чего я въ немъ прежде не мыслилъ. Положеніе должно быть поэтому не аналитическимъ, а синтетическимъ и притомъ а priori. Тоже самое и съ другими сужденіями чистой части естественныхъ наукъ.
3) Въ метафизик&#1123, въ этой, до-сихъ поръ неудавшейся, наук&#1123, хотя и необходимой по самой природ&#1123 челов&#1123ческаго разума — должны быть синтетическія сужденія а priori. Ея задача — не анализъ или разъясненіе понятій, составляемыхъ вами о вещахъ а priori, по расширеніе познаній а priori. Для сего она должна пользоваться такими сужденіями, которыя къ данному понятію присоединяютъ н&#1123что, прежде въ немъ не заключавшееся, и такъ удаляются отъ опыта, что онъ не можетъ за ними сл&#1123довать, напр. въ сужденіи: міръ долженъ им&#1123ть первое начало и т. д. Такимъ образомъ метафизика по своей ц&#1123ли должна состоять изъ чисто синтетическихъ сужденій а priori.

VI.
Общая задача чистаго разума.

Не малый шагъ впередъ, если разнообразныя изсл&#1123дованія можно подвести подъ одну общую задачу. Точнымъ обозначеніемъ ея облегчается нетолько авторская работа, но и трудъ критика, желающаго опред&#1123лить, въ какой м&#1123р&#1123 мы достигли своихъ ц&#1123лей. Задача чистаго разума заключается въ вопрос&#1123: какимъ образомъ возможны синтетическія сужденія а priori.
Что метафизика до сихъ поръ не могла добиться точности и колебалась между противор&#1123чіями, это завис&#1123ло единственно оттого, что никогда не являлась мысль объ указанной задач&#1123 и даже о различіи аналитическихъ и синтетическихъ сужденій. Между т&#1123мъ судьбы метафизики т&#1123сно связаны съ т&#1123мъ, разр&#1123шится ли эта задача, или будетъ доказана невозможность подобныхъ сужденій. Изъ вс&#1123хъ философовъ только Давидъ Юмъ приблизился къ этой задач&#1123, но, недостаточно опред&#1123ливъ и обобщивъ ее, онъ остановился на одномъ синтетическомъ сужденіи связи д&#1123йствій съ ихъ причинами (principiuin causalitalis), онъ полагалъ, что такое сужденіе совершенно невозможно а priori и, по его выводамъ, все, называемое нами метафизикой, то есть все достояніе нашего разума въ сущности заимствовано изъ опыта и только по привычк&#1123 кажется необходимымъ. Еслибъ онъ понялъ задачу въ ея всеобщности, то не р&#1123шился бы высказывать мн&#1123ніе, разрушающее всякую чистую философію. Тогда онъ увид&#1123лъ бы, что, по его выводамъ, невозможна чистая математика, которая несомн&#1123нно содержитъ въ себ&#1123 синтетическія сужденія, отъ такого мн&#1123нія его удержалъ бы собственный здравый разсудокъ.
Съ разр&#1123шеніемъ указанной задачи т&#1123сно связанъ вопросъ о возможности чистой д&#1123ятельности разума при развитіи и основаніи паукъ, содержащихъ теоретическое познаніе а priori, т. е. разр&#1123шеніе вопросовъ:
Какимъ образомъ возможна чистая математика?
Какимъ образомъ возможно чистое естествов&#1123д&#1123ніе?
Объ этихъ наукахъ, уже существующихъ, можно спрашивать только: какимъ образомъ он&#1123 возможны? что он&#1123 возможны, это доказывается ихъ существованіемъ. {Относительно чистаго естествов&#1123д&#1123нія можно еще н&#1123сколько сомн&#1123ваться. Но если обратить вниманіе на разныя положенія, обыкновенно встр&#1123чающіяся въ начал&#1123 опытной физики, наприм. неизм&#1123нность количества матеріи, косность, равенство д&#1123йствія и противод&#1123йствія, то легко уб&#1123диться, что они составляютъ собственно physicam puram (или rationalem): какъ самостоятельная наука, она должна въ т&#1123сномъ, или широкомъ, во всякомъ случа&#1123 въ ц&#1123ломъ, объем&#1123 занять самостоятельное положеніе.} Что касается Метафизики, то, д&#1123йствительно, всякій можетъ сомн&#1123ваться въ ея возможности, ибо до сего времени она плохо развивалась и нельзя указать ни одного сочиненія, которое, по отношенію къ ея существенной ц&#1123ли, доказало бы непризрачность этой науки.
Впрочемъ и на этотъ родъ познаній нужно смотр&#1123ть какъ на данный въ н&#1123которомъ смысл метафизика, д&#1123йствительно, существуетъ если не въ качеств&#1123 науки, то какъ фактъ (inelaphysica naturalis). Не изъ кичливаго любопытства, а всл&#1123дствіе естественной потребности, челов&#1123ческій разумъ неудержимо стремится къ такимъ вопросамъ, которыхъ не можетъ р&#1123шить опытный разумъ, на основаніи прилагаемыхъ имъ принциповъ. Такимъ образомъ, лини, только разумъ людей развивался до теоріи, всегда являлась у нихъ метафизика, это всегдашнее достояніе людей. Возникаетъ во вросъ: какимъ образомъ возможна метафизика, какъ фактъ челов&#1123ческой природы? т. е. какъ возникаютъ вопросы, поставляемые чистымъ разумомъ,— вопросы, отв&#1123товъ на которые онъ ищетъ всл&#1123дствіе внутренней потребности? что они возникаютъ изъ природы общечелов&#1123ческаго разума, это очевидно.
По вс&#1123 попытки отв&#1123чать на эти естественные вопросы, наприм. им&#1123етъ ли міръ начало или в&#1123ченъ и т. п., всегда вели къ неизб&#1123жнымъ противор&#1123чіямъ. Поэтому нельзя остановиться на одномъ предрасположеніи челов&#1123ка къ метафизик&#1123, т. е. чистой способности разума, изъ которой вообще возникаетъ (какая бы то ни было) метафизика. Должно р&#1123шить окончательно: способны ли мы вообще знать подобные предметы, или осуждены на ихъ нев&#1123д&#1123ніе, т. е. р&#1123шить вопросъ: способенъ или не способенъ разумъ разсуждать объ указанныхъ предметахъ, сл&#1123довательно, мы должны или стараться расширить д&#1123ятельность разума, или же ввести его въ опред&#1123ленныя и узкія границы. Поэтому вопросъ, вытекающій изъ упомянутой общей задачи, можно поставить такъ: какимъ образомъ метафизика возможна, какъ наука?
Такъ, критика разума необходимо приводитъ къ наук. одна же догматическая д&#1123ятельность его безъ критики пораждаетъ неосновательныя мн&#1123нія, которымъ въ свою очередь могутъ быть противопоставлены такія же шаткія сужденія, сл&#1123довательно приводитъ къ скептицизму.
Эта критическая наука не можетъ быть слишкомъ обширна: она им&#1123етъ д&#1123ло не съ предметами разума, которые безконечно у разнообразны, но единственно сама съ собой, съ задачами, которыя возникаютъ изъ ея собственныхъ н&#1123дръ, даются не чуждой природой вещей, а собственной натурой разума. Предварительно узнавъ свои силы по отношенію къ предметамъ, встр&#1123чающимся въ опыт&#1123, она легко и в&#1123рно можетъ опред&#1123лить объемъ и пред&#1123лы своей сверхъ опытной д&#1123ятельности.
На вс&#1123 досел&#1123 предпринятыя попытки догматически осуществить метафизику сл&#1123дуетъ смотр&#1123ть какъ на не существовавшія. Аналитическія стороны прежнихъ трудовъ, именно анализъ понятій, присущихъ нашему разуму а priori, не могли приводить къ конечнымъ результатамъ, а были только одной подготовкой къ Метафизик&#1123, дабы она могла синтетически расширить познанія а priori. Но расширеніе незнаній не достигается анализомъ, потому что онъ раскрываетъ одно только содержаніе понятій, но не указываетъ, какъ мы доходимъ до нихъ а priori, и не. можетъ поэтому опред&#1123лить м&#1123ры ихъ приложимости ко вс&#1123мъ предметамъ познанія. П&#1123ть нужды въ большомъ геройств&#1123, чтобъ отречься отъ вс&#1123хъ прежнихъ метафизическихъ притязаній, ибо давно уже они потеряли свое значеніе ради своихъ несомн&#1123нныхъ и при догматическомъ метод&#1123 неизб&#1123жныхь противор&#1123чій. Гораздо бол&#1123е требуется мужества для того, чтобы внутренно по отступить предъ трудностями и побороть препятствія, чтобъ наконецъ новой, совершенно противоположной прежнимъ, попыткой способствовать плодотворному развитію необходимой для челов&#1123ческаго разума науки.

VII.
Идея и разд
&#1123леніе науки называющейся критикою чистаго разума.

Теперь очевидна идея науки, называющейся критикой истаго разума {Въ 1-мъ изданіи, ‘могущей служить критикой чистаго разума. Познаніе называется чистымъ, когда въ немъ не см&#1123шивается ничего разнороднаго. Познаніе называется безусловно чистымъ, если къ нему не прим&#1123шивается опыта, или ощущенія, оно возможно такимъ образомъ a priori. Разумъ и есть такая способность, которая’ и т. д.}. Разумъ есть такая способность, которая даетъ намъ принципы познанія а priori. Сл&#1123довательно, чистый разумъ содержитъ въ себ&#1123 принципы познанія безусловно а priori. Органомъ чистаго разума можно назвать сумму т&#1123хъ принциповъ, по которымъ могутъ быть пріобр&#1123таемы и осуществляемы вс&#1123 чистыя познанія а priori. Прим&#1123неніе къ д&#1123лу такого органа можетъ дать систему чистаго разума. Но такъ какъ сомнительно еще, возможноли въ этомъ случа&#1123 расширеніе нашихъ познаній и въ какихъ случаяхъ оно возможно, то научное изсл&#1123дованіе чистаго разума, его источниковъ и пред&#1123ловъ, можетъ им&#1123ть значеніе пропедевтики къ систем&#1123 чистаго разума. Она должна называться не наукой, а критикой. Ея польза, по отношенію къ теоріи, только отрицательная, она служитъ не къ расширенію а къ проясненію нашего разума, освобождая его отъ заблужденій, что составляетъ немаловажный шагъ впередъ. Трансцендентальнымъ я называю то познаніе, которое им&#1123етъ д&#1123ло бол&#1123е со способомъ познаванія предметовъ а priori, {1-е изданіе ‘съ нашими понятіями о предметахъ а priori’.} ч&#1123мъ съ самыми предметами. Система такихъ понятій можетъ быть названа трансцендентальной философіей. Впрочемъ и это названіе для начала слишкомъ широко. Такая наука должна была бы обнимать и синтетическое и аналитическое познаніе а priori и была бы слишкомъ обширна для нашихъ ц&#1123лей, мы не нам&#1123рены простирать свой анализъ бол&#1123е, ч&#1123мъ это необходимо для раскрытія принциповъ синтеза а priori во всемъ ихъ объем&#1123. Этотъ вопросъ собственно мы нам&#1123рены изсл&#1123довать и нашъ трудъ скор&#1123й можетъ быть названъ трансцендентальной критикой, ч&#1123мъ наукой: ибо онъ им&#1123етъ ц&#1123лью не расширеніе самыхъ познаній, а улучшеніе ихъ и оц&#1123нку значенія всякаго познанія а priori. Такая критика должна быть, по возможности, преддверіемъ къ органу, а если онъ будетъ невозможенъ, то къ канону, по которому аналитически и синтетически можетъ быть изложена система философіи чистаго разума, будетъ ли она расширять наше познаніе, или сдерживать его въ должныхъ пред&#1123лахъ. Что это вообще возможно и что такая система не будетъ весьма обширной и, сл&#1123довательно, можно над&#1123яться современемъ кончить ее, можно заключить изъ того, что въ ней будетъ трактоваться не о природ&#1123 безконечнаго множества вещей, но о разсудк&#1123, который обсуждаетъ ихъ, да и о немъ въ той м&#1123р&#1123, въ какой онъ способенъ къ познаніямъ а priori, достояніе его не можетъ утаиться отъ насъ: ибо н&#1123тъ нужды искать его вн&#1123 насъ и оно, по всей в&#1123роятности, не слишкомъ велико, такъ что во всей ц&#1123лости можетъ быть подвергнуто обсужденію и надлежащимъ образомъ оц&#1123нено. Д&#1123ло зд&#1123сь не въ критик&#1123 системъ и книгъ, а въ критик&#1123 самой способности чистаго разума. Въ посл&#1123днемъ только случа&#1123 можно овлад&#1123ть м&#1123рой, по которой возможна оц&#1123нка философскаго содержанія древнихъ и новыхъ сочиненій по этой части, въ противномъ случа&#1123, будетъ тоже, какъ еслибъ непризнанный историкъ и судья сталъ бы произвольнымъ мн&#1123ніямъ другихъ противопоставлять собственныя также произвольныя мн&#1123нія {‘Д&#1123ло зд&#1123сь произвольныя мн&#1123нія’ прибавленіе 2-го изданія.}.
Критика чистаго разума {Зд&#1123сь начинается 2-й отд&#1123лъ Введенія въ 1-мъ изданіи.} должна архитектурно, т. е. на основаніи принциповъ построить планъ трансцендентальной философіи какъ науки — дабы достигнуть полноты и прочности вс&#1123хъ частей, входящихъ въ составъ ея зданія. Она есть система вс&#1123хъ принциповъ чистаго разума {‘Она есть…. разума’ — приб. 2-го изданія.}. Если она и не называется трансцедентальной философіей, то это зависитъ оттого, что для полноты системы ей не достаетъ подробнаго анализа всего челов&#1123ческаго познанія а priori. Критика должна, конечно, указать вс&#1123 основныя понятія, составляющія упомянутое чистое познаніе. Но она воздерживается отъ подробнаго анализа этихъ понятій, равно какъ отъ разбора выведенныхъ изъ нихъ: съ одной стороны, подобный анализъ не им&#1123лъ бы ц&#1123ли: ибо онъ не возбуждаетъ сомн&#1123ній, какія неразлучны съ синтезомъ, ради котораго и предпринимается критика, съ другой, было бы несогласно съ единствомъ плана задаваться полнымъ анализомъ. когда онъ можетъ не требоваться сущностію д&#1123ла. Притомъ. такой полный анализъ легко сд&#1123лать потомъ надъ понятіями а priori, которыя мы нам&#1123рены изложить, особенно если вполн&#1123 удовлетворительно будетъ указанъ ихъ характеръ, какъ принциповъ синтеза.
Такимъ образомъ все содержаніе трансцендентальный философіи входитъ въ критику чистаго разума, она заключаетъ въ себ&#1123 полную идею трансцендентальной философіи, но не можетъ быть названа этимъ именемъ, ибо она занимается анализомъ только въ той м&#1123р&#1123, въ какой онъ необходимъ для полнаго обсужденія синтетическаго познанія а priori.
При д&#1123леніи ея нужно, главнымъ образомъ, им&#1123ть въ виду, что въ ней не должны заключаться понятія, содержащія въ себ&#1123 что-нибудь опытное, а только одни познанія совершенно а priori. Богъ почему не входятъ въ нее высшія нравственныя положенія и основныя понятія морали, хотя они и относятся къ трансцендентальной философіи, ибо въ систему чистой нравственности входятъ понятія удовольствія и неудовольствія, стремленія и наклонности и проч., которыя вообще происходятъ изъ опыта: даже не пользуясь ими, какъ основаніемъ своихъ предписаній, она все-таки, упоминая о понятіи долга, должна была бы им&#1123ть д&#1123ло съ ними или какъ съ препятствіями, которыя нужно побороть, или какъ съ внушеніями, которыя не должны служить побужденіемъ къ д&#1123ятельности. {1-е изданіе: ‘ибо при этомъ должны быть предположены понятія удовольствія и неудовольствія, стремленій и наклонностей, происходящія изъ опыта.’} Оттого трансцендентальная философія можетъ быть названа всеобщей наукой чистаго теоретическаго разума. Все практическое не должно им&#1123ть въ ней м&#1123ста: ибо оно им&#1123етъ д&#1123ло съ побужденіями и чувствами, входящими въ разрядъ опытныхъ познаній.
Съ общей точки зр&#1123нія системы, наша наука должна быть разд&#1123лена, вопервыхъ, на общее ученіе, {‘Elcinentarlehie’ въ русскомъ перевод&#1123 значитъ элементарное ученіе. Но тогда оно нев&#1123рно передавало бы настоящую мысль Канта: ибо выраженіе элементарное ученіе у насъ употребляется исключительно въ значеніи: ученіе простое, им&#1123ющее д&#1123ло съ начальными основаніями науки. Кантъ свое Eleinenlenlehre противопоставляетъ Methodenlehre. Посл&#1123днее означаетъ часть науки, которая занимается правилами относительно приложенія т&#1123хъ положеній, какія были выведены въ Elementelehre. Сл&#1123довательно, Elementenlehre означаетъ не ученіе о первоначальныхъ простыхъ основаніяхъ науки, а заключаетъ въ себ&#1123 выводъ самыхъ правилъ изъ принциповъ. Чтобъ ясно обозначить мысль Канта, мы избрали названіе ‘общее ученіе’. М. В.} вовторыхъ на ученіе о метод&#1123 чистаго разума. Каждая изъ этихъ главныхъ частей можетъ им&#1123ть подразд&#1123ленія: указывать ихъ основанія, конечно, зд&#1123сь не м&#1123сто. Въ видахъ подготовки, или напоминанія мы можемъ зам&#1123тить, что существуютъ два рода челов&#1123ческаго познанія, можетъ быть, им&#1123ющіе общее, намъ неизв&#1123стное, происхожденіе: въ первомъ намъ даются предметы, во второмъ они мыслятся нами. И чувственность должна входить въ составъ трансцендентальной философіи въ той м&#1123р&#1123, въ какой она содержитъ въ себ&#1123 представленія а priori, какъ условія, при которыхъ намъ даются предметы. Трансцендентальное ученіе о вн&#1123шнихъ чувствахъ должно быть отнесено къ первому отд&#1123лу общей части науки ибо условія, при которыхъ даются предметы челов&#1123ческаго в&#1123д&#1123нія, предшествуютъ т&#1123мъ, при которыхъ они мыслятся.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАГО ОБЩАГО УЧЕНІЯ.

ї 1.
Трансцендентальная эстетика.

Какимъ бы способомъ и какими бы средствами ни относили мы наше познаніе къ предметамъ, только въ наглядномъ представленіи {‘AnschaШШng’ у насъ переводите’ обыкновенно ‘воззр&#1123ніе’. Но слово это им&#1123етъ тотъ недостатокъ, что не передаетъ точно значеніи ‘AnschaШШng’ и вводитъ въ заблужденіе читателя незнакомаго съ н&#1123мецкимъ языкомъ. ‘Воззр&#1123ніе’, собственно, значитъ д&#1123ятельное зр&#1123ніе въ отличіе отъ пассивнаго гляд&#1123нія и въ этомъ только смысл&#1123 можетъ и должно быть употребляемо: значитъ оно обозначаетъ исключительно одну субъективную д&#1123ятельность и, притомъ, одного чувства зр&#1123нія. Не то хот&#1123лъ обозначить Кантъ словомъ AnschaШШng. Онъ употребляетъ его везд&#1123 въ значеніи представленія,— только не представленія вообще, а въ значеніи д&#1123ятельнаго, находящагося предъ внутренними очами души и потому наглядно-зримаго представленія. Такъ онъ представлялъ себ&#1123 пространство и время.— Можно ли, сообразуясь съ русскимъ значеніемъ, назвать AnschaШШng Канта воззр&#1123ніемъ? Мы р&#1123шились поэтому переводить это слово ‘нагляднымъ представленіемъ’, т&#1123мъ бол&#1123е, что при этомъ тіе возникало особыхъ затрудненій въ перевод&#1123, тогда кокъ слово ‘воззр&#1123ніе’ во многихъ м&#1123стахъ положительно искажало бы мысль. Эта попытка оправдывается еще бол&#1123е т&#1123мъ, что у самого Канта во многихъ м&#1123стахъ слова AnschaШШng положительно употребляется въ значеніи вообще представленія.— М. В.} влад&#1123емъ мы средствомъ, которое даетъ намъ возможность сравнивать ихъ: къ нему, какъ къ своему вспомогательному средству, обращается наше мышленіе. Наглядное представленіе образуется въ насъ, когда намъ дается какой-нибудь предметъ, предметъ желается по крайней мір&#1123 для людей вообще только въ томъ случа&#1123, когда онъ д&#1123йствуетъ изв&#1123стнымъ образомъ на нашу душу. Чувственностью называется способность (воспріимчивость) образовывать представленія, всл&#1123дствіе д&#1123йствія на насъ вн&#1123шнихъ предметовъ. Сл&#1123довательно посредствомъ чувственности даются намъ предметы и только она служитъ къ образованію наглядныхъ представленій, разсудокъ же мыслитъ ихъ и даетъ начало понятіямъ. Всякое мышленіе должно прямо (directe) или не прямо (indirecte), посредствомъ изв&#1123стныхъ признаковъ, опираться на наглядныхъ представленіяхъ, сл&#1123довательно на чувственности, иначе не можетъ быть данъ намъ никакой предметъ.
Ощущеніе есть д&#1123йствіе предмета на нашу способность представленія, по м&#1123р&#1123 того, какъ мы получаемъ отъ него впечатл&#1123нія. Наглядное представленіе называется опытнымъ, если оно посредствомъ ощущенія им&#1123етъ д&#1123ло съ вн&#1123шнимъ предметомъ. Не опред&#1123ленный же предметъ опытнаго нагляднаго представленія называется явленіемъ.
Что въ явленіи соотв&#1123тствуетъ ощущенію, то я называю содержаніемъ его, формою же явленія, я называю то, ч&#1123мъ сообщается разнообразному содержанію изв&#1123стный порядокъ. Конечно, это н&#1123что, дающее ощущеніямъ порядокъ и изв&#1123стныя формы, само не можетъ бытъ ощущеніемъ. Значитъ, между т&#1123мъ какъ содержаніе явленія дастся намъ а posteriori, форма его должна находится въ душ&#1123 и можетъ быть разсматриваема нами независимо отъ всякаго ощущенія.
Я называю т&#1123 представленія чистыми (въ трансцендентальномъ разсудк&#1123), въ которыхъ не встр&#1123чается ничего относящагося къ ощущеніямъ. Поэтому чистая форма наглядныхъ представленій находится въ душ&#1123 а priori и въ ней мы наглядно представляемъ себ&#1123 содержаніе явленіи въ изв&#1123стныхъ отношеніяхъ. Эта чистая форма чувственности называется чистымъ нагляднымъ представленіемъ. Наприм&#1123ръ, если я изъ представленія какого-нибудь т&#1123ла устраню все мыслимое въ немъ разсудкомъ, какъ то: сущность, силу, д&#1123лимость и проч, а также все, относящееся въ немъ къ ощущенію, какъ то: непроницаемость, твердость, цв&#1123тъ и проч., то остается отъ нагляднаго представленія т&#1123ла еще н&#1123что, именно, протяженіе и образъ. Посл&#1123днія относятся уже къ чистому наглядному представленію, которое, независимо отъ предмета чувствъ или ощущенія, находится въ душ&#1123 а priori, въ качеств&#1123 формы чувственности.
Науку о принципахъ чувственности а priori я называю трансцендентальной эстетикой. {Словомъ ‘эстетика’ н&#1123мцы называютъ науку, у другихъ народовъ называемую критикой вкуса. Въ самомъ названіи выражается мысль, поданная глубокимъ Баумгартеномъ, — подвести критику пре краснаго подъ принципы разума и научнымъ образомъ развить ея правила. Напрасное усиліе. Такія правила, по своимъ главнымъ источникамъ, берутъ свое начало въ опыт&#1123 и не могутъ поэтому им&#1123ть значенія опред&#1123ленныхъ законовъ а priori, съ которыми долженъ соображаться нашъ вкусъ, скор&#1123е, посл&#1123дній опред&#1123ляетъ в&#1123рность первыхъ, Поэтому сл&#1123дуетъ или вновь ввести это названіе для того ученія, которое есть истинная наука (въ семъ случа&#1123, мы ближе подошли бы къ языку и смыслу древнихъ, у которыхъ существовало знаменитое д&#1123леніе познанія ?0цяЇдp ??? NoЇд&#65533, или же под&#1123литься названіемъ съ теоретической философіей и принимать эстетику частью въ трансцендентальномъ смысл&#1123, частію въ психологическомъ значеніи.} Она составитъ первую часть трансцендентальнаго общаго ученія, въ отличіе отъ другой, заключающей въ себ&#1123 принципы чистаго мышленія и называемой трансцендентальной логикой.
Въ трансцендентальной эстетик&#1123, мы постараемся разсмотр&#1123ть чувственность отд&#1123льно отъ всего другаго. Вопервыхъ, мы устранимъ все мыслимое разсудкомъ посредствомъ понятій, такъ что останется только одно опытное наглядное представленіе. Вовторыхъ, изъ него, мы выд&#1123лимъ нее относящееся къ ощущенію, такъ что, въ этомъ случа&#1123, у насъ останутся только чистое наглядное представленіе и форма явленій, только эти дв&#1123 вещи можетъ дать чувственность а priori. Присемъ окажется, что существуютъ дн&#1123 чистыхъ формы нагляднаго представленія, какъ принципы познанія а priori, именно, пространство и время. Къ нимъ теперь мы и обратимся.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ЭСТЕТИКИ

ПЕРВЫЙ ОТД&#1123ЛЪ.
О пространств
&#1123

ї 2.
Метафизическое изложеніе понятія.

Посредствомъ вн&#1123шняго чувства (свойства нашей души) мы представляемъ себ&#1123 предметы находящимися вн&#1123 насъ и притомъ въ пространств&#1123. Въ немъ опред&#1123ляются ихъ фигура, величина и взаимное отношеніе другъ къ другу. Напротивъ внутреннее чувство, посредствомъ котораго душа усматриваетъ саму себя и свои состоянія, не даетъ намъ никакого нагляднаго представленія о самой душ&#1123. Впрочемъ и оно им&#1123етъ свою опред&#1123ленную форму, въ которой единственно возможны представленія внутреннихъ состояній души, именно все, что относится къ внутреннимъ событіямъ, представляется нами въ отношеніяхъ времени. Какъ время не можетъ быть усматриваемо вн&#1123 насъ, такъ пространство не можетъ быть представляемо, какъ н&#1123что внутри насъ. Что же такое пространство и время? Принадлежатъ ли они къ разряду существъ? Или они выражаютъ опред&#1123ленія и отношенія вещей самихъ въ себ&#1123, какія должны быть въ нихъ независимо отъ нашихъ представленіи, или они принадлежатъ къ разряду свойствъ, зависящихъ отъ самой формы представленія, и сл&#1123довательно отъ свойства нашей души, и безъ нея не были бы приписаны ни одной вещи? Дабы р&#1123шить этотъ вопросъ, мы изложимъ понятіе пространства. {1-е изданіе: ‘разсмотримъ сперва пространство, сл&#1123д. подъ изложеніемъ…’} Подъ изложеніемъ (exposilio) я разум&#1123ю ясное представленіе того, что входитъ въ понятіе, изложеніе будетъ метафизическимъ, если оно объяснитъ намъ стороны понятія а priori.
I) Пространство не есть понятіе, извлекаемое нами изъ вн&#1123шняго опыта. Представленіе пространства должно быть предварительно въ насъ, дабы мы могли изв&#1123стныя ощущенія относить къ чему-нибудь вн&#1123 насъ (т. е. къ чему-нибудь находящемуся въ другомъ м&#1123ст&#1123, не въ томъ, гд&#1123 мы находимся), также,— чтобы мы могли представлять ощущеніе одно вн&#1123 другаго и рядомъ съ другимъ, сл&#1123довательно нетолько различными, но и находящимися въ различныхъ м&#1123стахъ. Сл&#1123довательно, представленіе пространства не можетъ быть опытно заимствовано нами изъ отношеній вн&#1123шняго явленія, но само это явленіе возможно только при упомянутомъ представленіи.
2) Пространство есть необходимое представленіе а priori, находящееся въ основ&#1123 вс&#1123хъ вн&#1123шнихъ представленій. Нельзя представить себ&#1123, что не существуетъ пространства, хотя легко можно вообразить, что въ немъ н&#1123тъ никакихъ предметовъ. На него можно поэтому смотр&#1123ть какъ на условіе возможности явленій, отъ нихъ совершенно не зависящее. Сл&#1123довательно, оно есть представленіе а priori, необходимо составляющее основу вн&#1123шнихъ явленій {Въ 1-мъ изданіи есть прибавка. ‘На этой необходимости а priori основывается аподиктическая достов&#1123рность вс&#1123хъ геометрическихъ положеній и возможность ихъ построенія а priori. Еслибы представленіе пространства было понятіемъ а posteriori, взятымъ изъ вн&#1123шняго опыта, то математическія положеніи были бы не бол&#1123е, какъ выводами простаго наблюденія. На нихъ лежала бы печать случайности и нельзя было бы тогда признать необходимымъ, что между двумя пунктами возможна только одна прямая, но эту истину каждый разъ мы узнавали бы изъ опыта. Что заимствовано изъ опыта, то им&#1123етъ сравнительную всеобщность, именно посредствомъ наведенія. Тогда, мы им&#1123ли бы право говорить только, что, по наблюденіямъ до сего времени, н&#1123тъ пространства, им&#1123ющаго больше трехъ изм&#1123реній.}.
3) Пространство не есть дискурсивное, или общее понятіе объ отношеніяхъ вещей, но чистое наглядное представленіе. Ибо вопервыхъ можно представить себ&#1123 только одно пространство, и если говорится о многихъ пространствахъ, то при этомъ разум&#1123ются только части одного и того же пространства. Эти части не могутъ предшествовать всеобъемлющему пространству, какъ его составные отд&#1123лы (изъ которыхъ можно было бы его составить), они только мыслятся въ немъ. Пространство въ сущности одно, всякое разнообразіе въ немъ, или понятіе о пространствахъ вообще основывается только на томъ, что мы ограничиваемъ его. Отсюда сл&#1123дуетъ, что наглядное представленіе а priori (происходящее не изъ опыта) находится въ основаніи вс&#1123хъ понятій о пространств&#1123. Такъ, вс&#1123 геометрическія положенія, наприм., что въ треугольник&#1123 дв&#1123 стороны, взятыя вм&#1123ст&#1123, больше третьей, вытекаютъ не изъ общихъ понятій о линіи и трехугольник&#1123, по выводятся нами изъ нагляднаго представленія и притомъ съ аподиктическою достов&#1123рностію а priori.
4) Пространство представляется намъ безконечною данною величиною. Всякое понятіе можетъ быть мыслимо, какъ представленіе, заключающееся въ безконечномъ множеств&#1123 другихъ возможныхъ представленій (какъ ихъ общій признакъ), сл&#1123довательно первое содержитъ подъ собой посл&#1123днія. Но ни одно понятіе не можетъ быть представляемо нами содержащимъ въ себ&#1123 безконечное множество представленій. Пространство же мыслится нами въ посл&#1123днемъ вид&#1123 (ибо вс&#1123 части пространства существуютъ вм&#1123ст&#1123). Сл&#1123довательно оно есть представленіе а priori, а не понятіе {1-е изданіе: ‘Пространство представляется намъ безконечной данной величиной. Общее понятіе о немъ (одно и то же въ м&#1123рахъ, фут&#1123 и локт&#1123) не говоритъ намъ о его величин черты безконечности не было бы въ немъ, еслибъ наше наглядное представленіе не могло само продолжаться въ безконечность, ибо одно понятіе отношеній не въ состояніи дать намъ черту безконечности.’}.

ї 3.
Трансцендентальное изложеніе понятія о пространств
&#1123.

Подъ трансцендентальнымъ изложеніемъ я разум&#1123ю объясненіе понятія, какъ принципа, изъ котораго можетъ быть выведена возможность синтетическихъ познаніи а priori. Оно будетъ удовлетворять своей ц&#1123ли, если видно будетъ, 1) что эти познанія д&#1123йствительно вытекаютъ изъ даннаго понятія, 2) что они возможны только при данномъ объясненіи его.
Геометрія есть наука, опред&#1123ляющая свойства пространства синтетически и притомъ а priori. Ч&#1123мъ же должно быть пространство, чтобы изъ него можно было выводить такія познанія? По своему происхожденію оно должно быть представленіемъ: ибо изъ простыхъ понятій невозможно выводить никакихъ сужденій, выходящихъ изъ круга понятія, что несомн&#1123нно происходитъ въ геометріи (Введеніе, V). Вм&#1123ст&#1123 съ симъ это представленіе должно быть а priori, т. е. быть въ насъ прежде всякаго чувственнаго воспріятія предмета, сл&#1123довательно, чистымъ сверхъопытнымъ представленіемъ. Геометрическія положенія суть всец&#1123ло аподиктическія, т. е. сопровождаются сознаніемъ ихъ необходимости, наприм. пространство им&#1123етъ три изм&#1123ренія, подобныя сужденія не могутъ происходить изъ опыта, ни быть выведены изъ какого-либо опытнаго положенія (Введ., II).
Какимъ же образомъ вн&#1123шнее представленіе можетъ находиться въ душ&#1123, предваряя самые предметы и д&#1123лая возможнымъ опред&#1123леніе понятій посл&#1123днихъ а priori? Очевидно, не иначе, какъ въ вид&#1123 формальнаго свойства субъекта, — испытывать д&#1123йствіе вн&#1123шнихъ предметовъ и такимъ образомъ получать непосредственное о нихъ представленіе, т. е. наглядное представленіе, сл&#1123довательно, въ форм&#1123 вн&#1123шняго чувства вообще.
Только при нашемъ объясненіи очевидна возможность геометріи, какъ синтетическаго познанія. По этому признаку, т. е. въ какой м&#1123р&#1123 удовлетворительно объясняется возможность посл&#1123дняго, можно легко отличить всякій другой способъ объясненія, хотя бы по виду и согласный съ нашимъ. {Этотъ ї есть прибавленіе 2-го изданія.}

Выводы изъ предложенныхъ понятій.

1) Пространство не представляетъ намъ свойства вещей самихъ въ себ&#1123, т. е. ничего такого, что находилось бы въ самихъ предметахъ и что оставалось бы, если отвлечь вс&#1123 субъективныя условія нагляднаго представленія. Ни абсолютныя, ни относительныя опред&#1123ленія не могутъ предварять самое бытіе вещей, которымъ они приписываются, сл&#1123довательно не могутъ быть наглядно представляемы а priori.
2) Пространство есть не бол&#1123е какъ форма вс&#1123хъ явленій вн&#1123шнихъ чувствъ, т. е. субъективное условіе чувственности, при которомъ единственно возможно вн&#1123шнее наглядное представленіе. Воспріимчивость лица, состоящая въ томъ, что оно воспринимаетъ д&#1123йствія предметовъ, необходимо должна предшествовать всякому наглядному представленію о нихъ. Поэтому понятно, какимъ образомъ форма вс&#1123хъ явленій можетъ предварять въ душ&#1123 всякія д&#1123йствительныя воспріятія и какимъ образомъ она въ качеств&#1123 чистаго представленія, въ которомъ вс&#1123 предметы должны быть опред&#1123лены, можетъ заключать въ себ&#1123 принципы взаимныхъ отношеній ихъ до всякаго опыта.
Значитъ, только съ челов&#1123ческой точки зр&#1123нія можно говорить о пространств&#1123, о протяженныхъ существахъ и т. д. Представленіе пространства ничего не будетъ значить, лишь только мы устранимъ субъективное условіе, при которомъ единственно можетъ быть пріобр&#1123тено нами вн&#1123шнее наглядное представленіе, — именно тотъ способъ, какъ мы испытываемъ на себ&#1123 д&#1123йствіе вн&#1123шнихъ предметовъ. Протяженность приписывается вещамъ только въ той м&#1123р&#1123, въ какой он&#1123 являются намъ, т. е. какъ предметамъ чувственности. Постоянная форма этой воспріимчивости, называемой нами чувственностью, есть необходимое условіе вс&#1123хъ отношеній, въ которыхъ мы представляемъ предметы вн&#1123 насъ и если устранить вс&#1123 эти предметы, то останется только чистое наглядное представленіе, называемое пространствомъ. Такъ какъ особенныя условія чувственности, могутъ быть условіями только явленій, а не самыхъ вещей, то можно сказать, что пространство обнимаетъ вс&#1123, вн&#1123шнимъ образомъ являющіеся намъ, предметы, но не вещи сами въ себ&#1123, будутъ ли он&#1123 наглядно представляемы или н&#1123тъ т&#1123мъ или другимъ субъектомъ. Мы но можемъ судить о представленіяхъ другихъ мыслящихъ существъ, связаны ли они т&#1123ми же условіями, какія ограничиваютъ наши представленія и для насъ обязательны. Если, мы къ понятію субъекта присоединимъ упомянутое ограниченіе, тогда сужденіе будетъ безусловнымъ. Положеніе: вс&#1123 вещи существуютъ рядомъ въ пространств&#1123, им&#1123етъ смыслъ только при томъ ограниченіи, если подъ вещами будемъ разум&#1123ть предметы нашего чувственнаго представленія. Присоединимъ это условіе къ понятію и скажемъ: вс&#1123 вещи, какъ вн&#1123шнія явленія, существуютъ одна съ другою рядомъ въ пространств&#1123, тогда получимъ правило всеобщее и безусловное. Поэтому наше изложеніе говоритъ о реальности (т. е. объективномъ значеніи) пространства, по отношенію ко вс&#1123мъ встр&#1123чаемымъ нами предметамъ, и вм&#1123ст&#1123 объ идеальности его но отношенію къ вещамъ, разсматриваемымъ въ самихъ себ&#1123 нашимъ разумомъ, т. е. безъ отношенія къ свойствамъ нашей чувственности. Утверждая такимъ образомъ опытную реальность пространства (по отношенію ко всякому возможному опыту), мы въ тоже время допускаемъ его трансцендентальную идеальность, т. е. мы говоримъ, что оно не существуетъ, если мы устранимъ условіе возможности всякаго опыта и разберемъ, въ какомъ отношеніи оно находится къ вещамъ самимъ въ себ&#1123.
Кром&#1123 пространства н&#1123тъ другаго субъективнаго и относящагося къ вн&#1123шнему міру представленія, которое могло бы быть названо объективнымъ а priori. Кром&#1123 представленія пространства никакое другое не можетъ дать намъ синтетическихъ сужденій а priori (ї 3). Поэтому вс&#1123мъ другимъ представленіямъ нельзя приписать въ строгомъ смысл&#1123 идеальности, хотя и они им&#1123ютъ то общее съ представленіемъ пространства, что также составляютъ субъективное свойство чувственности, напр. ощущенія зр&#1123нія, слуха, осязанія — цв&#1123та, тоны, теплота: какъ простыя ощущенія а не представленія, они но даютъ намъ непосредственныхъ знаній о предмет&#1123, т&#1123мъ мен&#1123е знаній а priori. {1-е изданіе: ‘Кром&#1123 пространства н&#1123тъ другаго, субъективнаго и относящагося къ вн&#1123шнему міру, представленія, которое могло бы быть названо объективнымъ а priori. Посему, какъ субъективное условіе вс&#1123хъ вн&#1123шнихъ явленій, пространство не можетъ быть сравниваемо съ какимъ либо другимъ представленіемъ. Вкусъ вина не есть объективное опред&#1123леніе вина, т. е. предмета, разсматриваемаго какъ явленіе, но только особенное свойство вкушающаго чувства. Цв&#1123та не суть свойства представляемыхъ нами т&#1123лъ, но только видоизм&#1123ненія чувства зр&#1123нія, возбуждаемаго св&#1123томъ. Напротивъ, пространство, какъ условіе вн&#1123шнихъ предметовъ, необходимо входитъ въ составъ явленія, или представленія его. Вкусъ и цв&#1123та не суть необходимыя условія, при которыхъ единственно вн&#1123шнія предметы могутъ быть предметами нашихъ чувствъ. Они не бол&#1123е, какъ случайныя д&#1123йствія организма, присоединяющіяся къ явленіямъ. Ихъ нельзя поэтому признать представленіями а priori, ихъ основаніемъ служитъ ощущеніе, вкусъ же основывается сверхъ того на чувств&#1123 (удовольствія или неудовольствія), какъ д&#1123йствіи ощущенія. Никто не можетъ им&#1123ть представленія цв&#1123та, или вкуса а priori. пространство же принадлежитъ къ чистой форм&#1123 представленія, сл&#1123довательно не заключаетъ въ себ&#1123 ощущенія (ничего опытнаго), понятія фигуры и отношеній возможны только тогда, если вс&#1123 виды и опред&#1123ленія пространства могутъ быть представлены а priori. Только оно превращаетъ для насъ вещи въ вн&#1123шніе предметы.}
Наше зам&#1123чаніе им&#1123етъ ц&#1123лью предостеречь отъ объясненіи идеальности пространства посредствомъ слишкомъ недостаточныхъ прим&#1123ровъ: именно цв&#1123та, вкусъ и проч. должны быть разсматриваемы не какъ свойство вещей, а какъ изм&#1123ненія субъекта, которыя у разныхъ людей могутъ быть различныя Въ этомъ случа&#1123 опытный разсудокъ часто принимаетъ явленіе, наприм. розу, за вещь саму въ себ&#1123, тогда какъ самый цв&#1123тъ ея, можетъ быть, каждому глазу кажется неодинаковымъ, у Наше трансцендентальное понятіе должно служить напоминаніемъ, что представляемое нами въ пространств&#1123 не есть вещь сама въ себ&#1123, что оно не есть форма вещей, принадлежащая имъ самимъ въ себ&#1123, но что предметы сами въ себ&#1123 намъ неизв&#1123стны и что, такъ-называемые, вн&#1123шніе предметы суть не бол&#1123е какъ представленія нашей чувственности, ихъ форма есть пространство, истинный же корелятъ, т. е. вещь сама въ себ&#1123 намъ не изв&#1123стна и не можетъ быть познана, т&#1123мъ бол&#1123е что въ опыт&#1123 никогда не возникаетъ о ней и вопроса.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ЭСТЕТИКИ

ВТОРОЙ ОТД&#1123ЛЪ.
О времени.

ї 4.
Метафизическое изложеніе понятія времени.

Время 1) не есть опытное понятіе, отвлеченное нами изъ опыта. Чувственное воспріятіе не догадалось бы о существованіи чего-нибудь вм&#1123ст&#1123 или посл&#1123дованіи одного другому, еслибы ему не предшествовало а priori представленіе времени. Только при этомъ условіи возможна мысль, что н&#1123которые предметы существуютъ въ одно и то же время (вм&#1123ст&#1123) или въ разныя времена (одно за другимъ).
2) Время есть необходимое представленіе, предшествующее вс&#1123мъ нагляднымъ представленіямъ. Нельзя отр&#1123шиться отъ времени по отношенію къ явленіямъ, хотя можно посл&#1123днія отр&#1123шить отъ перваго. Сл&#1123довательно, время дано намъ а priori. Въ немъ только возможна д&#1123йствительность явленій. Посл&#1123днія могутъ быть отвлечены, но первое не можетъ быть уничтожено (какъ всеобщее условіе ихъ возможности).
3) На этой необходимости а priori основывается возможность аподиктическихъ положеній объ отношеніяхъ времени, или аксіомы о времени вообще. Оно им&#1123етъ одно только изм&#1123реніе: разныя времена существуютъ не вм&#1123ст&#1123, а одно за другимъ (тогда какъ разныя пространства существуютъ вм&#1123ст&#1123, а не одно посл&#1123 другаго). Эти положенія не могутъ быть выведены изъ опыта, ибо онъ не могъ бы дать имъ характера всеобщности и аподиктической достов&#1123рности. Мы могли бы сказать: такъ говоритъ общее наблюденіе, но не могли бы утверждать: такъ должно быть. Упомянутыя положенія им&#1123ютъ зна ченіе правилъ, при которыхъ возможенъ опытъ, и служатъ намъ указаніями для него, а не посредствомъ его.
4) Время не есть дискурсивное, или, какъ говорится, общее понятіе, но чистая форма чувственнаго представленія. Разныя времена суть части одного и того же времени. Наглядное же представленіе характеризуется именно т&#1123мъ, что оно им&#1123етъ предметомъ своимъ одинъ какой-нибудь предметъ. Сверхъ того, изъ а общаго понятія мы никогда не вывели бы сужденія, что разныя времена не могутъ существовать вм&#1123ст&#1123. Такъ какъ оно есть сужденіе синтетическое, и не можетъ быть выводимо изъ понятія, то упомянутое сужденіе должно входить въ содержаніе нагляднаго представленія времени.
5) Безконечность времени означаетъ, что вс&#1123 опред&#1123ленныя количества времени происходятъ изъ ограниченія одного и того же времени. Сл&#1123довательно, первоначальное представленіе времени должно быть дано неограниченно. Тамъ же, гд&#1123 части и вообще величина предметовъ могутъ получить опред&#1123ленность только посредствомъ ограниченія, само ц&#1123лое представленіе не можетъ вытекать изъ понятій (они содержатъ въ себ&#1123 только частныя представленія), но должно им&#1123ть въ основ&#1123 своей непосредственное наглядное представленіе.

ї 5.
Трансцендентальное изложеніе понятія времени.
1)

1) Прибавл. 2-го изданія.

Я могу сослаться на ї 3, гд&#1123, говоря о метафизическомъ изложеніи, я объяснилъ, что значить названіе трансцендентальный. Зд&#1123сь могу присовокупить, что понятіе изм&#1123ненія и понятіе движенія (какъ перем&#1123ны м&#1123ста) возможны только посредствомъ представленія времени, что, еслибы оно не было нагляднымъ представленіемъ (внутреннимъ) а priori, то никакое понятіе не могло бы уяснить намъ возможности изм&#1123ненія, т. е. соединенія въ одномъ и томъ же предмет&#1123 противор&#1123чаще-противоположныхъ признаковъ (бытіе и небытіе одной и той же вещи въ одномъ и томъ же м&#1123ст&#1123). Только во времени могутъ быть примирены оба противоположные признака одной и той же вещи, именно одинъ посл&#1123 другаго. Такимъ образомъ наше понятіе о времени объясняетъ возможность многихъ синтетическихъ познаній а priori и полагаетъ основы плодотворнаго ученія о движеніи.

ї 6.
Выводы изъ указанныхъ понятій.

1) Время не есть н&#1123что, существующее само по себ&#1123, или находящееся въ вещахъ, какъ ихъ объективное опред&#1123леніе,— что сл&#1123довательно, могло бы оставаться, если устранить вс&#1123 субъективныя условія нагляднаго представленія. Въ первомъ случа&#1123, время было бы ч&#1123мъ-то д&#1123йствительнымъ, не будучи д&#1123йствительнымъ предметомъ. Во второмъ, какъ опред&#1123леніе, или порядокъ, находящійся въ самихъ вещахъ, время не могло бы предварять предметы, какъ ихъ условіе, и быть познаваемо а priori посредствомъ синтетическихъ положеній. Такое познаніе возможно только тогда, если время будетъ признано за субъективное условіе, отъ котораго зависятъ вс&#1123 наши представленія. Въ этомъ случа&#1123, мы можемъ представлять эту ‘корму внутренняго представленія до знакомства съ предметами, сл&#1123довательно а priori.
2) Время есть форма внутренняго чувства, т. е. представленія насъ самихъ и нашихъ внутреннихъ состояній. Время не можетъ служить опред&#1123леніемъ вн&#1123шнихъ явленій, оно не говоритъ ни о фигур&#1123, ни о м&#1123ст&#1123 и т. д., но опред&#1123ляетъ отношеніе представленій нашей внутренней жизни. И такъ какъ это внутреннее представленіе само не им&#1123етъ никакого образа, то мы пытаемся восполнить этотъ недостатокъ посредствомъ аналогіи и представляемъ себ&#1123 преемство времени въ вид&#1123 безконечной линіи, въ которой разнообразное содержаніе составляетъ рядъ, им&#1123ющій одно только изм&#1123реніе, отъ свойствъ этой линіи заключаемъ къ свойствамъ времени, за исключеніемъ того обстоятельства, что части первой находятся вс&#1123 вм&#1123ст&#1123, части же втораго существуютъ одна за другою рядомъ. Отсюда сл&#1123дуетъ, что представленіе времени есть наглядное представленіе, ибо вс&#1123 его отношенія могутъ быть выражены вн&#1123шнимъ нагляднымъ образомъ.
3) Время есть формальное условіе а priori всякаго вообще явленія. Пространство, какъ чистая форма всякаго нагляднаго представленія, есть условіе а priori только для вн&#1123шнихъ явленій. Между т&#1123мъ вс&#1123 представленія, будутъ ли ихъ предметомъ вн&#1123шнія вещи или н&#1123тъ, сами по себ&#1123, какъ опред&#1123ленія души, принадлежатъ къ внутреннимъ состояніямъ, а внутреннее состояніе, подчиняясь формальному условію внутренняго представленія, зависитъ отъ времени. Поэтому, время должно быть признано условіемъ а priori всякаго явленія вообще, именно: непосредственнымъ условіемъ внутреннихъ явленій, а сл&#1123довательно чрезъ нихъ и вс&#1123хъ вн&#1123шнихъ. Если я могу сказать: вс&#1123 вн&#1123шнія явленія опред&#1123ляются а priori въ пространств&#1123, въ пространственныхъ отношеніяхъ, то на основаніи принципа внутренняго чувства я могу также утверждать: вс&#1123 явленія вообще, т. е. вс&#1123 предметы чувствъ, существуютъ во времени и необходимо находятся въ отношеніяхъ времени.
Если мы отвлечемъ субъективный способъ самовоззр&#1123нія, а вм&#1123ст&#1123 съ нимъ и тотъ способъ по которому мы умственно объемлемъ вс&#1123 наши вн&#1123шнія наглядныя представленія, сл&#1123довательно, если мы возьмемъ предметы сами въ себ&#1123, то время тогда ничего не будетъ значить. Оно им&#1123етъ объективное значеніе только для явленій, ибо ихъ мы принимаемъ за предметы нашихъ чувствъ, но оно сразу теряетъ свое объективное значеніе, лишь только мы перестанемъ им&#1123ть въ виду чувственную сторону нашего нагляднаго представленія, и станемъ говорить о вещахъ вообще. Сл&#1123довательно, время есть субъективное условіе нашего (челов&#1123ческаго) представленія (оно всегда чувственно, т. е. происходитъ отъ д&#1123йствія на насъ предметовъ), само въ себ&#1123, вн&#1123 субъекта, время ничего не значитъ. Т&#1123мъ немен&#1123е оно необходимо им&#1123етъ объективное значеніе для вс&#1123хъ явленій, сл&#1123довательно для вс&#1123хъ вещей, встр&#1123чающихся намъ въ опыт&#1123. Мы не можемъ сказать: вс&#1123 вещи существуютъ во времени, ибо въ понятіи вещи не говорится о способ&#1123 ея представленія, между т&#1123мъ какъ въ посл&#1123днемъ и заключается единственное условіе, при которомъ время можетъ относиться къ представленію предметовъ. Поэтому если мы присоединимъ условіе къ понятію и скажемъ: вс&#1123 вещи какъ явленія (какъ предметы чувственнаго представленія) существуютъ во времени, то это положеніе а priori объективно правильно и всеобще.
Мы утверждаемъ поэтому опытную реальность времени, т. е. объективное значеніе его для вс&#1123хъ предметовъ, какіе только могутъ представиться нашимъ чувствамъ. И такъ какъ наше наглядное представленіе всегда чувственно, то въ опыт&#1123 никогда мы не встр&#1123тимся съ предметомъ, который не подчинялся бы условію времени. Зато, мы оспариваемъ у времени вс&#1123 права на абсолютную реальность, именно, что оно, не будучи формой нашего чувственнаго представленія, существуетъ въ вещахъ, какъ условіе или свойство. Чувства никогда не могутъ свид&#1123тельствовать намъ о свойствахъ, принадлежащихъ вещамъ самимъ въ себ&#1123. Въ этомъ состоитъ трансцедентальная идеальность времени, но которой оно, если отвлечь субъективныя условія чувственнаго представленія, есть ничто, и не можетъ быть приписано предметамъ самимъ въ себ&#1123 (безъ отношенія къ нашему представленію) въ качеств&#1123 сущности, или какъ свойство. Впрочемъ эту идеальность также, какъ идеальность пространства, нельзя см&#1123шивать съ обманами чувства, ибо пріютомъ предполагается, что явленіе, им&#1123ющее признаки пространства и времени, им&#1123етъ объективную реальность, мы утверждаемъ, что они реальны, докол&#1123 мы им&#1123емъ д&#1123ло съ предметомъ въ опыт&#1123, какъ съ явленіемъ. Остальное понятно изъ прим&#1123чанія перваго отд&#1123ла.

ї 7.
Объясненіе.

Эта теорія, усвояющая времени опытную реальность, но оспаривающая у него абсолютную трансцендентальную, встр&#1123тила столь единодушныя возраженія, что, я полагаю, сомн&#1123нія естественно возникаютъ у всякаго читателя, не привыкшаго къ такимъ изсл&#1123дованіямъ. Возраженія состоятъ въ сл&#1123дующемъ: изм&#1123ненія составляютъ безспорный фактъ (это доказывается перем&#1123ной нашихъ внутреннихъ представленій, съ этимъ нельзя не согласиться даже въ томъ случа&#1123, еслибъ мы отрицали вс&#1123 вн&#1123шнія явленія вм&#1123ст&#1123 съ ихъ изм&#1123неніями). Изм&#1123неніе же возможно во времени, сл&#1123довательно время есть н&#1123что д&#1123йствительное. Отв&#1123тъ не труденъ. Я допускаю доказательство всец&#1123ло. Въ самомъ д&#1123л&#1123, время есть н&#1123что д&#1123йствительное, именно, какъ д&#1123йствительная форма внутренняго представленія. Оно им&#1123етъ субъективную реальность для внутренняго опыта, т. е. я д&#1123йствительно им&#1123ю представленіе времени и моихъ въ немъ опред&#1123леній. Сл&#1123довательно, оно существуетъ не какъ предметъ, а какъ способъ представленія меня самого, какъ предмета. Еслибы я самъ, или другое какое существо, могъ представлять безъ этого условія чувственности, то наши представленія, наприм&#1123ръ, превратились бы въ такое познаніе, въ которомъ н&#1123тъ черты времени, а сл&#1123довательно и самого изм&#1123ненія. Поэтому время реально въ опытномъ смысл&#1123, какъ условіе всякаго нашего опыта. Нельзя только сказать, что оно реально въ абсолютномъ. Оно есть не бол&#1123е, какъ форма нашего внутренняго представленія {Можно сказать: мои представленія сл&#1123дуютъ одно за другимъ, но это значитъ, мы сознаемъ ихъ временное преемство, т. е. въ форм&#1123 внутренняго чувства. Поэтому время не есть н&#1123что само по себ&#1123 существующее, не есть какое-либо объективное опред&#1123леніе, находящееся въ вещахъ.}. Если отвлечь отъ посл&#1123дняго условіе нашей чувственности, то вм&#1123ст&#1123 съ нимъ уничтожается понятіе времени, оно присуще не самимъ предметамъ, а только лицу, которое ихъ представляетъ.
Легко вид&#1123ть причину единодушныхъ возраженіи и притомъ со стороны т&#1123хъ, которые ничего по находятъ сказать противъ ученія объ идеальности пространства. Абсолютная реальность пространства кажется имъ потерянной вещью, ибо, по взгляду идеализма, трудно доказать д&#1123йствительность вн&#1123шнихъ предметовъ: напротивъ реальность предмета нашего внутренняго чувства (меня самого и моего состоянія) непосредственно ясна въ моемъ сознаніи. Вн&#1123шніе предметы могутъ быть простою видимостью, внутренній же предметъ, по ихъ мн&#1123нію, есть н&#1123что д&#1123йствительное. Они забыли, что и т&#1123 и другіе, даже, допустивъ д&#1123йствительность ихъ, какъ представленій, все-таки принадлежатъ къ разряду явленій, явленіе же им&#1123етъ дв&#1123 стороны: одну, въ которой предметъ разсматривается самъ въ себ&#1123 (независимо отъ способа представленія его, и съ этой стороны ничего нельзя утверждать о предмет&#1123 съ положительною достов&#1123рностью), другую, въ которой разсматривается форма представленія предмета, которую сл&#1123дуетъ искать не въ самомъ предмет&#1123, а въ лиц&#1123, которому онъ является, хотя и о ней можно сказать, что она д&#1123йствительно и необходимо связана съ явленіемъ этого предмета.
Такимъ образомъ, время и пространство суть два источника познаній, изъ которыхъ могутъ быть почерпаемы разныя синтетическія св&#1123денія а priori, прим&#1123ромъ чему служитъ математика, наприм. въ ученіи о пространств&#1123 и его отношеніяхъ. Вм&#1123ст&#1123 взятыя, они суть чистыя формы чувственнаго нагляднаго представленія, и потому д&#1123лаютъ возможными синтетическія сужденія а priori. Но т&#1123мъ самымъ (что они суть условія чувственности) эти источники познаній указываютъ на ограниченный кругъ своего прим&#1123ненія: они могутъ руководить насъ относительно предметовъ, какъ явленій, но не какъ вещей самихъ себ&#1123. Они могутъ быть прим&#1123нимы только къ первымъ, за пред&#1123лами ихъ н&#1123тъ бол&#1123е для этихъ формъ объективнаго приложенія. Эта реальность пространства и времени неподрываотъ во всякомъ случа&#1123 достов&#1123рности опытнаго познанія, оно остается одинаково в&#1123рнымъ, будутъ ли эти формы принадлежать вещамъ самимъ себ&#1123, или только нашему представленію этихъ вещей. Несогласіе съ принципами опыта скор&#1123е можетъ оказаться у т&#1123хъ, кто утверждаетъ абсолютную реальность пространства и времени, принимая ихъ за сущность вещей или за свойство ихъ. Принимая первое (большою частью математики естествоиспытатели) они должны допустить дв&#1123 в&#1123чныхъ, необъятныхъ самостоятельныхъ вещи (пространство и время), которыя существуютъ съ тою ц&#1123лью, чтобъ обнимать собою все д&#1123йствительное (сами же не суть н&#1123что реальное). Принимающіе второе мн&#1123ніе (н&#1123которые метафизики естествоиспытатели), именно, что пространство и время им&#1123ютъ значеніе выведенныхъ изъ опыта и смутно представляемыхъ отношеній явленій (подл&#1123 и другъ за другомъ рядомъ) должны оспаривать значеніе, по меньшей м&#1123р&#1123 аподиктическую достов&#1123рность, математическаго ученіи а priori въ приложеніи его къ д&#1123йствительнымъ вещамъ (наприм. въ пространств&#1123), ибо а posteriori эта достов&#1123рность невозможна, и самыя понятія а priori о пространств&#1123 и времени, поэтому мн&#1123нію, суть созданія воображенія, они произходятъ изъ опыта, изъ отношеній котораго воображеніе выводитъ н&#1123что всеобщее, но съ т&#1123ми ограниченіями, какія встр&#1123чаются въ самой природ&#1123. Утверждающіе первое им&#1123ютъ ту выгоду, что они соглашаютъ математическія истины съ міромъ явленій. За то ихъ мн&#1123ніе повергаетъ разсудокъ нашъ въ противор&#1123чія, когда онъ р&#1123шается переступить этотъ міръ. Вторые им&#1123ютъ ту выгоду, что представленія пространства и времени не впутываютъ ихъ въ противор&#1123чія, когда они р&#1123шаются разсуждать о предметахъ не какъ явленіяхъ, а какъ просто предметахъ разсудка, но имъ трудно объяснить возможность математическихъ познаній а priori (они не допускаютъ истиннаго, им&#1123ющаго объективное значеніе, нагляднаго представленія а priori) и не могутъ согласитъ съ своимъ мн&#1123ніемъ опытныхъ законовъ. Въ нашей теоріи устранены оба затрудненія.
Трансцендентальная эстетика, очевидно, им&#1123етъ д&#1123ло только съ этими двумя элементами, именно пространствомъ и временемъ, ибо вс&#1123 другія, относящіяся къ чувственности, понятія, даже движеніе, соединяющее въ себ&#1123 то и другое, предполагаютъ н&#1123что опытное. И движеніе предполагаетъ наблюденіе чего-то подвижнаго. Въ пространств&#1123 же, разсматриваемомъ въ са момъ себ&#1123, ничего н&#1123тъ подвижнаго, сл&#1123довательно, н&#1123что движущееся зам&#1123чается въ пространств&#1123 только посредствомъ опыта и потому составляетъ опытный фактъ. Точно также, трансцендентальная эстетика не можетъ отнести понятія изм&#1123ненія къ числу данныхъ а priori, ибо время само по себ&#1123 не изм&#1123няется, изм&#1123няется только то, что существуетъ во времени. Значитъ, при этомъ предполагается воспріятіе чего то существующаго и того порядка въ какомъ см&#1123няются его свойства, сл&#1123довательно опытъ.

ї 8.
Общія зам
&#1123чанія къ трансцендентальной эстетик&#1123.

1) Прежде всего необходимо, какъ можно ясн&#1123й опред&#1123лить наше мн&#1123ніе объ основномъ свойств&#1123 чувственнаго познанія, дабы устранить вс&#1123 недоразум&#1123нія.
Мы должны сказать: что всякое наше наглядное представленіе есть ничто иное, какъ представленіе явленія, что представляемыя нами вещи не существуютъ сами по себ&#1123 въ томъ вид&#1123, въ какомъ мы ихъ представляемъ и что ихъ отношенія вовсе не таковы, какъ они являются намъ, и что, еслибы мы уничтожили субъективное свойство чувствъ, то вс&#1123 признаки, вс&#1123 отношенія предметовъ въ пространств&#1123 и времени, самое пространство и время тоже уничтожились бы, тогда стало бы яснымъ, что явленія существуютъ не сами въ себ&#1123, а только въ насъ. Намъ остается совершенно неизв&#1123стнымъ, что д&#1123лается съ предметами самими въ себ&#1123, независимо отъ нашей чувственности. Мы знаемъ только тотъ способъ, какимъ мы воспринимаемъ ихъ и какой намъ обыченъ, обязателенъ вообще для челов&#1123ка, не для всякаго существа вообще. Только съ этимъ способомъ мы им&#1123емъ д&#1123ло. Его чистыя формы суть пространство и время, его содержаніе составляетъ ощущеніе. Первыя, мы познаемъ а priori, т. е. прежде всякаго д&#1123йствительнаго воспріятія, и потому они называются чистымъ нагляднымъ представленіемъ, второе называется собственно познаніемъ а posteriori, т. е. опытнымъ представленіемъ. Первыя необходимо сл&#1123дуютъ за нашей чувственностью, какого рода ни были бы паши ощущенія, посл&#1123днія могутъ быть весьма различны. До какой бы ясности ни довели бы мы наше представленіе, мы не приблизимся т&#1123мъ къ свойству предметовъ самихъ себ&#1123. Во всякомъ случа&#1123 мы познали бы полн&#1123й нашу чувственность, и притомъ только въ неизб&#1123жныхъ для субъекта условіяхъ пространства и времени, самое ясное познаніе явленій никогда не познакомитъ насъ съ предметами самими въ себ&#1123.
Думать, что вся наша чувственность есть только смутное представленіе вещей, что въ посл&#1123днемъ мы выражаемъ предметы сами въ себ&#1123 и только см&#1123шиваемъ при этомъ признаки и частныя представленія, которыхъ ясно отд&#1123лить не можемъ,— значитъ обезображивать понятія о чувственности и явленіяхъ, которыя при такомъ взгляд&#1123 становятся совершенно безплодны. Различіе яснаго и не яснаго представленія им&#1123етъ только логическое значеніе и не касается самаго содержанія. Понятіе права, безъ сомн&#1123нія, тоже самое въ простомъ разсудк&#1123, какое развиваетъ самая утонченная теорія: различіе то, что въ обыкновенномъ практическомъ употребленіи не сознаются многія частныя представленія, входящія въ понятіе нрава. Нельзя однакожъ сказать, что обыкновенное его понятіе чувственно и заключаетъ въ себ&#1123 одно явленіе, ибо право не можетъ являться, напротивъ понятіе о немъ находится въ разсудк&#1123 и указываетъ на свойство (нравственное) д&#1123йствій, принадлежащее имъ самимъ въ себ&#1123. Представленіе же, наприм&#1123ръ, т&#1123ла но заключаетъ въ себ&#1123 ничего, что могло бы находится въ предмет&#1123 самомъ въ себ оно говоритъ только о явленіи чего то и способ&#1123, какимъ онъ д&#1123йствуетъ на насъ. Такая воспріимчивость нашей познавательной способности называется чувственностью, и глубоко отличается отъ познанія предмета самого въ себ&#1123, хотя бы мы достигли прозр&#1123нія въ самое основаніе явленія.
Лейбнице-Вольфовская философія указала не правильную точку зр&#1123нія для вс&#1123хъ изсл&#1123дованій о природ&#1123 и происхожденіи нашихъ познаній, она признавала различіе между чувственной областью и разсудочной за чисто логическое, между т&#1123мъ какъ оно трапецедентал&#1123пое и касается по формы ясности или не ясности представленій, но происхожденія и содержанія ихъ. Не в&#1123рно то, что чувственныя представленія даютъ намъ только неясныя св&#1123денія, они вовсе но сообщаютъ намъ никакихъ, если мы устранимъ наши субъективныя свойства, то для насъ становится невозможнымъ представлять предметъ съ т&#1123ми признаками, какіе ему усвоило наше чувственное представленіе, ибо отъ этого субъективнаго свойства зависитъ форма предмета, какъ явленія.
Обыкновенно мы различаемъ между явленіями то, что существенно въ нашемъ представленіи и обязательно для всякаго челов&#1123ческаго чувства вообще, и то, что въ немъ случайно, т. е. им&#1123етъ значеніе не для чувственности вообще, но ради особаго положенія и организаціи того или другого чувства. Въ такихъ случаяхъ говорятъ, что первымъ путемъ познаніе представляетъ намъ предметъ самъ въ себ&#1123, вторымъ — только его явленіе. Различіе это есть чисто опытное, если довольствоваться имъ (какъ это обыкновенно д&#1123лается) и не признавать перваго способа представленія тоже за простое явленіе (какъ это должно быть), въ которомъ н&#1123тъ ничего, принадлежащаго вещи самой въ себ&#1123, то наше трансцендентальное различеніе теряетъ всякій смыслъ, мы должны тогда предполагать возможность познаній вещей самихъ въ себ&#1123, хотя бы въ сущности, при самомъ глубокомъ изсл&#1123дованіи предметовъ намъ приходилось им&#1123ть д&#1123ло (въ чувственномъ мір&#1123) только съ явленіями. Наприм., радугу можно назвать простымъ явленіемъ, при дожд&#1123, самый же дождь — вещью самой въ себ это будетъ правильно въ физическомъ смысл&#1123, т. е. какъ н&#1123что неизм&#1123нно опред&#1123ляемое при вс&#1123хъ разнообразныхъ отношеніяхъ его къ нашимъ чувствамъ. Но если мы возмемъ этотъ опытный фактъ и, поспрашивай о согласіи его съ челов&#1123ческимъ вн&#1123шнимъ чувствомъ, поставимъ вопросъ: выражаетъ ли онъ предметъ самъ въ себ&#1123 (р&#1123чь идетъ не о дождевыхъ капляхъ: какъ явленія, они суть предметы опыта). Такой вопросъ объ отношеніи представленія къ предмету есть трансцедентальный и не только эти капли становятся явленіями, но и самая ихъ круглая фигура, пространство, въ которомъ они падаютъ, не суть н&#1123что само въ себ&#1123, но только видоизм&#1123ненія нашего чувственнаго представленія, причемъ самый трансцедентальный предметъ остается намъ неизв&#1123стнымъ.
Второе важное зам&#1123чаніе касательно нашей трапсцедептильной эстетики состоитъ въ томъ, что она не должна быть принимаема, только какъ в&#1123роятная ипотеза, по что она такъ достов&#1123рна, какъ можно того требовать отъ теоріи, желающей служить органомъ. Чтобъ пояснить эту достоверность, мы изберемъ какой нибудь прим&#1123ръ, который докажетъ ея значеніе и еще бол&#1123е объяснитъ, сказанное нами въ ї 3.
Предположимъ, что пространство и время суть н&#1123что объективное само по себ&#1123 и составляютъ условія возможности вещей самихъ въ себ&#1123. Прежде всего очевиденъ фактъ, что о томъ и о другомъ существуютъ аподиктическія и синтетическія сужденія а priori, и особенно о пространств&#1123, на которое преимущественно обратимъ зд&#1123сь наше вниманіе. Такъ какъ положенія геометріи познаются синтетически а priori и съ аподиктической достов&#1123рностью, то откуда, спрашивается, берутся подобныя положенія и что служитъ опорой разсудку въ то время, когда онъ доходитъ до такихъ необходимыхъ и всеобщихъ истинъ? Другихъ путей н&#1123тъ къ тому, кром&#1123 понятій и представленій, т&#1123 и другія могутъ бытъ даны или а priori или а posteriori. По понятія изъ опыта, равно какъ и служащія для нихъ представленія, тоже опытныя, могутъ дать только опытное синтетическое сужденіе, сл&#1123довательно такое, въ которомъ н&#1123тъ того характера необходимости и абсолютной всеобщности, какой отличаетъ вс&#1123 геометрическія положенія. Что же касается того, посредствомъ ли понятій, или наглядныхъ представленій а priori мы доходимъ до такихъ познаній, то изъ понятій, очевидно, невозможно никакое синтетическое познаніе, а только аналитическое. Возьмите наприм. положеніе: дв&#1123 линіи не могутъ ограничивать какого-нибудь пространства, сл&#1123довательно, составлять какой-нибудь фигуры, и попробуйте вывести его изъ понятія прямыхъ линій и числа двухъ, или выведите изъ понятій положеніе: три линіи могутъ составить фигуру. Вс&#1123 усилія будутъ тщетны и вы необходимо должны будете приб&#1123гнуть къ наглядному представленію, какъ это всегда д&#1123лается въ геометріи. Значитъ, предметъ дается вамъ въ наглядномъ представленіи. Какъ же это наглядное представленіе: чистое ли а priori, или опытное? Если посл&#1123днее, то никогда бы изъ него не могло быть выведено сужденіе всеобщее и притомъ аподиктическое: опытъ не даетъ такихъ сужденій. Сл&#1123довательно, вашъ предметъ долженъ быть данъ въ наглядномъ представленіи и на посл&#1123днемъ должно основываться ваше синтетическое положеніе. Но еслибъ въ васъ не было способности наглядно представлять а priori, еслибъ это субъективное условіе по форм&#1123 не было вм&#1123ст&#1123 всеобщимъ условіемъ а priori, при которомъ возможенъ вообще предметъ (вн&#1123шняго) нагляднаго представленія, еслибъ, наконецъ, самый предметъ (треугольникъ) быль вещью самой въ себ&#1123,— то какъ можно было бы сказать, что необходимое только въ нашемъ субъективномъ построеніи треугольника должно быть приписано треугольнику самому по себ&#1123? Разв&#1123 можно было бы присоединять къ нашимъ понятіямъ (трехъ линій) н&#1123что новое (фигуру), притомъ необходимо присущее самому предмету, еслибъ посл&#1123дній былъ данъ по нами самими, а существовалъ независимо отъ нашего познанія. Еслибъ пространство (а также и время) не было только ‘кормою нашего нагляднаго представленія, заключающею въ себ&#1123 условія а priori, при которыхъ вещи могутъ стать для насъ вн&#1123шними предметами, то намъ невозможно было бы синтетически заключать что-нибудь о вн&#1123шнихъ предметахъ. Сл&#1123довательно, пространство и время, суть необходимыя а но в&#1123роятныя только условія всякаго опыта (внутренняго и вн&#1123шняго), и притомъ суть только субъективныя условія всякаго нашего представленія, мы им&#1123емъ д&#1123ло съ предметами только какъ съ явленіями, но не какъ съ вещами самими въ себ касательно формы ихъ можно сказать многое а priori, но ничего нельзя р&#1123шить о вещи самой въ себ&#1123, лежащей въ основ&#1123 этихъ явленій.
II. {Все это — до конца трансцендент. эстетики прибавлено во 2-мъ изд.} Для доказательства нашей теоріи объ идеальности вн&#1123шняго, и внутренняго чувства а, сл&#1123довательно, и предметовъ чувства, какъ явленій, мы зам&#1123тимъ сл&#1123дующее: все, что въ нашемъ познаніи относится къ нагляднымъ представленіямъ (за исключеніемъ, сл&#1123довательно, чувства удовольствія и неудовольствія и воли, которыя, конечно, не могутъ быть названы познаніями), все это им&#1123етъ д&#1123ло только съ одними пространственными отношеніями (протяженіе), или перем&#1123нами м&#1123стъ (движеніе), или законами, управляющими этими перем&#1123нами (движущія силы). Но тутъ еще н&#1123тъ р&#1123чи о томъ, что находится въ какомъ либо м&#1123ст&#1123, или что д&#1123йствуетъ въ вещахъ. Отношенія не могутъ захватывать вещи самой въ себ ясно, что вн&#1123шнее чувство, образуя въ насъ представленія однихъ отношеній, знакомитъ насъ только съ отношеніемъ предмета къ субъекту, но вовсе не съ внутреннею его стороною. Тоже самое и съ внутреннимъ нагляднымъ представленіемъ. Не упоминаю уже о томъ, что представленія вн&#1123шнихъ чувства. составляютъ главное содержаніе, наполняющее нашу душу. Само время, обнимающее эти представленія, предваряющее ихъ въ опыт&#1123 и находящееся въ основ&#1123 ихъ какъ формальное условіе способа явленія ихъ въ душ&#1123, им&#1123етъ д&#1123ло только съ т&#1123мъ, что существуетъ посл&#1123 чего либо или вм&#1123ст&#1123 а также съ т&#1123мъ, что соединяетъ въ себ&#1123 оба эти момента бытія (н&#1123что продолжительное). Но предшествовать всякому д&#1123йствію мышленія можетъ только наглядное представленіе, или лучше — такъ какъ оно им&#1123етъ д&#1123ло только съ отношеніями — форма нагляднаго представленія, которая состоитъ въ способ&#1123 воспріятія душою впечатл&#1123ній отъ собственной же д&#1123ятельности, т. е. собственныхъ представленій, значить, предшествуетъ мышленію внутреннее чувство со стороны своей формы. Итакъ какъ все, представляемое чувствомъ, есть явленіе, то остается предположить: или внутренняго чувства быть не можетъ, или предметъ его,— субъектъ, можетъ быть представляемъ имъ только со стороны явленія, т. е. далеко не такъ, какъ онъ самъ нашелъ бы себя, еслибъ его представленіе было чистой самод&#1123ятельностью, т. е. разсудочнымъ. Зд&#1123сь одно только затрудненіе: какимъ образомъ субъектъ можетъ внутренно представлять себя самого: но оно неразлучно со всякой теоріей. Сознаніе себя самого есть простое представленіе нашего Я и еслибъ при этомъ все душевное содержаніе возникало самод&#1123ятельно, то внутреннее представленіе им&#1123ло бы характеръ разсудочнаго. Но въ челов&#1123к&#1123 сознаніе воспринимаетъ только такое содержаніе, которое дано какъ фактъ: поэтому способъ, какимъ возникаетъ оно въ душ&#1123 безъ ея самод&#1123ятельности, долженъ быть названъ чувственностью. Если такимъ образомъ способность сознанія должна сама искать для себя душевнаго содержанія, то до представленія самого себя мы можемъ дойти только въ томъ случа&#1123, если душевное содержаніе будетъ вообще на нее д&#1123йствовать: форма же такого представленія, предваряющая вс&#1123 прочія д&#1123йствія, т. е. видъ, въ какомъ разнообразное содержаніе устанавливается въ душ&#1123,— заключается въ представленіи времени: сл&#1123довательно, душа представляетъ себя не непосредственно, но въ томъ вид&#1123, въ какомъ получаетъ впечатл&#1123нія извнутри, т. е. въ какомъ является, а не въ какомъ существуетъ.
III. Если я говорю: въ пространств&#1123 и времени мы представляемъ себ&#1123 какъ вн&#1123шніе предметы, такъ и самихъ себя въ томъ вид&#1123, въ какомъ они д&#1123йствуютъ на наши чувства, т. е. какъ являются, то отсюда еще не сл&#1123дуетъ, что все это есть одна только видимость. Явленіе предполагаетъ д&#1123йствительность, какъ предметовъ, такъ и свойствъ, усвояемыхъ нами первымъ, д&#1123ло только въ томъ, что такъ какъ эти свойства зависятъ собственно отъ способа представленія субъекта, то мы должны различать предметъ, какъ явленіе, отъ вещи самой въ себ&#1123. Утверждая, что пространство и время, въ которыхъ я представляю всякій предметъ, заключаются въ моемъ субъективномъ способ&#1123 представленія, а не въ самыхъ предметахъ, я не даю однако повода говорить, что т&#1123ла только кажутся существующими вн&#1123 меня, или что моя душа только является въ самосознаніи. Была бы непростительная ошибка считать явленія простою видимостью. {Признаки явленія могутъ быть приписываемы самому предмету, прим&#1123нительно къ нашимъ чувствамъ, наприм&#1123ръ, роз&#1123 — красный цв&#1123тъ, или запахъ, тоже, что кажется только, не можетъ быть усвоено самому предмету, потому что въ такомъ случа&#1123 пришлось бы чисто субъективныя или чувственныя отношенія превращать въ предметныя, напр. два кольца, которые въ начал&#1123 приписывали самому Сатурну. Явленіемъ называется то, что не можетъ быть усвоено предмету самому въ себ&#1123, а вытекаетъ изъ отношеній его къ лицу и изъ субъективнаго способа представленія: поэтому, признаки пространства и времени усвояются предметамъ чувствъ, въ этомъ еще н&#1123тъ одной только видимости. Посл&#1123дняя образовалась бы только тогда, еслибъ я сталъ приписывать роз&#1123 самой въ себ&#1123 красный цв&#1123тъ, вс&#1123мъ вн&#1123шнимъ предметамъ протяженіе, не обращая вниманія на способъ отношенія ихъ къ субъекту и не ограничивая сообразно съ этимъ своихъ сужденій.} Нашъ принципъ идеальности вс&#1123хъ нашихъ представленій вовсе не ведетъ къ такой видимости, къ ней необходимо прійдемъ мы только тогда, если формамъ представленія станемъ усвоить объективную реальность. И если мы допустимъ, что пространство и время суть свойства, встр&#1123чаемыя нами въ вещахъ самихъ въ себ&#1123, то стоитъ подумать о т&#1123хъ несообразностяхъ, какія при этомъ неизб&#1123жны: ибо тутъ принимаются дв&#1123 безконечныя вещи, которыхъ нельзя назвать ни сущностями, ни свойствами, находящимися въ сущностяхъ, но которыя при всемъ томъ существуютъ и даже должны быть необходимыми условіями существованія вс&#1123хъ вещей. Тогда нечего ставить въ вину Берклею, что онъ считалъ т&#1123ла одной видимостью, мы должны считать сю даже свое собственное существованіе, такъ какъ оно ставится въ зависимость отъ реальности такой невозможной вещи, каково время, едвали кто р&#1123шится на подобную несообразность.
IV. Такъ какъ высшее Существо — предметъ естественнаго Богословія нетолько не можетъ быть для насъ предметомъ чувственнаго наблюденія, но и самъ себя не можетъ чувственно созерцать, то обыкновенно думаютъ, что созерцаніе его (таковъ долженъ быть способъ познанія свойственный высшему Существу, иначе было бы свойственно Ему одно только мышленіе, которое во всякомъ случа&#1123 указывало бы на ограниченность существа) исключаетъ вс&#1123 условія пространства и времени. На какомъ, однакожъ, основаніи можно такъ предполагать, когда они принимаются за формы вещей самихъ въ себ&#1123 и притомъ такія, которыя продолжаютъ существовать, если даже уничтожить самыя вещи? какъ условія существованія вообще, они должны тогда предварять самое бытіе Бога. Остается посему считать ихъ не объ активными формами вещей, а субъективными формами нашихъ внутреннихъ и вн&#1123шнихъ представленій, посл&#1123днія называются чувственными, потому что отъ нихъ независитъ бытіе представляемаго предмета (съ такою творящею силою представленіе можетъ быть только у Верховнаго Существа), но сами зависятъ отъ предмета и сл&#1123довательно возможны только всл&#1123дствіе д&#1123йствія его на способность представленія субъекта.
Такъ впрочемъ и сл&#1123дуетъ искать способа представленія въ пространств&#1123 и времени въ одной только чувственности челов&#1123ка: вс&#1123 другія конечныя существа, можетъ быть, тоже сходятся въ этомъ пункт&#1123 съ челов&#1123комъ (хотя р&#1123шить этого и невозможно), но т&#1123мъ не мен&#1123е самый способъ представленія не теряетъ своего чувственнаго характера: онъ все-таки есть способъ посредственный (intuitus derivative), но не первоначальный (inluitus originarius), сл&#1123довательно, не есть разсудочное созерцаніе, которое, по указанной причин&#1123, можетъ быть приписано только Верховному Существу, но ни въ какомъ случа&#1123 существу зависимому какъ по своему существованію, такъ и по способу представленія (оно выражаетъ его отношеніе къ вн&#1123шнимъ даннымъ предметамъ). Посл&#1123днее зам&#1123чаніе им&#1123етъ смыслъ для нашей теоріи чувствъ только какъ объясненіе, но не какъ главный научный мотивъ ея.

Заключеніе трансцендентальной эстетики.

Такимъ образомъ мы сд&#1123лали уже одинъ шагъ къ р&#1123шенію общей задачи трансцендентальной философіи: какимъ образомъ возможны синтетическія сужденія а priori? Этотъ шагъ заключается въ понятіи чистыхъ наглядныхъ представленій а priori о пространств&#1123 и времени: посредствомъ ихъ мы можемъ въ сужденіяхъ а priori переступать пред&#1123лы понятія и синтетически соединять то, что заключается не въ самомъ понятіи, а въ представленіи: но такія сужденія могутъ касаться только предметовъ чувства и им&#1123ть значеніе только для предметовъ возможнаго опыта.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ
ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАГО ОБЩАГО УЧЕНІЯ.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАЯ ЛОГИКА.

ВВЕДЕНІЕ.
Идея трансцендентальной логики.

I.
О логик
&#1123 вообще.

Своимъ происхожденіемъ наше познаніе обязано двумъ сторонамъ души: вопервыхъ ея способности воспринимать представленія (воспріимчивость къ впечатл&#1123ніямъ), вовторыхъ, способности познавать предметы посредствомъ представленій (самод&#1123ятельность понятій), посредствомъ первой намъ дается вообще предметъ, посредствомъ второй онъ мыслится прим&#1123нительно къ упомянутому представленію (какъ простому состоянію души). Представленія и понятія, сл&#1123довательно, суть составныя части нашего познанія, такъ что ни понятія не могутъ образовывать познаній безъ соотв&#1123тствующаго имъ представленія, ни представленія — безъ понятій. Т&#1123 и другія бываютъ или чистыми, или опытными. Опытными, если къ нимъ присоединяется ощущеніе (предполагающее д&#1123йствительное присутствіе предмета), чистыми, если къ представленіямъ не прим&#1123шивается ощущенія. Посл&#1123днія можно назвать содержаніемъ чувственнаго познанія. Посему чистое наглядное представленіе содержитъ въ себ&#1123 только одну форму представленія, а чистое понятіе одну форму мышленія предмета вообще. Только чистыя представленія и понятія возможны а priori, опытныя могутъ быть образуемы только а posteriori.
Если чувственностью мы назовемъ воспріимчивость нашей души, образующей представленія по м&#1123р&#1123 того, какъ она испытываетъ вн&#1123шнія вліянія, то способность самод&#1123ятельно образовывать представленія, или вообще самод&#1123ятельность сл&#1123дуетъ назвать разсудкомъ. Такова уже природа наша, что наглядное представленіе всегда чувственно, т. е. обозначаетъ только тотъ способъ, какъ мы испытываемъ вліянія на насъ вн&#1123шнихъ предметовъ. Напротивъ, разсудокъ мыслитъ предметъ чувственнаго нагляднаго представленія. Едвали можно предпочитать одну способность другой. Безъ чувственности мы не им&#1123ли бы предмета, безъ разсудка не могли бъ ничего мыслить. Мысли безъ содержанія — пусты, представленія безъ понятій безсмысленны. Столь же необходимо д&#1123лать понятія наглядными (т. е. наглядно присоединять къ нимъ предметъ), какъ представленія — понятными, т. е. подводить ихъ подъ понятія. Ни одна изъ этихъ способностей не можетъ зам&#1123нить другую. Разсудокъ не можетъ представлять, чувство — мыслить. Познаніе можетъ возникнуть только изъ соединенія обоихъ. Не сл&#1123дуетъ см&#1123шивать заслугъ для него об&#1123ихъ способностей, но старательно отд&#1123лять и различать ихъ. Поэтому мы различаемъ ученіе о правилахъ чувственности вообще, т. е. эстетику, отъ ученія о правилахъ разсудка вообще, т. е. логику.
Логика можетъ быть разсматриваема съ двухъ сторонъ: или какъ логика общей д&#1123ятельности разсудка, или какъ логика частной. Первая заключаетъ въ себ&#1123 безусловно необходимыя правила мышленія, безъ которыхъ невозможна д&#1123ятельность разсудка, она им&#1123етъ д&#1123ло съ этою д&#1123ятельностью, независимо отъ различія предметовъ, къ которымъ разсудокъ можетъ направляться. Логика частной д&#1123ятельности разсудка заключаетъ правила, которыми опред&#1123ляется правильно’ мышленіе объ изв&#1123стномъ род&#1123 предметовъ. Первую можно назвать общей логикой, вторую — органомъ той или другой науки. Посл&#1123дняя большей частью им&#1123етъ значеніе приготовительной науки въ школахъ, хотя, по ходу мысли, она есть поздн&#1123йшій плодъ и возможна только тогда, когда наука уже совершенно созр&#1123ла и нужно приступить къ окончательному ея совершенствованію. Нужно уже довольно обстоятельно знать предметы, чтобъ быть въ состояніи указать т&#1123 правила, по которымъ развивается наука о нихъ.
Общая логика бываетъ или чистою, или прикладною. Въ первой мы устраняемъ изъ виду вс&#1123 опытныя условія д&#1123ятельности разсудка, какъ-то: вліяніе чувствъ, игру воображенія, законы памяти, силу привычки, наклонности и т. п., предразсудки и даже источники вс&#1123хъ частныхъ познаній: ибо они касаются прим&#1123неній разсудка къ изв&#1123стнымъ обстоятельствамъ, сл&#1123довательно, касаются опыта. Значить, общая, но чистая логика им&#1123етъ д&#1123ло только съ одними принципами а priori и есть канонъ разсудка и разума, т. е., собственно говоря, формальнаго ихъ прим&#1123ненія къ какому бы ни было содержанію (опытному, или трансцендентальному). Всеобщая логика называется прикладною, если она им&#1123етъ д&#1123ло съ правилами д&#1123ятельности разсудка при субъективныхъ опытныхъ условіяхъ, о которыхъ говоритъ психологія. Сл&#1123довательно, она занимается опытными принципами, хотя ее можно назвать общей въ томъ смысл&#1123, что она говоритъ о приложеніи разсудка безъ различія самыхъ предметовъ. Она поэтому не есть канонъ разсудка вообще, ни органъ частныхъ наукъ, а единственно руководительница (Kalharktikon — собственно, наука, очищающая отъ заблужденій) обыкновеннаго разсудка.
Нужно отд&#1123лять чистую часть ученія о разум&#1123 отъ прикладной (хотя и общей) логики. Только первая часть есть наука въ настоящемъ смысл&#1123, хотя она коротка и суха, какъ того требуетъ строго ученое изложеніе общей науки разсудка. Въ ней нужно обращать вниманіе на два правила:
1) Въ качеств&#1123 общей логики, она устраняетъ все содержаніе разсудочнаго познанія и все различіе его предметовъ и занимается только одной формой мышленія.
2) Въ качеств&#1123 чистой логики, она не им&#1123етъ никакихъ опытныхъ принциповъ, сл&#1123довательно, ничего не заимствуетъ изъ психологіи (какъ иные думаютъ), и посл&#1123дняя не им&#1123етъ никакого вліянія на канонъ разсудка. Логика есть доказательная наука и все въ ней должно быть совершенно достов&#1123рно а priori.
Прикладной логикой (по обыкновенному словоупотребленію, она есть собраніе упражненій, правила которыхъ устанавливаются чистой логикой) я называю ученіе о разсудк&#1123 и правилахъ его необходимаго употребленія in concreto, именно — при случайныхъ условіяхъ субъекта, которыя могутъ облегчать или затруднять это употребленіе. Она трактуетъ о вниманіи, препятствіяхъ къ нему, происхожденіи заблужденій, состояніи сомн&#1123нія, колебанія, уб&#1123жденія и т. д. Общая и чистая логика относится къ ней, какъ чистое нравственное ученіе, содержащее въ себ&#1123 необходимые нравственные законы свободной воли, относится къ общему ученію о доброд&#1123тели, которое трактуетъ объ этихъ законахъ въ связи съ препонами чувствъ, наклонностей и страстей, бол&#1123е или мен&#1123е овлад&#1123вающихъ челов&#1123комъ, посл&#1123дняя наука также не можетъ когда-либо стать доказательной наукой: ибо не можетъ обойтись безъ опытныхъ и психологическихъ принциповъ такъ же, какъ и прикладная логика.

I.
О трансцендентальной логик
&#1123.

Какъ мы уже сказали, общая логика не обращаетъ вниманія на содержаніе познанія, т. е. на отношеніе его къ предмету и разсматриваетъ одну только логическую форму въ отношеніяхъ познаній другъ къ другу, т. е. форму мышленія вообще. Такъ какъ существуютъ чистыя и опытныя представленія (какъ мы вид&#1123ли въ Трансцендентальной Эстетик&#1123), то, конечно, и мышленіе о предметахъ можетъ быть чистымъ или опытнымъ. Въ этомъ случа&#1123 можетъ быть и такая логика, которая въ противоположность общей не устраняетъ всего содержанія познанія: ибо только общая Логика, трактуя объ однихъ правилахъ чистаго мышленія, обязана исключать вс&#1123 познанія съ опытнымъ содержаніемъ. Первая можетъ им&#1123ть въ виду и происхожденіе нашихъ познаній о предметахъ особенно съ той стороны, съ какой его нельзя приписывать самимъ предметамъ. Между т&#1123мъ какъ общая логика вовсе не касается этого происхожденія познаній, но занимается одними только законами, какими руководится мыслящій разсудокъ при установк&#1123 отношеній между представленіями — будутъ ли они даны а priori въ насъ или въ опыт значитъ, она им&#1123етъ д&#1123ло съ одними разсудочными формами. по которымъ переработываются представленія, откуда бы они ни происходили.
Зд&#1123сь я сд&#1123лаю зам&#1123чаніе, которое важно для вс&#1123хъ посл&#1123дующихъ изсл&#1123дованій и которое не сл&#1123дуетъ терять изъ виду: именно: не всякое познаніе а priori, но только то, которое открываетъ намъ способъ, какимъ изв&#1123стныя представленія (наглядныя представленія и понятія) могутъ быть употребляемы а priori, или вообще возможны, называется трансцендентальнымъ (т. е. т&#1123, въ которыхъ идетъ р&#1123чь о возможности познанія, или приложенія его а priori). Поэтому ни пространство, ни какое-нибудь геометрическое опред&#1123леніе его а priori не составляютъ еще трансцендентальнаго представленія: только то знаніе, что эти представленія, наприм. пространства, происходитъ не изъ опыта, и что отъ изв&#1123стныхъ условій зависитъ возможность приложенія ихъ а priori къ предметамъ опыта, можетъ быть названо трансцендентальнымъ познаніемъ. Такъ приложеніе пространства къ предметамъ вообще можно назвать трансцендентальнымъ, но если оно прилагается исключительно къ предметамъ чувствъ, тогда оно называется опытнымъ. Впрочемъ различіе между первымъ и вторымъ касается только критики познаній, но не самыхъ отношеній ихъ къ предметамъ.
Въ самомъ д&#1123л&#1123, можетъ быть, существуютъ такія понятія, которыя относятся къ предметамъ а priori не какъ чистыя, или чувственныя представленія, но только какъ д&#1123йствія чистаго мышленія, сл&#1123довательно понятія не происходящія отъ чувствъ, или опыта. Поэтому мы можемъ предположить существованіе науки чистаго разсудка и разума, въ которыхъ мы мыслимъ предметы совершенно а priori. Такая наука, опред&#1123ляющая происхожденіе, объемъ и объективное значеніе указанныхъ познаній, должна называться трансцендентальной логикой, ибо она им&#1123етъ д&#1123ло только съ законами разсудка и разума, съ той стороны ихъ, съ какой они прим&#1123няются а priori къ предметамъ, и симъ отличается отъ общей логики, им&#1123ющей д&#1123ло съ познаніями опыта и чистаго разума безъ различія.

III.
Р
азд&#1123леніе общей логики на аналитику и діалектику.

Старый изв&#1123стный вопросъ, которымъ такъ часто затрудняли логиковъ и доводили ихъ дотого, что они должны были или допустить кругъ въ опред&#1123леніи, или сознаться въ нев&#1123д&#1123ніи, сл&#1123довательно признать тщету ц&#1123лой своей науки, гласитъ такъ: что есть истина? Обыкновенно отв&#1123чаютъ: истина есть согласіе познанія съ его предметомъ. Но спрашивается: какой же можно указать всеобщій и в&#1123рный критеріи истины всякаго познанія?
Но мало нужно ума для того, чтобъ знать: о чемъ можно предлагать разумные вопросы. Если нел&#1123пъ вопросъ и требуетъ не нужнаго отв&#1123та, то, кром&#1123 стыда для предлагающаго вопросы, онъ им&#1123етъ еще и ту невыгоду, что приводитъ неосторожнаго слушателя къ нел&#1123пымъ отв&#1123тамъ и даетъ случай вид&#1123ть см&#1123шную фигуру, какъ одинъ (по сказанію древнихъ) доить козла, а другой держитъ подъ нимъ р&#1123шето.
Если истина состоитъ въ согласіи познанія съ предметомъ, то ясно, что посредствомъ познанія одинъ предметъ долженъ быть легко различаемъ отъ всякаго другаго, оно ложно, если не будетъ согласоваться съ предметомъ, къ которому относится, въ ложномъ познаніи какъ-будто содержится н&#1123что такое, что можетъ относиться и къ другимъ вещамъ. Поэтому всеобщимъ критеріемъ истины можетъ быть только такой признакъ, который можетъ им&#1123ть приложеніе ко вс&#1123мъ познаніямъ безъ различія ихъ предметовъ, но съ другой стороны ясно, что въ такомъ критері&#1123 должно быть отвлечено всякое содержаніе познанія (т. е. отношеніе къ предмету), а между т&#1123мъ именно это содержаніе и условливаетъ истину. Сл&#1123довательно невозможно и нел&#1123по предлагать вопросъ объ общемъ признак&#1123 истины содержанія познаній и, значитъ, невозможно указать удовлетворительнаго и вм&#1123ст&#1123 всеобщаго признака истины. Согласно указанію нашему на содержаніе познаній, на упомянутый вопросъ можно отв&#1123чать такъ: нельзя искать всеобщаго признака истины познаній со стороны ихъ содержанія: ибо онъ противор&#1123читъ самому себ&#1123.
Что касается до простой формы познанія (независимо отъ всякаго содержанія), то ясно, что логика, излагая всеобщія и необходимыя правила разсудка, указываетъ критерій истины въ этихъ самыхъ правилахъ. Что противор&#1123читъ имъ, то ложно, иначе разсудокъ долженъ идти противъ всеобщихъ правилъ мышленія, сл&#1123довательно, противъ самого себя. Но такой критерій касается только формы истины, т. е. мышленія вообще, и въ этомъ смысл&#1123 совершенно правиленъ, но еще недостаточенъ. Совершенно удовлетворяя логической форм&#1123, т. е. не противор&#1123ча самому себ&#1123, познаніе можетъ, однакожъ, быть не согласно съ предметомъ. Значитъ, логическій критерій истины, г. е. согласіе познанія со всеобщими и формальными законами разсудка и разума, есть conditio sine qua non, сл&#1123довательно, отрицательное условіе истины, дальше этого логика не идетъ и никакимъ критеріемъ не можетъ открыть заблужденія, когда оно допущено въ содержаніи, а не въ форм&#1123.
Всеобщая логика разчленяетъ формальныя д&#1123ятельности разсудка и разума на ихъ составныя части, и ставитъ ихъ принципами всякой логической критики нашего познанія. Эта часть логики называется аналитикой и составляетъ одинъ только отрицательный критеріи истины, ибо до изсл&#1123дованія познаній со стороны содержанія необходимо пов&#1123рить ихъ со стороны формы, дабы р&#1123шить наконецъ, заключается ли въ нашихъ познаніяхъ положительная предметная истина. Но одна форма познанія, хотя бы и согласная съ логическими законами, не достаточна для того, чтобъ указывать на содержательную (объективную) истину познанія. Поэтому не возможно отваживаться съ одною логикою въ рукахъ судить о предметахъ и что побудь утверждать о нихъ, по заручившись предварительно основательными св&#1123д&#1123ніями вн&#1123 логики, логическіе законы указываютъ намъ только способъ соединять ихъ въ связное ц&#1123лое, или лучше, только критиковать ихъ. Но въ этомъ кажущемся искусств&#1123 сообщать вс&#1123мъ нашимъ познаніямъ разсудочную форму, хотя бы содержаніе ихъ было очень б&#1123дно, заключаете: столько обольстительнаго, что весьма часто всеобщая логика, служащая только канономъ обсужденія, употребляется въ качеств&#1123 органа для ихъ образованія, по крайней м&#1123р&#1123 для защиты догматическихъ мн&#1123ніи, сл&#1123довательно, въ сущности зло употребляется. Въ качеств&#1123 пресловутаго органа всеобщая логика называется діалектикой.
Хотя древніе употребляли это названіе совершенно въ другомъ смысл&#1123, однако изъ д&#1123йствительной практики ихъ можно заключить, что у нихъ діалектикой называлась собственно логика видимости. Она была софистическимъ искусствомъ давать характеръ истины нев&#1123д&#1123нію или нам&#1123реннымъ сомн&#1123ніямъ подд&#1123лываясь подъ логическій методъ основательности и маскируя свои нам&#1123ренія посредствомъ общихъ м&#1123стъ. Зд&#1123сь можно сд&#1123лать одно в&#1123рное зам&#1123чаніе: что, въ качеств&#1123 органа, всеобщая логика можетъ быть только логикой видимости, т. е. діалектической. Ничего не говоря намъ о содержаніи познанія, логика должна им&#1123ть д&#1123ло только съ формальными условіями согласія его съ разсудкомъ, вовсе не касающимися самихъ предметовъ. Понятно, что попытка воспользоваться такой наукой, какъ средствомъ (органомъ) къ расширенію познаній, должна кончаться пустыми р&#1123чами т. е. в&#1123роятными мн&#1123ніями о всевозможныхъ вещахъ, или произвольными словопреніями.
Такія вещи несообразны съ достоинствомъ философіи. Поэтому вм&#1123сто діалектики явилась критика діалектической видимости, совм&#1123стно съ логикой. Такъ и мы станемъ понимать ее.

IV.
Разд
&#1123леніе трансцендентальной логики на трансцендентальную аналитику и діалектику.

Въ трансцендентальной логик&#1123, мы им&#1123емъ д&#1123ло съ однимъ только разсудкомъ, какъ въ трансцендентальной эстетик&#1123 — съ одною чувственностію и притомъ съ той стороной мышленія въ нашихъ познаніяхъ, которая непосредственно исходитъ отъ разсудка. Приложеніе этого чистаго познанія основывается на томъ, что въ наглядномъ представленіи намъ даются предметы, къ которымъ мы можемъ прим&#1123нять его. Безъ чувственнаго представленія нашему познанію не доставало бы предметовъ и оно было бы совершенно безсодержательнымъ. Та часть трансцендентальной логики, которая указываетъ составныя части чистаго познанія разсудка и принципы, безъ которыхъ невозможно мышленіе о какомъ-либо предмет&#1123, называется трансцендентальной аналитикой и вм&#1123ст&#1123 логикой истины. Противор&#1123чіе ей лишаетъ всякое познаніе содержанія, т. е. уничтожаетъ всякое отношеніе къ предмету, сл&#1123довательно, всякую истину. Но д&#1123ло въ томъ, что весьма завлекательно воспользоваться этими чистыми познаніями разсудка и его основоположеніями вн&#1123 пред&#1123ловъ опыта, къ которому единственно мы им&#1123емъ право прилагать упомянутыя чистыя понятія разсудка. Такимъ образомъ, разсудокъ, посредствомъ пустыхъ фантазій, неправильно прим&#1123няетъ формальные принципы чистаго разсудка и р&#1123шается судить о предметахъ, которые намъ недоступны, да и помогутъ быть доступны никакимъ образомъ. Предназначенный служить канономъ опытнаго прим&#1123ненія, онъ будетъ злоупотребленъ, если ему дать значеніе органа для всеобщаго и безграничнаго употребленія и дерзнуть судить, утверждать и р&#1123шать о предметахъ синтетически. Тогда д&#1123ятельность чистаго разсудка, д&#1123йствительно, станетъ діалектической. Вторая часть трансцендентальной логики и должна быть критикой такой діалектической видимости и называется трансцендентальной діалектикой, она не есть искусство вводить насъ въ кругъ подобныхъ фантазій (къ сожал&#1123нію, оно весьма употребительно во многихъ метафизическихъ кривотолкахъ), но есть критика разсудка и разума въ ихъ сверхъ-опытномъ употребленіи, ея ц&#1123ль указать ложь ихъ неосновательныхъ притязаній и вм&#1123сто расширенія и открытія новыхъ познаній, чего они думаютъ достигнуть посредствомъ однихъ трансцендентальныхъ основоположеній, указать на д&#1123йствительное ихъ назначеніе: критиковать и предохранять чистый разсудокъ отъ софистическихъ обмановъ.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ЛОГИКИ

ПЕРВОЕ ОТД&#1123ЛЕНІЕ.

ТРАНСЦЕНДЕІІТЛЛЫІЛЛ АНАЛИТИКА.

Эта наука разчленяетъ все наше познаніе а priori на составныя части. Она обращаетъ вниманіе на сл&#1123дующія вещи: 1) понятія должны быть чистыми, а не опытными, 2) они не должны относиться ни къ представленію, ни къ чувственности, но только къ мышленію и разсудку, 3) они суть основныя понятія и должны быть отличаемы отъ выводныхъ и сложныхъ, 4) перечень ихъ долженъ быть совершенію полный и обнимать ц&#1123лую д&#1123ятельность чистаго разсудка. Такая полнота науки не можетъ быть достигнута по средствомъ б&#1123глаго обзора случайно сведенныхъ вм&#1123ст&#1123 понятій, она возможна только тогда, когда мы овлад&#1123емъ идеей ц&#1123лаго познанія разума а priori и, на основаніи ея. разд&#1123лимъ входящія въ него понятія, сл&#1123довательно, когда мы соединимъ ихъ въ систем&#1123. Чистый разсудокъ не им&#1123етъ никакого д&#1123ла нетолько съ ч&#1123мъ-нибудь опытнымъ, но и со всякой чувственностью. Сл&#1123довательно, онъ есть само по себ&#1123 самостоятельное, самодовольное и отвн&#1123 не пріумножаемое единство. Поэтому вся суть его познанія составляетъ систему, одушевляемую и опред&#1123ляемую одной идеей, ея полноту и членостроеніе могутъ служить пробою в&#1123рности, и доброкачественности входящихъ въ нее частей познанія. Эта часть трансцендентальной логики состоитъ изъ двухъ книгъ, изъ которыхъ одна трактуетъ о понятіяхъ, другая объ основоположеніяхъ чистаго разсудка.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ АНАЛИТИКИ

ПЕРВАЯ КНИГА.

АНАЛИТИКА ПОНЯТІИ.

Подъ аналитикою понятій я разум&#1123ю не анализъ ихъ, или обыкновенный методъ философскихъ изсл&#1123дованій, которымъ содержаніе встр&#1123чающихся понятій расчленяется и такимъ образомъ уясняется, но, р&#1123дкое досел&#1123, расчлененіе самой способности разсудка, дабы изсл&#1123довать при этомъ возможность понятій а priori: мы должны будемъ отыскивать ихъ въ самомъ разниц&#1123, какъ въ самомъ м&#1123сторожденіи понятій, и анализировать ихъ чистое употребленіе, въ этомъ и состоитъ собственно задача трансцендентальной философіи, все другое есть только логическая обработка понятій. Такимъ образомъ мы будемъ сл&#1123довать за чистами понятіями до ихъ первыхъ зачатковъ въ челов&#1123ческомъ разсудк&#1123, туда, гд&#1123 они пріуготовляются, дабы потомъ при встр&#1123ч&#1123 съ опытомъ окончательно доразвиться, а зат&#1123мъ освободившись, при участіи того же разсудка, отъ присоединившихся къ нимъ опытныхъ условій, снова возвратить себ&#1123 прежній чистый характеръ.

АНАЛИТИКИ ПОНЯТІЙ

ПЕРВЫЙ ОТД&#1123ЛЪ.

Путеводная нить къ открытію вс&#1123хъ чистыхъ понятій разсудка.

Во время полной д&#1123ятельности познавательной способности обнаруживаются, при многихъ случаяхъ, разнообразныя понятія, характеризующія эту способность, ихъ можно соединить въ н&#1123что ц&#1123лое, если наблюдать за ними довольно продолжительное время съ величайшимъ самоуглубленіемъ. Но но этому, такъ-сказать механическому, методу никакъ нельзя опред&#1123лить, гд&#1123 собственно должно быть окончено изсл&#1123дованіе. Обыкновенно ихъ ищутъ наудачу, причемъ понятія открываются безъ всякаго порядка и систематическаго единства, зат&#1123мъ ихъ соединяютъ другъ съ другомъ на основаніи ихъ сходства и объема содержанія, и наконецъ ставятъ въ ряды, начиная съ бол&#1123е про стыхъ и восходя къ бол&#1123е сложнымъ, ряды эти обыкновенно составляются систематически, хотя съ изв&#1123стною методическою ц&#1123лію.
Но трансцендентальная философія им&#1123етъ то преимущество, что она открываетъ понятія, сл&#1123дуя изв&#1123стному принципу, они исходятъ изъ разсудка, какъ безусловнаго единства, совершенно чистыми и сл&#1123довательно должны быть связаны между собой однимъ понятіемъ или идеей. Такая ихъ взаимная связь сама сибой указываетъ на правило, посредствомъ котораго каждому чистому понятію разсудка можетъ быть указано свое м&#1123сто и а priori опред&#1123лено число ихъ, въ противномъ случа&#1123 все будетъ завис&#1123ть отъ произвола, или случая..

О трансцендентальной путеводной нити къ открытію вс&#1123хъ чистыхъ понятій разсудка.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Логическое употребленіе разсудка вообще.

Выше мы опред&#1123лили разсудокъ отрицательнымъ образомъ, что онъ не есть чувственная познавательная способность. По кром&#1123 чувственности у насъ н&#1123тъ другихъ средствъ представлять что-нибудь вообще. Сл&#1123довательно, разсудокъ не есть способность нагляднаго представленія. Кром&#1123 же наглядныхъ представленіи невозможно познавать чего-нибудь иначе, какъ посредствомъ понятій. Значитъ познаваніе всякаго, по крайней м&#1123р&#1123 челов&#1123ческаго, разсудка, есть познаніе чрезъ понятія, невоззрительное, а дискурсивное. Вс&#1123 чувственныя представленія основываются на страдательныхъ состояніяхъ, понятія же на д&#1123ятельныхъ. Подъ д&#1123ятельностью я разум&#1123ю единство д&#1123йствія, которымъ разнообразныя представленія подводятся подъ какое-либо общее вс&#1123мъ имъ представленіе. Сл&#1123довательно, понятія основываются на самод&#1123ятельности мышленія, какъ, наоборотъ, чувственныя представленія — на воспріимчивости впечатл&#1123ній. Изъ понятій разсудокъ д&#1123лаетъ то употребленіе, что онъ посредствомъ ихъ судитъ. Такъ какъ изъ представленій только одно наглядное им&#1123етъ д&#1123ло непосредственно съ предметомъ, то понятіе никогда не можетъ относиться къ нему непосредственно, но только чрезъ посредство третьяго представленія (будетъ ли оно наглядное, или само понятіе). Сужденіе, значитъ, есть посредственное познаніе предмета, сл&#1123довательно, представленіе представленія о немъ. Въ каждомъ сужденіи есть понятіе, подчиняющее себ&#1123 многія другія и въ томъ числ&#1123 данное представленіе, непосредственно относящееся уже къ предмету. Наприм. въ сужденіи: вс&#1123 т&#1123ла д&#1123лимы, понятіе д&#1123лимаго подчиняетъ себ&#1123 многія другія понятіи, между прочимъ, въ указанномъ случа&#1123 оно подчиняетъ себ&#1123 и понятіе т&#1123ла, а посл&#1123днее относится уже прямо къ изв&#1123стному опред&#1123ленному явленію. Сл&#1123довательно, въ понятіи д&#1123лимаго будетъ посредственно представлено и посл&#1123днее явленіе. Поэтому, вс&#1123 сужденія суть д&#1123йствія,объединяющія наши представленія, вм&#1123сто одного непосредственнаго представленія, въ нихъ употребляется для познанія предмета бол&#1123е общее,. заключающее въ себ&#1123 многія представленія, такъ что въ одно соединяются многія возможныя познанія. Вообще, вс&#1123 д&#1123йствія разсудка могутъ быть сведены на сужденія, такъ что разсудокъ можетъ быть представляемъ нами какъ способность сужденія. Какъ мы сказали, онъ есть способность мышленія. Но мышленіе есть познаваніе чрезъ понятія. Посл&#1123днія же, въ качеств&#1123 сказуемыхъ возможныхъ сужденій, им&#1123ютъ д&#1123ло съ представленіемъ какого-нибудь предмета. Такъ, понятіе т&#1123ла означаетъ н&#1123что, наприм. металлъ. Оно потому и понятіе, что подъ нимъ содержатся разныя представленія, посредствомъ которыхъ оно можетъ относиться къ предметамъ. Сл&#1123довательно, понятіе им&#1123етъ смыслъ, какъ сказуемое возможныхъ сужденій, наприм. всякій металлъ есть т&#1123ло. Если такія объединяющія д&#1123йствія въ сужденіяхъ суть н&#1123что постоянное, то очевидно они могутъ быть найдены нами. Сл&#1123дующая глава докажетъ, что это — д&#1123ло возможное.

О путеводной нити къ открытію чистыхъ понятій разсудка.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

ї 9.
Логическія д
&#1123йствія разсудка въ сужденіяхъ.

Если мы отвлечемъ все содержаніе сужденій и обратимъ вниманіе только на разсудочную въ нихъ форму, то найдемъ, что д&#1123йствія мышленія могутъ быть разд&#1123лены на четыре класса, изъ которыхъ каждый содержитъ въ себ&#1123 три вида. Они могутъ быть удовлетворительно представлены въ сл&#1123дующемъ перечн&#1123.

1.
Количество сужденій:
Всеобщія
Частныя
Единичныя

2.
Качество,
Утвердительныя,
Отрицательныя
Безконечныя

3.
Отношеніе:
Изъявительныя (категорическія) 1)
Условныя
Разд&#1123лительныя

4.
Изм&#1123няемость (ModalitДt) 2)
Возможныя
Д&#1123йствительныя
Необходимыя.

Такъ какъ это д&#1123леніе въ н&#1123которыхъ, хотя и не важныхъ, чертахъ отступаетъ отъ общепринятаго, то нелишне будетъ сд&#1123лать н&#1123сколько зам&#1123чаній, дабы предотвратить н&#1123которыя недоразум&#1123нія.
1) Слово ‘категорическій’ у насъ почти получило право гражданства, т&#1123мъ немен&#1123е н&#1123тъ основаній не переводить его чисто русскимъ словомъ изъявительный. Этотъ грамматическій терминъ совершенно точно передаетъ смыслъ слова ‘категорическій’ и филосовскал наша терминологіи не должна пренебрегать имъ.— М. В.
2) ModalitДt — modalitas — отъ слова Modus, въ сущности, весьма неудачное, варварское слово, оно означаетъ изм&#1123нчивый способъ или бытія, или познаванія. Въ новой философіи оно исключительно употребляется для обозначенія изм&#1123нчивыхъ отношеній лица къ предмету познанія, сл&#1123дствіемъ которыхъ бываетъ то, что его сужденія о немъ принимаютъ характеръ или возможныхъ, или д&#1123йствительныхъ, или необходимыхъ. Очевидно, что въ русскомъ язык&#1123 н&#1123тъ никакой надобности вносить слово, котораго не пойметъ даже латинистъ. Слово ‘изм&#1123няемость’, въ сущности, дословный переводъ слова niodalitas и совершенно в&#1123рно передаетъ его значеніе. Оно т&#1123мъ бол&#1123е зд&#1123сь у м&#1123ста, что самъ Кантъ вводномъ м&#1123ст&#1123 (ниже стр. 76) выводными понятіями категоріи изм&#1123няемости призналъ понятія: происхожденія, уничтоженія и изм&#1123ненія, ч&#1123мъ ясно обозначилъ, что онъ разум&#1123лъ подъ своимъ, ModalitДt.— М. В.
1) Логики справедливо зам&#1123чаютъ, что въ умозаключеніяхъ съ единичными сужденіями можно обращаться, какъ со всеобщими. Такъ какъ они не им&#1123ютъ никакого объема, то сказуемое ихъ относится ко всей части подлежащаго. Сказуемое прилагается къ нему безъ всякаго ограниченія, какъ-будтобы подлежащее было всеобщимъ понятіемъ съ такимъ объемомъ, къ которому всец&#1123ло можетъ относиться сказуемое. Но если мы сравнимъ всеобщее сужденіе съ единичнымъ, какъ познанія, но ихъ величин&#1123, то, очевидно, первое относится къ посл&#1123днему, какъ безконечность къ единству и сл&#1123довательно существеннымъ образомъ отличается отъ посл&#1123дняго. Итакъ оц&#1123нивая единичное сужденіе (judicium singulare) ne по его внутреннему значенію, во по объему, сравнительно съ другими познаніями, я долженъ отличать его отъ всеобщихъ сужденій (judicia communia) и въ полномъ перечн&#1123 пріемовъ мышленія дать особое м&#1123сто (хотя бы это было по такъ удобно въ логик&#1123, им&#1123ющей въ виду употребленіе сужденій).
2) Также точно въ трансцендентальной логик&#1123 сл&#1123дуетъ различать безконечныя сужденія отъ утвердительныхъ, хотя въ общей логик&#1123 они обыкновенно присоединяются къ посл&#1123днимъ и не составляютъ особаго члена д&#1123ленія. Общая логика отвлекаетъ отъ всякаго содержанія сказуемаго (хотя бы оно было даже отрицательное) и обращаетъ вниманіе только на то, приписывается ли оно подлежащему, или отрицается отъ него. Трансцендентальная же логика разсматриваетъ сужденіе и со стороны значенія, или содержанія, поэтому когда приписывается отрицательное сказуемое, она обращаетъ вниманіе на то, какое значеніе им&#1123етъ это сужденіе для ц&#1123лаго познанія. Если я скажу о душ&#1123: она — не смертна, то этимъ отрицательнымъ сужденіемъ я предупреждаю, по крайней м&#1123р&#1123, заблужденіе. Въ отношеніи логической формы сужденіе: душа — не смертна есть утвердительное, такъ какъ въ этомъ случа&#1123 я отношу ее къ безконечному объему не умирающихъ существъ. Въ самомъ д&#1123л&#1123, ц&#1123лый объемъ возможныхъ существъ можетъ быть разд&#1123ленъ на смертныхъ и не смертныхъ, и въ своемъ сужденіи я высказываю именно то, что душа принадлежитъ къ безконечному классу предметовъ, за исключеніемъ отд&#1123ла смертныхъ. Зд&#1123сь безконечная область возможнаго ограничивается только т&#1123мъ, что изъ него выд&#1123ляется все смертное и душа относится къ остальной части этой области. Эта часть даже посл&#1123 такого ограниченія остается все-таки безконечною и возможно еще снова ограничивать ее н&#1123сколько разъ, между т&#1123мъ какъ самое понятіе о душ&#1123 не сд&#1123лается оттого ни бол&#1123е опред&#1123леннымъ, ни утвердительнымъ. Эти безконечныя, по своему логическому объему, сужденія суть, въ сущности, ограничительныя по содержанію своего познанія. Вотъ почему они не могутъ быть опущены въ трансцендентальномъ перечн&#1123 вс&#1123хъ пріемовъ мышленія въ сужденіяхъ: проявляющаяся при этомъ д&#1123ятельность разсудка можетъ оказаться важною въ области чистаго познанія а priori.
3) Отношенія мышленія въ сужденіяхъ суть: отношенія а) сказуемаго къ подлежащему, б) основанія къ сл&#1123дствію, в) расчлененнаго познанія и вс&#1123хъ членовъ д&#1123ленія. Въ первыхъ сужденіяхъ разсматриваются отношенія двухъ понятій, во вторыхъ — двухъ сужденій, въ третьихъ — многихъ сужденій. Условное сужденіе: если существуетъ полная справедливость, то нераскаянное зло получитъ наказаніе, заключаетъ въ себ&#1123 отношеніе двухъ сужденій: зд&#1123сь существуетъ полная справедливость, и нераскаянное зло получитъ наказаніе. В&#1123рны ли они сами по себ&#1123 — объ этомъ зд&#1123сь не говорится. Въ сужденіи мыслится только ихъ посл&#1123довательность. Наконецъ, въ разд&#1123лительномъ сужденіи говорится объ отношеніи двухъ и бол&#1123е сужденіи между собою, но не объ отношеніи посл&#1123довательности, а собственно о логической ихъ противоположности въ той м&#1123р&#1123, въ какой одно исключаетъ другое, и вм&#1123ст&#1123 о взаимномъ сродств&#1123 ихъ, въ какой м&#1123р&#1123 они составляютъ одно ц&#1123лое познаніе, сл&#1123довательно въ нихъ говорится объ отношеніи частей одного ц&#1123лаго, такъ какъ объемъ каждой части служитъ къ дополненію другой и вс&#1123 вм&#1123ст&#1123 составляютъ одно ц&#1123лое. Напр. міръ произошелъ или отъ сл&#1123паго случая, или по внутренней необходимости, или отъ вн&#1123шней причины. Каждое изъ этихъ сужденій составляетъ часть возможнаго познанія о бытіи міра, вс&#1123 же вм&#1123ст&#1123 — ц&#1123лое познаніе. Отрицать одну изъ этихъ частей значитъ допускать другія, и напротивъ допускать одну значитъ отрицать вс&#1123 другія. Сл&#1123довательно, въ разд&#1123лительномъ сужденіи заключается н&#1123котораго рода общеніе познаній, которыя исключаютъ себя взаимно, но въ ц&#1123ломъ очерчиваютъ истинное познаніе, такъ какъ, вм&#1123ст&#1123 взятыя, они выражаютъ все возможное его содержаніе. Я говорю объ этомъ ради будущихъ ц&#1123лей.
4) Изм&#1123няемость сужденій есть тоже особенная сторона ихъ, она не им&#1123етъ д&#1123ла съ содержаніемъ сужденія (ибо кром&#1123 количества, качества и отношенія ничего бол&#1123е не можетъ входить въ содержаніе сужденія), но касается только значенія связи, въ отношеніи къ мышленію вообще. Возможныя сужденія суть т&#1123, въ которыхъ утвержденіе или отрицаніе предполагаются только возможными. Въ д&#1123йствительныхъ — они считаются д&#1123йствительными (в&#1123рными). Въ необходимыхъ мы разсматриваемъ ихъ какъ необходимыя. {Какъ-будтобы мышленіе въ первомъ случа&#1123 кажется д&#1123ятельностію разсудка, во второмъ — способностію сужденія, въ третьемъ способностію разума. Зам&#1123чаніе это будетъ понятно впосл&#1123дствіи.} Такъ, оба вида сужденій: т&#1123, въ которыхъ отношеніе условное. и т&#1123, въ которыхъ взаимод&#1123йствіе ведетъ къ разд&#1123лительному сужденію (къ членамъ д&#1123ленія), суть вообще сужденія возможныя. Въ указанномъ прим&#1123р&#1123: ‘зд&#1123сь существуетъ полная справедливость’ не указывается ничего д&#1123йствительнаго, сама по себ&#1123, указанная мысль мыслится какъ сужденіе в&#1123роятное, которое, можетъ быть, и будетъ к&#1123мъ-нибудь принято, но посл&#1123довательность между обоими сужденіями им&#1123етъ д&#1123йствительный характеръ. Поэтому такія сужденія могутъ быть ложными и все-таки, въ качеств&#1123 возможныхъ, составляютъ между прочимъ условія познанія истины. Наприм. сужденіе: міръ произошелъ отъ сл&#1123паго случая им&#1123етъ въ разд&#1123лительномъ сужденіи характеръ возможнаго, именно, что кто-нибудь, хотя на н&#1123которое время, можетъ допустить это сужденіе, оно служитъ однако сродствомъ найти истину (какъ указаніе ложнаго пути въ числ&#1123 вс&#1123хъ возможныхъ путей). Значитъ возможное сужденіе выражаетъ только логическую возможность (не предметную), т. е. предоставляетъ свободный выборъ относительно такого сужденія и намекаетъ на произвольное допущеніе его разсудкомъ. Д&#1123йствительное же сужденіе указываетъ на логическую д&#1123йствительность, или истину, какъ напр. въ условномъ силлогизм&#1123 большая посылка бываетъ возможнымъ сужденіемъ, меньшая же — д&#1123йствительнымъ, такое сужденіе указываетъ, что оно образовано по законамъ разсудка. Необходимое сужденіе представляетъ н&#1123что д&#1123йствительное строго выведеннымъ по законамъ разсудка,, потому оно утверждаетъ а priori и выражаетъ логическую необходимость. Посему сл&#1123дуетъ признавать эти три д&#1123йствія тремя самостоятельными пріемами мышленія, ибо въ нихъ постепенно возвышается д&#1123ятельность разсудка: сначала онъ судитъ о чемъ-либо возможномъ, зат&#1123мъ принимаетъ н&#1123что за д&#1123йствительное, наконецъ, соединяетъ его съ собою неразрывно, т. е. утверждаетъ необходимо и безусловно.

О путеводной нити къ открытію вс&#1123хъ чистыхъ понятій разсудка

ГЛАВА III.

ї 10.
Чистыя понятія разсудка, или категоріи.

Общая логика, какъ уже н&#1123сколько разъ было зам&#1123чено, отвлечетъ отъ всякаго содержанія познаній и им&#1123етъ д&#1123ло съ готовыми уже представленіями, дабы аналитическимъ путемъ превратить ихъ въ понятія. Напротивъ, трансцендентальная логика им&#1123етъ д&#1123ло только съ разнообразнымъ содержаніемъ чувственности а priori, доставляемымъ ей трансцендентальною эстетикою, и изъ него должна извлекать содержаніе для чистыхъ понятій разсудка, безъ чего посл&#1123днія были бы совершенно безсодержательны. Пространство и время заключаютъ въ себ&#1123 разнообразное содержаніе чистаго представленія а priori и принадлежатъ къ числу т&#1123хъ условій воспріимчивости нашей души, при которыхъ она можетъ образовывать представленія о предметахъ и которыя, сл&#1123довательно, должны им&#1123ть вліяніе на самыя понятія. Самод&#1123ятельность нашего мышленія требуетъ, однакожъ, чтобъ это разнообразное содержаніе изв&#1123стнымъ образомъ было пересмотр&#1123но, усвоено и соединено, чтобъ такимъ образомъ могло образоваться изъ него познаніе. Такое д&#1123йствіе я называю синтезомъ.
Подъ синтезомъ вообще я разум&#1123ю такой пріема, которымъ различныя представленія соединяются одно съ другимъ и разнообразныя черты ихъ объединяются въ одномъ ц&#1123ломъ познаніи Синтезъ называется чистымъ, если разнообразное содержаніе дано а priori (какъ наприм. въ пространств&#1123 и времени). а не въ опыт&#1123. Содержаніе представленій должно быть дано прежде всякаго ихъ анализа и по содержанію ни одно понятіе не можетъ возникнуть аналитически. Только синтезъ разнообразнаго содержанія (будетъ ли оно дано а priori или въ опыт&#1123) образуетъ познаніе, вначал&#1123 н&#1123сколько спутанное, не обработанное и требующее анализа, синтезъ, собственно, собираетъ составныя части познаній и соединяетъ ихъ въ одно содержательное ц&#1123лое, поэтому на него сл&#1123дуетъ прежде всего обратить вниманіе, если мы думаемъ разсуждать о происхожденіи нашего познанія.
Вообще, синтезъ есть д&#1123йствіе, какъ мы увидимъ впосл&#1123дствіи, воображенія, сл&#1123пой, по необходимой д&#1123ятельности души, безъ которой невозможны никакія познанія, она д&#1123йствуетъ большею частію безсознательно. Возвести этотъ синтезъ въ понятій есть уже задача разсудка и такою д&#1123ятельностію собственно отъ доставляетъ намъ познанія.
Если чистый синтезъ перевести въ форму общаго представленія, то выйдетъ изъ него чистое понятіе разсудка, зд&#1123сь я говорю о такомъ синтез&#1123, который основывается на синтетическомъ единств&#1123 а priori, такъ, нашъ счетъ (это особенно зам&#1123тно въ большихъ числахъ) есть синтезъ на основаніи понятіи, потому что онъ производится на общемъ основаніи единства (наприм. десятичной системы). Значитъ, посл&#1123днее понятіе вводитъ единство въ синтезъ разнообразнаго содержанія.
Путемъ анализа различныя представленія подводятся поіъ одно понятіе (объ этомъ трактуетъ общая логика). Трансцсядентальная же логика подводитъ пода, понятія не просто представленіе, но чистый синтезъ ихъ. Для познанія всякаго предмета а priori, вопервыхъ, намъ должно быть дано разнообразное содержаніе въ чистомъ наглядномъ представленіи: во вторыхъ, синтезъ его посредствомъ воображенія, по отсюда не возникаетъ еще познанія. Для него требуются, втретьихъ, понятія, дающія чистому синтезу единство и осуществляющія въ себ&#1123 это необходимое синтетическое единство, они исходятъ отъ разсудка.
Та же самая д&#1123ятельность, которая сообщаетъ въ сужденіи единство разнообразнымъ представленіямъ, даетъ такое единство и простому синтезу ихъ въ одномъ наглядномъ представленіи: это единство и называется чистымъ понятіемъ разсудка. Сл&#1123довательно, одинъ и тотъ же разсудокъ т&#1123ми же д&#1123йствіями, какими выводитъ изъ понятій форму сужденія, внося въ нихъ аналитическое единство, сообщаетъ и представленіямъ трансцендентальное содержаніе, вводя синтетическое единство въ содержаніе наглядныхъ представленій: оттого такія представленія называются чистыми понятіями, им&#1123ющими д&#1123ло съ предметами а priori, о чемъ общая логика вовсе не упоминаетъ.
Такимъ образомъ возникаетъ столько же чистыхъ понятій разсудка, а’priori, прилагающихся къ предметамъ нагляднаго представленія, сколько мы указали логическихъ д&#1123ятельностей въ сужденіяхъ: они исчерпываютъ весь разсудокъ и всю его д&#1123ятельность. Сл&#1123дуя Аристотелю, мы назовемъ эти понятія категоріями: вообще мы согласны съ нимъ въ ц&#1123ляхъ, хотя, по способу достиженія ихъ, весьма далеки отъ него.

Перечень категорій.

1.
Количества:
Единство
Множество
Всеобщность.

2.
Качества:
Реальность
Отрицаніе
Ограниченіе

3.
Отношенія:

Принадлежность и самостоятельность
(substantia et. Accidens)
Причинность и зависимость
(причина и д&#1123йствіе)
Общеніе (взаимод&#1123йствіе д&#1123ятельнаго и страдательнаго).

4.
Изм&#1123няемость.
Возможность — невозможность.
Бытіе — небытіе.
Необходимость — случайность.

Таковъ перечень вс&#1123хъ чистыхъ понятій синтеза, заключающихся въ разсудк&#1123 а priori, почему онъ и называется чистымъ, только посредствомъ ихъ онъ можетъ н&#1123что понимать въ разнообразномъ содержаніи нагляднаго представленія, т. е. мыслить предметъ его. Наше д&#1123леніе систематически выведено изъ общаго принципа, т. е. способности сужденія (ее можно назвать даже способностью мышленія), мы вовсе не отрывочно, какъ-бы наудачу искали ирнэтомъ чистыхъ понятій, ибо, въ такомъ бы случа&#1123, мы не могли быть ув&#1123рены, что не опустили ни одного, мы должны были бы заключать тогда посредствомъ наведенія, между т&#1123мъ какъ изъ него никогда нельзя вид&#1123ть, почему именно эти, а не другія понятія присущи чистому разуму. Задача отыскать такія основныя понятія была предложена глубокомысленнымъ мужемъ Аристотелемъ. Не руководясь однимъ принципомъ, онъ бралъ ихъ, лишь только они ему попадались, и указалъ на десять понятіи, названныхъ имъ категоріями (всеобщія сказуемыя). Потомъ онъ нашелъ еще пять, присоединивъ ихъ къ первымъ, подъ названіемъ вторыхъ всеобщихъ сказуемыхъ. При всемъ томъ его перечень былъ недостаточенъ. Онъ пом&#1123стилъ въ пого н&#1123которые modi чувственности (quando, obi, silos, также prius, siniul) одинъ modus прямо опытный (motus), что по-настоящему не должно входить въ основной перечень, кром&#1123 того, выведенныя понятія онъ поставилъ наравн&#1123 съ основными (actio, passio), о н&#1123которыхъ же вовсе не упомянулъ.
При этомъ я зам&#1123чу, что категоріи, какъ истинныя основныя понятія чистаго разсудка, им&#1123ютъ своя выводныя понятія. Въ полной систем&#1123 трансцендентальной философіи они не могутъ остаться неупомянутыми, въ этомъ же критическомъ опыт&#1123 я ограничусь небольшимъ зам&#1123чаніемъ о нихъ.
Да будетъ дозволено мн&#1123 эти чистыя, по второстепенныя понятія разсудка назвать выводными его сказуемыми (въ противоположность всеобщимъ сказуемымъ). Если указаны уже первоначальныя понятія, то легко присоединить къ нимъ выводныя и подчиненныя и такимъ образомъ пополнить основной перечень. Но такъ какъ я им&#1123ю въ виду не полноту системы, а только принципы для нея, то я отлагаю этотъ трудъ для другаго д&#1123ла. Этой ц&#1123ли легко можно достиг путь — обратившись къ учебникамъ онтологіи (бытословіи) и подъискать наприм. къ категоріи причинности второстепенныя понятія: силы, д&#1123йствія, страданія, къ категоріи общенія — понятія: присутствія, противод&#1123йствія, къ категоріи изм&#1123няемости — понятія: происхожденія, уничтоженія, изм&#1123ненія, и т. д. Вм&#1123ст&#1123 съ moilis чистой чувственности, или въ соединеніи одна съ другою, категоріи даютъ множество выводныхъ понятій, зам&#1123тить ихъ и довести до полноты можетъ быть весьма полезно, но для насъ будетъ совершенно излишне.
Я нам&#1123ренно опускаю опред&#1123леніе категорій, хотя легко бы дать его. Впосл&#1123дствіи, я сд&#1123лаю анализъ ихъ въ той м&#1123р&#1123, въ какой онъ требуется ученіемъ о метод&#1123. Въ систем&#1123 чистаго разума я не мигъ бы уклониться отъ сего требованіи, зд&#1123сь же оно отвлекало бы отъ главнаго пункта моего изсл&#1123дованія, возбуждая сомн&#1123нія и возраженія, поэтому д&#1123ло это можно отложить, нисколько не вредя т&#1123мъ главной ц&#1123ли. Изъ моихъ немногихъ словъ ужо видно, что полный словарь понятій со вс&#1123ми нужными разъясненіями нетолько возможенъ, но и легко выполнимъ. Отд&#1123лы уже готовы, нужно только наполнить ихъ, систематическая топика, въ-род&#1123 моей, легко можетъ указать настоящее м&#1123сто каждому понятію и нам&#1123тить, гд&#1123 м&#1123сто остается незанятымъ.

ї 11. 1)

1) ї 11 и 12 прибавлены во 2 изданіи.

Этотъ перечень категорій заслуживаетъ внимательнаго размышленія, которое можетъ быть не безплодно для научной формы вс&#1123хъ познаній разума. Что онъ весьма полезенъ для теоретической части философіи и необходимъ для полноты плана науки во всей ея ц&#1123лости и математически-в&#1123рнаго разд&#1123ленія ея по опред&#1123ленному принципу, очевидно по сл&#1123дующимъ причинамъ: указанный перечень содержитъ въ себ&#1123 вс&#1123 существенныя понятія разсудка, даже самую форму системы ихъ въ челов&#1123ческомъ разсудк&#1123, сл&#1123довательно, предначертываетъ вс&#1123 моменты будущей теоретической науки, и даже самый ихъ порядокъ, чего и уже далъ образецъ въ другомъ сочиненіи {Metaphys. Anfangsgr. dei Naturwissenschaft.}, зд&#1123сь я сд&#1123лаю н&#1123сколько зам&#1123чаній.
Первое: что этотъ перечень, содержащій въ себ&#1123 четыре класса понятій разсудка, можетъ быть разд&#1123ленъ на два отд&#1123ленія, изъ которыхъ первое относится къ наглядному представленію (какъ чистому, такъ и опытному), второе касается бытія предметовъ (въ отношеніи ихъ другъ къ другу, или къ разсудку).
Первый классъ я желалъ бы назвать математическимъ второй — динамическимъ. Въ первомъ н&#1123тъ попарныхъ соотношеній понятій, во второмъ есть. Это различіе должно им&#1123ть основаніе въ природ&#1123 разсудка.
Второе: во вс&#1123хъ классахъ одинаковое число категорій, именно по три, что заслуживаетъ вниманія, ибо въ другихъ случаяхъ всякое д&#1123леніе а priori, посредствомъ понятій, бываетъ двучленнымъ. Притомъ, третья категорія везд&#1123 состоитъ изъ соединенія первой со второю.
Такъ, всеобщность есть множество, разсматриваемое какъ единство, ограниченіе есть реальность, соединенная съ отрицаніемъ, общеніе — причинность одной сущности въ связи съ другою, наконецъ, необходимость есть бытіе возможное по законамъ разсхдча. Нельзя впрочемъ думать поэтому, что третья категорія есть выводное, а не основное понятіе чистаго разсудка. Во всякомъ случа&#1123 соединеніе первой категоріи со второю, чтобъ произвести третью, требуетъ съ своей стороны особаго д&#1123йствія разсудка, отличнаго отъ того, которое проявляется въ первой и второй. Наприм. понятіе числа (оно относится къ категоріи всеобщности) не образуется само собою везд&#1123, гд&#1123 только встр&#1123чаются понятія множества и единства (наприм. въ представленіи безконечнаго), или, соединеніе понятіе причины съ понятіемъ сущности еще не д&#1123лаетъ мн&#1123 совершенно яснымъ вліяніе, г. е. то, какимъ образомъ одна сущность можетъ сд&#1123латься причиной чего-нибудь въ другой. Отсюда ясно, что для такого понятія требуется особое д&#1123йствіе разсудка.
Третье: одна категорія изъ третьяго отд&#1123ла, общеніе, не вполн&#1123, повидимому, соотв&#1123тствуетъ форм&#1123 разд&#1123лительнаго сужденія.
Чтобъ вид&#1123ть это соотв&#1123тствіе, нужно обратить вниманіе на то, что во вс&#1123хъ разд&#1123лительныхъ сужденіяхъ мы представляемъ себ&#1123 объемъ понятія и множество заключающихся подъ нимъ предметовъ какъ н&#1123что ц&#1123лое, разд&#1123ленное на части (на соподчиненныя понятія). Они не содержатся одна въ другой, но соподчинены вм&#1123ст&#1123, такъ что опред&#1123ляютъ другъ друга взаимно (если мы допустимъ одинъ членъ д&#1123ленія, то этимъ исключаются вс&#1123 прочіе, и наоборотъ).
Точно также мы мыслимъ связь вещей въ ц&#1123ломъ: мы не подчиняемъ одну вещь, какъ д&#1123йствіе, другой, какъ причин&#1123 первой, но соподчиняемъ об&#1123, какъ причины, взаимно себя опред&#1123ляющія (наприм. части т&#1123ла, взаимно себя притягивающія): въ этомъ случа&#1123 мы соединяемъ понятія совершенно иначе, ч&#1123мъ въ простомъ отношеніи причины къ д&#1123йствію (основанія къ сл&#1123дствію): ибо зд&#1123сь сл&#1123дствіе неопред&#1123ляетъ въ свою очередь основаніе и по составляетъ съ нимъ одного ц&#1123лаго (наприм. творецъ и міръ). Тоже самое повторяется, когда разсудокъ представляетъ себ&#1123 вещь д&#1123лимою: какъ въ разд&#1123ленномъ понятіи члены д&#1123ленія взаимно исключаютъ другъ друга и однако соединяются въ одномъ объем&#1123, такъ и части вещи представляются независимыми: каждая изъ нихъ им&#1123етъ свое независимое существованіе (какъ сущность), но вм&#1123ст&#1123 съ другими связана въ одномъ ц&#1123ломъ.

ї 12.

У древнихъ мыслителей было въ употребленіи еще одно положеніе, въ которомъ, по ихъ мн&#1123нію, выражались чистыя понятія разсудка, хотя они и не относили его къ категоріямъ, однако, считали своего рода понятіемъ а priori и, сл&#1123довательно, должны были бы относить его собственно къ категоріямъ. Я говорю объ изв&#1123стномъ схоластическомъ положеніи: quodlibet Ens est unum, verum, bonum. Правда, прим&#1123неніе этого принципа сопровождалось весьма скудными посл&#1123дствіями (выходило одно только тождесловіе), дотого, что ему давали м&#1123сто въ новыхъ метафизикахъ только ради почета, однако мысль, столь долго державшаяся, заслуживаетъ нашего вниманія: ея происхожденіе сл&#1123дуетъ отыскать: ибо очень можетъ быть, что въ основ&#1123 своей она им&#1123етъ какое-нибудь правило разсудка, только ложно истолкованное. Въ самомъ д&#1123л&#1123, эти пресловутые трансцендентальные признаки вещи, въ сущности, суть логическіе критеріи всякаго познанія вещей вообще, въ основ&#1123 ихъ заключается категорія количества именно: единства, множества, всеобщности, только вм&#1123сто того, чтобъ обращать вниманіе на ихъ содержаніе, какъ на одно изъ условій возможности самыхъ вещей, дали имъ одно формальное значеніе логическихъ требованій и потомъ стали смотр&#1123ть на нихъ какъ на свойства вещи сами въ себ&#1123. Въ каждомъ познаніи предмета необходимо вопервыхъ единство понятія, его можно назвать качественнымъ единствомъ, если только подъ нимъ разум&#1123ть единство связи содержанія въ познаніяхъ, наприм. единство темы въ драм&#1123, р&#1123чи, басн&#1123. Вовторыхъ, истина въ выводахъ. Ч&#1123мъ в&#1123рн&#1123е выводы изъ даннаго понятія, т&#1123мъ больше ручательствъ въ его предметной реальности. Ее можно назвать качественнымъ множествомъ признаковъ, относящихся къ понятію, какъ общему ихъ основанію (зам&#1123тимъ, что они не мыслятся въ немъ, какъ въ какой-нибудь величин&#1123). Наконецъ втретьихъ, совершенство: множество сводится къ единству понятія и проникается совершенно характеромъ посл&#1123дняго, его можно назвать качественною полнотою (ц&#1123лостность). Изъ сего ясно, что зд&#1123сь д&#1123ло идетъ о трехъ категоріяхъ количества: только первоначальный смыслъ ихъ н&#1123сколько изм&#1123ненъ зд&#1123сь подъ вліяніемъ категоріи качества, потому что д&#1123ло идетъ о томъ, какъ соединять въ сознаніи неоднородныя части познанія. Значитъ, схоластическое правило собственно говоритъ сл&#1123дующее: критеріемъ возможности понятія (отнюдь не предмета его) можетъ служить опред&#1123леніе, въ которомъ единство понятіи, истина вс&#1123хъ выводовъ изъ него, наконецъ, полнота ихъ, возстановляютъ предъ нами ц&#1123лое понятіе, по тому же правилу: критеріемъ гипотезы служатъ: очевидность основанія, или его единство (отсутствіе вспомогательныхъ гипотезъ), истина (в&#1123рность самой себ&#1123 и опыту) выводовъ изъ поя и наконецъ полная достаточность основанія, такъ что выводы доказываютъ именно содержаніе гипотезы и аналитически воспроизводятъ то, что прежде было положено синтетически. Сл&#1123довательно, понятія единства, истины и совершенства не могутъ дополнять собою перечня категорій: не касаясь вопроса объ отношеніи понятій къ предмету, они указываютъ только, что прим&#1123неніе ихъ ведетъ къ согласію познанія съ самимъ собою.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ АНАЛИТИКИ

ВТОРОЙ ОТД&#1123ЛЪ.

Выводъ чистыхъ понятій разсудка.

ГЛАВА I.

ї 13.
Принципы трансцендентальнаго вывода вообще
1).

1) Deduction собственно значитъ выведеніе, по слово это показалось намъ неудобнымъ по своей малоупотребительности. Поэтому мы перевели его словомъ выводъ. Въ ученомъ язык&#1123 оно не всегда употребляется въ значеніи сл&#1123дствія изъ какого-нибудь положенія, но часто имъ обозначается самое д&#1123йствіе, actus, которымъ что-либо выводится изъ другаго. Очевидно, что посл&#1123днее значеніе очень близко подходитъ къ тому смыслу, съ какимъ deduction употребляется у Канта. М. В.
Говоря о правахъ и притязаніяхъ, юристы различаютъ въ юридической практик&#1123 вопросъ права (quid juris) отъ факта (quid facti), и, требуя доказательствъ того и другаго, они называютъ выводомъ (дедукціи) доказываніе правъ и справедливыхъ требованій. Безпрепятственно пользуемся мы множествомъ опытныхъ понятій и безъ всякихъ выводовъ усвояемъ имъ смыслъ и изв&#1123стное значеніе: ибо въ этомъ случа&#1123 им&#1123емъ за собой опытъ, доказывающій ихъ предметную реальность. По между ними есть понятія, наприм&#1123ръ, счастіе, судьба, совершенно общепринятыя, а между т&#1123мъ правъ споила’ не доказавшія. Лишь только возникаетъ вопросъ, quid juris? является и затрудненіе вывести ихъ: ибо ни изъ опыта, ни изъ разума нельзя привести яснаго основанія, которымъ можно было бъ оправдать ихъ употребленіе.
Между разнообразными понятіями, входящими въ составъ челов&#1123ческаго познанія, есть н&#1123которыя, им&#1123ющія значеніе а priori (независимо отъ всякаго опыта), ясно, что они должны доказать свои права на такое значеніе и что это доказательство можетъ состоять только въ вывод&#1123: ибо опытъ самъ по себ&#1123 не можетъ доказывать правом&#1123рности такого употребленія понятіи, а между т&#1123мъ потребно знать, какимъ образомъ они могутъ прим&#1123няться къ предметамъ, заимствуемымъ вовсе не изъ опыта. Трансцендентальнымъ выводомъ и называется объясненіе того способа, какимъ понятія могутъ относится къ предметамъ а priori, его сл&#1123дуетъ отличать отъ опытнаго вывода, указывающаго способъ, какимъ пріобр&#1123таемъ мы понятія посредствомъ опыта и размышленія, сл&#1123довательно касающагося только факта происхожденія ихъ въ душ&#1123.
Намъ уже изв&#1123стны два вида понятій, сходныхъ въ томъ отношеніи, что оба они относятся къ предметамъ а priori, именно: понятія пространства и времени, какъ формы чувственности, и категоріи, какъ понятія разсудка. Напрасно стали бы мы пытаться выводить ихъ изъ опыта: они т&#1123мъ и отличаются, что, относясь къ предметамъ, ничего не заимствуютъ изъ опыта для представленія ихъ. Если нуженъ выводъ такихъ понятій, то онъ долженъ быть трансцендентальнымъ.
Впрочемъ, и для этихъ понятій можно указать въ опыт&#1123 если не принципъ ихъ возможности, то, по крайней м&#1123р&#1123, поводы къ нимъ т. е. указать, какъ впечатл&#1123нія чувствъ да ютъ случай развиться нашей познавательной способности и воспользоваться опытомъ, въ нашемъ опыт&#1123 поэтому заключается дв&#1123 разнородныхъ составныхъ части: съ одной стороны, содержаніе, даваемое чувствами, съ другой — изв&#1123стная, приводящая его въ порядокъ, форма, исходящая изъ н&#1123дръ чистаго мышленія и представленія, которыя развиваются при помощи чувствъ и образуютъ понятія. Конечно, было бы весьма полезно изсл&#1123довать это стремленіе познавательной способности отъ простыхъ ощущеній дойти до общихъ понятій и нельзя не быть благодарнымъ изв&#1123стному Локку, который первый указалъ путь къ такому изсл&#1123дованію. Но этотъ путь д&#1123лаетъ невозможнымъ выводъ чистыхъ понятій а priori: ибо происхожденіе изъ опыта не даетъ имъ никакого права на сверхъопытное прим&#1123неніе. Это Физіологическое изсл&#1123дованіе, — его нельзя назвать собственно выводомъ, ибо оно касается quaeslionis facti, — можно назвать объясненіемъ факта чистаго познанія. Ясно, что мы нуждаемся въ трансцендентальномъ способ&#1123 вывода, а не въ опытномъ, и что посл&#1123дній, въ отношеніи чистыхъ понятій a priori, есть по бол&#1123е какъ тщетная попытка, занимающая того, кто но понимаетъ своеобразной природы этихъ познаній.
Но хотя и в&#1123рно то, что выводъ чистаго познанія а priori возможенъ только трансцендентальнымъ путемъ, однако, нельзя сказать, что безъ него нельзя обойтись. Выше, посредствомъ трансцендентальнаго вывода, мы доходили до самыхъ источниковъ понятій пространства и времени и объясняли ихъ предметное значеніе а priori. По геометрія, наприм&#1123ръ, идетъ в&#1123рными шагами въ познаніяхъ а priori, не заботясь о философскихъ доказательствахъ законнаго происхожденія ея основнаго понятія пространства. На это сл&#1123дуетъ зам&#1123тить, что въ геометріи понятіе прилагается только къ вн&#1123шнему чувственному міру, и такъ какъ пространство есть чистая форма представленія этого міра, то оно сообщаетъ геометрическому познанію характеръ очевидности т&#1123мъ бол&#1123е, что предметы и даются имъ же самимъ а priori (по своей форм&#1123) въ наглядномъ представленіи. Вступая же въ область чистыхъ понятій разсудка, мы чувствуемъ потребность искать трансцендентальнаго вывода нетолько понятій, но и самаго пространства: им&#1123я д&#1123ло съ признаками предметовъ, усвояемыми имъ чистымъ мышленіемъ а priori, а не представленіемъ и чувственностью, такія понятія относятся къ предметамъ вообще, независимо отъ условій чувственности, не им&#1123я основаній въ опыт&#1123, они не могутъ указать соотв&#1123тствующаго предмета въ наглядномъ представленіи, который оправдывалъ бы ихъ предъ-опытный синтезъ. Такимъ образомъ они возбуждаютъ сомн&#1123ніе нетолько въ собственномъ объективномъ значеніи, но и въ значеніи понятія пространства, т&#1123мъ бол&#1123е, что они даютъ прим&#1123неніе посл&#1123днему вн&#1123 области чувственнаго представленія. Вотъ почему необходимъ былъ трансцендентальный выводъ понятія пространства. Итакъ, прежде нежели р&#1123шиться хотя на одинъ шагъ на поприщ&#1123 чиста то разума, читатель долженъ требовать такого трансцендентальнаго вывода, въ противномъ случа&#1123, онъ будетъ идти сл&#1123по и, посл&#1123 напраснаго блужданія, снова долженъ будетъ сознаться въ томъ же нев&#1123д&#1123ніи, съ какимъ началъ путь. При этомъ онъ долженъ вид&#1123ть вс&#1123 предстоящія трудности, чтобъ потомъ по жаловаться на темноту и не желать преждевременно устраненія затрудненій. Д&#1123ло идетъ зд&#1123сь о томъ, чтобы или совс&#1123мъ отказаться отъ вс&#1123хъ притязаній на сверхъ-опытную д&#1123ятельность чистаго разума, или довести до конца это критическое изсл&#1123дованіе.
Уже выше на понятіяхъ пространства и времени мы легко могли бы показать, какъ они, въ качеств&#1123 познаній а priori, должны необходимо относиться къ предметамъ и такимъ образомъ вести къ синтетическому познанію ихъ независимо отъ всякаго опыта. Такъ какъ предметъ опытнаго представленія, можетъ являться намъ только въ чистыхъ формахъ чувственности, то пространство и время должны быть чистыми представленіями, а priori обусловливающими возможность предметовъ, какъ явленій, синтезъ на основаніи ихъ им&#1123етъ объективное значеніе.
Въ категоріяхъ разсудка мы не встр&#1123чаемъ т&#1123хъ условій, при которыхъ даются намъ предметы въ чувственномъ представленіи, сл&#1123довательно, посл&#1123дніе могутъ являться, не входя при этомъ ни въ какія отношенія къ д&#1123ятельности разсудка, и разсудокъ, значитъ, не содержитъ въ себ&#1123 условій явленія а priori. Потому зд&#1123сь есть трудности, какихъ мы не встр&#1123чали говоря о чувственности: какимъ образомъ субъективныя условія мышленія могутъ им&#1123ть объективное значеніе, т. е. стать условіями возможности всякаго позпапіл предметовъ: ибо посл&#1123дніе могутъ быть даны намъ въ наглядномъ представленіи и независимо отъ д&#1123ятельности разсудка. Возьмемъ понятіе причины: оно выражаетъ особый родъ синтеза: ибо всл&#1123дствіе его къ какому-нибудь А присоединяется н&#1123что отличное отъ него В. Но а priori не видно, почему н&#1123что подобное должно происходить въ самыхъ явленіяхъ (опытъ зд&#1123сь не можетъ что-либо доказывать: объективное значеніе указаннаго понятія должно быть доказано а priori), поэтому возникаетъ сомн&#1123ніе, но безсодержательно ли это понятіе и есть ли что-нибудь соотв&#1123тствующее ему въ опыт&#1123. Что предметы чувственнаго представленія должны сообразоваться съ формальными условіями чувственности, ясно изъ того, что въ противномъ случа&#1123 они не существовали бы для насъ, но изъ этого нельзя еще прямо заключать, что предметы должны соотв&#1123тствовать условіямъ, какихъ требуетъ разсудокъ для своего синтетическаго мышленія. Можетъ случиться, что разсудокъ найдетъ явленія несогласными съ своимъ требованіемъ единства и такимъ образомъ все будетъ казаться ему хаосомъ, наприм. что въ порядк&#1123 явленій н&#1123тъ ничего соотв&#1123тствующаго упомянутому синтетическому правилу и, сл&#1123довательно, понятію причины и д&#1123йствія, такъ что это понятіе окажется совершенно безсодержательнымъ и безъ всякаго значенія. Явленія могутъ существовать самостоятельно въ вид&#1123 предметовъ для нашего нагляднаго представленія: посл&#1123днее само по себ&#1123 не нуждается въ д&#1123ятельности мышленія.
Казалось бы легко уклониться отъ трудныхъ изсл&#1123дованій, сославшись на опытъ: онъ постоянно указываетъ намъ на прим&#1123ры правильности въ явленіяхъ, которые уполномочиваютъ насъ отвлекать понятіе причины, мы могли бы доказать т&#1123мъ объективное значеніе его. При этомъ обыкновенно забываютъ, что опытнымъ путемъ понятіе причины образоваться по можетъ, но что оно или коренится въ разсудк&#1123 совершенно а priori или должно быть отринуто, какъ созданіе воображенія. Это понятіе требуетъ, чтобъ изъ чего-либо A необходимо сл&#1123довало B и притомъ по безусловно общему правилу. Правда, явленія представляютъ случаи, изъ которыхъ можно вывести правило, им&#1123ющее значеніе для обыкновенныхъ событій, но опытъ никогда не докажетъ, что сл&#1123дствіе есть н&#1123что необходимое. Значитъ, синтезъ причины и д&#1123йствія им&#1123етъ характеръ, но уловимый опытнымъ путемъ, именно: что д&#1123йствіе не присоединяется только къ причин&#1123, а полагается посл&#1123днею и изъ нея вытекаетъ. Характеръ всеобщности не можетъ принадлежать опытнымъ законамъ, ибо, посредствомъ наведенія, они пріобр&#1123таютъ только сравнительную всеобщность, т. е. широкую приложимость. Прим&#1123неніе чистыхъ понятій разсудка должно было бы совершенно изм&#1123ниться, если ихъ признать произведеніями опыта.

Переходъ къ трансцендентальному выводу категорій.

Только въ двухъ случаяхъ представленія и соотв&#1123тствующія имъ предметы могутъ соприкасаться, взаимно соотноситься и какъ-бы встр&#1123чаться другъ съ другомъ. Или предметъ условливаетъ представленіе, или представленіе предваряетъ самый предметъ. Въ первомъ случа&#1123 отношеніе ихъ будетъ чисто опытнымъ и представленіе а priori станетъ невозможнымъ. И это совершенно справедливо относительно той стороны явленій, которою они соприкасаются съ ощущеніемъ. Повторомъ, хотя представленіе само по себ&#1123 (зд&#1123сь я не касаюсь того случая, когда оно становится причиной какого-либо д&#1123йствія при участіи нашей воли) и не можетъ дать бытія предмету, однако оно можетъ опред&#1123лять его а priori: ибо только посредствомъ представленія мы можемъ н&#1123что познать, какъ предметъ. Чтобъ познать предметъ, для сего необходимы два условія: вопервыхъ наглядное представленіе, которымъ предметъ дается намъ, какъ явленіе, вовторыхъ, понятіе, въ которомъ мыслится предметъ, соотв&#1123тствующій данному наглядному представленію. Первое условіе по можетъ подлежать сомн&#1123нію, ибо то условіе, при которомъ мы наглядно представляемъ предметы, д&#1123йствительно предваряетъ ихъ а priori со стороны формы. Вс&#1123 явленія необходимо должны быть согласными съ этимъ формальнымъ условіемъ чувственности, ибо только посредствомъ ея могутъ они вообще являться, т. е. быть представляемы. Спрашивается теперь, не предваряютъ ли предметовъ а priori и понятія, какъ условія, при которыхъ мыслимъ мы что-нибудь вообще, какъ предметъ, тогда всякое опытное знаніе должно стать по необходимости согласнымъ съ такими понятіями, потому что безъ нихъ невозможенъ никакой предметъ опыта. Въ самомъ д&#1123л&#1123, опытъ, кром&#1123 нагляднаго представленія, которымъ предметъ намъ дастся, заключаетъ въ себ&#1123 сверхъ того еще понятіе о предмет&#1123, данномъ или являющемся въ представленія. Значитъ, понятія о предметахъ вообще, какъ условія а priori, лежатъ въ основ&#1123 всякаго опытнаго познанія, предметное значеніе категорій, какъ понятій а priori, будетъ поэтому основываться на томъ, что он&#1123 именно условливаюсь возможность опыта (по форм&#1123 мышленія). Въ такомъ случа&#1123, он&#1123 относятся къ предметамъ необходимо и а priori: ибо только посредствомъ ихъ можетъ быть мыслимъ какой-нибудь предметъ опыта.
Такимъ образомъ мы получаемъ принципъ, на который сл&#1123дуетъ обратить все вниманіе: понятія должны быть признаны условіями а priori возможности всякаго опыта (будетъ ли въ него входить наглядное представленіе, или мышленіе). Ясно, что за понятіями, въ которыхъ заключается объективное основаніе возможности опыта, долженъ быть признанъ и характеръ необходимости. Указывать, какъ развивается опытъ, въ которомъ они встр&#1123чаются, не значитъ выводить ихъ (а только уяснять): можетъ быть, они случайно попадаютъ туда. Не показавъ ихъ отношеній къ возможному опыту, им&#1123ющему д&#1123ло со вс&#1123ми предметами, нельзя уяснить ихъ отношеній и къ какому-нибудь частному предмету.
{Вм&#1123сто этого заключенія главы въ 1 изд. сл&#1123дующее: ‘Существуютъ три первоначальныхъ источника (способности, или силы души), заключающихъ въ себ&#1123 условія возможности опыта и не выводимыхъ ни изъ какой другой способности души: именно: чувство, воображеніе и самосознаніе. На нихъ основываются: 1) Обзоръ (Synopsis) разнообразнаго содержанія чувствомъ а priori, 2) Синтезъ его воображеніемъ. 3) Единство сего синтеза посредствомъ первоначальнаго самосознаніи. Вс&#1123 эти способности, кром&#1123 опытнаго употребленія, им&#1123ютъ еще трансцендентальное, им&#1123ющее д&#1123ло единственно съ формою познаній и возможное а priori. О чувствахъ съ этой стороны мы уже говорили въ первой части: теперь постараемся уяснить себ&#1123 природу двухъ остальныхъ’.} Не обративъ вниманія на указанную нами сторону д&#1123ла и встр&#1123тивъ чистыя понятія въ опыт&#1123, знаменитый Локкъ пытался выводить ихъ изъ него и при этомъ былъ настолько непосл&#1123дователенъ, что отважился, руководясь однимъ опытомъ, сообщать такія познанія, которыя выходятъ за его пред&#1123лы. Давидъ Юмъ призналъ, однакожъ, что для посл&#1123дней ц&#1123ли необходимо понятіямъ им&#1123ть происхожденіе а priori. Но онъ не могъ объяснить себ&#1123, какимъ образомъ разсудокъ можетъ осуществлять ихъ въ предмет&#1123. При этомъ ему не пришло на мысль, что, быть можетъ, самъ же разсудокъ съ помощію этихъ понятій и есть виновникъ опыта, въ которомъ мы встр&#1123чаемъ предметы. Такимъ образомъ отбылъ поставленъ въ необходимость выводить понятія изъ опыта (т. е. изъ субъективной необходимости, возникающей на основаніи частой ассоціаціи, которую мы принимаемъ за обективную, сл&#1123довательно онъ выводилъ изъ привычки) и посл&#1123довательно утверждать, что невозможно съ такими понятіями и положеніями выходить за пред&#1123лы опыта. Очевидно, выводы обоихъ ученыхъ не могутъ быть соглашаемы съ существованіемъ научныхъ познаній а priori, именно чистой математики и общей части естествов&#1123д&#1123нія, они опровергаются фактомъ.
Первый изъ этихъ знаменитыхъ мужей открылъ путь къ мечтательности: ибо разумъ, разъ сознавъ слои права, не можетъ уже сдерживаться въ должныхъ пред&#1123лахъ одними сов&#1123тами ум&#1123ренности, второй отдался совершенно скептицизму, потому что разумъ былъ низведенъ имъ на степень простой фантазіи нашей познавательной способности. Мы нам&#1123рены теперь попытаться, нельзя ли безопасно провести челов&#1123ческій разумъ между упомянутыми утесами и, указавъ ему должные пред&#1123лы, не умалить при этомъ его настоящей д&#1123ятельности.
Я сд&#1123лаю маленькое объясненіе категорій. Он&#1123 суть такія понятія о предмет&#1123 вообще, посредствомъ которыхъ наглядное представленіе посл&#1123дняго прямо подводится подъ одну какую-либо логическую форму сужденій. Такъ форма изъявительнаго (категорическаго) сужденія обозначаетъ отношеніе подлежащаго къ сказуемому, наприм: вс&#1123 т&#1123ла д&#1123лимы. Можно колебаться, которому изъ двухъ понятій усвоить характеръ подлежащаго, или сказуемаго: ибо можно сказать и такъ: н&#1123что д&#1123лимое есть т&#1123ло, по категорія сущности, подъ которую я подвожу понятіе т&#1123ла, сразу опред&#1123ляетъ, что соотв&#1123тствующее ей наглядное представленіе въ опыт&#1123 всегда должно быть только подлежащимъ и никогда сказуемымъ. Тоже и въ остальныхъ категоріяхъ.

О вывод&#1123 чистыхъ понятій разсудка.

ГЛАВА II 1).
Трансцендентальный выводъ понятій разсудка.

ї 15.
Возможность соединенія вообще.

1) Эта глава совершенно переработана. Чтобъ читатель могъ удобное сравнивать, мы р&#1123шились, несмотря на обширность главы, привести ее зд&#1123сь же.

{Выводъ частныхъ понятій разсудка

ГЛАВА II.
Основанія а
priori возможнаго опыта.

Было бы совершеннымъ противор&#1123чіемъ, еслибъ понятіе им&#1123ло происхожденіе а priori, прилагалось къ какому-нибудь изв&#1123стному предмету и въ то же время само не входило въ составъ возможнаго опыта или не состояло изъ элементовъ его. Не им&#1123я никакого соотв&#1123тствующаго нагляднаго представленія, понятіе было бы-безсодержательнымъ: ибо наглядныя представленія, посредствомъ которыхъ даются намъ предметы, составляютъ собою всю область возможнаго опыта. Понятіе а priori, неим&#1123ющее къ нимъ никакого отношенія, было бы одной только логической формою, но не понятіемъ, въ которомъ что-нибудь мыслится.
Въ чистыхъ понятіяхъ а priori, конечно, не можетъ заключаться ничего опытнаго, они суть только условія а priori возможнаго опыта, отъ которыхъ единственно зависитъ объективная реальность посл&#1123дняго.
Чтобъ р&#1123шить, какимъ образомъ возможны чистыя понятія разсудка, сл&#1123дуетъ разсмотр&#1123ть, отъ какихъ условій зависитъ возможность опыта и какія служатъ ему основаніемъ, если отвлечь все, что въ немъ есть опытнаго. Чистымъ разсудочнымъ понятіемъ называется такое, которое всеобщимъ образомъ выражаетъ формальное и объективное условіе опыта. Посредствомъ однихъ чистыхъ понятій я могу мыслить только такіе предметы, которые будучи вообще возможны сами по себ&#1123, не встр&#1123чаются, однакожъ, въ опыт&#1123, такъ какъ въ самомъ состав&#1123 понятій или опускается н&#1123что необходимо относящееся къ условіямъ возможнаго опыта (таково понятіе духа), или чистыя понятія слишкомъ расширяются сравнительно съ опытомъ (понятіе о Бог&#1123). Что же касается содержанія вс&#1123хъ познаній а priori, то въ н&#1123которыхъ изъ нихъ, наибол&#1123е произвольныхъ фантазіяхъ, оно можетъ быть вовсе не заимствовано изъ опыта (въ противномъ случа&#1123 они не были бъ познаніями а priori), но т&#1123мъ немен&#1123е и они должны быть сообразны съ чистыми условіями а priori всякаго возможнаго опыта и предметовъ его. Въ противномъ случа&#1123, въ нихъ нетолько не мыслилось бы ничего реальнаго, но безъ этихъ Data они не могли бы и возникнуть въ мышленіи.
Такія понятія, въ которыхъ выражается чистое мышленіе, неизб&#1123жное при всякомъ опыт&#1123, мы находимъ въ категоріяхъ, ихъ правом&#1123рность и объективное значеніе станутъ очевидными для насъ, если мы докажемъ, что только посредствомъ ихъ можетъ быть мыслимъ какой бы то ни было предметъ. Посему мы должны разсмотр&#1123ть субъективные источники, въ которыхъ заключаются условія а priori возможности опыта и притомъ съ трансцендентальной ихъ стороны, ибо въ категоріяхъ всего бол&#1123е выражается д&#1123ятельность разсудка, какъ единственной способности мышленія, и для него, какъ способности, им&#1123ющей д&#1123ло съ предметами, возникаетъ неизб&#1123жный ‘опросъ, какимъ образомъ возможно отношеніе его къ этимъ предметамъ.
Еслибъ представленія оставались чуждыми одно другому и были бы уединены и отд&#1123лены другъ отъ друга, то никогда не образовалось бы въ насъ никакого познанія: ибо познаніе есть н&#1123что ц&#1123лое, состоящее изъ анализованныхъ и объединенныхъ представленій. Приписывая чувствамъ способность обзора (synopsis) на томъ основаніи, что они им&#1123ютъ д&#1123ло съ разнообразнымъ содержаніемъ, я нахожу, что съ нею параллельно идетъ синтезъ и что познанія возможны только при соединеніи воспріимчивости съ самод&#1123ятельностью. Отсюда собственно возникаетъ троякій синтезъ, необходимо, входящій въ составъ всякаго познанія: именно, наблюденіе представленій (apprehension), какъ состояній представляющей души, воспроизведеніе ихъ воображеніемъ (Reproduction) и наконецъ признаніе (Recognition) ихъ въ понятіяхъ. Они указываютъ намъ на три субъективныхъ источника познаній, условливающихъ самый разсудокъ, а чрезъ него и всякій опытъ, какъ произведеніе разсудка.

Предварительное зам&#1123чаніе.

Выводъ категорій соединенъ съ большими трудностями и требуетъ глубокаго размышленія о первыхъ основаніяхъ возможности нашего познанія вообще. Чтобъ изб&#1123жать растянутости полной теоріи и не опустить ничего въ такомъ важномъ изсл&#1123дованіи, я нашелъ бол&#1123е удобнымъ прежде подготовить читателя сл&#1123дующими четырьмя зам&#1123чаніями, зат&#1123мъ, уже въ третьей глав&#1123 мы займемся систематическимъ изложеніемъ найденныхъ элементовъ разсудка. Поэтому есть н&#1123которая темнота, которой нельзя устранить и которая сначала неизб&#1123жна на всякомъ еще не пробитомъ пути, но въ сл&#1123дующей глав&#1123 д&#1123ло совершенно разъяснится.

1) Синтезъ наблюденія въ наглядномъ воспріятіи,

Какъ бы ни возникали наши представленія, отъ вліянія ли вн&#1123шнихъ предметовъ, или отъ внутреннихъ причинъ, будутъ ли они происходить а priori, или изъ опыта, во всякомъ случа&#1123, какъ состоянія души, они принадлежатъ къ области внутренняго чувства Въ этомъ отношеніи всякое наше познаніе подчинено формальному условію внутренняго чувства, т. е. времени: ибо въ немъ они приводятся въ порядокъ, въ связь и въ изв&#1123стныя отношенія. Это общее зам&#1123чаніе должно служить основаніемъ всему дальн&#1123йшему.
Въ каждомъ наглядномъ представленіи есть разнообразное содержаніе, но мы были бы не въ состояніи представлять себ&#1123 чего либо, еслибы душа не могла различать времени при см&#1123н&#1123 впечатл&#1123ній одного другимъ, еслибы представленіе обнимало одинъ только моментъ, то оно было бы тогда абсолютнымъ единствомъ. По чтобъ въ немъ разнообразіе сочетавалось съ единствомъ, для сего необходимы: обзоръ разнообразія и объединеніе его: это д&#1123йствіе я называю синтезомъ наблюденія: онъ им&#1123етъ д&#1123ло именно съ представленіемъ, въ которомъ есть разнообразное содержаніе, и безъ него разнообразіе никогда не можетъ сочетаться съ характеромъ единства въ одномъ представленіи.
Этотъ синтезъ наблюденія приложимъ и къ нагляднымъ представленіямъ а priori, т. е. происходящимъ не изъ опыта. Безъ него невозможны были бы представленія а priori пространства и времени: ибо и они возникаютъ посредствомъ синтеза разнообразнаго содержанія, заключающагося въ нашей чувственности. Сл&#1123довательно, зд&#1123сь мы им&#1123емъ д&#1123ло съ чистымъ синтезомъ наблюденія.

2) Синтезъ воспроизведенія воображеніемъ.

Н&#1123тъ сомн&#1123нія, что, всл&#1123дствіе простаго опытнаго закона, представленія, часто сопровождающія другъ друга, соединяются наконецъ одно съ другимъ и такимъ образомъ образуютъ связь, по которой одно изъ нихъ постоянно вызываетъ въ душ&#1123 другое даже тогда, когда н&#1123тъ разнообразія и объединеніе его: это д&#1123йствіе я называю синтезомъ наблюденія: онъ им&#1123етъ д&#1123ло именно съ представленіемъ, въ которомъ есть разнообразное содержаніе, и безъ него разнообразіе никогда не можетъ сочетаться съ характеромъ единства въ одномъ представленіи.
Этотъ синтезъ наблюденія приложимъ и къ нагляднымъ представленіямъ а priori, т. е. происходящимъ не изъ опыта. Безъ него невозможны были бы представленія а priori пространства и времени: ибо и они возникаютъ посредствомъ синтеза разнообразнаго содержанія, заключающагося въ нашей чувственности. Сл&#1123довательно, зд&#1123сь мы им&#1123емъ д&#1123ло съ чистымъ синтезомъ наблюденія.

2) Синтезъ воспроизведенія воображеніемъ.

Н&#1123тъ сомн&#1123нія, что, всл&#1123дствіе простаго опытнаго закона, представленія, часто сопровождающія другъ друга, соединяются наконецъ одно съ другимъ и такимъ образомъ образуютъ связь, по которой одно изъ нихъ постоянно вызываетъ въ душ&#1123 другое даже тогда, когда н&#1123тъ самого предмета возбудившаго ихъ въ душ&#1123. Этотъ законъ воспроизведенія предполагаетъ, что сами явленія подчинены такому же постоянному закону и что, сл&#1123довательно, само содержаніе представленій нечуждо такой посл&#1123довательности, подчиненной изв&#1123стнымъ законамъ, безъ посл&#1123дняго условія наше воображеніе никогда не было бы въ состояніи развивать своей д&#1123ятельности и оставалось бы мертвой и неизв&#1123стной намъ силой внутри нашей души. Еслибы киноварь была то красной, то черной, то легкой, то тяжелой, еслибы челов&#1123къ постоянно изм&#1123нялъ свой образъ, еслибы земля на одномъ дню то покрывалась плодами, то льдомъ и сн&#1123гомъ, тогда наше опытное воображеніе не им&#1123ло бы ни мал&#1123йшаго побужденія соединять съ представленіемъ чернаго цв&#1123та мысль о тяжелой киновари, еслибъ одно и то же слово прилагалось бы то къ одному, то къ другому предмету, или одной и той же вещи придавались бы различныя наименованія и еслибы при вс&#1123хъ этихъ случаяхъ не было никакого закона, которому подчинялись бы явленія сами по себ&#1123, то не могло бы быть никакого синтеза воспроизведенія.
Сл&#1123довательно, должно существовать н&#1123что, д&#1123лающее возможнымъ это воспроизведеніе явленій, именно какое-нибудь условіе, которое можетъ служить основаніемъ а priori необходимаго синтетическаго единства. Необходимость такого условія становится очевидной, если размыслить, что явленія не суть вещи сами въ себ&#1123, а составляютъ одну игру представленій, которыя въ сущности суть состоянія внутренняго чувства. Легко вид&#1123ть, что наши чистыя наглядныя представленія а priori только въ той м&#1123р&#1123 доставлялось намъ познанія, въ какой они подъ вліяніемъ синтеза воспроизведенія объединяютъ въ себ&#1123 разнообразное содержаніе. Понятію также, что этотъ синтезъ воображенія долженъ въ свою очередь до всякаго опыта основываться на принципахъ а priori и что сл&#1123дуетъ предположить сод&#1123йствіе ему чистаго трансцедентальнаго синтеза, который условливаетъ возможность всякаго опыта (онъ необходимо предполагаетъ воспроизводимость явленій). Если я мысленно провожу линію, или представляю время отъ одного полудня до другаго, или нам&#1123реваюсь представить себ&#1123 какое-нибудь число, то я необходимо долженъ при этомъ обнимать мыслью одно представленіе посл&#1123 другаго. Но еслибы я постоянно забывалъ предшествующее представленіе (первые пункты линіи, предшествующія части времени, или представляемыя рядами единицы) и еслибы я не воспроизводилъ ихъ, переходя къ сл&#1123дующимъ, то во мн&#1123 никогда не могло бы возникнуть ц&#1123лаго представленія, сл&#1123довательно ни одной изъ упомянутыхъ мыслей, даже чистыхъ и первыхъ основныхъ представленій пространства и времени.
Сл&#1123довательно, синтезъ наблюденія неразрывно соединенъ съ синтезомъ воспроизведенія и такъ какъ первый составляетъ трансцендентальное основаніе возможности вс&#1123хъ познаній (нетолько опытныхъ, но и чистыхъ а priori), то и воспроизводительный синтезъ воображенія относится такяге къ трансцендентальнымъ д&#1123йствіямъ души. Посему эту способность назовемъ трансцендентальной способностью воображенія.

3) Синтезъ признанія въ понятіи.

Еслибы мы не могли сознавать, что мыслимое нами тожественно съ т&#1123мъ, что мы мыслили за мгновеніе прежде, то воспроизведеніе ряда представленій было бы совершенно тщетной работой. Мы воспроизводили бы всякій разъ новое представленіе, и такимъ образомъ не могло бы быть никакой постепенности въ образованіи представленій. Представленія никогда не могли бы образовать одного ц&#1123лаго, ибо они не им&#1123ли бы характера единства, которое можетъ сообщать имъ только сознаніе. Еслибы я забывалъ при исчисленіяхъ, какія изъ единицъ, представляющихся мн&#1123, уже сложены вм&#1123ст&#1123, то я не могъ бы дойти до понятія множества и за невозможностію сложенія одного съ другимъ, мы не могли бы им&#1123ть понятія числа: ибо посл&#1123днее состоитъ въ сознаніи единства синтеза.
Уже самое слово: понятіе даетъ намъ поводъ къ такому зам&#1123чанію. Единство сознанія собственно соединяетъ въ одно представленіе разнообразныя черты, которыя мы представляемъ и воспроизводимъ одну за другую. Правда, иногда это сознаніе бываетъ слабо, такъ что не самый актъ сознанія непосредственно въ представленіи, а только посредственное вліяніе его помогаетъ намъ соединять упомянутыя разнообразныя черты. Несмотря, однакожъ, на различія въ степеняхъ ясности, во всякомъ случа&#1123, сознаніе должно быть при этомъ, хотя оно и не будетъ им&#1123ть особенной силы, безъ него понятія и соединенное съ ними познаніе о предметахъ были бы д&#1123ломъ невозможнымъ.
И зд&#1123сь-то необходимо уяснить себ&#1123, что собственно разум&#1123емъ мы подъ выраженіемъ: предметъ представленій. Выше мы зам&#1123тили, что явленія, въ сущности, суть чувственныя представленія, которыя уже потому самому не могутъ быть сами по себ&#1123 названы предметами (независимыми отъ представляющей силы). Что же разум&#1123ется собственно, когда говорятъ о предмет&#1123, соотв&#1123тствующемъ познанію и сл&#1123довательно отличномъ отъ него? Легко вид&#1123ть, что этотъ предметъ долженъ быть мыслимъ нами какъ н&#1123что вообще = x: ибо мы не им&#1123емъ никакого отношенія къ тому, что находится вн&#1123 области нашего познанія, и сл&#1123довательно не можемъ искать тамъ чего либо соотв&#1123тствующаго ему.
Мы видимъ, что мысль объ отношеніи познаній къ предмету им&#1123етъ характеръ необходимости: ибо предметъ представляется нами какъ н&#1123что такое, что исключаетъ всякій произволъ въ нашихъ познаніяхъ, онъ требуетъ, чтобъ познанія опред&#1123лялись изв&#1123стнымъ образомъ а priori, т. е., им&#1123я д&#1123ло съ какимъ-нибудь предметомъ, они должны быть согласны между собой по отношенію къ нему, т. е. им&#1123ть то единство, которое входить въ составъ понятія о предмет&#1123.
Очевидно, что главное для насъ — содержаніе нашихъ представленій и что упомянутый X, соотв&#1123тствующій имъ (предметъ), какъ что то отличное отъ нашихъ представленій, въ сущности, для насъ есть ничто. Упомянутое единство, которое д&#1123лаетъ предметъ ч&#1123мъ-то необходимымъ, есть ничто иное какъ формальное единство сознанія, присущее синтезу разнообразнаго содержанія представленій. Тогда только можно сказать: мы познаемъ предметъ, если сообщимъ содержанію эстетическое единство представленія. Единство же было бы невозможно, еслибы представленіе не возникало правильно посредствомъ такого д&#1123йствія синтеза, которое необходимо условливаетъ воспроизведеніе разнообразныхъ чертъ а priori и д&#1123лаетъ возможнымъ понятіе, объединяющее собой эти разнообразныя черты. Такъ мы мыслимъ треугольникъ, какъ предметъ, ибо мы сознаемъ при этомъ соединеніе трехъ прямыхъ линій по изв&#1123стному закону, по которому вообще должно быть образуемо подобное представленіе. Единство такого закона подчиняетъ себ&#1123 вс&#1123 разнообразныя черты и ограничиваетъ ихъ условіями, при которыхъ возможно единство самосознанія. Понятіе такого единства есть представленіе предмета = x, который я мыслю подъ упомянутыми признаками треугольника.
Всякое познаніе предполагаетъ понятіе, какъ бы оно ни было темно и несовершенно: понятіе же по своей форм&#1123 всегда всеобще и служитъ общимъ правиломъ. Такъ, понятіе т&#1123ла, по единству разнообразныхъ мыслимыхъ въ немъ чертъ, служитъ правиломъ для нашихъ познаній вн&#1123шнихъ явленій. Оно можетъ стать правиломъ представленія т&#1123мъ, что при каждомъ данномъ явленіи будетъ возбуждать въ насъ мысль о необходимомъ характер&#1123 воспроизведенія чертъ представленія, сл&#1123довательно, о синтетическомъ единств&#1123 ихъ въ сознаніи. Такимъ образомъ, при воспріятіяхъ извн&#1123, понятіе т&#1123ла возбуждаетъ представленіе протяженія, а съ нимъ и непроницаемости, образа и т. д.
Гд&#1123 необходимость, тамъ въ основ&#1123 лежитъ какое-нибудь трансцендентальное условіе. Сл&#1123довательно, должно существовать трансцендентальное основаніе единства сознанія, присущаго, синтезу содержанія вс&#1123хъ нашихъ представленій, равно какъ понятіямъ предметовъ вообще, а сл&#1123довательно и вс&#1123мъ предметамъ опыта, безъ такого основанія было бы невозможно вм&#1123ст&#1123 съ представленіями мыслить о какомъ-нибудь предмет ибо предметъ есть н&#1123что такое, понятіе чего выражаетъ необходимость синтеза.
Это первоначальное и трансцендентальное условіе есть именно трансцендентальное самосознаніе. Наше сознаніе самихъ себя по т&#1123мъ чертамъ внутренняго состоянія, какія мы получаемъ при самонаблюденіи, всегда опытно, изм&#1123нчиво, въ поток&#1123 внутреннихъ явленій мы не находимъ твердаго и неизм&#1123ннаго центра, такое сознаніе называется внутреннимъ чувствомъ или опытнымъ самосознаніемъ. Но что должно быть представляемо необходимо всегда тожественнымъ, не можетъ быть мыслимо въ такихъ изм&#1123нчивыхъ чертахъ на основаніи данныхъ опыта. Должно существовать условіе, предваряющее и условливающее всякій опытъ, д&#1123ло посл&#1123дняго состоитъ только въ томъ, чтобъ осуществить въ себ&#1123 это трансцендентальное предположеніе.
Ни одно познаніе, никакая связь и единство ихъ между собой не могутъ существовать, если н&#1123тъ въ насъ такого единства сознанія, которое предшествуетъ вс&#1123мъ datis представленій и которое условливаетъ всякое представленіе о предметахъ. Такое чистое, первоначальное, неизм&#1123нное сознаніе я назову трансцендентальнымъ самосознаніемъ Что оно точно соотв&#1123тствуетъ своему названію, очевидно изъ того, что чистое объективное единство напр. понятій а priori (пространство и время) возможно только въ томъ случа&#1123, если представленія будутъ находиться въ связи съ самосознаніемъ. Такимъ образомъ единство самосознанія точно также а priori находится въ основ&#1123 вс&#1123хъ понятій, какъ разнообразіе пространства и времени въ основ&#1123 чувственныхъ представленій.
Подъ вліяніемъ трансцендентальнаго единства самосознанія изъ вс&#1123хъ возможныхъ явленій, могущихъ находиться вм&#1123ст&#1123 въ одномъ опыт&#1123, образуется правильное ц&#1123лое. Обыкновенное единство сознаніи было бы невозможно, еслибы, познавая разнообразное содержаніе, душа не сознавала тожества д&#1123ятельности, посредствомъ котораго она соединяется въ одномъ познаніи вс&#1123 черты синтетически. Такимъ образомъ первоначальное и необходимое сознаніе тожества самого себя есть въ тоже время сознаніе необходимаго единства синтеза вс&#1123хъ явленій, притомъ сознаніе — на основаніи понятій, т. е. по такимъ правиламъ, которыя не только сообщаютъ воспроизведенію явленій характеръ необходимости, но и опред&#1123ляютъ самый предмета, трактующійся въ представленіи, иначе сказать, опред&#1123ляютъ понятіе того, въ чемъ они необходимо объединяются. Душа не могла бы мыслить своего тожества въ разнообразіи своихъ представленій и притомъ мыслитъ а priori, еслибы она несознавала тожества своихъ д&#1123йствій, которыми всякій синтезъ наблюденія (опытный) подчиняется трансцендентальному единству и такимъ образомъ д&#1123лается возможнымъ сочетаніе въ немъ на основаніи законовъ а priori. Теперь мы уже можемъ правильно опред&#1123лить свои понятія о предмет&#1123. Всякое представленіе, какъ представленіе, им&#1123етъ свой предметъ и само можетъ быть предметомъ другихъ представленій. Предметы, которые могутъ быть даны вамъ непосредственно, суть явленіи, то же, что непосредственно относится къ предмету, называется нагляднымъ представленіемъ. По эти явленія не суть вещи сами въ себ&#1123, а только представленія, въ свою очередь им&#1123ющія предметъ, уже не могущій быть наблюдаемъ нами, такой предметъ можно поэтому назвать сверхъ-опытнымъ, т. е. трансцендентальнымъ предметомъ = х.
Чистое понятіе объ этомъ трансцендентальномъ предмет&#1123 во вс&#1123хъ познаніяхъ (онъ, д&#1123йствительно, всегда одинъ и тотъ же = х) сообщаетъ вс&#1123мъ нашимъ опытнымъ понятіямъ приложимость къ предмету, т. е. объективную реальность. Конечно, въ такомъ понятіи н&#1123тъ никакого опред&#1123леннаго представленія, оно выражаетъ только характеръ единства, который долженъ быть присущъ содержанію познанія, прилагаемаго къ какому-нибудь предмету. Но такое приложеніе состоитъ въ необходимомъ единств&#1123 сознанія, сл&#1123довательно, въ синтез&#1123 разнообразныхъ чертъ, который производится д&#1123ятельностью души, соединяющею ихъ въ одномъ представленіи, и такъ какъ это единство необходимо а priori (иначе познаніе было бы безпредметнымъ), то приложимость нашихъ опытныхъ познаній къ трансцендентальному предмету, т. е объективная реальность ихъ, основывается на особомъ трансцендентальномъ закон именно: если въ явленіяхъ должны быть даны намъ предметы, то они должны подчиняться законамъ а priori синтетическаго единства, которые условливаютъ ихъ взаимныя отношенія въ нашемъ опытномъ наглядномъ представленіи, иначе говоря, какъ въ опыт&#1123 явленія должны подчиняться условіямъ необходимаго единства самосознанія, такъ и въ наглядномъ представленіи они должны подчиняться формальнымъ условіямъ пространства и времени: только при такихъ условіяхъ и возможно познаніе.

4) Предварительное объясненіе возможности категорій, какъ познаній а priori.

Существуетъ только одинъ такой опытъ, въ которомъ вс&#1123 воспріятія наши представляются вамъ въ совершенной и правильной взаимной связи, точно также, какъ существуетъ одно пространство и время, въ которыхъ образуются вс&#1123 формы явленія и вс&#1123 отношенія бытія и небытія. Если и говорятъ о разныхъ опытахъ, то подъ ними разум&#1123ются разныя воспріятія, относящіяся къ одному и тому же всеобщему опыту. Синтетическое единство собственно составляетъ форму опыта и посл&#1123дняя, въ сущности, есть ни что иное, какъ синтетическое единство явленій на основаніи понятій.
Синтезъ на основаніи опытныхъ понятій им&#1123лъ бы совершенно случайный характеръ и еслибы посл&#1123днія не были основываемы на трансцендентальномъ основаніи единства, то въ нашей душ&#1123 было бы множество явленій, но изъ нихъ не выходило бы никакого опыта. Тогда исчезла бы всякая приложимость познанія къ предметамъ, ибо въ нихъ не было бы связи на основаніи всеобщихъ и необходимыхъ законовъ, оно превратилось бы въ безсмысленное представленіе, но никогда не было бы настоящимъ познаніемъ, значитъ было бы совершенное ничто.
Условія а priori возможнаго опыта вообще суть вм&#1123ст&#1123 условія возможности предметовъ его. Я утверждаю что, разобранныя нами категоріи суть условія мышленія въ возможномъ опыт&#1123, точно также какъ пространство и время суть условія нагляднаго представленія въ томъ же опыт&#1123. Значитъ, указанныя основныя понятія суть условія, отъ которыхъ зависитъ наша мысль о предмет&#1123 въ сред&#1123 явленій, они им&#1123ютъ поэтому а priori объективное значеніе. Это собственно мы и хот&#1123ли знать.
Возможность или, лучше, необходимость такихъ категорій основывается на отношеніи чувственности, а также и вс&#1123хъ возможныхъ явленій, къ первоначальному самосознанію: все въ немъ должно согласоваться съ условіями совершеннаго тожества, т. е. подчиняться синтезу на основаніи понятій, въ которыхъ самосознаніе проявляетъ свое всеобщее и необходимое тожество а priori. Такъ, причина есть ни что иное, какъ синтезъ (того, что случается въ порядк&#1123 времени вм&#1123ст&#1123 съ другими явленіями) ни основаніи понятій, безъ этого единства, въ которомъ выражается общее правило а priori и которое подчиняетъ себ&#1123 вс&#1123 явленія, мы не могли бы всеобщимъ, и необходимымъ образомъ объединять въ сознаніи разнообразныя черты воспріятій. Въ такомъ случа&#1123 они не могли бы входить въ составъ опыта, сл&#1123довательно, бы ли бы безпредметны и составляли бы одну игру представленій, т. е. были бы ничтожн&#1123й, ч&#1123мъ какія-нибудь сновид&#1123нія.
Поэтому тщетны вс&#1123 попытки вынести изъ опыта чистыя понятія разсудка и доказать ихъ чисто опытное происхожденіе. Я не упоминаю уже о томъ, что наприм. понятіе причины им&#1123етъ характеръ необходимости, такой черты опытъ сообщить не можетъ: онъ говоритъ, что за однимъ явленіемъ сл&#1123дуетъ другое, но не говоритъ того, что одно за другимъ сл&#1123дуетъ необходимо, и, что а priori и совершенно всеобщимъ образомъ можно заключать отъ одного, какъ условія, къ другому, какъ сл&#1123дствію. Но нельзя не поставить вопроса, на чемъ же основывается опытный законъ союза представленій, а мы везд&#1123 предполагаемо, его, когда говоримъ, что все въ ряду событій подчинено законамъ, такъ что ничего не случается безъ чего-либо предшествующаго. На чемъ же основывается этотъ законъ природы? Какимъ образомъ возможенъ такой союзъ представленій? Основаніемъ возможности такого союза, очевидно, можетъ служить только сродство содержанія въ самомъ предмет&#1123. Я спрашиваю поэтому, какимъ образомъ возможно такое совершенное сродство явленій (на основаніи котораго они подчиняются постояннымъ законамъ и должны находиться въ зависимости отъ нихъ)?
Наши принципы совершенно объясняютъ д&#1123ло. Вс&#1123 возможныя явленія, въ качеств&#1123 представленій, могутъ входить въ область самосознанія. Съ самосознаніемъ же, какъ трансцендентальнымъ представленіемъ, неразрывно тожество, это есть фактъ, достов&#1123рный а priori, ибо ль области познанія ничего не можетъ быть безъ посредства такого первоначальнаго самосознанія. И такъ какъ упомянутое тожество необходимо должно привходить во всякій синтезъ содержанія явленій, если изъ него должно выработаться познаніе, то вс&#1123 явленія должны быть подчинены условіямъ а priori и съ ними совершенно долженъ согласоваться синтезъ наблюденія. Представленіе же общаго условія, отъ котораго можетъ завис&#1123ть изв&#1123стное содержаніе, называется правиломъ, а если оно должно завис&#1123ть, то называется закономъ. Такимъ образомъ вс&#1123 явленія состоятъ во всеобщей связи въ силу необходимыхъ законовъ и, сл&#1123довательно, въ трансцендентальномъ сродств&#1123, тогда какъ опытное сродство явленій есть только его сл&#1123дствіе.
Можетъ казаться страннымъ мн&#1123ніе, что природа должна согласоваться съ нашимъ субъективнымъ самосознаніемъ и завис&#1123ть отъ него со стороны своихъ законовъ. Но размыслимъ, что природа сама по себ&#1123 есть только сумма явленій, сл&#1123довательно вовсе не вещь сама въ себ&#1123, а только одна сумма представленій души. Тогда мы не станемъ удивляться, что она есть произведеніе основной силы нашего познанія. именно трансцендентальнаго самосознанія, его единство есть причина того, что она можетъ быть для насъ предметомъ возможнаго опыта, т. е. природой). Потому-то за указаннымъ единствомъ мы должны признать значеніе а priori и характеръ необходимости, это единство не им&#1123ло бы для насъ никакого смысла, еслибы оно не завис&#1123ло отъ первыхъ источниковъ нашего мышленія. Откуда въ противномъ случа&#1123 я могъ бы заимствовать синтетическія положенія, основывающіяся на всеобщемъ единств&#1123 природы, я долженъ былъ бы тогда выводить ихъ изъ наблюденія предметовъ природы. Но такъ какъ вс&#1123 мои выводы тогда были бы опытными, то я получилъ бы въ результат&#1123 случайное единство, которое далеко было бы отъ того необходимаго ц&#1123лаго, которое собственно разум&#1123ется нами, когда мы говоримъ о природ&#1123.

Выводъ чистыхъ понятій разсудка.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Отношеніе разсудка къ предметамъ вообще и возможность познаванія ихъ а
priori.

Соединимъ теперь и представимъ въ связи то, что въ предшествовавшей глав&#1123 мы излагали отрывочно. Мы указали три субъективныхъ источника познанія, на которыхъ основывается возможность опыта вообще и познанія предметовъ: чувство, воображеніе и самосознаніе, каждый изъ нихъ можетъ быть разсматриваемъ со стороны опыта, т. е. въ приложеніи къ даннымъ явленіямъ, но въ тоже время вс&#1123 они суть основанія а priori, которыя условливаютъ самое это опытное ихъ приложеніе. Чувство изображаетъ намъ явленія въ воспріятіяхъ, воображеніе въ союз&#1123 (и воспроизведеніи) представленій, самосознаніе въ опытномъ сознаніи тожества такихъ воспроизведенныхъ представленій съ явленіями, изъ которыхъ они возникаютъ, сл&#1123довательно въ признаніи.
Въ основаніи воспріятія находится чистое наглядное представленіе (въ основ&#1123 же посл&#1123дняго, какъ мы знаемъ, находится форма внутренняго представленія, время), въ основаніи союза представленій — чистый синтезъ воображенія, въ основаніи опытнаго сознанія — чистое самосознаніе, т. е. совершенное тожество самого себя при вс&#1123хъ возможныхъ представленіяхъ.
Если мы хотимъ просл&#1123дить внутренную основу упомянутыхъ видовъ связи представленій до того пункта, въ которомъ вс&#1123 они должны соединяться вм&#1123ст&#1123, дабы такимъ образомъ дойти до единства познанія во всякомъ возможномъ опыт&#1123, то мы должны начать съ чистаго самосознанія. Вс&#1123 наглядныя представленія не им&#1123ли бы для насъ ни мал&#1123йшаго смысла, еслибы они не могли быть посредственно или непосредственно воспринимаемы въ сознаніе, только при этомъ условіи становится возможнымъ познаніе. Мы сознаемъ а priori совершенное тожество самихъ себя по отношенію ко вс&#1123мъ представленіямъ, могущимъ входить въ область нашего познанія, и притомъ сознаемъ это тожество какъ необходимое условіе возможности вс&#1123хъ представленій (они могутъ давать мн&#1123 знать о чемъ-нибудь при томъ только условіи, если сознаются вм&#1123ст&#1123 съ другими и могутъ быть соединены вм&#1123ст&#1123 въ сознаніи). Этотъ принципъ достов&#1123ренъ а priori и можетъ быть названъ трансцендентальнымъ принципомъ единства, объединяющаго содержаніе нашихъ представленій. Но всякое единство разнообразнаго содержанія въ одномъ субъект&#1123 им&#1123етъ характеръ синтеза, сл&#1123довательно, чистое самосознаніе даетъ намъ принципъ синтетическаго единства разнообразнаго содержанія во всякомъ возможномъ представленіи {Эта мысль, по своей важности, заслуживаетъ полнаго вниманія. Вс&#1123 представленія находятся въ связи съ возможнымъ опытнымъ сознаніемъ, еслибы этой связи не существовало и было бы невозможно сознавать ихъ, то это значило бы, что они вовсе не существуютъ. Всякое же опытное сознаніе им&#1123етъ необходимое отношеніе къ трансцендентальному (предваряющему всякій опытъ), именно сознанію моего ‘Я’, какъ первоначальному самосознанію. Совершенно необходимо, чтобъ, при всякомъ моемъ признаніи, сознаніе находилось въ связи съ самосознаніемъ. При этомъ образуется синтетическое единство разнообразнаго содержанія (сознанія), возникающее въ насъ а priori, и оно-то служитъ основаніемъ для вс&#1123хъ синтетическихъ сужденій а priori, касающихся чистаго мышленія, точно также какъ пространство и время служатъ основаніемъ сужденіи, касающихся формы чистаго представленіи Такое, синтетическое сужденіе: всякое опытное сознаніе должно быть объединено однимъ самосознаніемъ, есть абсолютно первое синтетическое основоположеніе вашего мышленія вообще. Не сл&#1123дуетъ забывать при этомъ, что именно чистое представленіе ‘Я’, въ отношеніи ко вс&#1123мъ другимъ, (оно условливаетъ ихъ общее единство) есть трансцендентальное сознаніе. Это представленіе можетъ быть яснымъ, или смутнымъ, теперь это совершенно безразлично для насъ. Все д&#1123ло въ томъ, что возможность логическихъ формъ нашего познанія основывается на отношеніи его къ нашему самосознанію, какъ своеобразной способности.}.
Это синтетическое единство предполагаетъ или, лучше, заключаетъ въ себ&#1123 синтезъ и если первое необходимо а priori, то и второй долженъ быть также а priori. Поэтому трансцендентальное единство самосознанія связано съ чистымъ синтезомъ воображенія, какъсь условіемъ а priori, отъ котораго зависитъ возможность сочетанія разнообразнаго содержанія въ познаніи. Очевидно,Iчто зд&#1123сь разум&#1123ется производительный синтезъ воображенія, ибо воспроизводительный основывается на условіяхъ опыта. Значить принципъ необходимаго единства чистаго (производительнаго) синтеза воображенія, подъ руководствомъ самосознанія, есть основаніе возможности всякаго познанія, особенно опыта.
Я называю синтезъ разнообразнаго содержанія въ воображеніи трансцендентальнымъ, если онъ, безъ различія представленій, им&#1123етъ д&#1123ло съ сочетаніемъ содержанія а priori, единство такого синтеза называется трансцендентальнымъ, если, по связи своей съ первоначальнымъ единствомъ самосознанія, оно представляется нами необходимымъ а priori. И такъ какъ посл&#1123днее условливаетъ возможность вс&#1123хъ познаній, то трансцендентальное единство синтеза воображенія есть чистая форма всякаго возможнаго познанія, и сл&#1123довательно, посредствомъ этой формы, вс&#1123 предметы возможнаго опыта представляются нами а priori.
Единство самосознанія, им&#1123ющее отношеніе къ синтезу воображенія, есть разсудокъ, и тоже самое единство, только въ приложеніи къ трансцендентальному синтезу, есть чистый разсудокъ. Сл&#1123довательно, въ разсудк&#1123 заключаются чистыя познанія а priori, въ которыхъ выражается необходимое единство, присущее чистому синтезу воображенія, обязательному для вс&#1123хъ возможныхъ явленій. Таковыя познанія суть категоріи, т. е. чистыя понятія разсудка, сл&#1123довательно, опытной способности познанія присущъ разсудокъ, котораго вліяніе простирается на вс&#1123 предметы чувства, хотя посредствомъ нагляднаго представленія и синтеза воображенія, отъ него состоятъ въ зависимости явленія, какъ Data къ возможному опыту. И такъ какъ это отношеніе явленій къ возможному опыту также необходимо (безъ этого условія были бы невозможны познанія и мы ничего не знали бы о предметахъ), то очевидно, что чистый разсудокъ, посредствомъ категорій, служитъ формальнымъ и синтетическимъ условіемъ всякаго опыта, потому и явленія им&#1123ютъ необходимое отношеніе къ разсудку.
Теперь мы докажемъ необходимую связь разсудка съ явленіями, которая образуется посредствомъ категорій, обратнымъ образомъ, именно начнемъ съ опыта. Въ опыт&#1123 намъ дается явленіе и если оно соединяется съ сознаніемъ, то называется воспріятіемъ (безъ отношенія, по крайней м&#1123р&#1123, къ возможному сознанію, явленіе никогда не могло бы стать предметомъ познанія и сл&#1123довательно было бы для насъ нич&#1123мъ, такъ какъ явленіе само по себ&#1123 не им&#1123етъ никакой объективной реальности и существуетъ только въ области познаній). Но такъ какъ всякое явленіе заключаетъ въ себ&#1123 разнообразное содержаніе, и разныя воспріятія въ одиночку разс&#1123сваются въ душ&#1123, то необходимо ихъ объединеніе, котораго не можетъ дать само чувство. Сл&#1123довательно, въ насъ должна существовать д&#1123ятельная способность синтеза, объединяющаго упомянутое содержаніе, она называется воображеніемъ и ея д&#1123йствіе надъ воспріятіями я называю наблюденіемъ (apprehension) {Что воображеніе необходимо входить въ составъ воспріятіи, объ этомъ не помышлялъ еще ни одинъ психологъ, Конечно, это произошло оттого, что д&#1123ятельность этой способности предполагали только въ одномъ воспроизведеніи представленіи или предполагали, что чувства нетолько даютъ намъ впечатл&#1123нія, но сами же и соединяютъ ихъ и производятъ въ насъ образы предметовъ, но для сего, кром&#1123 воспріимчивости къ впечатл&#1123ніямъ, требуется еще н&#1123что, именно д&#1123йствіе синтеза.}. Воображеніе должно объединить содержаніе представленія въ одномъ образ но для сего оно должно предварительно воспринять въ свою д&#1123ятельность ощущенія, т. е. наблюдать ихъ.
Ясно, что это наблюденіе разнообразнаго содержанія само по себ&#1123 не создало бы еще образа и не произвело бы соединенія впечатл&#1123ній, еслибы не было субъективнаго основанія, по которому въ душ&#1123 посл&#1123 одного воспріятія вызывается другое и такимъ образомъ образуется ц&#1123лый рядъ ихъ, т. е. еслибы не было воспроизводительной способности воображенія, впрочемъ оно им&#1123етъ опытный характеръ.
Но представленія, случайно встр&#1123чающіяся, воспроизводятъ одно другое безъ различія, отсюда еще далеко до опред&#1123ленной связи ихъ, они — безпорядочное множество и не могутъ образовать познанія. Должно существовать правило для воспроизведенія ихъ, по которому одно представленіе преимущественно возникаетъ съ такимъ, а не другимъ представлеінемъ въ нашемъ воображеніи. Такое субъективное и опытное основаніе воспроизведенія по правиламъ называется союзомъ представленій.
Еслибы и зд&#1123сь единство союза не им&#1123ло за себя никакого объективнаго основанія и воображеніе наблюдало бы явленія только подъ условіемъ синтетическаго единства наблюденія, то опять, связь явленій въ челов&#1123ческомъ познаніи им&#1123ла бы совершенно случайный характеръ. Существованіе въ насъ способности соединять воспріятія, не можетъ ручаться намъ зато, что представленія соединены сами по себ и еслибы они оказались не соединимы, то выходило бы, что существуетъ множество воспріятій, что есть ц&#1123лая область чувственности, которая сопровождается сознаніемъ, но т&#1123мъ немен&#1123е остается необъединенною и не им&#1123етъ связи съ моимъ самосознаніемъ. Только въ томъ случа&#1123 когда я соединяю вс&#1123 воспріятія въ одномъ сознаніи (первоначальное самосознаніе), я могу утверждать о нихъ что они сознаются мной. Сл&#1123довательно, должно существовать объективное, т с. предварящее вс&#1123 опытные законы воображенія, условіе а priori, на которомъ основывается возможность, даже необходимость закона, простирающагося на вс&#1123 явленія и состоящаго въ томъ, что Data чувствъ должны трактоваться нами какъ н&#1123что соединимое само по себ&#1123 и подчиненное общимъ законамъ союза представленій въ воспоминаніи. Такое объективное основаніе союза представленій я называю сродствомъ ихъ. Посл&#1123днее же въ свою очередь основывается на основоположеніи единства самосознанія, простирающагося на вс&#1123 принадлежащія мн&#1123 познанія. По такому основоположенію, вс&#1123 явленія должны восприниматься душой, согласно единству самосознанія, что было бы невозможно безъ синтетическаго единства въ союз&#1123 представленій, им&#1123ющаго необходимый объективный характеръ.
Сл&#1123довательно объективное единство въ сознаніи (первоначальномъ самосознаніи) есть необходимое условіе всякаго возможнаго воспріятія, и сродство явленій (близкое, или отдаленное) есть необходимое сл&#1123дствіе синтеза въ воображеніи, основывающагося на законахъ а priori.
Итакъ воображеніе есть способность синтеза а priori. Потому-то оно называется производительнымъ воображеніемъ, посл&#1123днее можетъ быть названо трансцендентальнымъ д&#1123йствіемъ, такъ какъ, по отношенію къ явленіямъ, оно им&#1123етъ въ виду необходимое единство синтеза ихъ. Странно, повидимому, но т&#1123мъ немен&#1123е понятно изъ сказаннаго уже нами, что только посредствомъ этого синтетическаго д&#1123йствія воображенія возможны и сродство явленій, и союзъ представленій, и воспроизведеніе ихъ по законамъ, а сл&#1123довательно и самый опытъ, безъ него были бы невозможны понятія о предметахъ въ опыт&#1123.
Въ самомъ д&#1123л&#1123 одно и то же неизм&#1123нное Я (въ чистомъ самосознанію) сопутствуетъ вс&#1123мъ нашимъ представленіямъ всегда, когда они сознаются и всякое частное сознаніе точно такъ же относится къ чистому всеобъемлющему самосознанію, какъ всякое чувственное представленіе къ чистому внутреннему представленію, именно времени. Такое самосознаніе должно поэтому присоединяться къ чистому воображенію, дабы о д&#1123йствія стали разсудочными. Синтезъ воображенія, хотя и производится а priori, т&#1123мъ неявн&#1123е самъ по себ&#1123 им&#1123етъ чувственный характеръ: онъ соединяетъ содержаніе въ томъ вид&#1123, въ какомъ оно является въ наглядномъ представленіи, напр. въ фигур&#1123 треугольника. Отношеніе содержанія къ единству самосознанія и есть причина, почему образуются, собственно такъ-называемыя, разсудочныя понятія, которыя потомъ, посредствомъ воображенія, прилагаются къ чувственнымъ представленіямъ.
Такимъ образомъ чистое воображеніе есть основная способность челов&#1123ческой души, лежащая въ основ&#1123 всякаго познанія а priori. Посредствомъ ея мы соединяемъ содержаніе наглядныхъ представленій съ необходимымъ единствомъ чистаго самосознанія. Об&#1123 эти области, чувственность и разсудокъ, необходимо соединяются вм&#1123ст&#1123 трансценденільнымъ д&#1123йствіемъ воображенія: ибо въ противномъ случа&#1123 существовали бы одни только пиленія, но не могло бы возникнуть въ насъ мысли о предметъ опытнаго познанія, а сл&#1123довательно не было бы и опыта. Фактическій опытъ, состоящій изъ наблюденія, союза представленій (воспроизведенія), наконецъ признанія явленій, предполагаетъ при этихъ посл&#1123днихъ, высшихъ д&#1123йствіяхъ (эмпирическихъ сторонахъ опыта) понятія, которыя условливаютъ формальное единство опыта, а съ нимъ и предметное значеніе (истину) опытнаго познанія. Такія основанія, которыми мы руководимся въ разсудочномъ признаніи содержанія и которыя опред&#1123ляютъ форму опыта вообще, называются категоріями. На нихъ основывается формальное единство въ синтез&#1123 воображенія, а чрезъ единство и нея опытная д&#1123ятельность посл&#1123дней способности (въ признаніи, воспроизведеніи представленій, союз&#1123 ихъ, наблюденіи) до самыхъ первыхъ зачатковъ ея, только посредствомъ упомянутыхъ элементовъ познанія вообще самыя явленія могутъ быть сознаваемы, т. е. принадлежать намъ.
Сл&#1123довательно, мы сами привносимъ порядокъ и правильность въ явленія, совокупность которыхъ мы называемъ природой, ничего этого не существовало бы, еслибы мы сами или природа нашей души не влагали бы въ нее порядка и правильности. Притомъ, единство природы им&#1123етъ характеръ необходимости, т. е. оно есть а priori достов&#1123рное единство ц&#1123лаго. Какимъ же образомъ мы были бы въ состояніи а priori образовать синтетическое единство, еслибы въ первоначальныхъ источникахъ познанія не было субъективныхъ основаній его, и еслибы эти субъективныя условія не им&#1123ли объективнаго значенія: какъ мы знаемъ, они суть основанія, отъ которыхъ зависитъ возможность познанія вообще предмета въ опыт&#1123.
Выше мы давали разныя названія разсудку: мы называли его самод&#1123ятельностью познанія (въ противоположность страдательной воспріимчивости чувственности), способностью мышленія, способностью понятій, или сужденій, вс&#1123 эти названія, если разсмотр&#1123ть ихъ внимательно, сводятся къ одному. Мы можемъ характеризовать разсудокъ, какъ способность правилъ. Такой признакъ им&#1123етъ вс&#1123 выгоды и точн&#1123й обозначаетъ сущность разсудка. Чувственность даетъ намъ формы, разсудокъ — правила. Вся д&#1123ятельность посл&#1123дняго состоитъ въ разсмотр&#1123ніи явленій, дабы найти въ нихъ какое-нибудь общее правило. Объективныя же правила (необходимо предполагаемыя познаніемъ предмета) называются законами. Поэтому законы, которые намъ изв&#1123стны изъ опыта, суть частные виды высшихъ законовъ, изъ которыхъ самые высшіе (подчиняющіе себ&#1123 вс&#1123 другіе) исходятъ отъ разсудка а priori, они не заимствуются изъ опыта, напротивъ, они-то и сообщаютъ характеръ правильности явленіямъ и такимъ образомъ д&#1123лаютъ возможнымъ опытъ. Значитъ, недостаточно сказать, что разсудокъ есть способность, отвлекающая общія правила посредствомъ сравниванія явленій, напротивъ, онъ есть законодатель природы, т. е. безъ него не могло бы существовать ея, какъ синтетическаго единства содержанія явленій по общимъ правиламъ: ибо явленія происходятъ не вн&#1123 насъ, но въ нашей чувственности. Предметъ познанія въ нашемъ опыт&#1123 со вс&#1123мъ своимъ содержаніемъ возможенъ только при единств&#1123 самосознанія. Значитъ, единство самосознанія есть трансцендентальное основаніе, на которомъ зиждется необходимый порядокъ вс&#1123хъ явленій въ опыт&#1123. Оно же даетъ правила, обнимающія содержаніе представленій (т. е. служащія къ опред&#1123ленію ихъ). Способность создавать такія правила и есть разсудокъ. Такимъ образомъ, вс&#1123 явленія, какъ предметы возможнаго опыта, заключаются въ разсудк&#1123 и по форм&#1123 своей зависятъ отъ него точно такъ же, какъ они въ качеств&#1123 простыхъ наглядныхъ представленій заключаются въ чувственности и въ этомъ отношеніи зависятъ отъ нея по своей форм&#1123.
Какъ ни странной и неразумной кажется мысль, что разсудокъ есть источникъ законовъ природы и ея формальнаго единства, т&#1123мъ немен&#1123е она совершенно в&#1123рна и согласна съ фактомъ, т. е. опытомъ. Конечно, частныхъ законовъ нельзя выводить изъ чистаго разсудка, какъ нельзя понять неизм&#1123римаго разнообразія явленій изъ одного чистаго чувственнаго представленія. Но вс&#1123 частные законы суть виды чистыхъ законовъ разсудка, по норм&#1123 которыхъ возможны первые, они сообщаютъ явленіямъ правильную форму, точно также, какъ вс&#1123 явленія, несмотря на различіе опытныхъ формъ ихъ, всегда должны согласоваться съ условіями чистой формы чувственности.
Значитъ, въ категоріяхъ чистый разсудокъ служитъ закономъ синтетическаго единства вс&#1123хъ явленій и посредствомъ ихъ становится возможнымъ опытъ со стороны своей формы. Въ нашемъ трансцендентальномъ вывод&#1123 категорій мы им&#1123ли именно въ виду отношеніе разсудка къ чувственности, а чрезъ нее и ко вс&#1123мъ предметамъ опыта, сл&#1123довательно, мы хот&#1123ли объяснить объективное значеніе чистыхъ понятій его а priori и такимъ образомъ установить точныя св&#1123д&#1123нія объ ихъ происхожденіи и значеніи.

Сокращенное изложеніе основаній, изъ которыхъ очевидны в&#1123рность и единственная возможность нашего вывода чистыхъ понятій разсудка.

Еслибы предметы, съ которыми нашему познанію приходится им&#1123ть д&#1123ло, были вещами самими въ себ&#1123, то мы ne могли бы им&#1123ть никакихъ понятій о нихъ а priori. Откуда мы стали бы заимствовать ихъ? Еслибы мы отвлекали ихъ отъ предметовъ (мы уже не станемъ еще разъ изсл&#1123дывать, какимъ образомъ они могутъ быть намъ изв&#1123стны), то наши понятія им&#1123ли бы опытный характеръ, но не были бы понятіями а priori. Если же они чисто субъективнаго происхожденія, то понятно, что существующее только въ насъ не можетъ опред&#1123лять качествъ, независимаго отъ нашихъ представленій, предмета, т. е. служить основаніемъ, почему должна существовать вещь, которая соотв&#1123тствуетъ содержанію нашихъ мыслей, почему она не есть простая фантазія. Если же предположить, что мы им&#1123емъ д&#1123ло съ одними только явленіями, то становится нетолько возможнымъ, но и необходимымъ предположеніе, что изв&#1123стныя понятія а priori предшествуютъ опытнему познанію предметовъ. Въ качеств&#1123 явленій предметы существуютъ только въ насъ самихъ: ибо вн&#1123 насъ не могутъ существовать состоянія нашей чувственности. Поэтому наша мысль: что вс&#1123 явленія, а сл&#1123довательно и вс&#1123 предметы нашихъ наблюденій существуютъ собственно въ насъ, т. е. суть опред&#1123ленія нашего всегда тожественнаго ‘Я’, необходимо предполагаетъ единство такихъ опред&#1123леній въ тожественномъ самосознаніи. Въ этомъ-то единств&#1123 сознанія и состоитъ форма всякаго познанія предметовъ (т. е. условіе, отъ котораго зависитъ связь разнообразнаго содержанія въ одномъ предмет&#1123). Значитъ, способъ, какимъ содержаніе чувственнаго представленія воспринимается въ сознаніи, предваряетъ всякое познаніе предмета, какъ чисто разсудочная форма его, сама по себ&#1123 она есть формальное познаніе а priori вс&#1123хъ предметовъ, входящихъ въ область мысли (категоріи). Синтезъ познанія посредствомъ чистаго воображенія, равно какъ единство содержанія представленій въ связи съ первоначальнымъ самосознаніемъ также предшествуютъ всякому опытному познанію. Сл&#1123довательно, чистыя разсудочныя понятія потому возможны и даже необходимы а priori для опыта, что наше познаніе им&#1123етъ д&#1123ло только съ явленіями, условія ихъ возможности заключаются въ насъ самихъ, связь и единство (въ представленіи предмета) зависятъ также отъ насъ, сл&#1123довательно, чистыя понятія предшествуютъ всякому опыту и условливаютъ его форму. На такой именно основ&#1123, единственно возможной между вс&#1123ми другими, утверждается весь нашъ выводъ категорій.}
Разнообразное содержаніе можетъ быть дано въ чувственномъ представленіи т. е. въ такомъ, которое исходитъ отъ страдательной стороны нашей души, форма его можетъ корениться а priori въ нашей способности представленія, выражая собою только способъ возд&#1123йствія лица на вн&#1123шнія вліянія. Но объединять (conjunctio) содержаніе вообще мы не можемъ посредствомъ однихъ вн&#1123шнихъ чувствъ и, сл&#1123довательно, посредствомъ упомянутой чистой формы чувственнаго представленія. Въ объединеніи выражается уже самод&#1123ятельность представленія. И такъ какъ она въ отличіе отъ чувственности называется разсудкомъ, то всякое объединеніе должно быть названо разсудочнымъ д&#1123йствіемъ, все равно, будемъ ли мы сознавать его или п&#1123ть, будемъ ли соединять представленій или разныя понятія, будутъ ли сами представленія чувственныя или н&#1123тъ. Мы называемъ такое д&#1123йствіе ума синтезомъ, указывая при этомъ, что только то можно представлять соединеннымъ объективно, что будетъ предварительно соединено внутри насъ и что подобное сочетаніе есть единственная сторона представленій, получаемая по изъ опыта, а изъ внутреннихъ н&#1123дръ субъекта, ибо она выражаетъ самод&#1123ятельность посл&#1123дняго. Легко уб&#1123диться, что это д&#1123йствіе им&#1123етъ характеръ единства, и что самый анализъ — эта кажущаяся противоположность синтеза, необходимо предполагаетъ его, гд&#1123 разсудокъ ничего не соединялъ, тамъ нечего ему и разъединять, ибо въ представленіяхъ нее должно объединяться только имъ самимъ.
Сверхъ понятій разнообразія и синтеза понятіе сочетанія предполагаетъ еще единство. Соединять значитъ представлять синтетическое единство разнообразныхъ признаковъ {Мы не обращаемъ зд&#1123сь вниманія на то, что представленія могутъ быть тожественны, сл&#1123довательно, аналитически выводиться одно изъ другого. Но и зд&#1123сь сознаніе одного изъ нихъ отличается отъ сознанія другаго, мы говоримъ собственно о синтез&#1123 этого сознанія.}. Сл&#1123довательно представленіе единства по возникаетъ само собой изъ соединенія, а наоборотъ д&#1123лаетъ возможнымъ посл&#1123днее т&#1123мъ, что присоединяется къ представленію разнообразнаго содержанія. Но это единство, а priori предваряющее вс&#1123 понятія соединенія, нельзя см&#1123шивать съ категоріей единства (ї 10), ибо вс&#1123 категоріи основываются на логическихъ формахъ сужденій, тогда какъ посл&#1123днія уже предполагаютъ готовое соединеніе, сл&#1123довательно единство данныхъ понятій. Значитъ и категоріи предполагаютъ готовое соединеніе. Мы должны поэтому искать этого единства (качественнаго ї 12) еще выше, именно въ томъ, что вообще служитъ основаніемъ единства понятій въ сужденіяхъ, и сл&#1123довательно составляетъ основаніе ц&#1123лой логической стороны разсудка.

ї 16.
О первоначально-синтетическомъ единств&#1123 самосознанія 1).

1) Apperception — собственно значитъ восприниманіе, зам&#1123чаніе чего-нибудь. Но самъ Кантъ употребляетъ это слово въ значеніи самосознанія. Сл&#1123довательно, н&#1123тъ нужды переводить его словомъ аперцепція. М. В.
‘Я мыслю’ должно сопровождать вс&#1123 мои представленія, иначе во мн&#1123 будетъ представляться н&#1123что такое, чего я по могу мыслить, а это значитъ: представленіе или невозможно, или вовсе для меня не существуетъ. Какъ мы знаемъ, то, что предваряетъ всякое мышленіе, называется нагляднымъ представленіемъ. Сл&#1123довательно все разнообразное содержаніе его должно им&#1123ть необходимое отношеніе къ Я мыслю, въ томъ субъект&#1123, въ которомъ находится это разнообразное содержаніе. Это Я мыслю есть д&#1123йствіе самод&#1123ятельности, т. е. оно не можетъ возникать чувственнымъ путемъ. Я называю его чистымъ въ отличіе отъ опытнаго, или первоначальнымъ самосознаніемъ, ибо, производя представленіе: Я мыслю, сопровождающее вс&#1123 другія представленія и всегда само себ&#1123 равное, упомянутое самосознаніе не можетъ быть само сопровождаемо какимъ-нибудь новымъ ‘Я мыслю’. Единство его я называю трансцендентальнымъ единствомъ самосознанія, дабы т&#1123мъ означить возможность познаній изъ него а priori. Разнообразныя представленія, пріобр&#1123тенныя мною путемъ усмотр&#1123нія, не были бы совершенно моими, еслибы они не были восприняты въ одно самосознаніе, т. е. чтобъ быть моими представленіями (я могу даже не сознавать этого ясно), они должны подходить подъ условіе, при которомъ единственно возможно совм&#1123стное существованіе ихъ въ одномъ общемъ самосознаніи, иначе они не были бы совершенно моими. Отсюда можно вывести многое.
Именно: это совершенное тожество самосознанія, которое сопутствуетъ разнообразному содержанію чувственныхъ представленій, заключаетъ въ себ&#1123 синтезъ ихъ и само возможно только посредствомъ сознанія этого синтеза. Опытное сознаніе, обыкновенно сопровождающее представленія, не сосредоточенно и не им&#1123етъ связи съ тожествомъ субъекта. Связь эта не вытекаетъ сама собою прямо изъ того, что мое сознаніе сопутствуетъ каждому представленію, она образуется, когда я стану присоединять одно представленіе къ другому и сознавать самый синтезъ ихъ, т. е. я могу находить свое сознаніе тожественнымъ только тогда, если я стану соединять въ одномъ сознаніи разнообразныя представленія т. е. аналитическое единство самосознанія возможно только подъ условіемъ синтетическаго {Аналитическое единство сознанія присуще по&#1123мъ общимъ понятіямъ, напр. когда я мыслю красное, то я представляю себ&#1123 его какъ свойство, встр&#1123чающееся въ изв&#1123стныхъ предметахъ, или же какъ признакъ, попадающійся въ другихъ представленіяхъ, сл&#1123довательно, аналитическое единство возможно только въ томъ случа&#1123, когда я предварительно мыслилъ уже о чемъ-нибудь синтетически. Мысль о признак&#1123, общемъ многимъ предметамъ, очевидно, возможна только тогда, когда мы уже знакомы съ вещами, им&#1123ющими разнообразные признаки. Значитъ, прежде нежели я дойду до аналитическаго единства сознанія, д&#1123лающаго изъ представленія conceptus communis, я мыслю его въ синтетическомъ единств&#1123 съ другими представленіями. Такимъ образомъ синтетическое единство самосознанія есть самый важный пунктъ, отъ котораго зависитъ прим&#1123неніе разсудка, а съ нимъ трансцендентальная философія, и наконецъ вся способность разсудка.}. Мысль: ‘эти представленія вс&#1123 вообще принадлежатъ мн&#1123’ значитъ собственно: ‘я соединяю ихъ въ самосознаніи, или по крайней м&#1123р&#1123 могу соединить’. Хотя эта мысль еще не составляетъ синтеза представленій, однако составляетъ условіе его возможности, т. е. только потому я называю свои представленіи моими, что обнимаю ихъ содержаніе въ сознаніи, иначе мое ‘Я’ им&#1123ло бы столько же сторонъ, сколько я им&#1123ю разныхъ представленій. Сл&#1123довательно, синтетическое единство а priori есть основное тожество самосознанія, предваряющаго а priori всякое опред&#1123ленное мышленіе. Не предметы, значитъ, даютъ начало объединенію, не изъ нихъ выводимъ мы его и потомъ усвояемъ себ&#1123 разсудкомъ, но оно есть результатъ самостоятельныхъ д&#1123йствій разсудка, — нашей способности соединять а priori и подводить содержаніе представленій подъ единство самосознанія. Это основоположеніе есть самое важное въ ц&#1123ломъ челов&#1123ческомъ познаніи.
Мысль о необходимомъ единств&#1123 самосознанія сама по себ&#1123 есть сужденіе тожественное, сл&#1123довательно, аналитическое, но въ немъ признается необходимость синтеза для содержанія представленіи, безъ него совершенное тожество самосознанія не можетъ быть мыслимо. Одно ‘Я’, какъ простое представленіе, не заключаетъ въ себ&#1123 разнообразнаго содержанія, посл&#1123днее дастся только нагляднымъ представленіемъ и можетъ быть мыслимо только въ томъ случа&#1123, когда мы соединимъ его въ сознаніи. Только тотъ разсудокъ одаренъ способностью наглядно представлять, котораго самосознаніе можетъ заключать въ себ&#1123 разнообразное содержаніе, нашъ же разсудокъ можетъ только мыслить и долженъ искать представленій у вн&#1123шнихъ чувствъ. Представляя себ&#1123 содержаніе, данное мн&#1123 нагляднымъ представленіемъ, я сознаю собственное тожество, и, называя ихъ моими представленіями’ д&#1123лаю изъ нихъ какъ-бы одно ц&#1123лое. А это значитъ: я сознаю необходимый синтезъ ихъ а priori, называемый первоначальнымъ синтетическимъ единствомъ самосознанія, оно обнимаетъ вс&#1123 мои представленія, но именно синтезъ подводитъ подъ него посл&#1123днія.

ї 17.
Основоположеніе синтетическаго единства самосознанія есть высшій принципъ разсудочной д
&#1123ятельности.

Въ трансцендентальной эстетик&#1123 мы указали главный принципъ, какъ необходимое условіе для всякаго чувственнаго представленія: все разнообразное чувственное содержаніе состоитъ подъ формальными условіями пространства и времени. Въ приложеніи къ разсудку главный принципъ будетъ состоять въ сл&#1123дующемъ: все разнообразное содержаніе представленія должно находиться подъ условіемъ первоначально-синтетическаго единства самосознанія. {Пространство, время и части ихъ суть наглядныя представленія, ихъ можно назвать единственными представленіями, въ которыхъ заключается разнообразное содержаніе (смотр. Трансценд. эстет.), т. е. ихъ нельзя назвать понятіями какъ-бы осуществленными во многихъ представленіяхъ, а наоборотъ — суммой многихъ представленій, объединенныхъ однимъ сознаніемъ, значитъ, въ нихъ есть синтетическое единство сознанія. Единичныя представленія важны въ прим&#1123неніяхъ (см. ї 25).} Первый принципъ условливаетъ чувственныя представленія, въ той м&#1123р&#1123, въ какой они намъ даются, второй — условливаетъ ихъ, въ какой м&#1123р&#1123 они соединяются въ сознаніи, представленія не могутъ служить ни мышленію, ни познанію, если они не будутъ объединяться д&#1123йствіемъ самосознанія: Я мыслю, и, сл&#1123довательно, не будутъ соединены въ одномъ сознаніи.
Говоря вообще, разсудокъ есть способность познанія. Познавать же значитъ относить данныя представленія къ предмету. Предметъ же есть то, въ понятіи чего соединяется разнообразное содержаніе даннаго представленія. Но всякое соединеніе представленій предполагаетъ единство сознанія въ синтез&#1123. Сл&#1123довательно, единство сознанія условливаетъ отношеніе представленій къ предмету, ихъ объективное значеніе, и самое превращеніе ихъ въ познанія, наконецъ на немъ основывается самый разсудокъ.
Итакъ основоположеніе первоначальнаго синтетическаго единства самосознанія есть первый принципъ чистаго познанія разсудка, на немъ основывается д&#1123ятельность посл&#1123дняго: самъ по себ&#1123 принципъ этотъ независимъ отъ вс&#1123хъ условій чувственнаго представленія. Такъ, простая форма вн&#1123шняго чувственнаго представленія, пространство, не составляетъ еще познанія, оно даетъ только содержаніе а priori для возможнаго познанія. Но чтобъ познать н&#1123что въ пространств&#1123, наприм. линію, я долженъ ее начертать, и, сл&#1123довательно, синтетически произвести опред&#1123ленное сочетаніе изв&#1123стнаго содержанія, такъ что единство сего д&#1123йствія отожествится съ единствомъ сознанія (въ понятіи линіи) и познаніе предмета станетъ возможнымъ, (опред&#1123ленное пространство). Синтетическое единство сознанія, очевидно, служитъ объективнымъ условіемъ всякаго познанія, это единство необходимо еще и для того, чтобъ представленіе вообще получило очертаніе предмета, другимъ способомъ, безъ такого синтеза, разнообразное содержаніе не можетъ быть соединено въ сознаніи.
Посл&#1123днее положеніе само по себ&#1123 аналитическое, хотя оно ставитъ условіемъ для всякаго мышленія синтетическое единство, оно говоритъ, что вс&#1123 мои представленія должны находиться въ условіяхъ, при которыхъ единственно они могутъ стать моими представленіями, т. е. при которыхъ я могу присоединять ихъ къ всегда тожественному моему ‘Я’ и обнимать ихъ въ одномъ: ‘я мыслю’, какъ синтетически соединенныя въ самосознаніи.
Этотъ принципъ им&#1123етъ значеніе не для всякаго возможнаго разсудка, но только для того, у котораго чистое самосознаніе: ‘я существую’ совершенно безсодержательно. Еслибы самосознаніе разсудка производило содержаніе, еслибы представленіе его творило и самые предметы, тогда онъ вовсе не нуждался бы въ особенномъ д&#1123йствіи синтеза разнообразнаго содержанія, посл&#1123дній необходимъ только для челов&#1123ческаго разсудка, который мыслитъ, но не представляетъ. Синтезъ такъ необходимъ для челов&#1123ческаго разсудка, что мы не можемъ себ&#1123 представить какого-нибудь другаго разсудка, который могъ бы наглядно представлять и, притомъ, независимо отъ условій пространства и времени.

ї 18.
Что такое объективное единство самосознанія?

Трансцендентальнымъ единствомъ самосознанія называется то, которое въ понятіи предмета объединяетъ все разнообразное содержаніе, данное нагляднымъ представленіемъ. Оно называется объективнымъ и должно различаться отъ субъективнаго единства сознанія, посл&#1123днее принадлежитъ къ области внутренняго чувства, которое путемъ опыта даетъ содержаніе для нашихъ сочетаній, ясно, что отъ обстоятельствъ, или опытныхъ условій должно завис&#1123ть то, сознаю ли я содержаніе, данное путемъ опыта, всё вм&#1123ст&#1123 разомъ, или одну часть посл&#1123 другой. Оттого опытное единство сознанія наприм&#1123ръ, въ союз&#1123 представленій, касается только явленія и им&#1123етъ случайный характеръ. Напротивъ чистая форма представленія во времени, находится въ связи съ первоначальнымъ единствомъ сознанія, потому что разнообразное ея содержаніе соединяется съ представленіемъ: ‘я мыслю’, и сл&#1123довательно обработывается чистымъ синтезомъ разсудка, который а priori предваряетъ опытный. Одно только трансцендентальное единство им&#1123етъ объективное значеніе, за опытнымъ — можно признать только субъективное: т&#1123мъ бол&#1123е, что оно при н&#1123которыхъ условіяхъ in concreto, прямо вытекаетъ изъ перваго, въ области опыта, единство сознанія никогда не можетъ им&#1123ть необходимаго характера и всеобщаго значенія.

ї 19.
Логическая форма вс
&#1123хъ сужденій состоитъ въ объективномъ единств&#1123 самосознанія, которое обнимаетъ входящія въ нихъ понятія.

Трудно согласиться съ т&#1123мъ логическимъ опред&#1123леніемъ сужденія, что оно есть представленіе отношенія между двумя понятіями. Кром&#1123 того недостатка, что оно можетъ идти только къ изъявительнымъ, но не къ условнымъ и разд&#1123лительнымъ сужденіямъ (въ посл&#1123днихъ говорится объ отношеніи сужденій, а не понятій), я зам&#1123чу отъ сего недосмотра возникаютъ невыгодныя посл&#1123дствія {Говоря о четырехъ силлогистическихъ фигурахъ, логики трактуютъ только о категорическихъ умозаключеніяхъ. Въ сущности, они говорятъ объ искусств&#1123 умножать способы заключеній посредствомъ подстановки непосредственныхъ умозаключеній (consequentiae inimediatae) въ посылкахъ первой фигуры. Такимъ методомъ логики достигли одной только ц&#1123ли, именно, подняли значеніе категорическихъ сужденій, которыя поэтому стали образцомъ для вс&#1123хъ другихъ.}, что въ упомянутомъ опред&#1123леніи вовсе не говорится, въ чемъ же состоитъ это отношеніе.
Въ самомъ д&#1123л&#1123, изсл&#1123дуя ближе соотношеніе познаній къ каждомъ сужденіи и признавая его за д&#1123йствіе разсудка, въ отличіе отъ простыхъ отношеній по законамъ воспроизводительнаго воображенія, нельзя не согласиться, что сужденіе, въ сущности, есть изв&#1123стный способъ возводить данныя познанія къ объективному единству самопознанія. Слово ‘честь’ указываетъ именно на то, что объективное единство представленій нужно отличать отъ субъективнаго. Оно означаетъ, что представленія возведены къ первоначальному самосознанію и необходимому единству его, хотя при этомъ сужденіе можетъ быть опытнымъ, сл&#1123довательно, им&#1123ть характеръ случайности, наприм. т&#1123ла суть тяжелы. Я не утверждаю, что эти представленія необходимо относятся другъ къ другу, но говорю, что они вообще относятся одно къ другому посредствомъ необходимаго синтетическаго единства самосознанія, т. е. по принципамъ объективнаго опред&#1123ленія, съ которыми должно согласоваться всякое представленіе, если изъ него должно потомъ образоваться познаніе, самые же принципы, какъ изв&#1123стно, выводятся изъ основоположенія трансцендентальнаго единства самосознанія. Въ такомъ только случа&#1123 изъ отношенія представленій возникаетъ сужденіе, т. е. отношеніе съ объективнымъ характеромъ, отличное отъ всякой другой субъективной связи представленій, наприм. той, которая образуется по законамъ союза ихъ (ассоціаціи). На основаніи простаго союза представленій я могъ бы сказать только: если я поднимаю т&#1123ло, то чувствую давленіе тяжести, но не им&#1123лъ бы права сказать: т&#1123ло тяжело, ибо посл&#1123днее значитъ: оба эти признака соединены въ самомъ предмет&#1123, т. е. независимо отъ состояній субъекта, а не въ одномъ только его чувственномъ наблюденіи (какъ бы часто оно ни повторялось).

ї 20.

Категоріи суть единственныя условія, при которыхъ разнообразныя черты чувственныхъ представленій могутъ соединяться въ сознаніи.
Разнообразное содержаніе чувственнаго представленія необходимо должно подводиться подъ синтетическое единство самосознанія, ибо посл&#1123днее собственно д&#1123лаетъ возможнымъ единство самого представленія (ї 17). Д&#1123йствіе разсудка, которымъ вообще разнообразное содержаніе данныхъ представленій (будутъ ли они чувственныя представленія или понятія) возводится къ самосознанію, называется логическою формою сужденій (ї 19). Сл&#1123довательно, все разнообразное содержаніе, въ той м&#1123р&#1123, въ какой оно дано въ одномъ какомъ-нибудь чувственномъ представленіи, сейчасъ же становится въ опред&#1123ленное отношеніе къ одной какой-нибудь логической форм&#1123 сужденій. Но категоріи суть ни что иное какъ формы сужденія, такъ какъ посредствомъ ихъ содержаніе даннаго представленія подводится подъ опред&#1123ленныя формы сужденій (ї 13). Сл&#1123довательно содержаніе всякаго чувственнаго представленія должно быть необходимо подведено подъ категоріи.

ї 21.
Прим
&#1123чаніе.

Итакъ разнообразное содержаніе, заключающееся въ чувственномъ представленіи, подводится подъ необходимое единство самосознанія посредствомъ синтеза разсудка, и это достигается при участіи категорій. {Доказательство сего легко вид&#1123ть въ единств&#1123 чувственнаго представленія, ибо въ немъ синтетически объединяется разнообразное содержаніе въ н&#1123что ц&#1123лое, ясно, что это возможно только поди, условіемъ единства самосознанія.} Отсюда видно, что опытное сознаніе разнообразныхъ чертъ представленія также точно объемлется чистымъ самосознаніемъ а priori, какъ опытное представленіе объемлется чистымъ представленіемъ а priori. Въ томъ, что я сказалъ, заключается только начало вывода чистыхъ понятій разсудка, такъ какъ категоріи возникаютъ въ разсудк&#1123 независимо отъ чувственности, то я долженъ былъ отвлечь субъективный способъ, какимъ разнообразное содержаніе дается для нашего представленія, и обратить вниманіе только на характеръ единства вводимый разсудкомъ въ чувственное представленіе посредствомъ категорій. Впосл&#1123дствіи (ї 26), когда мы возвратимся къ этому субъективному способу, увидимъ, что характеръ единства въ нашемъ опытномъ представленіи вообще зависитъ отъ участія категорій. Такимъ образомъ достигнется конечная ц&#1123ль нашего вывода: ибо тогда мы разъяснимъ значеніе категорій а priori для вс&#1123хъ предметовъ опыта.
Однако, выводя категорій, я не могъ опустить безъ вниманія одного обстоятельства: разнообразныя черты даются въ представленіи еще до разсудочнаго синтеза и даже независимо отъ него, какимъ образомъ, — это можно теперь оставить въ сторон&#1123. Если возможенъ разсудокъ, который способенъ чувственно представлять (напр. божественный, для котораго предметы не даются извн&#1123, но который самъ посредствомъ своихъ представленій творитъ вещи), то для такого разсудка категоріи но им&#1123ютъ никакого смысла. Они суть правила только для того [азсудка, котораго вся д&#1123ятельность ограничивается мышленіемъ т. е. способностью возводить къ единству самосознанія синтезъ разнообразнаго содержанія, даннаго ему извн&#1123 въ чувственномъ представленіи, для разсудка, который самъ по себ&#1123 ничего не познаетъ, но только соединяетъ и приводитъ въ порядокъ данный матеріалъ, напр. чувственное представленіе. Почему разсудокъ доходитъ до единства самосознанія а priori только посредствомъ н&#1123сколькихъ изв&#1123стныхъ категорій, такъ же трудно объяснить, какъ и то, почему мы им&#1123емъ именно эти, а не другія формы сужденій, или почему пространство и время суть единственныя формы чувственныхъ представленій.

ї 22.
Въ познаніи вещей категоріи могутъ прилагаться только къ предметамъ опыта.

Мыслить предметъ и познавать его — дв&#1123 вещи совершенно различныя. Для познанія необходимо сл&#1123дующее: вопервыхъ понятіе, въ которомъ мы мыслимъ вообще какой-либо предметъ (категорія), и вовторыхъ наглядное представленіе, въ которомъ онъ. дается намъ, еслибъ понятіе не им&#1123ло соотв&#1123тствующаго представленія, оно было бы мыслью только по форм&#1123, но безъ всякаго содержанія и но вело бы къ познанію вещей, ибо въ такомъ случа&#1123 ничего не существовало бы такого, къ чему могла бы прилагаться моя мысль. Но всякое представленіе чувственно (эстетика), сл&#1123довательно мышленіе предмета вообще можетъ стать знаніемъ только въ томъ случа&#1123, если чистое понятіе будетъ прилагаться къ предметамъ чувствъ. Но чувственное представленіе есть или чистое представленіе (пространство и время), или опытное представленіе предмета, существующаго, по свид&#1123тельству чувствъ, въ пространств&#1123 и времени. Чистое представленіе можетъ сообщать намъ познанія о предметахъ а priori (въ математик&#1123), но только объ ихъ вн&#1123шней сторон&#1123, какъ явленіяхъ, присуща ли вещамъ эта форма, объ этомъ зд&#1123сь не говорится. Сл&#1123довательно вс&#1123 математическія понятія, въ сущности, не могутъ быть названы познаніями, разв&#1123 только предположить, что въ самомъ д&#1123л&#1123 существуютъ вещи въ формахъ пространства и времени. Кром&#1123 же воспріятій, т. е. опытнаго представленія, н&#1123тъ другихъ средствъ им&#1123ть св&#1123д&#1123нія о вещахъ въ пространств&#1123 и времени. Значитъ, чистыя понятія разсудка, прилагаемыя къ нагляднымъ представленіямъ а priori (напр. въ математик&#1123), даютъ намъ познанія только въ той м&#1123р&#1123, въ какой посл&#1123днія, а съ ними и самыя понятія разсудка, могутъ прилагаться къ опытнымъ представленіямъ. Сл&#1123довательно, и категоріи сообщаютъ намъ познаніе о вещахъ только въ томъ случа&#1123, если он&#1123 прилагаются къ опытному представленію, т. е. он&#1123 условливаютъ возможность одного опытнаго познанія. Значитъ, категоріи служатъ къ познанію вещей только т&#1123мъ, что посредствомъ ихъ вещи становятся для насъ предметами возможнаго опыта.

ї 23.

Указанная мысль весьма важна, она опред&#1123ляетъ приложеніе чистыхъ понятій разсудка къ предметамъ, какъ трансцендентальная эстетика указываетъ область приложенія чистой формы нагляднаго представленія. Какъ условія, при которыхъ предметы намъ даются, пространство и время им&#1123ютъ значеніе только для предметовъ чувствъ, сл&#1123довательно для опыта. Чистыя понятія разсудка им&#1123ютъ бол&#1123е обширное приложеніе и простираются вообще на предметы нагляднаго представленія, будетъ ли оно подобно нашему, или н&#1123тъ, лишь бы оно было чувственное, а не разсудочное. Но такая бол&#1123е обширная приложимость понятій не доставляетъ намъ никакой существенной пользы. Сами по себ&#1123, они всегда останутся безсодержательными понятіями, по которымъ нельзя судить о возможности или невозможности предметовъ,— простыми формами мысли, безъ всякой предметной реальности, если у насъ н&#1123тъ нагляднаго представленія, къ которому могло бы быть приложено содержащееся въ нихъ синтетическое единство самосознанія, они не могутъ, сл&#1123довательно, служить къ опред&#1123ленію самого предмета. Только наше чувственное и опытное представленіе можетъ сообщать имъ смыслъ и значеніе.
Въ самомъ д&#1123л&#1123, предположимъ, что намъ данъ предметъ, не относящійся къ области чувственнаго представленія. Конечно, ему должны быть усвоены признаки, согласные съ т&#1123мъ предположеніемъ, что такой предметъ не заключаетъ въ себ&#1123 ничего, относящагося къ чувственному представленію, т. е. что онъ не протяженъ и не находится въ пространств&#1123, что его существованіе не временное, что онъ не подлежитъ изм&#1123ненію (сл&#1123дствію опред&#1123леній во времени) и т. д. Но разв&#1123 познаніе можетъ состоять изъ однихъ разсказовъ о томъ, чего н&#1123тъ въ представленіи предмета, безъ указаній на то, что въ немъ содержится. Что разсудокъ, предоставленный самому себ&#1123, не можетъ дать намъ ничего бол&#1123е, это совершенно понятно: съ однимъ чистымъ понятіемъ разсудка я не могу представлять предмета, въ которомъ оно осуществляется, если у меня н&#1123тъ нагляднаго представленія: я могъ, какъ мы вид&#1123ли выше, только сказать, что обыкновенное представленіе сюда по годится. Къ сверхъественному предмету не можетъ быть приложена ни одна категорія, напр. понятіе сущности, т. е. н&#1123что такое, что можетъ быть только подлежащимъ, но никогда сказуемымъ, ибо, не им&#1123я возможности прим&#1123нить его къ опытному представленію, я не могу знать, есть ли что-нибудь д&#1123йствительное, соотв&#1123тствующее этой категоріи. Но объ этомъ впосл&#1123дствіи.

ї 24.
Приложеніе категорій къ предметамъ чувства вообще.

Чистыя понятія могутъ быть прилагаемы разсудкомъ только къ предметамъ чувственнаго представленія, будетъ ли оно подобно нашему, или н&#1123тъ — это все равно, сами по себ&#1123, они суть простыя умственныя формы, которыя не даютъ намъ опред&#1123ленныхъ св&#1123д&#1123ніи о предмет&#1123. Ихъ синтезъ или соединеніе въ нихъ разнообразнаго содержанія им&#1123етъ д&#1123ло только съ единствомъ самосознанія и условливаетъ познаніе а priori, насколько оно зависитъ отъ разсудка, сл&#1123довательно, познаніе петель ко трансцендентальное, но и чисто разсудочное. Мы знаемъ уже, что въ насъ есть а priori изв&#1123стная форма чувственнаго представленія, основывающаяся на страдательной способности представленія. Разсудокъ, какъ самод&#1123ятельность, можетъ опред&#1123лять наше внутреннее чувство, внося синтетическое единство самосознанія въ содержаніе представленій, и такимъ образомъ мыслить это единство, какъ условіе, которому должны подчиняться вс&#1123 предметы нашего (челов&#1123ческаго) представленія. Такимъ образомъ категоріи, какъ простыя умственныя формы, получаютъ предметную реальность, т. е. могутъ быть прилагаемы къ предметамъ, даваемымъ намъ въ представленіи, но только какъ къ явленіямъ, ибо одни только явленія мы способны представлять себ&#1123 а priori.
Такой синтезъ содержанія чувственнаго представленія, возможный и необходимый а priori, можетъ быть названъ фигурнымъ (synthesis speciosa, figЭrlich), онъ отличается отъ синтеза содержанія, который вообще предполагается въ категоріи и называется разсудочнымъ (synthesis intelleclualis), оба — трансцендентальны, нетолько потому, что оба совершаются а priori, но и потому, что условливаютъ а priori возможность другихъ познаній.
Этотъ фигурный синтезъ долженъ быть названъ трансцендентальнымъ синтезомъ воображенія, въ отличіе его отъ просто разсудочнаго, ибо отличительный характеръ перваго есть первоначальное синтетическое единство самосознанія, т. е. то трансцендентальное единство, которое мы мыслимъ въ категоріи. Воображеніе есть способность представлять себ&#1123 отсутствующій предметъ. Такъ какъ всякое наше представленіе им&#1123етъ чувственный характеръ, то воображеніе относится къ области чувственности, т&#1123мъ бол&#1123е, что оно можетъ выражать понятія разсудка въ соотв&#1123тствующихъ представленіяхъ только чувственнымъ путемъ. Такъ какъ синтезъ воображенія есть выраженіе опред&#1123ляющей, а не опред&#1123ляемой самод&#1123ятельности, и такъ какъ, оно а priori, сообразно единству самосознанія, можетъ опред&#1123лять чувство со стороны его формы, то воображеніе можно назвать способностію, опред&#1123ляющею чувственность а priori. Его синтезъ представленій по категоріямъ называется трансцецдентальнымъ синтезомъ воображенія, въ которомъ выражается вліяніе разсудка на чувственность и обнаруживается первый шагъ его къ обработк&#1123 предметовъ нашего представленія. Какъ фигурный, онъ отличается отъ просто разсудочнаго синтеза безъ участія воображенія. Какъ самод&#1123ятельность, я называю его иногда воображеніемъ производительнымъ, и т&#1123мъ отличаю его отъ воспроизводительнаго, синтезъ посл&#1123дняго подчиненъ однимъ опытнымъ законамъ, именно, законамъ союза представленій и потому нисколько не объясняетъ возможности познанія а priori, его нужно разсматривать въ психологіи, а не въ трансцендентальной философіи.
Зд&#1123сь сл&#1123дуетъ обратить вниманіе на одну странность, которую мы, повидимому, допустили, говоря о форм&#1123 внутренняго чувства 6): именно, мы сказали, что оно показываетъ намъ насъ же самихъ только съ той стороны, съ какой мы себ&#1123 являемся, но не въ томъ вид&#1123, въ какомъ мы существуемъ сами въ себ мы наблюдаемъ только внутреннія впечатл&#1123нія. Зд&#1123сь заключается, повидимому, противор&#1123чіе: выходитъ, какъ будто мы относимся къ себ&#1123 самимъ страдательно. Оттого въ системахъ психологіи внутреннее чувство обыкновенно см&#1123шивается со способностью самосознанія (что мы тщательно различаемъ).
Внутреннее чувство опред&#1123ляется разсудкомъ, его способностію соединять содержаніе представленій, т. е. возводить ихъ къ самосознанію (въ этомъ заключается его смыслъ). Но д&#1123ло въ томъ, что разсудокъ нашъ не способенъ наглядно представлять и не можетъ принимать внутрь себя наглядныхъ чувственныхъ представленій, дабы соединять разнообразное содержаніе какъ бы своихъ собственныхъ представленій. Поэтому синтезъ его самъ по себ&#1123 есть единство д&#1123йствія, совершенію независимое отъ чувственности, имъ онъ можетъ только внутренно опред&#1123лять разнообразное содержаніе чувственныхъ представленій. Въ качеств&#1123 трансцендентальнаго спите а а воображенія, разсудокъ д&#1123йствуетъ на страдательный субъектъ, которому онъ и самъ принадлежитъ какъ его способность, и значитъ справедливо утверждать, что внутреннее чувство испытываетъ его вліяніе. При этомъ нужно помнить, что самосознаніе и его синтетическое единство совершенно отличаются отъ внутренняго чувства, первое, какъ причина всякаго сочетанія, посредствомъ категорій, им&#1123етъ д&#1123ло съ содержаніемъ представленій вообще, или лучше съ предметами вообще прежде, нежели между представленіями явятся чувственныя, напротивъ, внутреннее чувство заключаетъ въ себ&#1123 только одну форму представленія, но не соединяетъ его содержанія, сл&#1123довательно, не им&#1123етъ д&#1123ла съ опред&#1123ленными представленіями, ибо опред&#1123ленность является только тогда, когда мы сознаемъ т&#1123 опред&#1123ленія представленій, которыя производятся трансцендентальнымъ д&#1123йствіемъ воображенія (синтетическимъ вліяніемъ разсудка на внутреннее чувство), что названо мною фигурнымъ синтезомъ.
Все это доказывается нашимъ самонаблюденіемъ. Невозможно мыслить линію не проводя ее мысленно, — мыслить кругъ по описывая его,— представлять три изм&#1123ренія пространства не возстановляя при этомъ изъ одного пункта трехъ линій перпендикулярно одна къ другой, невозможно представлять самаго времени не пользуясь образомъ прямой линіи (она служитъ вн&#1123шнимъ фигурнымъ представленіемъ времени), линія напоминаетъ намъ синтезъ, которымъ мы посл&#1123довательно опред&#1123ляемъ внутреннее чувство, постепенно проводя ее мысленно, мы обозначаемъ именно посл&#1123довательность самаго опред&#1123ленія. Въ этомъ случа&#1123 понятіе преемства возникаетъ изъ умственнаго движенія, какъ д&#1123йствія субъекта [не какъ объективнаго опред&#1123ленія {Движеніе предметовъ въ пространств&#1123 не относится къ чистой наук&#1123, сл&#1123довательно, не входитъ въ геометрію. Не а priori, а изъ опыта узнаемъ мы, что н&#1123что движется. Но движеніе, какъ описываніе пространства, есть чистое д&#1123йствіе посл&#1123довательнаго синтеза, которымъ содержаніе вн&#1123шняго нагляднаго представленія объединяется, при участіи производительнаго воображенія, оно входитъ нетолько въ геометрію, но и въ трансцендентальную философію.}] сл&#1123довательно изъ синтеза разнообразнаго содержанія въ пространств&#1123, именно такимъ путемъ, что мы отвлекаемъ отъ всего, что есть въ линіи пространственнаго, и обращаемъ вниманіе только на одно д&#1123йствіе, которымъ мы опред&#1123ляемъ свое внутреннее чувство. Такимъ образомъ разсудокъ не находитъ во внутреннемъ чувств&#1123 готоваго соединенія, по производитъ его т&#1123мъ, что д&#1123йствуетъ на него. Зд&#1123сь возникаетъ одно только небольшое затрудненіе: какимъ образомъ мыслящее ‘я’, отличаясь отъ самосозерцающаго, можетъ быть одно и то же, однимъ и т&#1123мъ же субъектомъ, — какимъ образомъ я могу сказать: ‘я’, какъ мыслящій субъектъ, познаю самого себя, какъ мыслимый предметъ не въ томъ вид&#1123, въ какомъ я существую самъ въ себ&#1123, а въ какомъ являюсь, т. е. познаю себя точно такъ же, какъ и вс&#1123 другія вн&#1123шнія явленія. Вопросъ этотъ въ сущности требуетъ отв&#1123та на то, какимъ образомъ я могу стать вообще предметомъ самопредставленія и самонаблюденія. По что это такъ и должно быть, не трудно доказать. Пространство мы признали только чистою ‘нормою вн&#1123шнихъ явленіи, но такъ какъ время не можетъ быть предметомъ вн&#1123шняго представленія, то его нельзя иначе представлять себ&#1123 какъ подъ образомъ линіи: безъ этого образнаго выраженія мы не могли бы знать о единств&#1123 его изм&#1123ренія, значитъ, наподобіе изм&#1123неніи во вн&#1123шнихъ предметахъ мы опред&#1123ляемъ продолжительность и временные пункты вс&#1123хъ внутреннихъ состояніи. Сл&#1123довательно, опред&#1123ленія внутренняго чувства какъ явленія должны такъ же точно распред&#1123ляться во времени, какъ распред&#1123ляются предметы внутреннихъ чувствъ въ пространств принимая, что предметы въ пространств&#1123 познаются только со стороны ихъ вн&#1123шнихъ на насъ вліяніи, мы должны будемъ согласиться, что посредствомъ внутренняго чувства мы наблюдаемъ самихъ себя только со стороны страдательной, т. е. во внутреннемъ самовоззр&#1123ніи мы познаемъ собственное лицо, какъ явленіе, а не какъ предметъ самъ въ себ&#1123. {Я не понимаю, почему находятъ особенно страннымъ, что внутреннее чувство им&#1123етъ д&#1123ло только съ внутренними впечатл&#1123ніями, исходящими отъ насъ самихъ. Это ясно изъ того, что мы называемъ вниманіемъ. Разсудокъ заставляетъ пріютомъ внутреннее чувство представлять н&#1123что соотв&#1123тствующее мыслимому содержанію. Понятно, что при этомъ душа должна испытывать страдательное состояніе.}

ї 25.

Въ трансцендентальномъ синтез&#1123 содержанія представленій, сл&#1123довательно, въ первоначальномъ синтетическомъ единств&#1123 самосознанія, я не сознаю, себя какъ явленіе, или какъ я существую самъ въ себ&#1123, а сознаю только вообще, что я существую. Это самопредставленіе есть уже мышленіе, а не простое представленіе. Кром&#1123 изв&#1123стнаго д&#1123йствія мышленія, вводящаго единство въ содержаніе вс&#1123хъ возможныхъ представленій, для самопознанія требуется опред&#1123ленное представленіе, которое могло бы давать ему вообще содержаніе. Изъ сего ясно, что, хотя мое существованіе не есть просто одно только явленіе (еще мен&#1123е одна видимость), однако опред&#1123лять его {‘Я мыслю’ выражаетъ д&#1123йствіе, которымъ опред&#1123ляется мое бытіе. Имъ указывается на мое существованіе, но по указывается способа, по которому оно должно опред&#1123ляться, т. е. не видно разнообразныхъ чертъ, къ нему относящихся. Посему необходимо самовоззр&#1123ніе, въ основ&#1123 котораго лежитъ форма а priori, т. е. время, оно чувственно и относится къ страдательной сторон&#1123 нашей души. Другаго способа самовоззр&#1123нія н&#1123тъ, и особенно такого, въ которомъ самоопред&#1123ляющій субъектъ могъ бы созерцать себя до акта опред&#1123ленія, на подобіе того, какъ время предваряетъ все, могущее имъ опред&#1123ляться. Оттого я не могу своего существованія опред&#1123лять чертами самод&#1123ятельнаго существа: я могу только представлять самод&#1123ятельность моего мышленія, т. е. опред&#1123ляющей-д&#1123ятельности, поэтому мое бытіе им&#1123етъ въ глазахъ моихъ чувственный характеръ, какъ бытіе явленія. При всемъ томъ и эта самод&#1123ятельность даетъ намъ право называть себя разумными существами.} я могу не иначе какъ согласно съ формою внутренняго чувства, т. е. съ т&#1123ми своеобразными условіями, какимъ вообще подчиняется внутреннее представленіе, сл&#1123довательно, я могу познавать себя только какъ я являюсь самому себ&#1123, а не какъ существую. Самосознаніе далеко не то, что самопознаніе, хотя нужно согласиться, что соединеніе содержанія въ одномъ самосознаніи составляетъ сущность категорій, столь необходимыхъ для мышленія предметовъ. Какъ изв&#1123стно, для познанія отличнаго отъ меня предмета я долженъ, кром&#1123 понятія о предмет&#1123 вообще (въ категоріи), им&#1123ть еще наглядное представленіе, которое давало бы ему опред&#1123ленность. Также точно для познанія самого себя я нуждаюсь, кром&#1123 сознанія или мышленія о себ&#1123, еще въ представленіи разнообразныхъ чертъ, опред&#1123ляющихъ мое понятіе о себ&#1123. Я существую, поэтому, какъ разумное существо, которое сознаетъ свою способность къ объединенію, но относительно содержанія, съ которымъ приходится им&#1123ть д&#1123ло, подчинено условію, называющемуся внутреннимъ чувствомъ, именно: я могу представлять себ&#1123 сд&#1123ланныя мною сочетанія только въ отношеніяхъ времени, лежащихъ вн&#1123 сферы понятій разсудка, я могу, сл&#1123довательно, познавать себя только съ той стороны, съ какой являюсь въ собственномъ самовоззр&#1123ній (какъ мы знаемъ, оно не можетъ быть разсудочнымъ, т. е. исходить отъ разсудка), но не съ той, которая открылась бы намъ, еслибъ наше самовоззр&#1123ніо было разсудочнымъ.

ї 26.
Трансцендентальный выводъ общаго прим&#1123ненія чистыхъ понятій разсудка въ опыт&#1123.

Въ метафизическомъ вывод&#1123 мы доказали происхожденіе категорій а priori сходствомъ ихъ со всеобщими логическими д&#1123ятельностями мышленія, въ трансцендентальномъ — мы доказали возможность категорій, какъ познаній а priori о предметахъ представленія. Теперь сл&#1123дуетъ разъяснить, какимъ образомъ можемъ мы познавать предметы, встр&#1123чающіеся нашимъ чувствамъ, посредствомъ категорій, и притомъ разъяснить не форму нашихъ представленій, а законы ихъ соединенія, сл&#1123довательно, объяснить возможность предписывать законы и условія природ&#1123. Еслибы категоріи оказались негодными для этой ц&#1123ли, то нельзя было бы вид&#1123ть, почему все встр&#1123чающееся нашимъ чувствамъ должно подчиняться законамъ, исходящимъ отъ разсудка а priori.
Прежде всего зам&#1123чу, что подъ синтезомъ наблюденія {ApprИhension — собственно схватываніе, зат&#1123мъ — усвоеніе себ&#1123. Слово ‘наблюденіе’ показалось вамъ наибол&#1123е удовлетворяющимъ ц&#1123ли: ибо оно совм&#1123щаетъ оба отт&#1123нка мысли: наблюденіе не возможно безъ н&#1123котораго умственнаго схватыванія наблюдаемаго, равно какъ и безъ того, чтобъ это схватываемое не усвоялось наблюдателемъ себ&#1123. М. В.} я разум&#1123ю соединеніе разнообразныхъ чертъ въ одно опытное представленіе, отъ него зависитъ возможность воспріятія, т. е. опытное сознаніе его (какъ явленія).
Въ представленіяхъ пространства и времени мы им&#1123емъ формы внутренняго и вн&#1123шняго представленія а priori, съ ними долженъ сообразоваться синтезъ наблюденія разнообразныхъ чертъ явленія, ибо онъ самъ состоитъ въ зависимости отъ упомянутыхъ формъ. Но пространство и время не суть только формы чувственнаго представленія, но и сами суть представленія заключающія въ себ&#1123 разнообразныя черты), сл&#1123довательно, содержаніе въ нихъ представляется съ характеромъ единства (см. Трансценд. эстет.) {Пространство, представляемое нами какъ предметъ (какъ д&#1123йствительно и д&#1123лается въ геометріи), заключаетъ въ себ&#1123 н&#1123что большее, ч&#1123мъ простую форму представленія, именно — оно есть сочетаніе разнообразныхъ чертъ, данныхъ въ чувственной форм&#1123, въ одно воззрительное представленіе, причемъ представленіе даетъ разнообразныя черты, само же формальное воззр&#1123ніе — единство. Я отнесъ его къ чувственности, дабы т&#1123мъ показать, что оно предваряетъ понятія, хотя, въ сущности, оно предполагаетъ вовсе не чувственный синтезъ, который условливаетъ возможность понятій пространства и времени. Такъ какъ синтезъ служитъ условіемъ, при которомъ образуются наглядныя представленія пространства и времени, то характеръ единства а priori очевидно долженъ быть отнесенъ къ нимъ же самимъ, а не къ понятію о нихъ разсудка (ї 24).}. Значитъ вм&#1123ст&#1123 съ представленіями пространства и времени намъ дается а priori единство синтеза разнообразныхъ внутреннихъ и вн&#1123шнихъ чертъ, какъ условіе всякаго наблюденія, а сл&#1123довательно и готовое сочетаніе, съ которымъ должно сообразоваться все представляемое нами въ пространств&#1123 и времени. По и въ этомъ синтетическомъ единств&#1123 проявляется также участіе первоначальнаго сознанія, объединяющаго разнообразныя черты нагляднаго представленія вообще сообразно съ категоріями. Сл&#1123довательно, всякій синтезъ, д&#1123лающій возможнымъ воспріятія, подчиняется категоріямъ, и такъ какъ опытъ есть познаваніе посредствомъ объединенныхъ воспріятій, то категоріи суть условія возможности опыта и им&#1123ютъ значеніе а priori о вс&#1123хъ предметахъ опыта.
Станемъ наблюдать опытное представленіе, напр. домъ, посредствомъ самосознанія разнообразныхъ чортъ его, необходимое единство пространства и вн&#1123шняго чувственнаго представленія служитъ мн&#1123 какъ бы фономъ на которомъ я рисую образъ его сообразно съ этимъ синтетическимъ единствомъ. Если я отвлеку форму пространства, то я найду, что указанное синтетическое единство исходить отъ разсудка и что оно есть категорія синтеза однородныхъ чертъ въ представленіяхъ вообще, т. е. категоріи величины, съ которою долженъ согласоваться синтезъ самосознанія {Такимъ образомъ очевидно, что опытный синтезъ наблюденія долинъ согласоваться съ синтезомъ самосознанія, который всец&#1123ло а priori включается въ категоріи. Одна и таже самод&#1123ятельность, въ первомъ случа&#1123, какъ воображеніе, во второмъ — какъ разсудокъ, вноситъ единство въ разнообразное содержаніе представленія.}.
Наблюдая, наприм. охлажденіе воды я зам&#1123чаю два состоянія (жидкое и твердое), которыя въ отношеніи времени другъ къ другу противоположны. Вм&#1123ст&#1123 съ формою времени, которое когда лежитъ въ основ&#1123 явленія, какъ внутреннее представленіе, я долженъ представлять необходимое синтетическое единство разнообразныхъ чертъ, безъ него взаимное отношеніе пухъ состояній по можетъ быть опред&#1123лено. При этомъ отвлекая постоянную форму внутренняго представленія, время, я нахожу, что упомянутое синтетическое единство, какъ условіе priori, отъ котораго зависитъ соединеніе чертъ представленія вообще, есть категорія причины, по которой я опред&#1123ляю все, случающееся ни времени. Сл&#1123довательно, наблюденіе событія и самое событіе, т. е. по способу воспріятія, состоитъ въ зависимости отъ понятія отношенія причинъ и д&#1123йствій, тоже — во вс&#1123хъ другихъ случаяхъ.
Категоріи суть понятія, предписывающія а priori законы явленіямъ, а съ ними и природ&#1123, какъ совокупности вс&#1123хъ явленій (natura materialiler spectata). Спрашивается, изъ чего же сл&#1123дуетъ то, что природа должна сообразоваться съ нашими законами, что законы не выводятся изъ природы, какъ ихъ первообраза (иначе они были бы только. опытными), т. е. возникаетъ вопросъ, какимъ образомъ категоріи могутъ а priori опред&#1123лять соединеніе разнообразныхъ чертъ природы, не заимствуя ихъ изъ нея? Зд&#1123сь вся суть вопроса.
Что законы явленій въ природ&#1123 должны согласоваться съ разсудкомъ и его формой а priori, т. е. способностію вообще соединять разнообразныя черты — это не бол&#1123е странно, какъ и то, какимъ образомъ явленія должны согласоваться съ формою чувственнаго представленія а priori. Законы не существуютъ въ самихъ явленіяхъ, но только наблюдаются лицомъ, которому что-нибудь является, какъ существу разумному, и явленія не существуютъ сами въ себ&#1123, но могутъ существовать только для такого существа, которое одарено вн&#1123шними чувствами. Конечно, можно согласиться, что вещамъ самимъ въ себ&#1123 присуща законосообразность, независимо отъ познающаго ихъ разсудка. Но явленія суть только представленія вещей, о которыхъ мы не знамъ, что они такое сами въ себ&#1123: Какъ представленія, они должны подчиняться т&#1123мъ законамъ сочетанія, какіе предписываются соединяющею способностью. Воображеніе именно соединяетъ разнообразныя черты чувственнаго представленія, но и оно зависитъ, со стороны единства синтеза, отъ разсудка, со стороны синтеза наблюденія — отъ чувственности. Такъ какъ отъ синтеза наблюденія зависитъ всякое возможное воспріятіе, а самый опытный синтезъ отъ трансцендентальнаго и сл&#1123довательно отъ категорій, то, значитъ, вс&#1123 воспріятія, а съ ними все относящееся къ опытному сознанію, т. е. вс&#1123 явленія природы, должны завис&#1123ть отъ категорій, отъ нихъ зависитъ природа вообще, ибо въ нихъ заключается первоначальное основаніе, по которому мы приписываемъ ей законосообразность (какъ natura formaliter spectata). Однако, нужно зам&#1123тить, что зависимость эта ограничивается только общими законами природы, какъ совокупности явленій въ пространств&#1123 и времени. Такъ какъ частные законы касаются опред&#1123ленныхъ опытныхъ явленій, то они не могутъ быть выведены, хотя и они подчинены общимъ законамъ. Требуется опытъ, чтобъ узнать ихъ, первые же общіе законы доставляютъ намъ св&#1123д&#1123нія о самомъ опыт&#1123 и познаваемыхъ въ немъ предметахъ.

ї 27.
Результатъ вывода чистыхъ понятій разсудка.

Безъ категорій мы не можемъ мыслить предмета, безъ соотв&#1123тствующихъ имъ наглядныхъ представленій не можемъ познавать мыслимаго предмета. Наглядныя же представленія вс&#1123 чувственны и познаніе, основанное на нихъ, есть опытное. Но всякое опытное познаніе называется опытомъ. Сл&#1123довательно, познаніе а priori возможно только о предметахъ опыта. {Чтобъ кому не показалось слишкомъ опаснымъ это положеніе, я напомню, что въ области мышленія категоріи не ограничены условіями чувственнаго представленія, только для познанія мыслимаго нами мы нуждаемся въ наглядномъ представленіи для ближайшаго опред&#1123ленія предмета, и тамъ, гд&#1123 оно невозможно, понятія все-таки могутъ им&#1123ть значеніе для нашей д&#1123ятельности разума, зд&#1123сь мы небудемъ раскрывать этого значенія, ибо оно касается нестолько познанія, сколько практической стороны.}
Однако, познаніе, ограничивающееся предметами опыта, нельзя поэтому одному считать заимствованнымъ изъ него, какъ чистыя представленія, такъ и чистыя понятія разсудка, очевидно, сл&#1123дуетъ считать элементами познанія, находящагося въ насъ а priori. Въ двухъ только случаяхъ возможно согласіе опыта съ понятіями: или опытъ условливаетъ понятія, или наоборотъ посл&#1123днія условливаютъ его. Первый случай невозможенъ относительно категорій (равно какъ и относительно чистаго чувственнаго представленія), ибо они суть понятія а priori, сл&#1123довательно, независимы отъ опыта (допускать опытное происхожденіе ихъ значило бы признавать н&#1123который родъ generatio aequivoca). Остается второй случай, именно, что категоріи заключаютъ въ себ&#1123 условія возможности всякаго опыта. Но какимъ образомъ он&#1123 условливаютъ опытъ и какія основоположенія развиваются изъ нихъ въ приложеніи къ явленіямъ, это мы увидимъ въ сл&#1123дующей части, трактующей о трансцендентальномъ употребленіи способности сужденія.
Можетъ быть, возможенъ, кром&#1123 двухъ упомянутыхъ случаевъ, еще третій, положимъ, категоріи не суть, самод&#1123ятельно развитые а priori, принципы нашего познанія, он&#1123 не пріобр&#1123тены изъ опыта, но он&#1123 могутъ быть субъективными, дарованными вамъ вм&#1123ст&#1123 съ бытіемъ, предрасположеніями мысли, он&#1123 такъ уже устроены Творцомъ, что совершенно согласуются съ законами природы, съ которыми им&#1123етъ д&#1123ло нашъ опытъ (н&#1123который родъ предобразованія чистаго разума). Но такая мысль повела бы. къ тому (при такой гипотез&#1123, не видно, какъ далеко простираются эти предрасположенія къ будущимъ сужденіямъ): что категоріямъ нельзя было бы приписать характера необходимости, существенной черты ихъ понятія. Наприм. понятіе причины, указывающее необходимость сл&#1123дствія при изв&#1123стномъ условіи, было бы совершенно ложно, еслибы оно основывалось на какой-то субъективной необходимости поставлять опытныя представленія въ причинныя соотношенія. Тогда я не могъ бы сказать: д&#1123йствіе соединено съ причиной въ самомъ предмет&#1123 (необходимо), но — ‘я такъ устроенъ, что иначе не могу мыслить представленія’, скептики не могли бы желать ничего лучшаго, тогда вс&#1123 наши мысли будутъ низведены на степень чистой видимости и найдутся люди, которые не признаютъ въ себ&#1123 даже этой субъективной необходимости (но предположенію, она должна быть сознаваема), ясно, что тогда не возможны станутъ вообще доказательства, можно ли спорить съ к&#1123мъ-нибудь о томъ, что вытекаетъ изъ одной его субъективной организаціи?

Краткое понятіе о вывод&#1123.

Такимъ образомъ мы изложили чистыя понятія разсудка (а съ ними и все теоретическое познаніе а priori), какъ принципы возможности опыта, опытъ же понимали какъ опред&#1123леніе явленій въ пространств&#1123 и времени вообще и указали, что оно возможно на основаніи принципа первоначальнаго синтетическаго единства самосознанія, какъ формы разсудка въ приложеніи ея къ пространству и времени — этимъ первоначальнымъ формамъ чувственности.

——

Докол&#1123 мы им&#1123ли д&#1123ло съ основными понятіями, было полезно д&#1123леніе на параграфы. Им&#1123я теперь въ виду указать приложеніе понятій и не желая прерывать изложеніе, мы будемъ продолжать безъ параграфовъ.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ АНАЛИТИКИ

КНИГА ВТОРАЯ.

АНАЛИТИКА ОСНОВОПОЛОЖЕНІЙ.

Въ своемъ план&#1123 общая логика сл&#1123дуетъ д&#1123ленію нашей познавательной способности на разсудокъ, силу сужденія и разумъ. Въ своей аналитик&#1123 она трактуетъ о понятіяхъ, сужденіяхъ и умозаключеніяхъ, сл&#1123дуя въ этомъ случа&#1123 порядку душевныхъ способностей, называемыхъ однимъ общимъ именемъ разсудка.
Упомянутая формальная логика устраняетъ отъ себя все содержаніе познанія (будетъ ли оно чистое, или опытное) и занимается только формою мышленія. Поэтому въ аналитическую часть ея можетъ входить между прочимъ и канонъ разума, форма котораго достаточно ясна для того, чтобы, не входя въ подробныя разсужденія объ его содержаніи, вид&#1123ть ее а priori, при простомъ анализ&#1123 д&#1123йствій разума.
Подобное д&#1123леніе не можетъ быть усвоено трансцендентальной логикой, ибо она ограничивается одними только чистыми незнаніями а priori. Она показываетъ, что трансцендентальная д&#1123ятельность разума не можетъ им&#1123ть объективнаго значенія, сл&#1123довательно, не составляетъ предмета логики истины, т. е. аналитики, но подъ названіемъ трансцендентальной діалектики должна составлять особую часть.
Что касается разсудка и способности сужденія, то въ трансцендентальной логик&#1123 можетъ быть указанъ канонъ ихъ объективнаго и в&#1123рнаго употребленія: о немъ трактуется въ ея аналитической части. Только одинъ разумъ носитъ діалектическій характеръ: ибо онъ пытается разсуждать о предметахъ а priori и расширять познанія за пред&#1123лы возможнаго опыта: его сужденія не могутъ поэтому составлять канона, о которомъ говоритъ аналитика.
Значить, аналитика основоположеній содержитъ въ себ&#1123 канонъ одной только способности сужденія, показывающій, какъ сл&#1123дуетъ прилагать къ явленіямъ понятія разсудка. По этой причин&#1123, избирая для себя предметомъ основоположенія разсудка, я буду называть ученіе о нихъ наукою способности сужденія, оно точн&#1123е обозначаетъ самое д&#1123ло.

ВВЕДЕНІЕ.
О трансцендентальной способности сужденія вообще.

Если ‘разсудокъ признавать способностью, которая устанавливаетъ правила, то силу сужденія нужно назвать способностью что-либо подводить подъ эти правила, т. е. различать, что подходитъ подъ нихъ и что н&#1123тъ (casus datas legis). Общая логика не даетъ никакихъ указаній для способности сужденія и не можетъ давать. Отвлекая это, всякаго содержанія познаній, она занимается только формами ихъ въ понятіяхъ, сужденіяхъ и умозаключеніяхъ и указываетъ формальныя правила употребленія разсудка. Еслибы она вздумала д&#1123лать указанія, какъ должно что-либо подводить подъ эти правила, то, въ этомъ случа&#1123, она давала бы опять т&#1123 же правила и ни въ какомъ случа&#1123 не обошлась бы безъ указаній со стороны самой способности сужденія. Такимъ образомъ выходитъ, что хотя разсудокъ и способенъ понимать и усвоятъ правила, но для приложенія ихъ къ д&#1123лу потребенъ особый талантъ силы сужденія, которому научиться нельзя, но который можно восполнить въ практик&#1123. Прим&#1123ръ того мы видимъ на природномъ остроуміи, недостатокъ котораго не въ состояніи восполнить никакая школа, ученіе можетъ привить къ ограниченному разсудку чужія правила, но питомецъ, очевидно, самъ долженъ знать, какъ в&#1123рно ими пользоваться и если природнаго дарованія къ тому н&#1123тъ, то нельзя поручиться, что какое-нибудь правило будетъ в&#1123рно приложено къ д&#1123лу. {Недостатокъ способности сужденія называется глупостью и, въ сущности, не поправимъ. Тупая, или ограниченная голова, которой не достаетъ силы разсудка и собственныхъ понятій, можетъ однакожъ выучиваться и доходить даже до учености. Ни такъ какъ вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ подобнымъ людямъ не достаетъ и силы сужденія, то н&#1123тъ ничего страннаго встр&#1123чать ученыхъ мужей, не ум&#1123ющихъ своей науки прилагать къ д&#1123лу.} Врачъ, судья, политикъ могутъ им&#1123ть въ голов&#1123 много прекрасныхъ патологическихъ, юридическихъ и политическихъ правилъ: они могутъ основательно преподавать ихъ, но вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ легко могутъ сами допускать ошибки въ прим&#1123неніи ихъ къ д&#1123лу, отчасти потому, что они не им&#1123ютъ дарованій, такъ что, понимая правила in abstracto они не могутъ сообразить ихъ въ данномъ случа&#1123 in concreto, отчасти же и потому, что недостаточно им&#1123ли предъ собой практическихъ прим&#1123ровъ. Въ томъ и состоитъ польза сужденій, что они развиваютъ въ насъ способность сужденія. Вообще эта способность, повидимому, идетъ противъ точности и в&#1123рности разсудочныхъ понятій, ибо весьма р&#1123дко она совершенно точно выполняетъ его правила (casus in terminis), кром&#1123 того она идетъ противъ усилій разсудка давать общія правила, независимо отъ частныхъ условій опыта и такимъ общимъ правиламъ даетъ на практик&#1123 характеръ бол&#1123е простыхъ формулъ, ч&#1123мъ основоположеній. Вотъ почему не им&#1123ющимъ способности остраго сужденія всего бол&#1123е необходимы наглядные прим&#1123ры, а не общія правила.
Въ другомъ, повидимому, положеніи находится трансцендентальная логика: ея задача: указывать способности сужденія правила для в&#1123рнаго употребленія чистаго разсудка. Оставивъ попытки расширить область чистаго знанія а priori, ибо вс&#1123 подобныя попытки ни къ чему не повели, философія можетъ придти на помощь способности сужденія, въ качеств&#1123 критики, дабы предупредить ошибки ея (lapsus judicii), при употребленіи н&#1123которыхъ чистыхъ понятій (заслуга будетъ, конечно, отрицательная).
Одна изъ выгодъ трансцендентальной философіи заключается въ томъ, что она, кром&#1123 правила, даннаго чистымъ понятіемъ разсудка, можетъ указать а priori самый случай, къ которому оно должно быть прим&#1123нено, причина сего преимущества, отличающаго философію отъ вс&#1123хъ другихъ наукъ (кром&#1123 математики), заключается въ томъ, что она трактуетъ о понятіяхъ, относящихся къ предметамъ а priori, ихъ значеніе, сл&#1123довательно, не можетъ быть доказано а posteriori, поэтому ея задача состоитъ въ томъ, чтобы указать т&#1123 условія, при которыхъ предметы могутъ стать въ согласіе съ чистыми понятіями, иначе они будутъ безсодержательными, простыми логическими формами, а не чистыми понятіями разсудка.
Эта трансцендентальная наука способности сужденія разд&#1123ляется на два отд&#1123ла: первый трактуетъ о чувственномъ условіи, при которомъ единственно могутъ быть употребляемы чистыя понятія, т. е. о схематизм&#1123 чистаго разсудка, второй говоритъ о синтетическихъ сужденіяхъ, которыя вытекаютъ изъ чистыхъ понятій разсудка а priori и лежатъ въ основ&#1123 вс&#1123хъ прочихъ познаній, т. е. объ основоположеніяхъ чистаго разсудка.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАГО УЧЕНІЯ О СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНІЯ

ПЕРВЫЙ ОТД&#1123ЛЪ.
О схематизм
&#1123 чистыхъ понятій разсудка.

При всякомъ подведеніи предмета подъ понятіе, представленіе перваго должно быть однородно со вторымъ, г. е. въ понятіи должно быть н&#1123что, заключающееся и въ предмет&#1123, который подъ него подводится. Такъ, опытное понятіе тарелки однородно съ чисто геометрическимъ понятіемъ круга, въ обоихъ мы зам&#1123чаемъ одну и ту же круглость.
Но сравнительно съ опытными (вообще съ чувственными) представленіями, чистыя понятія разсудка совершенно не однородны и ни въ какомъ случа&#1123 не могутъ быть наглядно представляемы. Спрашивается: какимъ же образомъ можно подводить посл&#1123днія подъ первыя, т. е. прилагать категоріи къ явленіямъ? Никто не можетъ сказать, что наприм. категорія причины усматривается посредствомъ чувствъ и заключается въ явленіяхъ. Упомянутый вопросъ д&#1123лаетъ необходимымъ трансцендентальное ученіе о способности сужденія: мы должны показать, какимъ образомъ возможно прилагать чистыя понятія разсудка къ явленіямъ. Въ другихъ наукахъ подобное изсл&#1123дованіе не такъ необходимо, ибо въ нихъ общія понятія о предмет&#1123 не столь различны и разнородны съ понятіемъ о немъ in concreto.
Должно существовать, очевидно, н&#1123что третье, съ одной стороны однородное съ категоріей, съ другой, съ явленіемъ, дабы возможно было приложеніе первой къ посл&#1123днему. Это среднее посредствующее представленіе должно быть чистымъ (безъ прим&#1123си чего-либо опытнаго) и притомъ разсудочнымъ и чувственнымъ вм&#1123ст&#1123, Такимъ представленіемъ служитъ трансцендентальная схема.
Разсудокъ содержитъ въ себ&#1123 чистое синтетическое единство разнообразнаго содержанія. Время заключаетъ въ себ&#1123 такое же содержаніе а priori, ибо оно есть формальное условіе, при которомъ для нашихъ чувствъ можетъ существоватьразнообразное содержаніе, а сл&#1123довательно, и сочетаніе представленій. Съ категоріей оно однородно потому, что также всеобще и основывается на закон&#1123 а priori (первая сообщаетъ единство времени). Съ другой стороны, оно однородно съ явленіемъ, ибо время заключается во всякомъ опытномъ представленіи разнообразнаго содержанія. Посему, приложеніе категорій къ явленіямъ становится возможнымъ посредствомъ трансцендентальнаго ограниченія времени, въ качеств&#1123 схемы оно подводитъ явленія подъ понятія разсудка.
Посл&#1123 нашего вывода категорій едвали кто будетъ колебаться относительно вопроса: какое употребленіе — опытное, или трансцендентальное — сл&#1123дуетъ давать чистымъ понятіямъ разсудка? т. е. сл&#1123дуетъ ли ихъ признавать условіями возможнаго опыта, которыя прилагаются къ явленіямъ а priori, или же, какъ условія возможности самыхъ вещей, они простираются на предметы сами въ себ&#1123 (не ограничиваясь только чувственностью)? Мы вид&#1123ли уже, что понятія возможны и им&#1123ютъ смыслъ только въ томъ случа&#1123, если для нихъ, или для составныхъ частей, изъ которыхъ они состоятъ, данъ извн&#1123 какой-либо предметъ, сл&#1123довательно, ни въ какомъ случа&#1123 они не могутъ простираться на вещи сами въ себ дал&#1123е, что самый способъ, которымъ предметы могутъ быть даны намъ, состоитъ только въ видоизм&#1123неніи нашей чувственности, наконецъ. что чистыя понятія а priori, сверхъ разсудочной стороны, должны заключать въ себ&#1123 формальныя условія чувственности (именно внутренняго чувства) а priori, ибо при этомъ только условіи категоріи могутъ бытъ прилагаемы къ какому-либо предмету. Это формальное и чистое условіе чувственности, при которомъ возможно употребленіе чистаго понятія, называется схемою его, а самое употребленіе схемъ разсудкомъ называется схематизмомъ чистаго разсудка.
Во всякомъ случа&#1123, схема создается воображеніемъ, ее нужно отличать отъ простаго образа, ибо синтезъ воображенія им&#1123етъ въ виду не единичное представленіе, а только характеръ единства, который онъ сообщаетъ чувственности. Посл&#1123довательно ставя пять точекъ, я создаю образъ числа пяти. Напротивъ, мысля число вообще, будетъ ли оно пять, или сто, я мыслю скор&#1123е методъ, по которому я представляю въ одномъ образ&#1123 множество единицъ, предполагаемое изв&#1123стнымъ понятіемъ (наприм. тысячу), я не мыслю при этомъ самаго образа тысячи, котораго я и не въ состояніи сразу обозр&#1123ть и сравнить съ понятіемъ. Поэтому схемою я и называю представленіе общаго метода, по которому воображеніе изображаетъ понятіе въ образ&#1123.
Въ самомъ д&#1123л&#1123, въ основ&#1123 нашихъ чистыхъ чувственныхъ понятій лежатъ не образы предметовъ, а схемы. Никакой образъ не можетъ точно изобразить понятія наприм&#1123ръ треугольника вообще. Онъ не могъ бы выразить общаго характера понятія, им&#1123ющаго значеніе для вс&#1123хъ треугольниковъ прямои тупо-угольныхъ, онъ изображалъ бы только одинъ какой-либо родъ ихъ. Поэтому схема треугольника можетъ существовать только въ мысли и она означаетъ именно правило синтеза, которымъ руководится воображеніе относительно чистыхъ образовъ, въ пространств&#1123. Всякій предметъ опыта, или образъ его им&#1123етъ д&#1123ло не прямо съ понятіями, но только съ схемою воображенія, какъ правиломъ, но которому наше представленіе опред&#1123ляется, согласно изв&#1123стному общему понятію. Понятіе собаки означаетъ только правило, по которому воображеніе вообще рисуетъ образъ четвероногаго животнаго, при этомъ оно не им&#1123етъ въ виду какого-нибудь единичнаго образа, существующаго въ опыт&#1123, или даже какого-нибудь возможнаго образа, который я могу представить in concreto. Такой схематизмъ нашего разсудка, относительно явленій и формы ихъ, есть н&#1123которое искусство, скрытое въ н&#1123драхъ челов&#1123ческой души, едвали когда-нибудь мы уловимъ его настоящіе пріемы и наглядно представимъ ихъ себ&#1123. Мы можемъ только сказать: образъ создается опытною способностію производительнаго воображенія, схема же чувственныхъ понятій (фигуръ въ пространств&#1123) есть какъ-бы монограмма чистаго воображенія а priori, только посредствомъ ея становятся возможны самые образы, ибо схема собственно соединяетъ образы съ понятіями, съ которымъ они не вполн&#1123 однородны. Поэтому, схема чистаго понятія разсудка не можетъ быть изображена въ какомъ-нибудь образ она есть чистый синтезъ, состоящій въ зависимости отъ того характера единства понятій, который выражается категоріями, она есть трансцендентальный продуктъ воображенія,— въ которомъ выражается опред&#1123леніе внутренняго чувства вообще, сообразное съ его формою (временемъ), такое опред&#1123леніе неизб&#1123жно, когда представленія мыслятся связанными а priori въ понятіи, согласно единству самосознанія.
Но останавливаясь на сухомъ и скучномъ анализ&#1123 того, что требуется для трансцендентальныхъ схемъ понятій разсудка, мы займемся лучше изложеніемъ ихъ въ порядк&#1123 категорій и въ связи съ ними.
Чистый образъ величинъ (quantorum) вн&#1123шняго чувства есть пространство, образъ же вс&#1123хъ предметовъ чувствъ вообще есть время. Чистая схема величины (quantitatis) какъ понятія разсудка есть число, оно есть представленіе, означающее посл&#1123довательное прибавленіе одного къ другому (однороднаго). Сл&#1123довательно, число есть единство синтеза многихъ частей однороднаго представленія, этотъ синтезъ вытекаетъ изъ того, что, въ соотв&#1123тствіе съ представленіемъ, мы внутренно производимъ единицы времени. Реальность въ чистомъ понятіи разсудка есть именно то, что вообще соотв&#1123тствуетъ ощущенію, сл&#1123довательно н&#1123что такое, понятіе чего указываетъ на бытіе (во времени). Понятіе отрицанія указываетъ на небытіе (во времени). Противоположность обоихъ, выражается поэтому въ однихъ различіяхъ времени, то какъ-бы наполненнаго, то пустаго. Такъ какъ время есть форма представленія, сл&#1123довательно, форма предметовъ, какъ явленій, то н&#1123что объективное, соотв&#1123тствующее въ нихъ ощущенію, представляется нами какъ-бы трансцендентальною матеріею вс&#1123хъ предметовъ, какъ вещей самихъ въ себ&#1123 (вещность — реальность). Каждое ощущеніе им&#1123етъ степень, или величину, т. е. бол&#1123е или мен&#1123е наполняетъ время, или внутреннее чувство, пока не исчезнетъ совс&#1123мъ (0 = negatio). Поэтому отношеніе и связь, или лучше переходъ отъ реальности къ отрицанію, служитъ причиной того, что мы представляемъ себ&#1123 реальность, какъ н&#1123которую количественную величину, схемой же реальности какъ количества, наполняющаго время, является непрерывное и равном&#1123рное продолженіе ея во времени, ибо при этомъ всегда мы нисходимъ отъ изв&#1123стной степени ощущенія до нуля, или наоборотъ отъ отрицанія постепенно восходимъ до изв&#1123стной степени.
Схемой сущности служитъ пребываемость реальнаго во времени, г. е. представленіе его, какъ чего-то лежащаго въ основ&#1123 (substratum) опытнаго опред&#1123ленія во времени, остающагося неизм&#1123ннымъ въ то время, когда все другое изм&#1123няется (время не уничтожается, можетъ прекращаться только бытіе чего-нибудь изм&#1123нчиваго). Поэтому, неизм&#1123нному времени соотв&#1123тствуетъ въ явленіи н&#1123что постоянное, т. е. сущность, и по ней опред&#1123ляется преемство и одновременное бытіе явленій.
Схемою причины служитъ н&#1123что реальное, существованіе ко тораго ведетъ за собой бытіе чего-нибудь другаго. Сл&#1123довательно, она состоитъ въ преемств&#1123 явленій, подчиненномъ опред&#1123ленному закону.
Схемою общенія (взаимод&#1123йствія), или причиннаго соотношенія сущностей по ихъ свойствамъ, служитъ одновременное бытіе свойствъ одной сущности съ свойствами другой, также подчиненное общему правилу.
Схемою возможности служитъ согласіе синтеза различныхъ представленій съ условіями времени вообще (наприм. оба противоположныя свойства не могутъ существовать въ одной вещи вм&#1123ст&#1123, но могутъ быть одно посл&#1123 другаго), сл&#1123довательно, опред&#1123леніе представленія вещи въ какомъ-нибудь момент&#1123 времени.
Схема д&#1123йствительности есть бытіе въ изв&#1123стномъ опред&#1123ленномъ времени.
Схема необходимости есть бытіе предмета во вс&#1123 времена.
Изъ всего сказаннаго ясно, что схема каждой категоріи есть воспроизведеніе времени (синтезъ), при посл&#1123довательномъ наблюденіи изв&#1123стнаго предмета, схема количества есть синтезъ ощущенія (соединеніе воспріятія съ представленіемъ времени, или наполненіе времени), схема отношенія есть связь воспріятій между собой во вс&#1123 времена (г. е. по закону временнаго опред&#1123ленія), наконецъ схема изм&#1123няемости и ея категоріи есть самое время, съ которымъ параллельно идетъ (соггеlatum) опред&#1123леніе, самаго предмета, именно: въ какой м&#1123р&#1123 онъ относится вообще ко времени и можетъ быть въ немъ представляемъ. Схемы суть ни что иное, какъ время опред&#1123ленія а priori и он&#1123 въ порядк&#1123 категоріи обозначаютъ рядъ времени, его содержаніе, порядокъ, наконецъ существованіе въ немъ вс&#1123хъ возможныхъ предметовъ.
Отсюда ясно, что схематизмъ разсудка, посредствомъ трансцендентальнаго синтеза воображенія, въ сущности, им&#1123етъ д&#1123ло съ единствомъ содержанія представленій во внутреннемъ чувств&#1123, а черезъ него и съ единствомъ самосознанія, какъ д&#1123ятельностью, соотв&#1123тствующею внутреннему чувству. Сл&#1123довательно, схемы чистыхъ понятій разсудка суть истинныя и единственныя условія, при которыхъ посл&#1123днія могутъ относиться къ предметамъ, сл&#1123довательно, им&#1123ть значеніе. Поэтому категоріи могутъ им&#1123ть только опытное приложеніе, ибо он&#1123 служатъ только къ тому, чтобы, основываясь на единств&#1123, необходимомъ а priori (т. е. на необходимомъ соединеніи частныхъ моментовъ сознанія въ первоначальномъ самосознаніи), подводить явленія подъ общія правила синтеза и такимъ образомъ подготовить ихъ къ прочному сочетанію въ опыт&#1123.
Въ возможномъ опыт&#1123, какъ своего рода одномъ ц&#1123ломъ, заключаются вс&#1123 наши познанія и въ согласіи съ нимъ состоитъ трансцендентальная истина, предваряющая и условливающая опытную.
Нельзя, однако, не вид&#1123ть и того, что, хотя чувственныя схемы реализуютъ категоріи, он&#1123 какъ-бы уменьшаютъ значеніе посл&#1123днихъ, т. е. ограничиваютъ условіями, лежащими вн&#1123 разсудка (именно, въ чувственности). Поэтому схема есть только явленіе, или чувственное понятіе предмета, сообразное съ категоріей (Numerus est quanlilas phaenomenon, Sensatio — realitas phaenomenon, constans et perdurable rerum substantia phaenomenon — aeternitas, nИcessitas, phaenomena etc.). Уничтожая это ограничивающее условіе, я повидимому расширяю понятія, въ чистомъ своемъ значеніи, безъ всякихъ условій чувственности, категоріи могутъ, повидимому, прилагаться къ вещамъ самимъ въ себ&#1123, между т&#1123мъ какъ схемы ограничиваютъ ихъ кругомъ явленій, значитъ, независимо отъ схемъ, категоріи им&#1123ютъ бол&#1123е широкое прим&#1123неніе. Въ самомъ д&#1123л&#1123, вн&#1123 всякихъ чувственныхъ условій, чистыя понятія разсудка им&#1123ютъ значеніе единства представленій. Но это значеніе — логическое и тогда они не могли бы реализоваться въ какомъ-либо предмет&#1123, а сл&#1123довательно, им&#1123ть какое-либо реальное значеніе. Такъ сущность, если устранить изъ нея черту постоянства, будетъ означать только, что н&#1123что должно быть мыслимо нами какъ субъектъ (что не можетъ служить сказуемымъ другаго). Но такого представленія я не могу приложить къ чему-либо, ибо не вожу, по какимъ признакамъ я долженъ узнавать вещь, им&#1123ющую значеніе такого субъекта. Сл&#1123довательно, безъ схемъ категоріи суть простыя д&#1123ятельности разсудка и не им&#1123ютъ д&#1123ла съ предметомъ. Свое значеніе он&#1123 получаютъ отъ чувственности, реализующей разсудокъ своими ограниченіями.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАГО УЧЕНIЯ О СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНІЯ

ВТОРОЙ ОТД&#1123ЛЪ.
Система вс
&#1123хъ основоположеній чистаго разсудка.

Въ предыдущемъ отд&#1123л&#1123 мы разсмотр&#1123ли трансцендентальную способность сужденія со стороны общихъ условій, при которыхъ единственно чистыя понятія разсудка могутъ быть полагаемы въ основу сужденіи. Теперь наша задача состоитъ въ томъ, чтобы изложить въ систем&#1123, д&#1123лаемыя разсудкомъ а priori, сужденія, перечень категорій долженъ дать намъ призтомъ в&#1123рную путеводную нить. Категоріи, собственно, ведутъ насъ къ чистымъ познаніямъ а priori т&#1123мъ, что он&#1123 прилагаются ко всему возможному опыту. Поэтому, анализуя ихъ отношеніе къ чувственности, мы легко можемъ создать полную систему вс&#1123хъ трансцендентальныхъ основоположеній разсудка.
Основоположенія а priori называются такъ не потому только, что они служатъ основаніями прочихъ сужденій, но и потому, что н&#1123тъ нужды искать для нихъ основаній въ бол&#1123е общихъ и высшихъ познаніяхъ. Но это свойство не зам&#1123няетъ еще доказательствъ. Хотя основоположенія не могутъ быть доказываемы объективнымъ путемъ, такъ какъ они условливаютъ познаніе самого предмета, т&#1123мъ немен&#1123е сл&#1123дуетъ искать доказательствъ для нихъ въ субъективныхъ условіяхъ возможнаго познанія предметовъ: такія доказательства т&#1123мъ бол&#1123е необходимы, что въ противномъ случа&#1123 основоположенія могутъ навлечь на себя подозр&#1123ніе въ нев&#1123рности.
Вовторыхъ, мы ограничимся только т&#1123ми основоположеніями, которыя выводятся изъ категорій. Сюда не относятся, поэтому: принципы трансцендентальной эстетики, напр. что пространство и время суть условія возможности вещей, какъ явленій, зат&#1123мъ, что они не простираются на вещи сами въ себ&#1123. Въ нашу систему не входятъ математическія основоположенія: ибо они выводятся изъ понятій разсудка, а не изъ наглядныхъ представленій. Но такъ какъ они суть синтетическія сужденія а priori, то мы разсмотримъ ихъ возможность вообще не для того, чтобъ доказывать ихъ необходимую достов&#1123рность, въ чемъ они не нуждаются, но чтобъ сд&#1123лать понятною возможность такихъ очевидныхъ познаній а priori.
Мы скажемъ также объ основоположеніи аналитическихъ сужденій, дабы ясн&#1123е вид&#1123ть ихъ противоположность синтетическимъ. Это сравненіе дастъ возможность устранить многія недоразум&#1123нія и ясно раскрыть своеобразную природу посл&#1123днихъ.

Системы основоположеній чистаго разсудка

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Высшее основоположеніе вс
&#1123хъ аналитическихъ сужденій.

Всякое познаніе, каково бы ни было его содержаніе и къ какимъ бы предметамъ оно ни относилось, должно удовлетворять сл&#1123дующему всеобщему, хотя и отрицательному условію: оно не должно противор&#1123чивъ самому себ противор&#1123чащія сужденія не могутъ им&#1123ть никакого значенія (какого бы они ни были содержаніи). Впрочемъ, если даже въ сужденіи и н&#1123тъ противор&#1123чія, оно можетъ давать такія соединенія понятій, какихъ въ предмет&#1123 не существуетъ или для которыхъ н&#1123тъ основаній а priori, или а posteriori. Такимъ образомъ, свободное отъ всякаго противор&#1123чія сужденіе можетъ быть иногда ложнымъ, или неосновательнымъ.
Законъ: ни одной вещи не можетъ быть приписанъ признакъ, который ей противор&#1123читъ, называется закономъ противор&#1123чія: онъ служитъ всеобщимъ, хотя только отрицательнымъ, признакомъ истины и потому называется логическимъ закономъ: ибо онъ говоритъ о вс&#1123хъ познаніяхъ безъ исключенія, какого бы содержанія они ни были: противор&#1123чіе совершенно разрушаетъ и уничтожаетъ ихъ.
Онъ можетъ, впрочемъ, быть употребляемъ и для положительныхъ ц&#1123лей, т. е. нетолько для открытія лжи и заблужденія (насколько они зависятъ отъ противор&#1123чія), но и для познанія истины. Если сужденіе аналитическое,— будетъ ли оно утвердительное, или отрицательное, то его истина можетъ быть доказана только на основаніи закона противор&#1123чія. Совершенно справедливо можно отрицать противоположность того, что мы уже допустили въ понятіи, само же понятіе должно быть необходимо утверждаемо потому, что его противоположность противор&#1123чила бы самому предмету.
Посему законъ противор&#1123чія мы должны признать всеобщимъ и совершенно достаточнымъ принципомъ всякаго аналитическаго познаніи, но дал&#1123е уже не простирается значеніе его, какъ критерія истины. Изъ того, что ни одно познаніе не можетъ противор&#1123чить ему, не уничтожая самого себя, сл&#1123дуетъ только, что онъ есть conditio sine qua non, но еще не можетъ служить руководящимъ основаніемъ истины познанія вообще. Такъ какъ намъ приходится им&#1123ть д&#1123ло только съ синтетическою частію нашего познанія, то мы будемъ остерегаться противор&#1123чить упомянутому основоположенію, но, къ сожал&#1123нію, оно не. можетъ дать намъ положительныхъ указаній относительно истины познаній этого рода.
Есть еще формула для этого безсодержательнаго и совершенно формальнаго закона, выражающая синтезъ, совершенно неосмотрительно и безъ нужды допущенный въ нее. Невозможно, чтобы что-нибудь существовало и вм&#1123ст&#1123 не существовало. Я не говорю уже о томъ, что въ ней совершенно излишне обозначеніе аподиктической достов&#1123рности (слово ‘невозможно’), что само собой вытекаетъ изъ закона. Но къ закону этому присоединено еще условіе времени и онъ выражаетъ какъ-бы сл&#1123дующее: предметъ А, который есть В, поможетъ быть въ тоже время non В, но очевидно, онъ можетъ быть т&#1123мъ и другимъ въ разныя времена (т. е. B и non В). Наприм&#1123ръ, молодой челов&#1123къ не можетъ быть старымъ, но онъ можетъ быть въ одно время молодымъ, въ другое — старымъ. Въ качеств&#1123 логическаго основоположенія, законъ противор&#1123чія не можетъ быть въ зависимости отъ условія времени: оттого упомянутая формула совершенно противор&#1123читъ существенной своей ц&#1123ли. Недоразум&#1123ніе зд&#1123сь происходить оттого, что при этомъ выводится изъ понятія предмета его признакъ и зат&#1123мъ посл&#1123дній соединяется съ своей противоположностью, такъ что выходитъ противор&#1123чіе, но не между подлежащимъ и новымъ сказуемымъ, а между самими сказуемыми, которые соединены съ первымъ синтетически, притомъ противор&#1123чіе это является только тогда, когда оба признака приписываются въ одно и тоже время. Если я скажу: челов&#1123къ, который не ученъ, не есть ученый, то, чтобъ вышло противор&#1123чіе, я долженъ присоединить условіе ‘вм&#1123ст&#1123’, ибо неученый челов&#1123къ можетъ сд&#1123латься потомъ ученымъ. но если я скажу: ни одинъ неученый челов&#1123къ не есть ученый, то сужденіе становится аналитическимъ: ибо признакъ неучености въ этомъ случа&#1123 составляетъ понятіе поллежащаго, и отрицательное сужденіе становится очевиднымъ, непосредственно но закону противор&#1123чія, такъ что н&#1123тъ надобности присоединять условіе: вм&#1123ст&#1123. Въ этомъ заключается причина, почему я изм&#1123нилъ формулу его, дабы т&#1123мъ ясно обозначить природу аналитическаго сужденія.

Системы основоположеній чистаго разсудка

ГЛАВА ВТОРАЯ.
Высшее основеположеніе вс
&#1123хъ синтетическихъ сужденій.

Общая логика не занимается объясненіемъ возможности синтетическихъ сужденій, для нея не существуетъ и самое ихъ названіе. Но для трансцендентальной логики оно составляетъ главн&#1123йшую задачу, и можно сказать единственную — именно объясненіе возможности синтетическихъ сужденій а priori, условій и пред&#1123ловъ ихъ возможности. Только по разр&#1123шеніи этой задачи, она можетъ удовлетворительно опред&#1123лить объемъ и пред&#1123лы чистаго разсудка.
Въ аналитическомъ сужденіи я сужу на основаніи понятія. Въ утвердительномъ я прилагаю къ понятію то, что же прежде я мыслилъ въ немъ, если оно отрицательное, то я отрицаю противоположность мыслимаго въ немъ. Въ синтетическихъ же сужденіяхъ я переступаю пред&#1123лы понятія, чтобы приписать ему н&#1123что другое, а не то, что уже прежде мыслилось въ немъ, въ нихъ значить н&#1123тъ отношеній тожества, или противор&#1123чія и на основаніи ихъ нельзя вид&#1123ть ни истины, ни ложности сужденія.
Допустивъ, что въ синтетическихъ сужденіяхъ необходимо переступать пред&#1123лы понятія, дабы сравнивать его съ другимъ, мы должны согласиться, что потребно н&#1123что третье, посредствомъ чего можетъ образоваться синтезъ двухъ понятій. Что же это такое третье, посредствующее въ синтетическихъ сужденіяхъ? Это — наше внутреннее чувство, въ которомъ содержатся вс&#1123 наши представленія и форма ихъ а priori. Какъ мы знаемъ, синтезъ представленій основывается на воображеніи, синтетическое единство ихъ (потребное для сужденія) — на единств&#1123 самосознанія. Зд&#1123сь, сл&#1123довательно, должно искать объясненія возможности синтетическихъ сужденій, и такъ какъ упомянутыя три причины служатъ источниками представленій а priori, то ими только и можетъ быть объяснена возможность чистыхъ синтетическихъ сужденій а priori. Посл&#1123днія необходимо будутъ сл&#1123довать изъ первыхъ, если допустить возможность познанія предметовъ, которое основывается единственно на синтез&#1123 представленій.
Если познаніе должно им&#1123ть объективную реальность, т. е. относиться къ какому-нибудь предмету и им&#1123ть предметное значеніе и смыслъ, то, очевидно, для него должны быть какимъ бы то ни было образомъ даны предметы. Безъ этого условія понятія будутъ безсодержательны, можно мыслить ихъ, но въ этомъ случа&#1123 мышленіе не поведетъ къ познанію и останется простою игрою представленій. Но давать предметъ непосредственно въ наглядномъ представленіи значитъ относить представленіе его къ опыту (д&#1123йствительному или возможному). Даже пространство и время, какъ ни свободны они отъ всего опытнаго и какъ ни достов&#1123ренъ характеръ ихъ, какъ представленій въ душ&#1123 a priore, не им&#1123ли бы смысла и объективнаго значенія, еслибы невозможно было доказать ихъ необходимой приложимости къ предметамъ опыта, они были бы простою схемою, основывающеюся на воспроизводительномъ воображеніи, которое собираетъ вм&#1123ст&#1123 предметы опыта и безъ котораго пространство и время не им&#1123ли бы никакого значенія. Тоже самое со вс&#1123ми другими понятіями безъ различія.
Сл&#1123довательно, возможность опыта сообщаетъ нашимъ познаніямъ a priori объективную реальность. Самъ же опытъ основывается на синтетическомъ единств&#1123 явленій, т. е. на синтез&#1123 согласно съ общими понятіями о предмет&#1123 явленій, безъ такого синтеза опытъ не былъ бы познаніемъ, но только сборомъ воспріятій, которыя не могутъ быть соединены по правиламъ объединяющаго сознанія, а сл&#1123довательно и восприняты въ трансцендентальное и необходимое единство самосознанія. Значитъ, принципы опыта, со стороны его формы, т. е. общіе законы единства въ синтез&#1123 явленій, заключаются въ насъ а priori, объективная реальность этихъ правилъ, какъ необходимыхъ условій, можетъ быть доказана опытомъ и предполагается его возможностью. Кром&#1123 этой области н&#1123тъ бол&#1123е никакой другой, къ которой могутъ быть прилагаемы синтетическія сужденія а priori, ибо н&#1123тъ бол&#1123е чего-либо третьяго, г. о. какого-нибудь новаго предмета, на которомъ синтетическое единство ихъ понятій могло бы доказать свое объективное значеніе.
Правда, посредствомъ однихъ синтетическихъ сужденій, вовсе не обращаясь къ опыту многое, повидимому, можно познавать a priori о пространств&#1123 вообще, или объ образахъ, создаваемыхъ въ немъ производительнымъ воображеніемъ. Но и зд&#1123сь наше познаніе было бы простой игрой воображенія, еслибы пространство не было условіемъ явленій, составляющихъ содержаніе вн&#1123шняго опыта, значитъ, справедливо, что чистыя синтетическія сужденія им&#1123ютъ прим&#1123неніе только къ возможному опыту, или лучше, сами получаютъ смыслъ только отъ такого прим&#1123ненія, и на немъ основываютъ объективное значеніе своего синтеза.
Такъ какъ опытъ, какъ эмпирическій синтезъ, есть единственный видъ познаній, условливающій реальность всякаго другаго синтеза, то и синтетическое познаніе можетъ им&#1123ть характеръ истины (согласоваться съ предметомъ) только потому, что оно содержитъ въ себ&#1123 именно необходимыя условія синтетическаго единства опыта.
Поэтому высшій принципъ вс&#1123хъ синтетическихъ сужденій таковъ, всякій предметъ находится въ зависимости отъ необходимыхъ условій синтетическаго единства, которому подчинено все разнообразное содержаніе нагляднаго представленія въ возможномъ опыт&#1123.
Только при этомъ условіи возможны синтетическія сужденія а priori, именно, если къ возможному опытному познанію будутъ приложены: формальныя условія нагляднаго представленія а priori, синтезъ воображенія и необходимое единство его въ трансцендентальномъ самосознаніи. Мы можемъ поэтому сказать: условія возможности опыта суть вм&#1123ст&#1123 и условія возможности предметовъ опыта, оттого, въ синтетическомъ сужденіи а priori они получаютъ объективное значеніе.

Системы основоположеній чистаго разсудка

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Систематическое изложеніе вс
&#1123хъ синтетическихъ основоположеній его.

Причина основоположеній заключается единственно въ чистомъ разсудк онъ нетолько создаетъ правила для наблюденія всего, что случается, по есть источникъ основоположеній, по которымъ все (всякій встр&#1123чающійся намъ предметъ) должно подчиняться этимъ правиламъ: безо нихъ мы не могли бы познать предмета, соотв&#1123тствующаго явленіямъ. Законы природы, если даже признавать ихъ основоположеніями опытной д&#1123ятельности разсудка, им&#1123ютъхарактеръ необходимости и т&#1123мъ намекаютъ, что они исходить изъ основаній, им&#1123ющихъ значеніе а priori и предваряющихъ всякій опытъ. Вс&#1123 они безъ различія состоятъ въ зависимости отъ высшихъ основоположеній разсудка, и только прилагаютъ посл&#1123днія къ частнымъ случаямъ явленія. Сл&#1123довательно, основоположенія даютъ съ своей стороны понятіе служащее условіемъ и какъ-бы указателемъ къ правилу, опытъ же доставляетъ случай, подходящій подъ это правило.
Большихъ неудобствъ н&#1123тъ въ томъ, что опытныя основоположенія обыкновенно считаютъ чистыми разсудочными, или наоборотъ, характеръ необходимости, отличающій посл&#1123днія и недостающій первымъ, какъ бы всеобщи они ни были, легко можетъ предостеречь насъ отъ см&#1123шенія т&#1123хъ и другихъ. Есть, впрочемъ, чистыя основоположенія а priori, которыхъ нельзя собственно приписывать чистому разсудку: ибо они выводятся не изъ понятій, а изъ чистыхъ наглядныхъ представленій (хотя посредствомъ разсудка). Въ математик&#1123 есть такія основоположенія, но такъ какъ разсудокъ есть способность понятій, то приложеніе ихъ къ опыту, сл&#1123довательно, объективное значеніе и самая возможность ихъ, какъ синтетическихъ познаній а priori, основываются непрем&#1123нно на разсудк&#1123.
Поэтому математическія основоположенія не будутъ входить въ составъ т&#1123хъ, о которыхъ я нам&#1123ренъ говорить. Я упомяну только о такихъ основоположеніяхъ, на которыхъ основывается возможность и объективное значеніе а priori первыхъ, т. е. т&#1123, которыя можно считать принципами математическихъ основоположеній и которыя направляются отъ понятій къ представленіямъ, а не наоборотъ.
Въ приложеніи чистыхъ понятій разсудка къ возможному опыту употребленіе синтеза бываетъ или математическимъ, или динамическимъ: ибо онъ им&#1123етъ д&#1123ло или съ нагляднымъ представленіемъ, или съ бытіемъ явленій вообще. Условія а priori, отъ которыхъ зависитъ наглядное представленіе, им&#1123ютъ необходимое значеніе для возможнаго опыта, условія же бытія предметовъ опытнаго представленія им&#1123ютъ случайный характеръ. Поэтому математическія основоположенія им&#1123ютъ необходимое, т. е. аподиктическое, значеніе, динамическія же хотя и им&#1123ютъ необходимый характеръ а priori, но только при уссловіи опытнаго мышленія вообще, сл&#1123довательно, не прямо, значитъ, ори не им&#1123ютъ той непосредственной очевидности, которая свойственна первымъ, (хотя они не теряютъ оттого характера достов&#1123рности въ приложеніи къ опыту). Мы увидимъ это впосл&#1123дствіи, когда изложимъ всю систему основоположеній.
Перечень категорій даетъ намъ ключъ къ основоположеніямъ, ибо посл&#1123днія суть собственно правила объективнаго приложенія первыхъ. Посему основоположенія чистаго разсудка суть:

1.
Аксіомы
нагляднаго представленія.

2.
Предваренія (anticipationes)
воспріятія

3.
Аналогіи опыта

4.
Постуляты
опытнаго мышленія вообще.

Наименованія эти избраны мною нарочно съ ц&#1123лью обозначить ими различія основоположеній относительно характера очевидности и услугъ, оказываемыхъ ими опыту. Мы увидимъ, что, по сравнительной очевидности и по способу опред&#1123леній явленій а priori, основоположенія, относящіяся къ категоріямъ величины и качества (особенно если обращать вниманіе только на форму), р&#1123зко отличаются отъ двухъ остальныхъ: первыя могутъ им&#1123ть только воззрительную, вторыя — дискурсивную достов&#1123рность. Первыя мы назовемъ математическими, вторыя динамическими основоположеніями. {Всякое соединеніе (conjunctio) есть или сложеніе (compositio) или сочетаніе (nexus). Первое есть синтезъ двухъ частей, не относящихся необходимо одна къ другой, напр. два треугольника, на которые д&#1123лится квадратъ діагональю, не относятся другъ къ другу необходимо, таковъ вообще синтезъ однородныхъ частей,— предметъ занятій математики (онъ подразд&#1123ляется на присоединеніе (aggregatio), простирающееся на протяженныя величины, и совокупленіе (coalitio), им&#1123ющее д&#1123ло съ напряженными (intensive) величинами) Сочетаніе (nexus) есть синтеза, частей, необходимо соотносящихся одна къ другой, напр. свойства съ сущностью, или д&#1123йствія съ причиной, въ немъ неоднородное представляется соединеннымъ а priori, такое соединеніе я называю динамическимъ, потому что оно им&#1123етъ д&#1123ло съ бытіемъ содержанія (и этотъ синтезъ подразд&#1123ляется на физическій, соединяющій явленія между собой и метафизическій, соединяющій ихъ въ познавательной способности а priori. Это прим&#1123ч. прибавлено къ 2-му изд.} Легко понять, что въ одномъ случа&#1123 я не разум&#1123ю основоположеній собственно математики, въ другомъ — общей (физической) динамики, но им&#1123ю въ виду принципы чистаго разсудка въ отношеніи къ внутреннему чувству (безъ различія данныхъ въ немъ представленій), который условливаютъ возможность основоположеній математики и динамики. Паши названія, сл&#1123довательно, указываютъ бол&#1123е ни приложеніе ихъ, ч&#1123мъ на содержаніе. Теперь я приступлю къ разсмотр&#1123нію ихъ въ порядк&#1123 категорій.

1. Аксіомы представленія.

Принципъ: вс&#1123 наглядныя представленія суть величины протяженныя. {1-е изд. ‘Основоположеніе чистаго разсудка, вс&#1123 явленія, по способу своего представленія, суть протяженныя величины.’}

Доказательство.

Со стороны формы, вс&#1123 явленія суть представленія въ пространств&#1123 и времени, которыя вообще составляютъ ихъ основу. Значитъ, явленія могутъ быть наблюдаемы только посредствомъ синтеза разнообразнаго содержанія, при участіи его образуется въ насъ представленіе опред&#1123леннаго пространства или времени, т. е. мы создаемъ его посредствомъ сочетанія однороднаго содержанія и сознанія разнообразныхъ чертъ этого (однороднаго) содержанія. Сознаніе же однородныхъ чертъ въ представленіи вообще, условливаюшее возможность предмета, есть ни что иное, какъ понятіе величины (quanti). Сл&#1123довательно, воспріятіе предмета, какъ явленія, возможно только посредствомъ того синтетическаго единства разнообразныхъ чертъ, заключающихся въ данномъ чувственномъ представленіи, отъ котораго зависитъ единство въ понятіи величины, иначе сказать, вс&#1123 явленія суть вообще величины и притомъ протяженныя, какъ представленія въ пространств&#1123 или времени, они должны выражать тотъ же самый синтезъ, которымъ вообще опред&#1123ляется само пространство и время. {‘Со стороны формы, которымъ вообще опред&#1123ляется пространство и время’ прибавлено во 2-мъ изд.}
Протяженною я называю такую величину въ которой представленіе частей условливаетъ представленіе ц&#1123лаго (и необходимо предшествуетъ посл&#1123днему). Я не могу представить линіи не проводя ея мысленно, т. е. постепенно, начиная отъ одной точки, образуя части ея и такимъ образомъ давая образа. своему представленію. Также точно я обхожусь и съ временемъ. Я мыслю въ немъ постепенное движеніе отъ одного мгновенія къ другому, причемъ изъ соединенія частей времени образуется опред&#1123ленная величина его. И такъ какъ во вс&#1123хъ явленіяхъ представленіе им&#1123етъ д&#1123ло или съ пространствомъ, или временемъ, то всякое явленіе, какъ наглядное представленіе, есть протяженная величина: ибо она можетъ быть познана нами только посредствомъ преемственнаго синтеза въ самосознаніи. Оттого вс&#1123 явленія представляются нами, какъ аггрегаты (множество частей), что бываетъ только съ т&#1123ми величинами, которыя представляются нами и наблюдаются, какъ величины протяженныя.
На этомъ преемственномъ синтез&#1123 производительнаго воображенія, создающаго образы, основывается математика протяженія (геометрія) со вс&#1123ми аксіомами, выражающими условія чувственнаго представленія а priori, при которыхъ единственно можетъ образоваться схема чистаго понятія въ приложеніи къ вн&#1123шнему представленію, напр. между двумя пунктами возможна только одна прямая линія, дн&#1123 линіи не могутъ ограничивать пространства и т. д. Эти аксіомы касаются только величинъ (quanta).
Что же касается до количества (quantitas), т. е. отп&#1123та на вопросъ: какъ велико что-нибудь, то относительно его н&#1123тъ никакихъ аксіомъ, хотя н&#1123которыя положенія, сюда относящіяся, суть синтетическія и непосредственно достов&#1123рныя (indeinonstrabilia). Что равныя количества, сложенныя съ равными, или вычтенныя изъ нихъ, даютъ равныя же величины, это есть собственно аналитическое сужденіе: я сознаю зд&#1123сь тожество одной количественной суммы съ другою, собственно же аксіомы должны быть синтетическими сужденіями а priori. Напротивъ, очевидныя положеніи, касающіяся числовыхъ отношеній, суть синтетическія, только они не им&#1123ютъ всеобщаго характера, какъ положенія геометріи, и потому не могутъ быть названы аксіомами, а только формулами чиселъ. 7 + 5 = 12, это сужденіе не есть аналитическое: въ представленіяхъ пяти или семи, въ представленіяхъ суммы обоихъ я не мыслю числа 12 (при д&#1123йствительномъ сложеніи я мыслю его, по вопросъ нашъ состоитъ собственно въ томъ, д&#1123йствительно ли зд&#1123сь сказуемое заключается въ представленіи подлежащаго). Притомъ, хотя такое сужденіе и синтетическое, т&#1123мъ немен&#1123е оно им&#1123етъ единичный характеръ. Какъ синтезъ однороднаго содержанія, онъ приложимъ только къ одному случаю, хотя самыя числа могутъ употребляться всеобщимъ образомъ. Если я скажу: соединеніе трехъ линій, изъ которыхъ дв&#1123, вм&#1123ст&#1123 взятыя, бол&#1123е третьей, можетъ дать треугольникъ, то я выражу при этомъ только д&#1123ятельность производительнаго воображенія, которое можетъ проводить линіи всевозможной длины и соединятъ ихъ подъ всевозможными углами. Но число 7 возможно только въ одномъ случа&#1123, равно какъ и число 12, произведенное синтезомъ перваго съ 5. Такія сужденія, очевидно, не. аксіомы (иначе, ихъ было бы безконечное число), а простыя только формулы чиселъ.
Указанное трансцендентальное основоположеніе математики явленій весьма много расширяетъ наше познаніе а priori. Оно д&#1123лаетъ чистую математику вполн&#1123 приложимою къ предметамъ опыта со всею ея точностью, безъ этого основоположенія приложимость математики была бы невозможна и порождала бы одни только противор&#1123чія. Явленія не суть вещи сами въ себ&#1123. Опытное представленіе условливается чистымъ представленіемъ (пространства и времени), что геометрія говоритъ о посл&#1123днемъ, должно им&#1123ть приложеніе и къ первому, поэтому, тщетна всякая ссылка на то, что предметы чувствъ не подходятъ подъ правила геометрическаго построенія въ пространств&#1123 (наприм. подъ правило безконечной д&#1123лимости линій, или угловъ). Иначе пришлось бы не признавать за пространствомъ, а также и за математикой, никакого объективнаго значенія и нельзя было бы знать того, какъ далеко можно прилагать посл&#1123днюю къ явленіямъ. Синтезъ пространства и времени, какъ существенныхъ формъ всякаго нагляднаго представленія, условливаетъ возможность наблюденія явленій, равно какъ возможность всякаго опыта, сл&#1123довательно условливаетъ всякое познаніе предметовъ: что говоритъ чистая математика о пространств&#1123, то приложимо и къ опыту. Всякое возраженіе противъ этой мысли, въ сущности, есть недоразум&#1123ніе разума, который усиливается отр&#1123шать предметы чувствъ отъ формальна!о условія нашей чувственности и трактовать ихъ какъ вещи сами въ себ&#1123, тогда какъ они суть только явленія. Тогда, конечно, ничего нельзя было бы познавать синтетически a priori, а сл&#1123довательно, невозможны были бы званія а priori, при помощи чистыхъ понятій пространства, тогда наука, дающая такія познанія, т. е. геометрія, стала бы невозможной.

2. Предвареніе воспріятія.

Принципъ ихъ: но вс&#1123хъ явленіяхъ реальное, составляющее предметъ ощущенія, им&#1123етъ интенсивную величину, т. е. степень. {1-е изд. Основоположеніе, предваряющее вс&#1123 воспріятія, говоритъ сл&#1123дующее, во вс&#1123хъ явленіяхъ ощущеніе и н&#1123что реальное, соотв&#1123тствующее ему въ предмет&#1123 (realitas phaenomenon), им&#1123етъ интенсивную величину т. е. степень.}

Доказательство.

Воспріятіе есть опытное сознаніе, т. е. такое, въ которомъ между прочимъ содержится ощущеніе. Явленія, какъ предметы воспріятія, не могутъ бытъ названы чистыми (только формальными) представленіями, подобно пространству и времени (явленія не могутъ быть воспринимаемы нами сами въ себ&#1123). Поэтому, кром&#1123 формы въ нихъ есть еще содержаніе, относящееся къ тому или другому предмету (т. е. то, всл&#1123дствіе чего мы представляемъ себ&#1123 н&#1123что существующимъ въ пространств&#1123 и времени), иначе сказать, реальная сторона ощущенія, сл&#1123довательно, въ воспріятіяхъ между прочимъ есть субъективная сторона представленія, въ которой, по нашему сознанію, выражается способъ возд&#1123йствія субъекта, относимый нами къ предмету вообще. Возможенъ промежуточный рядъ степеней отъ опытнаго сознанія до чистаго, т. е. такого, въ которомъ н&#1123тъ ничего реальнаго, а остается только формальное сознаніе (а priori) разнообразнаго содержанія въ пространств&#1123 и времени, т. е. возможенъ синтезъ величинъ ощущенія, начиная съ низшей ступени его, когда сторона чистаго представленія = 0, и восходя къ какой угодно относительной величин&#1123 посл&#1123дняго. Такъ какъ ощущеніе само по себ&#1123 не есть объективное представленіе и въ немъ н&#1123тъ ни представленія времени, ни пространства, то хотя и нельзя смотр&#1123ть на него какъ на протяженную величину, однако, сл&#1123дуетъ приписать ему характеръ величины вообще (именно, при наблюденіи, когда опытное сознаніе отъ 0 возрастаетъ въ изв&#1123стное время до изв&#1123стной степени), сл&#1123довательно, характеръ величины интенсивной и, въ соотв&#1123тствіе съ нею, самимъ предметамъ воспріятія, заключающаго въ себ&#1123 ощущеніе, долженъ быть приписанъ также характеръ величины интенсивной, т. е. степень вліянія на чувство. {‘Воспріятіе есть опытное — вліянія на чувство’, прибавлено во 2-мъ изданіи.}
Вообще всякое познаніе, посредствомъ котораго я могу а priori познавать и опред&#1123лять все, относящееся къ опытному познанію, можно назвать предвареніемъ и. конечно, это именно значеніе Эпикуръ усвоялъ своему юал’Їх?б. Въ явленіяхъ есть сторона, которая никакъ не можетъ быть познана a priori, и которая составляетъ отличительную черту опытнаго познанія — именно, ощущеніе (какъ содержаніе воспріятія), оно-то и не можетъ быть предварено (anticipai). По чистыя опред&#1123ленія въ пространств&#1123 и времени, и опред&#1123ленія фигуры, какъ величины, можно было бы назвать предвареніями явленій, ибо они представляютъ а priori то, что дается намъ въ опыт&#1123 а posteriori. Теперь если предположить, что въ ощущеніи вообще (мы не говоримъ о частномъ ощущеніи того, или другаго) есть сторона, которую можно познавать а priori, то и се сл&#1123дуетъ назвать предвареніемъ: нечего и говорить, что содержаніе опыта не можетъ быть предварено: ибо оно почерпается только изъ опыта. Такъ д&#1123йствительной есть на самомъ д&#1123л&#1123.
Наблюденіе посредствомъ ощущенія наполняетъ только одно мгновеніе (я говорю не о преемств&#1123 многихъ ощущеній). Такъ какъ это наблюденіе не есть посл&#1123довательный синтезъ, который шелъ бы отъ частей къ ц&#1123лому, то н&#1123что, наблюдаемое при этомъ, не им&#1123етъ никакой протяженной величины, недостатокъ же ощущенія въ изв&#1123стномъ мгновеніи им&#1123лъ бы сл&#1123дствіемъ то, что онъ представлялся бы намъ какъ-бы пустымъ, сл&#1123довательно = 0. То, что въ нашемъ опытномъ представленіи соотв&#1123тствуетъ ощущенію, называется реальностью (realitas phaenomenon), что соотв&#1123тствуетъ недостатку его, есть отрицаніе = 0. Но каждое ощущеніе способно къ уменьшенію, такъ что оно можетъ понемногу исчезать. Поэтому между реальностью къ явленіи и отрицаніемъ существуетъ непрерывная ц&#1123пь множества возможныхъ промежуточныхъ ощущеній, различіе ихъ одного отъ другаго сравнительно мен&#1123е, ч&#1123мъ какое существуетъ между полною степенью ощущенія и его полнымъ отрицаніемъ. Т. е. реальное въ явленіи им&#1123етъ величину, но въ наблюденіи мы не подозр&#1123ваемъ ея, такъ какъ оно совершается посредствомъ простаго ощущенія въ одномъ мгновеніи, а не посредствомъ посл&#1123довательнаго синтеза многихъ ощущеній и, сл&#1123довательно, не направляется отъ частей къ ц&#1123лому, оно есть величина, но величина не протяженная.
Такую величину, которая наблюдается нами какъ н&#1123что ц&#1123лое въ которой множество частей могутъ быть обозначаемы только степенями постепеннаго приближенія къ отрицанію 0, я называю интенсивной. Сл&#1123довательно, реальность въ явленіи им&#1123етъ интенсивную величину, т. е степень. Если эту реальность разсматривать какъ причину (какъ причину ощущенія, или другой реальности въ явленіи, напр. изм&#1123ненія), тогда можно будетъ назвать ее моментомъ, напр. моментъ тяжести, и притомъ потому, что степень обозначаетъ собственно величину, которую мы наблюдаемъ мгновенно, а не посл&#1123довательно Впрочемъ, о причинности я говорю зд&#1123сь только мимоходомъ.
Такимъ образомъ всякое ощущеніе. и вообще всякая реаль кость въ явленіи, какъ бы мала она ни была, им&#1123етъ изв&#1123стную степень т. е. интенсивную величину, могущую быть еще меньшею, между реальностью и отрицаніемъ существуетъ непрерывная связь посредствомъ возможныхъ меньшихъ реальностей. Всякій цв&#1123тъ, наприм. красный, им&#1123етъ изв&#1123стную степень, какъ бы мала она ни была, она можетъ быть еще меньше, тоже самое съ теплотой, съ моментами тяжести и т. д.
Свойство величинъ, по которому всякая данная часть ихъ не можетъ быть принята за самую меньшую изъ вс&#1123хъ возможныхъ, называется ихъ непрерывностью. Пространство и время суть quanta continua, ибо въ нихъ не можетъ быть дана какая-либо часть, которая не заключалась бы между какими-нибудь пред&#1123лами (пунктами, или моментами) и, сл&#1123довательно, не была бы сама тоже пространствомъ, или временемъ. Такимь образомъ время состоитъ изъ временъ, пространство изъ пространствъ. Пункты и моменты суть собственно пред&#1123лы, т. е. м&#1123ста ограниченія. М&#1123ста же всегда предполагаютъ пространства, которыя должны быть ограничены, или опред&#1123лены, изъ однихъ же м&#1123стъ, какъ-бы составныхъ частей, не могутъ быть составлены ни пространство, ни время. Такія величины называются текущими, ибо синтезъ (производительнаго воображенія), производящій ихъ, есть движеніе во времени, непрерывность котораго и означается зд&#1123сь словомъ — текущій.
Вообще, вс&#1123 явленія суть непрерывныя величины, по способу своего представленія протяженныя, по способу же воспріятія (какъ ощущенія и, сл&#1123довательно, реальности) интенсивныя. Если синтезъ содержанія явленій совершается съ перерывами. тогда возникаетъ сложеніе (аггрегатъ) многихъ явленій, но не выходитъ явленія, какъ ц&#1123лой величины: ибо сложеніе образуется не изъ непрерывнаго синтеза, а изъ повторенія, постоянно прерываемаго, синтеза. Если 13 таллеровъ я называю денежной величиной, то мое названіе будетъ правильнымъ только тогда, когда и буду подъ нею разум&#1123ть марку чистаго серебра: она есть непрерывная величина, въ которой всякая наименьшая часть можетъ быть еще мен&#1123е, и всякая можетъ образовать своего рода монету, которая все-таки будетъ содержать въ себ&#1123 серебро. Но если буду разум&#1123ть сумму 13 талеровъ, какъ монетъ (ка ново бы ни было содержаніе серебра въ нихъ), то названіе, денежной величины будетъ уже не со вс&#1123мъ идти къ нимъ, скор&#1123е ихъ можно назвать аггрегатомъ, т. е. числомъ монетъ. И такъ какъ въ основ&#1123 числа заключается единство, то явленіе, какъ единство, есть величина а притомъ непрерывная.
Если вс&#1123 явленія, протяженныя и интенсивныя, суть непрерывныя величины, то ясно, что положеніе: всякое изм&#1123неніе (переходъ вещи изъ одного состоянія въ другое) совершается непрерывно, могло бы быть легко и съ математической точностью доказано, къ сожал&#1123нію, причинность изм&#1123ненія не входитъ въ составъ трансцендентальной философіи и предполагаетъ опытные принципы. Что существуетъ причина, изм&#1123няющая состояніе вещи, т. е. производящая въ ней новое состояніе, противоположное прежнему, объ этомъ разсудокъ не даетъ намъ никакихъ св&#1123д&#1123ній а priori, и это не потому только, что онъ не можетъ указать намъ, какимъ путемъ возможно изм&#1123неніе (подобный случай бываетъ со многими познаніями а priori), но потому, что признакъ изм&#1123няемости касается такихъ сторонъ явленій, о которыхъ можно узнать только изъ опыта, самую причину ихъ приходится искать въ чемъ-то неизм&#1123няемомъ. Им&#1123я зд&#1123сь подъ руками одни только чистыя основныя понятія всякаго возможнаго опыта, мы, конечно, не можемъ заниматься общей частью естествов&#1123д&#1123нія, не нарушая т&#1123мъ единства системы.
Мы легко могли бы также доказать вліяніе, какое им&#1123етъ нашъ принципъ на предвареніе воспріятій, и т&#1123 услуги его для нихъ, какія проистекаютъ изъ того, что онъ предотвращаетъ вс&#1123 неправильные выводы, могущіе быть выводимы изъ нашихъ воспріятій.
Если реальность въ воспріятіи непрем&#1123нно им&#1123етъ изв&#1123стную степень и между полною степенью ея и полнымъ отрицаніемъ возможенъ безконечный рядъ меньшихъ и меньшихъ степеней и если каждое чувство им&#1123етъ опред&#1123ленную степень воспріимчивости къ ощущеніямъ, то, очевидно, немыслимо такое воспріятіе, или опытъ, который посредственно или непосредственно доказывалъ бы полный недостатокъ реальности въ явленіи, т. е. изъ опыта никакимъ образомъ не можетъ быть доказано существованіе пустаго пространства, или времени. Вопервыхъ, посредствомъ нагляднаго представленія мы никогда не въ состояніи зам&#1123тить совершеннаго отсутствія реальности въ явленіи: вовторыхъ, его нельзя допускать даже посредствомъ выводовъ изъ какихъ-либо наблюденій надъ явленіями и сравнительною степенью ихъ реальности: полнаго отсутствія реальности нельзя принимать даже въ вид&#1123 предположенія для удобствъ объясненія явленій. Хотя представленіе опред&#1123леннаго пространства, или времени совершенно реально, т. е. въ немъ н&#1123тъ ненаполненныхъ частей, однако, должны существовать безконечно разнообразныя степени наполненія пространства и времени: ибо всякая реальность вообще им&#1123етъ свою степень. которая, при одной и той же протяженной величин&#1123 явленія, можетъ уменьшаться, постепенно переходя вс&#1123 безконечно разнообразныя степени. Такимъ образомъ интенсивная величина въ различныхъ явленіяхъ можетъ быть и большей, и меньшей, при одинаковой протяженной величин&#1123 представленія.
Обратимся къ прим&#1123ру. Находя большое различіе въ количествахъ разнообразныхъ веществъ, при однихъ и т&#1123хъ же объемахъ (по различію тяжести, или противод&#1123йствія движенію), почти вс&#1123 естествоиспытатели полагаютъ: что во вс&#1123хъ веществахъ объемъ (протяженная величина явленія) долженъ быть отчасти, хотя и въ различной степени, оставаться пустымъ. Кто изъ такихъ математиковъ и механиковъ могъ бы подумать, что они умозаключаютъ въ этомъ случа&#1123 основываясь на метафизическомъ предположеніи, котораго, повидимому, такъ тщательно изб&#1123гаютъ: именно, они предполагаютъ зд&#1123сь, что реальное въ пространств&#1123 (я не называю этого факта непроницаемостью, или тяжестью, ибо эти понятія суть опытныя) везд&#1123 одинаково и различается только по своей протяженной величин&#1123, т. е. по своему количеству. Такому предположенію, которое основывается вовсе не на опыт&#1123 и которое, сл&#1123довательно, есть чисто метафизическое, я противопоставлю трансцендентальное, посл&#1123днее не можетъ служить полнымъ объясненіемъ упомянутаго различія, однако устраняетъ эту кажущуюся необходимость объяснять вышеприведенный фактъ предположеніемъ пустыхъ пространствъ, его заслуга состоитъ въ томъ, что, при неизб&#1123жности вообще какой-нибудь гипотезы, оно дозволяетъ разсудку объяснять фактъ не однимъ пустымъ пространствомъ. Наше трансцендентальное объясненіе говоритъ, что хотя равныя пространства могутъ быть наполняемы различными веществами, такъ что не будетъ оставаться ни одного пункта, въ которомъ не находилась бы матерія, однако все реальное, сверхъ своего качества, им&#1123етъ еще изв&#1123стную степень (противод&#1123йствія или в&#1123са), которая безъ уменьшенія протяженной величины можетъ безконечно уменьшаться, прежде нежели перейдетъ въ совершенную пустоту, исчезнетъ. Такъ, н&#1123что наполняющее пространство наприм. теплота, а также все другое реальное (въ явленіи), можетъ безконечно уменьшаться, все-таки не оставляя ни мал&#1123йшаго пункта его пустымъ и точно также въ незначительной степени можетъ наполнять пространство, какъ другое вещество можетъ наполнять его въ большей. Я не утверждаю, что подъ это объясненіе можетъ быть прямо подведено все различіе матеріи, напр. въ отношеніи тяжести, я доказываю изъ основоположенія чистаго разсудка, что природа нашихъ воспріятій допускаетъ между прочимъ и посл&#1123днее объясненіе и что совершенно ложно считаютъ вс&#1123 реальныя явленія въ отношеніи степени ихъ одинаковыми, и допускаютъ различіе только въ способ&#1123 соединенія ихъ и въ разм&#1123рахъ протяженности, т&#1123мъ бол&#1123е неосновательно утверждаютъ, что таковыя мн&#1123нія будтобы основываются на основоположеніи разсудка а priori.
Впрочемъ, упомянутое предвареніе, разсудка кажется, довольно страннымъ даже привычному къ трансцендентальному размышленію и осмотрительному изсл&#1123дователю, кажется сомнительнымь, чтобы разсудокъ могъ предварять опытъ такимъ синтетическимъ сужденіемъ относительно степени реальности въ явленіяхъ (и сл&#1123довательно, относительно возможности внутреннихъ различій самого ощущенія, если отвлечь отъ него опытное качество). Поэтому стоило бы изсл&#1123довать, какимъ образомъ разсудокъ можетъ утверждать объ явленіяхъ синтетически а priori и предварять ихъ именно со стороны опытной, касающейся ощущенія.
О качеств&#1123 ощущенія мы узнаемъ только изъ опыта, оно не можетъ быть представляемо а priori (наприм. цв&#1123та, вкусъ и проч.). Реальное, соотв&#1123тствующее ощущенію, представляетъ, въ противоположность отрицанію, н&#1123что такое, понятіе чего предполагаетъ бытіе, оно означаетъ синтезъ въ опытномъ сознаніи вообще. Именно, во внутреннемъ чувств&#1123 опытное сознаніе можетъ увеличиваться отъ О до какой угодно степени, такъ что меньшая протяженная величина (напр. осв&#1123щенная плоскость) будетъ возбуждать такой же величины ощущеніе, какое возбуждается большимъ (но мен&#1123е осв&#1123щеннымъ) коли честномъ другихъ предметовъ. Поэтому можно совершенно устранить изъ виду протяженную величину явленія и все-таки мы будемъ въ состояніи представлять себ&#1123 происходящій въ ощущеніи синтезъ равном&#1123рнаго возвышенія отъ 0 до изв&#1123стной степени опытнаго сознанія. Отсюда ясно, что ощущенія вообще даются намъ а posteriori, но что а priori мы можемъ знать о характеристичномъ свойств&#1123 ихъ, по которому они им&#1123ютъ изв&#1123стныя степени. Вообще зам&#1123чательно, что относительно величинъ мы можемъ знать а priori одно только качество ихъ. именно непрерывность, во всякомъ же качеств&#1123 (въ реальномъ явленіи) можемъ а priori предполагать одно только интенсивное количество ихъ, именно, что они им&#1123ютъ степень. Все остальное познается только опытомъ.

3. Аналогіи опыта.

Принципъ ихъ: опытъ возможенъ только посредствомъ представленія необходимой связи воспріятій. {1-е изданіе: ‘Всеобщее основоположеніе ихъ, вс&#1123 явленія, по своему бытію, а priori состоять въ зависимости отъ правилъ, которыми опред&#1123ляется ихъ взаимное отношеніе во времени.’}

Доказательство.

Опытъ есть эмпирическое познаніе, т. е. такое, въ которомъ предметъ опред&#1123ляется Посредствомъ воспріятій. Синтезъ въ немъ не дается готовымъ въ самыхъ воспріятіяхъ, онъ есть синтетическое единство содержанія ихъ въ сознаніи: такой синтезъ есть существенная черта познанія предметовъ чувствъ, т. е. опыта (а не одного только нагляднаго представленія, или чувственнаго ощущенія). Въ опыт&#1123 воспріятія соединяются одно съ другимъ случайнымъ образомъ, такъ что между ними не моглобъ возникнуть какой-либо связи съ характеромъ необходимости: ибо наблюденіе только слагаетъ вм&#1123ст&#1123 разнообразныя черты опытнаго представленія, но ему не присуща мысль о необходимой связи соединяемыхъ ихъ явленій въ пространств&#1123 и времени. И такъ какъ опытъ есть познаніе предметовъ посредствомъ воспріятіи, и вся ц&#1123ль его состоитъ въ томъ, чтобъ дойти до представленія разнообразнаго содержанія въ то.мь вид&#1123, въ какомъ оно существуетъ по времени объективно, а не такъ, какъ оно субъективно сопоставляется нами, и такъ какъ время само по себ&#1123 не можетъ быть наблюдаемо, то опред&#1123леніе существованія предметовъ во времени можетъ быть произведено только синтезомъ, сл&#1123довательно, посредствомъ понятіи а priori. Такимъ понятіямъ присущъ характеръ необходимости и потому опытъ возможенъ только посредствомъ представленія необходимой связи воспріятій. {‘Опытъ есть эмпирическое необходимой связи воспріятій’ прибавлено во 2-мъ изданіи.}
Три modi времени суть постоянство, посл&#1123довательность и единовременность. Посему три правила вс&#1123хъ временныхъ отношеній явленій, по которымъ опред&#1123ляется ихъ бытіе въ одномъ и томъ же времени, предшествуютъ опыту и д&#1123лаютъ его возможнымъ.
Общее основоположеніе вс&#1123хъ трехъ аналогій основывается на необходимомъ единств&#1123 самосознанія, которое прилагается і.о всякому опытному сознанію (воспріятію) въ какомъ бы то ни было времени, и такъ какъ упомянутое единство предваряетъ посл&#1123днее а priori, то можно сказать, что основоположеніе основывается на синтетическомъ единств&#1123 вс&#1123хъ явленій, по ихъ отношеніямъ во времени Ибо первоначальное самосознаніе прилагается къ внутреннему чувству (которое объемлетъ вс&#1123 безъ исключенія явленія) и притомъ а priori къ форм&#1123 его, т. е. къ разнообразному опытному сознанію во времени. Въ первоначальномъ сознаніи должно быть соединено все, что, по временнымъ отношеніямъ, представляется разнообразнымъ, это собственно и предполагается трансцендентальнымъ единствомъ его а priori, отъ котораго зависитъ все, относящееся къ нашему (собственному) познанію, т. е. все, что можетъ представляться имъ предметомъ. Сл&#1123довательно, это синтетическое единство въ отношеніяхъ воспріятій по времени, опред&#1123ляемое притомъ а priori, выражается въ сл&#1123дующемъ закон&#1123: всякій частный признакъ, касающійся времени, предопред&#1123ляется общимъ признакомъ времени, и правила, вытекающія изъ этого закона, суть аналогіи, о которыхъ мы говоримъ. {Мы должны зам&#1123тить, что мы перевели зд&#1123сь слономъ признакъ Кантовское ‘Bestimmung’. Собственно, оно значитъ ‘опред&#1123леніе’, но употребить его зд&#1123сь было неудобно потому, что тогда мысль въ такомъ важномъ м&#1123ст&#1123, каково указанное совершенно терялась бы за неопред&#1123ленностью и отчасти двусмысленностью этого слова. Строго говоря, опред&#1123леніе означаетъ логическій пріемъ, посредствомъ котораго указываются отличительныя свойства понятія, и такимъ образомъ оно отд&#1123ляется, отличается отъ вс&#1123хъ другихъ сродныхъ и несродныхъ понятій. У Канта слово Bestimmung не всегда употребляется въ этомъ значеніи, а всего чаще съ объективнымъ отт&#1123нкомъ, именно дли обозначеніи того, что отличаетъ, опред&#1123ляетъ самую вещь отъ вс&#1123хъ другихъ, т. е. для обозначенія свойства или, лучше, отличительныхъ признаковъ, составляющихъ ея содержаніе. М. В.}
Эти основоположенія отличаются т&#1123мъ, что въ нихъ говорится не о явленіяхъ и синтез&#1123 ихъ опытнаго представленія, но обсуждаются бытіе и взаимныя отношенія ихъ между собою. Правда, можно опред&#1123лить а priori тотъ способъ, какимъ мы наблюдаемъ что-нибудь, такъ что руководясь правиломъ синтеза, мы можемъ въ каждомъ данномъ опытномъ случа&#1123 дойти до соотв&#1123тствующаго явленію нагляднаго представленія а priori. Но самый способъ существованія явленіи не можетъ быть познаваемъ нами а priori и хотя путемъ а priori можно заключать въ бытію чего-нибудь вообще, но нельзя познать чего-нибудь оир д&#1123леино, т. е. нельзя предузнать того, ч&#1123мъ одно опытное представленіе будетъ’ отличаться отъ другаго.
Два вышеупомянутыхъ основоположенія я назвалъ математическими потому, что они условливаютъ приложимость математики къ явленіямъ, они трактуютъ о возможности явленій и объясняютъ намъ то, какимъ образомъ явленія, какъ представленія и какъ н&#1123что реальное въ нашихъ воспріятіяхъ, возникаютъ по правиламъ математическаго синтеза, ибо по этой причин&#1123 прилагаются къ нимъ числовыя величины и само явленіе опред&#1123ляется, какъ величина. Такимъ образомъ я могу вывести а priori степень ощущенія солнечнаго св&#1123та, зная, что онъ въ 200,000 разъ сильн&#1123е луннаго. Поэтому упомянутыя основоположенія мы можемъ назвать опред&#1123ляющими (constitutive). {Constitutive — отъ constiluo, устанавливать, учреждать, зат&#1123мъ опред&#1123лять. Выраженіе ‘конститутивный’ употребляется между прочимъ въ логик&#1123 для обозначенія такихъ признаковъ понятій, которые выражаютъ существенный стороны въ отличіе отъ второстепенныхъ, выводныхъ. Въ приложеніи къ принципу, выраженіе конститутивный обозначаетъ то, что онъ опред&#1123ляетъ познаніе самой вещи, т. е. познавая ее мы опред&#1123ляемъ такимъ принципомъ самую вещь. Очевидно, русское слово ‘опред&#1123ляющій’ совершенно идетъ сюда. М. В.}
Совершенно иначе поставлены т&#1123 основоположенія, которыя должны а priori прилагать правила къ бытію явленіи. Такъ какъ бытія нельзя предположительно опред&#1123лять, то основоположенія должны ограничиваться отношеніями бытія и потому могутъ служить только руководящими (регулятивными) принципами. Тутъ, сл&#1123довательно, не мыслимы ни аксіомы, ни предваренія. Такъ, если между воспріятіями, изъ которыхъ одно еще неопред&#1123ленно, мы зам&#1123чаемъ отношеніе времени, то мы не им&#1123емъ никакого права а priori что-либо утверждать о качеств&#1123, или величин&#1123 этого неопред&#1123леннаго воспріятія, но только то, какимъ образомъ оно, по своему бытію, соединено съ другимъ въ изв&#1123стномъ modo времени. Въ философіи аналогіи значатъ совс&#1123мъ другое, ч&#1123мъ въ математик&#1123. Въ посл&#1123дней аналогіями называются формулы, выражающія равенство двухъ отношеній величинъ и притомъ опред&#1123лительнымъ образомъ, такъ что если даны два члена пропорціи, то уже симъ дается и третій, т. е. онъ можетъ быть выведенъ. Въ философіи аналогія обозначаетъ равенство двухъ качественныхъ. а не количественныхъ отношеній, орнэтомъ, изъ трехъ данныхъ членовъ я могу выводить только отношеніе ихъ къ четвертому, но никакъ не могу а priori указать, каковъ этотъ четвертый членъ, въ этомъ случа&#1123 приходится ограничиваться простымъ указаніемъ на правило, какимъ образомъ искать его въ опыт&#1123, и на признакъ, по которому сл&#1123дуетъ находить его. Значитъ, аналогія опытность правило, по которому изъ многихъ воспріятій образуется одно опытное ц&#1123лое (но не самое воспріятіе, какъ опытное представленіе вообще), она служитъ основоположеніемъ дли предметовъ (явленій) не опред&#1123ляющимъ, а руководящимъ. Тоже самое сл&#1123дуетъ сказать о постулатахъ опытнаго мышленіи вообще, касающихся синтеза представленіи (формы явленія), воспріятія (содержанія его) и опыта (отношенія этихъ воспріятій),— именно, что постулаты суть только руководящія основоположенія и отличаются отъ опред&#1123ляющихъ математическихъ если не достов&#1123рностію, которая въ т&#1123хъ и другихъ одинакова а priori, то характеромъ очевидности, ибо не им&#1123ютъ наглядности посл&#1123днихъ (сл&#1123довательно, различаются и въ способахъ доказательствъ).
Вообще, при вс&#1123хъ синтетическихъ основоположеніяхъ сл&#1123дуетъ помнить, что наши аналогіи не им&#1123ютъ значенія трансцендентальныхъ основоположеній, но приложимы только къ опытной д&#1123ятельности разсудка и въ этомъ только смысл&#1123 могутъ быть защищаемы, и что явленія не могутъ быть прямо подводимы подъ категоріи, но предварительно должны быть подчинены схемамъ. Еслибы предметы, къ которымъ прилагаются эти основоположенія, были вещами самими въ себ&#1123, то было бы положительно невозможно синтетически утверждать о нихъ чего-нибудь а priori. Но д&#1123ло въ томъ, что мы познаемъ въ опыт&#1123 одни только явленія и къ такому только по 169 знанію им&#1123ютъ приложеніе а priori наши основоположенія, сл&#1123довательно, ц&#1123ль ихъ состоитъ въ томъ, чтобы служить условіями единства опытнаго познанія въ синтез&#1123 явленій, синтезъ же явленій можетъ быть мыслимъ нами только при помощи схемы чистаго разсудочнаго понятія, и категоріи выражаютъ въ себ&#1123 именно единство синтеза вообще отр&#1123шеннымъ отъ всякаго чувственнаго условія образомъ. Значить эти основоположенія уполномочиваютъ насъ соединять явленія на основаніи аналогій, объединяя ихъ логически и всеобщимъ образомъ посредствомъ понятій, мы можемъ при этомъ пользоваться категоріями въ самихъ основоположеніяхъ, но въ-приложеніи ихъ къ д&#1123лу (къ явленіямъ) не можемъ обойтись безъ схемъ, которыя мы назвали ключами къ употребленію категорій и будемъ употреблять ихъ какъ формулы, въ качеств&#1123 ограничительныхъ условій.

А. Первая аналогія.

Основоположеніе постоянства субстанціи.

При всякой см&#1123н&#1123 явленій сущность остается одною и тою же и количество ея въ природ&#1123 не увеличивается и не уменьшается.

Доказательство.

Вс&#1123 явленія существуютъ во времени, въ которомъ, какъ на н&#1123которой основ&#1123 {Substrat (substernere — подкладывать) значитъ подкладка. Сущность служить какъ-бы подкладкою, на которой м&#1123няются случайныя свойства, оставляя ее неизм&#1123нной. Русское слово ‘основа’ и обозначаетъ именно то, что служитъ неизм&#1123ннымъ основаніемъ, какъ-бы подкладкой для вс&#1123хъ изм&#1123няющихся свойствъ. М. В.} (substrat) (постоянной форм&#1123 внутренняго представленія) мы можемъ представлять себ&#1123 одновременность и посл&#1123довательность. Само же время, въ которомъ мы представляемъ себ&#1123 всякую см&#1123ну явленіи, остается всегда однимъ и т&#1123мъ же неизм&#1123ннымъ, ибо одновременность и посл&#1123довательность суть только опред&#1123ленія времени. Но такъ какъ время само но себ&#1123 не можетъ быть наблюдаемо нами, то въ предметахъ воспріятія, т. е. явленіяхъ, должно находиться н&#1123что такое, что представляетъ собою время вообще и въ чемъ зам&#1123чается намъ всякая см&#1123на, или одновременность, смотря по тому, въ какихъ отношеніяхъ къ нему находятся явленія. Это н&#1123что, служащее какъ-бы подкладкою всему реальному, т. е. тому, что относится къ бытію вещей, есть сущность, все, что относится къ бытію вещи, мыслится нами какъ опред&#1123ленія сущности. Сл&#1123довательно, н&#1123что постоянное, въ отношеніи къ чему опред&#1123ляются вс&#1123 временныя отношенія явленій, есть сущность, г. и. н&#1123что реальное, всегда остающееся однимъ и т&#1123мъ же въ качеств&#1123 основы всякой см&#1123ны. Такъ какъ она не можетъ изм&#1123няться, то количество ея въ природ&#1123 не увеличивается и не уменьшается. {Вм&#1123сто: ‘Вс&#1123 явленія существуютъ… и не уменьшается’ въ 1-мъ изд.: ‘Вс&#1123 явленія существуютъ во времени. Время же двоякимъ образомъ опред&#1123ляетъ отношенія явленій: или посл&#1123довательность ихъ или одновременность. Въ первомъ случа&#1123 время получаетъ значеніе временнаго ряда, во второмъ — временнаго объема’.}
Мы наблюдаемъ разнообразное содержаніе явленіи посл&#1123довательно и потому постоянно переходимъ отъ одного къ другому. Посему, посредствомъ одного наблюденія, мы не въ состояніи были бы опред&#1123лить, существуетъ ли разнообразное содержаніе, какъ предметъ опыта, вм&#1123ст&#1123 или сл&#1123дуетъ одно за другимъ, еслибы въ основ&#1123 не было чего-либо такого, что существуетъ всегда, т. е. чего-нибудь постояннаго и неизм&#1123ннаго, при которомъ см&#1123на и одновременность казались бы только видами (modi времени) существованія этого постояннаго. Только при такомъ условіи мы можемъ опред&#1123лять временныя отношенія, т. е. н&#1123что постоянное есть основа опытнаго представленія, при которой единственно опред&#1123ленія времени становятся возможными. Постоянство поэтому выражаетъ время вообще, какъ н&#1123что всегда сопутствующее всякому бытію явленій, всякой см&#1123н&#1123 и всякой одновременности. См&#1123на сама по себ&#1123 не касается времени, но только явленій въ немъ (точно также какъ одновременность не есть modus самого времени, ибо въ посл&#1123днемъ н&#1123тъ частей, существующихъ вм&#1123ст&#1123, но вс&#1123 части существуютъ одна за другою). Еслибъ мы вздумали приписать посл&#1123довательность самому времени, то должны предположить новое время, въ которомъ происходила бы эта посл&#1123довательность. Только въ томъ случа&#1123, когда мы предположимъ существованіе чего-то постояннаго, намъ возможно будетъ приписывать чему-либо существующему, во времени величину, называемую продолжительностью. Въ простой см&#1123н&#1123 времени бытіе, кажется, постоянно исчезающимъ и возобновляющимся и потому не им&#1123етъ ни мал&#1123йшей величины. Сл&#1123довательно, при несуществованіи чего-либо постояннаго мы не могли бы и думать объ отношеніяхъ времени. По, какъ мы уже сказали, время не можетъ быть наблюдаемо нами само по себ сл&#1123довательно, н&#1123что постоянное въ явленіяхъ есть единственная основа всякаго времяопред&#1123ленія и условіе возможности всякаго синтетическаго единства воспріятій, т е. опыта, всякое бытіе и всякая см&#1123на во времени есть modus существованія того, что пребываетъ всегда однимъ и т&#1123мъ же. Такое постоянное по вс&#1123хъ явленіяхъ есть предметъ, т. е. сущность (Phaenomenon), все же изм&#1123няющееся или могущее изм&#1123няться составляетъ только способъ существованія сущности, или сущностей, сл&#1123довательно, им&#1123етъ значеніе признаковъ ихъ.
Во вс&#1123 времена нетолько философы, но и обыкновенные смертные предполагали такое н&#1123что постоянное, какъ оспою всякой см&#1123ны явленій, въ существованіи его никто не осм&#1123ливался сомн&#1123ваться. Философы выражали только это предположеніе н&#1123сколько точн&#1123е, именно, что при вс&#1123хъ изм&#1123неніяхъ въ мір&#1123 сущность пребываетъ, см&#1123няются же только ея принадлежности. Къ сожал&#1123нію, до сего времени даже не пытались доказывать в&#1123рности этого синтетическаго положенія и весьма р&#1123дко давали ему должное м&#1123сто во глав&#1123 чистыхъ и а priori достов&#1123рныхъ законовъ природы. Въ самомъ д&#1123л&#1123, сужденіе, сущность постоянно одна и та же, собственно говоря, тожеелпино. Признакъ постоянства и служитъ основаніемъ, почему мы прилагаемъ къ явленіямъ категорію сущности, и сл&#1123довало бы доказать собственно то, что но вс&#1123хъ явленіяхъ есть н&#1123что постоянное, а все изм&#1123няющееся есть только признакъ его существованія. Но д&#1123ло въ томъ, что такое доказательство невозможно въ догматическомъ дух&#1123, т. е. на основаніи понятій, ибо упомянутое сужденіе есть синтетическое а priori: никому не приходило на мысль, что подобныя сужденія им&#1123ютъ смыслъ въ приложеніи къ возможному опыту, сл&#1123довательно могутъ быть доказаны только посредствомъ вывода условій, при которыхъ возможенъ посл&#1123дній. Неудивительно поэтому, если сужденіемъ пользовались при всякомъ опыт&#1123 (въ немъ чувствуется настоятельная потребность, при опытномъ познаніи), но никогда не старались доказывать его.
Кого-то спросили: много ли в&#1123ситъ дымъ? Онъ отв&#1123чалъ: изъ в&#1123су сожженнаго дерева вычтите в&#1123съ оставшейся золы и вы будете им&#1123ть в&#1123съ дыма. Очевидно, онъ предполагалъ за несомн&#1123нное, что вещество (сущность) не уничтожается даже въ огн&#1123, но изм&#1123няется только форма его. Также точно, сужденіе: изъ ничего, не бываетъ ничего, есть только сл&#1123дствіе изъ закона, утверждающаго постоянство или, лучше, всегдашнее бытіе субъекта явленій. Если в&#1123рно, что сущность въ явленіи есть настоящая основа, при помощи которой возможно опред&#1123лять что-нибудь по времени, то, очевидно, по ней должно быть опред&#1123ляемо всякое бытіе въ прошедшемъ и будущемъ. Мы потому и называемъ явленіе сущностью, что предполагаемъ его существованіе во вс&#1123 времена, эта черта ея. впрочемъ, неудовлетворительно обозначается словомъ постоянство (Beharrlichkeit), такъ какъ оно указываетъ бол&#1123е на будущее время. Но такъ какъ внутренняя необходимость постоянно пребывать предполагаетъ необходимость существовать ни не и времена, то можно довольствоваться и упомянутымъ названіемъ. Gigni de niliilo nihil, in niliiluin nil posse reverli никогда не отд&#1123лялось древними одно отъ другаго и только теперь разд&#1123ляются въ томъ предположеніи, что первое положеніе идетъ главнымъ образомъ противъ зависимости міра (даже по своей сущности) отъ высшей причины. Забота напрасная, потому что невозможно было бы единство опыта, если допустить возникновеніе совершенно новыхъ вещей (по сущности). Тогда стало бы немыслимо то, что выражаетъ собою единство времени именно тожество основы, въ силу которой всякое изм&#1123неніе им&#1123етъ характеръ единства. Впрочемъ это постоянство, въ сущности, есть только способъ представлять бытіе вещей (въ явленіи).
Опред&#1123ленія сущности, которыя выражаютъ только особенные способы существованія ея, называются свойствами (Ассіdenzen). Они всегда реальны, ибо касаются бытія сущности (отрицаній суть такія опред&#1123ленія., которыя обозначаютъ несуществованіе чего-нибудь въ ней). Когда реальнымъ признакамъ приписывается существованіе, (наприм. движеніе, какъ свойство вещества), то его называютъ принадлежностію, въ отличіе отъ бытія сущности, называемаго самостоятельнымъ существованіемъ. Однако, эти различенія ведутъ къ недоразум&#1123ніямъ, гораздо точн&#1123е и в&#1123рн&#1123е будетъ сказать, что свойство означаетъ тотъ способъ, которымъ положительно опред&#1123ляется бытіе сущности. Но уже по условіямъ логической д&#1123ятельности нашего разсудка необходимо выд&#1123лить изм&#1123нчивою сторону сущности отъ неизм&#1123няемой и первую сравнивать съ этою основною и постоянною стороною. Потому мы и отнесли эту категорію къ разряду отношеній, хотя она скор&#1123е служитъ условіемъ ихъ, ч&#1123мъ сама выражаетъ отношенія.
Это понятіе постоянства даетъ бол&#1123е в&#1123рное толкованіе понятію. изм&#1123ненія. Возникновеніе и уничтоженіе не суть изм&#1123ненія того, что происходитъ и уничтожается. Изм&#1123неніе есть новый способъ существованія, сл&#1123дующій за другимъ способомъ, бытія того же самаго предмета. Поэтому все изм&#1123няющееся само по себ&#1123 пребываетъ, изм&#1123няется только его состояніе. И такъ какъ см&#1123на касается только свойствъ, которыя могутъ образовываться и возникать, то мы можемъ сказать, хотя отчасти только предположительно: изм&#1123няется только то, что постоянно (сущность), перем&#1123нчивое не подвергается изм&#1123ненію, а только одной см&#1123н&#1123, въ которой одни опред&#1123леніи возникаютъ, другія уничтожаются.
Изм&#1123неніе можетъ быть наблюдаемо только въ сущностяхъ, безусловное возникновеніе и уничтоженіе, касающееся не однихъ только свойствъ постояннаго, не можетъ быть предметомъ воспріятія, ибо только постоянное н&#1123что даетъ намъ возможность зам&#1123чать переходъ изъ одного состоянія въ другое, отъ небытія къ бытію, мы познаемъ эти состоянія опытнымъ путемъ, какъ перем&#1123нчивыя опред&#1123ленія чего то постоянно пребывающаго. Предположивъ, что н&#1123что возникаетъ безусловно, мы должны представить себ&#1123 временный пунктъ, въ которомъ его не было. Что же можетъ быть при этомъ нашею точкою опоры, какъ не н&#1123что уже существующее. Нич&#1123мъ не наполненное время, которое предшествовало ему, не можетъ быть предметомъ воспріятіи, если же мы станемъ искать опоры въ вещахъ, которыя уже существовали и продолжаютъ существовать до того времени, когда начало возникать н&#1123что новое, то, очевидно, это новое будетъ казаться свойствомъ перваго, какъ чего-то постояннаго. Тоже самое и съ уничтоженіемъ: чтобъ зам&#1123тить его также нужно представлять себ&#1123 время, въ которомъ уже н&#1123тъ бол&#1123е изв&#1123стнаго явленія.
Сущности (въ явленіи) суть основы всякаго времяопред&#1123ленія. Въ противномъ случа&#1123, возникновеніе однихъ и уничтоженіе другихъ опред&#1123леній не могли бы быть соглашены съ единственнымь условіемъ опытнаго единства времени, и явленія относились бы къ двумъ разнороднымъ временамъ, въ которыхъ параллельно существовало бы бытіе, чего, конечно, допустить нельзя. Время одно, различныя времена существуютъ въ немъ не вм&#1123ст&#1123, но одно посл&#1123 другаго.
Такимъ образомъ постоянная пребываемость есть необходимое условіе, при которомъ могутъ быть опред&#1123ляемы явленія, какъ вещи, или предметы въ опыт&#1123. По какой можно указать опытный признакъ, по которому можно узнавать эту необходимую пребываемость, а съ нею и характеръ сущности въ явленіяхъ, объ этомъ мы будемъ им&#1123ть случай зам&#1123тить впосл&#1123дствіи.

Б. ВТОРАЯ АНАЛОГІЯ.
Основоположеніе временной посл
&#1123довательности но закону причинности.

Вс&#1123 изм&#1123ненія происходятъ по закону связи причины и д&#1123йствія. {1-е изд. ‘Основоположеніе произведеніи’. Все, что случается (возникаетъ), предполагаетъ н&#1123что такое, изъ чего оно сл&#1123дуетъ по какому-нибудь закону.}

Доказательство.

(Предшествующее основоположеніе показало намъ, что вс&#1123 явленія, сл&#1123дующія одно за другимъ во времени, суть изм&#1123ненія, т. е. преемственное бытіе и небытіе опред&#1123леній сущности, остающейся одною и тою же, что, при этомъ, не происходитъ см&#1123ны бытія сущности небытіемъ ея, или другими словами, что сама сущность ни возникаетъ, ни уничтожается. Это основоположеніе можетъ быть выражено и такъ: всякая см&#1123на (преемство) явленій есть ни что иное, какъ изм&#1123неніе: возникновенія и уничтоженія самой сущности нельзя было бы назвать изм&#1123неніемъ: ибо понятіе его предполагаетъ существованіе, или постоянство одного и того же подлежащаго (субъекта) съ двумя противоположными опред&#1123леніями.— Посл&#1123 этого обзора предшествующаго мы перейдемъ къ доказательству.
Я зам&#1123чаю, что явленія сл&#1123дуютъ одно за другимъ, т. е. что одно состояніе вещи въ изв&#1123стное время см&#1123няется другимъ противоположнымъ. Я связываю такимъ образомъ два воспріятія во времени. Связь же не есть д&#1123ло одного чувства и нагляднаго представленія, но работа синтетической способности воображенія, которая опред&#1123ляетъ внутреннее чувство именно со стороны отношеній времени. Воображеніе можетъ соединять двоякимъ образомъ: каждое изъ двухъ состояній оно можетъ полагать предшествующимъ по времени: ибо время само по себ&#1123 не можетъ быть усматриваемо: нельзя д&#1123лать какъ-бы справокъ съ нимъ и опред&#1123лять, что въ предмет&#1123 предшествуетъ и что посл&#1123дуетъ. Значитъ, я могу сознавать, что мое воображеніе одно полагаетъ прежде, другое посл&#1123, но не могу сознавать того, что въ самомъ предмет&#1123 одно состояніе предшествуетъ другому,— другими словами, одно воспріятіе не въ состояніи опред&#1123лить объективнаго отношенія двухъ см&#1123няющихся явленій. Чтобъ им&#1123ть возможность опред&#1123лять его, необходимо мыслить отношеніе между двумя состояніями такъ, чтобъ одно изъ нихъ казалось необходимо предшествующимъ другому, т. е. чтобъ въ этомъ отношеніи былъ исключенъ всякій произволъ. Но сообщать синтетическое единство съ характеромъ необходимости можетъ одно только чистое понятіе разсудка, непричастное опытному характеру воспріятія, въ настоящемъ случа&#1123 оно есть понятіе отношенія причины и д&#1123йствія, причемъ первая опред&#1123ляетъ по времени посл&#1123днее, какъ сл&#1123дствіе, а не какъ н&#1123что такое, что предшествуетъ только въ нашемъ воображеніи (т. е. не заимствуется изъ воспріятія). Сл&#1123довательно, самый опытъ, т. е. опытное познаніе становится возможнымъ, благодаря тому обстоятельству, что посл&#1123довательность явленій, а съ, ними и всякое изм&#1123неніе мы подчиняемъ закону причинности, если явленія представляются намъ, какъ предметы опыта, то этимъ мы обязаны упомянутому закону. {Эти страницы начиная съ ‘Предшествующее основоположеніе… и до ‘упомянутому закону’ прибавлены во 2-мъ изданіи.}
Наблюденіе разнообразнаго содержанія явленія всегда совершается постепенно. Представленія частей сл&#1123дуютъ одно за другимъ. Есть ли такая посл&#1123довательность въ самомъ предмет&#1123, это составляетъ другой, особый вопросъ. Намъ изв&#1123стно, что все сознаваемое нами и даже всякое представленіе можно назвать предметомъ (объектомъ), но чтобъ р&#1123шить, какой смыслъ им&#1123етъ это слово по отношенію къ явленіямъ, по скольку они (какъ представленія) не составяютъ сами предметовъ, а только обозначаютъ ихъ,— для сего требуется бол&#1123е глубокое изсл&#1123дованіе. Въ той м&#1123р&#1123, въ какой явленія, въ качеств&#1123 нашихъ представленій, суть предметы сознанія, они становятся предметами наблюденія, т. е. воспринимаются въ синтезъ воображенія. можно поэтому сказать: разнообразное содержаніе явленій возстановляется въ душ&#1123 въ посл&#1123довательномъ порядк&#1123. И еслибы явленія были предметами самими въ себ&#1123, то на основаніи преемства представленій нельзя было бы ни въ какомъ случа&#1123 заключать къ тому, въ какомъ порядк&#1123 содержаніе соединено въ самомъ предмет&#1123. Мы им&#1123емъ д&#1123ло впрочемъ, только съ нашими представленіями, каковы вещи сами въ себ&#1123 (независимо отъ возбуждаемыхъ ими въ насъ представленій) — это находится вн&#1123 области нашего познанія. Но хотя явленія и не суть вещи сами въ себ&#1123 и хотя спи составляютъ единственное содержаніе для нашего познанія, т&#1123мъ немен&#1123е возникаетъ настоятельный вопросъ: въ какой форм&#1123 содержаніе явленій соединено во времени: о содержаніи я знаю одно только, что представленіе его въ моемъ наблюденіи совершается постепенно. Въ явленіи напр. дома, который находится предъ мною, я посл&#1123довательно наблюдаю черты его. Возникаетъ вопросъ: существуетъ ли такая посл&#1123довательность въ самомъ дом&#1123? чего, конечно, нельзя допустить. Вникнувъ въ трансцендентальное значеніе моихъ понятій о явленіяхъ, я нахожу, что видимый домъ не можетъ быть предметомъ самимъ въ себ&#1123, но только явленіемъ, т. е. представленіемъ, трансцендентальный предметъ котораго намъ неизв&#1123стенъ. Что же собственно сл&#1123дуетъ разум&#1123ть подъ вопросомъ: какимъ образомъ разнообразное содержаніе соединено въ самомъ явленіи. Въ этомъ вопрос&#1123, представленіемъ называется н&#1123что наблюдаемое нами, а подъ явленіемъ, несмотря на то, что оно, собственно говоря, есть содержаніе представленій, мы разум&#1123емъ предметъ, съ которымъ должно согласоваться наше понятіе, извлекаемое нами изъ наблюдаемыхъ представленій. И такъ какъ истина заключается въ согласіи познанія съ предметомъ, то зд&#1123сь, очевидно, можно поставлять вопросъ объ однихъ формальныхъ условіяхъ опытной истины: мы потому только представляемъ явленіе, въ соотв&#1123тствіе съ нашими представленіями, какъ предметъ отъ нихъ отличный, что оно подчиняется особому закону, который отличаетъ его отъ всякихъ другихъ представленій, и сообщаетъ нашему способу сочетанія характеръ необходимости. То зерно явленія, въ которомъ заключается условіе такого необходимаго закона наблюденія (Appretension), и есть предметъ.
Обратимся теперь къ нашей задач&#1123. Опытнымъ путемъ никакъ нельзя наблюдать происхожденія предмета или состоянія, которыхъ прежде не было, если имъ не будутъ предшествовать явленія, въ которыхъ не было этого состоянія: ибо какъ нельзя наблюдать чистаго времени, такъ невозможно зам&#1123чать д&#1123йствительности, которая сл&#1123дуетъ за пустымъ временемъ, сл&#1123довательно невозможно наблюдать возникновенія, которому не предшествуетъ никакого состоянія вещей. Значитъ всякое наблюденіе какого-нибудь событія есть воспріятіе, которое сл&#1123дуетъ за какимъ нибудь другимъ воспріятіемъ. Такъ какъ со всякимъ синтезомъ наблюденія повторяется та же исторія, какую мы вид&#1123ли выше при явленіи дома, то ясно, что воспріятія сами по себ&#1123 не могутъ быть отличаемы одно отъ другаго. Но наблюдая явленіе, обозначающее какое-нибудь событіе, я зам&#1123чаю (назовемъ предшествующее состояніе А, посл&#1123дующее же В), что въ наблюденіи В сл&#1123дуетъ за А, по что А не можетъ сл&#1123довать за В, а только предшествовать. напр. я вижу, какъ теченіе уноситъ внизъ по р&#1123к&#1123 лодку. Мое воспріятіе лодки на низшихъ пунктахъ р&#1123ки сл&#1123дуетъ за воспріятіемъ ея на верхнихъ, и невозможно, чтобъ, наблюдая это явленіе, я зам&#1123чалъ лодку сначала внизу теченія, а потомъ вверху. Значитъ, порядокъ воспріятій въ наблюденіи зд&#1123сь опред&#1123ленъ и одно связано съ другимъ. Такого порядка именно не доставало, когда ты наблюдали явленіе дома: я могъ начать свои воспріятія сверху внизъ, или, наоборотъ, наблюдать разнообразное содержаніе этого опытнаго представленія вправо или вл&#1123во. Въ ряд&#1123 этихъ воспріятій не зам&#1123чалось, сл&#1123довательно, никакого опред&#1123леннаго порядка, который былъ бы обязательнымъ для меня, когда я начиналъ соединять опытнымъ путемъ разнообразныя черты. При наблюденіи же событій существуетъ такое обязательное правило и оно д&#1123лаетъ изв&#1123стный порядокъ воспріятій, сл&#1123дующихъ одно за другимъ (при наблюденіи явленія), необходимымъ.
Такимъ образомъ сл&#1123дуетъ выводить субъективную посл&#1123довательность наблюденія отъ объективной посл&#1123довательности явленій: ибо первая сама по себ&#1123 очень неопред&#1123ленна и не можетъ служить къ различенію явленій одного отъ другаго. Субъективная посл&#1123довательность ничего не можетъ доказывать о сочетаніи разнообразныхъ чертъ въ самомъ предмет&#1123: ибо она совершенно подчинена произволу. Наоборотъ, объективная связь ихъ состоитъ въ такомъ порядк&#1123 содержанія явленія, въ силу котораго наблюденіе одного (случающагося)сл&#1123дуетъ за наблюденіемъ другаго (ему предшествовавшаго) по изв&#1123стному правилу. Только одно правило можетъ уполномочивать меня сказать, что въ самомъ явленіи, а не въ одномъ только моемъ наблюденіи есть изв&#1123стная посл&#1123довательностъ, т. е. что она должна быть обязательною для моего наблюденія..
Въ силу этого правила но всемъ, что предшествуетъ изв&#1123стному событію, должно заключаться условіе, изъ котораго должно возникать событіе всегда и необходимо, но обратно я не могу восходить отъ событія и (посредствомъ наблюденія) опред&#1123лять, что ему предшествуетъ. Отъ посл&#1123дующаго момента времени явленіе не можетъ возвращаться къ предъидущему, а только им&#1123етъ изв&#1123стное отношеніе къ нему, но переходъ отъ даннаго времени къ изв&#1123стному посл&#1123дующему совершенно необходимъ. Такъ какъ существуетъ н&#1123что посл&#1123дующее, то я долженъ относить его къ чему-нибудь другому предшествующему, изъ котораго первое вытекаетъ по общему правилу, т. е. необходимо, такъ что событіе, какъ н&#1123что условленное, указываетъ намъ на изв&#1123стное условіе, посл&#1123днее же опред&#1123ляетъ само событіе.
Предположимъ теперь, что ничего не предшествуетъ событію такого, за ч&#1123мъ посл&#1123днее должно было сл&#1123довать по какому-нибудь общему правилу, тогда вся посл&#1123довательность воспріятія существовала бы только въ нашемъ наблюденіи, т. е. им&#1123ла бы субъективный характеръ и въ объективномъ отношеніи оставалось бы неизв&#1123стнымъ, что собственно предшествуетъ и что посл&#1123дуетъ въ нашемъ воспріятіи. Тогда въ насъ была бы одна игра представленій, которой ничего не соотв&#1123тствовало бы въ предмет&#1123, т. е. мы были бы не въ состояніи, на основаніи своего воспріятія, различать одного явленія отъ другаго въ отношеніи времени: ибо посл&#1123довательность въ наблюденіи всегда и везд&#1123 им&#1123етъ одинъ и тотъ же характеръ и не можетъ служить къ опред&#1123ленію самаго явленія, такъ что она никакъ не можетъ им&#1123ть объективнаго характера. Тогда я не могъ бы сказать, что въ явленіи два состоянія сл&#1123дуютъ одно за другимъ, но только, что одно наблюденіе см&#1123няется другимъ, причемъ, конечно, все д&#1123ло принимаетъ субъективный характеръ, нисколько не касается самаго предмета и не можетъ служить къ познанію его (даже какъ явленія).
Поэтому познавая какое-нибудь событіе, мы всегда предполагаемъ, что ему предшествовало н&#1123что, за которымъ оно сл&#1123дуетъ по изв&#1123стному закону. Безъ такого предположенія я не могъ бы сказать о чемъ-нибудь объективномъ, что оно сл&#1123дуетъ, ибо одна посл&#1123довательность въ моемъ наблюденіи, если она не опирается на какое-нибудь правило, не могла бы уполномочивать меня предположить се въ самомъ предмет&#1123. Сл&#1123довательно, только при помощи правила, но которому явленія въ ихъ посл&#1123довательности, т. е. въ томъ вид&#1123, въ какомъ они случаются, опред&#1123ляются предшествовавшимъ имъ состояніемъ, я могу давать объективный характеръ моему личному синтезу (наблюденію) и только при указанномъ предположеніи возможенъ опытъ о какихъ-нибудь событіяхъ.
Наши зам&#1123чанія, повидимому, противор&#1123чатъ вс&#1123мъ давнимъ наблюденіямъ надъ ходомъ нашей разсудочной д&#1123ятельности, именно, наблюденіе и сравниваніе весьма многихъ случаевъ. въ которыхъ событія сл&#1123дуютъ за предшествовавшими имъ явленіями, ведутъ насъ къ открытію общаго правила, по которому изв&#1123стныя событія сл&#1123дуютъ за изв&#1123стными явленія: мы, только отсюда, повидимому возникаетъ для насъ поводъ составлять понятіе причины. Но въ такомъ случа&#1123, это понятіе было бы опытнымъ и выводимое изъ него правило, что все случающееся им&#1123етъ свою причину, было бы такъ же случайно, какъ случаенъ самый опытъ, его всеобщность и необходимость были бы только воображаемыми и не им&#1123ли бы истиннаго всеобщаго значенія, ибо они основывались бы не а priori, а на наведеніи. И зд&#1123сь повторяется тоже, что мы уже зам&#1123тили о другихъ чистыхъ представленіяхъ (напр. пространств&#1123 и времени), мы потому и могли вывести ихъ изъ опыта, какъ своего рода ясныя понятія, что мы же сами привнесли ихъ въ опытъ и посредствомъ ихъ же сд&#1123лали его возможнымъ. Только тогда и возможно для насъ логически ясное представленій правила, опред&#1123ляющаго рядъ событіи, какъ понятія причины, когда мы уже приложилъ его въ опыт&#1123. Но ты не должны забывать того, что въ немъ, какъ въ условіи синтетическаго единства явленій во времени, заключалось основаніе самаго опыта и что оно а priori предваряло посл&#1123дній.
Остается доказать прим&#1123ромъ, что въ своемъ опыт&#1123 мы вовсе непроизвольно усвояемъ предмету изв&#1123стную посл&#1123довательность (т. е. предполагаемъ событіе, въ которомъ случается н&#1123что, чего прежде не было) и эту посл&#1123довательность отличаемъ отъ субъективной, существующей въ нашемъ наблюденіи, но что мы поступаемъ такимъ образомъ на основаніи правила, которое заставляетъ насъ различать одинъ рядъ воспріятій отъ другаго, и что только благодаря этому правилу мы можемъ представлять посл&#1123довательность въ самомъ предмет&#1123.
Мы им&#1123емъ въ себ&#1123 представленія, которыя можемъ сознавать. Какъ бы ни было широко это сознаніе, они все-таки остаются представленіями т. е. внутренними опред&#1123леніями нашей души въ томъ или другомъ отношеніи времени. Какимъ же образомъ мы доходимъ до того, что этимъ представленіямъ усвояемъ предметъ, или вообще, кром&#1123 субъективной реальности, приписываемъ имъ еще объективную? Объективное значеніе очевидно не можетъ состоять въ одномъ только отношеніи одного представленія къ другому (положимъ, даже чисто предметному представленію), въ противномъ случа&#1123, снова возникаетъ вопросъ: какимъ образомъ это представленіе какъ-бы переступаетъ собственные пред&#1123лы и получаетъ объективное значеніе кром&#1123 субъективнаго, которое ему принадлежитъ, какъ виду душевнаго состоянія? И если мы изсл&#1123дуемъ, какое новое качество сообщается нашимъ представленіямъ т&#1123мъ, что они прилагаются къ предметамъ, и въ чемъ состоитъ преимущество такихъ, такъ называемыхъ, предметныхъ представленій, то окажется, что въ этомъ случа&#1123 изв&#1123стному сочетанію представленій сообщается характеръ необходимости и что оно подчиняется изв&#1123стному правилу, потому и сообщается представленіямъ объективное значеніе, что водворяется изв&#1123стный порядокъ въ ихъ отношеніяхъ по времени.
Въ синтез&#1123 явленій разнообразныя черты представленій сл&#1123дуютъ одна за другой. Но отсюда еще далеко до представленія предмета: ибо эта посл&#1123довательность, повторяющаяся во вс&#1123хъ наблюденіяхъ, еще не даетъ основанія различать одной черты отъ другой. по какъ скоро я зам&#1123чаю, что она им&#1123етъ связь съ состояніемъ, за которымъ сл&#1123дуетъ представленіе по изв&#1123стному общему правилу, то я уже начинаю представлять явленіе, какъ событіе, т. е. познаю предметъ, который долженъ занимать изв&#1123стное опред&#1123ленное м&#1123сто во времени и который, въ силу предшествовавшаго состоянія, не можетъ занимать другаго м&#1123ста. Зам&#1123чая какое-нибудь событіе я представляю себ&#1123 н&#1123что ему предшествующее: ибо иначе я не могъ бы указать отношеній этого явленія по времени, т. е. указать, что оно существуетъ посл&#1123 изв&#1123стнаго момента, въ которомъ его не было. Мы пом&#1123щаемъ его въ опред&#1123ленный пунктъ времени только въ силу того предположенія, что за изв&#1123стнымъ состояніемъ событіе сл&#1123дуетъ всегда, т. е. по какому-нибудь правилу. На этомъ основаніи, вопервыхъ, я не могу представлять себ&#1123 порядка наблюдаемаго ряда наоборотъ и предшествующее пом&#1123щать на м&#1123сто посл&#1123дующаго, вовторыхъ, несомн&#1123нно, что если предшествующее состояніе дано, то изв&#1123стное событіе должно неизб&#1123жно и необходимо сл&#1123довать, но этой причин&#1123 собственно, между нашими представленіями является порядокъ, въ которомъ настоящее указываетъ на предшествующее состояніе какъ на н&#1123что такое, къ чему данное событіе им&#1123етъ соотношеніе и что съ своей стороны опред&#1123ляетъ событіе какъ сл&#1123дствіе и потому связываетъ его съ собою въ порядк&#1123 времени.
Говоря о чувственности, мы указали ея необходимый законъ, а сл&#1123довательно и формальное условіе всякаго воспріятія, именно, что предшествующее время необходимо опред&#1123лаетъ посл&#1123дующее (достигнуть посл&#1123дующаго времени, я могу только посредствомъ предъидущаго). Точно также и для опытнаго представленія въ порядк&#1123 времени неизб&#1123женъ тотъ законъ, что явленія прошедшаго времени предопред&#1123ляютъ всякое существованіе въ посл&#1123дующемъ и что событія совершаются въ силу прямой зависимости отъ нихъ по времени, т. е. по изв&#1123стному закону. Только въ явленіяхъ мы можемъ опытно познавать эту непрерывность, характеризующую связь временъ.
Чтобъ опытъ сталъ возможенъ, для сего необходимъ разсудокъ, первое д&#1123йствіе его состоитъ не въ томъ, что онъ уясняетъ представленіе предмета, а въ томъ, что онъ предуготовляетъ условія, при которыхъ возможно представленіе предмета. Онъ переноситъ порядокъ времени на самыя явленія и ихъ бытіе т&#1123мъ, что каждому изъ нихъ, какъ своего рода сл&#1123дствію, усвояетъ опред&#1123ленное а priori м&#1123сто во времени по отношенію къ предшествующимъ явленіямъ, въ противномъ случа&#1123, явленія не согласовались бы съ формой времени, въ которой м&#1123сто вс&#1123хъ частей опред&#1123ляется а priori. Но, конечно, опред&#1123леніе м&#1123ста явленій не можетъ быть выводимо изъ отношенія ихъ къ безусловному времени (оно не можетъ быть предметомъ воспріятія), явленія сами должны взаимно опред&#1123лить свои м&#1123ста во времени и притомъ съ характеромъ необходимости, т. е. все случающееся должно сл&#1123довать за предшествовавшимъ состояніемъ, по изв&#1123стному правилу. Такимъ образомъ образуется рядъ явленій и въ ряду возможныхъ воспріятій образуются, при участіи разсудка, необходимый порядокъ и непрерывная связь, наподобіе того порядка, какой встр&#1123чается въ форм&#1123 внутренняго представленія (во времени), въ которой каждое воспріятіе необходимо им&#1123етъ свое м&#1123сто.
Всякое событіе есть ничто иное, какъ воспріятіе, относящееся къ области возможнаго опыта, оно получаетъ въ глазахъ моихъ характеръ д&#1123йствительнаго только тогда, когда я познаю явленіе опред&#1123леннымъ относительно м&#1123ста во времени, сл&#1123довательно, познаю, какъ предметъ, который можетъ быть, на основаніи общаго правила, отысканъ въ связи воспріятій. Правило это, служащее къ опред&#1123ленію временной посл&#1123довательности, заключается въ сл&#1123дующемъ: въ предшествующемъ заключается условіе, изъ котораго необходимо вытекаетъ изв&#1123стное событіе. Сл&#1123довательно, законъ достаточнаго основанія есть условіе возможнаго опыта, именно объективнаго познанія явленій, со стороны ихъ взаимныхъ отношеній въ порядк&#1123 времени.
Этотъ законъ доказывается сл&#1123дующимъ образомъ. Для всякаго опытнаго познанія необходимъ синтезъ разнообразнаго содержанія посредствомъ воображенія, и притомъ посл&#1123довательный синтезъ, т. е. такой, въ которомъ представленія сл&#1123дуютъ одно за другимъ. Но воображеніе не опред&#1123ляетъ порядка въ этой посл&#1123довательности (что должно предшествовать и что должно посл&#1123довать) и мы можемъ по произволу восходить и нисходить въ ряду представленій отъ одного къ другому. По какъ скоро этотъ синтезъ превращается въ синтезъ наблюденія (содержанія даннаго явленія), то порядокъ становится объективно-опред&#1123леннымъ или, выражаясь точн&#1123е, порядокъ посл&#1123довательнаго синтеза переносится на самый предметъ, и на основаніи его предполагается н&#1123что предшествующее, а за нимъ н&#1123что необходимо посл&#1123дующее. Такимъ образомъ если изъ воспріятія должно образоваться познаніе событія, и притомъ д&#1123йствительнаго, то оно должно стать сужденіемъ, въ которомъ посл&#1123довательность мыслится въ опред&#1123ленной форм&#1123, т. е. предполагается связь явленій во времени, изъ которыхъ одно сл&#1123дуетъ за другимъ необходимо, или по изв&#1123стному правилу. Иначе, еслибъ событіе не вытекало необходимо изъ предъидущаго, то я долженъ былъ бы считать его за субъективную фантазію и еслибы сталъ обозначать имъ что-нибудь объективное, то долженъ былъ бы называть его не бол&#1123е, какъ своей мечтой. Сл&#1123довательно, отношеніе явленій (какъ возможныхъ воспріятій), по которому посл&#1123дующее (случающееся) опред&#1123ляется въ своемъ существованіи предъидущимъ необходимо и по изв&#1123стному правилу, или отношеніе причины къ д&#1123йствію есть условіе объективнаго значенія нашихъ опытныхъ сужденій (т. е. во всемъ, что касается ряда воспріятій), сл&#1123довательно, есть условіе, отъ котораго зависитъ истинность сужденій и самаго опыта. Поэтому основоположеніе причинности въ посл&#1123довательности явленій прилагается ко вс&#1123мъ предметамъ опыта (т. е. посл&#1123довательности ихъ), ибо оно есть основаніе возможности его.
Зд&#1123сь встр&#1123чается одно недоразум&#1123ніе, которое должно быть устранено. Въ нашей формул&#1123 причинная связь явленій прилагается только къ посл&#1123довательному ряду ихъ: между т&#1123мъ, на практик&#1123 оказывается, что она можетъ быть прилагаема къ одновременному существованію явленій, т&#1123мъ бол&#1123е, что причина и д&#1123йствіе могутъ существовать вм&#1123ст&#1123. напр. комната можетъ быть теплою, я нахожу, что причина теплоты — въ натопленной печк&#1123. Посл&#1123дняя, сл&#1123довательно, какъ причина существуетъ вм&#1123ст&#1123 съ своимъ д&#1123йствіемъ — комнатною теплотою, зд&#1123сь н&#1123тъ посл&#1123довательнаго ряда между причиной и д&#1123йствіемъ, ибо они существуютъ вм&#1123ст т&#1123мъ немен&#1123е законъ им&#1123етъ приложеніе и въ этомъ случа&#1123. Въ природ&#1123 большая часть д&#1123йствующихъ причинъ существуетъ вм&#1123ст&#1123 съ своими д&#1123йствіями, поздн&#1123йшее появленіе посл&#1123днихъ зависитъ оттого, что причина иногда не можетъ развить полнаго своего д&#1123йствія въ одинъ моментъ. Но въ начал&#1123 своего появленія д&#1123йствіе всегда одновременно съ своей причиной, еслибъ посл&#1123дняя хотя на минуту перестала д&#1123йствовать, то д&#1123йствія не могло бы и возникнуть. Зд&#1123сь нужно зам&#1123тить, что д&#1123ло идетъ въ этомъ случа&#1123 не о теченіи времени, а о порядк&#1123 его. Отношеніе будетъ существовать даже въ томъ случа&#1123, если вовсе не будетъ временнаго промежутка. Время между причиной и ея непосредственнымъ д&#1123йствіемъ можетъ быть безконечно малымъ, однако, отношеніе ихъ все-таки можетъ быть опред&#1123лено по времени. Когда я кладу свинцовый шаръ на подушку и произвожу т&#1123мъ углубленіе въ ней, то, конечно, причина зд&#1123сь существуетъ вм&#1123ст&#1123 съ д&#1123йствіемъ. Т&#1123мъ немен&#1123е я различаю соотношеніе ихъ по времени. Если я положу шаръ на подушку, то вм&#1123сто гладкой поверхности образуется углубленіе, но если углубленіе уже есть на подушк&#1123 (по неизв&#1123стной причин&#1123), то еще не сл&#1123дуетъ отсюда существованіе свинцоваго шара.
Такимъ образомъ временная посл&#1123довательность есть единственный критерій отношеній д&#1123йствія къ предшествующей ему причин&#1123. Стекло есть причина поднятія воды съ боковъ надъ горизонтальной поверхностью, хотя оба явленія существуютъ вм&#1123ст&#1123. Черпая воду стекляннымъ сосудомъ, я зам&#1123чаю, что вода сейчасъ принимаетъ въ немъ вогнутую поверхность, тогда какъ въ большомъ сосуд&#1123, изъ котораго я черпалъ, она им&#1123етъ горизонтальную.
Эта причинность приводитъ къ понятію д&#1123ятельности, посл&#1123днее къ понятію силы и зат&#1123мъ къ понятію сущности. Такъ какъ моя критика им&#1123етъ въ виду единственно источники синтетическаго познанія а priori и не должна заниматься анализомъ, только уясняющимъ (по не расширяющимъ) наши понятіи, то я предоставляю будущей систем&#1123 чистаго разума подробное разъясненіе указанныхъ понятій: т&#1123мъ бол&#1123е, что такой анализъ и безъ того встр&#1123чается въ обыкновенныхъ учебникахъ. Зд&#1123сь я упомяну только о томъ обстоятельств&#1123, что удобн&#1123йшимъ критеріемъ сущности повидимому служитъ д&#1123ятельность, а не постоянство явленія.
Гд&#1123 зам&#1123чается д&#1123ятельность и сила, тамъ должна быть и сущность и въ ней собственно должно искать источника явленій. Все это такъ, но если задать себ&#1123 вопросъ, что собственно сл&#1123дуетъ разум&#1123ть подъ сущностью и въ отв&#1123т&#1123 стараться изб&#1123гать тождесловія, то не такъ-то легко будетъ отв&#1123чать на вопросъ. Какимъ образомъ возможно отъ д&#1123ятельности заключать къ постоянному существованію того, что д&#1123йствуетъ, т. е. къ отличительному и характеристическому признаку сущности (phaenomenon)? На основаніи сказаннаго нами легко р&#1123шить этотъ вопросъ, хотя, при обыкновенномъ метод&#1123 (анализ&#1123 понятіи), онъ совершенно не р&#1123шимъ. Д&#1123ятельность указываетъ на субъектъ, какъ д&#1123ятельную причину. Но такъ какъ д&#1123йствіе означаетъ событіе, сл&#1123довательно, н&#1123что перем&#1123нчивое, происходящее во времени, то субъектъ, въ которомъ зам&#1123чается д&#1123йствіе, есть н&#1123что постоянное, какъ основа всего изм&#1123няющагося, т. е. сущность. По основоположенію причинности выходитъ, что д&#1123ятельность служитъ основаніемъ всякой см&#1123ны явленій и не можетъ исходитъ отъ какого-либо изм&#1123няющагося субъекта: ибо въ такомъ случа&#1123 пришлось бы предполагать новыя д&#1123ятельности и новый субъектъ, опред&#1123ляющій эту см&#1123ну. Поэтому д&#1123ятельность, какъ достаточный опытный признакъ, означаетъ сущность и н&#1123тъ нужды отыскивать признакъ постоянства ея посредствомъ сравниванія воспріятій, т&#1123мъ бол&#1123е, что такимъ путемъ и невозможно исполнить задачу съ обстоятельностью, какая требуется важностью самого понятія. Что первый субъектъ причинности, управляющей происхожденіемъ и уничтоженіемъ, не можетъ самъ возникать, или уничтожаться (въ области явленій), есть совершенно в&#1123рный выводъ, распространяющійся на все существующее необходимо и постоянно, а сл&#1123довательно, и на понятіе сущности какъ явленія.
Сл&#1123дуетъ также обратить вниманіе на самый способъ возникновенія, не касаясь собственно содержанія того, что возникаетъ. Необходимо изсл&#1123довать, какимъ образомъ предметъ начинаетъ им&#1123ть состояніе, котораго прежде не было, предположивъ даже, что оно не представляетъ какого-либо новаго качества. Какъ мы уже сказали въ отд&#1123л&#1123 А, возникновеніе касается не сущности (она не можетъ возникать), а только состояній ея. Оно есть собственно изм&#1123неніе, а не происхожденіе изъ ничего. Если это происхожденіе разсматривать какъ д&#1123йствіе посторонней причины, то его должно назвать твореніемъ. Но въ качеств&#1123 событія между явленіями, оно не можетъ быть допущено, такъ какъ допущеніе его уничтожало бы единство опыта, только въ томъ случа&#1123, когда мы будемъ разсматривать вещи не какъ явленія, а какъ предметы сами въ себ&#1123 и сл&#1123довательно какъ предметы одного только разсудка, мы можемъ приписывать имъ, даже какъ сущностямъ, зависимость, по своему существованію, отъ посторонней причины, но въ этомъ случа&#1123 слово получило бы другое значеніе и не могло бы прилагаться къ явленіямъ, какъ возможнымъ предметамъ опыта.
Какимъ образомъ что-нибудь вообще можетъ изм&#1123няться, какимъ образомъ за однимъ состояніемъ въ изв&#1123стную минуту можетъ сл&#1123довать противоположное въ другую — объ этомъ мы но можемъ им&#1123ть ни мал&#1123йшаго понятія а priori. Для сего потребно знаніе д&#1123йствительныхъ силъ, пріобр&#1123таемое нами опытнымъ путемъ, т. е. знаніе движущихъ силъ, или, что одно и тоже, изв&#1123стныхъ посл&#1123довательныхъ явленій (движеній), въ которыхъ обнаруживаются эти силы. Но форма всякаго изм&#1123ненія, условіе, при которомъ можетъ происходить возникноновевіе новаго состоянія, каково бы ни было содержаніе, т. е. изм&#1123няющееся состояніе, а сл&#1123довательно преемство самыхъ состояній можетъ быть изсл&#1123дуемо а priori по закону причинности и но условіямъ времени. {Нужно зам&#1123тить, что я говорю объ изм&#1123неніи не отношеній вообще, а объ изм&#1123неніи состоянія. По этому если изв&#1123стное т&#1123ло движется равном&#1123рно, то оно во все не изм&#1123няетъ при этомъ своего состоянія (движенія), изм&#1123неніе будетъ происходить только тогда, если его движеніе будетъ увеличиваться, или уменьшаться.}
Если сущность изъ одного состоянія а переходитъ въ другое b то, очевидно, моментъ перваго сл&#1123дуетъ отличать отъ момента втораго: второй сл&#1123дуетъ за первымъ Какъ реальность, второе состояніе также отличается отъ перваго, какъ величина b отъ 0, т. е. даже въ томъ случа&#1123, если между ними существуетъ одно только количественное различіе, все-таки происходящее изм&#1123неніе въ предмет&#1123 есть возникновеніе новаго состоянія b—а, т. е. такого, котораго въ прежнемъ состояніи не заключалось.
Спрашивается теперь: какимъ образомъ вещь можетъ переходить изъ одного состоянія а въ другое b? Между двумя моментами всегда проходитъ изв&#1123стное время и между двумя состояніями всегда можно отыскать количественное различіе (ибо вс&#1123 части явленій суть величины). Поэтому всякій переходъ изъ одного состоянія въ другое совершается во времени, которое проходитъ между двумя моментами, изъ которыхъ первый опред&#1123ляетъ состояніе, покидаемое вещью, другой — состояніе, достигаемое ею. Оба суть временные пред&#1123лы изм&#1123ненія. а сл&#1123довательно и промежуточнаго состоянія между двумя см&#1123няющимися состояніями и потому также суть составныя части изм&#1123ненія, но всякое изм&#1123неніе им&#1123етъ свою причину, которая д&#1123йствуетъ во все время продолженія изм&#1123ненія. Сл&#1123довательно, причина производитъ изм&#1123неніе не вдругъ (въ одно мгновеніе), но въ продолженіе изв&#1123стнаго количества времени, такъ что въ той м&#1123р&#1123, въ какое время возрастаетъ отъ начальнаго мгновенія а до окончательнаго b, такъ точно возникаетъ реальность (b—а) чрезъ вс&#1123 промежуточные малыя степени до полнаго своего состоянія. Значитъ, всякое изм&#1123неніе возможно только посредствомъ непрерывной д&#1123ятельности причины, по своей равном&#1123рности, она называется моментомъ. Собственно говоря, изм&#1123неніе не состоитъ изъ такихъ моментовъ, но производится только ими, какъ сл&#1123дствіе.
Таковъ законъ непрерывности всякаго изм&#1123ненія, онъ основывается на томъ, что какъ время, такъ и явленіе во времени не могутъ состоять изъ нед&#1123лимыхъ частей и что вещь, при всякомъ изм&#1123неніи, переходитъ отъ одного состоянія къ другому чрезъ вс&#1123 безконечно-малыя степени, какъ элементы. Н&#1123тъ такого различія въ реальности явленія, или въ количеств&#1123 времени, которое не могло бы быть еще меньше, всякое новое состояніе возрастаетъ, начиная съ самаго перваго момента и проходитъ вс&#1123 безконечныя промежуточныя степени, различіе между ними всегда меньше различія между 0 и а.
Мы не будемъ касаться того, какое приложеніе эта мысль можетъ им&#1123ть въ естествов&#1123д&#1123ніи. Намъ нужно точно знать, какимъ образомъ эта мысль, повидимому разсширяющая наши знанія о природ&#1123, возможна совершенно а priori, хотя бы съ перваго же взгляда видно было, что она совершенно в&#1123рна, и потому всякое изсл&#1123дованіе возможности ея казалось бы излишнимъ. Въ самомъ д&#1123л&#1123, слишкомъ много мыслей претендуютъ на разсширеніе вашихъ познаній, должно наконецъ поставить себ&#1123 за правило быть недов&#1123рчивымъ и безъ доказательствъ основательнаго вывода не давать в&#1123ры никакому самому ясному догматическому доказательству.
Всякое пріобр&#1123теніе опытнаго познанія и самый ходъ воспріятія совершаются при участіи внутренняго чувства, мы пріумножаемъ знаніе во времени, каковы были были предметы его,— явленія, или чистыя наглядныя представленія. Такое умственное движеніе во времени помогаетъ намъ опред&#1123лять все, но оно само нич&#1123мъ не можетъ быть опред&#1123лено, т. е. оно существуетъ во времени и при помощи синтеза его, но самое время его не производитъ. Поэтому всякій переходъ въ воспріятіи отъ одного къ другому, случающемуся во времени, есть, въ сущности, опред&#1123леніе времени, производимое нами съ помощью этого воспріятія. И такъ какъ время всегда и во вс&#1123хъ своихъ частяхъ есть величина, то и воспріятіе образуется какъ величина, постепенно чрезъ вс&#1123 степени отъ 0 до опред&#1123ленной величины его, причемъ всякая мал&#1123йшая часть степени можетъ всегда быть еще меньшей. Такимъ образомъ очевидна возможность познавать а priori законъ изм&#1123неній со стороны его формы. При этомъ мы предваряемъ наши же собственныя наблюденія, условія которыхъ, такъ какъ они присущи намъ до всякаго даннаго явленія, могутъ быть узнаны нами а priori.
Очевидно, какъ время есть условіе а priori, при которомъ возможно непрерывное движеніе отъ предыдущаго къ посл&#1123дующему, такъ точно разсудокъ, посредствомъ единства самосознанія, служитъ условіемъ а priori, отъ котораго зависитъ непрерывная установка явленій въ этомъ самомъ времени. Эта установка производится посредствомъ ряда причинъ и д&#1123йствій, изъ которыхъ за первыми неизб&#1123жно сл&#1123дуютъ вторыя, и такимъ образомъ возникаетъ опытное познаніе отношеній времени со всеобщимъ, сл&#1123довательно, объективнымъ характеромъ.

С. Третья аналогія.
Основоположеніе одновременнаго бытія, по закону взаимод
&#1123йствія или общенія.

Вс&#1123 сущности, которыхъ одновременное существованіе мы наблюдаемъ въ пространств&#1123, состоятъ въ совершенномъ взаимод&#1123йствіи. {4-е Изд.: ‘Основоположеніе общенія. Вс&#1123 сущности, существующія одновременно, состоятъ въ совершенномъ общеніи (т. е. взаимод&#1123йствіи между собой).’}

Доказательство.

О вещахъ мы говоримъ, что он&#1123 существуютъ вм&#1123ст&#1123, если воспріятіе одной сл&#1123дуетъ за воспріятіемъ другой и обратно. Во временной посл&#1123довательности явленій этотъ фактъ невозможенъ, (какъ мы вид&#1123ли во второмъ основоположеніи). Я могу наблюдать сперва луну, зат&#1123мъ землю, или наоборотъ, сначала землю, а потомъ луну, и на томъ основаніи, что воспріятія этихъ предметовъ сл&#1123дуютъ одно за другимъ, я утверждаю, что они существуютъ вм&#1123ст&#1123. Одновременное бытіе есть существованіе разнообразнаго содержанія въ одномъ и томъ же времени. Понятно, что нельзя наблюдать самого времени, дабы, зам&#1123чая существованіе вещей въ немъ, заключать отсюда, что воспріятія ихъ сл&#1123дуютъ взаимно одно за другимъ. Синтезъ воображенія къ наблюденіи можетъ привести насъ только къ мысли, что каждое изъ этихъ воспріятій существуетъ въ субъект&#1123, когда н&#1123тъ другаго, или наоборотъ, но никогда не можетъ самъ по себ&#1123 привести насъ къ уб&#1123жденію, что самые предметы существуютъ вм&#1123ст&#1123, т. е. что если существуетъ одинъ изъ нихъ, то существуетъ одновременно и другой и, притомъ, что одновременное существованіе есть необходимое условіе, дабы воспріятіи могли взаимно сл&#1123довать одно за другимъ. Значитъ необходимо еще разсудочное понятіе о взаимной посл&#1123довательности опред&#1123леній, усвояемыхъ нами вещамъ существующимъ вм&#1123ст&#1123 и притомъ отд&#1123льно одна отъ другой: разсудочное понятіе необходимо, дабы мы им&#1123ли право утверждать, что взаимныя посл&#1123довательности воспріятій обоснованы въ самыхъ предметахъ и что одновременное существованіе им&#1123етъ объективный характеръ. Но такое отношеніе сущностей, при которомъ одна заключаетъ въ себ&#1123 основаніе, почему въ другой находятся т&#1123 или другія свойства, есть отношеніе вліянія, а если, обратно эта другая служитъ въ свою очередь причиной, по которой образуются т&#1123 или другія свойства въ первой, то подобное отношеніе ихъ называется общеніемъ, или взаимод&#1123йствіемъ. Сл&#1123довательно, одновременное бытіе сущностей въ пространств&#1123 мы можемъ познавать въ опыт&#1123 не иначе, какъ предположивъ взаимод&#1123йствіе ихъ между собою, это предположеніе есть между прочимъ условіе возможности вещей, какъ предметовъ опыта. {‘О вещахъ мы говоримъ… предметовъ опыта’ приб. во 2-мъ изданіи.}
Вещи находятся вм&#1123ст&#1123, если он&#1123 существуютъ въ одномъ и томъ же времени. Почему, однакожъ, узнаемъ мы, что он&#1123 существуютъ въ одномъ и томъ же времени? порядокъ въ синтез&#1123 наблюденія таковъ, что мы также можемъ идти въ наблюденіи отъ А чрезъ В, Е, D къ Е, или, наоборотъ, отъ Е къ А. Еслибы зд&#1123сь была простая посл&#1123довательность времени (т. е. порядокъ начинался бы съ A и кончался Е), то было бы невозможно начинать наблюденіе съ воспріятія Е и идти обратно къ A: посл&#1123днее принадлежало бы тогда къ протекшему времени и не моглобъ быть предметомъ наблюденія.
Допустимъ, что разнообразныя сущности, какъ явленія, были бы совершенно уединены каждая сама по себ&#1123, т. е. ни одна не д&#1123йствовала бы на другую и не испытывала бы вліяній ни отъ какой другой сущности. Тогда нельзя было бы наблюдать ихъ одновременнаго существованія и бытіе одной изъ нихъ ни какимъ путемъ опытнаго синтеза не наводило бы насъ на мысль событіи другой сущности. Если мы представимъ, что он&#1123 отд&#1123ляются другъ отъ друга пустымъ пространствомъ, то наше воспріятіе, идущее отъ одной сущности къ другой, могло бы опред&#1123лять бытіе первой посредствомъ воспріятія второй, но не могло бы указать, посл&#1123дуетъ ли второе явленіе первому объективно, или нужно допустить ихъ объективное одновременное существованіе.
Сл&#1123довательно, кром&#1123 факта бытія, должно существовать еще н&#1123что, посредствомъ чего А опред&#1123ляетъ м&#1123сто B во времени, и наоборотъ, только при такомъ условіи эти сущности могутъ быть представляемы нами, какъ существующія вм&#1123ст&#1123. Опред&#1123лять же м&#1123сто сущности во времени можетъ только причина ея, или причина опред&#1123леній, находящихся въ ней. Значитъ, каждая сущность (она можетъ завис&#1123ть отъ другой только по своимъ свойствамъ, должна быть причиной изв&#1123стныхъ состояній въ другой и вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ должна заключать въ себ&#1123 свойства, зависящія въ свою очередь отъ причинъ, находящихся въ посл&#1123дней сущности, т. е. он&#1123 должны состоять въ динамическомъ общеніи (посредственно, или непосредственно), дабы возможно было приписывать имъ одновременное существованіе. Итакъ, какъ все то, безъ чего наблюденіе предметовъ было бы д&#1123ломъ невозможнымъ, должно быть приписываемо предметамъ опыта, какъ н&#1123что необходимое, то значитъ, сущности необходимо должны состоять во взаимномъ общеніи, если мы утверждаемъ, что он&#1123 существуютъ одновременно.
Слово общеніе н&#1123сколько неопред&#1123ленно и употребляется въ двухъ значеніяхъ: communio и commercium. Мы употребляемъ его въ посл&#1123днемъ значеніи, въ смысл&#1123 динамическаго общенія сущностей, безъ котораго мы ничего не могли бы эпать о пространственномъ общеніи ихъ (communio spatii). Мы зам&#1123чаемъ въ опыт&#1123, что только существованіе непрерывныхъ, вліяній во вс&#1123хъ пунктахъ пространства даетъ возможность нашему чувству переходить отъ одного предмета къ другому, что св&#1123тъ, наприм&#1123ръ, находящійся между нашимъ глазомъ и міровыми т&#1123лами, образуетъ посредственное общеніе между нами и ими, и т&#1123мъ доказываетъ одновременное существованіе посл&#1123днихъ съ нами, что при всякой перем&#1123н&#1123 м&#1123ста (при воспріятіи этой перем&#1123ны), только посредствомъ упомянутаго св&#1123та, мы наблюдаемъ свое новое м&#1123сто, одновременное существованіе и бытіе самыхъ отдаленн&#1123йшихъ предметовъ открывается намъ только посредствомъ взаимнаго вліянія, которое они оказываютъ другъ на друга. Безъ такого общенія всякое воспріятіе (явленіе въ пространств&#1123) было бы отрывочнымъ и ц&#1123пь опытныхъ представленій, т е. опытъ, при каждомъ новомъ предмет&#1123, должна была бы начинаться снова, такъ какъ прежнія наблюденія не им&#1123ли бы никакой связи съ новыми и не состояли бы съ ними ни въ какомъ отношеніи времени. Этимъ я по им&#1123ю въ виду опровергать существованіе пустаго пространства, положимъ, оно существуетъ тамъ, куда но простираются наши наблюденія и гд&#1123 мы не познаемъ ни чьего одновременнаго существованія. Только мы должны будемъ допустить тогда, что оно не можетъ быть предметомъ нашего возможнаго опыта.
Къ разъясненію сего пункта можетъ служить сл&#1123дующее. Вс&#1123 явленія, принадлежащія къ возможному опыту, должны состоять въ общеніи (communio), образуемомъ посредствомъ самосознанія нашей души, и если предметы должны быть представляемы въ связи, какъ существующіе одновременно, то они должны взаимно опред&#1123лять свои м&#1123ста во времени и составлять такимъ образомъ одно ц&#1123лое. Если это субъективное общеніе должно им&#1123ть объективный характеръ, или прилагаться къ самимъ сущностямъ, какъ явленіямъ, то, очевидно, воспріятіе одной сущности должно служить основаніемъ воспріятія другой и наоборотъ, дабы такимъ образомъ посл&#1123довательность воспріятій, какъ наблюденій, истолковать правильно и сущности могли быть представляемы нами существующими одновременно. Въ этомъ и состоитъ понятіе взаимнаго вліянія, т е. реальнаго общенія (commercium) сущностей, безъ котораго и несуществовало бы въ нашемъ опыт&#1123 отношеній одновременнаго существованія. На этомъ реноваціи изъ явленій, существующихъ независимо одно отъ другаго и однако въ связи, образуется связное ц&#1123лое (compositum reale) и такія соединенія могутъ быть разнообразны. Итакъ три динамическія отношенія, изъ которыхъ возникаетъ вс&#1123 другія, суть: отношенія пребыванія въ чемъ-нибудь, посл&#1123довательности и соединенія.

——

Таковы три аналогіи опыта. Он&#1123 суть основоположенія, которыми опред&#1123ляется бытіе явленій во времени, по вс&#1123мъ тремъ modi, именно: по отношенію ко времени, какъ количеству (величин&#1123 бытія, т е. продолжительности), отношенію во времени, какъ н&#1123которомъ ряд&#1123 (одно за другимъ), наконецъ во времени, какъ совокупности всего бытія (вм&#1123ст&#1123). Такое единство опред&#1123ленія времени им&#1123етъ совершенно динамическій характеръ, т. е. мы не предполагаемъ, что опытъ опред&#1123ляетъ посредствомъ времени каждому существованію свое м&#1123сто: это совершенно невозможно, ибо абсолютное время само по себ&#1123 не можетъ быть предметомъ воспріятія и не можетъ собою какъ-бы связывать явленія вм&#1123ст&#1123. Единство опред&#1123ленія времени есть общее правило разсудка, посредствомъ котораго бытію явленій усвояется синтетическое единство по отношеніямъ времени, такимъ правиломъ каждому явленію опред&#1123ляется свое м&#1123сто во времени, сл&#1123довательно, а priori и на вс&#1123 времена.
Подъ природой (въ опытномъ разсудк&#1123) мы разум&#1123емъ связь существующихъ явленій, на основаніи необходимыхъ правилъ, т. е. законовъ. Существуютъ, сл&#1123довательно, изв&#1123стные законы, притомъ а priori, которые д&#1123лаютъ возможнымъ представленіе природы, опытные законы могутъ быть опред&#1123ляемы нами только посредствомъ опыта и притомъ съ помощью т&#1123хъ первоначальныхъ законовъ, которые д&#1123лаютъ возможнымъ самый опытъ. Наши аналогіи, сл&#1123довательно, выражаютъ единство природы въ ц&#1123лой связи явленій и служатъ какъ-бы показателями, которые выражаютъ отношеніе времени (въ той м&#1123р&#1123, въ какой оно обнимаетъ все бытіе) къ единству самосознанія, всегда присущему во всякомъ синтез&#1123. Вс&#1123 вм&#1123ст&#1123 он&#1123 говорятъ: вс&#1123 явленія совершаются въ одной природ&#1123 и должны находиться въ ней: безъ сего единства а priori не могло бы образоваться единства опыта и, сл&#1123довательно, стало бы не возможно опред&#1123леніе предметовъ въ немъ.
Мы должны сд&#1123лать зам&#1123чаніе о самомъ способ&#1123 доказательства, которымъ мы пользовались при вывод&#1123 этихъ трансцендентальныхъ законовъ природы: этотъ способъ можно принять за общее правило при всякой попытк&#1123 доказывать разсудочныя и вм&#1123ст&#1123 синтетическія положенія а priori. Еслибы мы эти аналогіи доказывали догматическимъ образомъ, т. е. на основаніи понятій, наприм:, что существованіе можетъ быть приписываемо только чему-нибудь постоянному, что всякое событіе предполагаетъ предшествующее состояніе, за которымъ оно сл&#1123дуетъ по изв&#1123стному правилу, наконецъ, что въ разнообразномъ содержаніи, существующемъ одновременно, Состоянія также находятся во взаимныхъ отношеніяхъ по какому-нибудь общему правилу (находятся въ общеніи), тогда вс&#1123 наши усилія были бы тщетны. Какъ бы мы ни разсчленяли понятій о предметахъ, посредствомъ ихъ однихъ мы никогда не могли бы отъ одного предмета и его бытія заключать къ бытію, или форм&#1123 существованія другаго. Что же оставалось намъ сд&#1123лать? Мы должны были указать возможность опыта, какъ такой формы познанія, къ области которой должны принадлежать вс&#1123 предметы, дабы представленія ихъ могли им&#1123ть объективную реальность. Въ этой возможности, существенная форма которой состоитъ въ синтетическомъ единств&#1123 самосознанія явленій, мы нашли условія а priori, отъ которыхъ зависитъ необходимое опред&#1123леніе во времени всякаго существованія въ явленіи, и безъ которыхъ мы никогда не дошли бы до опытнаго представленія времени. Мы нашли также и правила, синтетическаго единства а prori, посредствомъ которыхъ мы можемъ предварять опытъ. Оттого, кто упускалъ изъ виду такой методъ и им&#1123лъ притязанія догматически доказывать синтетическія положенія, служащія принципами опытной д&#1123ятельности разсудка, тотъ обнаруживалъ нам&#1123реніе доказывать и принципъ достаточнаго основанія, конечно, попытки всегда оставались тщетными. Никому не приходили на мысль дв&#1123 упомянутыя нами аналогіи, хотя и пользовались ими безсознательно {Единство мірозданія, въ которомъ мы необходимо связываемъ взаимно вс&#1123 явленія, есть, очевидно, результатъ, вытекающій изъ безсознательно допускаемаго предположенія, что вс&#1123 сущности, существующія одновременно, находятся во взаимод&#1123йствіи, еслибъ он&#1123 были уединены каждая сама по себ&#1123, то он&#1123 не составляли бы одного ц&#1123лаго, какъ части его, и еслибы связь ихъ (взаимод&#1123йствіе содержанія), въ силу одновременнаго существованія, не им&#1123ла характера необходимости, то было бы невозможно отъ нашей идеальной связи ихъ заключать къ реальной. Въ своемъ м&#1123ст&#1123 мы уже показали, что общеніе собственно составляетъ основаніе возможности опытнаго познанія, и что собственно отъ посл&#1123дняго можно заключать къ первому, какъ его условію.}: ибо у нихъ не было той путеводной нити категорій, которая единственно можетъ открыть намъ проб&#1123лъ въ понятіяхъ и основоположеніяхъ разсудка.

4) Постулаты опытнаго мышленія вообще.

1) Что согласно съ формальными условіями опыта (нагляднымъ представленіемъ и понятіями), то возможно.
2) Что находится въ связи съ матеріальными условіями опыта (ощущеніями), то д&#1123йствительно.
3) Чего связь съ д&#1123йствительностью опред&#1123лена по всеобщимъ условіямъ опыта, то (существуетъ) необходимо.

Объясненіе.

Категоріи изм&#1123няемости (der ModalitДt) отличаются т&#1123мъ, что он&#1123 нисколько не пріумножаютъ понятія, къ которому прилагаются въ качеств&#1123 сказуемаго, но выражаютъ только отношеніе его къ нашей способности познанія. Когда понятіе вещи уже совершенно закончено само по себ&#1123, я могу еще спрашивать о предмет&#1123 его, возможенъ ли онъ, д&#1123йствителенъ, или даже необходимъ? При этомъ, мы не мыслимъ въ предмет&#1123 какихъ-либо новыхъ опред&#1123леній, по весь вопросъ состоитъ только въ томъ, какъ относится онъ (со вс&#1123ми своими опред&#1123леніями) къ разсудку и его опытной д&#1123ятельности, къ способности сужденія и разуму (въ ихъ приложеніи къ опыту)?
Посему основоположенія изм&#1123няемости суть ни что иное, какъ объясненія понятій возможности, д&#1123йствительности и необходимости въ ихъ приложеніи къ опыту, они указываютъ на опытъ какъ на единственную область своего приложенія, не допуская т&#1123мъ трансцендентальнаго употребленія. Въ самомъ д&#1123л&#1123, если ихъ значеніе не ограничивается однимъ логическимъ, и если о нихъ недостаточно сказать, что они аналитически выражаютъ форму мышленія, но что они касаются вещей и ихъ возможности, д&#1123йствительности и необходимости, то понятно, что они им&#1123ютъ д&#1123ло съ возможнымъ опытомъ и его синтетическимъ единствомъ, въ которомъ единственно даются намъ предметы опыта.
Постулатъ возможности вещей требуетъ, сл&#1123довательно, чтобы понятіе ихъ было согласно съ формальными условіями опыта. Именно, объективная форма опыта вообще исчерпываетъ весь синтезъ, требуемый познаніемъ предметовъ. Понятіе, заключающее въ себ&#1123 одинъ синтезъ, само по себ&#1123 безсодержа тельно и не можетъ быть прилагаемо къ какому-либо предмету, если этотъ синтезъ не им&#1123етъ отношеній къ опыту, отношенія эти двухъ родовъ: или онъ прямо заимствованъ изъ него и тогда онъ называется опытнымъ понятіемъ, или, какъ условіе а priori, предваряетъ опытъ (со стороны формы) и тогда онъ называется чистымъ понятіемъ, которое тоже относится къ опыту, ибо предметъ для него можетъ быть найденъ только въ опыт&#1123. Какимъ образомъ стали бы мы опред&#1123лять характеръ возможности предмета, мыслимаго нами въ синтетическомъ понятіи а priori, если не съ помощью синтеза, составляющаго форму въ опытномъ познаніи предметовъ? Что въ такомъ понятіи не должно быть противор&#1123чія, это логически совершенно необходимо, но одного этого условія далеко еще не достаточно для объективной реальности предмета, т. е. для опред&#1123ленія возможности самого предмета, мыслимаго въ понятіи. Наприм.: въ понятіи фигуры, ограничиваемой двумя прямыми линіями, собственно н&#1123тъ противор&#1123чія, ибо понятіе двухъ прямыхъ и встр&#1123чи ихъ не заключаетъ въ себ&#1123 отрицанія фигуры, невозможность основывается не на самомъ понятіи, но на построеніи его въ пространств&#1123, т. е. условіяхъ пространства и его опред&#1123леній, впрочемъ, и они им&#1123ютъ объективную реальность, т е. прилагаются къ возможнымъ вещамъ потому только, что въ нихъ заключается форма опыта а priori.
Раскроемъ теперь всю пользу и все вліяніе постулата, опред&#1123ляющаго характеръ возможности. Когда я представляю себ&#1123 вещь, им&#1123ющую характеръ постоянства, и все изм&#1123няющееся считаю только ея состояніями, то изъ этого понятія я не могу еще вывести прямаго заключенія, что вещь, подразум&#1123ваемая зд&#1123сь, возможна. Если я представляю себ&#1123 н&#1123что такое, что за собой неизб&#1123жно и всегда ведетъ н&#1123что другое, то, конечно, и это понятіе можетъ быть мыслимо нами безъ противор&#1123чія, но по нему одному нельзя еще судить о томъ, есть ли какая-нибудь возможная вещь, им&#1123ющая такое свойство (т. е. такую причинность). Наконецъ, я могу представить себ&#1123 разныя вещи (сущности), состоянія которыхъ возбуждаютъ также состоянія въ другихъ вещахъ, и наоборотъ, но въ какихъ именно вещахъ осуществляется это отношеніе, этого нельзя р&#1123шить на основаніи понятій, заключающихъ въ себ&#1123 произвольный синтезъ. Сл&#1123довательно, на томъ только основаніи и можно приписывать понятіямъ объективную реальность, что они а priori выражаютъ отношеніе воспріятій во всякомъ опыт по этой черт&#1123 можно узнать ихъ трансцендентальную истину, можно узнать, не справляясь съ опытомъ, но справляясь съ отношеніями понятій къ форм&#1123 опыта вообще и къ синтетическому единству, отъ котораго зависитъ всякое опытное познаніе предметовъ.
Но еслибы изъ матеріаловъ, доставляемыхъ намъ наблюденіемъ, мы вздумали составлять себ&#1123 понятія о сущностяхъ, о силахъ, о взаимод&#1123йствіяхъ, не справляясь съ самымъ опытомъ, то мы зашли бы въ область фантазій: мы не могли бы ручаться за ихъ возможность, ибо, образуя ихъ, мы не сл&#1123довали опыту и не заимствовали отъ него такихъ понятій. Очевидно, такія сочиненныя понятія не могутъ им&#1123ть притязаній на характеръ возможности въ смысл&#1123 условій а priori, какъ категоріи, отъ которыхъ зависитъ опытъ, мы можемъ доказывать ихъ только а posteriori, какъ встр&#1123чающіяся между прочимъ въ опыт въ этомъ случа&#1123, ихъ возможность или можетъ быть признана нами а posteriori и опытнымъ путемъ, или вообще никакъ не можетъ быть доказана. Наприм. понятіе сущности, которая пребываетъ въ пространств&#1123, не наполняя его (какъ напр. та средняя вещь между матеріей и мыслящимъ существомъ, которая была иногда допускаема философами), или понятіе основной способности нашей души созерцать будущее (а не умозаключать), или, наконецъ, понятіе особенной способности души состоять въ умственномъ общеніи съ людьми (какое бы пространство ни отд&#1123ляло),— такія понятія не им&#1123ютъ никакихъ основаній, нельзя поручиться за ихъ возможности, ибо они не основаны на опыт&#1123 и его изв&#1123стныхъ законахъ, безъ свид&#1123тельствъ же опыта они суть совершенно произвольныя сочетанія мыслей, хотя и не противор&#1123чивыя сами по себ&#1123, т&#1123мъ немен&#1123е не им&#1123ющія правъ на объективную реальность, нельзя, сл&#1123довательно, ручаться за возможность того предмета, который мыслится въ этихъ понятіяхъ. Что же касается до реальности понятій, то очевидно, что нельзя мыслить ихъ реальными in concreto, не соображаясь съ опытомъ, ибо реальность им&#1123етъ д&#1123ло съ ощущеніемъ, какъ содержаніемъ опыта, и не касается формы отношеній, съ которыми можно произвольно поступать въ фантазіяхъ.
Я оставляю въ сторон&#1123 вс&#1123 понятія, возможность которыхъ можетъ быть узнана только изъ опыта, зд&#1123сь я разсматриваю возможность вещей на основаніи понятій а priori и утверждаю, что о ней нельзя непосредственно заключать изъ такихъ понятій, они могутъ служить намъ только, какъ формальныя и объективныя условія опыта.
Повидимому, ничто не препятствуетъ заключать о возможности треугольника на основаніи одного понятія о немъ (онъ, несомн&#1123нно, не зависитъ отъ опыта), ибо, д&#1123йствительно, мы можемъ совершенно а priori д&#1123лать его предметнымъ, т. е. построить его. Но такъ какъ треугольникъ есть только форма предмета, то онъ все-таки будетъ оставаться однимъ созданіемъ воображенія, въ предметной возможности котораго можно еще сомн&#1123ваться, такъ какъ для сего требуются еще дополнительныя условія, именно: чтобы такая фигура мыслилась въ т&#1123хъ именно условіяхъ, отъ которыхъ зависятъ вс&#1123 предметы опыта. Пространство, какъ формальное условіе а priori вн&#1123шняго опыта, образовательный синтезъ, посредствомъ котораго мы построяемъ треугольникъ въ воображеніи, совершенно тожественный съ т&#1123мъ,.къ которому мы приб&#1123гаемъ при наблюденіи явленіи, дабы образовать понятіе о немъ,— вотъ условія, при которыхъ съ понятіемъ мы соединяемъ представленіе возможности вещи мыслимой въ немъ. Точно также возможность непрерывныхъ величинъ, даже величинъ вообще, не можетъ быть прямо выводима изъ понятій о нихъ: ибо понятія эти суть синтетическія, она очевидна изъ самыхъ величинъ, какъ формальныхъ условій опред&#1123ленія предметовъ въ опыт&#1123. Гд&#1123 иначе искать предметовъ, соотв&#1123тствующихъ нашимъ понятіямъ, если не въ опыт&#1123, въ которомъ вообще предметы даются намъ? Правда, что не обращаясь предварительно къ опыту мы можемъ иногда познавать и характеризовать возможность вещей по отношенію къ формальнымъ условіямъ, при которыхъ вообще опред&#1123ляется всякій предметъ въ опыт&#1123 и, значитъ, совершенно а priori, но, во всякомъ случа&#1123, возможность вещи опред&#1123лима только по отношенію къ упомянутымъ условіямъ и въ ихъ пред&#1123лахъ.
Постулатъ, касающійся познанія д&#1123йствительности вещей, требуетъ воспріятія, сл&#1123довательно, сознательнаго ощущенія. Конечно, зд&#1123сь не требуется непосредственнаго воспріятія предмета, бытіе котораго должно быть познано нами, постулятъ указываетъ скор&#1123е на то, что д&#1123йствительный предметъ долженъ состоять въ связи съ какимъ-нибудь д&#1123йствительнымъ воспріятіемъ, на основаніи т&#1123хъ аналогій опыта, которыя касаются реальной связи предметовъ въ немъ.
Изъ одного понятія вещи мы но можемъ узнать характера существованія ея. Какъ бы обстоятельно ни было понятіе и въ какой бы полнот&#1123 мы ни мыслили въ немъ вещь со вс&#1123ми ея внутренними признаками, бытіе вещи собственно, им&#1123етъ д&#1123ло не съ признаками, но съ т&#1123мъ, дана ли намъ она въ опыт&#1123, какъ фактъ. Зд&#1123сь воспріятіе вещи, д&#1123йствительно, должно предшествовать понятію о ней. Если, наоборотъ понятіе, предшествуетъ воспріятію, то въ этомъ случа&#1123 можно заключать къ его возможности, но характеръ д&#1123йствительности опред&#1123ляется только воспріятіемъ, которое даетъ содержаніе понятію. Впрочемъ, даже до воспріятія и сл&#1123довательно, н&#1123которымъ образомъ а priori, мы можемъ познавать бытіе предмета, если только намъ уже изв&#1123стна связь его съ какими:нибудь другими воспріятіями, по законамъ опытнаго сочетанія ихъ (аналогіямъ). Тогда бытіе вещи будетъ представляться намъ въ связи съ нашими воспріятіями въ возможномъ опыт&#1123 и руководясь аналогіями, мы можемъ отъ воспріятія, какъ факта, восходить къ самой вещи, соображая при этомъ рядъ возможныхъ воспріятій. Такъ, но притяженію жел&#1123зныхъ опилокъ, мы заключаемъ о существованіи магнетической матеріи, проникающей вс&#1123 т&#1123ла, хотя во свойству нашихъ чувствъ, мы и не можемъ непосредственно наблюдать самаго этого вещества. Безъ сомн&#1123нія, по законамъ, управляющимъ чувственностью, и по связи между нашими воспріятіями, мы могли бы самымъ опытомъ доказать справедливость упомянутаго вывода, еслибы наши чувства были н&#1123сколько остр&#1123е: на самую форму познанія ихъ грубость не им&#1123етъ вліянія. Какъ далеко простираются наши воспріятія и ихъ связь по опытнымъ законамъ, такъ далеко идетъ и наше познаніе о бытіи вещи. Если мы не будемъ начинать съ опыта и вести д&#1123ла но законамъ опытной связи явленій, то мы напрасно будемъ стараться изсл&#1123дывать бытіе вещей. Противъ указанныхъ правилъ, по которымъ доказывается существованіе вещей, идеализмъ представляетъ сильныя возраженія. Зд&#1123сь совершенно ум&#1123стно заняться его опроверженіемъ.

Опроверженіе идеализма. 1)

1) Прибавл. во 2-мъ изданіи.

Идеализмъ (я разум&#1123ю — матеріальный) есть теорія, по которой или бытіе предметовъ вн&#1123 насъ въ пространств&#1123 только сомнительно и не можетъ быть строго доказано, или предметы не существуютъ и не могутъ существовать. Первый проблемматическій видъ принадлежитъ Картезію (Декарту), который признавалъ за несомн&#1123нное одно только: я существую, второй догматическій — принадлежитъ Берклею, по которому пространство со вс&#1123ми предметами, которымъ оно присуще, какъ ихъ неразрывное условіе, совершенно невозможно само по себ поэтому онъ призналъ вещи въ пространств&#1123 за одн&#1123 ваши фантазіи. Догматическій идеализмъ неизб&#1123женъ, если разсматривать пространство, какъ свойство вещей самихъ въ себ&#1123: ибо въ такомъ случа&#1123 оно, равно какъ и все, чему оно служитъ условіемъ, становится положительно безсмыслицей. Въ трансцендентальной эстетик&#1123 мы показали, что н&#1123тъ основаній къ такому идеализму. Совс&#1123мъ другое сл&#1123дуетъ сказать о проблемматическомъ идеализм&#1123, который признаетъ невозможнымъ доказать бытіе вещей вн&#1123 насъ непосредственнымъ опытомъ, за исключеніемъ только нашего собственнаго существованія, оъ им&#1123етъ разумныя основанія и согласенъ съ истинно-философскимъ пріемомъ мышленія: не дозволять себ&#1123 р&#1123шительнаго сужденія прежде, нежели найдены будутъ достаточныя къ тому основанія. Въ нашемъ случа&#1123, доказательство должно уб&#1123дить насъ, что мы им&#1123емъ опытъ о вн&#1123шнихъ вещахъ, а не простыя фантазіи. Оно достигнетъ своей ц&#1123ли, если мы докажемъ, что самъ внутренній опытъ, въ которомъ Декартъ нисколько не сомн&#1123вался, возможенъ только въ предположеніи вн&#1123шняго опыта.

Положеніе.

Сознаніе моего собственнаго бытія, характеризуемое опытными признаками, доказываетъ существованіе предметовъ вн&#1123 меня въ пространств&#1123.

Доказательство.

Я сознаю свое существованіе опред&#1123леннымъ во времени. Опред&#1123ленія времени всегда предполагаютъ н&#1123что постоянное въ воспріятіи. Но это постоянное не можетъ существовать во мн&#1123 только: ибо мое собственное бытіе во времени можетъ опред&#1123ляться только такимъ ч&#1123мъ-то постояннымъ (или сущностью). Значитъ, воспріятіе сущности возможно только при существованіи вещи. Сл&#1123довательно, опред&#1123леніе моего бытія во времени возможно при существованіи д&#1123йствительныхъ вещей, наблюдаемыхъ мною вн&#1123 меня. Съ другой стороны, сознаніе во времени предполагаетъ мысль о томъ, что время вообще можетъ быть опред&#1123ляемо, поэтому и сознаніе также предполагаетъ существованіе вещей вн&#1123 меня, какъ условіе, при которомъ возможны опред&#1123ленія времени, т. е. сознаніе моего собственнаго существованія есть въ тоже время непосредственное сознаніе бытія другихъ вещей вн&#1123 меня.
Прим&#1123ч. 1. Изъ приведеннаго доказательства видно, что идеализмъ въ себ&#1123 же самомъ находитъ опроверженіе. Онъ предполагаетъ, что внутренній опытъ есть непосредственный и что отъ него можно только заключать къ бытію вн&#1123шнихъ вещей, но какъ и везд&#1123, гд&#1123 приходится отъ данныхъ д&#1123йствій заключать къ опред&#1123леннымъ причинамъ, заключеніе выходитъ не совс&#1123мъ надежное: ибо причина представленій, можетъ-быть, заключается въ насъ же самихъ и только по ошибк&#1123 мы приписываемъ ее вн&#1123шнимъ предметамъ. Мы доказали, что вн&#1123шній опытъ есть непосредственный {Въ вышеприведенномъ положеніи непосредственное сознаніе бытія вн&#1123шнихъ вещей принимается за н&#1123что несомн&#1123нное, хотя самый способъ, какимъ возможно такое сознаніе, можетъ быть темнымъ для насъ. Вопросъ объ этомъ способ&#1123 собственно можно поставить такъ: им&#1123емъ ли мы одно только внутреннее чувство, а вн&#1123шнее зам&#1123няется однимъ воображеніемъ. Ясно, впрочемъ, что мы не иначе можемъ вообразить себ&#1123 что-нибудь существующимъ вн&#1123 насъ, т. е. представить что-нибудь нашимъ чувствамъ, какъ посредствомъ вн&#1123шняго чувства, и что даже въ этомъ случа&#1123 мы должны различить простую воспріимчивость вн&#1123шняго представленія отъ самод&#1123ятельности, характеризующей воображеніе. Придавать вн&#1123шнему чувству характеръ воображенія значило бы отрицать способность нагляднаго представленія, которая, какъ мы вид&#1123ли, должна подчиняться синтезу воображенія.} и что только посредствомъ его возможно если не сознаніе нашего собственнаго бытія, то, по крайней м&#1123р&#1123, опред&#1123леніе его во времени, т. е внутренній опытъ. Конечно, представленіе: я существую, выражающее наше сознаніе, сопутствующее всему нашему мышленію, непосредственно предполагаетъ бытіе субъекта, но отсюда еще далеко до познанія, т. е. до опыта, ибо для него, кром&#1123 мысли о чемъ-то существующемъ, необходимо еще наглядное представленіе и притомъ внутреннее, притомъ, субъектъ долженъ быть опред&#1123ленъ по отношенію ко времени, для чего необходимы вн&#1123шніе предметы. Поэтому внутренній опытъ есть посредственный и возможенъ только посредствомъ вн&#1123шняго.
Прим&#1123ч. 2. Нашъ выводъ согласенъ со вс&#1123мъ т&#1123мъ, что мы знаемъ объ опытной д&#1123ятельности нашего разсудка при опред&#1123леніи времени. Мы не говоримъ уже о томъ, что всякое опред&#1123леніе времени мы можемъ наблюдать при томъ условіи только, если будемъ сравнивать перем&#1123ны во вн&#1123шнихъ отношеніяхъ (движеніе) съ ч&#1123мъ-нибудь постояннымъ въ пространств&#1123 (напр. движеніе солнца относительно земныхъ предметовъ). То постоянное, что мы полагаемъ въ основу понятія сущности, какъ представленія, собственно есть матерія, но самая черта постоянства не заимствуется нами изъ вн&#1123шняго опыта, а выводится а priori, какъ необходимое условіе всякаго временнаго состоянія, сл&#1123довательно, какъ опред&#1123леніе нашего внутренняго чувства относительно нашего собственнаго существованія, всл&#1123дствіе бытія вн&#1123шнихъ предметовъ. Несомн&#1123нно, что мое самосознаніе въ представленіи ‘я’ не есть наглядное, но разсудочное представленіе самод&#1123ятельности мыслящаго субъекта. Потому въ этомъ ‘я’ н&#1123тъ ни мал&#1123йшей черты нагляднаго представленія, которая, им&#1123я характеръ постоянства, могла бы подставляться ко вс&#1123мъ временнымъ опред&#1123леніямъ во внутреннемъ чувств&#1123, наприм. непроницаемость въ матеріи, какъ опытномъ наглядномъ представленіи.
Прим&#1123ч. 3. Что необходимо допустить бытіе вн&#1123шнихъ предметовъ, для того, чтобы объяснить возможность опред&#1123леннаго сознанія себя самого, не доказываетъ еще, что всякое представленіе вн&#1123шнихъ вещей уже предполагаетъ бытіе ихъ: представленія могутъ быть простымъ д&#1123йствіемъ воображенія (въ сновид&#1123ніяхъ и сумасшествіи), они могутъ намъ ручаться за бытіе только въ томъ случа&#1123, когда возникаютъ посредствомъ воспроизведенія вн&#1123шнихъ воспріятій, которыя, какъ мы уже показали, возможны подъ условіемъ д&#1123йствительности вн&#1123шнихъ предметовъ. Мы им&#1123ли въ виду доказать именно то, что внутренній опытъ вообще возможенъ посредствомъ вн&#1123шняго. Что же касается до вопроса, не есть ли тотъ или другой опытъ д&#1123йствіе одного только воображенія, то онъ долженъ быть всякій разъ р&#1123шаемъ по особеннымъ частнымъ условіямъ и по согласію ихъ съ признаками всякаго д&#1123йствительнаго опыта.

——

Наконецъ, что касается до третьяго постулата, то онъ им&#1123етъ д&#1123ло съ матеріальною необходимостью въ области бытія, а не съ одною только формальною и логическою, какая бываетъ въ формальной и логической связи понятій. Нельзя познавать существованія предметовъ чувствъ совершенно а priori, только сравнительно а priori можно заключать отъ одного предмета къ другому, подъ т&#1123мъ условіемъ, что этотъ предметъ входитъ въ составъ ц&#1123лаго опыта, а данное воспріятіе, основаніе заключенія, составляетъ часть его. Такимъ образомъ къ необходимости существованія чего-либо нельзя заключать на основаніи однихъ понятій, по сл&#1123дуетъ им&#1123ть въ виду связь съ воспріятіями, по всеобщимъ законамъ опыта. Въ немъ мы можемъ познавать, какъ н&#1123что необходимо зависящее отъ другихъ данныхъ явленій, одни только д&#1123йствія данныхъ причинъ по закону причинности. Значитъ, мы познаемъ необходимость не бытія вещей (сущностей), а только состояній ихъ, ту необходимость, съ какой он&#1123 сл&#1123дуютъ за другими состояніями, данными въ нашемъ воспріятіи, по опытному закону причинности. Отсюда видно, что признаковъ необходимости сл&#1123дуетъ искать единственно въ сл&#1123дующемъ, закон&#1123 возможнаго опыта: все случающееся должно быть а priori опред&#1123лено своего причиною въ явленіи. Оттого мы познаемъ необходимость только такихъ д&#1123йствій въ природ&#1123, причины которыхъ изв&#1123стны намъ, и признакъ необходимости простирается на одну область возможнаго опыта, впрочемъ, и въ немъ онъ не можетъ быть прилагаемъ къ бытію предметовъ, какъ сущностей: ибо они не могутъ быть разсматриваемы нами какъ д&#1123йствія, или какъ н&#1123что случающееся и возникающее. Необходимость касается только взаимныхъ отношеній явленій по динамическому закону причинности и возникающей отсюда возможности отъ одного даннаго бытія (причины) заключать а priori къ другому (д&#1123йствію). Все, что случается, необходимо условнымъ образомъ, вотъ основоположеніе, по которому всякое изм&#1123неніе въ мір&#1123 подчиняется закону, т. е. правилу необходимаго бытія, безъ котораго невозможна была бы самая мысль о природ&#1123. Такимъ образомъ истина: ничего не случается по случаю (in mundo non clalur casus) есть законъ природы а priori, равно какъ другое положеніе: въ природ&#1123 н&#1123тъ сл&#1123пой необходимости, но существуетъ одна зависящая отъ условій, сл&#1123довательно, разумная необходимость (non dalur fatum), Посредствомъ этихъ законовъ хаосъ изм&#1123неній поставляется въ зависимость отъ природы вещей (какъ явленій), или, что одно и тоже, единства разсудка, въ которомъ они могутъ объединяться въ одинъ опытъ, какъ синтетическое единство явленій. Оба эти основоположенія относятся къ числу динамическихъ. Первое есть собственно сл&#1123дствіе основоположенія причинности (одной изъ аналогій опыта). Второе относится къ основоположеніямъ изм&#1123няемости (der ModalitДt), по которой къ понятію причинности присоединяется признакъ необходимости, подчиненной правилу разсудка. Какъ мы знаемъ, начало непрерывности отрицаетъ всякій скачекъ въ ряду явленій (изм&#1123неній) (in mundo non dalur saltus), а также и всякій перерывъ между двумя явленіями въ сумм&#1123 вс&#1123хъ наглядныхъ представленій въ пространств&#1123 (non dalur hiatus): посему указанное положеніе можно выразить такъ: въ опыт&#1123 ничего не встр&#1123чается такого, что доказывало бы существованіе vacuum, или давало бы ему значеніе одной изъ составныхъ частей въ ц&#1123ломъ опытномъ синтез&#1123. Въ самомъ д&#1123л&#1123, вопросъ о пустомъ пространств&#1123, которое повидимому можно допустить вн&#1123 области возможнаго опыта (міра), не можетъ быть р&#1123шаемъ простымъ разсудкомъ: его д&#1123ло — р&#1123шать вопросы только о томъ, какъ сл&#1123дуетъ пользоваться данными явленіями для опытнаго познанія, указанный вопросъ есть задача собственно для идеальнаго разума, переступающаго область возможнаго опыта и желающаго судить о томъ, что служить ему границами и пред&#1123лами, вопросъ, сл&#1123довательно, долженъ быть обсужденъ въ трансцендентальной діалектик&#1123. Паши четыре положенія (in mundo non dalur hiatus, non dalur saltus, non datur casus, non dalur fatum), какъ и вс&#1123 основоположенія трансцендентальнаго происхожденія, легко могутъ быть продставлены въ порядк&#1123 категорій и разм&#1123щены каждое но своему м&#1123сту, но навыкшій читатель легко можетъ самъ это сд&#1123лать, или найти путеводную нить къ тому. Ц&#1123ль вс&#1123хъ ихъ состоитъ въ томъ, чтобъ въ опытномъ синтез&#1123 не допускать ничего, что можетъ противор&#1123чить разсудку и непрерывной связи явленій, т. е. единству его понятій: ибо посредствомъ разсудка собственно возможно единство вс&#1123хъ частныхъ опытовъ, въ которомъ каждому воспріятію усвояется свое м&#1123сто.
Д&#1123йствительно ли область возможности шире, ч&#1123мъ д&#1123йствительность, или посл&#1123дняя въ свою очередь обширн&#1123й области необходимости — все это вопросы довольно любопытные и требуютъ синтетическихъ пріемовъ р&#1123шенія, по т&#1123мъ немен&#1123е они подлежатъ в&#1123д&#1123нію разума, ибо ихъ смыслъ состоитъ въ сл&#1123дующемъ: относятся ли вс&#1123 вещи, какъ явленія, къ одному ц&#1123лому опыту, такъ что каждое воспріятіе составляетъ такую часть его, которую нельзя произвольно соединять съ другими явленіями, или же паши воспріятія могутъ и не принадлежать къ одному ц&#1123лому опыту (т. е. не быть въ его общей связи)? Какъ мы знаемъ, разсудокъ а priori предписываетъ правила для опыта, основаніе которыхъ заключается въ субъективныхъ и формальныхъ условіяхъ чувственности и самосознанія, условливающихъ возможность опыта. Мы не можемъ себ&#1123 представить и помыслить о другихъ формахъ нагляднаго представленія (а не пространств&#1123 времени), или о другихъ формахъ разсудка (а не дискурсивныхъ формахъ мышленія, или познаніи посредствомъ понятій), даже еслибы он&#1123 и были возможны: но еслибы мы и могли, то новыя такія формы не принадлежали бы къ области опыта, какъ единственному способу познанія, въ которомъ даются намъ предметы. Разсудокъ самъ по себ&#1123 не можетъ р&#1123шить и того, существуетъ ли другой родъ воспріятій, кром&#1123 т&#1123хъ, которыя входятъ въ составъ нашего возможнаго опыта, ибо онъ им&#1123етъ д&#1123ло только съ синтезомъ того, что ему дано. Вообще, несостоятельность нашихъ обыкновенныхъ заключеній, по которымъ выходитъ, что все д&#1123йствительное (всякій предметъ опыта) составляетъ малую часть обширной области возможнаго — прямо бросается въ глаза. Все д&#1123йствительное возможно: отсюда, по логическимъ правиламъ превращенія, сл&#1123дуетъ частное сужденіе: н&#1123что возможное д&#1123йствительно, а это повидимому однозначуще съ сужденіемъ: многое возможно, что не существуетъ въ д&#1123йствительности. Можно бы, кажется, потому уже область возможнаго считать бол&#1123е обширною, ч&#1123мъ д&#1123йствительность, что къ возможному должно быть присоединено еще н&#1123что, дабы оно стало д&#1123йствительностью. Но я не понимаю, что собственно должно быть присоединяемо въ этомъ случа&#1123 къ возможному. То, что присоединяется сверхъ возможнаго, уже есть невозможное. Правда, въ моемъ разсудк&#1123, сверхъ согласія съ формальными условіями опыта, можетъ еще быть принимаема во вниманіе связь одного воспріятія съ другимъ, но понятно, что все соединенное такимъ образомъ по опытнымъ законамъ есть д&#1123йствительное, хотя и не воспринимается нами непосредственно. Изъ того, что дано намъ какъ фактъ, нельзя же заключать, что въ связи съ содержаніемъ, моихъ воспріятій находится еще рядъ своеобразныхъ явленій и что, сл&#1123довательно, есть еще другой опытъ, кром&#1123 одного всеобъемлющаго, т&#1123мъ мен&#1123е можно заключать о томъ на основаніи нашихъ собственныхъ фантазій, потому что бозъ содержанія невозможно мыслить о чемъ-нибудь. Что возможно при условіяхъ возможныхъ, нельзя считать таковымъ во вс&#1123хъ отношеніяхъ. Между т&#1123мъ именно это и разум&#1123ютъ обыкновенно подъ вопросомъ, простирается ли область возможности вещей за пред&#1123лы опыта.
Я упомянулъ объ этихъ вопросахъ для того, чтобъ не обойти чего-нибудь такого, что, по общему мн&#1123нію, им&#1123етъ отношеніе къ понятіямъ разсудка. На самомъ же д&#1123л&#1123, абсолютная возможность (им&#1123ющая значеніе во вс&#1123хъ отношеніяхъ) не есть разсудочное понятіе и не можетъ быть прилагаема къ опыту, она принадлежитъ къ области разума, переступающаго пред&#1123лы возможнаго опытнаго приложенія разсудка. Потому-то мы должны были удовольствоваться критическимъ зам&#1123чаніемъ, оставляя д&#1123ло въ н&#1123которой темнот&#1123 до будущаго случая.
Им&#1123я въ виду заключить этотъ четвертый отд&#1123лъ, а съ нимъ и систему вс&#1123хъ основоположеній чистаго разсудка, я долженъ указать основаніе, почему я называю принципы изм&#1123няемости постулатами. Я не придаю слову ‘постулатъ’ того значенія, въ какомъ понимаютъ его н&#1123которые новые философы, въ противоположность математикамъ, которымъ оно собственно принадлежитъ: именно, по этому нов&#1123йшему словоупотребленію, постулировать значитъ устанавливать положеніе, какъ непосредственно достов&#1123рное, не приводя ничего въ оправданіе или въ доказательство его. Но если допустить, что синтетическія положенія, по своей очевидности, могутъ, разсчитывать на всеобщее дов&#1123ріе, безъ всякаго вывода, то критика разсудка потеряетъ всякій смыслъ. И такъ какъ самыя дикія мн&#1123нія часто встр&#1123чали всеобщее дов&#1123ріе (которое еще не можетъ, на самомъ д&#1123л&#1123, служить ручательствомъ), то легко откроется доступъ всякаго рода заблужденіямъ и разсудокъ не въ состояніи будетъ отказать имъ въ своемъ согласіи, такъ какъ они, хотя и незаконно, присвояютъ себ&#1123 такой же топъ, какъ и настоящія аксіомы. Если къ понятію вещи синтетически присоединяется опред&#1123леніе а priori, то всегда нужно представлять если не доказательство, то, по крайней м&#1123р&#1123, выводъ для доказательства справедливости утверждаемаго положенія.
Основоположенія изм&#1123няемости не им&#1123ютъ объективно-синтетическаго характера: ибо признаки возможности, д&#1123йствительности и необходимости нисколько не увеличиваютъ понятія, которому они приписываются и ничего, въ сущности, не присоединяютъ къ представленію предмета. Хотя они и синтетическія, однако, им&#1123ютъ субъективный характеръ, т. е., не присоединяя ничего новаго къ понятію вещи (реальнаго), они выражаютъ только способъ, какимъ оно возникло въ нашей познавательной способности: такъ, если разсудочное понятіе состоитъ въ связи съ формальными условіями опыта, то предметъ его называется возможнымъ, если же оно состоитъ въ связи съ воспріятіемъ (ощущеніемъ, какъ содержаніемъ чувствъ) и при помощи его опред&#1123ляется разсудкомъ, то предметъ д&#1123йствителенъ, но если понятіе опред&#1123лено въ связи воспріятій на основаніи еще общихъ понятій, то предметъ необходимъ. Сл&#1123довательно, основоположенія изм&#1123няемости выражаютъ собственно д&#1123ятельность познавательной способности, которая образуетъ понятіе. Въ математик&#1123, какъ изв&#1123стно, постулатомъ называется положеніе, заключающее въ себ&#1123 одинъ только синтезъ, которымъ въ одно и тоже время и дается предметъ и образуется понятіе его, наприм. посредствомъ данной линіи изъ даннаго пункта описать кругъ на плоскости. Подобное положеніе потому не можетъ быть доказываемо, что возможный методъ доказательства и есть тотъ самый) которымъ образуется понятіе о такой фигур&#1123. Съ такимъ же точно правомъ можемъ мы постулировать основоположенія изм&#1123няемости: ибо они ничего не увеличивають въ нашихъ понятіяхъ о вещахъ {Говоря о д&#1123йствительности, я утверждаю повидимому н&#1123что бол&#1123е ч&#1123мъ простую возможность, но это собственно не касается самой вещи: ибо она въ д&#1123йствительности не можетъ заключать въ себ&#1123 н&#1123что большее сравнительно съ т&#1123мъ, что заключается въ полной возможности ея. Но такъ какъ, называя вещь возможной, и утверждаю возможность съ точки зр&#1123нія моего разсудка (т. е. его д&#1123ятельности въ опыт&#1123), то называя ее д&#1123йствительной, я означаю еще связь ея съ моимъ воспріятіемъ.}, по обозначаютъ тотъ силъ въ какомъ они усвоены нашею познавательною способностію.

Общее зам&#1123чаніе къ систем&#1123 основоположеній 1).

1) Прибавл, 2-го изданія.

Весьма зам&#1123чательно то обстоятельство, что, на основаніи одн&#1123хъ категорій, мы не въ состояніи судить о возможности какой-либо вещи, но всегда должны им&#1123ть пріютомъ наглядное представленіе, дабы въ немъ осуществлять для себя объективную реальность чистаго понятія разсудка. Обратимся наприм. къ категоріи отношенія. 1) Какимъ образомъ н&#1123что можетъ быть субъектомъ, а не простымъ свойствомъ другихъ вещей, т. е. быть сущностью, или 2) какимъ образомъ за существованіемъ одного должно сл&#1123довать бытіе другаго т. е. какимъ образомъ н&#1123что можетъ быть причиной, или 3) если существуютъ многія вещи, то какимъ образомъ бытіе одной сопровождается сл&#1123дствіями для другихъ и наоборотъ, т. е. образуется общеніе сущностей — вс&#1123 эти вопросы не могутъ быть р&#1123шаемы на основаніи однихъ понятій. Тоже самое и съ другими категоріями, наприм. какимъ образомъ вещь можетъ быть въ соединеніи съ другими, т. е. образовать величину и т. д. Докол&#1123 нагляднаго представленія н&#1123тъ, остается неизв&#1123стнымъ, можно ли мыслить предметъ посредствомъ категорій и даже существуетъ ли вообще соотв&#1123тствующій имъ предметъ. Поэтому категорій нельзя считать познаніями, а только формами мысли, при посредств&#1123 которыхъ изъ данныхъ представленій возникаютъ познанія. Оттого и происходитъ, что изъ однихъ категорій нельзя образовать синтетическихъ сужденій. наприм. въ основ&#1123 всякаго бытія находится сущность, т. е. н&#1123что могущее быть только субъектомъ, но не свойствомъ, или: всякая пещь есть величина и т. д., зд&#1123сь н&#1123тъ ничего, что могло бы служить намъ средствомъ, при помощи котораго мы моглибы переступать пред&#1123лы понятія и соединить съ нимъ другое. Никогда поэтому не удавалось изъ однихъ чистыхъ понятій разсудка доказать наприм. сл&#1123дующее синтетическое положеніе: все случайно-существующее им&#1123етъ свою причину. Можно доказать только, что безъ такого способа отношенія понятій мы не могли бы понять бытія случайныхъ вещей, т. е. не могли бы познать разсудкомъ а priori бытія ихъ, но понятно, что еще нельзя считать указаннаго отношенія понятій условіемъ возможности самой вещи. Вспомнимъ наше доказательство основоположенія причинности и мы увидимъ, что оно относится только къ предметамъ возможнаго опыта: именно все, что случается (всякое событіе), предполагаетъ причину, если мы доказали его значеніе, какъ принципа возможности опыта, сл&#1123довательно, познанія предмета, даннаго въ опытномъ наглядномъ представленіи, то очевидно мы доказывали не на основаніи однихъ только понятій. Нельзя отрицать и того, что положеніе: все случайное им&#1123етъ свою причину, ясно изъ однихъ понятій, но въ этомъ случа&#1123 понятіе случайнаго относится бол&#1123е къ категоріи отношенія (какъ н&#1123что, могущее существовать только въ качеств&#1123 сл&#1123дствія), ч&#1123мъ къ категоріи изм&#1123няемости (какъ н&#1123что такое, что можетъ быть мыслимо и несуществующимъ), и тогда, конечно, оно им&#1123етъ синтетическій характеръ: все, что существуетъ какъ сл&#1123дствіе, им&#1123етъ свою причину. Въ самомъ д&#1123л&#1123, желая представить прим&#1123ры случайнаго, существованія, мы всегда ссылаемся на прим&#1123ры изм&#1123ненія, а не на то, что возможна мысль о противоположности {Въ самомъ д&#1123л&#1123 легко представить себ&#1123 небытіе матеріи, по отсюда древніе мыслители не заключали къ ея случайности. Одна см&#1123на бытія и небытія изв&#1123стнаго, состоянія вещи, въ чемъ собственно и состоитъ изм&#1123неніе, но доказываетъ еще случайности этого состоянія, д&#1123йствительной бытіе противоположнаго ему состоянія не можетъ уполномочивать насъ къ тому, наприм. покой т&#1123ла, сл&#1123дующій за движеніемъ, не доказываетъ случайности движенія потому только, что первый есть противоположность посл&#1123дняго. Въ этомъ случа&#1123 одно другому противоположно только логически, но не реально. Чтобъ доказать случайность движенія т&#1123ла, нужно было бы доказать, что вм&#1123сто движенія оно могло покоиться въ одно и то же время, а не то, что за движеніемъ въ немъ наступилъ покой: ибо въ посл&#1123днемъ случа&#1123 противоположности могутъ существовать одна за другою.}. Изм&#1123неніе собственно есть событіе, условливаемое причиной, небытіе которой возможно само по себ и случайность познается изъ того, что н&#1123что можетъ существовать, какъ д&#1123йствіе причины, если поэтому вещь принимается за случайную, то выйдетъ уже аналитическое сужденіе, если мы скажемъ, что она им&#1123етъ свою причину.
Зам&#1123чательн&#1123е то обстоятельство, что, желая понять возможность вещей съ помощію категорій и сл&#1123довательно, раскрыть предъ собою объективную реальность посл&#1123днихъ, мы никакъ не можемъ обойтись безъ вн&#1123шнихъ наглядныхъ представленій. Наприм. если мы возьмемъ чистыя понятія отношенія, то мы найдемъ, что 1) дабы представить себ&#1123 н&#1123что постоянное, соотв&#1123тствующее понятію сущности (и т&#1123мъ доказать объективную реальность этого понятія), мы нуждаемся во вн&#1123шнемъ представленіи — въ пространств&#1123: ибо одно пространство только можетъ быть опред&#1123лено, какъ н&#1123что постоянное, тогда какъ время, сл&#1123довательно, все, заключающееся во внутреннемъ чувств&#1123, представляется непрерывно протекающимъ. 2) Чтобъ представить себ&#1123 изм&#1123неніе, какъ н&#1123что соотв&#1123тствующее понятію причинности, мы должны взять въ образецъ движеніе, какъ изм&#1123неніе въ пространств такимъ только образомъ мы можемъ наглядно представить себ&#1123 изм&#1123ненія, возможность которыхъ не объяснима однимъ чистымъ разсудкомъ. Изм&#1123неніе есть соединеніе въ бытіи одной и той же вещи взаимно противоположныхъ состояній. Но какимъ образомъ возможно, чтобъ изъ даннаго состоянія вещи вытекало противоположное, этого не можетъ объяснить себ&#1123 разсудокъ безъ нагляднаго прим&#1123ра, или лучше безъ нагляднаго представленія, и такимъ представленіемъ служить намъ движеніе пункта въ пространств&#1123, присутствіе котораго въ различныхъ м&#1123стахъ (какъ сл&#1123дствіе противоположныхъ опред&#1123леній) д&#1123лаетъ намъ изм&#1123неніе нагляд нымъ. Чтобъ сд&#1123лать себ&#1123 понятными наши внутреннія изм&#1123 ненія, мы должны наглядно обозначить время, какъ форму внутренняго чувства, линіей, а внутреннее изм&#1123неніе представить себ&#1123 какъ проведеніе этой линіи (движеніе) и такимъ образомъ наглядно представить себ&#1123 посл&#1123довательное наше существованіе въ различныхъ состояніяхъ. Причина всего этого заключается въ томъ, что всякое изм&#1123неніе предполагаетъ н&#1123что постоянное въ наглядномъ представленіи,— иначе, оно не могло бы быть наблюдаемо нами какъ изм&#1123неніе,— во внутреннемъ же чувств&#1123 н&#1123тъ представленія съ характеромъ постоянства. Наконецъ, одинъ разумъ не въ состояніи объяснить намъ возможности категоріи общеніи, безъ нагляднаго представленія въ пространств&#1123 нельзя понять объективной реальности этого понятія. Какимъ образомъ возможно, что при существованіи многихъ сущностей, изъ бытія одной вытекаютъ сл&#1123дствія для бытія другой и наоборотъ, т. е если въ одной изъ нихъ существуетъ н&#1123что, то должно быть и въ другой н&#1123что, прямо впрочемъ не вытекающее изъ бытія посл&#1123дней? Каждая сущность вызывается къ общенію, а между т&#1123мъ непонятно, какимъ образомъ оно возможно между вещами, изъ которыхъ каждая, по своему существованію, совершенно уединена отъ другой. Оттого Лейбницъ, приписывая общеніе сущностямъ въ той форм&#1123, въ какой он&#1123 мыслятся однимъ разсудкомъ, долженъ былъ придти къ мысли о Божественномъ сод&#1123йствіи: общеніе, справедливо, казалось ему непонятнымъ, если искать возможности его въ одномъ только бытіи сущностей. Напротивъ, мы легко можемъ понять возможность такого общенія (сущностей, какъ явленій), если мы представимъ себ&#1123 ихъ въ пространств&#1123, сл&#1123довательно, во вн&#1123шнемъ наглядномъ представленіи. Пространство заключаетъ въ себ&#1123 а priori формальныя вн&#1123шнія отношенія, какъ условія реальныхъ отношеній (д&#1123йствія и возд&#1123йствія, сл&#1123довательно, взаимод&#1123йствія). Также легко доказать, что возможность вещей, какъ величинъ и сл&#1123довательно, объективная реальность категоріи величинъ, можетъ быть понята только съ помощью вн&#1123шняго нагляднаго представленія и посредствомъ его можетъ быть прилагаема къ области внутренняго чувства. Чтобъ изб&#1123жать распространеній, я предоставляю размышленію читателей найти прим&#1123ры, соотв&#1123тствующіе этому случаю.
Наше зам&#1123чаніе им&#1123етъ особенную важность, не потому только, чти оно подтверждаетъ наше прежнее опроверженіе идеализма, но и потому, что оно поможетъ намъ, когда будетъ р&#1123чь о самопознаніи, которое совершается на основаніи внутренняго сознанія безъ всякаго участія вн&#1123шнихъ наглядныхъ представленій, правильно указать пред&#1123лы, до которыхъ можетъ простираться такое познаніе.
Окончательный выводъ изъ ц&#1123лаго отд&#1123ла можно сд&#1123лать сл&#1123дующій: что вс&#1123 основоположенія чистаго разсудка суть принципы а priori возможности опыта, что къ нему только могутъ быть прилагаемы вс&#1123 синтетическія сужденіи а priori, и наконецъ, что ихъ возможность совершенно основывается на такомъ отношеніи къ опыту.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАГО УЧЕНІЯ О СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНІЯ
(ИЛИ АНАЛИТИКИ ОСНОВОПОЛОЖЕНІЙ).

ТРЕТІЙ ОТД&#1123ЛЪ.

Основаніе различенія вс&#1123хъ предметовъ вообще на phaenomena и noumena. 1)

1) Phaenomenon отъ являться означаетъ явленіе, noumenon отъ ҐNoЄпҐ, мыслить, означаетъ вещь, какъ предметъ нашей мысли.
Такимъ образомъ мы не только обозр&#1123ли ц&#1123лую область чистаго разума и внимательно разсмотр&#1123ли каждую часть ея, но даже изм&#1123рили ее и каждой вещи въ ней указали свое м&#1123сто. Эта область есть какъ-бы островъ, которому природа назначила опред&#1123ленныя границы. Она есть область истины, окруженная обширнымъ и бурнымъ моремъ, главною причиною всякаго рода миражей, въ немъ много подводныхъ скалъ, въ морякахъ оно постоянно будитъ ложныя надежды и впутываетъ ихъ въ предпріятія, отъ которыхъ они не могутъ отказаться, но которыхъ никогда они не могутъ довести до конца. Прежде, нежели мы сами отважимся въ это море, дабы изм&#1123рить его во вс&#1123хъ широтахъ и дознаться, что можно найти въ нихъ, полезно еще разъ бросить б&#1123глый взглядъ на эту область, которую мы нам&#1123рены оставить, и спросить, не лучше ли довольствоваться ею, если н&#1123тъ никакой другой почвы, на которую мы могли бы стать твердой ногой? вовторыхъ, по какому праву мы влад&#1123емъ этой областью и можемъ отстаивать ее отъ вс&#1123хъ враждебныхъ нападеній? хотя въ аналитик&#1123 мы уже отв&#1123тили на этотъ вопросъ, т&#1123мъ немен&#1123е новый обзоръ ея отв&#1123товъ будетъ сод&#1123йствовать укр&#1123пленію въ насъ уб&#1123жденія т&#1123мъ бол&#1123е, что въ своемъ обзор&#1123 мы сосредоточимъ вс&#1123 моменты въ одинъ общій пунктъ.
Мы вид&#1123ли, что все, почерпаемое разсудкомъ изъ собственныхъ н&#1123дръ, независимо отъ опыта, им&#1123етъ ц&#1123лію своею — приложеніе въ опыт&#1123. Основоположенія разсудка, какъ составительныя а priori (напр. математическія), такъ и руководящія (напр. динамическія), заключаютъ въ себ&#1123 только чистую схему для возможнаго опыта, характеръ единства посл&#1123дняго зависитъ отъ синтетическаго единства, которое разсудокъ самод&#1123ятельно сообщаетъ синтезу воображенія, подъ вліяніемъ самосознанія и съ которымъ должны а priori согласоваться явленія, какъ data для возможныхъ познаній. Мы признали такія разсудочныя правила петолько достов&#1123рными а priori, но даже источникомъ всякой истины, т. е. согласія нашего познанія съ предметами, именно потому, что въ нихъ заключается основаніе возможности опыта, какъ суммы вс&#1123хъ познаній, въ которыхъ трактуется о предметахъ. Но б&#1123да въ томъ, что, повидимому, не довольствуются простымъ изложеніемъ того, что истинно, а требуютъ еще и того, что интересно было бы знать. Если, при помощи критическаго изсл&#1123дованія, мы узнаемъ не больше того, что узнается при одной опытной д&#1123ятельности разсудка, безъ всякихъ дальн&#1123йшихъ глубокихъ изсл&#1123дованій, то выгода, извлекаемая нами изъ нихъ, кажется несоразм&#1123рно мала сравнительно съ потраченнымъ трудомъ. На это нужно отв&#1123тить, что ничто такъ не препятствуетъ расширенію нашихъ познаній, какъ это желаніе знать разм&#1123ры пользы изсл&#1123дованій прежде, нежели мы достаточно углубились въ нихъ и прежде нежели возможно составить о нихъ какое-либо понятіе. Впрочемъ, самому неохотному читателю этихъ трансцендентальныхъ изсл&#1123дованій можно доказать одну выгоду ихъ: т&#1123мъ именно, что разсудокъ, совершенно поглощенный своей опытной д&#1123ятельностью, можетъ даже им&#1123ть н&#1123которые усп&#1123хи, но никакъ не можетъ достигнуть одной ц&#1123ли: опред&#1123лить границы своей д&#1123ятельности и дознаться, что заключается внутри, или вн&#1123 этой области, для сего потребны т&#1123 глубокія изсл&#1123дованія, какія насъ занимали. По ум&#1123я же различить, находятся ли изв&#1123стные вопросы въ пред&#1123лахъ его горизонта, или н&#1123тъ, онъ никогда не можетъ быть ув&#1123ренъ въ своихъ правахъ и своемъ достояніи, но всегда долженъ разсчитывать на разочарованія въ т&#1123хъ случаяхъ, когда онъ переступаетъ пред&#1123лы своей области (что впрочемъ, неизб&#1123жно) и увлекается въ заблужденія и обманы.
Что разсудокъ изъ вс&#1123хъ своихъ основоположеній а priori, изъ вс&#1123хъ понятіи можетъ д&#1123лать только опытное, но ни въ какомъ случа&#1123 не трансцендентальное употребленіе, ости весьма важная мысль, и если она вполн&#1123 будетъ доказана, то поведетъ къ весьма важнымъ сл&#1123дствіямъ. Трансцендентальное употребленіе понятій во всякомъ основоположеніи, какъ мы знаемъ, состоитъ въ сл&#1123дующемъ: именно, что они прилагаются къ вещамъ вообще и самимъ въ себ при опытномъ же употребленіи, они прилагаются только къ явленіямъ, т. е. предметамъ возможнаго опыта. Понятно, что возможно единственно только посл&#1123днее. Для всякаго понятія требуется, вопервыхъ, логическая форма (мышленія) и вовторыхъ, предметъ, къ которому оно могло бы относиться. Безъ предмета оно не им&#1123етъ смысла и совершенно безсодержательно, хотя и можетъ им&#1123ть логическую форму, которая въ соединеніи съ н&#1123которыми datis способна образовать понятіе. Мы знаемъ дал&#1123е, что предметъ можетъ быть данъ для понятія только путемъ нагляднаго представленія, и хотя чистое наглядное представленіе можетъ предварять предметъ а priori, т&#1123мъ пемен&#1123е и оно прилагается къ предмету и сл&#1123довательно получаетъ объективное значеніе только посредствомъ опытнаго представленія, для котораго оно им&#1123етъ значеніе только формы. Сл&#1123довательно, понятія, а съ ними и вс&#1123 основоположенія, хотя они и возможны а priori, должны быть прилагаемы къ опытнымъ нагляднымъ представленіямъ, т. е. къ data возможнаго опыта. Безъ такого отношенія они не могли бы им&#1123ть объективнаго значенія, но были бы простой игрой воображенія или разсудка съ представленіями. Для прим&#1123ра обратимся къ математическимъ понятіямъ. Пространство им&#1123етъ три изм&#1123ренія, между двумя пунктами возможна одна только прямая линія и т. д. Хотя эти основоположенія и самый способъ представленія предмета математической науки образуется въ душ&#1123 совершенно а priori, т&#1123мъ немен&#1123е они не им&#1123ли бы никакого смысла, еслибъ мы не были въ состояніи доказать правильности ихъ на самыхъ явленіяхъ (опытныхъ предметахъ). Отсюда возникаетъ требованіе — всякое отвлеченное понятіе д&#1123лать нагляднымъ, т. е. указывать соотв&#1123тствующій предметъ въ наглядномъ представленіи: безъ этого условія понятіе не им&#1123ло бы никакого значенія. Математика удовлетворяетъ ему посредствомъ построенія фигуры, которая есть явленіе^ наблюдаемое нашимъ чувствомъ (хотя произведенное а priori). Понятіе величины находитъ научную устойчивость и смыслъ въ числ посл&#1123днее наглядно представляется въ линіяхъ, пунктахъ, костяхъ счетовъ, пальцахъ, наблюдаемыхъ нашими глазами. Понятіе само по себ&#1123 образуется а priori, со вс&#1123ми вытекающими илъ него основоположеніями и формулами. Употребленіе же ихъ и приложеніе, къ предметамъ можетъ быть только въ опыт&#1123, возможность котораго (со стороны формы) он&#1123 условливаютъ а priori.
Тоже самое сл&#1123дуетъ зам&#1123тить о категоріяхъ и вытекающихъ изъ нихъ основоположеніяхъ. Это очевидно изъ того, что мы не могли дать удовлетворительнаго реальнаго опред&#1123ленія, т. е. объяснить возможность предмета ихъ, не обращаясь при этомъ къ условіямъ чувственности, какъ форм&#1123 явленій, къ которымъ единственно они могутъ быть прилагаемы: ибо если мы отнимемъ это условіе, то уничтожается все значеніе ихъ, т. е. отношеніе къ предмету, и ни на какомъ другомъ прим&#1123р&#1123 нельзя будетъ объяснить, что за предметъ можетъ подразум&#1123ваться подъ такими понятіями. {Въ 1-мъ изданіи дал&#1123е сл&#1123довало: ‘Выше, при изложеніи перечня категорій, мы уклонились отъ опред&#1123ленія каждой изъ нихъ подъ т&#1123мъ предлогомъ, что н&#1123тъ нужды въ томъ, такъ какъ мы им&#1123ли въ виду тогда синтетическое употребленіе ихъ и сл&#1123довательно могли спокойно уволить себя отъ не. нужныхъ задачъ. Собственно говоря, это была не отговорка, но благоразумная м&#1123ра — не отваживаться на опред&#1123ленія и не пытаться искать полноты и точности въ опред&#1123леніи понятія, когда можно обойтись однимъ какимъ-нибудь признакомъ, не перебирая вс&#1123хъ чертъ, входящихъ въ понятіе. Легко вид&#1123ть теперь, что основаніе для такой м&#1123ры лежитъ еще глубже, оно заключается не въ томъ только, что мы не въ состояніи были точно опред&#1123лить понятія. [Подъ реальнымъ опред&#1123леніемъ я разум&#1123ю не то. въ которомъ имена вещи зам&#1123няются другими бол&#1123е попятными словами, но такое опред&#1123леніе, въ которомъ указывается ясный признакъ, по которому предметъ (definitum) легко можетъ быть узнаваемъ и который облегчаетъ приложеніе понятія. Значитъ опред&#1123леніе называется реальнымъ, когда оно объясняетъ намъ не одно только понятіе, но и объективную его реальность Таковы математическія объясненія, наглядно излагающія предметъ согласно понятію его. Прим&#1123ч.], но и въ томъ, что, если отвлечь вс&#1123 условія чувственности, отличающія понятія, употребляемыя въ возможномъ опыт&#1123, и признать эти условія, т. е. категоріи, понятіями о вещахъ вообще [сл&#1123довательно, въ трансцендентальномъ значеніи], то пришлось бы логическія д&#1123йствія признать условіями возможности самихъ вещей. Между т&#1123мъ я не могъ бы при этомъ указать, какое могутъ они им&#1123ть приложеніе, каковъ предметъ ихъ и какое вообще значеніе они могутъ им&#1123ть въ чистомъ разсудк&#1123.}
Понятіе величины можно уяснить только сл&#1123дующимъ образомъ: ею опред&#1123ляется вещь, съ той стороны, сколько въ ней заключается опред&#1123ленныхъ единицъ. Но понятно, что это ‘сколько’ основывается на посл&#1123довательномъ повтореніи, сл&#1123довательно, на времени и синтез&#1123 (однороднаго) въ немъ. Реальность, въ противоположность отрицанію, можно объяснить не иначе, какъ представляя время (какъ сумму всякаго бытія) то наполненнымъ, то пустымъ. Отвлекая признакъ постоянства (онъ означаетъ существованіе во вс&#1123 времена), я им&#1123ю въ понятіи сущности одно только логическое представленіе субъекта, которое, повидимому, им&#1123етъ реальный характеръ, потому что и всегда мыслю въ немъ н&#1123что, могущее быть только субъектомъ (не могущее быть признакомъ чего-либо). Но къ сожал&#1123нію, я ничего не знаю зд&#1123сь о т&#1123хъ условіяхъ, при которыхъ можетъ быть приписано какой-либо вещи преимущество быть только субъектомъ, такого понятія я не могу приложить къ чему-либо и извлечь какія-нибудь сл&#1123дствія изъ него, ибо вовсе не видно, какіе предметы могутъ быть подводимы подъ него и им&#1123етъ ли онъ какое-нибудь значеніе. Въ чистой категоріи причины (если я отвлеку время, въ которомъ одно сл&#1123дуетъ за другимъ по изв&#1123стному правилу) я могу найти только то, что существуетъ н&#1123что, отъ чего можно заключать къ бытію другаго. Но въ такомъ случа&#1123 причина нич&#1123мъ не отличалась бы отъ д&#1123йствія, и такъ какъ возможность заключать подобнымъ образомъ предполагаетъ условія, которыя мн&#1123 не изв&#1123стны, то о понятіи причины оставалось бы совершенно неизв&#1123стнымъ, какимъ образомъ оно можетъ быть прилагаемо къ какимъ-нибудь предметамъ. Основоположеніе: все случайное им&#1123етъ свою причину — повидимому твердо само по себ&#1123, по своему внутреннему значенію. Я спрашиваю, однакожъ, что собственно разум&#1123ютъ тутъ подъ словомъ случайный? и если мн&#1123 отв&#1123тятъ: то, чего небытіе возможно, то я опятъ спрошу, какимъ же путемъ узнается возможность небытія, если мы не станемъ при этомъ представлять себ&#1123 преемства въ ряду явленій, и притомъ такъ, что за бытіемъ одного сл&#1123дуетъ небытіе другаго (или наоборотъ), т. е. если мы не станемъ представлять см&#1123ны явленій? что небытіе вещи вовсе не заключаетъ въ себ&#1123 противор&#1123чія, это есть простая ссылка на логическое условіе, касающееся собственно понятія, по далеко недостаточное для того, чтобъ условливать реальную возможность, точно также я могу представлять себ&#1123 всякую д&#1123йствительную сущность вовсе несуществующею, нимало не противореча при этомъ самому себ&#1123. Но понятно, что я не могу отсюда заключать къ объективной случайности ея существованія, т. е. къ возможности ея небытія. Что касается понятія общенія, то легко вид&#1123ть, что такъ же невозможно изъ одного этого понятія опред&#1123лись взаимную причинность въ отношеніи сущностей другъ къ другу (commercium), какъ нельзя опред&#1123лять предмета на основаніи чистыхъ категорій сущности и причинности. Вс&#1123 попытки объяснить, въ чемъ состоитъ возможность, д&#1123йствительность и необходимость, кончались только тождесловіемъ, когда хот&#1123ли выводить опред&#1123леніе изъ чистаго разсудка. Только неопытный изсл&#1123дователь можетъ довольствоваться указаніемъ логической возможности понятій, вм&#1123сто указанія трансцендентальной возможности вещей (понятію соотв&#1123тствуетъ изв&#1123стный предметы. {‘Однимъ словомъ, если отвлечь чувственное наглядное представленіе (другаго у насъ н&#1123тъ), тогда не возможно будетъ указать на что-нибудь, какъ на выраженіе этихъ понятій и т&#1123мъ доказать ихъ реальную возможность. Тогда намъ прійдется им&#1123ть д&#1123ло съ одною только логическою возможностію. По д&#1123ло въ томъ, что насъ собственно занимаетъ вопросъ не о томъ, возможно ли понятіе (мысль), по о томъ, им&#1123етъ ли оно отношеніе къ предмету и им&#1123етъ ли какое-нибудь значеніе.’ Вм&#1123сто этого прим&#1123чанія въ 1-мъ изданіи въ самомъ текст&#1123 пом&#1123щено сл&#1123дующее: ‘Повидимому странно усвоять значеніе понятію, о которомъ нельзя дать удовлетворительнаго объясненія. Категоріи отличаются именно т&#1123мъ, что, при помощи чувственнаго условія, он&#1123 получаютъ значеніе и могутъ быть прилагаемы къ предмету, только объ этомъ условіи н&#1123тъ р&#1123чи въ самыхъ категоріяхъ: он&#1123 выражаютъ одинъ только логическій способъ, по которому разнообразное содержаніе подводится подъ понятіе. По изъ одного этого способа, т. е. формы понятія, вовсе не видно, какой предметъ подходитъ подъ нее: ибо въ категоріяхъ отвлекаются вс&#1123 чувственныя условія, при которыхъ предметы могутъ быть подводимы подъ нихъ. Оттого категоріи требуютъ е.ще особыхъ условій приложенія къ чувственности вообще (схемъ) и безъ нихъ не могутъ служить къ познанію предметовъ и различенію ихъ другъ отъ друга: сами по себ&#1123 он&#1123 суть способы мышленія о предмет&#1123 возможныхъ наглядныхъ преставленій, посредствомъ ихъ мы даемъ то или другое значеніе предмету, подводя его подъ какую-нибудь логическую форму т. е. опред&#1123ляемъ предметъ, т&#1123мъ немен&#1123е сами он&#1123 не могутъ быть опред&#1123лены нами. Въ самомъ д&#1123л&#1123, невозможно опред&#1123лять логическія формы сужденій вообще: единство и множество, утвержденіе и отрицаніе, подлежащее и сказуемое, не допуская такъ-называемаго круга въ опред&#1123леніи: ибо опред&#1123леніе само есть сужденіе и сл&#1123довательно, уже предполагаетъ указанныя формы. Чистыя категоріи суть представленія вещей вообще, поскольку разнообразное содержаніе того или другаго нагляднаго представленія мыслится въ той или другой изъ упомянутыхъ логическихъ формъ. Такъ, величина можетъ быть мыслима нами только въ количественномъ сужденіи (judicium commune), реальность въ утвердительномъ, сущность, какъ субъектъ всякихъ признаковъ въ наглядномъ представленіи и тутъ, однако, остается неизв&#1123стнымъ, къ какимъ вещамъ всего бол&#1123е идетъ которая-нибудь изъ этихъ формъ. Значитъ, безъ наганнаго представленія, категоріи не им&#1123ютъ никакихъ отношеній къ предмету и не могутъ им&#1123ть значенія объективныхъ понятій.}
Отсюда неопровержимо сл&#1123дуетъ, что категоріи могутъ им&#1123ть одно опытное приложеніе, но никакъ не трансцендентальное и что основоположенія чистаго разсудка могутъ быть прилагаемы только ко всеобщимъ условіямъ возможнаго опыта, къ предметамъ чувствъ, но ни въ какомъ случа&#1123 не къ вещамъ вообще (т. е. къ той сторон&#1123 ихъ, которая не зависитъ отъ нашего субъективнаго способа нагляднаго представленія).
Изъ трансцендентальной аналитики поэтому вытекаетъ сл&#1123дующее весьма важное сл&#1123дствіе: разсудокъ можетъ а priori предварять только форму возможнаго опыта вообще и такъ какъ то, что не есть явленіе, не можетъ быть предметомъ опыта, то разсудокъ не можетъ переступать пред&#1123ловъ чувственности, въ которой единственно онъ долженъ искать себ&#1123 предметовъ. Его основоположенія суть принципы объясненія явленіи, очевидно, слишкомъ притязательное названіе онтологіи, думающей излагать систематическимъ образомъ синтетическія познанія а priori о вещахъ вообще (наприм. основоположеніе причинности), должно уступить скромному названію аналитики чистаго разсудка.
Мышленіе есть такое д&#1123йствіе, посредствомъ котораго представленіе относится къ предмету. Когда представленіе не дано намъ, какъ фактъ, то предметъ его им&#1123етъ трансцендентальный характеръ, и разсудочное понятіе им&#1123етъ одно только трансцендентальное назначеніе, именно служить единствомъ, которымъ объединяется въ мышленіи разнообразное содержаніе вообще. Значитъ, посредствомъ чистой категоріи, въ которой отвлекается все, что им&#1123етъ отношеніе къ чувственному представленію, единственно возможному для насъ, никакъ нельзя представлять себ&#1123 предметъ опред&#1123леннымъ: ибо въ категоріяхъ выражаются только различные modi мышленія о предмет&#1123. Чтобъ пользоваться понятіемъ, мы нуждаемся еще въ особыхъ д&#1123йствіяхъ сужденій, которыми предметъ подчиняется понятію, сл&#1123довательно, необходимо еще, по крайней м&#1123р&#1123, формальное условіе, при которомъ можетъ быть дано намъ н&#1123что въ наглядномъ представленіи. Если посл&#1123дняго условія н&#1123тъ (схемы), то упомянутое подчиненіе становится невозможнымъ, тогда у насъ ничего не остается такого, что могло бы быть подчинено понятію. Такимъ образомъ, категоріи не могутъ им&#1123ть никакого фактическаго приложенія, и он&#1123 не выражаютъ никакого опред&#1123леннаго или опред&#1123лимаго, хотя бы по форм&#1123, предмета. Отсюда сл&#1123дуетъ, что изъ чистой категоріи невозможно выводить синтетическаго основоположенія а priori, и что основоположенія чистаго разсудка им&#1123ютъ одно только опытное, а никакъ не трансцендентальное приложеніе: ибо за пред&#1123лами возможнаго опыта невозможны никакія синтетическія основоположенія а priori.
Наша мысль всего удобн&#1123е можетъ быть выражена такъ: чистыя категоріи, независимо отъ формальныхъ условій чувственности, им&#1123ютъ одно трансцендентальное значеніе, но по трансцендентальное приложеніе: посл&#1123днее положительно невозможно: ибо въ нихъ самихіі н&#1123тъ условій, при которыхъ возможно ихъ употребленіе (въ сужденіяхъ), именно формальныхъ условій подчиненія какого-нибудь даннаго предмета подъ эти понятія. И такъ какъ непосредственное опытное приложеніе ихъ (какъ чистыхъ категорій) не должно быть допускаемо, а трансцендентальное невозможно, то, сл&#1123довательно, невозможно вообще никакое приложеніе, если мы станемъ мыслить ихъ отр&#1123шенными отъ чувственности, тогда для нихъ не существуетъ предмета, къ которому он&#1123 моглибъ быть прилагаемы, он&#1123 остаются чистыми формами д&#1123ятельности разсудка, прилагаемой къ предметамъ вообще,— формами мышленія, которыя сами по себ&#1123 одн&#1123 не могутъ опред&#1123лять никакого предмета.
{Вм&#1123сто того, что обозначено скобками, въ 1-мъ изд. пом&#1123щено было сл&#1123дующее: ‘Явленія, мыслимыя нами, какъ предметы, согласно единству категоріи, называются phaenomena. Если же я мыслю вещи, какъ предметы разсудка, которые могутъ быть представляемы, хотя и не чувственнымъ образомъ (coram intuitu intellectuali), то он&#1123 называются noumena (intelligibilia).
Понятіе явленій, данное трансцендентальною эстетикою, повидимому прямо доказываетъ объективную реальность noumenorum и даетъ право разд&#1123лить предметы на phaenomena и noumena, а сл&#1123довательно, и самый міръ на чувственный и мысленный (mundus sensibilis et intelligibilis), такое д&#1123леніе не опирается, впрочемъ, на различеніи логической формы яснаго или неяснаго познанія одной и той же вещи, оно касается различія предметовъ, смотри по тому, какъ они даются для нашего познанія и какъ далеко, сл&#1123довательно, простирается родовое различіе ихъ. Если наши чувства представляютъ намъ н&#1123что являющимся, то это н&#1123что должно быть вещію самою въ себ&#1123 и предметомъ не чувственнаго представленія, т. е. разсудка, или лучше сказать должно быть возможно познаніе съ строго объективнымъ характеромъ, въ которомъ мы представляемъ предметы какъ они есть, тогда какъ, при опытной д&#1123ятельности нашего разсудка, мы познаемъ вещи какъ он&#1123 являются. Съ такомъ случа&#1123, кром&#1123 опытнаго приложенія (ограниченнаго чувственными условіями) категоріи прилагались бы въ чистомъ вид&#1123 и всеобщимъ образомъ, еще вн&#1123 чувственной области. Тогда мы не им&#1123ли бы права утверждать, какъ мы говорили прежде, что наши чистыя разсудочныя познанія суть ни что иное, какъ принципы истолкованія явленій, которые могутъ прилагаться только къ возможному опыту, за пред&#1123лами чувственности открылась бы намъ совершенно другая область, какъ-бы мысленный міръ (можетъ быть, созерцаемый) могущій не мен&#1123е, зато гораздо благородн&#1123е занимать нашъ чистый разсудокъ.
Въ самомъ д&#1123л&#1123, разсудокъ относитъ вс&#1123 наши представленія къ какому-нибудь предмету и такъ какъ явленія суть ни что иное, какъ представленія, то онъ относить ихъ къ неопред&#1123ленному чему-то, какъ предмету чувственнаго представленія, это н&#1123что и есть трансцендентальный предметъ. Онъ означаетъ х, о которомъ мы ничего не знаемъ и даже не можемъ знать (при теперешнемъ устройств&#1123 нашего разсудка), онъ осуществляетъ на себ&#1123 единство самосознанія и вноситъ характеръ единства въ содержаніе чувственнаго представленія, посредствомъ Этого единства, разсудокъ соединяетъ содержаніе въ одно понятіе предмета. Однако этого трансцедентальнаго предмета нельзя отд&#1123лять отъ чувственныхъ Dalis: иначе не оставалось бы никакихъ признаковъ, посредствомъ которыхъ можно бъ было мыслить его. Сл&#1123довательно, онъ не им&#1123етъ значенія предмета въ себ&#1123 самомъ, по есть только представленіе явленій въ связи съ понятіемъ предмета вообще, могущаго характеризоваться т&#1123ми, или другими признаками.
Поэтому категоріи не даютъ намъ св&#1123д&#1123ній о какомъ-то особенномъ, одному разсудку доступномъ, предмет&#1123, но служатъ только къ тому, чтобъ опред&#1123лять трансцедентальный предметъ (понятіе о н&#1123что вообще) чертами, данными въ чувственности, дабы такимъ образомъ образовать познаніе явленій съ помощію понятій предметовъ.
Что же касается до причины, почему не довольствуются указаннымъ понятіемъ предмета, подстановляемаго нами къ чувственнымъ представленіямъ, но кром&#1123 phaenomenorum еще предполагаютъ noumena, мыслимыя одними чистымъ разсудкомъ, то она возникаетъ отъ сл&#1123дующихъ условій. Чувственность и ея область, именно явленія, не им&#1123ютъ предметомъ своимъ вещей самихъ въ себ&#1123, но заключаютъ въ себ&#1123 одну только форму явленіи вещи, зависящую отъ нашего субъективнаго устройства. Таковъ быль выводъ всей трансцендентальной эстетики. Но понятіе явленія вообще предполагаетъ, что ему должно соотв&#1123тствовать н&#1123что, само но себ&#1123 существующее, не какъ явленіе: такъ какъ явленіе, въ сущности, не можетъ существовать независимо отъ нашего способа представленія, то, если мы хотимъ изб&#1123жать круга въ опред&#1123леніи, должны допустить, что слово ‘явленіе’ указываетъ на н&#1123что такое, что мы можемъ представлять себ&#1123 чувственно, что, однакожъ, само по себ&#1123, независимо отъ нашего чувственнаго устройства (на которомъ основываются формы нашего нагляднаго представленія), есть предметъ сверхчувственный.
Отсюда возникаетъ понятіе noumenon’а, оно не означаетъ чего-либо положительнаго и не выражаетъ опред&#1123леннаго познанія вещи, по есть одна только мысль о н&#1123что вообще, въ которой отвлечено отъ всякой формы чувственнаго представленія. Чтобы noumenon могъ означать истинный, отличный отъ вс&#1123хъ явленій предметъ, для сего недостаточно отр&#1123шиться въ мысли отъ вс&#1123хъ чувственныхъ условій, должно предположить еще для того особый способъ представленія, кром&#1123 чувственнаго, въ которомъ можетъ быть данъ такой предметъ, въ противномъ случа&#1123, моя мысль будетъ безсодержательною, хотя и не будетъ заключать въ себ&#1123 противор&#1123чія. Хотя мы выше и не могли доказать, что чувственное наглядное представленіе есть единственный способъ представленія вообще, но мы доказали, что для насъ онъ есть единственно возможный. Мы не могли также доказать, возможенъ ли другой способъ представленія: хотя мы можемъ отр&#1123шаться въ своемъ мышленіи отъ всего чувственнаго, т&#1123мъ неясн&#1123е оставалось нер&#1123шеннымъ, не им&#1123емъ ли мы тогда д&#1123ла съ одною только формою понятіи и не становится ли мышленіе безпредметнымъ?
Предметъ, къ которому я отношу явленіе вообще, есть трансцендентальный предметъ, т. е. совершенно неопред&#1123ленная мысль о н&#1123что вообще. Этого н&#1123что нельзя назвать noumenon: ибо я не знаю о немъ, что онъ такое самъ въ себ&#1123, и могу им&#1123ть понятіе о немъ только какъ о предмет&#1123 чувственнаго представленія вообще, одинаковомъ для вс&#1123хъ явленій. Категоріи не приложимы къ нему: ибо он&#1123 им&#1123ютъ значеніе только для опытнаго представленія, дабы подводить его подъ понятіе предмета вообще. Можно употреблять категоріи въ чистомъ вид&#1123, но впадая въ противор&#1123чія, но он&#1123 не им&#1123ли бы тогда объективнаго значенія, ибо, въ этомъ случа&#1123, н&#1123тъ нагляднаго представленія, которому он&#1123 могли бы сообщить единство предмета: категорія есть форма мышленія, въ которой я не им&#1123ю д&#1123ла съ предметомъ, но только мыслю въ ней содержаніе, данное мн&#1123 въ наглядномъ представленіи.} [Съ мыслью о категоріяхъ соединяется одно почти неизб&#1123жное заблужденіе. По своему происхожденію, категоріи основываются не на чувственности, какъ наприм.: формы нагляднаго представленія: пространство и время, и потому, кажется, допускаютъ приложеніе вн&#1123 области предметовъ чувствъ. Зд&#1123сь забывается, что он&#1123 суть умственныя формы, могущія а priori объединять въ одно сознаніе разнообразное данное содержаніе. И если ихъ отр&#1123шить отъ чувственнаго, единственно возможнаго для насъ представленія, тогда он&#1123 будутъ им&#1123ть гораздо меньше значенія, ч&#1123мъ указанныя чувственныя представленія: посредствомъ посл&#1123днихъ, по крайней м&#1123р&#1123, намъ дается предметъ, тогда какъ формы, въ которыхъ нашъ разсудокъ соединяетъ содержаніе, не им&#1123ютъ ровно никакого значенія, если отр&#1123шить ихъ отъ нагляднаго представленія, въ которомъ намъ дается всякое содержаніе. Согласно съ нашими уб&#1123жденіями, мы называемъ изв&#1123стные предметы, какъ явленія, чувственными сущностями (phaenomena), ибо мы различаемъ способъ представленія вещей отъ свойствъ ихъ самихъ въ себ обращая вниманіе на предметы только со стороны этихъ свойствъ, хотя мы и не можемъ наглядно представлять ихъ себ&#1123, или же, мысля другіе возможные предметы, не им&#1123ющіе чувственнаго характера, мы противопоставляемъ ихъ упомянутымъ чувственнымъ предметамъ, какъ разсудочныя сущности (noumena). Спрашивается теперь, не могутъ ли им&#1123ть значенія наши общія понятія разсудка по отношенію къ этимъ сущностямъ и не суть ли они способы познанія посл&#1123днихъ?
Уже съ перваго шагу зд&#1123сь мы встр&#1123чаемся съ одною двусмысленностію, могущею дать поводъ къ большимъ недоразум&#1123ніямъ: мысля предметъ въ изв&#1123стномъ отношеніи какъ явленіе, разсудокъ въ другомъ отношеніи образуетъ представленіе о немъ, какъ предмет&#1123 самомъ въ себ&#1123, и воображаетъ, что можно составлять понятіе о предмет&#1123 съ посл&#1123дней стороны. И такъ какъ разсудокъ образуетъ одн&#1123 категоріи, а предметъ въ посл&#1123днемъ отношеніи долженъ быть мыслимъ непрем&#1123нно посредствомъ понятій разсудка, то онъ и попадаетъ въ заблужденіе и считаетъ совершенію неопред&#1123ленное понятіе мысленнаго существа, какъ какого-то предмета, недосягаемаго для нашей чувственности, за совершенно опред&#1123ленное понятіе существа, какъ будто-бы познаваемаго нашимъ разсудкомъ.
Если подъ noumenon разум&#1123ть вещь, которая по есть предметъ чувственнаго представленія, то это будетъ noumenon въ отрицательномъ смысл&#1123. Если же подъ нимъ разум&#1123ть предметъ сверхчувственнаго представленія, то мы предполагаемъ пріютомъ особый способъ представленія — именно разсудочный, котораго у насъ н&#1123тъ и возможности котораго мы не понимаемъ, это noumenon въ положительномъ значеніи.
Ученіе о чувственности есть вм&#1123ст&#1123 ученіе о noumenon въ отрицательномъ значеніи, т. е. о вещахъ, которыя разсудокъ мыслитъ безъ отношенія къ нашему способу представленія, не какъ явленія, а какъ вещи сами въ себ&#1123. Но онъ знаетъ при этомъ, что къ такимъ вещамъ невозможно прилагать категоріи: ибо он&#1123 им&#1123ютъ значеніе только въ приложеніи къ единству представленій въ пространств&#1123 и времени и, притомъ, это единство можетъ опред&#1123литься понятіями а priori только по причин&#1123 идеальности пространства и времени. Гд&#1123 невозможно единство во времени, какъ напр. въ noumenon, тамъ невозможно приложеніе и даже какое-нибудь значеніе категорій, тутъ невозможно заключать даже къ возможности вещей, соотв&#1123тствующихъ категоріямъ: въ доказательство этой мысли я сошлюсь на мое общее зам&#1123чаніе къ предыдущему отд&#1123лу. О возможности вещи нельзя заключать на томъ основаніи, что въ понятіи ея н&#1123тъ противор&#1123чія, но ее можно считать возможной только въ томъ случа&#1123, если можно указать соотв&#1123тствующее понятію наглядное представленіе. Посему если мы нам&#1123рены прилагать категоріи къ предметамъ, не какъ къ явленіямъ, то мы должны предположить, кром&#1123 чувственнаго, особый способъ представленія, тогда предметъ сталъ бы noumenon въ положительномъ значеніи. Но такъ какъ такой разсудочный способъ представленія превышаетъ м&#1123ру нашихъ способностей, то и приложеніе категорій ни въ какомъ случа&#1123 не можетъ простираться за область предметовъ опыта. Можетъ быть, чувственнымъ сущностямъ соотв&#1123тствуютъ мысленныя, быть можетъ, д&#1123йствительно есть такія существа, къ которымъ наша чувственная способность не им&#1123етъ никакого отношенія. Во всякомъ случа&#1123, наши разсудочныя понятія, какъ умственныя формы, предназначенныя для нашего чувственнаго нагляднаго представленія, не могутъ им&#1123ть ни мал&#1123йшаго къ нимъ приложенія. Сл&#1123довательно, то, что мы называемъ noumenon, должно бытъ понимаемо нами только въ отрицательномъ значеніи.)
Если отъ опытнаго познанія отвлечь мышленіе (посредствомъ категорій), то вм&#1123ст&#1123 съ нимъ исчезнетъ всякое познаніе предмета: ибо посредствомъ нагляднаго представленія невозможно мыслить, существованіе во мн&#1123 изв&#1123стнаго чувственнаго состоянія, не даетъ мн&#1123 никакого права заключать отъ него къ предмету. Если же, напротивъ, я отвлеку наглядное представленіе, то остается форма мышленія, т. е. способъ мыслить предметъ, соотв&#1123тствующій содержанію возможнаго нагляднаго представленія. Поэтому область приложенія категорій, повидимому, шире, ч&#1123мъ область чувственнаго представленія: ибо съ первыми неразлучна мысль о предмет&#1123, прежде нежели мы обратимся къ чувственной форм&#1123, въ которой онъ можетъ представляться намъ. Но, конечно, отсюда нельзя еще заключать, что он&#1123 прилагаются къ бол&#1123е обширной области предметовъ: ибо въ такомъ случа&#1123 пришлось бы предположить, сверхъ чувственнаго, еще особый способъ представленія: на что мы не им&#1123емъ никакихъ основаній.
В&#1123роятнымъ я называю такое понятіе, въ которомъ не заключается внутренняго противор&#1123чія, которое находится въ связи съ другими понятіями, но объективная реальность котораго никакъ не можетъ быть познана. Понятіе noumenon’а, т. е. вещи, которая мыслится нами не какъ предметъ чувствъ, но какъ вещь сама въ себ&#1123 (единственно съ помощью чистаго разсудка), не заключаетъ въ себ&#1123 противор&#1123чія: ибо нельзя утверждать о чувственности, что она есть единственный способъ представленія. Дал&#1123е, это понятіе даже необходимо, дабы не распространять чувственнаго представленія на вещи сами въ себ&#1123 и чтобъ ограничить область объективной реальности чувственнаго познанія (все остальное, на что оно не простирается, называется noumena, и т&#1123мъ обозначается, что чувственное познаніе не распространяется на все, мыслимое разсудкомъ). Въ конц&#1123 концовъ, однако, не видно, какимъ образомъ возможны noumena, вн&#1123 области явленій для насъ не существуетъ никакого содержанія. Иначе говоря, д&#1123ятельность вашего разсудка, повидимому, простирается дал&#1123е, ч&#1123мъ на одни явленія, но онъ самъ по себ&#1123 не способенъ къ наглядному представленію., и онъ не можетъ даже составить себ&#1123 понятіе о возможности его вн&#1123 чувственной области такъ, чтобъ при помощи своего нагляднаго представленія разсудокъ могъ положительно утверждать что-нибудь о предметахъ нечувственныхъ. Понятіе noumeni есть только ограничивающее понятіе и можно служить къ тому, чтобъ указывать должные пред&#1123лы чувственности, сл&#1123довательно, им&#1123етъ отрицательное приложеніе. Это не значитъ, что оно возникаетъ совершенно произвольнымъ образомъ, оно образуется всл&#1123дствіе потребности ограничивать чувственность, хотя оно и не даетъ намъ ничего положительнаго.
Поэтому д&#1123леніе предметовъ на phaenomena и noumena и самаго міра на чувственный и мысленный не можетъ быть до пущено въ положительномъ значеніи, хотя понятія и допускаютъ д&#1123леніе на чувственныя и разсудочныя: посл&#1123днія, т.е. разсудочныя, безпредметны и не могутъ быть выдаваемы за объективныя. Если отр&#1123шиться отъ чувствъ, то какимъ образомъ наши категоріи (единственно возможныя понятія о noumena) могутъ им&#1123ть какое-либо значеніе? чтобъ он&#1123 им&#1123ли предметный смыслъ, для сего недостаточно одного единства мышленія, но требуется еще наглядное представленіе, къ которому он&#1123 моглибъ быть прилагаемы? Т&#1123мъ немен&#1123е понятіе noumeni, въ в&#1123роятномъ только смысл&#1123, нетолько можетъ быть допускаемо, но даже и неизб&#1123жно въ значеніи понятія, ограничивающаго чувственность. Это не значить, что оно есть какой-то особый разсудочный предметъ для нашего мышленія, ибо еслибы такой предметъ существовалъ, то мы должны были бы в&#1123роятнымъ образомъ предположить и особый разсудокъ, познающій его, не разсудокъ мыслящій посредствомъ категорій, а воззрительный, который долженъ былъ бы познавать предметъ посредствомъ сверхчувственнаго представленія: между т&#1123мъ о посл&#1123днемъ способ&#1123 познанія мы не можемъ им&#1123ть ни мал&#1123йшаго понятія. Такимъ образомъ, разсудокъ отрицательнымъ образомъ расширяетъ свою д&#1123ятельность, т. е. онъ не ограничивается чувственностію, а напротивъ самъ ограничиваетъ посл&#1123днюю т&#1123мъ, что вещамъ самимъ въ себ&#1123 (разсматриваемымъ не какъ явленіи) даетъ значеніе nomnenorum. Но при этомъ онъ ограничиваетъ и себя самого т&#1123мъ, что познаніе ихъ считаетъ недостижимымъ посредствомъ категорій а потому и мыслитъ ихъ какъ н&#1123что совершенно неизв&#1123стное.
Между т&#1123мъ въ н&#1123которыхъ нов&#1123йшихъ сочиненіяхъ встр&#1123чается толкованіе выраженій mundi sensibilis и intelligibilis, совершенно отличное отъ словоупотребленія древнихъ: конечно, затрудненій зд&#1123сь особенныхъ н&#1123тъ, но и все д&#1123ло ограничивается въ сущности игрою однихъ словъ. Н&#1123которые сочинители называютъ чувственнымъ міромъ сумму явленій, представляемыхъ нами наглядно, разсудочнымъ — связь явленій, мыслимую по законамъ разсудка. Теоретическая астрономія, излагающая наблюденія зв&#1123зднаго неба, могла бы именоваться первымъ названіемъ, объяснительная же (по систем&#1123 Коперника, или по Ньютоновскимъ законамъ тягот&#1123нія) изображаетъ предъ нами разсудочный міръ. Въ этомъ неправильномъ словотолкованіи заключается софистическая уловка: уклоняться отъ труднаго вопроса т&#1123мъ, что ему дается бол&#1123е удобный смыслъ. Конечно, но отношенію къ явленіямъ можно употреблять названія: разсудокъ и разумъ, но спрашивается, им&#1123ютъ ли они смыслъ по отношенію къ предмету, который не есть явленіе (noumenon)? Между т&#1123мъ такой именно смыслъ дается этому слову, когда онъ называется разсудочнымъ, т. е. такимъ, который дастся самому разсудку, а не чувствамъ. Весь вопросъ зд&#1123сь въ томъ: кром&#1123 опытнаго употребленія разсудка, возможно ли (даже въ Ньютоновскомъ представленіи устройства міра) еще трансцендентальное? на что мы отв&#1123тили отрицательнымъ образомъ.
Поэтому если мы говоримъ: чувства представляютъ намъ предметы, какъ они являются, разсудокъ же — какъ они существуютъ, то посл&#1123днее сл&#1123дуетъ понимать не въ трансцендентальномъ, а опытномъ значеніи, т. е. зд&#1123сь указывается та форма, въ какой мы должны представлять себ&#1123 предметы опыта въ связи явленій, но ничего не говорится о сторон&#1123 ихъ, независимой отъ всякихъ отношеній къ возможному опыту и къ чувствамъ, т. е. не говорится какъ о предметахъ чистаго разсудка. Эта сторона предметовъ останется навсегда неизв&#1123стною намъ, точно также, какъ неизв&#1123стно намъ и то, возможно ли трансцендентальное (необыкновенное) познаніе, и достигается ли оно посредствомъ нашихъ обыкновенныхъ категорій? Разсудокъ можетъ только въ соединеніи съ чувственностію опред&#1123лять предметы. Разд&#1123ляя ихъ другъ отъ друга, мы будемъ им&#1123ть или представленія безъ понятій, или понятія безъ представленій: въ обоихъ случаяхъ будемъ им&#1123ть представленія, которыхъ нельзя относить ни къ какому опред&#1123ленному предмету.
Если посл&#1123 всего сказаннаго нами кто-нибудь еще колеблется отказаться отъ трансцендентальнаго употребленія категорій, то пусть онъ попытается вывести изъ нихъ какое-либо синтетическое положеніе. Аналитическое сужденіе не приводитъ разсудка ни къ чему новому, такъ какъ въ немъ онъ занимается собственно т&#1123мъ, что собственно уже мыслится въ понятіи, то изъ сужденія вовсе не видно, им&#1123етъ ли оно приложеніе къ предметамъ само по себ&#1123 всец&#1123ло, или означаетъ только единство мышленія (единство же ничего не говоритъ намъ о томъ способ&#1123, какимъ дается предметъ). Въ упомянутомъ сужденіи разсудокъ довольствуется званіемъ того, что заключается въ его понятіи, къ чему оно можетъ быть прилагаемо, объ этомъ онъ не заботится. Теперь обратимъ вниманіе на какое-либо синтетическое положеніе, им&#1123ющее повидимому трансцендентальное происхожденіе, наприм.: все существующее есть или сущность, или одна изъ ея принадлежностей, все случайное существуетъ, какъ д&#1123йствіе какой-либо вещи, именно причины и т. д. Спрашивается теперь, откуда берутся эти синтетическія положенія? Сами по себ&#1123 понятія прилагаются не къ возможному опыту, а къ вещамъ самимъ въ себ&#1123 (почтена). Гд&#1123 зд&#1123сь н&#1123что третье, потребное для всякаго синтетическаго сужденія, соединяющее вм&#1123ст&#1123 понятія, не им&#1123ющія логическаго (аналитическаго) сходства между собою? Тогда было бы невозможно доказать такихъ положеній, и даже указать возможности ихъ, не приб&#1123гая къ опыту и т&#1123мъ отрекаясь отъ чистыхъ сужденій, не им&#1123ющихъ въ себ&#1123 никакого чувственнаго содержанія. Такимъ образомъ, понятіе чистыхъ, мысленныхъ предметовъ не ведетъ насъ къ какимъ-либо фактически полезнымъ основоположеніямъ, мысль о нихъ, какъ и пустое пространство, служитъ только къ тому, чтобъ указать должные пред&#1123лы опытнымъ основоположеніямъ, нисколько іе указывая намъ на какой-либо новый предметъ познанія вн&#1123 опыта.

Прибавленіе.

Двусмысленность 1) рефлективныхъ понятій, происходящаго отъ см&#1123шенія опытнаго употребленія разсудка съ трансцендентальнымъ.

1) Amphibolic—отъ ??ф?, кругомъ, около, и ??»??Ґ, бросать, кидать. Названіе заимствовано Кантомъ изъ Логики, въ которой sophisma amphiboliae означаетъ неправильный способъ умозаключенія, основывающійся на двусмысленномъ употребленіи понятій, входящихъ въ составъ силлогизма. М. В.
Размышленіе (reflexio) не им&#1123етъ д&#1123ла непосредственно съ предметами и не заимствуетъ отъ нихъ своихъ понятій непосредственно, оно есть такое душевное состояніе, въ которомъ мы усиливаемся найти субъективныя условія, при которыхъ становится возможнымъ для насъ образованіе понятій. Размышляя о данныхъ представленіяхъ, мы собственно сознаемъ отношеніе ихъ къ разнороднымъ источникамъ познанія и только посредствомъ такого сознанія можетъ быть правильно опред&#1123лено взаимное отношеніе представленій между собою. Въ самомъ д&#1123л&#1123 прежде всякаго другаго д&#1123йствія надъ представленіями, мы должны р&#1123шить вопросъ: откуда произошла ихъ связь между собою? Разсудкомъ или чувствами они соединены и сравнены между собою? Мы часто судимъ по привычк&#1123, и соединяемъ представленія по предвзятымъ симпатіямъ. И такъ какъ тутъ не участвуетъ размышленіе и н&#1123тъ критики, то подобнымъ сочетаемъ приписывается происхожденіе будто-бы отъ самого разсудка. Конечно, не вс&#1123 сужденія нуждаются въ изсл&#1123дованіямъ. т. е. не везд&#1123 требуется разсматривать основанія в&#1123рности ихъ, если они непосредственно достов&#1123рны, наприм.: между двумя пунктами возможна одна прямая линія, то невозможно уже указать еще бол&#1123е близкаго признака истинности ихъ, кром&#1123 непосредственно выражаемаго ими. Но вс&#1123 сужденія, всякія сравненія требуютъ размышленія, т. е. различенія того источника, изъ котораго они произошли. Я называю размышленіе трансцендентальнымъ, когда, сравнивая представленія занимаюсь вопросомъ о познавательной способности, д&#1123ятельностію которой они образуются, и такимъ образомъ различаю, сравниваются ли представленія, какъ произведенія чистаго разсудка, или чувственнаго нагляднаго представленія. Въ одномъ душевномъ состояніи понятія могутъ находиться въ сл&#1123дующихъ взаимныхъ отношеніяхъ: одинаковости и различія, согласія и противор&#1123чія, какъ внутреннее и вн&#1123шнее, наконецъ, какъ опред&#1123лимое и опред&#1123леніе (содержаніе и форма). Правильное опред&#1123леніе этого отношенія зависитъ отъ р&#1123шенія вопроса: какая собственно познавательная способность сводить ихъ вм&#1123ст&#1123 субъективнымъ образомъ: чувственность или разсудокъ. Различіе въ этомъ отношеніи ведетъ къ великому различію въ способахъ, какими сл&#1123дуетъ мыслить разныя представленія.
Прежде нежели явятся у насъ объективныя сужденія, мы сравниваемъ понятія, дабы опред&#1123лить тожество ихъ (представленій, подчиненныхъ одному понятію), что служитъ основаніемъ для нашихъ всеобщихъ сужденій, или различіе ихъ, ч&#1123мъ пользуемся для частныхъ, согласіе для — утвердительныхъ противор&#1123чіе — для отрицательныхъ сужденій. Съ перваго взгляда казалось бы, что вышеприведенныя понятія должны быть названы сравнительными понятіями (conceptus comparationis). Но если обращать вниманіе не на логическую форму, а на содержаніе понятій, т. е. на то, тожественны ли или различны, согласны или противор&#1123чивы сами предметы, если вникнуть, что вещи могутъ находиться въ двоякомъ отношеніи къ нашей познавательной способности, т. е. къ чувственности и къ разсудку, и что отъ т&#1123хъ или другихъ отношеній зависитъ способъ ихъ взаимныхъ отношеній, то окажется, что одно только трансцендентальное размышленіе, т. е. занимающееся отношеніемъ данныхъ представленій къ той или другой форм&#1123 познаній, можетъ удовлетворительно опред&#1123лить ихъ взаимное отношеніе. Очевидно, изъ однихъ понятій, на основаніи одного сравниванія (comparatio) ихъ, нельзя р&#1123шить, тожественны ли сами вещи, или различны, согласны или противор&#1123чивы. Этотъ вопросъ можетъ быть р&#1123шенъ различеніемъ способа познанія, какимъ они произошли, т. е. посредствомъ трансцендентальнаго размышленія (reflexio). Можно поэтому сказать: логическое размышленіе есть простое сравниваніе, ибо при немъ мы не обращаемъ вниманія на познавательную способность, которою они образованы, и разсматриваемъ ихъ какъ н&#1123что однородное, присущее душ&#1123 въ одинаковой форм&#1123. Напротивъ, трансцендентальное размышленіе (им&#1123ющее д&#1123ло съ самими предметами) предполагаетъ возможность объективнаго сравниванія представленій между собою и совершенно отлично отъ логическаго, ибо представленія становятся тогда предметомъ д&#1123ятельности другой, а не логической способности. Такое размышленіе есть долгъ всякаго, р&#1123шающагося судить о вещахъ а priori. Мы займемся теперь имъ и т&#1123мъ прольемъ новый св&#1123тъ на д&#1123ятельность разсудка.
1) Одинаковость и различіе. Если предметъ представляется намъ всякій разъ съ одними и т&#1123ми же внутренними опред&#1123леніями (признаками) (qualitas et quantitas), то онъ, въ качеств&#1123 предмета чистаго разсудка, называется тожественнымъ и одною и тою же вещью (numerica idenlilas), если же онъ есть только явленіе, то сравниваніе понятій не им&#1123етъ зд&#1123сь м&#1123ста, но какъ бы одинаковы явленія ни были, одно различіе м&#1123стъ въ которыхъ они являются въ одно и тоже время, служитъ достаточнымъ основаніемъ численнаго различія предмета (чувственнаго). Напр. можно не обращать вниманія на вс&#1123 внутреннія различія (количества и качества) двухъ капель воды, по довольно уже того, что он&#1123 представляются намъ въ одно и тоже время въ различныхъ м&#1123стахъ, дабы считать ихъ численно различными. Лейбницъ принималъ явленія за вещи сами въ себ&#1123, сл&#1123довательно за inlelligibilia, т. е. предметы чистаго разсудка (хотя онъ и далъ имъ названіе phaenoinenon, такъ какъ представленія о нихъ слишкомъ неясны), въ этомъ смысл&#1123, д&#1123йствительно его законъ неразличаемости не можетъ быть оспориваемъ. Но такъ какъ эти вещи суть предметы чувственности и разсудокъ прилагается къ нимъ не чистымъ, а опытнымъ образомъ, то на основаніи пространства, какъ условія вн&#1123шнихъ явленій, можно заключать къ множеству ихъ и численному различію. Какъ ни совершенно сходна и похожа одна часть пространства на другую, т&#1123мъ пемен&#1123е каждая изъ нихъ находится вн&#1123 другой и, сл&#1123довательно, они отличны другъ отъ друга: ибо он&#1123 соединяются вм&#1123ст&#1123, входя какъ самостоятельныя части въ одно общее громадное пространство. Тоже самое сл&#1123дуетъ утверждать о всемъ, что находится вм&#1123ст&#1123 въ различныхъ м&#1123стахъ пространства, какъ бы оно ни было похоже и сходно съ ч&#1123мъ-нибудь другимъ, находящимся въ томъ же пространств&#1123.
2) Согласіе и противор&#1123чіе. Если реальности представляются однимъ разсудкомъ (realitas noumenon), то между ними не выходитъ противор&#1123чія, т.е. такого отношенія, при которомъ, соединяясь въ одномъ подлежащемъ, он&#1123 взаимно себя уничтожаютъ: какъ наприм. 3 — 3 = 0. Напротивъ, реальности въ явленіи (realitas phaenoinenon) могутъ состоять въ противор&#1123чіи и, соединяясь въ одномъ и томъ же подлежащемъ, взаимно себя ослабляютъ, или отчасти даже уничтожаютъ, какъ наприм. бываетъ съ двумя силами, д&#1123йствующими по одной прямой линіи на одинъ и тотъ же пунктъ съ противоположныхъ сторонъ, или — съ чувствомъ удовольствія, уравнов&#1123шиваемымъ печалью.
3) Внутреннее и вн&#1123шнее. Въ предмет&#1123 чистаго разсудка внутреннимъ называется все, что не им&#1123етъ отношеній ни къ чему другому разнородному съ нимъ (со стороны своего бытіи). Напротивъ, внутреннія опред&#1123ленія (признаки) substantiae phaenoinenon въ пространств&#1123 суть одни отношенія и она сама есть ни что иное, какъ средоточіе такихъ отношеній, Сущность въ пространств&#1123 мы узнаемъ по силамъ, д&#1123йствующимъ въ ней, по сил&#1123 привлекать къ себ&#1123 (притяженіе), или противод&#1123йствовать постороннему вторженію (отраженіе или непроницаемость), мы не знаемъ другихъ свойствъ, которыя входили бы въ составъ понятія сущности, являющейся въ пространств&#1123 и называемой матеріею. Напротивъ, сущность, какъ предметъ чистаго разсудка, должна им&#1123ть внутренніе признаки и силы, обнаруживающія ея внутреннюю реальность. Но можно ли мыслить въ ней другіе признаки, кром&#1123 указываемыхъ мн&#1123 внутреннимъ чувствомъ? Очевидно, я буду при этомъ им&#1123ть д&#1123ло только съ собственнымъ мышленіемъ, или съ ч&#1123мъ-нибудь подобнымъ ему. На этомъ основаніи Лейбницъ, представляя себ&#1123 сущности какъ noumena и отрицая отъ нихъ все, означающее вн&#1123шнія отношенія, а сл&#1123довательно и характеръ сложности, пришелъ къ мысли о сущностяхъ, какъ простыхъ субъектахъ, одаренныхъ силою представленія, однимъ словомъ монадахъ.
4) Содержаніе и форма. На этихъ двухъ понятіяхъ основывается всякое размышленіе: такъ неразрывно соединены они съ д&#1123ятельностію разсудка. Первое означаетъ н&#1123что опред&#1123ляемое, второе — то, ч&#1123мъ оно опред&#1123ляется (оба понятія суть предметы трансцендентальнаго разсудка, ибо въ нихъ отвлекаются вс&#1123 различія и способы, какими опред&#1123ляются данные предметы). Н&#1123когда логики называли общія черты содержаніемъ, видовыя же различія — формою. Въ каждомъ сужденіи данныя понятія можно назвать логическимъ содержаніемъ (для сужденія), отношеніе же ихъ (посредствомъ связи) формою сужденія. Въ каждомъ существ&#1123 составныя части (essentialia) его суть содержаніе, способъ, какимъ он&#1123 соединены въ одной вещи, есть существенная форма. По отношенію къ вещамъ вообще, безпред&#1123льная реальность есть какъ-бы содержаніе для всякаго возможнаго предмета, ограниченіе же ея (отрицаніе) есть та форма, посредствомъ которой одна вещь отличается отъ другой, на основаніи трансцендентальныхъ понятій. Именно, разсудокъ требуетъ прежде всего даннаго содержанія (по крайней м&#1123р&#1123, въ понятіи), дабы ему возможно было опред&#1123лять его изв&#1123стнымъ образомъ. Поэтому, въ понятіи чистаго разсудка содержаніе предшествуетъ форм&#1123. На этомъ основаніи Лейбницъ предположилъ существованіе вещей (монадъ) и усвоилъ имъ способность представленія, дабы отсюда вывести вн&#1123шнее отношеніе и взаимод&#1123йствіе ихъ состояніи (т. е. представленій). Оттого пространство и время выводились у него: первое изъ отношенія сущностей, второе изъ связи ихъ опред&#1123леній (состояній), какъ основаній и сл&#1123дствій. Подобное мн&#1123ніе неизб&#1123жно, если чистый разсудокъ непосредственно будетъ прилагаться къ предметамъ и если пространство и время считать опред&#1123леніями вещей самихъ въ себ&#1123. Если же полагать, что только посредствомъ чувственныхъ наглядныхъ представленій мы опред&#1123ляемъ предметы какъ явленія, то должны допустить, что форма представленія (какъ субъективное свойство чувственности) предшествуетъ всякому содержанію ощущеній, сл&#1123довательно, пространство и время предваряютъ вс&#1123 явленія, вс&#1123 data опыта и условливаютъ его. Философъ, думавшій объ умственныхъ сущностяхъ, никакъ не могъ допустить, чтобы форма могла предшествовать вещамъ и опред&#1123ляла возможность ихъ, и онъ былъ правъ, ибо предполагалъ, что мы представляемъ вещи какъ он&#1123 есть (хотя и смутно). Но такъ какъ чувственное наглядное представленіе есть субъективное условіе, находящееся а priori въ основаніи всякаго воспріятія, и такъ какъ форма его им&#1123етъ характеръ первоначальный, то, очевидно, она въ тоже время и самостоятельна: вм&#1123сто того, чтобы принимать содержаніе (или являющіяся вещи) за н&#1123что, лежащее въ основаніи (какъ сл&#1123довало бы думать на основаніи однихъ понятій), мы должны полагать, что возможность содержанія во обще предполагаетъ формальное представленіе (время и пространство) какъ н&#1123что готовое данное.

Прим&#1123чаніе въ двусмысленности рефлективныхъ понятій.

Да будетъ дозволено мн&#1123 назвать м&#1123сто, которое мы усвояемъ понятію или въ области чувственности, или чистаго разсудка, транецендентальнымъ м&#1123стомъ. Такимъ образомъ обсужденіе того м&#1123ста, какое соотв&#1123тствуетъ каждому понятію, по различію его употребленія, и указаніе правилъ, которыми опред&#1123ляется м&#1123сто всякаго понятія, можно назвать трансцендентальнымъ ученіемъ о м&#1123стахъ {Topik — отъ єлюNoб, м&#1123сто. Названіе заимствовано отъ Аристотеля, писавшаго єp дNoю??p. По Аристотелю єNoю??p означали ученіе о различныхъ общихъ точкахъ зр&#1123нія, съ которыхъ можно обсуждать какой бы то ни было вопросъ. Аристотель отнесъ къ такимъ общимъ точкамъ зр&#1123нія, съ которыхъ можно разсуждать о предмет&#1123, сл&#1123дующія четыре: опред&#1123леніе, родъ, отличительное случайное. М. В.}. Оно предотвратило бы многія ошибки чистаго разсудка и вытекающія изъ нихъ заблужденія т&#1123мъ, что при каждомъ случа&#1123 указывало бы, какою познавательною способностію образованы т&#1123 или другія понятія. Каждое общее понятіе, каждый отд&#1123лъ, обнимающій собою многія познанія, можно назвать логическимъ м&#1123стомъ. На этомъ основывается логическое ученіе о м&#1123стахъ Аристотеля, которымъ могутъ пользоваться школьные учители и ораторы, дабы вид&#1123ть, что наилучшимъ образомъ идетъ къ содержанію ихъ вопроса, и ум&#1123ть говорить о немъ красно и съ н&#1123которымъ видомъ основательности.
Трансцендентальное ученіе о м&#1123стахъ заключаетъ въ себ&#1123 указанные четыре пункта всякаго сравниванія и различенія: они отличаются отъ категорій т&#1123мъ, что им&#1123ютъ въ виду не понятія предмета (величины, реальности), по одно только многостороннее сравниваніе представленій, предшествующее понятіямъ о вещахъ. Это сравниваніе требуетъ размышленія, или опред&#1123ленія м&#1123ста, куда относятся сравниваемыя представленія вещей, т. е. мыслятся ли они чистымъ разсудкомъ, или даются чувственностію въ явленіи.
Понятія могутъ быть сравниваемы исключительно логически и можно не обращать вниманія на то, къ какой области принадлежатъ ихъ предметы: къ области ли разсудка, какъ noumena, или къ чувственности, какъ phaenomena, но если мы желаемъ прилагать свои понятія къ предметамъ, то необходимо трансцендентальное размышленіе о томъ, къ какой собственно познавательной сил&#1123 — разсудку или чувственности — эти предметы относятся. Безъ такого размышленія приложеніе понятій не можетъ быть совершенно в&#1123рнымъ и тогда возникаютъ мнимыя синтетическія положенія, которыхъ критическій разумъ одобрить не можетъ и которыя основываются на трансцендентальной двусторонности, т. е. см&#1123шеніи чисто разсудочнаго предмета съ явленіемъ.
Не думая о такомъ трансцендентальномъ ученіи о м&#1123стахъ и введенный въ заблужденіе двусторонностью рефлективныхъ, понятій, Лейбницъ создалъ мысленную систему міра, и, сравнивая предметы посредствомъ разсудка и отвлеченныхъ понятій, думалъ дознаться до внутренняго свойства вещей. Нашъ перечень рефлективныхъ понятій даетъ намъ полную возможность указать характеристическое отличіе научнаго понятія Лейбница во вс&#1123хъ его частяхъ и раскрыть руководящее начало этого характеристичнаго способа мышленія, основывающееся собственно на недоразум&#1123ніи. Онъ сравнивалъ вещи между собою только посредствомъ понятій и естественно нашелъ лишь такія между ними различія, посредствомъ которыхъ разсудокъ отличаетъ свои чистыя понятія одно отъ другаго. Онъ не признавалъ своеобразныхъ условій чувственнаго представленія за первоначальныя, ибо чувственность для него была только смутнымъ способомъ представленія и не им&#1123ла значенія самостоятельнаго источника представленій, явленіе было для него представленіемъ вещи самой въ себ&#1123, отличнымъ отъ разсудочнаго познанія только по своей логической форм&#1123: т. е. по недостатку анализа, къ понятію являющейся вещи прим&#1123шиваются побочныя представленія, которыя потомъ уже выд&#1123ляются разсудкомъ. Однимъ словомъ: Лейбницъ придалъ разсудочный характеръ (intellecluirle) явленіямъ, точно также какъ Локкъ, въ своемъ родословіи ума (System der Noogenic) (если можно такъ выразиться), разсудочнымъ понятіямъ далъ чувственный характеръ (sensificirl), т. е. считалъ ихъ опытными или отвлеченными изъ опыта рефлективными понятіями. Вм&#1123сто того, чтобъ въ разсудк&#1123 и чувственности искать двухъ различныхъ источниковъ представленій, которые только во взаимномъ соединеніи могутъ им&#1123ть объективное значеніе, каждый изъ упомянутыхъ великихъ мужей односторонне считалъ одинъ изъ этихъ родовъ представленій непосредственно прилагающимся къ вещамъ самимъ въ себ&#1123, а другому источнику познаній усвоялъ назначеніе: или приводить въ порядокъ, или спутывать представленія перваго рода.
Лейбницъ сравниваетъ предметы чувствъ, какъ вещи вообще, чисто разсудочнымъ путемъ. Вопервыхъ, онъ сравниваетъ ихъ съ тои стороны, съ какой они должны быть почитаемы разсудкомъ какъ тожественныя или различныя. Но онъ им&#1123лъ при этомъ въ виду одни только понятія о предметахъ, а не м&#1123сто, занимаемое ими въ наглядномъ представленіи, въ которомъ единственно могутъ быть даны намъ предметы, и совершенно опустилъ безъ вниманія трасцендентальное м&#1123сто этихъ понятій (т. е. относится ли предметъ къ. области явленій, или вещей въ себ&#1123). Оттого, онъ пришелъ къ закону неразличаемости, который им&#1123етъ смыслъ только въ приложеніи къ понятіямъ, но который онъ распространилъ на предметы чувствъ (inundus phaenoinenon), онъ думалъ даже, что не малую услугу оказалъ имъ естествов&#1123д&#1123нію. Конечно, еслибы я зналъ вс&#1123 внутреннія свойства капли воды, какъ вещи въ себ&#1123, то при тожественности понятій о двухъ капляхъ, я не могъ бы отличать одну отъ другой. Если же ее считать явленіемъ въ пространств&#1123, то понятно, что она занимаетъ м&#1123сто не въ области только разсудка (между понятіями), но и во вн&#1123шнемъ чувственномъ представленіи, физическія же м&#1123ста не им&#1123ютъ никакихъ отношеній къ внутреннимъ опред&#1123леніямъ вещей и какое-нибудь м&#1123сто = b можетъ принять въ себя вещь, совершенно подобную другой въ м&#1123ст&#1123 = а, точно также, какъ еслибы она была внутренно различна отъ посл&#1123дней. Именно, всл&#1123дствіе различія м&#1123стъ, мы говоримъ о множеств&#1123 и различать на этомъ основаніи явленія, независимо отъ всякихъ другихъ условій, само по себ&#1123 нетолько возможно, но и необходимо. Очевидно, упомянутый мнимый законъ не есть законъ природы. Онъ есть аналитическое правило, по которому сравниваются вещи посредствомъ однихъ понятій.
Вовторыхъ, основоположеніе: что реальности никогда не противор&#1123чатъ одна другой въ логическомъ отношеніи, есть совершенно в&#1123рная мысль въ приложеніи къ отношеніямъ понятій, но не им&#1123етъ ни мал&#1123йшаго приложенія ни къ природ&#1123, ни къ какой-либо вещи самой въ себ&#1123 (ибо о ней мы не можемъ им&#1123ть никакого понятія). Реальное противор&#1123чіе находится везд&#1123, гд&#1123 А — B = 0, т. е. гд&#1123 реальности, соединенныя въ одномъ субъект&#1123, взаимно ослабляютъ свои д&#1123йствія, прим&#1123ры чего мы постоянно зам&#1123чаемъ на вс&#1123хъ препятствіяхъ и противод&#1123йствіяхъ, находящихся въ природ такъ какъ причина посл&#1123днихъ заключается въ д&#1123йствующихъ силахъ, то противод&#1123йствія должны быть относимы къ realitates phaenomena. Общая механика можетъ даже а priori указывать самыя условія, при которыхъ происходитъ противод&#1123йствіе, именно, въ случа&#1123 противоположности направленій, но объ этомъ условіи ничего не знаетъ трансцендентальное понятіе реальности. Хотя Лейбницъ и не выдавалъ своего положенія за новое, т&#1123мъ немен&#1123е онъ пользовался имъ для новыхъ выводовъ, и посл&#1123дователи его дали особое значеній ему въ своей, такъ называемой, Лейбнице-Вольфовской философіи. Въ силу этаго основоположенія наприм. зло есть ни что иное, какъ сл&#1123дствіе ограниченности существъ, т. е. отрицаній, потому что отрицаніе есть противор&#1123чіе реальности (относительно понятія вещи это совершенно справедливо, но не относительно вещей, какъ явленій). Такимъ образомъ посл&#1123дователи этого ученія находятъ нетолько возможнымъ, но и естественнымъ, соединять въ одномъ существ&#1123 разные роды реальности: ибо имъ изв&#1123стно одно только логическое противор&#1123чіе (уничтожающее понятіе самой вещи), но они не предполагаютъ уничтоженія одной реальности другою. Впрочемъ, условія для такого уничтоженія могутъ быть представляемы нами въ одной только области чувственности.
Втретьихъ: ученіе Лейбница о монадахъ {Монада отъ ?лҐNoб единственный — значитъ единица. Монадами Лейбницъ назвалъ совершенно простыя существа, одаренныя способностью представленія, т. е. существа психическаго характера. Они находятся, по его мн&#1123нію, въ основ&#1123 вс&#1123хъ явленій міра нравственнаго и матеріальнаго. М. В.} основывается собственно на томъ, что онъ разсматривалъ внутреннія и вн&#1123шнія различія исключительно съ разсудочной точки зр&#1123нія. Сущности должны им&#1123ть въ себ&#1123 н&#1123что внутреннее, чуждое всякихъ вн&#1123шнихъ отношеній и не им&#1123ющее сложнаго характера. Н&#1123что простое, сл&#1123довательно, есть основаніе, на которомъ покоится внутренняя сторона вещей самихъ въ себ&#1123. Ихъ внутреннія состоянія чужды отношеній къ м&#1123сту, не могутъ им&#1123ть фигуры, состоять въ прикосновеніи, или быть въ движеніи (вс&#1123 эти признаки касаются вн&#1123шнихъ отношеній). Поэтому сущности могутъ им&#1123ть только такія состоянія, какія мы усвояемъ своему внутреннему чувству, т. е. состоянія представленій. Такъ образовалось понятіе монадъ, изъ которыхъ должна состоять основная матерія ц&#1123лой вселенной, д&#1123ятельная сила ихъ состоитъ въ однихъ представленіяхъ, причемъ кругъ д&#1123ятельности монадъ ограничивается только ихъ собственнымъ существомъ.
Зат&#1123мъ, Лейбницевскій принципъ возможнаго общеніи сущностей между собою долженъ былъ превратиться въ предустановленное согласіе, онъ не допускалъ никакого физическаго вліянія. Если вся жизнь сущностей совершается только внутри ихъ, т. е. ограничивается одними представленіями, то, очевидно, состоянія представленій одной сущности не могутъ находиться въ д&#1123ятельномъ общеніи съ состояніями другой. Должна существовать третья, д&#1123йствующая на вс&#1123 сущности, причина, которая устрояетъ соотв&#1123тствіе, между состояніями ихъ, не посредствомъ нарочнаго и въ каждомъ данномъ случа&#1123 особенно оказываемаго сод&#1123йствія (systema assisientiae), но посредствомъ одной общей причины, отъ которой вс&#1123 сущности должны получать бытіе и постоянство, и которая, сл&#1123довательно, должна устроить согласіе между ними по общимъ законамъ.
Вчетвертыхъ, знаменитое понятіе о пространств&#1123 и времени, въ которомъ формамъ чувственности придавался разсудочный характеръ, возникло также изъ ошибки трансцендентальнаго размышленія. Представляя себ&#1123 вн&#1123шнія отношенія вещей посредствомъ одного разсудка, я долженъ буду приб&#1123гнуть къ понятію взаимод&#1123йствія ихъ, а связь однихъ состояній въ одной и той же вещи съ другими долженъ буду представлять въ порядк&#1123 основаній и сл&#1123дствій. Такъ, Лейбницъ представлялъ себ&#1123 пространство, какъ изв&#1123стный порядокъ во взаимод&#1123йствіи сущностей, время — какъ динамическое сл&#1123дствіе ихъ состояніи. Характеристичныя же и независимыя отъ вещей качества, которыя повидимому присущи имъ, онъ приписывалъ, смутности этихъ понятій, именно, смутность есть причина того, что простая форма динамическихъ отношеній почитается нами самостоятельнымъ и предваряющимъ самыя вещи представленіемъ. Поэтому время и пространство суть мысленныя формы связи вещей (сущностей и ихъ состояній) самихъ въ себ&#1123.
Вещи же суть мысленныя сущности (substantiae noumena). Вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ онъ считалъ эти понятія им&#1123ющими значеніе и для области явленій: ибо онъ не предполагалъ въ чувственности особаго способа представленія, но производилъ изъ разсудка вс&#1123 понятія, даже им&#1123ющія опытный характеръ, предоставивъ чувствамъ незавидную задачу спутывать и обезображивать наши разсудочныя представленія.
Но еслибы мы и могли, на основаніи чистаго разсудка, что-нибудь утверждать о вещахъ самихъ въ себ&#1123 синтетически (что впрочемъ невозможно), то наши положенія никакъ не могли бы идти къ явленіямъ, не им&#1123ющимъ съ вещами въ себ&#1123 ничего общаго. Въ посл&#1123днемъ случа&#1123, я долженъ буду въ трансцендентальномъ размышленіи сравнивать свои понятія, помня объ условіяхъ чувственности. Тогда пространство и время явятся опред&#1123леніями не вещей въ себ&#1123, а только явленій. Что такое вещи сами въ себ&#1123, остается неизв&#1123стнымъ, притомъ, излишне было бы знать о томъ, потому что съ вещію я всегда им&#1123ю д&#1123ло только какъ съ явленіемъ.
Такъ же точно поступаю я и съ другими рефлективными понятіями. Матерія есть substantia phaenoinen. Чтобъ опред&#1123лить внутреннее содержаніе ея, я обращаюсь къ частямъ пространства, занимаемаго ею, и д&#1123йствіямъ, исходящимъ отъ нея, которыя конечно суть не бол&#1123е какъ только яленія’ для вн&#1123шнихъ чувствъ. Такимъ образомъ я дохожу не до безусловно внутреннихъ признаковъ ея, а только до сравнительно внутреннихъ, въ которыхъ выражаются одни вн&#1123шнія отношенія. Нужно сказать, что безусловно внутренніе признаки матеріи, доступные одному чистому разсудку, суть только одинъ призракъ: матерія не можетъ быть предметомъ чистаго разсудка, самый же трансцендентальный предметъ,— основаніе явленія называемаго нами матеріею, есть н&#1123что такое, чего мы не были бы въ состояніи понять даже тогда, еслибъ и нашелся кто-нибудь, кто могъ бы сказать, въ чемъ оно состоитъ: слова понятны для насъ только въ томъ случа&#1123, если они означаютъ что-нибудь, соотв&#1123тствующее въ наглядномъ представленіи. Если наши с&#1123тованія, что мы не способны прозр&#1123вать внутренности вещей, означаютъ собственно то, что посредствомъ чистаго разсудка мы не знаемъ сущности вещей самихъ въ себ&#1123, то наши жалобы не основательны и не разумны. Мы хотимъ въ этомъ случа&#1123 познавать вещи, т. е. представлять ихъ себ&#1123, безъ помощи чувствъ, сл&#1123довательно, желаемъ им&#1123ть способность познанія, отличную отъ обыкновенной челов&#1123ческой, не но степени только, но и по способу представленія, по роду его, т. е. хот&#1123ли бы быть уже по людьми, но какими-то существами, о которыхъ сами не въ состояніи были бы сказать, возможны ли они, еще мен&#1123е — какія они им&#1123ютъ свойства. Наблюденіе и анализъ явленій проникаютъ во внутренность природы и нельзя угадать, какъ далеко они проникнутъ современемъ. По упомянутыхъ трансцендентальныхъ вопросовъ, переступающихъ пред&#1123лы природы, мы никогда не будемъ въ состояніи р&#1123шить, еслибы мы раскрыли предъ собою даже всю природу: ибо даже собственный духъ мы наблюдаемъ не иначе, какъ посредствомъ внутренняго чувства. Въ нашей душ&#1123 собственно хранится тайна происхожденія нашей чувственности. Ея отношенія къ предмету, трансцендентальное основаніе единства, безъ сомн&#1123нія, слишкомъ глубоко сокрыто, чтобы мы, познавая самихъ себя только посредствомъ внутренняго чувства и, значитъ, какъ явленія, могли, съ помощію столь несовершеннаго орудія изсл&#1123дованія, дойти до чего-нибудь большаго, ч&#1123мъ явленія, сверхъ-чувственную причину которыхъ мы такъ страстно хот&#1123ли бы изсл&#1123довать.
Критика выводовъ на основаніи однихъ рефлективныхъ д&#1123йствій особенно полезна потому, что ясно показываетъ намъ ничтожность вс&#1123хъ умозаключеній о предметахъ, сравниваемыхъ между собою однимъ разсудкомъ. Она подтверждаетъ нашу главную мысль, что хотя явленія и не входятъ въ область предметовъ чистаго разсудка, какъ вещи сами въ себ&#1123, т&#1123мъ немен&#1123е, только въ приложеніи къ нимъ, наше познаніе можетъ им&#1123ть объективную реальность, именно подъ т&#1123мъ условіемъ, что понятіямъ соотв&#1123тствуетъ наглядное представленіе.
Размышляя логически, мы сравниваемъ разсудкомъ понятія между собою, именно: заключаютъ ли они въ себ&#1123 н&#1123что тожественное, противор&#1123чатъ ли одно другому, есть ли въ понятіи н&#1123что внутреннее, или присоединяется къ нему вн&#1123шнимъ образомъ, какое понятіе дано намъ и какое изъ нихъ означаетъ только форму мышленія изв&#1123стнаго содержаніи. Если же мы начнемъ прилагать свои понятія къ предмету вообще (въ трансцендентальномъ разсудк&#1123), не опред&#1123ливъ при этомъ, какой итогъ предметъ въ д&#1123йствительности, принадлежитъ ли онъ къ области чувственности, или разсудка, то сейчасъ же обнаруживаются условія (ограниченія: наприм. не выходить изъ пред&#1123ловъ этого понятія), которыя уклоняютъ съ надлежащаго нуги опытное употребленіе этихъ понятій. Условія эти служатъ лучшимъ доказательствомъ, что понятіе предмета, какъ вещи вообще, само по себ&#1123 нетолько недостаточно, но отр&#1123шенное отъ чувственныхъ опред&#1123леній и отъ опытныхъ условій, противор&#1123читъ самому себ&#1123, что сл&#1123довательно, остается или отвлекать его отъ всякаго предмета вообще (какъ въ Логик&#1123), или же если прилагать къ какому-либо предмету, то должно мыслить посл&#1123дній въ условіяхъ чувственнаго представленія: такимъ образомъ предполагая умственный предметъ мы должны были бы допустить и особый, намъ впрочемъ недоступный, способъ представленія, за недостаткомъ же его, мы должны сознаться, что упомянутый предметъ не им&#1123етъ для насъ никакого значенія и что и явленія никакъ не могутъ быть предметами самими въ себ&#1123. Различіе вн&#1123шнихъ отношеній вещей вообще не можетъ быть принимаемо за различіе самыхъ вещей, а напротивъ первое зависитъ отъ посл&#1123дняго, если при этомъ понятіе одного предмета внутренно нич&#1123мъ не отличается отъ другаго, тогда я предполагаю существованіе одной и той же вещи въ различныхъ отношеніяхъ. Ясно также, что соединеніе одной реальности съ другой увеличиваетъ въ положительномъ смысл&#1123 предметъ, но ничего не отнимаетъ у него, такъ что реальности въ вещахъ не могутъ противор&#1123чить одна другой и т. д.

——

Мы вид&#1123ли, какое вліяніе им&#1123етъ на способъ употребленія разсудка неправильное пониманіе рефлективныхъ понятій. Вліяніе это такъ велико, что оно привело самаго глубокомысленнаго философа къ систем&#1123 разсудочнаго познанія, им&#1123ющаго д&#1123ло съ предметами безъ посредства чувствъ. Потому указаніе причинъ двусмысленности этихъ понятій, дающихъ поводъ къ ложнымъ основоположеніямъ, весьма полезно, дабы точно опред&#1123лить границы разсудка.
Совершенно справедливо, что все согласное или противор&#1123чивое понятію вообще согласуется или противор&#1123читъ вс&#1123мъ частнымъ признакамъ, заключающимся въ понятіи (dictum de omni el de nullo). По было бы нев&#1123рно изм&#1123нить эту мысль такимъ образомъ: что не заключается въ общемъ понятіи, того н&#1123тъ и въ частномъ, подчиненномъ первому: ибо частныя понятія потому и называются такъ, что заключаютъ въ себ&#1123 большее содержаніе сравнительно съ общими. На такомъ-то предположеніи построена вся система Лейбница: вм&#1123ст&#1123 съ нимъ падаетъ она, равно какъ и вся, вытекающая отсюда, двусмысленность, допущенная въ употребленіи разсудка.
Мысль о закон&#1123 неразличаемости вытекала собственно изъ предположенія, что если въ понятіи предметовъ вообще нельзя указать различій, то н&#1123тъ ихъ и въ самымъ вещахъ, сл&#1123довательно, вс&#1123 вещи, не отличающіяся одно отъ другой въ понятіи (по количеству или по качеству), суть совершенно тожественны (numero eadem). Но такъ какъ въ простомъ понятіи какой-либо вещи отвлекается отъ многихъ необходимыхъ условій нагляднаго представленія, то, по странной опрометчивости, Лейбницъ считалъ то, отъ чего отвлекается, несуществующимъ и самой вещи усвоилъ только то, что заключается въ ея понятіи.
Понятіе кубическаго фута пространства, гд&#1123 и какъ бы я ни мыслилъ его, всегда одно и тоже. Однако, два кубическихъ фута могутъ быть различны въ отношеніи своихъ м&#1123стъ (numero diversa), м&#1123сто, сл&#1123довательно, есть условіе нагляднаго представленія, въ которомъ дается намъ предметъ понятія, не заключающееся непосредственно въ понятіи, а зависящее отъ нашей чувственности. Точно также, въ понятіи вещи можетъ не быть противор&#1123чія, если въ немъ не соединено утвержденія и отрицанія вм&#1123ст равнымъ образомъ соединеніе утвердительныхъ понятій не уничтожаетъ ихъ взаимно. Но въ чувственномъ представленіи, въ которомъ намъ дается какая-либо реальность (наприм. движеніе), могутъ находиться условія (напр. противоположныя направленія), на которыя въ понятіи не указывается, но которыя образуютъ противор&#1123чіе (конечно не логическое), такъ что изъ двухъ положительныхъ силъ выходитъ = 0. Значитъ, нельзя утверждать, что реальности должны согласоваться между собою потому, что между понятіями ихъ н&#1123тъ противор&#1123чія. {Если въ этомъ случа&#1123 хотятъ сослаться на то, что, по крайней м&#1123р&#1123, realitates noumena не могутъ взаимно противод&#1123йствовать, то сл&#1123довало бы привести хотя одинъ прим&#1123ръ такой чистой и сверхъ-чувственной реальности, дабы можно было вид&#1123ть, означаетъ ли она, въ самомъ д&#1123л&#1123, что-нибудь реальное, или н&#1123тъ, но прим&#1123ры можно заимствовать только изъ опыта, опытъ же указываетъ намъ на одни Phaenomena и сл&#1123довательно, упомянутая мысль означаетъ собственно, что понятіе, состоящее изъ положительныхъ признаковъ, не заключаетъ въ себ&#1123 ничего отрицательнаго, въ такой мысли мы никогда не сомн&#1123вались.} На основаніи понятій, внутренную сторону предмета можно считать основою вс&#1123хъ вн&#1123шнихъ и относительныхъ опред&#1123леній его. Отвлекая отъ вс&#1123хъ условій нагляднаго представленія и держась одного понятія вещи вообще, я могу устранить изъ виду вс&#1123 вн&#1123шнія отношенія и такимъ образомъ остаться при понятіи, обозначающемъ одни внутреннія опред&#1123ленія, но не выражающемъ никакихъ отношеній. Отсюда, повидимому, можно бъ было заключать: въ каждой вещи (сущности) заключается н&#1123что безусловно внутреннее, предваряющее вс&#1123 вн&#1123шнія опред&#1123ленія: ибо первое условливаетъ посл&#1123днія, такая внутренняя основа не заключаетъ въ себ&#1123 никакихъ вн&#1123шнихъ отношеній, сл&#1123довательно, проста (въ матеріальныхъ т&#1123лахъ всегда выражаются взаимныя отношенія, по крайней м&#1123р&#1123, частей между собою). И такъ какъ мы не знаемъ никакихъ безусловно-внутреннихъ опред&#1123леній, кром&#1123 опред&#1123леній посредствомъ внутренняго чувства, то помянутая основа нетолько должна быть простою, но (по уподобленію нашему внутреннему чувству) и опред&#1123ляться посредствомъ представленій, т. е. вс&#1123 вещи суть собственно монады, или простыя существа, способныя къ представленіямъ. Вс&#1123 эти выводы были бы справедливы, еслибы понятіе вещи вообще могло собою зам&#1123нить вс&#1123 условія, при которыхъ могутъ быть даны намъ предметы вн&#1123шняго нагляднаго представленія, и отъ которыхъ отвлечено собственно въ чистомъ понятіи. Въ самомъ д&#1123л&#1123, постоянное явленіе въ пространств&#1123 (непроницаемое протяженное н&#1123что) означаетъ одни только отношенія и не выражаетъ ничего безусловно внутренняго, т&#1123мъ немен&#1123е оно служитъ необходимою основою для всякаго вн&#1123шняго воспріятія. Руководствуясь одними понятіями, я не могу, конечно, мыслить ничего вн&#1123шняго, не предполагая при этомъ бытія чего-либо внутренняго, ибо относительныя понятія всегда предполагаютъ какіе-нибудь данные предметы и невозможны безъ нихъ. Но такъ какъ въ наглядномъ представленіи заключается и н&#1123что такое, чего н&#1123тъ въ понятіи о вещи вообще, и это н&#1123что есть основа, не доступная для нашихъ понятій, т. е. пространство, которое со вс&#1123мъ своимъ содержимымъ состоитъ изъ однихъ формальныхъ и реальныхъ отношеній, то нельзя поэтому утверждать: такъ какъ представляя вещи, мы предполагаемъ въ нихъ н&#1123что внутреннее, то будто-бы и въ самыхъ вещахъ, обнимаемыхъ понятіемъ, и въ ихъ наглядномъ представленіи, н&#1123тъ ничего вн&#1123шняго, не опирающагося въ свою очередь на н&#1123что безусловно внутреннее. Отвлекая въ понятіи вс&#1123 условія чувственнаго представленія, я дохожу наконецъ до внутренней стороны и до внутренняго отношенія признаковъ, условливающихъ вн&#1123шнюю сторону вещи. Но въ самыхъ вещахъ н&#1123тъ этой необходимости, неизб&#1123жной при отвлеченіяхъ: ибо предметы даются намъ въ наглядномъ представленіи съ признаками, выражающими одни отношенія, они могутъ не опираться на н&#1123что внутреннее, такъ какъ они суть не вещи въ себ&#1123, а одни только явленія. Такъ, о матеріи мы знаемъ одни только отношенія (внутренніе признаки, могутъ быть названы такъ только въ относительномъ смысл&#1123), т&#1123мъ немен&#1123е они самостоятельны и постоянны, и указываютъ намъ на опред&#1123ленные предметы. Мысль, что по отвлеченіи такихъ отношеній у насъ не останется никакого содержанія для мысли, не ведетъ къ разрушенію понятія о вещи, какъ явленіи, или понятія предмета in abstracto, она доказываетъ только невозможность предмета, доступнаго будто-бы однимъ понятіямъ, т. е. noumeni. Конечно, странною кажется мысль, что вещь всец&#1123ло состоитъ изъ однихъ отношеній, но д&#1123ло въ томъ, что она, по нашему мн&#1123нію, есть одно только явленіе и не можетъ быть мыслима посредствомъ чистыхъ категорій, она есть ни что иное, какъ понятіе о н&#1123что вообще, прилагаемое нами къ чувствамъ. Равнымъ образомъ, отношенія вещей in abstracto, доступныя однимъ понятіямъ, мыслятся нами въ томъ вид&#1123, что одна вещь служитъ причиною, возбуждающею состоянія въ другой, таково именно разсудочное понятіе объ отношеніяхъ. Но такъ какъ при этомъ мы отвлекаемъ отъ всякаго нагляднаго представленія, то зд&#1123сь устраняется и та наглядная форма, въ которой выражаются взаимныя отношенія разнообразнаго содержанія по м&#1123сту, именно форма чувственности (пространства), которая вообще предваряетъ понятіе опытной причинности.
Если подъ мысленными вещами разум&#1123ть т&#1123, которыя мыслятся въ чистыхъ категоріяхъ безъ посредства чувственныхъ схемъ, то такія вещи невозможны. Какъ мы знаемъ, объективное употребленіе вс&#1123хъ нашихъ разсудочныхъ понятій возможно только при чувственномъ наглядномъ представленіи, посредствомъ котораго намъ даются предметы и если мы станемъ отвлекать посл&#1123днее, тогда становится невозможнымъ никакое отношеніе понятій къ предмету. Если даже допустить совс&#1123мъ другой способъ представленія,— не чувственный, то и тогда наши формы мышленія не им&#1123ли бы по отношенію къ нему, никакого значенія. Еслибы мы подъ предметами нечувственнаго представленія разум&#1123ли то, что по отношенію къ нимъ категоріи не им&#1123ютъ никакого значенія и что намъ недоступно познаніе ихъ (ни представленіе, ни понятіе), тогда, конечно, можно допустить noumena въ этомъ отрицательномъ значеніи. Тогда noumena будутъ напоминать намъ, что нашъ способъ нагляднаго представленія им&#1123етъ д&#1123ло не со вс&#1123ми вещами, а только съ предметами нашихъ чувствъ, что ихъ объективное значеніе строго ограничено и что можетъ-быть есть другой способъ представленія и область предметовъ, доступныхъ такому представленію. Въ этомъ случа&#1123 наше понятіе noumeni становится только в&#1123роятнымъ, т. е. становится представленіемъ вещи, о которой мы не въ состояніи утверждать ни того, что она возможна, ни того, что она невозможна: ибо у насъ н&#1123тъ другаго способа представленія, кром&#1123 чувственнаго, другаго рода понятій, кром&#1123 категорій, между т&#1123мъ ни то ни другое не соотв&#1123тствуетъ сверхчувственному предмету. Мы никакъ не можемъ разширять области предметовъ мышленія за пред&#1123лы условій нашей чувственности положительнымъ образомъ и не можемъ допускать, кром&#1123 явленій, еще области предметовъ чистаго мышленія, т. е. noumena: ибо они не им&#1123ютъ для насъ никакого очевиднаго положительнаго значенія, О категоріяхъ вообще сл&#1123дуетъ сказать, что сами по себ&#1123 он&#1123 не достаточны къ познанію вещей самихъ въ себ&#1123 и что, безъ всякихъ data чувственности, он&#1123 были бы только субъективными формами разсудочнаго единства, но безпредметными. Конечно, мышленіе не создается чувствами и сл&#1123довательно, съ этой стороны не ограничивается нич&#1123мъ, но отсюда еще не сл&#1123дуетъ, что оно можетъ быть употребляемо нами въ чистомъ вид&#1123, отр&#1123шенно отъ чувствъ: ибо въ этомъ случа&#1123 у него не было бы содержанія. Noumen не можетъ восполнить собою предметъ для мышленія: ибо онъ собственно означаетъ в&#1123роятное понятіе о предмет&#1123, доступномъ иному способу представленія и иному,— не нашему разсудку и потому, д&#1123йствительно, составляетъ еще предметъ вопроса. Понятіе noumeni, сл&#1123довательно, не есть понятіе о Предмет&#1123, но выражаетъ собственно вопросъ, неизб&#1123жно возникающій, когда мы начинаемъ ограничивать пред&#1123лы чувственности, — вопросъ о томъ, н&#1123тъ ли такихъ предметовъ, которыхъ познаніе не зависитъ отъ чувственнаго представленія. И этотъ вопросъ, какъ мы вид&#1123ли можетъ быть р&#1123шенъ весьма неопред&#1123леннымъ образомъ: именно, такъ какъ чувственное представленіе прилагается не ко вс&#1123мъ вещамъ вообще, то не отрицается возможность другаго рода предметовъ: только, за невозможностію опред&#1123леннаго о нихъ понятія (категоріи не приложимы къ нимъ), нельзя почитать ихъ предметами для нашего разсудка.
Значитъ, разсудокъ ограничиваетъ чувственность, не расширяя т&#1123мъ собственной области. Указывая первой на ея существенный характеръ — им&#1123ть д&#1123ло съ явленіями, а не съ вещью въ себ&#1123, самъ онъ мыслитъ ее, какъ только трансцендентальный предметъ, который есть причина явленій (самъ, сл&#1123довательно, не явленіе) и который не можетъ быть мыслимъ какъ величина, ни какъ реальность, ни какъ сущность и т. д. (ибо эти понятія требуютъ чувственныхъ формъ, въ которыхъ предметъ обыкновенно опред&#1123ляется), о которомъ наконецъ неизв&#1123стно, находится ли онъ въ насъ, или вн&#1123 насъ, разд&#1123ляетъ ли вполн&#1123 судьбу чувственности, если уничтожить ее, или напротивъ остается неприкосновеннымъ. Ничего нельзя им&#1123ть, конечно, противъ, если такой предметъ будетъ называться noumenon на томъ основаніи, что представленіе его не чувственно. Но такъ какъ къ нему не приложимы ваши разсудочныя понятія, то представленіе его остается для насъ безсодержательнымъ и служитъ только къ тому, чтобъ означать границы нашего чувственнаго познанія и указывать проб&#1123лъ, котораго нельзя восполнить ни возможнымъ опытомъ, ни чистымъ разсудкомъ.
Такимъ образомъ критика чистаго разсудка не дозволяетъ переступать области явленій и посредствомъ однихъ понятій обращаться къ особому мысленному міру. Главная ошибка, приводящая насъ къ такому міру и н&#1123сколько извиняющая, хотя и не оправдывающая совершенно, заключаете)! въ томъ, что разсудку, противно его назначенію, дается трансцендентальное употребленіе и потому мы стараемся не понятія согласовать съ возможными наглядными представленіями (на которыхъ и основывается объективное значеніе первыхъ), а, наоборотъ, предметы согласовать съ понятіями. Причина этой ошибки заключается въ томъ, что самосознаніе, а съ нимъ и мышленіе предваряютъ нашъ строй представленій. Мысля н&#1123что вообще и опред&#1123ляя это н&#1123что чувственнымъ образомъ, мы различаемъ общій и in abstracto представляемый предметъ отъ чувственнаго способа представленія его. Въ этомъ случа&#1123, способъ опред&#1123лять предметъ посредствомъ мышленія, хотя онъ есть ни-что иное, какъ логическая форма безъ содержанія, кажется намъ формою существованія предмета въ себ&#1123 (noumenon) и мы ни мало не обращаемъ вниманія на наглядное представленіе, ограниченное нашими вн&#1123шними чувствами.

——

Прежде нежели мы закончимъ аналитику, мы должны упомянуть еще объ одномъ пункт&#1123, хотя и не особенно важномъ, т&#1123мъ немен&#1123е полезномъ для полноты системы. Высшія понятія, изъ которыхъ обыкновенно исходитъ трансцендентальная философія, суть возможность и невозможность. Но такъ какъ д&#1123леніе предполагаетъ разд&#1123ляемое понятіе, то необходимо указать еще бол&#1123е высшее понятіе, сравнительно съ понятіями возможности и невозможности. Таково понятіе предмета вообще (мы говоримъ о немъ не предр&#1123шая вопроса, есть ли онъ н&#1123что, или ничто). Такъ какъ категоріи суть единственныя понятія, прилагаемыя къ предмету вообще, то вопросъ о предмет&#1123 долженъ быть р&#1123шенъ въ порядк&#1123 категорій и согласно ихъ указаніямъ.
1) Понятіямъ всего, многаго и одного, противоположно отрицающее понятіе — никакого. Такимъ образомъ предметъ понятія, которому н&#1123тъ соотв&#1123тствующаго нагляднаго представленія, есть ничто, т. е. понятіе безъ предмета, какъ напр. noumena, которыхъ нельзя причислять къ области возможностей, хотя и нельзя почитать прямо невозможными (ens rationis) или наприм. новыя какія-нибудь силы, мысль о которыхъ не заключаетъ въ себ&#1123 противор&#1123чія, по прим&#1123ра которыхъ въ опыт&#1123 н&#1123тъ и которыя сл&#1123довательно, не должны быть причисляемы къ возможностямъ.
2) Реальность есть н&#1123что, отрицаніе ничто, именно, понятіе недостатка предмета, наприм. т&#1123нь, холодъ (nihil privativ um).
3) Простая форма нагляднаго представленія, не обозначая никакой сущности, по есть предметъ, а только формальное условіе его (какъ явленія), какъ напр. пространство и время, хотя они и суть н&#1123что, какъ формы представленія, но сами по себ&#1123 не суть предметы, которые могутъ быть наглядно представляемы (ens imaginarium).
4) Предметъ понятія, противор&#1123чащаго самому себ&#1123, есть ничто, ибо само понятіе есть ничто, чистая невозможность, какъ напр. прямолинейная фигура, им&#1123ющая дв&#1123 стороны (nihil negativum).
Это д&#1123леніе понятія ничто (въ соотв&#1123тствіе съ д&#1123леніемъ понятія н&#1123что) можетъ быть разположено сл&#1123дующимъ образомъ:

Ничто,
какъ 1.
Безсодержательное понятіе безъ предмета (ens rationis).

2.
Безсодержательный предметъ понятія nihil privativum

3.
Безсодержательное представленіе безъ предмета — ens imaginarium.

4.
Безсодержательный предметъ безъ понятія nihil negativum.

Очевидно, мысленная вещь отличается отъ невозможной вещи т&#1123мъ, что она есть чистое изобр&#1123теніе фантазіи (хотя она и не заключаетъ въ себ&#1123 противор&#1123чія), понятіе же вещи невозможной противор&#1123читъ самому себ&#1123. Оба понятія безсодержательны. Напротивъ nihil privativum и ens imaginarium суть безсодержательныя data для понятій. Если н&#1123тъ св&#1123та, не будетъ и темноты и еслибъ не было протяженныхъ существъ, то нельзя было бы представлять и пространства. Отрицаніе, какъ и форма чувственнаго представленія, безъ соотв&#1123тствующей реальности, не могутъ им&#1123ть предметнаго значенія.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ЛОГИКИ

ВТОРОЕ ОТД&#1123ЛЕНІЕ.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАЯ ДІАЛЕКТИКА.

ВВЕДЕНІЕ.

I.
О трансцендентальной видимости
(Schein).

Выше мы назвали Діалектику Логикою видимости. Это не значитъ, что она есть ученіе о в&#1123роятности, ибо посл&#1123дняя есть тоже истина, только выведенная при помощи недостаточныхъ основаній, она не им&#1123етъ совершенствъ, но не есть ложь и, сл&#1123довательно, также составляетъ предметъ аналитической части Логики. Еще мен&#1123е должны быть см&#1123шиваемы явленіе и видимость. Истина, или видимость не заключаются непосредственно въ предмет&#1123, поскольку онъ представляется нами, а въ нашемъ сужденіи о немъ, поскольку онъ мыслится нами. Значитъ, истина и ложь, а съ нею и видимость, какъ уклоненіе ко лжи, могутъ находиться только въ сужденіи т. е. въ отношеніяхъ нашего разсудка къ предмету. Въ познаніи, совершенно согласномъ съ законами разсудка, н&#1123тъ заблужденія. Въ представленіи чувствъ — точно такъ же (оно не можетъ давать намъ сужденій). Понятно, что никакая сила въ природ&#1123 не уклоняется сама собою отъ собственныхъ законовъ. Сл&#1123довательно, ни разсудокъ, ни чувства сами по себ&#1123 (безъ вліянія другихъ причинъ) не могутъ заблуждаться. Разсудокъ — потому, что д&#1123йствуя по собственнымъ законамъ, онъ необходимо долженъ согласоваться съ ними въ своихъ д&#1123йствіяхъ (сужденіяхъ). Въ согласіи же съ законами разсудка состоитъ формальная сторона всякой истины. Чувства не способны къ сужденіямъ ни истиннымъ, ни ложнымъ. Но такъ какъ кром&#1123 этихъ познавательныхъ источниковъ у васъ н&#1123тъ никакихъ другихъ, то сл&#1123дуетъ, что заблужденіе возникаетъ всл&#1123дствіе неприм&#1123тнаго вліянія чувственности на разсудокъ, отчего и происходитъ то, что субъективныя основанія сужденій прим&#1123шиваются къ объективнымъ и отклоняютъ ихъ съ надлежащаго пути. {Чувственность, представляющаяся разсудку, какъ предметъ, къ которому онъ прилагаетъ свои формы, есть источникъ реальныхъ познаній. Она же, оказывая вліяніе на разсудочныя д&#1123йствія и сужденія, есть источникъ заблужденій.} Такъ движущееся т&#1123ло само по себ&#1123 всегда держалось бы прямой линіи въ одномъ направленія, но когда д&#1123йствуетъ на него посторонняя сила съ другимъ направленіемъ, то оно уклоняется въ криволинейное направленіе. Дабы отличать собственно разсудочную д&#1123ятельность отъ другихъ постороннихъ вліяній, сл&#1123дуетъ на ложное сужденіе смотр&#1123ть какъ-бы на діагональ между двумя силами, опред&#1123ляющими сужденіе по двумъ разнороднымъ направленіямъ, и образующимъ какъ-бы уголъ, зат&#1123мъ, это сложное д&#1123йствіе сл&#1123дуетъ разложить на простыя д&#1123йствія разсудка, и чувственности, что должно произойти въ чистыхъ сужденіяхъ а priori на основаніи трансцендентальнаго размышленія, какъ мы уже вид&#1123ли, въ этомъ случа&#1123 каждому представленію указывается свое м&#1123сто въ области познанія и т&#1123мъ упреждается неправильное вліяніе его на другія представленія.
Мы не нам&#1123рены заниматься зд&#1123сь видимостію въ опыт&#1123 (напр. оптическою), которая возникаетъ, при опытномъ употребленіи разсудочныхъ правилъ, вообще в&#1123рныхъ и которая уклоняетъ наши сужденія въ заблужденіе, подъ вліяніемъ воображенія. Наша задача — трансцендентальная видимость, которая обнаруживаетъ вліяніе на основоположенія, не прилагающіяся прямо къ опыту,— въ такомъ случа&#1123 мы могли бы сейчасъ же пов&#1123рить ихъ,— и которая, вопреки вс&#1123мъ предостереженіямъ критики, отклоняетъ насъ отъ приложенія категорій исключительно къ опыту и прельщаетъ насъ призракомъ расширенія д&#1123ятельности чистаго разсудка. Основоположенія, которыя прилагаются только въ пред&#1123лахъ опыта, мы назовемъ правом&#1123рными {Immanentes отъ immaneo, пребывать, соприсутствовать — нужно было бы перевести внутрь-пребывающими. Слово: immanens им&#1123етъ въ философіи н&#1123сколько значеній. Когда противополагается слову transcendons, то значитъ именно правом&#1123рный, находящійся внутри строго опред&#1123ленной области опытнаго познанія. Противопоставляемое transiens означаетъ внутреннюю замкнутую д&#1123ятельность, въ противоположность выражающейся вн&#1123шнимъ образомъ. Въ пантеистической (всебожной) систем&#1123 immanens употребляется о Бог&#1123, какъ соприсущемъ основаніи міра, причемъ вс&#1123 предметы получаютъ значеніе только какъ видоизм&#1123ненія этого общаго основанія. М. В.}, т&#1123 же, которыя переступаютъ пред&#1123лы опыта,— transcendantes {Transcendens отъ transcendo переступать, переходить значитъ переступающій. М. В.}. Я разум&#1123ю зд&#1123сь не трансцендентальное {Transcendental, тоже отъ transcendo, им&#1123етъ значеніе собственнаго первоначальнаго, лежащаго въ основ&#1123 всего опытнаго. Отсюда трансцендентальное изсл&#1123дованіе значитъ изсл&#1123дованіе первоначальныхъ основъ, на которыхъ опирается все наше опытное знаніе, трансцендентальное употребленіе основоположеній означаетъ употребленіе въ качеств&#1123 первоначальныхъ, находящихся въ насъ а priori, положеній. Трансцендентальная философія означаетъ науку, изсл&#1123дующую первоначальныя основы нашего познанія, и можно бы было перевести на русскій языкъ: основная философія. Мы не р&#1123шились переводить везд&#1123 слово трансцендентальный, потому что въ разныхъ м&#1123стахъ намъ приходилось бы его зам&#1123нять то словомъ: основной, то — первоначальный. М. В.} употребленіе, или злоупотребленіе категорій, что бываетъ сл&#1123дствіемъ недостаточнаго подчиненія нашихъ сужденій критик&#1123, когда мы недостаточно обращаемъ вниманіе на почву, на которой единственно возможна д&#1123ятельность чистаго разсудка. Я им&#1123ю въ виду основоположенія, ни мало не соображающіяся съ указанными границами и присвояющія себ&#1123 безпред&#1123льную область. Поэтому названія трансцендентальный и трансцендентный не одно и тоже. Упомянутыя нами основоположенія должны им&#1123ть одно опытное, а никакъ не трансцендентальное приложеніе, т. е. переступающее пред&#1123лы опыта. Основоположеніе, устраняющее эти пред&#1123лы, или даже указывающее на необходимость такого устраненія, называется transcendent. Если наша критика усп&#1123етъ открыть видимость такихъ притязательныхъ основоположеній, тогда можно будетъ называть чисто опытныя положенія правом&#1123рными (immanent) основоположеніями чистаго разсудка въ противоположность первымъ.
Логическая видимость, возникающая изъ подражанія формамъ разума, образуется всл&#1123дствіе недостаточнаго вниманія къ логическимъ правиламъ. Она исчезаетъ, лишь только мы станемъ прилагать къ данному случаю логическое правило въ бол&#1123е строгой форм&#1123. Напротивъ, трансцендентальная видимость не уничтожается даже тогда, когда она открыта, и призрачность ея стала для насъ очевидною, посредствомъ трансцендентальной критики (напр. видимость въ сужденіи: міръ долженъ им&#1123ть начало во времени). Причина того сл&#1123дующая: въ нашемъ разум&#1123 (разсматриваемомъ съ субъективной стороны, какъ познавательная способность челов&#1123ка) заключаются такія основныя правила, касающіяся его употребленія, которыя им&#1123ютъ совершенный видъ объективныхъ основоположеній, отчего и происходитъ то обстоятельство, что субъективная необходимость связывать понятія изв&#1123стнымъ образомъ принимается за объективную, присущую вещамъ самимъ въ себ&#1123. Это — обманъ (illusion) неизб&#1123жный для насъ по необходимости, точно такъ же, какъ средина моря кажется намъ выше, сравнительно съ берегами, потому что мы видимъ средину посредствомъ верхнихъ лучей св&#1123та, или какъ астрономъ наприм. не можетъ принять м&#1123ръ противъ того, чтобъ луна на восход&#1123 не казалась ему большею, сравнительно съ обыкновенною величиною, хотя эта видимость и не обманываетъ его.
Поэтому задача трансцендентальной діалектики ограничиваться только т&#1123мъ чтобъ открыть видимость трансцендентальныхъ сужденій и предостеречь отъ ея обмановъ, но діалектика не въ состояніи достигнуть того, чтобъ исчезла она (какъ логическая видимость). Намъ приходится им&#1123ть д&#1123ло съ естественнымъ и неизб&#1123жнымъ заблужденіемъ, которое даетъ субъективнымъ основоположеніямъ объективный характеръ, логическая же діалектика, при разр&#1123шеніи ложныхъ умозаключеній, им&#1123етъ д&#1123ло только съ ошибками въ соединеніи сужденій, или съ искусственною видимостію. Существуетъ, значитъ, естественная и неизб&#1123жная діалектика чистаго разума, не та, въ которую впутывается глупецъ, по недостаточности своихъ св&#1123д&#1123ній, или которую искусственно изобр&#1123таетъ софистъ, дабы сбить другихъ съ толку, но такая, которая неизб&#1123жна для челов&#1123ческаго разума и которая, даже по открытіи заблужденія, никогда не исчезнетъ въ людяхъ и всегда будутъ впутывать ихъ въ заблужденія, съ которыми постоянно нужно бороться.

II.
О чистомъ разумъ, какъ источникъ трансцендентальной видимости.

А) О разум&#1123 вообще.

Всякое наше познаніе начинается д&#1123ятельностью чувствъ, становится потомъ д&#1123ятельностью разсудка и кончаетъ высшею степенью познанія — разумомъ, которымъ окончательно обработывается содержаніе представленія и подводится подъ высшее единство мышленія. Нам&#1123реваясь теперь дать объясненіе этой высшей познавательной способности, я нахожусь въ н&#1123которомъ затрудненіи. Она допускаетъ также, какъ и разсудокъ, двоякое употребленіе: одно формальное, т. е. логическое, такъ какъ и разумъ отвлекаетъ отъ всякаго содержанія познанія, другое — реальное, ибо въ немъ также коренятся изв&#1123стныя понятія и основоположенія, которыхъ онъ не заимствуетъ ни отъ чувствъ, ни отъ разсудка. Въ первомъ значеніи, разумъ давно уже названъ логиками способностію умозаключать посредственно (въ отличіе отъ непосредственныхъ умозаключеній — consequentiis ннmedialis), во второмъ, какъ сила, образующая понятія, онъ требуетъ отъ насъ особаго опред&#1123ленія. Такъ какъ разумъ разд&#1123ляется на логическій и трансцендентальный, то сл&#1123дуетъ искать высшаго понятія объ этомъ познавательномъ источник&#1123, обнимающаго собою об&#1123 стороны. По сходству съ разсудочными понятіями, можно ожидать, что логическое понятіе есть ключъ къ трансцендентальному и что перечень формъ разсудочныхъ понятій можетъ быть указателемъ понятій разума.
Въ первой части нашей трансцендентальной логики мы назвали разсудокъ способностію, образующею правила, разумъ, по нашему мн&#1123нію, отличается отъ него т&#1123мъ, что его можно назвать способностію, создающею принципы.
Выраженіе ‘принципъ’ н&#1123сколько двусмысленно и означаетъ познаніе, которое обыкновенно употребляется въ качеств&#1123 принципа, хотя само по себ&#1123 и по своему происхожденію оно вовсе не есть принципъ. Всякое всеобщее сужденіе, даже выведенное изъ. опыта (путемъ наведенія), можетъ служитъ верхнею посылкою въ умозаключеніи разума, т&#1123мъ немен&#1123е нельзя назвать его принципомъ. Напротивъ, математическія аксіомы (наприм. между двумя пунктами возможна одна прямая линія) суть всеобщія познанія а priori и справедливо называются принципами, подъ которые могутъ быть подведены разнообразные случаи. Нельзя однакожъ сказать, что я познаю это свойство прямой линіи непосредственно изъ принциповъ, для этого нужно еще наглядное представленіе.
Поэтому я назову познаніемъ изъ принциповъ то, въ которомъ посредствомъ понятій я познаю частное изъ общаго. Такимъ образомъ всякое умозаключеніе разума есть способъ выводить познаніе изъ принципа. Большая посылка даетъ намъ понятіе, по которому все, что подчинено ему, можетъ быть выведено изъ посылки по изв&#1123стному принципу. И такъ какъ всякое общее познаніе можетъ служить большею посылкою въ умозаключеніи разума и разсудокъ даетъ намъ такія общія сужденія а priori, то они, по своему возможному употребленію, могутъ быть названы принципами.
Если разсматривать эти основоположенія чистаго разсудка сами въ себ&#1123, по ихъ происхожденію, то они окажутся познаніями изъ понятій. Они были бы невозможны а priori, еслибы они не стояли въ связи съ чистымъ нагляднымъ представленіемъ (въ математик&#1123 наприм.), или съ условіями возможнаго опыта вообще. Наприм. положеніе: все случающееся им&#1123етъ свою причину не можетъ быть выведено изъ понятія случающагося вообще, напротивъ, основоположеніе само доказываетъ, что прежде всего мы должны запастись опытнымъ понятіемъ о томъ, что случается.
Значитъ, разсудокъ самъ по себ&#1123 не можетъ доставлять намъ синтетическихъ познаній изъ понятій, а между т&#1123мъ онито и могутъ быть названы принципами, вс&#1123 же другія всеобщія сужденія могутъ быть названы относительными принципами.
Давно уже высказано желаніе, которое быть.можетъ и исполнится когда-нибудь, именно, чтобъ на м&#1123сто безконечно-разнообразныхъ законовъ были уставлены наконецъ общія начала, ибо въ этомъ собственно заключается тайна упрощенія законодательства. Но заколы суть ограниченія нашей свободы условіями, при которыхъ она не противор&#1123чивъ себ&#1123 самой, сл&#1123довательно они им&#1123ютъ д&#1123ло съ нашими поступками, которые въ свою очередь зависятъ отъ нашихъ понятій о свобод&#1123. Но какимъ образомъ предметы сами въ себ&#1123 или природа вещей могутъ находиться въ зависимости отъ принциповъ и опред&#1123ляться по однимъ понятіямъ,— это если не прямо не невозможно, то по крайней м&#1123р&#1123 кажется чрезвычайно страннымъ. Какъ бы то ни было (мы еще нам&#1123рены изсл&#1123довать этотъ вопросъ), ясно одно, что познаніе изъ принциповъ есть н&#1123что другое, ч&#1123мъ разсудочное познаніе, которое хотя и служитъ иногда принципомъ для другихъ познаній, т&#1123мъ немен&#1123е само по себ&#1123 (поскольку оно им&#1123етъ синтетическій характеръ), не основывается исключительно на одномъ только мышленіи, и не им&#1123етъ всеобщаго характера, прямо вытекающаго изъ понятій.
Если разсудокъ мы называемъ способностію, объединяющею явленія посредствомъ общихъ правилъ, то разумъ есть способность, дающая единство правиламъ разсудка посредствомъ принциповъ. Посему онъ им&#1123етъ д&#1123ло не съ опытомъ, не съ какимъ-либо частнымъ предметомъ, но съ разсудкомъ: его разнообразнымъ познаніямъ онъ даетъ единство а priori посредствомъ понятій, это единство можно назвать разумнымъ въ отличіе отъ разсудочнаго.
Таково общее понятіе о способности разума, насколько оно возможно теперь безъ указаній на прим&#1123ры (они представятся намъ впосл&#1123дствіи).

В) О логическомъ употребленіи разума.

Обыкновенно различаютъ то, что познается непосредственно, и то, что только выводится. Что въ фигур&#1123 ограничиваемой тремя прямыми линіями, заключаются три угла — это познается непосредственно, что эти углы, взятые вм&#1123ст&#1123, равняются двумъ прямымъ,— это выводится. Такъ какъ мы постоянно приб&#1123гаемъ къ умозаключеніямъ и совершенно привыкаемъ къ нимъ, то наконецъ уже не прим&#1123чаемъ указаннаго различія и часто считаемъ, какъ напр. при обманахъ чувствъ, непосредственно познаннымъ то, что только выводится нами посредствомъ умозаключеній. Во всякомъ умозаключеніи есть сужденіе, лежащее въ основаніи, другое, которое, выводится изъ перваго, наконецъ, третье — заключеніе (consequenz), въ которомъ истина перваго связывается съ истиною втораго. Если выводимое сужденіе заключается уже въ первомъ, такъ что можетъ быть выводимо безъ посредства третьяго представленія, тогда умозаключеніе называется непосредственнымъ (consequent immediate), я желалъ бы назвать его разсудочнымъ. Если же сверхъ полагаемаго въ основу сужденія требуется еще третье для того, чтобъ вывести сл&#1123дствіе, тогда умозаключеніе называется разумнымъ. Въ сужденіи: вс&#1123 люди смертны, уже заключаются сужденія: н&#1123которые люди смертны, н&#1123которые смертные суть люди, ничто безсмертное не есть челов&#1123къ: они суть непосредственныя заключенія изъ перваго. Напротивъ, сужденіе: вс&#1123 ученые суть смертны, не заключается непосредственно въ упомянутомъ сужденіи (понятіе ученаго въ немъ не встр&#1123чается вовсе) и оно можетъ быть выведено только при помощи третьяго посредствующаго сужденія.
Во всякомъ умозаключеніи разума я мыслю посредствомъ разсудка вопервыхъ общее правило (major). Вовторыхъ, посредствомъ силы сужденія, подвожу познаніе подъ условія этого правила (minor), Наконецъ, прилагаю къ понятію сказуемое общаго правила (conclusio), сл&#1123довательно, д&#1123йствую а priori посредствомъ разума. На различіи отношеній, выражаемыхъ большею посылкою, между изв&#1123стнымъ понятіемъ и его условіемъ основывается различіе видовъ умозаключеній разума. Значитъ, ихъ можетъ быть три, т. е. столько, сколько есть видовъ сужденій, выражающихъ своеобразныя отношенія понятій въ разсудк&#1123, именно: изъявительныя (kategorische), условныя (hypothetische) и разд&#1123лительныя (disjunctive).
Часто возникаетъ потребность р&#1123шить, не вытекаетъ ли заключеніе изъ другихъ данныхъ сужденій, им&#1123ющихъ, впрочемъ, д&#1123ло повидимому, съ совершенно другими предметами. Тогда мы отыскиваемъ общее положеніе, дабы вид&#1123ть, нельзя ли, при изв&#1123стныхъ условіяхъ, вывести изъ него заключеніе по какому-нибудь общему правилу. Если эти условія будутъ найдены и если можно будетъ предметъ заключенія подвести подъ него, то, очевидно, заключеніе будетъ выведено изъ общаго правила, им&#1123ющаго значеніе для многихъ предметовъ познанія. Такимъ образомъ разумъ стремится въ своихъ заключеніяхъ подвести разнообразіе познаній разсудка къ небольшому числу принциповъ (всеобщихъ условій) и такимъ образомъ образовать высшее единство ихъ.

С) О частомъ употребленіи разума.

Возможно ли отр&#1123шать разумъ отъ вс&#1123хъ другихъ способностей и считать самостоятельнымъ источникомъ понятій и сужденій, возникающихъ изъ его собственныхъ н&#1123дръ? им&#1123етъ ли онъ, посредствомъ этихъ сужденій и понятій, прямое отношеніе къ предметамъ? или онъ есть второстепенная способность усвоять даннымъ познаніямъ изв&#1123стную логическую форму, посредствомъ которой разсудочныя познанія подчиняются одно другому и низшія правила подводятся подъ высшія (т. е. условіе которыхъ заключаетъ въ себ&#1123 условіе первыхъ) насколько это возможно посредствомъ сравниванія ихъ? Вотъ вопросъ, которымъ мы теперь займемся. Въ самомъ д&#1123л&#1123, разнообразіе правилъ и единство принциповъ необходимо предполагаются разумомъ, дабы привести разсудокъ въ согласіе съ самимъ собою, точно также, какъ разсудокъ подводитъ разнообразное содержаніе нагляднаго представленія подъ понятія и такимъ образомъ связываетъ его. Требованіе разума, собственно говоря, не есть законъ, им&#1123ющій значеніе для предметовъ, и не можетъ служить основаніемъ, по которому предметы познавались бы и опред&#1123лялись непрем&#1123нно въ форм&#1123, предписываемой имъ, онъ есть субъективный законъ, им&#1123ющій приложеніе только къ содержанію нашего разсудка, именно, въ силу своего закона, разумъ, сравнивая понятіи, сводитъ ихъ къ возможно меньшему числу. Но его требованія не обязательны для самихъ предметовъ, ибо въ противномъ случа&#1123 нарушались бы права разсудка, и н&#1123тъ никакихъ основаній означенному правилу давать объективное значеніе. Однимъ словомъ, вопросъ нашъ состоитъ въ сл&#1123дующемъ: заключаетъ ли разумъ самъ въ себ&#1123, т. е. чистый разумъ а priori, синтетическія основоположенія и правила, и въ чемъ собственно состоятъ эти принципы?
Формальная и логическая д&#1123ятельность разума въ умозаключеніяхъ достаточно ясно указываетъ намъ, на какомъ основаніи утверждается трансцендентальный принципъ ихъ въ синтетическомъ познаніи посредствомъ чистаго разума.
Вопервыхъ, умозаключенія разума им&#1123ютъ въ виду не наглядныя представленія, дабы подводить ихъ подъ общія правила (какъ разсудокъ въ своихъ категоріяхъ), но понятія и сужденія. Если чистый разумъ и им&#1123етъ д&#1123ло съ предметами, то, въ сущности, онъ не касается ихъ непосредственно, прямо онъ им&#1123етъ д&#1123ло съ разсудкомъ и его сужденіями, касающимися чувствъ и ихъ нагляднаго представленія и опред&#1123ляющими такимъ образомъ ихъ предметъ, Единство разума не есть единство возможнаго опыта, и существенно отличается отъ посл&#1123дняго, какъ разсудочнаго. Наприм. законъ: все случающееся им&#1123етъ свою причину, есть основоположеніе, признаваемое и указываемое вовсе не разумомъ. Этотъ законъ условливаетъ опытъ и ничего собственно не заимствуетъ отъ разума, который, безъ отношенія къ возможному опыту, на основаніи однихъ своихъ понятій, никакъ не могъ бы предписывать синтетическаго единства.
Во вторыхъ, при логическомъ употребленіи, разумъ ищетъ всеобщаго условія для изв&#1123стнаго сужденія (заключенія) и умозаключеніе разума есть ни что иное, какъ сужденіе, образованное посредствомъ подведенія условія подъ общее правило (верхнюю посылку). Но такъ какъ и это правило въ свою очередь подлежитъ обработк&#1123 разума, который ищетъ и для него полаго условія (посредствомъ восходящаго силлогизма), и т. д. пока это возможно, то, очевидно, своеобразное основоположеніе разума вообще (въ логическомъ употребленіи) можно выразить такъ: къ условнымъ познаніямъ разсудка должно найти безусловное н&#1123что, завершающее его единство.
Допуская этотъ логическій законъ въ качеств&#1123 принципа чистаго разума, мы должны сд&#1123лать сл&#1123дующее предположеніе: н&#1123что условное предполагаетъ рядъ взаимно подчиненныхъ условій, который сл&#1123довательно въ ц&#1123ломъ безусловенъ (т. е. рядъ условій данъ намъ въ предмет&#1123 и его связи со вс&#1123ми другими предметами).
Очевидно, это основоположеніе чистаго разума им&#1123етъ синтетическій характера., ибо въ аналитическомъ смысл&#1123 условное тоже предполагаетъ какое-нибудь условіе, но никакъ не безусловное н&#1123что. Изъ указаннаго основоположенія должны вытекать разныя синтетическія сужденія, неизв&#1123стныя чистому разсудку, такъ какъ онъ занимается только предметами возможнаго опыта, который, по своему познанію и синтезу, всегда им&#1123етъ условный характеръ. 11, если, д&#1123йствительно, существуетъ безусловное, то мы разсмотримъ его со стороны вс&#1123хъ признаковъ, отличающихъ его отъ всего условнаго, оно должно дать намъ содержаніе для многихъ синтетическихъ сужденій а priori.
Основоположенія, вытекающія изъ высшаго принципа чистаго разума, называются transcendent, т. е. невозможно всец&#1123ло прилагать ихъ къ опыту. Они поэтому весьма отличаются отъ вс&#1123хъ основоположеній разсудка [употребленіе которыхъ совершенно правом&#1123рно (immanent), такъ какъ ихъ содержаніе касается возможности опыта). Теперь вопросы: им&#1123етъ ли объективное значеніе, или н&#1123тъ, тотъ законъ, что рядъ условій (въ синтез&#1123 явленій, или мышленіи вещей вообще) простирается до безусловнаго,— какія сл&#1123дствія вытекаютъ изъ него для опытнаго употребленія разсудка, или, быть можетъ, не существуетъ такого, им&#1123ющаго объективное значеніе, положенія разума, а есть одно только логическое правило, именно: восходя къ бол&#1123е высшимъ условіямъ, мы должны доходить до полноты ихъ и такимъ образомъ вводить въ наше познаніе высшее, возможное для насъ, единство разума,— не есть ли эта потребность его — одно недоразум&#1123ніе, т. е. ему придается видъ трансцендентальнаго основоположенія чистаго разума, который въ этомъ случа&#1123 слишкомъ посп&#1123пшо требуетъ отъ ряда условій въ предметахъ совершенной полноты,— какія недоразуменія и ошибки могутъ вкрадываться въ умозаключенія разума, когда въ нихъ большая посылка дается самимъ разумомъ (которая скор&#1123е есть мысль условно допущенная, а не необходимое требованіе) и когда въ нихъ отъ опыта мы прямо восходимъ къ условіямъ: все это будетъ предметомъ нашихъ занятій въ трансцендентальной діалектик&#1123, въ которой мы обратимся къ источникамъ, глубоко скрытымъ въ челов&#1123ческомъ разум&#1123. Мы разд&#1123лимъ ее на дв&#1123 главныхъ части, изъ которыхъ въ первой будетъ говориться о трансцендентальныхъ понятіяхъ чистаго разума, но второй — о Iranscendenlibus (transcendent) и діалектическихъ умозаключеніяхъ разума.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ДІАЛЕКТИКИ

КНИГА ПЕРВАЯ.
О ПОНЯТІЯХЪ ЧИСТАГО РАЗУМА.

Какимъ бы путемъ ни возникали понятія изъ чистаго разума, во всякомъ случа&#1123 они образуются путемъ умозаключеній, а не размышленія. Понятія разсудка мыслятся также а priori до всякаго опыта, и для опыта, но въ нихъ содержится одно только единство рефлексіи надъ явленіями, поскольку они должны относиться къ одному возможному опытному сознанію. Только посредствомъ такихъ понятій становится возможнымъ познаніе и опред&#1123леніе предмета. Они даютъ содержаніе для умозаключеній и имъ уже не предшествуетъ никакихъ понятій а priori, изъ которыхъ они могли бъ быть выводимы. Ихъ объективная реальность основывается единственно на томъ, что всегда можно доказать ихъ необходимую приложимость къ опыту, такъ какъ они составляютъ разсудочную форму всякаго опыта.
Самое названіе, разумнаго понятія уже доказываетъ, что оно по ограничивается пред&#1123лами опыта, такъ какъ оно касается такого познанія, въ составъ котораго опытъ входитъ только какъ часть, т. е. д&#1123йствительный опытъ никогда вполн&#1123 не исчерпываетъ понятія разума, хотя и находится въ постоянной связи съ нимъ. Понятія разума служатъ къ объединенію, понятія разсудка — къ пониманію (воспріятій). Заключая въ себ&#1123 безусловное, они касаются чего-то такого, что обнимаетъ ц&#1123лый опытъ, но само не бываетъ предметомъ его, — чего-то такого, къ чему приходитъ разумъ въ своихъ умозаключеніяхъ изъ опыта, и ч&#1123мъ изм&#1123ряетъ онъ степень ихъ опытной приложимости, но что само не входитъ въ опытный синтезъ, какъ его составная часть. Если, несмотря на то, эти понятія им&#1123ютъ объективное значеніе, то ихъ можно назвать conceptus ratiocinБt! (правильно выведенныя понятія), если же н&#1123тъ, то они неправильно выведены, только благодаря вн&#1123шней форм&#1123 умозаключеній и потому могутъ быть названы conceptus ratiocinantes (умничающія понятія). Но такъ какъ о нихъ придется толковать въ отд&#1123л&#1123 о діалектическихъ умозаключеніяхъ чистаго разума, то теперь мы оставимъ ихъ въ сторон&#1123. И какъ чистыя понятія разсудка назвали категоріями, такъ точно понятіямъ чистаго разума мы дадимъ особое названіе и назовемъ ихъ трансцендентальными идеями. Теперь же займемся уясненіемъ и оправданіемъ такого наименованія.

ПЕРВОЙ КИНГИ ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ДІАЛЕКТИКИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Объ идеяхъ вообще.

При всемъ богатств&#1123 языка, мыслящій челов&#1123къ часто можетъ затрудняться въ выраженіяхъ, точно соотв&#1123тствующихъ сто понятіямъ, и за недостаткомъ нужныхъ словъ, иногда можетъ быть непонятенъ другимъ и даже самому себ&#1123. Кованіе новыхъ словъ есть притязаніе на законодательство въ язык&#1123, р&#1123дко, впрочемъ, удающееся. Прежде нежели браться за такое отчаянное средство, полезно обратиться къ мертвому, ученому языку, н&#1123тъ ли въ немъ понятія и соотв&#1123тствующаго ему выраженія. Если отъ неосмотрительности древнее значеніе слова современенъ получило неопред&#1123ленное значеніе, то всего лучше утвердить за нимъ тотъ смыслъ, который преимущественно идетъ къ нему (хотя бы и оставалось подъ сомн&#1123ніемъ, въ томъ ли значеніи оно употреблялось въ древнія времена), ч&#1123мъ портить д&#1123ло, становясь совершенно непонятнымъ посредствомъ новопостроенныхъ словъ.
Такъ какъ точное различеніе понятія отъ другихъ сродныхъ ему весьма важно, то если бъ для изв&#1123стнаго понятія нашлось только одно слово, точно соотв&#1123тствующее ему по своему уста появившемуся значенію, то не сл&#1123дуетъ употреблять его слишкомъ часто или въ синонимическомъ значеніи вм&#1123сто другихъ, а напротивъ, всегда стараться удерживать за нимъ одно, свойственное ему значеніе, ибо легко можетъ случиться, что, когда одно выраженіе не останавливаетъ исключительно на себ&#1123 нашего вниманіи, а теряется между другими несовс&#1123мъ одинаковыми по значенію, то теряется вм&#1123ст&#1123 и мысль, которую единственно оно могло бы приковать къ себ&#1123.
Платонъ употреблялъ слово ‘идея’, разум&#1123я подъ нею, очевидно, н&#1123что такое, что никогда не можетъ быть заимствовано нами отъ чувствъ, а напротивъ, далеко превосходитъ понятія разсудка, занимавшія Аристотеля, ибо въ опыт&#1123 никакъ нельзя найти чего-либо равносильнаго иде&#1123. Для Платона идеи суть первообразы вещей, а не служатъ только ключомъ къ возможному опыту, какъ напр. категоріи. Но его мн&#1123нію, они происходятъ отъ высшаго разума и сд&#1123лались отчасти достояніемъ челов&#1123ческаго разума, который теперь, впрочемъ, далекъ отъ своего первобытнаго состоянія, и только съ трудомъ припоминаетъ потемн&#1123нныя идеи (въ этомъ припоминаніи и состоитъ философія). Я не желаю зд&#1123сь заниматься филологическимъ изсл&#1123дованіемъ того, какой собственно смыслъ соединялъ возвышенный философъ съ этимъ выраженіемъ. Зам&#1123чу только, что ничего н&#1123тъ необыкновеннаго, если со стороны, сравнивая языкъ, сочиненія и мысли какого-нибудь автора объ изв&#1123стномъ предмет&#1123, можно лучше разум&#1123ть мысль его, ч&#1123мъ онъ самъ понималъ ее: ибо онъ могъ им&#1123ть несовс&#1123мъ опред&#1123ленное понятіе и потому иногда думать и говорить вопреки собственнымъ ц&#1123лямъ.
Платонъ очень хорошо зам&#1123тилъ, что ваша познавательная способность не удовлетворяется только соединеніемъ явленій на основаніи синтетическаго единства, дабы изъ нихъ составлять ц&#1123лый опытъ, но что нашъ разумъ естественно восходитъ къ познаніямъ, которыя им&#1123ютъ въ виду н&#1123что гораздо большее простаго опыта, но которыя все-таки им&#1123ютъ реальность, а никакъ не суть одн&#1123 фантазіи.
Платонъ находилъ осуществленіе идеи преимущественно въ практической д&#1123ятельности {Конечно, Платонъ находилъ идею и въ теоретическихъ познаніяхъ, если только они им&#1123ли чистый и а priori характеръ, онъ находилъ идеи даже въ математик&#1123, хотя предметъ ея находится въ области только возможнаго опыта. Въ посл&#1123днемъ случа&#1123, а не могу согласиться съ нимъ, равно какъ съ его мистическимъ выводомъ идей, или съ т&#1123ми образами, въ которыхъ онъ олицетворялъ ихъ, т&#1123мъ бол&#1123е что возвышенный языкъ его въ этомъ случа&#1123 легко могъ бы быть зам&#1123ненъ другимъ, бол&#1123е яснымъ и соотв&#1123тствующимъ д&#1123лу.}, т. е. въ томъ, что основывается на свобод&#1123, по его мн&#1123нію, относящейся также къ составу познаній, образуемыхъ разумомъ. Въ самомъ д&#1123л&#1123, кто захот&#1123лъ бы понятія доброд&#1123тели отвлекать изъ опыта, кто захот&#1123лъ бы прим&#1123ръ, могущій служить только для несовершеннаго объясненія, превратить въ образенъ, какъ н&#1123который источникъ познанія (какъ многіе, д&#1123йствительно, и д&#1123лали), тотъ сд&#1123лалъ бы изъ доброд&#1123тели н&#1123что двусмысленное, изм&#1123нчивое по времени и обстоятельствамъ и непригодное служить общимъ правиломъ. Напротивъ, всякій изъ насъ, представляя себ&#1123 первообразъ доброд&#1123тели, сознаетъ, что онъ находится въ каждомъ изъ насъ и что съ нимъ мы сравниваемъ и по нему оц&#1123ниваемъ всякій представляемый вамъ со стороны первообразъ. Въ этомъ и состоитъ идеи доброд&#1123тели, по отношенію къ которой вс&#1123 возможные предметы опыта суть прим&#1123ры (доказательства обязательности долга, требуемаго понятіемъ разума), но не могутъ служить первообразами. Что челов&#1123къ никогда не удовлетворитъ въ своей д&#1123ятельности требованію чистой идеи доброд&#1123тели, не доказываетъ еще вздорности самой мысли. Только посредствомъ этой идеи становятся возможны наши сужденія о нравственномъ достоинств&#1123 или непостоянств&#1123. Сл&#1123довательно, она необходимо предполагается при вс&#1123хъ случаяхъ приближенія къ нравственному совершенству, хотя бы и были препятствія къ тому въ челов&#1123ческой природ&#1123.
‘Платоновская республика’ давно уже вошла въ пословицу, какъ очевидный прим&#1123рь воображаемаго совершенства, занимавшаго голову досужливаго мыслителя. Брукнеръ находитъ см&#1123шною мысль философа, что правитель не можетъ управлять, если онъ не им&#1123етъ въ себ&#1123 идей. Но. конечно, было бы гораздо лучше внимательн&#1123е просл&#1123дить эту мысль и постараться поставить ее въ надлежащемъ св&#1123т&#1123 (тамъ, гд&#1123 высокій мужъ не даетъ намъ указаній), ч&#1123мъ ее прямо отвергать, подъ неблаговиднымъ предлогомъ неприложимости. Мысль о великой челов&#1123ческой свобод&#1123, опирающейся на законы, при которыхъ свобода каждаго можетъ согласоваться со свободою вс&#1123хъ (т. е. не благополучіе только, ибо оно уже будетъ тогда само собою сл&#1123довать), есть необходимая идея, которая нетолько должна лежать въ основаніи плана учрежденія государства, но должна служить основаніемъ вс&#1123хъ законовъ. При этомъ, конечно, не им&#1123ется въ виду существующихъ препятствіи, быть можетъ, проистекающихъ скор&#1123е отъ невниманія законодательства къ здравымъ идеямъ, ч&#1123мъ отъ неисправимыхъ несовершенствъ челов&#1123ческой природы. Н&#1123тъ ничего вредн&#1123е и недостойн&#1123е философа, какъ ссылаться на противор&#1123чащій фактъ, который и но существовалъ бы, еслибы въ свое время учрежденія устроились сообразно съ идеями и еслибъ вм&#1123сто нихъ не были пущены въ ходъ грубыя понятія, заимствованныя изъ опыта и уничтожившія вс&#1123 благія нам&#1123ренія. Ч&#1123мъ согласн&#1123е съ этою идеею благоустроилось бы законодательство и правительство, т&#1123мъ р&#1123же требовались бы наказанія, и совершенно разумна мысль (какъ именно Платонъ полагалъ), что, при совершенномъ благоустройств&#1123, они вовсе не потребовались бы. Но хотя это и никогда не осуществится, т&#1123мъ немен&#1123е идея сама по себ&#1123 совершенно справедлива, идея, устанавливающая maximum требованій, дабы довести до возможнаго совершенства законное благоустройство людей. Никакъ нельзя опред&#1123лить точнымъ образомъ, на какой степени должно стоять челов&#1123чество и какъ велико разстояніе отъ идеи до ея исполненія: ибо существуетъ свобода, не знающая никакихъ границъ.
Нетолько въ нравственной области, тамъ, гд&#1123 челов&#1123ческій разумъ д&#1123йствуетъ какъ причина и гд&#1123 идеи превращаются въ д&#1123йствующія причины (д&#1123ятельности и ихъ предметы), но и въ самой природ&#1123 Платонъ видитъ ясныя доказательства, указаннаго имъ, происхожденія идей. Растенія, животныя, правильное устройство мірозданія (в&#1123роятно и устройство ц&#1123лой природы) ясно показываютъ, что они образованы по идеямъ, хотя ни одно твореніе, по условіямъ своего существованія, не соотв&#1123тствуетъ вполн&#1123 иде&#1123 совершенства своего рода (точно такъ же, какъ челов&#1123къ не соотв&#1123тствуетъ вполн&#1123 иде&#1123 челов&#1123чества, носимой имъ въ душ&#1123, какъ первообразъ его д&#1123йствій), и что упомянутыя идеи обособленныя, неизм&#1123няемыя, совершенно опред&#1123ленныя, принадлежащія высшему разуму, суть первоначальныя причины вещей, хотя только о совокупности предметовъ во вселенной можно сказать, что они вполн&#1123 соотв&#1123тствуютъ идеямъ. Устранивъ преувеличенія въ выраженіяхъ, мы должны признать достойными поддержки и подражанія возвышенныя стремленія философа, желавшаго отъ простого ученическаго разсматриванія физической стороны міра подняться до творческаго образа ея, согласно ц&#1123лямъ, т. е. дойти до идеи. Что же касается до принциповъ нравственности, законодательства и религіи, въ которыхъ идея условливаетъ частный фактъ (идея добра), хотя и не можетъ быть вполн&#1123 выражена въ немъ, то и въ этомъ случа&#1123 нельзя не признать своеобразной заслуги Платона, ее отвергаютъ только потому, что хотятъ изм&#1123рять идею опытными правилами, которыхъ значеніе, какъ принциповъ, уже упраздняется ею. Относительно природы опытъ даетъ намъ правила и можетъ быть названъ источникомъ истины, по отношенію же къ нравственнымъ законамъ опытъ (къ сожал&#1123нію) есть источникъ одной видимости и было бы очень странно построятъ законы нашего нравственнаго долга на основаніи того, что обыкновенно д&#1123лается.
Вм&#1123сто вс&#1123хъ этихъ размышеній, которыя составляютъ славу нашего философз, мы займемся теперь мен&#1123е блестящею, но не мен&#1123е полезною работою, именно: постараемся уравнять и укр&#1123пить почву для величественнаго нравственнаго зданія, въ которой разумъ тщетно искалъ до сихъ поръ сокровищъ и только подкапывалъ самое зданіе. Такимъ образомъ, наша задача теперь: узнать трансцендентальное употребленіе чистаго разума, его принципы и идеи, дабы правильно опред&#1123лить и оц&#1123нить вліяніе и значеніе его. Впрочемъ, прежде нежели я закончу это введеніе, я выражу мою просьбу ко вс&#1123мъ, кому дорога философія, если только они уб&#1123дились, или уб&#1123дятся моими доводами, обратить особенное вниманіе на первоначальное значеніе идеи и не допускать, дабы она см&#1123шивалась съ другими выраженіями, которыми безъ разбора во предъ паук&#1123 обозначаются всякаго рода представленіи. насъ есть наименованія, точно обозначающія каждый родъ представленія, и н&#1123тъ нужды пользоваться другими выраженіями. Вотъ порядокъ ихъ. Родовое названіе есть представленіе вообще (repraesentatio). Ему подчиняется сознательное представленіе (perceptio). Сознательное представленіе, поскольку оно относится къ субъекту, какъ видоизм&#1123неніе его состоянія, есть ощущеніе (sensatio), объективное сознательное представленіе есть познаніе (cognitio). Оно бываетъ или нагляднымъ представленіемъ, или понятіемъ (intunitus vel conceptus). Первое относится непосредственно къ предмету и им&#1123етъ единичный характеръ, второе относится къ нему посредствомъ признака, общаго многимъ вещамъ. Понятіе бываетъ или опытнымъ или чистымъ, чистое понятіе, исходящее изъ самаго разсудка (не отъ чувственности) называется notio. Понятіе, образованное изъ notiones, превышающее опытъ, есть идея, или понятіе разума. Кто привыкъ къ такому различенію, тому должно быть невыносимо слышать напр. когда представленіе краснаго цв&#1123та называютъ идеею. Его нельзя назвать даже notio (разсудочнымъ понятіемъ).

ПЕРВОЙ КНИГИ ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ДІАЛЕКТИКИ

ГЛАВА ВТОРАЯ.
О трансцендентальныхъ идеяхъ.

Трансцендентальная аналитика показала намъ, какимъ образомъ логическая форма нашего познанія даетъ происхожденіе чистымъ понятіямъ а priori, въ которыхъ представляются предметы вообще до всякаго опыта, или лучше, въ которыхъ заключается синтетическое единство, условливающее опытное познаніе предметовъ. Формы сужденій (превращенныя въ понятія синтеза нагляднаго представленія) указали намъ на категоріи, которыя руководятъ всею д&#1123ятельностію разсудка въ опыт&#1123. Точно также ложемъ мы ожидать, что форма умозаключеній разума, если приложитъ ее къ синтетической) единству представленій, по порядку категорій, укажетъ особенныя понятія а priori, которыя можно назвать чистыми понятіями разума, или трансцендентальными идеями, и которыя, на основаніи принциповъ, опред&#1123ляютъ д&#1123ятельность разсудка въ ц&#1123ломъ опыт&#1123.
Д&#1123йствіе разума въ умозаключеніяхъ состояло въ томъ, что онъ сообщалъ познанію на основаніи понятій характеръ всеобщности: умозаключеніе въ сущности есть сужденіе, опред&#1123ленное а priori со стороны ц&#1123лаго объема своихъ условій. Сужденіе: Кай смертенъ, можно извлечь и изъ опыта посредствомъ разсудка. Однако, я отыскиваю понятіе, заключающее въ себ&#1123 общее условіе, при которомъ можетъ существовать сказуемое (утвержденіе) этого сужденія (т. е. понятіе челов&#1123ка). Подчинивъ этому условію во всемъ его объем&#1123 (вс&#1123 люди смертны) подлежащее, я опред&#1123ляю зат&#1123мъ уже и ц&#1123лую мысль (Кай смертенъ).
Такимъ образомъ въ вывод&#1123 умозаключенія мы ограничиваемъ сказуемое однимъ предметомъ, тогда какъ въ большей посылк&#1123 мы мыслимъ его во всемъ объем&#1123 подъ изв&#1123стнымъ условіемъ. Эта законченность объема, по отношенію къ такому условію, называется всеобщностію (universalitas). Въ синтез&#1123 представленій ей соотв&#1123тствуетъ всец&#1123лость (universilas) условій. Значитъ трансцендентальное понятіе разума есть понятье всец&#1123лости условій, опред&#1123ляющихъ что-нибудь условное. Такъ какъ безусловное условливаетъ всец&#1123лость условій и, наоборотъ, всец&#1123лость условій сама по себ&#1123 безусловна, то чистое понятіе разума вообще можно назвать понятіемъ безусловнаго, заключающаго въ себ&#1123 основаніе синтеза чего-либо условнаго.
Сколько существуетъ родовъ отношеній, представляемыхъ разсудкомъ въ категоріяхъ, столько же и чистыхъ понятій разума. Значитъ, мы должны будемъ искать безусловнаго — какъ предметъ изъявительнаго (категорическаго) умозаключенія, въ субъект вовторыхъ, какъ предметъ условнаго синтеза частей, въ ряд&#1123, втретьихъ какъ предметъ разд&#1123лительнаго синтеза частей, въ систем&#1123.
Столько же существуетъ и видовъ умозаключеній. Каждый изъ нихъ восходитъ къ безусловному посредствомъ восходящаго силлогизма, и именно, первый видъ идетъ къ субъекту, который ни въ какомъ случа&#1123 не можетъ быть сказуемымъ, другой — къ предположенію, которое само уже не зависитъ ни отъ какого условія, и третій — къ совокупности членовъ д&#1123ленія, дабы д&#1123леніе понятіи сд&#1123лать совершеннымъ, поэтому чистыя понятія разума о всец&#1123лой полнот&#1123 синтеза условій суть необходимыя и основанныя на природ&#1123 челов&#1123ческаго разума, задачи: возводить разсудочное единство, но возможности, къ безусловному. Эти трансцендентальныя понятія могутъ и не быть прилагаемы in concreto и однако быть полезными въ томъ отношеніи, что они даютъ разсудку направленіе, при которомъ его въ высшей степени разнообразное употребленіе приводится въ совершенное согласіе съ самимъ собою.
Говоря о всец&#1123лой полнот&#1123 условій и безусловномъ, какъ общихъ признакахъ вс&#1123хъ понятій разума, мы встр&#1123чаемся съ однимъ неизб&#1123жнымъ выраженіемъ, котораго значеніе тоже не установилось, по причин&#1123 долгаго неправильнаго употребленія его. Слово ‘абсолютный’ {Абсолютный — отъ absolve — значить отр&#1123шенный, безусловный. Противополагается всему относительному, что не им&#1123етъ значенія само по себ&#1123, а только по отношенію къ чему либо другому,— условному, что зависитъ отъ условій, ограниченному и т. д. Посему въ философіи часто абсолютнымъ называется первооснованіе міра, само по себ&#1123 существующее, ни отъ чего независящее, нич&#1123мъ неограниченное, т.е. Богъ. М. В.} принадлежитъ къ числу т&#1123хъ немногихъ словъ, которыя въ своемъ первобытномъ значеніи совершенно точно выражаютъ, обозначаемыя ими, понятія, которыя не могутъ бытъ зам&#1123нены другими словами въ томъ же язык&#1123 и потеря которыхъ была бы въ тоже время потерею самого понятія. Упомянутое понятіе такъ важно для нашего разума, что невозможно безъ вреда для д&#1123ла уклониться отъ трансцендентальнаго обсужденія его. Слово ‘абсолютный’ часто употребляется теперь, дабы показать, что обозначаемый имъ предметъ разсматривается самъ въ себ&#1123 и притомъ съ внутренней стороны. При такомъ значеніи, абсолютно-возможное означаетъ н&#1123что такое, что возможно само въ себ&#1123 (interne), оно обозначаетъ такимъ образомъ самую малую долю того, что можно сказать о предмет&#1123. Напротивъ, иногда упомянутое слово прилагается къ чему-нибудь им&#1123ющему значеніе во вс&#1123хъ отношеніяхъ (неограниченному напр. неограниченное господство), и въ этомъ смысл&#1123 абсолютно возможнымъ называется то, что возможно во вс&#1123хъ отношеніяхъ: оно обозначаетъ зд&#1123сь самое большее, что можно утверждать о возможности предмета. Оба значенія иногда соединяются вм&#1123ст&#1123. Такъ напр. что невозможно внутренно, то невозможно во вс&#1123хъ отношеніяхъ, сл&#1123довательно, абсолютно невозможно. Но въ большей части случаевъ оба значенія безконечно далеки одно отъ другаго, напр. я никакъ не могу заключать отъ возможнаго въ самомъ себ&#1123 къ возможному во вс&#1123хъ отношеніяхъ, сл&#1123довательно, къ абсолютной возможности. Относительно посл&#1123дней я покажу впосл&#1123дствіи, что она нисколько не зависитъ отъ внутренней и не можетъ быть почитаема равнозначащею посл&#1123дней. Если правда, что противоположность чего-нибудь внутренно невозможна, то я могу заключать, что она невозможна и во вс&#1123хъ отношеніяхъ, сл&#1123довательно, это что-нибудь абсолютно необходимо. Но я никакъ не могу заключать наоборотъ: что абсолютно необходимо, того противоположность внутренно невозможна. т. е. что абсолютная необходимость вещей есть внутренняя необходимость, ибо внутренняя необходимость въ н&#1123которыхъ случаяхъ бываетъ совершенно безсодержательнымъ выраженіемъ, съ которымъ не соединяется никакого понятія, тогда какъ понятіе необходимости вещи во вс&#1123хъ отношеніяхъ (т. е. по отношенію ко всему возможному) им&#1123етъ свои опред&#1123ленные признаки. Такъ какъ нельзя оставаться равнодушнымъ къ потер&#1123 понятія, столь важнаго для теоретической части философіи, то я над&#1123юсь, что философы не останутся равнодушными къ опред&#1123лительности и точному сохраненію смысла выраженія, съ которымъ соединяется это понятіе.
Въ такомъ бол&#1123е широкомъ значеніи я буду употреблять слово абсолютный и стану противополагать его всему им&#1123ющему одно сравнительное и частное значеніе: ибо это посл&#1123днее ограничивается условіями, тогда какъ первое им&#1123етъ значеніе безъ всякаго ограниченія,
Трансцендентальное понятіе разума всегда им&#1123етъ въ виду абсолютную полноту синтеза условій и удовлетворяется однимъ прямо, т. е. во вс&#1123хъ отношеніяхъ, безусловнымъ. Все другое разумъ предоставляетъ разсудку, им&#1123ющему д&#1123ло съ предметами нагляднаго представленія, или лучше къ синтезу ихъ въ воображеніи. Онъ предоставляетъ себ&#1123 безусловную полноту въ приложеніи понятій разсудка и стремится возвести къ прямо безусловному синтетическое единство, мыслимое въ категоріи. Посему это единство явленій можно назвать разумнымъ, тогда какъ выражаемое категоріею — разсудочнымъ. Такимъ образомі, разумъ вліяетъ на д&#1123ятельность разсудка, не на ту, впрочемъ, сторону его, по которой онъ содержитъ въ себ&#1123 основаніе возможнаго опыта (безусловная ц&#1123лостность условій не есть понятіе, употребляющееся въ опыт&#1123, ибо опытъ не можетъ быть безусловнымъ), но предписываетъ ему направленіе къ изв&#1123стному единству, о которомъ разсудокъ не им&#1123етъ ни мал&#1123йшаго понятія и котораго ц&#1123ль объединить въ одномъ абсолютно ц&#1123ломъ вс&#1123 разсудочныя д&#1123йствія относительно каждаго предмета. Посему объективное употребленіе чистыхъ понятій разума всегда есть transcendens, между т&#1123мъ какъ употребленіе чистыхъ понятій разсудка по природ&#1123 своей правом&#1123рно (immanent), такъ какъ ограничивается только возможнымъ опытомъ.
Подъ идеей я разум&#1123ю необходимое понятіе разума, которому н&#1123тъ соотв&#1123тствующаго предмета въ нашей чувственности. Посему указанныя нами чистыя понятія разума суть трансцендентальныя идеи. Они суть понятія чистаго разума: ибо всякое опытное познаніе разсматривается въ нихъ опред&#1123леннымъ со стороны полноты условій. Они не измышлены, а даны природою самого разума и необходимо сказываются во всей д&#1123ятельности разсудка. Наконецъ, они переступаютъ пред&#1123лы всякаго опыта, въ которомъ, сл&#1123довательно, не можетъ быть предмета, совершенно соотв&#1123тствующаго трансцендентальной иде&#1123. Если поэтому говорятъ объ иде&#1123, то по отношенію къ предмету (какъ предмету чистаго разсудка) утверждаютъ слишкомъ много, но со стороны субъекта слишкомъ мало, ибо идея какъ понятіе niaximum’а ни въ какомъ случа&#1123 не можетъ быть осуществлена in concreto. Такъ какъ идея, въ чисто теоретической д&#1123ятельности разума, выражаетъ только стремленіе и приближеніе къ понятію, которое на д&#1123л&#1123 никогда не осуществимо,— а это значить, что понятіе совершенно не удается,— то о немъ и говорится: оно есть не бол&#1123е какъ идея. Такимъ образомъ можно бъ было сказать: абсолютная полнота явленій есть не бол&#1123е какъ идея, мы никакъ не въ состояніи изобразить ее въ образ&#1123, и потому она остается задачею безъ разр&#1123шенія. Но такъ какъ въ практическомъ приложеніи разсудка д&#1123ло идетъ о д&#1123ятельности на основаніи правилъ, то идея практическаго разума можетъ им&#1123ть д&#1123йствительный характеръ, хотя и она только отчасти осуществляется in concreto, или лучше сказать, она есть неизб&#1123жное условіе всякаго практическаго употребленія разума. Ея приложеніе всегда ограниченно и недостаточно, но его пред&#1123лы не могутъ быть опред&#1123лены, и сл&#1123довательно, они всегда находятся подъ вліяніемъ понятія безусловной полноты. Отсюда происходитъ плодотворный характеръ практической идеи и потому самому она необходима для всякой д&#1123ятельности. Чистый разумъ, производящій ее, им&#1123етъ даже значеніе причины, осуществляющей содержаніе ея понятія, о ней, сл&#1123довательно, нельзя сказать, что она есть не бол&#1123е какъ идея, а напротивъ, такъ какъ она есть идея необходимаго единства вс&#1123хъ возможныхъ ц&#1123лей, то должна въ области практической служить первоначальнымъ, по меньшей м&#1123р&#1123, ограничивающимъ условіемъ, на которомъ основывается всякое общее правило.
Хотя и должно сказать о трансцендентальныхъ понятіяхъ разума, что они суть только идеи, во т&#1123мъ немен&#1123е нельзя почитать ихъ излишними и ничтожными. Правда, они не могутъ служить къ опред&#1123ленію предметовъ, но они могутъ неприм&#1123тно служить для разсудка въ качеств&#1123 правилъ для его бол&#1123е обширнаго и яснаго прим&#1123ненія: положимъ, они не сод&#1123йствуютъ познанію предмета, наподобіе того, какъ разсудокъ можетъ познавать при помощи своихъ понятій, но идеи лучше и дал&#1123е ведутъ его въ этомъ познаніи. Я не упоминаю о томъ, что они быть можетъ д&#1123лаютъ возможнымъ переходъ отъ естественно-научныхъ понятій къ практическимъ и такимъ образомъ нравственнымъ идеямъ сообщаютъ устойчивость и связь съ теоретическими познаніями разума. Но этотъ вопросъ разъяснится впосл&#1123дствіи.
Сообразно съ ц&#1123лію мы оставимъ въ сторон&#1123 практическія идеи и станемъ разсматривать разумъ въ его теоретической или, еще т&#1123сн&#1123е, въ его трансцендентальномъ употребленіи. Зд&#1123сь мы должны идти по тому же пути, по какому мы шли выше при вывод&#1123 категорій, именно, мы займемся логической формой познанія разума и посмотримъ, не можетъ ли разумъ быть самостоятельнымъ источникомъ понятій, т. е. не можетъ ли онъ а priori, синтетически опред&#1123лять предметы въ себ&#1123, относительно той или другой формы своей д&#1123ятельности.
Разумъ, разсматриваемый какъ способность къ изв&#1123стной логической форм&#1123 познанія, есть способность умозаключать, т. е. судить посредственно (посредствомъ подчиненія условія возможнаго сужденія подъ условіе даннаго). Данное сужденіе есть всеобщее правило (верхняя посылка, Major). Подчиненіе условія другаго возможнаго сужденія подъ условіе общаго правила есть меньшая посылка (Minor). Д&#1123йствительное сужденіе, въ которомъ выражается прим&#1123неніе правила къ подчиненному случаю, называется заключеніемъ (Conclusio). Правило говоритъ о чемъ-либо общемъ подъ изв&#1123стнымъ условіемъ. Положимъ, въ данномъ случа&#1123, это условіе есть. Сл&#1123довательно, им&#1123вшее значеніе вообще при упомянутомъ условіи должно им&#1123ть значеніе и въ этомъ данномъ случа&#1123 (который подходитъ подъ условіе общаго правила). Такимъ образомъ разумъ приходитъ къ познаніямъ посредствомъ разсудочныхъ д&#1123йствій, представляющихъ рядъ условій. Наприм. если я прихожу къ сужденію: вс&#1123 т&#1123ла изм&#1123няются, т&#1123мъ способомъ, что начинаю съ самой отдаленной мысли (въ которой еще не встр&#1123чается понятія т&#1123ла, но въ которой уже есть условія къ тому): все сложное изм&#1123няется, отъ этого сужденія иду къ ближайшему — его условію: вс&#1123 т&#1123ла суть сложны, и отсюда къ третьему сужденію, въ которомъ отдаленная мысль (объ изм&#1123няемости) соединяется съ только-что упомянутою: сл&#1123довательно, вс&#1123 т&#1123ла изм&#1123няются,— то, очевидно, зд&#1123сь я достигъ заключенія посредствомъ ряда условій (посылокъ). Но всякій рядъ, форма котораго (изъявительная, или условная) опред&#1123лена, можетъ быть продолжаемъ и дал&#1123е, рядомъ такихъ д&#1123йствій разума мы приходимъ къ ratiocinaf.io polysy llogistica, оно есть такой рядъ умозаключеній, который можетъ быть неопред&#1123ленно распространяемъ или со стороны условій (per prosyllogismos), или условливаемаго (per episyllogismos).
Понятно, что ц&#1123пь, или рядъ силлогизмовъ, т. е. познаній, выводимыхъ посредствомъ основаній или условій, другими словами, восходящій рядъ умозаключеній долженъ находиться въ другихъ отношеніяхъ къ способности разума, ч&#1123мъ рядъ нисходящій, т. е. ходъ разума посредствомъ ряда сл&#1123дствій. Такъ какъ въ первомъ случа&#1123 познаніе (conclusio) выводится нами какъ н&#1123что условное, то разумъ приходитъ къ нему только въ томъ случа&#1123, когда имъ указаны вс&#1123 члены ряда условій (достигнута полнота въ ряду посылокъ), ибо только при этомъ условіи возможно сужденіе а priori. Напротивъ, нисходя отъ сл&#1123дствій мы мыслимъ продолжающійся рядъ, т. е. не полный, а сл&#1123довательно тутъ происходитъ умственное движеніе незаконченное (potencial). Если поэтому познаніе разсматривается какъ условное, то разумъ, по необходимости, признаетъ рядъ условій въ восходящей линіи за совершенно законченный и данный во всей ихъ полнот&#1123. Если же это самое познаніе разсматривается въ другомъ случа&#1123, какъ условіе другихъ познаній, составляющихъ рядъ сл&#1123дствій въ нисходящей линіи, то разумъ можетъ оставаться равнодушнымъ къ тому, какъ далеко можетъ простираться этотъ рядъ а parte posteriori и возможна ли всец&#1123лая полнота этого ряда, ибо для своего заключенія онъ не нуждается въ такомъ ряд&#1123, такъ какъ онъ достаточно опред&#1123ленъ и подтвержденъ основаніями а parle priori. Можетъ случиться, что иногда рядъ посылокъ, означающихъ условія, начинается первою посылкою, какъ высшимъ условіемъ, иногда же такого высшаго условія н&#1123тъ, и сл&#1123довательно а parte priori рядъ не им&#1123етъ опред&#1123ленныхъ границъ: но во всякомъ случа&#1123 этотъ рядъ долженъ заключать въ себ&#1123 полноту условій, хотя бы намъ никогда не удалось вполн&#1123 обнять его, въ ц&#1123ломъ онъ долженъ им&#1123ть безусловный характеръ истины, если должна быть в&#1123рною и та условная истина, которая разсматривается какъ вытекающее изъ него сл&#1123дствіе. Таково требованіе разума, опред&#1123ляющаго свое познаніе а priori и признающаго его необходимымъ: или въ самомъ себ&#1123 и тогда н&#1123тъ нужды ни въ какихъ другихъ основаніяхъ, или же, какъ сл&#1123дствіе, выводимое изъ безусловно-истиннаго ряда основаній.

ПЕРВОЙ КНИГИ ТРЛИСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ДІАЛЕКТИКИ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Система трансцендентальныхъ идей.

Зд&#1123сь мы им&#1123емъ д&#1123ло не съ логическою діалектикою, которой н&#1123тъ д&#1123ла до содержанія познанія и которая открываетъ ложь въ форм&#1123 умозаключеній, но съ трансцендентальною, въ которой говорится о происхожденіи а priori изв&#1123стныхъ познаній въ чистомъ разум&#1123 и выведенныхъ изъ нихъ понятій, предметъ которыхъ не встр&#1123чается въ опыт&#1123 и которыя, сл&#1123довательно, не относятся къ области чистаго разсудка. Изъ того естественнаго отношенія, которое находится между трансцендентальнымъ употребленіемъ нашего познанія и логическимъ въ умозаключеніяхъ, и въ сужденіяхъ мы вывели, что существуютъ собственно три рода діалектическихъ силлогизмовъ, въ свою очередь основывающихся на трехъ родахъ умозаключеній, посредствомъ которыхъ разумъ отъ принциповъ нисходитъ къ познаніямъ, и что его работа во вс&#1123хъ этихъ случаяхъ состоитъ въ томъ, чтобы отъ условнаго синтеза, которымъ связывается разсудокъ, восходить къ безусловному, котораго, впрочемъ, онъ никогда не можетъ достигнуть.
Наши представленія могутъ касаться вообще сл&#1123дующихъ отношеній: 1) отношеній къ субъекту, 2) отношеній къ предметамъ: или какъ къ явленіямъ, или какъ предметамъ мышленія вообще. Соединяя это д&#1123леніе съ вышеупомянутымъ, мы приходимъ къ тремя, видамъ отношеній представленій, о которыхъ мы можемъ составлять понятіе или идею: 1) отношеніе къ субъекту, 2) къ разнообразію содержанія предмета въ явленіи, 3) ко вс&#1123мъ вещамъ вообще.
Какъ мы знаемъ, вс&#1123 чистыя понятія вообще им&#1123ютъ д&#1123ло съ синтетическимъ единствомъ представленій, понятія же чистаго разума (трансцендентальныя идеи) съ безусловнымъ синтетическимъ единствомъ вс&#1123хъ условій. Сл&#1123довательно, вс&#1123 трансцендентальныя идеи могутъ быть подведены подъ три отд&#1123ла, изъ которыхъ въ первомъ заключается безусловное единство мыслящаго субъекта, во второмъ безусловное единство ряда условій явленія, въ третьемъ безусловное единство условія вс&#1123хъ предметовъ мышленія вообще.
Мыслящій субъектъ есть предметъ психологіи, сумма вс&#1123хъ явленій (міръ) есть предметъ міроученія (Kosmologie), и предметъ, составляющій первое условіе возможности всего мыслимаго (существо вс&#1123хъ существъ), есть предметъ Богословія. Значитъ, чистый разумъ даетъ идею къ трансцендентальному ученію о душ&#1123 (psychologia rationalis), къ трансцендентальному міроученію (cosinologia rationalis), наконецъ — къ трансцендентальному Богопознанію (theologia transcendentalis). Планъ вс&#1123хъ упомянутыхъ наукъ не можетъ быть созданъ разсудкомъ, хотя бы посл&#1123дній соединялся съ высшею логическою д&#1123ятельностію разума и такимъ образомъ могъ съ своихъ умозаключеніяхъ переходить отъ одного предмета (явленія) къ другому до самыхъ отдаленныхъ членовъ опытнаго синтеза, планъ есть настоящая задача одного чистаго разума.
Въ сл&#1123дующемъ отд&#1123л&#1123 мы вполн&#1123 изложимъ разные виды чистыхъ понятій разума, подходящіе подъ упомянутые три разряда трансцендентальныхъ идей. Они сл&#1123дуютъ также порядку категорій. Чистый разумъ относится собственно не къ предметамъ, а къ понятіямъ разсудка о предметахъ. (При полномъ изложеніи можно будетъ вид&#1123ть, какимъ образомъ разумъ, единственно посредствомъ синтетическаго употребленія формы, прилагаемой имъ въ изъявительныхъ (категорическихъ) умозаключеніяхъ, долженъ придти къ понятію безусловнаго единства мыслящаго субъекта, какимъ образомъ логическая д&#1123ятельность въ условныхъ умозаключеніяхъ должна вести за собою идею безусловнаго въ ряду данныхъ явленій, какъ, наконецъ, простая форма разд&#1123лительнаго умозаключенія необходимо должна приводить къ высшему понятію разума о существ&#1123 вс&#1123хъ существъ. Мысль эта съ перваго взгляда кажется весьма странною.
Относительно этихъ трансцендентальныхъ идей собственно невозможенъ объективный выводъ, какой возможенъ была, относительно категорій. Въ самомъ д&#1123л&#1123, для нихъ не существуетъ предмета, который могъ бы вполн&#1123 соотв&#1123тствовать имъ, именно потому, что они суть идеи. Возможенъ былъ одинъ только субъективный выводъ ихъ изъ природы нашего разума и мы представили его въ этомъ отд&#1123л&#1123.
Очевидно, чистый разумъ им&#1123етъ въ виду безусловную полноту синтеза условій (будетъ ли то зависимость, принадлежность или совм&#1123стность) и что ему н&#1123тъ д&#1123ло до безусловной полноты условнаго. Ему необходима первая, дабы им&#1123ть возможность предполагать ц&#1123лый рядъ условій и представлять его разсудку а priori, и когда им&#1123ется уже полное (и безусловное) условіе, то н&#1123тъ нужды въ какомъ-нибудь новомъ понятіи разума для продолженія ряда, ибо обратный путь отъ условія къ условному разсудокъ д&#1123лаетъ уже самъ собою. Такимъ образомъ трансцендентальныя идеи служатъ для восхожденія въ ряду условій къ безусловному, т. е. къ принципамъ. При нисхожденіи къ условному разумъ весьма часто приб&#1123гаетъ къ законамъ разсудка, но это употребленіе вовсе не трансцендентальное, и если мы составляемъ себ&#1123 идею о безусловной ц&#1123лостности такого синтеза (progressus), напр. о ц&#1123ломъ ряд&#1123 вс&#1123хъ будущихъ міровыхъ изм&#1123неній, то зд&#1123сь мы им&#1123емъ д&#1123ло собственно съ фантазіей (ens rationis), которая своимъ существованіемъ обязана произволу, а не законамъ разума. Для возможности чего-либо условнаго потребна полнота его условій, а не сл&#1123дствій. Такое понятіе не есть трансцендентальная идея, съ которою мы им&#1123емъ теперь исключительно д&#1123ло.
Наконецъ нельзя не зам&#1123тить, что между трансцендентальными идеями очевидны изв&#1123стная связь и единство и что чистый разумъ посредствомъ ихъ создаетъ систему изъ своихъ познаній. Отъ познанія самого себя (души) возвышаться къ познанію міра, а отъ посл&#1123дняго — къ первому существу вообще столь естественно, что это движеніе познанія повидимому весьма сходно съ логическимъ движеніемъ разума отъ посылокъ къ заключенію. {Задачу метафизическихъ изсл&#1123дованій составляютъ сл&#1123дующій три идеи: Богъ, свобода и безсмертіе, такъ что второе понятіе соединенное съ первымъ необходимо ведетъ къ третьему, какъ необходимому выводу. Все другое, занимающее метафизику, служитъ только средствомъ, дабы доказать эти идеи и ихъ реальность. Не въ видахъ естествов&#1123д&#1123нія она нуждается въ этихъ идеяхъ, а для того, чтобы переступить область природы. Еслибъ возможно было вполн&#1123 овлад&#1123ть идеями, то Богословіе, нравственность и религія, соединяющая то и другую, были бы поставлены въ исключительную зависимость отъ теоретической способности разума. Въ систематическомъ изложеніи идей указанный нами порядокъ, какъ синтетическій, былъ бы наилучшимъ, но для предварительной обработки порядокъ обратный, аналитическій, былъ бы гораздо ц&#1123лесообразн&#1123й, именно для того, чтобы отъ непосредственныхъ фактовъ опыта, ученія о душ&#1123, идти къ ученію о мір&#1123, а отсюда къ познанію Бога и такимъ образомъ выполнить весь намъ обширный планъ.} Но въ самомъ ли д&#1123л&#1123 тутъ есть такое же сходство, какое существуетъ между логическимъ и трансцендентальнымъ отношеніемъ къ д&#1123лу, это одинъ изъ вопросовъ, р&#1123шеніе котораго возможно только впосл&#1123дствіи. Докол&#1123 чего прямая ц&#1123ль ваша уже достигнута, такъ какъ мы вывели изъ двусмысленнаго отношенія трансцендентальныя понятія разума,. обыкновенно см&#1123шиваемыя съ понятіями разсудка, указали ихъ происхожденіе и т&#1123мъ опред&#1123лили ихъ число, бол&#1123е котораго ихъ быть не можетъ, и такимъ образомъ были въ состояніи представить ихъ въ систематической связи, что ясно обозначило область, принадлежащую собственно чистому разуму.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ДІАЛЕКТИКИ

КНИГА ВТОРАЯ.
О ДІАЛЕКТИЧЕСКИХЪ УМОЗАКЛЮЧЕНІЯХЪ ЧИСТАГО РАЗУМА.

О предмет&#1123 трансцендентальной идеи можно сказать, что онъ есть н&#1123что такое, о чемъ мы не им&#1123емъ никакого понятія, хотя эта идея образуется въ разум&#1123 необходимо по его первоначальнымъ законамъ. Въ самомъ д&#1123л&#1123 о предмет&#1123, совершенно удовлетворяющемъ требованію разума, невозможно никакое понятіе разсудка, т. е. такое, которое могло бы быть наглядно указано въ опыт&#1123. Гораздо лучше было бы выразиться, что мы не можемъ им&#1123ть познаній о предмет&#1123, соотв&#1123тствующемъ иде&#1123, хотя можемъ им&#1123ть о немъ бол&#1123е или мен&#1123е в&#1123роятное понятіе.
Трансцендентальная (субъективная) реальность чистыхъ понятій разума основывается на томъ, что, посредствомъ необходимаго умозаключенія разума, мы приходимъ къ идеямъ (т. е. къ чистымъ понятіямъ разума). Значитъ, существуютъ такія умозаключенія, которыя не опираются на опытныя основанія и посредствомъ которыхъ отъ чего-либо изв&#1123стнаго мы заключаемъ къ чему-либо другому совершенно для насъ неизв&#1123стному, но чему мы неизб&#1123жно приписываемъ характеръ объективной реальности. Такія заключенія скор&#1123й можно назвать умничаньемъ, ч&#1123мъ умозаключеніями, хотя они, по своему источнику, заслуживаютъ посл&#1123дняго названія, такъ какъ они не выдумываются или образуются не случайно, но возникаютъ изъ природы разума. Они суть софизмы, принадлежащіе не лицамъ, а самому чистому разуму, такъ что мудр&#1123йшій изъ людей никакъ не можетъ отд&#1123латься отъ нихъ и посл&#1123 долгихъ усилій можетъ только предостеречь себя отъ заблужденія, но не въ силахъ совершенно избавиться отъ непрестанно представляющейся ему призрачности.
По числу идей, къ которымъ мы приходимъ въ умозаключеніяхъ, существуетъ три рода діалектическихъ заключеній. Въ умозаключеніи перваго рода я заключаю отъ трансцендентальнаго понятія субъекта, им&#1123ющаго характеръ простоты, къ безусловному единству самого субъекта, о которомъ въ сущности я не им&#1123ю никакого понятіи. Это діалектическое заключеніе я называю трансцендентальнымъ ложнымъ умозаключеніемъ (Paralogismus {Въ логик&#1123 различаются паралогизмы и софизмы. Первыми называются умозаключенія ненам&#1123ренно ложныя, вторыми — нам&#1123ренію неправильныя.}). Второй родъ неправильныхъ умозаключеній им&#1123етъ д&#1123ло съ трансцендентальнымъ понятіемъ безусловной полноты ряда условій для даннаго явленія: на основаніи того, что понятіе безусловнаго синтетическаго единства этого ряда противор&#1123читъ самому себ&#1123, я заключаю къ в&#1123рности противоположнаго единства, о которомъ также не им&#1123ю никакого понятія. Состояніе разума при такихъ діалектическихъ умозаключеніяхъ я назову внутреннимъ противор&#1123чіемъ (Antinomie) чистаго разума. Наконецъ, по третьему роду неправильныхъ умозаключеній, я заключаю отъ ц&#1123лостности условій, предметовъ вообще, насколько они могутъ быть даны мн&#1123, къ безусловному синтетическому единству вс&#1123хъ условій возможности вещей вообще, т. е. заключаю отъ вещей, о которыхъ я не им&#1123ю трансцендентальнаго понятія, къ существу вс&#1123хъ существъ, о которомъ еще мен&#1123е могу им&#1123ть понятіе и безусловной необходимости котораго также не могу понимать. Такое діалектической умозаключеніе я назову идеаломъ чистаго разума.

ВТОРОЙ КНИГИ ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ДІАЛЕКТИКИ

ПЕРВЫЙ ОТД&#1123ЛЪ.
О ложныхъ умозаключеніяхъ чистаго разума.

Ложное умозаключеніе (Paralogismus) состоитъ въ неправильности умозаключенія по его форм&#1123, каково бы ни было его содержаніе. По трансцендентальное ложное умозаключеніе им&#1123етъ свое трансцендентальное основаніе для своей неправильности по форм&#1123. Оттого такое заключеніе коренится въ природ&#1123 челов&#1123ческаго разума и бываетъ причиною неизб&#1123жныхъ, хотя и разр&#1123шимыхъ, заблужденій.
Мы приходимъ теперь къ понятію, о которомъ мы выше не упоминали въ перечн&#1123 трансцендентальныхъ понятій, хотя оно должно быть причислено къ нимъ, т&#1123мъ немен&#1123е мы нисколько не станемъ изм&#1123нять упомянутаго перечня и объявлять его недостаточнымъ. Это понятіе или, лучше сказать, сужденіе есть: я мыслю. Легко вид&#1123ть, что оно есть главная пружина вс&#1123хъ понятій вообще, а сл&#1123довательно и трансцендентальныхъ, что оно тоже подразум&#1123вается въ числ&#1123 посл&#1123днихъ и потому им&#1123етъ трансцендентальный характеръ. Н&#1123тъ нужды относить его къ особому отд&#1123лу, ибо оно служитъ только къ тому, чтобъ объединять все мышленіе, какъ предметъ одного и того же сознанія. Какъ ни чисто оно отъ всего опытнаго (отъ впечатл&#1123ній чувствъ), однакожъ, служитъ, средствомъ для различенія двухъ предметовъ, предполагаемыхъ природою нашей силы представленія. Я, какъ мыслящее существо, есть предметъ внутренняго чувства и называется душою. То, что есть предметъ вн&#1123шнихъ чувствъ, называется т&#1123ломъ. Поэтому выраженіе: я, какъ мыслящее существо, указываетъ на предметъ психологіи, эта наука можетъ быть названа раціональнымъ ученіемъ о душ&#1123, если ея стремленія познать душу не простираются дал&#1123е того, что можно вывести изъ упомянутаго, сопутствующаго всякому мышленію, понятія ‘Я’, независимо отъ всякаго опыта (дающаго ближайшія св&#1123д&#1123нія о мн&#1123 in concreto).
Раціональное ученіе о душ&#1123 им&#1123етъ именно упомянутый характеръ, еслибы къ познавательнымъ средствамъ этой науки стали прим&#1123шиваться мал&#1123йшія опытныя черты, какія-нибудь наблюденія внутренняго состоянія, то ученіе о душ&#1123 не было бы раціональнымъ, но опытнымъ. Такимъ образомъ эта мнимая наука нострояется на единственномъ положеніи: я мыслю, и наша задача состоитъ въ томъ, чтобъ изсл&#1123довать ея основанія, сообразно съ характеромъ трансцендентальной философіи. Въ этомъ случа&#1123, не нужно соблазняться т&#1123мъ, что упомянутое положеніе, означающее фактъ самонаблюденія, выражаетъ внутренній опытъ и что раціональное ученіе о душ&#1123, построенное на немъ, никогда не можетъ им&#1123ть совершенно чистаго характера и отчасти опирается на опытный принципъ. Это внутреннее самонаблюденіе есть простое самосознаніе: я мыслю и отъ него зависитъ возможность вс&#1123хъ трансцендентальныхъ понятій, наприм. я мыслю сущность, причину и. т. д. Внутренній опытъ вообще и его возможность, или воспріятіе вообще и его отношеніе къ другимъ воспріятіямъ, помимо вс&#1123хъ частныхъ различій ихъ, должны быть разсматриваемы не какъ опытное познаніе, а какъ познаніе вообще и вопросъ о немъ относится къ изсл&#1123дованіямъ возможности всякаго опыта, им&#1123ющимъ, конечно, трансцендентальный характеръ. Еслибы какой-либо предметъ воспріятія (наприм. удовольствіе или неудовольствіе) прим&#1123шивался къ общему представленію самосознанія, то раціональная психологія тотчасъ приняла бы опытный характеръ.
‘Я мыслю’ составляетъ поэтому единственное положеніе, изъ котораго раціональная психологія должна почерпать всю свою мудрость. Легко вид&#1123ть, что изъ этой мысли, прилагаемой къ предмету, можно выводить одни только трансцендентальныя сказуемыя: въ противномъ случа&#1123, самый ничтожный опытный признакъ лишилъ бы науку характера раціональной чистоты и независимости отъ всякаго опыта.
Мы будемъ сл&#1123довать зд&#1123сь нити категорій съ небольшими изм&#1123неніями. Такъ какъ зд&#1123сь уже данъ предметъ, именно я, какъ мыслящее существо, то, не изм&#1123няя порядка категорій, мы начнемъ съ категоріи сущности, въ которой представляется пещь сама въ себ&#1123, и отъ нея будемъ идти обратнымъ путемъ. Общія понятія раціональной науки о душ&#1123, изъ которыхъ должно быть выводимо все остальное содержаніе ея, суть сл&#1123дующія:
1.
Душа есть сущность.

2.
Но своему качеству простая.
3.
Существуя въ разныя времена, остается численно тожественнною, т. е. единствомъ, а не множествомъ.
4.
Въ отношеніи къ возможнымъ предметамъ въ пространств&#1123. 1)

1) Дал&#1123е читателю совершенно разъяснится, въ чемъ собственно состоитъ психологическій смыслъ этихъ отвлеченныхъ выраженій и почему посл&#1123днее свойство души отнесено къ категоріи существованія. Касательно латинскихъ выраженій, которыя, въ противность чистот&#1123 языка, зам&#1123нили равнозначущія н&#1123мецкія какъ въ этомъ отд&#1123л&#1123, такъ и въ ц&#1123ломъ сочиненіи, и долженъ зам&#1123тить, что я хот&#1123лъ пожертвовать скор&#1123е изяществомъ языка, ч&#1123мъ затруднить мал&#1123йшимъ образомъ пониманіе мысли.
Изъ соединенія этихъ основныхъ мыслей возникаютъ вс&#1123 понятія чистаго ученія о душ&#1123, безъ участія всякаго другаго принципа. Эта сущность, какъ предметъ внутренняго чувства, даетъ понятіе невещественности, какъ сущность простая, она неразрушима, тожество ея, какъ разсудочной сущности, даетъ понятіе личности: вс&#1123 три ведутъ къ понятію духовности, отношеніе къ предметамъ въ пространств&#1123 даетъ понятіе взаимод&#1123йствія съ т&#1123лами, такимъ образомъ мыслящая сущность представляется, какъ начало жизни въ веществ&#1123, т. е. какъ душа (anima), какъ основаніе одушевленности, посл&#1123днее понятіе, ограниченное духовностію, ведетъ къ понятію безсмертія.
Сюда относятся четыре ложныхъ умозаключенія трансцендентальнаго ученія о душ&#1123, которое несправедливо считается наукою чистаго разума о природ&#1123 нашего мыслящаго существа. Въ основаніе ихъ можетъ быть полагаемо одно только простое и само по себ&#1123 безсодержательное представленіе: Я, его нельзя назвать даже понятіемъ, ибо оно есть только сознаніе, сопровождающее вс&#1123 понятія. Посредствомъ этого Я, или онъ, или она (вещь), обнаруживающагося въ мышленіи, мы представляемъ себ&#1123 трансцендентальный субъектъ нашихъ мыслей = x, онъ познается нами только посредствомъ мыслей, составляющихъ его свойства, и безъ нихъ мы не можемъ им&#1123ть ни мал&#1123йшаго понятія о немъ. И зд&#1123сь-то мы всегда вращаемся въ безвыходномъ круг&#1123, такъ какъ при сужденіи о нашемъ Я мы по необходимости пользуемся упомянутымъ представленіемъ. Ошибка зд&#1123сь главнымъ образомъ зависитъ оттого, что сознаніе само по себ&#1123 не есть собственно представленіе, указывающее опред&#1123ленный предметъ, а скор&#1123е форма его, поскольку оно называется познаніемъ: о посл&#1123днемъ собственно мы им&#1123емъ право утверждать, что мы мыслимъ въ немъ какой-либо предметъ.
Съ перваго же взгляда должна казаться странною мысль, что условіе моего мышленія, составляющее признакъ только моего субъекта, можетъ им&#1123ть значеніе для вс&#1123хъ мыслящихъ существъ и что на положеніи, им&#1123ющемъ, повидимому, опытный характеръ, можно основывать аподиктическое и всеобщее сужденіе, наприм. что все мыслящее им&#1123етъ вс&#1123 т&#1123 свойства, о какихъ свид&#1123тельствуетъ мн&#1123 мое самосознаніе. Причина сего заключается въ томъ, что мы по необходимости а priori приписываемъ самимъ вещамъ вс&#1123 свойства, какія им&#1123ютъ значеніе условій нашего мышленія и вещахъ. О мыслящемъ же существ&#1123 я могу им&#1123ть представленія не посредствомъ опыта, а только посредствомъ самосознанія. Такимъ образомъ мы переносимъ наше сознаніе на другіе предметы и представляемъ ихъ себ&#1123 какъ мыслящія существа. При-этомъ положеніе: я мыслю, берется только въ в&#1123роятномъ смысл не какъ фактъ, свид&#1123тельствующій о бытіи (cogito, ergo sum Декарта), но какъ положеніе возможное, дабы вид&#1123ть, какія свойства можно выводить изъ него по отношенію къ субъекту (будетъ ли онъ существовать или н&#1123тъ — все равно).
Еслибъ въ основаніи нашего чистаго разумнаго познанія о мыслящихъ существахъ вообще находилось н&#1123что большее, ч&#1123мъ cogito, еслибы мы могли воспользоваться наблюденіями надъ игрою нашихъ мыслей и выводимыми изъ нихъ законами, то могла бы возникнуть и опытная психологія: она походила бы на физіологію внутренняго чувства и могла бы объяснять его явленія, но она никакъ не могла бы указывать намъ на свойства, не относящіяся къ области возможнаго опыта (наприм. простоту), или аподиктически утверждать что-либо о природ&#1123 мыслящаго существа. Такъ какъ положеніе: я мыслю (въ в&#1123роятномъ смысл&#1123) выражается въ форм&#1123 разсудочнаго сужденія и сопровождаетъ вс&#1123 категоріи, то умозаключенія изъ него, очевидно, выражаютъ собою трансцендентальную д&#1123ятельность разсудка, она исключаетъ всякую прим&#1123сь опыта и конечно, на основаніи вышеприведенныхъ размышленій, нельзя отнестись къ ней благосклонно. Поэтому мы просл&#1123димъ вс&#1123 сказуемыя частаго ученія о душ&#1123 критическимъ образомъ {*}, но ради краткости будемъ изсл&#1123дывать ихъ безъ всякихъ перерывовъ.
{* Остальная часть этого отд&#1123ла по второмъ изданіи перед&#1123лана и изложена, сравнительно съ 1-мъ изданіемъ, очень кратко. Мы представляемъ зд&#1123сь текстъ перваго изданія.

Первое ложное умозаключеніе о сущности души.

То, представленіе чего есть безусловный субъектъ нашихъ сужденій и не можетъ быть употребляемо для опред&#1123ленія другой вещи, есть сущность.
Я, какъ мыслящее существо, есть безусловный субъектъ вс&#1123хъ возможныхъ сужденій, и это представленіе моего Я не можетъ быть употребляемо въ качеств&#1123 сказуемаго какой-либо другой вещи.
Сл&#1123довательно, Я, какъ мыслящее существо (душа), есть сущность.

Критика перваго ложнаго умозаключенія чистой Психологіи.

Въ аналитической части Трансцендентальной логики мы показали, что чистыя категоріи (и между ними категорія сущности) сами по себ&#1123 не им&#1123ютъ никакого объективнаго значенія, если н&#1123тъ нагляднаго представленія, къ содержанію котораго он&#1123 могли бъ быть прилагаемы, какъ формы синтетическаго единства. Безъ него он&#1123 суть формы сужденія безъ всякаго содержанія. О вещи я могу сказать, что она сущность, только тогда, если я различаю въ ней простыя свойства и опред&#1123ленія. При всякомъ мышленіи Я есть субъектъ, которому присущи мысли, какъ его опред&#1123ленія и это Я никакъ не можетъ быть употребляемо въ качеств&#1123 опред&#1123ленія другой вещи. Сл&#1123довательно, всякій долженъ смотр&#1123ть на себя какъ на сущность, на мышленіе же какъ на признаки своего существованія и опред&#1123ленія своего состоянія.
Какое же употребленіе я могу сд&#1123лать изъ этого понятіи сущности? Я не могу изъ него вывести, что я, какъ мыслящее существо, продолжаю существовать самъ по себ&#1123, что я не уничтожаюсь, а между т&#1123мъ только для такихъ выводовъ могло бъ быть полезно понятіе сущности, иначе оно становится ненужнымъ.
Указанныя свойства души такъ трудно выводить изъ одной чистой категоріи сущности, что скор&#1123е изъ опыта мы должны заимствовать черту постоянства, если хотимъ приложить къ себ&#1123 обыкновенное опытное понятіе сущности. Но въ упомянутомъ сужденіи мы вовсе не обращались къ опыту, а вывели его изъ понятія отношенія, въ какомъ всякое мышленіе находится къ Я, какъ общему субъекту, въ которомъ оно находится. Зд&#1123сь невозможно открыть черты постоянства, какъ бы тщательно мы ни наблюдали. Конечно, Я присуще вс&#1123мъ нашимъ мыслямъ, но съ нимъ не соединяется никакого нагляднаго представленія, которое отличало бы его отъ другихъ предметовъ представленія.
Такимъ образомъ можно зам&#1123чать, что представленіе Я постоянно встр&#1123чается во всякомъ мышленіи, но нельзя зам&#1123тить того, что оно есть устойчивое и постоянное наглядное представленіе, въ которомъ м&#1123няются мысли.
Отсюда сл&#1123дуетъ, что первое умозаключеніе трансцендентальной Психологіи даетъ намъ только мнимый новый выводъ, см&#1123шивая постоянный логическій субъектъ мышленія съ познаніемъ реальнаго субъекта: о посл&#1123днемъ мы не им&#1123емъ ни мал&#1123йшаго св&#1123д&#1123нія и не можемъ им&#1123ть, ибо сознаніе только превращаетъ представленія въ мысли, оно выражаетъ фактъ, что въ области его, какъ трансцендентальнаго субъекта, должны находиться вс&#1123 наши воспріятія и сл&#1123довательно, кром&#1123 этого логическаго значенія Я, оно не можетъ давать намъ знать, что лежитъ въ основ&#1123 субъекта самого въ себ&#1123, равно какъ и въ основ&#1123 мыслей. Впрочемъ, положеніе, что душа есть сущность можетъ им&#1123ть значеніе, если только мы скромно сознаемся, что это понятіе не даетъ намъ никакого новаго вывода, какъ и всякое другое изъ обыкновенныхъ мн&#1123ній раціональной Психологіи, наприм. мн&#1123ніе о постоянномъ существованіи души при вс&#1123хъ изм&#1123неніяхъ и даже посл&#1123 смерти, и что оно говоритъ намъ о душ&#1123, какъ сущности въ иде&#1123, но не въ реальности.

Второе ложное умозаключеніе о простот&#1123 души.

Тотъ предметъ, д&#1123йствіе котораго никакъ не можетъ быть разсматриваемо, какъ сл&#1123дствіе соединенія многихъ д&#1123йствующихъ вещей есть простой.
Душа, или мыслящее Я, и есть такой предметъ,
Сл&#1123довательно, и т. д.

Критика втораго ложнаго умозаключенія трансцендентальной Психологіи.

Это умозаключеніе есть наибол&#1123е сильное изъ вс&#1123хъ діалектическихъ умозаключеній чистаго ученія о душ оно не есть простая софистическая фантазія, при гуманная догматистомъ, дабы сообщить своимъ мн&#1123ніямъ н&#1123которую в&#1123роятность, напротивъ, оно, повидимому, выдерживаетъ самую тщательную пов&#1123рку и самую сильную критику, Вотъ оно.
Всякая сложная сущность есть собраніе многихъ сущностей, д&#1123йствіе сложной сущности, или всякое кажущееся свойство ея есть собраніе многихъ д&#1123йствій, или признаковъ, которые могутъ быть распред&#1123ляемы по количеству составныхъ сущностей. Изъ сосредоточенія ихъ можетъ возникать д&#1123йствіе, им&#1123ющее вн&#1123шній характеръ (напр. движеніе т&#1123ла есть общее движеніе вс&#1123хъ частей его). Мысли же, какъ признаки, принадлежащіе мыслящему существу, им&#1123ютъ совс&#1123мъ другой характеръ. Если предположить, что мыслитъ н&#1123что сложное, то выходило бы, что каждая часть этого сложнаго производитъ одну часть мысли, и только вс&#1123 части вм&#1123ст&#1123 образуютъ ее въ ц&#1123ломъ. По зд&#1123сь заключается противор&#1123чіе. Такъ какъ представленія, распред&#1123ленныя между многими различными существами (наприм. различныя слова стиха), никогда не могутъ образовать ц&#1123лой мысли (стиха), то, очевидно, и мысль не можетъ принадлежать чему-нибудь сложному. Она возможна только въ такой сущности, которая не составлена изъ многихъ, сл&#1123довательно, совершенно проста {Очень легко этому доказательству сообщить школьную форму, но для моей ц&#1123ли достаточно и популярной.}.
Такъ-называемый nervus probandi этого доказательства заключается въ положеніи: образованіе одной мысли предполагаетъ безусловное объединеніе ихъ мыслящимъ субъектомъ. Но изъ понятій это положеніе не можетъ быть доказано. Съ чего начать тутъ? Съ положеніемъ: мысль можетъ быть только д&#1123йствіемъ безусловнаго единства мыслящаго существа, нельзя обращаться какъ съ аналитическимъ. Единство мысли, состоящей изъ многихъ представленій, им&#1123етъ собирательный характеръ и, въ качеств&#1123 понятіи, можетъ также происходить отъ коллективнаго единства д&#1123йствующихъ зд&#1123сь причинъ (какъ наприм. движеніе т&#1123ла есть сложное движеніе вс&#1123хъ частей его), какъ и отъ безусловнаго единства субъекта. Сл&#1123довательно, по закону тожества, сложная мысль не влечетъ за собою необходимо предположенія простой сущности. Указанное положеніе им&#1123етъ синтетическій характеръ и кто знаетъ основанія возможности синтетическихъ сужденій а priori, тотъ пойметъ, что его нельзя выводить изъ однихъ только понятій.
Изъ опыта также невозможно выводить это необходимое единство субъекта, какъ условіе возможности всякой мысли. Нельзя вид&#1123ть изъ него этой необходимости, не говоря уже о томъ, что понятіе безусловнаго единства далеко превышаетъ его область. Откуда же беремъ мы это положеніе, на которое опирается все психологическое умозаключеніе?
Желая представить себ&#1123 мыслящее существо, мы должны, очевидно, какъ-бы стать на его м&#1123сто и подстановить свое лицо на м&#1123сто разсматриваемаго предмета (случай этотъ не повторяется ни въ какомъ другомъ способ&#1123 изсл&#1123дованія), очевидно также, что мы предполагаемъ для осуществленія мысли безусловное единство субъекта потому, что иначе нельзя было бы сказать: я мыслю (разнообразное содержаніе въ одномъ представленіи). Хотя мысль, какъ н&#1123что ц&#1123лое, можетъ быть раздроблена и распред&#1123лена по частямъ между многими субъектами, но нельзя д&#1123лить и распред&#1123лять самаго субъективнаго Я и это мы предполагаема, при всякомъ мышленіи.
Сл&#1123довательно, и зд&#1123сь, какъ и въ предшествовавшемъ умозаключеніи, формальное сужденіе самосознанія: я мыслю, служить единственнымъ основаніемъ, по которому раціональная психологія р&#1123шается на расширеніе своихъ познаній. Сужденіе это конечно, не изъ опыта, оно есть форма самосознанія, присущая всякому опыту и предваряющая его, по отношенію же къ возможному познанію вообще, оно должно быть разсматриваемо нами только какъ субъективное условіе, если мы превращаемъ его въ условіе возможности познанія предметовъ, именно въ понятіе мыслящаго существа вообще, то причина сего заключается въ легкости представленія такого существа, причемъ мы не пытаемся съ своею формулою сознанія поставить себя на м&#1123сто всякаго другаго разумнаго существа.
Д&#1123йствительно, простота (души) не можетъ быть выведена изъ сужденія: я мыслю, присущаго каждому д&#1123йствію мышленія. Сужденіе: я им&#1123ю простой характеръ, должно быть разсматриваемо какъ непосредственное выраженіе самосознанія, на подобіе того, какъ умозаключеніе Декарта: cogito, ergo sum, въ сущности, им&#1123етъ тожественный характеръ, ибо cogito (sum cogitans) уже непосредственно указываетъ на д&#1123йствительность. ‘Мн&#1123 присущъ характеръ простоты’ означаетъ только то, что представленіе Я не заключаетъ въ себ&#1123 ни мал&#1123йшаго разнообразія содержанія и что оно есть безусловное (хотя только логическое) единство.
Такимъ образомъ знаменитое психологическое доказательство основано собственно на нед&#1123лимомъ единств&#1123 представленія. Очевидно, впрочемъ, что субъектъ, въ которомъ оно находится, можетъ быть обозначаемъ посредствомъ Я только въ трансцендентальномъ смысл&#1123, и что оно не обозначаетъ никакого свойства его и не сообщаетъ намъ ни мал&#1123йшаго о немъ познанія. Оно говоритъ о н&#1123что вообще (трансцендентальномъ субъект&#1123), представленіе котораго должно быть просто уже потому, что въ немъ не указывается никакихъ признаковъ: ничего нельзя представить себ&#1123 въ бол&#1123е простомъ вид&#1123, какъ понятіе о н&#1123что вообще. Но простота представленіи субъекта не есть еще реальная простота его, безсодержательное выраженіе Я (которое я могу прилагать ко всякому мыслящему субъекту), въ сущности, есть только наше отвлеченіе.
Достов&#1123рно одно, что посредствомъ Я мы мыслимъ безусловное, но т&#1123мъ не мен&#1123е логическое только, единство субъекта (простоту), оно не даетъ намъ знанія о д&#1123йствительной его простот&#1123. Какъ сужденіе: ‘я есть сущность’ означаетъ только чистую категорію, не им&#1123ющую никакого характера in concreto (опытнаго), такъ же точно, я могу сказать: ‘я ‘5сть простая сущность’ т. е. его представленіе не заключаетъ въ себ&#1123 синтеза разнообразнаго содержанія. Это понятіе или сужденіе не указываетъ ни мал&#1123йшей опытной черты во мн ибо понятіе сущности есть только форма синтеза и употребляется зд&#1123сь безъ нагляднаго представленіи и, сл&#1123довательно, въ безпредметномъ значеніи, она обозначаетъ условіе нашего познанія, но не самый предметъ. Мы займемся зд&#1123сь н&#1123сколько критикою приложимости этого положенія.
Всякій долженъ согласиться, что мысль о простой природ&#1123 души им&#1123етъ смыслъ только потому, что посредствомъ ея можно отличать субъектъ отъ матеріи и такимъ образомъ спасти его отъ случайности, которой подвержена посл&#1123дняя. Наше положеніе им&#1123етъ именно эту ц&#1123ль, и потому оно выражается иногда такъ: душа не им&#1123етъ т&#1123леснаго характера. Поэтому, если я докажу, что, даже усвоивъ этому главному положенію раціональной психологіи все объективное значеніе, какъ чистому сужденію разума (изъ чистыхъ категорій), т&#1123мъ неясн&#1123е никакъ нельзя выводить изъ него однородности или сходства души съ матеріей, то это будетъ значить, что эта мнимо-философская мысль должна быть отнесена къ области идей, которыя не им&#1123ютъ реальнаго объективнаго значенія.
Въ трансцендентальной Эстетик&#1123 мы безспорно доказали, что т&#1123ла суть явленія нашего внутренняго чувства, но не вещи сами въ себ&#1123. Поэтому мы можемъ связать, что нашъ мыслящій субъектъ не им&#1123етъ т&#1123леснаго характера, т. е. такъ какъ онъ представляется намъ предметомъ внутренняго чувства, то, поскольку онъ мыслитъ, не можетъ быть предметомъ вн&#1123шнихъ чувствъ, т. е. явленіемъ въ пространств&#1123. Это значитъ: между вн&#1123шними явленіями мы никогда не встр&#1123тимъ мыслящихъ существъ или, мы не можемъ вн&#1123шнимъ образомъ представлять своихъ мыслей, своего сознанія, своихъ желаній и т. д., такъ какъ все это относится къ области внутренняго чувства. Д&#1123йствительно, это доказательство — самое естественное и популярное, къ которому всегда приходилъ здравый разсудокъ и поэтому весьма рано начали смотр&#1123ть на душу, какъ на существо совершенно отличное отъ т&#1123ла.
Легко допустить, что протяженіе, непроницаемость, сц&#1123пленіе и движеніе, короче сказать, все, о чемъ свид&#1123тельствуютъ намъ вн&#1123шнія чувства, исключаютъ всякую мысль, чувство, наклонность или р&#1123шимость, такъ какъ посл&#1123днія явленія не суть предметы вн&#1123шняго нагляднаго представленія. Но возможно и то, что н&#1123что, лежащее въ основ&#1123 вн&#1123шнихъ явленій и д&#1123йствующее на наше чувство, всл&#1123дствіе чего оно получаетъ представленія о пространств&#1123, веществ&#1123, образ&#1123 и т. д., это н&#1123что, разсматриваемое какъ noumenon, само можетъ им&#1123ть мысли, хотя, по способу возбужденія нашего чувства, мы не знаемъ объ его представленіяхъ, вол&#1123 и т. п., а только о пространств&#1123 и его опред&#1123леніяхъ. Это н&#1123что не протяженно, не непроницаемо, не сложно, ибо вс&#1123 эти свойства касаются только чувственности и ея способа представленіи, поскольку на насъ д&#1123йствуютъ эти (для насъ неизв&#1123стные) предметы. Посл&#1123днія выраженія по раскрываютъ предъ нами самаго предмета, но отрицаютъ только присутствіе въ немъ свойствъ вн&#1123шнихъ предметовъ, когда мы разсматриваемъ его въ себ&#1123 самомъ безъ отношенія ко вн&#1123шнимъ чувствамъ. Въ этомъ смысл&#1123 ему не противор&#1123чатъ и свойства, открываемыя внутреннимъ чувствомъ, представленія и мышленіе. Такимъ образомъ, признакъ простоты не достаточенъ для полнаго различенія души отъ внутренней стороны матеріи, разсматриваемой нами какъ явленіе.
Еслибъ матерія была вещью въ себ&#1123, тогда, какъ существо сложное, она была бы совершенію отлична отъ души, какъ существа простаго.
По д&#1123ло въ томъ, что она есть только вн&#1123шнее явленіе, признаки внутренней стороны котораго не доступны познанію, и о ней можно предположить, что сама по себ&#1123 она проста, хотя, но способу д&#1123йствія на наше чувство, она возбуждаетъ въ насъ представленіе чего-то протяженнаго и сложнаго, и что, сл&#1123довательно, той сущности, которая является нашему чувству протяженною, обычны мысли въ самой себ&#1123, которыя она, посредствомъ своего внутренняго чувства, представляетъ сознательно. То, что въ одномъ отношеніи называется ч&#1123мъ то т&#1123леснымъ, въ другомъ можетъ быть мыслящимъ существомъ, мыслей котораго мы не можемъ зам&#1123чать, по видимъ только знаки ихъ въ явленіи. Тогда рушилось бы положеніе, что только души мыслятъ (какъ особенные виды сущностей), скор&#1123е им&#1123ло, бы смыслъ обыкновенное выраженіе, что люди мыслятъ, т. е. именно то, что во вн&#1123шнемъ явленіи является протяженнымъ, внутренно есть лицо не сложное, простое и мыслящее.
Не дозволяя себ&#1123 подобныхъ предположеній, нельзя, однакожъ, не зам&#1123тить вообще, что когда подъ душою разум&#1123ется мыслящее существо само въ себ&#1123, то уже не удобно ставить вопросъ, однародна ли она съ матеріею (посл&#1123дняя не есть вещь сама въ себ&#1123, но только видъ представленій въ насъ), или н&#1123тъ? само собою разум&#1123ется, что вещь сами въ себ&#1123 — другой природы, ч&#1123мъ опред&#1123ленія, выражающія одни состояній души.
Сравнивая однакожъ мыслящее Я не съ матеріей, но съ noumenon, лежащимъ въ основ&#1123 вн&#1123шняго явленія, называемаго нами матеріей, и ничего не зная о посл&#1123дней, мы поможемъ сказать и о душ&#1123, что она ч&#1123мъ бы то ни было внутренно отъ нея отличается.
Сл&#1123довательно, простота сознанія не ручается за простоту природы нашего субъекта, поскольку этотъ признакъ долженъ служить отличіемъ его отъ матеріи, какъ существа сложнаго.
Если же это понятіе р&#1123шительно не способно служить намъ въ единственномъ случа&#1123, гд&#1123 можно бъ было его употребить, именно, если, при сравненіи ‘я’ съ предметами вн&#1123шняго опыта, оно не способно опред&#1123лить своеобразныя и отличительныя черты его природы, то нужно оставить наконецъ претензію знать, что душа (имя, обозначающее трансцендентальный предметъ внутренняго чувства) проста, это выраженіе не можетъ быть прилагаемо ни къ какимъ д&#1123йствительнымъ предметамъ и не можетъ расширять нашего познанія.
Съ паденіемъ главной опоры падаетъ и раціональная Психологія, мы никакъ не можемъ над&#1123яться посредствомъ однихъ понятій (еще мен&#1123е посредствомъ субъективной формы вс&#1123хъ нашихъ понятій — сознанія), безъ отношенія къ возможному опыту расширить свои познанія. Надеждъ т&#1123мъ мен&#1123е, что основное понятіе простой природы вовсе не встр&#1123чается въ опыт&#1123 и мы не знаемъ средствъ доказать его объективное значеніе.

Третье ложное умозаключеніе о личности души.

Что сознаетъ свое численное тожество въ разныхъ временахъ, то есть личность.
Душа сознаетъ и т. д.
Сл&#1123довательно, она есть личность.

Критика третьяго ложнаго умозаключенія трансцендентальной Психологіи.

Желая узнать численное тожество вн&#1123шняго предмета посредствомъ опыта, я обращаю вниманіе преимущественно на н&#1123что постоянное въ явленіи, къ которому, какъ къ субъекту, им&#1123ютъ отношеніе вс&#1123 признаки, и такимъ образомъ зам&#1123чаю тожество его въ перем&#1123нчивомъ времени. Какъ мы знаемъ, наше Я есть предметъ внутренняго чувства, а время есть его форма. Сл&#1123довательно, отнесеніе посл&#1123довательныхъ состояніи къ численно-тожественному Я совершается во времени, т. е. въ форм&#1123 внутренняго самопредставленія. Въ этомъ случа&#1123 мысль о личности души не выводится посредствомъ умозаключенія, но должна разсматриваться какъ совершенно тожественное сужденіе самосознанія и зд&#1123сь-то заключается причина его значенія а priori. Въ сущности, она говоритъ: сознавая себя въ продолженіе изв&#1123стнаго времени, я сознаю, что это время относится къ единству моего Я. Все равно, сказать ли, что это время находится во мн&#1123, какъ индивидуальномъ единств&#1123, или сказать, что и съ численнымъ тожествомъ нахожусь во времени.
Итакъ я необходимо сознаю тожество своей личности. Представимъ теперь, что мы будемъ разсматривать себя съ точки зр&#1123нія посторонняго наблюдателя (какъ предметъ вн&#1123шняго представленія). Мы будемъ разсматривать себя во времени, тогда какъ въ самосознаніи время представляется существующимъ въ насъ. Конечно, мы не вправ&#1123 будемъ заключить къ объективному постоянству нашего существованія на томъ только основаніи, что Я всегда сопровождаетъ въ моемъ сознаніи мои представленія и притомъ остается тожественнымъ. Такъ какъ время, представляющееся вн&#1123шнему наблюдателю, принадлежитъ къ его чувственности, а по къ моей, то очевидно, что тожество, мною необходимо сознаваемое, будетъ совс&#1123мъ другое сравнительно съ т&#1123мъ, какое зам&#1123чается этимъ наблюдателемъ, разсматривающимъ меня съ вн&#1123шней точки зр&#1123нія. Значитъ, тожество самосознанія въ разныя времена есть только формальное условіе, им&#1123ющее значеніе для моихъ мыслей и ихъ связи, но никакъ не доказываетъ численнаго тожества моего субъекта, въ которомъ, несмотря ни логическое тожество Я, можетъ случиться перем&#1123на противор&#1123чащая его тожеству, при всякомъ состояніи, даже при перем&#1123н&#1123 субъекта, онъ можетъ называться все однимъ и т&#1123мъ же Я, удерживающимъ въ себ&#1123 прежнія мысли и передающимъ ихъ новому {Эластическій шаръ, сталкивающійся съ равнымъ по величин&#1123 на одной прямой, сообщаетъ посл&#1123днему же свое движеніе (если обращать вниманіе на одни только пункты въ пространств&#1123). По этой аналогіи, предположимъ бытіе такихъ сущностей, изъ которыхъ одна сообщала бы свои представленіе и сознаніе другой, эта — полученныя и свои представленія третьей и т. д. Посл&#1123дняя сущность сознавала бы вс&#1123 полученныя состоянія какъ собственныя: такъ какъ ей сообщено было, вм&#1123ст&#1123 съ представленіями, и сознаніе ихъ, между т&#1123мъ личность вовсе не была бы тожественною при вс&#1123хъ этихъ перем&#1123нахъ.}.
Если и нельзя допустить древняго положенія, что все им&#1123етъ характеръ текучести и что въ мір&#1123 н&#1123тъ ничего твердаго и постояннаго, то нельзя и опровергать его, опираясь на одинъ фактъ единства самосознанія. Одно сознаніе не даетъ намъ основаній судить даже о томъ, постоянно ли одна и та же душа, или н&#1123тъ, ибо къ нашему тожественному ‘я’ мы относимъ только сознаваемое нами и только такимъ образомъ узнаемъ, что мы все одни и т&#1123 же въ продолженіи сознаваемаго времени. Съ другой же точки зр&#1123нія мы уже потому не можемъ положиться на это доказательство, что встр&#1123чая въ душ&#1123 постояннаго только одно представленіе Я, сопутствующее другимъ представленіямъ и связывающее ихъ, мы никакъ не можемъ поручиться, не такъ ли же текуче и Я (мысль), какъ и остальныя мысли, связываемыя имъ.
Зам&#1123чательно, что личность души зд&#1123сь доказывается прежде ея постоянства и самостоятельности. Изъ одного предположенія сущности души никакъ не вытекаетъ продолжаемость сознанія, а только возможность постояннаго сознанія въ постоянномъ субъект&#1123: итого конечно было бы достаточно для доказательства личности: ибо личность не перестаетъ существовать потому только, что ея д&#1123йствіе прерывается во времени. По д&#1123ло въ томъ, что объ этомъ постоянств&#1123 мы ничего не знаемъ, пока не зам&#1123тимъ тожества нашего Я, выводимаго нами изъ самосознанія, первое понятіе сл&#1123дуетъ за вторымъ (собственно говоря и понятіе сущности, употребляемое нами въ опыт&#1123, также вытекаетъ изъ него) и такъ какъ тожество лица никакъ не можетъ ручаться за тожество Я въ сознаніи времени, въ которомъ я познаю себя, то, конечно, нельзя основывать на немъ и мысли о душ&#1123, какъ сущности.
Между т&#1123мъ понятія сущности, простоты, а также и личности (насколько оно им&#1123етъ трансцендентальный характеръ, т. е. какъ единство субъекта, въ сущности, неизв&#1123стнаго намъ, но который объединяетъ свои состоянія самосознаніемъ) могутъ им&#1123ть н&#1123которое значеніе и въ практическомъ отношеніи они необходимы и достаточны. Нельзя только употреблять ихъ для расширенія нашихъ знаній о себ&#1123 посредствомъ разума, который выводитъ непрерывное существованіе души изъ простаго понятія тожественнаго Я. Это понятіе только вращается вокругъ себя и не ведетъ насъ ни къ какимъ выводамъ ни въ какомъ вопрос&#1123, въ которомъ д&#1123ло идетъ о синтетическомъ познаніи. Что такое матерія какъ вещь сама въ себ&#1123 (какъ трансцендентальный предметъ), намъ совершенно по изв&#1123стно, однако постоянство ея, какъ явленія, притомъ вн&#1123шняго, можетъ быть наблюдаемо. Другое д&#1123ло съ моимъ Я. Наблюдая его при см&#1123н&#1123 представленій, я сравниваю его опять-таки съ самимъ собою, съ общими условіями моего сознанія. Оттого вс&#1123 отв&#1123ты на вопросы тожесловны: ибо понятіе о себ&#1123 и своемъ единств&#1123 я принимаю за самыя свойства, когда разсматриваю себя какъ объектъ и такимъ образомъ предполагаю готовымъ то, что требовалось бы еще знать.

Четвертое ложное умозаключеніе идеальности
(вн
&#1123шняго отношенія)

То, бытіе чего предполагается, какъ причина данныхъ воспріятій, им&#1123етъ только сомнительное бытіе.
Вс&#1123 вн&#1123шнія явленія такого рода, что ихъ бытіе непосредственно нами не зам&#1123чается, мы только заключаемъ о нихъ какъ причин&#1123 данныхъ воспріятій.
Сл&#1123довательно, бытіе предметовъ вн&#1123шнихъ чувствъ сомнительно. Эту неизв&#1123стность я называю идеальностью вн&#1123шнихъ явленій и ученіе о ней идеализмомъ: ученіе же о достоверности предметовъ вн&#1123шнихъ чувствъ называется дуализмомъ.

Критика четвертаго ложнаго умозаключеніи трансцендентальной Психологіи.

Прежде всего мы займемся разборомъ посылокъ. Мы можемъ говорить о непосредственномъ воспріятіи только того, что находится въ насъ самихъ, и о нашемъ собственномъ существованіи, какъ единственномъ предмет&#1123 воспріятія. Сл&#1123довательно, бытіе д&#1123йствительнаго предмета вн&#1123 меня (разсматривая его какъ noumenon) не дается мн&#1123 въ воспріятіи, но только выводится какъ вн&#1123шняя причина изм&#1123ненія внутренняго чувства. Справедливо поэтому Декартъ ограничилъ область воспріятія положеніемъ: я (какъ мыслящее существо) существую. Очевидно, если н&#1123что вн&#1123шнее не находится во мн&#1123, то оно не можетъ встр&#1123титься и при самонаблюденіи, а сл&#1123довательно, и при воспріятіи, которое собственно есть видъ самонаблюденія.
Значитъ, я не могу зам&#1123чать вн&#1123шнихъ предметовъ, но только заключать къ ихъ бытію на основаніи внутренняго воспріятія, разсматривая посл&#1123днее какъ д&#1123йствіе, котораго причина въ чемъ то вн&#1123шнемъ. Но заключеніе отъ даннаго д&#1123йствія къ опред&#1123ленной причин&#1123 не можетъ быть твердымъ: ибо д&#1123йствіе можетъ возникать какъ сл&#1123дствіе многихъ причинъ. Поэтому, относя воспріятіе къ его причин&#1123, мы не можемъ освободиться отъ сомн&#1123нія: какая это причина — внутренняя или вн&#1123шняя, не составляютъ ли вс&#1123 вн&#1123шнія воспріятія простой игры внутренняго чувства, или они им&#1123ютъ отношеніе къ д&#1123йствительнымъ вн&#1123шнимъ предметамъ, какъ ихъ причин&#1123. Во всякомъ случа&#1123, бытіе посл&#1123днихъ только выводится и разд&#1123ляетъ судьбу вс&#1123хъ выводовъ, тогда какъ предметъ внутренняго чувства (Я со вс&#1123ми его представленіями) зам&#1123чается непосредственно и существованіе его не подлежитъ ни мал&#1123йшему сомн&#1123нію.
Поэтому подъ идеалистомъ нужно разум&#1123ть не того, кто отрицаетъ бытіе вн&#1123шнихъ предметовъ, но кто не допускаетъ ихъ непосредственнаго воспріятія и отсюда заключаетъ, что мы никакимъ опытомъ не можемъ вполн&#1123 удостов&#1123риться въ ихъ д&#1123йствительности.
Прежде, нежели мы разоблачимъ ложь упомянутаго умозаключенія, должно зам&#1123тить, что сл&#1123дуетъ различать два вида идеализма, трансцендентальный и опытный. Подъ трансцендентальнымъ идеализмомъ явленій я разум&#1123ю ученіе, по которому явленія суть вообще представленія, но не вещи сами въ себ&#1123, равно какъ и пространство и время не суть какія-нибудь свойства или условія предметовъ, какъ вещей въ себ&#1123. Этому идеализму противоположенъ трансцендентальный реализмъ, но которому пространство и время есть н&#1123что само по себ&#1123 данное (независимо отъ нашей чувственности). Поэтому реалистъ въ трансцендентальномъ смысл&#1123 представляетъ себ&#1123 вн&#1123шніе предметы (предполагая ихъ д&#1123йствительность), какъ вещи въ себ&#1123, существующія независимо отъ насъ и нашей чувственности, а сл&#1123довательно, вн&#1123 насъ въ томъ вид&#1123, въ какомъ мы представляемъ ихъ себ&#1123 посредствомъ чистыхъ разсудочныхъ понятій. Этотъ трансцендентальный реалистъ превращается потомъ въ эмпирическаго идеалиста: сд&#1123лавъ ложное предположеніе, что вн&#1123шніе предметы должны им&#1123ть независимое отъ чувствъ существованіе, онъ находитъ съ этой точки зр&#1123нія, что наши чувственныя представленія помогутъ достаточно ручаться за д&#1123йствительное бытіе предметовъ, ими обозначаемыхъ.
Наоборотъ, трансцендентальный идеалистъ можетъ быть опытнымъ реалистомъ или, какъ обыкновенно его называютъ, дуалистомъ, т. е. допускать бытіе матеріи, не выходя изъ области самосознанія и принимая достов&#1123рность только представленій во мн&#1123, сл&#1123доват. cogito, ergo sum. Тикъ какъ онъ считаетъ матерію за явленіе, которое, независимо отъ нашей чувственности, есть ничто, то она им&#1123етъ смыслъ для него какъ особый вн&#1123шній видъ представленіи, вн&#1123шній не потому, чтобъ онъ относился къ предметамъ вн&#1123шнимъ самимъ въ себ&#1123, но потому что воспріятія им&#1123ютъ отношенія къ пространству, въ которомъ все находится во вн&#1123шнемъ распорядк&#1123, между т&#1123мъ какъ само пространство находится собственно въ насъ.
Уже въ начал&#1123 мы высказались за трансцендентальный идеализмъ. Мы не сомн&#1123ваемся въ томъ, можно ли допускать существованіе матеріи но свид&#1123тельству одного только самосознанія и считать его такъ же достов&#1123рнымъ, какъ и бытіе насъ самихъ, какъ мыслящихъ существъ. Я сознаю свои представленія, сл&#1123довательно, они существуютъ, равно какъ существую и я, им&#1123ющій въ себ&#1123 эти представленія. Вн&#1123шніе предметы (т&#1123ла) суть одни только явленія, т. е. ничто иное, какъ видъ моихъ представленій, только чрезъ нихъ предметы им&#1123ютъ смыслъ для меня, отр&#1123шенно же отъ нихъ они — ничто, сл&#1123довательно, существуютъ вн&#1123шніе предметы, какъ существую и я самъ, и все это по непосредственному свид&#1123тельству моего самосознанія, различіе зд&#1123сь то, что представленіе моего Я, какъ мыслящаго субъекта, относится къ внутреннему чувству, представленія же, обозначающія протяженныя существа, относятся къ вн&#1123шнему. Я не им&#1123ю зд&#1123сь д&#1123ла съ д&#1123йствительностью вн&#1123шнихъ предметовъ точно также какъ съ д&#1123йствительностію предмета моего внутренняго чувства (моихъ мыслей), они суть ничто иное какъ представленія, непосредственное сознаніе которыхъ служитъ достаточнымъ доказательствомъ ихъ д&#1123йствительности.
Такимъ образомъ трансцендентальный реалистъ есть въ тоже время эмпирическій реалистъ, онъ усвояетъ матеріи, какъ явленію, д&#1123йствительное бытіе, приходя къ нему не посредствомъ умозаключенія, а на основаніи непосредственнаго воспріятія. Напротивъ, трансцендентальный реализмъ соединенъ съ затрудненіями и долженъ уступить свое м&#1123сто эмпирическому идеализму, ибо на предметы вн&#1123шнихъ чувствъ онъ смотритъ какъ на н&#1123что независимое и явленія принимаетъ за самостоятельныя, вн&#1123 насъ находящіяся, существа: по нему, при самомъ ясномъ сознаніи своего представленія о вещахъ, мы не можемъ быть ув&#1123ренными въ томъ, что существованіе представленія ручается за бытіе соотв&#1123тствующаго ему предмета. По нашей же систем&#1123, вн&#1123шніе предметы, именно матерія во вс&#1123хъ ея образахъ и видоизм&#1123неніяхъ, есть только явленіе, т. е. наши представленія, которыхъ бытіе мы непосредственно сознаемъ.
Такъ какъ Психологи, придерживающіеся эмпирическаго идеализма, суть и трансцендентальные реалисты, то они совершенно посл&#1123довательно усвояютъ эмпирическому идеализму весьма большое значеніе, какъ вопросу, трудно р&#1123шимому для челов&#1123ческаго разума. Смотря на вн&#1123шнія явленія какъ на представленія, образуемыя въ насъ д&#1123йствіемъ предметовъ, этихъ вн&#1123 насъ находящихся вещей, мы должны заключать къ ихъ бытію не иначе какъ на основаніи умозаключенія отъ д&#1123йствія къ причин&#1123, причемъ всегда остается сомнительнымъ, находится ли она въ насъ, или вн&#1123 насъ. Можно допустить, что причина нашихъ вн&#1123шнихъ представленій въ трансцендентальномъ смысл&#1123 находится вн&#1123 насъ, но причина эта вовсе не тотъ предметъ, который мы подразумеваемъ при представленіяхъ матеріи и вещественныхъ предметовъ: ибо они суть простыя явленія, т. е. виды представленій, находящіеся только въ насъ, и д&#1123йствительность ихъ основывается на непосредственномъ сознаніи, какъ и самое сознаніе нашихъ собственныхъ мыслей. Мы говоримъ зд&#1123сь не о трансцендентальномъ предмет&#1123, неизв&#1123стномъ для насъ ни по вн&#1123шнему, ни по внутреннему способу представленія, а объ эмпирическомъ предмет&#1123, который называется вн&#1123шнимъ, когда онъ въ пространств&#1123, и внутреннимъ, когда онъ представляется въ отношеніяхъ времени, пространство же и время встр&#1123чаются только въ насъ.
Выраженіе: вн&#1123 насъ по необходимости двусмысленно: то оно обозначаетъ н&#1123что, разсматриваемое нами какъ вещь въ себ&#1123, то н&#1123что относящееся только къ вн&#1123шнему явленію. Чтобъ обезпечить понятію посл&#1123днее значеніе, такъ какъ оно собственно подразум&#1123вается въ вопрос&#1123 о реальности нашего вн&#1123шняго представленія, и чтобъ удобн&#1123е различать эмпирически вн&#1123шніе предметы отъ трансцендентальныхъ, мы назовемъ ихъ вещами, встр&#1123чаемыми въ пространств&#1123.
Пространство и время суть представленія а priori, присущія намъ, какъ формы нашего чувственнаго представленія, еще до того времени, когда д&#1123йствительный предметъ начинаетъ возбуждать въ насъ ощущеніе, съ помощію котораго мы представляемъ его въ отношеніяхъ пространства и времени. Это вещественное и реальное н&#1123что, представляемое нами въ пространств&#1123, необходимо предполагаетъ воспріятіе и, помимо этаго свид&#1123тельства, о д&#1123йствительномъ существовать чего-либо въ пространств&#1123, никакъ не можетъ быть придумано воображеніемъ. Ощущеніе относимое нами къ той или другой форм&#1123 представленія, обозначаетъ д&#1123йствительное существованіе чего-либо въ пространств&#1123 и времени, и когда оно (когда ощущеніе прилагается къ предмету для опред&#1123ленія его, то называется воспріятіемъ) уже дано намъ, то, пользуясь разнообразіемъ данныхъ ощущеній, можно построятъ въ воображеніи предметы, которые вн&#1123 его не им&#1123ютъ м&#1123ста ни въ пространств&#1123, ни во времени. Какія бы мы ни брали ощущенія: удовольствія, или боли, цв&#1123товъ или теплоты, во всякомъ случа&#1123 достов&#1123рно то, что въ воспріятіи мы прежде всего получаемъ матеріалъ для мышленія о предметахъ чувственнаго представленія. Значитъ, воспріятіе (говоря только о вн&#1123шнихъ предметахъ) представляетъ намъ н&#1123что д&#1123йствительное въ пространств&#1123. Вопервыхъ, воспріятіе есть представленіе д&#1123йствительности, какъ пространство есть представленіе возможности совм&#1123стнаго существованія. Во вторыхъ, д&#1123йствительность зд&#1123сь им&#1123етъ значеніе для вн&#1123шняго чувства, т. е. представляется въ пространств&#1123. Втретьихъ, само пространство есть ничто иное какъ представленіе и сл&#1123довательно, за д&#1123йствительное въ немъ можетъ идти только то, что представляется въ пространств&#1123 {Надобно зам&#1123тить эту странную, во в&#1123рную мысль: что только то находится въ пространствъ, что представляется въ немъ: пространство есть представленіе только, сл&#1123довательно, что находится въ немь, то должно быть представляемо нами, и на оборотъ въ пространств&#1123 существуетъ только то, что въ немъ д&#1123йствительно представляется. Конечно, странною покажется мысль, что вещь существуетъ только въ представленіи ея, она теряетъ свою странность, когда мы вспомнимъ, что вещи, съ которыми мы им&#1123емъ д&#1123ло, не суть предметы въ себ&#1123, а только явленіи, т. е. представленія.} и наоборотъ, что дается въ немъ, т. е. представляется нами посредствомъ воспріятія, то и д&#1123йствительно, не будь оно д&#1123йствительно, т. е. дано непосредственно чрезъ опытное представленіе, то и не моглобъ быть придумано, реальная сторона представленій не можетъ быть измышлена а priori.
Значитъ, всякое вн&#1123шнее воспріятіе непосредственно указываетъ на н&#1123что д&#1123йствительное въ пространств&#1123 или, лучше сказать, само есть н&#1123что д&#1123йствительное и въ этомъ отношеніи эмпирическій реализмъ не подлежитъ сомн&#1123нію, т. е. нашимъ вн&#1123шнимъ представленіямъ, д&#1123йствительно, соотв&#1123тствуетъ н&#1123что находящееся въ пространств&#1123. Конечно, посл&#1123днее со вс&#1123ми явленіями въ немъ есть только представленіе во мн за то реальное въ пространств&#1123, или вещество предметовъ вн&#1123шняго представленія есть н&#1123что д&#1123йствительное и данное, независимо отъ всякой фантазіи, это не значитъ, впрочемъ, что въ этомъ пространств&#1123 находится н&#1123что вн&#1123 насъ Свъ трансцендентальномъ смысл&#1123), ибо пространство независимо отъ нашей чувственности есть ничто. Строгій идеалистъ не можетъ поэтому требовать доказательствъ того, что нашему воспріятію соотв&#1123тствуетъ предметъ вн&#1123 насъ (въ строгомъ значеніи). Еслибъ онъ и существовалъ, то мы не представляли бы его вн&#1123 насъ: ибо для сего требуется вн&#1123шнее пространство, а д&#1123йствительность въ пространств&#1123, какъ простомъ представленіи, есть ничто иное, какъ воспріятіе. Сл&#1123довательно, реальная сторона вн&#1123шнихъ явленій д&#1123йствительно находится только въ нашемъ воспріятіи и никакимъ инымъ образомъ не можетъ быть д&#1123йствительною.
Изъ воспріятій мы можемъ образовывать познаніе предметовъ или посредствомъ игры воображенія, или посредствомъ опыта. Зд&#1123сь конечно, могутъ возникать ложныя представленія, не соотв&#1123тствующія предметамъ, причемъ, ошибку можно приписывать или воображенію (восп&#1123), или ошибк&#1123 сужденія (при такъ-называемыхъ обманахъ чувствъ). Чтобъ изб&#1123жать ложной видимости въ этомъ случа&#1123, сл&#1123дуетъ держаться сл&#1123дующаго правила, что им&#1123етъ связь съ воспріятіемъ по опытнымъ законамъ, то д&#1123йствительно. Призрачность и предохранительное отъ нея правило касается какъ идеализма, такъ и дуализма, такъ какъ при этомъ им&#1123ется въ виду преимущественно форма опыта. Чтобъ опровергнуть эмпирическій идеализмъ, какъ ложную теорію относительно предметной реальности нашихъ вн&#1123шнихъ воспріятій, достаточно и того, что вн&#1123шнее воспріятіе непосредственно доказываетъ д&#1123йствительность въ пространств&#1123, пространство же, хотя само по себ&#1123 есть форма представленій, им&#1123етъ, однакожъ, объективное значеніе по отношенію ко вс&#1123мъ вн&#1123шнимъ явленіямъ (они суть также представленія). Доказательствомъ можетъ служить и то, что безъ воспріятія невозможны ни вымыселъ, ни сновид&#1123ніе и что, сл&#1123довательно, нашимъ вн&#1123шнимъ чувствамъ, со стороны dati опыта, соотв&#1123тствуютъ д&#1123йствительные предметы въ пространств&#1123.
Догматическій идеалистъ отвергаетъ существованіе матеріи, скептическій — сомн&#1123вается въ немъ, считая невозможнымъ доказывать его. Первый находитъ противор&#1123чія въ мысли о возможности матеріи вообще, съ нимъ теперь мы не будемъ им&#1123ть д&#1123ла. Это затрудненіе устранится въ сл&#1123дующемъ отд&#1123л&#1123 діалектическихъ умозаключеній, въ которомъ мы займемся внутреннимъ противор&#1123чіемъ разума въ области понятій, касающихся возможности связи опыта. Скептическій идеалистъ, оспаривающій основаніе нашего положенія и объявляющій недостаточнымъ наше доказательство бытія матеріи, опирающееся на непосредственное воспріятіе, можетъ быть названъ благод&#1123телемъ челов&#1123ческаго разума, онъ принуждаетъ насъ, при всякомъ шаг&#1123 въ области опыта, быть внимательнымъ и не считать твердымъ достояніемъ того, что присочиняется нами. Очевидна теперь вся польза этихъ идеалистическихъ возраженій. Они побуждаютъ насъ, если только мы не хотимъ запутаться въ неосновательныхъ мн&#1123ніяхъ, разсматривать вс&#1123 какъ внутреннія, такъ и вн&#1123шнія воспріятія, какъ сознаніе чего-то принадлежащаго нашей чувственности, а вн&#1123шніе предметы — не какъ вещи въ себ&#1123, а какъ представленія, непосредственно сознаваемыя нами наряду со вс&#1123ми другими представленіями, они потому называются вн&#1123шними, что принадлежатъ чувству, называемому вн&#1123шнимъ, форма представленія его есть пространство, которое въ сущности есть внутренній способъ, которымъ изв&#1123стныя воспріятія связываются между собою.
Считая вн&#1123шніе предметы вещами въ себ&#1123, мы никакъ не могли бы понять, какимъ образомъ возможно придти къ познанію ихъ существованія вн&#1123 насъ, опираясь при-этомъ только на представленіе, находящееся внутри насъ. Нельзя ощущать чего-либо вн&#1123 себя, но только въ себ&#1123 самомъ, самосознаніе даетъ намъ знать только о нашихъ собственныхъ состояніяхъ. Скептическій идеализмъ принуждаетъ насъ поэтому обратиться къ остальному возможному предположенію, именно къ идеальности вс&#1123хъ явленій, что уже мы и сд&#1123лали въ трансцендентальной эстетик&#1123. Если же насъ спросятъ, неужели въ психологіи сл&#1123дуетъ допускать дуализмъ, то мы на это отв&#1123тимъ утвердительно, именно: когда мы станемъ относиться къ д&#1123лу съ точки зр&#1123нія опытнаго разсудка, т. е. въ связи опыта, для нашего вн&#1123шняго чувства существуетъ, д&#1123йствительно, матерія, какъ сущность въ явленіи, точно также, какъ для внутренняго — мыслящее Я, тоже какъ сущность въ явленіи, и оба рода явленія должны быть соединены между собою по правиламъ, какія вносятся категоріею сущности въ связь нашихъ внутреннихъ и вн&#1123шнихъ воспріятій. Но еслибъ мы захот&#1123ли, какъ обыкновенно д&#1123лаютъ, расширить понятіе дуализма и взять его съ точки зр&#1123нія трансцендентальнаго разсудка, то ни понятіе духовности (Pheumalismus), ни матеріальности (Materialismus) не им&#1123ли бы тогда ни мал&#1123йшаго основанія: такъ какъ они не точно опред&#1123ляютъ понятія, а различіе видовъ представленій о предметахъ, неизв&#1123стныхъ намъ по своему существу, принимаютъ за различіе самыхъ вещей. Для скептическаго воззр&#1123нія, Я, представляемое внутреннимъ чувствомъ во времени, и предметы вн&#1123 меня въ пространств&#1123, суть различныя явленія, но это не даетъ намъ права представлять ихъ различными вещами. Трансцендентальный объектъ, лежащій въ основ&#1123 вн&#1123шнихъ явленій, равно какъ и внутренняго представленія, не есть ни матерія, ни мыслящее существо въ себ&#1123, но неизв&#1123стное основаніе явленій, которое даетъ поводъ къ образованію обоихъ понятій.
Если мы, сл&#1123дуя внушеніямъ критики, останемся в&#1123рны вышеустановленному правилу — не простирать своихъ вопросовъ дал&#1123е области предметовъ опыта, то намъ не прійдетъ и на мысль спрашивать, что такое предметы чувствъ сами въ себ&#1123, т. е. безъ всякаго отношенія къ чувствамъ. Если же психологъ принимаетъ явленія за вещи въ себ&#1123, то будетъ ли онъ матеріалистъ, допускающій матерію, или спиритуалистъ — только мыслящія существа (именно по форм&#1123 нашего внутренняго чувства), или какъ дуалистъ, принимающій об&#1123 вещи за предметы въ себ&#1123, онъ всегда будетъ стараться умничать о томъ, какимъ образомъ существуетъ само въ себ&#1123 то, что не есть вещь въ себ&#1123, а только явленіе вещи вообще.

Зам&#1123чаніе о сущности чистой психологіи, вытекающее изъ сказаннаго о ложныхъ умозаключеніяхъ.

Сравнивая Психологію, какъ физіологію внутренняго чувства, съ физикою, какъ физіологіей предметовъ вн&#1123шнихъ чувствъ, мы находимъ притомъ сходств&#1123, что многое можетъ быть познано въ об&#1123ихъ опытнымъ путемъ, еще и то поразительное различіе, что въ посл&#1123дней наук&#1123 многое можетъ быть выведено а priori изъ одного понятія протяженнаго непроницаемаго существа, въ первой же ничего нельзя выводить синтетически а priori изъ понятія мыслящаго существа. Причина того сл&#1123дующая. Хотя предметы об&#1123ихъ наукъ суть явленія, однако явленіе вн&#1123шняго чувства представляетъ намъ н&#1123что стойкое, или постоянное, что является основою вс&#1123хъ изм&#1123нчивыхъ признаковъ и даетъ намъ синтетическое понятіе именно о пространств&#1123 и явленіи, между т&#1123мъ время, единственная форма нашего внутренняго представленія, не им&#1123етъ ничего постояннаго и даетъ намъ знать только о см&#1123н&#1123 признаковъ, но не указываетъ никакого опред&#1123леннаго предмета. Въ томъ, что называется нами душою, все постоянно текуче и неустойчиво за исключеніемъ только простаго Я и то потому, что въ этомъ представленіи н&#1123тъ никакого содержанія, никакого разнообразія, почему и кажется, что въ немъ представляется или, лучше сказать, обозначается простой предметъ. Еслибъ мы хот&#1123ли им&#1123ть чистое раціональное познаніе о природ&#1123 мыслящаго существа вообще, это Я должно было бы бытъ нагляднымъ представленіемъ, дающимъ синтетическія сужденія. Къ сожал&#1123нію это Я не есть ни наглядное представленіе, ни понятіе предмета, но форма сознанія, сопутствующая обоимъ родамъ представленій и возвышающая ихъ до познаній только при н&#1123которомъ дополнительномъ условіи, именно когда въ наглядномъ представленіи будетъ дано содержаніе для понятія предмета вообще. Такимъ образомъ рушится вся раціональная психологія, какъ наука, превышающая силы челов&#1123ческаго разума, и намъ остается изучать душу по руководству опыта и держаться въ кругу вопросовъ, не выходящихъ за пред&#1123лы содержанія возможнаго опыта.
Но хотя эта наука безполезна для расширенія познанія и вся состоитъ изъ настоящихъ ложныхъ умозаключеній, т&#1123мъ немен&#1123е нельзя отнимать у нея отрицательной пользы, какъ критики діалектическихъ умозаключеніи и притомъ обыкновеннаго разума.
Къ чему намъ психологія, основанная на однихъ чистыхъ началахъ разума? Конечно, для того, чтобъ предохранить свою мысль отъ опасности матеріализма. Но эту услугу оказываетъ вамъ и то понятіе о мыслящей личности, какое мы уже дали. Тутъ нельзя опасаться, что отрицаніе матеріи поведетъ къ отрицанію всякаго мышленія и самаго существованія мыслящихъ существъ. Напротивъ, устраняя понятіе мыслящаго субъекта, я долженъ отрицать весь вещественный міръ, такъ какъ онъ есть только явленіе въ чувственности нашего субъекта и видъ его представленіи.
Конечно это понятіе не сообщаетъ мн&#1123 особенныхъ св&#1123д&#1123ній о свойствахъ мыслящаго Я и даже о независимости его, по своему бытію, отъ трансцендентальной основы вн&#1123шнихъ явленій, и то и другое мн&#1123 вовсе неизв&#1123стно. Но такъ какъ возможно и помимо теоретическихъ основаній над&#1123яться на самостоятельное и при вс&#1123хъ возможныхъ изм&#1123неніяхъ нерушимое существованіе души, то уже не малое пріобр&#1123теніе и то, что, при сознаніи въ собственномъ нев&#1123д&#1123ніи, можно устранять догматическія нападенія теоретическихъ противниковъ и доказать, что они никакъ не могутъ знать о природ&#1123 субъекта бол&#1123е, ч&#1123мъ я, и потому не могутъ отрицать возможности моихъ надеждъ.
На этой трансцендентальной призрачности нашихъ психологическихъ понятій основываются три діалектическихъ вопроса, составляющихъ собственно ц&#1123ль раціональной психологіи и которые могутъ быть разр&#1123шены только на основаніи вышеприведенныхъ изсл&#1123дованій, именно 1) о возможности общеніи души съ органическимъ т&#1123ломъ, т. е. одушевленности и состояній души при жизни, 2) о начал&#1123 этого общенія, т. е. о душ&#1123 во время и до рожденія челов&#1123ка, 3) о конц&#1123 этого общенія, т. е. о душ&#1123 во время и посл&#1123 смерти (вопросъ о безсмертіи).
Я утверждаю, что вс&#1123 затрудненія, обыкновенію находимыя въ этихъ вопросахъ и которыя, въ вид&#1123 догматическихъ возраженій, выдаются за бол&#1123е глубокій взглядъ на природу вещей, основываются на самообольщеніи: именно, то, что существуетъ только въ мысли, олицетворяется и принимается за д&#1123йствительный предметъ, существующій вн&#1123 мыслящаго субъекта, какъ наприм. протяженіе, которое, въ сущности, есть только явленіе, принимается за качество вн&#1123шнихъ вещей, независимое отъ нашей чувственности, движеніе — за д&#1123йствіе ихъ, совершающееся само въ себ&#1123 вн&#1123 нашихъ чувствъ. Въ самомъ д&#1123л&#1123, матерія, общеніе которой съ душою возбуждаетъ такія недоум&#1123нія, есть ни что иное, какъ простая форма, или н&#1123который видъ представленія неизв&#1123стнаго предмета посредствомъ вн&#1123шняго чувства. Быть можетъ, вн&#1123 насъ находится н&#1123что, соотв&#1123тствующее явленію, называемому матеріей, но въ качеств&#1123 явленіи, оно не находится вн&#1123 насъ, ибо она есть наша мысль, хотя и представляется упомянутымъ чувствомъ вн&#1123 насъ. Матерія не означаетъ особаго вида сущностей, отличнаго отъ предмета внутренняго чувства (души), она выражаетъ только неоднородность предметовъ (неизв&#1123стныхъ сами въ себ&#1123) которые мы называемъ вн&#1123шними, съ т&#1123ми, представленія которыхъ мы причисляемъ къ внутреннему чувству: но оба вида ихъ точно также принадлежатъ мыслящему субъекту, какъ и остальныя мысли. Первыя вводятъ насъ въ обманъ т&#1123мъ, что, представляя предметы въ пространств&#1123, какъ-бы выд&#1123ляются отъ души и кажутся существующими вн&#1123 ея, хотя самое пространство, въ которомъ они представляются, есть только представленіе, которому вн&#1123 души н&#1123тъ ничего точно соотв&#1123тствующаго. Вопросъ, сл&#1123довательно, касается, не общенія души съ другими разнородными сущностями вн&#1123 насъ, а связи представленій внутренняго чувства съ видоизм&#1123неніями вн&#1123шней чувственности и сочетанія ихъ по неизм&#1123ннымъ законамъ въ одинъ ц&#1123лый связный опытъ.
Пока мы сопоставляемъ въ опыт&#1123 внутреннія и вн&#1123шнія явленія вм&#1123ст&#1123, какъ представленія, мы по находимъ въ этомъ соединеніи ничего противор&#1123чиваго, что представляло бы намъ странный ь общеніе обоихъ чувствъ. Другое д&#1123ло, когда мы начнемъ олицетворять вн&#1123шнія явленія, смотр&#1123ть на нихъ не какъ на представленія, а какъ на вн&#1123 насъ существующія вещи съ т&#1123ми признаками, какіе они им&#1123ютъ въ качеств&#1123 нашихъ представленій, когда взаимод&#1123йствія явленій между собою мы начнемъ переносить по аналогіи на свой мыслящій субъектъ, тогда пни получаютъ характеръ причинъ, д&#1123йствующихъ вн&#1123 насъ,— характеръ, трудно согласимый съ д&#1123йствіями ихъ на насъ, ибо первый им&#1123етъ отношеніе къ вн&#1123шнему чувству, посл&#1123дній къ внутреннему, хотя они и соединены въ одномъ субъект&#1123, однако по существу весьма разнородны. Тогда вс&#1123 вн&#1123шнія д&#1123йствія будутъ казаться изм&#1123неніями м&#1123ста, силы — какъ стремленія, им&#1123ющія д&#1123ло съ пространственными отношеніями. На самомъ же д&#1123л&#1123, д&#1123йствія суть наши мысли, между которыми н&#1123тъ отношеній м&#1123ста, движенія, фигуры и вообще пространства, нить причинъ потеряется зд&#1123сь въ д&#1123йствіяхъ, которыя должны будутъ сказаться на внутреннемъ чувств&#1123. Поэтому ненужно упускать изъ виду, что т&#1123ла не суть наличные предметы въ себ&#1123, но только одни явленія неизв&#1123стно какого предмета,— что движеніе не есть д&#1123йствіе этой неизв&#1123стной причины, но только явленіе вліянія его на наши чувства, что, вообще, ни то, ни другое не есть н&#1123что вн&#1123 насъ, но только наши представленія, что не движеніе матеріи производитъ въ насъ представленія, но что само оно (а вм&#1123ст&#1123 съ нимъ и матерія, познаваемая нами чрезь него) есть простое представленіе. Такъ что вся трудность состоитъ собственно въ сл&#1123дующемъ: какимъ образомъ и посредствомъ какихъ причинъ представленія нашей чувственности соединяются между собою такъ, что вн&#1123шнія представленія кажутся намъ вн&#1123шними предметами, Въ этомъ вопрос&#1123 н&#1123тъ уже затруднительной задачи, объяснить происхожденіе представленій д&#1123йствіемъ вн&#1123шнихъ, совершенно постороннихъ причинъ: ибо зд&#1123сь совершенно устранена путающая насъ мысль о д&#1123йствующей причин&#1123. Конечно, невозможно сразу же исправить наши сужденія, въ которыхъ недоразум&#1123ніе укоренилось отъ долгой привычки, какъ это возможно сд&#1123лать въ другихъ случаяхъ, въ которыхъ н&#1123тъ такого неизб&#1123жнаго обмана, затемняющаго истинное понятіе. Оттого едвали мы усп&#1123емъ указать ложность софистическихъ теорій такимъ понятнымъ для всякаго образомъ, какъ это требуется самымъ д&#1123ломъ.
Я полагаю, можно сод&#1123йствовать указанной ц&#1123ли сл&#1123дующимъ образомъ.
Возраженія могутъ быть разд&#1123лены на догматическія, критическія и скептическія. Догматическое идетъ противъ положеніи, критическое противъ доказательства положеніи. Первое требуетъ разсмотр&#1123нія природы предмета, дабы им&#1123ть возможность утверждать о немъ противоположное тому, о чемъ говорить положеніе, посему доказательство это им&#1123етъ догматическій характеръ и обнаруживаетъ притязаніе знать трактуемый предметъ лучше, ч&#1123мъ противоположное мн&#1123ніе. Критическое возраженіе, такъ какъ оно не касается достоинства положенія, а только доказательства его, вовсе не обязано им&#1123ть лучшія св&#1123д&#1123нія о предмет&#1123: оно доказываетъ только, что положеніе не им&#1123етъ основаній, но не то, что оно не в&#1123рно. Скептическое опроверженіе ставитъ предъ нами положительное и отрицательное мн&#1123ніи, какъ мысли одинаковаго достоинства, и разсматриваетъ каждое изъ нихъ поочередно одно, какъ догматъ, и другое — какъ его опроверженіе, въ обоихъ случаяхъ само оно догматично и потому совершенію уничтожаетъ возможность всякаго сужденіи о предмет&#1123. Какъ догматическое, такъ и скептическое опроверженіе должны настолько углубиться въ свой предметъ, насколько это нужно для положительнаго или отрицательнаго мн&#1123нія о немъ. Одно критическое им&#1123етъ то достоинство, что, указывая на воображаемую и ничтожную опору мн&#1123нія, рушитъ всю теорію т&#1123мъ, что лишаетъ ее основанія, не обязываясь, однакожъ, къ установк&#1123 положительнаго мн&#1123ніи о предмет&#1123.
Руководясь обыкновенными понятіями нашего разума, во взгляд&#1123 на взаимод&#1123йствіе нашего мыслящаго субъекта съ вещами вн&#1123 насъ, мы поступаемъ догматически, мы смотримъ на вещи, какъ на независимо отъ насъ находящіеся предметы и обнаруживаемъ тотъ трансцендентальный дуализмъ, который но относитъ вн&#1123шнихъ явленій къ субъекту, кинь его представленія, но въ томъ вид&#1123, какой усвояетъ имъ вн&#1123шнее наглядное представленіе, считаетъ ихъ предметами вн&#1123 насъ и такимъ образомъ совершенно отд&#1123ляетъ ихъ отъ мыслящаго субъекта. Эта ошибка служитъ основаніемъ вс&#1123хъ теорій общенія души и т&#1123ла, въ нихъ не спрашивается: можно ли быть совершенно ув&#1123реннымъ въ объективной реальности явленій? напротивъ, посл&#1123дняя предполагается какъ н&#1123что несомн&#1123нное, и разсуждаютъ только о томъ какъ сл&#1123дуетъ объяснить и понять ее. Три возможныхъ системы изобр&#1123тены дли объясненія этого пункта: система физическаго вліянія, предустановленной гармоніи и сверхъестественнаго сод&#1123йствія.
Оба посл&#1123дніе способа, объясняющіе взаимод&#1123йствіе души и матеріи суть собственно возраженія противъ перваго, обыкновенно принимаемаго простымъ разсудкомъ, они основываются на томъ, что матерія не можетъ посредствомъ прямаго вліянія быть причиною представленій, какъ совершенно инороднаго вида д&#1123йствій. Очевидно, об&#1123 эти теоріи не им&#1123ютъ права соединятъ съ понятіемъ матеріи то, что он&#1123 подразумеваютъ подъ предметомъ вн&#1123шнихъ чувствъ, ибо матерія есть явленіе, сл&#1123довательно, собственно представленіе, произведенное какими-нибудь вн&#1123шними предметами, въ противномъ случа&#1123, ихъ возраженіе им&#1123ло бы такой смыслъ, что представленія вн&#1123шнихъ предметовъ (явленія) не могутъ быть вн&#1123шними причинами представленій въ нашемъ дух&#1123, что совершенно не им&#1123етъ смысла, ибо никто не станетъ считать вн&#1123шнею причиною то, что разъ признано за представленіе. По смыслу нашихъ основоположеній, они должны дать такой видъ своей теоріи, что истинный (трансцендентальный) предметъ нашихъ вн&#1123шнихъ чувствъ не можетъ быть причиною представленій (явленій), обозначаемыхъ названіемъ матеріи. Мысль совершенію лишенная основаній: ибо никто не можетъ основательно доказать намъ возможность что-либо знать о трансцендентальной причин&#1123 нашихъ вн&#1123шнихъ представленій. Не многимъ лучше станетъ положеніе этихъ мнимыхъ исправителей теоріи физическаго вліянія, когда они захот&#1123ли бы, руководствуясь воззр&#1123ніемъ трансцендентальнаго дуализма, смотр&#1123ть на матерію, какъ на вещь саму въ себ&#1123 (не какъ явленіе только неизв&#1123стной вещи) и возраженію дать такой видъ, что подобный вн&#1123шній предметъ, въ которомъ существуетъ одна только механическая причинность, никогда не можетъ быть причиною нашихъ представленій, но что необходимо предположить еще третье существо, дабы объяснить если не взаимод&#1123йствіе, то, по крайней м&#1123р&#1123, соотв&#1123тствіе и гармонію между ними. Тогда они должны были бы начать свое опроверженіе съ того, что допустивъ юаЖдNoҐ х?ЄNoб, физическаго вліянія, принуждены были бы идти нетолько противъ мысли о естественномъ вліяніи, но и противъ собственнаго дуалистическаго предположенія. Вс&#1123 затрудненія по поводу соединенія мыслящаго существа съ матеріей возникаютъ р&#1123шительно изъ неправильнаго дуалистическаго предположенія: что матерія не есть явленіе, т. е. просто представленіе души, которому соотв&#1123тствуетъ неизв&#1123стный предметъ, по что она есть предметъ самъ въ себ&#1123, существующій вн&#1123 насъ и независимо отъ всякой чувственности.
Сл&#1123довательно, противъ общепринимаемаго физическаго вліянія невозможно догматическое возраженіе. Когда же мы допустимъ, что матерія и ея движеніе суть только явленія и, сл&#1123довательно, только представленія, то затрудненіе можетъ состоять только въ томъ, что неизв&#1123стный предметъ не можетъ быть причиною представленій въ насъ. Но утверждать это мы не им&#1123емъ ни мал&#1123йшаго права: ибо насчетъ неизв&#1123стнаго предмета никто не въ состояніи р&#1123шить, что онъ можетъ д&#1123лать и чего — не можетъ. Мы должны поэтому допустить трансцендентальный идеализмъ, если не хотимъ олицетворить представленія и считать ихъ вещами вн&#1123 себя.
Противъ обыкновеннаго понятія физическаго вліянія можетъ быть сд&#1123лано основательно одно только критическое возраженіе. Предполагаемое имъ взаимод&#1123йствіе двухъ видовъ сущностей полагаетъ въ основу грубый дуализмъ, протяженную сущность, которая есть только представленіе мыслящаго существа, оно д&#1123лаетъ вещію, сама по себ&#1123 существующею. Такимъ образомъ плохо понятое физическое вліяніе можетъ быть опровергнуто т&#1123мъ, что мы откроемъ ничтожность и ложность его основанія.
Пресловутый вопросъ объ общеніи существъ — мыслящаго и протяженнаго, выд&#1123ливъ изъ него вс&#1123 фантазіи, можно формулировать такъ: какимъ образомъ возможно вн&#1123шнее представленіе, именно пространства (наполненія его, фигуры и движенія), въ мыслящемъ субъект&#1123 вообще? На этотъ вопросъ отв&#1123тъ не возможенъ и проб&#1123лъ нашего знанія въ этомъ случа&#1123 не можетъ быть наполненъ, но только обозначенъ т&#1123лъ, что вн&#1123шнія явленія мы станемъ приписывать трансцендентальному предмету — причин&#1123, которой мы нетолько не знаемъ, но о которой никогда не составимъ понятія. При вс&#1123хъ задачахъ, встр&#1123чающихся на поприщ&#1123 опыта, мы разсматриваемъ явленія какъ предметы въ себ&#1123, вовсе не заботясь о первомъ основаніи ихъ возможности (какъ явленій). Только когда мы выйдемъ за пред&#1123лы опыта, то понятіе трансцендентальнаго предмета становится необходимымъ.
При такомъ понятіи о взаимод&#1123йствіи мыслящаго и протяженнаго существа р&#1123шаются вс&#1123 споры и вс&#1123 возраженія о состояніи мыслящей природы до этого взаимод&#1123йствія (жизни), или по уничтоженіи его (по смерти). Мн&#1123ніе, что мыслящее существо можетъ мыслить до всякаго общеніи съ т&#1123лами, могло бъ быть выражено такъ: что до начала той формы чувственности, посредствомъ которой н&#1123что является въ пространств&#1123, возможно въ иной форм&#1123 созерцать трансцендентальные предметы, теперь являющіеся намъ т&#1123лами. Мн&#1123ніе же, что душа, посл&#1123 прекращенія взаимод&#1123йствія съ т&#1123леснымъ міромъ, можетъ продолжать мыслить, выразилось бы сл&#1123дующимъ образомъ: что, по прекращеніи формы чувственности, посредствомъ которой трансцендентальные и теперь неизв&#1123стные предметы являются намъ матеріальнымъ міромъ, не прекратится совершенно всякое представленіе ихъ, но что мыслящему субъекту и тогда возможно будетъ познавать предметы, хотя и не какъ т&#1123ла.
Изъ теоретическихъ началъ нельзя привести ни мал&#1123йшаго основанія для упомянутыхъ мн&#1123ній, нельзя даже доказать возможности ихъ, можно только предполагать, не возможно также и догматическое опроверженіе ихъ. Никто ничего не знаетъ о безусловной и внутренней причин&#1123 вн&#1123шнихъ, вещественныхъ явленій. Сл&#1123довательно, никто не можетъ основательно знать, на чемъ основывается д&#1123йствительность вн&#1123шнихъ явленій въ теперешнемъ состояніи (при жизни), а также, уничтожатся ли (по смерти) вс&#1123 условія нагляднаго представленія и самый мыслящій субъектъ.
Такимъ образомъ весь споръ о природ&#1123 нашего мыслящаго существа и связи его съ т&#1123леснымъ міромъ есть ни что иное какъ стремленіе пополнить проб&#1123лы нашего знанія посредствомъ ложныхъ умозаключеній, именно, когда мысли олицетворяются въ вещи и образуется воображаемая наука изъ положительныхъ или отрицательныхъ мн&#1123ній, когда каждый приписываетъ себ&#1123 знаніе о предметахъ, о которыхъ никто не им&#1123етъ ни мал&#1123йшаго понятія, или считаетъ свои мысли за самые предметы и такимъ образомъ постоянно вращается въ кругу противор&#1123чій и недоразум&#1123ній. Отъ этого догматическаго осл&#1123пленія, привязывающаго многихъ къ разнымъ воображаемымъ теоріямъ и системамъ, можетъ освободить только трезвая и строгая критика, она можетъ ограничить вс&#1123 наши теоретическія притязанія областію возможнаго опыта не посредствомъ насм&#1123шки надъ неудавшимися попытками, или благочестивыхъ воздыханій объ ограниченности нашего разума, но посредствомъ обозначенія пред&#1123ловъ, на основаніи твердо установленныхъ началъ, она должно указать намъ nihil alterius геркулесовскихъ столбовъ, установленныхъ самою природою, дабы не пускаться съ нашимъ разумомъ за пред&#1123лы опыта, она должна указать, что мы не можемъ переступить ихъ, не пускаясь въ безбрежный океанъ, причемъ посл&#1123 тщетныхъ надеждъ мы все-таки въ конц&#1123 концовъ будемъ принуждены оставить всякія безнадежныя и трудныя усилія.
Мы должны еще представить ясный и общій разборъ трансцендентальной и столь естественной призрачности въ ложныхъ умозаключеніяхъ чистаго разума, равно какъ оправдать систематическій и развивающійся параллельно перечню категорій, порядокъ ихъ. Въ начал&#1123 этого отд&#1123ла мы не могли взяться за это не д&#1123лая себя темными или не заб&#1123гая впередъ. Теперь мы исполнимъ свой долгъ.
Призрачность состоитъ въ томъ, что субъективное условіе мышленія принимается за познаніе объекта. Во введеніи въ трансцендентальную діалектику мы уже показали, что чистый разумъ занимается единственно полнотою синтеза условій къ данному условному. Такъ какъ діалектическая призрачность чистаго разума не можетъ быть заблужденіемъ, какое встр&#1123чается при опред&#1123ленныхъ опытныхъ познаніяхъ, то она касается общихъ условій мышленія и потому возникаютъ только три случая діалектическаго употребленія чистаго разума.
1) Синтезъ условій мысли вообще.
2) Синтезъ условій опытнаго мышленія.
3) Синтезъ условій чистаго мышленія.
Во вс&#1123хъ этихъ трехъ случаяхъ чистый разумъ занимается только безусловною полнотою синтеза, т. е. условіемъ, которое само ни себ&#1123 безусловно. На этомъ д&#1123леніи основывается троякая трансцендентальная призрачность: отсюда три отд&#1123ла діалектики и три призрачныхъ науки изъ чистаго разума: трансцендентальная психологія, космологія и богословіе {Т. е. богословіе — изъ чистаго разума, а не изъ откровеній. М. В,}. Зд&#1123сь мы занимаемся только первою.
Такъ какъ въ мышленіи вообще мы отвлекаемъ всякое отношеніе мысли къ предмету (предметъ чувствъ и чистаго разсудка), то синтезъ условій мысли вообще не им&#1123етъ объективнаго характера, онъ есть только синтезъ мысли съ субъектомъ, неправильно принимаемый за синтетическое представленіе предмета.
Отсюда сл&#1123дуетъ, что діалектическое заключеніе къ безусловному условію всякаго мышленія вообще заключаетъ ошибку не въ содержаніи (ибо въ немъ отвлекается всякое содержаніе, или всякій предметъ), но въ форм&#1123 и поточу называется ложнымъ умозаключеніемъ.
Дал&#1123е, такъ какъ условіе, сопутствующее всякому мышленію, наше Я, заключается въ общемъ сужденіи, и мыслю, то разумъ им&#1123етъ д&#1123ло съ атомъ условіемъ, поскольку оно безусловно. Оно есть только формальное условіе, именно логическое единство мысли, въ которомъ и отвлекаю отъ всякаго предмета, темъ немен&#1123е, оно представляется нами какъ предметъ, именно какъ лицо Я и его безусловное единство.
Еслибъ меня спросили, какія свойства им&#1123етъ мыслящая вещь? то а priori отв&#1123тъ на этотъ вопросъ совершенно не возможенъ: такъ какъ онъ долженъ им&#1123ть синтетическій характеръ (аналитическій можетъ только уяснить намъ понятіе мышленія, но не даетъ намъ св&#1123д&#1123ніи о томъ, на чемъ именно основывается возможность его). Для синтетическаго же отв&#1123та требуется наглядное представленіе, совершенно устраняемое въ этомъ столь отвлеченномъ вопрос&#1123. Также точно никто не можетъ р&#1123шить вопроса: какова должна быть движущаяся вещь? Ибо мы не знаемъ зд&#1123сь еще ничего о непроницаемомъ протяженномъ н&#1123что, которое можетъ двигаться. Но хотя на первый вопросъ у насъ и н&#1123тъ отв&#1123та, однако, намъ кажется, что онъ можетъ состоять въ сужденіи, выражающемъ наше сознаніе, я мыслю, ибо это Я есть первый субъектъ, т. е. сущность, она проста и т. д. Но д&#1123ло въ тома., что вс&#1123 эти сужденія суть опытныя, и они не могли бъ указывать неопытныхъ признаковъ еслибы не извлекали ихъ изъ всеобщаго правила. выражающаго условія возможности мышленіи вообще и а priori. Уже этимъ путемъ можно было заподозрить паши сужденія о природ&#1123 мыслящаго существа только на основаніи понятій, хотя ошибки еще и не была открыта нами.
Дальн&#1123йшее изсл&#1123дованіе о происхожденіи признаковъ, прилагаемыхъ мн&#1123, какъ мыслящему существу вообще, можетъ открыть эту ошибку. Признаки суть ни что иное, какъ чистыя категоріи, посредствомъ которыхъ я мыслю не какой-либо опред&#1123ленный предметъ, но только единство представленій, помогающее мн&#1123 опред&#1123лять ихъ. Безъ помощи нагляднаго представленія, одна категорія никакъ не можетъ дать мн&#1123 понятіи о предмет только посредствомъ перваго дается мн&#1123 предметъ, мыслимый мною сообразно съ категоріей. Когда и признаю вещь за сущность въ явленіи, я долженъ им&#1123ть уже признаки ей посредствомъ нагляднаго представленія, между которыми я различаю постоянное отъ изм&#1123нчиваго, въ которыхъ я различаю основу (самую вещь) отъ того, что находится только въ ней. Называя вещь простою въ явленіи, я разум&#1123ю то, что хотя представленіе ея есть часть явленія, сама она, однакожъ, не можетъ быть д&#1123лима и т. д. Если же что, нибудь признано мною простымъ только въ понятіи, но не въ явленіи, то зд&#1123сь еще не заключается никакого точнаго познанія предмета, а только говорится о понятіи чего-то вообще, что не можетъ бытъ наглядно представляемо. Я подразум&#1123ваю тутъ, что н&#1123что мыслится мною простымъ: ничего бол&#1123е я не могу сказать зд&#1123сь, что существуетъ н&#1123что.
По нашему понятію простое самосознаніе (Я) есть сущность простая и т. д., вс&#1123 подобныя психологическія понятія безспорно правильны. Однако, посредствомъ ихъ мы ничего не узнаемъ о душ вс&#1123 эти признаки не им&#1123ютъ приложенія къ наглядному представленію, на могутъ давать выводовъ, приложимыхъ къ предметамъ опыта, и потому совершенно ничтожны. Въ самомъ д&#1123л&#1123 понятіе сущности не доказываетъ, мн&#1123 того, что душа продолжаетъ существовать сама по себ&#1123, что она есть часть вн&#1123шнихъ представленій, не могущая быть д&#1123лимою и которая не можетъ ни возникать, ни уничтожаться при вс&#1123хъ изм&#1123неніяхъ природы, т. е. мн&#1123 не указывается никакихъ свойствъ, которыя доказали бы о душ&#1123, что она есть н&#1123что д&#1123йствительное въ опыт&#1123, и указали бы мн&#1123 ея происхожденіе и будущее состояніе. Если я только на основаніи категоріи скажу: душа есть простая сущность, то ясно, что одно разсудочное понятіе сущности указываетъ мн&#1123 на вещь, представляемую какъ субъектъ въ себ&#1123 и не могущую быть чьимъ-либо свойствомъ, но отсюда еще ничего не сл&#1123дуетъ относительно ея пребываемости: признакъ простоты не предполагаетъ признака постоянства, такимъ образомъ я ничего не узнаю относительно судьбы души при міровыхъ изм&#1123неніяхъ. Еслибы мы им&#1123ли право утверждать, что душа есть простая часть матеріи, тона основаніи данныхъ опыта, мы могли бы вывести признакъ пребываемости, а изъ простоты природы и неразрушимость ея. Къ сожал&#1123нію, объ этомъ намъ ничего не говоритъ понятіе Я въ психологическомъ основоположеніи (и мыслю).
Причина, почему мыслящее существо думаетъ познать само себя посредствомъ чистыхъ категорій и притомъ такихъ, которыя выражаютъ безусловное единство, заключается въ сл&#1123дующемъ. Самосознаніе есть основаніе возможности категорій, представляющихъ намъ синтезъ содержанія нагляднаго представленія, насколько оно объединяется въ самосознаніи. Поэтому самосознаніе напоминаетъ намъ о томъ, что служитъ условіемъ всякаго единства, но само по себ&#1123 безусловно. О мыслящемъ Я (душ&#1123), представляющемъ себя сущностію, простою, тожественною во вс&#1123 времена и основою мышленія, отъ которой мы заключаемъ ко всякому другому бытію, можно поэтому сказать, что оно не столько познаетъ само себя посредствомъ категорій, сколько познаетъ категоріи, а чрезъ нихъ и вс&#1123 предметы въ безусловномъ единств&#1123 самосознанія, сл&#1123довательно, посредствомъ самого себя. Очевидно, что предполагаемое нами условіе, необходимое для познанія предмета, не можетъ быть само познаваемо, какъ предметъ, и что опред&#1123ляющее Я (мышленіе) такъ же отличается отъ опред&#1123ляемаго (мыслящаго субъекта), какъ познаніе отъ познаваемаго предмета. Понятно, что весьма естественно принимать единство въ синтез&#1123 мыслей за единство субъекта этихъ мыслей. Его можно назвать ошибкою олицетворенія сознанія (apperceptionis substantatae).
Это ложное умозаключеніе раціональной психологіи, котораго посылки, взятыя въ отд&#1123льности, совершенно правильны, можетъ быть названо Sophisma figurae dictionis, въ верхней посылк&#1123, категоріи, по отношенію къ ея условію, дается трансцендентальное значеніе, въ меньшей и въ заключенія, по отношенію къ душ&#1123, той же категоріи дается опытное значеніе. Такъ, понятіе сущности въ умозаключеніи о простот&#1123 души есть чисто разсудочное понятіе, которое, при отсутствіи чувственнаго представленія, им&#1123етъ одно трансцендентальное приложеніе, т. е. не им&#1123етъ ровно никакого. Въ меньшей посылк&#1123 то же самое понятіе прилагается къ предмету внутренняго опыта, между т&#1123мъ условія его приложенія in concreto, именно черты постоянной пребываемости, зд&#1123сь н&#1123тъ, и потому въ этомъ случа&#1123, дастся опытное, и притомъ зд&#1123сь не допустимое, значеніе.
Наконецъ, чтобъ указать систематическую связь-вс&#1123хъ этихъ діалектическихъ выводовъ въ психологіи во всей полнот&#1123, мы зам&#1123тимъ, что самосознаніе проводится по вс&#1123мъ классамъ категорій и притомъ прилагается къ т&#1123мъ разсудочнымъ понятіямъ, которыя составляютъ въ каждомъ класс&#1123 основу единства для остальныхъ, т. е. къ понятіямъ: самостоятельнаго существованія, реальности, единства (но не множества) и бытія, причемъ, разумъ разсматриваетъ ихъ, какъ условія возможности мыслящаго существа, сами по себ&#1123 безусловныя. Такимъ образомъ душа познаетъ въ себ&#1123.

1.
Безусловное единство отношенія, т. е. познаетъ саму себя существующею самостоятельно, а не зависимо.
2.
Безусловное единство качества, т. е. не какъ реальное ц&#1123лое, но какъ простое {Я не могу зд&#1123сь указать того, какимъ образомъ простота соотв&#1123тствуетъ категоріи реальности, но займусь этимъ вопросомъ въ сл&#1123дующемъ отд&#1123л&#1123, по поводу другаго случаи, гд&#1123 разумъ прилагаетъ это же самое понятіе.}.
3.
Безусловное единство при множеств&#1123 во времени, не какъ различную, т. е. въ различныя времена но какъ одинъ и тотъ же субъектъ.
4.
Безусловное единство существованія въ пространств&#1123, т. е. не какъ сознаніе множества независимыхъ отъ нея вещей, но какъ сознаніе собственнаго существованія, бытіе же другихъ вещей — какъ бытіе ея представленій.

Разумъ есть способность образовывать принципы. Положенія чистой психологіи не даютъ ламъ опытныхъ признаковъ души, но указываютъ такія качества, которыя, допуская ихъ д&#1123йствительность, должны опред&#1123лять намъ предметъ въ себ&#1123, независимо отъ опыта, сл&#1123довательно, посредствомъ одного разума. Они должны сл&#1123довательно, опираться на принципы и общія понятія о мыслящей природ&#1123. Между т&#1123мъ, на д&#1123л&#1123 основою имъ служитъ одно только представленіе и мысли: оно потому и принимаетъ характеръ общаго положенія, им&#1123ющаго значеніе для вс&#1123хъ мыслящихъ существъ, что служить чистою формулою всего опыта (неопред&#1123ленною), и такъ какъ оно им&#1123етъ единичный характеръ, то служить представителемъ условій мышленія вообще и оттого распространяетъ свое приложеніе дал&#1123е пред&#1123ловъ возможнаго опыта.}
Прежде всего сл&#1123дующее зам&#1123чаніе объ указанномъ способ&#1123 умозаключеній. Не тогда я познаю предметъ, когда мыслю его, а тогда, когда мое наглядное представленіе получаетъ совершенно опред&#1123ленный характеръ въ отношеніи къ единству сознанія, въ которомъ собственно и состоитъ мышленіе. Такимъ образомъ я познаю себя не тогда, когда сознаю себя мыслящимъ, но когда сознаю представленіе самого себя опред&#1123леннымъ по отношенію къ форм&#1123 мышленія. Вс&#1123 modi самосознанія въ мышленіи сами по себ&#1123 не суть разсудочныя понятія о предметахъ (категоріи), но только логическія формы, не дающія намъ познанія предмета, и сл&#1123довательно, и познанія насъ самихъ. Предметъ не есть сознаніе опред&#1123ляющаго, но опред&#1123лимаго лица, т. е. моего внутренняго нагляднаго представленія (насколько разнообразное содержаніе его объединяется сообразно съ общимъ условіемъ единства самосознанія въ мышленіи).
1) При вс&#1123хъ сужденіяхъ я всегда им&#1123ю значеніе субъекта, опред&#1123ляющаго то отношеніе, которое выражается въ сужденіи. Что мое мыслящее Я всегда остается субъектомъ мышленія и ни въ какомъ случа&#1123 не сказуемымъ его, это положеніе есть аподиктическое и тожественное, но отсюда еще нельзя выводить того, что мое Я, какъ предметъ, есть существо, само по себ&#1123 пребывающее, или сущность. Посл&#1123дній выводъ идетъ слишкомъ далеко, и потому требуетъ данныхъ, какихъ въ мышленіи н&#1123тъ и какихъ, быть можетъ, никогда не будетъ найдено (т. е. при изсл&#1123дованіи мыслящаго существа только со стороны его мышленія).
2) Что ‘Я’, открывающееся въ самосознаніи, при всякомъ мышленіи им&#1123етъ единичный характеръ, не можетъ разлагаться на множество субъектовъ и потому указываетъ ламъ на логически простой субъектъ, все это предполагается уже понятіемъ мышленія и, въ сущности, составляетъ аналитическое сужденіе. Но изъ него нельзя выводить, что мыслящее Я есть простая сущность, ибо въ такомъ случа&#1123 возникало бы синтетическое сужденіе. Понятіе сущности всегда им&#1123етъ отношеніе къ нагляднымъ представленіямъ, которыя у насъ могутъ быть только чувственныя, сл&#1123довательно, лежатъ вн&#1123 области разсудка и его мышленія, между т&#1123мъ, когда говорится, что Я въ мышленіи им&#1123етъ характеръ простоты, то предполагается именно разсудочная точка зр&#1123нія. Не легко на основаніи фактовъ нагляднаго представленія различать, чему можно усвоить названіе сущности, еще затруднительн&#1123й р&#1123шать, им&#1123етъ ли оно характеръ простоты (какъ наприм. въ вопрос&#1123 о частицахъ вещества). Было бы странно, еслибъ упомянутое весьма б&#1123дное представленіе могло р&#1123шать оба вопроса какимъ-то сверхъестественнымъ путемъ.
3) Сужденіе о моемъ тожеств&#1123, при всемъ, сознаваемомъ мною, разнообразіи состояній, есть сужденіе, заключающееся въ самыхъ понятіяхъ и, сл&#1123довательно, аналитическое. Но это тожество субъекта, сознаваемое много при вс&#1123хъ представленіяхъ, не касается нагляднаго представленія, въ которомъ субъектъ можетъ быть данъ намъ, какъ предметъ. Оно не можетъ поэтому свид&#1123тельствовать о тожеств&#1123 лица, подъ которымъ разум&#1123ется сознаніе тожества своей собственной сущности, какъ мыслящаго существа, при вс&#1123хъ изм&#1123неніяхъ состояній. Для такого вывода недостаточно одного анализа сужденія: я мыслю, но требуются разный синтетическія сужденія, опирающіяся на данное наглядное представленіе.
4) Сужденіе о томъ, что я различаю мое существованіе, какъ мыслящаго существа, отъ другихъ вещей (а также отъ моего т&#1123ла) вн&#1123 меня, есть аналитическое, эти другія вещи я мыслю отличными отъ себя. Но, очевидно, я не могу поэтому знать, возможно ли мое собственное сознаніе безъ вещей вн&#1123 меня и могу ли я существовать только какъ мыслящее существо (не будучи въ тоже время челов&#1123комъ).
Значитъ, изъ анализа моего сознанія при мышленіи р&#1123шительно ничего не сл&#1123дуетъ для познанія меня, какъ предмета. Логическій анализъ мышленія несправедливо принимается за метафизическое опред&#1123леніе предмета.
Наша критика могла бы оказаться несостоятельною только въ одномъ случа&#1123: еслибъ оказалась возможность доказать а priori, что вс&#1123 мыслящія существа сами по себ&#1123 суть простыя сущности, что въ такомъ качеств&#1123 они суть личности и сознаютъ свое бытіе, отличное отъ всякой матеріи. Но въ этомъ случа&#1123 мы зашли бы за пред&#1123лы чувственнаго міра и вступили въ область мысленныхъ предметовъ (noumenorum). Тогда, конечно, никто не могъ бы отрицать отъ насъ права построить выводы по собственному усмотр&#1123нію. Въ самомъ д&#1123л&#1123, сужденіе: всякое мыслящее с]щество есть простая сущность, им&#1123етъ характеръ синтетическаго сужденія а priori, вопервыхъ потому, что оно выступаетъ за пред&#1123лы, положеннаго въ основу, понятія и къ простому факту мышленія присоединяетъ фактъ изв&#1123стнаго способа существованія, вовторыхъ, къ понятію въ немъ присоединяется еще качество (простоты), которое не можетъ быть дано въ опыт&#1123. Выходитъ, что синтетическія сужденія а priori приложимы нстолько къ предметамъ возможнаго опыта, и им&#1123ютъ значеніе принциповъ возможности его, но могутъ быть прилагаемы къ вещамъ вообще и самимъ въ себ&#1123. Такой выводъ уничтожалъ бы всю нашу критику и вводилъ бы прежній устар&#1123лый порядокъ вещей. Впрочемъ, если ближе подойти къ д&#1123лу, то опасность кажется не столь великою.
Раціональная психологія руководится сл&#1123дующимъ ложнымъ умозаключеніемъ:
Что не можетъ быть мыслимо нами иначе, какъ въ качеств&#1123 субъекта, то и существуетъ какъ субъектъ и есть, сл&#1123довательно, сущность.
Но мыслящее существо, какъ таковое, не можетъ быть мыслимо нами иначе, какъ въ качеств&#1123 субъекта.
Сл&#1123довательно, оно и существуетъ какъ субъектъ, т. е. какъ сущность.
Въ большей посылк&#1123 говорится о существ&#1123, которое можетъ быть мыслимо во вс&#1123хъ отношеніяхъ, а сл&#1123довательно и въ томъ вид&#1123, въ какомъ оно можетъ быть дано въ наглядномъ представленіи. Въ меньшей же посылк&#1123 о немъ говорится, какъ субъект&#1123 въ отношеніи къ мышленію и единству сознанія, но не въ отношеніи къ наглядному представленію, которымъ оно дается, какъ предметъ для мышленія. Заключеніе зд&#1123сь выводится per sophisma figurae dictionis. {Именно, мышленіе въ посылкахъ принимается въ разныхъ значеніяхъ: въ большей — какъ им&#1123ющее д&#1123ло съ предметомъ вообще (сл&#1123довательно, и съ тою формою, въ какой онъ можетъ быть данъ въ наглядномъ представленіи), въ меньшей же обращается вниманіе на его отношеніе къ самосознанію, причемъ, н&#1123тъ мысли о какомъ-либо предмет&#1123, но мыслится только отношеніе Я къ себ&#1123, какъ субъекту (какъ форма мышленія). Въ первомъ случа&#1123 говорится о вещахъ, которыя не могутъ быть мыслимы иначе какъ субъекты, во второмъ — не о вещахъ, но о мышленіи (отр&#1123шенномъ отъ вс&#1123хъ предметовъ), въ которомъ Я всегда служитъ субъектомъ сознанія. Посему въ заключеніи нельзя выводить: я не могу иначе существовать какъ субъектъ, но только: при мысли о моемъ существованіи, можно давать моему Я значеніе субъекта сужденія: сужденіе это тожественное и ничего не говоритъ о способ&#1123 моего существованія.}
Что отожествленіе знаменитаго доказательства съ ложнымъ умозаключеніемъ совершенно правильно, это очевидно для всякаго, кто обратитъ вниманіе на наше общее зам&#1123чаніе къ систематическому изложенію основоположеній и на отд&#1123лъ о noumenis. Тамъ доказывается, что понятіе вещи, могущей существовать какъ субъектъ, но не какъ свойство, еще не предполагаетъ объективной реальности ея, т. е. остается еще неизв&#1123стнымъ, есть ли соотв&#1123тствующій ему предметъ, такъ какъ изъ понятія не видно, существуетъ ли онъ, и сл&#1123довательно, оно не даетъ намъ никакого познанія. Чтобъ имя сущности указывало намъ на предметъ, который можетъ быть данъ намъ, чтобъ оно сообщало намъ познаніе, для этого необходимо неизм&#1123нное наглядное представленіе, какъ неизб&#1123жное условіе объективной реальности понятія, т. е. то, посредствомъ чего дается намъ предметъ. Но во внутреннемъ наглядномъ представленіи у насъ н&#1123тъ ничего постояннаго: ибо Я есть только сознаніе моего мышленія. Оставаясь же при одномъ мышленіи, мы не им&#1123емъ никакого права прилагать къ себ&#1123, какъ мыслящимъ существамъ, понятіе сущности, т. е. субъекта, существующаго самъ по себ&#1123. Простота сущности также уничтожается, вм&#1123ст&#1123 съ объективною реальностію понятія, и превращается въ логическое единство самосознанія въ мышленіи вообще, будетъ ли при этомъ субъектъ им&#1123ть на самомъ д&#1123л&#1123 сложный характеръ или н&#1123тъ, все равно.

Опроверженіе Мендельсоновскаго доказательства постояннаго существованія души.

Этотъ философъ зам&#1123тилъ, что обыкновенное доказательство: душа (принимая ее за простое существо) не можетъ уничтожаться посредствомъ разложенія, не достигаетъ своей ц&#1123ли — именно не доказываетъ необходимой пребываемости ея, такъ какъ возможно уничтоженіе ея посредствомъ исчезновенія. Въ своемъ Федон&#1123 онъ усиливается опровергнуть такую уничтожаемость ея т&#1123мъ, что простое существо не можетъ прекращаться. Оно не можетъ уменьшаться, понемногу терять н&#1123что въ своемъ бытіи и такимъ образомъ постепенно превращаться въ ничто, тогда выходило бы, что между мгновеніями, когда оно существуетъ и когда его н&#1123тъ, не протекало бы никакого момента времени, что невозможно. Мендельсонъ не обратилъ однако вниманія на то, что, усвояя душ&#1123 такую простую природу, такъ какъ она не им&#1123етъ пространственнаго расположенія частей и не есть протяженная величина, мы не можемъ, однакожъ, отрицать отъ нея, какъ и отъ всего другаго существующаго величины интенсивной, т. е. степени реальности, какъ въ ея способностяхъ, такъ и во всемъ другомъ, составляющемъ ея существованіе, степень же можетъ уменьшаться черезъ весь безконечный рядъ уменьшающихся степеней и мнимая сущность (вещь, за постоянство которой нельзя поручиться) можетъ превратиться въ ничто не посредствомъ разложенія, а чрезъ постепенное ослабленіе (remissio) ея силъ (сл&#1123довательно чрезъ ослаб&#1123ваніе, Elanguescenz). Наприм&#1123ръ, сознаніе всегда им&#1123етъ степень, могущую уменьшаться {Ясность нельзя назвать, какъ говоритъ Логика, сознаніемъ представленія, изв&#1123стная степень сознанія, недостаточная, впрочемъ, для воспоминанія, находится во многихъ темныхъ представленіяхъ, ибо безъ сознанія мы безразлично соединяли бы всякія представленія, между т&#1123мъ какъ мы д&#1123лаемъ различіе между признаками многихъ понятій (наприм. права и справедливости, различіе, д&#1123лаемое артистомъ, между многими нотами, представляющимися воображенію). То представленіе ясно, которое мы сознательно ясно различаемъ отъ всякаго другаго. Если сознанія достаточно для различенія, но не для сознанія различія, то представленіе должно быть названо еще темнымъ. Сл&#1123довательно, существуютъ безконечно многія степени сознанія до его полнаго исчезновенія.}, а также, и сила самосознанія, а также и вс&#1123 другія способности. Сл&#1123довательно, пребываемость души, какъ предмета внутренняго чувства, остается недоказанной и даже трудно доказываемой, хотя ея существованіе въ продолженіи жизни, когда мыслящее существо (челов&#1123къ) есть предметъ для своихъ вн&#1123шнихъ чувствъ, само по себ&#1123 ясно. Понятно, что этого мало для раціональнаго психолога, желающаго доказывать изъ однихъ только понятій абсолютную пребываемость души за пред&#1123лами этой жизни. {Т&#1123мъ, кто довольствуется указаніемъ только возможностей, особенно если въ ихъ предположеніяхъ нельзя указать логическаго противор&#1123чія (каковы, наприм&#1123ръ, т&#1123, кто предполагаетъ возможность мышленія за пред&#1123лами жизни, хотя образчикъ его могутъ находить только въ челов&#1123ческой жизни), можно противопоставить другія не мен&#1123е см&#1123лыя возможности. Такова, наприм&#1123ръ, возможность д&#1123ленія простой сущности на многія и, наоборотъ, сліяніе (Coalitio) многихъ въ одну простую. Хотя д&#1123лимость предполагаетъ н&#1123что сложное, однако для сего не требуется сложенія непрем&#1123нно сущностей, а только степеней (многихъ способностей) одной и той же сущности. Можно представлять себ&#1123 силы и способности души, даже способность сознанія, исчезнувшими наполовину, впрочемъ такъ, что остающаяся часть души еще не теряетъ характеръ сущности. Можно также, не впадая въ противор&#1123чіе, представлять исчезнувшую половину сохранившеюся вн&#1123 прежней сущности, и такъ какъ все реальное въ ней им&#1123етъ степень и такъ какъ д&#1123лилось на половину ц&#1123лое всестороннее существованіе, то вн&#1123 его можетъ возникнуть особая независимая сущность. Множество, надъ которымъ произведено д&#1123леніе, существовало уже прежде, но не какъ множество сущностей, а какъ разнообразіе реальностей, въ смысл&#1123 количествъ бытія въ сущности, единство ея составляло только вн&#1123шнюю формы существованія и чрезъ д&#1123леніе оно превратилось во множество сущностей. Такимъ образомъ могли бы и многія простыя сущности опять сливаться въ одну, причемъ ничто собственно не уничтожалось бы, исключая только самостоятельности бытія, такъ какъ одна сущность соединяла бы въ себ&#1123 вс&#1123 степени реальности другихъ сущностей, наприм. простыя сущности, которыя являются намъ матеріею (конечно, не посредствомъ механическаго или химическаго вліянія, но посредствомъ того неизв&#1123стнаго вліянія, котораго первыя суть только сл&#1123дствія), чрезъ динамическое д&#1123леніе могутъ производить вторичныя сущности, восполняя убытокъ сліяніемъ съ новыми простыми подобными сущностями. Я далекъ отъ того, чтобъ придавать какую-нибудь ц&#1123ну или значеніе подобнымъ фантазіямъ, притомъ принципы аналитики достаточно доказали, что нельзя давать категоріямъ (а также и сущности) другаго употребленія, кром&#1123 опытнаго. Но раціоналистъ достаточно см&#1123лъ для того, чтобъ доказывать бытіе существа, само по себ&#1123 существующаго, природа котораго состоитъ въ способности мышленія, не опираясь на наглядное представленіе, которымъ могъ бы даваться ему предметъ, но единственно на томъ только основаніи, что единство самосознанія въ мышленіи не объяснимо изъ чего-нибудь сложнаго. Онъ поступилъ бы гораздо лучше, еслибъ сознался, что онъ не можетъ объяснить возможности мыслящей природы. Иначе, какъ отрицать право на подобную см&#1123лость у матеріалиста, который д&#1123лаетъ изъ своего основоположенія, въ силу единства опыта, противоположное употребленіе, хотя и онъ также мало можетъ ссылаться на опытъ для доказательства своихъ предположеній.}
Обратимъ теперь вниманіе на указанный положенія въ ихъ синтетической связи, какъ они и должны быть развиваемы раціональною психологіею, т. е. въ ихъ приложеніи ко вс&#1123мъ мыслящимъ существамъ, начавъ съ категоріи отношенія, именно съ положенія: вс&#1123 мыслящія существа суть сущности, и, идя обратнымъ путемъ, мы приходимъ наконецъ къ бытію ихъ, которое, по мн&#1123нію системы, нетолько сознается ими независимо отъ вн&#1123шнихъ вещей, во которое (со стороны постоянства, необходимаго характера сущности) даже опред&#1123ляется ими самостоятельно. Оттого въ раціоналистической психологіи идеализмъ неизб&#1123женъ, по крайней м&#1123р&#1123, проблемматическій, ибо если бытіе вн&#1123шнихъ вещей не необходимо для опред&#1123ленія нашего собственнаго бытія во времени, то совершенно напрасно мы говоримъ о существующихъ вещахъ, ибо никакъ нельзя доказать бытія ихъ.
Изберемъ аналитическій путь, такъ, какъ въ сужденіи: я мыслю, заключается уже бытіе, какъ н&#1123что данное и сл&#1123довательно въ основ&#1123 сто выражается категорія изм&#1123няемости. Станемъ анализовать, дабы узнать содержаніе его, именно какимъ образомъ это Я опред&#1123ляетъ свое бытіе въ пространств&#1123 и времени. Тогда положенія раціональной психологіи будутъ начинаться не съ понятія мыслящаго существа вообще, а съ факта существованія его, и признаки мыслящаго существа будутъ выводиться изъ той формы, въ какой мыслится д&#1123йствительное существованіе его, конечно, по отд&#1123леніи вс&#1123хъ опытныхъ чертъ. Именно:

1.
Я мыслю.
2.
Какъ субъектъ.
3.
Какъ простой субъектъ.
4.
Какъ тожественный субъектъ во вс&#1123хъ состояніяхъ моего мышленія.

Такъ какъ во второмъ положеніи не опред&#1123лено, могу ли я мыслить свое Я только субъектомъ, но никакъ не свойствомъ какого-нибудь другаго существа, то понятіе субъекта принимается зд&#1123сь только въ логическомъ значеніи и остается неизв&#1123стнымъ, сл&#1123дуетъ ли тутъ подразум&#1123вать сущность, или н&#1123тъ. Впрочемъ, въ третьемъ положеніи, безусловное единство самосознанія, простое Я получаетъ особое значеніе, какъ представленіе, къ которому сводится всякое соединеніе и разд&#1123леніе, составляющія сущность мышленія, хотя оно не говоритъ ничего р&#1123шительнаго о свойств&#1123 или самостоятельномъ существованіи субъекта. Самосознаніе есть н&#1123что реальное и единство его предполагается его природою. Но въ пространств&#1123 н&#1123тъ ничего простаго реальнаго, ибо пункты ихъ однихъ можно назвать простыми въ пространств&#1123) суть только пред&#1123лы, но сами по себ&#1123 не составляютъ части пространства. Отсюда сл&#1123дуетъ невозможность объясненія свойствъ души (какъ мыслящаго субъекта) изъ основаній матеріализма. Но такъ какъ въ первомъ положеніи мое бытіе дается какъ фактъ — въ немъ говорится не то, что всякое мыслящее существо непрем&#1123нно существуетъ (въ такомъ случа&#1123 указывалась бы безусловная необходимость его и утверждалось бы о немъ слишкомъ много), но то, что я существую и въ тоже время мыслю, — то положеніе им&#1123етъ опытный характеръ и опред&#1123ляетъ мое бытіе только со стороны моихъ представленій во времени. Но и тутъ я долженъ им&#1123ть въ виду н&#1123что постоянное, чего вовсе н&#1123тъ въ моемъ внутреннемъ наглядномъ представленіи, поскольку я мыслю, поэтому посредствомъ простаго самосознанія невозможно опред&#1123лить способа моего существованія, въ качеств&#1123 ли сущности или свойства. Какъ матеріализмъ не способенъ къ объясненію моего существованія, такъ и спиритуализмъ недостаточенъ для того, заключеніе отсюда то, что мы никакъ не можемъ знать чего-либо о свойств&#1123 нашей души, въ ея отр&#1123шенномъ и независимомъ существованіи.
Какимъ же образомъ возможно переступать опытъ (наше существованіе) на основаніи единства сознанія, которое изв&#1123стно намъ потому только, что оно необходимо для возможности опыта, возможно ли простирать наше познаніе на природу вс&#1123хъ мыслящихъ существъ вообще на основаніи опытнаго, но, по способу нагляднаго представленія, неопред&#1123леннаго положенія: я мыслю?
Сл&#1123довательно, н&#1123тъ раціональной психологіи, какъ науки, восполняющей наше знаніе о себ она поставляетъ только долевые пред&#1123лы теоретическому разуму съ одной стороны для того, чтобъ онъ не бросался въ мертвый матеріализмъ, а съ другой не терялся бы въ области спиритуализма. Она напоминаетъ намъ, что въ этомъ отказ&#1123 чистаго разума отв&#1123чать на вопросы, не касающіеся настоящей жизни, мы должны вид&#1123ть указаніе себ&#1123, что отъ безплодной теоріи сл&#1123дуетъ обратить самопознаніе къ плодотворной практической области. Хотя оно и будетъ обращено къ предметамъ опыта, т&#1123мъ немен&#1123е принципы будутъ заимствоваться вн&#1123 пред&#1123ловъ его, тогда мы станемъ опред&#1123лять образъ д&#1123йствій нашихъ такъ, какъ будто-бы наше назначеніе безконечно выше опыта и за пред&#1123лами этой жизни.
Очевидно, одно непониманіе было причиной происхожденія раціональной психологіи. Единство сознанія, лежащее въ основъ категорій, принимается въ ней за представленіе субъекта, какъ предмета, и къ нему прилагается категорія сущности. На самомъ д&#1123л&#1123, оно есть только единство въ мышленіи, но такое единство не даетъ вамъ никакого предмета и къ нему не можетъ быть прилагаема категорія сущности, всегда предполагающая какое-нибудь данное наглядное представленіе, значитъ, этотъ субъектъ никакъ не можетъ быть познанъ нами. Поэтому субъектъ категорій не можсть образовать понятія о себ&#1123, какъ предмет&#1123 категорій, на томъ только основаніи, что онъ мыслитъ ихъ, для сего онъ долженъ былъ бы положить въ основу свое чистое самосознаніе, которое во всякомъ случа&#1123 составляетъ предметъ вопроса. Такъ, наприм&#1123ръ, субъектъ, образующій представленіе времени, не можетъ самъ же опред&#1123лятъ свое бытіе во времени, какъ не возможно это, такъ точно не допустимо и опред&#1123леніе себя (какъ мыслящаго существа вообще) посредствомъ категорій. {Какъ мы уже сказали, положеніе: Я мыслю, им&#1123етъ опытный характеръ и заключаетъ въ себ&#1123 сужденіе: я существую. Но нельзя утверждать наоборотъ: все мыслящее существуетъ: ибо тогда выходило бы, что свойство мышленія даетъ необходимый характеръ вс&#1123мъ существамъ, одареннымъ мыслію. Посему мое существованіе не можетъ быть выведено изъ сужденія: я мыслю, какъ это казалось Декарту (тогда въ большей посылк&#1123 должно было бы стоять: все мыслящее существуетъ), ибо оно тожественно съ посл&#1123днимъ. Оно выражаетъ неопред&#1123ленное наглядное представленіе, т. е. воспріятіе (сл&#1123довательно, оно доказываетъ, что основаніемъ этому сужденію служить ощущеніе, относящееся къ области чувственности), но предваряетъ опытъ, опред&#1123ляющій предметъ воспріятія, посредствомъ категоріи, въ отношеніи времени, зам&#1123тимъ, что идея существованія тутъ не можетъ быть названа категоріей, такъ какъ она им&#1123етъ отношеніе не къ такому предмету, который данъ весьма неопред&#1123ленно, а къ такому, о которомъ им&#1123ется понятіе и о которомъ желается знать, существуетъ ли онъ вн&#1123 понятія, или н&#1123тъ. Неопред&#1123ленное воспріятіе означаетъ зд&#1123сь н&#1123что реальное, данное, какъ фактъ, для мышленія вообще, сл&#1123довательно, не какъ явленіе, не какъ вещь сама въ себ&#1123 (noumenon), но какъ н&#1123что, д&#1123йствительно существующее и означаемое въ сужденіи: я мыслю. Нужно зам&#1123тить, что, называя сужденіе: я мыслю, опытнымъ, я по желаю обозначить т&#1123мъ, что ‘я’ въ этомъ сужденіи есть опытное представленіе, напротивъ, оно — чисто разсудочное, такъ какъ принадлежитъ мышленію вообще. Но утверждаю, что безъ какого-нибудь опытнаго представленія, дающаго содержаніе для мышленія, не могло бъ осуществиться д&#1123йствіе: я мыслю, опытное содержаніе есть условіе приложенія или употребленія чисто-разсудочнаго д&#1123йствія.}
Такимъ образомъ познаніе, переступающее пред&#1123лы возможнаго опыта и такъ т&#1123сно связанное съ высшимъ интересомъ челов&#1123чества, превращается въ обманутую надежду, тщетно возлагавшуюся на теоретическую психологію. Строгая критика, доказывающая невозможность сверхъопытныхъ выводовъ о предмет&#1123 опыта догматическимъ путемъ, оказываетъ немаловажную услугу въ этомъ случа&#1123 разуму, ограждая его въ тоже время и отъ всякихъ противоположныхъ мн&#1123ній. Такая услуга могла быть оказана ею двумя только путями: или еслибъ она усп&#1123ла непреложно доказать упомянутое положеніе, или, въ случа&#1123 невозможности, открыла бы причины своего безсилія: если оно происходитъ отъ необходимой ограниченности нашего разума, то, очевидно, и противники должны подчиняться тому же самому закону отреченія отъ вс&#1123хъ притязаній на догматическія мн&#1123нія.
При этомъ мы нисколько не теряемъ возможности, даже обязаны допустить будущую жизнь — въ силу основоположеній практическаго разума, соединеннаго съ теоретическимъ. Одно теоретическое доказательство никогда не им&#1123ло бы вліянія на обыкновенный челов&#1123ческій разумъ. Оно покоится на столь зыбкомъ основаніи, что развивается школою слишкомъ искусственно и даже въ ея глазахъ не им&#1123етъ никакой твердой почвы, на которой можно бы было что-нибудь строить. Поэтому обыкновенныя доказательства, годныя для вс&#1123хъ, удерживаютъ все свое значеніе и, напротивъ, но устраненіи догматическихъ притязаній, выигрываютъ въ ясности и безъискусственной уб&#1123дительности: они переносятъ разумъ въ его своеобычную область — именно въ область гармоніи ц&#1123лей, составляющей въ тоже время гармонію природы, становясь практическою способностію и не ст&#1123сняясь никакими условіями, разумъ совершенно вправ&#1123 предполагать бытіе природы, а сл&#1123довательно и наше, за пред&#1123лами опыта и жизни. По аналогіи съ природою существъ, живущихъ въ этомъ мір&#1123, относительно которыхъ разумъ долженъ признать за правило, что н&#1123тъ ни одного органа, способности, стремленія, ничего ненужнаго или несоразм&#1123рнаго съ назначеніемъ, сл&#1123довательно, нец&#1123лесообразнаго, но что все прямо сообразно съ своимъ назначеніемъ въ жизни,— какимъ образомъ возможно предположить, что челов&#1123къ, осуществляющій въ себ&#1123 конечную ц&#1123ль всего, можетъ быть твореніемъ, исключеннымъ изъ общаго правила. Его природные задатки и, кром&#1123 талантовъ и стремленій прилагать первые къ д&#1123лу, еще нравственный законъ слишкомъ далеко превышаютъ всю пользу и выгоду, какія онъ можетъ извлечь изъ нихъ въ этой жизни, напротивъ, въ силу этого закона, онъ научается выше всего ц&#1123нить простое сознаніе честности своихъ нам&#1123реній, часто вопреки вс&#1123мъ выгодамъ и внутренно чувствуетъ свое призваніе своею жизнію въ этомъ мір&#1123, отреченіемъ отъ вс&#1123хъ выгодъ приготовить изъ себя гражданина лучшаго міра, о которомъ онъ им&#1123етъ идею. Это могущественное, неопровержимое доказательство, съ помощію постоянно умножающагося знанія ц&#1123лесообразности во всемъ видимомъ нами, съ помощію уб&#1123жденія въ неизм&#1123римости творенія, сл&#1123довательно, съ помощію сознанія изв&#1123стной безконечной возможности расширять наши знанія и соразм&#1123рныхъ съ нею нашихъ стремленій остается незыблемымъ, хотя мы должны отказаться отъ мысли познать необходимое продолженіе нашего бытія изъ чистаго теоретическаго самопознанія. {Само собою разум&#1123ется, что, считая невозможнымъ а priori доказательство безсмертія души, Кантъ этимъ не отрицаетъ возможность доказательствъ, опирающихся на нашихъ нравственныхъ, эстетическихъ и религіозныхъ потребностяхъ. Кто возраженія главнымъ образомъ направлены противъ Psychologie rationalis, процв&#1123тавшей въ школ&#1123 Вольфа и очевидно, что, съ разрушеніемъ ихъ, нимало не рушатся наши уб&#1123жденія въ истин&#1123 нашего безсмертія. Это нужно им&#1123ть въ виду, чтобъ правильно понимать Канта во всемъ этомъ отд&#1123л&#1123. М. В.}

Заключеніе разбора психологическаго ложнаго умозаключенія.

Діалектическая призрачность въ раціональной психологіи основывается на см&#1123шеніи идеи разума (чистой разумности) съ совершенно неопред&#1123леннымъ понятіемъ мыслящаго существа вообще. Предполагая Я, какъ средоточіе возможнаго опыта, мы устраняемъ изъ виду всякій д&#1123йствительный опытъ и заключаемъ отсюда, что можно сознавать свое бытіе независимо отъ опыта и его условій. Я см&#1123шиваю такимъ образомъ отвлеченіе отъ моего существованія, характеризуемаго опытными чертами, съ мнимымъ сознаніемъ возможности отр&#1123шоннаго бытія моего мыслящаго лица, и предполагаю сущность въ себ&#1123, какъ трансцендентальный субъектъ, тогда какъ на самомъ д&#1123л&#1123 я им&#1123ю въ мысли только единство сознанія, лежащее въ основ&#1123, всякаго опред&#1123ленія, какъ чистой формы познанія.
Вопросъ о взаимод&#1123йствіи т&#1123ла и души не относится собственно къ той психологіи, о которой у насъ идетъ р&#1123чь: она доказываетъ бытіе личности души вн&#1123 этого взаимод&#1123йствія (по смерти) и, сл&#1123довательно, им&#1123етъ сверхъ-опытный характеръ, т. е. она занимается предметомъ опыта, въ той м&#1123р&#1123, въ какой онъ перестаетъ принадлежать къ области ого. И на этотъ пунктъ съ нашей точки зр&#1123нія можетъ быть данъ удовлетворительный отв&#1123тъ. Какъ изв&#1123стно, затрудненіе этой задачи состоитъ въ предполагаемой разнородности предмета внутренняго чувства (души) и предмета ва&#1123шнихъ чувствъ, такъ какъ формальнымъ условіемъ представленія перваго служитъ время, для втораго сверхъ того и пространство. Но если мы сообразимъ, что оба рода предметовъ различаются не внутренно, но со стороны вн&#1123шняго явленія только, и, сл&#1123довательно, н&#1123что, лежащее въ основ&#1123 явленія матеріи, какъ вещи самой въ себ&#1123, можетъ не быть разнороднымъ отъ души, то затрудненіе исчезаетъ. Тогда остается только р&#1123шить, какимъ образомъ вообще возможно взаимод&#1123йствіе сущностей: но эта задача лежитъ вн&#1123 психологической области и, какъ легко можетъ судить читатель потому, что сказано въ аналитик&#1123 объ основныхъ силахъ и способностяхъ, вн&#1123 области всякаго челов&#1123ческаго познанія.

Общее зам&#1123чаніе относительно перехода отъ раціональной психологіи къ космологіи.

Сужденіе: я мыслю или я существую мысля, какъ мы знаемъ, есть опытное. Въ основ&#1123 его лежитъ опытное наглядное представленіе, и, сл&#1123довательно, мыслимый предметъ им&#1123етъ характеръ явленія. Изъ нашей теоріи повидимому выходитъ, что душа всец&#1123ло, даже со стороны своего мышленія, превращается въ явленіе и въ такомъ случа&#1123 наше сознаніе само, какъ призрачность, им&#1123ло бы д&#1123ло съ ч&#1123мъ-то несущественнымъ.
Мышленіе само но себ&#1123 есть логическая д&#1123ятельность, т. е. при немъ мы самод&#1123ятельно соединяемъ разнообразное содержаніе возможнаго нагляднаго представленія, оно не говоритъ намъ о субъект&#1123, какъ явленіи, уже потому, что не обращаетъ вниманія на способъ нагляднаго представленія, чувственный ли онъ, или разсудочный. Поэтому мысля о себ&#1123, и не представляю себя ни въ томъ вид&#1123, въ какомъ я существую, ни въ томъ, въ какомъ я являюсь, я мыслю себя какъ предметъ вообще, наглядное представленіе котораго я отвлекаю. Если мы и представляемъ себя какъ субъектъ мыслей, или какъ основаніе мышленіи, то эти способы представленія не означаютъ категорій сущности, или причины: ибо категоріи суть только формы мышленія (сужденія), прилагаемыя къ нашему чувственному наглядному представленію, еслибы я им&#1123лъ въ виду познаніе себя, тогда, конечно, он&#1123 были бы зд&#1123сь необходимы. Но я хочу сознавалъ себя только мыслящимъ, въ какой форм&#1123 мое лице можетъ явиться въ наглядномъ представленіи, это остается въ сторон и когда однимъ только мышленіемъ обращаюсь въ сознанію самого себя, тогда я становлюсь существомъ для себя, хотя и тутъ н&#1123тъ ни одной черты, которая могла бы давать содержаніе для моего мышленія о себ&#1123.
Сужденіе: я мыслю, когда оно значитъ, собственно: я существую мысля, не есть одна только логическая форма, оно опред&#1123ляетъ субъектъ (который въ тоже время есть и объектъ) со стороны его бытія и не можетъ быть утверждаемо нами безъ указаній внутренняго чувства, дающаго намъ предметъ, не какъ вещь саму въ себ&#1123, но какъ только явленіе. Въ немъ поэтому выражается нетолько самод&#1123ятельная сторона мышленіи, но и страдательная — представленія, т. е. мышленіе себя самого вм&#1123ст&#1123 съ опытнымъ представленіемъ того же самаго субъекта. Въ посл&#1123днемъ собственно сл&#1123дуетъ искать условій при которыхъ могутъ быть прилагаемы логическія формы категорій сущности, причины и т. д., дабы такимъ образомъ нетолько обозначить предметъ самъ въ себ&#1123, какъ простое Я, но чтобъ обозначить и форму его существованія, т. е. познать себя какъ noumenon. Но это невозможно: ибо внутреннее наглядное представленіе им&#1123етъ чувственный характеръ и дастъ намъ одни факты явленія, изъ которыхъ ничего нельзя заимствовать для познанія отр&#1123шеннаго существованія предмета чистаго сознанія, но которые служатъ только для ц&#1123лей опыта.
Но еслибъ впосл&#1123дствіи нашелся въ сверхь-опытныхъ (не логическихъ только только правилахъ, по) а priori несомн&#1123нныхъ, касающихся нашего существованія, законахъ чистаго разума поводъ предполагать въ насъ законодательство а priori, касающееся нашего существованія и опред&#1123ляющее его, то этотъ фактъ указывалъ бы на нашу самод&#1123ятельность, безъ помощи условій опытнаго нагляднаго представленія, опред&#1123ляющую наше д&#1123йствительное бытіе. Тогда мы увид&#1123ли бы, что въ сознаніи нашего бытія а priori заключается н&#1123что, что можетъ опред&#1123лять наше чувственное существованіе по отношенію къ міру мысленному (скор&#1123е мыслимому).
Все это, впрочемъ, не подвигаетъ впередъ раціональную психологію. Конечно, при помощи удивительной способности, открывающейся въ сознаніи нравственнаго закона, я им&#1123лъ бы чисто разсудочный принципъ опред&#1123ленія моего существованія. Но какіе я им&#1123ю зд&#1123сь признаки? очевидно, т&#1123 же самые, какіе даны мн&#1123 въ чувственномъ наглядномъ представленіи. Сл&#1123довательно, мы опять попадаемъ въ то же положеніе, въ какомъ находилась раціональная психологія, намъ опять нужны чувственныя представленія, чтобы датъ смыслъ разсудочнымъ понятіямъ, сущности, причин&#1123 и т. д., съ помощію которыхъ единственно я могу образовать познаніе о себ но упомянутыя наглядныя представленія никогда не могутъ вывести меня за пред&#1123лы опыта. Впрочемъ, и тутъ я им&#1123ю право приложить эти понятія въ практик&#1123, именно, по аналогіи съ теоретическимъ употребленіемъ, — къ свобод&#1123 и ея субъекту: я разум&#1123ю зд&#1123сь логическія формы субъекта и свойства, основанія и сл&#1123дствія, сообразно съ которыми опред&#1123ляются д&#1123йствія водъ вліяніемъ нравственныхъ законовъ, ибо и д&#1123йствія могутъ быть объясняемы изъ законовъ природы по категоріямъ сущности и причины, хотя исходятъ совершенно изъ другаго принципа. Мы должны были сд&#1123лать это зам&#1123чаніе для устраненія недоразум&#1123нія, которому легко можетъ быть подвержено ученіе о самопредставленіи, какъ явленіи. Мы еще будемъ им&#1123ть случай сд&#1123лать изъ него употребленіе.

ВТОРОЙ КНИГИ ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ДІАЛЕКТИКИ

ВТОРОЙ ОТД&#1123ЛЪ.

Во введеніи къ этой части нашего труда мы показали, что вся трансцендентальная призрачность чистаго разума основывается на діалектическихъ умозаключеніяхъ, схему ихъ даетъ намъ логика въ трехъ формальныхъ видахъ умозаключеній разума, все равно, какъ категоріи им&#1123ютъ свою схему въ четырехъ формахъ сужденій. Первый видъ этихъ умозаключеній им&#1123лъ въ виду безусловное единство субъективныхъ условій вс&#1123хъ представленій вообще (субъекта или души) въ соотв&#1123тствіе съ изъявительными умозаключеніями, в&#1123рная посылка которыхъ выражаетъ отношеніе сказуемаго къ субъекту. Это рой видъ діалектическаго доказательства, по аналогіи съ условными умозаключеніями, касается безусловнаго единства объективныхъ условій въ явленіи, равно какъ и третій видъ, съ которымъ мы будемъ им&#1123ть д&#1123ло въ сл&#1123дующей!, отд&#1123л&#1123, говорни. о безусловномъ единств&#1123 объективныхъ условій, при которыхъ возможны предметы вообще.
Зам&#1123чательно, однакожъ, что трансцендентальное ложное умозаключеніе производитъ одностороннюю призрачность, именно только относительно идеи субъекта нашего мышленія, для противоположныхъ выводовъ понятія разума не даютъ ни мал&#1123йшаго повода. Выгода вся на сторон&#1123 теоріи, признающей духъ (Pneumatismus), хотя и она не можетъ отрицать того, что вся призрачность ея разс&#1123евается подъ д&#1123йствіемъ критики.
Совершенію другое д&#1123ло, когда мы прилагаемъ разумъ къ объективному синтезу явленій: и тутъ онъ съ достаточною силою выражаетъ принципъ безусловнаго единства, но слишкомъ скоро запутывается въ такія противор&#1123чія, что скоро принужденъ бываетъ оставить свои космологическія притязанія.
Зд&#1123сь обнаруживается новое явленіе въ челов&#1123ческомъ разум&#1123, именно совершенно естественная противор&#1123чивость, которой н&#1123тъ нужды изобр&#1123тать, но въ которую попадаетъ разумъ самъ собою и притомъ неизб&#1123жно. Въ такомъ случа&#1123, хотя и теряется уб&#1123дительность, часто производимая одностороннею призрачностію, по является искушеніе или предаться скептической безнадежности, или впасть въ догматическое упорство и принять сторону изв&#1123стныхъ положеній, не обращая ни мал&#1123йшаго вниманія и не отдавая справедливости противоположнымъ доводамъ. Оба отношенія къ вопросамъ гибельны для здравой философіи, хотя первое и можетъ быть названо почетною смертію чистаго разума.
Прежде нежели мы займемся этими раздорами и противор&#1123чіями, къ которымъ противор&#1123чіе законовъ (antinomie) чистаго разума даетъ поводъ, мы постараемся объяснить и оправдать методъ, которымъ мы нам&#1123рены пользоваться при обработк&#1123 этого предмета. Вс&#1123 трансцендентальныя идеи, касающіяся безусловной полноты въ синтез&#1123 явленій, я называю міровыми понятіями, частію по причин&#1123 безусловной полноты, на которой основывается понятіе міра, его идея, частію потому, что он&#1123 им&#1123ютъ въ виду опытный синтезъ явленій, напротивъ, безусловная полнота въ синтез&#1123 условій вс&#1123хъ возможныхъ вещей дастъ поводъ къ идеалу чистаго разума, совершенно отличному отъ міроваго понятія, хотя и состоящему съ нимъ въ изв&#1123стномъ отношеніи. Поэтому, какъ ложныя умозаключенія служили основаніемъ для діалектической психологіи, такъ антиноміи чистаго разума представляютъ намъ положенія пресловутой чистой (раціональной) космологіи, ц&#1123ль наша зд&#1123сь не та, чтобъ принять и усвоить ихъ себ&#1123, но, какъ уже показываетъ названіе, чтобъ указать ихъ противор&#1123чіе фактамъ, т. е. явленіямъ.

Объ антиноміи чистаго разума.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Система космологическихъ идей.

Дабы им&#1123ть возможность перечислить эти идеи съ систематическою точностію, мы должны зам&#1123тить вопервыхъ, что собственно разсудокъ даетъ происхожденіе чистымъ и трансцендентальнымъ понятіямъ и что разумъ понятій не производитъ, но только устраняетъ въ разсудочномъ понятіи неизб&#1123жныя опытныя ограниченія и стремится расширить его за пред&#1123лы опыта, хотя и въ связи съ нимъ. Этого онъ достигаетъ своимъ требованіемъ безусловной полноты условій для даннаго условнаго (разсудокъ только подчиняетъ явленія синтетическому единству), такимъ образомъ категорію разумъ превращаетъ въ трансцендентальную идею, дабы, продолжая опытный синтезъ до безусловнаго (котораго въ опыт&#1123 н&#1123тъ, а только въ иде&#1123), дать ему безусловную полноту. Разумъ руководится зд&#1123сь правиломъ: если дано условное, то съ нимъ дается и вся сумма условій, а сл&#1123довательно и прямо безусловное, которое есть единственная причина перваго. Поэтому, вопервыхъ, трансцендентальныя идеи суть ни что иное, какъ категоріи, возведенныя къ безусловному, и легко могутъ быть расположены въ порядк&#1123 посл&#1123днихъ. Вовторыхъ, не вс&#1123 категоріи способны къ такому расширенію, но только т&#1123, въ которыхъ синтезъ составляетъ рядъ взаимно подчиненныхъ (не соподчиненныхъ) условій для изв&#1123стнаго условнаго. Разумъ требуетъ безусловной полноты только отъ восходящаго ряда условій, но не отъ нисходящаго ряда сл&#1123дствій, ни отъ множества соподчиненныхъ условій этихъ сл&#1123дствій. Такимъ образомъ условія къ данному условному всегда предполагаются существующими и данными вм&#1123ст&#1123 съ посл&#1123днимъ, тогда какъ отъ сл&#1123дствій условія не зависятъ и потому, при движеніи къ сл&#1123дствіямъ (или при нисхожіеніи отъ условія къ условному), можно не поднимать вопроса о законченности ряда т&#1123мъ бол&#1123е, что вопросъ о полнот&#1123 его не интересуетъ разума,
Такъ, время, протекшее до изв&#1123стнаго мгновенія разсматривается нами, какъ н&#1123что данное (хотя мы и не можемъ опред&#1123лить это). Что же касается до будущаго, которое не служитъ условіемъ настоящаго, то для насъ совершенно безразлично, какихъ мы будемъ воззр&#1123ній на него: уничтожится ли оно когда-нибудь, или будетъ продолжаться въ безконечность. Предположимъ рядъ m, n, o, въ которомъ n зависитъ отъ m и въ свою очередь служитъ условіемъ о, пусть рядъ восходить отъ условнаго n къ т (l, к і etc.), а также нисходитъ къ о (р, q, r etc.). Понятно, что необходимо предположить первый рядъ, чтобъ придти къ и, фактъ и возможенъ по ученію разума (въ силу полноты условій) только посредствомъ перваго ряда, по его возможность нисколько не основывается на второмъ — о, p, q, r, который долженъ быть разсматриваемъ не какъ данный, а какъ dabilis.
Я назову синтезъ ряда условій т. е. тотъ, который идетъ отъ явленія къ ближайшимъ и зат&#1123мъ отдаленнымъ условіямъ, возвратнымъ, рядъ же условнаго, идущій къ сл&#1123дствіямъ, поступательнымъ синтезомъ. Первый идетъ in antecedentia, второй — in consequentia. Поэтому космологическія идеи занимаются полнотою возвратнаго синтеза и идутъ in antecedentіа, а не in consequentia. Еслибъ зашла р&#1123чь о посл&#1123днемъ вид&#1123 синтеза, то онъ былъ бы произвольною, а не необходимою задачею чистаго разума, такъ какъ для полнаго пониманія даннаго въ явленіи мы нуждаемся въ основаніяхъ, а не въ. сл&#1123дствіяхъ.
Чтобъ сд&#1123лать перечень идей, по таблиц&#1123 категорій, возьмемъ два первоначальныхъ quanta нашего представленія, время и пространство. Время само по себ&#1123 есть уже рядъ (и формальное условіе всякаго рода рядовъ), и потому въ немъ можно а priori отличать antecedentia настоящаго, какъ условія (прошедшее), отъ consequentibus (будущаго). Сл&#1123довательно, трансцендентальная идея безусловной полноты ряда условій можетъ быть прилагаема къ данному условному только со стороны прошедшаго времени. По иде&#1123 разума, протекшее время мыслится какъ необходимо данное условіе наличнаго мгновенія. Что же касается пространства, то въ немъ нельзя различать ни поступательнаго, ни возвратнаго направленія, такъ какъ оно есть собраніе, но не рядъ, ибо части его существуютъ вс&#1123 вм&#1123ст&#1123.— Настоящее мгновеніе, по отношенію къ прошедшему времени, я могу разсматривать только какъ н&#1123что условное, но не какъ условіе, ибо это мгновеніе возникаетъ съ помощію протекшаго времени (или, лучше сказать, посредствомъ протеканія прошедшаго времени). Но такъ какъ части пространства не подчинены взаимно, но соподчинены, то одна часть его не можетъ быть условіемъ возможности другой, и оно само по себ&#1123 не составляетъ ряда, какъ время. Впрочемъ, синтеза, разныхъ частей пространства, посредствомъ котораго мы наблюдаемъ что-нибудь, всегда совершается посл&#1123довательно, сл&#1123довательно, во времени и представляетъ собою рядъ. И такъ какъ въ этомъ ряд&#1123 собранныхъ пространствъ (напр. футовъ въ сажени) одно служитъ условіемъ границъ другаго, то изм&#1123реніе пространства разсматривается нами, какъ синтезъ ряда условій къ данному условному, зд&#1123сь только не различается направленіе отъ условій къ условному и потому regressus и progressif въ пространств&#1123 кажутся одинаковы. Но такъ какъ одна часть пространства не дастся другою, а только ограничивается, то всякое ограниченное пространство мы должны разсматривать какъ условное, предполагающее другое пространство, какъ условіе его границы и т. д. Но отношенію къ ограниченію, движеніе въ пространств&#1123 им&#1123етъ также возвратный характеръ, сл&#1123довательно, и къ нему им&#1123етъ приложеніе трансцендентальная идея безусловной полноты синтеза въ ряду условій и мы можемъ также ставить вопросъ о безусловной полнот&#1123 явленія въ пространств&#1123, какъ и въ предшедшемъ времени. Но везд&#1123 ли мы получимъ отв&#1123тъ, видно будетъ впосл&#1123дствіи.
Вовторыхъ, реальность въ пространств&#1123, т. е. матерія, есть н&#1123что условное, внутреннія условія котораго суть части, а части частей суть отдаленныя условія, такъ что зд&#1123сь возможенъ возвратный синтезъ, требуемая зд&#1123сь разумомъ, полнота его есть законченное д&#1123леніе, всл&#1123дствіе котораго реальность матеріи или превращается въ ничто или въ н&#1123что нематеріальное, простое. Зд&#1123сь, значитъ, возможенъ рядъ условій и восхожденіе къ безконечному.
Втретьихъ, что касается категорій реальнаго отношенія между явленіями, то категорія сущности и ея свойствъ не можетъ быть превращена въ трансцендентальную идею т. е. зд&#1123сь разумъ не им&#1123етъ ни мал&#1123йшаго основанія восходить возвратнымъ путемъ къ условіямъ: ибо свойства (принадлежащія одной сущности) соподчинены вм&#1123ст&#1123 и не составляютъ ряда. Они не подчинены сущности, но суть способы ея существованія. Только одно понятіе о существенномъ кажется зд&#1123сь похожимъ на идею трансцендентальнаго разума. Но такъ какъ это понятіе означаетъ только предметъ вообще, существующій самостоятельно и мыслимый нами, какъ трансцендентальный субъектъ, безъ всякихъ сказуемыхъ, а зд&#1123сь р&#1123чь идетъ о безусловномъ въ ряду явленій, то понятно, что существенное не можетъ быть членомъ его. Тоже самое сл&#1123дуетъ сказать о взаимод&#1123йствіи сущностей, такъ какъ оно предполагаетъ собраніе ихъ, но не рядъ: они не подчинены взаимно, какъ условія, что можно было въ н&#1123которой м&#1123р&#1123 сказать о пространств&#1123, пред&#1123лы котораго опред&#1123ляются не сами по себ&#1123, а посредствомъ другаго пространства. Остается только категорія причинности, представляющая рядъ причинъ къ данному д&#1123йствію, въ которомъ отъ посл&#1123дняго, какъ условнаго, можно восходить къ первымъ, какъ условіямъ, и искать отв&#1123та на вопросъ разума.
Вчетвертыхъ, понятія возможнаго, д&#1123йствительнаго и необходимаго не даютъ никакого ряда, за исключеніемъ одного только случая, именно, когда случайное можно разсматривать какъ условное. предполагающее условіе, при которомъ оно необходимо, это въ свою очередь указываетъ намъ на высшее условіе, пока разумъ въ полнот&#1123 образующагося такимъ образомъ ряда не найдетъ безусловной необходимости.
Если обратить вниманіе на т&#1123 только идеи, которыя даютъ рядъ въ синтез&#1123 содержанія, то мы получимъ четыре космологическихъ идеи, по аналогіи четыремъ классамъ категорій:

1.
Безусловная полнота состава даннаго ц&#1123лаго вс&#1123хъ явленій.
2.
Безусловная полнота д&#1123ленія даннаго ц&#1123лаго въ явленіи.
3.
Безусловная полнота происхожденія явленія вообще.
4.
Безусловная полнота зависимости бытія, изм&#1123няющагося въ явленіи.

При этомъ, нужно зам&#1123тить вопервыхъ, что идея безусловной полноты касается только распорядка явленій, а никакъ не чистаго разсудочнаго понятія о ц&#1123ломъ объем&#1123 вещей. Зд&#1123сь им&#1123ется д&#1123ло съ явленіями и разумъ требуетъ безусловной полноты условій ихъ возможности, поскольку они составляютъ рядъ, т. е. требуетъ совершенно полнаго (во вс&#1123хъ отношеніяхъ) синтеза, посредствомъ котораго явленіе должно быть формировано по законамъ разсудка.
Вовторыхъ, въ этомъ синтез&#1123, развивающемся въ порядк&#1123 ряда и притомъ возвратнымъ образомъ, разумъ ищетъ безусловнаго, какъ полноты посылокъ, не вытекающихъ ни изъ какихъ другихъ. Это безусловное заключается во всесторонней ц&#1123лостности ряда (этотъ рядъ мы легко можемъ вообразить ровней себ&#1123). Но и такой безусловно законченный синтезъ опять есть только идея, ибо нельзя напередъ знать, возможенъ ли онъ въ области явленій. Если ограничиваться одними только чистыми разсудочными понятіями, не приб&#1123гая къ наглядному представленію, то, конечно, можно утверждать, что данное условное предполагаетъ ц&#1123лый рядъ взаимно подчиненныхъ условій: ибо первое возможно только при существованіи посл&#1123дняго. Но д&#1123ло въ томъ, что въ области явленій мы находимъ особые своеобразные способы, посредствомъ которыхъ намъ могутъ быть даны условія, именно посл&#1123довательный синтезъ содержанія представленій, который долженъ быть совершенно полнымъ, при нашемъ возвратномъ движеніи. Возможна ли д&#1123йствительно такая полнота въ чувственной области, это еще вопросъ. Т&#1123мъ немен&#1123е, въ разум&#1123 всё-таки есть идея такой полноты, несмотря на возможность или невозможность соединять опытныя понятія соотв&#1123тственно ей. И такъ какъ въ безусловной полнот&#1123 возвратнаго синтеза явленій (по руководству категорій, которыя даютъ ему характеръ ряда условій къ данному условному) необходимо содержится безусловное,— можно оставить нер&#1123шеннымъ вопросъ, какимъ образомъ осуществляется эта полнота — , то разумъ начинаетъ зд&#1123сь свой путь прямо съ идеи полноты, несмотря на то, им&#1123етъ ли онъ въ виду собственно безусловное ц&#1123лаго ряда, или только части его.
Это безусловное можно представлять себ&#1123 или осуществленнымъ въ ц&#1123ломъ ряд&#1123, въ которомъ каждый членъ им&#1123етъ условный характеръ и только совокупность ихъ им&#1123етъ прямо безусловный характеръ, въ этомъ случа&#1123 regressus называется безконечнымъ, или же безусловное есть часть ряда, которому подчинены остальные члены его, но которое само не зависитъ ни отъ какого условія. {Ц&#1123лый рядъ условій всегда им&#1123етъ безусловный характеръ: ибо вн&#1123 его н&#1123тъ бол&#1123е никакого условія, отъ котораго оно могло бы завис&#1123ть. Впрочемъ, такой безусловный ц&#1123лый рядъ есть только идея, или в&#1123роятное понятіе, возможность котораго должна быть еще изсл&#1123дована и притомъ въ отношеніи къ форм&#1123, въ какой можетъ находиться въ немъ безусловное.} Въ первомъ случа&#1123 рядъ а parte priori не им&#1123етъ границъ (безъ начала), т. е. безконеченъ и т&#1123мъ немен&#1123е им&#1123етъ характеръ ц&#1123лаго, regressus въ немъ никогда не можетъ быть оконченъ и можетъ быть названъ безконечнымъ по своей возможности. Во второмъ случа&#1123, им&#1123ется первое зв&#1123но ряда,— въ отношеніи къ прошедшему времени оно называется началомъ міра, въ отношеніи къ пространству — пред&#1123ломъ міра, въ отношеніи къ частямъ опред&#1123леннаго ц&#1123лаго — простымъ, въ отношеніи къ причинамъ — безусловною самод&#1123ятельностью (свободою), въ отношеніи къ бытію изм&#1123нчивыхъ вещей,— безусловною необходимостію природы.
Выраженія: міръ и природа иногда см&#1123шиваются между собою. Первое обозначаетъ математическое ц&#1123лое вс&#1123хъ явленій и полноту ихъ синтеза во всемъ: какъ въ великомъ, такъ и маломъ, т. е. сложеніи и д&#1123леніи ихъ. Тотъ же самый міръ называется природою {Природа, взятая adjective (formaliter), означаетъ связь признаковъ предмета по внутреннему принципу причинности. Напротивъ, подъ природою, разсматриваемою substantive (materialiter), разум&#1123ется ц&#1123лая сумма явленій, по скольку они соединены между собою упомянутымъ принципомъ. Съ первой точки зр&#1123нія говорятъ о природ&#1123 текущаго вещества, огня и т.д. и пользуется этимъ выраженіемъ adjective, напротивъ, говоря о предметахъ природы, им&#1123ютъ въ виду существующее ц&#1123лое.}, когда онъ разсматривается какъ динамическое ц&#1123лое и когда обращается вниманіе не на величину его въ пространств&#1123 и времени, а на единство въ существованіи явленій. Тогда условіе всего случающагося называется причиною, безсловная причинность явленій свободою, условная же съ точки зр&#1123нія разсудка естественною причиною. Условное въ существованіи называется случайнымъ, а безусловное необходимымъ. Безусловная необходимость явленій можетъ быть названа необходимостію природы.
Выше я назвалъ уже идеи — предметъ нашихъ изсл&#1123дованій — космологическими, частію потому, что подъ міромъ разум&#1123ется форма вс&#1123хъ явленій, а наши идеи им&#1123ютъ въ виду безусловное между, явленіями, частію потому, что природа, съ трансцендентальной точки зр&#1123нія, означаетъ безусловную полноту существующихъ вещей, а мы обращаемъ вниманіе исключительно на полноту синтеза (хотя при одномъ только возвратномъ движеніи къ условіямъ). Такъ какъ идеи эти вообще суть transcendentes,— хотя он&#1123 по своей форм&#1123 и не переступаютъ области явленій, им&#1123я д&#1123ло только съ чувственнымъ міромъ (не съ noumenis), однако, простираютъ свой синтезъ до такой степени, что онъ переступаетъ всякій возможный опытъ, — то, по моему мн&#1123нію, весьма будетъ прилично назвать ихъ вс&#1123 вообще міровыми понятіями. По различію математическаго и динамическаго безусловнаго, къ которому направляется возвратное движеніе, я желалъ бы назвать два первыхъ понятія міровыми понятіями въ собственномъ смысл&#1123 (міръ въ великомъ и маломъ), два же другихъ — трансцендентными понятіями природы. Это различіе теперь не им&#1123етъ особенной важности, но можетъ сд&#1123латься важнымъ впосл&#1123дствіи.

Объ антиноміи чистаго разума

ГЛАВА ВТОРАЯ.
Ученіе объ антиноміяхъ чистаго разума.

Сумм&#1123 догматическихъ ученій я противополагаю ученіе объ антиноміяхъ, разум&#1123я подъ нимъ не догматическія противоположныя мн&#1123нія, но противор&#1123чіе догматическихъ познаній (thesin cum antithesi), причемъ ни одно изъ нихъ не им&#1123етъ преимущественныхъ правъ на в&#1123роятность. Ученіе объ антиноміяхъ занимается не односторонними мн&#1123ніями, но разсматриваетъ всеобщія познанія разума со сторонъ противор&#1123чій ихъ между собою и изсл&#1123дуетъ причины этого разногласія. Трансцендентальное ученіе объ антиноміяхъ разсматриваетъ ихъ причины и посл&#1123дствія. Не ограничились приложеніемъ разума къ предметамъ опыта для того, чтобъ ввести въ д&#1123ло основоположенія разсудка, и простирая употребленіе ихъ за пред&#1123лы опыта, мы получаемъ положенія, которыхъ опытъ не можетъ ни доказать, ни опровергнуть, при этомъ, каждое изъ нихъ нетолько не заключаетъ противор&#1123чія въ самомъ себ&#1123, а напротивъ, выводится необходимо изъ природы разума, такъ что и противоположное мн&#1123ніе им&#1123етъ на своей сторон&#1123 столь же необходимыя основанія.
Вопросы, естественно возбуждаемые этою діалектикою чистаго разума, суть сл&#1123дующіе: 1) При какихъ сужденіяхъ разумъ неизб&#1123жно впадаетъ въ антиномію? 2) Отъ какихъ причинъ она зависитъ? 3) Какимъ образомъ разуму остается, однакожъ, путь къ достов&#1123рной истин&#1123?
Отъ софистическихъ сужденій діалектическое положеніе чистаго разума отличается т&#1123мъ, что оно касается по произвольныхъ вопросовъ, поставляемыхъ для произвольныхъ ц&#1123лей, но им&#1123етъ д&#1123ло съ такими, съ которыми челов&#1123ческій разумъ встр&#1123чается необходимо, при своемъ движеніи, и вовторыхъ, что его противоположныя сужденія отличаются не искуственною призрачностію, тотчасъ исчезающею, какъ скоро будетъ она обнаружена, а напротивъ, совершенно естественною и неизб&#1123жною, которая, несмотря на противод&#1123йствіе, продолжаетъ осл&#1123плять, которая можетъ быть сд&#1123лана безвредною, но никогда не можетъ быть уничтожена.
Такое діалектическое ученіе им&#1123етъ д&#1123ло не съ разсудочнымъ единствомъ въ опытныхъ понятіяхъ, но съ единствомъ разума въ однихъ идеяхъ, такъ какъ они по своему синтезу должны удовлетворять разсудку, а по характеру безусловнаго единства удовлетворять разуму, то, выражая въ себ&#1123 его единство, они для разсудка слишкомъ велики, будучи же соразм&#1123рны требованіямъ разсудка, бываютъ слишкомъ малы для разума, отсюда возникаетъ неизб&#1123жное противор&#1123чіе, какъ бы мы ни начинали развивать ихъ.
Эти мн&#1123нія представляютъ намъ діалектическое ратное поле, на которомъ поб&#1123ждаетъ то изъ нихъ, которое д&#1123лаетъ нападеніе, а поб&#1123ждается то, которое принуждено только защищаться. Борцы за худыя и хорошія вещи могутъ быть зд&#1123сь ув&#1123рены въ поб&#1123д&#1123, если только они позаботятся оставить за собой право посл&#1123дняго нападенія и уволить себя отъ обязанности выдержать новое нападеніе противника. Легко представить себ&#1123, что это сборное м&#1123сто пос&#1123щалось издавна, что на немъ одерживалось много поб&#1123дъ и что сторона, р&#1123шавшая д&#1123ло, заботилась только о томъ, чтобъ борцы хорошихъ мн&#1123ній одни удерживали за собою м&#1123сто, а потому запрещалось противникамъ снова браться за оружіе. Въ качеств&#1123 безпристрастныхъ судей мы оставимъ въ сторон&#1123, за хорошія или худыя д&#1123ла происходитъ зд&#1123сь борьба, и предоставимъ имъ отстаивать свои мн&#1123нія. Быть можетъ, бол&#1123е взаимно утомившись, ч&#1123мъ повредивъ другъ другу, они сами увидятъ ничтожность своей борьбы и разойдутся друзьями.
Этого методъ только смотр&#1123ть на борьбу мн&#1123ній или давать поводъ къ ней не для того, чтобъ принимать какую-либо сторону, но чтобъ изсл&#1123довать, не им&#1123етъ ли предметъ борьбы свою призрачную сторону, къ которой напрасно стремятся и въ которой никто ничего не можетъ пріобр&#1123сть для себя,— этотъ методъ можно назвать скептическимъ. Онъ совершенію отличенъ отъ скептицизма, этого принципа искуственнаго и научнаго незнанія, который разрушаетъ вс&#1123 основы знанія и не оставляетъ намъ ничего достов&#1123рнаго и надежнаго. Скептическій методъ идетъ къ достов&#1123рности т&#1123мъ, что въ честно и умно веденномъ спор&#1123 старается открыть пунктъ недоразум&#1123нія, дабы, по прим&#1123ру мудрыхъ законодателей, изъ затрудненій судей при р&#1123шеніяхъ узнать о недостаточной сторон&#1123 своихъ законовъ. При нашей ограниченной мудрости, антиномія, оказывающаяся при употребленіи законовъ, есть самый лучшій способъ изсл&#1123дованіи ихъ,— самое лучшее средство, чтобъ обратить вниманіе разума, не легко сознающаго свои ошибки въ отвлеченной теоріи, на стороны его основоположеній.
Этотъ скептическій методъ свойственно только трансцендентальной философіи, въ другихъ изсл&#1123дованіяхъ, не въ философскихъ, онъ можетъ и не быть прилагаемъ. Въ математик&#1123 онъ совс&#1123мъ не годился бы, такъ какъ ложныя мн&#1123нія не могутъ скрываться въ ней и д&#1123латься неприм&#1123тными: ея доказательства всегда руководятся нитью чистаго представленія и притомъ развиваются посредствомъ очевиднаго синтеза. Сомн&#1123ніе, конечно, полезно и въ опытной философіи, но зд&#1123сь, по крайней м&#1123р&#1123 невозможно такое недоразум&#1123ніе, котораго нельзя бъ было устранить, т&#1123мъ бол&#1123е что въ опыт&#1123 должны же рано или поздно найтись средства для р&#1123шенія спора. Нравственное ученіе можетъ давать вс&#1123 свои принципы in concreto, вм&#1123ст&#1123 съ практическими выводами, по крайней м&#1123р&#1123, въ возможномъ опыт&#1123, и т&#1123мъ изб&#1123жать отвлеченныхъ недоразум&#1123ній. Напротивъ, трансцендентальныя положенія, простирающія свое в&#1123д&#1123ніе за пред&#1123лы возможнаго опыта, не олицетворяютъ своего отвлеченнаго синтеза въ какомъ-нибудь наглядномъ представленіи а priori и кром&#1123 того, по существу своему, таковы, что недоразум&#1123нія въ нихъ не могутъ р&#1123шаться опытомъ. Трансцендентальный разумъ не допускаетъ другой пов&#1123рки своихъ положеній, какъ попытки соединить ихъ въ одно а сл&#1123довательно, допустить ихъ борьбу между собою. Мы это и сд&#1123лаемъ теперь {Антиноміи сл&#1123дуютъ теперь въ порядк&#1123 вышеприведенныхъ трансцендентальныхъ идей.}.

Антиномія чистаго разума.

Первое противор&#1123чіе трансцедентальныхъ идей.

Положеніе.

Міръ им&#1123етъ начало во времени и но пространству заключенъ въ пред&#1123лахъ.

Доказательство.

Допустимъ, что міръ не им&#1123етъ никакого начала во времени, тогда мы должны представлять себ&#1123, что до каждаго даннаго мгновенія протекла уже ц&#1123лая в&#1123чность и, сл&#1123довательно, безконечный рядъ одинъ за другимъ посл&#1123довавшихъ состояній вещей въ мір&#1123. Безконечность же ряда состоитъ въ томъ, что посл&#1123довательный синтезъ его никогда не можетъ быть конченъ. Сл&#1123довательно безконечный протекшій міровый рядъ невозможенъ, и начало міра есть необходимое условіе его существованія. Это первое.
Во второмъ случа&#1123 начнемъ также съ противоположенія. Тогда мы должны представлять міръ какъ безконечное данное ц&#1123лое изъ вещей, одновременно существующихъ. Но величину quanti, пред&#1123лы котораго въ наглядномъ представленіи не опред&#1123лены {Неопред&#1123ленную величину мы можемъ разсматривать какъ н&#1123что ц&#1123лое, когда оно заключено въ пред&#1123лахъ, не им&#1123я при этомъ нужды изм&#1123рять, его т. е. производить посл&#1123довательный синтезъ его частей. Пред&#1123лы предполагаютъ законченность, ибо они отд&#1123ляютъ отъ заключеннаго въ нихъ все остальное.}, мы можемъ представлять только посредствомъ синтеза частей, а ц&#1123лостность такой величины только посредствомъ оконченнаго синтеза, или оконченнаго сложенія единицъ {Понятіе ц&#1123лостности въ этомъ случа&#1123 есть ни что иное, какъ представленіе законченнаго синтеза частей, не им&#1123я возможности отвлечь понятіе отъ представленія ц&#1123лаго (что въ этомъ случа&#1123 невозможно), мы можемъ обнять его только посредствомъ синтеза частей, по крайней м&#1123р&#1123, въ иде&#1123.}. Поэтому, чтобъ мыслить міръ, наполняющій пространство какъ ц&#1123лое, необходимо представлять посл&#1123довательный синтезъ частей безконечнаго міра оконченнымъ, г. е. необходимо представлять безконечное время протекшимъ, при исчисленіи вс&#1123хъ вм&#1123ст&#1123 существующихъ вещей, что невозможно. Посему безконечное собраніе д&#1123йствительныхъ вещей не можетъ быть разсматриваемо какъ данное ц&#1123лое и притомъ какъ данное разомъ. Сл&#1123довательно, міръ, по протяженію въ пространств&#1123, не безконеченъ, по заключенъ въ пред&#1123лахъ. Это второе.

Прим&#1123чаніе къ первой антиноміи.

1) Къ положенію.

При этихъ противор&#1123чашихъ доказательствахъ, я не усиливался приводить адвокатскія доказательства, которыя пользуются неосторожностію противника и охотно выводятъ чужія права изъ неправильно понимаемаго закона, дабы такимъ образомъ оправдать свои незаконныя требованія опроверженіемъ противника. Каждое изъ приведенныхъ доказательствъ извлечено изъ самой сущности д&#1123ла и выгоды, какія могли бы дать намъ софизмы, оставлены въ сторон&#1123.
Я могъ бы призрачнымъ образомъ доказать тезисъ т&#1123мъ, что, по обыкновенію догматистовъ, предпослалъ бы псдостаточ мое понятіе о безконечности. Безконечною называется такая величина, бол&#1123е которой не возможно найти другую. По безусловно большой величины не существуетъ. ибо всегда можно еще присоединять къ ней одну или н&#1123сколько величинъ Сл&#1123довательно, безконечная данная величина, а также и безконечный міръ невозможенъ (какъ по протекшему ряду, такъ и по протяженію). Онъ ограниченъ въ томъ и другомъ отношеніи. Такъ могъ бы я вести свое доказательство. Но это понятіе не вполн&#1123 согласуется съ т&#1123мъ, что обыкновенно разум&#1123ется подъ безконечнымъ ц&#1123лымъ. Въ немъ мы не представляемъ себ&#1123 того, какъ велико оно, понятіе его не есть понятіе maximun’а, мы мыслимъ въ немъ только отношеніе его къ произвольно взятой величин&#1123, сравнительно съ которою оно больше, ч&#1123мъ какое угодно число. По м&#1123р&#1123 увеличенія или уменьшенія этой величины, увеличивается или уменьшается н&#1123что безконечное. Но сама безконечность, такъ какъ она состоитъ въ отношеніи къ данной величин&#1123, остается одною и тою же, хотя отсюда еще далеко до познанія абсолютной величины ц&#1123лаго. По объ этомъ зд&#1123сь н&#1123тъ и р&#1123чи.
Истинное (трансцендентальное) понятіе безконечности означаетъ, что преемственный синтезъ, при изм&#1123реніи величины {Она состоитъ изъ величины (даннаго единства), которая больше всякаго воображаемаго числа, въ этомъ состоитъ математическое понятіе безконечнаго.} никогда не можетъ быть оконченъ. Отсюда сл&#1123дуетъ, что в&#1123чность д&#1123йствительныхъ, одно за другимъ сл&#1123довавшихъ состояній до изв&#1123стнаго даннаго (настоящаго) мгновенія не можетъ быть окончена, міръ долженъ им&#1123ть начало.
Во второй части положенія трудность безконечнаго и однако, оконченнаго ряда повидимому устраняется: разнообразный безконечно протяженный міръ дань разомъ, одновременно. Но чтобъ мыслить полноту такой величины, мы должны оправдать понятіе, такъ какъ зд&#1123сь мы не им&#1123емъ права ссылаться на пред&#1123лы, какіе им&#1123ютъ они въ нашемъ наглядномъ представленіи. оправданіе это не можетъ быть совершено посредствомъ умственнаго движенія отъ ц&#1123лаго къ частямъ, но должно открыть намъ возможность ц&#1123лаго посредствомъ посл&#1123довательнаго синтеза частей его и такъ какъ этотъ синтезъ долженъ образовать нескончаемый рядъ, то, очевидно, нельзя его мыслить, равно какъ нельзя посредствомъ его мыслить и полноты ряда. Понятіе ея въ этомъ случа&#1123 есть представленіе законченнаго синтеза частей и эта законченность зд&#1123сь невозможна, а, сл&#1123довательно, невозможно и понятіе о ней.

Противоположеніе.

Міръ не им&#1123етъ начала и пред&#1123ловъ въ пространств&#1123, но и по времени и по пространству безконеченъ.

Доказательство.

Допустимъ, что міръ им&#1123етъ начало. Такъ какъ начало есть существованіе, которому предшествуетъ время, когда вещи не было, то міру должно было предшествовать время, когда его не было, т. е. время ненаполненное. Но въ пустомъ времени невозможно возникновеніе вещей: ибо условія бытія во всякой части такого времени нич&#1123мъ не отличаются отъ условій небытія (будетъ ли бытіе возникать само собою или отъ другой причины). Поэтому хотя въ мір&#1123 многія вещи могутъ возникать, самъ онъ, однакожъ, не им&#1123етъ начала и безконеченъ по отношенію къ прошедшему времени.
Тоже относительно втораго. Предположивъ, что міръ по пространству конеченъ и ограниченъ, мы должны допустить, что онъ находится въ пустомъ, ограничивающемъ его, пространств&#1123. Тогда сл&#1123довало бы говорить не объ отношеніи вещей въ пространств&#1123, а къ пространству. Но такъ какъ міръ есть безконечное ц&#1123лое, вн&#1123 котораго н&#1123тъ предмета для нагляднаго представленія и ничего, съ ч&#1123мъ онъ находился бы въ соотношеніи, то отношеніе міра къ пустому пространству было бы отношеніемъ его къ ничто. Очевидно, такое отношеніе невозможно, равно какъ и ограниченіе его посредствомъ пустаго пространства. Сл&#1123довательно, міръ вовсе не ограниченъ по пространству, т, е. безконеченъ по протяженію {Пространство есть только форма вн&#1123шняго представленія (т. е. формальное представленіе, но не д&#1123йствительный предметъ, могущій быть представляемъ). Независимо отъ вещей, его ограничивающихъ (наполняющихъ) или дающихъ намъ опытное представленіе въ протяженной форм&#1123, пространство, подъ названіемъ отвлеченнаго, есть простая возможность вн&#1123шнихъ явленій, поскольку они существуютъ въ себ&#1123 и могутъ появиться въ сред&#1123 наличныхъ. Опытное представленіе поэтому не составлено изъ явленій и пространства (воспріятія и формальнаго нагляднаго представленія). То и другое соединено въ одномъ опытномъ наглядномъ представленіи, какъ матерія его и форма. При отд&#1123леніи этихъ двухъ составныхъ частей другъ отъ друга (пространства отъ явленій), образуются безсодержательные признаки, вовсе не относящіеся къ области возможныхъ воспріятій, наприм., движенія или покоя міра въ безконечномъ пустомъ пространств&#1123, опред&#1123леніе взаимныхъ отношеній ихъ, никогда не могущихъ быть зам&#1123ченными нами и принадлежащихъ одной фантазіи.}.

2) Къ противоположенію.

Доказательство безконечности даннаго міроваго ряда и понятія міра основывается на томъ, что иначе пред&#1123лами міра должны быть пустое время и пустое пространство. Мн&#1123 изв&#1123стны попытки изб&#1123гнуть этого необходимаго вывода. Говорятъ, совершенно возможны пред&#1123лы міра и по пространству и по времени, не предполагая при этомъ абсолютнаго времени доначала міра, или абсолютнаго вн&#1123міроваго протяженнаго пространства. Я совершенно согласенъ съ посл&#1123днею частію этого мн&#1123нія Лейбнице-Вольфовой школы. Пространство есть только форма вн&#1123шняго представленія, но не какой-либо д&#1123йствительный предметъ, могущій быть представляемъ вн&#1123шнимъ образомъ, одна только форма вн&#1123шнихъ явленіи. Пространство, въ отвлеченномъ смысл&#1123 (само въ себ&#1123), не можетъ встр&#1123чаться въ вещахъ, какъ н&#1123что опред&#1123ляющее, ибо оно не есть предметъ, а только форма возможныхъ предметовъ. Вещи, какъ явленія, могутъ опред&#1123лять пространство, т. е. посредствомъ ихъ, наприм. величина или отношеніе становятся ч&#1123мъ-то д&#1123йствительнымъ, но наоборотъ, пространство, какъ н&#1123что существующее само по себ&#1123, не можетъ опред&#1123лять д&#1123йствительности вещей относительно ихъ величины, или фигуры: ибо само по себ&#1123 оно не есть н&#1123что д&#1123йствительное. Поэтому пространство (наполненное, или пустое {Легко понять смыслъ сказаннаго, именно что пустое, пространство, ограничиваемое явленіями и, значитъ, находящееся внутри міра, не противор&#1123чивъ трансцендентальнымъ принципамъ, и сл&#1123дуя имъ однимъ (хотя нельзя еще поэтому утверждать его возможности), можетъ быть допущено.}) можетъ быть ограничиваемо явленіями, по само не можетъ служить пред&#1123ломъ посл&#1123днихъ. Тоже самое и о времени. Допустивъ все это, необходимо согласиться, что, принимая пред&#1123лъ міра по пространству или но времени, мы допускаемъ дв&#1123 фантазіи: пустое пространство вн&#1123 міра и пустое время до него.
Что касается до попытки выйти изъ указаннаго затрудненія, т. е. что допуская пред&#1123лы міра (по пространству и времени), мы необходимо предполагаемъ безконечную пустоту, опред&#1123ляющую бытіе д&#1123йствительныхъ вещей со стороны ихъ величины, то она состоитъ въ сл&#1123дующемъ: вм&#1123сто чувственнаго міра измышляется неизв&#1123стный умственный и вм&#1123сто перваго начала (существованіе, которому предшествуетъ время небытія) мыслится бытіе не предполагающее никакого дальн&#1123йшаго условія, вм&#1123сто пред&#1123ла протяженія мыслятся границы міроваго ц&#1123лаго и такимъ образомъ устраняются пространство и время. Но д&#1123ло въ томъ, что у насъ р&#1123чь о inundus phaenomcnon, о величин&#1123 его а отъ него нельзя отвлекать условій чувственности, не уничтожая т&#1123мъ сущности его. Если чувственный міръ ограниченъ, то онъ долженъ обниматься пустотою. Съ уничтоженіемъ же ея и пространства, лакъ условія возможности явленій а priori, уничтожается ц&#1123лый чувственный міръ. Въ нашей задач&#1123 только о немъ и р&#1123чь. Mundus intelligibilis есть только общее понятіе міра вообще, въ которомъ отвлекается отъ вс&#1123хъ условій нагляднаго представленія и относительно котораго невозможно никакое ни синтетическое, ни аналитическое сужденіе.

Антиномія чистаго разума.

Второе противор&#1123чіе трансцендентальныхъ идей.

Положеніе.

Всякая сложная сущность въ мір&#1123 состоитъ изъ простыхъ частей и вообще существуетъ только н&#1123что простое, или сложенное изъ него.

Доказательство.

Допустимъ, что сложныя сущности состоятъ не изъ простыхъ частей, тогда, по уничтоженіи всякой связи частей въ вещи, у насъ не будетъ существовать ни сложныхъ, ни простыхъ частей, т. е. не останется ничего, никакой сущности. Сл&#1123довательно, или необходимо допускать сложность, какъ первоначальный фактъ или должно предполагать существованіе чего-то несложнаго, простаго. Въ первомъ случа&#1123, выходитъ, что н&#1123что сложное не состоитъ изъ самостоятельныхъ частицъ, т. е. сущностей (между т&#1123мъ сложность есть только случайное отношеніе сущностей, и безъ него они могутъ существовать, какъ сами по себ&#1123 пребывающія существа). Такъ какъ этотъ выводъ противор&#1123читъ самому положенію, то остается второе: именно что все самостоятельное сложное въ мір&#1123 состоитъ изъ простыхъ частей.
Отсюда непосредственно сл&#1123дуетъ, что вещи въ мір&#1123 вообще суть простыя существа, что сложность есть вн&#1123шнее состояніе ихъ и что, хотя намъ не удается вполн&#1123 выд&#1123лить и уединить составныя сущности, т&#1123мъ немен&#1123е разумъ долженъ представлялъ ихъ себ&#1123 какъ первые субъекты всякаго сложенія и, сл&#1123довательно, какъ простыя существа.

Противоположеніе.

Ни одна изъ сложныхъ вещей въ мір&#1123 не состоитъ изъ простыхъ частей и вообще въ немъ не существуетъ ничего простаго.

Доказательство.

Предположимъ, что сложная вещь (какъ сущность) состоитъ изъ простыхъ частей. Такъ какъ всякое вн&#1123шнее отношеніе, а сл&#1123доват. и сложеніе изъ сущностей возможно только въ пространств&#1123, то необходимо предположить, что изъ какого количества частей состоитъ н&#1123что сложное, изъ такого же состоитъ и занимаемое имъ пространство. Посл&#1123днее, какъ мы знаемъ состоитъ не изъ простыхъ частей, а изъ пространствъ. Поэтому каждая часть сложнаго должна занимать соотв&#1123тствующее, пространство и первыя простыя части всего сложнаго должны также подлежать этому условію. Но такъ какъ все реальное, занимающее пространство, заключаетъ въ себ&#1123 разнообразное содержаніе, части котораго находятся одна вн&#1123 другой, сл&#1123довательно сложно и притомъ слагается не изъ свойствъ (они не могутъ существовать въ протяженномъ вид&#1123 безъ сущности), а изъ сущностей, то выходитъ, что простое есть н&#1123что сложное по своей сущности, что противор&#1123читъ себ&#1123.
Вторая часть противоположенія, что въ мір&#1123 не существуетъ ничего простаго, зд&#1123сь означаетъ собственно, что бытіе совершенно простаго не можетъ быть открыто ни изъ опыта, ни изъ воспріятія, д&#1123йствительно, н&#1123что простое есть только идея, объективная реальность которой не можетъ быть найдена въ возможномъ опыт&#1123 и по отношенію къ явленіямъ не им&#1123етъ приложенія. Предположивъ, что въ опыт&#1123 есть предметъ, соотв&#1123тствующій этой трансцендентальной иде&#1123, мы должны предположить и то, что представленіе такого предмета не будетъ им&#1123ть въ себ&#1123 разнообразнаго содержанія, части котораго существуютъ разд&#1123льно и объединены въ одно ц&#1123лое. Конечно, изъ того, что мы не сознаемъ такого представленія, нельзя заключать къ полной невозможности его, т&#1123мъ немен&#1123е, оно необходимо, если мы хотимъ допускать безусловную простоту чего-либо. Остается думать, что никакъ нельзя заключать къ ней на основаніи воспріятія. Такъ какъ въ возможномъ опыт&#1123 не можетъ быть дано намъ совершенно простаго предмета, а чувственный міръ есть сумма всего возможнаго опыта, то значитъ въ немъ н&#1123тъ ничего простаго.
Эта вторая часть противоположенія идетъ дал&#1123е, ч&#1123мъ первая. Посл&#1123дняя говоритъ о невозможности чего-либо простаго въ представленіи сложнаго: вторая — о невозможности его вообще въ природ&#1123. Поэтому-то вторая часть опиралась не на понятіе даннаго предмета вн&#1123шняго представленія (сложнаго), а на отношеніе его къ возможному опыту вообще.

Прим&#1123чаніе ко второй антиноміи.

Къ положенію.

Если я говорю о ц&#1123ломъ, необходимо состоящемъ изъ простыхъ частей, то я разум&#1123ю подъ нимъ самостоятельное ц&#1123лое, какъ н&#1123что сложное, т. е. случайное единство разнообразнаго содержанія, которое дано намъ порознь (по крайней м&#1123р&#1123, въ мысли), но потомъ взаимно соединено нами и образуетъ одно ц&#1123лое. Пространство вовсе не сл&#1123довало бы называть ч&#1123мъ-то сложнымъ а ц&#1123лымъ, ибо части его возможны только посредствомъ ц&#1123лаго, а не наоборотъ. Конечно, оно должно называться собственно compositum ideale, а ne reale. Впрочемъ, это простая тонкость. Танъ какъ пространство не есть н&#1123что сложенное изъ сущностей (и даже изъ реальныхъ свойствъ), то, но уничтоженіи сложности его, у насъ не получается ничего, даже простаго пункта, ибо онъ возможенъ только въ качеств&#1123 пред&#1123ла пространства (т. е. какъ чего-то сложнаго). Пространство и время состоятъ, сл&#1123довательно, изъ простыхъ частей. По что называется состояніемъ сущности, хотя бы она была и величиною (наприм. изм&#1123неніе), то состоитъ не изъ простыхъ частей, т. е. изв&#1123стная степень изм&#1123ненія образуется не чрезъ умноженіе многихъ простыхъ изм&#1123неній. Поэтому наше умозаключеніе отъ сложнаго къ простому им&#1123етъ приложеніе только къ вещамъ существующимъ самимъ въ себ&#1123, но не къ свойствамъ ихъ ибо свойства не существуютъ сами по себ&#1123. Очевидно, доказательство въ пользу необходимости простыхъ частей, входящихъ въ составъ всего сложнаго, теряетъ свою силу, когда оно простирается слишкомъ далеко и когда его прилагаютъ ко всему сложному безъ различія.
Я говорю только о простомъ, насколько оно дано въ сложномъ, дробимомъ на простыя части. Монада (по Лейбницу, наприм&#1123ръ, означаетъ собственно н&#1123что простое, непосредственно данное въ качеств&#1123 простой сущности (наприм. въ самосознаніи), ее и нельзя принимать за составную часть всего сложнаго, ибо для этой ц&#1123ли скор&#1123е годятся, такъ называемые атомы. Посему противоположеніе второй антиноміи можетъ быть названо трансцендентальною атомистикою, такъ какъ зд&#1123сь доказывается, что во всемъ сложномъ находятся простыя сущности, какъ его элементы. Но такъ какъ это слово уже издавна употреблялось для обозначенія особеннаго способа объясненія вещественныхъ явленій (molecularuin) и предполагаетъ опытныя понятія, то противоположеніе лучше назвать діалектическимъ основоположеніемъ монадологіи.

Къ противоположенію.

Противъ этой мысли о безконечномъ д&#1123леніи матеріи, основаніе котораго — чисто математическое, монадисты д&#1123лаютъ возраженія,)же потому подозрительныя, что, по нимъ, самыя ясныя математическія доказательства опираются не на изученіе свойствъ пространства, поскольку оно есть формальное условіе возможности всякой матеріи, по суть выводы изъ отвлеченныхъ и произвольныхъ понятій, которыя не могутъ быть прилагаемы къ д&#1123йствительнымъ вещамъ. Какъ-будто возможно изобр&#1123сть другой родъ представленій, кром&#1123 даннаго въ первоначальномъ наглядномъ представленіи пространства, и какъ будто опред&#1123ленія а priori не касаются того, что само д&#1123лается возможнымъ только чрезъ наполненіе этого пространства. Сл&#1123дуя монадистамъ, необходимо, кром&#1123 простаго математическаго пункта, который не есть часть чего-либо, допустить еще особые психическіе, пункты, которые также просты, но способны наполнять пространство Не повторяя зд&#1123сь обыкновенныхъ, и ясныхъ доказательствъ, что невозможно посредствомъ дискурсивныхъ понятіи идти противъ очевидности математики, я зам&#1123чу, что при этомъ спор&#1123 философіи съ математикою обыкновенно забываютъ, что въ этомъ вопрос&#1123 мы им&#1123емъ д&#1123ло съ явленіями и ихъ условіями. Недостаточно присоединить къ чистому разсудочному понятію чего-либо сложнаго понятіе чего-то простаго, нужно къ наглядному представленію сложнаго (матеріи) найти наглядное представленіе простаго, что по законамъ чувственности совершенно невозможно. Можетъ быть къ такому ц&#1123лому, состоящему изъ сущностей, которое мыслится чистымъ разсудкомъ, можетъ им&#1123ть приложеніе мысль, что въ основ&#1123 ихъ должно уже существовать н&#1123что простое. Но она не можетъ быть прилагаема къ loluin substantial pliaenomenon, которое, въ качеств&#1123 нагляднаго представленія въ пространств&#1123, не должно им&#1123ть простыхъ частей потому, что ни одна часть пространства не можетъ быть простою. Монадисты старались изб&#1123жать этого затрудненія т&#1123мъ, что они не считали пространства условіемъ возможности предметовъ вн&#1123шняго представленія (т&#1123лъ), а напротивъ, предметы и динамическое отношеніе сущностей считали условіемъ возможности пространства. По достов&#1123рно, что мы им&#1123емъ понятія о т&#1123лахъ только какъ явленіяхъ, какъ явленія, они предполагаютъ пространство, — это условіе возможности всякаго вн&#1123шняго явленія. Попытка поэтому тщетна, т&#1123мъ бол&#1123е посл&#1123 того, что сказано въ трансцендентальной Эстетик&#1123. Еслибы предметы были вещами самими въ себ&#1123, тогда, конечно, доказательство монадистовъ им&#1123ли бы значеніе.
Второе діалектическое положеніе отличается т&#1123мъ, что оно идетъ противъ единственнаго догматическаго мн&#1123нія, допускающаго въ предмет&#1123 опыта д&#1123йствительность того, что выше мы назвали только трансцендентальною идеей, именно допускающаго безусловную простоту сущности, и доказывающаго свою мысль т&#1123мъ, что предметъ внутренняго чувства, мыслящее Я, есть совершенно простая сущность. Не дозволяя себ&#1123 подробностей (выше было говорено о томъ), я зам&#1123чу кратко, что въ предмет&#1123, мыслимомъ нами, безъ всякаго дополнительнаго нагляднаго представленія (какъ это, д&#1123йствительно, и есть въ одномъ голомъ представленіи Я), никакъ нельзя открыть характера сложности и разнообразія. И такъ какъ свойства, мыслимыя мною въ этомъ предмет&#1123, суть только наглядныя представленія внутренняго чувства, то въ нихъ и не можетъ, отыскаться ничего протяженно разнообразнаго и реально сложнаго. Въ самосознаніи мыслящій субъектъ есть въ тоже время и объектъ и потому онъ не можетъ д&#1123лить самого себя, по отношенію къ себ&#1123 самому всякій предметъ есть безусловное единство. Т&#1123мъ немен&#1123е, когда этотъ субъектъ разсматривается вн&#1123шнимъ образомъ, какъ предметъ представленія вообще, то онъ долженъ принять характеръ сложнаго явленія. И онъ долженъ разсматриваться вн&#1123шнимъ образомъ, если желаютъ пов&#1123рить, существуетъ ли въ немъ протяженно разнообразное содержаніе.

Антиномія чистаго разума.

Третье противор&#1123чіе трансцендентальныхъ идей.

Положеніе.

Явленія міра могутъ быть объясняемы не исключительно изъ одной причинности Законовъ природы. Необходимо предположить для того еще свободу.

Доказательство.

Предположимъ, что н&#1123тъ другой причинности, кром&#1123 законовъ природы. Тогда все случающееся будетъ предполагать предшествующее состояніе, за которымъ оно неизб&#1123жно сл&#1123дуетъ по изв&#1123стному закону. Но предшествовавшее состояніе само есть н&#1123что случившееся (ставшее но времени т&#1123мъ, ч&#1123мъ прежде не было), въ противномъ случа&#1123, его д&#1123йствіе не могло бы возникнуть, а должно было бы существовать всегда. Сл&#1123довательно, причина посредствомъ которой н&#1123что случается, сама есть н&#1123что случившееся, которому изв&#1123стное состояніе предшествовало по законамъ природы, а это въ свою очередь предполагаетъ новое и т. д. Значитъ, если все совершается по законамъ природы, то существуетъ только вторичное, но никакъ не первое начало и н&#1123тъ полноты въ ряд&#1123, одна отъ. другой происходящихъ, причинъ. Но законъ природы въ томъ и состоитъ, что ничего не случается безъ достаточной причины, опред&#1123ленной а priori. Сл&#1123довательно, положеніе, что при чинность возможна только по законамъ природы, взятое вообще, безъ всякаго ограниченія, противор&#1123читъ самому себ&#1123 и не можетъ быть допущено въ исключительномъ смысл&#1123.
Поэтому необходимо предположить еще причинность, когда причина не бываетъ опред&#1123лена предшествующею по необходимымъ законамъ, т. е. безусловную самод&#1123ятельность или возможность начинать собою рядъ явленій, въ дальн&#1123йшемъ своемъ теченіи совершающихся по законамъ природы, т. е. трансцендентальную свободу, безъ которой рядъ явленій, даже въ природ&#1123 относительно причинъ никогда не им&#1123лъ бы характера полноты.

Прим&#1123чаніе къ третьей антиноміи.

Къ положенію.

Трансцендентальная идея свободы далеко не исчерпываетъ всего содержанія психическаго понятія свободы, по большей части, им&#1123ющаго опытный характеръ, она говоритъ намъ о безусловной самопроизвольности д&#1123йствія, какъ единственномъ основаніи вм&#1123няемости. Свобода составляетъ камень преткновенія для философіи, ибо есть неразр&#1123шимыя трудности въ допущеніи такого рода безусловной причинности. Именно, трансцендентальная сторона въ вопрос&#1123 о освобод&#1123 воли всегда поставляла теоретическій разумъ въ затрудненіе, ея сущность состоитъ въ. томъ, возможно ли допустить способность самопроизвольно начинать рядъ вещей или состояній. Конечно намъ н&#1123тъ нужды сейчасъ же объяснять, какимъ образомъ она возможна, все равно какъ и по отношенію къ законамъ природы мы должны ограничиться знаніемъ а priori, что они должны быть предположены, хотя возможность того, какимъ образомъ существованіе одного состоянія влечетъ за собою существованіе другаго, намъ нисколько не понятна и мы въ этомъ случа&#1123 только сл&#1123дуемъ указаніямъ опыта. Эту необходимость перваго свободнаго начала въ ряду явленій мы предположили только для того, чтобъ сд&#1123лать понятнымъ происхожденіе міра, а зат&#1123мъ вс&#1123 посл&#1123дующія состоянія можно принять за развитіе но законамъ природы. Но конечно разъ доказавши существованіе способности самопроизвольно начинать рядъ во времени, мы можемъ допустить самопроизвольное возникновеніе причинныхъ рядовъ и въ ход&#1123 міровой жизни и допустить въ сущностяхъ способность д&#1123йствовать по свобод&#1123. Зд&#1123сь нужно устранить одно только недоразум&#1123ніе, именно: такъ какъ преемственный порядокъ въ мір&#1123 можетъ им&#1123ть только сравнительно первое начало, ибо ему всегда предшествуетъ изв&#1123стное состояніе вещей въ мір&#1123,— то въ міровомъ ход&#1123 вещей невозможно безусловно первое начало. Мы говоримъ зд&#1123сь не о безусловно первомъ начал&#1123 по времени, а по причинности. Наприм&#1123ръ, если теперь я совершенно свободно и безъ всякаго вліянія вн&#1123шней причины всталъ со своего стула, то этимъ событіемъ со вс&#1123ми его посл&#1123дствіями начинается новый рядъ, хотя по времени оно есть продолженіе предшествовавшаго ряда. Моя р&#1123шимость и д&#1123йствіе не есть сл&#1123дствіе вліянія природы, не есть простое продолженіе д&#1123йствія ея, опред&#1123ляющія причины природы тутъ перестали д&#1123йствовать, и это событіе хотя сл&#1123довало за ними, но не изъ нихъ, оно должно быть поэтому названо первымъ началомъ ряда явленій если не по времени, то по отношенію къ причинности.
Доказательствомъ потребности разума въ ряду естественныхъ причинъ предполагать первое свободное начало можетъ служить и тотъ фактъ, что вс&#1123 древніе философы (за исключеніемъ Эпикурейцевъ) для объясненія движеній міра предполагали перваго движителя, т. е. свободно д&#1123йствующую причину, которая начала рядъ состояній. Въ одной природ&#1123, казалось имъ, нельзя найти достаточнаго объясненія этого перваго начала.

Противоположеніе.

П&#1123ть свободы, но все случается въ мір&#1123 только по законамъ природы.

Доказательство.

Предположимъ, что существуетъ свобода въ трансцендентальномъ значеніи, какъ особый видъ причинности, по которой совершаются событія въ мір&#1123, т. е. какъ способность начинать состояніе, а съ нимъ и рядъ сл&#1123дствій. Тогда мы должны предположить, что посредствомъ самод&#1123ятельности безусловно начинается нетолько самый рядъ, но и самое побужденіе къ произведенію этого ряда, такъ что этому д&#1123йствію ничего не предшествуетъ опред&#1123ляющаго по строгимъ законамъ. Всякое начало д&#1123йствія предполагаетъ безд&#1123йственное состояніе причины и динамически первое начало д&#1123йствія предполагаетъ состояніе, которое съ прежнимъ состояніемъ той же причины не им&#1123етъ никакой связи, т. е. никакъ не сл&#1123дуетъ изъ него. Такимъ образомъ трансцендентальная свобода противор&#1123читъ закону причины, и такой способъ соединенія преемственныхъ состояній, не согласный съ единствомъ опыта, не можетъ быть предполагаемъ въ области опыта и есть чистая фантазія.
Только въ природ&#1123 мы должны искать объясненій для связи и порядка міровыхъ событій. Свобода (независимость) отъ законовъ природы, конечно, есть освобожденіе отъ гнета, но вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ и отъ всякаго руководства общепризнанныхъ правилъ. Нельзя говорить, что, вм&#1123сто законовъ природы, міровая связь событій управляется законами свободы, еслибы они были законы, то нич&#1123мъ не отличались бы отъ законовъ природы. Поэтому природа и трансцендентальная свобода различаются какъ законность и отсутствіе законовъ, правда что первая возлагаетъ на разсудокъ трудъ искать отдаленныхъ причинъ происхожденія событій все выше и выше, такъ какъ всякая причина им&#1123етъ условный характеръ, но вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ она даетъ ему плодотворное уб&#1123жденіе въ совершенномъ и законом&#1123рномъ единств&#1123 природы. Напротивъ, призракъ свободы, хотя и успокоиваетъ изсл&#1123дующій разумъ, приводя его къ безусловной самопроизвольно д&#1123йствующей причин&#1123, но зато обрываетъ нить законовъ, по которымъ единственно возможенъ совершенно связный опытъ.

Къ противоположенію.

Въ противность ученію о свобод&#1123, защитникъ всемогущества природы (трансцендентальной физіократіи) сталъ бы доказывать свое положеніе такимъ образомъ: не допуская въ мір&#1123 ничего математически перваго по времени, вы по им&#1123ете нужды искать чего-либо динамически перваго относительно причинности. Кто далъ вамъ право измышлять безусловно первое состояніе міра и безусловное начало постепенно развивающагося ряда явленій, дабы успокоить свое воображеніе и поставить пред&#1123лы безграничной природ&#1123. Такъ какъ сущности всегда были въ мір&#1123, по крайней м&#1123р&#1123, необходимо предполагать такъ въ силу единства опыта, то н&#1123тъ затрудненія допустить, что также всегда существовала см&#1123на ихъ состояній, т. е. рядъ изм&#1123неній, а, сл&#1123довательно, н&#1123тъ нужды искать перваго математическаго или динамическаго начала. Конечно, не допуская перваго зв&#1123на, нельзя объяснить возможности связи посл&#1123дующихъ членовъ. Но, отвергая все необъяснимое, вы должны отвергнуть и многія основныя свойства (силы), также мало попятныя и даже должны заподозрить возможность изм&#1123ненія. Если вы не нашли доказательствъ за него въ опыт&#1123, то а priori вы никогда не объясните себ&#1123 того, какимъ образомъ возможно непрерывное преемство бытія и небытія.
Если мы и допустимъ трансцендентальную способность свободы для объясненія начала міровыхъ изм&#1123неній, то мы должны будемъ дать ей вн&#1123міровое положеніе (притязаніе слишкомъ см&#1123лое: сверхъ вс&#1123хъ возможныхъ предметовъ допускать еще одинъ, который не можетъ быть данъ ни въ одномъ возможномъ воспріятіи). Над&#1123лять же такою способностію сущности, находящіяся въ мір&#1123, ни въ какомъ случа&#1123 невозможно, тогда исчезла бы связь явленій взаимно опред&#1123ляющихъ себя по всеобщимъ законамъ, связь, называемая нами природою, а съ нею мы лишились бы признака опытной истины, отличающей фактъ отъ сновид&#1123нія. Рядомъ съ способностію свободы, чуждою законовъ, едвали возможно мыслить природу, вліянія первой постоянно изм&#1123няли бы законы посл&#1123дней и см&#1123на явленій, правильная и однообразная по законамъ природы, получила бы характеръ спутанности и безсвязности.

Антиномія чистаго разума.

Четвертое противор&#1123чіе трансцендентальныхъ идей.

Положеніе.

Міръ предполагаетъ безусловно необходимое существо или какъ свою часть, или какъ свою причину.

Доказательство.

Чувственный міръ, какъ сумма вс&#1123хъ явленій, заключаетъ въ себ&#1123 рядъ изм&#1123неній. Иначе, у насъ не было бы представленія временнаго ряда, какъ условія возможности чувственнаго міра. {Въ объективномъ отношеніи время предшествуетъ изм&#1123неніямъ, какъ формальное условіе возможности ихъ, въ субъективномъ же и въ сознаніи, какъ представленіе оно только, возникаетъ по поводу воспріятій.} Изм&#1123неніе зависитъ отъ условія, которое по времени предшествуетъ ему и при которомъ оно необходимо. Но всякое данное условное, относительно своего бытія, предполагаетъ совершенно полный рядъ условій, заканчивающійся безусловнымъ, которое одно вполн&#1123 необходимо. Сл&#1123довательно, должно существовать н&#1123что безусловно необходимое, если есть изм&#1123неніе въ мір&#1123, какъ его сл&#1123дствіе. Это н&#1123что необходимое должно принадлежать къ области чувственнаго міра. Еслибъ оно находилось вн&#1123 посл&#1123дняго, то выходило-бы, что рядъ міровыхъ изм&#1123неній ведетъ свое начало отъ необходимой причины, которая не принадлежитъ къ чувственному міру. Но это совершенно невозможно. И такъ какъ начало временнаго ряда можетъ быть опред&#1123ляемо только т&#1123мъ, что предшествуетъ ему по времени, то, очевидно, должно существовать первое условіе, отъ котораго завис&#1123ло начало ряда міровыхъ изм&#1123неній, когда самого міра не существовало (ибо начало есть существованіе, до котораго вещи, начавшей существовать, не было), сл&#1123довательно, н&#1123что необходимое не можетъ быть выд&#1123ляемо отъ чувственнаго міра, какъ суммы вс&#1123хъ явленій. Сл&#1123довательно, въ мір&#1123 существуетъ н&#1123что безусловно необходимое (или какъ ц&#1123лый рядъ, или какъ часть его).

Противоположеніе.

Не существуетъ никакого безусловно необходимаго существа ни въ мір&#1123, ни вн&#1123 его, какъ его причины.

Доказательство.

Предположимъ, что міръ самъ, или въ немъ есть необходимое существо. Тогда въ ряду изм&#1123неній должно находиться или безусловное необходимое начало, существующее безъ причины, что противор&#1123читъ динамическому закону опред&#1123ленія вс&#1123хъ явленій во времени, или самый рядъ билъ бы безъ начала, по своимъ частямъ случайнымъ, и только въ ц&#1123ломъ необходимымъ и безусловнымъ, что противор&#1123читъ самому себ&#1123, ибо существованіе множества не можетъ им&#1123ть характера необходимости, если ни одна часть его не влад&#1123етъ необходимымъ бытіемъ.
Предположимъ напротивъ, что существуетъ необходимая міровая причина вн&#1123 міра. Въ качеств&#1123 перваго зв&#1123на въ ряду причинъ міровыхъ изм&#1123неній она начинала бы бытіе ихъ. {Слово начинать принимается въ двухъ значеніяхъ. Въ д&#1123ятельномъ значеніи, когда причина начинаетъ рядъ состояній, какъ ея сл&#1123дствій (infit), въ страдательномъ, когда зависимость возводится (fit) къ причин&#1123. Отъ перваго я заключаю зд&#1123сь къ посл&#1123днему.} Но въ такомъ случа&#1123 она должна сама начинать д&#1123йствовать, ея причинность была бы но времени и входила бы въ составъ явленій, т. е. міра, а сл&#1123довательно и причина не могла бъ быть вн&#1123 міра, что противор&#1123читъ предположенію. Значитъ ни въ мір&#1123, ни вн&#1123 его (какъ причины) н&#1123тъ никакого необходимаго существа.

Прим&#1123чаніе къ четвертой антиноміи.

Къ положенію.

Чтобъ доказать бытіе необходимаго существа, я могу возпол&#1123зоваться зд&#1123сь только космологическимъ доказательствомъ, т. е. т&#1123мъ, которое отъ условнаго въ явленіи восходитъ къ безусловному въ понятіи, разсматривая посл&#1123днее, какъ необходимое условіе полноты ряда. Доказательство на основаніи идеи высшаго существа основывается на другомъ принцип&#1123 разума и съ нимъ мы встр&#1123тимся въ другомъ м&#1123ст&#1123.
Чисто космологическое доказательство указываетъ на бытіе необходимаго существа, оставляя въ тоже время нер&#1123шеннымъ вопросъ, есть ли оно самый міръ или предметъ, отъ него отличный. Чтобъ р&#1123шить его, нужно обратиться къ основоположеніямъ не космологическимъ, а им&#1123ющимъ д&#1123ло съ рядомъ явленій, для сего необходимы: понятія о случайныхъ существахъ (разсматриваемыхъ, какъ предметы разсудка) и принципъ, по которому можно бъ было возводить ихъ къ необходимому существу, на основаніи понятій. Это составляетъ предметъ трансцендентной философіи, о которой мы теперь не говоримъ.
Разъ начавши доказывать космологически, т. е. положивъ въ основу рядъ явленій и восходя обратно по опытнымъ законамъ, мы не должны дозволять себ&#1123 скачковъ и переходить къ чему-либо не входящему въ составъ ряда, въ качеств&#1123 зв&#1123на его. Условіе должно быть принимаемо въ томъ же значеніи, въ какомъ вообще принимается въ ряд&#1123 отношеніе условнаго къ его условію, непосредственно ведущее насъ все къ бол&#1123е и бол&#1123е высшему условію. Если это отношеніе им&#1123етъ чувственный характеръ и разсматривается съ точки зр&#1123нія опытнаго разсудка, то высшее условіе или причина можетъ заканчивать рядъ только по законамъ чувственности и по условіямъ времени, необходимое существо должно быть разсматриваемо, какъ первое зв&#1123но міроваго ряда.
Нер&#1123дко, однакожъ, дозволяютъ себ&#1123 д&#1123лать подобные скачьи (??д???ц?б ??б »No ЁґҐNoб). Отъ изм&#1123неній въ мір&#1123 заключаютъ къ опытной случайности, т. е. зависимости его отъ причинъ, такимъ образомъ получается восходящій рядъ опытныхъ условій, самъ по себ&#1123 безукоризненный. Но такъ какъ этимъ путемъ не получается перваго начала и перваго зв&#1123на, то опытное понятіе случайности обыкновенно устраняется и на м&#1123сто его ставится чистая категорія, она привела къ чисто разсудочному ряду, завершонному безусловно необходимою причиною, которая, не будучи связана никакимъ чувственнымъ условіемъ, не подчиняется и требованію начинать свои д&#1123йствія во времени. Но такой путь совершенно не правиленъ, какъ видно изъ сл&#1123дующаго.
Случайнымъ, по смыслу категоріи, мы называемъ то, чего противоположность представляется возможною, но отъ случайности въ опыт&#1123 нельзя заключать къ случайности въ мысленномъ мір&#1123. Изм&#1123нявшіеся, наприм&#1123ръ, переходитъ въ противоположное состояніе, противоположность эта им&#1123етъ д&#1123йствительный характеръ, а сл&#1123довательно и возможна, но она еще не есть вышеупомянутая противоположность, по которой, вм&#1123сто изв&#1123стнаго состоянія, въ тоже самое время можетъ наступить противоположное, фактъ изм&#1123ненія не даетъ намъ права заключать къ посл&#1123дней. Т&#1123ло, бывшее въ движеніи = A, приходитъ въ покой = non A. Изъ того, что одно состояніе А см&#1123няется противоположнымъ, нельзя заключать, что A им&#1123етъ случайный характеръ, для сего требовался бы фактъ, доказывающій, что въ самое время движенія возможенъ, вм&#1123сто него, покой, между т&#1123мъ мы знаемъ только то, что въ посл&#1123довавшее за движеніемъ время былъ покой и что онъ возможенъ. Движеніе въ одно время и покой въ другое вовсе не противоположны одно другому. Вообще преемство противоположныхъ состояній, т. е. изм&#1123неніе, никакъ не доказываетъ случайности съ точки зр&#1123нія понятій разсудка и не можетъ доказывать бытія необходимаго существа. Изм&#1123неніе доказываетъ только случайность въ опыт&#1123, т. е. что, по закону причинности, новое состояніе не можетъ возникать безъ причины. Поэтому причина, даже и безусловно необходимая, должна находиться во времени и входить въ рядъ явленій.

Къ противоположенію.

Если, при восхожденіи въ ряду явленій, встр&#1123чаются затрудненія допускать бытіе безусловно необходимой первой причины, то эти затрудненія не должны основываться на простомъ понятіи о необходимомъ существованіи предмета вообще и им&#1123ть онтологическій характеръ, къ затрудненіямъ зд&#1123сь даетъ поводъ причинное отношеніе такого существа къ ряду явленій, которое, сл&#1123довательно, им&#1123етъ космологическій характеръ и выводится по опытнымъ законамъ. Именно, должно оказаться, что восхожденіе въ ряду причинъ (въ чувственномъ мір&#1123) никакъ не можетъ остановиться на опытной безусловной причин&#1123 и что космологическое доказательство отъ случайности міровыхъ состояній собственно идетъ противъ допущенія первой, начинающей рядъ, причины.
Въ этой антиноміи мы зам&#1123чаемъ странное противор&#1123чіе, изъ того же самаго основанія, изъ котораго въ положеніи выводится бытіе перваго существа, въ противоположеніи доказывается его несуществованіе и притомъ въ обоихъ случаяхъ съ одинаковою силою. Есть необходимое существо, такъ какъ протекшее время заключаетъ въ себ&#1123 рядъ условій, а сл&#1123довательно, и безусловное (необходимое). Н&#1123тъ необходимаго существа, опять потому, что протекшее время обнимаетъ въ себ&#1123 рядъ вс&#1123хъ условій (который тоже долженъ им&#1123ть условный характеръ). Причина того сл&#1123дующая. Первое доказательство обращаетъ вниманіе на безусловную полноту ряда условій, взаимно опред&#1123ляющихъ себя во времени, и такимъ образомъ доходитъ до безусловнаго и необходимаго. Другое смотритъ на случайность всего встр&#1123чающагося во временномъ ряд&#1123 (ибо всему предшествуетъ время, въ которомъ всякое условіе опять предполагаетъ новое), почему упраздняется все безусловное и всякая безусловная необходимость. Впрочемъ, способъ умозаключенія въ обоихъ случаяхъ совершенно согласенъ съ здравымъ разсудкомъ, которому, часто приходится раздвоиться, когда онъ разсматриваетъ предметъ съ двухъ разныхъ точекъ зр&#1123нія. Миранъ написалъ особое сочиненіе по поводу спора двухъ астрономовъ, точно также возникшаго отъ разности точекъ зр&#1123нія ихъ на предметъ. Одинъ умозаключалъ: луна обращается вокругъ своей оси, потому что она обращена къ земл&#1123 постоянно одною и тою же стороною. Другой: лупа не вращается вокругъ своей оси, потому, что она обращена къ земл&#1123 все одною и тою же стороною. Оба умозаключенія совершенно справедливы смотря по точк&#1123 зр&#1123нія, съ которой каждый наблюдалъ движеніе луны.

Антиноміи чистаго разума.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Интересъ разума при упомянутыхъ противор
&#1123чіяхъ.

Выше мы им&#1123ли д&#1123ло съ діалектическою игрою космологическихъ идей, по существу своему он&#1123 таковы, что въ возможномъ опыт&#1123 нельзя указать соотв&#1123тствующаго имъ предмета и что разумъ не можетъ согласить ихъ со всеобщими опытными законами, т&#1123мъ нсмен&#1123е онъ неизб&#1123жно приходитъ къ нимъ, при непрерывномъ развитіи опытнаго синтеза, именно когда онъ стремится все условное въ опыт&#1123 отр&#1123шить отъ всякаго условія и обнять его во всей возможной полнот&#1123. Упомянутыя положенія суть попытки р&#1123шить четыре естественныхъ и неизб&#1123жныхъ задачи разума и ихъ не можетъ быть ни бол&#1123е ни мен&#1123е, потому что столько же существуетъ родовъ синтетическихъ предположеній, а priori ограничивающихъ опытный синтезъ.
Мы изложили притязанія разума, переступающаго вс&#1123 пред&#1123лы опыта, въ сухихъ формулахъ, выражающихъ только главныя основанія, повидимому, справедливыхъ его требованій, и, какъ прилично трансцендентальной философіи, устранили при этомъ все наглядное, хотя эстетическая сторона предположеній разума выступаетъ только въ соединеніи съ наглядною. Въ этомъ способ&#1123 приложенія и прогрессивномъ расширеніи д&#1123ятельности разума, начинающейся съ опыта и постепенно идущей къ возвышеннымъ идеямъ, обнаруживается все значеніе философіи: еслибъ она могла поддержать свои притязанія, то оставила бы далеко за собою вс&#1123 другія науки, такъ какъ она хочетъ указать основы нашихъ великихъ надеждъ и посл&#1123днія ц&#1123ли, на которыхъ сосредоточиваются вс&#1123 усилія разума. Вопросы: им&#1123етъ ли міръ начало и пред&#1123лы своего протяженія въ пространств существуетъ ли вообще, и въ моемъ мыслящемъ существ&#1123, въ частности, нед&#1123лимое и неразрушимое единство, или существуетъ только н&#1123что д&#1123лимое и уничтожающееся, свободенъ ли я въ своихъ д&#1123йствіяхъ, или управляюсь, какъ другія существа, природою и судьбою, существуетъ ли наконецъ высшая міровая причина, или предметы природы и ихъ порядокъ составляли, посл&#1123днія основы, на которыхъ мы должны останавливаться въ своихъ размышленіяхъ? Вотъ вопросы, для разр&#1123шенія которыхъ математикъ охотно пожертвовалъ бы своей наукой, ибо она не даетъ ему никакого удовлетворенія относительно высшихъ и важныхъ ц&#1123лей челов&#1123чества. Достоинство математики (этого предмета гордости челов&#1123ческаго разума) и состоитъ собственно въ томъ, что она направляетъ нашъ разумъ къ изученію природы въ великомъ и маломъ ея порядк&#1123, правильности и въ удивительномъ единств&#1123 движущихъ ее силъ, оставляя далеко за собою обыкновенную философію, опирающуюся на опытъ. Но т&#1123мъ самымъ она даетъ поводъ къ расширенію д&#1123ятельности разума за пред&#1123лы опыта, хотя сама же указываетъ философіи на прекрасное руководительное начало — всегда при изсл&#1123дованіи, по возможности, опираться на соотв&#1123тствующихъ наглядныхъ представленіяхъ.
Къ несчастію для теоріи (быть можетъ, къ счастію для практической ц&#1123ли челов&#1123ка), среди самыхъ великихъ надеждъ своихъ, разумъ видитъ себя очутившимся среди хаоса самыхъ противор&#1123чащихъ другъ другу основаній. Его честь и безопасность не позволяютъ ему отступить и занять положеніе наблюдателя этой борьбы, еще мен&#1123е вступить въ какую либо сд&#1123лку, такъ какъ предметъ борьбы въ высшей степени важенъ для него. Ему остается только размышлять о причинахъ этого разъединенія разума съ самимъ собою: не заключаются ли он&#1123 въ недоразум&#1123ніи, по устраненіи котораго съ об&#1123ихъ сторонъ устранятся притязанія и начнется тихое господство разума надъ разсудкомъ и чувствами.
Прежде нежели перейдемъ къ основательному разбору спора, мы спросимъ: какую сторону мы приняли бы всего охотн&#1123е, еслибъ въ томъ была настоятельная нужда. Хотя въ этомъ случа&#1123 мы им&#1123емъ въ виду не логическую пов&#1123рку, а только нашъ интересъ, однако подобное изсл&#1123дованіе, ничего не р&#1123шая относительно спорнаго права сторонъ, укажетъ намъ, почему участники въ этой борьб&#1123 принимаютъ одну сторону предпочтительно предъ другою, тогда какъ вообще н&#1123тъ причинъ предполагать, что на одной сторон&#1123 бол&#1123е основаній, ч&#1123мъ на другой, мы объяснимъ себ&#1123 при этомъ и другія второстепенныя явленія, именно, горячность одной и хладнокровіе другой, почему одной сторон&#1123 оказывается весьма сильное одобреніе, тогда какъ къ другой питаютъ непоб&#1123димое отвращеніе.
Зд&#1123сь есть важное обстоятельство, могущее опред&#1123лить точку зр&#1123нія для нашего изсл&#1123дованія, съ которой единственно оно можетъ быть ведено основательно, — это сравненіе началъ, отъ которыхъ отправляются об&#1123 стороны. Въ противоположеніяхъ мы зам&#1123чаемъ полное однообразіе пріемовъ мышленія и полное единство руководящихъ правилъ: именно, принципъ чисто опытнаго направленія нетолько при объясненіи явленій въ мір&#1123, но и при разрушеніи трансцендентальныхъ идей міроваго ц&#1123лаго. Напротивъ, положенія, кром&#1123 опытнаго способа объясненія фактовъ въ ряду явленій, предполагаютъ еще другія начала и принципъ ихъ поэтому не им&#1123етъ простоты. По ихъ главному отличительному признаку, я назову ихъ догматизмомъ чистаго разума.
Такимъ образомъ на сторон&#1123 догматизма, при опред&#1123леніи космологическихъ идей или положеній, оказывается вопервыхъ, изв&#1123стный практическій интересъ, который принимается къ сердцу всякимъ, понимающимъ свою истинную пользу. Что міръ им&#1123етъ начало, что мое мыслящее Я им&#1123етъ простой и неразрушимый характеръ, что оно свободно въ своихъ произвольныхъ д&#1123йствіяхъ и не подчинено природ&#1123, что наконецъ весь порядокъ вещей, составляющихъ міръ, исходитъ отъ Существа, отъ котораго все заимствуетъ свое единство и ц&#1123лесообразную связность,— эти истины суть краеугольные камни нравственности и религіи. Противоположеніе рушитъ ихъ или, повидимому, разрушаетъ.
Вовторыхъ, при этомъ обнаруживается и теоретическій интересъ разума. Принимая трансцендентальныя идеи, мы можемъ а priori обозр&#1123ть всю ц&#1123пь условій и выводить все условное, начиная съ безусловнаго. Противоположенія не даютъ намъ этого и вообще они обнаруживаютъ свою слабую сторону въ томъ, что на вопросъ объ условіяхъ синтеза они не даютъ намъ законченнаго отв&#1123та. По нимъ, отъ даннаго начала необходимо восходить все къ бол&#1123е и бол&#1123е высшему, всякая часть предполагаетъ еще меньшую, всякое событіе предполагаетъ другое, какъ свою причину, и вообще условія бытія опираются на другихъ новыхъ условіяхъ и т. д., такъ что не указывается самостоятельнаго предмета, какъ Первосущсства, могущаго служить безусловною опорою.
Втретьихъ, на его сторон&#1123 выгода популярности, что составляетъ не малое достоинство. Въ идеяхъ безусловнаго начала всякаго синтеза обыкновенный разсудокъ не находитъ ни мал&#1123йшей несообразности, ибо онъ привыкъ бол&#1123е нисходить къ сл&#1123дствіямъ, ч&#1123мъ восходить къ основаніямъ, въ понятіи безусловно перваго (въ возможности котораго онъ не сомн&#1123вается) онъ находитъ удобство и вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ твердую точку для отправленія, тогда какъ онъ нисколько не интересуется обратнымъ синтезомъ отъ условнаго къ условію, т&#1123мъ бол&#1123е когда не им&#1123етъ твердой почвы подъ собою.
На сторон&#1123 эмпирическаго взгляда на космологическія идеи, или противоположеній, мы не зам&#1123чаемъ интересовъ чистаго разума, неразлучныхъ съ нравственностію и религіей. Напротивъ, онъ, повидимому, лишаетъ посл&#1123днія всей ихъ силы и значенія, Если н&#1123тъ высшаго существа, отличнаго отъ міра, если міръ не им&#1123етъ начала и, сл&#1123довательно, своего Виновника, если наша воля не свободна и душа д&#1123лима и разрушима, какъ матерія, тогда нравственныя идеи и правила теряютъ все свое значеніе и уничтожаются вм&#1123ст&#1123 съ трансцендентальными идеями, составляющими ихъ теоретическою опору.
Напротивъ, для теоретическихъ интересовъ разума, опытное направленіе представляетъ выгоды, весьма привлекательныя и далеко превышающія т&#1123, какія можетъ об&#1123щать догматическое направленіе. Но ученію перваго, разсудокъ долженъ всегда находиться на своей обычной почв&#1123, именно въ области возможнаго опыта, законы котораго онъ можетъ изсл&#1123довать и такимъ образомъ безконечно расширять свое познаніе. Въ этой области онъ занимается предметомъ въ себ&#1123 и его наглядными отношеніями, или же понятіями, которыя онъ можетъ ясно и наглядно олицетворять въ данныхъ взаимно сходныхъ представленіяхъ. Ему н&#1123тъ нужды оставлять міръ природы, чтобъ стремиться къ идеямъ, предметовъ которыхъ онъ не знаетъ, т&#1123мъ бол&#1123е что он&#1123, въ качеств&#1123 мысленныхъ вещей, никогда и не могутъ быть даны. Мало того, онъ не им&#1123етъ нрава оставлять свои занятія и, подъ предлогомъ завершенія ихъ, переходить въ область идеализующаго разума къ высшимъ понятіямъ, туда, гд&#1123 ему н&#1123тъ нужды наблюдать и изсл&#1123довать сообразно съ законами природы, но только мыслить и фантазировать, въ полной ув&#1123ренности, что онъ не можетъ быть опровергнутъ фактами: ибо онъ не можетъ быть въ чемъ-либо связанъ свид&#1123тельствомъ ихъ, но можетъ обходить ихъ и даже подчинять высшимъ взглядамъ чистаго разума.
Поэтому эмпиристъ не принимаетъ какой-либо эпохи природы за безусловно первую, не признаетъ пред&#1123ловъ, до какихъ простирается его наблюденіе природы, посл&#1123дними, онъ не позволяетъ себ&#1123 отъ предметовъ, доступныхъ наблюденію, математик&#1123 и синтетическому опред&#1123ленію въ наглядномъ представленіи (н&#1123что протяженное), переходить къ предметамъ недоступнымъ in concreto ни для чувства, ни для воображенія, онъ не допускаетъ, чтобы въ природ&#1123 могла быть предполагаема способность д&#1123йствовать независимо отъ законовъ ея (свобода), и чтобъ такимъ образомъ умалялась область разсудка, въ которой онъ изсл&#1123дуетъ происхожденіе явленій, руководясь необходимыми принципами, наконецъ онъ не можетъ допустить, чтобъ нужно было для чего бъ то ни было искать причины вн&#1123 природы (первосущества): ибо намъ ничего другаго неизв&#1123стно, кром&#1123 природы и въ ней одной мы можемъ изучать предметы и ихъ законы.
Хорошо было бы, еслибъ ц&#1123лію противор&#1123чій эмпирическаго философа было только уменьшеніе притязательности разума, по понимающаго своего истиннаго призванія, разума, который усиливается достигнуть знанія тамъ, гд&#1123 н&#1123тъ никакого знанія, и который вещи, им&#1123ющія только практическое значеніе, выдаетъ за плодотворныя теоретическія знанія съ ц&#1123лію, для своихъ удобствъ, обрывать нить физическихъ изсл&#1123дованій и, подъ предлогомъ расширенія знаній, направить ихз’ къ трансцендентальнымъ идеямъ, которыя даютъ намъ знать только о томъ, что мы ничего не знаемъ. Еслибы эмпиристъ довольствовался этимъ, тогда его принципъ былъ бы руководящимъ правиломъ ум&#1123ренности притязаній, скромности мн&#1123ній и вм&#1123ст&#1123 принципомъ — расширять знанія разсудка, только при помощи единственнаго нашего учителя, именно опыта. Тогда паю не приходилось бы поступаться своими высшими предположеніями и своею в&#1123рою, им&#1123ющими практическое значеніе, тогда стало бы невозможнымъ только украшать ихъ титлами науки и высшихъ взглядовъ: ибо собственно теоретическая наука им&#1123етъ д&#1123ло съ однимъ предметомъ, опытомъ, и какъ скоро мы переступаемъ его пред&#1123лы, то дли синтеза, отваживающагося на новыя и независимыя отъ него познанія, мы не им&#1123емъ никакого нагляднаго представленія, къ которому онъ могъ бы быть приложенъ.
По какъ скоро эмпиризмъ становится догматичнымъ (какъ часто случается) по отношенію къ идеямъ и начинаетъ круто отрицать все, что выше области его наглядныхъ представленій, онъ самъ впадаетъ въ ошибку, т&#1123мъ бол&#1123е печальную, что т&#1123мъ причиняется невознаградимый вредъ для практическаго интереса разума.
Въ этомъ и заключается противоположность эпикуреизма {Еще сомнительно: давалъ ли Эпикуръ своимъ мн&#1123ніямъ объективное значеніе. Если он&#1123 были только правилами теоретическаго приложенія разума, то онъ доказалъ т&#1123мъ спой истинно философскій духъ бол&#1123е, ч&#1123мъ вс&#1123 другіе мудрецы древности. Что при объясненіи явленій нужно приступать къ д&#1123лу такъ, какъ будто-бы въ области изсл&#1123дованія не предполагается пи пред&#1123ла, пи начала, что вещество им&#1123етъ тотъ видъ, какой указываетъ въ немъ опытъ, что событія возникаютъ только въ силу неизм&#1123нныхъ законовъ и что наконецъ н&#1123тъ нужды ни въ какой, отличной отъ міра, причин&#1123,— вс&#1123 эти принципы в&#1123рны и до сихъ поръ, хотя на нихъ мало обращаютъ вниманія, они должны служить для увеличенія нашихъ знаній, и для указанія началъ нравственности, независимо отъ чуждыхъ источниковъ, при этомъ н&#1123тъ нужды обвинять въ отрицаніи этихъ началъ того, кто желаетъ устранить ихъ изъ виду навремя, пока занимается одной теоріей.} платонизму.
И тотъ и другой утверждаютъ бол&#1123е, ч&#1123мъ знаютъ, съ т&#1123мъ различіемъ, что первый сод&#1123йствуетъ знанію ко вреду практическихъ интересовъ, второй даетъ превосходныя практическія начала, но зато дозволяетъ разуму, по отношенію ко всему теоретическому знанію, стремиться къ идеальнымъ объясненіямъ явленій природы и потому пренебрегать физическими изсл&#1123дованіями.
Что касается до третьяго обстоятельства, на которое можно обращать вниманіе при выбор&#1123 между двумя спорющими сторонами, то вообще странно, что эмпиризмъ не им&#1123етъ ни мал&#1123йшей популярности. Между т&#1123мъ можно бъ было над&#1123яться, что обыкновенный разсудокъ охотно приметъ сторону возраженій, об&#1123щающихъ удовлетворить его опытными познаніями я ихъ системою, тогда какъ трансцендентальный идеалистъ принуждаетъ его восходить къ понятіямъ далеко превышающимъ силы и познанія, даже привыкшихъ къ отвлеченному мышленію, головъ. Но зд&#1123сь-то и заключаются истинныя причины популярности идеализма. Ибо и обыкновенный челов&#1123къ находится зд&#1123сь въ томъ же положенія, въ какомъ и самый учен&#1123йшій мужъ. Также точно ничего не понимая, какъ и всякій другой, онъ можетъ безконечно бол&#1123е умничать объ этихъ вопросахъ, хотя и не въ такой школьной форм&#1123, какъ другіе: ибо онъ вращается зд&#1123сь около идей, относительно которыхъ можно быть весьма краснор&#1123чивымъ именно потому, что о нихъ ничего не изв&#1123стно, тогда какъ относительно изсл&#1123дованій природы онъ долженъ быть н&#1123мъ и сознаваться въ своемъ нев&#1123д&#1123ніи. Тщеславіе слишкомъ привязываетъ его къ этимъ принципамъ. Если философу трудно принимать что-либо за принципъ, не давъ себ&#1123 предварительно въ томъ отчета, или допускать понятія, объективной реальности которыхъ нельзя доказать, то все это совершенно легко для обыкновеннаго разсудка. Онъ хочетъ им&#1123ть н&#1123что, съ ч&#1123мъ можно было бы надежно начинать. Его не безпокоитъ трудность предположенія: ему (не знающему, что значитъ понимать) она совершенно не приходитъ въ голову и онъ считаетъ достаточно изв&#1123стнымъ то, что для него стало обыкновеннымъ. Наконецъ, у него всякій теоретическій интересъ безусловно покоряется практическому и онъ уб&#1123ждается въ знаніи того, во что в&#1123рить онъ побуждается своими опасеніями, или надеждами. Такимъ образомъ эмпиризмъ совершенно лишенъ популярности идеальнаго разума, и потому, хотя въ немъ и есть сторона, неблагопріятная для высшихъ практическихъ началъ, н&#1123тъ нужды безпокоиться, что онъ когда-либо переступитъ пред&#1123лы школы и пріобр&#1123тетъ значеніе и благорасположеніе толпы.
Но своей природ&#1123, челов&#1123ческій разумъ смотритъ на вс&#1123 познанія какъ на соотносящіяся къ одной систем&#1123 и потому допускаетъ только такіе принципы, при которыхъ каждое познаніе удобно можетъ соединяться съ другими въ какую-либо систему. Принципы же противоположеній такого рода, что они д&#1123лаютъ совершенно невозможнымъ завершеніе познаній. Они говорятъ, что каждому состоянію міра предшествуетъ тоже свое состояніе, въ каждой части предполагается новая часть и притомъ снова д&#1123лимая, каждое событіе произведено другимъ, а это въ свою очередь новымъ и что въ бытіи все вообще условно, по что н&#1123тъ перваго и безусловнаго существованія. Такъ какъ противоположенія не допускаютъ ничего перваго и никакого начала, которое можетъ служить основаніемъ зданія, то обстоятельное построеніе познанія, при такихъ предположеніяхъ, становится невозможнымъ. Поэтому стремленіе разума (въ которомъ сказывается не опытное, а чистое единство разума а priori) естественно склоняется на сторону положеній.
Но еслибъ челов&#1123къ могъ отказаться отъ всякаго интереса и, не боясь за сл&#1123дствія, размыслить о положеніяхъ разума, взв&#1123шивая только основанія ихъ, то принявъ ту или другую сторону, онъ всегда находился бы въ непрерывно колеблющемся состояніи. Сегодня ему покажется уб&#1123дительнымъ, что челов&#1123ческая воля свободна, завтра, обративъ вниманіе на непрерывную связь природы, онъ придетъ къ уб&#1123жденію, что свобода есть ничто иное, какъ самообольщеніе и все есть д&#1123ло природы. На практик&#1123 опять эта игра теоретическаго разума исчезла бы, какъ образы сновид&#1123нія и челов&#1123къ сталъ бы избирать принципы, руководствуясь только практическими интересами. И такъ какъ мыслящему и изсл&#1123дующему существу свойственно обращаться по временамъ къ изсл&#1123дованію собственнаго разума, оставлять въ сторон&#1123 всякое пристрастіе и гласно сообщать свои зам&#1123чанія для обсужденія вс&#1123хъ, то да не оскорбится никто т&#1123мъ, что мы вывели на сцену положенія и противоположенія и развили ихъ такъ, какъ они стали бы сами защищать себя совершенно непринужденно передъ знающими судьями.

Антиноміи чистаго разума

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
О возможности разр
&#1123шеніи трансцендентальныхъ задачъ чистаго разума.

Р&#1123шать вс&#1123 задачи и отв&#1123чать на вс&#1123 вопросы есть признакъ крайней хвастливости и такого чрезм&#1123рнаго высоком&#1123рія, что при этомъ легко лишиться всякаго дов&#1123рія. Конечно, есть такія науки, въ которыхъ всякій встр&#1123чающійся вопроса, долженъ быть разр&#1123шенъ на основаніи доставляемыхъ ими св&#1123д&#1123ній: ибо отв&#1123тъ долженъ быть данъ изъ т&#1123хъ же источниковъ, изъ какихъ возникъ и вопросъ, т&#1123мъ бол&#1123е въ такихъ случаяхъ, въ которыхъ нельзя ссылаться на незнаніе и гд&#1123 разр&#1123шеніе легко можетъ быть достигнуто. Что во вс&#1123хъ возможныхъ случаяхъ составляетъ право и несправедливость,— это необходимо знать, ибо это касается нашихъ обязанностей, а по отношенію къ тому, чего мы не знаемъ, мы не можемъ им&#1123ть никакихъ обязанностей. Между т&#1123мъ, при объясненіи явленій, многое должно оставаться неизв&#1123стнымъ, многіе вопросы неразр&#1123шимыми: ибо паши св&#1123д&#1123нія о природ&#1123 далеко недостаточны для объясненія того, что сл&#1123дуетъ разъяснить. Спрашивается теперь, есть ли въ трансцендентальной философіи вопросъ, касающійся предмета разума и вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ неразр&#1123шимый этимъ разумомъ, и возможно ли уклониться отъ р&#1123шительнаго отв&#1123та на него подъ предлогомъ, что онъ, какъ совершенно неизв&#1123стный, относится къ числу такихъ предметовъ, которые намъ достаточно знакомы для постановки вопроса, но для отв&#1123та на него у насъ н&#1123тъ ни средствъ, ни силъ.
Но моему мн&#1123нію, между вс&#1123ми теоретическими познаніями, трансцендентальная философія отличается т&#1123мъ, что для челов&#1123ческаго разума н&#1123тъ ни одного неразр&#1123шимаго вопроса, который касался бы даннаго ему предмета, и что подъ предлогомъ незнанія и неизм&#1123римой глубины задачи нельзя освободить себя отъ обязанности основательно и полно отв&#1123чать на него: понятіе, возбуждающее вопросъ, должно само давать намъ средства и отв&#1123чать на него: ибо вн&#1123 понятія не существуетъ и самого предмета (напр. право и несправедливость).
Въ трансцендентальной философіи мы им&#1123емъ полное право требовать удовлетворительныхъ отв&#1123товъ на космологическіе вопросы и философъ не им&#1123етъ права уклониться отъ нихъ подъ предлогомъ непроницаемой темноты: эти вопросы касаются только космологическихъ идей. Предметъ долженъ быть данъ опытнымъ образомъ и весь вопросъ сосредоточивается относительно сообразности его съ идеею. Если предметъ этотъ — трансцендентальный и самъ по себ&#1123 неизв&#1123стенъ, т. е. неизв&#1123стно, существуетъ ли такое простое существо, которое обнаруживается (въ насъ) мышленіемъ, существуетъ ли безусловно необходимая причина вс&#1123хъ вещей и т. д., то мы и въ этомъ случа&#1123 обязаны подъискивать къ своей иде&#1123 предметъ, о которомъ можемъ утверждать, что хотя онъ и неизв&#1123стенъ, но не невозможенъ. {На вопросъ, какое свойство им&#1123етъ трансцендентальный предметъ, конечно, нельзя дать никакого отв&#1123та, но можно отв&#1123чать, что самый вопросъ не им&#1123етъ смысла: потому что предметъ его не данъ намъ, какъ фактъ. Въ этомъ смысл&#1123 вс&#1123 вопросы трансцендентальной психологіи могутъ находить отв&#1123ты, они касаются трансцендентальнаго субъекта вс&#1123хъ явленій, который самъ не есть явленіе, не данъ намъ какъ фактъ, и къ которому категоріи (по отношенію къ которымъ и вопросъ поставленъ) не могутъ быть прилагаемы. Зд&#1123сь-то и им&#1123етъ смыслъ обыкновенное выраженіе, что отсутствіе отв&#1123та есть тоже своего рода отв&#1123тъ, т. е. что данный вопросъ о вещи, безъ всякихъ опред&#1123ленныхъ признаковъ для мышленія, такъ какъ она находится вн&#1123 области предметовъ, не им&#1123етъ никакого значенія.} Космологическія идеи т&#1123мъ и отличаются, что он&#1123 предполагаютъ свой предметъ и потребный для его понятія синтезъ данными, какъ фактъ, и что вопросъ, къ которому он&#1123 даютъ поводъ, касается только движенія синтеза, поскольку онъ долженъ отличаться характеромъ безусловной полноты, которая уже не можетъ принадлежать къ области опыта, ибо такой синтезъ не можетъ быть данъ ни въ какомъ опыт&#1123. И такъ какъ зд&#1123сь р&#1123чь о вещи, только какъ предмет&#1123 возможнаго опыта, а не какъ о вещи самой въ себ&#1123, то отв&#1123тъ на трансцендентный космологическій вопросъ долженъ заключаться въ самой же иде&#1123: им&#1123я зд&#1123сь д&#1123ло съ возможнымъ только опытомъ, мы не спрашиваемъ, что именно можетъ быть въ немъ дано in concreto, но что именно заключается въ иде&#1123, къ которой долженъ приближаться опытный синтезъ, сл&#1123довательно, вопросъ долженъ быть р&#1123шенъ на основаніи идеи: она есть созданіе разума, который потому самому и не можетъ отказаться отъ отв&#1123та и отзываться неизв&#1123стностію предмета.
Повидимому, н&#1123тъ ничего страннаго въ томъ, что наука можетъ ожидать и требовать достов&#1123рныхъ р&#1123шеній относительно вс&#1123хъ, относящихся къ сущности ея, вопросовъ. Кром&#1123 трансцендентальной философіи существуютъ еще дв&#1123 чистыхъ науки разума, одна теоретическая, другая практическая: чистая математика и чисто нравственное ученіе. Изв&#1123стно что, по причин&#1123 неизв&#1123стности н&#1123которыхъ условій, наука считала неопред&#1123лимымъ точное отношеніе діаметра къ окружности въ раціональныхъ и ирраціональныхъ числахъ. Такъ какъ въ первыхъ числахъ нельзя его выразить, во вторыхъ еще не найдено, то предположили, что можно нав&#1123рное знать, по крайней м&#1123р&#1123, невозможность р&#1123шенія задачи, и Ламберъ представилъ доказательство того. Во всеобщихъ нравственныхъ началахъ не можетъ быть ничего неизв&#1123стнаго, ибо положенія эти или совершенно безсодержательны, или вытекаютъ изъ понятій разума. Напротивъ, въ естествов&#1123д&#1123ніи — безконечно число предположеній, которыя едвали станутъ когда-нибудь достов&#1123рными: ибо явленія природы суть предметы, данные намъ независимо отъ нашихъ понятій, и ключъ къ нимъ заключается не въ насъ и нашемъ чистомъ мышленіи, но вн&#1123 насъ, а потому во многихъ случаяхъ не можетъ быть найденъ, сл&#1123довательно и р&#1123шеніе ихъ не можетъ быть ожидаемо. Я не причисляю сюда вопросовъ трансцендентальной аналитики, касающихся чистаго познанія, зд&#1123сь мы говоримъ о достов&#1123рности сужденій относительно предметовъ, но не о происхожденіи нашихъ понятій.
Поэтому мы не можемъ уклониться отъ обязанности, по крайней м&#1123р&#1123, критическаго р&#1123шенія предложенныхъ вопросовъ подъ предлогомъ т&#1123сныхъ границъ нашего разума и смиреннаго признанія, что выше силъ нашего разума р&#1123шать, в&#1123ченъ ли міръ, им&#1123етъ ли онъ начало, наполнено ли міровое пространство существами или ограничено изв&#1123стными пред&#1123лами? есть ли въ мір&#1123 что-нибудь простое, или все д&#1123лится въ безконечность? есть ли д&#1123йствія съ свободнымъ характеромъ, или все связано законами міроваго порядка? Наконецъ су шествуетъ ли безусловное и само по себ&#1123 необходимое существо, или все, по своему существованію, условно, им&#1123етъ вн&#1123шнюю связь и само по себ&#1123 случайно? Вс&#1123 эти вопросы касаются предмета, даннаго только въ нашихъ мысляхъ, именно безусловной полноты синтеза явленій. Если, на основаніи собственныхъ понятій, мы не можемъ сказать о немъ ничего достов&#1123рнаго, то вину сего мы не должны относить къ вещи, скрывающейся отъ насъ: такой вещи и н&#1123тъ, какъ факта (она встр&#1123чается только въ нашей иде&#1123), причины мы должны искать въ нашей иде&#1123 — въ этой неразр&#1123шимой задач&#1123, о которой мы упорно думаемъ, что ей соотв&#1123тствуетъ д&#1123йствительный предметъ. Ясное указаніе діалектики, заключающейся въ нашемъ понятіи, скоро указало бы намъ, какъ мы должны судить объ этомъ вопрос&#1123.
На выставляемый предлогъ нев&#1123д&#1123нія въ этихъ вопросахъ можно отв&#1123чать вопросомъ, требующимъ яснаго отв&#1123та: откуда берутся идеи, разр&#1123шеніе которыхъ такъ трудно? Требуется ли зд&#1123сь объясненіе явленій, относительно которыхъ, въ силу идей, пріискиваются принципы или правила изъясненія? Предположимъ, что природа совершенно раскрыта предъ вами, что ничего не укрылось отъ вашихъ чувствъ и сознанія, и тогда никакимъ опытомъ вы не могли бы познать предмета вашихъ идей in concreto (ибо кром&#1123 совершенно полнаго нагляднаго представленія для сего требуются полный синтезъ и сознаніе его безусловной полноты, что невозможно ни при какомъ опытномъ познаніи). Очевидно, вашъ вопросъ возникъ не всл&#1123дствіе потребности объяснять явленіе и не данъ, такъ сказать, самимъ предметомъ. Предметъ никакъ не можетъ быть встр&#1123ченъ вами: ибо онъ не можетъ быть данъ ни въ какомъ возможномъ опыт&#1123. Со вс&#1123ми своими возможными воспріятіями, вы всегда зависите отъ условій или пространства или времени и никакъ не достигнете чего-либо безусловнаго, никогда не р&#1123шите того, понимать ли безусловное какъ начало синтеза, или какъ полноту ряда безъ всякаго начала. Понятіе всего въ опыт&#1123 всегда им&#1123етъ только относительное значеніе. Понятія: безусловнаго всего (вселенной), д&#1123ленія, происхожденія, условія бытія вообще, вс&#1123 вопросы: заканчивается ли синтезъ или можетъ быть продолжаемъ въ безконечность,— ни мало не касаются опыта. Будемъ ли мы принимать, что міръ состоитъ изъ простыхъ или совершенію сложныхъ частей, ни въ какомъ случа&#1123 мы не будемъ въ состояніи лучше объяснять явленія: ибо въ опыт&#1123 мы не встр&#1123тимъ ни простаго явленія, ни безконечной сложности. Явленія должны быть объясняемы, поскольку условія объясненія даны въ воспріятіи, между т&#1123мъ все, что можетъ быть намъ дано въ нихъ, во всемъ безусловно ц&#1123ломъ, есть опять-таки воспріятіе. Въ трансцендентальныхъ задачахъ разума и требуется, чтобъ было объяснено это безусловно ц&#1123лое.
Такъ какъ разр&#1123шеніе этихъ задачъ не можетъ быть найдено въ опыт&#1123, то и нельзя жаловаться на свое нев&#1123д&#1123ніе того, что собственно сл&#1123дуетъ думать о предмет&#1123. Вашъ предметъ существуетъ только въ вашемъ мозгу и вн&#1123 его не можетъ быть данъ: вся забота ваша должна ограничиваться т&#1123мъ, чтобъ самимъ не впадать въ противор&#1123чіе и изб&#1123гнуть двусмысленности, по которой идея становится мнимымъ представленіемъ, даннаго въ опыт&#1123 и познаваемаго по его законамъ, предмета. Догматическое разр&#1123шеніе вопроса прямо не возможно, а не то чтобъ не надежно. Критическое же, единственно достов&#1123рное, разсматриваетъ вопросъ не съ предметной точки зр&#1123 нія, а направляется къ источнику, изъ котораго почерпается знаніе его.

Антиноміи чистаго разума

ГЛАВА ПЯТАЯ.
Скептическое изложеніе космологическихъ вопросовъ по вс
&#1123мъ четыремъ трансцендентальнымъ идеямъ.

Мы легко отказались бы отъ всякихъ притязаніи на догматическіе отв&#1123ты, еслибъ заблаговременно узнали, что всякое р&#1123шеніе вопроса только увеличивало бы наше нев&#1123д&#1123ніе, изъ одной неясности вводило бы насъ въ другую и повергало бы въ еще большую темноту и даже въ противор&#1123чія. При вопрос&#1123, отв&#1123тъ на который долженъ быть или утвердительный, или отрицательный, всего благоразумн&#1123й устранить изъ виду мнимыя основанія для отв&#1123та и прежде всего размыслить, какая будетъ выгода отъ положительнаго или отрицательнаго его разр&#1123шенія. Если случится, что въ обоихъ случаяхъ будетъ выходить одно безсмысліе (nonsens), то необходимо критически отнестись къ самому вопросу и изсл&#1123довать, не опирается ли онъ самъ на безосновательное предположеніе и не касается ли такой идеи, которая обнаруживаетъ свою ложность въ приложеніи и выводахъ лучше, ч&#1123мъ когда она разсматривается сама но себ&#1123 въ отд&#1123льности. Въ этомъ заключается великая польза скептическаго способа отношенія къ вопросамъ — этого отношенія чистаго разума къ разуму же. Посредствомъ него можно безъ большихъ усилій избавиться отъ догматическаго хлама и вм&#1123сто него поставить здравую критику, которая, въ качеств&#1123 руководящаго начала, легко освободитъ насъ отъ заблужденій и неизб&#1123жнаго ихъ сл&#1123дствія — многознаніи.
Еслибы относительно космологической идеи я могъ напередъ вид&#1123ть, что, въ какую сторону ни завершился бы безусловный посл&#1123довательный синтезъ явленій, она всегда оказывается для всякаго разсудочнаго понятія или слишкомъ великою, или слишкомъ малою, то я долженъ былъ бы понять, что она совершенно безсодержательна и не им&#1123етъ никакого значенія: она должна им&#1123ть д&#1123ло съ опытомъ, который долженъ быть соразм&#1123ренъ понятіямъ разсудка, а между т&#1123мъ предметъ идеи не соотв&#1123тствуетъ ей, какъ бы мы ни принаровляли его. Такъ д&#1123йствительно и есть со вс&#1123ми міровыми понятіями, которыя потому самому впутываютъ разумъ въ неизб&#1123жную антиномію. Предположимъ вопервыхъ: міръ не им&#1123етъ начала. Эта идея для нашего понятія слишкомъ велика, посл&#1123днее, въ своемъ обратномъ синтез&#1123, никакъ не можетъ обнять всей протекшей в&#1123чности. Но если предположить: что міръ им&#1123етъ начало, то эта идея для нашего понятія слишкомъ мала. Начало предполагаетъ предшествующее время, оно не можетъ быть поэтому безусловнымъ и законъ опытной д&#1123ятельности обязываетъ насъ спрашивать о дальн&#1123йшемъ условіи времени, міръ, очевидно, становится слишкомъ малъ для этого закона.
Тоже самое и съ двоякимъ отв&#1123томъ на вопросъ о пространственной величин&#1123 міра. Если онъ безконеченъ и безграниченъ, то для всякаго опытнаго понятія становится слишкомъ великъ. Если же онъ ограниченъ, то естественно возникаетъ вопросъ: ч&#1123мъ ограничивается онъ? (Пустое пространство не существуетъ подл&#1123 вещей, не можетъ быть условіемъ, на которомъ можно бъ было остановиться, т&#1123мъ мен&#1123е оно есть условіе, входящее въ составъ возможнаго опыта (Кто можетъ на опыт&#1123 узнать безусловную пустоту?). Между т&#1123мъ для безусловной полноты опытнаго синтеза требуется, чтобъ безусловное было осуществлено въ опытномъ же понятіи. Ограниченный міръ, сл&#1123довательно, для нашего понятія слишкомъ малъ.
Вовторыхъ, если явленіе въ пространств&#1123 (матерія) состоитъ изъ безконечно многихъ частей, то пріемъ д&#1123ленія всегда слишкомъ великъ для нашего понятія, если же д&#1123леніе въ пространств&#1123 должно заканчиваться на какой-либо части его (простой), то эта часть для идеи безусловнаго слишкомъ мала. Всегда предполагается возможнымъ движеніе отъ ней къ другимъ, заключающимся въ ней частямъ.
Втретьихъ, предположимъ, что все случающееся въ мір&#1123 есть сл&#1123дствіе законовъ природы, всякая причина опять есть н&#1123что случающееся и мы должны въ такомъ случа&#1123 восходить постоянно все къ высшей и высшей причин&#1123, а сл&#1123довательно, продолженіе ряда условій а parle priori безконечно. Очевидно, д&#1123йствующая природа для нашего понятіи въ синтез&#1123 событій слишкомъ велика.
Если же допустить событія, производимыя свободою, то и зд&#1123сь неотступно возникаетъ вопросъ о неизб&#1123жной условливающей причин&#1123 и принуждаетъ искать поверхъ свободы опытнаго закона причинности. Мы находимъ такимъ образомъ, что подобная полнота связи.событій для нашего опытнаго понятія слишкомъ мала.
Вчетвертыхъ. Допуская безусловно необходимое существо (или самый міръ, или н&#1123что въ немъ, или причину его), мы относимъ его къ безконечно отдаленному отъ настоящаго мгновенія времени: иначе, оно завис&#1123ло бы отъ другаго бол&#1123е древняго существа. По тогда существованіе это становится недоступнымъ для нашего опытнаго понятія и слишкомъ велико для того, чтобъ нашъ regressus могъ достигнуть его.
Если же, по вашему мн&#1123нію, все, относящееся къ міру (въ качеств&#1123 условнаго или условія), случайно, тогда всякое уществованіо для вашего понятія слишкомъ мало. Ибо оно принуждаетъ васъ искать какого-либо другаго существованія, отъ котораго зависитъ случайное.
Во вс&#1123хъ этихъ случаяхъ мы утверждали, что идея міра или слишкомъ велика, или слишкомъ мала для обратнаго движенія въ опыт&#1123, или для всякаго возможнаго разсудочнаго понятія. Почему же мы не сказали, что въ первомъ случа&#1123 опытное понятіе для идеи слишкомъ мало, а во второмъ слишкомъ велико, и такимъ образомъ не предположили вину того въ самомъ понятіи, а напротивъ, утверждаемъ, что космологическая идея слишкомъ много или мало отступаетъ отъ своей ц&#1123ли, именно возможнаго опыта? Причина того сл&#1123дующая: только одинъ возможный опытъ въ состояніи сообщить нашимъ понятіямъ реальный характеръ: безъ него всякое понятіе есть только идея, безъ приложенія къ предмету. Поэтому опытное понятіе служитъ м&#1123рою, по которой идея признается или только фантазіей, или реальною въ мір&#1123. О такомъ только предмет&#1123 говорятъ, что онъ сравнительно съ другимъ слишкомъ великъ или малъ, который им&#1123етъ свою ц&#1123ль въ этомъ другомъ и долженъ быть приспособленъ къ нему. Конечно, въ древности занимались и такимъ празднымъ вопросомъ: если шаръ не проходить отверстіе, то какъ сл&#1123дуетъ говорить, шарь ли великъ, или отверстіе слишкомъ мало? Конечно, въ этомъ случа&#1123 все равно, какъ бы мы ни выражались: ибо мы не знаемъ, что изъ нихъ служитъ ц&#1123лію. Но, конечно, вы не скажете, что челов&#1123къ слишкомъ великъ для платья, но — платье слишкомъ коротко для него.
Теперь мы можемъ питать по крайней м&#1123р&#1123 справедливое подозр&#1123ніе, что въ основаніи космологическихъ идей, равно какъ и другихъ противоположныхъ имъ мн&#1123ній, заключается безсодержательное и воображаемое только понятіе о предмет&#1123 этихъ идей и это подозр&#1123ніе можетъ навести насъ на сл&#1123дъ, по которому можно открыть призракъ, столь долго вводившій насъ въ обманъ.

Антиноміи чистаго разума.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Трансцендентальный идеализмъ, лакъ ключъ къ разр
&#1123шенію космологической діалектики.

Въ трансцендентальной эстетик&#1123 мы достаточно доказали, что все, представляемое нами въ пространств&#1123 и времени, сл&#1123довательно, вс&#1123 предметы возможнаго для насъ опыта суть ни что иное, какъ явленія, т. е. одни представленія, которыя въ этой своей форм&#1123, какъ протяженныя существа, или какъ ряды изм&#1123ненія, не существуютъ нигд&#1123 кром&#1123 нашихъ мыслей. Это ученіе я называю трансцендентальнымъ идеализмомъ. {Въ н&#1123которыхъ м&#1123стахъ я называю его формальнымъ идеализмомъ, дабы отличить его отъ матеріальнаго, сомн&#1123вающагося въ бытіи вн&#1123шнихъ вещей, или даже отрицающаго его. Чтобъ изб&#1123жать недоразум&#1123ній, во многихъ случаяхъ лучше обращаться къ первому наименованію, ч&#1123мъ къ вышеупомянутому. (Прибавл. 2-го изданія.)} Между т&#1123мъ трансцендентальный реализмъ изъ видоизм&#1123неній нашей чувственности д&#1123лаетъ самостоятельныя вещи и превращаетъ представленія въ вещи въ себ&#1123.
Несправедливо было бы причислять насъ къ эмпирическимъ идеалистамъ, которые, допуская д&#1123йствительность пространства, отрицаютъ бытіе въ немъ протяженныхъ существъ или, по крайней м&#1123р&#1123, считаютъ его сомнительнымъ и въ этомъ отношеніи не находятъ яснаго различія между сномъ и д&#1123йствительностію. Что же касается явленій внутренняго чувства во времени, то они безъ затрудненія признаютъ ихъ д&#1123йствительными вещами и даже утверждаютъ, что только внутренній опытъ можетъ доказывать д&#1123йствительное существованіе предмета (самого въ себ&#1123).
Напротивъ, нашъ трансцендентальный идеализмъ дозволяетъ намъ признавать предметы д&#1123йствительными въ томъ вид&#1123, въ какомъ они представляются въ пространств&#1123, а изм&#1123ненія признавать д&#1123йствительными во времени, какъ они представляются внутреннимъ чувствомъ. Такъ какъ пространство есть форма вн&#1123шняго представленія и не будь предметовъ въ немъ, мы не им&#1123ли бы опытныхъ представленій, то необходимо предположить существованіе протяженныхъ существъ въ пространств тоже самое и со временемъ. Но самое пространство и время, а вм&#1123ст&#1123 съ ними и вс&#1123 явленія, не суть однакожъ вещи въ себ они только представленія и не существуютъ вн&#1123 нашей души, даже внутреннее самопредставленіе нашей души (какъ предмета сознанія), характеризуемой преемствомъ различныхъ состояніи во времени, не обозначаетъ личности, существующей сама по себ&#1123, не есть трансцендентальный субъектъ, но только явленіе, даваемое въ области чувственности этого неизв&#1123стнаго существа. Считать это явленіе существующимъ самостоятельно уже потому нельзя, что его условіе есть время, которое никакъ не можетъ служить опред&#1123леніемъ вещи самой въ себ&#1123. Т&#1123мъ немен&#1123е пространство и время служатъ достаточнымъ ручательствомъ за истину явленій, правильная связь по законамъ опыта ручается за отличіе ихъ отъ сновид&#1123ній.
Поэтому предметы опыта никакъ не даются намъ сами въ себ&#1123, но только въ опыт&#1123 и вн&#1123 его вовсе не существуютъ. Конечно, можно допустить, что на лун&#1123 есть жители, хотя ихъ и никто не видалъ, это значитъ, собственно, что при возможномъ продолженіи опыта, мы могли бы встр&#1123тить ихъ: ибо что находится въ связи съ воспріятіемъ, по законамъ опыта, то д&#1123йствительно. Жители луны, сл&#1123довательно, суть н&#1123что д&#1123йствительное, если находятся въ связи съ моимъ д&#1123йствительнымъ сознаніемъ, хотя еще и не сл&#1123дуетъ отсюда, что они существуютъ сами въ себ&#1123.
Въ самомъ д&#1123л&#1123, намъ даны только воспріятіе и посл&#1123довательная см&#1123на одного возможнаго воспріятія другимъ. Явленія сами въ себ&#1123, какъ простыя представленія, д&#1123йствительны только въ воспріятіи, которое въ сущности ни что иное какъ наличное опытное представленіе, т. е. явленіе. Называть явленіе д&#1123йствительною вещью или значитъ то, что въ продолженіи опыта мы встр&#1123тимъ его воспріятіе, или же не им&#1123етъ никакого значенія. Еслибъ была р&#1123чь о вещи самой въ себ&#1123, тогда можно бъ было сказать, что она существуетъ сама въ себ&#1123 независимо отъ нашихъ чувствъ и возможнаго опыта. Но мы говоримъ о явленіи въ пространств&#1123 и времени, которыя не составляютъ признаковъ вещей въ себ&#1123, но суть формы чувственности, что существуетъ въ нихъ, то есть только представленіе, которое вообще нигд&#1123 не существуетъ, если только не дано въ воспріятіи.
Чувственная способность нагляднаго представленія им&#1123етъ страдательный характеръ и состоитъ въ способности возбуждаться отъ представленій: отношеніе ихъ другъ къ другу выражается въ пространств&#1123 и времени (формахъ чувственности), какъ скоро они объединены по законамъ опыта, то называются предметами. Сверхчувственная причина этихъ представленій намъ совершенно неизв&#1123стна и она не можетъ быть нами представляема: она отр&#1123шена отъ условій пространства и времени (условіи чувственности), а безъ этихъ условій невозможно наглядное представленіе. Впрочемъ, мысленную причину явленій можно называть трансцендентальнымъ предметомъ, дабы им&#1123ть н&#1123что соотв&#1123тствующее чувственности. Этому трансцендентальному предмету мы можемъ приписывать объемъ и связь нашихъ возможныхъ воспріятій и говорить, что онъ данъ самъ въ себ&#1123 до опыта. Но явленія, въ соотв&#1123тствіе съ нимъ, не суть н&#1123что въ себ&#1123, но только даны намъ въ опыт&#1123, ибо они суть представленія, обозначающія д&#1123йствительный предметъ только какъ воспріятія: именно когда они состоятъ въ связи съ другими по законамъ единства опыта. Такимъ образомъ можно сказать: вещи прошедшаго времени даны намъ въ трансцендентальномъ предмет&#1123 опыта, но для меня он&#1123 д&#1123йствительны только въ той м&#1123р&#1123, въ какой и могу представлять возвратный рядъ возможныхъ воспріятій (по руководству ли исторіи, или по закону связи причинъ и д&#1123йствій) и связываю настоящее съ прошедшимъ рядомъ, какъ его условіемъ, очевидно, прошедшее представляется нами д&#1123йствительнымъ не само по себ&#1123, а въ связи съ возможнымъ опытомъ, такъ что сумма вс&#1123хъ событій, протекшихъ отъ в&#1123чности до моего существованія, означаетъ возможность продолженіи опыта — отъ настоящаго воспріятія обратно къ опред&#1123ляющимъ его по времени условіямъ.
Поэтому, когда и представлю себ&#1123 вс&#1123 вообще существующіе предметы чувствъ во всякомъ времени и пространств&#1123, то это представленіе не будетъ означать того, что вс&#1123 предметы находятся въ ихъ пред&#1123лахъ до всякаго опыта, оно есть только мысль о возможномъ опыт&#1123, во всей его безусловной полнот&#1123. Только въ немъ даны эти предметы (т. е. представленія). Мн&#1123ніе, что они существуютъ до моего опыта, означаетъ, что они могутъ встр&#1123титься гд&#1123-нибудь въ опыт&#1123, къ которому и долженъ я обратиться. Причина, отъ которой зависитъ то, какъ далеко и въ какомъ пункт&#1123 этотъ предметъ встр&#1123тится мн&#1123, им&#1123етъ трансцендентальный характеръ и мн&#1123 потому неизв&#1123стна. Но не въ ней зд&#1123сь д&#1123ло, а въ правилахъ развитія опыта, въ которомъ мн&#1123 даются предметы, т. е. явленія. Въ конц&#1123 концовъ для меня все равно, станутъ ли утверждать, что, при движеніи въ пространств&#1123, можно встр&#1123тить зв&#1123зды, во сто разъ дал&#1123е отстоящія, ч&#1123мъ видимыя мною теперь, или, что он&#1123 существуютъ въ міровомъ пространств&#1123, хотя никто не зам&#1123чалъ, или не зам&#1123титъ ихъ: ибо, хотя бы он&#1123 были вещами въ себ&#1123, независимо отъ возможнаго опыта, для меня он&#1123 суть ничто, если он&#1123 находятся вн&#1123 опыта. Только въ то время, когда эти явленія подводятся подъ космологическую идею безусловно ц&#1123лаго и когда мы им&#1123емъ д&#1123ло съ вопросомъ, переступающимъ пред&#1123лы возможнаго опыта, весьма важно различать форму, въ которой усвояется упомянутымъ предметамъ д&#1123йствительность, тогда можно изб&#1123жать заблужденія, необходимо возникающаго изъ неправильнаго толкованія нашихъ опытныхъ понятій.

Антиноміи чистаго разума

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
Критическое р
&#1123шеніе космологическаго противор&#1123чія разума самому себ&#1123.

Вся антиномія чистаго разума основывается на сл&#1123дующемъ діалектическомъ доказательств&#1123: если дано условное, то съ нимъ данъ весь рядъ условіи, предметы чувствъ даны намъ какъ н&#1123что условное, сл&#1123довательно и т. д. Посредствомъ этого умозаключенія съ такою ясною большею посылкою, выводится н&#1123сколько космологическихъ идей, смотря по различію условій (въ синтез&#1123 явленій), составляющихъ рядъ, идеи эти требуютъ безусловной полноты рядовъ и т&#1123мъ неизб&#1123жно впутываютъ разумъ въ противор&#1123чіе съ самимъ собою. Но прежде нежели мы укажемъ ложь въ этихъ умозаключеніяхъ мы должны предварительно точно опред&#1123лить н&#1123которыя понятія.
Вопервыхъ, сл&#1123дующее положеніе должно признать яснымъ и безспорно достов&#1123рнымъ, именно, если дано условное, то вм&#1123ст&#1123 съ нимъ намъ данъ рядъ условій: ибо въ самомъ понятіи условнаго предполагается, что оно зависитъ отъ условія, и если посл&#1123днее им&#1123етъ также условный характеръ, то предполагается дальн&#1123йшее условіе и т. д. Это положеніе им&#1123етъ поэтому аналитическій характеръ и для него не опасна трансцендентальная критика. Оно есть логическое требованіе разума: пресл&#1123довать какъ можно дал&#1123е связь понятія съ его условіями.
Дал&#1123е, если условное и его условіе суть вещи въ себ&#1123, то, когда дано первое, данъ нетолько переходъ ко второму, но само это условіе дано намъ какъ фактъ и такъ какъ тоже самое можно сказать о ц&#1123ломъ ряд&#1123 условій, то, значитъ, намъ данъ и полный рядъ ихъ, а сл&#1123довательно и безусловное, или лучше сказать, предполагается, что дано намъ такое условное, до котораго дойти возможно только посредствомъ упомянутаго ряда. Зд&#1123сь синтезъ условнаго съ его условіемъ им&#1123етъ чисто разсудочный характеръ: онъ трактуетъ вещи въ себ&#1123, ни мало не обращая вниманіе на то, возможно ли познаніе ихъ. Но им&#1123я д&#1123ло съ явленіями, которыя какъ представленія для меня существуютъ, только если я познаю ихъ (они суть опытныя познанія), то я уже не могу утверждать: если дано н&#1123что условное, то съ нимъ даны и вс&#1123 условія его (какъ явленія), и сл&#1123довательно не могу заключать къ безусловной полнот&#1123 ряда ихъ. Ибо явленія для меня суть ни что иное какъ опытный синтезъ (въ пространств&#1123 и времени) и только съ нимъ они даны мн&#1123. Поэтому, изъ того, что дано н&#1123что условное (въ явленіи), никакъ не сл&#1123дуетъ, что тутъ данъ и предполагается ц&#1123лый синтезъ — его опытное условіе, онъ можетъ быть нами отысканъ только посредствомъ regressus, но никакъ не безъ него. Можно только утверждать, что вм&#1123ст&#1123 съ условнымъ намъ дается rИgressas къ условіямъ и что н&#1123тъ недостатка въ условіяхъ, могущихъ быть открытыми посредствомъ этого regressus.
Очевидно, первая посылка космологическаго умозаключенія принимаетъ н&#1123что условное за чистую категорію въ трансцендентальномъ значеніи, тогда какъ меньшая — за разсудочное поня тіе въ опытномъ значеніи, прилагаемое къ явленіямъ, сл&#1123довательно зд&#1123сь допускается ложное умозаключеніе, обыкновенно называемое sophisma figurae dictionis. Ложь эта вовсе не искусственная, но составляетъ совершенно естественную ошибку обыкновеннаго разума. Въ верхней посылк&#1123 мы какъ-бы по неосмотрительности предполагаемъ условія и рядъ ихъ къ данному условному, повинуясь въ этомъ случа&#1123 логическому требованію: всегда предполагать полныя посылки къ данному заключенію, и такъ какъ въ этой связи условнаго съ условіемъ не можетъ какого-нибудь временнаго преемства, то мы предполагаемъ ихъ данными вм&#1123ст&#1123, разомъ. Но также естественно и въ меньшей посылк&#1123 мы трактуемъ явленія какъ вещи въ себ&#1123, данныя одному, только разсудку, ибо и зд&#1123сь я устраняю изъ виду наглядное представленіе, посредствомъ котораго единственно могутъ быть даны мн&#1123 предметы. Въ этомъ случа&#1123, мы опускаемъ безъ вниманія различія между понятіями. Синтезъ условнаго съ его условіемъ (въ большей посылк&#1123) не предполагаетъ времени и никакого преемства. Напротивъ, опытный синтезъ и рядъ условій въ явленіи (въ меньшей посылк&#1123) необходимо посл&#1123дователенъ и можетъ быть данъ намъ только во времени. Очевидно, и не могу предполагать во второмъ случа&#1123 безусловную полноту синтеза и его ряда, какъ въ первомъ: ибо тамъ вс&#1123 члены ряда даны въ себ&#1123, зд&#1123сь же возможны только посредствомъ преемственнаго обратнаго восхожденія, которое тогда только и дается, когда совершается на самомъ д&#1123л&#1123.
Указавъ ошибку, лежащую въ основ&#1123 доказательствъ (космологическихъ мн&#1123ній) мы им&#1123емъ право устранить об&#1123 спорющія стороны, какъ не представляющія въ свою пользу никакихъ основаній. Но, конечно, борьба не можетъ кончиться на томъ, что мы уб&#1123димъ ихъ. что он&#1123 въ самомъ воззр&#1123ніи на д&#1123ло допускаютъ ошибки. Ясно однакожъ, что которая-нибудь изъ нихъ: или утверждающая, что міръ им&#1123етъ начало, или говорящая, что міръ не им&#1123етъ его, должна им&#1123ть на своей сторон&#1123 истину. Но при этомъ ясно также и то, что невозможно р&#1123шить, на которой сторон&#1123 право, и борьба будетъ продолжиться и впредь, какъ бы разумъ ни призывалъ къ молчанію. Остается одно средство положить конецъ ей, именно указать, что имъ не о чемъ спорить, такъ какъ трансцендентальная призрачность рисуетъ имъ д&#1123йствительность тамъ, гд&#1123 ея н&#1123тъ. Мы и займемся теперь этою задачею.
Уже Платонъ порицалъ Элейца Зенона, какъ софиста, который р&#1123шался, чтобъ показать свое искусство, доказывать и опровергать одно и то же положеніе одинаково сильными доказательствами. Онъ утверждалъ: Богъ (в&#1123роятно, онъ понималъ зд&#1123сь міръ) ни конеченъ ни безконеченъ, онъ не им&#1123етъ ни покоя ни движенія, ни съ какою вещію не им&#1123етъ ни сходства ни несходства. Со стороны казалось, что онъ думалъ отрицать за одно два противоположныхъ сужденія, что невозможно. 11 я не думаю, чтобъ онъ, д&#1123йствительно, былъ въ этомъ повиненъ. О первомъ сужденіи я скажу подробн&#1123е ниже. Что же касается до остальныхъ его положеній, то, разум&#1123я подъ словомъ ‘Богъ’ вселенную, онъ долженъ былъ утверждать, что она не находится постоянно въ одномъ и томъ же м&#1123ст&#1123 (въ поко&#1123), и не изм&#1123няется (движется), ибо всякое м&#1123сто находится по вселенной, она же не находится ни въ какомъ м&#1123ст&#1123. Если міръ обнимаетъ въ себ&#1123 все существующее, то онъ не им&#1123етъ ни сходства, ни несходства ни съ какою вещію, такъ какъ вн&#1123 его н&#1123тъ никакой другой вещи, съ которою онъ могъ бы быть сравниваемъ. Если два противоположныхъ сужденія предполагаютъ несостоятельное условіе, то несмотря на противоположность (она по есть противор&#1123чіе собственно) они оба должны быть отринуты, ибо зд&#1123сь отвергается общее условіе, при которомъ только они могутъ им&#1123ть значеніе.
Еслибы кто сказалъ: всякое т&#1123ло им&#1123етъ или пріятный запахъ, или непріятный, то можетъ встр&#1123титься третья возможность, именно что т&#1123ло не им&#1123етъ никакого запаху, и тогда оба противоположныя сужденія будутъ ложны. Если же я скажу: т&#1123ло или им&#1123етъ пріятный запахъ, или не им&#1123етъ пріятнаго запаху (vol suaveolens vel non suaveolens), тогда сужденія суть взаимно противор&#1123чащія и въ указанномъ случа&#1123, ложно только первое, такъ какъ другая часть сужденія обнимаетъ собою и т&#1123 т&#1123ла, которыя не им&#1123ютъ никакого запаху. Въ первомъ противоположеніи (per disparata) мы положили въ основу случайный признакъ т&#1123ла (запахъ) и притомъ противоположнымъ, а не противор&#1123чащимъ образомъ, а потому отрицаніе одной части не вело къ утвержденію другой.
Если поэтому я скажу: міръ по пространству или безконеченъ, или не безконеченъ (non est infinitus), то если ложно первое, должно быть справедливо посл&#1123днее. Говоря такъ, я буду отрицать безконечный міръ, но это не значитъ, что допускаю другой конечный. Но еслибы я говорилъ, что міръ или конеченъ или безконеченъ, то могло бъ быть ложнымъ и то и другое. Въ этомъ случа&#1123, я смотрю на міръ какъ на опред&#1123ленный въ самомъ себ&#1123, по своей величин&#1123, предметъ и въ первой части сужденія нетолько отрицаю безконечность, а вм&#1123ст&#1123 съ нею и его обособленное бытіе, но и поставляю пред&#1123лы для него, какъ вещи самой въ себ&#1123. И это будетъ совершенно ложно, если міръ не есть вещь сама въ себ&#1123, и потому не можетъ быть самъ въ себ&#1123 ни конеченъ, ни безконеченъ. Такое противоположеніе я назову діалектическимъ, отношеніе же про тивор&#1123чія мы будемъ называть аналитическимъ. Сл&#1123довательно, оба діалектически противоположныхъ сужденіи могутъ быть ложны: потому что они нетолько взаимно противор&#1123чатъ, но въ одномъ изъ нихъ говорится н&#1123что большее, ч&#1123мъ сколько требуется для одного противор&#1123чія.
Когда два сужденія: міръ, по величин&#1123 своей, безконеченъ, и міръ, по величин&#1123 своей, конеченъ, разсматриваются какъ противор&#1123чащія, то при этомъ предполагается, что міръ (ц&#1123лый рядъ явленій) есть вещь сама въ себ&#1123, ибо онъ будетъ существовать, предположу ли я конечный или безконечный рядъ явленій. Посему, устранивъ это предположеніе, или эту трансцендентальную призрачность, и не признавая міръ вещью въ себ&#1123, мы превращаемъ противор&#1123чіе въ простую діалектику и такъ какъ міръ не существуетъ какъ н&#1123что само по себ&#1123 (т. е. представляемый мною міръ не существуетъ независимо отъ моихъ представленій), то онъ не существуетъ ни какъ н&#1123что само въ себ&#1123 безконечное, ни какъ конечное. Онъ существуетъ какъ опытный рядъ явленій, но не самъ въ себ&#1123. И такъ какъ явленія носятъ всегда условный характеръ, то всец&#1123ло онъ не можетъ быть данъ намъ, міръ, сл&#1123довательно, не есть безусловное ц&#1123лое и не им&#1123етъ ни конечной, ни безконечной величины.
Что зд&#1123сь сказано о первой космологической иде&#1123, именно абсолютной полнот&#1123 величины въ явленіи, им&#1123етъ приложеніе и къ остальнымъ. Рядъ условіи существуетъ только въ возвратномъ синтез&#1123, но не самъ въ себ&#1123 въ явленіи, какъ-бы въ самостоятельной вещи. Поэтому я долженъ сказать: множество частей въ явленіи ни конечно, ни безконечно: ибо явленіе не существуетъ само по себ&#1123 и части получаются нами въ возвратномъ разлагающемъ синтез&#1123 и даются только въ немъ, а самый возвратный синтезъ никогда не дается разомъ ни какъ конечный, ни какъ безконечный. Тоже сл&#1123дуетъ сказать и о ряд&#1123 причинъ, отъ условнаго до безусловно необходимаго бытія: по своей полнот&#1123 въ себ&#1123 онъ ни конеченъ, ни безконеченъ: ибо какъ рядъ взаимно подчиненныхъ представленій онъ состоитъ въ динамическомъ возвратномъ синтез&#1123 и какъ рядъ, конечно, не можетъ существовать самъ въ себ&#1123.
Такимъ образомъ антиномія чистаго разума устраняется указаніемъ ея діалектическаго характера, уничтожается и самое противор&#1123чіе, возникающее изъ того, что идея безусловной полноты, какъ условіе вещей въ себ&#1123, прилагается къ явленіямъ, тогда какъ они суть только представленія и составляя рядъ, существуютъ только въ посл&#1123довательномъ возвратномъ синтез&#1123. Изъ антиноміи можно извлечь весьма важную критическую пользу: именно, съ помощію ея доказать трансцендентальную идеальность явленій, если кто еще недостаточно уб&#1123дился нашимъ прямымъ доказательствомъ въ трансцендентальной эстетик&#1123. Доказательство можетъ состоять изъ сл&#1123дующей дилеммы: если міръ есть само въ себ&#1123 существующее ц&#1123лое, то онъ или конеченъ, или безконеченъ. Но оба предположенія ложны. Сл&#1123довательно ложно и то, что міръ (какъ сумма вс&#1123хъ явленій) сть ц&#1123лое, само по себ&#1123 существующее. Отсюда сл&#1123дуетъ, что явленія, независимо отъ нашихъ представленій, суть ничто, т. е. им&#1123ютъ трансцендентальное идеальное значеніе.
Это зам&#1123чаніе важно. Очевидно, вышеприведенныя доказательства не софизмы, а напротивъ ведоны весьма основательно, конечно, въ предположеніи, что явленія, или чувственный міръ, вм&#1123щающій ихъ въ себ&#1123, суть вещи въ себ&#1123. Противор&#1123чіе ихъ заключеній доказываетъ, что ложь заключается въ самыхъ предположеніяхъ, и приводитъ насъ къ открытію истинныхъ свойствъ вещей, какъ предметовъ чувствъ. Сл&#1123довательно, трансцендентальная діалектика оказываетъ услугу не скептицизму, а скептическому методу, который на ней-то и можетъ доказать свою пользу, предоставляя свободно развиваться противор&#1123чію разума, всл&#1123дствіе чего если мы не достигаемъ прямо искомаго, т&#1123мъ немен&#1123е извлекаемъ много полезнаго для улучшенія нашихъ сужденій.

Антиноміи чистаго разума

ГЛАВА ОСЬМАЯ.
Руководительное начало чистаго разума относительно космологическихъ идей.

Хотя посредствомъ космологическаго принципа полноты и не завершается рядъ условій въ чувственномъ мір&#1123, но законченность его поставляется для насъ бол&#1123е какъ задача, однако, въ исправленномъ смысл&#1123, она удерживаетъ свое значеніе не какъ аксіома, но какъ задача для разсудка, а сл&#1123довательно и для субъекта: идти посредствомъ возвратнаго синтеза къ безусловному въ ряду условій, руководясь идеею полноты: ибо въ чувственности, т. е. въ пространств&#1123 и времени всякое условіе, на какомъ бы мы ни остановились, при объясненіи явленій, въ свою очередь им&#1123етъ условный характеръ: условія эти не суть предметы въ себ&#1123, предполагающіе за собою н&#1123что безусловное, но только опытныя представленія, которыхъ условія заключаются въ наглядномъ представленіи, опред&#1123ляющемъ ихъ по пространству и времени. Значитъ, основоположеніе разума собственно есть правило, запов&#1123дующее намъ въ ряду условій данныхъ явленій такой возвратный синтезъ, который никакъ не долженъ заканчиваться ни на чемъ безусловномъ. По его никакъ нельзя считать принципомъ возможности опыта и познанія предмета чувствъ, а сл&#1123довательно, и принципомъ разсудка: нельзя также считать и опред&#1123ляющимъ началомъ разума, годнымъ къ расширенію понятія чувственнаго міра за пред&#1123лы возможнаго опыта. Онъ есть принципъ, требующій, чтобы опытъ продолжался и расширялся по возможности дал&#1123е и чтобъ никакой опытный пред&#1123лъ не принимался за окончательную границу, сл&#1123довательно, онъ какъ правило, указываетъ намъ, какой ходъ долженъ им&#1123ть возвратный синтезъ, но не прсдъуназываетъ того, что находится въ самомъ предмет&#1123. Поэтому я называю его руководительнымъ началомъ разума, тогда какъ если давать основоположенію безусловной полноты ряда условій объективное значеніе, то изъ него выйдетъ опред&#1123ляющій космологическій принципъ. Уже наше различеніе доказываетъ, что такого значенія онъ им&#1123ть не можетъ и что никакъ не сл&#1123дуетъ усвоятъ иде&#1123, служащей только правиломъ, объективной реальности.
Чтобъ вид&#1123нъ былъ настоящій смыслъ этого правила чистаго разума, мы зам&#1123тимъ, что оно не указываетъ намъ признаковъ предмета, но только ходъ обратнаго синтеза, необходимый для полнаго понятія о предмет&#1123. Иначе, въ первомъ случа&#1123, оно им&#1123ло бы значеніе опред&#1123ляющаго принципа, каковой не можетъ быть данъ разумомъ. Оно поэтому не говоритъ, конеченъ или безконеченъ рядъ условій для даннаго условнаго: тогда идея безусловной полноты указывала бы на предметъ, находящійся вн&#1123 области опыта, и ряду явленій усвоялась бы объективная реальность, независимая отъ опытнаго синтеза. Идея разума только предписываетъ правило обратному синтезу въ ряду явленій, по которому отъ условнаго, посредствомъ взаимно подчиненныхъ условій, онъ восходитъ къ безусловному, хотя никогда не достигаетъ его. Безусловное никакъ не можетъ быть достигнуто въ опыт&#1123.
Мы постараемся точно опред&#1123лить синтезъ ряда, поскольку онъ никогда не можетъ быть законченнымъ. Обыкновенно для этого употребляютъ два выраженія, и каждое изъ нихъ указываетъ на особый отт&#1123нокъ. Математики обыкновенно говорятъ о progressas in infinitum. Изсл&#1123дователи понятій (философы) вм&#1123сто сего говорятъ о progressus in indefmitum. Не останавливаясь на мотивахъ этого различенія и на польз&#1123 или на безполезности его, я постараюсь точно опред&#1123лить эти понятія по отношенію къ моей п&#1123ли.
Можно утверждать, что прямая линія можетъ быть продолжаема въ безконечность, и зд&#1123сь различеніе безконечнаго продолженія отъ неопред&#1123ленно далекаго (progressus in indefmitum) есть безплодная тонкость. Конечно, точн&#1123е будетъ сказать: продолжайте линію in indefmitum, ч&#1123мъ in infinitum: ибо первая означаетъ: продолжайте ее, сколько вамъ угодно, второе — вы никогда не должны переставать продолжать ее (что и не. им&#1123ется зд&#1123сь въ виду), поэтому если р&#1123чь зд&#1123сь будетъ идти о возможности, то первое выраженіе совершенно правильно: ибо мы можемъ увеличивать ее до безконечности. Тоже самое во вс&#1123хъ случаяхъ, въ которыхъ говорится о нисходящемъ синтез&#1123, т. е. движеніи отъ условія къ условному: въ ряду явленій оно можетъ продолжаться въ безконечность. Отъ праотцевъ въ нисходящей линіи мы можемъ идти дал&#1123е въ безконечность и предполагать, что такъ совершается д&#1123йствительно въ мір&#1123. Зд&#1123сь разумъ не им&#1123етъ нужды въ безусловной полнот&#1123 ряда: ибо зд&#1123сь предполагается не данное условіе (datum), а условное, которое можетъ быть дано (dabile) и т. д. въ безконечность.
Совс&#1123мъ другое д&#1123ло, когда мы ставимъ вопросъ, какъ далеко простирается возвратный синтезъ отъ даннаго условнаго къ условіямъ: можно ли утверждать, что онъ есть восхожденіе въ безконечность, или только въ неопред&#1123ленную даль (in indelinilum), могу ли я предполагать для живущихъ теперь людей безконечный рядъ предковъ, или могу только говорить: какъ бы далеко я ни восходилъ, никогда не найду основаній въ опыт&#1123 считать рядъ гд&#1123-либо законченнымъ: я обязанъ поэтому для каждаго прародители искать новыхъ предковъ, хотя и н&#1123тъ нужды предполагать ихъ д&#1123йствительное существованіе.
Я утверждаю поэтому: если дано н&#1123что ц&#1123лое въ наглядномъ представленіи, то обратный синтезъ въ ряду его внутреннихъ условій идетъ въ безконечность. Но если данъ одинъ только членъ ряда, отъ котораго онъ долженъ отправляться къ безусловной полнот&#1123, то онъ идетъ только неопред&#1123ленно далеко fin indelinilum). Такимъ образомъ о д&#1123леніи матеріи можно сказать, что оно продолжается въ безконечность. Эта матерія дана намъ въ опытномъ представленіи какъ н&#1123что ц&#1123лое со вс&#1123ми ея возможными частями. Такъ какъ условіемъ ц&#1123лаго служатъ части, условіемъ частей — новыя частицы и т. д. и при этомъ д&#1123леніи мы никогда не встр&#1123тимъ безусловнаго (нед&#1123лимаго) члена, то нетолько н&#1123тъ опытнаго основанія прекращать д&#1123леніе, а напротивъ, каждая часть неизм&#1123нно предполагаетъ другія и д&#1123леніе идетъ. въ безконечность. Наоборотъ, рядъ предковъ изв&#1123стнаго челов&#1123ка не находится предъ нами во всей полнот&#1123, и возвратный синтезъ идетъ посл&#1123довательно отъ низшаго къ высшему, такъ что мы но встр&#1123чаемъ никакой границы, указывающей намъ на перваго, начинающаго рядъ, предка. Обратный синтезъ зд&#1123сь не идетъ въ безконечность, но только неопред&#1123ленно далеко: мы ищемъ членовъ ряда, тоже въ свою очередь им&#1123ющихъ условный характеръ.
Въ обоихъ случаяхъ, какъ при regressus in infinitum, такъ и indelinilum, рядъ условій не разсматривается какъ безконечный въ объективномъ смысл&#1123. Не вещи сами въ себ&#1123, но только явленія даются въ обратномъ синтез&#1123, какъ взаимно зависящія условія. Вопросъ, сл&#1123довательно, зд&#1123сь не о томъ, какъ далеко простирается рядъ условіи въ себ&#1123, конеченъ онъ, или безконеченъ: самъ въ себ&#1123 онъ есть ничто, но — какъ мы должны начать опытный возвратный синтезъ и какъ далеко продолжать его? И зд&#1123сь-то мы зам&#1123чаемъ важное различіе между правилами его продолженія: если намъ дано н&#1123что ц&#1123лое въ опыт&#1123, то возможно восходить въ ряду его внутреннихъ условій въ безконечность. Если же оно не дано намъ, а должно быть дано посредствомъ опытнаго возвратнаго синтеза, то я могу сказать, что можно восходить къ высшимъ условіямъ безконечно далеко. Въ первомъ случа&#1123 я могъ бы сказать: на факт&#1123 все таки остаются части, недостижимыя для моего синтеза, во второмъ же: я могу всегда восходить выше и выше: ибо ни одно зв&#1123но не есть безусловно первое и все-еще возможны высшіе члены, такъ что возникаетъ необходимость новыхъ вопросовъ. Тамъ было необходимо предполагать большее количество зв&#1123ньевъ ряда, зд&#1123сь необходимъ вопросъ о дальн&#1123йшихъ зв&#1123ньяхъ: ибо никакой опытъ не можетъ быть обставленъ границами. Въ самомъ д&#1123л&#1123, или мы не знаемъ ничего, прямо заканчивающаго нашъ восходящій синтезъ, и тогда нельзя считать его законченнымъ, или мы знаемъ эти пред&#1123лы, но они не могутъ служить закончивающею частію пройденнаго синтеза, ибо всегда придется различать ограничивающее отъ того, что ограничивается, а сл&#1123довательно, намъ придется продолжать синтезъ этого условія еще дал&#1123е.
Въ сл&#1123дующей глав&#1123 мы приложимъ свои зам&#1123чанія къ д&#1123лу.

Антиноміи чистаго разума

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.
Опытное употребленіе руководительнаго начала въ приложеніи ко вс
&#1123мъ космологическимъ идеямъ.

Такъ какъ трансцендентальное употребленіе разсудка и разума не должно быть допускаемо, а безусловная полнота рядовъ условій въ чувственномъ мір&#1123 опирается только на трансцендентальное употребленіе разума, требующаго безусловной полноты въ томъ, что считается имъ за вещь въ себ&#1123, и такъ какъ чувственный міръ не содержитъ въ себ&#1123 такой вещи, то р&#1123чь о безусловной величин&#1123 — ограничена ли она, или безгранична — не им&#1123етъ смысла, можно говорить только о томъ, какъ высоко можемъ мы посходить, при возведеніи опыта къ его условіямъ, дабы наконецъ получить отв&#1123тъ, совершенно удовлетворительный и согласный съ правилами разсудка.
Сл&#1123довательно, принципъ разума им&#1123етъ смыслъ какъ правило, касающееся продолженія и величины возможнаго опыта, что онъ не можетъ им&#1123ть значенія опред&#1123ляющаго начала,— это мы уже доказали. Усвоивъ себ&#1123 этотъ взглядъ, мы упразднимъ борьбу разума съ самимъ собою: ибо нетолько уничтожится призрачность, подавшая поводъ къ борьб&#1123, но и діалектическое основоположеніе превратится въ научное. Въ самомъ д&#1123л&#1123, усвояя ему только субъективное значеніе, именно, какъ начала, направляющаго д&#1123ятельность разсудка въ опыт&#1123 сообразно съ свойствами его предметовъ, мы ставимъ его такъ же высоко какъ аксіому, посредствомъ которой могли бы опред&#1123ляться а priori предметы въ себ&#1123: ибо еслибы и существовала такая аксіома, то она не могла бы им&#1123ть большаго вліянія на расширеніе и исправленіе нашихъ познаній, какъ им&#1123ть значеніе при опытномъ употребленіи нашего разсудка.

I. Разр&#1123шеніе космологической идеи полноты связи явленій въ міровомъ ц&#1123ломъ.

Какъ зд&#1123сь, такъ и при остальныхъ космологическихъ вопросахъ основаніемъ руководительнаго начала разума служитъ положеніе: при обратномъ синтез&#1123 мы не можемъ дойти въ опыт&#1123 до безусловнаго пред&#1123ла, т. е. до условія, которое само по себ&#1123 им&#1123етъ безусловный характеръ. Иначе, пред&#1123ломъ должна была бы служить пустота, или ничто, и притомъ она должна бы быть наблюдаема нами при обратномъ синтез&#1123, что невозможно.
Это положеніе, говорящее намъ, что, при возвратномъ синтез&#1123, мы встр&#1123чаемъ условія, которыя въ свою очередь тоже условны, заключаетъ сл&#1123дующее правило in terminis: какъ бы далеко ни восходилъ я въ ряду явленій, всегда долженъ стремиться къ еще высшему члену его, будетъ ли онъ мн&#1123 изв&#1123стенъ изъ опыта или н&#1123тъ.
Поэтому для разр&#1123шенія первой космологической задачи необходимо р&#1123шить: какъ сл&#1123дуетъ понимать безграничное восхожденіе къ безусловной величин&#1123 міроваго ц&#1123лаго (по пространству и времени) прямо ли безконечнымъ, или только какъ неопред&#1123ленно продолжающееся?
Общее представленіе ряда вс&#1123хъ прошедшихъ міровыхъ состояній, равно какъ и вещей, одновременно существующихъ въ міровомъ пространств&#1123, есть ни что иное, какъ возможный опытный обратный синтезъ и только посредствомъ его можетъ возникать во мн&#1123 понятіе о ряд&#1123 условій къ данному воспріятію. {Міровой рядъ, сл&#1123довательно, по объему своему не можетъ быть ни бол&#1123е, ни мен&#1123е какъ возможный возвратный синтезъ, на которомъ основывается понятіе перваго. И такъ какъ синтезъ нельзя назвать ни прямо безконечнымъ, ни конечнымъ (ограниченнымъ), то и величина міра не можетъ быть признана ни коночною, ни безконечною: ибо возвратный синтезъ не допускаетъ ни того, ни другаго.} Нужно зам&#1123тить, что міръ, какъ ц&#1123лое, существуетъ только въ моемъ понятіи, но не въ наглядномъ представленіи. Посему отъ величины его я никакъ не могу заключать къ величин&#1123 обратнаго синтеза и посл&#1123дній опред&#1123лять первымъ, напротивъ, понятіе міровой величины узнается на опыт&#1123 посредствомъ приложенія къ д&#1123лу синтеза. Но посл&#1123дній говоритъ мн&#1123 только то, что въ ряду явленій отъ даннаго зв&#1123на я всегда долженъ восходить къ высшему (бол&#1123е отдаленному). Поэтому величина объема явленій остается неопред&#1123ленною и я не могу утверждать, что синтезъ идетъ въ безконечность, иначе, мы какъ-бы предваряли еще неизв&#1123стныя намъ зв&#1123нья и представляли бы себ&#1123 множество ихъ, недосягаемое для возвратнаго синтеза, т. е. величина міра опред&#1123лялась бы тогда до самаго синтеза, что невозможно. Сл&#1123довательно, величина (въ своей полнот&#1123) вовсе не дана мн&#1123 въ наглядномъ представленіи и до приложенія синтеза къ д&#1123лу я ничего о ней не знаю. Оттого о величин&#1123 міра въ себ&#1123 я ничего не могу утверждать, даже и того, что въ немъ regressus идетъ in infinitum, мы должны только искать ея, руководясь правиломъ полнаго возвратнаго синтеза. И это правило говоритъ намъ, что какъ бы далеко мы ни заходили въ ряду опытныхъ условій, мы нигд&#1123 не должны предполагать безусловнаго пред&#1123ла, по всякое явленіе, какъ условное, подчинять другому, какъ условію, въ этомъ и состоитъ regressus in indefmitum, ясно различающійся отъ regressus in infinitum: ибо первый не им&#1123етъ д&#1123ла съ объективною величиною.
Я не могу поэтому утверждать: міръ, по протекшему времени и пространству, безконеченъ. Ибо такое понятіе безконечной величины, какъ факта, им&#1123етъ опытный характеръ и по отношенію къ міру, какъ предмету чувствъ, невозможно. Мы не станемъ также говорить: возвратный синтезъ отъ даннаго воспріятія къ тому, что ограничиваетъ рядъ по пространству времени, продолжается въ безконечность, не станемъ утверждать и того, что онъ конеченъ: ибо безусловный пред&#1123лъ также невозможенъ въ опыт&#1123. Поэтому зд&#1123сь не будетъ р&#1123чи даже о ц&#1123ломъ предмет&#1123 опыта (чувственномъ мір&#1123), но только о правил&#1123, по которому опытъ долженъ быть устраиваемъ сообразно съ самимъ предметомъ.
Итакъ на космологическій вопросъ о величин&#1123 міра прежде всего возможенъ отрицательный отв&#1123тъ: міръ не им&#1123етъ перваго начала по времени и по пространству — никакого крайняго пред&#1123ла.
Въ противномъ случа&#1123, міръ ограничивался бы съ одной стороны ненаполненнымъ временемъ, съ другой — пустымъ пространствомъ. Но такъ какъ, въ качеств&#1123 явленія, онъ не можетъ подлежать такому ограниченію въ объективномъ смысл&#1123: явленіе не есть вещь сама въ себ&#1123,— то, давая пред&#1123ламъ субъективный смыслъ, мы должны предполагать возможность воспріятія пустаго пространства и времени, посредствомъ которыхъ мы зам&#1123чаемъ пред&#1123лы міра. Но и такое воспріятіе, какъ совершенно безсодержательное, невозможно. Сл&#1123довательно, и безусловная граница міра тоже невозможна {Легко зам&#1123тить, что наше доказательство развивается иначе, ч&#1123мъ догматическое, въ противоположеніи первой антиноміи. Тамъ, по обыкновенному и догматическому способу представленія, мы принимали чувственный міръ за вещь въ себ&#1123, данную во всей своей полнот&#1123, до всякаго нашего синтеза, и такъ какъ она не совм&#1123щала въ себ&#1123 вс&#1123хъ пространствъ и временъ, то мы и отрицали какое-нибудь опред&#1123ленное м&#1123сто въ обоихъ. Оттого тамъ было выведено своеобразное заключеніе, именно что онъ, д&#1123йствительно, безконеченъ.} въ опыт&#1123.
Зат&#1123мъ сл&#1123дуетъ утвердительный отв&#1123тъ: возвратный синтезъ въ ряду міровыхъ явленіи, опред&#1123ляющій величину міра, идетъ въ безконечность. Это значитъ: чувственный міръ не им&#1123етъ безусловной величины, но только синтезъ его (начинаемый нами на сторон&#1123 условій) руководится сл&#1123дующимъ правиломъ: отъ всякаго члена ряда, какъ условнаго, должно восходить къ бол&#1123е отдаленному зв&#1123ну (по руководству ли опыта, или исторіи, или причинности) и везд&#1123 стараться расширять возможное опытное употребленіе разсудка, что и составляетъ задачу принциповъ разума.
Зд&#1123сь не говорится о какомъ-нибудь опред&#1123ленномъ возвратномъ синтез&#1123, чтобъ онъ непрем&#1123нно шелъ въ безконечность, наприм. чтобъ мы, восходя мыслію къ предкамъ, не останавливались на первой пар&#1123 прародителей, или въ ряду міровыхъ т&#1123лъ не допускали главнаго средоточія, зд&#1123сь предписывается только движеніе отъ одного явленія къ другому, хотя бы фактическаго значенія причинъ мы и не могли доказать (по степени своего сознанія были слишкомъ слабы, чтобъ стать опытомъ), ибо, несмотря на то, они могутъ впосл&#1123дствіи быть доказаны опытомъ.
Всякое начало существуетъ во времени и всякій пред&#1123лъ протяженнаго — въ пространств&#1123. Пространство же и время принадлежатъ къ области чувственнаго міра. Сл&#1123довательно, только явленія существуютъ въ мір&#1123 условнымъ образомъ, самъ же міръ не ограниченъ ни въ условномъ, ни въ безусловномъ смысл&#1123.
По этимъ причинамъ и такъ какъ составъ міра не узнается нами разомъ, а сл&#1123довательно и самый рядъ условій къ данному условному, то понятіе величины міра дастся намъ только посредствомъ возвратнаго синтеза, а никакъ не до него въ какомъ-нибудь наглядномъ представленіи. Оно состоитъ въ опред&#1123леніи величины, но само не даетъ опред&#1123леннаго понятія, а сл&#1123довательно, и понятія изв&#1123стной величины, которая, сравнительно съ изв&#1123стною м&#1123рою, была бы безконечна, оно идетъ не въ безконечность, но только въ неопред&#1123ленную даль, чтобъ указать величину (опыта), осуществляющуюся самимъ же синтезомъ.

II. Разр&#1123шеніе космологической идеи о полнот&#1123 д&#1123ленія ц&#1123лаго въ наглядномъ представленіи.

Когда я д&#1123лю н&#1123что ц&#1123лое, данное въ наглядномъ представленіи, то я иду въ этомъ случа&#1123 отъ условнаго къ условіямъ его возможности. Д&#1123леніе частей (subdivisio или decomposilio) есть восхожденіе въ ряду условій. Безусловная полнота этого ряда была бы достигнута только тогда, когда бы мы дошли до простыхъ частей. Но такъ какъ, при непрерывномъ д&#1123леніи, части могутъ быть снова д&#1123лимы, то самое д&#1123леніе, т. е. восхожденіе отъ условнаго къ его условіямъ, идетъ in infinitum, ибо эти условія (т. е. части) заключаются въ самомъ условномъ, а такъ какъ посл&#1123днее есть наглядное представленіе, ограниченное пред&#1123лами, то и первыя даются вм&#1123ст&#1123 съ нимъ. Поэтому зд&#1123сь возвратный синтезъ не можетъ быть названъ восхожденіемъ in indefinitum, какъ это возможно было по отношенію къ предшествовавшей космологической иде въ посл&#1123дней я долженъ былъ отъ условнаго восходить къ условію, которое находилось вн&#1123 перваго, и не было дано съ нимъ вм&#1123ст&#1123. а должно было быть еще отыскано съ помощію синтеза. Несмотря на то, нельзя, однакожъ, утверждать о ц&#1123ломъ, д&#1123лимомъ въ безконечность, что оно состоитъ изъ безконечно многихъ частей. Хотя части и заключаются въ наглядномъ представленіи ц&#1123лаго, но въ немъ еще не осуществлено само д&#1123леніе, которое является только тогда, когда мы возьмемся за разложеніе или за возвратный синтезъ, дающій намъ рядъ. Этотъ синтезъ безконеченъ, и конечно, вс&#1123 возможные для него члены также заключаются въ данномъ ц&#1123ломъ, но нельзя думать, что въ немъ находится весь рядъ д&#1123ленія, который безконеченъ и не можетъ быть законченнымъ, очевидно, оно не можетъ служить обозначеніемъ для объективнаго безконечнаго множества частей и связи ихъ въ одномъ ц&#1123ломъ.
Это общее зам&#1123чаніе мы легко приложимъ прежде всего къ пространству, всякое пространство, представляемое ограниченнымъ, есть такое ц&#1123лое, части котораго при всякомъ д&#1123леніи суть опять пространства и которое д&#1123лимо въ безконечность.
Отсюда естественно вытекаетъ дальн&#1123йшее приложеніе нашего зам&#1123чанія, именно ко вн&#1123шнему явленію, ограниченному пред&#1123лами (т&#1123лу). Д&#1123лимость его основывается на д&#1123лимости пространства, условливающаго возможность т&#1123ла, какъ протяженнаго ц&#1123лаго. Оно д&#1123лимо въ безконечность, но вовсе не состоитъ изъ безконечно многихъ частей.
Такъ какъ т&#1123ло есть сущность въ пространств&#1123, то, повидимому, оно должно отличаться отъ посл&#1123дняго, со стороны закона д&#1123лимости, ибо д&#1123леніе т&#1123ла не можетъ простираться такъ далеко, какъ д&#1123леніе пространства: посл&#1123днее, не будучи нич&#1123мъ самостоятельнымъ, можетъ д&#1123литься до конца, до исчезновенія. Поэтому предположеніе, что по уничтоженіи всякой связи между составными частями матеріи, он&#1123 должны уничтожиться, никакъ не вяжется съ понятіемъ сущности, которая должна быть субъектомъ всякаго сложенія и должна оставаться въ своихъ составныхъ частяхъ, хотя пространственное соединеніе ихъ въ одно т&#1123ло и было разрушено. Но д&#1123ло въ томъ, что сущность въ явленіи весьма разнится отъ вещи самой въ себ&#1123, мыслимой въ чистомъ разсудочномъ понятіи. Первая не есть какой-либо безусловный субъектъ, но только постоянный чувственный образъ,— одно наглядное представленіе, въ которомъ н&#1123тъ ничего безусловнаго.
Но хотя принципъ безконечнаго д&#1123ленія явленія, наполняющаго пространство, можетъ быть безспорно допущенъ, однако онъ не можетъ простираться на множество частей, уже обособленныхъ изв&#1123стнымъ образомъ въ одномъ ц&#1123ломъ и составляющихъ quantum discrelum. Нельзя допустить, что во всякомъ членоразд&#1123льномъ (организованномъ) ц&#1123ломъ каждая часть также можетъ быть разчленена и что такимъ образомъ, разд&#1123ляя части въ безконечность, мы будемъ встр&#1123чать нее новыя и новыя части, однимъ словомъ что ц&#1123лое само разчленено до безконечности, хотя справедливо, что части матеріи, при д&#1123леніи въ безконечность, могутъ быть организованы. Безконечность д&#1123ленія даннаго явленія въ пространств&#1123 основывается на д&#1123лимости посл&#1123дняго, на томъ, что оно им&#1123етъ неопред&#1123ленное множество частей, части же въ свою очередь предполагаютъ новое д&#1123леніе, короче, на томъ, что ц&#1123лое д&#1123лимо только въ возможности, а не разд&#1123лено уже на самомъ д&#1123л&#1123. Оттого посредствомъ д&#1123ленія получается столько частей въ т&#1123л&#1123, сколько мы им&#1123емъ въ виду при своемъ раздробительномъ синтез&#1123. Но мы допустимъ противор&#1123чіе самимъ себ&#1123, если станемъ предполагать безконечную членоразд&#1123льность въ органическомъ т&#1123л&#1123: ибо при этомъ мы будемъ представлять себ&#1123 его уже совс&#1123мъ разд&#1123леннымъ и притомъ на опред&#1123ленное и въ тоже время на безконечное множество частей, до всякаго раздробительнаго синтеза: безконечное д&#1123леніе съ одной стороны будетъ представляться нескончаемымъ рядомъ (безконечнымъ) и съ другой — оконченнымъ. Посему безконечное д&#1123леніе указываетъ на явленіе какъ на quantum continuum и им&#1123етъ связь съ д&#1123лимостію пространства, ибо въ немъ заключается основаніе д&#1123лимости. по какъ скоро говорится о quantum discretum, то количество частей принимается опред&#1123леннымъ и всегда приравнивается къ какому-нибудь числу. Какъ далеко идетъ организація въ членоразд&#1123льномъ т&#1123л&#1123, можетъ р&#1123шить только опытъ, и если онъ не нашелъ до сихъ поръ простыхъ неорганическихъ частей въ немъ, то они должны быть, по крайней м&#1123р&#1123, предполагаемы въ возможномъ опыт&#1123. Какъ же далеко простирается трансцендентальное д&#1123леніе явленія, это д&#1123ло не опыта, а принципа разума, по которому раздробительный синтезъ протяженнаго, сообразно съ природою такого явленія, никогда не долженъ быть почитаемъ совершенно оконченнымъ.

Прим&#1123чаніе къ разр&#1123шенію математико-трансцендентальныхъ идей и предварительное зам&#1123чаніе о динамически-трансцендентальныхъ идеяхъ.

Мы указали основанія противор&#1123чія въ антиноміи чистаго разума и средство уничтожить его, состоявшее въ томъ, что оба мн&#1123нія мы признали ложными. Лрнэтомъ, мы везд&#1123 трактовали отношенія условій къ условному согласно отношеніямъ пространства и времени, что обыкновенно предполагается простымъ разсудкомъ и даетъ поводъ къ упомянутому противор&#1123чію. Въ этомъ отношеніи вс&#1123 діалектическія представленія полноты въ ряду условій къ данному условному были совершенно одинаковаго характера. Везд&#1123 им&#1123лся въ виду рядъ, въ которомъ связывались и отожествлялись условіе съ условнымъ, какъ его члены, причемъ или не предполагался законченнымъ возвратный синтезъ, или же предполагался завершающій его первый безусловный членъ. Везд&#1123 разсматривался не предметъ, т. е. условное, а рядъ условій къ нему со стороны его величины, и зд&#1123сь-то оказывалось затрудненіе: именно, что разумъ представлялъ разсудку рядъ или несоразм&#1123рно великимъ, или несоразм&#1123рно малымъ, такъ что онъ никакъ не могъ стать въ уровень съ идеею, затрудненіе, какъ мы вид&#1123ли, не могло быть устранено какимъ-нибудь примиреніемъ ихъ, но только совершеннымъ разс&#1123ченіемъ этого гордіева узла.
Мы просмотр&#1123ли при этомъ весьма важное различіе между предметами, т. е. между разсудочными понятіями, которыя разсудокъ стремится возвести въ идеи: ибо, по нашему перечню категорій, дв&#1123 изъ нихъ означали математическій, и дв&#1123 остальныя динамическій синтезъ явленій. Впрочемъ, до сего времени намъ и не нужно было такое различеніе: ибо какъ при общемъ представленіи вс&#1123хъ трансцендентальныхъ идей, мы оставались въ условіяхъ явленія, такъ и въ математико-трансцендентальныхъ идеяхъ мы им&#1123ли д&#1123ло съ предметомъ въ явленіи. Теперь же при переход&#1123 къ динамическимъ понятіямъ разсудка, возводимымъ въ идеи, упомянутое различеніе становится важнымъ: оно открываетъ намъ новую точку зр&#1123нія на борьбу, въ которую вовлеченъ разумъ. Тогда какъ основанія прежняго спора были признаны совершенно ложными, теперь мы, признавъ основанія его только недостаточными и дополнивъ ихъ, можемъ примирить противниковъ къ полному ихъ взаимному удовлетворенію: ибо въ динамической антиноміи предположенія могутъ оказаться вполн&#1123 согласимыми съ требованіями разума. Такой результатъ былъ невозможенъ въ математической антиноміи.
Конечно, ряды условій вс&#1123 однородны, если обращать вниманіе только на протяженіе ихъ, т. е. если смотр&#1123ть на то, соразм&#1123рны ли они съ идеей, или для нея слишкомъ велики, или малы. Но разсудочное понятіе, лежащее въ основ&#1123 идей, заключаетъ въ себ&#1123 синтезъ или однороднаго содержанія (предполагаемый во всякой сложной величин&#1123, или д&#1123леніи ея), или же неоднороднаго, которое можетъ быть, по крайней м&#1123р&#1123, допускаемо въ динамическомъ синтез&#1123 причинности, или синтез&#1123 необходимаго съ случайнымъ.
Посему въ математическомъ соединеніи рядовъ явленій мы им&#1123емъ д&#1123ло только съ чувственнымъ условіемъ, т. е. оно входитъ въ составъ ряда, какъ часть его, напротивъ, динамическій рядъ чувственныхъ условій допускаетъ еще другія условія, которыя не входятъ въ составъ его, но въ качеств&#1123 разсудочныхъ находятся вн&#1123 его. Посему разумъ можетъ быть зд&#1123сь удовлетворенъ и безусловное можетъ быть поставлено во глав&#1123 ряда, который, не теряя притомъ своего условнаго характера, нимало не приводится т&#1123мъ въ безпорядокъ и не прерывается вопреки основоположеніямъ разсудка.
Оттого, что динамическія идеи допускаютъ условіе явленій вн&#1123 ряда ихъ, т. е. допускаютъ н&#1123что такое, что само не есть явленіе, получается результатъ весьма отличный отъ вывода самой антиноміи. Именно, въ силу антиноміи оба діалектическія мн&#1123нія должны были бы быть признаны ложными. Напротивъ, въ динамическихъ рядахъ условное, состоящее въ связи съ явленіями, можетъ быть соединено съ безусловнымъ и вм&#1123ст&#1123 сверхчувственнымъ условіемъ, такъ что одинаково могутъ быть удовлетворены и разсудокъ и разумъ {Разсудокъ не допускаетъ между явленіями никакого условіи, которое было бы опытно безусловнымъ. Но еслибы можно было предположить другое условіе,— которое не было бы членомъ ряда явленій и нимало не прерывало ряда опытныхъ условій, то его можно допустить, такъ какъ при этомъ непрерывный восходящій синтезъ нигд&#1123 не былъ бы насильственно прерванъ.}: при этомъ устраняются діалектическія доказательства, им&#1123вшія въ виду безусловную полноту явленій, и оба положенія разума, въ исправленномъ смысл&#1123, могутъ быть признаны истинными: этого результата не могло получиться при космологическихъ идеяхъ, касающихся математически безусловнаго единства: ибо въ нихъ вс&#1123 условія ряда явленій суть также явленія и члены того же самого ряда,

III. Разр&#1123шеніе космологическихъ идей о полнот&#1123 вывода міровыхъ событій изъ ихъ причинъ.

Относительно всего случающагося можно предполагать только два рода причинности: или причинность природы, или свободы. Въ силу первой всякое состояніе такъ связывается съ предъидущимъ, что сл&#1123дуетъ за нимъ по изв&#1123стному закону. Такъ какъ причинность явленій основывается на условіяхъ времени,— всякое в&#1123чное состояніе не можетъ производить никакого д&#1123йствія во времени,— то понятно, что самыя причины всего случающагося и возникающаго также произошли отъ чего-нибудь и въ силу основоположенія разсудка предполагаютъ новыя причины.
Подъ свободою, съ космологической точки зр&#1123нія, я разум&#1123ю способность самопроизвольно начинать состояніе, она не предполагаетъ новой причины, которая опред&#1123ляла бы ее по времени. Въ этомъ значеніи свобода есть чистая трансцендентальная идея, вопервыхъ, не заключающая въ себ&#1123 ничего опытнаго, вовторыхъ, предметъ которой не можетъ быть данъ намъ, какъ фактъ, въ опыт&#1123: ибо общимъ закономъ, условливающимъ опытъ, служитъ положеніе, что все случающееся им&#1123етъ свою причину, а сл&#1123довательно и сама причина, которая также возникла или произошла, тоже условлена ч&#1123мъ-нибудь: такимъ образомъ все поле опыта, какъ бы далеко оно ни простиралось, понимается нами какъ природа. Но такъ какъ этимъ путемъ не получается безусловной полноты условій въ ряду причинности, то разумъ образуетъ себ&#1123 идею о самод&#1123ятельности, которая произвольно начинаетъ д&#1123йствовать, такъ что н&#1123тъ нужды ни въ какой предшествующей причин&#1123, которая опред&#1123ляла бы ее къ д&#1123ятельности но закону причинности.
Весьма зам&#1123чательно, что на этой трансцендентальной иде&#1123 свободы основывается и практическое понятіе ея и ч то собственно первая служитъ причиною затрудненій, которыя представляются намъ въ вопрос&#1123 о возможности практической свободы. Свобода съ практической точки зр&#1123нія есть независимость произвола отъ принужденія со стороны чувственныхъ побужденій. Произволъ становится чувственнымъ, когда онъ возбуждается патологически чувственностію, онъ называется животнымъ произволомъ (arbitrium brutum), когда патологически угнетается. Челов&#1123ческій произволъ есть arbitrium sensitivum, но не brutum, а напротивъ liberum: чувственность не д&#1123лаетъ его д&#1123йствій необходимыми и челов&#1123ку присуща способность самопроизвольно опред&#1123лять себя независимо отъ побужденій чувственности.
Легко вид&#1123ть, что, еслибы вся причинность въ чувственности была подчинена законамъ природы, то всякое событіе опред&#1123лялось бы другимъ во времени, по необходимымъ законамъ, и такъ какъ явленія, опред&#1123ляя нашъ произволъ, необходимо вызывали бы д&#1123йствія, какъ ихъ естественное сл&#1123дствіе, то, очевидно, устраненіе трансцендентальной свободы было бы отрицаніемъ всякой практической свободы. Посл&#1123дняя предполагаетъ нашъ долгъ къ совершенію изв&#1123стныхъ д&#1123йствій, хотя бы въ д&#1123йствительности они и не были совершены, ея причинность такова, что, по смыслу ея, нашъ произволъ можетъ, независимо отъ естественныхъ причинъ и даже вопреки ихъ сил&#1123 и вліянію, произвести н&#1123что такое, что въ порядк&#1123 времени будетъ являться фактомъ, совершеннымъ по опытнымъ законамъ, т. е. она можетъ, самопроизвольно начать отъ себя рядъ событій.
Зд&#1123сь происходитъ то, что всегда бываетъ съ разумомъ, переступающимъ пред&#1123лы возможнаго опыта, именно что задача, вм&#1123сто физіологическаго характера, принимаетъ трансцендентальный. Поэтому хотя психологія и говоритъ о невозможности свободы, однако вопросъ о ней можетъ быть р&#1123шенъ только трансцендентальною философіей: ибо свобода основывается на діалектическихъ доказательствахъ чистаго разума. Чтобъ навести философію на путь, на которомъ она можетъ найти необходимый удовлетворительный отв&#1123тъ, я долженъ сд&#1123лать предварительное зам&#1123чаніе объ ея метод&#1123 при разр&#1123шеніи этой задачи.
Еслибы явленія были вещами въ себ&#1123, а сл&#1123довательно, пространство и время были формами ихъ существованія, то условія вм&#1123ст&#1123 съ своимъ условнымъ всегда входили бы въ рядъ, какъ члены его, и отсюда возникала бы антиномія, общая вс&#1123мъ трансцендентальнымъ идеямъ, именно, она возникала бы изъ того, что рядъ оказался бы или слишкомъ великимъ, или малымъ для разсудка. Динамическія же понятія разума, которымъ мы занимаемся зд&#1123сь, отличаются т&#1123мъ, что они им&#1123ютъ д&#1123ло не съ величиною предметовъ, а съ ихъ существованіемъ, а потому мы им&#1123емъ право не обращать вниманія на величину ряда условій, а только на одно динамическое отношеніе условнаго къ условію, такъ что затрудненіе въ вопрос&#1123 о природ&#1123 и свобод&#1123 будетъ состоять въ томъ, везд&#1123 ли возможна посл&#1123дняя, или если она возможна, то какимъ образомъ можетъ быть соглашена со всеобщностію естественныхъ законовъ причинности, или, быть можетъ, и то и другое возможно при одномъ и томъ же событіи только въ различныхъ отношеніяхъ. При этомъ, правильность основоположенія о совершенной связи вс&#1123хъ событій въ чувственномъ мір&#1123 по неизм&#1123ннымъ естественнымъ законамъ остается незыблемымъ правиломъ трансцендентальной аналитики. Вопросъ только въ томъ: возможна ли свобода по отношенію къ д&#1123йствію, опред&#1123ляемому природою, или оно совершенно исключается ея нерушимымъ закономъ? И зд&#1123сь-то обнаруживается все вредное, спутывающее разумъ, вліяніе призрачнаго предположенія о безусловной реальности явленій. Если явленія суть вещи въ себ&#1123, то всякая свобода должна рушиться. Тогда природа становится полною и достаточною причиною всякаго событія, всякое условіе въ ней предполагается входящимъ въ составъ ряда явленій, такъ что всякое д&#1123йствіе становится необходимымъ въ силу закона природы. Если же явленія будутъ пониматься какъ они есть на самомъ д&#1123л&#1123, т. е. не какъ вещи въ себ&#1123, но какъ представленія, взаимно связанныя по опытнымъ законамъ, то, очевидно, они должны опираться на основаніяхъ, которыя не суть явленія. Такая разсудочная (мысленная) причина относительно своей причинности опред&#1123ляется вовсе не явленіями, хотя ея д&#1123йствія суть явленія и зависятъ отъ другихъ явленій. Сл&#1123довательно, она со своею причинностію находится вн&#1123 ряда, и только д&#1123йствія ея — въ ряду опытныхъ условій. Такимъ образомъ д&#1123йствіе, но отношенію къ мысленной причин&#1123, можетъ быть свободнымъ, относительно же явленій, какъ ихъ сл&#1123дствіе,— необходимымъ. Различіе это въ отвлеченной форм&#1123 должно казаться слишкомъ тонкимъ и темнымъ, но оно разъяснится въ приложеніи. Зд&#1123сь я зам&#1123чу только, что такъ какъ связь явленій въ строю природы есть необходимый законъ, то, принимая реальность явленій, мы должны неизб&#1123жно отрицать свободу. Оттого люди, разд&#1123ляющіе въ этомъ пункт&#1123 общее мн&#1123ніе, никакъ не могутъ примирить природу со свободою.

Возможность свободы рядомъ съ общимъ необходимымъ закономъ природы.

Ту сторону въ предмет&#1123 чувствъ, которая не есть явленіе, я называю разсудочною (intelligibel). Если въ явленіи чувственнаго міра есть такая сторона, которая не можетъ подлежать нашему чувственному наглядному представленію, по которая можетъ служить причиною явленій, то, очевидно, причинность такого существа можетъ быть разсматриваема съ двухъ сторонъ: съ одной — какъ причинность разсудочная со стороны д&#1123ятельности ея какъ вещи самой въ себ&#1123 и съ другой — какъ причинность чувственная со стороны д&#1123йствій ея какъ явленія въ чувственномъ мір&#1123. По отношенію къ такому субъекту мы будемъ им&#1123ть заразъ и разсудочное и опытное понятіе причинности, которая будетъ им&#1123ть приложеніе къ одному и тому же его д&#1123йствію. Этотъ двусторонній способъ представленія предмета чувствъ ни мало не противор&#1123читъ нашимъ понятіямъ о явленіи и возможномъ опыт&#1123. Такъ какъ они не суть вещи въ себ&#1123 и въ основ&#1123 ихъ какъ простыхъ представленій лежитъ трансцендентальный предметъ, то ничто не препятствуетъ намъ приписывать этому трансцендентальному предмету, сверхъ способности явленіи, еще причинность, которая уже не есть явленіе, хотя д&#1123йствіе ей обнаруживается въ явленіи. Несомн&#1123нно, что каждая д&#1123йствующая причина должна им&#1123ть свой характеръ, т. е. обнаруживать законъ, безъ котораго она и не была бы причиною. Поэтому субъекту въ чувственномъ мір&#1123 мы можемъ приписывать вопервыхъ опытный характеръ, въ силу котораго д&#1123йствія его, какъ явленія, состоятъ въ совершенной связи съ другими явленіями, могутъ быть выводимы изъ нихъ какъ своихъ условій и вм&#1123ст&#1123 съ ними суть члены единственнаго ряда міроваго порядка. Вовторыхъ, этому субъекту мы должны приписать разсудочный характеръ, въ силу котораго онъ будучи причиною д&#1123йствій, какъ явленій, самъ не зависитъ отъ условій чувственности и не есть явленіе. Первый можетъ быть названъ характеромъ вещи въ явленіи, другой — характеромъ вещи въ самой себ&#1123.
По своему разсудочному характеру, этотъ д&#1123йствующій субъектъ не долженъ находиться въ условіяхъ времени, ибо время есть условіе, обязательное для явленій, но не для вещей въ себ&#1123. Значитъ, въ этомъ субъект&#1123 н&#1123тъ ни возникновенія, ни прекращенія д&#1123йствія, и посл&#1123днее можетъ не подлежать закону опред&#1123ленія во времени, которому подчинено все изм&#1123няющееся: закону, что все случающееся им&#1123етъ свою причину въ явленіяхъ (предшествующихъ состояніяхъ). Однимъ словомъ, причинность этого разсудочнаго субъекта не входила бы въ рядъ опытныхъ условій, по которымъ событіямъ въ чувственномъ мір&#1123 усвояется необходимый характеръ. Конечно, нельзя им&#1123ть непосредственныхъ св&#1123д&#1123ній объ этомъ разсудочномъ характер&#1123, ибо мы наблюдаемъ только одни явленія, однако, его можно предполагать вообще, т. е. мы должны предположить въ основ&#1123 явленія трансцендентальный предметъ, хотя ничего не знаемъ о томъ, что онъ есть самъ въ себ&#1123.
Итакъ, но своему опытному характеру, этотъ субъектъ, какъ явленіе, подлежалъ бы вс&#1123мъ законамъ и причинной свази и съ этой стороны онъ былъ бы частію чувственнаго міра, д&#1123йствіи которой, какъ и всякое другое явленіе, неотразимо вытекаютъ изъ природы. Зная вс&#1123 вн&#1123шнія вліянія на него и его опытный характеръ, т. е. законъ его причинности, мы могли бы объяснить его д&#1123йствія по законамъ природы и им&#1123ли бы въ возможномъ опыт&#1123 вс&#1123 данныя къ полному и необходимому опред&#1123ленію ихъ.
Но по своему разсудочному характеру субъектъ (хотя о немъ мы им&#1123емъ только самое общее понятіе). долженъ быть признанъ свободнымъ отъ всякихъ чувственныхъ вліяній въ зависимости отъ явленій. И такъ какъ въ немъ, поскольку онъ есть noumenon, н&#1123тъ ни одного изм&#1123ненія, которое подлежало бы условіямъ времени, и сл&#1123довательно н&#1123тъ никакой зависимости отъ явленій, то онъ долженъ быть свободнымъ отъ всякой необходимости природы, встр&#1123чающейся только въ чувственномъ мір&#1123. О немъ справедливо можно утверждать, что онъ отъ себя начинаетъ свои д&#1123йствія въ чувственномъ мір&#1123 и н&#1123тъ необходимости. чтобъ это д&#1123йствіе тоже начиналось отъ какой либо причины. Отсюда еще далеко до предположенія, что д&#1123йствія начинаются въ чувственномъ мір&#1123 сами собою: ибо только со стороны своего опытнаго характера (который есть явленіе разсудочнаго предмета) они зависятъ отъ опытныхъ условій въ предшествующемъ времени и продолжаютъ собою рядъ естественныхъ причинъ. Такимъ образомъ мы нашли бы вполн&#1123 природу и свободу по отношенію къ однимъ и т&#1123мъ же д&#1123йствіямъ, смотря по тому, къ разсудочной или чувственной причин&#1123 мы стали бы относить ихъ.

Объясненіе космологической идеи свободы въ соединеніи со всеобщею необходимостію природы.

Я нашелъ полезнымъ прежде всего указать въ общемъ очерк&#1123 разр&#1123шеніе нашего трансцендентальнаго вопроса, чтобъ лучше можно было обозр&#1123ть нашъ методъ при этомъ разр&#1123шеніи. Теперь мы займемся развитіемъ главныхъ сторонъ, въ которыхъ зд&#1123сь сущность д&#1123ла, и каждую изложимъ отд&#1123льно.
Тотъ законъ природы, что все случающееся им&#1123етъ свою причину, что въ свою очередь эта причина, такъ какъ она по времени предшествуетъ своему сл&#1123дствію и по отношенію къ нему существуетъ не в&#1123чно, а сама должна была возникнуть во времени, тоже им&#1123етъ свою причину между явленіями, отъ которыхъ она зависитъ, и что, сл&#1123довательно, вс&#1123 событія опытно опред&#1123лены въ порядк&#1123 природы,— этотъ законъ, въ силу котораго явленія становятся частію природы и предметами опыта, есть неизб&#1123жный законъ разсудка, отъ котораго ни подъ какимъ предлогомъ нельзя уклоняться и исключать какое-нибудь явленіе, иначе, мы поставили бы его вн&#1123 возможнаго опыта, отд&#1123лили бы его отъ другихъ предметовъ его и превратили бы въ чистую фантазію.
Правда, что такой законъ даетъ начало ряду причинъ, въ которомъ, при восхожденіи къ условіямъ, невозможна безусловная полнота. Но это затрудненіе не должно останавливать насъ: мы уже устранили его при общемъ обсужденіи антиноміи разума, идущаго въ ряду явленій къ безусловному, и еслибы мы поддались призраку трансцендентальнаго реализма, тогда невозможно было бы ни понятіе природы, ни свободы. Вопросъ зд&#1123сь въ томъ: допуская въ ряду событій господство одной естественной необходимости, возможно ли считать событіе съ одной стороны какъ д&#1123йствіе природы, съ другой, какъ д&#1123йствіе свободы, и д&#1123йствительно ли есть противор&#1123чіе между этими двумя видами причинности.
Между причинами въ явленіи нав&#1123рное н&#1123тъ ничего, могущаго само собою начинать рядъ. Всякое д&#1123йствіе какъ явленіе, производящее событіе, есть самое событіе, предполагающее дртгое состояніе какъ свою причину, все, что случается, есть только продолженіе ряда и въ немъ невозможно начало, само себя производящее. Сл&#1123довательно, вс&#1123 д&#1123йствія естественныхъ причинъ въ порядк&#1123 времени суть опять сл&#1123дствія, предполагающія свои причины въ порядк&#1123 времени. Причинная связь явленій д&#1123лаетъ невозможнымъ какое-либо первоначальное д&#1123йствіе, начинающее собою н&#1123что новое.
Но необходимо ли, чтобъ причинность д&#1123йствій, какъ явленій, которыхъ причины тоже явленія, им&#1123ла исключительно опытный характеръ? Не можетъ ли случиться, что д&#1123йствіе, хотя оно въ явленіи всегда зависитъ отъ причины по законамъ опытной причинности, въ тоже время есть сл&#1123дствіе сверхъопытной, разсудочной причинности и что т&#1123мъ ни мало не разрывается связь его съ причинами природы? т. е. должна быть д&#1123йствіемъ причины, которая не есть явленіе, но им&#1123етъ разсудочный характеръ и вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ должна быть относима къ чувственному міру, какъ зв&#1123но въ ц&#1123пи естественныхъ причинъ.
Какъ мы знаемъ, законъ причинности явленій необходимъ для того, чтобъ къ событіямъ природы можно было подъискивать условія, т. е. причины въ явленіи. Допуская этотъ законъ и не ослабляя его никакими исключеніями, мы снабжаемъ разсудокъ вс&#1123ми потребными для него средствами и, въ своей опытной д&#1123ятельности, онъ везд&#1123 видитъ только одинъ законъ природы и безпрепятственно объясняетъ ея явленія физически. Онъ не потерпитъ однакожъ ни мал&#1123йшаго ущерба, если предположимъ сверхъ того, хотя бы въ воображеніи, что между естественными причинами есть н&#1123которыя, им&#1123ющія чисто разсудочную способность, въ которыхъ самоопред&#1123леніе къ д&#1123йствіямъ зависитъ не отъ опытныхъ условій, а только отъ разсудочныхъ основаній, притомъ такъ, что д&#1123йствіе этой причины въ явленіи согласно съ законами опытной причинности. Такимъ образомъ д&#1123йствующій субъектъ, какъ causa phaenomenon, состоялъ бы въ зависимости отъ природы по своимъ д&#1123йствіямъ, и только Noumenon этого субъекта (съ собственною причинностію въ явленіи) заключалъ бы въ себ&#1123 условія, которыя, по внутренней трансцендентальной его сторон&#1123, им&#1123ютъ разсудочный характеръ. Если мы, при изсл&#1123дованіи причины въ явленіяхъ, будемъ сл&#1123довать принципу естественныхъ законовъ, то для насъ будетъ р&#1123шительно все равно, какую сторону неизв&#1123стнаго намъ трансцендентальнаго субъекта считать основаніемъ явленій и ихъ связи. Это разсудочное основаніе не упраздняетъ опытныхъ вопросовъ, но касается только мышленія чистаго разсудка, такъ какъ результаты мышленія и д&#1123ятельности чистаго разсудка встр&#1123чаются въ явленіи, они должны быть совершенно объяснены по его законамъ, причемъ, мы будемъ обращать вниманіе только на опытный характеръ ихъ и совершенно устранять изъ виду разсудочный, присущій ихъ трансцендентальной причин&#1123, кром&#1123 того одного обстоятельства, что онъ въ опытномъ получаетъ для себя чувственное выраженіе. Приложимъ сказанное нами къ д&#1123лу. Челов&#1123къ есть одно изъ явленій чувственнаго міра и съ этой стороны онъ есть одна изъ естественныхъ причинъ, причинность которой подчинена естественнымъ законамъ. Какъ и всякій другой предметъ природы, онъ долженъ им&#1123ть опытный характеръ. Мы наблюдаемъ его въ силахъ и способностяхъ, обнаруживаемыхъ имъ въ своихъ д&#1123йствіяхъ. Конечно, въ неодушевленной и животной природ&#1123 мы не находимъ основаній предполагать другихъ, кром&#1123 чувственныхъ условій. Но, познавая всю природу единственно посредствомъ чувствъ, челов&#1123къ познаетъ себя, посредствомъ самонаблюденія своихъ д&#1123йствій и внутреннихъ состояній, которыхъ онъ не можетъ считать впечатл&#1123ніями чувствъ. Такимъ образомъ съ одной стороны онъ есть явленіе, но съ другой — именно относительно н&#1123которыхъ способностей — есть чисто разсудочный предметъ, такъ какъ д&#1123йствія его узнаются не посредствомъ чувственныхъ впечатл&#1123ній. Эти способности мы называемъ разсудкомъ и разумомъ, преимущественно посл&#1123дній р&#1123зко отличается отъ опытно условныхъ силъ, ибо онъ оц&#1123ниваетъ предметы по идеямъ и управляетъ разсудкомъ, который ужо потомъ прилагаетъ къ опыту свои (чистыя) понятія.
Что разумъ им&#1123етъ свою причинность или что мы им&#1123емъ мысль о ней, это ясно изъ т&#1123хъ внушеній {Imperative — повел&#1123ніе, запов&#1123дь, внушеніе.}, какія въ качеств&#1123 правилъ управляютъ вс&#1123ми силами, д&#1123йствующими въ практической области. Долгъ обозначаетъ особый видъ необходимости и зависимости отъ основаній, подобнаго чему мы не встр&#1123чаемъ въ ц&#1123лой природ&#1123. Разсудокъ познаетъ въ природ&#1123 только то, что есть, было или будетъ. Невозможно, чтобъ въ ней было иначе, ч&#1123мъ какъ есть въ д&#1123йствительности при изв&#1123стныхъ отношеніяхъ времени. И если обращать вниманіе только на ходъ вещей въ природ&#1123, то долгъ не им&#1123етъ никакого смысла. Мы никакъ не можемъ ставить вопроса: что должно произойти въ природ&#1123? Наприм&#1123ръ, какія свойства долженъ им&#1123ть кругъ, но — что случается въ природ&#1123, какія свойства круга?
Этотъ долгъ обозначаетъ возможное д&#1123йствіе, основаніемъ котораго служитъ одно понятіе, между т&#1123мъ какъ въ д&#1123йствіяхъ природы основаніемъ служитъ явленіе. Очевидно, д&#1123йствія должны быть возможны при условіяхъ природы, если они требуются долгомъ, но эти условія во касаются опред&#1123леній самой воли, а только д&#1123йствій и ихъ посл&#1123дствій въ явленіи. Сколько бы ни было естественныхъ причинъ, побуждающихъ меня къ желанію, жъ бы велико ни было чувственное раздраженіе, они никогда не составятъ долга, но могутъ образовать условное желаніе, которому долгъ, запов&#1123дуемый разумомъ, полагаетъ м&#1123ру и ц&#1123ль, а иногда положительно запрещаетъ. По отношенію къ предмету чувственности (пріятному) и предмету чистаго разума (добру) разумъ не предпочитаетъ опытно даннаго основанія и не сл&#1123дуетъ порядку вещей, данному намъ въ явленіи, но вполн&#1123 самод&#1123ятельно создаетъ собственный порядокъ по идеямъ, къ которымъ приноровляетъ опытныя условія и въ силу которыхъ онъ считаетъ необходимыми даже такія д&#1123йствія, которыя еще не осуществились и быть можетъ никогда не осуществятся. И этотъ порядокъ необходимо предполагаетъ, что разумъ можетъ относиться къ явленіямъ какъ причина: ибо въ противномъ случа&#1123 онъ не могъ бы ожидать д&#1123йствій въ опыт&#1123 отъ своихъ идей.
Остановимся на этомъ пункт&#1123 и предположимъ, по крайней м&#1123р&#1123, возможность того, что разумъ можетъ им&#1123ть причинное вліяніе на явленія. Во всякомъ случа&#1123, разумъ долженъ обнаруживать и опытный характеръ, ибо всякая причина предполагаетъ правило, по которому развиваются явленія, какъ д&#1123йствія, а всякое правило — однообразіе д&#1123йствій, на которомъ основывается понятіе причины (какъ способности), и въ этомъ собственно состоитъ опытный характеръ, обнаруживаемый разумомъ въ явленіяхъ, онъ постояненъ, тогда какъ д&#1123йствія изм&#1123няются, смотря по различію сопровождающихъ и отчасти ограничивающихъ условій.
Такимъ образомъ воля каждаго челов&#1123ка им&#1123етъ между прочимъ и опытный характеръ, онъ состоитъ въ изв&#1123стной причинности разума, поскольку посл&#1123дній въ своихъ д&#1123йствіяхъ въ явленіи обнаруживаетъ законъ, по которому можно оц&#1123нивать побужденія и д&#1123йствія его, а также обсуждать субъективные принципы произвола. И такъ какъ опытный характеръ познается нами изъ явленій, какъ д&#1123йствій, и закона ихъ, то вся д&#1123ятельность челов&#1123ка въ явленіи опред&#1123ляется его опытнымъ характеромъ и сод&#1123йствіемъ другихъ причинъ въ порядк&#1123 природы, и еслибы мы могли изсл&#1123довать вс&#1123 явленіи его воли до самыхъ основаній, то мы были бы въ состояніи съ доетов&#1123рностію предсказать всякое челов&#1123ческое д&#1123йствіе и объяснить ихъ необходимость изъ предшествующихъ условій. Этотъ характеръ исключаетъ свободу и съ этой именно стороны мы разсматриваемъ челов&#1123ка, когда наблюдаемъ его, какъ напр. въ антропологіи, когда физіологически изсл&#1123дуемъ побудительныя причины его д&#1123йствій.
Другой законъ находимъ Мы, когда т&#1123 же д&#1123йствія станемъ разсматривать не по отношенію къ теоретическому разуму, дабы объяснять ихъ происхожденіе, но поскольку разумъ самъ есть производящая причина, однимъ словомъ, когда станемъ разсматривать ихъ въ практическомъ отношеніи. Тогда можетъ оказаться, что не все то должно было бы случиться, что произошло всл&#1123дствіе естественнаго порядка вещей и должно было неизб&#1123жно быть по опытнымъ причинамъ. Иногда, д&#1123йствительно, мы находимъ или предполагаемъ, что идеи разума могутъ быть причиною челов&#1123ческихъ д&#1123йствій и что посл&#1123днія случаются не въ сл&#1123дствіе опытныхъ причинъ, а въ силу основаній разума.
Предположимъ теперь, что разумъ можетъ быть причиною явленіи: спрашивается, можетъ ли д&#1123йствіе его называться свободнымъ, когда оно съ опытной стороны опред&#1123лено причинами и совершенно необходимо? Какъ мы знаемъ, оно можетъ быть опред&#1123лено также и съ разсудочной стороны (со стороны мышленія). Посл&#1123дней мы въ точности не знаемъ, но она выражается въ явленіяхъ, которыя обнаруживаютъ предъ нами ея чувственную сторону (опытный характеръ) {Внутренняя нравственная сторона д&#1123йствій (заслуга и виновность) остается намъ неизв&#1123стною и даже сторона собственныхъ д&#1123йствій. Мы можемъ обсуждать только опытную сторону ихъ. Что въ нихъ нужно отнести чисто къ свобод&#1123, что — природ&#1123 и неизб&#1123жному недостатку темперамента или его особеннымъ достоинствамъ (merito fortnnae), этого никто не можетъ вполн&#1123 разъяснить и сл&#1123довательно, обсуждать съ полною достов&#1123рностію.}. Д&#1123йствіе, поскольку его причина заключается въ разсудочной сторон&#1123, совершается вовсе не по опытнымъ законамъ, т. е. въ явленіи внутренняго чувства не основанія чистаго разума предваряютъ д&#1123йствія, а наоборотъ посл&#1123днія предваряютъ первыя. Чистый разумъ вовсе не подчиненъ форм&#1123 времени, а сл&#1123довательно и условіямъ временной посл&#1123довательности. Причинность разума, по своему разсудочному характеру, не возникаетъ во времени, дабы произвести какое-либо д&#1123йствіе. Въ противномъ случа&#1123, она сама завис&#1123ла бы отъ естественнаго закона явленій, поскольку онъ опред&#1123ляетъ рядъ причинъ во времени, и причинность тогда принадлежала бы природ&#1123, а не свобод&#1123. Можно поэтому сказать: если разумъ можетъ быть причиною явленій, то его нужно считать силою, которая производитъ чувственное условіе опытнаго ряда д&#1123йствій. Ибо условіе, заключающееся въ разум&#1123, не им&#1123етъ чувственнаго характера и не можетъ само начинаться. Зд&#1123сь мы находимъ то, чего не встр&#1123чали ни въ одномъ опытномъ ряд&#1123, именно, что условіе посл&#1123довательнаго ряда событій можетъ быть само безусловнымъ: ибо тутъ условіе находится вн&#1123 ряда явленій (въ разсудочной области) и сл&#1123довательно, не подчинено чувственному условію и времяопред&#1123ленію чрезъ предшествующую причину.
И однако, та же самая причина въ другомъ отношеніи входитъ въ составъ ряда явленій. Челов&#1123къ есть явленіе. Его воля им&#1123етъ опытный характеръ, въ которомъ заключаются (опытныя) причины вс&#1123хъ его д&#1123йствій. Вс&#1123 условія, опред&#1123ляющія челов&#1123ка съ опытной стороны, принадлежатъ къ ряду естественныхъ д&#1123йствій и повинуются закону, по которому не можетъ быть безусловныхъ причинъ во всемъ случающемся во времени, Оттого ни одно д&#1123йствіе (такъ какъ оно наблюдается нами какъ явленіе) не можетъ начинаться само собою. Только о разум&#1123 въ самомъ себ&#1123 нельзя сказать, что его состоянія, опред&#1123ляющія волю, зависятъ отъ предшествующаго другаго состоянія. Такъ какъ разумъ не есть явленіе и не подчиненъ условіямъ чувственности, то въ его причинности н&#1123тъ временнаго преемства, а потому къ нему не можетъ быть прилагаемъ динамическій законъ природы, опред&#1123ляющій временную см&#1123ну явленій.
Разумъ есть постоянная причина вс&#1123хъ произвольныхъ д&#1123йствій, въ которыхъ челов&#1123къ обнаруживается. Съ опытной стороны, вс&#1123 его д&#1123йствія предопред&#1123лены, прежде нежели они осуществятся на самомъ д&#1123л&#1123. Въ разсудочной же сторон&#1123, сказывающейся въ первой, н&#1123тъ ни прежде, ни посл&#1123 и каждое д&#1123йствіе, несмотря на отношенія времени, въ какихъ оно находится съ другими явленіями, есть непосредственное сл&#1123дствіе разсудочнаго характера чистаго разума, онъ д&#1123йствуетъ свободно, не завися въ ц&#1123пи естественныхъ причинъ отъ вн&#1123шнихъ или внутреннихъ, по времени предшествующихъ, основаній. И эта свобода можетъ быть названа нетолько въ отрицательномъ смысл&#1123, какъ независимость отъ опытныхъ условій (такимъ образомъ способность разума перестала бы быть причиною явленій), но и въ положительномъ смысл&#1123, какъ способность самопроизвольно начинать рядъ событій, въ ней ничего не начинается во времени, но въ качеств&#1123 безусловной причины всякаго произвольнаго д&#1123йствія она не зависитъ отъ предшествующихъ по времени условій, но съ другой стороны, какъ явленіе ея д&#1123йствіе возникаетъ въ ряду явленій и, съ опытной точки зр&#1123нія, никогда не можетъ быть безусловно первымъ началомъ.
Чтобъ разъяснить сказанное нами прим&#1123ромъ изъ опыта, но, конечно, не для того, чтобъ доказать (ибо подобныя доказательства не пригодны для трансцендентальныхъ положеній), мы обратимъ вниманіе на какое-нибудь произвольное д&#1123йствіе, наприм. злонам&#1123ренную ложь, посредствомъ которой челов&#1123къ произвелъ н&#1123которое зам&#1123шательство въ обществ&#1123 и побужденія къ которой изсл&#1123дуются, дабы им&#1123ть возможность судить о вм&#1123няемости самого д&#1123йствія и его посл&#1123дствій. Въ первомъ отношеніи мы находимъ причины его характера въ дурномъ воспитаніи, обществ&#1123, частію въ недобрыхъ природныхъ задаткахъ его, частію въ легкомысліи и несдержанности, причемъ, не будемъ упускать изъ виду и случайныхъ причинъ, давшихъ поводъ къ тому. Зд&#1123сь д&#1123ло ведется такъ же, какъ вообще при изсл&#1123дованіи ряда опред&#1123ляющихъ причинъ даннаго д&#1123йствія природы. И хотя ложь мы достаточно выяснимъ со стороны ея причинъ, т&#1123мъ немен&#1123е мы сверхъ того осуждаемъ виновника и притомъ не за несчастную природу его, не за обстоятельства, им&#1123вшія на него вліяніе, и даже не за его образъ жизни, мы предполагаемъ, что можно совершенно оставить въ сторон&#1123 вопросъ о свойствахъ его, протекшій рядъ условій считать какъ-бы не существующимъ, и на самый проступокъ смотр&#1123ть не какъ на условленный предшествующимъ состояніемъ, а какъ будто-бы челов&#1123къ произвольно отъ себя началъ рядъ преступныхъ д&#1123йствій. Такое осужденіе основывается на закон&#1123 разума, онъ разсматривается въ этомъ случа&#1123 какъ причина, могущая опред&#1123лять поведеніе челов&#1123ка, несмотря на вс&#1123 поименованныя опытныя условія. Причинности разума дается зд&#1123сь не второстепенный характеръ, но совершенно самостоятельный, независимый отъ вс&#1123хъ чувственныхъ побужденій, д&#1123йствіе приписывается поэтому разсудочному характеру челов&#1123ка и ложь вм&#1123няется ему въ вину, сл&#1123довательно, разумъ совершенно свободенъ, несмотря на опытныя условія поступка и всякое дурное д&#1123йствіе вм&#1123няется его небрежности.
Упомянутое вм&#1123неніе необходимо предполагаетъ, что разумъ не возбуждается чувственностію, не изм&#1123няется отъ ея вліяній (хотя явленія его, т. е. форма, въ которой онъ сказывается въ своихъ д&#1123йствіяхъ, изм&#1123няются), что въ немъ н&#1123тъ состоянія предшествующаго, которое опред&#1123ляло бы посл&#1123дующее, и что, сл&#1123довательно, онъ не входитъ въ рядъ чувственныхъ условій, которыя необходимо производятъ явленія по естественнымъ законамъ. Разумъ присущъ вс&#1123мъ д&#1123йствіямъ челов&#1123ка при вс&#1123хъ обстоятельствахъ времени, но самъ не находится во времени и не можетъ состоять въ какомъ-либо новомъ состояніи, въ которомъ прежде не былъ, онъ опред&#1123ляетъ его, но самъ не опред&#1123ляется имъ. Нельзя поэтому спрашивать: почему разумъ не опред&#1123лилъ себя иначе? Но — почему онъ не опред&#1123лилъ иначе явленій посредствомъ собственной причинности? Отв&#1123тъ на это конечно не возможенъ. Другой разсудочный характеръ и сказался бы въ другомъ опытномъ, и если мы говоримъ, что, несмотря на весь прежній образъ жизни, лжецъ могъ не лгать, то это значитъ, что онъ находится подъ непосредственною властію разума и что разумъ въ своей причинности не подчиненъ никакимъ условіямъ явленія и времени, и что хотя различіе времени составляетъ главное сравнительное различіе явленій между собой, однако, по отношенію къ разуму, такого различія въ д&#1123йствіяхъ быть не можетъ: ибо явленіе не суть предмета, а сл&#1123довательно и причины въ себ&#1123.
Итакъ, при обсужденіи причинъ свободныхъ д&#1123йствій, мы можемъ восходить къ разсудочной причин&#1123, но никакъ не выше, мы можемъ знать, что она свободна, т. е. независима отъ чувственности и поэтому можетъ быть условіемъ явленій, стоящимъ вн&#1123 чувственныхъ условій. Но почему разсудочный характеръ производитъ при изв&#1123стныхъ обстоятельствахъ такія именно явленія и обнаруживаетъ изв&#1123стный опытный характеръ, отв&#1123тъ на это превышаетъ способность нашего разума и даже наше право поставлять такіе вопросы, все равно какъ еслибы насъ спросили: почему трансцендентальный предметъ является нашему вн&#1123шнему наглядному представленію именно въ пространств&#1123, а не иначе? Впрочемъ, наша задача и не обязываетъ насъ къ такому отв&#1123ту: нашъ вопросъ: противор&#1123чатъ ли другъ другу свобода и необходимость въ одномъ и томъ же д&#1123йствіи? и на него мы отв&#1123тили, указавъ, что первая предполагаетъ другой родъ условій, ч&#1123мъ посл&#1123дняя, что законъ посл&#1123дней не д&#1123йствуетъ на первую и что об&#1123 они независимы одна отъ другой и не могутъ нарушать себя взаимно.

——

Нужно зам&#1123тить, что мы не им&#1123ли въ виду доказывать д&#1123йствительность свободы, какъ причины явленій нашего чувственнаго міра. Кром&#1123 того, что мы должны были бы тогда оставить трансцендентальный способъ изсл&#1123дованія, им&#1123ющій д&#1123ло съ понятіями, наше предпріятіе и не могло бы удаться, ибо изъ опыта мы никакъ не можемъ заключать къ тому, что исключаетъ собою всякіе опытные законы. Мы также не им&#1123ли въ виду доказывать и возможности свободы: ибо и это не могло бы удаться: а priori изъ однихъ понятій нельзя заключать къ реальному основанію и причинности чего либо. Свобода разсматривается зд&#1123сь какъ трансцендентальная идея, сю обозначается то, что разумъ думаетъ начинать рядъ условій въ явленіи посредствомъ чувственно безусловнаго, причемъ онъ впутывается въ антиномію съ собственными законами, которые онъ указываетъ для опытнаго употребленія разсудка. Что эта антиномія основывается на призрачности и что природа, по край — по ней м&#1123р&#1123, не противор&#1123читъ причинности по свобод&#1123 — вотъ единственная задача, которую мы могли разр&#1123шить и которую единственно им&#1123ли въ виду.

IV. Разр&#1123шеніе космологической идеи о полнот&#1123 зависимости явленій, по ихъ существованію вообще.

Въ предшествующемъ параграф&#1123 мы разсмотр&#1123ли изм&#1123ненія чувственнаго міра въ ихъ динамическомъ ряду, въ которомъ каждое изъ нихъ зависитъ отъ другаго, какъ своей причины. Теперь, этотъ же рядъ состояній возводитъ васъ къ существованію, которое можетъ быть высшимъ условіемъ всего изм&#1123нчиваго, именно къ необходимому существу. Зд&#1123сь мы им&#1123емъ д&#1123ло не съ безусловною причинностію, но съ безусловнымъ бытіемъ самой сущности, сл&#1123довательно, рядъ этотъ состоитъ изъ понятій, а не наглядныхъ представленій, условливающихъ себя взаимно.
Такъ какъ въ области явленій все изм&#1123нчиво и им&#1123етъ условное существованіе, то понятно, что въ ряду зависимыхъ существованій не можетъ быть безусловнаго члена, и еслибы явленія были даже вещами въ себ&#1123, то условное и условіе всегда пом&#1123щались бы въ одномъ и томъ же ряду наглядныхъ представленій, и сл&#1123довательно мы никогда не дошли бы до необходимаго существа, какъ условія явленій чувственнаго міра.
Но динамическій возвратный синтезъ отличается отъ математическаго: посл&#1123дній им&#1123етъ д&#1123ло съ сложеніемъ частей въ одно ц&#1123лое и разложеніемъ его на части, и условія этого рида всегда разсматриваются какъ однородныя части, сл&#1123довательно какъ явленія. Между т&#1123мъ въ динамическомъ ряд&#1123, такъ какъ въ немъ р&#1123чь идетъ не о возможности безусловнаго ц&#1123лаго изъ данныхъ частей, или безусловной части изъ даннаго ц&#1123лаго, но о вывод&#1123 состоянія изъ его причины, или вывод&#1123 случайнаго существованія сущности изъ необходимой, условіе не должно непрем&#1123нно составлять съ условнымъ одинъ опытный рядъ.
Поэтому намъ остается одинъ возможный выходъ изъ этой кажущейся антиноміи, т. е. оба противор&#1123чащія положенія могутъ быть справедливы въ разныхъ отношеніяхъ: съ одной стороны, вс&#1123 предметы чувственнаго міра всегда им&#1123ютъ случайный характеръ и условное существованіе, съ другой — ц&#1123лый рядъ можетъ им&#1123ть свое сверхъопытное условіе, т. е. безусловно необходимое существо. Въ качеств&#1123 разсудочнаго условія, оно не входило бы въ составъ ряда, какъ зв&#1123по его (даже какъ высшій членъ), ни одинъ членъ ряда не получалъ бы отъ него безусловнаго характера, напротивъ весь чувственный міръ сохранялъ бы свой опытный характеръ до посл&#1123днихъ своихъ членовъ. Этою чертою отличалась бы форма предположенія безусловнаго существованія явленій отъ опытно безусловной причинности (свободы), именно т&#1123мъ, что, при свобод&#1123, вещь сама въ себ&#1123, какъ причина (substantia phaenomenon), входитъ въ составъ ряда условій и только причинности ея дается разсудочный характеръ, зд&#1123сь же необходимое существо мыслится вн&#1123 ряда чувственнаго міра (какъ ens extramundanum) и ему самому дается разсудочный характеръ, такимъ только образомъ мы можемъ избавить его отъ подчиненія закону случайности и зависимости вс&#1123хъ явленій.
По отношенію къ этой задач&#1123 руководящимъ началомъ разума можетъ служить сл&#1123дующее: все въ чувственномъ мір&#1123 им&#1123етъ условное существованіе и ни одно свойство въ немъ не им&#1123етъ безусловной необходимости и что относительно всякаго члена ряда условій можно и должно предполагать опытное условіе и мы не им&#1123емъ никакого права выводить какое бы то ни было существованіе отъ условія, находящагося вн&#1123 опытнаго ряда, но, конечно, этимъ не исключается возможность того, что ц&#1123лый рядъ можетъ опираться на какое-нибудь разсудочное существо (свободное отъ всякаго опытнаго условія и даже служащее основаніемъ возможности вс&#1123хъ этихъ явленій).
Я не им&#1123ю въ виду доказывать безусловно необходимое бытіе существа, или даже возможность чисто разсудочной причины бытія чувственныхъ явленій, моя ц&#1123ль съ одной стороны указать обязанность разума не прерывать нити опытныхъ условій и не пускаться въ поясненія трансцендентальныя и невозможныя in concreto, съ другой же стороны, указать должные пред&#1123лы закону опытнаго употребленія разсудка, чтобъ онъ ничего не р&#1123шалъ о возможности вещей вообще и не утверждалъ невозможности разсудочной стороны ихъ, потому что она не приноситъ пользы намъ при объясненіи явленій. Мы доказываемъ только то, что совершенная случайность вс&#1123хъ вещей въ природ&#1123 и вс&#1123хъ ихъ (опытныхъ) условій можетъ стоять рядомъ съ произвольнымъ предположеніемъ необходимаго, хотя только разсудочнаго, условія, что, сл&#1123довательно, между обоими положеніями н&#1123тъ д&#1123йствительнаго противор&#1123чія и что оба они поэтому могутъ быть справедливы. Можетъ быть, такое необходимое разсудочное существо само по себ&#1123 невозможно, только это никакъ не сл&#1123дуетъ изъ общей случайности и зависимости всего чувственнаго міра, равно какъ изъ руководящаго начала: не останавливаться ни на какомъ случайномъ член&#1123 его и по предполагать никакой вн&#1123міровой причины. У разума свой путь — опытный и свой особый — въ трансцендентальной области.
Чувственный міръ содержитъ въ себ&#1123 одни только явленія, посл&#1123днія суть представленія, условленныя чувственнымъ образомъ, и такъ какъ путемъ представленій мы никакъ не можемъ достигнуть вещей въ себ&#1123, то нельзя и удивляться тому, что мы не им&#1123емъ права отъ одного члена опытныхъ рядовъ д&#1123лать скачекъ за пред&#1123лы чувственнаго міра, какъ будто мы им&#1123емъ д&#1123ло съ вещами въ себ&#1123 которыя могутъ существовать вн&#1123 своихъ трансцендентальныхъ основаній и которыя можно оставлять, чтобъ вн&#1123 этихъ вещей искать причинъ ихъ существованія. Это положительно невозможно по отношенію къ представленіямъ, случайность которыхъ есть также явленіе и обязываетъ насъ къ такому же возвратному синтезу, который вообще приложимъ къ явленіямъ. Поэтому представленіе разсудочнаго основанія явленій, т. е. чувственнаго міра, чуждаго случайности посл&#1123дняго, вовсе не противор&#1123читъ ни возвратному синтезу въ ряду явленій, ни совершенно случайному характеру его. Вотъ все, что мы могли сд&#1123лать для устраненія антиноміи и что можно было сд&#1123лать этимъ путемъ. Если къ условному подъискивается чувственное условіе (относительно бытія), входящее притомъ въ составъ того же ряда, то оно также им&#1123етъ условный характеръ (какъ и говорилось въ противоположеніи четвертой антиноміи). Сл&#1123довательно, или должно было быть допущено противор&#1123чіе разуму, требующему безусловнаго, или поставить его въ качеств&#1123 разсудочнаго предмета вн&#1123 ряда, этотъ предметъ не требуетъ и не допускаетъ никакого опытнаго условія и по отношенію къ явленіямъ безусловно необходимъ.
Причинность разсудочнаго существа ни мало не наносить ущерба опытной д&#1123ятельности разума (относительно условій бытія въ явленіи), по принципу совершенной случайности опытныхъ условій онъ долженъ идти своей дорогой все къ высшимъ и высшимъ опытнымъ условіямъ. Это основоположеніе не исключаетъ также возможности разсудочной причины, стоящей вн&#1123 ряда, когда ей дается неопытное значеніе (относительно ц&#1123ли). Она означаетъ для насъ трансцендентальное и неизв&#1123стное основаніе возможности чувственнаго ряда вообще: существованіе такого предмета, независимое отъ вс&#1123хъ чувственныхъ условій и безусловно необходимое, вовсе не противор&#1123читъ случайному характеру чувственныхъ условій и нескончаемому въ ряду ихъ возвратному синтезу.

Прим&#1123чаніе во всей антиноміи чистаго разума.

Пока наши понятія разума им&#1123ютъ предметомъ своимъ только полноту условій въ чувственномъ мір&#1123 или необходимыя полезныя предположенія, дотол&#1123 наши идеи им&#1123ютъ трансцендентальный характеръ, т&#1123мъ немен&#1123е космологическій. по какъ скоро мы начинаемъ предполагать безусловное (въ чемъ собственно и состоитъ задача) въ томъ, что находится вн&#1123 чувственнаго міра, а сл&#1123довательно, и за пред&#1123лами возможнаго опыта, то идеи принимаютъ трансцендентный характеръ, он&#1123 служатъ нетолько для завершенія опытной д&#1123ятельности разума (оно всегда остается недостижимою идеею), но и совс&#1123мъ выд&#1123ляются изъ круга опыта и обращаются къ предметамъ, содержаніе которыхъ чуждо опыта и объективная реальность которыхъ основывается не на потребности завершенія опытнаго ряда, но на чистыхъ понятіяхъ а priori. Такія трансцендентальныя идеи обозначаютъ чисто разсудочный предметъ, который можетъ быть допускаемъ въ качеств&#1123 трансцендентальнаго объекта, для насъ совершенно неизв&#1123стнаго, но чтобъ мыслить его какъ вещь съ внутренними признаками, мы не им&#1123емъ никакихъ основаній (т. е. мыслить независимо отъ вс&#1123хъ опытныхъ понятій), у насъ н&#1123тъ никакихъ правъ предполагать такой предметъ, ибо онъ есть ничто иное, какъ мысленная вещь. Къ такому шагу насъ обыкновенно побуждаетъ космологическая идея, подавшая поводъ къ четвертой антиноміи. Всегда условное бытіе явленій заставляетъ насъ искать предмета, отличнаго отъ вс&#1123хъ явленій и сл&#1123довательно, разсудочнаго. Разъ дозволивъ себ&#1123 допустить вн&#1123 пред&#1123ловъ чувственности д&#1123йствительность, существующую саму по себ&#1123, и смотр&#1123ть на явленія какъ случайный способъ представленія разсудочныхъ предметовъ, принадлежащій нравственнымъ существамъ, мы естественно должны подобно тому, какъ прилагаемъ опытныя понятія къ д&#1123лу, пытаться образовать понятіе о разсудочныхъ вещахъ, о которыхъ мы не им&#1123емъ ни мал&#1123йшаго познанія. Такъ какъ случайные предметы мы познаемъ изъ опыта, а зд&#1123сь мы им&#1123емъ д&#1123ло съ предметами сверхъ-опытными, то и познаніе ихъ мы должны выводить изъ того, что необходимо само въ себ&#1123, т. е. изъ чистыхъ понятій о вещахъ вообще. Поэтому первый шагъ, д&#1123лаемый нами за пред&#1123лами чувственнаго міра, заставляетъ насъ начинать свои новыя познанія съ изсл&#1123дованія безусловно необходимаго существа и изъ понятія о немъ выводить понятія о вс&#1123хъ разсудочныхъ вещахъ. Мы сд&#1123лаемъ такую попытку въ сл&#1123дующей глав&#1123.

ВТОРОЙ КНИГИ ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ДІАЛЕКТИКИ

ТРЕТІЙ ОТД&#1123ЛЪ.
Идеалъ чистаго разума.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Объ идеал
&#1123 вообще.

Мы вид&#1123ли выше, что посредствомъ чистыхъ разсудочныхъ понятій, безъ всякихъ условій чувственности, мы не можемъ представлять никакихъ предметовъ: ибо у насъ н&#1123тъ при этомъ условій объективной реальности и мы им&#1123емъ д&#1123ло съ одною только формою мышленія. Понятія могутъ однакожъ быть представляемы in concreto, если ихъ прилагать къ явленіямъ: посл&#1123днія собственно даютъ содержаніе для опытныхъ понятій, которыя поэтому суть ни что иное, какъ разсудочныя понятія in concreto. Идеи еще бол&#1123е удалены отъ объективной реальности, ч&#1123мъ категоріи, для первыхъ не существуетъ ни одного явленія, въ которомъ он&#1123 моглибъ быть представляемы in concreto. Ихъ полнота не досягаема ни для одного возможнаго опытнаго познанія и разумъ пресл&#1123дуетъ въ нихъ систематическое единство, къ которому только пытается приблизиться опытно возможное единство, никогда, однакожъ, не достигая его.
Еще дал&#1123е, ч&#1123мъ идея, удаленъ отъ объективной реальности, такъ называемый, идеалъ, подъ нимъ я разум&#1123ю идею не in concreto только, но in individuo, т. е. предметъ опред&#1123лимый только одною идеею.
Идеи челов&#1123чества во всемъ его совершенств&#1123 не есть одно только соединеніе чертъ, составляющихъ наше понятіе о природ&#1123 его, вполн&#1123 соотв&#1123тствующее ц&#1123лямъ, предполагаемымъ нашею идеею совершеннаго челов&#1123чества, она содержитъ въ себ&#1123 вс&#1123 другіе признаки, не предполагаемые этимъ понятіемъ, но относящіеся къ полному опред&#1123ленію идеи: ибо изъ вс&#1123хъ противоположныхъ признаковъ мы выбираемъ только вполн&#1123 идущіе къ иде&#1123 совершенн&#1123йшаго челов&#1123ка. Что для насъ есть идеалъ, то для Платона была идея божественнаго разсудка, единственный предметъ для чистаго созерцанія, совершенн&#1123йшее изъ вс&#1123хъ возможныхъ существъ и первообразъ вс&#1123хъ явленій.
Не пускаясь еще въ столь высокую область, мы должны сказать, что челов&#1123ческій разумъ заключаетъ въ себ&#1123 нетолько идеи, но и идеалы, если и не предполагается въ нихъ творческой силы, какъ у Платова, они им&#1123ютъ, однакожъ, практическое значеніе (какъ руководящія начала) и служатъ основаніемъ, отъ котораго зависитъ возможность совершенства изв&#1123стныхъ д&#1123йствій. Правда, нравственныя понятія не суть чистыя понятія разума, ибо въ основ&#1123 ихъ есть н&#1123что опытное (удовольствіе и неудовольствіе). Однако, по своему принципу, посредствомъ котораго разумъ устанавливаетъ границы для безпорядочной свободы (т. е. если смотр&#1123ть только на форму ихъ), они могутъ служить прим&#1123ромъ чистыхъ понятій разума. Доброд&#1123тель, а съ нею и мудрость, во всей ихъ чистот&#1123 суть идеи. Но мудрецъ (стоическій) есть только идеалъ, т. е. челов&#1123къ, существующій только въ мысли и вполн&#1123 соотв&#1123тствующій иде&#1123 мудрости. Какъ идея даетъ правило, такъ идеалъ служитъ первообразомъ, по которому должны быть образуемы копіи, такъ, м&#1123рою нашихъ д&#1123йствій служитъ именно нашъ внутренній божественный челов&#1123къ — идеалъ, которымъ мы пов&#1123ряемъ, обсуждаемъ и улучшаемъ себя, никогда впрочемъ не осуществляя его вполн&#1123. Хотя эти идеалы и не им&#1123ютъ объективной реальности, однакожъ, нельзя ихъ потому считать одними фантазіями: они даютъ необходимую м&#1123ру для разума, который долженъ знать н&#1123что совершенное въ своемъ род&#1123, дабы по нему изм&#1123рять степень недостаточности всего несовершеннаго. Конечно, не возможно олицетворять идеалъ, т. е. осуществлять его въ явленіи, какъ напр. изображать мудреца въ роман подобныя попытки уже потому не им&#1123ютъ смысла и безполезны, что въ нихъ неизб&#1123жно сказывается наша ограниченность, нарушающая полноту идеи, иллюзія въ такой попытк&#1123 д&#1123лается очевидна и она т&#1123мъ бол&#1123е вредна, что легко можетъ быть заподозр&#1123на сама идея и приравнена призраку.
Таковъ идеалъ разума, всегда опирающійся на опред&#1123ленныя понятія и служащій правиломъ и первообразомъ какъ для подражанія, такъ и для оц&#1123нки. Совершенно иначе поставлены созданія воображенія, о которыхъ трудно дать ясное и полное понятіе: они суть какъ-бы рисунки, заключающіе въ себ&#1123 не ясно опред&#1123ленныя черты, образующія скор&#1123е колеблющійся призракъ, какъ н&#1123что среднее изъ многихъ опытовъ, ч&#1123мъ опред&#1123ленный образъ, такіе рисунки мысленно предносится живописцамъ и физіотомистамъ и составляютъ какъ-бы трудно уловимую т&#1123нь ихъ будущихъ произведеній. Ихъ можно бъ было, хотя и не точно, назвать идеалами чувственности: ибо они суть недосягаемые образцы возможныхъ наглядныхъ представленій и не даютъ намъ никакого правила, которое можно бъ было объяснять и оц&#1123нивать.
Напротивъ, ц&#1123ль идеала разума состоитъ въ совершенномъ опред&#1123леніи чего бы то ни было, по правиламъ а priori, руководясь имъ, разумъ мыслитъ себ&#1123 предметъ, совершенно опред&#1123ленный по принципамъ, хотя въ опыт&#1123 и н&#1123тъ достаточныхъ къ тому условій и само понятіе всегда им&#1123етъ трансцендентный характеръ.

ГЛАВА ВТОРАЯ.
О трансцендентальномъ идеал
&#1123
(Protolypou transcendentale).

Всякое понятіе по отношенію къ тому, что не содержится въ немъ, называется неопред&#1123леннымъ и съ этой стороны подлежитъ закону опред&#1123ляемости: именно, что изъ двухъ противор&#1123чащихъ сказуемыхъ только одно можетъ быть прилагаемо къ нему: законъ этотъ основывается на закон&#1123 противор&#1123чія и составляетъ логическій принципъ, который отвлекаетъ отъ всякаго содержанія познаніи и им&#1123етъ въ виду только логическую форму его.
Но вещь, со стороны своей возможности, подчинена еще закону всесторонняго опред&#1123ленія, по которому изъ вс&#1123хъ возможныхъ противоположныхъ признаковъ вещи только одинъ можетъ идти къ ней. Онъ основывается не на одномъ закон&#1123 противор&#1123чія: ибо, кром&#1123 отношенія двухъ взаимно противор&#1123чащихъ признаковъ, онъ обращаетъ вниманіе еще на ц&#1123лый міръ возможности, какъ сумму вс&#1123хъ признаковъ вещи вообще, такъ какъ онъ предполагаетъ эту возможность какъ условіе а priori, то, въ силу его, каждая вещь представляется д&#1123йствительною въ той м&#1123р&#1123, въ какой ея возможность можетъ быть выводима изъ упомянутаго міра возможности {По этому основоположенію всякая вещь поставляется въ отношеніе къ всеобщему міру возможности, и еслибы мы встр&#1123тились съ такою всеобщею возможностію (т. е. содержаніемъ для вс&#1123хъ возможныхъ признаковъ) въ иде&#1123 какого-нибудь предмета, то мы могли бы доказать взаимное сродство всего возможнаго тожествомъ одного и того же основанія, по которому происходитъ всестороннее опред&#1123леніе вс&#1123хъ вещей. Опред&#1123лимость всякаго понятія зависитъ отъ всеобщности (universalitas) закона исключеннаго третьяго между двумя противоположными признаками, опред&#1123леніе же вещи подчинено все ц&#1123лости (Universitas), или сумм&#1123 вс&#1123хъ возможныхъ признаковъ.}. Такимъ образомъ принципъ всесторонняго опред&#1123ленія касается содержанія, а не одной логической формы. Онъ служитъ основоположеніемъ синтеза вс&#1123хъ признаковъ, образующихъ полное понятіе о вещи, а не одного только аналитическаго представленія ея посредствомъ одного изъ двухъ противоположныхъ признаковъ, и заключаетъ въ себ&#1123 трансцендентальное предположеніе, именно, содержаніе для всей возможности, обнимающей въ себ&#1123 а priori Data ко всякой частной возможности вещи.
Мысль, что все существующее всесторонне опред&#1123лено означаетъ нетолько то, что изъ двухъ взаимно противоположныхъ данныхъ признаковъ, по что изъ вс&#1123хъ возможныхъ къ предмету можетъ быть прилагаемъ только одинъ, посредствомъ этого положенія могутъ быть сравниваемы между собою нетолько признаки — логически, но и сама вещь съ суммою вс&#1123хъ возможныхъ признаковъ — трансцендентально. Указанное положеніе им&#1123етъ сл&#1123дующій смыслъ: чтобъ познать вещь совершенно, нужно знать все возможное, и опред&#1123лить ее утвердительно, или отрицательно. Всестороннее опред&#1123леніе поэтому есть понятіе, котораго мы никогда не въ состояніи представить во всей полнот&#1123 in concreto, оно опирается на идею, существующую въ одномъ только разум&#1123, который предписываетъ разсудку правила для его нормальной д&#1123ятельности.
Правда, что эта идея суммы всякой возможности, поскольку она, какъ условіе, лежитъ въ основ&#1123 всесторонняго опред&#1123ленія вещи, сама слишкомъ неопред&#1123ленна, мы мыслимъ въ, ней только сумму вс&#1123хъ возможныхъ признаковъ. При ближайшемъ изсл&#1123дованіи, однакожъ, оказывается, что эта идея, какъ основное понятіе, устраняетъ множество признаковъ выводныхъ или не могущихъ соединяться вм&#1123ст&#1123 и что она можетъ стать понятіемъ, опред&#1123леннымъ совершенно а priori и потому обозначающимъ исключительно одинъ предметъ, опред&#1123ляемый этою идеею и называемый идеаломъ чистаго разума.
Сравнивая вс&#1123 возможные признаки не логически только, но и трансцендентально, т. е. по содержанію, которое мыслится въ нихъ а priori, мы находимъ, что одни изъ нихъ указываютъ на бытіе, другіе на небытіе. Логическое отрицаніе заключается собственно не въ понятіи, но въ отношеніи понятій въ сужденіи, и поэтому никакъ не можетъ указывать на содержаніе понятія. Выраженіе ‘не смертный’ не даетъ намъ ничего положительнаго о предмет&#1123 и оставляетъ содержаніе его нетронутымъ. Напротивъ, трансцендентальное отрицаніе указываетъ на небытіе само въ себ&#1123 и ему противоположно трансцендентальное утвержденіе, указывающее н&#1123что, понятіе чего само по себ&#1123 выражаетъ бытіе и потому называется реальностію (вещностію), ибо только въ силу ея предметы суть н&#1123что, тогда какъ отрицаніе означаетъ одинъ недостатокъ, и когда мы мыслимъ его, то представляемъ отсутствіе всякой вещи.
Нельзя мыслить отрицанія, не полагая при этомъ въ основу противоположнаго утвержденія. Сл&#1123порожденный не можетъ им&#1123ть представленія мрака, потому что онъ не им&#1123етъ представленія св&#1123та, дикій не можетъ им&#1123ть представленія б&#1123дности, ибо онъ не знаетъ богатства {Наблюденія и вычисленія астрономовъ открыли много зам&#1123чательнаго, но всего важн&#1123е то, что они указали разм&#1123ры нашего нев&#1123жества, которыхъ мы никогда но узнали бы безъ этихъ знаній, и размышленіо о нихъ должно привести насъ къ установк&#1123 новыхъ конечныхъ ц&#1123лей для д&#1123ятельности нашего разума.}. Нев&#1123жда не сознаетъ своего нев&#1123жества, ибо онъ не понимаетъ, что значитъ наука, и т. д. Такимъ образомъ вс&#1123 отрицательныя понятія суть выводныя, только реальности содержатъ въ себ&#1123 Data или трансцендентальное содержаніе для обозначенія возможности и всесторонняго опред&#1123ленія вс&#1123хъ вещей.
Поэтому въ основаніе всесторонняго опред&#1123ленія нашъ разумъ полагаетъ трансцендентальную основу, какъ-бы запасъ содержанія, изъ котораго могутъ быть заимствованы вс&#1123 возможные признаки вещей, и эта основа есть ни что иное, какъ идея реальной всеобщности (omnitudo realitatis). Вс&#1123 истинныя отрицанія суть поэтому границы, предполагающія безграничное (все), лежащее въ основ&#1123.
Этою полнотою реальности совершенно опред&#1123ляется понятіе вещи самой въ себ&#1123, и понятіе entis realissimi есть понятіе единичнаго существа, ибо между вс&#1123ми возможными признаками въ его опред&#1123леніи встр&#1123чается и черта, обозначающая существованіе. Сл&#1123довательно, существуетъ трансцендентальный идеалъ, лежащій въ основаніи всесторонняго опред&#1123ленія и составляющій высшее и полное условіе возможности всего существующаго, такъ что къ нему собственно должно приходить всякое мышленіе о вещахъ вообще. Указанный идеалъ есть единственный возможный для челов&#1123ческаго разума: ибо только въ этомъ случа&#1123 соединяются вм&#1123ст&#1123: и само себя опред&#1123ляющее общее понятіе, и представленіе одного нед&#1123лимаго лица.
Логическое опред&#1123леніе понятія посредствомъ разума основывается на разд&#1123лительномъ умозаключеніи, въ первой посылк&#1123 котораго заключается логическое д&#1123леніе (д&#1123леніе объема общаго понятія), во второй же посылк&#1123 объемъ ограничивается только однимъ членомъ д&#1123ленія, который въ заключеніи и прилагается къ понятію. Всеобщаго понятія реальности нельзя д&#1123лить а priori, ибо безъ опыта нельзя знать опред&#1123ленныхъ видовъ реальности, содержимыхъ въ этомъ родовомъ понятіи. Поэтому трансцендентальная верхняя посылка, им&#1123ющая въ виду всестороннее опред&#1123леніе вещей, есть ни что иное, какъ представленіе средоточія всей реальности, т.е. ему не просто подчинены вс&#1123 признаки со стороны ихъ трансцендентальнаго содержанія, но оно обнимаетъ ихъ въ себ&#1123. Въ этомъ случа&#1123 опред&#1123леніе вещей основывается на ограниченіи всеобщей реальности, именно, н&#1123что прилагается къ вещи, остальное же отъ нея отрицается, это и выражается въ форм&#1123 большей посылки и заключенія разд&#1123лительнаго умозаключенія. Поэтому д&#1123ятельность разума, полагающаго трансцендентальный идеалъ въ основу опред&#1123ленія возможныхъ вещей, подобна д&#1123ятельности, развивающейся въ разд&#1123лительныхъ умозаключеніяхъ: эту именно мысль я положилъ выше въ основу систематическаго д&#1123ленія вс&#1123хъ трансцендентальныхъ идей, образующихся параллельно тремъ видамъ умозаключеній.
Само собою разум&#1123ется, что, для представленія себ&#1123 всесторонняго опред&#1123ленія вещей, разуму н&#1123тъ нужды предполагать бытія существа, соотв&#1123тствующаго идеалу, онъ предполагаетъ только идею его, дабы изъ безусловной полноты всесторонняго опред&#1123ленія вывести условную, т. е. полноту чего-либо ограниченнаго. Идеалъ для него есть первообразъ (Prototypon) вс&#1123хъ вещей, отъ котораго вещи, какъ недостаточныя копіи, заимствуютъ свое содержаніе, бол&#1123е или мен&#1123е приближаясь къ нему, они отстоятъ, однакожъ, отъ него безконечно далеко и никогда вполн&#1123 не достигаютъ его.
Такимъ образомъ всякая возможность вещей (т. е. синтеза разнообразнаго содержаніи) должна разсматриваться какъ им&#1123ющая выводной характеръ, и только возможности того, что совм&#1123щаетъ въ себ&#1123 всякую реальность, долженъ быть приписываемъ первоначальный характеръ. Вс&#1123 отрицанія (только отрицательными признаками всякое реальное существо отличается отъ другаго) суть ограниченія высшей реальности, сл&#1123доват. предполагаютъ посл&#1123днюю и по своему содержанію суть выводныя. Разнообразіе же вещей означаетъ многоразличіе способовъ, какими ограничивается понятіе высшей реальности, ихъ общей основы, точно также какъ вс&#1123 фигуры суть различные виды ограниченія безконечнаго пространства. Посему предметъ этого идеала, находящійся только въ разум&#1123, называется иногда первосуществомъ (ens originarium), поскольку н&#1123тъ другаго бол&#1123е высшаго существа,— высшимъ существомъ (ens summum), поскольку все подчинено ему,— существомъ вс&#1123хъ существъ (ens entium). Нужно помнить при этомъ, что зд&#1123сь обозначается отношеніе не д&#1123йствительнаго предмета къ другимъ вещамъ, но идеи къ понятіямъ, мы ничего не узнаемъ зд&#1123сь о бытіи такого совершеннаго существа.
Идеалъ первосущества долженъ быть мыслимъ простымъ: ибо нельзя допустить, что оно состоитъ изъ множества выводныхъ существъ, т&#1123мъ бол&#1123е, что каждое только предполагаетъ, а не само составляетъ его.
Выводъ всякой другой возможности изъ этого первосущества, собственно говоря, будетъ не ограниченіемъ его высшей реальности и какъ-бы д&#1123леніемъ его: тогда высшее существо было бы какимъ-то собраніемъ выводныхъ существъ, что невозможно, хотя вначал&#1123 мы и представляли его себ&#1123 въ такихъ грубыхъ чертахъ. Высшая реальность можетъ быть полагаема въ основу вс&#1123хъ вещей скор&#1123е какъ основаніе, а не сумма ихъ, разнообразіе вещей можетъ основываться не на ограниченіи первосущества, а должно быть понимаемо какъ выводъ изъ него и такимъ выводомъ былъ бы и нашъ чувственный міръ со всею реальностію въ явленіи, которая, конечно, не можетъ входить въ самый составъ высшаго существа.
Углубляясь въ это олицетвореніе идеи, мы можемъ называть это первосущество, основываясь на понятіи высшей реальности, единымъ, простымъ, вседовольнымъ, в&#1123чнымъ и т. д., однимъ словомъ, вс&#1123ми признаками, какъ безусловную законченность. Понятіе такого существа есть понятіе о Бог&#1123 съ точки зр&#1123нія трансцендентальнаго разсудка и такимъ образомъ идеалъ чистаго разума есть предметъ Богословія {Нужно помнить, что Кантъ говоритъ о Богословіи, развивающемся на основаніи однихъ понятій разума, но по о Богословіи, опирающемся на Божественное откровеніе. М. В.},
Но и такое приложеніе трансцендентальной идеи уже переступало бы границы, въ которыхъ она должна и можетъ быть допускаема. Разумъ полагалъ ее въ основу всесторонняго опред&#1123ленія вещей вообще, какъ понятіе, вовсе не предполагая, что вся эта реальность существуетъ объективно и есть предметъ. Въ этомъ смысл&#1123, онъ есть уже наше созданіе, мы сосредоточиваемъ содержаніе нашей идеи въ одномъ идеал&#1123, какъ особомъ существ&#1123. На это же мы не им&#1123емъ никакого права и даже не можемъ предполагать возможности его, т&#1123мъ бол&#1123е, что выводы илъ такого идеала не им&#1123ютъ ни мал&#1123йшаго вліянія на всестороннее опред&#1123леніе вещей, для чего потребна была одна только идея.
Конечно, было бы слишкомъ недостаточно заниматься одною только д&#1123ятельностью разума и его діалектикою, необходимо открыть еще источникъ ея, чтобъ бытъ въ состояніи объяснить самый призракъ, какъ явленіе разсудка: ибо идеалъ, о которомъ у насъ р&#1123чь, основанъ на естественной, а не произвольной иде&#1123. Оттого мы спрашиваемъ: какимъ образомъ разумъ доходитъ до мысли, что возможность вещей должна быть выводима изъ одной лежащей въ основаніи высшей реальности и почему онъ находитъ посл&#1123днюю въ особомъ первосуществ&#1123?
Отв&#1123тъ представляется самъ собою изъ трансцендентальной аналитики. Возможность предметовъ чувствъ означаетъ собственно отношеніе къ нашему мышленію, въ которомъ мы мыслимъ н&#1123что (именно опытную форму) а priori, между т&#1123мъ какъ матерія или реальность въ явленіи (соотв&#1123тствующая ощущенію) должна быть уже дана, какъ фактъ, ибо безъ нея нельзя было бы мыслить предмета и его возможности. По предметъ чувствъ можетъ быть всесторонне опред&#1123ленъ только тогда, если онъ былъ сравниваемъ со вс&#1123ми сказуемыми и зат&#1123мъ опред&#1123ленъ ими положительно, или отрицательно. Такъ какъ реальная сторона вещи (въ явленіи) должна быть дана, а реальная сторона явленій можетъ быть дана только въ одномъ всеобъемлющемъ опыт&#1123, то дабы объяснить себ&#1123 возможность вс&#1123хъ предметовъ чувствъ, мы должны представлять себ&#1123 матерію данною какъ-бы въ одномъ общемъ вм&#1123стилищ&#1123, на ограниченіи котораго основывается возможность опытныхъ предметовъ, ихъ взаимное различіе и ихъ всесторонняя опред&#1123лимость. Такимъ образомъ предметы чувствъ могутъ быть даны намъ только въ возможномъ опыт&#1123, такъ что предметъ не существуетъ для насъ, если онъ не указываетъ на основу всякой опытной реальности, какъ условіе своей возможности. Но по естественному заблужденію, мы прилагаемъ это основоположеніе, им&#1123ющее значеніе только для предметовъ чувствъ, къ предметамъ вообще. Опытный принципъ нашихъ понятій о возможности вещей, какъ явленій, такимъ образомъ превращается, по устраненіи ограничивающихъ условій, въ трансцендентальный принципъ возможности вещей вообще.
Что мы сверхъ того еще олицетворяемъ эту идею, происходитъ оттого, что мы діалектически превращаемъ разпред&#1123лительное (distributive) единство опытнаго ц&#1123лаго въ собирательное и это ц&#1123лое мыслимъ какъ предметъ, заключающій въ себ&#1123 всю реальность, посредствомъ упомянутой ошибки, онъ принимается за предметъ, который стоитъ во глав&#1123 возможности вс&#1123хъ вещей, зависящихъ по своему опред&#1123ленію отъ данныхъ имъ реальныхъ условій. {Этотъ идеалъ всереальн&#1123йшаго существа, хотя онъ есть въ сущности одно представленіе, сперва над&#1123ляется отъ васъ реальными чертами, т.е. д&#1123лается предметомъ, зат&#1123мъ олицетворяется, наконецъ, естественнымъ движеніемъ разума къ завершенію единства, превращается въ личность, какъ мы увидимъ ниже, и понятно почему, Такъ какъ руководительное единство опыта основывается не на самыхъ явленіяхъ (одной чувственности), а на связываніи содержанія ихъ посредствомъ разсудка (въ самосознаніи), то единство высшей реальности и всесторонняя опред&#1123лимость (возможность) вс&#1123хъ вещей находятся, повидимому, въ высшемъ разсудк&#1123, сл&#1123довательно въ разумности.}

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
О доказательствахъ теоретическаго разума въ пользу бытія высшаго существа.

Несмотря на эту настоятельную потребность разума предполагать н&#1123что, могущее служить для разсудка основаніемъ ко всестороннему опред&#1123ленію его понятій, легко однакожъ зам&#1123тить ложную сторону этого предположенія, разсудокъ не такъ скоро принялъ бы созданіе собственнаго мышленія за д&#1123йствительное существо, еслибы не было настоятельныхъ побужденій искать устойчиваго пункта при движеніи отъ даннаго условнаго къ безусловному, который, хотя самъ по себ&#1123 и по своему понятію и не данъ въ д&#1123йствительности, поможетъ завершать рядъ условій, возведенныхъ къ ихъ основаніямъ. Вотъ естественный путь, принимаемый даже простымъ челов&#1123ческимъ разумомъ, хотя онъ не вс&#1123ми одинаково неуклонно пресл&#1123дуется. Разумъ начинаетъ не отъ понятіи, по отъ опыта и предполагаетъ въ основаніи его н&#1123что существующее. Эта почва должна колебаться, если она не будетъ закр&#1123плена на неподвижномъ основаніи чего-то безусловно необходимаго. Посл&#1123днее же не им&#1123етъ никакой новой опоры, такъ какъ подъ нимъ и вн&#1123 его суще ствуетъ только пустое пространство, наполняя собою нее, оно не допускаетъ уже новаго вопроса о новой причин&#1123, т. е. по своей реальности оно безконечно.
Если существуетъ н&#1123что, то должно допустить, что есть н&#1123что существующее необходимымъ образомъ. Все случайное существуетъ подъ условіемъ чего-либо, служащаго ему причиною, эта въ свою очередь предполагаетъ новую причину, и т. д. до причины уже не случайной, а существующей необходимо безъ всякаго дальн&#1123йшаго условія. На этомъ доказательств&#1123 разумъ основывается въ своемъ движеніи къ первосуществу.
Зат&#1123мъ разумъ ищетъ понятія о такомъ существ&#1123, которое можетъ обладать чертою безусловно необходимаго существованія, не столько для того, чтобъ отъ понятія его а priori заключать къ его же существованію (въ такомъ случа&#1123, онъ долженъ былъ им&#1123ть д&#1123ло съ одними понятіями и не им&#1123лъ бы нужды предполагать бытія упомянутаго существа), сколько для того, чтобъ изъ вс&#1123хъ понятій возможныхъ предметовъ избрать такое, которому не противор&#1123чива бы черта безусловной необходимости. Что вообще должно быть допущено необходимое существованіе чего-то, это уже р&#1123шено первымъ умозаключеніемъ. Устраняя нее, не согласное съ чертою необходимости, и пашедши, что она присуща только одному существу, онъ получаетъ въ посл&#1123днемъ безусловно необходимое существо, будетъ ли необходимость его выводиться изъ одного только понятія его, или н&#1123тъ.
Быть такимъ необходимымъ существомъ, повидимому, всего приличн&#1123е такому, въ понятіи котораго совм&#1123щены вс&#1123 причины, которое совершенно во вс&#1123хъ частяхъ и во вс&#1123хъ отношеніяхъ, которое служитъ повсюднымъ условіемъ: ибо, при обладаніи вс&#1123ми условіями для всего возможнаго, оно не нуждается само ни въ какомъ условіи и даже исключаетъ ихъ, сл&#1123довательно, по крайней м&#1123р&#1123, съ одной стороны, совершенно удовлетворяетъ понятію безусловной необходимости, въ чемъ никакое другое понятіе не можетъ сравниться съ нимъ: будучи сами по себ&#1123 не достаточны и предполагая дополняющія условія, вс&#1123 другія понятія не обладаютъ чертою независимости отъ всякихъ дальн&#1123йшихъ условій. Конечно, изъ того, что изв&#1123стное существо не заключаетъ въ себ&#1123 высшаго и во вс&#1123хъ отношеніяхъ полнаго условія, нельзя заключать къ условному характеру его существованія, но в&#1123рно одно, что въ немъ, д&#1123йствительно, н&#1123тъ того единственнаго признака безусловнаго бытія, какого требуетъ разумъ, для того, чтобъ, на основаніи понятія а priori, усвоить безусловный характеръ какому-либо существу.
Посему понятіе существа, им&#1123ющаго высшую реальность въ себ&#1123, лучше вс&#1123хъ другихъ понятій возможныхъ предметовъ подходило бы къ понятію безусловно необходимаго существа. Еслибы оно даже и не вполн&#1123 соотв&#1123тствовало ему, то выбора зд&#1123сь н&#1123тъ для насъ: мы должны держаться его, ибо нельзя оставлять на произволъ судьбы истину существованія необходимаго существа, во всякомъ случа&#1123, мы должны допустить, что въ ц&#1123лой области возможнаго мы не найдемъ ничего, что въ равной степени могло бы им&#1123ть право на такое бытіе.
Таковъ естественный ходъ разума. Сперва онъ уб&#1123ждается въ существованія какого бы то ни было необходимаго существа. Онъ признаетъ за нимъ безусловное существованіе. Зат&#1123мъ ищетъ понятія чего-то независимаго отъ вс&#1123хъ условій и находитъ его въ существ&#1123, служащемъ достаточнымъ условіемъ всего другаго, т. е. заключающемъ въ себ&#1123 всю реальность. Безграничная всеобщность служитъ для него безусловнымъ единствомъ и приводитъ къ понятію единственнаго, именно высшаго существа, мы заключаемъ такимъ образомъ, что высшее существо, какъ первооснованіе вс&#1123хъ вещей, существуетъ необходимымъ образомъ.
Еслибы д&#1123ло шло о предрасположеніяхъ, то указанному понятію нельзя было бы отказать въ основательности, именно, разъ допустивъ бытіе необходимаго существа, нужно держаться этого предположенія, куда бы оно ни повело, чего-либо лучшаго мы выбрать не можемъ, или точн&#1123е н&#1123тъ никакого выбора, но по необходимости, мы должны принимать сторону безусловнаго единства полной реальности, какъ перваго источника всякой возможности. Но когда ничто не заставляетъ начъ ускорять выбора и мы готовы оставить вопросъ въ сторон&#1123, пока мы не найдемъ уб&#1123дительныхъ доказательствъ въ его пользу, т. е. если д&#1123ло клонится къ обсужденію того, что мы знаемъ, или предполагаемъ, что знаемъ объ этой задач&#1123, тогда вышеприведенное заключеніе оказывается далеко не столь сильнымъ и требуетъ особыхъ предрасположеній, дабы зам&#1123нить недостатокъ доказательствъ.
Но предположимъ, что всякаго рода недостатки могутъ быть пройдены молчаніемъ. Допустимъ вопервыхъ, что отъ какого-либо бытія (наприм&#1123ръ, и моего) можно правильно заключать къ бытію безусловно необходимаго существа, вовторыхъ, что существо, объемляющее собою всю реальность и вс&#1123 условія, должно быть въ тоже время безусловнымъ и что наконецъ найдено понятіе предмета безусловно необходимаго. И тогда нельзя еще выводить, что понятіе ограниченнаго, необладающаго высшею реальностію, существа противор&#1123читъ черт&#1123 безусловной необходимости. Не находя въ понятіи черты безусловности, предполагающей весь объемъ условій, я не могу заключать, что бытіе его им&#1123етъ условный характеръ, точно такъ же, какъ я не могу построятъ сл&#1123дующее условное умозаключеніе: гд&#1123 н&#1123тъ изв&#1123стнаго условія (въ нашемъ случа&#1123 — полноты понятія), тамъ н&#1123тъ и ничего условнаго. Быть можетъ,-мы им&#1123емъ право считать вс&#1123 ограниченныя существа безусловно необходимыми, хотя мы и не можемъ выводить черту необходимости изъ наличнаго понятія о нихъ. Такимъ образомъ упомянутое доказательство нимало не проясняетъ намъ понятія свойствъ необходимаго существа.
При всемъ томъ, упомянутое доказательство им&#1123етъ н&#1123которую важность и значеніе, которыя не умаляются оттого, что оно признается недостаточнымъ. Есть кругъ обязанностей, которыя признавались бы правильными въ иде&#1123 разума, но были бы ничтожными для насъ, если отринуть предположеніе высшаго существа, дающаго святость нравственнымъ законамъ,, во всякомъ случа&#1123, мы должны признавать понятія, которыя, хотя и не могутъ достаточно доказывать своего объективнаго характера, однако им&#1123ютъ для разума преимущественную важность, т&#1123мъ бол&#1123е, что сравнительно съ ними н&#1123тъ ничего бол&#1123е лучшаго и успокоительнаго. Обязанность выбирать это понятіе, им&#1123я въ виду практическіе интересы, скоро выведетъ насъ изъ теоретической нер&#1123шительности, разумъ не им&#1123лъ, бы для себя никакого оправданіи, еслибъ онъ не посл&#1123довала, внушенію важныхъ, хотя и не вполн&#1123 состоятельныхъ, побужденій и не принялъ бы основаній, лучше которыхъ, по крайней м&#1123р&#1123, мы ничего не знаемъ.
Не забудемъ, что это доказательство, хотя оно и им&#1123етъ трансцендентальный характеръ, такъ какъ основывается на внутренней недостаточности случайнаго, дорого просто и естественно, что совершенно доступно простому разсудку, лишь только онъ познакомится съ нимъ. Мы зам&#1123чаемъ, что вещи изм&#1123няются, возникаютъ, уничтожаются, всему этому должны быть причины. Но о всякой, данной въ явленіи причин&#1123 можно опять спрашивать новую причину. Гд&#1123 же наконецъ искать завершающей причинности, какъ не тамъ, гд&#1123 находится высшая, т. е. въ такомъ существ&#1123, которое влад&#1123етъ вс&#1123ми условіями для возможныхъ д&#1123йствій и котораго понятіе, въ силу всеобъемлющаго совершенства, должно быть и д&#1123йствительнымъ. Эту высшую причину мы считаемъ необходимою, потому что мы необходимо должны восходить къ ней и н&#1123тъ основаній подниматься еще выше ея. Оттого въ многобожіи вс&#1123хъ народовъ мы зам&#1123чаемъ искру единобожія, очевидно, не размышленія и какая-нибудь глубокая теорія были причиной тому, но бол&#1123е и бол&#1123е уяснявшійся въ сознаніи ихъ ходъ обыкновеннаго разсудка.

Для теоретическаго разума возможны только три доказательства бытія Божія.

Вс&#1123 способы доказательствъ бытія Божія или начинаются съ опред&#1123леннаго опыта и установки особыхъ качествъ нашего чувственнаго міра, отъ которыхъ мы восходимъ зат&#1123мъ, по закону причинности, къ высшей вн&#1123міровой причин или же въ основаніе полагается неопред&#1123ленный опытъ, т. е. какое-нибудь бытіе вообще, или же, наконецъ, избирается отвлеченный путь и совершенно а priori изъ однихъ понятій мы заключаемъ къ бытію высшей причины. Первое доказательство называется физико-телеологическимъ, второе космологическимъ, третье онтологическимъ. Бол&#1123е доказательствъ н&#1123тъ, да и быть не можетъ.
Я докажу, что разумъ также мало достигаетъ ц&#1123ли однимъ путемъ (опытнымъ), какъ и другимъ (трансцендентальнымъ) и что онъ тщетно усиливается переступить пред&#1123лы чувственнаго міра съ помощію теоріи {И зд&#1123сь не нужно забывать, что, вопервыхъ, Кангъ им&#1123етъ въ виду одни усилія разума, притомъ теоретическаго: только для него, по его мн&#1123нію, невозможны очевидныя доказательства бытія Божія. Изъ того, что доказательства признаются недостаточными, никакъ не сл&#1123дуетъ, что Кантъ отрицаетъ бытіе Божіе. Для в&#1123рующаго христіанина, какъ изв&#1123стно, главное доказательство есть откровеніе Божественное, которое не им&#1123ло бы смысла, если сомн&#1123ваться въ бытіи Божіемъ. Во вторыхъ, Кантъ находитъ, что практическій разумъ т&#1123мъ съ большею настоятельностію предполагаетъ эту истину, что наши нравственныя обязанности и наша нравственность съ отрицаніемъ Бога теряли бы всякое значеніе. Значитъ, истина сама по себ&#1123 остается нерушимою. Втретьихъ, Кантъ протестантъ и притомъ раціоналистъ въ дух&#1123 XVIII стол&#1123тія. Онъ приступаетъ съ слишкомъ строгими требованіями въ дух&#1123 своей системы къ истинамъ, которыя всегда бол&#1123е говорили нашему нравственному, эстетическому и религіозному чувству, ч&#1123мъ уму. М. В.}. Что же касается порядка, въ которомъ мы должны заняться ихъ критикою, то онъ совершенно обратный тому, въ какомъ усвояются они разумомъ и въ какомъ мы указали ихъ. Окажется, что хотя опытъ даетъ первый поводъ къ доказательствамъ, однако, разумъ, въ своихъ подобныхъ стремленіяхъ, руководится однимъ только трансцендентальнымъ понятіемъ, которое и составляетъ единственную ц&#1123ль вс&#1123хъ его попытокъ. Я начну поэтому съ трансцендентальнаго доказательства и потомъ мы разсмотримъ, ч&#1123мъ собственно опытъ увеличиваетъ его доказательную силу.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
О невозможности онтологическаго доказательства бытія Божія.

Мы вид&#1123ли уже, что понятіе безусловно необходимаго существа есть чистое понятіе разума, т. е. идея, объективная реальность которой не можетъ быть доказана одною только потребностію въ ней разума и которая дастъ только указанія на изв&#1123стную, хотя и недосягаемую, полноту и служитъ скор&#1123е къ ограниченію разсудка,— ч&#1123мъ для распространенія его области. Странно зд&#1123сь то, что допускается правильность заключенія отъ даннаго бытія вообще къ безусловно необходимому существованію, очевидно, зд&#1123сь погр&#1123шается противъ т&#1123хъ условій, при которыхъ образуется въ разсудк&#1123 понятіе объ этой необходимости.
Во вс&#1123 времена трактовалось о безусловно необходимомъ существ&#1123, по никто не давалъ себ&#1123 труда подумать, возможно ли даже мыслить подобный предметъ, а нетолько доказывать его бытіе. Правда, номинальное опред&#1123леніе этого понятія весьма легко, именно, оно означаетъ н&#1123что, небытіе чего невозможно, но понятно, что тутъ мы ничего не узнаемъ относительно условій, при которыхъ небытіе вещи становится немыслимымъ, между т&#1123мъ только они могли бы указать намъ, существуетъ ли что-нибудь соотв&#1123тствующее этому понятію, или н&#1123тъ. Отрицая въ понятіи безусловнаго вс&#1123 условія, при которыхъ разсудокъ признаетъ н&#1123что необходимымъ, я нимало не уясняю себ&#1123 того, обозначаетъ ли мое понятіе безусловно необходимаго н&#1123что д&#1123йствительное.
Это образованное наудачу и сд&#1123лавшееся обыкновеннымъ, понятіе старались объяснить еще прим&#1123рами, дабы всякій дальн&#1123йшій вопросъ о его понятности казался излишнимъ. Всякое геометрическое положеніе, наприм&#1123ръ, что треугольникъ им&#1123етъ три угла, совершенно необходимо, тоже самое утверждалось о предмет&#1123, находящемся вн&#1123 области нашего разсудка, какъ будто совершенно ясно, что собственно обозначается его понятіемъ.
Вс&#1123 указанные прим&#1123ры безъ исключенія взяты отъ нашихъ сужденій, но не отъ самыхъ вещей и ихъ бытія. Безусловная необходимость сужденія далеко не то что безусловная необходимость предмета. Первая выражаетъ условную необходимость вещи, или сказуемаго, въ сужденіи. Вышеприведенное сужденіе указываетъ не на то, что три угла безусловно необходимы сами по себ&#1123, но что когда данъ треугольникъ, то онъ необходимо им&#1123етъ три угла, однако, логическая необходимость им&#1123етъ столь великую силу обаянія, что изъ понятія о вещи а ‘priori, въ объем&#1123 котораго, по общему мн&#1123нію, заключался и признакъ бытія, думали выводить, что предметъ, въ понятіи котораго заключается признакъ существованія, долженъ существовать необходимо (по закону тожества) и что это существо им&#1123етъ необходимый характеръ, ибо существованіе его мыслится въ самомъ понятіи и требуется т&#1123мъ предположеніемъ, что ему соотв&#1123тствуетъ особый предметъ.
Отрицая сказуемое въ тожественномъ сужденіи и допуская подлежащее, мы попадаемъ въ противор&#1123чіе и потому утверждаемъ, что первое необходимо принадлежитъ посл&#1123днему. Если же мы станемъ отрицать разомъ и подлежащее и сказуемое, то противор&#1123чія не будетъ: ибо зд&#1123сь н&#1123тъ ничего, чему можно бы было противор&#1123читъ. Предполагать треугольникъ и отрицать три угла его, конечно, было бы противор&#1123чіемъ, по отрицать треугольникъ и три угла разомъ противор&#1123чія н&#1123тъ. Тоже самое съ понятіемъ безусловно необходимаго существа. Отрицая его существованіе, вы отрицаете предметъ со вс&#1123ми ея признаками — гд&#1123 же противор&#1123чіе? Вн&#1123 н&#1123тъ ничего, чему можно бъ было противор&#1123читъ: ибо предметъ долженъ быть необходимъ не вн&#1123шнимъ образомъ, внутри также н&#1123тъ противор&#1123чія: ибо уничтожая вещь, вы уничтожили и всю внутреннюю сторону его. Богъ всемогущъ — это сужденіе необходимо. Предполагая божество, т. е. безконечное существо, понятіе котораго тожественно съ первымъ, никакъ нельзя отрицать всемогущество его. Говоря же: н&#1123тъ Бога, вы упраздняете и признакъ всемогущества и всякій другой, они уничтожены заодно съ субъектомъ и противор&#1123чія зд&#1123сь н&#1123тъ.
Такимъ образомъ, вы вид&#1123ли, что отрицая въ сужденіи подлежащее и сказуемое вм&#1123ст&#1123, я никакъ не допускаю противор&#1123чія, каково бы ни было сказуемое. Остается еще утверждать, что есть такія подлежащія, которыхъ отрицать нельзя и которыя во всякомъ случа&#1123 должны существовать, это значило бы утверждать, что есть необходимыя подлежащія, т. е. получилось бы опять то же предположеніе, въ справедливости котораго я сомн&#1123вался и возможность котораго вы хот&#1123ли доказать мн&#1123. Д&#1123ло въ томъ, что я не им&#1123ю ни мал&#1123йшаго понятія о вещи, отрицаніе которой вм&#1123ст&#1123 со вс&#1123ми ея свойствами было бы противор&#1123чіемъ, а безъ противор&#1123чія въ чистыхъ понятіяхъ а priori н&#1123тъ никакого другаго признака невозможности.
Противъ вс&#1123хъ этихъ доказательствъ (которыя трудно опровергнуть) вы выставляете одинъ случай, какъ фактъ: именно что существуетъ одно только понятіе, при которомъ небытіе или отрицаніе предмета, имъ обозначаемаго, было бы противор&#1123чіемъ въ себ&#1123, это — понятіе всереальн&#1123йшаго существа. Оно заключаетъ въ себ&#1123 всю реальность, говорите вы, и потому мы им&#1123емъ право допустить возможность такого существа (положимъ такъ, хотя понятіе, не противор&#1123чащее себ&#1123, далеко еще не доказываетъ возможности самого предмета). {Понятіе возможно, если оно не противор&#1123читъ самому себ&#1123, Въ этомъ заключается логическій признакъ возможности, имъ предметъ отличается отъ nihil negativum. Т&#1123лъ неясн&#1123е понятіе можетъ быть безсодержательнымъ, если мы не потрудимся доказать объективную реальность синтеза, образующаго понятіе, синтезъ же всегда основывается на принципахъ возможнаго опыта, а не на основоположеніи анализа (закон&#1123 противор&#1123чія). Вотъ почему мы не должны заключать отъ возможности понятія (логической) къ возможности вещи (реальной).} Реальность предполагаетъ и бытіе, а потому черта бытія предполагается самою возможностію упомянутаго существа. Отрицая это понятіе, мы отрицаемъ внутреннюю возможность такого предмета, что противор&#1123читъ самому себ&#1123.
Я отв&#1123чаю: вы сами уже допустили противор&#1123чіе, когда, предполагая возможность вещи, вы привнесли въ ея понятіе черту бытія. Конечно, соглашаясь съ вами въ этомъ пункт&#1123, мы повидимому проиграли д&#1123ло, но въ сущности, вы ничего не сказали: ибо вы допустили только тожесловіе. Я спрашиваю, какимъ нужно считать сужденіе, что та или другая вещь (какая бы то ни было, только считающаяся возможною) существуетъ, аналитическимъ, или синтетическимъ? Если первымъ, то черта бытія ничего не прибавляетъ къ понятію вещи, и тогда или ваша мысль должна быть самою вещію, или же вы заключили къ бытію на основаніи внутренней возможности ея, что, въ сущности, тожесловіе. Слово ‘реальность’, им&#1123ющее особый отт&#1123нокъ въ понятіи вещи и совершенно другой въ приложеніи къ бытію, не можетъ выручать васъ. Называя всякое положеніе реальностію, вы уже предположили въ понятіи субъекта вещь со вс&#1123ми его внутренними признаками, какъ н&#1123что д&#1123йствительное, а въ сказуемомъ повторили тоже самое. Если же вы допускаете, какъ и сл&#1123дуетъ всякому понимающему д&#1123ло, что сужденіе бытія есть синтетическое, то какъ же можно утверждать, что нельзя безъ противор&#1123чія отрицать признака бытія? Это преимущество принадлежитъ одному только аналитическому сужденію, котораго своеобразный характеръ и состоитъ въ этомъ преимуществ&#1123.
Я могъ бы обойтись однимъ точнымъ опред&#1123леніемъ понятія бытія, дабы превратить въ ничто это доказательство, еслибъ зд&#1123сь не было допущено еще см&#1123шенія логическихъ признаковъ съ реальными (т. е. касающихся опред&#1123ленія вещи). Логическимъ признакомъ можетъ служить все что угодно, даже само подлежащее можетъ служить сказуемымъ для себя же, логика не обращаетъ вниманія на содержаніе. Реальное же опред&#1123леніе есть признакъ, заимствуемый вн&#1123 области понятія и увеличивающій его содержаніе. Онъ не можетъ поэтому содержаться въ самомъ понятіи.
Бытіе, очевидно, не есть реальный признакъ, т. е. не есть понятіе чего-либо прибавляющагося къ понятію вещи. Оно есть положеніе (Position) вещи, или изв&#1123стныхъ признаковъ самихъ въ себ&#1123. Въ логическомъ значеніи оно есть связь (copula) въ сужденіи. Въ сужденіи: Богъ есть всемогущъ заключаются два понятія: Богъ и всемогущество, слово ‘есть’ не им&#1123етъ значенія сказуемаго, но означаетъ присоединеніе сказуемаго къ подлежащему. Взявъ ц&#1123лое подлежащее (Богъ) со вс&#1123ми его сказуемыми (въ томъ числ&#1123 и всемогущество) и сказавъ: Богъ есть, или существуетъ, я не присоединяю зд&#1123сь новаго признака къ понятію, но полагаю подлежащее само въ себ&#1123 со вс&#1123ми его сказуемыми, т. е. указываю отношеніе самого предмета къ моему понятію. Оба они выражаютъ одно и тоже, и потому предполагая предметъ понятія даннымъ (въ словахъ: онъ есть) я нич&#1123мъ по пріумножаю его. Такимъ образомъ д&#1123йствительное содержитъ въ себ&#1123 тоже самое, что и возможное. Сто д&#1123йствительныхъ талеровъ нич&#1123мъ не больше ста возможныхъ. Посл&#1123дніе означаютъ понятіе, первые — предметъ и признаніе д&#1123йствительности его, еслибъ они были ч&#1123мъ-нибудь бол&#1123е первыхъ, то мое понятіе не выражало бы ц&#1123лаго предмета и не было бы соотв&#1123тствующимъ ему. По сто д&#1123йствительныхъ талеровъ больше возможныхъ только по отношенію къ моему благосостоянію. Ибо предметъ въ д&#1123йствительности находится нетолько въ понятіи аналитически, но присоединяется синтетически къ моему понятію, хотя, въ сущности, это бытіе вн&#1123 понятія нич&#1123мъ не умножаетъ мыслимыхъ талеровъ.
Итакъ, мысля вещь съ какими бы то ни было признаками (даже при всестороннемъ ея опред&#1123леніи) и говоря о ней, что она существуетъ, я ничего не прибавляю къ самой вещи. Въ противномъ случа&#1123, существовала бы другая, а не та, которую я представлялъ въ своемъ понятіи, и я не могъ бы утверждать, что предметъ моего понятія существуетъ. Представляя вещь рельного за исключеніемъ одной какой-либо стороны и говоря, что эта недостаточная вещь существуетъ, я не восполняю т&#1123мъ недостатка въ реальности, напротивъ, она существуетъ такою же, какою я представлялъ ее себ иначе она была бы другою, а не тою, которую я мыслилъ. Мысля какое-нибудь существо, какъ высшую реальность, я также встр&#1123чаюсь съ вопросомъ, существуетъ ли оно, или н&#1123тъ? Хотя мое понятіе о реальномъ содержаніи вещи вообще можетъ быть всесторонне, однако, въ немъ можетъ не быть указанія на то, что это понятіе существуетъ, именно, что также а posteriori возможно познаніе предмета, имъ обозначаемаго. И зд&#1123сь-то мы зам&#1123чаемъ причину нашихъ затрудненій. Будь р&#1123чь о предмет&#1123 чувствъ, я не могъ бы см&#1123шать бытія вещи съ ея понятіемъ. Посл&#1123днее указываетъ только, что предметъ согласенъ съ общими условіями опытнаго познанія, мысль же о бытіи предмета предполагаетъ его существующимъ въ самомъ состав&#1123 опыта, но связь съ опытомъ ни мало не увеличиваетъ нашего понятія, только для мышленія тогда становится однимъ возможнымъ воспріятіемъ больше. Напротивъ, если мы станемъ представлять бытіе посредствомъ чистой категоріи, то неудивительно, что у насъ не окажется ни одного признака, отличающаго ее отъ простой возможности.
Какъ бы ни было всесторонне наше понятіе о предмет&#1123, мы должны выступить за пред&#1123лы его, чтобъ считать его существующимъ. Въ этомъ отношеніи для предметовъ чувствъ мы требуемъ связи ихъ съ воспріятіемъ по опытнымъ законамъ. Относительно предметовъ чистаго мышленія мы лишены всякихъ средствъ знать о бытіи ихъ: оно должно быть познано а priori, между т&#1123мъ какъ сознаніе бытія (будетъ ли то посредствомъ воспріятія непосредственно, или посредствомъ умозаключеній, идущихъ отъ воспріятій) выражаетъ только единство опыта, бытіе вн&#1123 его области, если и не прямо невозможно, то составляетъ предположеніе, котораго доказать нельзя.
Понятіе высшаго существа во многихъ отношеніяхъ есть полезная идея, но, какъ идея, оно не можетъ дать намъ познанія о чемъ-либо существующемъ. Оно ничего не прибавляетъ даже къ понятію возможности. Конечно, нельзя отрицать отъ него аналитической черты возможности, именно, что въ ней н&#1123тъ противор&#1123чія. Но соединеніе вс&#1123хъ реальныхъ свойствъ въ одномъ предмет&#1123 есть синтезъ, о возможности котораго нельзя судить а priori: ибо реальность эта не составляетъ факта, да еслибы они и были даны намъ, то признаковъ возможности синтетическаго понятія должно искать въ опыт&#1123, къ области котораго предметъ идеи относиться не можетъ. Такимъ образомъ и Лейбницъ не достигъ ц&#1123ли, къ которой стремился, а именно, онъ не. могъ доказать а priori возможность высшаго идеальнаго существа.
Очевидно, знаменитое онтологическое (Декартовское) доказательство бытія высшаго существа изъ однихъ понятій по достигаетъ ц&#1123ли. Идеи такъ же мало обогащаютъ наши знанія, какъ еслибы купецъ, для улучшенія своего состоянія, прибавилъ къ кассовому итогу н&#1123сколько нулей.

ГЛАВА ПЯТАЯ.
Невозможность космологическаго доказательства бытія Божія.

Доказывать бытіе предмета на основаніи произвольно составленной идеи о немъ, конечно, было слишкомъ страннымъ предпріятіемъ. Такой попытки и не существовало бы, еслибъ у разума не было потребности предполагать н&#1123что необходимое (на чемъ можно было бы остановиться при восходящемъ движеніи) и еслибъ разумъ не былъ принужденъ искать понятія, которое вполн&#1123 удовлетворяло бы. такому требованію и указывало бы а priori на бытіе: ибо необходимое для разула должно быть таковымъ безусловно и а priori. Это понятіе думала найти въ иде&#1123 всереальн&#1123йшаго существа и она была употреблена только для точн&#1123йшаго обозначенія того, въ бытіи чего уже прежде были уб&#1123ждены. Между т&#1123мъ не обращали должнаго вниманія на естественный ходъ разума и вм&#1123сто того, чтобъ остановиться на этомъ понятіи, начали выводить изъ него необходимость существованія, тогда какъ оно могло им&#1123ть значеніе только дополняющаго предположенія. Отсюда возникло неудачное онтологическое доказательство, оказавшееся неудовлетворительнымъ и для обыкновеннаго разсудка, какъ и для научной критики.
Космологическое доказательство, къ которому мы и переходимъ, тоже приписываетъ высшей реальности черту безусловной необходимости, но вм&#1123сто того, чтобъ заключать отъ высшей реальности къ необходимому бытію, какъ это д&#1123лало предшествующее доказательство, оно заключаетъ отъ предположенія безусловной необходимости существа къ его безграничной реальности и такимъ образомъ представляетъ, по крайней м&#1123р&#1123, естественный способъ умозаключенія, весьма уб&#1123дительный нетолько для простаго, но и для теоретическаго разсудка, оно очевидн&#1123йшимъ образомъ даетъ главный тонъ вс&#1123мъ доказательствамъ естественнаго Богословія, какъ бы ни былъ онъ замаскированъ въ посл&#1123днемъ. Мы изложимъ теперь это доказательство, названное Лейбницемъ доказательствомъ а contingentia mundi, и подвергнемъ его критик&#1123.
Оно развивается сл&#1123дующимъ образомъ, если что-либо предшествуетъ, то должно существовать и безусловно необходимое существо. Но я существую, сл&#1123довательно, есть безусловно необходимое существо. Въ меньшей посылк&#1123 указывается на опытъ, въ верхней — заключается отъ факта къ бытію необходимаго {Способъ умозаключенія слишкомъ изв&#1123стенъ, чтобъ я сталъ излагать его обширна. Оно основывается на мнимо трансцендентальномъ закон&#1123, что все случайное им&#1123етъ свою причину, которая по случайности своей должна предполагать новую, пока рядъ взаимно подчиненныхъ причинъ не закончится прямо необходимою причиною, безъ которой онъ не им&#1123лъ бы полноты.}. Доказательство начинаетъ собственно отъ опыта, значитъ, оно ведется не а priori, не есть онтологическое, и такъ какъ предметъ всего возможнаго опыта есть міръ, то оно и называется космологическимъ. Устраняя изъ виду вс&#1123 особенныя свойства предметомъ опыта, отличающихъ этотъ міръ отъ всякаго другаго возможнаго, онъ, уже по своему названію, р&#1123зко отличается отъ физико-теологическаго доказательства, которое пользуется наблюденіями особенныхъ свойствъ нашего чувственнаго міра.
Доказательство говоритъ дал&#1123е: необходимое существо отличается особенными исключительными признаками, т. е. изъ вс&#1123хъ возможныхъ противоположныхъ сказуемыхъ къ нему можетъ быть прилагаемо только одно, сл&#1123довательно, въ понятіи своемъ оно Должно на ходить свое всестороннее опред&#1123леніе. Такимъ понятіемъ, а priori, всесторонне опред&#1123ляющимъ предметъ можетъ служить только понятіе entis rcalissinii. Понятіе всереальн&#1123йшаго существа, сл&#1123довательно, есть единственное понятіе, подъ которыхъ можетъ быть мыслимо необходимое существо, т. е. высшее существо существуетъ необходимымъ образомъ.
Въ этомъ доказательств&#1123 такъ много резонерства, что теоретическій разумъ, повидимому, сосредоточилъ зд&#1123сь все свое діалектическое искусство, дабы создать какъ можно большій трансцендентальный призракъ. Оставивъ критику на время въ сторон&#1123, мы обратимъ вниманіе на тотъ фактъ, что зд&#1123сь старое доказательство выдастся за новое и приводятся два свид&#1123тельства: отъ чистаго разума и опыта, тогда какъ, въ сущности, первый изм&#1123нилъ только свою форму и выдается за опытъ. Дабы им&#1123ть твердое основаніе, доказательство опирается на опытъ, и такимъ образомъ принимаетъ форму, повидимому, отличную отъ онтологическаго, опирающагося на одни чистыя понятія а proirr. Опираясь на опытъ, космологическое доказательство заключаетъ къ бытію необходимаго существа вообще. Какія свойства им&#1123етъ оно — этимъ опытъ зд&#1123сь не занимается. Зат&#1123мъ, разумъ сейчасъ же оставляетъ его, и въ однихъ понятіяхъ ищетъ отв&#1123та на вопросъ: какія свойства должно им&#1123ть безусловно необходимое существо, т. е. какой предметъ между другими возможными совм&#1123щаетъ въ себ&#1123 вс&#1123 условія безусловной необходимости. Совм&#1123щеніе этихъ условій разумъ думаетъ найти единственно въ понятіи всереальн&#1123йшаго существа и потому заключаетъ: вотъ оно-то и есть необходимое существо. Понятно, что при этомъ понятіе существа, обладающаго высшею реальностію, приравнивается понятію безусловнаго необходимаго бытія, т. е. предполагается, что отъ перваго можно заключать къ посл&#1123днему. Значитъ, та же самая мысль, которая попадалась въ онтологическомъ доказательств&#1123, допускается и зд&#1123сь въ космологическомъ, тогда какъ мы хот&#1123ли изб&#1123гнуть ея. Безусловная необходимость есть бытіе, требуемое понятіемъ. Если я буду утверждать, что понятіе entis realissimi изъ вс&#1123хъ другихъ наибол&#1123е подходитъ къ понятію безусловнаго бытія, то я долженъ допустить, что отъ посл&#1123дняго можно заключать къ первому. Очевидно, онтологическое доказательство собственно даетъ доказательную силу космологическому, мнимый опытъ ни къ чему зд&#1123сь не служитъ, быть можетъ, только для того, чтобъ привести насъ къ понятію безусловной необходимости, но не для того, чтобъ указать намъ опред&#1123ленный предметъ, который осуществляетъ его. Въ самомъ д&#1123л&#1123 им&#1123я въ виду посл&#1123днюю ц&#1123ль, мы должны были оставить всякій опытъ и искать между понятіями такое, которое наибол&#1123е удовлетворяетъ условіямъ возможности безусловно необходимаго существа. Только когда мы уяснимъ себ&#1123 возможность такого существа, для насъ будетъ доказано и его бытіе. Тогда мы будемъ им&#1123ть право утверждать: между возможными существами есть одно только существо, предполагающее безусловную необходимость, т. е. это существо существуетъ необходимо.
Неправильность нашего умозаключеніи сейчасъ будетъ видна, если мы изложимъ его въ научной форм&#1123.
Если справедливо, что всякое необходимое существо есть вм&#1123ст&#1123 и всереальн&#1123йшее (это и есть nervus probandi космологическаго доказательства), то, подобно вс&#1123мъ утвердительнымъ сужденіямъ, упомянутая мысль должна быть превращена per accidens такъ: н&#1123которыя всереальн&#1123йшія существа суть вм&#1123ст&#1123 необходимыя. Но такъ какъ всякое ens realissimum нич&#1123мъ не отличается отъ другаго и что говорится объ одномъ, то можно сказать и о всякомъ другомъ, то я могу допустить зд&#1123сь и прямое превращеніе, т. е. сказать, что всякое всереальн&#1123йшее существо есть вм&#1123ст&#1123 и необходимое. Такъ какъ это сужденіе основано на понятіяхъ а priori, то понятіе реальнаго существо должно быть неразд&#1123льно отъ характера безусловной необходимости: объ этомъ и говоритъ онтологическое доказательство, хотя космологическое — предпочло умолчатъ о немъ, допустивъ понятій а priori скрытымъ образомъ.
Такимъ образомъ и второй путь, усвоенный теоретическимъ разумомъ, къ доказательству бытія высшаго существа, нетолько неудовлетворителенъ, какъ и первый, но им&#1123етъ еще тотъ своеобразный недостатокъ, что допускаетъ ignoratio elenchi: оно об&#1123щаетъ новый путь, но само возвращается къ старому, съ котораго хот&#1123ло сойти.
Я уже сказалъ, что въ этомъ космологическомъ доказательств&#1123 находится множество діалектическихъ притязаній, которыя открыть и уничтожить легко можетъ трансцендентальная критика. Я укажу ихъ, все дальн&#1123йшее предоставляя уже самому читателю.
Въ немъ находятся 1) трансцендентальное основоположеніе, по которому мы заключаемъ отъ случайнаго къ его причин&#1123, во которое им&#1123етъ значеніе только для чувственнаго міра, вн&#1123 же его не им&#1123етъ никакого смысла. Чисто разсудочное понятіе случайнаго не можетъ служить основаніемъ для синтетическаго положенія, наприм. основоположенія причинности, и посл&#1123днее им&#1123етъ значеніе и приложеніе только въ чувственномъ мір&#1123: зд&#1123сь же оно употреби нется какъ средство для того, чтобъ переступить пред&#1123лы чувственнаго міра. 2) Умозаключеніе идущее отъ невозможности безконечнаго ряда одна другую условливающихъ причинъ къ предположенію первой причины. Но принципы д&#1123ятельности разума въ опыт&#1123 не уполномочиваютъ насъ на это, а т&#1123мъ бол&#1123е на то, чтобъ упомянутое основоположеніе простирать за границы его (ц&#1123пь причинъ не можетъ быть продолжена за пред&#1123лы опыта). 3) Ложное самодовольство разума относительно законченности опытнаго ряда: поводомъ для сего служитъ то, что, наконецъ, устраняются вс&#1123 условія, безъ которыхъ невозможно понятіе необходимости, и такъ какъ дал&#1123е за ними ничего н&#1123тъ, то этотъ пунктъ считается завершеніемъ ряда. 4) См&#1123шеніе логической возможности понятія сосредоточенной реальности (оно не заключаетъ противор&#1123чія въ себ&#1123 самомъ) съ трансцендентальною, которая требуетъ еще принципа осуществимости такого синтеза, этотъ же принципъ можетъ им&#1123ть д&#1123ло только съ опытомъ и т. д.
Доказывая бытіе необходимаго существа, космологическое доказательство им&#1123етъ въ виду изб&#1123жать онтологическаго способа, который уже признанъ нами несостоятельнымъ. Съ этою ц&#1123лію отъ факта д&#1123йствительнаго бытія (опыта вообще) мы заключаемъ къ необходимому его условію. При этомъ мы не чувствуемъ нужды объяснять его возможности. Если будетъ доказано, что оно существуетъ, то этимъ самымъ упраздняется вопросъ о его возможности. Но стараясь ближе опред&#1123лить свойства этого необходимаго существа,-мы не д&#1123лаемъ того, что наибол&#1123е годилось бы для этой ц&#1123ли, именно не стараемся вывести изъ его понятія необходимость бытія, еслибы мы это сд&#1123лали, то мы не нуждались бы ни въ какомъ опытномъ предположеніи, къ сожал&#1123нію, мы ограничиваемся только отрицательнымъ условіемъ (conditio sine qua non), безъ котораго существо не могло бы им&#1123ть безусловно необходимаго характера. Въ другихъ родахъ умозаключенія, напр. отъ данныхъ сл&#1123дствій къ ихъ основанію, еще можно допустить это. Но зд&#1123сь совс&#1123мъ другое д&#1123ло: именно условіе, требуемое безусловною необходимостію, встр&#1123чается только въ одномъ существ&#1123, которое должно такимъ образомъ совм&#1123щать въ своемъ понятіи нее потребное для безусловной необходимости, и посл&#1123дняя черта должна быть легко выводима изъ него умозаключеніемъ а priori, т. е. я долженъ им&#1123ть возможность заключать обратно: предметъ, къ которому приложимо это понятіе (высшей реальности), им&#1123етъ необходимый характеръ, если умозаключать такъ нельзя (что уже само собою предполагается, такъ какъ мы, повозможности, изб&#1123гаемъ онтологическаго доказательства), то, значитъ, этотъ путь не удался и мы очутились на томъ же пункт&#1123, отъ котораго отправились. Конечно, въ понятіи высшаго существа мы находимъ отв&#1123ты а priori на вс&#1123 вопросы, какіе могутъ быть поставлены относительно внутреннихъ признаковъ такого предмета, онъ потому есть идеалъ, не им&#1123ющій себ&#1123 подобнаго: ибо всеобщее понятіе указываетъ на него какъ на лицо между другими предметами. Но на вопросъ объ его существованіи мы уже не находимъ удовлетворительнаго отв&#1123та, допустивъ бытіе необходимаго существа и отыскивая его между другими предметами, мы никакъ не можемъ найти такого предмета, о которомъ можно бы было сказать: вотъ оно-то и есть необходимое существо.
Конечно, дозволительно допускать существо, какъ причину достаточную для объясненія вс&#1123хъ возможныхъ д&#1123йствій, дабы дать разуму единство основанія для его объясненій. Но говорить еще, что такое-то существо существуетъ необходимо, не есть уже скромное предположеніе, а слишкомъ см&#1123лое притязаніе на ту истину: что все признаваемое необходимымъ должно быть и познаваемо, какъ н&#1123что безусловно необходимое.
Вся задача трансцендентальнаго идеала состоитъ въ сл&#1123дующемъ: нужно подыскать понятіе, которое им&#1123етъ черту безусловной необходимости, или найти предметъ, безусловно необходимый. Если возможно одно, то должно быть возможнымъ и другое: ибо безусловно необходимымъ для разума можетъ быть только то, что таково по своему понятію. Однако, нужно сказать, что об&#1123 задачи даютъ бол&#1123е, ч&#1123мъ сколько требуетъ самъ разумъ для собственнаго удовлетворенія и успоноенія.
Бузусловная необходимость, какъ посл&#1123дняя виновница вс&#1123хъ пещей, составляющая предметъ нашихъ стремленій, есть непостижимая вещь для челов&#1123ческаго разума. Даже в&#1123чность, такъ возвышенно изображаемая Галлеромъ, далеко не поражаетъ нашей души такъ сильно: ибо она есть только м&#1123ра продолженія вещей, но не служитъ виновницею ихъ. Мы не можемъ устранить отъ себя мысль, но не можемъ и понять того, какимъ образомъ существо, представляемое нами высшимъ надъ вс&#1123ми возможными, сказало бы къ самому себ&#1123: я существую отъ в&#1123чности, вн&#1123 меня н&#1123тъ ничего, не зависящаго отъ моей воли: по откуда я само? Тогда всякое совершенство, великое и малое, предносилось бы разуму какъ н&#1123что не им&#1123ющее опоры и ему ничего не стоило бы отрицать то или другое.
И въ природ&#1123 многія силы, которыхъ существованіе доказывается д&#1123йствіями, остаются недоступными для нашего изсл&#1123дованія: наше наблюденіе не можетъ настичь ихъ. Также точно и трансцендентальный предметъ, а съ нимъ и основаніе, по которому наша чувственность развивается при такихъ, а не другихъ условіяхъ, остаются неизв&#1123данными, фактъ ихъ существованія остается несомн&#1123ннымъ, только мы не въ состояніи уяснить его. Но идеалъ чистаго разума не можетъ оставаться неизсл&#1123дованнымъ: ибо за его реальность совершенно достаточно можетъ ручаться потребность разума завершить свое синтетическое единство. Такъ какъ идеалъ не данъ намъ, какъ предметъ, то его нельзя назвать и неизсл&#1123дованнымъ, какъ идея, онъ долженъ им&#1123ть свой корень въ разум&#1123, въ немъ же найти свое разр&#1123шеніе и, сл&#1123довательно, быть доступнымъ изсл&#1123дованію, въ томъ и состоитъ разумъ, что мы можемъ датъ себ&#1123 отчетъ во вс&#1123хъ нашихъ понятіяхъ, мысляхъ и положеніяхъ, руководствуясь или субъективными основаніями, или въ случа&#1123 ихъ неправильности, объективными.

Указаніе и разр&#1123шеніе діалектической призрачности во вс&#1123хъ трансцендентальныхъ доказательствахъ бытія необходимаго существа.

Оба вышеприведенныя доказательства были ведены трансцендентальнымъ путемъ, т. е. независимо отъ опытныхъ принциповъ. Хотя космологическое и полагаетъ въ основу опытъ, однако оно пользуется не наблюденіемъ какихъ-либо особенныхъ свойствъ его, а чистыми принципами разума: отъ сознанія, что есть данное вообще бытіе, онъ сейчасъ же переходитъ къ чистымъ понятіямъ. Откуда же взялась въ этихъ трансцендентальныхъ доказательствахъ діалектическая призрачность, которая соединяетъ понятіе необходимости и высшей реальности вм&#1123ст&#1123 и го, что можетъ быть только идеею, представляетъ ч&#1123мъ-то реальнымъ. Спрашивается, почему неизб&#1123жно допускать необходимое бытіе изв&#1123стнаго предмета между существующими вещами и однако, отступать предъ его непостижимостію, какимъ образомъ наконецъ разуму возможно понять самого себя и изъ состоянія колеблющагося согласія перейти въ состояніе покойнаго знанія?
Зам&#1123чательно, что, предположивъ существованіе чего-либо вообще, мы не можемъ не допустить вывода, что есть н&#1123что, существующее необходимо. На такомъ совершенно естественномъ (хотя потому самому еще не совс&#1123мъ достов&#1123рномъ) умозаключеніи основывалось космологическое доказательство. Обращаясь зат&#1123мъ къ понятію вещи, я нахожу, что бытіе ея никакъ не можетъ быть представляемо совершенно необходимымъ ибо всякій предметъ легко представлять сеё&#1123 несуществующимъ, сл&#1123довательно, допуская, что существованіе чего-либо вообще предполагаетъ н&#1123что необходимое, въ частности, мы не можемъ представлять себ&#1123 ни одной вещи необходимою сама въ себ&#1123. Это значитъ: мое восхожденіе къ условіямъ существованія никогда не можетъ быть закончено, если я не предположу бытія необходимаго существа, но я никакъ не могу и достигнуть его.
Если же, допуская н&#1123что необходимое, по поводу существующихъ Лцей, я не могу ни одной вещи считать необходимою сама въ себ&#1123, то естественно сл&#1123дуетъ, что признаки необходимости и случайности не касаются вещей въ себ ибо иначе произошло бы противор&#1123чіе. Значитъ, оба эти принципа не им&#1123ютъ объективнаго характера, по могутъ быть только субъективными правилами разума: именно, ко всему тому, существованіе чего дано намъ, мы должны предполагать н&#1123что необходимое, т. е. останавливаться на удовлетворительномъ а priori предположеніи, съ другой же стороны, не им&#1123ть надеждъ на д&#1123йствительное завершеніе нашихъ стремленій, т. е. ничему опытному не придавать безусловнаго характера и такимъ образомъ не увольнять себ&#1123 отъ дальн&#1123йшихъ усилій. Въ значеніи руководящихъ правилъ, оба основоположенія им&#1123ютъ въ виду формальный интересъ разума и могутъ существовать одно съ другимъ вм&#1123ст&#1123. Одно говоритъ: вы должны такъ философствовать о природ&#1123, какъ будто-бы есть необходимое основаніе для всего, что существуетъ и им&#1123ть при этомъ въ виду интересъ систематическаго единства въ познаніи, другое же предостерегаетъ насъ, чтобъ мы не останавливались на какой-либо сторон&#1123 существованія вещей, какъ на первомъ высшемъ основаніи, т. е. не принимали ее за безусловно необходимую, а напротивъ, всегда оставляли для себя путь къ дальн&#1123йшимъ выводамъ открытымъ, и всякіе выводы считали условными. И когда все, наблюдаемое нами въ вещахъ, будетъ считаться необходимымъ только въ условномъ смысл&#1123, то понятно, что ни одной вещи (данной въ опыт&#1123) мы не будемъ давать безусловно необходимаго характера.
Отсюда сл&#1123дуетъ, чти вы должны допустить н&#1123что вн&#1123 міровое безусловно необходимое: ибо оно должно служить вамъ принципомъ возможно большаго единства явленій какъ-бы высшимъ основаніемъ ихъ, и съ т&#1123мъ вм&#1123ст&#1123 вы не должны забывать, что въ пред&#1123лахъ міра вы никогда не отыщете его: ибо второе правило запов&#1123дуетъ вамъ смотр&#1123ть на вс&#1123 опытныя причины какъ на выводныя.
Форма природы представлялась древнимъ философамъ им&#1123ющею случайный характеръ, на матерію же они смотр&#1123ли, согласно съ обыкновеннымъ взглядомъ, какъ на н&#1123что первоначальное и необходимое. Еслибы они смотр&#1123ли на нее не какъ на основу явленій, а какъ на н&#1123что само въ себ&#1123, то идея безусловной необходимости должна была бы исчезнуть. Въ самомъ д&#1123л&#1123, ничто не обязываетъ разума признавать ея бытіе, мысленно онъ всегда можемъ представлять себ&#1123 уничтоженіе ея, не допуская т&#1123мъ противор&#1123чія т&#1123мъ бол&#1123е, что безусловная необходимость предполагается также только мысленно. Очевидно на философовъ им&#1123лъ вліяніе изв&#1123стный руководящій принципъ. Протяженіе и непроницаемость (которые вм&#1123ст&#1123 образуютъ понятіе матеріи) суть высшій опытный принципъ единства матеріи и, поскольку онъ им&#1123етъ опытный безусловный характеръ, им&#1123етъ значеніе руководящаго правила. Но такъ какъ всякій признакъ матеріи, характеризующій ее какъ н&#1123что реальное, а въ томъ числ&#1123 и непроницаемость, есть ни что иное, какъ д&#1123йствіе, им&#1123ющее свою причину, и потому им&#1123етъ выводной характеръ, то, очевидно, матерія не можетъ зам&#1123нить намъ идеи необходимаго существа какъ принципа единства: ибо вс&#1123 ея реальныя свойства суть выводныя и потому необходимы только въ условномъ смысл сами по себ&#1123 они могутъ уничтожаться, а сл&#1123доват. и вся матерія можетъ несуществовать, въ противномъ случа&#1123, мы им&#1123ли бы въ ней высшее основаніе единства, что, какъ мы знаема., запрещается вторымъ руководящимъ началомъ. Изъ этого сл&#1123дуетъ, что матерія и вообще все находящееся въ пред&#1123лахъ міра не подходитъ подъ идею необходимаго первосущества, какъ начала возможно большаго единства опыта, но что оно должно быть предположено вн&#1123 міра: такимъ образомъ мы можемъ выводить явленія и ихъ бытіе одно отъ другаго, какъ будто-бы и не существовало никакого необходимаго существа, а съ другой стороны, для полноты выводовъ, постоянно должны стремиться впередъ, какъ будто-бы есть такое высшее основаніе.
Поэтому идеалъ высшаго существа есть только руководящее начало разума, по которому міровой связи приписывается происхожденіе отъ необходимой достаточной причины, дабы изъ нея вывести правило систематическаго и необходимаго по всеобщимъ законамъ единства при объясненіи, но онъ не говоритъ намъ о какомъ-либо необходимомъ существованіи. При этомъ, конечно, трудно изб&#1123жать того, чтобъ не представлять себ&#1123 этого формальнаго принципа опред&#1123ляющимъ и не олицетворять этого единства. Намъ трудно удержаться отъ представленія пространства, какъ чего-то само по себ&#1123 необходимо существующаго и какъ предмета въ себ&#1123, даннаго а priori: ибо посредствомъ его становятся возможны фигуры, составляю щія собственно ограниченія его, хотя на самомъ д&#1123л&#1123 оно есть только чувственный принципъ. Такъ же естественно и то, что систематическое единство природы мы превращаемъ въ принципъ опытнаго употребленія нашего разума, именно сначала образуемъ себ&#1123 идею всереальн&#1123йшаго существа, какъ высшей причины, зат&#1123мъ эту идею превращаемъ въ д&#1123йствительный предметъ, а наконецъ, какъ высшее необходимое условіе, мы окончательно изъ руководящаго принципа превращаемъ его въ опред&#1123ляющій. Ошибка зд&#1123сь ясно обнаруживается изъ того, что представляя себ&#1123 высшее существо, которое необходимо только по отношенію къ міру, какъ предметъ въ себ&#1123, я не могу, однакожъ, понять эту необходимость, оно, очевидно, должно быть только формальнымъ условіемъ мышленія, но никакъ не матеріальнымъ и олицетвореннымъ условіемъ бытія.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Невозможность физико-теологическаго доказательства.

Если понятіе вещи вообще и опытъ о какомъ-либо существованіи вообще не достигаютъ ц&#1123ли, то остается еще одно средство — не можетъ ли опред&#1123ленный опытъ, т. е. наблюденіе вещей въ мір&#1123, ихъ свойствъ и порядка, дать намъ основаніе, которое легко можетъ привести къ уб&#1123жденію въ бытіи высшаго существа? Такое доказательство можетъ быть названо физико-теологическомъ. Если и это доказательство невозможно, тогда у разума н&#1123тъ бол&#1123е никакихъ доказательствъ бытія такого существа, соотв&#1123тствующаго нашей трансцендентальной иде&#1123.
Изъ нашихъ вышеприведенныхъ зам&#1123чаній видно, что отв&#1123тъ на поставленный вопросъ легко можетъ быть найденъ. Какимъ образомъ возможно найти въ опыт&#1123 что-либо вполн&#1123 соотв&#1123тствующее иде&#1123? Идея т&#1123мъ и отличается, что въ опыт&#1123 н&#1123тъ ничего, осуществляющаго ее вполн&#1123. Трансцендентальная идея о необходимомъ вседовольномъ существ&#1123 такъ велика, такъ возвышена надъ вс&#1123мъ условнымъ опытнымъ, что, съ одной стороны, никакъ нельзя найти въ опыт&#1123 достаточно содержанія, чтобъ наполнить такое понятіе, съ другой же стороны, въ опыт&#1123 мы всегда им&#1123емъ д&#1123ло съ условнымъ и тщетно ищемъ безусловнаго, пути къ которому не можетъ указать намъ ни одинъ законъ опытнаго синтеза.
Еслибы высшее существо находилось въ ц&#1123пи условій, тогда оно было бы членомъ ряда и наравн&#1123 съ прочими членами предполагало бы новыя высшія основанія. Если же выд&#1123лять его изъ этой ц&#1123пи какъ разсудочное существо и ставить пн&#1123 ряда естественныхъ причинъ, то какимъ путемъ разумъ можетъ достигнутъ до него? ибо вс&#1123 законы, по которымъ мы переходимъ отъ д&#1123йствій къ причинамъ, всякій синтезъ и всякое расширеніе вашего познанія основывается только на возможномъ опыт&#1123, сл&#1123довательно, им&#1123етъ д&#1123ло съ предметами чувствъ и только по отношенію къ нимъ можетъ им&#1123ть значеніе.
Д&#1123йствительный міръ открываетъ предъ нами такое разнообразіе, порядокъ, ц&#1123лесообразность, красоту какъ въ безконечности пространства, такъ и въ безграничной д&#1123лимости его, что даже и при т&#1123хъ слабыхъ знаніяхъ, какими обладаетъ нашъ слабый разумъ, мы не можемъ выразитъ всего своего изумленія и обнять все своимъ умомъ, и наше сужденіе о ц&#1123ломъ разр&#1123шается безмолвнымъ, но краснор&#1123чивымъ удивленіемъ. Везд&#1123 мы зам&#1123чаемъ ц&#1123пь д&#1123йствій и причинъ, ц&#1123лей и средствъ, правильность возникновенія и уничтоженія, такъ какъ ничто не вступаетъ въ изв&#1123стное состояніе само собою, но предполагаетъ Другую вещь, какъ свою причину, а эта въ свою очередь предполагаетъ дальн&#1123йшую, то, очевидно, необходимо предположить, что поверхъ случайнаго существуетъ н&#1123что первоначальное и независимое, все собою содержащее и, будучи причиною происхожденія всего, обезпечиваетъ за нимъ и продолженіе. Какъ великою нужно представлять себ&#1123 эту высшую причину (относительно вс&#1123хъ вещей міра)? Правда, что мы не вполн&#1123 знаемъ міръ со стороны его содержанія, еще мен&#1123е знаемъ его величину, но сравненію съ областію возможности. Но что же препятствуетъ намъ считать причину по степени совершенства высшею надъ вс&#1123мъ возможнымъ, т&#1123мъ бол&#1123е, что причинность заставляетъ насъ необходимо предполагать высшее существо? Мы легко можемъ представить его, хотя слишкомъ въ блеклыхъ чертахъ отвлеченнаго понятія, если мы сосредоточимъ въ немъ, какъ въ своего рода сущности, все возможное совершенство. Притомъ же, это понятіе можетъ зам&#1123нять для разума н&#1123которые принципы, не заключаетъ противор&#1123чія само въ себ&#1123 и оказываетъ вліяніе на расширеніе д&#1123ятельности разума въ опыт&#1123 т&#1123мъ, что внушаетъ намъ мысль о порядк&#1123 и ц&#1123лесообразности, и ничему прямо не противор&#1123читъ въ опыт&#1123.
Доказательство во всякомъ случа&#1123 заслуживаетъ полнаго вниманія. Изъ вс&#1123хъ оно древн&#1123е, ясн&#1123й и общедоступн&#1123й. Оно оживляетъ изученіе природы: изученіе ея наводить насъ на это доказательство и потому оно постоянно получаетъ новую силу. Оно вноситъ ц&#1123ли туда, гд&#1123 наше наблюденіе еще не усп&#1123ло бы само открыть ихъ, и расширяетъ наше познанія о природ&#1123 идеею единства, принципъ котораго находится пн&#1123 ея. Эти знанія въ свою очередь тоже оказываютъ вліяніе на свою причину, т. е. на идею, подавшую поводъ къ нимъ, и поднимаютъ в&#1123ру въ высшаго виновника до непреоборимаго уб&#1123жденія.
Нетолько было бы пагубно, но и совершенно напрасно, усиливаться отнять значеніе этого доказательства. Разумъ, уб&#1123ждаемый столь сильными и постоянно возрастающими въ своей сил&#1123 опытными доказательствами, не можетъ быть поб&#1123жденъ сомн&#1123ніями слишкомъ тонкой теоріи, одного взгляда на чудеса природы и величіе міроваго строя достаточно, чтобъ избавиться отъ мучительныхъ сомн&#1123ній, какъ-бы пробудиться отъ сна, дабы восходя отъ одной величины къ другой, отъ условнаго къ условію дойти до высшаго и безусловнаго Творца.
Но хотя мы ничего не можемъ сказать противъ сообразности съ разумомъ и пользы такого пріема, а напротивъ, желали бы поддерживать его, однако, мы не можемъ одобрить притязаній этого доказательства на аподиктическую достов&#1123рность и на безспорное согласіе вс&#1123хъ, мы никакъ не повредимъ самому д&#1123лу, если самоув&#1123ренный тонъ умничающаго философа см&#1123нимъ языкомъ скромной и ум&#1123ренной в&#1123ры, достаточной для успокоенія, но не требующей безусловнаго согласія въ собою. Н утверждаю поэтому, что физико-теологическое доказательство само по себ&#1123 никакъ не можетъ доказать бытія высшаго существа, но должно восполняться онтологическимъ (которому служитъ какъ-бы введеніемъ) и что сл&#1123довательно посл&#1123днее составляетъ единственное доказательство (т. е. теоретическое), котораго не можетъ обойти челов&#1123ческій разумъ.
Главныя стороны упомянутаго физико-телеологическаго доказательства суть сл&#1123дующія: 1) въ мір&#1123 находятся ясные признаки опред&#1123ленныхъ ц&#1123лей, какія мудро им&#1123лись въ виду при устройств&#1123 его, онъ представляетъ намъ одно ц&#1123лое, съ неописаннымъ разнообразіемъ содержанія и безграничнымъ объемомъ, 2) Этотъ ц&#1123лесообразный порядокъ въ самыхъ вещахъ составляетъ вн&#1123шнюю и случайную сторону ихъ. т. е. природа различныхъ вещей сама собою не могла бы дать себ&#1123 устройства, сообразнаго съ ц&#1123лями, еслибы она не была такъ устроена высшимъ разумнымъ началомъ, по идеямъ, 3) Значитъ, существуетъ возвышенная и мудрая причина (или многія), т, е. не природа сл&#1123по д&#1123йствующая, всемогущая, воспроизводящая, но существо, свободно произведшее міръ: і) О единств&#1123 его можно заключать изъ единства взаимнаго отношенія частей міра, какъ членовъ одного и того же художественнаго творенія, и притомъ сначала заключать на основаніи наблюденій съ достов&#1123рностію, дал&#1123е же, по основоположеніямъ аналогіи, съ в&#1123роятностію.
Мы не станемъ оспаривать заключеній обыкновеннаго разума: онъ заключаетъ о произведеніяхъ природы по аналогіи съ вещами, производимыми челов&#1123ческимъ искусствомъ, когда природа приспособляется не къ своихъ ц&#1123лямъ, а къ нашимъ (напр. при постройк&#1123 домовъ, кораблей, часовъ), онъ заключаетъ, что необходимо предположить разсудокъ и волю, чтобъ им&#1123ть возможность объяснять природу (которая дала начало всякому искусству и быть можетъ самому разуму). Это умозаключеніе, можетъ быть, и не выдержитъ строгой трансцендентальной критики, однако, нужно признаться, что къ причин&#1123 въ этомъ случа&#1123 всего в&#1123рн&#1123й заключать по аналогіи съ т&#1123ми произведеніями, въ которыхъ причины и д&#1123йствія намъ изв&#1123стны. Иначе нельзя было бы оправдать разума, еслибы, пренебрегая причинностію, ему знакомой, онъ сталъ бы переходить къ другимъ темнымъ и бездоказательнымъ способамъ объясненія.
По нашему доказательству, ц&#1123лесообразность и благоустройство многихъ произведеній природы предполагаютъ только случайность формы, а не матеріи, т. е. сущности въ мір въ противномъ случа&#1123, должно быть доказано, что вещи сами по себ&#1123 не способны къ порядку и гармоніи, по однимъ всеобщимъ законамъ, и что по самой своей сущности, он&#1123 должны быть созданіемъ высшей мудрости, но для этого требуются другія доказательства, а по аналогіи съ челов&#1123ческимъ искусствомъ. Наше доказательство поэтому указываетъ, намъ только на благоустроителя міра, ограниченнаго въ своихъ д&#1123йствіяхъ качествомъ вещества, которое онъ благоустроилъ, но не указываетъ намъ Творца, иде&#1123 котораго все подчинено. Этого далеко недостаточно для доказательства бытія всемогущей причины. Желая доказать случайность матеріи, мы должны были бы обратиться къ трансцендентальному доказательству, чего именно зд&#1123сь и не позволяется.
Доказательство идетъ отъ факта, наблюдаемаго въ мір&#1123, порядка и ц&#1123лесообразности, какъ совершенно случайнаго благоустройства, къ бытію соотв&#1123тственной причины. Понятіе такой причины предполагаетъ н&#1123что совершенно опред&#1123ленное, и это н&#1123что можетъ быть только существомъ, объемлющимъ въ себ&#1123 всякую силу, могущество и т. д., однимъ словомъ, всякое совершенство, такъ какъ оно есть существо вседовольное. Но выраженія — весьма великая, изумительная, неизм&#1123римая сила и совершенство не даютъ намъ опред&#1123леннаго понятія и ничего не говорятъ о вещи самой въ себ они суть сравнительныя представленія величины предмета, сравниваемаго нами съ самимъ собою и съ своими силами разум&#1123нія, т&#1123мъ бол&#1123е, что величина въ этомъ случа&#1123 можетъ завис&#1123ть какъ отъ нам&#1123реннаго увеличенія предмета, такъ и произвольнаго ріаленія сравнивающаго субъекта. Между т&#1123мъ тамъ, гд&#1123 им&#1123ется въ виду величина (совершенство) вещи вообще, опред&#1123ленное понятіе должно обнимать все возможное совершенство и всесторонне опред&#1123лять весь объемъ реальности (omnitudo).
Нельзя, конечно, над&#1123яться, чтобъ кто-нибудь могъ ясно понять сравнительное отношеніе наблюдаемой міровой величины (по объему и содержанію) къ всемогуществу, міроваго порядка къ высшей мудрости, міроваго единства къ безусловному единству Виновника и т. д. Значить принципъ ц&#1123лесообразности не даетъ опред&#1123леннаго понятія о высшей міровой причин&#1123 и не можетъ служить принципомъ Богословія, этой основы религіи.
Итакъ шагъ къ безусловной полнот&#1123 совершенноневозмо женъ опытнымъ путемъ. А между т&#1123мъ онъ д&#1123лается въ физико-теологическомъ доказательств&#1123. Какимъ же образомъ переступается эта пропасть?
Предавшись удивленію къ величин&#1123, мудрости, сил&#1123 и проч. Виновника міра, обыкновенно оставляютъ опытный способъ веденія доказательства и переходитъ къ случайному характеру міра, выведенному изъ его порядка и ц&#1123лесообразности. Отъ этой случайности, посредствомъ трансцендентальныхъ понятій, переходятъ къ бытію безусловно необходимаго, а отъ понятія необходимости первой причины идутъ къ всесторонне опред&#1123ленному понятію ея, т. е. къ всеобъемлющей реальности. Физико-теологическое доказательство прерывается, и д&#1123лается переходъ къ космологическому, и такъ какъ посл&#1123днее, въ сущности, есть скрытое онтологическое доказательство, то оно движется къ своей ц&#1123ли съ помощію одного разума, хотя оно и отрицало всякую зависимость отъ него и думало обойтись ясными доказательствами изъ опыта.
Защитники нашего доказательства не им&#1123ютъ поэтому причинъ слишкомъ строго относиться къ трансцендентальному доказательству и съ высоком&#1123ріемъ смотр&#1123ть на него какъ на хитросплетеніе резонеровъ. Еслибы они захот&#1123ли быть внимательными къ себ&#1123, то нашли бы, что сл&#1123дуя н&#1123которое время указаніямъ природы и опыта и, однако, чувствуя себя далеко отъ своей ц&#1123ли, они вдругъ оставляютъ этотъ путь и переходятъ въ область возможности, гд&#1123 на крыльяхъ идей думаютъ приблизиться къ предмету, который не поддавался ихъ опытному изсл&#1123дованію. Ставъ повидимому твердою ногою посл&#1123 этаго скачка, они расширяютъ свое понятіе (полученное совершенно неизв&#1123стнымъ образомъ) за пред&#1123лы творенія и поясняютъ опытомъ идеалъ, который есть произведеніе разума, т. е. слишкомъ далекая копія съ своего оригинала, въ тоже время они вовсе не хотятъ сознаться, что къ такому познанію, или предположенію они пришли путемъ, совершенно отличнымъ отъ опыта.
Такимъ образомъ въ основ&#1123 физико-теологическаго доказательства лежитъ космологическое, а.въ основ&#1123 этого — онтологическое доказательство бытія Первосущества, и такъ какъ кром&#1123 этихъ трехъ путей н&#1123тъ бол&#1123е никакихъ доказательныхъ средствъ у теоретическаго разума, то онтологическое доказательство остается единственно возможнымъ, если только вообще возможно доказательство такой истины, далеко превышающей опытный разсудокъ {Очевидно, Кантъ слишкомъ мало ц&#1123литъ силу физико-теологическаго доказательства. Аналогія произведеніямъ искусства, о которой онъ говоритъ выше, даже съ его точки зр&#1123нія, должна вести къ предположенію. причины, всесовершенно благоустроившей міръ. Ч&#1123мъ совершенн&#1123й механизмъ, т&#1123мъ бол&#1123е умнаго мы предполагаемъ механика, ч&#1123мъ художественн&#1123й произведеніе искусства, т&#1123мъ выше артистъ, создавшій его. Никто не предполагаетъ, что наприм&#1123ръ, пирамиды суть д&#1123йствія в&#1123тровъ, скучившихъ въ изв&#1123стную форму песокъ, что греческія и римскія статуи суть случайно правильныя глыбы мрамора. В&#1123роятно, и самъ Кантъ не преполагалъ, что существованіе вообще высокихъ греческихъ художниковъ, произведшихъ дивныя эстетическія произведеніи, можетъ быть доказано только онтологическимъ путемъ, т. е. совс&#1123мъ не доказано. Такъ точно, существованіе организмовъ и вообще правильности въ устройств&#1123 міра, трудно объяснимой однимъ стремленіемъ силъ природы къ равнов&#1123сію, указываетъ намъ на благоустроителя міра. М. В.}.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
Критика всякаго Богословія, основывающагося на теоретическихъ началахъ разума.

Богословіе, какъ познаніе высшаго существа, можетъ быть или изъ чистаго разума (theologia ralionalis), или изъ откровенія (revelata). Первое занимается своимъ предметомъ или посредствомъ одного чистаго разума, съ помощью трансцендентальныхъ понятій (ens originarium, realissimum, ens entium) и тогда называется трансцендентальнымъ Богословіемъ или съ помощію понятія, заимствованнаго отъ природы (нашей души),— высшей разумности, и тогда называется естественнымъ Богословіемъ. Кто допускаетъ одно трансцендентальное Богословіе, можетъ быть названъ деистомъ, принимающій же одно естественное — теистомъ. Первый допускаетъ, что мы можемъ познать бытіе высшаго существа посредствомъ разума и наше понятіе о немъ въ такомъ случа&#1123 им&#1123етъ трансцендентальный характеръ, именно, мы представляемъ его какъ существо, им&#1123ющее реальность, не доступную для ближайшаго опред&#1123ленія. Второй утверждаетъ, что разумъ можетъ, по аналогіи съ природою, опред&#1123лять предметъ именно какъ существо, разумъ и свобода котораго служатъ основаніемъ вс&#1123хъ вещей. Тогда какъ первый представляетъ одну міровую причину (съ характеромъ ли необходимости, или причины — это еще зд&#1123сь не р&#1123шается), второй указываетъ виновника міра.
Трансцендентальное Богословіе или выводитъ бытіе высшаго существа изъ опыта вообще, ничего не говоря о состав&#1123 міра, къ которому оно принадлежитъ, и тогда называется космологическимъ Богословіемъ, или предполагаетъ достигнуть той же ц&#1123ли посредствомъ понятій безъ всякаго опыта и тогда называется онтологическимъ Богословіемъ.
Естественное Богословіе заключаетъ къ свойствамъ и бытію виновника міра, на основаніи устройства, порядка и единства, встр&#1123чаемыхъ въ этомъ мір&#1123, въ которомъ обыкновенно предполагаются дв&#1123 причинности — природа и свобода. Поэтому оно восходитъ отъ настоящаго міра къ высшей разумности какъ принципу всякаго естественнаго или нравственнаго порядка и совершенства. Въ первомъ случа&#1123 оно называется физико-теологіей, во второмъ нравственнымъ Богословіемъ {Мы разум&#1123емъ вовсе не Богословскую нравственность: ибо она заключаетъ въ себ&#1123 нравственные законы, основывающіеся на иде&#1123 высшаго міроправителя, тогда какъ нравственное Богословіе есть уб&#1123жденіе въ бытіи высшаго существа, основывающееся на нравственныхъ законахъ.}.
Подъ понятіемъ Бога мы привыкли подразум&#1123вать не природу, д&#1123йствующую сл&#1123по, какъ неточную причину вещей, но высшее существо, разсудокъ и свобода котораго были причиною вещей, и это понятіе для насъ им&#1123етъ особенную важность. Посему деиста нельзя почитать в&#1123рующимъ въ Бога, но допускающимъ только первое существо или высшую причину. Но такъ какъ н&#1123которой нер&#1123шительности мн&#1123нія нельзя считать отрицаніемъ, то лучше сказать, что деистъ в&#1123ритъ въ Бога, а теистъ въ живаго Бога (sumniam intelligenliam). Мы займемся теперь источниками вс&#1123хъ этихъ попытокъ разума.
Зд&#1123сь довольно будетъ указать сл&#1123дующее различіе между теоретическимъ и практическимъ познаніями: посредствомъ перваго я познаю то, что существуетъ, посредствомъ втораго я представляю то, что должно быть. Значитъ, посредствомъ теоретической д&#1123ятельности разума я познаю а priori чье-либо существованіе, посредствомъ практической также а priori — что н&#1123что должно быть. Если н&#1123что существующее и необходимо требуемое представляется намъ несомн&#1123ннымъ, по им&#1123ющимъ условный характеръ, то можно предполагать зд&#1123сь два рода условій: или условіе безусловно необходимое, или же случайное и произвольное. Въ первомъ случа&#1123 мы требуемъ условія (per thesin), во второмъ — предполагаемъ его. Такъ какъ существуютъ практическіе законы, притомъ безусловно необходимые (нравственные), то мы требуемъ бытія того, что необходимо предполагается нами, какъ условіе ихъ обязательной силы, ибо, въ этомъ случа&#1123, отъ условнаго, признаннаго нами необходимымъ а priori, мы заключаемъ къ опред&#1123ленному условію. Ниже мы докажемъ, что нравственные законы нетолько предполагаютъ бытіе высшаго существа, но и съ полнымъ правомъ, хотя только съ практической точки зр&#1123нія, требуютъ его: ибо они сами им&#1123ютъ безусловно необходимый характеръ. Теперь мы отложимъ этотъ предметъ въ сторону.
Такъ какъ въ области фактовъ (по но въ области того, что должно быть) условное, данное намъ опытомъ, всегда предполагается случайнымъ, то понятно, что и условіе его не можетъ быть признано прямо необходимымъ, а только относительно необходимымъ, или, лучше сказать, полезнымъ, и вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ а priori произвольнымъ предположеніемъ, дабы дойти до познанія условнаго. Посему безусловная необходимость вещи въ теоретическомъ познаніи можетъ быть узнана только изъ однихъ понятій а priori, но такого познанія у насъ н&#1123тъ, когда мы говоримъ только о причин&#1123 въ отношеніи къ данному опытомъ бытію.
Познаніе называется теоретическимъ, если оно направляется къ предмету, или понятію о предмет&#1123, которое не можетъ быть пріобр&#1123тено посредствомъ опыта. Оно противополагается естествов&#1123д&#1123нію, направляющемуся къ предметамъ, или свойствамъ, которыя могутъ быть даны только въ возможномъ опыт&#1123.
Основоположеніе, по которому мы заключаемъ отъ д&#1123йствій (опытно случайнаго) къ причин&#1123, есть принципъ естествов&#1123д&#1123нія, но не теоретическаго познанія. Забывая навремя, что онъ есть условіе возможнаго опыта вообще, и отвлекая все опытное, мы зам&#1123чаемъ, что, въ приложеніи къ чисто случайнымъ фактамъ, мы никакъ не можемъ оправдать этого синтетическаго положенія, и судя по нему одному, никакъ не можемъ понять, какъ можно отъ бытія чего-либо переходить къ чему-то совершенно разнородному (причин&#1123), въ этой чисто теоретической области понятіе причины, какъ и понятіе случайнаго, теряетъ все свое значеніе: объективная реальность ихъ можетъ быть понятна только in concreto.
Заключеніе отъ бытія вещей въ мір&#1123 къ ихъ причин&#1123 относится не къ области естественной, но теоретической д&#1123ятельности разума: ибо въ первой онъ относитъ къ причин&#1123 случающіеся факты только, сл&#1123довательно, состоянія, но никакъ не вещи въ себ та же истина, что сущность сама по себ&#1123 (матерія) случайна въ своемъ бытіи, должна быть чисто теоретическимъ познаніемъ разума. Равнымъ образомъ, еслибы я захот&#1123ла, отъ формы міра, связи его и см&#1123ны въ немъ заключать къ причин&#1123 совершенно отличной отъ него, то въ этомъ случа&#1123 мои сужденія принадлежали бы чисто теоретическому разуму, ибо предметъ зд&#1123сь не им&#1123етъ отношенія къ возможному опыту. Къ сожал&#1123нію, въ этомъ случа&#1123 основоположеніе причинности, им&#1123ющее значеніе только въ области опыта, а вн&#1123 его не им&#1123ющее смысла, будетъ удалено отъ своего истиннаго назначенія.
Итакъ я утверждаю, что вс&#1123 попытки одного теоретическаго разума въ области Богословія совершенно безполезны и по своему внутреннему значенію ничтожны, что вообще принципы его естественной д&#1123ятельности не могутъ им&#1123ть приложенія въ Богословіи и сл&#1123довательно, если мы не положимъ нравственныхъ законовъ въ основу, то Богословіе будетъ для насъ не возможно. Вс&#1123 синтетическія основоположенія чистаго разсудка им&#1123ютъ приложеніе только въ области опыта, для познанія же высшаго существа требуется трансцендентальное приложеніе, къ которому разсудокъ не способенъ. Если мы станемъ заключать къ первому существу по закону причинности, то мы должны будемъ ввести его въ рядъ предметовъ опыта, но тогда оно, какъ и вс&#1123 явленія, стало бы ч&#1123мъ-то условнымъ. Если же дозволить себ&#1123 скачокъ за пред&#1123лы опыта, при помощи динамическаго закона причинъ и д&#1123йствій, то къ какому, спрашивается, понятію мы прійдемъ такимъ путемъ? Во всякомъ случа&#1123, не къ понятію высшаго существа, ибо опытъ ничего не даетъ намъ знать о самыхъ великихъ д&#1123йствіяхъ (служащихъ свид&#1123тельствомъ бытія высшей причины). Если же мы должны наполнить н&#1123которую пустоту въ нашемъ разум&#1123 при помощи идеи высшаго совершенства и первоначальной необходимости, то, конечно, мы должны будемъ согласиться на это только изъ предрасположенія, но отнюдь по по неотразимости доводовъ. Физико теологическое доказательство можетъ поэтому давать в&#1123съ другимъ доказательствамъ (если только они существуютъ), такъ какъ оно соединяетъ теорію съ наглядностію, само же по себ&#1123 оно скор&#1123е подготовляетъ разсудокъ къ Богословскимъ познаніязгь и даетъ имъ прямое и естественное направленіе, ч&#1123мъ само доставляетъ такія познанія.
Очевидно, трансцендентальные вопросы даютъ такіе же и отв&#1123ты, т. е. изъ однихъ понятіи безъ мал&#1123йшей прим&#1123си опыта. Вопросъ нашъ им&#1123етъ синтетическій характеръ и стремится къ расширенію нашего познанія за пред&#1123лы опыта, именно, стремится доказать бытіе существа, соотв&#1123тствующаго нашей иде&#1123, превышающей опытъ. Но нашему же взгляду всякое синтетическое познаніе потому только возможно а priori, что оно выражаетъ формальныя условія возможнаго опыта, и потому вс&#1123 основоположенія им&#1123ютъ опытное значеніе, т. е. они при лягаются только къ предметамъ опытнаго познанія или явленій, Значитъ, трансцендентальнымъ путемъ ничего нельзя сд&#1123лать для чисто теоретическаго Богословія.
Но если даже р&#1123шиться отрицать вс&#1123 наши аналитическія положенія, только чтобъ не терять столь дивныхъ доказательствъ, то и въ этомъ случа&#1123 мы должны, по крайней м&#1123р&#1123, дать себ&#1123 полный отчетъ, какимъ образомъ и какимъ путемъ съ помощію идей мы переступимъ всякій возможный опытъ. Я прошу уволить меня отъ слушанія новыхъ, или бол&#1123е выработанныхъ доказательствъ. Выборъ зд&#1123сь не большой: ибо вс&#1123 теоретическія доказательства, въ сущности, опираются на одномъ, онтологическомъ, и нельзя предвид&#1123ть особыхъ усп&#1123ховъ у защитниковъ разума, отр&#1123шеннаго отъ чувствъ, в&#1123рно также и то, что, вовсе не желая быть спорщикомъ, во всякой подобной попытк&#1123 мы легко можемъ отыскать ложныя умозаключенія и т&#1123мъ ограничить притязанія. Т&#1123мъ немен&#1123е у людей, привыкшихъ къ догматическимъ доказательствамъ, никогда не отнимешь надеждъ на лучшую удачу, мн&#1123 остается поэтому заявить справедливое требованіе, чтобъ мн&#1123 изъ природы челов&#1123ческаго разума и вс&#1123хъ его остальныхъ источниковъ познанія доказали, какимъ образомъ возможно расширять познанія путемъ а priori и простирать ихъ въ такую область, гд&#1123 ни возможный опытъ, ни вообще другое какое-нибудь средство не могутъ ручаться за объективную реальность измышленнаго понятія. Какимъ бы образомъ разсудокъ ни достигалъ этого понятія, во всякомъ случа&#1123 невозможно аналитически вывести изъ него бытія предмета: въ томъ и состоитъ познаніе бытія предмета, что онъ предполагается существующимъ въ себ&#1123, независимо отъ мысли. Совершенно невозможно выступать изъ самого понятія и не им&#1123я опытной пити (которая связываетъ одни только явленія), приступать къ открытію новыхъ предметовъ и сверхчувственныхъ существъ.
По хотя разумъ въ своей чисто теоретической д&#1123ятельности и не способенъ достигнуть столь высокой ц&#1123ли, именно открыть бытіе высшаго существа, онъ приноситъ ту однакожъ пользу, что можетъ направлять познаніе, если оно будетъ возможно изъ другихъ источниковъ, соглашать его съ собою и со всякою разсудочною ц&#1123лію и очищать его отъ всего, что можетъ не согласоваться съ понятіемъ высшаго существа и что можетъ напоминать опытныя ограниченія.
Несмотря на всю свою недостаточность, трансцендентальное Богословіе им&#1123етъ важное отрицательное приложеніе, оно есть постоянная критика нашего разума, когда онъ им&#1123етъ д&#1123ло съ идеями, допускающими только трансцендентальную пов&#1123рку. Еслибъ въ какомъ другомъ отношеніи, наприм&#1123ръ практическомъ, предположеніе высшаго и вседовольнаго Существа, какъ высшей разумности, оказалось бы безъ противор&#1123чій, то было бы весьма важно точно опред&#1123лить его, какъ понятіе необходимаго и всереальн&#1123йшаго существа, отд&#1123лить отъ него все, что не согласно съ высшею реальностію и что относится къ одному только явленію (челов&#1123кообразности въ широкомъ смысл&#1123), и вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ устранить вс&#1123 противоположныя мн&#1123нія, будутъ ли они въ безбожномъ, деистическомъ или челов&#1123кообразномъ дух&#1123. Для критики это легко: ибо т&#1123 же самыя доказательства, которыя подтверждаютъ неспособность челов&#1123ческаго разума наглядно доказать бытіе такого существа, достаточны для опроверженія всякаго другаго мн&#1123нія о немъ. Въ самомъ д&#1123л&#1123, откуда можно знать по одной теоріи, что н&#1123тъ высшаго существа, какъ первоосновы всего, что оно не им&#1123етъ свойствъ, которыхъ сл&#1123дствія мы предполагаемъ по аналогіи съ динамическими реальностями мыслящаго существа, или что оно подвержено т&#1123мъ же ограниченіямъ, какія неизб&#1123жны для чувственныхъ существъ, изв&#1123стныхъ намъ изъ опыта?
Итакъ высшее существо остается для разума безукоризненнымъ идеаломъ, понятіемъ, завершающимъ всякое челов&#1123ческое познаніе, его объективная реальность остается недоказанною, но не можетъ быть и опровергнута. Если существуетъ нравственное Богословіе, могущее восполнить этотъ недостатокъ, тогда и трансцендентальное становится крайне необходимымъ, дабы дать точное опред&#1123леніе его понятія и постоянно критиковать разумъ, часто вводимый чувственностію въ заблужденіе и не всегда согласный съ своими собственными идеями. Необходимость, безконечность, единство, бытіе вн&#1123 міра (не въ качеств&#1123 міровой души), в&#1123чность безъ условій времени, везд&#1123присутствіе безъ условій пространства, всемогущества и т. д. вс&#1123 эти свойства им&#1123ютъ трансцендентальный характеръ, и изъ этихъ понятій можетъ быть выведено улучшенное понятіе о свойствахъ, столь нужное для всякаго Богословія.

Прибавленіе къ трансцендентальной Діалектик&#1123. О руководительномъ значеніи идей чистаго разума.

Окончательный выводъ вс&#1123хъ діалектическихъ попытокъ чистаго разума нетолько подтверждаетъ наши зам&#1123чанія въ трансцендентальной аналитик&#1123, именно, что вс&#1123 наши умозаключенія, выступающія за область возможнаго опыта, обманчивы и безосновательны, но доказываетъ и то, что челов&#1123ческій разумъ им&#1123етъ особенное стремленіе переступать эти пред&#1123лы, что трансцендентальныя идеи такъ же естественны въ немъ, какъ въ разсудк&#1123 категоріи, различіе между ними состоитъ въ томъ, что тогда какъ посл&#1123днія ведутъ насъ къ истин&#1123, т. е. согласію нашихъ понятій съ предметомъ, первыя над&#1123ляютъ насъ одною только призрачностію, съ которою не можетъ справиться самая проницательная критика.
Все, что им&#1123етъ основаніе въ природ&#1123 нашихъ силъ, должно быть ц&#1123лесообразнымъ и, при надлежащемъ употребленіи, согласоваться между собою, именно, когда мы съум&#1123емъ устранить при этомъ недоразум&#1123ніе и съум&#1123емъ дать употребленію силъ надлежащее направленіе. Можно поэтому ожидать, что трансцендентальныя идеи могутъ им&#1123ть правильное употребленіе, хотя также легко усвоятъ имъ и неправильное значеніе: он&#1123 могутъ быть принимаемы за понятія о д&#1123йствительно существующихъ предметахъ, т. е. могутъ получить трансцендентальное значеніе и потому вводить насъ въ обманъ. Не идеи сами въ себ&#1123, но только ихъ приложеніе можетъ переступать область возможнаго опыта, или оставаться въ пред&#1123лахъ его, смотря потому, станемъ ли мы направлять ихъ къ мнимо соотв&#1123тствующимъ имъ предметамъ, или только къ разсудочной д&#1123ятельности надъ изв&#1123стными предметами. Вс&#1123 ошибки въ этомъ случа&#1123 сл&#1123дуетъ приписать недостаточной сил&#1123 нашего сужденія, но никакъ не разсудку или разуму.
Разумъ никогда не им&#1123етъ прямаго д&#1123ла съ предметомъ, но только съ разсудкомъ и посредствомъ его съ опытомъ, онъ не образуетъ понятій (о предметахъ), но только приводитъ ихъ въ порядокъ и даетъ имъ единство, возможное во всей его широт&#1123 т. е. въ отношеніи къ полнот&#1123 рядовъ, о чемъ разсудокъ не заботится, им&#1123я д&#1123ло только съ связью условій, служащею причиной образованія рядовъ. Сл&#1123довательно, разумъ им&#1123етъ въ виду собственно разсудокъ и его ц&#1123лесообразное отношеніе къ предмету, какъ посл&#1123дній объединяетъ разнообразное содержаніе въ предмет&#1123, такъ первый даетъ единство содержанію понятій посредствомъ идей, разумъ устанавливаетъ для ц&#1123лей разсудка собирательное единство, тогда какъ посл&#1123дній занята только распред&#1123лительнымъ.
Я утверждаю поэтому: трансцендентальныя идеи не могутъ им&#1123ть опред&#1123ляющаго значенія, т. е. он&#1123 не приводятъ насъ къ понятію изв&#1123стныхъ предметовъ, и когда ихъ понимаютъ въ этомъ смысл&#1123, то он&#1123 превращаются въ діалектическія понятія. Напротивъ, он&#1123 им&#1123ютъ весьма полезное и крайне необходимое руководящее значеніе, т. е. могутъ направлять разсудокъ къ изв&#1123стной ц&#1123ли, въ которой могутъ сосредоточиваться вс&#1123 направленія его д&#1123ятельности и которая хотя есть только идея (focus imaginarius), т. е. пунктъ, изъ котораго понятія разсудка не могутъ быть выводимы, такъ какъ онъ находится вн&#1123 пред&#1123ловъ опыта, однако полезенъ для того, чтобъ усвоить разсудку высшее единство и широкій характеръ. Причтомъ естественно возникаетъ заблужденіе, что будто-бы этотъ пунктъ совм&#1123щаетъ въ себ&#1123 лучи, идущіе отъ предмета находящагося за пред&#1123лами опытно возможнаго познанія (какъ напр. мы видимъ предметы въ глубин&#1123 зеркала). И это заблужденіе (съ которымъ нужно бороться) становится совершенно неизб&#1123жнымъ, если мы, не ограничиваясь предметами, находящимися предъ нами, захотимъ еще вид&#1123ть отдаленные, стоящіе позади насъ, т. е. когда мы станемъ направлять разсудокъ за пред&#1123лы даннаго опыта (часть возможнаго) и давать ему слишкомъ широкое приложеніе.
Пересмотр&#1123въ наши разсудочныя познанія во всемъ ихъ объем&#1123, мы находимъ, что главныя усилія разума по преимуществу сосредоточены на систематичности познаній, т. е. связи ихъ въ силу одного принципа. Это единство разума предполагаетъ идею, именно, идею формы ц&#1123лаго, предшествующаго познанію частей и заключающаго въ себ&#1123 условія, по которымъ каждой части а priori опред&#1123ляются свое м&#1123сто и отношеніе къ другимъ частямъ. Эта идея требуетъ полнаго единства въ разсудочномъ познаніи, и, подъ вліяніемъ ея, посл&#1123днее д&#1123лается не случайнымъ собраніемъ, а системою, связанною по необходимымъ законамъ. Но объ этой иде&#1123, поскольку она служитъ разсудку только правиломъ, нельзя сказать, чтобъ она была понятіемъ объ изв&#1123стномъ предмет&#1123, такое понятіе разума почерпается не изъ природы, напротивъ, мы подступаемъ къ ней съ этими идеями и считаемъ свои познанія недостаточными, когда они не удовлетворяютъ имъ. Признаемся же мы, что въ природ&#1123 н&#1123тъ чистой земли, чистой воды, чистаго воздуха и т. д. эти понятія необходимы (они въ своей совершенной чистот&#1123 исходятъ только изъ одного разума) для того, чтобъ правильно опред&#1123лить участіе каждой естественной причины въ явленіи, такимъ образомъ виды матерій сводятся къ землямъ, солямъ и сгараемымъ веществамъ, наконецъ къ вод&#1123 и воздуху (какъ-бы машинамъ, посредствомъ которыхъ первые д&#1123йствуютъ), дабы, по иде&#1123 механизма, объяснить химическія д&#1123йствія матерій. Хотя и не говорятъ прямо о вліяніи разума на подразд&#1123ленія естествоиспытателей, т&#1123мъ немен&#1123е это вліяніе легко вид&#1123ть.
Если разумъ есть способность, которая помогаетъ намъ выводить частное изъ общаго, то или всеобщее должно быть намъ изв&#1123стнымъ, составлять фактъ и въ этомъ случа&#1123 нужна сила сужденія, чтобъ подвести подъ него частное. Эту д&#1123ятельность разума можно назвать аподиктическою. Или всеобщее принимается нами только какъ предположеніе и есть одна идея, т. е. частное изв&#1123стно намъ, но всеобщее для этого сл&#1123дствія еще составляетъ вопросъ, тогда мы беремъ множество частныхъ фактовъ и пробуемъ, вытекаютъ ли они изъ общаго правила. Если частные случаи могутъ быть выведены изъ него, то мы заключаемъ къ достов&#1123рности самого правила и отъ него ко вс&#1123мъ остальнымъ случаямъ, которые остаются еще неизв&#1123стными. Эту д&#1123ятельность разума мы назовемъ предположительною.
Предположительная д&#1123ятельность разума на основаніи идей, какъ в&#1123роятныхъ понятій, не им&#1123етъ собственно опред&#1123ляющаго характера, т. е., говоря строго, она не можетъ намъ ручаться за истину общаго правила, принятаго какъ предположеніе только: ибо какимъ образомъ возможно напередъ знать вс&#1123 возможные случаи, которые, вытекая изъ предположеннаго основоположенія, доказывали бы его всеобщность? Эта д&#1123ятельность им&#1123етъ только руководящее значеніе, дабы внести возможное единство въ частныя познанія и предположенію дать общее значеніе.
Предположительная д&#1123ятельность разума, сл&#1123довательно, направляется къ систематическому единству познаній разума, этой пов&#1123рочной м&#1123р&#1123 истины правилъ. Наоборотъ, систематическое единство (какъ идея) есть только предположительное единство, которое не есть фактъ, но только задача, оно служить средствомъ найти принципъ для разнообразнаго употребленія разсудка и такимъ образомъ руководитъ его относительно случаевъ, которые еще не даны намъ въ опыт&#1123.
Очевидно, что систематическое или разумное единство разнообразныхъ разсудочныхъ познаній есть логическій принципъ, который облегчаетъ разсудку дальн&#1123йшее движеніе посредствомъ идей тамъ, гд&#1123 самъ онъ не можетъ достигнуть ничего общаго, а вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ его разнообразнымъ правиламъ сообщаетъ ясность и взаимную связность. Что свойство предметовъ или, лучше сказать, природа разсудка, познающаго ихъ, сама по себ&#1123 допускаетъ систематическое единство и что его можно требовать а priori независимо отъ интересовъ разума, и потому утверждать: вс&#1123 возможныя познаніи разума (въ томъ числ&#1123 и опытныя) им&#1123ютъ разумное единство и подчиняются общимъ принципамъ, изъ которыхъ они могутъ быть выводимы, несмотря на свое различіе,— все это составляетъ трансцендентальное основоположеніе разума, которое превращаетъ систематическое единство нетолько въ н&#1123что субъективное, или логически-необходимое какъ методъ, но усвояетъ ему еще объективно необходимый характеръ.
Объяснимъ сказанное прим&#1123ромъ. Къ различнымъ рядамъ единства, по понятіямъ разсудка, принадлежитъ между прочимъ причинность сущности, называемая нами силою. Различныя проявленія одной и той же сущности съ перваго взгляда кажутся столь неоднородными, что, повидимому, нужно допускать столько же силъ, сколько обнаруживается д&#1123йствій, напр. въ душ&#1123 — ощущеніе, сознаніе, воображеніе, воспоминаніе, остроуміе, способность различенія, удовольствіе, стремленіе и т. д. Логическое правило, для уменьшенія такого разнообразія, сов&#1123туетъ намъ находить сходство между ними посредствомъ сравниванія, и смотр&#1123ть напр. въ нашемъ случа&#1123, не составляетъ ли воображеніе, соединенное съ сознаніемъ, воспоминанія, остроумія, способности различенія, даже разсудка и разума. Идея основной силы, о существованіи которой логика ничего не говоритъ, является задачею, которая должна быть р&#1123шена въ систематическомъ представленіи разнообразныхъ силъ. Въ силу принципа разума мы усиливаемся по возможности осуществить это единство и ч&#1123мъ бол&#1123е явленія одной и той же силы найдены будутъ сходными, т&#1123мъ становится в&#1123роятн&#1123й, что они суть только проявленія одной и той же основной силы. Такъ же точно мы поступаемъ и въ другихъ случаяхъ.
Разныя основныя силы должны быть въ свою очередь тоже сравнены, дабы, открывъ ихъ сходство, приблизиться къ одной основной, т. е. безусловной сил&#1123. Но такое единство разума им&#1123етъ только предположительный характеръ. Мы не утверждаемъ, что такая одна основная сила находится въ д&#1123йствительности, но что она только предполагается въ интерес&#1123 разума, именно, для установки изв&#1123стныхъ принциповъ, могущихъ объединять законы, открываемые намъ опытомъ, гд&#1123 только возможно, мы должны осуществлять въ своемъ познаніи такое систематическое единство.
Но обращая вниманіе на трансцендентальную д&#1123ятельность разсудка, мы зам&#1123чаемъ, что идея основной силы не есть только задача, но им&#1123етъ еще объективную реальность, ибо мы требуемъ систематическаго единства разнообразныхъ силъ въ сущности и устанавливаемъ необходимый принципъ разума. Въ самомъ д&#1123л&#1123, прежде нежели мы осуществимъ единство разнообразныхъ силъ, и даже несмотря на неудачи въ этомъ отношеніи, мы все-таки предполагаемъ, что это единство можетъ быть найдено, нетолько въ силу характера единства сущности, какъ въ нашемъ случа&#1123, но даже и тамъ, гд&#1123 мы встр&#1123чаемъ разнообразныя силы, только въ н&#1123которой м&#1123р&#1123 однородныя, какъ наприм&#1123ръ, въ матеріи вообще, разумъ все-таки предполагаетъ систематическое единство разнообразныхъ силъ: мы в&#1123римъ, что частные законы природы подчинены всеобщимъ и единство принципа не есть только вопросъ удобства для разума, по составляетъ внутренній законъ природы.
Въ самомъ д&#1123л&#1123, какимъ образомъ возможно было бы допускать логическій принципъ единства правилъ, если мы не предположимъ трансцендентальнаго принципа, посредствомъ котораго мы могли бы требовать а priori систематическаго единства, осуществляемаго въ самыхъ предметахъ. На какомъ основаніи разумъ можетъ требовать, чтобы въ разнообразіи силъ, открывающихся намъ въ природ&#1123, мы предполагали скрытое единство и выводили ихъ изъ одной основной силы, т&#1123мъ бол&#1123е, что въ природ&#1123 вс&#1123 силы легко могутъ быть разнородными и систематическое единство можетъ быть противно ей.
Тогда разумъ противор&#1123чилъ бы своему назначенію, устанавливая своею ц&#1123лію идею, совершенно противор&#1123чащую устройству природы. Нельзя сказать, что мы заран&#1123е вывели это единство изъ наблюденія свойствъ природы. Законъ разума, по которому мы ищемъ единства, им&#1123етъ необходимый характеръ: безъ этого закона не существовало бы и самаго разума, безъ разума же не было бы связной д&#1123ятельности разсудка и тогда мы были бы лишены достаточнаго признака опытной истины. Сл&#1123довательно, мы должны усвоить систематическому единству природы объективное и необходимое значеніе.
Удивительно, что это трансцендентальное предположеніе всегда сказывалось въ основоположеніяхъ философовъ, хотя они не всегда сами сознавали этого. Что разнообразіе вещей не исключаетъ тожества видовъ, разнообразные виды суть различныя видоизм&#1123ненія не многихъ родовъ, а посл&#1123дніе сводятся къ высшимъ родамъ, что должно искать изв&#1123стнаго систематическаго единства во вс&#1123хъ возможныхъ опытныхъ понятіяхъ, поскольку они могутъ быть выводимы изъ бол&#1123е высшихъ и общихъ,— это есть логическій принципъ, безъ котораго разумъ не им&#1123лъ бы приложенія, ибо мы тогда только можемъ заключать отъ общаго къ частному, когда положимъ въ основу общія свойства вещей, которымъ подчинены частныя.
Существованіе такого единства въ самой природ&#1123 предполагается въ изв&#1123стномъ философскомъ правил&#1123: не сл&#1123дуетъ безъ нужды разнообразить принципы (enlia praeter necessilatem non esse inulliplicanda). Имъ высказывается, что природа самыхъ вещей доставляетъ содержаніе для разумнаго единства и что видимое безконечное разнообразіе не должно ст&#1123снять нашихъ предположеній о единств&#1123 основныхъ свойствъ, изъ котораго частныя свойства могутъ быть выводимы посредствомъ разныхъ ограниченій. И д&#1123йствительно, во вс&#1123 времена такъ ревностно стремились къ этому единству, хотя оно есть одна только идея, что скор&#1123е нужно ум&#1123рять это стремленіе, ч&#1123мъ возбуждать его. Такъ наприм&#1123ръ, химики свели вс&#1123 виды съ ней къ двумъ главнымъ родамъ, кислымъ и щелочнымъ, мало того, они д&#1123лаютъ попытки и это различіе объяснить какъ разновидность, или различныя проявленія одного и того же вещества. Различныя земли (вещество камней и даже металловъ) они постепенно свели къ тремъ и даже двумъ родамъ. Не довольствуясь этимъ, ученые въ основ&#1123 и этихъ разновидностей предполагаютъ одинъ родъ, и даже для него и для солей одинъ общій принципъ. Повидимому, можно предположить, что этотъ пріемъ наибол&#1123е удобенъ для разума въ видахъ сбереженія своихъ усилій, и что онъ есть предположительная попытка, которая, въ случа&#1123 усп&#1123ха, по своему характеру единства, можетъ сд&#1123лать в&#1123роятнымъ положенное въ основу объясненіе. Однако легко отличать идею отъ самолюбивыхъ ц&#1123лей: ибо въ силу идеи мы считаемъ единство разума сообразнымъ съ самою природою, разумъ зд&#1123сь не ищетъ чего-либо, по прямо повел&#1123ваетъ, хотя самъ и не можетъ указать пред&#1123ловъ этого единства.
Еслибы въ наблюдаемыхъ нами явленіяхъ, д&#1123йствительно, было такое разнообразіе не по форм&#1123 только (по форм&#1123 они могутъ быть одинаковы), но и по содержанію, что самый проницательный челов&#1123ческій разсудокъ не могъ бы открытіе ни мал&#1123йшаго сходства между разнообразными существами (случай возможный), тогда не существовало бы логическаго закона относительно родовъ, никакихъ понятій о род&#1123, никакихъ общихъ понятій, не было бы и самаго разсудка: ибо онъ им&#1123етъ д&#1123ло только съ понятіями. Поэтому логическій принципъ родовъ, если онъ доланшъ им&#1123ть значеніе въ природ&#1123 (разум&#1123я подъ нею данные предметы) предполагаетъ трансцендентальный принципъ. Въ силу его въ разнообразномъ содержаніи возможнаго опыта необходимо предполагается однородность (хотя и нельзя опред&#1123лять а priori степень ея), ибо безъ нея не существовало бы никакихъ опытныхъ понятій и, сл&#1123довательно, самого опыта.
Рядомъ съ логическимъ закономъ родовъ, предполагающимъ тожество, существуетъ законъ видовъ, который требуетъ разнообразія вещей, несмотря на ихъ однородность, и предписываетъ разсудку обращать и на него свое вниманіе. Это основоположеніе (глубокомыслія, или способности различенія) ограничиваетъ легкомысліе. Такимъ образомъ разумъ обнаруживаетъ зд&#1123сь два противоположныхъ интереса — съ одной стороны, интересъ объема (всеобщности) относительно родовъ, съ другой — интересъ содержанія относительно разнообразія видовъ: ибо въ первомъ случа&#1123 разсудокъ слишкомъ многое мыслитъ подъ понятіями, во второмъ въ самыхъ понятіяхъ. Оба стремленія находятъ свое выраженіе въ естествоиспытателяхъ, изъ которыхъ одни (преимущественно теоретики), будучи враждебны ко всякой разнородности, им&#1123ютъ въ виду преимущественно единство рода, другіе (особенно эмпирики) стремятся до того расчленять природу, такъ что почти не остается надежды на приложеніе общихъ принциповъ къ явленіямъ.
Въ основ&#1123 посл&#1123дняго способа мышленія, очевидно, лежитъ логическій принципа, систематической полноты вс&#1123хъ познаній, именно, въ силу его, начиная съ рода, мы нисходимъ къ разнообразному содержанію, заключающемуся въ немъ, и такимъ образомъ расширяемъ свою систему, путемъ же противоположнаго способа мышленія, мы даемъ ей характеръ простоты. Ограничившись исключительно объемомъ понятія, мы, какъ и по отношенію къ пространству, не, можемъ вид&#1123ть, какъ далеко можетъ простираться его д&#1123леніе. Поэтому въ нашемъ мышленіи родъ предполагаетъ разные виды, виды — новыя подразд&#1123ленія, такъ какъ всякая низшая разновидность въ свою очередь тоже им&#1123етъ объемъ (какъ conceptus communis), то ра зумъ требуетъ, чтобъ никакой видъ не былъ разсматриваемъ какъ самый низшій: ибо онъ все-таки есть понятіе, общее многимъ вещамъ, и не можетъ быть прилагаемъ къ одному только нед&#1123лимому, сл&#1123довательно, всегда заключаетъ въ себ&#1123 другія понятія, т, е. подчиненные виды. Этотъ законъ разнообразія можетъ быть выраженъ такъ: entium varietates non teinere esse minuendas.
Но понятно, что этотъ логическій законъ не им&#1123лъ бы смысла и приложенія, еслибы въ основ&#1123 его по было трансцендентальнаго закона разнообразія. Посл&#1123дній не требуетъ безконечнаго разнообразія въ предметахъ, для этой ц&#1123ли достаточенъ логическій принципъ, требующій неопред&#1123ленно далекаго д&#1123ленія логическаго объема. Но онъ возлагаетъ на насъ обязанность въ каждомъ встр&#1123чающемся вид&#1123 искать новыхъ видовъ и въ каждомъ различіи — новыхъ различій. Не было бы низшихъ понятій, не существовало бы и высшихъ, и такъ какъ разсудокъ познаетъ только посредствомъ понятій, то подразд&#1123ленія его всегда заканчиваются не нагляднымъ представленіемъ, а низшими понятіями. Такимъ образомъ, познаніе явленій въ ихъ всесторонней опред&#1123ленности (возможной только для разсудка) требуетъ разнообразія понятій и вниманія къ остающимся въ нихъ различіямъ, отъ которыхъ отвлекается въ видовомъ понятіи, и еще бол&#1123е въ родовомъ.
Этотъ законъ разнообразія не можетъ быть выведенъ изъ опыта: такихъ указаній онъ давать не можетъ. Опытное различеніе скоро остановилось бы, еслибы оно не им&#1123ло руководства въ предшествующемъ трансцендентальномъ закон&#1123 разнообразія, какъ принцип&#1123 разума, по которому мы непрем&#1123нно предполагаемъ различіе и ищемъ его даже тамъ, гд&#1123 оно не видно для нашихъ чувствъ. Напр. чтобъ открыть различныя земли (въ минералогическомъ смысл&#1123), для этого требовалось предварительное правило разума, который предписываетъ разсудку искать различія въ разнообразной по его предположеніямъ природ&#1123. Вообще нашъ разсудокъ им&#1123етъ смысла, только въ предположеніи, что въ природ&#1123 есть разнообразіе и вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ однородность: вс&#1123 занятіи его состоитъ только въ объединеніи разнообразія однимъ общимъ понятіемъ.
Такимъ образомъ разумъ приготовляетъ почву для разсудка 1) посредствомъ принципа однородности разнообразнаго содержанія, достигаемой въ высшихъ родахъ, 2) посредствомъ принципа различенія сходныхъ сторонъ въ низшихъ видахъ и наконецъ, чтобъ завершить систематическое единство, онъ присоединяетъ 3) законъ сродства вс&#1123хъ понятій, который запов&#1123дуетъ намъ непрерывный переходъ отъ одного вида къ другому посредствомъ постепеннаго увеличенія разнообразныхъ чертъ. Мы можемъ назвать ихъ принципами однородности, разнообразія и непрерывности формъ. Посл&#1123дній возникаетъ изъ соединенія двухъ первыхъ, уже посл&#1123 того какъ систематическая связь въ иде&#1123 будетъ вполн&#1123 достигнута какъ при восхожденіи къ высшимъ родамъ, такъ и при нисхожденіи къ низшимъ. Вс&#1123 разнородности тогда становятся близкими одна къ другой, ибо вс&#1123 они исходятъ отъ одного высшаго рода съ помощію постепеннаго увеличенія опред&#1123ляющихъ чертъ.
Это систематическое единство подъ вліяніемъ трехъ логическихъ принциповъ можно представитъ себ&#1123 сл&#1123дующимъ нагляднымъ образомъ. На всякое понятіе можно смотр&#1123ть какъ на пунктъ, который въ качеств&#1123 точки зр&#1123нія для зрителя им&#1123етъ свой кругозоръ, т. е. множество предметовъ, которые съ этого пункта могутъ быть представляемы и какъ-бы обозр&#1123ваемы. Внутри этого кругозора можетъ находиться безконечное множество новыхъ пунктовъ, изъ которыхъ каждый им&#1123етъ свой бол&#1123е т&#1123сный кругозоръ, т. е. всякій видъ содержитъ въ себ&#1123, въ силу принципа разнообразія, разновидности, и всякій логическій кругозоръ состоитъ изъ меньшихъ кругозоровъ, но никакъ не изъ однихъ только пунктовъ, не им&#1123ющихъ никакого объема (нед&#1123лимыхъ). Для вс&#1123хъ различныхъ кругозоровъ, т. е. родовъ, опред&#1123ляемыхъ каждый своимъ понятіемъ, можно мыслить одинъ общій кругозоръ, изъ котораго, какъ средоточія, можно обозр&#1123вать вс&#1123 другіе, пока въ самомъ высшемъ род&#1123 мы не достигнемъ истиннаго и высшаго кругозора, опред&#1123ляемаго высшимъ понятіемъ и обнимающаго въ себ&#1123 все разнообразіе родовъ, видовъ и разновидностей.
Къ высшему роду насъ ведетъ законъ однородности, къ низшимъ видамъ законъ разнообразія. Но такъ какъ въ ц&#1123ломъ объем&#1123 вс&#1123хъ возможныхъ понятій не можетъ быть какъ-бы ненаполненныхъ пространствъ, а вн&#1123 его ничего не можетъ быть, то изъ предположенія общаго кругозора и полнаго д&#1123леніи его возникаетъ основоположеніе: non datur vacuum formarum, т. e. н&#1123тъ никакихъ первоначальныхъ рядовъ, которые были бы уединены и разрознены (посредствомъ пустыхъ промежутковъ), но вс&#1123 разнообразные ряды суть только подразд&#1123леніе единственнаго высшаго и всеобщаго рода. Изъ этого основоположенія вытекаетъ ближайшее сл&#1123дствіе: datur continuum formarum, т. е. разновидности сопред&#1123льны другъ другу и не допускаютъ перехода отъ одной къ другой посредствомъ скачковъ, но только постепенно чрезъ вс&#1123 промежуточныя степени различія можно переходить отъ одного вида къ другому, однимъ словомъ, н&#1123тъ ни родовъ ни видовъ, которые (по понятію разума) были бы самыми близкими другъ къ другу, но всегда возможны еще промежуточные между ними виды.
Первый законъ предупреждаетъ крайность въ различеніи первоначальныхъ родовъ и говоритъ намъ объ однородности, второй ограничиваетъ наши стремленія къ единству и говоритъ о различеніи видовъ, прежде нежели мы займемся нед&#1123лимыми. Третій соединяетъ оба первые, ибо онъ вм&#1123ст&#1123 съ началомъ разнообразія указываетъ и начала однородности въ постепенномъ переход&#1123 отъ одного вида къ другому, т. е. онъ указываетъ сродство различныхъ в&#1123твей, происходящихъ отъ одного корня.
Этотъ логическій законъ cimlinui specieruin (formarum logiearuro) предполагаетъ трансцендентальный законъ (lex continui in natura), безъ котораго разсудокъ былъ бы часто вводимъ въ заблужденіе упомянутымъ предписаніемъ, ибо онъ могъ бы при этомъ идти по пути, прямо противоположному природ&#1123. И этотъ законъ долженъ основываться на чисто трансцендентальныхъ, а никакъ не на опытныхъ основаніяхъ. Въ противномъ случа&#1123, онъ образовался бы поздн&#1123е системъ, тогда какъ онъ-то и положилъ основаніе систематическому естествов&#1123д&#1123нію. Нельзя также полагать, что эти законы им&#1123ютъ одно только предположительное значеніе, какъ попытки, усп&#1123хъ которыхъ побуждаетъ насъ считать ихъ основательными. Напротивъ, мы заключаемъ, что немногочисленность основныхъ причинъ, разнообразіе д&#1123йствій и вытекающее отсюда сродство членовъ вполн&#1123 согласно съ разумомъ и природою и потому паши основоположенія им&#1123ютъ непосредственное значеніе, а не составляютъ только полезныя методическія правила.
Очевидно, эта непрерывность формъ есть только идея, и въ опыт&#1123 н&#1123тъ соотв&#1123тствующаго ей предмета, нетолько потому, что виды въ природ&#1123 не подвергаются д&#1123йствительному. д&#1123ленію,— въ такомъ случа&#1123 они должны были бы быть quantum discreluni и еслибы въ сродств&#1123 ихъ между собою была непрерывная постепенность, то между двумя данными видами должно было бы существовать безконечное множество промежуточныхъ степеней, что невозможно,— но и потому, что упомянутый завою. не можетъ быть непосредственно прилагаемъ въ опыт&#1123: ибо самъ онъ не указываетъ намъ ни мал&#1123йшей черты сходства, но говорить неопред&#1123ленно, что мы вообще должны искать его.
Если мы захотимъ перечислить выше приведенные принципы въ порядк&#1123 ихъ опытнаго употребленія, то мы должны будемъ поставить ихъ такъ: разнообразіе, сходство и единство, принимая каждый изъ нихъ за идею во всей ея полнот&#1123. Разумъ предполагаетъ разсудочныя познанія, непосредственно прилагаемыя къ опыту и въ иде&#1123 ищетъ единства ихъ, далеко превышающаго опытъ Сродство разнообразнаго содержанія, объединяемаго принципомъ единства, несмотря на все различіе въ немъ, касается не однихъ только вещей, но еще бол&#1123е ихъ свойствъ и силъ. Напр. если намъ опытъ указалъ на круговое движеніе планетъ, а между т&#1123мъ мы находимъ н&#1123которыя отступленія отъ него, то мы предполагаемъ, что особыя причины, въ силу всеобщаго закона, постепенно изм&#1123нили круговое движеніе, т. е. движенія планетъ, потерявъ круговое направленіе, все-таки сохранили сродство съ нимъ и стали эллиптическими. Кометы указываютъ намъ еще на большее разнообразіе движеній, он&#1123 совс&#1123мъ уклонились отъ круговаго движенія, и мы предполагаемь для нихъ параболическое, сходное съ эллиптическимъ, представляя себ&#1123 длинную ось эллипсиса продолжающеюся неопред&#1123ленно далеко, мы приравниваемъ наблюденія въ этомъ случа&#1123 къ наблюденіямъ надъ эллипсисомъ. Такимъ образомъ, по руководству принциповъ мы приходимъ і,ъ однородности движеній, а отсюда къ единству причины законовъ ихъ движенія (тягот&#1123нія), дал&#1123е, мы стремимся объяснить изъ одного принципа вс&#1123 разновидности и отступленія отъ упомянутыхъ правилъ, и наконецъ, чего уже опытъ доказать не можетъ, мы подчиняемъ тому же закону сродства даже иперболическія движенія кометъ, которыя совершенно оставляютъ нашу солнечную систему и, идя отъ одного солнца къ другому, соединяютъ своимъ движеніемъ отдаленн&#1123йшія части безграничной міровой системы, связанной одною и тою же движущею силою.
Зам&#1123чательно, что эти принципы, повидимому, им&#1123ютъ трансцендентальный характеръ и хотя они для опытной д&#1123ятельности разума суть идеи, за которыми онъ сл&#1123дуетъ только приблизительно, не им&#1123я возможности вполн&#1123 достигнуть ихъ, т&#1123мъ немен&#1123е они, какъ и вс&#1123 синтетическія сужденія а priori, им&#1123ютъ объективное, хотя и неопред&#1123ленное, значеніе и служатъ правилами для возможнаго опыта, какъ правила для изсл&#1123дованія, они усп&#1123шно могутъ употребляемы, хотя трансцендентальный выводъ ихъ не возможенъ, ибо онъ не мыслимъ вообще въ приложеніи къ идеямъ.
Въ трансцендентальной аналитик&#1123, между основоположеніями разсудка, мы различили динамическія, какъ руководительные принципы нагляднаго представленія, и математическія, которыя относительно представленій им&#1123ютъ опред&#1123ляющій характеръ. Впрочемъ, и динамическіе законы можно было бы назвать опред&#1123ляющими относительно опыта, такъ какъ только при нихъ возможны понятія, безъ которыхъ никакой опытъ не можетъ состояться. Напротивъ, принципы чистаго разума никакъ не могутъ им&#1123ть опред&#1123ляющаго значенія для опытныхъ понятій: для нихъ не существуетъ никакой соотв&#1123тственной чувственной схемы и они не могутъ им&#1123ть предмета in concreto. Теперь спрашивается, какимъ же образомъ они могутъ им&#1123ть объективное и руководящее значеніе, когда мы отрицаемъ ихъ опред&#1123ляющее значеніе въ опыт&#1123?
Разсудокъ есть такой же предметъ для разума, какимъ чувственность служитъ для разсудка. Задача разума состоитъ въ томъ, чтобъ единству вс&#1123хъ возможныхъ разсудочныхъ д&#1123йствій сообщить систематическій характеръ, точно также какъ разсудокъ соединяетъ разнообразное содержаніе явленій въ понятіяхъ и подводитъ ихъ подъ опытные законы. Безъ чувственныхъ схемъ д&#1123йствія разсудка слишкомъ неопред&#1123ленны, и единство разума также неопред&#1123ленно относительно условій и степени систематическаго соединенія разсудкомъ своихъ понятій. Но хотя для всесторонняго систематическаго единства снятій разума и нельзя найти никакой наглядной схемы, однако, можно указать подобіе ея, именно идею maximum’а д&#1123ленія и соединенія познаній разсудка въ одномъ принцип&#1123. Можно весьма опред&#1123ленно представлять себ&#1123 самую высшую степень величины и полноты, именно когда мы устранимъ вс&#1123 ограничительныя условія,— причины разнообразія. Такимъ образомъ идея разума есть подобіе чувственной схемы съ т&#1123мъ только различіемъ, что приложеніе разсудочныхъ понятій къ схем&#1123 разума не есть познаніе предмета (какъ это было при соединеніи категорій съ чувственными схемами), она даетъ намъ только правило или принципъ систематическаго единства разсудочной д&#1123ятельности. Такъ какъ всякое основоположеніе, дающее д&#1123ятельности разсудка единство а priori, не им&#1123етъ прямаго приложенія къ самымъ предметамъ, то и основоположенія чистаго разума должны им&#1123ть относительно ихъ объективную реальность, не въ томъ смысл&#1123, что они опред&#1123ляютъ ихъ, а въ томъ, что указываютъ разсудку способъ д&#1123ятельности, при которомъ онъ можетъ быть в&#1123рнымъ самому себ этотъ способъ состоитъ въ томъ, что разсудокъ долженъ по возможности держаться правдива всесторонняго единства.
Вс&#1123 субъективныя основоположенія, къ которымъ дали поводъ не предметы, по интересы разума относительно возможно совершеннаго познанія предметовъ, я вызываю правилами разума. Такимъ образомъ существуютъ правила теоретическаго разума, основывающіяся на одномъ только теоретическомъ интерес&#1123, хотя они и кажутся объективными принципами.
Если разсматривать руководящія основоположенія какъ опред&#1123ляющія, то между ними можетъ оказаться противор&#1123чіе, еслиже имъ придавать значеніе только правилъ, то противор&#1123чія не будетъ, будутъ только разные интересы разума, ведущіе къ противоположнымъ точкамъ зр&#1123нія. Въ сущности же, онъ им&#1123етъ одинъ только интересъ, противор&#1123чіе же правилъ возникаетъ изъ различія методовъ, какими онъ удовлетворяется..
Такимъ образомъ одинъ изсл&#1123дователь интересуется бол&#1123е разнообразіемъ (по принципу различія), другой единствомъ (по принципу соединенія). Каждому кажется, что онъ основываетъ свое сужденіе на предмет&#1123, тогда какъ основаніемъ ему служитъ привязанность къ тому или другому основоположенію, изъ которыхъ ни одно не им&#1123етъ за себя объективныхъ основаній, но только одинъ интересъ разума и которое можетъ быть названо скор&#1123е правиломъ, ч&#1123мъ принципомъ. Наприм&#1123ръ, изсл&#1123дователи весьма неодинаково характеризуютъ людей, зв&#1123рей и растенія и даже минеральныя т&#1123ла. Тогда какъ одни допускаютъ особенные, зависящіе отъ племени, народные характеры, или насл&#1123дственныя различія семействъ, племенъ и т. д., другіе настаиваютъ на равном&#1123рномъ распред&#1123леніи даровъ природы и различія сводятъ къ однимъ случайностямъ. Понятно, что предметъ слишкомъ глубоко скрытъ отъ т&#1123хъ и другихъ изсл&#1123дователей и что они не могутъ въ своихъ сужденіяхъ опираться на знаніе этого предмета. Зд&#1123сь д&#1123йствуетъ двоякій интересъ разума и одинъ принимаетъ къ сердцу свой интересъ, другой свой — противоположный, т. е. зд&#1123сь д&#1123йствуютъ различныя правила единства и разнообразія природы. Они могутъ быть соглашены, но если имъ будетъ даваться объективное значеніе, то всегда будутъ оказываться препятствія къ истин&#1123, пока найдутъ средство соединить вм&#1123ст&#1123 спорные, интересы и удовлетворить разумъ.
Тоже самое мы должны сказать объ утвержденіи, или отрицаніи столь изв&#1123стнаго закона непрерывной постепенности твореній, указаннаго Лейбницемъ и прекрасно развитаго Бонна, ибо онъ указываетъ на основоположеніе сродства, основанное на интерес&#1123 разума, наблюденіе устройства природы не даетъ намъ права усвоить ему объективнаго значенія. Виды, по свид&#1123тельству опыта, слишкомъ далеко отстоитъ другъ отъ друга и наши небольшія различія между ними на самомъ д&#1123л&#1123 суть ц&#1123лыя пропасти, такъ что наблюденія (особенно, при такомъ разнообразіи вещей намъ легко найти н&#1123которое сходство) собственно ни къ чему не ведутъ. Во методъ вообще искать въ природ&#1123 принципа порядка и предполагать его въ какой бы то ни было степени осуществленнымъ въ природ&#1123 во всякомъ случа&#1123 есть весьма полезный и правильный руководящій принципъ разума, будучи слишкомъ глубокимъ, для того чтобъ опытъ или наблюденіе могли идти постоянно за нимъ, онъ ничего не опред&#1123ляя, указываетъ путь къ систематическому единству.

Ц&#1123ль естественной діалектики чистаго разума.

Сами по себ&#1123 идеи не могутъ быть діалектическими, только неправильное употребленіе дастъ имъ такой характеръ. Он&#1123 дарованы намъ природою нашего разума и это высшее судилище для нашей теоріи не можетъ само вводить насъ въ обманъ и заблужденіе. По всей в&#1123роятности, он&#1123 им&#1123ютъ хорошее и ц&#1123лесообразное назначеніе въ нашемъ разум&#1123. Этого не понимаютъ только резонеры, жалующіеся на его противор&#1123чія, точно также, какъ весьма часто они не понимаютъ власти, которой плановъ уяснить себ&#1123 не могутъ, но благод&#1123тельному вліянію которой они обязаны своимъ благосостояніемъ и развитіемъ, дающимъ онъ возможность жаловаться и осуждать другихъ.
Безъ трансцендентальнаго вывода невозможно съ полною ув&#1123ренностію пользоваться понятіемъ а priori. Идеи чистаго разума, конечно, не допускаютъ такого вывода, какъ категоріи, но если он&#1123 должны им&#1123ть какое-нибудь, хотя и неопред&#1123ленное, объективное значеніе, а не быть одними фантазіями (ent іа rationis ratiocinantis), то долженъ быть сд&#1123ланъ выводъ ихъ, хотя онъ будетъ отличаться отъ вывода категорій. Онъ былъ бы завершеніемъ критической д&#1123ятельности разума и теперь мы займемся имъ.
Мы непрем&#1123нно должны различать, дается ли нашему разуму предметъ прямо, или только въ иде&#1123. Въ первомъ случа&#1123, мои понятія стремятся опред&#1123лить предметъ, во второмъ мы им&#1123емъ д&#1123ло со схемою, которой прямо никакой предметъ не соотв&#1123тствуетъ, но которая служитъ къ представленію предметовъ, въ силу этой идеи, со стороны ихъ систематическаго единства, сл&#1123довательно, къ непрямому представленію. Такимъ образомъ я говорю: понятіе высшей разумности есть только идея, т. е. объективная реальность его состоитъ не въ томъ, что оно непосредственно прилагается къ предмету (въ такомъ случа&#1123 было бы трудно доказать ее), но въ томъ, что оно есть схема понятія о предмет&#1123 вообще, образованная сообразно съ условіями единства разума и служащая къ тому, чтобъ сообщить опытной д&#1123ятельности разума систематическое единство, мы достигаемъ этой ц&#1123ли т&#1123мъ, что выводимъ предметъ опыта изъ предмета идеи, какъ его основанія, или причины. Это значитъ, что вещи должны быть разсматриваемы такъ, какъ будто-бы он&#1123 получили свое бытіе отъ высшаго существа. Въ этомъ смысл&#1123, идея есть вспомогательное понятіе и указываетъ не на свойства предмета, но на то, какимъ образомъ сл&#1123дуетъ доходить до^ свойствъ и связи предметовъ опыта вообще. Если теперь можно доказать, что хотя трансцендентальныя идеи (психологическая, космологическая и богословская) не им&#1123ютъ прямо соотв&#1123тствующаго предмета и не опред&#1123ляютъ его, т&#1123мъ неясн&#1123е, предполагая такой предметъ въ иде&#1123, он&#1123 въ качеств&#1123 правилъ опытной д&#1123ятельности разума приводятъ къ систсматичсскому единству и расширяютъ наши познанія, то понятно, что мы должны держаться этихъ идей какъ необходимыхъ руководящихъ правилъ разума. И въ этомъ состоитъ трансцендентальный выводъ вс&#1123хъ идей теоретическаго разума по какъ опред&#1123ляющихъ принциповъ нашего познанія о предметахъ за пред&#1123лами опыта, но какъ руководящихъ началъ систематическаго единства содержанія опытнаго познанія вообще, при идеяхъ оно лучше будетъ развиваемо и исправляемо, ч&#1123мъ безъ нихъ, при однихъ только основоположеніяхъ разсудка.
Постараемся уяснить сказанное. Въ силу поименованныхъ идей, какъ принциповъ, мы вопервыхъ (въ психологіи), соединяемъ явленія, д&#1123йствія и состояніи нашей души по руководству внутренняго опыта въ одно, какъ будто простая сущность д&#1123йствительно существуетъ всегда въ качеств&#1123 тожественной личности, тогда какъ состоянія ея, къ которымъ относятся и т&#1123лесныя состоянія, какъ условія первыхъ, постоянно м&#1123няются. Вовторыхъ (въ космологіи), мы должны постоянно изсл&#1123довать внутреннія и вн&#1123шнія явленія природы, какъ будто-бы они были сами въ себ&#1123 безконечны и не им&#1123ли въ основаніи перваго и высшаго зв&#1123на, и при этомъ, однакожъ, никакъ по отрицать существованія первыхъ разсудочныхъ основаній вн&#1123 явленія, но только не вносить ихъ въ свои объясненія, такъ какъ мы вообще ихъ не знаемъ. Наконецъ, ‘третьихъ, мы должны разсматривать все, входящее въ составъ опыта, какъ будто онъ есть безусловное, и въ тоже время внутри чувственнаго міра зависимое единство, по вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ такъ, что какъ будто сумма вс&#1123хъ явленій (чувственный міръ) им&#1123етъ вн&#1123 себя высшее и достаточное основаніе, первоначальный творческій разумъ, который мы должны им&#1123ть въ виду во всей своей опытной д&#1123ятельности, какъ будто предметы произошли отъ этого первообраза всякаго разума. Все сказанное нами значитъ: необходимо выводить состоянія души не изъ простой мыслящей сущности, но одно изъ другаго по иде&#1123 простаго существа, міровой порядокъ и систематическое единство выводить не изъ высшей разумности, но пользоваться идеею высшей причины какъ правиломъ, по которому наибол&#1123е удовлетворительн&#1123й для разума образуется связь между причинами и д&#1123йствіями въ мір&#1123.
Конечно, н&#1123тъ никакихъ препятствій усвоятъ этимъ идеямъ объективное значеніе, за исключеніемъ только космологической, гд&#1123 разумъ попадетъ въ антиномію, если мы дадимъ ей такое значеніе (психологическая и богословская идеи не даютъ повода къ антиноміи). Противор&#1123чія зд&#1123сь не будетъ: ибо кто можетъ отрицать ихъ реальности не зная ничего о нихъ — ни положительнаго, ни отрицательнаго. Но в&#1123рно и то, что отсутствіе препятствій не уполномочиваетъ насъ принимать мысленныя существа, превышающія наши понятія, за д&#1123йствительные предметы, изъ одного дов&#1123рія къ разуму, желающему скор&#1123й завершить свою д&#1123ятельность. Они не должны быть допускаемы сами въ себ только реальность ихъ должна им&#1123ть значеніе схемы руководящаго принципа систематическаго единства естествов&#1123д&#1123нія, т. е. он&#1123 должны служить подобіями д&#1123йствительныхъ вещей, но никакъ не полагаться въ основу какъ д&#1123йствительные предметы. Заблужденіе наше въ этомъ случа&#1123 происходитъ отъ того, что мы отр&#1123шаемъ отъ предмета идеи условія, ограничивающія наше разсудочное понятіе, отъ которыхъ единственно зависитъ то, что мы въ состояніи образовать опред&#1123ленное понятіе вообще о предмет&#1123, и начинаемъ такимъ образомъ мыслить предметъ, о которомъ не им&#1123емъ понятія, но который поставляемъ въ отношенія къ міру по подобію взаимныхъ отношеній явленій.
Впрочемъ, допуская идеальныя существа, мы расширяемъ не познанія о предметахъ возможнаго опыта, но только опытное единство его, — расширяемъ посредствомъ систематическаго единства, для котораго идея служитъ схемою и, сл&#1123довательно, им&#1123етъ значеніе руководительнаго, а не опред&#1123ляющаго принципа. Подставляя къ иде&#1123 соотв&#1123тствующій предметъ, мы не хотимъ этимъ путемъ расширять своихъ познаній о вещахъ съ помощію трансцендентальныхъ понятій: ибо этотъ предметъ мыслится въ иде&#1123, а не самъ въ себ&#1123, сл&#1123довательно, полагается въ интерес&#1123 систематическаго единства, которое должно заправлять опытною д&#1123ятельностію разума, и нечего не говоритъ о томъ, что именно служитъ основаніемъ этого единства, или какія свойства этого существа.
Такимъ образомъ трансцендентальное и опред&#1123ленное поднятіе теоретическаго разума о Бог&#1123, собственно говоря, им&#1123етъ деистическій характеръ, т. е. разумъ не ручается за объективное значеніе этого понятія, но указываетъ намъ только идею, на которой основывается высшее единство всякой опытной реальности и которую мы представляемъ себ&#1123 какъ д&#1123йствительную сущность, служащую причиною вс&#1123хъ вещей. Если же мы станемъ представлять ее себ&#1123 какъ независимый предметъ и, не довольствуясь идеею руководящаго принципа разума, не захотимъ оставить въ сторон&#1123 притязанія завершить наше мышленіе, какъ недоступныя для челов&#1123ческаго разума, то понятно, что такія притязанія не могутъ быть соглашены съ математическимъ единствомъ въ познаніи, для котораго разумъ не поставляетъ никакихъ границъ.
Отсюда происходитъ то, что допуская божественное существо, я, хотя и не им&#1123ю понятія о внутренней возможности его совершенства и необходимости его бытія, однако, им&#1123ю въ немъ вс&#1123 отв&#1123ты на вопросы, касающіеся случайныхъ вещей. Разумъ можетъ быть вполн&#1123 удовлетворенъ зд&#1123сь относительно высшаго единства въ своей опытной д&#1123ятельности, хотя и не можетъ вполн&#1123 успокоиться на одномъ этомъ предположеніи. Ясное доказательство, что тутъ д&#1123йствуетъ его теоретическій интересъ, и онъ-то именно заставляетъ съ такого слишкомъ высокаго пункта направляться къ изсл&#1123дованію предметовъ во всей ихъ полнот&#1123.
Зд&#1123сь обнаруживается различіе способовъ отношенія къ д&#1123лу, которое хотя не велико, т&#1123мъ немен&#1123е важно для трансцендентальной философіи. Именно, можно им&#1123ть основаніе допускать что-нибудь относительно (suppositio relaliva) и въ тоже время не им&#1123ть правъ принимать безусловно (suppositio absoluta). Это различеніе какъ нельзя бол&#1123е идетъ къ руководящей принципу, мы можемъ вид&#1123ть его необходимость, но не знать причинъ ея, — можемъ предполагать высшее основаніе — только для того, чтобы всеобщій принципъ представлять себ&#1123 бол&#1123е опред&#1123леннымъ, напр. мыслить бытіе существа, соотв&#1123тствующаго трансцендентальной иде&#1123. Въ самомъ д&#1123л&#1123, я никакъ не могу допустить бытія предмета самого въ себ&#1123, ибо понятіи, въ которыхъ я мыслю какой-нибудь предметъ, не могутъ на то уполномочивать меня, т&#1123мъ бол&#1123е, что идея по существу своему исключаетъ вс&#1123 условія объективнаго значенія моихъ понятій. Понятія реальности, сущности, причинности, даже необходимости не им&#1123ютъ никакого предметнаго значенія, кром&#1123 того, что они условливаютъ опытное познаніе предмета. Они могутъ им&#1123ть смыслъ, при объясненіи возможности вещей въ изв&#1123стномъ чувственномъ мір&#1123, но никакъ невозможности міроваго ц&#1123лаго, ибо въ насл&#1123дномъ случа&#1123 основаніе должно находиться вн&#1123 міра и не можетъ быть предметомъ возможнаго опыта. Однако, я могу предположить бытіе такого недосягаемаго существа по отношенію къ чувственному міру. Такъ какъ въ основ&#1123 опытной д&#1123ятельности разума лежитъ идея (систематическаго единства, о которомъ мы тотчасъ будемъ говорить), которая хотя и не можетъ быть вполн&#1123 осуществлена въ опыт&#1123, однако, необходима для завершенія опытнаго единства, то я им&#1123ю право и даже обязанъ предположить предметъ, соотв&#1123тствующій этой иде&#1123, впрочемъ только какъ предметъ вообще, самъ по себ&#1123 мн&#1123 неизв&#1123стный, во который, какъ основаніе систематическаго единства, можетъ быть над&#1123ляемъ свойствами, по аналогіи разсудочнымъ понятіямъ въ опыт&#1123. Такимъ образомъ, по аналогіи реальностямъ въ мір&#1123, сущностямъ, причинности и необходимости, я буду мыслить существо, обладающее вс&#1123ми этими качествами въ высшей степени. И такъ какъ идея лежитъ въ моемъ разум&#1123, то я могу представлять себ&#1123 это существо какъ самостоятельный разумъ, который посредствомъ своихъ идей гармоніи и единства есть причина міроваго ц&#1123лаго, при этомъ, я устраню вс&#1123 ограничивающія условія единственно для того, чтобы въ понятіи такого первооснованія осуществить систематическое единство міроваго ц&#1123лаго и расширить область д&#1123ятельности разума, и буду представлять все какъ устроеніе высшаго разума, котораго слабою копіею служитъ мой разумъ. Я мыслю это высшее существо посредствомъ понятій, им&#1123ющихъ приложеніе только въ чувственномъ мір&#1123. Но зато и ц&#1123ль упомянутаго трансцендентальнаго предположенія им&#1123етъ относительное значеніе, т. е. оно должно служить основою опытнаго единства, такъ что я могу усвоить этому вн&#1123-міровому существу свойства, взятыя мною отъ чувственнаго міра. Я не им&#1123ю зд&#1123сь притязаній познать предметъ этой идеи самъ въ себ средствъ къ тому у меня никакихъ н&#1123тъ: понятія реальности, сущности, причинности и даже необходимости теряютъ всякое значеніе и превращаются въ безсодержательныя названія, если я отважусь съ ними выступить за пред&#1123лы опыта. Значитъ, я мыслю только отношеніе неизв&#1123стнаго въ себ&#1123 существа къ систематическому единству міроваго ц&#1123лаго, дабы им&#1123ть въ немъ схему руководящаго принципа опытной д&#1123ятельности моего разума.
Обратившись къ самому трансцендентальному предмету нашей идеи, мы видимъ, что въ силу понятій сущности, реальности, причинности и т. д. мы не можемъ еще предполагать его д&#1123йствительности: ибо эти понятія им&#1123ютъ приложеніе только къ опыту. Сл&#1123довательно, предположеніе разума о высшемъ существ&#1123, какъ первой причин&#1123, им&#1123етъ относительное значеніе, мыслится нами въ интерес&#1123 единства чувственнаго міра и есть предметъ въ иде&#1123, о которомъ мы не знаемъ, что онъ есть самъ въ себ&#1123. Отсюда видно, почему мы требуемъ идеи необходимаго существа, по отношенію къ чувственному міру, но по можемъ им&#1123ть понятія о его безусловной необходимости.
Теперь мы можемъ сд&#1123лать окончательный выводъ изъ всей трансцендентальной діалектики и опред&#1123лить окончательную ц&#1123ль идей чистаго разума, только всл&#1123дствіе недоразум&#1123нія получившихъ діалектическій характеръ. Чистый разумъ им&#1123етъ д&#1123ло съ самимъ собою и бол&#1123е ни съ ч&#1123мъ другимъ: не предметы онъ объединяетъ въ понятіяхъ, а познанія разсудка возводитъ къ единству понятій разума, т. е. къ связи въ одномъ принцип&#1123. Единство разума есть единство системы и систематическое единство даетъ поводъ не къ объективному основоположенію, которое можно бъ было прилагать къ предметамъ, но только къ руководящему правилу, прилагаемому ко всякому возможному опытному познанію. Т&#1123мъ немен&#1123е систематическая связь, сообщаемая разумомъ разсудочной д&#1123ятельности, нетолько помогаетъ ея расширенію, но и даетъ ей правильное направленіе. Принципъ такого единства также можетъ быть признанъ объективнымъ въ неопред&#1123ленномъ значеніи (principium vaguni), не какъ принципъ, прямо прилагаемый къ предмету, но какъ руководящее основоположеніе и правило, открывающее, неизв&#1123стные, разсудку, новые пути и безконечно расширяющее д&#1123ятельность разума, въ тоже время ни мало не противное законамъ опыта.
Разумъ, представляя себ&#1123 упомянутое единство, осуществляетъ его въ предмет&#1123, который не можетъ быть данъ опытомъ. Опытъ, д&#1123йствительно, не представляетъ намъ прим&#1123ра систематическаго единства. Посему это существо (ens rationis ratiocinate) есть только идея и не есть н&#1123что д&#1123йствительное въ самомъ себ&#1123, но только в&#1123роятное (именно, потому, что оно недосягаемо для нашихъ разсудочныхъ понятій), предположенное для того, чтобъ связь вещей въ чувственномъ мір&#1123 им&#1123ла основаніе въ этомъ существ&#1123 и чтобъ такимъ образомъ мы им&#1123ли систематическое единство, столь необходимое для разума и во всякомъ случа&#1123 полезное для опытнаго разсудочнаго познанія.
Но значеніе идеи тотчасъ извращается, если ей дается смыслъ положенія, или предположенія д&#1123йствительной вещи, отъ которой зависитъ систематическая связь міра. Мы не должны стараться уяснять себ&#1123, что за свойства им&#1123етъ это недосягаемое для насъ основаніе, мы должны только установить для себя идею, отъ которой можетъ завис&#1123ть единство, столь необходимое для разума итакъ полезное для разсудка. Однимъ словомъ, этотъ трансцендентальный предметъ есть простая схема руководящаго принципа, посредствомъ котораго разумъ сообщаетъ опыту систематическое единство.
Первый предметъ такой идеи есть я самъ, какъ мыслящая природа (душа). Если я желаю знать свойства этого мыслящаго существа, то долженъ обратиться къ опыту, и не забывать, что ни одну категорію я по могу прилагать къ предмету, если у меня въ наглядномъ представленіи не будетъ схемы ихъ. За недостаткомъ же ея, я никакъ не могу дойти до систематическаго единства вс&#1123хъ явленій внутренняго чувства. Поэтому вм&#1123сто опытнаго понятія (о душ&#1123), которое не можетъ вести насъ далеко, разумъ обращается къ понятію опытнаго единства всякаго мышленія и образуетъ изъ него идею простой сущности, прилагая къ нему черты безусловности и самостоятельности, сущность эта представляется ему неизм&#1123нною (лично тожественною) и состоящею во взаимод&#1123йствіи съ вещами вн&#1123 ея, однимъ словомъ, онъ образуетъ идею простой самостоятельной разумности. Но при этомъ онъ им&#1123етъ въ виду только принципы систематическаго единства, полезные для объясненія явленій души, именно чтобъ им&#1123ть возможность представлять себ&#1123 вс&#1123 признаки принадлежащими одному субъекту, вс&#1123 его силы мыслить выведенными изъ одной общей силы, вс&#1123 изм&#1123ненія представлять какъ состоянія одного и того же постояннаго существа и отличать вс&#1123 явленія въ пространств&#1123 отъ д&#1123йствій мышленія. Простота сущности и т. д. есть только схема для этого руководящаго принципа и мы не должны предполагать, что она служитъ д&#1123йствительнымъ основаніемъ душевныхъ свойствъ. Можетъ быть, для нихъ существуютъ другія основанія, но для насъ они неизв&#1123стны, точно также, какъ въ упомянутыхъ признакахъ мы отнюдь не познаемъ души самой въ себ&#1123, ибо они составляютъ только идею, которую невозможно представлять in concreto. Т&#1123мъ немен&#1123е эта психологическая идея можетъ быть весьма полезною, если только мы будемъ держаться ея какъ идеи, т. е. будемъ давать ей относительное значеніе, для систематическаго объясненія явленій нашей души. Ибо тогда мы не будемъ привлекать физическихъ законовъ для объясненія, отличныхъ отъ физическихъ свойствъ, фактовъ внутренняго чувства, тогда мы не станемъ гоняться за вздорными предположеніямъ рожденія, разрушенія и возрожденія душъ и т. д. Тогда мы будемъ разсматривать предметъ внутренняго чувства не см&#1123шивая его съ инородными предметами и стараться притомъ вс&#1123 объясненія, насколько это возможно, возводить къ одному принципу, при чемъ эта ц&#1123ль всего удобн&#1123е можетъ достигаться упомянутою схемою. Психологическая идея и не можетъ быть ч&#1123мъ-либо инымъ, какъ схемою руководящаго понятія. Вопросъ, есть ли душа сама въ себ&#1123 духовной природы, неим&#1123етъ собственно смысла. Въ этомъ вопрос&#1123 устраняется не только понятіе вещественной природы, но и вообще какой бы то ни было природы, т. е. вс&#1123 признаки возможнаго опыта, а съ ними и вс&#1123 условія, при которыхъ можно мыслитъ какой-либо предметъ.
Вторая руководящая идея чисто теоретическаго разума есть понятіе міра вообще. Природа есть единственный предметъ, по отношенію къ которому разумъ нуждается въ руководящихъ принципахъ. Она представляется намъ въ двухъ видахъ, какъ мыслящая и какъ вещественная. Для того, чтобъ представлять себ&#1123 внутреннюю возможность посл&#1123дней, т. е, прилагать къ ней категоріи, мы не нуждаемся ни въ какой иде&#1123, т. е. представленіи, переступающемъ опытъ. Впрочемъ, такая идея и невозможна, ибо съ природою мы им&#1123емъ д&#1123ло посредствомъ чувственнаго нагляднаго представленія, т. е. иначе, ч&#1123мъ съ психологическимъ основнымъ понятіемъ (Я), заключающимъ въ себ&#1123 изв&#1123стную форму мышленія, именно, единство ея а priori. Посему для насъ остается одно понятіе природы вообще и полноты условій въ ней по какому-нибудь принципу. Напр. безусловная полнота ряда этихъ условій есть уже идея, которая, хотя и не осуществима въ опытной д&#1123ятельности разума, однако служитъ для насъ правиломъ при объясненіи данныхъ явленій (въ восходящемъ и нисходящемъ ряду), именно, мы представляемъ себ&#1123 рядъ какъ-бы безконечнымъ, т. е. in indefinitum, въ т&#1123хъ же случаехъ, гд&#1123 разумъ разсматривается какъ опред&#1123ляющая причина (въ вопрос&#1123 о свобод&#1123), сл&#1123довательно, въ практическомъ отношеніи, мы представляемъ себ&#1123, что мы им&#1123емъ д&#1123ло не съ предметомъ чувствъ, но съ предметомъ чистаго разсудка, причемъ условія могутъ быть поставлены вн&#1123 ряда явленій, а рядъ состояній можетъ им&#1123ть безусловную (чисто разсудочную) причину. Все это доказываетъ, что космологическія идеи суть руководящіе принципы, но не представляютъ самымъ д&#1123ломъ полноты рядовъ. Остальное уже сказано нами въ глав&#1123 объ антиноміи чистаго разума.
Третья идея чистаго разума, которая заключаетъ въ себ&#1123 относительное предположеніе существа, какъ единственной и достаточной причины вс&#1123хъ космологическихъ рядовъ, есть понятіе разума о Бог&#1123. Мы не им&#1123емъ ни мал&#1123йшаго основанія безусловно предполагать предметъ этой идеи (самъ въ себ&#1123) {т. е. н&#1123тъ основаній чисто теоретическихъ.}, что иное можетъ уполномочивать насъ в&#1123рить въ существо всесовершенн&#1123йшее по своей природ&#1123, притомъ необходимое, какъ не существованіе міра, по отношенію къ которому оно предполагается необходимымъ? Но и зд&#1123сь оказывается, что идея такого существа, какъ и вс&#1123 теоретическія идеи, въ сущности, выражаетъ требованіе разума: разсматривать связь міра не иначе, какъ при помощи принциповъ систематическаго единства, т. е. какъ будто-бы онъ произошелъ отъ всеобъемлющаго существа, какъ высшей и вседовольной причины. Отсюда ясно, что разумъ въ этомъ случа&#1123 им&#1123етъ въ виду свое собственное формальное правило въ интерес&#1123 расширенія опыта, по отнюдь не за пред&#1123лы его, и что, сл&#1123довательно, подъ этою идеей не подразум&#1123вается никакого опред&#1123ляющаго принципа, им&#1123ющаго д&#1123ло съ возможнымъ опытомъ.
Высшее формальное единство, основывающееся на понятіяхъ разума, есть ц&#1123лесообразное единство вещей, и теоретическій интересъ разума требуетъ такого взгляда на міръ, по которому онъ почитался бы происшедшимъ отъ высочайшаго разума. Такой принципъ открываетъ нашему разуму, обращенному къ опыту, новые пути, именно, заставляетъ насъ связывать предметы міра между собою по телеологическимъ законамъ и такимъ образомъ достигать высшаго систематическаго единства его. Сл&#1123довательно, предположеніе высшей разумности, какъ единственной причины міроваго ц&#1123лаго, хотя только въ иде&#1123, во всякомъ случа&#1123 полезно и ни для чего не вредно. Признавая высшую мудрость, благоустроившую изв&#1123стную форму земли (круглую, хотя н&#1123сколько и сплюснутую {Польза круглой формы земли достаточно изв&#1123стна. Но немногіе знаютъ, что сплюснутость ея, какъ сфероида, не дозволяетъ матерой земл&#1123, а также и небольшимъ возвышеніямъ, образующимся всл&#1123дствіе землетрясеній, постоянно передвигать земную ось. Приподнятость у экватора составляетъ столь громадное возвышеніе, что никакое другое м&#1123стное поднятіе не можетъ вывести его изъ своего положенія, Т&#1123мъ неявн&#1123е мы объясняемъ и это мудрое устройство изъ законовъ равнов&#1123сія н&#1123когда жидкой земной массы.}), горы, моря и т. д., мы можемъ дойти этимъ путемъ до новыхъ весьма важныхъ мыслей. И принимая это предположеніе только за руководящій принципъ, мы застрахованы отъ вреда самыхъ заблужденій. Тогда можетъ только случиться, что вм&#1123сто телеологической связи (nexus finalis) въ иномъ случа&#1123 окажется механическая или физическая (nexus effeelivus). Но подобное заблужденіе будетъ только неправильнымъ истолкованіемъ единства, самое же единство разума остается при вс&#1123хъ своихъ правахъ, равно какъ и самый законъ будетъ удерживать все свое всеобщее и телеологическое значеніе. Наприм&#1123ръ, могутъ доказать намъ, что изв&#1123стный членъ организма, въ устроеніи котораго, по нашему мн&#1123нію, была особая ц&#1123ль, никакъ не подходитъ къ ней, но никогда намъ не докажутъ, что вообще всякое произведеніе природы не им&#1123етъ никакой ц&#1123ли. Такимъ образомъ весьма ограниченное опытное знаніе ц&#1123лей въ членостроеніи органическаго т&#1123ла разширяется при помощи того принципа чистаго разума, что все въ животномъ т&#1123л&#1123 приноситъ пользу и им&#1123етъ добрую ц&#1123ль. Если же принимать этотъ принципъ за опред&#1123ляющій, то не всегда мы сможемъ доказать его своимъ наблюденіемъ, значитъ, онъ есть руководящій только принципъ разума: онъ им&#1123етъ въ виду съ помощію идеи ц&#1123лесообразной причинности высшей міровой причины достигнуть высшаго систематическаго единства и предполагаетъ, что она есть высшая разумность, мудрая причина всего.
Уклонившись отъ исключительно руководящаго значенія идеи, мы попадемъ въ с&#1123ть разнообразныхъ заблужденій: ибо оставляя почву опыта, который указывалъ намъ путь, и отваживаясь въ область недосягаемаго и неизсл&#1123дованнаго, которая такъ высока, что кружитъ голову, мы уклоняемся отъ д&#1123ятельности, сообразной съ опытомъ.
Первое сл&#1123дствіе, возникающее изъ того, что идея высшаго существа употребляется не въ руководящемъ, а въ опред&#1123ляющемъ (противномъ природ&#1123 идеи) значеніи, есть, такъ-называемая, л&#1123ность разума (ignava ratio) {Такъ называлось въ древности сл&#1123дующее ложное умозаключеніе: если судьба предназначила теб&#1123 выздоров&#1123ть отъ бол&#1123зни, то ты и выздоров&#1123ешь, будешь ли ты пріютомъ звать къ себ&#1123 врача, или н&#1123тъ. Цицеронъ говоритъ, что названіе этого умозаключенія происходитъ отъ того, что, сл&#1123дуя ему, нужно отказаться отъ всякаго употребленія разума, Вотъ почему я назвалъ этимъ именемъ упомянутое софистическое доказательство чистаго разума.}. Она случается везд&#1123, гд&#1123 изсл&#1123дованіе природы считается совершенно законченнымъ и гд&#1123 разумъ ищетъ покоя, какъ будто бы онъ окончилъ свою задачу. Такимъ образомъ даже психологическая идея, если при объясненіи душевныхъ явленій ей будетъ даваться опред&#1123ляющее значеніе и притомъ въ видахъ расширенія нашего познанія за пред&#1123лы опыта (о состояніи по смерти), губитъ правильную д&#1123ятельность разума по руководству опыта, хотя и доставляетъ ему н&#1123которое удобство. Наприм&#1123ръ, догматиче скій спиритуалистъ выводитъ единство лица, неизм&#1123нное при всякой см&#1123н&#1123 состояній, изъ единства мыслящей сущности, которое, по его мн&#1123нію, непосредственно наблюдается нами въ нашемъ Я, онъ объясняетъ фактъ нашего интереса предметами, могущими им&#1123ть значеніе для насъ только посл&#1123 смерти, сознаніемъ невещественной природы нашего мыслящаго субъекта и т. д., такимъ образомъ онъ упраздняетъ всякое объясненіе причины этихъ внутреннихъ явленій изъ физическихъ основаній и какъ-бы въ силу повел&#1123ній разума обходитъ естественный источникъ познанія опыта, доставляя т&#1123мъ себ&#1123 удобство, но зато много теряя въ основательности взгляда. Еще очевидн&#1123й эти вредныя сл&#1123дствія при догматическомъ отношеніи къ иде&#1123 высшей разумности и основанной на немъ систем&#1123 природы. Зд&#1123сь всякая видимая ц&#1123ль, иногда даже искусственная служитъ къ личному удобству при изсл&#1123дованіи причинъ, именно, вм&#1123сто объясненія природы по законамъ механизма матеріи, прямо ссылаются на неизсл&#1123дованный сов&#1123тъ высшей мудрости и считаютъ усилія разума законченными, когда найдутъ предположеніе, при которомъ они становятся лишними: ибо разумъ находитъ для себя путеводную нить только тамъ, гд&#1123 его руководитъ мысль о порядк&#1123 природы и ряд&#1123 изм&#1123неній по ихъ внутреннимъ и всеобщимъ законамъ. Этого заблужденія можно изб&#1123гнуть только тогда, если мы не станемъ обращать вниманіе исключительно на одни какія-либо стороны природы, наприм&#1123ръ, распред&#1123леніе материковъ, устройство ихъ, свойство и положеніе горъ, или организацію растительнаго и животнаго царства, но будемъ обобщать систематическое единство природы по отношенію къ иде&#1123 высшей разумности. Тогда въ основ&#1123 у насъ будетъ ц&#1123лесообразность по всеобщимъ законамъ природы, которой подчинено всякое частное устройство и сл&#1123ды которой бол&#1123е или мен&#1123е для насъ очевидны, мы будемъ им&#1123ть тогда руководящій принципъ систематическаго единства и, не опред&#1123ляя ничего напередъ относительно ц&#1123лесообразности, мы, въ ожиданіи ея подтвержденія, будемъ изсл&#1123довать физико-механическую связь по всеобщимъ законамъ. Такимъ только путемъ можно различить принципъ ц&#1123лесообразнаго единства по отношенію къ опыту, не нанося разуму ни мал&#1123йшаго ущерба.
Вторая ошибка, происходящая отъ неправильнаго пониманія упомянутаго принципа систематическаго единства, состоитъ въ томъ, что мы посл&#1123дующее принимаемъ за предъидущее (perversa ratio, Vб?аNoҐ юаЖд?аNoҐ rationis). Идея систематическаго единства, въ качеств&#1123 руководящаго принципа, должна направлять наши изсл&#1123дованія связи вещей ко всеобщимъ законамъ, находя подтвержденіе ея въ опыт&#1123, мы должны думать, что мы какъ будто приблизились къ самой иде&#1123, хотя на д&#1123л&#1123 полнота приложенія ея никакъ не можетъ быть достигнута. Къ сожал&#1123нію, мы д&#1123лаемъ обыкновенно наоборотъ: мы начинаемъ съ того, что полагаемъ въ основу, какъ фактъ, существованіе принципа ц&#1123лесообразнаго единства, усвояемъ понятію такой высшей разумности челов&#1123кообразныя черты, именно потому, что его трудно вполн&#1123 изсл&#1123довать, и зат&#1123мъ навязываемъ свои ц&#1123ли природ&#1123, вм&#1123сто того, чтобъ искать ихъ путемъ физическаго изсл&#1123дованія. Такимъ образомъ Богословіе вм&#1123сто того чтобъ завершать единство природы, по всеобщимъ законамъ, напротивъ, разрушаетъ его и отвлекаетъ разумъ отъ его ц&#1123ли: доказать природою бытіе такой разумной міровой высшей причины. Если нельзя предположить въ природ&#1123 высшую ц&#1123лесообразность а priori, какъ н&#1123что присущее ея существу, то какимъ же образомъ возможно искать ея въ природ&#1123 и пытаться приблизиться къ высшему совершенству Творца, какъ необходимому и притомъ познаваемому а priori совершенству? Руководящій принципъ требуетъ, чтобъ предположеніе систематическаго единства было познаваемо не опытнымъ путемъ, но а priori, какъ вытекающее изъ самаго существа вещей. Полагая же въ основу понятіе высшаго благоустрояющаго существа, мы фактически уничтожаемъ единство природы. Тогда оно становится ч&#1123мъ-то случайнымъ въ вещахъ и не можетъ быть выводимо изъ всеобщихъ законовъ. Въ этомъ и состоитъ такъ-называемый кругъ въ доказательств&#1123, когда предполагаютъ напередъ то, что требовалось еще доказать.
Вообще принимать руководящій принципъ систематическаго единства природы за опред&#1123ляющій, принимать за причину то, что предполагается только въ иде&#1123, въ видахъ непротивор&#1123чиваго приложенія разума,— значитъ спутывать разумъ. Сл&#1123дуя ц&#1123пи естественныхъ причинъ, изсл&#1123дованіе природы приводитъ насъ къ иде&#1123 Виновника, но не для того, чтобъ изъ нея выводить повсюдную ц&#1123лесообразность, а наоборотъ, чтобъ отъ ц&#1123лесообразности, присущей предметамъ, заключить къ присутствію ея въ самой природ&#1123 вс&#1123хъ вещей вообще, т. е. къ безусловно необходимому ея характеру. Будетъ ли нами достигнута ц&#1123ль, или н&#1123тъ, во всякомъ случа&#1123, сама идея остается в&#1123рною, ея употребленіе правильнымъ, если мы держимся пред&#1123ловъ руководящаго принципа.
Вполн&#1123 ц&#1123лесообразное единство есть совершенство. Если мы не найдемъ его въ самомъ существ&#1123 вещей, составляющихъ ц&#1123лый нашъ опытъ, т. е. всю область нашего объективнаго знанія, если мы не найдемъ его, сл&#1123довательно, во всеобщихъ и необходимыхъ законахъ разума, то какое же мы им&#1123емъ право заключать къ иде&#1123 высшаго и безусловно необходимаго совершенства Существа, какъ источника всякой причинности? Высшее систематическое, а сл&#1123довательно, и ц&#1123лесообразное единство служитъ руководствомъ и даже основаніемъ возможно широкаго приложенія челов&#1123ческаго разума. Идея его неразрывно соединена съ существомъ нашего разума. И такъ какъ эта идея им&#1123етъ законодательное значеніе, то необходимо предположить разумъ дающій законы (intellects archetypus), изъ котораго можетъ быть выводимо все систематическое единство природы.
По поводу антиноміи чистаго разума мы сказали, что вс&#1123 вопросы, поставляемые разумомъ, должны находить себ&#1123 отв&#1123тъ и что зд&#1123сь нельзя отзываться ограниченностію нашего познанія, какъ это весьма здраво указывается при многихъ вопросахъ, касающихся природы. Теперь мы можемъ подтвердить эти слова относительно вопросовъ, такъ сильно интересующихъ разумъ, и т&#1123мъ закончить наше разсужденіе о его діалектик&#1123.
Вопервыхъ на вопросъ (относительно трансцендентальнаго Богословія {Посл&#1123 сказаннаго нами о психологической иде&#1123 и ея значеніи какъ руководительномъ принцип&#1123 разума, мы можемъ уже уволить себя отъ труда опровергать заблужденіе, въ которомъ олицетворяется это систематическое единство содержанія внутренняго чувства. Относиться къ нему сл&#1123дуетъ такъ же, какъ мы отнеслись къ идеалу въ посл&#1123дней глав&#1123.} существуетъ-ли н&#1123что отличное отъ міра, служащее основаніемъ міроваго порядка и его связи по всеобщимъ законамъ? мы можемъ отв&#1123тить: безъ сомн&#1123нія. Ибо міръ есть сумма явленій, сл&#1123довательно должно существовать трансцендентальное, т. е. мыслимое разсудкомъ, основаніе. Во вторыхъ на то, естьли это н&#1123что — существо всереальн&#1123йшее, необходимое и г. д.? я отв&#1123чаю, что этотъ вопросъ не им&#1123етъ никакого значенія. Вс&#1123 категоріи, съ помощію которыхъ я могъ бы образовать понятіе о такомъ предмет&#1123, им&#1123ютъ только опытное приложеніе и не им&#1123ютъ смысла, если он&#1123 не будутъ приложены къ предметамъ возможнаго опыта, т. е. къ чувственному міру. Вн&#1123 этой области он&#1123 суть простыя названія, которыя ни къ чему не ведутъ, Втретьихъ, на вопросъ, должны ли мы представлять существо, отличное отъ міра, по аналогіи съ предметами опыта? мы отв&#1123чаемъ: конечно, но какъ только предметъ въ иде&#1123, но не въ реальности, именно, поскольку онъ служитъ неизв&#1123стною основою систематическаго единства, порядка и ц&#1123лесообразности устройства міра, т. е. руководящимъ принципомъ разума при изсл&#1123дованіи. Мы можемъ допустить присутствіе въ иде&#1123 челов&#1123кообразныхъ признаковъ, лишь бы они были полезны для упомянутаго принципа. Нужно помнить только, что принципъ этотъ есть идея, которая не указываетъ прямо на существо, отличное отъ міра, но им&#1123етъ значеніе руководящаго принципа систематическаго единства міра, съ помощію притомъ схемы его, именно понятія высшей разумности, служащей мудрою причиною. Зд&#1123сь мы не мыслимъ основы міроваго единства самого въ себ&#1123, но только то, какъ мы должны пользоваться его идеею при систематической д&#1123ятельности разума относительно предметовъ міра.
Можемъ ли мы такимъ образомъ (спросятъ насъ дал&#1123е) допустить бытіе мудраго и везд&#1123присущаго Виновника міра? Безъ всякаго сомн&#1123нія, мало того, мы должны предполагать его. Но расширяемъ ли мы т&#1123мъ свои познанія за пред&#1123лы возможнаго опыта? никакимъ образомъ. Ибо мы предположили зд&#1123сь н&#1123что такое, о чемъ не им&#1123емъ ни мал&#1123йшаго понятія (т. е. одинъ только трансцендентальный предметъ), притомъ, мы мыслимъ это неизв&#1123стное существо по аналогіи съ обыкновеннымъ разумнымъ существомъ (опытнымъ понятіемъ), прим&#1123нительно къ систематическому и ц&#1123лесообразному порядку міроваго устройства, на который указываетъ намъ изученіе природы, т. е. выводимъ ц&#1123ли и совершенство изъ этого существа, над&#1123ляя его свойствами, при которыхъ оно, по условіямъ нашего разума, можетъ заключать въ себ&#1123 основаніе систематическаго единства. Такимъ образомъ эта идея вполн&#1123 основательна въ прим&#1123неніи къ д&#1123ятельности нашего разума. Усвояя же ей объективное значеніе, мы забыли бы, что она есть существо, мыслимое нами въ иде начиная основаніемъ, которое недосягаемо для насъ, мы не были бы въ состояніи пользоваться этимъ принципомъ сообразно съ опытнымъ приложеніемъ разума.
Можно ли пользоваться этимъ понятіемъ и предположеніемъ высшаго существа при изученіи міра разумомъ? Конечно, для этой собственно ц&#1123ли и образована идея. Но можно ли ц&#1123лесообразное устройство принимать за настоящія мудрыя ц&#1123ли и выводятъ ихъ отъ божественнаго Существа, предполагая, конечно, еще особыя условія для того въ мір&#1123? Конечно, можно допустить, но въ такой форм&#1123, чтобъ выходило все равно: скажемъ ли мы, что божественная мудрость устроила такъ для своихъ высшихъ ц&#1123лей, или что идея высшей мудрости служитъ для насъ руководящимъ правиломъ при изсл&#1123дованіи природы и принципомъ систематическаго и ц&#1123лесообразнаго единства ея даже тамъ, гд&#1123, повидимому, мы не зам&#1123чаемъ его, т. е. для насъ должно им&#1123ть одинаковый смыслъ, скажемъ ли мы: такъ угодно было высшей мудрости, или такъ устроила мудрая природа. Ибо систематическое и ц&#1123лесообразное единство собственно, требовавшееся разумомъ какъ руководящій принципъ при изсл&#1123дованіи, уполномочивало насъ предполагать идею высшей разумности какъ схему и насколько мы встр&#1123чаемъ въ мір&#1123 ц&#1123лесообразности, настолько подтверждается основательность упомянутой идеи. Такъ какъ нашъ принципъ им&#1123лъ въ виду только необходимое и возможно широкое единство природы, то, достигая его, мы, конечно, обязаны т&#1123мъ иде&#1123 высшаго существа, но мы никакъ не должны опускать при этомъ изъ виду всеобщихъ законовъ природы: ибо въ интерес&#1123 ихъ собственно была предположена идея, и потому ц&#1123лесообразность природы не можетъ быть для насъ ч&#1123мъ-либо случайнымъ и сверхъестественнымъ. Мы не были уполномочены допускать существо за пред&#1123лами природы, но им&#1123ли право только предполагать его идею, дабы по аналогіи причинности систематически связать. явленія между собою.
Отсюда же мы заимствуемъ основанія для того, чтобъ нетолько усвоять міровой причин&#1123 въ иде&#1123 челов&#1123кообразныя черты (безъ которыхъ нельзя было бы и мыслить ее), усвоять ей, какъ сущности, разсудокъ, чувства, удовольствія и неудовольствія, а также волю и желаніе и т. д., но и почитать ее безконечною, что уже превышаетъ вс&#1123 права наши, какія могутъ дать намъ опытныя познанія о порядк&#1123 міра. Руководящій законъ систематическаго единства стремится дать такое направленіе нашему изученію природы, какъ будто везд&#1123, при величайшемъ разнообразіи, намъ встр&#1123чается систематическое и ц&#1123лесообразное единство. Хотя совершенство міра а остается для насъ вещью неразъяснимою, т&#1123мъ немен&#1123е упомянутый законъ есть законъ нашего разума, котораго везд&#1123 сл&#1123дуетъ искать и предполагать и котораго держаться всегда полезно, и ни при какомъ изсл&#1123дованіи природы не можетъ быть вредно. Понятно, что, представляя себ&#1123 идею высшаго Виповпика, я далекъ еще отъ мысли о его существованіи или признакахъ его: я представляю одну только идею его и вывожу все, что для меня полезно, не изъ самаго существа, а только изъ идеи или лучше изъ природы міра въ его иде&#1123. Такое правильное пониманіе идеи разума, кажется, не укрылось отъ н&#1123которыхъ философовъ и оно сказалось, хотя и не ясно, на ихъ скромномъ способ&#1123 выраженія, наприм&#1123ръ, когда они говорятъ о мудрости, попеченіи природы и промышляющей мудрости, какъ выраженіяхъ однозначащихъ, и, стоя на теоретической почв&#1123, иногда даже предпочитаютъ первый способъ выраженія, такъ какъ онъ устраняетъ притязанія на слишкомъ широкія мн&#1123нія и указываетъ разуму его своеобычную область — природу.
Такимъ образомъ чистый разумъ, повидимому, об&#1123щавшій расширеніе познаній за пред&#1123лы опыта, на самомъ д&#1123л&#1123, если понимать его правильно, содержитъ въ себ&#1123 одни только руководящіе принципы, они требуютъ высшаго единства, недостижимаго для разсудка собственными силами, и заставляютъ его достигать высокой степени согласія съ самимъ собою т&#1123мъ, что далеко отодвигаютъ отъ него ц&#1123ль — систематическое единство. Если же идеи понимаются неправильно и принимаются за опред&#1123ляющіе принципы сверхъ-опытныхъ познаній, то своею блестящею призрачностію он&#1123 вводятъ въ заблужденіе и порождаютъ мнимое знаніе, сл&#1123дствіемъ котораго бываютъ в&#1123чныя противор&#1123чія и споры.

——

Такъ всякое челов&#1123ческое познаніе начинается наглядными представленіями, переходитъ зат&#1123мъ къ понятіямъ и кончаетъ идеями. Правда, что эти три составныхъ части познанія им&#1123ютъ свои источники а priori, которые съ перваго взгляда кажутся превышающими пред&#1123лы опыта. По критика насъ уб&#1123дила, что въ теоретическомъ знаніи разумъ не можетъ съ помощію ихъ выступить за пред&#1123лы разума и что назначеніе этаго высшаго источника познанія состоитъ только въ томъ, чтобъ, пользуясь его методами и основоположеніями, доходить до самой внутренней стороны природы по принципу единства и главнымъ образомъ по принципу ц&#1123лей, но что разумъ никакъ не можетъ выступить за границу опыта, въ пустое пространство. Критическое изсл&#1123дованіе сужденій, которыя, повидимому, могли бы расширить наше познаніе за пред&#1123лы д&#1123йствительнаго опыта, достаточно уб&#1123дило насъ, что они могутъ руководить только возможнымъ опытомъ и бол&#1123е нич&#1123мъ. Конечно, еслибы мы вообще им&#1123ли полное дов&#1123ріе къ отвлеченнымъ положеніямъ, еслибы насъ не привлекали заманчивыя надежды — освободиться отъ гнета ихъ, то не было бы нужды выслушивать вс&#1123хъ діалектическихъ свид&#1123телей, которыхъ выставляетъ трансцендентный разумъ въ пользу своихъ притязаній. Уже заран&#1123е мы могли быть ув&#1123рены, что его ц&#1123ли, быть можетъ, и честныя им&#1123ютъ призрачный характеръ, ибо касаются вещей, которыхъ никто не можетъ знать. Спорамъ не было бы конца, еслибы мы не вошли въ разсужденіе причины призрачности, обманывающей самаго умнаго челов&#1123ка. Такъ какъ анализъ всякаго сверхъопытнаго познанія на его составныя части (какъ изученіе нашей внутренней природы) самъ по себ&#1123 им&#1123етъ великое значеніе и обязателенъ для философа, то на насъ лежалъ долгъ просл&#1123дить эти мнимыя работы теоретическаго разума до ихъ первыхъ основъ. И такъ какъ діалектическая призрачность нетолько обманчива по своему содержанію, но возбуждаетъ великій интересъ и будетъ возбуждать на все будущее время, то мы должны были подробно разобрать акты этого процесса и зат&#1123мъ сдать ихъ въ архивъ челов&#1123ческаго разума, дабы предупредить будущія заблужденія подобнаго рода.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЕ УЧЕНІЕ О МЕТОД
&#1123.

Если на познанія чистаго и теоретическаго разума смотр&#1123ть какъ на зданіе, о которомъ мы им&#1123емъ по крайней м&#1123р&#1123 идею, то можно сказать, что въ трансцендентальномъ ученіи о составныхъ частяхъ мы разсмотр&#1123ли самый матеріалъ и опред&#1123лили, дли какого зданія онъ пригоденъ, какъ оно можетъ быть высоко и твердо. Мы нашли, что хотя мы им&#1123ли въ виду столпъ, досягающій до небесъ, однако, матеріалы могли быть пригодны для построенія только обыкновеннаго дома, достаточно широкаго для нашихъ тихихъ опытныхъ занятій и достаточно высокаго для полнаго ихъ обозр&#1123ванія, слишкомъ см&#1123лое предпріятіе должно было не удаться за недостаткомъ матеріала, такъ что н&#1123тъ нужды даже въ см&#1123шеніи языковъ, чтобъ разрознить работниковъ относительно плана и разс&#1123ять ихъ по сн&#1123гу, дабы каждый работалъ по своему разум&#1123нію. Теперь наши усилія должны сосредоточиться не на содержаніи, но на план&#1123. Мы уже знаемъ, что не сл&#1123дуетъ д&#1123латъ предположеній, превышающихъ наши силы, т&#1123мъ немен&#1123е ты не должны отказываться отъ устройства обыкновеннаго зданія и должны позаботиться о немъ, прим&#1123няясь къ данному содержанію, вполн&#1123 отв&#1123чающему нашимъ потребностямъ.
Подъ трансцендентальнымъ ученіемъ о метод&#1123 я разум&#1123ю опред&#1123леніе формальныхъ условій полной системы чистаго разума. Въ этомъ отношеніи мы будемъ им&#1123ть д&#1123ло съ руководствомъ, правиломъ, построеніемъ и исторіей чистаго разума. Съ трансцендентальной точки зр&#1123нія мы постараемся сд&#1123лать тоже самое, о чемъ старается, хотя и не совс&#1123мъ удачно, такъ-называемая, практическая логика. Не останавливаясь надъ особыми видами разсудочнаго познанія (наприм&#1123ръ, чистымъ), не указывая изв&#1123стныхъ опред&#1123ленныхъ предметовъ, не опираясь на знанія изъ другихъ паукъ, общая логика им&#1123етъ д&#1123ло только съ названіями возможныхъ методовъ и техническими выраженіями, обыкновенными во вс&#1123хъ наукахъ, и сл&#1123дствіемъ этого бываетъ то, что ученикъ знакомится напередъ съ именами, тогда какъ значеніе и употребленіе ихъ становится ему понятнымъ только впосл&#1123дствіи.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАГО УЧЕНІЯ О МЕТОД&#1123

ПЕРВЫЙ ОТД&#1123ЛЪ.
Руководство чистаго разума.

Челов&#1123ческая любознательность мало ц&#1123нитъ отрицательныя какъ по форм&#1123, такъ и по содержанію’, сужденія. Обыкновенно смотрятъ на нихъ какъ на н&#1123что враждебное нашимъ стремленіямъ къ постоянному расширенію познанія и почти необходима пологія, чтобъ доставить имъ терпимость, а т&#1123мъ бол&#1123е сниходительность и уваженіе.
Въ логическомъ отношеніи всякому сужденію можно дать отрицательную форму, что же касается содержанія познанія, которое расширяется или ограничивается сужденіемъ, то отрицательныя сужденія им&#1123ютъ для насъ отрицательную заслугу, т. е. они удерживаютъ насъ отъ заблужденія. Конечно тамъ, гд&#1123 заблужденіе невозможно, отрицательныя сужденія бываютъ хотя и справедливы, но безсодержательны, т, е. не соотв&#1123тствуютъ своей ц&#1123ли и потому см&#1123шны. Наприм&#1123ръ, что Александръ безъ войска не могъ бы завоевать никакихъ земель.
Тамъ же, гд&#1123 пред&#1123лы нашего познанія слишкомъ т&#1123сны, охота къ сужденіямъ велика, призрачность, производимая ими, весьма обманчива и вредъ отъ заблужденія значителенъ, тамъ отрицаніе, им&#1123ющее въ виду предохраненіе отъ заблужденій, гораздо важн&#1123е, ч&#1123мъ положительное расширеніе нашего познанія. То принужденіе, посредствомъ котораго ограничивается наша наклонность отступать отъ изв&#1123стныхъ правилъ, и наконецъ уничтожается, называется руководствомъ (Disciplin). Его нужно отличать отъ развитія, которое должно будить въ насъ способности, не уничтожая ничего, уже существующаго. Сл&#1123довательно, для образованія таланта, которому присуще стремленіе обнаруживать себя, руководство можетъ принести отрицательную пользу {Я знаю, что на школьномъ язык&#1123 слово: ‘дисциплина (руководство)’ употребляется вм&#1123сто ‘обученія’. Есть много случаевъ, въ которыхъ первое слово въ значеніи руководства должно быть отличаемо отъ втораго въ значеніи ‘наученія’. Вотъ почему весьма желательно, чтобъ первое всегда употреблялось только въ отрицательномъ значеніи.}, развитіе и обученіе — положительную.
Всякій согласится, что темпераментъ, какъ и талантъ, любящій свободу и непринужденность (напр. быстрое воображеніе и остроуміе), во многихъ отношеніяхъ нуждаются въ руководств&#1123. Но можетъ показаться страннымъ, что самъ разумъ, дающій руководство для вс&#1123хъ другихъ стремленій, тоже нуждается въ немъ, д&#1123йствительно, до сихъ поръ его не старались обуздывать, видима’ торжественность его р&#1123чей ни въ комъ не возбуждала подозр&#1123нія, что вм&#1123сто понятій онъ играетъ призраками, вм&#1123сто д&#1123ла — словами.
Опытная д&#1123ятельность разума не нуждается въ критик&#1123, ибо основоположенія ея постоянно пов&#1123ряются опытомъ. Н&#1123тъ нужды въ ней и для математики, гд&#1123 понятія изображаются in concreto, и сейчасъ же обнаруживается все, что въ нихъ есть неосновательнаго и произвольнаго. Тамъ же, гд&#1123 опытное и чистое наглядное представленіе не удерживаютъ разума въ границахъ. именно, при трансцендентальномъ его употребленіи, въ области однихъ понятій, необходимо руководство, которое сдерживало бы его стремленіе къ расширенію познанія за пред&#1123лы возможнаго опыта и предохраняло его отъ заблужденія, въ этомъ именно и состоитъ отрицательная польза всей философіи чистаго разума. При частныхъ заблужденіяхъ, конечно, можно обойтись простою оц&#1123нкою ихъ, причины ихъ могутъ быть устранены критикою. Въ области же чистаго разума, въ которой мы встр&#1123чаемъ ц&#1123лую систему заблужденій, т&#1123сно связанныхъ между собою и объединенныхъ однимъ принципомъ, потребно особое отрицательное законодательство, которое подъ названіемъ руководства создаетъ, на основаніи природы разума и доступныхъ ему предметовъ, какъ-бы систему предосторожности, отъ которой ни одинъ призракъ не можетъ утаиться, по тотчасъ обнаруживается, несмотря ни на какія постороннія соображенія.
Нужно зам&#1123тить, что въ этой второй части трансцендентальной критики руководство чистаго разума говоритъ намъ не о содержаніи, а только о метод&#1123 познанія изъ чистаго разума. О первомъ мы трактовали уже въ ученіи о составныхъ частяхъ. Къ какому бы предмету ни прилагался разумъ, конечно способы приложенія весьма сходны другъ съ другомъ, но, по своему трансцендентальному характеру, оно такъ своеобразно, что разумъ нуждается въ предохранительныхъ наставленіяхъ противъ заблужденій, возникающихъ отъ неправильнаго употребленія методовъ, которые тоже возникаютъ изъ разума, но употребляются не тамъ, гд&#1123 сл&#1123дуетъ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Руководство чистаго разума при догматическомъ употребленіи.

Математика представляетъ блестящій прим&#1123ръ того, какъ разумъ расширяется самъ собою, безъ помощи опыта. Прим&#1123ры соблазнительны — особенно для одной и той же способности, которая естественно полагаетъ, что такой же усп&#1123хъ возможенъ и въ другихъ случаяхъ, какой возможенъ былъ въ одномъ. Поэтому разумъ над&#1123ется также легко и основательно расширить свою трансцендентальную д&#1123ятельность, какъ это ему удалось въ математической области, особенно если онъ приложитъ къ д&#1123лу тотъ же столь полезный методъ. Естественно, поэтому, возникаетъ вопросъ, тожественъ ли математическій методъ посредствомъ котораго мы достигаемъ аподиктической достов&#1123рности, съ догматическимъ, посредствомъ котораго мы стремимся достигнуть достов&#1123рности въ философіи.
Философское познаніе есть познаніе разума на основаніи понятій, математическое — на основаніи построенія понятій. Построить понятіе значить: изображать соотв&#1123тствующее ему наглядное представленіе а priori. Для построенія понятія требуется чистое наглядное представленіе, которое указывало бы на какой-нибудь единичный предметъ и вм&#1123ст&#1123, какъ построеніе понятія (общаго представленія), им&#1123ло бы всеобщее значеніе для вс&#1123хъ возможныхъ наглядныхъ представленій, относящихся къ одному и тому же понятію. Такъ я построяю треугольникъ, изображаю предметъ, соотв&#1123тствующій его понятію, представляя его или въ воображеніи, или на бумаг&#1123, въ обоихъ случаяхъ а priori, ничего не заимствуя для него изъ опыта. Изображенная фигура есть н&#1123что опытное, и однако, выражаетъ понятіе во всей его всеобщности, ибо при ней мы обращаемъ вниманіе только на д&#1123йствія, которыми построяется понятіе, но не обращаемъ вниманія на величину, стороны и углы и, сл&#1123довательно, отвлекаемъ отъ вс&#1123хъ различій, не обнаруживающихъ вліянія на самое понятіе.
Итакъ философское понятіе посредствомъ общаго разсматриваетъ частное, математическое наоборотъ — посредствомъ частнаго даже посредствомъ единичнаго, всеобщее, тоже а priori и посредствомъ разума, т. е. въ немъ какъ единичное точно опред&#1123ляется общими условіями построенія, такъ точно и предметъ понятія, для котораго это единичное служитъ схемою, мыслится опред&#1123леннымъ съ общей точки зр&#1123нія.
Упомянутые два рода познанія различаются по своей форм&#1123, но не по содержанію своему или предметамъ. Кто различіе философіи отъ математики полагаетъ въ томъ, что первая занимается качествомъ, вторая — количествомъ, тотъ принимаетъ д&#1123йствіе за причину. Форма математическаго познанія и служить причиною того, что она им&#1123етъ д&#1123ло преимущественно съ количествомъ. Только понятіе величины можно построить, т. е. изображать а priori въ наглядномъ представленіи, качество же можно представлять только въ опытномъ представленіи. Вотъ отчего познаніе разума никогда не достигается посредствомъ понятій. Такъ, только изъ опыта можно заимствовать наглядное представленіе, соотв&#1123тствующее понятію реальности, но никакъ не а priori и независимо отъ опытнаго сознанія. Коническую фигуру можно изобразить наглядно, безъ всякой помощи опыта, единственно посредствомъ понятій, но цв&#1123тъ этой фигуры долженъ быть предварительно данъ въ опыт&#1123. Равнымъ образомъ и понятіе причины я не иначе могу изобразить въ наглядномъ представленіи, какъ при помощи прим&#1123ра, представляемаго опытомъ. Впрочемъ, философія также трактуетъ о величинахъ, какъ и математика, наприм. о полнот&#1123, безконечности и т. д. И математика занимается различіемъ линій и плоскостей, какъ пространствъ, им&#1123ющихъ различныя качества, непрерывностію протяженія, какъ его качествомъ и т. д. Но, им&#1123я одинаковый предметъ, философское и математическое познаніе различаются способами отношенія къ нему разума. Первое держится только общихъ понятій, для втораго понятія безполезны, и оно устремляется къ наглядному представленію, изображающему понятіе in concreto, притомъ образованному не опытнымъ путемъ, а посредствомъ построенія, оттого въ посл&#1123днемъ, что вытекаетъ изъ общихъ условій построенія, то им&#1123етъ приложеніе и къ самому предмету построеннаго понятія.
Представимъ философу понятіе треугольника и пусть онъ найдетъ намъ по своему методу, въ какомъ отношеніи находится сумма угловъ его къ прямому Онъ им&#1123етъ только понятіе фигуры, ограничиваемой тремя линіями, и понятіе такого же количества угловъ. Сколько бы онъ ни размышлялъ объ этомъ понятіи, онъ не изобр&#1123тетъ ничего новаго. Онъ можетъ анализировать понятіе прямой линіи, или угла, или число три, но онъ не откроетъ никакихъ новыхъ свойствъ, не заключающихся въ этихъ понятіяхъ. Геометръ же начинаетъ прямо построятъ треугольникъ. Зная, что два прямыхъ угла равняются сумм&#1123 вс&#1123хъ соприкасающихся угловъ, построяемыхъ изъ одного пункта на одной прямой, онъ удлинняетъ одну сторону треугольника и получаетъ два соприкасающихся угла, которые вм&#1123ст&#1123 равны двумъ прямымъ. Зат&#1123мъ, онъ д&#1123литъ вн&#1123шній уголъ, проводя параллельную противолежащей сторон&#1123 линію и зам&#1123чаетъ, что такимъ путемъ образуется вн&#1123шній уголъ, равный внутреннему и т. д. Такимъ образомъ посредствомъ ц&#1123пи умозаключеній, руководимый нагляднымъ представленіемъ, онъ доходитъ до вполн&#1123 очевиднаго и вм&#1123ст&#1123 общаго разр&#1123шенія вопроса.
Математика построяетъ нетолько величины (quanta), какъ въ геометріи, но и просто количества (quanlitatem), какъ въ алгебр&#1123, причемъ совершенно отвлекается отъ свойства предмета, о которомъ мыслится понятіе количества. Алгебра избираетъ особыя названія для построенія величинъ вообще (числа въ сложеніи, вычитаніи и извлеченіи корней и т. д.), обозначивъ общее понятіе величинъ по различнымъ ихъ отношеніямъ, она устанавливаетъ общія правила для произведенія и изм&#1123ненія величинъ, наприм. гд&#1123 одна величина д&#1123лится на другую, тамъ она даетъ имъ особую вн&#1123шнюю форму и посредствомъ символическаго построенія такъ же хорошо достигаетъ ц&#1123ли, какъ и геометрія, что для дискурсивнаго познанія посредствомъ понятія никогда недостижимо.
Въ чемъ же заключается причина столъ различныхъ положеній, что одинъ идетъ путемъ понятій, другой — путемъ наглядныхъ представленій, образуемыхъ а priori, соотв&#1123тственно съ понятіями? Это ясно изъ вышеприведенныхъ трансцендентальныхъ основаній. Д&#1123ло зд&#1123сь идетъ не объ аналитическихъ сужденіяхъ, образуемыхъ посредствомъ анализа понятій (въ этомъ отношеніи философъ им&#1123етъ преимущество предъ своимъ соперникомъ), но о синтетическихъ, и притомъ познаваемыхъ а priori. Я долженъ смотр&#1123ть не на то, что мною д&#1123йствительно мыслится въ понятіи треугольника (иначе у насъ выходило бы одно только опред&#1123леніе), напротивъ, я долженъ обратиться къ признакамъ, которые хотя прямо въ понятіи и но заключаются, однако относятся къ нему. Это возможно только въ томъ случа&#1123, когда я стану опред&#1123лять предметъ по условіямъ опытнаго, или чистаго нагляднаго представленія. По путемъ опытнаго представленія (напр. посредствомъ изм&#1123ренія его угловъ) мы получили бы опытное сужденіе, которое было бы чуждо характера необходимости, и о немъ у насъ н&#1123тъ и р&#1123чи. Математическій путь есть путь чистаго представленія и именно геометрическое построеніе, посредствомъ котораго въ чистомъ наглядномъ представленіи я присоединяю разнообразное содержаніе, предполагаемое схемою треугольника вообще и сл&#1123довательно, его понятіемъ, всл&#1123дствіе чего зд&#1123сь возможно образованіе всеобщихъ синтетическихъ положеній.
Поэтому было бы совершенно напрасно философствовать о треугольник&#1123, т. е. размышлять дискурсивно: тогда мы не пришли бы ни къ чему большему, какъ простому опред&#1123ленію. Существуетъ, правда, трансцендентальный синтезъ на основаніи понятій, возможный для философа, но онъ касается только нещи вообще, именно того, при какихъ условіяхъ воспріятіе ей можетъ относиться къ возможному опыту. Въ математическихъ же задачахъ объ этомъ и вообще о существованіи н&#1123тъ и р&#1123чи, но говорится только о свойствахъ предметовъ въ себ&#1123, поскольку они зависятъ отъ ихъ понятія.
Въ приведенномъ прим&#1123р&#1123 мы старались разъяснить, какъ велико различіе между дискурсивнымъ употребленіемъ разума въ понятіяхъ и воззрительнымъ въ построеніи понятій. Естественно возникаетъ теперь вопросъ, въ чемъ заключается причина такого двоякаго употребленія разума? и по какимъ условіямъ можно узнать какъ первое, такъ и второе?
Все наше познаніе им&#1123етъ отношеніе къ нагляднымъ представленіямъ: только посредствомъ ихъ даётся намъ предметъ. Но понятіе а priori (не опытное понятіе) содержитъ въ себ&#1123 или чистое наглядное представленіе и тогда оно можетъ быть построяемо, или только синтезъ возможныхъ наглядныхъ представленій. не данныхъ а priori, и тогда мы можемъ судить синтетически а priori, но только дискурсивнымъ образомъ, посредствомъ понятій, но никакъ не наглядно посредствомъ построенія ихъ.
Изъ вс&#1123хъ наглядныхъ представленій намъ даны а priori только формы явленій, пространство и время, понятіе о нихъ какъ quanlis можетъ быть построяемо вм&#1123ст&#1123 съ качествомъ ихъ (фигурою) или мы можемъ построить одно только количество (синтезъ однороднаго содержанія) посредствомъ числа. Содержаніе же явленій, посредствомъ котораго вещи намъ даются въ пространств&#1123 и времени, можетъ быть представляемо только въ воспріятіи, сл&#1123довательно, а posteriori. Единственное понятіе, въ которомъ а priori представляется опытное содержаніе явленій, есть понятіе вещи вообще, впрочемъ, синтетическое познаніе ея а priori можетъ давать намъ только правило для синтеза содержанія воспріятія а posteriori, но ни въ какомъ случа&#1123 не можетъ дать а priori нагляднаго представленія о реальномъ предмет&#1123, ибо посл&#1123днее необходимо должно быть опытнымъ.
Синтетическія сужденія, им&#1123ющія д&#1123ло съ вещами вообще, наглядное представленіе которыхъ а priori невозможно, им&#1123ютъ трансцендентальный характеръ. Сл&#1123довательно, трансцендентальныя сужденія не могутъ быть образованы посредствомъ построенія, но только чрезъ понятія а priori. Они выражаютъ правило, по которому сл&#1123дуетъ искать изв&#1123стнаго синтетическаго единства того, что не можетъ быть а priori наглядно представляемо (воспріятій). Но понятія этихъ сужденій никакъ не могутъ быть наглядно представляемы а priori, но только а posteriori, посредствомъ опыта, возможнаго при упомянутыхъ синтетическихъ основоположеніяхъ.
При синтетическомъ сужденіи мы должны выступать изъ пред&#1123ловъ понятія и обращаться къ наглядному представленію, въ которомъ оно дано. Еслибы мы остановились на томъ, что заключается въ понятіи, то у насъ сужденіе вышло бы аналитическимъ, было бы однимъ разъясненіемъ его д&#1123йствительнаго содержанія. Ни я могу переходить отъ понятій къ соотв&#1123тствующему имъ наглядному представленію чистому, или опытному, дабы разсмотр&#1123ть его in concreto и познать аргіогі, или а posteriori содержаніе его предмета. Первое познаніе называется раціональнымъ и математическимъ, оно достигается путемъ построенія понятія, второе-просто опытнымъ (механическимъ), которое ни въ какомъ случа&#1123 не можетъ давать необходимыхъ и аподиктическихъ сужденій. Такъ, я могу раздроблять свое опытное понятіе о золот&#1123, но я перечислю при этомъ только то, что уже было мыслимо мною, конечно, логическое познаніе будетъ н&#1123сколько улучшено, но оно не будетъ увеличено этимъ путемъ. По обращаясь къ самому веществу, обозначаемому т&#1123мъ названіемъ, я получаю воспріятія, которыя даютъ мн&#1123 содержаніе для различныхъ синтетическихъ, опытныхъ сужденій. Напротивъ, математическое понятіе треугольника я могу построятъ, т. е. а priori изображать его къ наглядномъ представленіи и такимъ образомъ получать синтетическое раціональное познаніе. Когда же мн&#1123 даны трансцендентальныя понятія реальности, сущности, силы и т. д., то съ ними я не получаю никакого ни опытнаго ни чистаго представленія, по одинъ только синтезъ опытныхъ наглядныхъ представленій (т. е. такихъ которыя не могутъ быть даваемы а priori). Такъ какъ синтезъ не можетъ давать мн&#1123 права переходить а priori къ соотв&#1123тствующимъ нагляднымъ представленіямъ, то понятно, что онъ не можетъ приводить и къ синтетическимъ сужденіямъ о предметахъ, но только къ однимъ основоположеніямъ синтеза {Посредствомъ понятія причины я д&#1123йствительно выступаю изъ пред&#1123ловъ опытнаго понятія о событіи (н&#1123что случающемся), по перехожу не къ наглядному представленію, изображающему понятіе причины in concreto, а къ условіямъ времени вообще, которыя могутъ быть находимы въ опыт&#1123, соотв&#1123тственно понятію причины. Въ этомъ случа&#1123 я держусь однихъ понятій, и не могу идти путемъ построенія ихъ: ибо понятіе есть правило синтеза воспріятій, которыя не составляютъ чистыхъ наглядныхъ представленій и не даются а priori.} возможныхъ наглядныхъ представленій. Сл&#1123довательно, трансцендентальное сужденіе есть синтетическое познаніе разума изъ однихъ понятій, притомъ дискурсивное, оно условливаетъ синтетическое единство опытнаго познанія, но не даетъ намъ никакого нагляднаго представленія а priori.
Такимъ образомъ существуетъ два вида употребленія разума, несмотря на то общее между ними, что оба даютъ всеобщее познаніе и образуютъ его а priori, они различаются однакожъ по своему развитію, а именно потому, что въ явленіи посредствомъ котораго даются намъ предметы, существуетъ дв&#1123 составныхъ части: форма нагляднаго представленія (пространство и время), познаваемая нами и опред&#1123ляемая а priori, и матерія или содержаніе, указывающее на предметъ находящійся въ пространств&#1123 и времени и соотв&#1123тствующій ощущенію. Относительно ощущенія, которое можетъ быть дано однимъ опытнымъ путемъ, мы можемъ им&#1123ть а priori только неопред&#1123ленныя понятія синтеза возможныхъ ощущеній, объединяемыхъ единствомъ самосознанія. Въ отношеніи же къ форм&#1123 мы можемъ опред&#1123лять наши понятія въ наглядномъ представленіи а priori, ибо мы можемъ образовать предметы въ пространств&#1123 и времени посредствомъ однороднаго синтеза, разсматривая ихъ при этомъ какъ простыя quanta. Первое познаніе называется д&#1123ятельностію разума на основаніи понятій, причемъ мы только подводимъ явленія со стороны реальнаго содержанія ихъ подъ понятія, опред&#1123ляемыя въ этомъ случа&#1123 опытно, т. е. а posteriori. Второе познаніе есть д&#1123ятельность разума путемъ построенія понятій, посредствомъ которыхъ посл&#1123днія, им&#1123я д&#1123ло съ нагляднымъ представленіемъ а priori, могутъ быть опред&#1123ляемы также а priori, безъ всякихъ опытныхъ data. Размышлять о всякомъ существующемъ предмет&#1123 (о вещи въ пространств&#1123 или времени), есть ли онъ величина, или н&#1123тъ, нужно ли приписывать ему что-нибудь, или отрицать отъ него, есть ли предметъ (наполняющій пространство или время) сущность, или простое свойство, им&#1123етъ ли связь съ ч&#1123мъ-либо другимъ какъ причина, или какъ д&#1123йствіе, и наконецъ, состоитъ ли во взаимной зависимости съ другими вещами по своему бытію, размышлять о возможности бытія вещи, д&#1123йствительности и необходимости — все это относится къ познанію разума на основаніи понятій, называемому философскимъ. Опред&#1123лять же представленіе въ. пространств&#1123 а priori (фигуру), д&#1123лить время (продолжительность), или познавать общія черты синтеза однороднаго въ пространств&#1123 и времени и возникающую отсюда величину представленія вообще (число) — въ этомъ состоитъ д&#1123ятельность разума на основаніи построенія понятій и называется математическою.
Великій усп&#1123хъ, достигаемый разумомъ посредствомъ математики, естественно возбуждаетъ надежду, что методъ ея можетъ удаться вн&#1123 области величинъ,— методъ, состоящій въ томъ, что понятія прилагаются къ нагляднымъ представленіямъ, образуемымъ ею а priori. Имъ она пріобр&#1123таетъ господство надъ природою, между т&#1123мъ какъ философія съ своими дискурсивными понятіями а priori только блуждаетъ около природы, не им&#1123я возможности а priori дать имъ реальный характеръ и т&#1123мъ сд&#1123лать ихъ достов&#1123рными. Сами математики, повидимому, разд&#1123ляютъ эту см&#1123лую надежду на усп&#1123хъ, если только они когда-нибудь займутся этимъ д&#1123ломъ. Никогда не размышляя о математик&#1123 философскимъ образомъ, они вовсе не зам&#1123чаютъ своеобразнаго отличія одного вида д&#1123ятельности разума отъ другаго. Обыкновенныя и общеупотребительныя правила им&#1123ютъ для нихъ значеніе аксіомъ. Они вовсе не интересуются встр&#1123чающимися понятіями пространства и времени (какъ единственными первоначальными величинами) и также безполезно кажется имъ изсл&#1123довать происхожденіе чистыхъ понятіи разума и пред&#1123лы ихъ значенія, они только пользуются ими. Конечно, ошибки зд&#1123сь н&#1123тъ, коль скоро они не переступаютъ своихъ границъ, именно природы. Но д&#1123ло въ томъ, что на этомъ пути они незам&#1123тно переходятъ съ поприща чувственности на нев&#1123рную почву чистыхъ и даже трансцендентальныхъ понятій, гд&#1123 грунтъ (inslabilis lellus, innabilis unda) не позволяетъ имъ ни стоять ни плавать, а только д&#1123лать сомнительные шаги, сл&#1123ды которыхъ не сохраняются во времени. Между т&#1123мъ въ математик&#1123 они идутъ широкимъ путемъ, по которому пойдетъ и поздн&#1123йшее потомство.
Такъ какъ мы поставили себ&#1123 долгомъ точно опред&#1123лить пред&#1123лы чистаго разума при трансцендентальномъ употребленіи, а между т&#1123мъ стремленія этого рода т&#1123мъ и отличаются, что несмотря на самыя настоятельныя ув&#1123щанія, разумъ все-таки усиливается перейти за пред&#1123лы опыта въ разсудочную область, то необходимо лишить фантастическія надежды посл&#1123дней ихъ опоры и показать, что математическій методъ не можетъ доставить никакой особой выгоды въ этомъ род&#1123 познанія. Мы укажемъ, что наука изм&#1123ренія и философія суть дв&#1123 различныя вещи, хотя он&#1123 подаютъ другъ другу руки въ естествов&#1123д&#1123ніи, и что методъ одной не можетъ быть скопированъ съ метода другой.
Основательность математики зависитъ отъ опред&#1123леній, аксіомъ, доказательствъ. Я ограничусь однимъ указаніемъ, что ни одно ихъ этихъ научныхъ средствъ не можетъ быть усвоено философомъ въ томъ смысл&#1123, въ какомъ понимаетъ ихъ математикъ, что какъ геометръ съ своимъ методомъ можетъ построять въ философіи одн&#1123 фантазіи, такъ философъ въ математик&#1123 будетъ говорить одну болтовню, хотя философія важна и тамъ для указанія должныхъ границъ, и математикъ, если онъ не слишкомъ ограниченъ, не долженъ устранять сов&#1123товъ философіи и обходить ихъ.
1) Объ опред&#1123леніяхъ. Опред&#1123лять, какъ покалываетъ самое слово, должно собственно значить: представлять подробное понятіе вещи въ ея пред&#1123лахъ {Подробность означаетъ ясность и достаточность признаковъ, пред&#1123лы указываютъ требованіе точности, именно: что перечислены вс&#1123 признаки, относящіеся къ понятію. Опред&#1123леніе должно быть первоначальнымъ, т. е. не им&#1123ть выводнаго характера и не нуждаться въ доказательств&#1123: въ противномъ случа&#1123, оно не могло бы быть основою вс&#1123хъ сужденій о предмет&#1123.}. Въ силу такого требованія опытное понятіе не можетъ быть опред&#1123ляемо, но только объясняемо. Такъ какъ признаки его вс&#1123 чувственнаго характера, то при нихъ нельзя быть ув&#1123реннымъ, не подразум&#1123вается ли подъ именемъ, обозначающимъ предметъ, иногда большее, иногда меньшее количество признаковъ. Такимъ образомъ, одинъ подъ понятіемъ золота кром&#1123 в&#1123са, цв&#1123та, тягучести подразум&#1123ваетъ еще и то свойство, что оно не окисляется, другой этого свойства и незнаетъ. Признаки им&#1123ютъ для насъ значеніе только въ томъ случа&#1123, если они достаточны для различенія, новыя наблюденія то увеличиваютъ понятія новыми признаками, то отнимаютъ у него н&#1123которые, такъ что понятіе никогда не им&#1123етъ твердыхъ границъ. Возможно ли поэтому опред&#1123лять опытное понятіе напр. воды и ея свойствъ, когда мы не останавливаемся на томъ, что подразум&#1123вается подъ словомъ вода, но всегда стараемся перейти къ опытамъ, такъ что слово зд&#1123сь служитъ только для обозначеніи, но не составляетъ понятія вещи, и опред&#1123леніе его всегда выйдетъ только словоопред&#1123леніемъ. 2) Вовторыхъ, собственно говоря, нельзя опред&#1123лять ни одного понятія а priori, напр. сущность, причину, право, справедливость Ибо зд&#1123сь нельзя быть ув&#1123реннымъ, что наше личное ясное представленіе даннаго (еще смутнаго) понятія им&#1123етъ совершенную полноту, и нельзя поручиться, что оно совершенно равно своему предмету. Такъ какъ въ содержаніи этихъ понятій есть между прочимъ темныя представленія, на которыя мы не обращаемъ вниманія при анализ&#1123, т&#1123мъ пемен&#1123е нужныя при употребленіи понятія, то подробность нашего анализа остается сомнительной и можетъ быть достигнута путемъ прим&#1123ровъ только предположительно, но никакъ не аподиктически. Поэтому вм&#1123сто опред&#1123ленія лучше называть его объясненіемъ, которое можетъ им&#1123ть свое значеніе, но въ которомъ еще остается неопред&#1123ленною степень его подробности. Если такимъ образомъ ни опытныя понятія, ни понятія а priori не могутъ быть опред&#1123ляемы, то остаются только совершенно произвольныя понятія, на которыхъ можно пробовать это искусство. Такое понятіе я всегда могу опред&#1123лять: я долженъ, конечно, знать, что собственно я мыслю въ немъ, ибо оно образовано мною нам&#1123ренно и не дано ни природою разсудка, ни опытомъ, Я не могу только утверждать, что зд&#1123сь опред&#1123ляю д&#1123йствительный предметъ. Если понятіе основывается на опытныхъ условіяхъ, то еще нельзя заключать отъ него къ бытію предмета, обозначаемаго имъ, и къ его возможности: тутъ я еще не знаю, есть ли такой предметъ, и мое объясненіе скор&#1123е можетъ быть названо объявленіемъ (моего проекта), ч&#1123мъ опред&#1123леніемъ предмета. Сл&#1123довательно, опред&#1123ленію могутъ подлежать только такія понятія, которыя заключаютъ въ себ&#1123 произвольный синтезъ, построяемый а priori, значитъ, только математика им&#1123етъ опред&#1123ленія. Она изображаетъ свой мыслимый предметъ а priori въ наглядномъ представленіи и оно совершенно равны своему предмету, ибо въ математик&#1123 посредствомъ объясненія образуется и самое понятіе первоначально, т. е. объясненіе ни откуда не выводится. Въ н&#1123мецкомъ язык&#1123 для словъ: изложеніе (exposition), раскрытіе (explication), объявленіе (declaration) и опред&#1123леніе существуетъ одно только зам&#1123няющее слово: объясненіе. Поэтому мы н&#1123сколько отступимся отъ строгаго требованія, чтобъ философскимъ объясненіямъ не усвоилось почетнаго названія опред&#1123леній, и ограничимъ свое зам&#1123чаніе т&#1123мъ, что философскія опред&#1123ленія нужно понимать какъ разъясненія, математическія — какъ построенія понятій, что первыя образуются аналитическимъ путемъ (причемъ полнота ихъ не им&#1123етъ аподиктическаго характера), вторыя — синтетическимъ и потому сами построяютъ понятіе, тогда какъ первыя только объясняютъ его. Отсюда сл&#1123дуетъ
а) что въ философіи {Философія полна недостаточныхъ опред&#1123леній, особенно такихъ, которыя, д&#1123йствительно, заключаютъ въ себ&#1123 данныя для опред&#1123леній, но недостаточно развитыя. Еслибы р&#1123шиться не начинать съ понятіями прежде нежели мы опред&#1123лимъ ихъ, то философія не ушла бы далеко. Но такъ какъ опред&#1123ленія все-таки могутъ быть полезны, то можно съ пользой приб&#1123гать къ недостаточнымъ опред&#1123леніямъ, т. е. положеніямъ, которыхъ нельзя назвать прямо опред&#1123леніями, но только приблизительно. Въ математик&#1123 опред&#1123леніе относится ad esse, въ философіи ad melius esse. Весьма желательно были бы им&#1123ть ихъ, но они очень затруднительны, наприм&#1123ръ, юристы до сихъ поръ не нашли опред&#1123ленія для понятія справедливости.} математики можно предпосылать опред&#1123ленія только въ вид&#1123 попытокъ. Опред&#1123ленія суть только анализъ данныхъ понятій, и сл&#1123довательно, понятія, хотя и темныя, должны предшествовать имъ, неполное разъясненіе можетъ предшествовать полному только для того, чтобъ изъ немногихъ признаковъ мы могли заран&#1123е познакомиться со многими сторонами предмета, прежде нежели дойдемъ до полнаго анализа, однимъ еловомъ, въ философіи опред&#1123леніе должно скор&#1123е в&#1123нчать д&#1123ло, ч&#1123мъ начинать его. Напротивъ, въ математик&#1123 существуетъ только такое опред&#1123леніе, посредствомъ котораго понятіе дается, и она должна начинать всегда съ такихъ опред&#1123леній.
б) Математическія опред&#1123ленія не могутъ быть ошибочны. Такъ какъ понятіе дано опред&#1123леніемъ, то въ первомъ заключается только то, что мыслится въ опред&#1123леніи. Однако, если въ содержаніи и не можетъ быть никакихъ погр&#1123шностей, то въ форм&#1123 иногда, хотя и р&#1123дко, встр&#1123чаются недостатки относительно точности. Наприм&#1123ръ, обыкновенное опред&#1123леніе круговой линіи, что она есть кривая, вс&#1123 пункты которой равно отстоятъ отъ одной (средоточія) точки, им&#1123етъ тотъ недостатокъ, что въ немъ не нужнымъ образомъ встр&#1123чается представленіе — кривой. Въ этомъ случа&#1123 нужно еще доказать положеніе, выводимое изъ опред&#1123ленія, что всякая линія, пункты которой равно отстоятъ отъ одного (въ ней н&#1123тъ ни одной прямой части), есть кривая. Напротивъ, аналитическія опред&#1123ленія во многихъ случаяхъ могутъ быть ошибочными: они могутъ или вносить признаки, которыхъ н&#1123тъ въ понятіи, или быть неполными, тогда какъ полнота составляетъ сущность опред&#1123ленія: вообще за полноту анализа понятія трудно ручаться. Поэтому въ философіи нельзя подражать математическому методу въ опред&#1123леніи.
2) Объ аксіомахъ. Он&#1123 суть непосредственно достов&#1123рныя синтетическія основоположенія а priori. Между т&#1123мъ ни одного понятія нельзя синтетически соединять съ другимъ непосредственно, чтобъ им&#1123ть возможность выйти за пред&#1123лы понятія, для этого нужно третье посредствующее познаніе. И такъ какъ философія есть познаніе разума на основаніи понятій, то въ ней н&#1123тъ основоположеній, заслуживающихъ названіе аксіомъ. Напротивъ, математика можетъ им&#1123ть аксіомы: ибо путемъ построенія понятій она можетъ соединять въ наглядномъ представленіи признаки предмета а priori и притомъ непосредственно, напр., что три пункта лежатъ на одной плоскости. Изъ однихъ же понятій никакъ нельзя поручиться за достов&#1123рность синтетическаго основоположенія, наприм. все, что случается, им&#1123етъ свою причину: ибо зд&#1123сь я долженъ искать чего — нибудь третьяго, именно, условія времяопред&#1123ленія въ опыт&#1123, и никакъ не могу познать это основоположеніе прямо изъ понятій. Сл&#1123довательно, дискурсивныя основоположенія весьма разнятся отъ воззрительныхъ, или аксіомъ. Первыя требуютъ вывода, вторыя не нуждаются въ немъ, такъ какъ посл&#1123днія очевидны по причин&#1123, которой н&#1123тъ въ философскихъ основоположеніяхъ, то синтетическое положеніе чистаго и трасцендентальнаго разума никогда не можетъ быть такъ очевиднымъ (какъ иногда дерзко утверждаютъ.), какъ положеніе: дважды два — четыре. Въ аналитик&#1123, при перечн&#1123 основоположеній чистаго разсудка, я тоже упоминалъ и объ аксіомахъ представленія, но приведенное тамъ положеніе было въ сущности не аксіомою, а указывало только принципъ возможности аксіомъ вообще и на самомъ д&#1123л&#1123 было основоположеніемъ изъ понятій: ибо въ трансцендентальной философіи нужно было указать и возможность математики. Значитъ, философія не им&#1123етъ аксіомъ и никакъ не должна прямо давать свои основоположенія а priori, по должна доказывать ихъ посредствомъ основательнаго вывода.
3) О доказательствахъ. Одно только аподиктическое наглядное доказательство можетъ быть называемо доказательствомъ. Опытъ указываетъ намъ, что существуетъ н&#1123что, но не показываетъ того, что иначе и быть не можетъ. Оттого опытныя основанія не могутъ давать аподиктическихъ доказательствъ. Изъ понятій а priori (въ дискурсивномъ познаніи) нельзя выводить что-нибудь наглядно достов&#1123рное, т. е. очевидное, какъ бы сужденіе ни было въ другихъ отношеніяхъ аподиктически достов&#1123рно. Посему одна только математика заключаетъ въ себ&#1123 доказательства въ собственномъ смысл&#1123: ибо она выводитъ свои познанія не изъ понятій, а изъ построенія ихъ, т. е. нагляднаго представленія, образуемаго а priori соотв&#1123тственно понятіямъ. И методъ алгебры съ ея уравненіями, въ которыхъ мы путемъ разр&#1123шенія ихъ доходимъ до истины, хотя и не есть собственно геометрическое, т&#1123мъ немен&#1123е своеобразное построеніе, въ ней мы изображаемъ понятія, именно, объ отношеніи величинъ въ наглядномъ представленіи, знаками и предохраняемъ свои заключенія отъ недостатковъ т&#1123мъ, что представляемъ ихъ наглядно. Между т&#1123мъ философское познаніе лишено этого преимущества: оно представляетъ всеобщіе признаки in abstracto (въ понятіяхъ), тогда какъ математика in concreto (въ единичномъ представленіи) и притомъ въ чистомъ представленіи а priori, такъ что всякая ошибка въ ней становится зам&#1123тною. Я желалъ бы первыя назвать акроаматическими (огласительными) доказательствами, ибо они ведутся посредствомъ словъ (предмета въ мысли), но не доказательствами въ собственномъ смысл&#1123, которыя развиваются съ помощію нагляднаго представленія предмета.
Изъ всего этого сл&#1123дуетъ, что, по самой природ&#1123 своей, философія не должна отваживаться на догматическій путь въ области чистаго разума и украшать себя математическими терминами, ибо она не есть математика, хотя им&#1123етъ причины указывать свой родственный союзъ съ нею. Математическій методъ въ ней есть тщеславное притязаніе, которое никогда не оправдается, но которое можетъ удалить философію отъ ц&#1123ли: открыть заблужденія разума, не соблюдающаго своихъ пред&#1123ловъ, и свести высоком&#1123ріе теоріи на путь скромнаго и основательнаго самопознанія, посредствомъ достаточнаго разъясненія нашихъ понятій. Въ своихъ трансцендентальныхъ попыткахъ, разумъ не долженъ смотр&#1123ть только впередъ, какъ будтобы пройденный путь непрем&#1123нно велъ къ ц&#1123ли, не долженъ полагаться на свои посылки, какъ будто не нужно часто озираться назадъ и внимательно смотр&#1123ть, не оказалось ли при развитіи умозаключеній недостатковъ, которые скрывались въ посылкахъ, и не нужно ли или точн&#1123е опред&#1123лить посылки или совершенно изм&#1123нитъ ихъ.
Вс&#1123 аподиктическія сужденія (будутъ ли они непосредственно очевидны, или будутъ требовать доказательствъ) я разд&#1123ляю на догматы и mathemata. Прямое синтетическое положеніе изъ понятій есть догматъ, такое же положеніе изъ построенія понятій есть mathema. Какъ мы знаемъ, аналитическія сужденія говорятъ намъ о предмет&#1123 тоже самое, что содержится и въ нашемъ понятіи о немъ: ибо они но расширяютъ нашихъ познаній о немъ, но только разъясняютъ его. Они поэтому но могутъ называться догматами (т. е. научными положеніями). Между двумя упомянутыми родами синтетическихъ положеній а priori только философскія справедливо носятъ это имя и едвали положенія алгебры или геометріи могутъ быть названы догматами. Такимъ образомъ практика подтверждаетъ, что только сужденія изъ понятій, но не изъ построенія ихъ могутъ быть названы догматическими.
Но чистый разумъ во всей своей теоретической области не им&#1123етъ ни одного синтетическаго сужденія изъ понятій. Какъ мы уже показали, изъ идей невозможны никакія синтетическія положенія, им&#1123ющія объективное значеніе, посредствомъ разсудка мы можемъ образовать твердыя основоположенія, но не прямо изъ понятій, а посредствомъ приложенія этихъ понятій къ чему-либо случайному, именно возможному опыту, только въ предположеніи посл&#1123дняго основоположенія им&#1123ютъ аподиктическую достов&#1123рность, сами же по себ&#1123 не могутъ быть познаны а priori. Наприм&#1123ръ, никто не можетъ вид&#1123ть на основаніи одного понятія, почему именно все, что случается, им&#1123етъ свою причину. Посему это сужденіе не есть догматъ, хотя съ другой точки зр&#1123нія, именно, въ области возможнаго опыта, оно можетъ быть доказано аподиктически. Оно называется только основоположеніемъ, но не аксіомою, какъ-бы для обозначенія того, что оно должно быть доказываемо: характеристическая черта его въ томъ и состоитъ, что отъ него зависитъ самый опытъ, которымъ оно доказывается, и что оно всегда предполагается посл&#1123днимъ.
Если же такимъ образомъ въ теоретической д&#1123ятельности чистаго разума, со стороны содержанія ея, не можетъ быть аксіомъ, то понятно, что она не можетъ прилагать догматическаго метода къ своему д&#1123лу, будетъ ли онъ заимствованъ отъ математиковъ, или нарочно изобр&#1123тенъ для того. Такой методъ скрываетъ только недостатки и заблужденія и отвлекаетъ философію отъ ц&#1123ли: разъяснять вс&#1123 шаги разума. Впрочемъ методъ ея во всякомъ случа&#1123 долженъ им&#1123ть систематическій характеръ. Нашъ разумъ (субъективный) есть самъ по себ&#1123 ц&#1123лая система, но въ своемъ чистомъ употребленіи, съ помощію однихъ понятій онъ есть система изсл&#1123дованія при руководств&#1123 основоположеній единства, для котораго только опытъ можетъ дать содержаніе. Впрочемъ, зд&#1123сь не м&#1123сто говорить о своеобразномъ метод&#1123 трансцендентальной философіи: ибо мы занимаемся только критикою нашихъ способностей, именно: можемъ ли мы построятъ и какъ высоко можемъ возводить зданіе съ помощію, им&#1123ющагося подъ рукою, содержанія (чистыхъ понятій а priori).

ГЛАВА ВТОРАЯ.
Руководство чистаго разума въ его полемической д
&#1123ятельности

Во вс&#1123хъ своихъ предпріятіяхъ разумъ долженъ подвергать себя постоянной критик&#1123 и не долженъ ст&#1123снять свободы ея, дабы не причинить т&#1123мъ вреда себ&#1123 и не навлечь на себя неблаговидныхъ подозр&#1123ній. Н&#1123тъ ничего столь полезнаго или святаго, что должно было бы быть изъято отъ критическаго нелицепріятнаго изсл&#1123дованія. На такой свобод&#1123 основывается самое существованіе разума, который вовсе не им&#1123етъ диктатарскаго характера, по требуетъ свободнаго согласія, причемъ каждый можетъ заявлять свои недоум&#1123нія и даже свое veto.
Разумъ т&#1123мъ бол&#1123е не долженъ отказываться отъ критики, что для него н&#1123тъ причинъ опасаться ея. Только разумъ въ его чисто догматическомъ (не математическомъ) употребленіи, не сознающій своихъ законовъ, не можетъ явиться предъ судилище высшаго разума и вполн&#1123 отложить свое притязательное догматическое значеніе.
Совершенно другое д&#1123ло, когда приходится им&#1123ть д&#1123ло не съ судьей, по съ притязаніями простаго гражданина и защищаться отъ нихъ. Такъ какъ они им&#1123ютъ догматическій характера — именно въ своемъ отрицаніи, то опроверженіе можетъ быть ??д’ &#65533,ҐяаиюNoҐ, оно совершенно достаточно для своей ц&#1123ли и даетъ намъ сильное оружіе противъ вс&#1123хъ притязаній, хотя иногда оно не совс&#1123мъ доказательно ??д’ &#65533,Ґя???Ґ.
Полемическимъ употребленіемъ чистаго разума я называю защищеніе положеній противъ догматическаго отрицанія ихъ. Ц&#1123ль его состоитъ не въ томъ, чтобъ непрем&#1123нно доказать ложность противоположныхъ мн&#1123ній, но чтобъ уб&#1123дить всякаго, что никто не можетъ утверждать ихъ съ аподиктическою достов&#1123рностію (даже съ большою в&#1123роятностію). Наше нравственное достояніе им&#1123етъ все-таки для насъ значеніе когда мы можемъ быть вполн&#1123 ув&#1123рены, что никто не можетъ доказать его незаконности.
Конечно, тяжело вид&#1123ть, что существуютъ внутреннія противор&#1123чія въ чистомъ разум&#1123 и что этотъ высшій судья вс&#1123хъ споровъ находится въ борьб&#1123 съ самимъ собою. Мы вид&#1123ли выше такія видимыя противор&#1123чія разума, оказалось, впрочемъ, что они основываются на недоразум&#1123ніяхъ, именно, когда, въ сл&#1123дъ за общимъ предразсудкомъ, мы принимаемъ явленіи за вещи въ себ&#1123 и потомъ ищемъ безусловной полноты синтеза какимъ-либо (вообще невозможнымъ) путемъ, чего явленія, конечно, дать не могутъ. Значитъ въ сущности, тамъ не было д&#1123йствительнаго противор&#1123чія разума самому себ&#1123: ибо положенія: рядъ данныхъ явленій им&#1123етъ безусловно первое начало и этотъ рядъ въ самомъ себ&#1123 не им&#1123етъ начала, могутъ быть принимаемы безъ противор&#1123чія: но явленія въ себ&#1123, конечно, не существуютъ, т. е. это понятіе противор&#1123читъ самому себ&#1123, и потому оно естественно вело къ противор&#1123чивымъ выводамъ.
Это недоразум&#1123ніе и борьба разума не можетъ быть устранена т&#1123мъ, что мы станемъ утверждать: существуетъ высшее существо или н&#1123тъ такого существа, или какъ въ психологіи: все мыслящее им&#1123етъ характеръ постояннаго единства и т&#1123мъ отличается отъ преходящаго матеріальнаго единства, или, напротивъ, что душа не есть нематеріальное единство и не можетъ спастись отъ уничтожаемости. Зд&#1123сь отъ предмета вопроса устранено все постороннее, противор&#1123чащее его природ&#1123 и разсудокъ зд&#1123сь им&#1123етъ д&#1123ло съ вещами въ себ&#1123, но не съ явленіями. Истинное противор&#1123чіе образовалось бы тогда, еслибъ чистый разумъ отъ себя прибавилъ н&#1123что и т&#1123мъ увеличилъ силу отрицательныхъ положеній. Совершенно возможно допустить критику положительныхъ мн&#1123ній, не отрицаясь отъ самыхъ положеній, ибо на ихъ сторон&#1123 интересъ разума, тогда какъ противоположныя мн&#1123нія не могутъ ссылаться на него.
Я не совс&#1123мъ разд&#1123ляю мн&#1123ніе н&#1123которыхъ мыслителей (напр. Зульцера), признавая слабость обыкновенно приводимыхъ доказательствъ, они думали, что современемъ будутъ найдены очевидныя доказательства двухъ главныхъ положеній нашего чистаго разума: существуетъ Богъ и есть будущая жизнь. Но гд&#1123, спрашивается, разумъ найдетъ основаніе для такихъ синтетическихъ, положеній, не им&#1123ющихъ отношенія къ опыту и его внутренней возможности? Съ другой стороны, можно быть ув&#1123реннымъ въ томъ, что никто никогда не докажетъ и противоположнаго нетолько догматически, но и съ кажущеюся в&#1123роятностью. Желая доказывать противоположеніе посредствомъ чистаго разума, противникъ долженъ намъ показать, что Высшее Существо и мыслящій въ насъ субъектъ, какъ чистая разумность, невозможны. Но гд&#1123 же онъ найдетъ св&#1123д&#1123нія, которыя уполномочивали бы его судить о сверхъопытныхъ вещахъ такъ синтетически? Посему мы можемъ не безпокоиться, что намъ когда-нибудь докажутъ противное нашимъ уб&#1123жденіямъ, и намъ н&#1123тъ нужды усиливаться искать школьныхъ доказательствъ, мы всегда можемъ принять положенія, которыя совершенно согласны съ теоретическимъ интересомъ нашего разума въ опытномъ его употребленіи и суть единственныя средства для соглашенія его съ практическимъ. Для противника (онъ становится уже для насъ тогда не критикомъ только) мы будемъ им&#1123ть въ запас&#1123 non liquet, о которое должны разбиться вс&#1123 его нападенія: опираясь на субъективное правило разума, котораго н&#1123тъ у противника, и подъ его защитою, мы спокойно и хладнокровно можемъ смотр&#1123ть на его нападенія.
Такимъ образомъ, собственно говоря н&#1123тъ противор&#1123чивости въ чистомъ разум&#1123. Единственное ратное поле для него можетъ находиться только на поприщ&#1123 чистаго Богословія и Психологіи, но эта почва не можетъ сдерживать ни одного борца въ его полномъ вооруженіи. Рыцарь можетъ обнаруживать одно только см&#1123шное хвастовство и высокопарность. Это ут&#1123шительное зам&#1123чаніе можетъ снова одушевлять разумъ: иначе, что могло бы служить ему опорою, еслибъ онъ, призванный къ борьб&#1123 съ заблужденіями, самъ былъ разрушаемъ въ себ&#1123, не им&#1123я надежды на миръ и спокойное состояніе?
Все, устрояемое природой, служитъ для какого-нибудь блага. Яды, наприм&#1123ръ, служатъ къ тому, чтобъ уничтожать д&#1123йствіе другихъ ядовъ, образующихся въ нашихъ сокахъ, и потому должны находиться въ числ&#1123 прочихъ врачебныхъ средствъ. Такъ точно возраженія противъ высоком&#1123рія нашего разума даны самой природой его и должны им&#1123ть благую ц&#1123ль, которою и нужно воспользоваться. Для чего Провид&#1123ніе такъ высоко поставило отъ насъ н&#1123которые предметы, что мы въ состояніи им&#1123ть о нихъ только неясное и даже сомнительное воспріятіе, бол&#1123е раздражать свое любопытство, ч&#1123мъ удовлетворять его? Понятно, что при такихъ видахъ сомнительно отваживаться на см&#1123лыя положенія. Во всякомъ случа&#1123 полезно давать полную свободу изсл&#1123дующему и критикующему разуму, дабы онъ безпрепятственно могъ заботиться о своихъ интересахъ, для которыхъ столько же полезно ограниченіе собственныхъ мн&#1123ній, какъ и расширеніе ихъ, который всегда страдаетъ отъ чуждаго вм&#1123шательства, желающаго руководить его къ вынужденнымъ ц&#1123лямъ вопреки его естественному движенію.
Нужно поэтому говорить съ противниками только отъ имени разума и бороться съ ними только его оружіемъ. Во всякомъ случа&#1123, н&#1123тъ нужды слишкомъ заботиться о хорошемъ д&#1123л&#1123 (практическомъ интерес&#1123), его судьба вовсе не связана съ теоретическою борьбою. Борьба указываетъ намъ только ни антиномію разума, и такъ какъ посл&#1123дняя основывается на самой его природ&#1123, то она должна быть выслушана и изсл&#1123дована. Она развиваетъ разумъ т&#1123мъ, что развиваетъ предметъ съ двухъ сторонъ и улучшаетъ его сужденія т&#1123мъ, что ограничиваетъ его. Спорная вещь зд&#1123сь не предметъ, а тонъ. Въ другомъ м&#1123ст&#1123 вы можете говорить языкомъ твердой в&#1123ры, не боящимся строгой критики разума, и конечно въ этомъ случа&#1123 вы должны отказаться отъ языка науки.
Еслибы мы спросили хладнокровнаго, предрасположеннаго къ взв&#1123шиванію сужденія, Давида Юма, что именно побудило его съ такимъ трудомъ отыскивать сомн&#1123нія и подкапываться подъ ут&#1123шительное уб&#1123жденіе челов&#1123ка, что разумъ можетъ достигнуть понятія о высшемъ существ&#1123? то онъ отв&#1123тилъ бы намъ, что единственною ц&#1123лью его были расширеніе разума въ его самопознаніи и противод&#1123йствіе принужденію, д&#1123лаемому т&#1123мъ, что посредствомъ разума обыкновенно стремятся къ великимъ ц&#1123лямъ и не позволяютъ ему сознаться въ своихъ недостаткахъ, очевидныхъ при критик&#1123. Спросите, напротивъ, Пристли, привязаннаго къ опытной д&#1123ятельности разума и не любившаго никакой трансцендентной теоріи, что побудило его отрицать свободу и безсмертіе души (надежда на будущую жизнь для него есть ожиданіе, чуда воскресенія изъ мертвыхъ) — эти два главныхъ основанія всякой религіи, спросите этого благочестиваго и ревностнаго учителя религіи. Онъ отв&#1123титъ вамъ, что его побудилъ къ тому интересъ разума, нарушаемый т&#1123мъ, что изв&#1123стные предметы устраняются нами изъ круга д&#1123йствія законовъ матеріальной природы, единственно намъ изв&#1123стной. Конечно, было бы несправедливо обвинять этого челов&#1123ка, соединявшаго съ религіознымъ настроеніемъ такое странное мн&#1123ніе, и оскорблять его за то, что вн&#1123 области природы онъ не находилъ для себя твердыхъ пунктовъ Тоже самое нужно сказать о вполн&#1123 благонам&#1123ренномъ я по своему нравственному характеру безукоризненномъ Юм&#1123, который не можетъ отказаться отъ своихъ взглядовъ уже потому, что, по его мн&#1123нію, предметы теоріи находятся вн&#1123 пред&#1123ловъ естествов&#1123д&#1123нія, въ области чистыхъ идей.
Что же мы должны сд&#1123лать въ виду опасности, угрожающей лучшему нашему достоянію? Самое лучшее для того есть р&#1123шимость выжидать. Предоставимъ каждому свободу д&#1123йствія. Если у нашихъ противниковъ есть талантъ, если они обнаруживаютъ глубокій и новый методъ изсл&#1123дованія, однимъ словомъ, если они обнаруживаютъ разумъ, то въ конц&#1123 концевъ выигрыша, останется на сторон&#1123 разума же. Если же вы обратитесь къ другимъ средствамъ, а не къ разуму, начнете кричать объ изм&#1123н&#1123, будете сзывать вс&#1123хъ, туго понимающихъ столь тонкую работу, какъ на пожаръ, то вы сд&#1123лаете себя см&#1123шными. Зд&#1123сь р&#1123чь не о томъ, что полезно или вредно для вс&#1123хъ, но — какъ далеко можетъ дойти разумъ въ своей, нич&#1123мъ не связанной, теоріи, можно ли вообще разсчитывать на такой разумъ, или лучше предпочесть теорію практик&#1123. Вм&#1123сто того, чтобъ вступаться въ борьбу, вы можете спокойно наблюдать ее съ критической точки зр&#1123нія, т&#1123мъ бол&#1123е, что она во всякомъ случа&#1123 принесетъ пользу для вашихъ уб&#1123жденій. Иначе было бы слишкомъ странно ожидать просв&#1123щенія отъ разума и вм&#1123ст&#1123 предписывать ему напередъ., ч&#1123мъ должны кончаться его изсл&#1123дованія. Нужно помнить, что разумъ приводится въ должныя границы разумомъ же и что н&#1123тъ нужды призывать на помощь силу, дабы оказать противод&#1123йствіе сторон&#1123, берущей опасный перев&#1123съ. Въ этой діалектик&#1123 н&#1123тъ поб&#1123дъ, противъ которыхъ стоило бы принимать м&#1123ры.
Самъ разумъ нуждается въ этой борьб&#1123 и было бы желательно, чтобы она велась совершенно открыто и свободно. Тогда гораздо ран&#1123е появилась бы зр&#1123лая критика и всякая борьба сд&#1123лалась бы ненужной, такъ какъ сами борцы увид&#1123ли бы собственное заблужденіе и свои предразсудки.
Челов&#1123ческому разуму свойственна н&#1123которая скрытность, которая въ результат&#1123 какъ и все, исходящее отъ природы, должна вести ко благимъ ц&#1123лямъ, именно, склонность скрывать свои истинныя нам&#1123ренія и принимать на себя ц&#1123ли, обыкновенно считающіяся хорошими и похвальными. Достов&#1123рно, что эта склонность сдерживать себя и принимать одобрительный видъ им&#1123ла вліяніе облагораживающее и въ н&#1123которой м&#1123р&#1123 даже нравственное, ибо никто не старался проникать подъ маску приличія, честности и нравственности и потому вид&#1123лъ кругомъ себя много прим&#1123ровъ добра, которые могли для него служить школой усовершенствованія. Однако, эта склонность — казаться лучшимъ, ч&#1123мъ есть въ д&#1123йствительности, и обнаруживать нам&#1123ренія, которыхъ на самомъ д&#1123л&#1123 н&#1123тъ, служила только временнымъ средствомъ, дабы вывести людей изъ дикаго состоянія и пріучить ихъ, по крайней м&#1123р&#1123, къ формамъ добра: ибо потомъ, когда уже разовьются хорошія правила и перейдутъ въ образъ мышленія ихъ, съ этой лживостью должно усиленно бороться: она развращаетъ сердце и не дозволяетъ развиться добрымъ нам&#1123реніямъ подъ покровомъ прекрасной маски.
Къ сожал&#1123нію, та же самая неискренность, лживость и лицем&#1123ріе встр&#1123чается и въ теоретическомъ образ&#1123 мышленія, а между т&#1123мъ зд&#1123сь-то всего меньше препятствій открыто и искренно высказывать свои мысли. Что можетъ быть вредн&#1123й для науки, какъ наклонность не передавать искренно своихъ мыслей, скрывать сомн&#1123нія, питаемыя нами противъ нашихъ собственныхъ положеній, или давать характеръ очевидности такимъ доказательствамъ, которыя насъ самихъ не удовлетворяютъ? Притомъ такой образъ д&#1123йствій-и безполезенъ. Хитрость одной стороны (что, обыкновенно, случается по отношенію къ теоретическимъ сужденіямъ, не им&#1123ющимъ особаго интереса и не легко допускающимъ аподиктическую достов&#1123рность) находитъ себ&#1123 противод&#1123йствіе въ тщеславіи другихъ и д&#1123ло открыто обнаруживается, т. е. въ конц&#1123 концовъ получается тоже самое, что было бы достигнуто гораздо прежде честнымъ и откровеннымъ путемъ. Впрочемъ тамъ, гд&#1123 обыкновенно думаютъ, что слишкомъ топкіе резонеры им&#1123ютъ въ виду только подкапываться подъ основы общественнаго благосостоянія, нетолько благоразумн&#1123е, но и полезн&#1123е помогать доброму д&#1123лу посредствомъ не совс&#1123мъ твердыхъ основаній, ч&#1123мъ соглашаться съ противниками въ томъ, что уб&#1123жденія наши им&#1123ютъ только практическій характеръ и что у васъ вообще н&#1123тъ для нихъ теоретически твердыхъ основаній. Но при этомъ я долженъ хранить уб&#1123жденіе, что н&#1123тъ ничего хуже, если съ благими ц&#1123лями будутъ соединяться ложь и обманъ. Мы должны, по меньшей м&#1123р&#1123, требовать, чтобъ основанія разума обсуждались совершенно честнымъ образомъ. Еслибы это требованіе было удовлетворено, то борьба теоретическаго разума по поводу важн&#1123йшихъ вопросовъ о Бог&#1123, безсмертіи (души) и свобод&#1123 или была бы уже окончена, или скоро окончилась бы. Такъ, честность нам&#1123ренія часто находится въ обратномъ отношеніи къ доброкачественности д&#1123ла, и посл&#1123днее им&#1123етъ иногда больше честныхъ противниковъ, ч&#1123мъ защитниковъ.
Я предполагаю такого читателя, который не хочетъ, чтобъ справедливое д&#1123ло отстаивалось не честнымъ образомъ. Теперь уже р&#1123шено, я полагаю, что въ силу основоположеній критики (если обращать вниманіе не на то, что случается, а что должно быть), полемики чистаго разума собственно и не должно быть. какимъ образомъ возможенъ споръ о вещи, реальность которой немыслима даже въ возможномъ опыт&#1123, когда разсуждается только объ иде&#1123, дабы изъ ней заключить н&#1123что большее, именно, д&#1123йствительность самаго предмета? Какимъ образомъ противники могутъ, покончить споръ, когда никто не можетъ положительно объяснить и доказать свое д&#1123ло, а можетъ только опровергать своего противника? Такова судьба вс&#1123хъ положеній чистаго разума: именно: что, не выходя за пред&#1123лы условій опыта, вн&#1123 котораго не существуетъ никакихъ доказательствъ истины, они могутъ им&#1123ть д&#1123ло только съ законами разсудка, предназначенными для опыта, безъ которыхъ невозможенъ ни одинъ шагъ въ синтетическомъ мышленіи, потому они всегда открыты для нападеніи противника и въ свою очередь легко могутъ быть употреблены противъ него.
Поэтому критику чистаго разума можно назвать истиннымъ судилищемъ для вс&#1123хъ споровъ его, она не впутывается въ споры о самыхъ предметахъ, но им&#1123етъ ц&#1123лью своей опред&#1123лить права разума, на основаніи его устройства.
Безъ критики разумъ находится какъ-бы въ дикомъ состояніи и только силой можетъ дать в&#1123съ своимъ мн&#1123ніямъ и притязаніямъ. Напротивъ, критика, опираясь въ своихъ р&#1123шеніяхъ на основныхъ для всякаго несомн&#1123нныхъ правилахъ, доставляетъ намъ спокойствіе, при которомъ вс&#1123 споры ведутся какъ-бы путемъ процесса. Въ первомъ случа&#1123, д&#1123ло оканчивается поб&#1123дой, которой хвалятся об&#1123 стороны, но за которой сл&#1123дуетъ непрочный миръ, и то при вм&#1123шательств&#1123 власти, во второмъ — д&#1123ло заканчивается р&#1123шеніемъ, которое, касаясь самыхъ источниковъ спора, учреждаетъ в&#1123чный миръ. Д&#1123йствительно, безконечные споры догматическаго разума принуждаютъ наконецъ искать мира въ критик&#1123 этого разума и законодательств&#1123, на ней основывающемся. Справедливо говорить Гоббсъ: природное состояніе есть несправедливое и насильственное положеніе, необходимо оставить его, и подчиниться законному ст&#1123сненію, ограничивающему нашу свободу, дабы она могла согласоваться съ свободой другихъ и со всеобщимъ благомъ.
Къ области такой свободы относится возможность открыто заявлять свои мысли, свои неразр&#1123шимыя сомн&#1123нія, для общественнаго обсужденія, не подвергая себя опасности быть отнесеннымъ къ числу неспокойныхъ и опасныхъ гражданъ. Это предполагается первоначальнымъ правомъ челов&#1123ческаго разума, не признающаго другаго судьи, кром&#1123 общечелов&#1123ческаго разума, въ которомъ каждый участвуетъ своимъ голосомъ. Такъ какъ это право служитъ ручательствомъ за наше усовершенствованіе, то оно должно оставаться для насъ святымъ и не должно терп&#1123ть ни мал&#1123йшаго ущерба. Къ-чему давать значеніе изв&#1123стнымъ сомнительнымъ мн&#1123ніямъ и неудачнымъ нападеніямъ, на общеизв&#1123стныя и общеодобряемыя истины: это значитъ давать ц&#1123ну тому, что не им&#1123емъ никакого значенія. Когда я слышу, что не совс&#1123мъ обыкновенный челов&#1123къ доказываетъ противъ свободы челов&#1123ческий воли, надежды на будущую жизнь, бытія Божія, я охотно стану читать его книгу: ибо ожидаю что его талантъ будетъ ч&#1123мъ-нибудь полезенъ мн&#1123. Я напередъ уб&#1123жденъ въ тщет&#1123 вс&#1123хъ его усилій, не потому впрочемъ, что у меня будто бы есть несокрушимыя доказательства противъ него, а потому, что трансцендентальная критика, раскрывающая предо мной весь запасъ чистаго разума, уб&#1123дила меня, что въ этой области мало основаній и для положительныхъ, и для отрицательныхъ мн&#1123ній. Откуда онъ можетъ знать наприм&#1123ръ, что н&#1123тъ никакого высшаго существа? Это положеніе находится вн&#1123 области возможнаго опыта и потому вн&#1123 пред&#1123ловъ челов&#1123ческаго в&#1123д&#1123нія. По догматическаго защитника я не стану и читать: я ув&#1123ренъ, что онъ нападаетъ на другаго, только чтобъ очистить себ&#1123 дорогу, притомъ, на его сторон&#1123 н&#1123тъ и интереса новости, тогда какъ догматическій противникъ религіи можетъ дать много предметовъ для занятія и улучшенія моей критики, хотя и н&#1123тъ ни мал&#1123йшихъ причинъ опасаться его.
Однако, юношество, вв&#1123ренное университетскому обученію, не должно ли быть предохраняемо отъ слишкомъ преждевременнаго знакомства съ такими опасными мыслями, пока въ немъ несозр&#1123етъ сила сужденія, или пока не укр&#1123пятся въ немъ надлежащія истины, дабы твердо противостоять всякимъ противнымъ уб&#1123жденіямъ, откуда бы они ни приходили?
Конечно, еслибъ приходилось непрем&#1123нно оставаться при догматическомъ метод&#1123 въ д&#1123лахъ чистаго разума и еслибъ борьба съ противниками всегда должна была им&#1123ть полемическій характеръ, т. е. мы должны были бы вм&#1123шиваться въ самую борьбу и доказывать противоположныя мн&#1123нія, тогда, конечно, мы усп&#1123ли бы на время, но никакъ не на долгое время, поставить юношескій разумъ подъ опеку и такимъ образомъ предохранить его отъ искушенія. Если же всл&#1123дствіе любопытства или моды подобныя сочиненія попадутъ въ его руки — будутъ ли тогда им&#1123ть усп&#1123хъ наши уб&#1123жденія? Кто приходитъ съ однимъ догматическимъ оружіемъ, дабы противостоять нападеніямъ противника, и не ум&#1123етъ развивать внутренней діалектики, которая гн&#1123здится какъ въ немъ самомъ, такъ и въ голов&#1123 противника, тотъ не способенъ идти дал&#1123е призрачныхъ основаній, его выборъ, сл&#1123довательно, долженъ колебаться между основаніями, им&#1123ющими, по крайней м&#1123р&#1123, интересъ новизны, и основаніями, давно изв&#1123стными, которыя легко могутъ возбудить въ молодыхъ людяхъ подозр&#1123ніе, что дов&#1123ріе ихъ злоупотребляется. Оттого-то и происходитъ, что молодые люди, думая доказать свой мужественный возрастъ, уклоняются отъ всякихъ благонам&#1123ренныхъ предостереженій и, по своей привычк&#1123 къ догматизму, ударяются въ противоположную гибельную крайность.
Напротивъ, совершенно иначе должно вести университетское образованіе, конечно, предполагая основательное преподаваніе критики чистаго разума. Дабы прим&#1123нить къ д&#1123лу ея принципы и показать всю ея пользу противъ діалектическихъ призраковъ, нужно заран&#1123е знакомить молодыхъ людей съ возраженіями разума противъ догматическихъ мн&#1123ній и заставлять слушателей пов&#1123рять неосновательныя положенія съ помощію критическихъ правилъ. Легко опровергая заблужденія, они рано начнутъ чувствовать собственныя силы противъ нихъ и заблужденія такимъ образомъ скоро потеряютъ въ глазахъ ихъ все значеніе. Они не будутъ безпокоиться о томъ, что т&#1123 же самые удары, которые поражали противника, могутъ быть направлены и противъ ихъ собственныхъ теоретическихъ надеждъ: ибо въ практической области они могутъ найти бол&#1123е устойчивую почву, дабы на ней построитъ разумную и плодотворную систему.
Итакъ, въ области чистаго разума собственно говоря, н&#1123тъ полемики. Об&#1123 спорящія стороны суть воздушные борцы, им&#1123ющія д&#1123ло съ собственными т&#1123нями, ибо они выступаютъ за пред&#1123лы природы, туда, гд&#1123 н&#1123тъ ничего, что можно было бы осязать и удержать. И борьба эта нескончаема, поражаемыя т&#1123ни опять будутъ срастаться, дабы вновь дать борцамъ средства для безкровнаго сраженія.
Но при этомъ нужно зам&#1123тить, что разумъ не можетъ остановиться на скептической точк&#1123 зр&#1123нія, т. е. быть нейтральнымъ при вс&#1123хъ этихъ спорахъ. Направлять разумъ противъ его же самого, доставлять об&#1123имъ сторонамъ оружіе и зат&#1123мъ спокойно и насм&#1123шливо смотр&#1123ть на борьбу — это несовс&#1123мъ честно и служитъ признакомъ злораднаго нрава такого челов&#1123ка. Если же посмотр&#1123ть на непоб&#1123димое осл&#1123пленіе и хвастливость резонеровъ, нелегко ум&#1123ряемыхъ критикою, то, д&#1123йствительно, весьма полезно хвастливости противопоставлять такую же равноправную хвастливость, чтобъ какъ-нибудь возбудить въ разум&#1123 сомн&#1123нія въ собственныхъ притязаніяхъ и заставить его слушаться критики. Но, конечно, никакъ не сл&#1123дуетъ при этомъ оставаться при однихъ сомн&#1123ніяхъ и сознаніе своего незнанія признавать спасительнымъ средствомъ противъ догматическаго высоком&#1123рія и для окончанія борьбы: ибо сомн&#1123нія не могутъ доставить покоя для разума, но суть только средство пробудить его отъ сладкихъ догматическихъ сновид&#1123ній и заставить его размыслить о собственномъ состояніи. Но такъ какъ этотъ скептическій методъ, помогающій уклоняться отъ тягостной разумной работы, служитъ только кратчайшимъ путемъ къ философскому спокойствію, и особенно любимъ т&#1123ми, кто думаетъ придать себ&#1123 бол&#1123е достоинства насм&#1123шками надъ изсл&#1123дованіями подобнаго рода, то я займусь раскрытіемъ такого образа мышленія.

Невозможность скептическаго удовлетворенія разума, разъединеннаго съ самимъ собою.

Сознаніе собственнаго незнанія (если оно не признается въ тоже время неизб&#1123жнымъ вообще) должно поощрять изсл&#1123дованія, а не заканчивать ихъ. Нев&#1123деніе касается или предметовъ, или свойствъ и пред&#1123ловъ моего познанія. Въ первомъ случа&#1123 оно должно побуждать меня изсл&#1123дывать предметы догматически, во второмъ — пред&#1123лы моего возможнаго познанія критически. Что мое незнаніе совершенно необходимо и потому освобождаетъ меня отъ всякихъ дальн&#1123йшихъ изсл&#1123дованіи, этого ни какъ нельзя р&#1123шить опытнымъ путемъ изъ наблюденія, но только критически, на основаніи изсл&#1123дованія первыхъ источниковъ нашего познанія. Значитъ, указаніе пред&#1123ловъ нашего разума возможно только при помощи основаній а priori, ограниченіе же разума, которое, въ сущности, есть только неопред&#1123ленное знаніе собственной ограниченности, можетъ быть произведено а posteriori, именно когда мы на д&#1123л&#1123 увидимъ, какъ много еще остается намъ знать. Познаніе собственнаго незнанія, возможное только съ помощію критики самого разума, есть, сл&#1123довательно, наука, познаніе достигаемое вторымъ путемъ, есть собственно наблюденіе, о которомъ нельзя сказать р&#1123шительно, какъ далеко могутъ идти заключенія на основаніи его. Представляя себ&#1123 поверхность земли наподобіе плоскаго круга (т. е. какъ она кажется намъ), я не могу еще отсюда знать, какъ велика она. По опытъ показываетъ мн&#1123, что везд&#1123 я вижу пространство кругомъ себя, въ которомъ я могу двигаться дал&#1123е, сл&#1123довательно, я познаю зд&#1123сь пред&#1123лы моихъ наличныхъ географическихъ познаній, но не пред&#1123лы всего возможнаго географическаго знанія. Если же мои знанія простираются уже такъ далеко, что мн&#1123 изв&#1123стно, что земля есть шаръ и ея поверхность шарообразна, тогда, на основаніи небольшой части ея, наприм. по величин&#1123 одного градуса, я могу знать ея діаметръ, а чрезъ него и полную окружность земли, т. е. по принципамъ а priori, могу познать ея поверхность. И хотя мн&#1123 неизв&#1123стны предметы, находящіеся на ней, т&#1123мъ немен&#1123е я знаю ея объемъ, величину и пред&#1123лы.
Сумма вс&#1123хъ возможныхъ предметовъ для нашего познанія кажется намъ какъ-бы плоскою поверхностію, им&#1123ющею видимый кругозоръ, именно, обнимающею собою вс&#1123 предметы въ совокупности и называемою нами понятіемъ безусловной ц&#1123лостности. Опред&#1123леніе ея опытнымъ путемъ невозможно, равно какъ вс&#1123 попытки указать ея границы а priori, по изв&#1123стному принципу, оказались тщетными. А между т&#1123мъ вс&#1123 вопросы нашего чистаго разума находятся за пред&#1123лами этого кругозора, или всякомъ во случа&#1123 на его границахъ.
Изв&#1123стный Давидъ Юмъ былъ однимъ изъ географовъ челов&#1123ческаго разума, вс&#1123 его вопросы онъ думалъ пор&#1123шить т&#1123мъ, что отнесъ ихъ за пред&#1123лы горизонта, который остался, однако, у него неопред&#1123леннымъ. Онъ остановился на основоположеніи причинности и совершенно справедливо зам&#1123тилъ, что его достов&#1123рность (и объективное значеніе понятія д&#1123йствующей причины вообще) не основывается на познаніи а priori, и что этотъ законъ ни въ какомъ случа&#1123 не им&#1123етъ характера необходимости, по что онъ вообще приложимъ въ опыт&#1123, а потому им&#1123етъ субъективно-необходимый характеръ, названный у него привычкою. Изъ неспособности разума дать этому основоположенію назначеніе вн&#1123 области опыта, онъ заключилъ къ безплодности вс&#1123хъ попытокъ разума перейти границы опытной области.
Подобный методъ изсл&#1123дованія factorum разума и обсужденія ихъ можно назвать цензурою разума. Безъ сомн&#1123нія эта цензура неизб&#1123жно приводитъ къ сомн&#1123нію во всякомъ трансцендентномъ употребленіи основоположеній. Но въ этомъ состоитъ только второй шагъ, которымъ далеко не заканчивается д&#1123ло. Первый шагъ въ д&#1123лахъ чистаго разума, свойственный его д&#1123тскому возрасту, всегда догматиченъ. Вторымъ шагомъ служитъ вышеупомянутый скептическій и указываетъ на силу сужденія, умудренную опытомъ. Теперь необходимъ третій шагъ, свойственный зр&#1123лой и мужественной сил&#1123 сужденія, руководящейся твердыми и доказанными правилами: именно, нужно подвергнуть оц&#1123нк&#1123 не facta разума, но самый разумъ со стороны его способности и пригодности къ чистымъ понятіямъ а priori. Это уже но цензура, но критика разума, посредствомъ которой указываются нетолько границы, но и самые пред&#1123лы его, разсматриваются разм&#1123ры достаточности его относительно вс&#1123хъ возможныхъ вопросовъ изв&#1123стнаго рода, въ ней ничего не предполагается, по все доказывается на основаніи принциповъ. Такимъ образомъ, скептицизмъ служитъ пунктомъ для отдохновенія разума, на которомъ онъ можетъ размыслить о своемъ догматическомъ путешествіи и набросать черты страны, въ которой онъ находится, дабы съ большею ув&#1123ренностію избрать дальн&#1123йшій путь, но скептицизмъ никакъ не долженъ быть м&#1123стомъ окончательной ос&#1123длости разума: ибо успокоиться онъ можетъ только на положительномъ знаніи или самого предмета, или пред&#1123ловъ, внутри которыхъ заключено все наше познаніе предметовъ.
Нашъ разумъ нельзя сравнивать съ неопред&#1123ленно широкою плоскостію, пред&#1123лы которой могутъ быть обозр&#1123ны, но скор&#1123е со сферою, половина діаметра которой можетъ быть найдена изъ величины дуги на ея поверхности (т. е. природы синтетическихъ сужденій а priori), откуда съ достов&#1123рностію можетъ быть выведено содержаніе и границы всего содержимаго ею. Вн&#1123 этой сферы (области опыта) н&#1123тъ предмета для разума, самые вопросы о подобныхъ мнимыхъ предметахъ касаются только субъективныхъ принциповъ всесторонняго опред&#1123ленія отношеній, какія могутъ образоваться между разсудочными понятіями внутри этой сферы.
Въ самомъ д&#1123л&#1123, мы им&#1123емъ синтетическое познаніе а priori, какъ это доказывается основоположеніями разсудка, предваряющими опытъ. Кто не понимаетъ возможности ихъ, тотъ можетъ еще съ перваго разу сомн&#1123ваться, д&#1123йствительно ли они присущи въ насъ а priori. По, конечно, отсюда далеко еще до невозможности ихъ для разсудка, и мы не им&#1123емъ основаній признавать вс&#1123 шаги разума, по руководству ихъ, неим&#1123ющими никакого значенія. Мы могли бы сказать только: еслибы мы знали ихъ происхожденіе и были ув&#1123рены въ ихъ достов&#1123рности, то могли бы опред&#1123лить объемъ и пред&#1123лы нашего разума, докол&#1123 же этого не сд&#1123лается, вс&#1123 мн&#1123нія будутъ слишкомъ отважны. Такое полное сомн&#1123ніе во всей догматической философіи, р&#1123шающейся идти безъ критики разума, конечно, вполн&#1123 основательно. Т&#1123мъ немен&#1123е нельзя отрицать возможности для разума идти дал&#1123е, когда онъ будетъ лучше приготовленъ къ тому и обнадеженъ бол&#1123е достов&#1123рными основаніями. Вс&#1123 понятія, вс&#1123 вопросы, предлагаемые намъ разумомъ, заключаются не въ опыт&#1123, но въ самомъ же разум&#1123 и должны быть разр&#1123шены имъ въ томъ или другомъ смысл&#1123. Мы не им&#1123емъ никакихъ основаній отказываться, подъ предлогомъ нашей неспособности, отъ этихъ задачъ, какъ будто-бы разр&#1123шеніе ихъ сокрыто въ природ&#1123 вещей, и отрицаться отъ дальн&#1123йшихъ изсл&#1123дованій: ибо эти идеи порождены въ самыхъ н&#1123драхъ разума и онъ можетъ дать себ&#1123 полный отчетъ о в&#1123рности, или діалектической призрачности ихъ.
Скептицизмъ направленъ собственно противъ догматизма, который думаетъ продолжать свой путь нимало не сомн&#1123ваясь въ своихъ первоначальныхъ объективныхъ принципахъ, т. е. безъ критики, и им&#1123етъ ц&#1123лію своею привести догматизмъ къ самопознанію. Но самъ по себ&#1123 онъ нисколько не р&#1123шаетъ того, что мы можемъ знать и чего не можемъ. Вс&#1123 неудавшіяся догматическія попытки разума суть facta, которые всегда полезно подвергать оц&#1123нк&#1123. Но этимъ путемъ мы ничего не р&#1123шимъ о надеждахъ разума относительно лучшаго усп&#1123ха его будущихъ усилій и стремленій къ нему, одна цензура, сл&#1123довательно, никакъ не можетъ привести къ концу споръ о правахъ челов&#1123ческаго разума.
Юмъ несомн&#1123нно былъ самымъ даровитымъ изъ вс&#1123хъ скептиковъ и безспорно им&#1123лъ огромное вліяніе на возбужденіе основательной критики разума. Стоитъ просл&#1123дить,— насколько это полезно для моей ц&#1123ли,— ходъ умозаключеній и т&#1123 заблужденія этого столь умнаго челов&#1123ка, которыя онъ допустилъ при своемъ движеніи къ истин&#1123.
Кажется, Юмъ думалъ, хотя и не развилъ вполн&#1123 своей мысли, что при н&#1123которыхъ сужденіяхъ мы выступаемъ за пред&#1123лы понятія о предмет&#1123. Этотъ родъ сужденій я назвалъ синтетическимъ. Что посредствомъ опыта можно выступать изъ понятія, это не подлежитъ сомн&#1123нію. Опытъ самъ есть синтезъ воспріятій и посредствомъ его я могу увеличивать свои наличныя понятія новыми воспріятіями. Къ сожал&#1123нію, мы полагаемъ, что можно выступать изъ понятія еще а priori и такимъ образомъ расширять свое познаніе. Этой ц&#1123ли мы пытаемся достигнуть или посредствомъ чистаго разсудка, именно, относительно того, что можетъ стать предметомъ опыта, или даже посредствомъ чистаго разума, относительно свойствъ, или даже бытія предметовъ, которые пикапъ не могутъ встр&#1123титься въ опыт&#1123. Нашъ скептикъ не различалъ этихъ двухъ родовъ сужденій (что онъ неопустительно долженъ былъ сд&#1123лать) и прямо полагалъ, что такое саморасширеніе понятія, такъ сказать, саморожденіе нашего разсудка (а также и разума) безъ помощи опыта совершенно невозможно, и что, сл&#1123довательно, вс&#1123 принципы а priori суть чистыя фантазіи, онъ нашелъ, что они обозначаютъ въ сущности привычку, возникшую изъ опыта и его законовъ и суть опытныя, т. е. сами по себ&#1123 случайныя, правила, которымъ мы усвояемъ мнимый характеръ необходимости и всеобщности. Въ доказательство этой странной мысли онъ сослался на всеобще признанный законъ отношенія причины къ д&#1123йствію. Изъ того, что разсудокъ не можетъ заключать отъ понятія предмета къ бытію чего-либо, подразум&#1123ваемаго въ немъ, всеобщимъ и необходимымъ образомъ, онъ заключилъ, что только опытъ можетъ умножать наше понятіе и уполномочивать насъ на расширеніе а priori сужденія. Того факта, что солнечный св&#1123тъ, осв&#1123щая воскъ, въ тоже время растапливаетъ его, тогда какъ глину д&#1123лаетъ бол&#1123е твердою, никакой разсудокъ не можетъ вывести изъ однихъ только понятій объ этихъ вещахъ, такому закону можетъ научить насъ только опытъ. Мы уже вид&#1123ли въ трансцендентальной логик&#1123, что, хотя нельзя непосредственно переступать содержаніе даннаго понятія, мы можемъ однакожъ, совершенно а priori, при посредств&#1123 чего-то третьяго, именно опыта, познать законъ связи между вещами. Если твердый воскъ таетъ, то я могу знать а priori, что факту таянія предшествовало н&#1123что (наприм&#1123ръ солнечная теплота), за которымъ онъ сл&#1123довало въ силу постояннаго закона, безъ опыта мы не можемъ только опред&#1123ленно заключать отъ причины къ ея д&#1123йствію, и наоборотъ отъ д&#1123йствія къ причин&#1123. Юмъ заключилъ совершенно ложно отъ случайнаго приложенія закона къ случайности его самаго и переходъ отъ понятія вещи къ возможному опыту (что происходитъ а priori и доказываетъ объективную реальность ея) см&#1123шалъ съ синтезомъ предметовъ д&#1123йствительнаго опыта, каковой синтезъ всегда им&#1123етъ опытный характеръ. Принципъ однородности, присущій разсудку и служащій основаніемъ для всякаго необходимаго снизыванія предметовъ, онъ превратилъ въ фактъ содружества представленій, свойственный только воображенію и дающій поводъ къ случайнымъ, но никакъ не объективнымъ, соединеніямъ.
Скептическія заблужденія этого весьма глубокомысленнаго мужа возникли изъ той, общей вс&#1123мъ догматикамъ, ошибки, что онъ не пересмотр&#1123лъ систематически вс&#1123 роды синтеза разсудка а priori. Тогда онъ нашелъ бы между прочимъ, что основоположеніе постоянства, какъ и основоположеніе причинности, предваряетъ опытъ. Онъ могъ бы т&#1123мъ указать опред&#1123ленныя границы расширяющемуся а priori разсудку и чистому разуму. Къ сожал&#1123нію онъ ограничиваетъ разсудокъ, но не указываетъ его пред&#1123ловъ, возбуждаетъ недов&#1123ріе, но не даетъ знанія о нашемъ незнаніи, подвергаетъ оц&#1123нк&#1123 н&#1123которыя основоположенія разсудка, не подвергая критик&#1123 всей его способности и отрицая отъ него то, чего онъ, д&#1123йствительно, но въ состояніи исполнить, онъ идетъ дал&#1123е и отрицаетъ отъ него всякую возможность расширяться а priori. Поэтому съ Юмомъ случилось тоже самое, что вообще уничтожаетъ скептицизмъ, именно, что онъ самъ сд&#1123лался предметомъ сомн&#1123нія, т&#1123мъ бол&#1123е, что его возраженія основаны только на случайныхъ factis, но не на принципахъ, которые требуютъ необходимаго отреченія отъ притязаній на догматическія положенія.
Такъ какъ онъ не д&#1123лаетъ различія между основательными требованіями разума и діалектическими притязаніями его, противъ которыхъ главнымъ образомъ вооружается, то своимъ отношеніемъ къ д&#1123лу онъ, нимало но удерживая разума, даетъ его фантазіямъ еще большій просторъ и направляетъ его на новыя попытки. Нападенія возбуждаютъ въ разум&#1123 силу для самозащищенія и т&#1123мъ-то выше поднимаетъ онъ свою голову, дабы провести свои требованія. Когда же д&#1123лается полный пересмотръ его достоянія, то возникающее отсюда Уб&#1123жденіе въ нерушимости влад&#1123нія упраздняетъ борьбу и заставляетъ мирно довольствоваться ограниченнымъ, но безспорнымъ влад&#1123ніемъ.
Итакъ, для догматика, не изм&#1123ряющаго области своего разсудка, сл&#1123довательно, и границъ своего возможнаго познанія, на основаніи принциповъ, для того, кто не знаетъ разм&#1123ровъ своей силы, но думаетъ узнать ихъ изъ своихъ попытокъ, скептическія нападенія не только опасны, но и губительны. Какъ скоро найдено будетъ хотя одно положеніе, котораго онъ не въ состояніи оправдать и котораго достов&#1123рности онъ не можетъ вывести изъ принциповъ, легко падаетъ подозр&#1123ніе на вс&#1123 другія основанія его, какъ бы они ни были уб&#1123дительны.
Такимъ образомъ, скептикъ, строгій противникъ догматика, приводитъ его къ здравой критик&#1123 разсудка и самаго разума. И занявшись его, онъ ничего не можетъ страшиться: ибо онъ различаетъ свое достояніе отъ непринадлежащаго ему, на которое онъ не обнаруживаетъ и притязаній, а потому не можетъ быть вовлеченъ въ споръ. Скептическій методъ поэтому самъ по себ&#1123 не удовлетворяетъ вопросовъ разума, но только приготовляетъ его къ тому, чтобъ онъ былъ осмотрителенъ, и указываетъ ему на средства утвердиться въ своемъ законномъ достояніи.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Руководство чистаго разума относительно предположеній (гипотезъ).

Критика нашего разума показала намъ, что въ своемъ чистомъ теоретическомъ употребленіи онъ не ведетъ ни къ какому познанію. Не открывается ли этимъ широкій путь къ предположеніямъ, т. е. не позволено ли намъ фантазировать и думать вм&#1123сто того, чтобъ доказывать.
Если воображеніе не должно сумасбродствовать, но д&#1123йствовать подъ строгимъ надзоромъ разума, то ему сл&#1123дуетъ напередъ им&#1123ть въ рукахъ н&#1123что бол&#1123е достов&#1123рное, ч&#1123мъ одну какую-нибудь фантазію, такимъ достов&#1123рнымъ ручательствомъ можетъ служить уб&#1123жденіе разума въ возможности предмета. Когда оно им&#1123ется, можно приб&#1123гать къ мн&#1123ніямъ относительно предмета, чтобъ им&#1123ть основательный характеръ, мн&#1123нія эти, какъ объясненія, должны быть поставлены въ связь съ ч&#1123мъ-либо даннымъ д&#1123йствительно и потому несомн&#1123ннымъ, тогда только они могутъ быть названы предположеніями.
Такъ какъ а priori невозможно понятіе о возможности динамической связи и категорія чистаго разсудка не можетъ служить намъ въ этомъ д&#1123л&#1123, ибо она служитъ только къ объединенію встр&#1123чающихся въ опыт&#1123 представленій, то, руководясь одними категоріями, мы не им&#1123емъ права мыслить предметъ съ какими-нибудь новыми свойствами и полагать его въ основу своихъ предположеній, это значило бы предлагать разуму чистыя фантазіи вм&#1123сто предметныхъ понятій. Наприм&#1123ръ, мы не им&#1123емъ права предполагать какія-либо новыя первоначальныя силы, напр. разсудокъ, способный представлять предметъ не чувственнымъ образомъ, или силу притяженія безъ ея сл&#1123дствія — соприкосновенія, или новый родъ сущностей, которыя, находясь въ пространств&#1123, не были бы непроницаемы, а сл&#1123довательно, мы не вправ&#1123 предполагать другаго взаимод&#1123йствія сущностей, кром&#1123 даннаго въ опыт&#1123, т. е. должны представлять все существующее въ пространств&#1123 и продолжительное только во времени. Однимъ словомъ, нашъ разумъ, при мысли объ условіяхъ возможности вещей, долженъ руководиться условіями возможности опыта, но ни въ какомъ случа&#1123 не долженъ представлять себ&#1123 что-нибудь независимо отъ нихъ, ибо подобныя понятія были бы безпредметными даже въ томъ случа&#1123, когда въ нихъ не было бы противор&#1123чія.
Какъ мы сказали, понятія разума суть одни идеи, не им&#1123я соотв&#1123тствующаго себ&#1123 предмета въ опыт&#1123, он&#1123 обозначаютъ не одни фантазіи только, а возможные предметы. Он&#1123 мыслятся нами въ предположительномъ смысл&#1123, дабы основать на нихъ руководящіе принципы употребленія разсудка въ области опыта. Давая имъ другое значеніе, мы превратимъ ихъ въ чистыя фантазіи, возможность которыхъ по можетъ быть доказана и которыя не могутъ быть положены въ основу при объясненіи д&#1123йствительныхъ явленій. Можно представлять себ&#1123 душу простою, дабы, образованное при помощи этой идеи, понятіе о полномъ и необходимомъ единств&#1123 вс&#1123хъ душевныхъ силъ сд&#1123лать принципомъ нашего объясненія внутреннихъ состояній, хотя это единство и не можетъ быть представляемо in concreto. Но принимать душу за простую сущность (т. е. допускать трансцендентное понятіе) значитъ, принимать мн&#1123ніе нетолько не доказанное (какъ многія физическія предположенія), но и совершенно произвольное: ибо н&#1123что простое вовсе не встр&#1123чается въ опыт&#1123 и если подъ сущностію разум&#1123ть постоянный предметъ чувственнаго представленія, то никакъ нельзя понять возможности простаго явленія. Чисто разсудочныя существа, или чисто разсудочныя свойства вещей чувственнаго міра могутъ быть съ точки зр&#1123нія разума предполагаемы только какъ мн&#1123нія (ибо мы не им&#1123емъ понятія ни объ ихъ невозможности, ни возможности), которыхъ мы но можемъ и отрицать догматически.
Для объясненія данныхъ явленіи мы можемъ допускать только такія вещи и основанія, которыя состоятъ въ связи съ изв&#1123стными уже законами. Посему трансцендентальное предположеніе, въ которомъ идея разума употребляется для объясненія вещей природы, собственно не можетъ служить объясненіемъ: ибо зд&#1123сь невозможное, по дознаннымъ опытнымъ законамъ, объясняется ч&#1123мъ-то совершенно неизв&#1123стнымъ. Принципъ такого объясненія могъ бы служить только для успокоенія разума, но никакъ не для расширенія д&#1123ятельности его относительно предметовъ. Порядокъ и ц&#1123лесообразность въ природ&#1123 должны быть объясняемы непрем&#1123нно изъ ея законовъ и самыя странныя предположенія въ этомъ случа&#1123 гораздо сносн&#1123е, ч&#1123мъ. какія-нибудь сверхъестественныя, наприм. ссылка на высшую причину, когда д&#1123ло идетъ о физическомъ объясненіи. Въ самомъ д&#1123л&#1123, принципъ нед&#1123ятельнаго разума (ignava ratio) и состоитъ въ томъ, что причины, объективная реальность которыхъ могла бъ быть доказана въ продолженіи опыта, совершенно упускаются изъ виду, и онъ успокаивается на иде&#1123, удобной для него. Что же касается до безусловной полноты основанія ряда явленій, то н&#1123тъ вообще затрудненіи предполагать міровые предметы, ибо, по отношенію къ нимъ, какъ явленіямъ, синтезъ въ ряду условій никогда не можетъ быть полнымъ.
Мы никакъ не можемъ допустить употребленія трансцендентальныхъ предположеній и, въ случа&#1123 недостатка физическихъ объясненій, предоставить всякому свободу принимать сверхъестественныя: частію потому, что разумъ нимало оттого не подвигается впередъ, а напротивъ, ата свобода препятствуетъ дальн&#1123йшему движенію его, частію потому, что она отодвинула бы его отъ исключительнаго поприща его трудовъ, именно опыта. Тогда въ случа&#1123 какихъ-либо затрудненій при объясненіи природы у насъ всегда было бы подъ рукою трансцендентное объясненіе, освобождающее васъ отъ дальн&#1123йшаго изсл&#1123дованія. Понятно, что нашъ трудъ не можетъ тогда завершаться знаніемъ: его будетъ вершить непонятный принципъ, въ которомъ уже заран&#1123е предполагается безусловно первое основаніе.
Второе условіе для удобопріемлемости предположенія есть удовлетворительность его, чтобъ изъ него можно было а priori выводить данныя сл&#1123дствіи. Всякія дополнительныя предположенія только возбуждаютъ подозр&#1123ніе, ибо каждое изъ нихъ нуждается въ особомъ доказательств&#1123 и потому не можетъ быть уб&#1123дительно. Наприн. предполагая совершенн&#1123йшую причину мы им&#1123емъ вс&#1123 основанія для объясненія ц&#1123лесообразности, порядка и величины міра, но при этомъ мы нуждаемся еще въ дополнительныхъ предположеніяхъ, дабы объяснить уклоненія и зло въ мір&#1123. Предполагая простую сущность въ основаніи психическихъ явленій и встр&#1123чая затрудненія въ явленіяхъ, подобныхъ изм&#1123неніямъ матеріи (возрастаніи и упадк&#1123), мы должны приб&#1123гнуть къ новымъ предположеніямъ, которыя сами по себ&#1123, хотя и не фантазіи, однако бездоказательны, и получаютъ свою силу только отъ основнаго предположенія.
Если вышеприведенныя положенія (безт&#1123лесное единство души и бытіе высшаго существа) понимать не какъ предположенія, но какъ а priori доказанные догматы, то о нихъ не можетъ быть зд&#1123сь и р&#1123чи. Въ такомъ случа&#1123 нужно позаботиться только, чтобъ доказательства ихъ им&#1123ли аподиктическую достов&#1123рность. Доказывать одну ихъ в&#1123роятность было бы такимъ же страннымъ д&#1123ломъ, какъ доказывать в&#1123роятность какого-нибудь геометрическаго положенія. Нашъ разумъ, отр&#1123шенный отъ опыта, можетъ или все познавать а priori и необходимо или ничего не можетъ познавать, оттого сужденія его никогда не могутъ быть простыми мн&#1123ніями, но или онъ воздерживается отъ всякаго сужденія, или же посл&#1123днее им&#1123етъ аподиктическую достин&#1123рноеть. Мн&#1123нія и в&#1123роятныя сужденія о свойствахъ вещи могутъ служить или только опытными основаніями для объясненія данныхъ фактовъ, или сл&#1123дствіями изъ фактовъ, значитъ, ум&#1123стны только по отношенію къ предметамъ опыта. Допускать мн&#1123нія вн&#1123 этой области значитъ играть мыслями, именно, предполагать, что не совс&#1123мъ надежнымъ путемъ все-таки можно дойти до истины.
По хотя предположенія не им&#1123ютъ м&#1123ста по отношенію къ теоретическимъ вопросамъ чистаго разума и не могутъ служить основаніями для его положеній, они могутъ быть, однако, употребляемы для защищенія ихъ — именно въ полемическомъ отношеніи. Подъ защищеніемъ я разум&#1123ю не умноженіе числа доказательствъ въ пользу положенія, но только опроверженіе противника, отрицающаго нашу мысль. Вс&#1123 синтетическія сужденія изъ чистаго разума отличаются т&#1123мъ, что какъ защитникъ реальности изв&#1123стныхъ идей ничего не знаетъ такого, что прямо говоритъ въ его пользу, такъ, съ другой стороны, и противникъ тоже ничего не можетъ знать въ пользу своихъ мн&#1123ній. Въ этомъ отношеніи усп&#1123хи у нихъ одинаковы и зд&#1123сь-то настоящее ратное поле безконечной борьбы. Впосл&#1123дствіи мы увидимъ, что въ практическомъ отношеніи разумъ им&#1123етъ право предполагать н&#1123что такое, на что въ теоретической области онъ не могъ бы р&#1123шаться безъ достаточныхъ доказательствъ: ибо вс&#1123 подобныя предположенія наносили бы ущербъ теоріи, тогда какъ практическій интересъ нимало о ней не заботится. Только въ практической области онъ, сл&#1123довательно, обладаетъ изв&#1123стнымъ достояніемъ, правъ на которое ему н&#1123тъ нужды доказывать и которыхъ, д&#1123йствительно, доказать онъ не въ состояніи. И такъ какъ противникъ такъ же мало знаетъ предметъ, чтобъ доказать его несуществованіе, какъ и первый, утверждающій его бытіе, то зд&#1123сь вся выгода оказывается на сторон&#1123 того, кто высказываетъ практически необходимое предположеніе (melior est conditio possidentis). Какъ-бы по чувству самосохраненія, онъ им&#1123етъ право пользоваться средствами одинаковыми съ орудіемъ противника, т. е. предположеніями, но посл&#1123днія должны служить ему не для того, чтобъ увеличивать силу доказательствъ, а чтобъ показать, что противникъ слишкомъ мало самъ знаетъ о предмет&#1123 спора и потому не им&#1123етъ предъ нами ни мал&#1123йшей теоретической выгоды.
Сл&#1123довательно, предположенія суть какъ-бы полемическія орудія не для того, чтобъ на нихъ основывать свои права, но чтобъ защищать ихъ. Прежде всего въ насъ самихъ мы должны искать своего противника: ибо теоретическій разумъ въ своемъ трансцендентальномъ употребленіи всегда им&#1123етъ діалектическій характеръ. Мы должны страшиться, значитъ, своихъ собственныхъ возраженій и выискивать ихъ, какъ старыя притязанія, дабы, уничтоживъ ихъ, положить основы для в&#1123чнаго мира. Вн&#1123шній миръ всегда обманчивъ и потому мы должны уничтожить самый зародышъ борьбы, лежащій въ челов&#1123ческой природ&#1123. По какимъ образомъ мы уничтожимъ его, если не оставимъ купно съ пшеницей расти и плевелы, дабы т&#1123мъ удобн&#1123е открыть ихъ и вырвать вм&#1123ст&#1123 съ корнемъ? Поэтому мы должны размышлять о возраженіяхъ до появленія д&#1123йствительнаго противника и даже снабдить его оружіемъ. Тутъ нечего страшиться, напротивъ, сл&#1123дуетъ над&#1123яться, что мы пріобр&#1123темъ оттого безспорное достояніе.
Въ составъ полнаго нашего вооруженія должны входить и предположенія чистаго разума, хотя они и не совс&#1123мъ надежны (ибо не основаны на опыт&#1123), однако, могутъ такъ же достигать ц&#1123ли, какъ и доказательства противника. Такъ, если противъ предположенія (не им&#1123ющаго въ виду теоретическихъ ц&#1123лей) бытія нематеріальной и неподверженной матеріальному изм&#1123ненію души указываютъ на то, что опытъ, повидимому, подтверждаетъ поднятіе и ослабленіе нашихъ духовныхъ силъ, то вы можете на это возраженіе отв&#1123тить предположеніемъ, что наше т&#1123ло ость ни что иное, какъ явленіе, съ которымъ, какъ условіемъ, сила чувственности и мышленія им&#1123етъ связь въ теперешней жизни. Отд&#1123леніемъ отъ т&#1123ла заканчивается чувственное познаніе и начинается чисто разсудочное. Т&#1123ло, сл&#1123довательно, не есть причина мышленія, но только условіе его, т. е. на него нужно смотр&#1123ть, съ одной стороны, какъ на средство, сод&#1123йствующее чувственной и животной жизни, а съ другой — какъ на препятствіе для чистой и духовной жизни, зависимость первой вовсе но доказываетъ зависимости ц&#1123лой нашей жизни отъ состоянія нашихъ органовъ. Впрочемъ, можно идти дал&#1123е и въ противоположномъ направленіи и найти другія или вовсе непредставленныя, или мало развитыя досел&#1123 сомн&#1123нія.
Случайный характеръ происхожденія въ св&#1123тъ какъ людей, такъ и неразумныхъ животныхъ, зависящаго отъ случая, отъ обстоятельствъ, правительственныхъ м&#1123ръ, причудъ и настроеній, даже отъ пороковъ, составляетъ немаловажное возраженіе противъ мн&#1123нія о в&#1123чномъ бытіи существа, жизнь котораго начинается при такихъ незначительныхъ и отданныхъ на нашъ произволъ обстоятельствахъ. Конечно, продолженіе ц&#1123лаго рода (зд&#1123сь на земл&#1123) им&#1123етъ меньше затрудненій: ибо частные случаи все-таки въ ц&#1123ломъ подчинены общему правилу, по относительно нед&#1123лимаго нельзя, конечно, ожидать могущественнаго д&#1123йствія отъ незначительныхъ причинъ. И зд&#1123сь-то м&#1123сто трансцендентальному предположенію: именно, что всякая жизнь, въ сущности, им&#1123етъ разсудочный характеръ, не подвержена изм&#1123неніямъ времени и какъ не была начата этою жизнію, такъ не покончивается и смертію,— что эта жизнь есть только явленіе, т. е. чувственное представленіе чисто духовной жизни, что ц&#1123лый чувственный міръ есть простой образъ, предносящійся теперешнему нашему познанію и какъ сновид&#1123ніе, не им&#1123етъ объективной реальности, и что еслибы мы могли разсматривать вещи и свою собственную личность въ самихъ себ&#1123, то мы нашли бы себя членами міра духовныхъ существъ, общеніе съ которымъ какъ не начиналось рожденіемъ, такъ и не прекратится т&#1123лесною смертію.
Поддерживая изв&#1123стныя предположенія противъ нашихъ противниковъ, хотя, въ сущности, мы знаемъ о томъ очень мало и не можемъ слишкомъ настаивать на своихъ мн&#1123ніяхъ, понимая, что зд&#1123сь мы им&#1123емъ д&#1123ло не съ идеей разума, а только съ понятіемъ, образованнымъ по нужд&#1123, мы поступаемъ совершенно разумно. Совершенно основательно мы напоминаемъ противнику, для котораго недостатокъ опытныхъ условій въ предмет&#1123 нашего в&#1123рованія служитъ доказательствомъ полной его невозможности, что и онъ съ своими опытными законами такъ же мало можетъ обнять міръ возможныхъ вещей въ себ&#1123, какъ и мы ничего не можемъ знать вн&#1123 области опыта. Т&#1123мъ немен&#1123е предположеніе, какъ полемическое орудіе противъ отрицанія, не должно, однакожъ, выдаваться за одно изъ достов&#1123рныхъ мн&#1123ній. Оно должно быть оставлено, какъ скоро мы справились съ догматическимъ высоком&#1123ріемъ противника. Ни кто относительно чужихъ мн&#1123ній держитъ себя только отрицательно, тотъ долженъ быть признанъ нами весьма скромнымъ и ум&#1123реннымъ мыслителемъ, но какъ скоро онъ начинаетъ смотр&#1123ть на свои опроверженія, какъ на доказательства, его притязанія становятся неум&#1123ренными, точно будто-бы онъ сталъ догматистомъ и усвоилъ себ&#1123 догматическія мн&#1123нія.
Изъ всего этого сл&#1123дуетъ, что въ теоретической области разума предположенія не им&#1123ютъ значенія самостоятельныхъ истинъ, но им&#1123ютъ смыслъ только по отношенію къ противоположнымъ трансцендентальнымъ притязаніямъ. Распространеніе принциповъ возможнаго опыта на вещи вообще такъ же им&#1123етъ трансцендентный характеръ, какъ и мысль о реальности понятій, для которыхъ соотв&#1123тствующіе предметы могутъ находиться только вн&#1123 пред&#1123ловъ возможнаго опыта. Утвердительныя сужденія разума (какъ и все познаваемое разумомъ) должны или им&#1123ть необходимый характеръ, или вовсе не им&#1123ть никакого. Вотъ отчего онъ не долженъ им&#1123ть никакихъ мн&#1123ній. Упомянутыя предположенія суть только в&#1123роятныя сужденія, и если не могутъ быть опровергнуты, то не могутъ быть и доказаны, ихъ нельзя считать даже и частными мн&#1123ніями, хотя безъ нихъ нельзя обойтись (для внутренняго успокоенія) при сомн&#1123ніяхъ. Нужно стараться удерживать за ними это качество и остерегаться, чтобъ они не получили значенія доказанныхъ и безусловныхъ истинъ и не погрузили разума въ міръ фантазій и заблужденій.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Руководство чистаго разума относительно доказательствъ.

Доказательства трансцендентальныхъ и синтетическихъ положеній отличаются отъ вс&#1123хъ доказательствъ синтетическаго познанія а priori т&#1123мъ, что разумъ направляется въ нихъ съ своими понятіями не прямо къ предмету, но прежде всего объясняетъ объективное значеніе понятій и возможность синтеза ихъ а priori. Это правило не есть одно только правило осторожности, но касается существа и возможности самыхъ доказательствъ. Желая а priori выступить за пред&#1123лы предмета, мы нуждаемся въ особой, вн&#1123 понятія находящейся, руководительной нити. Въ математик&#1123 такимъ руководствомъ служитъ наглядное представленіе а priori, руководящее моимъ синтезомъ, и вс&#1123 доказательства тамъ могутъ быть ведены при помощи чистаго нагляднаго представленія. Въ трансцендентальномъ познаніи, пока мы им&#1123емъ д&#1123ло съ одними понятіями разума, мы руководимая возможнымъ опытомъ. Именно, доказательство не указываетъ намъ того, что данное понятіе (напр. того, что случается) приводитъ къ другому понятію (причины), но что самый опытъ, а сл&#1123довательно и предметъ опыта невозможенъ безъ предположенія связи причинъ и д&#1123йствій. Значитъ, доказательство должно открыть намъ, какимъ образомъ возможно синтетически и а priori достигнуть изв&#1123стнаго познанія о вещахъ, заключающагося въ понятіяхъ о нихъ. Иначе мы станемъ вести вс&#1123 доказательства совершенно сл&#1123по, наудачу сл&#1123дуя случайной связи содружества представленій. Понятно, что уб&#1123жденія, основывающіяся на субъективной связи представленій и часто принимаемыя за д&#1123йствительную зависимость предметовъ, не могутъ служить противов&#1123сомъ т&#1123мъ сомн&#1123ніямъ, какія возбуждаются подобными слишкомъ см&#1123лыми шагами. Оттого вс&#1123 попытки доказать законъ достаточнаго основанія, по отзыву знатоковъ, оказались напрасными, такъ что наконецъ предпочли лучше Ссылаться на здравый челов&#1123ческій разсудокъ (что указываетъ на отчаянное положеніе д&#1123ла), ч&#1123мъ приводить новыя догматическія доказательства.
Итакъ если положеніе, которое нужно доказать, есть положеніе чистаго разума и если необходимо переступать опытныя понятія посредствомъ однихъ идей, то доказательство его должно состоять въ оправданіи такого синтетическаго д&#1123йствія и удовлетворять этому необходимому условію его доказательности. Какъ ни сильно, повидимому, доказательство простоты природы нашей мыслящей сущности на основаніи единства самосознанія, т&#1123мъ немен&#1123е нельзя не заявить сл&#1123дующаго сомн&#1123нія: такъ какъ понятіе безусловной простоты не им&#1123етъ непосредственнаго отношенія къ воспріятію, но есть одна идея, то непонятно, какимъ образомъ я могу отъ сознанія, заключающагося въ мышленіи, хотя и простаго, заключать къ личности и приписывать себ&#1123 знаніе лица, которому принадлежитъ мышленіе. Сила движущагося предмета можетъ казаться мн&#1123 абсолютнымъ единствомъ и мое прсдствиленіе о немъ можетъ быть простымъ, я могу понимать его какъ движеніе пункта: ибо объемъ его можетъ бытъ не принимаемъ во вниманіе и движеніе можетъ быть представляемо сосредоточеннымъ въ одномъ пункт&#1123. По отсюда никакъ не сл&#1123дуетъ, что при движеніи я могу мыслить т&#1123ло какъ простую сущность на томъ основаніи, что въ представленіи его мы отвлекли отъ всякой величины пространственнаго содержанія и мыслили его простымъ. Мы и открыли ложное умозаключеніе въ томъ именно, что отвлеченно простое далеко не то, что простой предметъ, и что Я, но им&#1123ющее никакого разнообразнаго содержанія для разсудка, въ значеніи души, однакожъ, есть весьма сложное понятіе и обозначаетъ разнообразное ц&#1123лое. Но чтобъ открыть такое ложное умозаключеніе, необходимо обладать постояннымъ критеріемъ возможности синтетическихъ сужденій, выступающихъ за пред&#1123лы понятія, и этотъ критерій состоитъ въ томъ, что доказательство должно им&#1123ть въ виду не изв&#1123стное свойство или признакъ, который мы желаемъ приписать предмету, но принципъ возможности, въ силу котораго мы а priori возводимъ данное понятіе въ идею и реализуемъ ее. И еслибы такая осторожность была всегда наблюдаема, еслибы до попытки что-нибудь доказывать всегда старались опред&#1123лить, какимъ образомъ и на какомъ основаніи можно разсчитывать на расширеніе познанія посредствомъ разума и откуда можно заимствовать взгляды, которыхъ невозможно выводить изъ понятій и которыми нельзя предварять возможный опытъ, тогда мы остереглись бы отъ безплодныхъ усилій, мы не стали бы возлагать на разумъ трудъ, превышающій его силы, или же, такъ какъ его стремленіе къ расширенію теоретическихъ познаній не можетъ быть легко ограничено, подчинили бы его строгому руководству.
Итакъ первое правило есть сл&#1123дующее: мы не должны браться за трансцендентальныя доказательства, прежде, нежели размыслимъ и отдадимъ себ&#1123 отчетъ, откуда мы можемъ взятъ для себя основоположенія, на которыхъ хотимъ обосновывать доказательства и съ какимъ правомъ мы можемъ ожидать усп&#1123ха отъ своихъ умозаключеній. Если эти основанія суть разсудочныя основоположенія (наприм. причинности), то вс&#1123 попытки дойти посредствомъ ихъ до идей разума совершенно тщетны: ибо основоположенія им&#1123ютъ значеніе только для предметовъ возможнаго опыта. Если же мы признаемъ за нимъ происхожденіе изъ разума, то опять будутъ тщетны вс&#1123 усилія. У разума, д&#1123йствительно, есть основоположенія, но, употребляемыя въ объективномъ смысл&#1123, они становятся діалектическими и могутъ им&#1123ть значеніе только руководящихъ принциповъ систематическаго опытнаго познанія. Вс&#1123мъ доказатель, ствамъ подобнаго рода мы должны противопоставить наше non liquet, и прежде нежели мы вникнемъ въ самую суть заблужденія, мы должны требовать вывода употребленныхъ въ этихъ доказательствахъ основоположеній и если они заимствованы отъ разума, то несомн&#1123нно, что такого вывода быть не можетъ. Въ этомъ случа&#1123, н&#1123тъ нужды заниматься опроверженіемъ и раскрытіемъ призрачности, но можно разомъ отвергнуть предъ судомъ разума всю эту діалектику.
Вторая особенность трансцендентальныхъ доказательствъ состоитъ въ томъ, что для всякаго трансцендентальнаго положенія существуетъ одно только доказательство. Когда намъ приходится умозаключать не изъ понятій, а на основаніи нагляднаго представленія, соотв&#1123тствующаго понятію, будетъ ли то чистое наглядное представленіе, какъ въ математик&#1123, или опытное, какъ въ естествов&#1123деніи, то оно можетъ дать мн&#1123 разнообразное содержаніе для многихъ синтетическихъ положеній: я могу ихъ соединять разными способами и, исходя отъ разныхъ пунктовъ, достигать одного и того же положенія разнообразными путями.
Но трансцендентальное положеніе всегда выходитъ изъ одного понятія и указываетъ на синтетическое условіе возможности предмета, на основаніи этого понятія. Доказательствомъ, сл&#1123довательно, можетъ служить одно основаніе: ибо, кром&#1123 этого понятія, н&#1123тъ ничего, что могло бы опред&#1123лять предметъ, т&#1123мъ бол&#1123е что само доказательство состоитъ въ опред&#1123леніи предмета на основаніи понятія. Такъ, въ трансцендентальной аналитик&#1123 мы вывели основоположеніе: все случающееся им&#1123етъ свою причину — изъ единственнаго условія объективной возможности понятія о случающемся вообще: именно, что безъ такого динамическаго правила невозможно было бы опред&#1123леніе событія во времени, а сл&#1123довательно и отнесеніе его къ опыту. Однимъ только этимъ основаніемъ и можетъ быть доказано упомянутое основоположеніе: ибо событіе тогда получаетъ для насъ объективное значеніе, когда предметъ соотв&#1123тствующій понятію опред&#1123лится согласно закону. Правда, есть попытки и другихъ способовъ доказательства этого основоположенія, именно, иногда заключали къ нему отъ случайности событій. но если разсмотр&#1123ть д&#1123ло ближе, то и случайность мы опред&#1123ляемъ, какъ возникновеніе, т. е. бытіе, которому предшествуетъ небытіе предмета, и такимъ образомъ опять мы приходимъ къ упомянутому основанію. Если намъ нужно доказать положеніе: все, что мыслитъ, им&#1123етъ простой характеръ, то мы не должны останавливаться на разнообразномъ содержаніи мышленія, но только на понятіи Я, которое, д&#1123йствительно, просто и къ которому им&#1123етъ отношеніе всякое мышленіе. Тоже самое и съ трансцендентальнымъ доказательствомъ бытія Божія, которое основывается на взаимно зам&#1123нимыхъ понятіяхъ реальнаго и необходимаго существа и иначе не можетъ быть доказываемо.
Этимъ зам&#1123чаніемъ съуживается критика положеній разума. Гд&#1123 разумъ работаетъ съ помощію однихъ понятій, тамъ возможно одно только доказательство, если только оно вообще возможно. Если однимъ путемъ онъ докажетъ аподиктически (какъ и должно быть въ области чистаго разума), къ чему ему другіе? Въ своихъ ц&#1123ляхъ онъ сходится съ парламентскимъ адвокатомъ: одно доказательство онъ приводитъ въ пользу одного вопроса, другое для другаго, дабы воспользоваться слабостію судей, которые, не углубляясь въ д&#1123ло и желая скор&#1123е отд&#1123латься отъ работы, выбираютъ первое попавшееся основаніе и по нему р&#1123шаютъ д&#1123ло.
Третье своеобразное правило чистаго разума, въ своихъ трансцендентальныхъ доказательствахъ подчиненнаго руководству, состоитъ въ томъ, что его доказательства всегда должны быть прямыми. Прямое доказательство, уб&#1123ждая насъ въ истин&#1123, указываетъ на самые источники ея, напротивъ, непрямое можетъ доказать намъ достов&#1123рность, но не можетъ объяснить намъ связи истины съ основаніями, условливающими ея возможность. Посему посл&#1123днія употребляются только въ случа&#1123 нужды, но не удовлетворяютъ вс&#1123мъ ц&#1123лямъ разума. Впрочемъ, за ними остается преимущество очевидности: ибо противор&#1123чіе-всегда бол&#1123е разъясняетъ намъ представленіе, ч&#1123мъ связываніе его съ другимъ, и потому это доказательство приближается къ нагляднымъ доказательствамъ.
Причина употребленія не прямыхъ доказательствъ въ наукахъ сл&#1123дующая. Если основанія, изъ которыхъ выводится изв&#1123стное познаніе, кажутся слишкомъ отдаленными, тогда мы пытаемся подойти къ нимъ посредствомъ сл&#1123дствій. Но заключать по способу modus poncns, отъ истины сл&#1123дствій къ истин&#1123 основанія, возможно только тогда, если вс&#1123 возможныя сл&#1123дствія окажутся истинными: въ этомъ случа&#1123 можно будетъ предполагать одно истинное для вс&#1123хъ сл&#1123дствій основаніе. Методъ этотъ непрактиченъ уже потому, что мы не въ состояніи вид&#1123ть вс&#1123 возможныя сл&#1123дствія изъ положеннаго основанія. Этотъ способъ умозаключеній общеупотребителенъ при доказательствахъ предположеній, когда мы заключаемъ по аналогіи, именно, если многія сл&#1123дствія, какія бы мы ни взяли, согласны съ принятымъ основаніемъ, то и вс&#1123 возможныя остальныя будутъ тоже согласны съ нимъ. Впрочемъ, подобное предположеніе никогда не можетъ стать очевидною истиною. Способъ же умозаключенія по modus tollens, заключающій отъ сл&#1123дствій къ основаніямъ, доказываетъ нетолько строго, но и весьма легко. Если нашлось хотя одно ложное сл&#1123дствіе, то ложно и самое основаніе. Посему вм&#1123сто того, чтобъ прямо идти рядомъ основаній, раскрывающихъ предъ нами возможность изв&#1123стнаго познанія, нужно найти одно только ложное сл&#1123дствіе изъ противоположнаго положенія, тогда докажется ложность посл&#1123дняго и сл&#1123довательно, истина доказываемаго познанія.,
Непрямой способъ доказательства употребителенъ только въ т&#1123хъ паукахъ, въ которыхъ невозможно подстановлять чисто субъективное представленіе на м&#1123сто объективнаго, т. е. принимать его за предметное познаніе. Тамъ же, гд&#1123 субъективныя представленія преобладаютъ, можетъ часто случаться, что противоположность изв&#1123стнаго положенія или противор&#1123читъ только субъективнымъ условіямъ мышленія, но по предмету, или что оба положенія противор&#1123чатъ другъ другу только при субъективномъ условіи, ложно принимаемомъ за объективное. При ложномъ основаніи они оба должны быть ложными и отъ ложности одного никакъ нельзя заключить къ истин&#1123 другаго.
Въ математик&#1123 такая ошибка невозможна, поэтому въ ней — самое надлежащее м&#1123сто для непрямыхъ доказательствъ. Въ естествов&#1123деніи, основывающемся на опытныхъ наглядныхъ представленіяхъ, можно, правда, изб&#1123гнуть подобнаго заблужденія: т&#1123мъ немен&#1123е не прямое доказательство тамъ не приноситъ особенной пользы. Что же касается до трансцендентальныхъ попытокъ чистаго разума, то он&#1123 д&#1123лаются въ настоящей области діалектической призрачности, т. е. въ области субъективнаго, принимаемаго разумомъ за н&#1123что объективное. Понятно, что зд&#1123сь нельзя доказывать синтетическихъ положеній путемъ опроверженія ихъ противоположностей. Ибо это опроверженіе: или будетъ представленіемъ противор&#1123чія изв&#1123стной мысли нашимъ субъективнымъ условіямъ разума и далеко не достаточно для того, чтобъ отрицать самую вещь (наприм. безусловная необходимость бытія существа не можетъ быть нами понята, поэтому въ субъективномъ отношеніи можно противор&#1123чить теоретическому доказательству необходимости перваго существа, но нельзя отрицать возможности такого существа въ себ&#1123), или же об&#1123 и утверждающая и отрицающая стороны, введенныя въ заблужденіе трансцендентальною призрачностію, будутъ полагать въ основаніе невозможное понятіе о предмет&#1123 и зд&#1123сь-то будетъ им&#1123ть приложеніе правило, что non entis nulla sunt praedicata, T. е. и положительныя и отрицательныя мн&#1123нія о предмет&#1123 — ложны, понятно, что непрямой путь посредствомъ опроверженія противоположности) зд&#1123сь не можетъ нести къ познанію истины. Наприм&#1123ръ, если предположить, что чувственный міръ данъ намъ во всей своей ц&#1123лостности, то, очевидно, нельзя считать его по пространству безконечнымъ, или ограниченнымъ, потому что ложно будетъ и то и другое мн&#1123ніе. Явленія (какъ простыя представленія), данныя въ самихъ себ&#1123, суть чист&#1123йшая невозможность, безконечность такого воображаемаго ц&#1123лаго, конечно, им&#1123ла бы безусловный характеръ, но противор&#1123чила бы (такъ какъ все въ явленіяхъ условно) понятію о немъ, какъ величин&#1123 опред&#1123ленной.
Непрямой способъ доказательства составляетъ настоящее орудіе заблужденія,привлекающее собою приверженцевъ нашихъ догматическихъ резонеровъ. Онъ есть какъ-бы борецъ, доказывающій справедливость своей стороны т&#1123мъ, что самъ навязывается на борьбу со всякимъ, кто сомн&#1123вается въ ней, д&#1123ло, конечно, оттого ни мало не выигрываетъ и вся выгода остается на сторон&#1123 того, кто первый нападаетъ. Изъ того факта, что всякій участвующій въ этой борьб&#1123 то бываетъ поб&#1123жденнымъ, то поб&#1123дителемъ, зрители могутъ вывести одно заключеніе, что необходимо сомн&#1123ваться въ самомъ предмет&#1123 спора. Они могутъ справедливо сказать: non defensoribus istis tempus eget. Собственно говоря, каждый долженъ доказывать свое мн&#1123ніе посредствомъ трансцендентальнаго вывода, т. е. прямо, дабы вид&#1123ть, что можно сказать въ пользу положеній разума. Конечно, легче опровергать противника, основывающагося на субъективныхъ основаніяхъ, но выгодъ оттого для догматика н&#1123тъ, ибо онъ также опирается на субъективныхъ причинахъ и потому легко можетъ быть поставленъ въ затрудненіе своимъ противникомъ. Когда же об&#1123 стороны станутъ вести свои доказательства прямо, то они или сами увидятъ трудность и даже невозможность найти для себя основаніе, или же критика раскроетъ догматическую призрачность и заставитъ разумъ оставить свои высокія теоретическія притязанія и ограничиться своею настоящею областію практическихъ основоположеній.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЕ УЧЕНІЕ О МЕТОД&#1123.

ВТОРОЙ ОТД&#1123ЛЪ.
Правило
(Kanon) чистаго разума.

Конечно, для челов&#1123ческаго разума унизительно то обстоятельство, что въ теоретической области онъ ничего прочнаго не создаетъ и даже нуждается въ руководств&#1123, чтобъ держаться должныхъ границъ и остерегаться отъ заблужденій. Зато, съ другой стороны, онъ можетъ ут&#1123шиться и возвратить свое дов&#1123ріе къ себ&#1123 т&#1123мъ, что руководство это дается имъ же самимъ безъ всякаго посторонняго участія, что границы, поставляемыя имъ для своей теоретической д&#1123ятельности, вм&#1123ст&#1123 служатъ пред&#1123лами и для противоположныхъ притязаній и сл&#1123довательно, то, что остается у него за вычетомъ чрезм&#1123рныхъ притязаній, остается твердымъ противъ всякихъ притязаній достояніемъ. Сл&#1123довательно, великая и единственная польза всей философіи чистаго разума — есть отрицательная: она не служитъ средствомъ для расширенія, но только руководствомъ для установки должныхъ пред&#1123ловъ, не открывая намъ никакой истины, она только предохраняетъ насъ отъ заблужденій.
Между т&#1123мъ гд&#1123-нибудь долженъ существовать источникъ положительныхъ знаній относящихся къ области чистаго разума, быть можетъ, только неправильное пониманіе его даетъ поводъ къ заблужденіямъ, на д&#1123л&#1123 же. онъ составляетъ ц&#1123ль усилій разума. Въ самомъ д&#1123л&#1123, какой причин&#1123 сл&#1123дуетъ приписать неустанное стремленіе разума стать твердою ногою гд&#1123-нибудь за пред&#1123лами опыта? Очевидно, разумъ предугадываетъ предметы, им&#1123ющіе для него великій интересъ. Но вступая на путь теоріи, чтобъ приблизиться къ нимъ, онъ удаляется отъ нихъ. По всей в&#1123роятности, онъ будетъ гораздо счастлив&#1123е на другомъ поприщ&#1123, именно въ практической своей д&#1123ятельности.
Подъ правиломъ я разум&#1123ю сумму основоположеній а priori для правильнаго употребленія н&#1123которыхъ познавательныхъ способностей. Такъ, всеобщая Логика въ своей аналитической части есть правило для разсудка и разума вообще, впрочемъ, со стороны только формы, ибо она отвлекаетъ отъ всякаго содержанія. Трансцендентальная аналитика была правиломъ для чистаго разсудка: ибо онъ одинъ способенъ им&#1123ть настоящія синтетическія познанія а priori. Тамъ же, гд&#1123 невозможно правильное употребленіе познавательной силы, невозможно и правило. Какъ мы знаемъ, для чистаго разума въ его теоретическомъ употребленіи невозможно никакое синтетическое познаніе. Значитъ, для него не существуетъ и правила (ибо онъ по самому существу своему им&#1123етъ діалектическій характеръ) и трансцендентальная Логика, въ сущности, есть одно только руководство. Если существуетъ правильное употребленіе разума вообще, то есть и правило его, но только не въ теоретической, а практической области его, къ которой мы теперь и обратимся.

О правил&#1123 чистаго разума

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Посл
&#1123дняя ц&#1123ль чистаго употребленія нашего разума.

Самою природою своею разумъ побуждается выступать за пред&#1123лы опыта, съ помощію идей отваживаться на крайніе пред&#1123лы всякаго познанія и искать своего успокоенія въ одномъ систематическомъ ц&#1123ломъ. Основывается ли это стремленіе только на теоретическомъ, или исключительно на практическомъ интерес&#1123?
Я оставляю въ сторон&#1123 вопросъ объ усп&#1123хахъ теоретическаго разума и спрашиваю зд&#1123сь только о задачахъ, разр&#1123шеніе которыхъ составляетъ его посл&#1123днюю ц&#1123ль и по отношенію къ которымъ вс&#1123 другія составляютъ только средства. Эти высшія ц&#1123ли, въ силу природы разума, сводятся также къ одной, дабы сод&#1123йствовать такимъ образомъ одному высшему интересу челов&#1123чества, не подчиненному никакому другому еще бол&#1123е высшему.
Конечная ц&#1123ль, къ которой стремится разумъ въ своей теоретической д&#1123ятельности, касается трехъ предметовъ: свободы воли, безсмертія души и бытія Божія. Теоретическій интересъ относительно ихъ весьма малъ и едвали стоитъ труда предпринимать тяжелую работу трансцендентальнаго изсл&#1123дованія, при которомъ нужно бороться противъ постоянныхъ препятствій, ибо вс&#1123 возможныя на этомъ пути открытія не могутъ им&#1123ть приложенія in concreto, т. е. пользы при изсл&#1123дованіи природы. Быть можетъ воля наша свободна, но это касается только разсудочной причины пажей воли. Что касается до проявленій ея, т. е. д&#1123йствій, то, по нерушимому правилу, безъ котораго невозможна была бы опытная д&#1123ятельность разума, мы всегда должны объяснять ихъ какъ и прочія явленія природы, по неизм&#1123ннымъ законамъ. Быть можетъ, вовторыхъ, духовная природа души (а также и безсмертіе) будетъ доказана, но во всякомъ случа&#1123 нельзя пользоваться ею ни для объясненія явленій этой жизни, ни для указанія образа будущей жизни: ибо ваше понятіе безт&#1123лесной природы им&#1123етъ только отрицательный характеръ, не расширяя нашего познанія, оно но даетъ никакого содержанія для выводовъ и можетъ служить только для фантазій, не допускаемыхъ философіей. Еслибы, втретьихъ, было доказано бытіе высшаго разумнаго существа, то, конечно, ц&#1123лесообразность устройства міра, порядокъ вообще стали бы для насъ понятн&#1123е, но все-таки мы не были бы вправ&#1123 выводить изъ этого понятія реальный порядокъ, или см&#1123ло предполагать его тамъ, гд&#1123 мы не зам&#1123чаемъ его: ибо необходимое правило теоретическаго употребленія разума состоитъ въ томъ, чтобъ мы не обходили естественныхъ причинъ, им&#1123я возможность узнать фактъ изъ опыта, и не старались объяснять сто ч&#1123мъ-либо совершенно превышающимъ силы нашего познанія. Однимъ словомъ, эти три положенія остаются для разума трансцендентными и не им&#1123ютъ никакого приложенія къ предметамъ опыта, но, разсматриваемыя въ себ&#1123, суть тщетныя и притомъ весьма трудныя усилія вашего разума.
Посему если эти три основныхъ положенія ненужны для знанія и т&#1123мъ немен&#1123е настоятельно необходимы для нашего разума, то, очевидно, важность ихъ им&#1123етъ практическое значеніе.
Практическимъ называется все возможное посредствомъ свободы. Если же условія проявленія произвольныхъ д&#1123йствій им&#1123ютъ опытный характеръ, то за разумомъ остается только руководящее значеніе: ему остается объединять опытные законы, наприм&#1123ръ въ ученіи о благоразуміи все д&#1123ло разума состоитъ въ томъ, чтобъ соединить вс&#1123 ц&#1123ли, поставляемыя намъ нашими наклонностями, въ одну — счастіе, и соглашать между собою средства для ея достиженія, въ этомъ случа&#1123, разумъ указываетъ намъ практическіе законы для нашего поведенія, служащіе для достиженія ц&#1123лей, но никакъ не чистые законы а priori. Только чистые практическіе законы, ц&#1123ль которыхъ дается разумомъ вполн&#1123 а priori и которые повел&#1123ваются имъ безусловно, суть произведенія чистаго разума. Таковы нравственные законы, посему они одни только относятся къ практической области чистаго разума и предполагаютъ правило.
Итакъ вс&#1123 труды разума въ чистой философіи направлены къ тремъ упомянутымъ задачамъ. Въ свою очередь он&#1123 предполагаютъ еще бол&#1123е отдаленную ц&#1123ль — именно, что должно д&#1123лать, если воля свободна, если есть Богъ и будущая жизнь. Очевидно, зд&#1123сь д&#1123ло идетъ о высшей ц&#1123ли и посл&#1123дняя ц&#1123ль такимъ образомъ мудрой природы, при устроеніи нашего разума, была направлена собственно на нравственную область.
Впрочемъ, необходимо им&#1123ть въ виду, что, обращаясь къ предмету, чуждому трансцендентальной философіи {Вс&#1123 практическія понятія им&#1123ютъ д&#1123ло съ предметами удовольствія, ‘ли неудовольствія, сл&#1123довательно, не прямо съ предметами нашего чувства. По чувство не есть сила представленія и лежитъ вн&#1123 области всего нашего познанія, и потому сужденія, им&#1123ющія отношеніе къ удовольствію или неудовольствію, не входятъ въ составъ трансцендентальной философіи, занимающейся одними чистыми познаніями а priori.}, мы не должны разбрасываться и наносить ущербъ систем&#1123, и что, кратко разсуждай о новомъ предмет&#1123, мы должны изб&#1123гать темноты. Я над&#1123юсь удовлетворить обоимъ требованіямъ т&#1123мъ, что буду идти трансцендентальнымъ путемъ, устраняя все им&#1123ющее психологическій, т. е. опытный характеръ.
Прежде всего я зам&#1123чу, что я пользуюсь зд&#1123сь понятіемъ свободы только въ практическомъ отношеніи и совершенно устраняю его трансцендентальное значеніе, по которому она не можетъ служить объясненіемъ явленіямъ, но есть задача для разума, мы покончили съ нею выше. Произволъ называется животнымъ произволомъ (arbilrium brutuin), когда онъ опред&#1123ляетcя только чувственными побужденіями, т. е. патологически, Тотъ же произволъ, который опред&#1123ляется независимо отъ чувственности, разумными побужденіями, называется свободнымъ (arbitrium liberum) и все, что им&#1123етъ къ нему отношеніе, какъ сл&#1123дствіе, или какъ основаніе, называется практическимъ. Практическая свобода можетъ быть доказана посредствомъ опыта. Челов&#1123ческая воля опред&#1123ляется не одними только впечатл&#1123ніями чувствъ, мы им&#1123емъ еще способность на основаніи представленій чего либо полезнаго и вреднаго противод&#1123йствовать впечатл&#1123ніямъ на нашу желательную способность, такія соображенія о томъ, что для насъ вообще желательно, т. е. полезно, основываются на разум&#1123. Онъ даетъ намъ законы, которые суть внушенія, т. е. объективные законы свободы, и которые говорятъ намъ о томъ, что должно произойти, хотя бы оно и никогда не осуществилось, этимъ они отличаются отъ естественныхъ законовъ, которые говорятъ о томъ, что происходитъ. Оттого они и называются практическими законами.
Въ практической области мы не касаемся вопросовъ о томъ, зависитъ ли разумъ въ своихъ д&#1123йствіяхъ, которыми онъ предписываетъ законы, опять отъ какихъ-нибудь иныхъ условій, и то, что мы называемъ свободою относительно чувственныхъ побужденій, не есть ли собственно природа, если обратить вниманіе на отдаленныя причины: ибо мы им&#1123емъ въ виду законы только относительно поведенія, между т&#1123мъ упомянутые вопросы им&#1123ютъ чисто теоретическій характеръ, а потому могутъ быть отложены въ сторону, какъ скоро наша ц&#1123ль касается только однихъ д&#1123йствій. Въ опыт&#1123 мы знаемъ свободу, только какъ одну изъ естественныхъ причинъ, т. е. признаемъ причинность разума относительно воли, тогда какъ трансцендентальная свобода предполагаетъ независимость нашего разума (какъ способность начинать рядъ явленій) отъ вс&#1123хъ опред&#1123ляющихъ причинъ чувственнаго міра, въ этомъ смысл&#1123 она противор&#1123читъ естественнымъ законамъ, сл&#1123довательно, всему возможному опыту, и потому дли теоріи есть задача. Для разума въ практической области не существуетъ такой задачи. Поэтому зд&#1123сь мы им&#1123емъ д&#1123ло только съ двумя вопросами, касающимися практическаго интереса чистаго разума и допускающими правило для его употребленія, именно, есть ли Богъ? Существуетъ ли будущая жизнь? Такъ какъ вопросъ о трансцендентальной свобод&#1123 касается только теоретическаго знанія, то мы совершенно спокойно можемъ оставить его въ сторон&#1123 т&#1123мъ бол&#1123е, что мы достаточно занимались имъ въ антиноміи чистаго разума.

О правил&#1123 чистаго разума

ГЛАВА ВТОРАЯ.
Идеалъ высшаго блага, какъ опред
&#1123ляющее основаніе посл&#1123дней ц&#1123ла чистаго разума.

Разумъ руководитъ насъ въ области опыта и не удовлетворяясь имъ, приводитъ насъ къ теоретическимъ идеямъ, которыя въ конц&#1123 концовъ тоже приводили къ опыту и такимъ образомъ приносили пользу, хотя и не вполн&#1123 отв&#1123чающую нашимъ ожиданіямъ. Теперь предъ нами вопросъ: не встр&#1123тимъ ли чистаго разума также въ практической области? Не ведетъ ли онъ тамъ къ идеямъ, составляющимъ высшую ц&#1123ль разума, а сл&#1123довательно, съ точки зр&#1123нія практическаго интереса разумъ не достигаетъ ли того, что совершенно невозможно съ теоретической.
Весь интересъ разума (какъ теоретическій, такъ и практическій) сосредоточивается въ сл&#1123дующихъ трехъ вопросахъ:
1) Что могу я знать?
2) Что долженъ я д&#1123лать?
3) На что я им&#1123ю право над&#1123яться?
Первый вопросъ чисто теоретическій. Мы исчерпали (какъ я полагаю) вс&#1123 возможные отв&#1123ты на него и наконецъ нашли такіе, которыми разумъ долженъ довольствоваться и, оставаясь на теоретической почв&#1123, им&#1123етъ вс&#1123 причины быть довольнымъ. Какъ мы вид&#1123ли, дн&#1123 великихъ ц&#1123ли, къ которымъ вс&#1123 усилія разума были направлены, остались такъ же отдаленными, уакъ были он&#1123 удалены и въ самомъ начал&#1123 труда. Значитъ, что касается знанія, то несомн&#1123нно, что, относительно двухъ упомянутыхъ задачъ, оно никогда не будетъ нашимъ уд&#1123ломъ.
Второй вопросъ — чисто практическій. Какъ вопросъ, онъ можетъ относиться къ чистому разуму, но самъ по себ&#1123 есть вопросъ не трансцендентальный, а нравственный и потому не можетъ занимать нашей критики.
Третій вопросъ — если я исполняю должное, то чего могу над&#1123яться — есть практическій и вм&#1123ст&#1123 теоретическій и притомъ такъ, что практическая сторона служитъ путеводной нитью къ отв&#1123ту на теоретическій вопросъ. Наши надежды направляются къ счастію и по отношенію къ практическому познанію и нравственному закону надежда есть тоже самое, что знаніе и законъ естественный для теоретическаго дознанія вещей. Практическое познаніе руководится умозаключеніемъ: н&#1123что существуетъ (опред&#1123ляющее посл&#1123днюю возможную ц&#1123ль), потому что оно должно быть, теоретическое,— н&#1123что существуетъ (какъ высшая причина), потому что н&#1123что ему предшествовало..
Счастіе есть удовлетвореніе вс&#1123хъ нашихъ наклонностей (extensive во всемъ ихъ разнообразіи, intensive по степени и наконецъ protensive по продолжительности). Практическій законъ им&#1123ющій въ виду одно счастіе я называю прагматическимъ (правиломъ благоразумія), законъ же, им&#1123ющій въ виду счастіе по достоинству, называется нравственнымъ закономъ. Первый говоритъ намъ о томъ, что мы должны д&#1123лать чтобъ быть счастливыми, второй — какъ мы должны вести себя, чтобъ быть достойными счастія. Первый опирается на опытныхъ принципахъ: только посредствомъ опыта можно знать, какія наклонности требуютъ удовлетворенія и какіе естественные причины могутъ удовлетворить ихъ. Второй законъ отвлекаетъ отъ наклонностей и средствъ ихъ удовлетворенія и разсматриваетъ только свободу разумнаго существа вообще и необходимыя условія, при которыхъ она можетъ быть вполн&#1123 согласна съ справедливымъ распред&#1123леніемъ счастія и потому основывается на иде&#1123 чистаго разума и познается а priori.
Я предполагаю, что, д&#1123йствительно, существуютъ чистые нравственные законы (независимо отъ опытныхъ побужденій, т. е. побужденій счастія), которые а priori опред&#1123ляютъ способъ д&#1123ятельности, т. е. употребленіе свободы разумнаго существа вообще, и что эти законы повел&#1123ваютъ безусловно помимо всякихъ опытныхъ ц&#1123лей) и потому необходимы во вс&#1123хъ отношеніяхъ. Въ доказательство этой мысли я могу сослаться нетолько на доказательства просв&#1123щеннаго моралиста, но и на нравственное сужденіе всякаго челов&#1123ка, желающаго ясно представлять подобный законъ.
Итакъ чистый разумъ, не въ теоретической, но въ практической и именно нравственной области, содержитъ въ себ&#1123 принципы возможности опыта, именно д&#1123йствій, которыя должны встр&#1123чаться намъ въ исторіи челов&#1123ка, сообразныхъ съ нравственными предписаніями. Если нравственный законъ предписываетъ намъ изв&#1123стныя д&#1123йствія, то они должны быть возможны, долженъ быть возможенъ особенный видъ систематическаго единства, именно нравственный, хотя, какъ мы вид&#1123ли выше систематическаго единства природы, по теоретическимъ принципамъ, нельзя было доказать: ибо разумъ им&#1123етъ причинность только относительно свободы, но не ц&#1123лой природы и нравственные принципы разума производятъ свободныя д&#1123йствія, но не управляютъ естественными законами. Посему нравственные принципы разума им&#1123ютъ объективную реальность въ своей нравственной области.
Я называю міръ нравственнымъ, когда онъ сообразенъ со вс&#1123ми нравственными законами (каковъ онъ можетъ быть въ силу свободы разумныхъ существъ и каковъ долженъ быть въ силу необходимыхъ законовъ нравственности). Онъ мыслится нами какъ міръ мысленный, ибо въ немъ отвлекается отъ вс&#1123хъ условій (ц&#1123лей) и даже отъ вс&#1123хъ препятствій для нравственности (слабостей челов&#1123ческой природы). Въ этомъ смысл&#1123 онъ есть только идея, по практическая, д&#1123йствительно им&#1123ющая вліяніе на чувственный міръ, дабы сд&#1123лать его сообразнымъ съ идеею. Посему идея нравственнаго міра им&#1123етъ объективную реальность, не въ томъ смысл&#1123, какъ будто-бы она им&#1123ла отношеніе къ какому-нибудь предмету разсудочнаго представленіи (такой предметъ совершенно не мыслимъ), новъ томъ, что она им&#1123етъ отношеніе къ чувственному міру, какъ предмету практическаго чистаго разума и какъ corpus mysticum разумныхъ существъ, свободная воля которыхъ им&#1123етъ всестороннюю систематическую связь какъ съ нравственными законами, такъ и свободою другихъ существъ.
Вотъ и отв&#1123тъ на первый изъ двухъ вопросовъ чистаго разума, касающихся практическаго интереса. Исполняй то, что сд&#1123лаетъ тебя достойнымъ счастія. Второй вопросъ заключается въ сл&#1123дующемъ: если я буду поступать такъ, что не буду недостоинъ счастія, могу ли я д&#1123йствительно над&#1123яться на него? Мы должны зд&#1123сь обратить вниманіе на то, предполагаетъ ли законъ, предписываемый принципами чистаго разума, подобную надежду, какъ н&#1123что необходимое.
Я утверждаю, что такъ какъ нравственные принципы им&#1123ютъ для практическаго разума необходимый характеръ, то и теоретическій разумъ долженъ предполагать, что всякій им&#1123етъ основаніе над&#1123яться на счастіе въ той м&#1123р&#1123, въ какой онъ своимъ поведеніемъ сд&#1123лалъ себя того достойнымъ, и что, сл&#1123довательно, система нравственности неразрывна съ системою счастія, хотя только въ иде&#1123 чистаго разума.
Въ такомъ мысленномъ, т. е. нравственномъ мір&#1123, въ понятіи котораго счастіе отвлекается отъ вс&#1123хъ препятствій нравственности (склонностей), мы необходимо представляемъ себ&#1123 систему счастія пропорціонально соединенной съ нравственностію, ибо свобода, руководимая нравственными законами, сама же есть и причина всеобщаго счастія, и разумныя существа, руководимыя такими принципами, суть сами виновники собственнаго и чужаго благополучія. Но понятно, что подобная система нравственности, вознаграждающей саму себя, есть только идея, исполнимая при томъ условіи, что всякій будетъ исполнять свой долгъ, т. е. когда вс&#1123 д&#1123йствія разумныхъ существъ будутъ совершаться такъ, какъ будто-бы они исходили изъ одной высшей воли, обнимающей собою всякій частный произволъ. Но такъ какъ обязательность нравственнаго закона для каждаго частнаго д&#1123йствія свободы остается неприкосновенною, хотя бы другіе и не были в&#1123рны этому закону, то ни изъ природы вещей міра и причинности д&#1123йствій, ни изъ отношенія ихъ къ нравственности мы никакъ не можемъ точно опред&#1123лить, сопровождаются ли нравственныя д&#1123йствія непрем&#1123нно счастіемъ. Эта связь надежды на счастіе съ неослабнымъ стремленіемъ сд&#1123латься достойными его станетъ очевидною не тогда, когда мы ограничимся въ своихъ предположеніяхъ только природою, но тогда, если мы предположимъ, что высшій разумъ, запов&#1123дующій нравственные законы, есть въ тоже время причина природы.
Идею такого разумнаго существа, въ которомъ нравственно совершенная воля, соединенная съ высшимъ блаженствомъ, есть причина всякаго счастія въ мір&#1123, поскольку оно находится въ т&#1123сномъ отношеніи къ нравственности, я называю идеаломъ высшаго блага. Только въ идеал&#1123 высшаго первоначальнаго блага чистый разумъ можетъ найти основаніе практически необходимой связи об&#1123ихъ составныхъ частей высшаго выводнаго блага, мысленнаго, т. е. нравственнаго міра. И такъ какъ въ силу разумной своей стороны мы должны представлять себя членами такого міра, хотя наши чувства представляютъ намъ только міръ явленій, то мы должны допустить будущій міръ, ибо въ чувственномъ мы не зам&#1123чаемъ упомянутой необходимой связи. Сл&#1123довательно, Богъ и будущая жизнь суть два неразрывныя предположенія, обязательныя для насъ въ силу внушеній чистаго разума.
Нравственность сама въ себ&#1123 составляетъ ц&#1123лую систему, но нельзя сказать того-же о счастіи, если только оно но распред&#1123ляется соотв&#1123тственно нравственности. Но посл&#1123днее соотв&#1123тствіе возможно только въ разумномъ мір&#1123, при существованіи мудраго Творца и Правителя. Такимъ образомъ разумъ принужденъ или предположить бытіе Творца и будущую жизнь, или же смотр&#1123ть на нравственные законы какъ на созданія воображенія, ибо безъ упомянутаго предположенія невозможно, чтобъ нравственность сопровождалась счастіемъ, какъ о томъ учитъ разумъ. Поэтому мы смотримъ на нравственные законы какъ на запов&#1123ди, они не им&#1123ли бы такого значенія, еслибы съ ними не связывались а priori н&#1123которыя посл&#1123дствія, т. е. еслибы за ними не сл&#1123довали об&#1123тованія и угрозы. Ничего этого не было бы, еслибъ они не заключались въ сачомь понятіи необходимаго существа, какъ высшаго блага, которое одно д&#1123лаетъ возможнымъ ихъ ц&#1123лесообразное единство.
Лейбницъ назвалъ міръ, въ которомъ находятся разумныя существа, им&#1123ющія нравственное общеніе на основаніи нравственныхъ законовъ подъ управленіемъ высшаго Благаго Существа, царствомъ благодати и различалъ его отъ царства природы: ибо посл&#1123днее хотя и подчиняется нравственнымъ законамъ, однако весь кругъ д&#1123йствій въ немъ строго подчиняется обыкновенному теченію природы. Итакъ царство благодати, гд&#1123 ожидаетъ насъ полное блаженство, если только мы сами не устранимъ себя отъ участія въ немъ своимъ недостоинствомъ — очевидно, составляетъ практически необходимую идею разума.
Практическіе законы, ставшіе субъективными основаніями д&#1123йствій, т. е. субъективными основоположеніями, называются правилами. Оц&#1123нка нравственности, ея чистоты и посл&#1123дствій, происходитъ по идеямъ, сл&#1123дованіе ея законамъ по правиламъ.
Необходимо всю свою жизнь подчинять нравственнымъ правиламъ, но это совершенно невозможно, если разумъ съ нравственными законами, т. е. съ идеями, не связываетъ д&#1123йствующей причины, которая обезпечиваетъ за нашимъ нравственнымъ поведеніемъ исходъ, строго соотв&#1123тствующій высшимъ ц&#1123лямъ, будетъ ли то въ этой жизни, или другой. Безъ Бога и безъ об&#1123тованнаго міра вс&#1123 прекрасныя идеи нравственности остаются предметами удивленія, но не могутъ служить пружинами нашихъ нам&#1123реній и д&#1123йствій: ибо они не будутъ тогда служить ц&#1123лію, опред&#1123ленною т&#1123мъ же разумомъ а priori и необходимою для всякаго разумнаго существа.
Одно счастіе, конечно, далеко не составляетъ полнаго блага для нашего разума. Онъ даже не одобряетъ счастія (какъ бы ни тянули насъ къ нему наши наклонности), если оно не заслужено, т. е. не соединено съ нравственнымъ поведеніемъ. Одна нравственность, а съ нею и достоинство, заслуживающее счастія, также не составляютъ полнаго блага. Чтобъ оно было полнымъ, необходимо, чтобъ всякій, заслуживающій счастія, им&#1123лъ возможность над&#1123яться на участіе въ немъ. Такая мысль необходимо представится всякому, кто, забывая свои личные интересы, поставитъ себя на м&#1123сто существа, распред&#1123ляющаго счастіе между другими: ибо въ практической иде&#1123 существенно соединяются об&#1123 составныя части и притомъ такъ, что нравственные законы, какъ условіе, д&#1123лаютъ возможнымъ участіе въ счастіи, а не наоборотъ, виды на счастіе условливаютъ нравственныя нам&#1123ренія. Въ посл&#1123днемъ случа&#1123, они не были бы чисто нравственными и не заслуживали бы полнаго счастія, по закону разума оно не можетъ быть полнымъ при нашемъ не совс&#1123мъ нравственномъ поведеніи.
Итакъ счастіе, прямо соразм&#1123рное съ нравственностію разумныхъ существъ, которая д&#1123лаетъ ихъ достойными того, составляетъ высшее благо міра, который мы должны предполагать по внушенію чистаго практическаго разума и который, конечно, есть только мысленный міръ: ибо чувственный міръ не даетъ намъ указаній на единство ц&#1123лей въ природ&#1123 вещей, реальность ц&#1123лей поэтому основывается только на предположеніи высшаго первоначальнаго блага, самостоятельнаго разума, который въ качеств&#1123 всесовершенной причины съ полною ц&#1123лесообразностію основываетъ, сохраняетъ и завершаетъ общій, хотя въ чувственномъ мір&#1123 и сокрытый для насъ, порядокъ вещей.
Нравственное Богословіе им&#1123етъ то отличительное преимущество предъ теоретическимъ, что оно неизм&#1123нно ведетъ къ понятію единаго, всесовершеннаго и разумнаго первосущества, тогда какъ теоретическое не въ состояніи даже указать на него, а нетолько уб&#1123дить насъ. Ни въ трансцендентальномъ, ни въ естественномъ Богословіи съ помощію одного разума мы не находимъ уб&#1123дительныхъ основаній допускать существо, которое стояло бы во глав&#1123 естественныхъ причинъ и отъ котораго завис&#1123ли бы посл&#1123днія. Напротивъ, размышляя съ точки зр&#1123нія нравственнаго единства, какъ необходимаго міроваго закона, о причин&#1123, которая обезпечиваетъ за нимъ его д&#1123йствіе и можетъ сообщить ему обязательную для насъ силу, мы вполн&#1123 понимаемъ, что должна существовать высшая единая воля, обнимающая въ себ&#1123 вс&#1123 эти законы. Еслибъ произволовъ было много, то какимъ образомъ возможно единство ц&#1123лей? Эта воля должна быть всемогущей, чтобъ ей была подчинена вся природа и вс&#1123 отношенія ея къ нравственности въ мір всев&#1123дущей, чтобъ она могла прозр&#1123вать внутреннюю сторону нам&#1123реній и ихъ достоинство, везд&#1123присущей, дабы быть непосредственно близкою ко всякой нужд&#1123, помощь которой требуется высшимъ міровымъ благомъ,— в&#1123чной, чтобъ никогда не прерывалось согласіе природы и свободы и т. д.
Это систематическое единство ц&#1123лей въ мір&#1123 разумныхъ существъ, въ качеств&#1123 простой природы называемомъ чувственнымъ міромъ, а въ качеств&#1123 системы свободы — разсудочнымъ или нравственнымъ міромъ (regnuni gratine), неизб&#1123жно приводитъ насъ къ ц&#1123лесообразному единству вс&#1123хъ вещей, составляющихъ одно ц&#1123лое, управляемое естественными законами, точно также какъ второй — міръ управляется по всеобщимъ и необходимымъ нравственнымъ правиламъ. Такимъ образомъ практическій разумъ соединяется съ теоретическимъ. Міръ долженъ быть представляемъ происшедшимъ отъ одной идеи, если въ немъ предполагается полное согласіе съ нравственными потребностями нашими, безъ которыхъ мы были бы недостойны разума и которыя опираются на идею высшаго блага. Эта мысль побуждаетъ естествов&#1123деніе стремиться раскрыть систему ц&#1123лей и въ высшемъ своемъ развитіи превращаетъ его въ физико-теологію. Начиная нравственнымъ порядкомъ какъ единствомъ, основаннымъ на сапомъ существ&#1123 свободы, а по случайно, путемъ формальныхъ запов&#1123дей, посл&#1123дняя наука возводитъ ц&#1123лесообразность къ основаніямъ, неразрывно соединеннымъ а priori съ внутреннею возможностію вещей, и сл&#1123довательно, къ трансцендентальному Богословію, которое принимаетъ идеаль высшаго онтологическаго совершенства за принципъ систематическою единства, соединяющій вещи между собою по всеобщимъ и необходимымъ естественнымъ законамъ: ибо вс&#1123 они им&#1123ютъ происхожденіе отъ безусловно необходимаго единаго существа.
Въ самомъ д&#1123л&#1123, какое употребленіе можемъ мы дать нашему разсудку даже въ опыт&#1123 если мы не предположимъ существованія ц&#1123лей? Высшія ц&#1123ли суть нравственныя и могутъ быть познаваемы только разумомъ. Еслибы въ самой природ&#1123 не существовало ц&#1123лесообразнаго единства, то и существованіе въ насъ идеи ц&#1123лей и даже разума не могло бы отразиться на познаніи природы, и мы не были бы въ состояніи д&#1123лать изъ него ц&#1123лесообразное употребленіе, собственно говоря, безъ такого единства мы не им&#1123ли бы даже разума: для него не было бы школы и онъ не им&#1123лъ бы поводовъ къ развитію своихъ идей. Поэтому ц&#1123лесообразное единство основано необходимо на самомъ существ&#1123 свободной воли, посл&#1123дняя должна быть предполагаема, такъ какъ она служитъ условіемъ приложенія единства in concreto. Такимъ образомъ трансцендентальное расширеніе познаній разума не есть причина, а напротивъ сл&#1123дствіе практической ц&#1123лесообразности, предполагаемой самымъ существомъ разума.
И въ самой исторіи челов&#1123ческаго разума мы находимъ, что, пока нравственныя понятія небыли достаточно очищены, опред&#1123лены и пока люди не увид&#1123ли систематическаго единства ц&#1123лой въ силу этихъ понятій и притомъ по необходимымъ принципамъ, знаніе природы и даже высокое развитіе многихъ паукъ давало одни грубыя понятія о Божеств&#1123, частію же сопровождалось удивительнымъ равнодушіемъ къ этому вопросу. Большая обработка нравственныхъ идей, вызванная чист&#1123йшимъ нравственнымъ закономъ нашей религіи, направила все вниманіе разума на высокій предметъ, силою интереса, который необходимо возбуждался въ немъ упомянутымъ закономъ: безъ помощи естествов&#1123д&#1123нія, правильныхъ и в&#1123рныхъ трансцендентальныхъ размышленій (бывшихъ всегда слабыми), нравственныя идеи вызвали, однако, понятіе о Божественномъ Существ&#1123, и мы считаемъ его теперь совершенно в&#1123рнымъ не потому чтобъ теоретическій разумъ былъ уб&#1123жденъ въ его правильности, но потому что онъ вполн&#1123 согласуется съ нравственными принципами разума. Такимъ образомъ въ конц&#1123 концовъ только за чистымъ разумомъ и притомъ за его нравственною стороною остается та заслуга, что познаніе, недоступное для теоріи, неразрывно связывается съ нашимъ высшимъ интересомъ и т&#1123мъ превращается если не въ доказанный догматъ, то, по крайней м&#1123р&#1123, въ безусловно необходимое предположеніе, требуемое нашими существенными ц&#1123лями.
Достигши такого высокаго пункта, именно понятія Единаго Первосущества, какъ высшаго блага, разумъ не долженъ, однакожъ, воображать, что будто-бы онъ усп&#1123лъ стать выше всякихъ опытныхъ условій своего приложенія и достигъ непосредственнаго знаніи новаго міра вещей, и что ему остается только выводить изъ этого понятія нравственные законы. Нужно помнить, что собственно законы, т. е. ихъ внутренняя практическая необходимость привели насъ къ предположенію самостоятельной причины, или мудраго міроправителя, дабы такимъ образомъ обезпечить за нами д&#1123йствіе ихъ: понятно, что польза смотр&#1123ть на нихъ какъ на н&#1123что случайное выводимое изъ простой воли, особенно такой, о которой мы не им&#1123ли бы никакого понятія, еслибы не помогли намъ въ томъ упомянутые законы. Посему мы будемъ считать изв&#1123стныя д&#1123йствія обязательными не потому что они суть вел&#1123нія Божіи, по потому они и вел&#1123нія Божіи, что внутренно для насъ обязательны. Руководясь ц&#1123лесообразнымъ единствомъ по принципамъ разума, мы будемъ сохранять спою свободу и степень согласія съ волею Божіею будемъ изм&#1123рятъ степенью нашего тщательнаго сохраненія нравственнаго закона, указываемаго намъ разумомъ въ самомъ существ&#1123 д&#1123йствій, и будемъ служить ему т&#1123мъ, что станемъ охранять міровое благо въ насъ и другихъ людяхъ. Нравственное Богословіе, сл&#1123довательно, им&#1123етъ приложеніе въ пред&#1123лахъ опыта, именно, можстъ помочь намъ исполнить свое назначеніе въ мір&#1123 т&#1123мъ, что мы будемъ соображаться съ системою ц&#1123лей, но никакъ не оставлять путеводной пити нравственно законодательнаго разума, дабы непосредственно связывать ее съ идеею высшаго существа, въ такомъ случа&#1123, мы дали бы разуму трансцендентное употребленіе, которое, какъ чисто теоретическое, превратно указало бы намъ посл&#1123днія ц&#1123ли разума.

Правила чистаго разума

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Мн
&#1123ніе, знаніе, в&#1123ра.

Ув&#1123ренность разсудка основывается на объективныхъ основаніяхъ и предполагаетъ вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ особыя субъективныя основанія въ душ&#1123 челов&#1123ка, который судитъ. Когда мн&#1123ніе уб&#1123дительно для всякаго, им&#1123ющаго разумъ, то объективное основаніе его признается достаточнымъ, и тогда оно называется уб&#1123жденіемъ. Если же оно вызвано только особеннымъ субъективнымъ состояніемъ, то называется самозав&#1123реніемъ (Ueberredung).
Самозав&#1123реніе есть заблужденіе: ибо въ немъ субъективное основаніе сужденія принимается за объективное. Такое сужденіе им&#1123етъ только частное значеніе, и ув&#1123рить въ немъ другихъ невозможно. Истина основывается на согласіи съ предметомъ, съ нимъ должны быть согласны сужденія всякаго разсудка вообще (consenlienlia uni tertio consentiunt inter же). Итакъ пробнымъ камнемъ мн&#1123нія — есть ли оно уб&#1123жденіе, или толь ко самозав&#1123реніе — служитъ то, въ какой м&#1123р&#1123 возможно передавать его другимъ и требовать согласія на него другихъ людей. Въ этомъ случа&#1123 можно, по крайней м&#1123р&#1123, предполагать, что основаніемъ согласія вс&#1123хъ сужденій, несмотря на различіе многихъ субъектовъ между собою, служитъ н&#1123что общее, именно, предметъ, съ которымъ они согласны и которымъ доказывается в&#1123рность сужденія.
Самозав&#1123реніе поэтому не можетъ быть отличаемо отъ уб&#1123жденія, если смотр&#1123ть на ув&#1123ренность только какъ на субъективное явленіе души. Посему попытки сообщить основанія уб&#1123жденія другимъ, чтобъ испытать им&#1123ютъ ли они такое же вліяніе на другихъ людей какъ и насъ, могутъ быть рекомендованы не какъ средство для уб&#1123жденія, а какъ средство для оц&#1123нки значенія сужденія, т. е. чтобъ открыть въ немъ чисто субъективную сторону.
Оц&#1123нивая субъективныя причины сужденія, принимаемыя нами за объективныя основанія, мы можемъ выяснить ложный характеръ пашой ув&#1123ренности, такъ что н&#1123тъ нужды приб&#1123гать къ разсмотр&#1123нію свойствъ самого предмета. Такимъ образомъ мы разоблачаемъ призрачность и предохраняемъ себя отъ нея, хотя сл&#1123ды ея остаются, особенно въ томъ случа&#1123, когда субъективная причина ея присуща самой природ&#1123 нашей.
Утверждать, т. е. высказывать сужденіе, обязательное для всякаго, можно только тогда, когда оно совершенно уб&#1123дительно. Самозав&#1123реніе можетъ оставаться при мн&#1123, но я долженъ отказаться отъ желанія доставить ему общее признаніе.
Ув&#1123ренность, или субъективная сторона сужденія сравнительно съ уб&#1123жденіемъ (им&#1123ющимъ вм&#1123ст&#1123 съ т&#1123мъ и объективное значеніе) им&#1123етъ сл&#1123дующія три степени: мн&#1123ніе, в&#1123ру, знаніе. Мн&#1123ніе есть ув&#1123ренность, сознательно недостаточная и въ субъективномъ и въ объективномъ отношеніяхъ. Она называется в&#1123рою, когда считается достаточною въ субъективномъ отношеніи, но не въ объективномъ. Наконецъ, ув&#1123ренность, достаточная въ обоихъ отношеніяхъ, называется знаніемъ. Субъективная достаточность называется уб&#1123жденіемъ (только для меня), объективная — достов&#1123рностію (для всякаго). Я не буду, впрочемъ, дол&#1123е останавливаться на разъясненіи такихъ ясныхъ понятій.
Мы не должны р&#1123шаться предполагать что-либо, ничего не зная такого, что связывало бы наше предположеніе съ истиною, по крайней м&#1123р&#1123, приближалось быкъ ней и было бы ч&#1123мъ-нибудь большимъ, ч&#1123мъ произвольною фантазіей. Притомъ, упомянутая связь должна быть образована по достов&#1123рнымъ законамъ. Если и законы будутъ предметомъ одного мн&#1123нія, тогда вс&#1123 предположеніи превратятся въ игру воображенія безъ мал&#1123йшаго отношенія къ истин&#1123. Что же касается до сужденій чистаго разума, то въ этомъ случа&#1123 совершенно не дозволяется только думать. Въ нихъ не допускаются опытныя основанія, по все должно быть познаваемо а priori, т. е, необходимымъ образомъ, и принципъ связи въ нихъ долженъ быть всеобщимъ и необходимымъ, въ противномъ случа&#1123, въ нихъ не можетъ быть и намека на истину. Оттого въ чистой математик&#1123 не дозволяются мн&#1123нія, нужно или знать или воздерживаться отъ всякаго сужденія. Тоже самое и въ правилахъ нравственности: наши д&#1123йствія не должны опираться на мн&#1123ніи, но на твердомъ званіи ихъ ум&#1123стности.
Итакъ въ трансцендентальномъ употребленіи разума всего бол&#1123е потребно знаніе, всего мен&#1123е мн&#1123ніе, ибо субъективныя основанія ув&#1123ренности, какъ наприм&#1123ръ т&#1123, которыя возбуждаютъ въ насъ в&#1123ру, но им&#1123ютъ м&#1123ста въ теоретическихъ вопросахъ: къ нимъ всегда прим&#1123шиваются опытныя черты и вотъ почему они не могутъ быть въ равной степени сообщаемы другимъ.
Практическая ув&#1123ренность, хотя и недостаточная съ теоретической точки зр&#1123нія, можетъ быть названа в&#1123рою. Практическія ц&#1123ли при этомъ могутъ состоять или въ пригодности или честности, первая предполагаетъ произвольныя и случайныя ц&#1123ли, вторая — совершенно необходимыя.
Всякая ц&#1123ль требуетъ необходимыхъ условій, при которыхъ она можетъ быть достигнута. Эта необходимость им&#1123етъ субъективный характеръ и притомъ только сравнительно достаточный, когда мы не знаемъ другихъ условій, при которыхъ она также можетъ быть достигаема, но она становится достаточною въ глазахъ всякаго, когда я достов&#1123рно знаю, что никто другой не можетъ знать другихъ средствъ, ведущихъ къ предположенной ц&#1123ли. Въ первомъ случа&#1123 мое предположеніе и моя ув&#1123ренность въ изв&#1123стныхъ условіяхъ есть случайная в&#1123ра, во второмъ необходимая. Предположимъ, врачъ призванъ для помощи къ больному и не знаетъ бол&#1123зни. Онъ наблюдаетъ явленія бол&#1123зни и предполагаетъ чахотку. Его в&#1123ра въ этомъ случа&#1123 будетъ им&#1123ть случайный характеръ: ибо другой можетъ знать лучше. Такую случайную в&#1123ру, служащую основаніемъ для д&#1123йствительнаго употребленія средствъ къ изв&#1123стнымъ д&#1123йствіямъ, я называю прагматическою в&#1123рою.
Такъ называемый, закладъ служитъ обыкновеннымъ пов&#1123рочнымъ средствомъ для опред&#1123ленія того, составляетъ ли мн&#1123ніе одни только слова, или есть субъективное уб&#1123жденіе, т. е. твердая в&#1123ра. Иной съ такимъ самоув&#1123реннымъ тономъ высказываетъ свои сужденія, что повидимому устраняетъ мысль о возможности заблужденія, но закладъ д&#1123лаетъ его опасливымъ. Иногда оказывается, что уб&#1123жденія достаточно для заклада въ одинъ дукатъ, но никакъ не на десять. Челов&#1123къ р&#1123шается на первый, по при второмъ онъ начинаетъ приходить къ мысли о возможности заблужденія. Если представить себ&#1123, что закладъ шелъ бы на счастіе ц&#1123лой жизни, то р&#1123шительность сужденія совс&#1123мъ исчезла бы и мы скоро открыли бы, что наша в&#1123ра далеко недостаточна. Такимъ образомъ прагматическая в&#1123ра им&#1123етъ степень, которая изм&#1123ряется величиною интереса, съ нею сопряженнаго.
Но вс&#1123хъ указанныхъ случаяхъ мы не переводили своихъ мн&#1123ній въ д&#1123ло и наша ув&#1123ренность сохраняла теоретическій характеръ. Т&#1123мъ немен&#1123е во многихъ случаяхъ мы могли бы мысленно придти къ чему-нибудь практическому, еслибы были средства уб&#1123диться въ д&#1123йствительности изв&#1123стныхъ вещей. Посему между чисто теоретическими сужденіями есть н&#1123которыя, составляющія, так’ сказать, подобіе практическихъ, ув&#1123ренность въ которыхъ можетъ быть названа в&#1123рою. Мы назовемъ ее научною в&#1123рою. Еслибы возможно было, наприм&#1123ръ, узнать изъ опыта, что на какой-нибудь изъ планетъ есть жители, то мое мн&#1123ніе превратилось бы въ твердое уб&#1123жденіе, тогда я утверждалъ бы, что существованіе жителей на другихъ мірахъ составляетъ предметъ не мн&#1123нія, но твердой в&#1123ры.
Должно признаться, что ученіе о бытіи Божіемъ относится къ области научной в&#1123ры. Въ теоретическомъ міропознаніи, правда, я не нахожу ничего такого, что необходимо предполагало бы эту мысль, кашъ условіе объясненія явленій міра, напротивъ, я обязанъ пользоваться моимъ разумомъ такъ, какъ будто-бы везд&#1123 была одна необходимая природа. Однако, ц&#1123лесообразное единство есть такое важное условіе приложенія разума къ природ&#1123, что я не могу обходить его, т&#1123мъ бол&#1123е, что природа доказываетъ его многими прим&#1123рами. Чтобъ эта мысль стала для меня путеводною нитью при изсл&#1123дованіи природы, необходимо, предположеніе, что именно высшая разумность благоустроила все, согласно мудрымъ ц&#1123лямъ. Сл&#1123довательно, необходимо предполагать мудраго Виновника міра, дабы им&#1123ть надлежащее руководство при изсл&#1123дованіи природы. Практика, д&#1123йствительно, подтверждаетъ всю пользу этого предположенія и ни одного факта не представляетъ противъ его, такъ что мало было бы сказать, что моя ув&#1123ренность въ этой истин&#1123 есть простое мн&#1123ніе, а напротивъ, что она есть моя твердая в&#1123ра. Но в&#1123ра въ этомъ случа&#1123 не есть практическая, но научная и о ней должно заботиться Богословіе, опирающееся на изученіи природы.
Выраженіе ‘в&#1123ра’ есть выраженіе скромности относительно объективной стороны д&#1123ла, но вм&#1123ст&#1123 и твердости относительно субъективнаго дов&#1123рія. Въ самомъ д&#1123л&#1123,’ называя эту теоретическую ув&#1123ренность даже предположеніемъ только, мы какъ-бы вызывались бы т&#1123мъ доказать свое понятіе о свойствахъ міровой причины и другаго міра, чего на самомъ д&#1123л&#1123 сд&#1123лать мы не въ состояніи: ибо принимая что-нибудь за предположеніе, мы должны настолько знать свойства этого предполагаемаго, чтобъ уже не затрудняться его понятіемъ. Выраженіе же ‘в&#1123ра’ указываетъ только на руководство идеи и на субъективное вліяніе ея на д&#1123йствія моего разума, хотя я и не въ состояніи дать себ&#1123 полный отчетъ въ томъ съ теоретической точки зр&#1123нія.
Впрочемъ, научная в&#1123ра им&#1123етъ н&#1123сколько колеблющійся характеръ, весьма часто теоретическія затрудненія уничтожаютъ ее, хотя мы неизб&#1123жно снова возвращаемся къ ней.
Совершенно другое д&#1123ло съ нравственною в&#1123рою. Тутъ необходимо, чтобъ я сл&#1123довалъ нравственному закону во вс&#1123хъ отношеніяхъ. Ц&#1123ль зд&#1123сь не подвержена ни мал&#1123йшимъ колебаніемъ и, помоему уб&#1123жденію, единственное условіе, при которомъ нравственная ц&#1123ль можетъ согласоваться со вс&#1123ми другими и им&#1123ть практическое значеніе, есть бытіе Бога и будущей жизни, я знаю также за достов&#1123рное, что н&#1123тъ другихъ условій, при которыхъ возможно единство ц&#1123лей подъ вліяніемъ нравственнаго закона. И такъ какъ нравственное предписаніе есть вм&#1123ст&#1123 мое правило (такъ говоритъ разумъ), то я твердо буду в&#1123рить въ бытіе Божіе и будущую жизнь и уб&#1123жденъ, что ничто не можетъ поколебать этой в&#1123ры: ибо тогда были бы ниспровергнуты нравственные законы, отъ которыхъ отказаться нельзя, не д&#1123лая себя презр&#1123ннымъ въ собственныхъ же глазахъ.
Такимъ образомъ, по устраненіи вс&#1123хъ честолюбивыхъ стремленій разума къ расширенію себя за пред&#1123лы опыта, еще много остается такого, ч&#1123мъ можно удовольствоваться въ практическомъ отношеніи. Конечно, никто не станетъ хвалиться, что онъ нав&#1123рное знаетъ, что есть Богъ и будущая жизнь: если кто знаетъ это, то онъ въ высшей степени будетъ полезенъ намъ. Всякое знаніе (касающееся предмета одного разума) можетъ быть сообщено и мы могли бы над&#1123яться услышать отъ него много такого, что безконечно расширило бы наше познаніе. Но д&#1123ло въ томъ, что уб&#1123жденіе не есть логическая ув&#1123ренность, а нравственная и такъ какъ она основывается на субъективныхъ основаніяхъ (нравственномъ настроеніи), то я не могу утверждать: нравственно достов&#1123рно, что Богъ существуетъ, во — я уб&#1123жденъ нравственно и т. д. Это значитъ: в&#1123ра въ Бога и будущій міръ такъ т&#1123сно связана съ моимъ нравственнымъ настроеніемъ, что какъ невозможно для меня отказаться отъ посл&#1123дняго, такъ невозможно отрицаться и отъ первыхъ истинъ.
Сомнительнымъ кажется зд&#1123сь одно только обстоятельство, именно, что в&#1123ра разума основывается на предположеніи нравственнаго настроенія. Устранивъ его и взявъ въ прим&#1123ръ челов&#1123ка совершенно равнодушнаго относительно нравственныхъ законовъ, мы превращаемъ вопросъ, поставляемый разумомъ, въ чисто теоретическую задачу, мы можемъ тогда сослаться на аналогіи, но не на основанія, предъ которыми долженъ сдаться самый упорный скептицизмъ {Челов&#1123ческая душа (я полагаю, что это необходимо бываетъ и со вс&#1123ми разумными существами) естественно принимаетъ живой интересъ въ нравственности, хотя не всегда безразд&#1123льно и не всегда преимущественнымъ образомъ. Нужно укр&#1123плять и увеличивать этотъ интересъ и тогда вы найдете разумъ бол&#1123е чуткимъ и бол&#1123е развитымъ для того, чтобъ ум&#1123ть соединять практическій интересъ съ теоретическимъ. Если же не будете заботиться о развитіи нравственности въ людяхъ, то вамъ никогда не удастся сд&#1123лать изъ нихъ искренно в&#1123рующихъ людей.}. Нужно согласиться, что никто не чуждъ интереса въ этихъ вопросахъ. Челов&#1123къ можетъ им&#1123ть слабый нравственный интересъ, но и въ этомъ случа&#1123 остается еще н&#1123что, весьма достаточное для того, чтобъ онъ страшился Божественнаго бытія и будущей жизни. Онъ будетъ поставленъ въ это положеніе уже т&#1123мъ, что не можетъ съ достов&#1123рностію доказать небытія такого существа и будущей жизни, въ противномъ случа&#1123, онъ долженъ былъ бы съ помощію одного разума, сл&#1123довательно, аподиктически доказать невозможность об&#1123ихъ истинъ, за что не возмется ни одинъ разумный челов&#1123къ. Тогда выходила бы одна отрицательная в&#1123ра, которая могла бы давать поводъ только къ подобію нравственности и добраго настроенія, т. е. сдерживать зло.
Но скажутъ: неужели все, что д&#1123лаетъ разумъ, открывающій намъ врата за пред&#1123лы опыта, ограничивается только двумя догматами в&#1123ры? Этого легко могъ достигнуть и простой разсудокъ, не обращаясь за сов&#1123томъ къ философамъ.
Я вовсе не желаю хвалиться предъ челов&#1123ческимъ разумомъ заслугами философіи, достигнутыми усиленными стремленіями ея критики. Предположимъ даже, что польза ея отрицательная только, о большей польз&#1123 ея мы скажемъ еще н&#1123что въ сл&#1123дующей глав&#1123. Но неужели вы желаете, чтобъ познаніе, затрогивающее интересъ вс&#1123хъ людей, превышало силы обыкновеннаго разсудка и было открываемо только философами? То, что вы порицаете зд&#1123сь, и составляетъ настоящее достоинство нашихъ мн&#1123ній: философія открываетъ н&#1123что новое, чего въ начал&#1123 нельзя было предвид&#1123ть, именно, что природа, относительно предметовъ, касающихся вс&#1123хъ, не можетъ быть обвиняема въ пристрастномъ распред&#1123леніи даровъ и что высшая философія, относительно существенн&#1123йшихъ ц&#1123лей челов&#1123ческой природы, можетъ давать вамъ только руководство, которое полезно и для обыкновеннаго разсудка.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЕ УЧЕНІЕ О МЕТОД&#1123.

ОТД&#1123ЛЪ ТРЕТІЙ.
Наука о построеніяхъ чистаго разума.

Подъ наукою о построеніяхъ я разум&#1123ю искуство развивать системы. Такъ какъ именно систематическое единство превращаетъ простое познаніе въ науку, т. е. изъ простаго собранія д&#1123лаетъ систему, то наука о построеніяхъ есть ученіе о научной сторон&#1123 нашего познанія вообще и потому входитъ въ составъ ученія о метод&#1123.
При руководствомъ разума наши познанія не должны составлять н&#1123что отрывочное, но систему, въ которой единственно они могутъ служить съ пользою и способствовать существеннымъ ц&#1123лямъ его. Подъ системою я разум&#1123ю единство разнообразныхъ познаній, одушевляемыхъ одною идеею. Идея есть понятіе разума о форм&#1123 ц&#1123лаго, поскольку сю опред&#1123ляется а priori объемъ разнообразнаго содержанія и м&#1123сто частей. Научное понятіе разума, сл&#1123довательно, содержитъ въ себ&#1123 ц&#1123ль и ц&#1123лесообразную форму ц&#1123лаго. Единство ц&#1123ли, къ которой им&#1123ютъ отношеніе вс&#1123 части и по иде&#1123 которой вс&#1123 он&#1123 состоятъ во взаимномъ отношеніи, д&#1123лаетъ то, что каждая часть можетъ восполнять другую, что въ систем&#1123 н&#1123тъ м&#1123ста случайнымъ добавленіямъ, и что степень совершенства ея им&#1123етъ изв&#1123стные а priori обозначенные пред&#1123лы. Ц&#1123лое зд&#1123сь разчленено (articulatio), но не собрано безпорядочно (coacervatio), оно можетъ разрастаться внутренно (per intussusceptionem), но невн&#1123шнимъ образомъ (per appositionem), въ этомъ отношеніи система сходна съ органическимъ т&#1123ломъ, которое возрастаетъ не чрезъ присоединеніе новыхъ членовъ, но въ соразм&#1123рности каждый членъ, согласно съ своими ц&#1123лями, д&#1123лается кр&#1123пче и развит&#1123е.
Для своего осуществленія идея требуетъ схемы, т. е. опред&#1123леннаго а priori, по принципу ц&#1123ли, разнообразія и порядка частей. Схема, образованная не по иде&#1123, т. е. не по главной ц&#1123ли разума, но опытнымъ путемъ, но случайно представляющимся ц&#1123лямъ (которыхъ можетъ быть неопред&#1123ленное множество) даетъ техническое единство, напротивъ, схема, возникающая изъ идеи (причемъ разумъ указываетъ ц&#1123ли а priori), даетъ происхожденіе построительному единству. Наука можетъ образоваться не техническимъ путемъ, т. е. руководясь сходствомъ содержанія, или случайною пригодностію познанія in concreto для всякаго рода ц&#1123лей, но только путемъ построенія, когда обращается вниманіе на сродство содержанія и д&#1123лается выводъ его изъ одной высшей и внутренней ц&#1123ли, условливающей одно ц&#1123лое, схема науки должна содержать въ себ&#1123 планъ (monogramina) и д&#1123леніе ц&#1123лаго на части, сообразное съ идеею, т. е. а priori, такъ что одна часть должна различаться отъ другой по принципамъ.
Никто не долженъ пытаться образовать науку, не полагая въ основу. Впрочемъ, на д&#1123л&#1123, схема и даже опред&#1123леніе, поставляемое во глав&#1123 науки, р&#1123дко соотв&#1123тствуютъ иде&#1123, присущей разуму, какъ зерно, въ которомъ заключены вс&#1123 части, едва прим&#1123тныя для микроскопическаго наблюденія. И такъ какъ наука обыкновенно развивалась съ точки зр&#1123нія общаго интереса, то нужно объяснять и опред&#1123лять ее не по т&#1123мъ описаніямъ, которыя составлены о ней первымъ составителемъ ея, но по иде&#1123, которая возникаетъ въ разум&#1123 на основаніи естественнаго единства, связанныхъ имъ, частей. Тогда быть можетъ найдется, что виновникъ ея и поздн&#1123йшіе посл&#1123дователи его только блуждали около идеи, которую они представляли не совс&#1123мъ ясно, и потому не могли опред&#1123литъ своеобразнаго содержанія, членопостроенія (систематическаго единства) и пред&#1123ловъ науки.
Нельзя не пожал&#1123ть о томъ, что только теперь, уже посл&#1123 того, какъ долгое время, по руководству скрытой въ насъ идеи, мы отрывочно собирали относящіяся къ ней познанія какъ матеріалъ и связывали ихъ между собою технически, только теперь, говоримъ, возможно разсматривать идею въ ея ясномъ св&#1123т&#1123 и построятъ ц&#1123лое согласно ц&#1123лямъ разума. Системы образовались, повидимому, посредствомъ generatio aequivoca, отъ простаго стеченія собранныхъ понятій, сперва въ несовершенномъ вид&#1123, становясь современенъ бол&#1123е и бол&#1123е совершенн&#1123й. По вс&#1123 они им&#1123ли схему свою, какъ первоначальное зерно, въ развивающемся разум&#1123 и потому нетолько каждая система въ отд&#1123льности развиваетъ ее согласно съ своею идеею, но и вс&#1123 они соединяются вм&#1123ст&#1123 въ одной общей систем&#1123 челов&#1123ческаго познанія, какъ члены одного ц&#1123лаго, такъ что возможна общая система всего челов&#1123ческаго знанія, и теперь, когда накопилось столько матеріалу или можетъ быть взято изъ развалинъ старыхъ построеній, такая общая система нетолько возможна, но и легка. Зд&#1123сь мы удовольствуемся только т&#1123мъ, что можетъ служить нашему д&#1123лу, именно укажемъ систему построенія всякаго познанія изъ чистаго разума и начнемъ съ того пункта, гд&#1123 общая познавательная сила разд&#1123ляется на дв&#1123 в&#1123тви, изъ которыхъ одна есть разумъ. Подъ разумомъ я разум&#1123ю зд&#1123сь всю высшую познавательную способность, и сл&#1123довательно, область разума противополагаю области опыта.
Отвлекая отъ всякаго содержанія познанія въ объективномъ смысл&#1123 и разсматривая его только съ субъективной точки, мы должны различить въ немъ два вида: историческое и чисто разумное. Историческое познаніе есть cognitio ex datis, разумное — cognitio ex principiis. Откуда бы первоначально ни происходило познаніе, для того, кто страдательно усвояетъ его, оно будетъ всегда только историческимъ, будетъ ли оно дано ему опытомъ, или передано пов&#1123ствованіемъ, или обученіемъ. Посему тотъ, кто изучилъ систему философіи, наприм&#1123ръ Вольфовскую въ сущности им&#1123етъ только историческое познаніе о ней, хотя оы онъ хорошо зналъ вс&#1123 основоположенія, объясненія, доказательства и д&#1123леніе ц&#1123лой системы: ибо онъ знаетъ и судитъ, поскольку ему даны познанія. Опровергая готовыя опред&#1123ленія его, мы поставляемъ его въ затрудненіе: онъ не знаетъ, откуда взять новыя. Онъ сл&#1123довалъ за чужимъ умомъ, повторяющій же умъ далеко не то, что производящій, т. е. познаніе произошло у него не изъ разума и хотя въ объективномъ отношеніи оно было разумнымъ познаніемъ, въ субъективномъ — оно будетъ только историческимъ. Онъ хорошо понялъ и удержалъ въ себ&#1123 мысли: т. е. научился имъ и представляетъ собою какъ-бы гипсовый сл&#1123покъ съ живаго челов&#1123ка. Объективныя познанія разума (т. е. возникающія прямо изъ разума) тогда только могутъ быть названы разумными въ субъективномъ смысл&#1123, когда они почерпаются изъ общихъ источниковъ разума, такъ что при этомъ критика и даже отрицаніе усвоеннаго остаются возможными.
Всякое познаніе разума выводится или изъ понятій, или изъ построенія попят]й, первое называется философскимъ, второе — математическимъ. О внутреннемъ различіи между ними я уже сказалъ въ первомъ отд&#1123л&#1123. Какъ мы сейчасъ сказали, познаніе можетъ быть объективно философскимъ, по субъективно историческимъ, какъ это вообще бываетъ съ учениками и со вс&#1123ми, не возвышающимися надъ уровнемъ школы и всю жизнь остающимися учениками. Но зам&#1123чательно, что математическое познаніе, даже заученное, остается познаніемъ разума даже въ субъективномъ отношеніи, и что къ нему не прилагается зам&#1123чаніе, которое мы сд&#1123лали о философскомъ. Причина сего въ томъ, что для него источникомъ познанія служатъ исключительно прямые и правильные принципы разума, и ученикъ не можетъ ни заимствовать ихъ изъ другихъ источниковъ, ни противор&#1123чить имъ, ибо ‘употребленіе разума происходитъ зд&#1123сь in concreto и притомъ а priori съ помощію чистаго и, сл&#1123довательно, безошибочнаго нагляднаго представленія, оно исключаетъ всякій обманъ и заблужденіе. Значитъ, между вс&#1123ми науками разума (а priori) можно научаться только математик&#1123, но никакъ не философіи, по отношенію къ посл&#1123дней можно научиться только философствовать.
Система всякаго философскаго познанія есть философія. Въ объективномъ смысл&#1123, она есть образецъ, по которому должно обсуждать всякія субъективныя философіи, столь разнообразныя и изм&#1123нчивыя по своему содержанію. Такимъ образомъ философія есть идея возможной науки, не осуществимой in concreto, но къ которой необходимо, по возможности, приближаться, пока мы откроемъ надлежащій путь и досел&#1123 неудачный образъ сд&#1123лаемъ подобнымъ своему образцу, насколько это суждено челов&#1123ку. А до того времени нельзя, учиться философіи: гд&#1123 она, кто влад&#1123етъ ею и по какимъ чертамъ можно узнать ее? Можно учиться только философствовать, т. е. развивать даръ разума при обсужденіи изв&#1123стныхъ существующихъ попытокъ по всеобщимъ принципамъ, причемъ нужно помнить права разума изсл&#1123довать попытки по самымъ ихъ источникамъ и доказывать или отвергать ихъ.
До того времени понятіе философіи всегда будетъ им&#1123ть одинъ школьной характеръ, будетъ понятіемъ системы познанія, какъ науки, им&#1123ющей ц&#1123лію одно только систематическое единство познанія, сл&#1123довательно, логическое совершенство его. Но нужно помнить, что существуетъ еще особое міровое понятіе (conceptus cosmicus), подразум&#1123ваемое подъ словомъ философія, наприм&#1123ръ, когда оно олицетворялось и представлялось въ идеал&#1123 философа, какъ образецъ. Въ этомъ отношеніи, философія есть наука объ отношеніи познанія къ существеннымъ ц&#1123лямъ челов&#1123ческаго разума (teleologia rationis huinanae) и философъ тогда получаетъ значеніе не учителя, но законодателя челов&#1123ческаго разума. Конечно, было бы весьма хвастливо называть себя такимъ философомъ и воображать, что уже достигнутъ образецъ, указываемый идеею.
Математикъ, естествов&#1123дъ, логикъ, какъ ни далеки первые два въ познаніяхъ разума вообще, и третій въ философскомъ познаніи, въ сущности, суть только учители. Есть еще идеалъ учителя, который какъ-бы управляетъ ими, какъ орудіями, дабы спосп&#1123шествовать существеннымъ ц&#1123лямъ челов&#1123ческаго разума. Его одного мы должны назвать собственно философомъ. Но такъ какъ этотъ идеалъ нигд&#1123 не осуществленъ, идея же его присуща всякому челов&#1123ческому разуму, то мы обратимся къ посл&#1123дней и держась ея, постараемся опред&#1123лить, какое собственно систематическое единство предписывается философіи съ точки зр&#1123нія ц&#1123ли, на основаніи упомянутаго міроваго понятія. {Міровымъ называется понятіе о предмет&#1123, интересующемъ всякаго. Если же я смотрю на науку толькц какъ на руководство для всякихъ произвольныхъ ц&#1123лей, то, очевидно, въ этомъ случа&#1123 я опред&#1123ляю ц&#1123ль ея по понятіямъ школы.}
Существенныя ц&#1123ли не составляютъ еще самыхъ высшихъ, у разума (при его совершенномъ систематическомъ единств&#1123) можетъ быть одна только высшая ц&#1123ль. Посему первыя въ качеств&#1123 конечныхъ ц&#1123лей, или подчиненныхъ, служатъ для посл&#1123дней средствами. Первая ц&#1123ль касается всего назначенія и философія касательно этого пункта называется ученіемъ о нравственности. По причин&#1123 этого преимущества нравственной философіи предъ вс&#1123ми другими науками разума, даже въ древности подъ философомъ всегда разум&#1123ли преимущественно моралиста, и даже теперь челов&#1123ка, обнаруживающаго самообладаніе, по н&#1123которой аналогіи, называютъ философомъ.
Законодательство челов&#1123ческаго разума касается двухъ предметовъ: природы и свободы и заключаетъ въ себ&#1123 какъ закон&#1123 природы, такъ и свободы, сначала оно представляетъ ихъ отд&#1123льно, потомъ же соединяетъ вм&#1123ст&#1123 въ одной философской систем&#1123. Философія природы касается всего того, что существуетъ, философія нравовъ — того, что должно быть.
Всякая философія есть или познаніе изъ чистаго разума, или познаніе изъ опытныхъ принциповъ. Первая называется чистою, вторая опытною философіей.
Философія чистаго разума есть или наука подготовительная (PropДdeutik), изсл&#1123дующая способность разума ко вс&#1123мъ чистымъ познаніямъ а priori и называющаяся критикой, или система чистаго разума (наука), т. е. философское познаніе изъ чистаго разума въ систематической связи и называющаяся метафизикой. Впрочемъ, посл&#1123днее названіе часто усвояется всей философіи со включеніемъ и критики, дабы изсл&#1123дованія о предметахъ познаваемыхъ нами а priori и развитіе системы чистыхъ философскихъ познаній выд&#1123лить съ одной стороны отъ всякаго опыта, съ другой — отъ математической области познаній.
Метафизика касается или теоретическаго, или практическаго употребленія чистаго разума и есть или метафизика природы, или метафизика нравовъ. Первая содержитъ въ себ&#1123 чистые принципы разума изъ однихъ понятій (значитъ, за исключеніемъ математики), им&#1123ющіе значеніе для теоретическаго познанія вещей, вторая — принципы, опред&#1123ляющіе а priori нашу д&#1123ятельность. И такъ какъ нравственность состоитъ въ законности д&#1123йствій, выводимой изъ принциповъ совершенно а priori, то метафизика нравовъ собственно говоря есть чистая мораль, которая не должна основываться на антропологіи (на опытномъ условіи). Метафизика же теоретическаго разума есть именно то, что въ т&#1123сномъ смысл&#1123 называется метафизикой. Такъ какъ и чистая нравственность составляетъ отд&#1123льную в&#1123твь философскаго познанія изъ чистаго разума, то мы оставимъ за нею обыкновенное названіе и отложимъ ее въ сторону, такъ какъ теперь она не входитъ въ наши виды.
Весьма важно выд&#1123лять познанія, отличныя другъ отъ друга по своему роду и происхожденію и тщательно наблюдать, чтобъ они не см&#1123шивались съ другими, съ которыми иногда на практик&#1123 употребляются вм&#1123ст&#1123. Что д&#1123лаетъ химикъ при анализ&#1123 вещества, математикъ въ своемъ чистомъ ученіи о величинахъ, то еще бол&#1123е обязательно для философа, дабы онъ въ состояніи былъ опред&#1123лить участіе каждаго познанія въ отд&#1123льности при разсудочномъ употребленіи, ихъ значеніе и вліяніе. По этой причин&#1123 съ т&#1123хъ поръ, какъ челов&#1123ческій разумъ сталъ мыслить, онъ никогда не могъ обойтись безъ метафизики, хотя и не могъ представить ее себ&#1123 въ ея чистомъ вид&#1123. Идея этой науки такая же древняя какъ и теоретическій челов&#1123ческій разумъ. Въ самомъ д&#1123л&#1123 какой разумъ не вдается въ теорію т&#1123мъ, или другимъ образомъ? Однако, нужно сознаться, что различеніе двухъ составныхъ частей познанія: одной совершенно а priori, другой а posteriori, заимствуемой изъ опыта осталось весьма неяснымъ для спеціальныхъ мыслителей, оттого, познанія не могли быть надлежащимъ образомъ разграничены и идея науки, такъ долго и сильно занимавшей челов&#1123ческій разумъ, не могла осуществиться. Когда утверждали, что метафизика есть наука о первыхъ принципахъ челов&#1123ческаго познанія, то при этомъ обыкновенно обращали вниманіе только на степень всеобщности, но не на особый родъ этого познанія, а потому и не могли достаточно различать его отъ опытнаго. И между опытными принципами н&#1123которые им&#1123ютъ бол&#1123е общій и высшій характеръ, ч&#1123мъ другіе, и (когда не различаютъ того, что им&#1123етъ характеръ вполн&#1123 а priori, отъ того, что — а posteriori) гд&#1123 же въ ц&#1123ломъ ряду ихъ должно провести пограничную черту, которая выд&#1123ляла бы одну часть отъ другой? Что сказали бы мы, еслибы хронологія стала обозначать эпохи міра, разд&#1123ляя ихъ на первыя стол&#1123тія и сл&#1123дующія за ними? Относится ли пятое, десятое и т. д. стол&#1123тіе къ первымъ? Также точно, я спрашиваю, относится ли понятіе протяженнаго къ метафизик&#1123? Вы отв&#1123чаете — да. Относится ли понятіе т&#1123ла? да. И текучаго т&#1123ла? Вы начинаете уже затрудняться, ибо такимъ образомъ и все будетъ относиться къ метафизик&#1123. Отсюда видно, что одна только степень подчиненности (частнаго всеобщему) не можетъ служить къ опред&#1123ленію границъ науки, но только полная неоднородность и различіе происхожденія познанія. Съ другой стороны, основная идея метафизики не мало затемнялась и т&#1123мъ обстоятельствомъ, что, какъ познаніе а priori, она им&#1123етъ сходство съ математикою, и д&#1123йствительно, по своему происхожденію a priori, она сходна съ нею, по что касается различія по способу познанія, въ первой — изъ понятій, но второй,— на основаніи построенія понятій а priori, т. е. различія философскаго познанія отъ математическаго, то въ этомъ отношеніи обнаруживается р&#1123зкое различіе, которое всегда чувствовалось, но никогда не было точно выяснено. Всл&#1123дствіе сего произошло то, что, не сознавая ясно этого различія при развитіи идеи своей науки,, философы для обработки ея не могли установить опред&#1123ленной ц&#1123ли и избрать прямое направленіе, съ произвольно составленнымъ (планомъ, не зная, каіуой избрать путь, и въ постоянныхъ спорахъ о воображаемыхъ своихъ открытіяхъ, они сд&#1123лали науку предметомъ презр&#1123нія сначала у другихъ, потомъ и для самихъ себя.
Всякое чистое познаніе а priori, въ силу особенной поэна! вательной способности, которая служить его причиною, составляетъ особое единство и метафизика поэтому им&#1123етъ ц&#1123лію представить философское познаніе въ сто систематическомъ единств&#1123. Теоретическая часть ея, къ которой собственно и прилагается это названіе, именно метафизика природы, при помощи понятій а priori, им&#1123ющая д&#1123ло съ т&#1123мъ, что существуетъ (не съ т&#1123мъ, что должно существовать), разд&#1123ляется сл&#1123дующимъ образомъ.
Метафизика, собственно такъ называемая, состоитъ изъ трансцендентальной философіи и физіологіи чистаго разума. Первая разсматриваетъ разсудокъ и разумъ вм&#1123ст&#1123 съ системою ихъ понятій и основоположеній, относящихся къ предметамъ вообще, не касаясь опред&#1123ленныхъ данныхъ предметовъ, (ontologia), вторая разсматриваетъ природу, т. е. сумму данныхъ предметовъ (путемъ ли чувствъ или другаго рода нагляднымъ представленіемъ), и есть, сл&#1123довательно, физіологія (хотя rationalis). Въ этомъ раціональномъ изсл&#1123дованіи разуму дается естественное, или сверхъестественное употребленіе, или, лучше сказать, опытное и сверхъ-опытное. Первое им&#1123етъ д&#1123ло съ природою, поскольку познаніе ея можетъ быть прилагаемо въ опыт&#1123 (in concreto), второе съ такою связью предметовъ опыта, которая превосходитъ всякій опытъ. Эта сверхъопытная физіологія им&#1123етъ предметомъ своимъ или внутреннюю связь, или вн&#1123шнюю, и та и другая переступаютъ пред&#1123лы возможнаго опыта, первая есть физіологія ц&#1123лой, природы т. е. трансцендентальное міропознаніе, вторая — познаніе связи ц&#1123лой природы съ сверхъестественнымъ существомъ, т. е. трансцендентальное Богопознаніе.
Опытная физіологія разсматриваетъ, напротивъ, природу какъ сумму вс&#1123хъ предметовъ чувствъ, сл&#1123довательно, въ-томъ вид&#1123, какъ она дана, и однако по условіямъ а priori, при которыхъ она можетъ быть дана вообще. Такихъ предметовъ два рода: 1) предметы вн&#1123шнихъ чувствъ, сл&#1123довательно, сумма ихъ — т&#1123лесная природа, 2) предметъ внутренняго чувства, душа, и, на основаніи понятія о ней вообще, мыслящая природа. Метафизика т&#1123лесной природы называется физикой, и такъ какъ она должна содержать только принципы познанія a priori — раціональной физикой. Метафизика мыслящей природы называется психологіей и зд&#1123сь сл&#1123дуетъ подъ нею подразумевать раціональное познаніе о ней.
Итакъ ц&#1123лая система метафизики состоитъ изъ четырехъ главныхъ частей: 1) Онтологіи, 2) раціональной физіологіи, 3) раціональной космологіи, 4) раціональнаго Богословія. Вторая часть, именно, ученіе о природ&#1123 чистаго разума, заключаетъ два отд&#1123ла: physica rationalis {Не нужно думать, что я разум&#1123ю зд&#1123сь обыкновенную physica generalis, которая бол&#1123е есть математика, ч&#1123мъ философія природы. Метафизика природы совершенно выд&#1123ляется отъ математики, она далеко не можетъ такъ расширять наши познанія, какъ посл&#1123дняя, но весьма важна для критики разсудочнаго познанія вообще, прилагаемаго къ природ&#1123. Соглашаясь съ обыкновенными и, въ сущности, метафизическими понятіями, математики незам&#1123тно вносятъ предположенія въ естествов&#1123д&#1123ніе, которыя должны потомъ исчезнутъ при критик&#1123 этихъ принциповъ, впрочемъ этимъ ни мало не наносится ущерба приложенію математики въ этой области.} и psychologia rationalis.
Основаніемъ этого д&#1123ленія служитъ первоначальная идея чистаго разума: оно производится согласно его существеннымъ ц&#1123лямъ, а не технически по случайному сродству и наудачу, потому оно неизм&#1123нно, какъ законъ. Зд&#1123сь, впрочемъ, есть н&#1123сколько пунктовъ, возбуждающихъ сомн&#1123ніе противъ правильности идеи.
Вопервыхъ: какимъ образомъ возможно познаніе а priori, т. е. метафизика, о предметахъ, данныхъ намъ посредствомъ чувствъ, сл&#1123довательно, а posteriori? Какимъ образомъ возможно познавать природу вещей по принципамъ а priori, и образовать раціональную физіологію? Отв&#1123тъ на это: мы заимствуемъ изъ опыта только необходимое для того, чтобъ дать себ&#1123 предметъ вн&#1123шняго, или внутренняго чувства. Первый образуется помощію понятія вещества (непроницаемое протяженіе), второй — съ помощію понятія мыслящаго существа (въ опытномъ внутреннемъ представленіи: я мыслю). Вообще вовсей метафизик&#1123 этихъ предметовъ мы должны воздержаться отъ всякой прим&#1123си опытныхъ принциповъ къ понятію и не им&#1123ть д&#1123ла съ реальными предметами.
Вовторыхъ: что же д&#1123лать съ опытною психологіей, которая всегда им&#1123ла м&#1123сто въ метафизик&#1123 и на услуги которой въ д&#1123л&#1123 просв&#1123щенія возлагалось столько надеждъ, особенно посл&#1123 того, какъ обманулись надежды на путь а priori? Я отв&#1123чаю: она должна быть отнесена туда, гд&#1123 настоящее м&#1123сто ея (опытнаго естествов&#1123д&#1123нія): именно, къ области прикладной философіи, для которой чистая философія даетъ принципы а priori, и которая должна быть соединена съ посл&#1123днею, но никакъ несм&#1123шана. Значитъ, опытная психологія должна быть совершенно изгнана изъ метафизики, ибо она совершенно исключается идеею посл&#1123дней. Впрочемъ, въ школ&#1123 она все-таки должна удерживать свою прежнюю связь съ метафизикой (какъ эпизодъ) и притомъ изъ экономическихъ побужденій, такъ какъ она не столь богата еще содержаніемъ, чтобъ образовать изъ себя отд&#1123льную науку, и однако столь важна, что нельзя относить ее къ чему-нибудь им&#1123ющему съ ней еще мен&#1123е родства, ч&#1123мъ метафизика. Психологію можно назвать какъ-бы пріемышемъ, которому на н&#1123которое время дается пріютъ, чтобъ потомъ въ антропологіи (этомъ прибавленіи къ опытному естествов&#1123д&#1123нію) она могла найти свое пом&#1123щеніе.
Такова общая идея метафизики, отъ которой сначала ожидали бол&#1123е, ч&#1123мъ сл&#1123довало, и относительно которой долгое время питали ложныя надежды, пока она не подпала, всл&#1123дствіе обманутыхъ надеждъ, всеобщему презр&#1123нію. Паша критика, я полагаю, уже достаточно уб&#1123дила, что хотя она и не можетъ служить основой для религіи, т&#1123мъ немен&#1123е посл&#1123дняя можетъ найти въ ней защиту себ&#1123 и что челов&#1123ческій разумъ, по самой своей природ&#1123 діалектическій, крайне нуждается въ наук&#1123, которая обуздывала бы его и посредствомъ научнаго самопознанія предотвращала бы опустошенія въ религіи и нравственности, могущія произойти отъ разума, чуждаго законовъ.
Можно поэтому быть ув&#1123реннымъ, что, какъ бы ни мало ц&#1123нили эту науку люди, обсуждающіе науку по ея случайнымъ д&#1123йствіямъ, а не по существу ея, мы всегда возвратимся къ ней: ибо разумъ въ этомъ д&#1123л&#1123, касающемся его существенныхъ ц&#1123лей, неустанно долженъ работать или для развитія, или же въ противномъ случа&#1123 для разрушенія общеустановившихся взглядовъ.
Значитъ, метафизика природы и нравовъ, и особенно критика разума, предшествующая первой въ подготовительныхъ видахъ, составляютъ собственно то, что можно назвать въ т&#1123сномъ смысл&#1123 философіей. Она стремится къ истин&#1123, но путемъ науки, единственнымъ путемъ, который, разъ пробитый, никогда не заростаетъ и не ведетъ къ заблужденіямъ. Математика, естествов&#1123деніе, даже опытное знаніе челов&#1123ка им&#1123ютъ ц&#1123ну только какъ средства для случайныхъ, въ конц&#1123 концовъ однако необходимыхъ и существенныхъ ц&#1123лей челов&#1123чества, но и это достигнется или не иначе какъ съ помощію познанія изъ однихъ понятій, которыя, въ сущности, составляютъ метафизику.
Въ силу указанныхъ причинъ метафизика служитъ завершеніемъ всякаго развитія челов&#1123ческаго разума, притомъ необходимымъ, хотя бы не видно было ея научнаго вліянія на изв&#1123стныя опред&#1123ленныя ц&#1123ли. Она разсматриваетъ разумъ въ его составныхъ частяхъ и со стороны высшихъ правилъ его, условливающихъ возможность н&#1123которыхъ наукъ и употребленіе вс&#1123хъ. Что она, какъ теорія, бол&#1123е служитъ къ предотвращенію заблужденій ч&#1123мъ къ расширенію знаній — это ни мало не уменьшаетъ ея значенія, напротивъ, придаетъ ей особое достоинство т&#1123мъ, что обезпечиваетъ общій порядокъ, согласіе и даже благосостояніе наукъ и не позволяетъ плодотворнымъ работамъ уклоняться отъ главной ц&#1123ли.

ОТД&#1123ЛЪ ЧЕТВЕРТЫЙ,
Исторія чистаго разума.

Это заглавіе, собственно говоря, обозначаетъ только нер&#1123шенную задачу, которая должна въ будущемъ найти для себя р&#1123шеніе. Я удовольствуюсь т&#1123мъ, что съ трансцендентальной точки зр&#1123нія, именно, обращая вниманіе только на природу чистаго разума, сд&#1123лаю б&#1123глый обзоръ прежнихъ попытокъ въ этомъ род&#1123: он&#1123 представляются мн&#1123 какъ-бы зданіями въ развалинахъ.
Зам&#1123чательно, (какъ будто иначе и не могло быть), что люди въ самый первый періодъ философіи начинали т&#1123мъ, ч&#1123мъ сл&#1123довало бы кончать, именно, познаніемъ Бога и надеждами на другой міръ. Какъ ни грубы были религіозныя понятія, развправшіяся на древнихъ обычаяхъ, остававшихся отъ дикаго состоянія народовъ, т&#1123мъ немен&#1123е они не служили препятствіемъ бол&#1123е образованному классу посвящать себя изсл&#1123дованіямъ относительно этихъ предметовъ, и тогда понимали, что самое надежное и лучшее средство угодить невидимой, правящей міромъ сил&#1123 и быть блаженными въ другомъ мір&#1123, есть нравственная жизнь. Такимъ образомъ Богословіе и нравственность служили побужденіями или средоточіями для вс&#1123хъ отвлеченныхъ изсл&#1123дованій разума, которымъ тогдашніе люди посвящали себя. Первая мало но малу пріучила теоретическій разумъ къ работ&#1123, которая впосл&#1123дствіи стала изв&#1123стною подъ именемъ метафизики.
Я не стану различать эпохъ, въ которыя случилась та, или другая перем&#1123на въ метафизик я представлю въ краткомъ очерк&#1123 различные отт&#1123нки идеи, подавшіе поводъ къ главнымъ переворотамъ. По моему мн&#1123нію, три ц&#1123ли руководили людьми, произведшими изм&#1123ненія въ этой области.
1) Относительно предмета нашихъ познаній разума одни философы допускали чувственный міръ, другіе — мысленный. Эпикуръ служитъ представителемъ первыхъ, Платонъ — вторыхъ. Это различіе въ школахъ началось съ раннихъ временъ и долгое время сохранялось непрерывно. Первые утверждали: только предметы чувствъ д&#1123йствительны, все другое — созданіе воображенія, напротивъ, другіе говорили: въ чувствахъ — одна только призрачность, только разсудокъ познаетъ истину. Посему первые разсудочнымъ понятіямъ приписывали одну логическую реальность, для вторыхъ они им&#1123ли мистическій характеръ. Не отвергая разсудочныхъ понятій, первые допускали только чувственные предметы. Вторые только въ разсудочныхъ предметахъ вид&#1123ли д&#1123йствительность и предполагали особый способъ представленія разума, независимаго отъ чувствъ, которыя, по ихъ мн&#1123нію, только спутывали его.
2) Относительно происхожденія чистыхъ познаніи разума философовъ занималъ вопросъ: выводятся ли они изъ опыта, или источникомъ ихъ служитъ одинъ только разумъ. На Аристотеля можно смотр&#1123ть какъ на главу эмпиристовъ, на Платона — какъ на главу философовъ, отстаивавшихъ права разума. Этого спора но могли р&#1123шить ни Локкъ, сл&#1123довавшій въ нов&#1123йшее время первому, ни Лейбницъ, сл&#1123довавшій за посл&#1123днимъ (хотя въ н&#1123которомъ отдаленіи отъ мистическихъ системъ). Нужно сказать во всякомъ случа&#1123, что Эпикуръ поступалъ гораздо посл&#1123довательн&#1123е (ибо онъ въ своихъ умозаключеніяхъ никогда не выступалъ за пред&#1123лы опыта), ч&#1123мъ Аристотель и Локкъ (особенно посл&#1123дній): выводя вс&#1123 понятія и основоположенія изъ опыта, Локкъ заходитъ, однакожъ, такъ далеко, что утверждаетъ возможность доказать бытіе Божіе и безсмертіе души (хотя оба предмета находятся вн&#1123 области возможнаго опыта) такъ же очевидно, какъ всякое математическое положеніе.
3) Относительно метода. Методъ есть ни что иное, какъ руководствованіе основоположеніями. Господствующіе теперь методы въ естествов&#1123деніи можно разд&#1123лить на натуралистическіе и научные. Натуралистъ чистаго разума руководится т&#1123мъ основоположеніемъ, что посредствомъ обыкновеннаго разума безъ науки мы ближе подойдемъ къ вопросамъ, составляющимъ задачу метафизики, ч&#1123мъ посредствомъ теоріи, это все равно, какъ еслибы онъ утверждалъ, что величина и отдаленность луны достов&#1123рн&#1123е могутъ быть узнаны посредствомъ глазом&#1123ра, ч&#1123мъ съ помощію математическихъ выкладокъ. Это уже есть презр&#1123ніе къ наук&#1123, возведенное въ принципъ, которое хвалится небреженіемъ вс&#1123хъ искусственныхъ средствъ, какъ особымъ методомъ къ расширенію познанія. Нельзя, конечно, обвинятъ натуралистовъ за то, что происходитъ отъ недостатка развитія. Они должны руководиться обыкновеннымъ разумомъ и не хвалиться своимъ нев&#1123д&#1123ніемъ, какъ особымъ методомъ, который долженъ дать ключъ къ извлеченію истины изъ Демокритовскаго глубокаго источника. Quod sapio, salis est mihi, non ego euro esse, quod Arcesilas aeruninosique Solones (Pers.) есть условный знакъ, съ которымъ можно удобно жить, не заботясь о наук&#1123 и не м&#1123шая ея работамъ.
Что же касается до посл&#1123дователей научнаго метода, то ори должны сд&#1123лать выборъ между догматическимъ, или скептическимъ методомъ, но во всякомъ случа&#1123 обязаны поступать систематически. Въ первомъ отношеніи я назову изв&#1123стнаго Вольфз, во второмъ — Давида Юма, оставивъ не названными другихъ. Остается еще одинъ критическій путь. Если читатель им&#1123лъ терп&#1123ніе и былъ настолько благосклоненъ, что прошелъ со мною этотъ путь, то онъ можетъ теперь вид&#1123ть, нужно ли будетъ и ему прилагать стараніе о томъ, чтобъ эту тропу сд&#1123лать широкою дорогою, и можно ли еще до конца настоящаго стол&#1123тія достигнуть того, чего не могли сд&#1123лать многія стол&#1123тія: именно, вполн&#1123 удовлетворить разумъ относительно того, что всегда, досел&#1123 впрочемъ напрасно, занимало любопытство разума.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека