Критическій обзоръ главнйшихъ произведеній Вильгельма Вундта.
Критическій обзоръ главнйшихъ произведеній Вильгельма Вундта.
(Продолженіе)
IX.
X.
XI.
А. Волынскій.
(Продолженіе слдуетъ).
‘Сверный Встникъ’, No 3, 1890
Критический обзор главнейших произведений Вильгельма Вундта, Волынский Аким Львович, Год: 1890
Время на прочтение: 27 минут(ы)
Дифференцирующая дятельность сознанія обнаруживается въ представленіяхъ. Въ сознаніи нтъ ничего другого, кром представленій, ибо, говоря словами Вундта, представленіе есть единственный актъ сознанія. Понятія Bewustsein и Bewustwerden покрываютъ другъ друга, а каждое Bewustwerden, т. е. каждое проявленіе сознанія, есть ничто иное, какъ опредленное представленіе {Vorlesungen ber Menschen und Thierseele, стр. 322 (т. I). Die Vorstellung bildet den Inhalt des Bewustseins, oder vielmehr die Vorstellung ist das einzelne Akt des Bewustseins, den das Bewustsein ist ja nur ein fortgesetztes Bewustwerden, und jeder einzelne Bewtistwerden ist еще Vorstellung.}. Кмъ развите сознаніе, тмъ оно богаче представленіями, отчетливыми, ясными, такъ сказать, отчеканенными до мельчайшихъ подробностей. Научная цнность представленія тмъ выше, чмъ оно дробне, детальне. Представленія расплывчатыя, съ общими очертаніями, недостаточно нюансированныя, свидтельствуютъ о поверхностномъ, бгломъ знаніи предмета. Гд обычное сознаніе не видитъ уже никакихъ подробностей, тамъ сознаніе, упражненное въ научной работ, различаетъ еще многочисленные оттнки, мельчайшія особенности, нжнйшіе штрихи, совершенно самостоятельные, своеобразные, характеристичные. Представленіе ведетъ какъ-бы постоянную борьбу съ обобщительною тенденціею воспріятія. Оно безъ устали дробитъ на части, на элементы все сгущенное, сложное, составное. Безконечная дифференціація — такова задача научнаго анализа, такова естественная дятельность сознанія, а слдовательно — и представленія. Ибо, повторяемъ, представленіе и сознаніе по существу своему тождественны. Сознаніе есть логическій процессъ, которымъ мы устанавливаемъ отношеніе предмета къ себ и другимъ предметамъ, представленіе есть результатъ этого процесса. Человческое мышленіе, вся работа познанія иметъ дло только съ представленіями, такъ какъ творческій процессъ сознанія скрывается во тьм безсознательной души {Ibid., стр. 326.}. Представленія — движущая сила сознанія. Они ведутъ дятельную жизнь, то возникая, то исчезая, то возрастая въ своей сил, то умаляясь. Описываемыя въ психологіяхъ формы ассоціацій, вншнихъ и внутреннихъ, по смежности и по сходству — блдныя, условныя выраженія для сложной игры сознательныхъ силъ человка, для превосходной картины душевной жизни, полной движенія, страсти и интереса. Вундтъ обозрваетъ эти формы въ общихъ выраженіяхъ въ связи съ вопросомъ о памяти. Онъ отличаетъ воспоминаніе отъ памяти. Память означаетъ сохраненіе въ душ прежнихъ мыслительныхъ актовъ. Память функція безсознательной души. Воспоминаніе означаетъ воспроизведеніе, извлеченіе изъ безсознательной сферы скрытыхъ въ ней фактовъ нашего прежняго сознательнаго существованія. Воспоминаніе — функція сознанія. Память, говоритъ Вундтъ, должна быть разсматриваема, какъ извстное, состояніе безсознательной души, а воспоминаніе, какъ процессъ, которымъ это состояніе вліяетъ на сознаніе такъ, что извстная часть безсознательной души переходитъ въ сознаніе. Воспоминаніе одно изъ орудій взаимодйствія обихъ частей человческаго духа. Именно одно изъ орудій, ибо безсознательная сфера непрестанно трудится для нашего сознанія — во всхъ нашихъ умственныхъ операціяхъ, въ обработк умозаключеній, сужденій, понятій, всего того, что на арену сознанія является уже готовымъ продуктомъ, во всеоружіи логическихъ признаковъ. Безсознательная душа есть почва, основа всякой сознательной дятельности, и воспоминаніе проникаетъ въ эту почву таинственными, скрытыми путями. Таинственными, скрытыми путями, такъ какъ психологія не объясняетъ, а только описываетъ дйствія памяти, а физіологія не идетъ дальше самыхъ неубдительныхъ, произвольныхъ догадокъ. Когда мы говоримъ: представленія возрождаются по ассоціаціямъ смежности и сходства, то мы этимъ ничего не объясняемъ. Вопросъ въ томъ, что такое воспоминаніе, какъ возможно новое переживаніе психическаго явленія, причина котораго уже не раздражаетъ нашей нервной системы, ни нервовъ головного и спинного мозга, ни нервовъ симпатическихъ? Недостаточно сказать: воспоминаніе есть воспроизведеніе, въ форм идей, прошлыхъ и исчезнувшихъ впечатлній, безъ участія ихъ оригиналовъ, единственно лишь посредствомъ извстныхъ умственныхъ операцій {А. Бэнъ, Психологія, стр. 95.} — опредленіе воспоминанія не есть объясненіе его, аналитическіе признаки предмета не разршаютъ вопроса о томъ, какъ этотъ предметъ возможенъ, какова его природа, какова его сущность. Теорія ассоціацій не обогащаетъ насъ никакими знаніями,— она только описываетъ формы проявленія памяти.
Физіологи говорятъ: воспроизведеніе представленій возможно потому, что въ мозгу остаются боле или мене интенсивные слды отъ пережитыхъ впечатлній. Еслибъ это было такъ, то, по справедливому соображенію Вундта, мозгъ нашъ былъ-бы покрытъ безконечнымъ числомъ всевозможныхъ слдовъ, другъ на друг лежащихъ, различнйшимъ образомъ перекрещивающихся. Еслибъ это было такъ, то ршительно непонятно было-бы, какъ возможно оживлять отдльные слды, подавленные безчисленнымъ множествомъ другихъ слдовъ, затертые самыми разнообразными и свжими впечатлніями. Эта гипотеза слдовъ неудовлетворительна и въ другихъ отношеніяхъ. Если память связана со слдами, то почему-же вся сумма нашихъ представленій не находится постоянно въ сознаніи? Какъ возможно, основывая память на слдахъ, объяснить возникновеніе въ сознаніи представленій по ассоціаціи сходства? Къ этимъ вопросамъ можно присоединить и многіе другіе, на которые физіологическая гипотеза слдовъ не даетъ никакого разумнаго отвта. Вотъ почему Вундтъ уже и въ своихъ ‘Vorlesungen ber Menschen und Thirseele’ склоняется, по настоящему вопросу, къ объясненію, окончательно имъ усвоенному въ его ‘Grundzge der physiologischen Psychologie’. Дйствующія на насъ впечатлнія оставляютъ въ мозгу не слды опредленной интенсивности, а извстное расположеніе, извстную возможность возобновленія прошедшаго представленія безъ всякаго вншняго мотива. Въ дл памяти, какъ и въ рефлекторной дятельности, иннерваціонные процессы всего легче совершаются по путямъ уже протореннымъ и выровненнымъ предыдущими раздраженіями. Въ физическомъ отношеніи основа памяти, говоритъ Вундтъ, должна быть отыскиваема въ тхъ измненіяхъ раздражимости, которыя облегчаютъ возобновленіе разъ совершившихся процессовъ возбужденія и тмъ какъ бы обнаруживаютъ значеніе упражненія. И съ этой точки зрнія едва-ли есть необходимость въ памяти усматривать функцію одного только мозга: Герингъ, Гензенъ и друг. видятъ въ ней одно изъ общихъ свойствъ матеріи {Grundzge der physiologischen Psychologie, Dritte Aufl. (1887), т. II. Apperceptive Verbindungen, 4. Geistige Anlagen, стр. 395.}. Однако и это объясненіе не уничтожаетъ, а только замаскировываетъ трудности вопроса. При современныхъ свдніяхъ объ анатомическомъ устройств и физіологическихъ отправленіяхъ мозга, теорія функціональнаго расположенія не можетъ казаться особенно убдительною. Въ самомъ дл, сказать вмст съ Renouvier, что вс случаи ассоціацій, при углубленной критик, сводятся къ великому закону привычки, по которой разъ образовавшіяся связи имютъ наклонность къ возобновленію — значитъ, въ сущности, ничего не сказать или сказать очень мало. Рчь идетъ вдь о наклонности въ сфер психической. Чтобы объяснить эту наклонность, надо раньше всего дать твердое и окончательное опредленіе существа психическихъ явленій, какъ таковыхъ, какъ явленіи особаго порядка, какъ явленій нигд, кром сознанія, не встрчающихся въ природ. Безъ знанія природы душевной жизни, память и воспоминаніе должны оставаться загадочными, мало понятными: то, что составляетъ самую суть психическаго существованія, не можетъ быть приведено въ ясность съ помощью анатомическихъ и физіологическихъ данныхъ.
Отъ простыхъ и частныхъ представленій сознаніе, развиваясь все дальше и дальше, доходитъ до представленій общихъ, а затмъ и до эмпирическихъ и абстрактныхъ понятій, т. е. до крайнихъ вершинъ знанія, до высшихъ ступеней абстракціи. Вся исторія философскаго мышленія, говоритъ Вундтъ, совершается въ кругу понятій, обладающихъ двумя слдующими признаками: во-первыхъ, полною абстрактностью и, во-вторыхъ, соотносительностью. Это значитъ, что матеріалы внутренняго и вншняго опыта въ философіи перерабатываются до степени отвлеченныхъ положеній и что образуемыя философіею понятія никогда не бываютъ одинокими, не парными. Абстрактность и соотносительность (коррелятивность) связаны между собою необходимымъ образомъ. Обобщая одни признаки предмета въ одно понятіе, мы другіе, остающіеся признаки, собираемъ для другого понятія. На нисшихъ ступеняхъ отвлеченія возникаютъ такимъ образомъ высшія и нисшія (подчиненныя) родовыя понятія. На высшихъ ступеняхъ отвлеченія возникаютъ коррелятивныя понятія, имющія одинаковое значеніе и равную важность и свидтельствующія о логическомъ мышленіи съ характеромъ крайней всеобщности и обобщенности {Philosophische Studien Zweiter Band, W. Wundt, Zur geschichle der Theorie der abstractè,n Begriffe, стр. 161—162.}. Вундтъ длитъ эти абстрактныя понятія философіи на два класса, на Subjectbegriffe и Prdicatbegriffe. Къ первому классу относятся понятія бытія и возникновенія (Sein und Werden), содержанія и формы, субстанціальности и причины, ко второму же преимущественно слдующія: понятія единства и множества, количества и качества, конечности и безконечности. Не слдуетъ при этомъ забывать основного Вундтовскаго убжденія: вся сфера нашей душевной жизни развивается изъ элементарныхъ чувственныхъ ощущеній и воспріятій. Абстрактнйшія понятія философіи выростаютъ на почв эмпирическихъ фактовъ — безъ впечатлній жизни, безъ атмосферы чувственной дйствительности, раздражающей нервы, нтъ отвлеченій науки, нтъ мысли, нтъ философіи. Вотъ почему каждое изъ соотносительныхъ понятій въ отдльности не реально: только оба соотносительныхъ понятія, вмст взятыя, могутъ быть выраженіемъ того, что въ самомъ дл есть, въ самомъ дл живетъ и дйствуетъ. Въ дйствительности нтъ бытія отдльнаго отъ возникновенія, нтъ матеріи безъ формы, нтъ единства безъ множества. Философская система, исходящая только изъ одного абстрактнаго понятія, неизбжно и необходимо дополняется системою, построенною на другомъ соотносительномъ понятіи. Такъ, въ классической стран метафизическаго мышленія философія бытія или, такъ называемая, элеатская философія, дополняется философіей безпрерывнаго возникновенія, философіею Гераклита, хотя совершенно очевидно, что ни Парменидъ, теоретикъ абсолютнаго бытія, ни Гераклитъ, г философъ абсолютнаго процесса, не имли ясныхъ абстрактныхъ понятій — иначе каждый изъ нихъ логически долженъ былъ бы сообразить односторонность своихъ философскихъ взглядовъ. Такъ, философія Демокрита, опирающаяся на матеріальный принципъ содержанія, дополняется формальною философіею Платона и Аристотеля. И только позднйшая классическая философія стремится примирить и объединить матеріализмъ Демокрита съ формализмомъ Платона и Аристо теля: такова была главнйшая тенденція одного изъ вліятельнйшихъ ученій древности, именно физики стоиковъ. То-же надо сказать и о новйшей философіи: она постоянно раскачивалась между двумя соотносительными понятіями — понятіемъ субстанціальности и понятіемъ причинности.
Но для полной характеристики исторіи философіи слдуетъ имть въ виду еще одно обстоятельство. Названныя философскія системы, отправляясь отъ одного отвлеченнаго понятія изъ категоріи Subjectbegriffe, естественнымъ образомъ проникались соотвтствующимъ понятіемъ изъ второй категоріи Prdicatbegriffe. Бытіе элеатовъ было несомннно абсолютнымъ единствомъ, противуположнымъ разнообразію, множеству Гераклитовскаго Werden, а количественный принципъ Демокритовской атомистики противоположенъ былъ качественному принципу элементовъ Эмпедокла. Субстанціальная философія Спинозы не могла быть логически ничмъ другимъ, какъ философіею абсолютнаго единства: въ безконечной субстанціи вс качественныя различія модусовъ (подъ стекломъ вчности, sub specie aeternitatis) теряютъ всякій реальный смыслъ. Напротивъ, философія монадъ есть философія множества. Лейбницъ утверждаетъ, что внутреннее бытіе мняется отъ одного простого существа до другого, а Гербартъ всю реальность предмета полагаетъ исключительно въ одномъ — въ его качественномъ отличіи отъ всхъ другихъ предметовъ. Философія Спинозы, исходящая изъ понятія безконечной субстанціи, необходимо должна была быть философіею единства. Ибо безконечность есть понятіе не первоначальное, а производное изъ понятія единаго. Субстанція Спинозы вся сверхчувственна, недоступна опыту, трансцендентна. Она есть то, что существуетъ въ себ и только черезъ себя можетъ быть представлена {Ethica, I, Definitio III.}, а въ опытномъ мір, доступномъ нашимъ чувствамъ, нтъ ни одной вещи, которая существовала бы въ себ и которая могла бы быть воспринята отдльно отъ другихъ предметовъ. Въ опытномъ мір нтъ ничего безконечнаго и абсолютнаго: въ немъ все ограничено и относительно. Понятіе абсолютнаго — понятіе не эмпирическое, а трансцендентное. Оно въ сущности только- другое выраженіе понятія абсолютно единаго, котораго тоже нтъ нигд въ мір чувственнаго опыта. Вотъ почему философія единаго и безконечнаго должна быть философіею сверхчувственнаго, а философія разнообразія и множества не можетъ быть ни чмъ другимъ, какъ системою чувственнаго опыта. Единое и множество нигд не соприкасаются другъ съ другомъ въ эмпирическомъ мір: малйшее соприкосновеніе было бы равносильно полному уничтоженію и того, и другого. Тоже надо, думается намъ, сказать и объ абстрактныхъ понятіяхъ бытія и постояннаго, не прекращающагося Werden. Когда Вундтъ утверждаетъ, что только оба парныя понятія, вмст взятыя (бытіе и Werden), выражаютъ настоящую дйствительность, то для обычнаго сознанія остается все-таки неяснымъ, гд въ окружающемъ насъ мір т элементы, которые обнимаются понятіемъ бытія. По отношенію къ этому міру, къ этой окружающей насъ дйствительности, положеніе Гераклита — все мняется, все течетъ — совершенно неуязвимо. И дйствительно, въ опытномъ мір нтъ ничего устойчиваго, неизмннаго. Жизнь есть вчный потокъ, въ которомъ нтъ ни одной неподвижной точки. Жизнь есть вчное Werden. Если подъ бытіемъ слдуетъ разумть нчто абсолютное и твердое, то ни одно эмпирическое явленіе не подойдетъ ни одною своею стороною подъ понятіе бытія. СоотносительностіС^итія и Werden вещь несомннная, но это вовсе еще не значитъ, что оба понятія эмпирическаго характера. Das Werden возможно только потому, что есть бытіе, но само это бытіе сверхчувственно, трансцендентно. Только принявъ во вниманіе различную природу разбираемыхъ абстрактныхъ понятіи, можно признать за словами Вундта врный философскій смыслъ. Въ самомъ дл, жизнь во всемъ своемъ состав, съ обими своими половинами (сверхчувственною и эмпирическою) есть и бытіе и Werden, и единое и множество, и безконечное и конечное. Только въ этомъ смысл парныя абстрактныя понятія выдерживаютъ философскую критику. Сдлайте бытіе, единое, безконечное опытными понятіями и вы сразу же вступите на путь непримиримйшихъ противорчій и ничмъ неисправимыхъ логическихъ ошибокъ.
Посмотримъ, однако, каковы по Вундту логическіе признаки главнйшихъ соотносительныхъ понятій.
Бытіе обладаетъ слдующими признаками: во-первыхъ, оно должно быть чмъ-то наличнымъ, даннымъ {Philosophische Studien, II. Zur Geschichte der Theorie der ahstracten Begriffe, 167. Das erste und nothwendige Erforderniss des Seins ist das Gegebensein, die Existenz.}. Но бытіе и наличность но покрываютъ другъ друга. Иллюзіи наличны и все-таки не имютъ бытія. Противоположность бытію, по признаку наличности, данности, составляетъ ничто. Во-вторыхъ, бытіе есть нчто объективное, независимое отъ личнаго воспріятія. Бытіе, зависящее отъ субъективнаго воспріятія, есть видимость (der Schein). Въ явленіи понятіе объективнаго бытія и понятіе видимости сливаются. Въ-третьихъ, бытіе должно быть чмъ-то неизмннымъ. Бытіе, говоритъ Вундтъ, исключаетъ измненія. При измненіяхъ нтъ ничего наличнаго, при измненіяхъ возможно только das Werden, непрестанное разрушеніе, непрестанное движеніе.
Процессъ возникновенія и разрушенія, заключенный въ понятіи Werden, отличается отъ бытія только своею подвижностью. Das Werden тоже должно быть наличнымъ и объективнымъ. Отсюда слдуетъ, говоритъ Вундтъ, что оба понятія, Sein и Werden, равноправны и вмст взятыя выполняютъ одно понятіе дйствительности: каждый предметъ опыта будитъ въ насъ об абстракціи, а не ту или другую въ отдльности. Но не имя самостоятельнаго значенія въ дл познанія, каждое изъ этихъ отвлеченныхъ понятій иметъ большое субъективное значеніе. Такъ, тремъ признакамъ бытія соотвтствуютъ три стадіи логическаго испытанія, проходимыхъ каждой проблемой познанія. Трактуя о предмет, мы прежде всего желаемъ убдиться въ томъ, существуетъ-ли онъ, данъ-ли онъ намъ. Если предмета не оказывается, мы считаемъ себя свободными прекратить о немъ всякій разговоръ. Ничто не можетъ быть объектомъ логическаго анализа. Затмъ мы заботимся о томъ, чтобы доказать независимость предмета отъ нашего личнаго воспріятія. Призрачное слдуетъ отличать отъ того, что реально, что дается въ каждомъ опыт. И, наконецъ, мы испытываемъ предметъ съ точки зрнія всеобщихъ теоретическихъ понятій, изъ которыхъ одно выражаетъ постоянство, неизмнность, а другое — измнчивость, подвижность. Самъ объектъ, говоритъ Вундтъ, ни абсолютно постояненъ, ни абсолютно измнчивъ. Измнчивость иметъ значеніе только перехода отъ одного даннаго состоянія къ другому, отъ одного относительно постояннаго состоянія къ другому столь-же относительному. Относительное постоянство, нкоторая неподвижность необходимы: измненіе безъ неизмннаго не поддается нашему представленію {Philosophische Studien, ibidem, стр. 170.}.
Понятія бытія и Werden приводятъ насъ къ понятію вещи, имющей опредленныя свойства и переживающей извстныя, постоянно измнчивыя состоянія. Свойство и состояніе связаны между собою неразрывно: каждое состояніе есть не больше, какъ извстный комплексъ свойствъ, принадлежащихъ предмету въ данный моментъ времени. Отвлекаясь отъ всхъ свойствъ вещи, мы получаемъ понятіе чего-то объективно и неизмнно даннаго, т. е. бытія. Сосредоточивая логическую мысль только на факт измнчивыхъ состояній, мы приходимъ къ понятію гераклитовскаго процесса, гераклитовскаго движенія вверхъ и внизъ, къ принципу тождества бытія и не-бытія. Бытіе и Werden только извстныя абстрактныя формы, необходимыя при обработк предметовъ нашего познанія — они немыслимы вн объектовъ опыта, но сами по себ они вовсе не объективны {Ibidem, стр. 173.}.
Перейдемъ къ понятіямъ содержанія и формы.
Понятія содержанія и формы, говоритъ Вундтъ, не могутъ быть разсматриваемы просто какъ субъективныя логическія формы, указывающія только на опредленныя направленія въ нашей познавательной дятельности: это понятія, имющія для процесса познанія несомннное объективное значеніе. Бытіе не существуетъ тамъ, гд есть измненіе,— напротивъ того, содержаніе предмета можетъ остаться неизмннымъ при всхъ измненіяхъ формы, или же различныя содержанія могутъ уживаться подъ одною и тою же формою. Это-то обстоятельство и породило убжденіе, что содержаніе и форма — самостоятельныя, отдлимыя другъ отъ друга вещи, убжденіе, получившее свое классическое выраженіе въ систем Платона. Въ чувственномъ мір форма переплетена съ содержаніемъ, но въ мір идей формы ведутъ особое, независимое существованіе,— таково основное положеніе платоновской философіи. Матерія не есть понятіе, а предметъ чувственнаго представленія. Въ матеріи форма слита съ содержаніемъ, идеальное начало съ земнымъ. И хотя Аристотель отвергъ существованіе идеальнаго міра, признавъ реальнымъ только тотъ міръ, въ которомъ содержаніе и форма спаяны въ одно цлое, однако основная идея его философіи осталась платонической. Форма есть послдняя цль всякаго развитія, форма есть цлъ, мыслящій духъ, божество. Вліяніе Платона сказывается еще и теперь. Душа и тло — это только варіація на старую тему. Душа есть нчто формирующее, значитъ душа есть форма. И въ этой варіаціи логическая ошибка доведена до высшей степени. Въ соотношеніи матеріи и формы оба элемента были, по крайней мр, реальны, дйствительны, въ соотношеніи души и тла одинъ изъ элементовъ (душа) оказывается началомъ гипотетическимъ, метафизическимъ. На мсто двухъ понятій съ простымъ логическимъ смысломъ поставлены понятія далеко съ ними неоднородныя. Когда Аристотель видъ, движеніе, цль относитъ къ разновидностямъ формы, то ясно, что онъ при этомъ исходитъ изъ метафизическаго предположенія, что форма есть то, что можетъ быть духовной причиной. Такое-же смшеніе формы съ духовнымъ принципомъ мы видимъ и у Канта. Формы воспріятія и формы мышленія апріорны, между тмъ какъ матерія дается намъ только въ ощущеніи, только эмпирически. Въ дйствительности-же содержаніе неотдлимо отъ формы. Нтъ содержанія безъ формы, нтъ формы безъ содержанія. Содержаніе иметъ вс признаки бытія: наличность, объективность, неизмнность и, кром того, еще признаки вещи — оно тсно связано съ представленіемъ о свойствахъ, не застывающихъ въ одномъ какомъ-нибудь состояніи. Если у Платона матерія безформенна, то это потому, что Платонъ не освободился еще отъ элеатской теоріи бытія — въ современной философіи безформенная матерія изгнана окончательно, какъ слово безъ всякаго логическаго смысла, безъ всякаго разумнаго значенія.
Не таково отношеніе понятія формы къ понятію возникновенія, Werden. Въ исторіи философіи, говоритъ Вундтъ, замчается одно интересное явленіе. Метафизическое бытіе постоянно навязывало форм тотъ признакъ, который длаетъ его самого абсолютно противоположнымъ понятію Werden, именно неизмнность. Отъ платоновскихъ идей до Causa sui Спинозы и vis primitiva Лейбница философія постоянно стремилась принципъ измнчивости подчинить принципу постоянства, неизмнности {Ibidem, стр. 176.}. Эмпирическое понятіе о вещи непримиримо съ абстрактнымъ понятіемъ вчнаго измненія. Эта непримиримость выражается отчетливе всего въ двухъ извстныхъ намъ относительныхъ понятіяхъ — въ понятіи свойства, отршеннаго отъ измнчивости, и въ понятіи состоянія, въ которомъ моментъ измнчивости играетъ выдающуюся роль. Но именно потому, что понятіе свойства предполагаетъ нчто пребывающее, постоянное, нельзя не видть, что и понятіе состоянія чуждо абсолютной, никогда не прекращающейся измнчивости. Свойство и состояніе порождаютъ понятія относительнаго постоянства и относительнаго Werden, вполн, отвчающихъ эмпирическому содержанію нашихъ представленій. И какъ понятіе матеріи заимствуется у вещи признаками неизмнныхъ, пребывающихъ свойствъ, такъ и понятіе формы заимствуетъ у нея признакъ относительнаго измнчиваго состоянія.
Все это приводитъ къ слдующему заключенію. Измненія возможны потому, что они проявленія неизмннаго субстрата. Субстратъ этотъ даетъ намъ два понятія: если откинуть присущую ему способность измняться — понятіе содержанія, матеріи, чего-то постояннаго, непреходящаго, пребывающаго, если присоединить къ нему этотъ признакъ — понятіе формы, чего то измняющагося, текучаго, неустойчиваго. Но этотъ субстратъ порождаетъ въ насъ еще и третье, высшее абстрактное понятіе — понятіе субстанціи, въ которой форма и матерія окончательно слиты въ одно неразрывное цлое.
Что такое субстанція? Съ логической точки зрнія субстанція есть то, что пребываетъ при всхъ возможныхъ измненіяхъ, что остается неподвижнымъ въ поток различныхъ состояній, переживаемыхъ предметомъ. Съ точки зрнія метафизической субстанція есть реальный субстратъ всего сущаго, трансцендентная основа всхъ явленій бытія: метафизическая субстанція вмст съ понятіемъ причинности — послдній шагъ по пути развитія, подготовленному уже понятіями бытія и абсолютнаго процесса, матеріи и формы. Важнйшая, характеристическая черта субстанціи — трансцендентность, не присущая, по словамъ Вундта, прежде разобраннымъ понятіямъ. Бытіе и Werdn, матерія и форма суть абстракціи изъ непосредственной дйствительности. Трансцендентными, говоритъ Вундтъ, понятія эти становятся только тогда, когда каждое изъ нихъ въ отдльности возводится на степень самостоятельнаго принципа — вопреки нагляднымъ указаніямъ опыта. Только тогда, когда бытіе отршено отъ всякаго элемента измнчивости, или das Werden превращено въ гераклитовскій абсолютный процессъ, только тогда, когда мы говоримъ о безформенной матеріи или о форм безъ матеріи — только въ этихъ случаяхъ мы вступаемъ въ область трансцендентнаго. Въ скромныхъ же границахъ изложеннаго философскаго ученія мы не выходимъ изъ сферы эмпирической дйствительности: вмст взятыя понятія бытія и Werden, понятія формы и матеріи не только допустимы, но даже просто необходимы въ каждомъ процесс познанія {Philosophische Studien, ibid. стр. 179.}. Не таково понятіе субстанціи: оно ближе къ понятію вещи, чмъ каждое изъ названныхъ соотносительныхъ понятій. Субстанція и вещь стоятъ какъ бы на одной и той же ступени. Субстанціи, какъ и вещи, принадлежатъ извстныя свойства, извстные аттрибуты, извстныя состоянія — субстанція есть какъ бы философская передлка эмпирической вещи. Понятіе субстанціи есть понятіе объ абсолютномъ, объ абсолютно неизмнной основ всякаго бытія, объ абсолютной причин всякой перемны. И никоимъ образомъ субстанція не должна быть отождествляема съ частными чувственными явленіями, какъ это длается въ метафизик Аристотеля. Единичныя явленія суть проявленія, или дйствія субстанціи, но сама субстанція трансцендентна, т. е. доступна пониманію, но не доступна чувственному воспріятію {Ibid. Hchstens knnen die Einzelndinge und ihre Vernderungen als Aeusserungen oder Wirkungen der Substanz aufgefasst werden. Die Substanz selbst aber bleibt transscendent: sie kann nur im Denken erfasst, nich in der Sinnlichkeit angeschaut werden.}. Все, что есть абсолютнаго въ понятіяхъ бытія и вчнаго процесса, въ понятіяхъ матеріи и формы, все это сгущено въ понятіи субстанціи, какъ въ чемъ-то единомъ, цльномъ и законченномъ. Субстанція есть замиреніе противоположностей (coincidentia oppositorum). Причинность есть выраженіе этого замиренія, ибо она не абсолютный процессъ, а только законъ, правило всякаго движенія, всякаго измненія. Въ то время, какъ абсолютное Werden непримиримо съ неизмннымъ бытіемъ, въ то время, какъ форма только вншнимъ, т. е. случайнымъ образомъ связана съ матеріею, причинность и субстанціальность составляютъ полнйшее внутреннее единство. ‘Нтъ субстанціальности безъ причинности’ — таково убжденіе Гербарта, таково основное положеніе современной естественно-научной метафизики. Это значитъ: трансцендентная -субстанція есть причина всего сущаго, это значитъ, что въ основ всего летитъ непознаваемое, сверхчувственное начало, причинившее этотъ міръ и давшее ему возможность жить и развиваться по опредленнымъ и непреложнымъ законамъ.
Понятіями субстанціи и причинности завершается развитіе такъ называемыхъ Subjectbegriffe. Вотъ смыслъ понятій, играющихъ такую важную роль въ нашихъ самыхъ обыкновенныхъ сужденіяхъ. Кто не вникъ въ этотъ смыслъ, тотъ не владетъ необходимыми критеріями опыта, тотъ не разберется въ главнйшихъ вопросахъ научнаго и философскаго познанія. Анализъ Вундта на нкоторыхъ страницахъ обозрваемой статьи достигаетъ очень значительной глубины. Признавая субстанцію трансцендентною, сверхчувственною, Вундтъ тмъ самымъ становится на истинно философскую почву. Въ эмпирической сфер нтъ ничего абсолютнаго, въ опыт нтъ никакихъ субстанцій. Жизнь складывается только изъ явленій, только изъ относительныхъ фактовъ, только изъ ограниченнаго и измнчиваго матеріала. А субстанція есть то, что абсолютно, что существуетъ само по себ, что не замкнуто ни въ какія условныя рамки. Субстанція не можетъ быть эмпирической. Ясно, въ виду, этого, что о субстанціи можно говорить только, какъ о чемъ-то, лежащемъ вн или, врне, въ основ всякаго опыта. Но разъ допустивши трансцендентное начало, Вундтъ долженъ былъ съ гораздо большею ясностью и ршительностью положить раздлительную грань между такими двумя понятіями, какъ бытіе и Werden. Вундтъ говоритъ: оба эти понятія, взятыя вмст, покрываютъ опытъ, подрываютъ дйствительность. Это неточно. Если трансцендентность не есть пустая выдумка воображенія, то абсолютное бытіе, о которомъ распространяется Вундтъ, можетъ быть отнесено только къ ней и ни къ чему другому. Дйствительность феноменальная можетъ быть только процессомъ, къ абсолютному бытію ршительно непричастнымъ. Бытіе и Werden соотносительныя, но не противорчащія другъ другу понятія. Бытіе есть трансцендентная основа, das Werden — процессъ явленіи, безъ этой трансцендентной основы невозможный, непостижимый. Вундтъ сдлалъ глубокій, но недостаточно острый анализъ. Ставши на истинно философскую почву, онъ ограничился довольно грубымъ, такъ сказать, макроскопическимъ обзоромъ предмета, тогда какъ надо было сдлать обзоръ боле подробный, боле детальный, микроскопическій.
Но закончимъ изученіе абстрактныхъ понятій и перейдемъ къ Вундтовскимъ Prdicatbegriffe.
Вотъ что Вундтъ говоритъ о первой пар понятій изъ второй, имъ установленной, группы. Съ понятіями бытія и Werden тснйшимъ образомъ связаны, въ качеств сказуемыхъ, понятія единства и разнообразія (Mannigfaltigkeit). Бытіе, какъ нчто неизмнное, есть абсолютное единство. Процессъ существованія, напротивъ того, какъ переходъ отъ одного состоянія къ другому, есть разнообразіе, множество. Субстанція, въ силу вышеустановленнаго толкованія, едина: субстанція Спинозы едина, не смотря на множественность міра, въ которомъ она проявляется, субстанція Лейбница едина въ смысл абсолютной простоты. Для естественно-научной метафизики, говоритъ Вундтъ, единство субстанціи состоитъ въ качественной однородности {Philosophische Studien, ibid. Die correlaten ubstrcten Prdicatbegriffe, етр. 184. Der naturwissenschaftlichen Metaphysik besteht die Einheit der Substanz in ihrer qualitativen Gleichartigkeit.}. И задача причинности — связать разнообразіе явленій съ единствомъ субстанціи. Субстанція — единое, причинность — разнообразіе, множество. Субстанція сверхчувственна, трансдендентна — вотъ почему она и едина. Причинность по природ своей эмпирична, опытна — вотъ почему она и разнообразна, множественна. Единое — это міръ, недоступный познанію, мыслимый разсудкомъ, множество,— это міръ нашего опыта, нашего чувственнаго воспріятія, пестрющій многочисленными красками, множествомъ формъ и оттнковъ. Такъ, намъ кажется, надо думать объ единомъ и множеств, если не отступать отъ только что вскрытыхъ признаковъ субстанціи. Но Вундтъ и въ этомъ мст своей Статьи выражается не совсмъ ясно. Что такое субъективный характеръ понятій единства и множества? Значитъ-ли это, что понятіе единаго есть только абстрактная по- гическая идея? Если да, то тогда не было никакой философской необходимости признать реальность трансцендентнаго начала, которое можетъ быть только единымъ. Если-же и на этотъ разъ авторъ хочетъ сказать, что единое и множество только при совмстномъ употребленіи пріобртаютъ значеніе реальныхъ понятій, то позволительно замтить, что въ мір чувственнаго опыта нтъ ничего такого, что въ какомъ либо отношеніи могло-бы быть признано за единое. Все, воспріемлемое органамй нашихъ чувствъ, не едино. Вс чувственныя впечатлнія основаны на множеств, на. разнообразіи. Единое или. фантасмагорія, пустое слово, или нчто трансцендентное, сверхчувственное, непознаваемое. Непремнно одно изъ двухъ — середины здсь быть не можетъ:
Вторая пара понятій: количество и качество. Если отвлечься отъ различій предметовъ, получится понятіе количества. О количеств можно говорить только тамъ, гд существуютъ различныя качества. Количество ближайшимъ образомъ соединено съ единствомъ, качество съ множествомъ. Но разъ возникнувъ, понятія эти допускаютъ и перекрестныя, сочетанія: качественно единое можетъ быть мыслимо и какъ количественное множество, а количественно единое, какъ качественное множество. По существу своему количество и качество гораздо конкретне, чмъ понятія единаго и множества. Они тяготютъ къ вещи подобно понятіямъ матеріи и формы. Безформная матерія — это количество, а форма безъ матеріи — это качество по преимуществу. Нердко, однако, вс качественныя различія сводятся на почву количественныхъ объясненій — большею частью въ философскихъ ученіяхъ, все возводящихъ къ единому. Нердко весь центръ тяжести мышленія полагается въ первоначальномъ качественномъ различіи матеріи,— въ системахъ, пренебрегающихъ единымъ. И то и другое объясняется ходомъ нашего опыта. Вещь, какъ предметъ вншняго міра и какъ нчто относительно постоянное, относительно пребывающее, порождаетъ понятіе матеріи. Но та-же вещь своими различными свойствами, своею способностью видоизмняться, порождаетъ понятіе формы. Вещь, отршенная отъ всякихъ свойствъ, даетъ понятіе пространства, въ которомъ могутъ быть мыслимы только количественныя различія. Но та-же вещь, мыслимая только въ своихъ свойствахъ цвта, теплоты, твердости и друг., даетъ неизбжно понятіе качества. Основываясь на этомъ, естественнонаучная философія сводитъ все содержаніе матеріи, вс ея качества къ различной комбинаціи матеріальныхъ частицъ:, матерія есть то, что наполняетъ пространство и что своимъ движеніемъ вызываетъ. вс знакомыя намъ явленія жизни. Взглядъ односторонній и неврный. Онъ противоположенъ другой, боле зрлой, боле состоятельной точк зрнія. Вс предметы вншняго міра доступны намъ только черезъ посредство нашихъ ощущеній. Безъ ощущеній мы не имли-бы никакихъ качественныхъ представленій, ибо ощущеніе есть прежде всего чистое качество. Качество первоначально, а количество производно. Ergo, объясненіе всхъ явленій только количественными началами по меньшей мр непослдовательно. Такова точка зрнія Эмпедокла, Лейбница, Гербарта и другихъ.
Оба эти воззрнія, говоритъ Вундтъ, правильны въ извстномъ смысл и, будучи выраженіемъ различныхъ міросозерцаній, какъ-бы пополняютъ другъ друга. Сила перваго воззрнія въ его объективности. Слабость его — въ логической наивности. Съ одной стороны оно какъ-бы прикрплено къ почв реальнаго предмета, но съ другой — оно наивнымъ образомъ (именно наивнымъ образомъ) трактуетъ о дйствительныхъ качествахъ объекта, не задаваясь при этомъ вопросомъ, какъ возможно соединеніе вмст количественныхъ и качественныхъ особенностей. Сила второго воззрнія — это логическій анализъ понятія предмета, углубляющійся до основы всякаго качества, до кач’ества ощущенія. Слабость его — субъективизмъ, превращающій, въ конц концовъ, всякое качество во что-то призрачное, обманчивое, въ иллюзію.
Спрашивается, какъ примирить об точки зрнія, имющія каждая въ отдльности свои хорошія и дурныя стороны? Примирить ихъ возможно на почв субстанціи, гипотетической субстанціи, надленной лишь тми свойствами, которыя не заключаютъ въ себ никакого противорчія и отршенной отъ признаковъ, годныхъ только для міра явленій. Въ этой субстанціи вмст съ противоположностями матеріи и формы примиряются и противоположности количества и качества. Количество и качество выражаютъ различныя дйствія субстанціи — объективныя и субъективныя. Мы выводимъ представленія количества изъ представленій качества, но это обстоятельство не лишаетъ вовсе количество его объективнаго характера. Количество объективно потому одному уже, что оно не есть нчто только психологическое: оно логическій постулатъ, отъ котораго не отказывается ни одно строгое мышленіе подъ страхомъ впасть въ субъективнйшій произволъ. Нтъ количества безъ качества, и нтъ качества безъ количества — то и другое въ каждомъ данномъ воспріятіи образуютъ одинъ неразрывный, твердый переплетъ.
И, наконецъ, послдняя пара соотносительныхъ понятій: конечное и безконечное. Понятіе безконечнаго раздробляется на два понятія: на понятіе безконечно малаго и понятіе безконечно великаго, между которыми протянута цпь, всхъ конечныхъ величинъ. Оба понятія безконечнаго имютъ при этомъ двоякое значеніе: значеніе неопредленной, развивающейся, относительной безконечности (infinite) и значеніе замкнутой, абсолютной безконечности (transfinite). Относительная безконечность — это путь, это мостъ отъ конечнаго къ абсолютно безконечному, безконечно малому или безконечно великому {Philosophische Studien, ibidem, стр. 189h. Der Unendlichkeitsbegriff (hat) zwei verschiedene Bedeutungen, die des Infiniten, der werdenden oder relativen Unendlichkeit, und die des Transfiniten, der abgeschlossenen oder absoluten Unendlichkeit. Сравни, Wundt’s Logik, т. II. llethodenlehre, стр. 126—129, c. die Zahlgrenzen.}.
Съ соотносительными понятіями конечнаго и безконечнаго перекрещиваются понятія единаго и множества. Конечная величина, обособленная отъ другихъ, представляетъ изъ себя нчто единое, взятая-же рядомъ съ другими конечными величинами — нчто множественное, разнообразное. Безконечно великое и безконечно малое, мыслимыя какъ абсолютныя, замкнутыя величины, суть всегда единое. Напротивъ того, относительно безконечныя величины суть всегда множество. Отъ конечнаго къ абсолютно безконечному путь лежитъ черезъ необъятное, неограниченное множество.
Къ этому надо прибавить еще и слдующее. Безконечно великое и безконечно малое могутъ быть такими по отношенію къ заключающемуся въ нихъ разнообразію. Мы можемъ говорить: безконечно великое и безконечно малое разнообразіе, безконечно великая и безконечно малая простота. Въ обоихъ выраженіяхъ мы становимся подъ понятіе множества, въ обоихъ выраженіяхъ мы только даемъ различное толкованіе понятію безконечнаго, не мняя, однако, его основной и постоянной природы.
Но истинное значеніе разбираемыхъ понятій обнаруживается только на почв чисто метафизическихъ отвлеченій. Бытіе и абсолютный процессъ слишкомъ абстрактны. Матерія и форма слишкомъ близки къ реальному предмету. Субстанція и причинность — вотъ понятія, къ которымъ безконечное и конечное примриваются какъ нельзя боле просто и натурально. Субстанція безконечна, причинность, въ ея опытныхъ, эмпирическихъ проявленіяхъ, конечна. Субстанція безконечна, благодаря своей сверхчувственной, трансцендентной природ, причинность конечна, благодаря своей природ чувственной, эмпирической. Но достойно замчанія, говоритъ Вундтъ, что по отношенію къ субстанціи мы пускаемъ въ ходъ оба понятія безконечнаго: абсолютнаго и относительнаго. Абсолютно безконечная субстанція — это понятіе, полноправное только въ метафизической философіи. Только здсь мы говоримъ вмст со Спинозою, Лейбницемъ, Гербартомъ объ абсолютно безконечномъ, объ абсолютной простот, объ абсолютно единомъ. Относительно безконечная субстанція — это продуктъ естественно-научной метафизики. Здсь мы говоримъ только о неопредленной, относительной безконечности (de infnito). Ибо не дло науки обнять субстанцію во всей полнот ея опредленій. Для науки совершенно достаточно сказать: отъ каждаго даннаго пункта, отъ каждой данной точки открывается перспектива безконечнаго, дальнйшаго изслдованія. Но и въ наук понятіе субстанціи не теряетъ своей трансцендентности: наука только не предначертываетъ ничего такого, что не имло бы своимъ источникомъ эмпирическую дйствительность {Philosophische Studien, ibid. 191.}.
Вотъ мы и разобрали об группы абстрактныхъ понятій. Развитіе первой изъ нихъ идетъ такимъ образомъ: оно начинается съ самыхъ отвлеченныхъ понятій бытія и абсолютнаго процесса и затмъ, медленно подвигаясь, какъ бы соприкасаясь съ чувственными документами жизни, приводитъ къ понятіямъ субстанціи и причинности, представляющимъ лучшую философскую формулу опыта. Вы хотите обнаружить внутреннія условія познанія: это возможно сдлать не иначе, какъ посредствомъ этихъ двухъ важнйшихъ отвлеченныхъ понятій, не иначе какъ посредствомъ понятія причинности, проникающей вс явленія опыта, и основанной на незыблемомъ фундамент непознаваемой субстанціи. Причинность вноситъ порядокъ и классификацію въ чувственное содержаніе опыта. Вс эмпирическія науки могутъ быть названы различными системами причинности (Causalwissenschaften), дающими полное, исчерпывающее объясненіе тмъ явленіямъ, которыми он занимаются.
Развитіе второй группы понятій связано съ развитіемъ первой. Центральная между ними абстракція — понятіе разнообразія, множества. Системы, изучающія причинныя отношенія въ природ, а также и принципъ разнообразія, множества, дифференціаціи — захватываютъ главнйшія стороны всякаго опыта, гд бы и въ какомъ бы вид онъ ни воплотился. Причинность и разнообразіе — такова картина жизни, написанная въ отвлеченныхъ, общихъ, метафизическихъ выраженіяхъ. Изъ понятій обихъ категорій выдвигаются самыя рельефныя, самыя жизненныя и, соединяясь въ одно цлое, даютъ намъ полную философскую характеристику опыта. Причинность и разнообразіе символы жизни — живые, яркіе, почти конкретные.
Психологическая система должна закончиться анализомъ чувства и воли. Мы видли, какъ изъ мельчайшей психической величины, изъ чувственнаго ощущенія, выростаютъ явленія высшаго порядка, развиваются воспріятіе, представленіе и понятіе, развиваются высшія формы самосознательной и сознательной дятельности. Теперь мы должны разобраться въ тхъ психическихъ явленіяхъ, которыя могутъ быть названы субъективными по преимуществу: Чувство и воля — субъективный эффектъ, субъективная реакція духа на впечатлнія и раздраженія, идущая изъ вншняго міра. Все, отъ ощущенія до понятія включительно, вызываетъ въ душ человческой внутреннюю эмоціональную волну, по качеству, которой мы судимъ о внутреннихъ и вншнихъ достоинствахъ и недостаткахъ предмета. Ощущенія, воспріятія, представленія, понятія, говоритъ Вундтъ, закономрно развиваются другъ изъ друга и представляютъ продукты духовной дятельности, устремленной на одну только цль: познаніе. Въ ощущеніи познаніе пріобртаетъ первое основаніе, а въ понятіи оно достигаетъ высшаго своего предла. Но познаніе только одна половина той сферы, которую мы называемъ психическою. не подлежитъ никакому сомннію, что въ душ нашей происходитъ множество явленій, отчасти совсмъ неприкосновенныхъ къ длу познанія, отчасти же происходящихъ не внутри раньше описаннаго хода познавательнаго процесса. Мы дали бы, говоритъ Вундтъ, въ самомъ основаніи. ошибочное представленіе о нашей душевной жизни, если бы изобразили ее въ вид цпи процессовъ, начинающейся воспріятіемъ чувственнаго впечатлнія и заканчивающейся пониманіемъ вншнихъ явленій. Гд тотъ человкъ, который, познавая міръ, доступный познанію, не зажигался бы при этомъ огнемъ радости или страданія? Безъ чувства и воли акты познавательной дятельности не заключали бы въ себ никакого внутренняго импульса къ дальнйшему труду, къ дальнйшей работ. Чувства и желанія то сопровождаютъ наши ощущенія и представленія, то какъ бы предшествуютъ познанію, то вліяютъ на мыслительные процессы, то сами подвергаются ихъ вліянію. Чувство и воля даютъ направленіе нашей, жизни, даютъ ей опредленную, ясную, рзко очерченную физіономію {Vorlesungen ber Menschen und Thierseele т. II, стр. 2.}.
Есть одинъ пунктъ, въ которомъ вс чувства, какъ бы они ни были различны по своей природ, сходны между собою: вс они очевиднымъ образомъ относятся къ состоянію самого чувствующаго существа, къ состоянію нашего личнаго, индивидуальнаго я. Чувство всегда субъективно: потерявъ свою субъективность, оно перестаетъ быть чувствомъ. Вы соприкоснулись кожей съ предметомъ: при этомъ вы получили ощущеніе. предмета и чувство внутренне измненнаго, личнаго состоянія. Называя чувствами радость и горе, любовь и презрніе, языкъ нашъ при этомъ хочетъ сказать, что это только, субъективныя, внутреннія состоянія нашего я {Ibidem стр. 3.}. Въ природ, вн насъ нтъ ни любви, ни радости, ни горя: это. только внутреннее эхо нашего сознанія, это только откликъ души на явленія, имющія совершенно объективную, индифферентную натуру. Ходъ представленій и ощущеніи, которыми вызывается то или другое психическое состояніе, самъ по себ свободенъ отъ всякаго чувства.
Чувства возможны только при наличности самосознанія и сознанія. Конечно, каждое ощущеніе есть извстная перемна въ нашемъ психическомъ состояніи, но было бы большою ошибкою думать, что мы на всхъ ступеняхъ развитія воспринимаемъ ощущеніе именно какъ такую перемну. Первоначально мы ничего не знаемъ ни о- нашихъ внутреннихъ состояніяхъ, ни о вншнихъ впечатлніяхъ. И то и другое возможно только съ того момента, когда мы начинаемъ чувствовать наше я, при вполн пробудившемся самосознаніи и при первыхъ молніяхъ наступающаго сознанія. Только на этой ступени душевнаго процесса мы начинаемъ понимать различіе между вншнимъ и внутреннимъ, между ощущеніемъ и эмоціей, между объективнымъ впечатлніемъ и субъективнымъ состояніемъ {Ibid. етр. 5. Beides entwikelt und vollzieht sich nothwendig gleichzeihig: von dem Moment an, wo Empfindungen als Vernderungen unseres Jch gefhlt werden knnen, da knnen auch Empfindungen auf die Beschaffenheit eines ussern Eindrucks bezogen werden. Beides setzt gleicher Weise das Bewusstsein voraus.}.
И вотъ, когда мы уже въ состояніи отдлить наше я отъ вншняго міра, мы въ каждомъ ощущеніи стараемся прослдить какъ то, что въ немъ объективно, такъ и то, что субъективно. И смотря потому, какой изъ двухъ признаковъ оказывается преобладающимъ въ данномъ психическомъ явленіи, мы его называемъ либо ощущеніемъ, либо чувствомъ, либо, наконецъ, признаемъ его явленіемъ смшанной природы, если оба элемента выражены въ немъ съ одинаковою силою {Vorlesungen ber Menschen und Thierseele, т. II, стр. 6.}.
Физическое чувство есть субъективный эффектъ физическаго ощущенія, или, такъ сказать, чувственный тонъ его. Оно можетъ быть удовольствіемъ, или неудовольствіемъ, или же ни тмъ, ни другимъ. Между удовольствіемъ и неудовольствіемъ есть серединная, индифферентная точка, свидтельствующая о томъ, что существуютъ ощущенія, лишенныя тона, не сопровождаемыя физическими чувствами. Это доказываетъ, что физическое чувство, или физическій тонъ зависитъ исключительно отъ ощущенія. Множество ощущеній сопровождается столь слабымъ чувственнымъ тономъ, что его не различаетъ даже самое острое самонаблюденіе. Другія же ощущенія, напротивъ, сопровождаются сильнйшими чувствами, завладвающими всмъ вниманіемъ человка. Въ одномъ случа мы какъ бы имемъ ощущеніе въ тсномъ смысл слова, въ другомъ настоящее физическое чувство {Grundzge der physiolog. Psychologie, erster Band (1887), Zehntes Capitel, стр. 508. In der Existenz des Indiffehenzpuncktes liegt zugleich ausgesprochen, dass es Empfindungen geben muss, welche unbetont, nicht von sinnlichen Gefhlen begleitet sind.}.
Такой взглядъ на чувство, какъ на субъективный моментъ ощущенія, длаетъ Вундта противникомъ Гербарта въ этомъ частномъ вопрос. По Гербарту, чувство есть ничто иное, какъ извстное соотношеніе между представленіями. Если представленія другъ друга задерживаютъ, мы говоримъ, что испытываемъ чувство неудовольствія, если же они связываются другъ съ другомъ легко и согласно, мы говоримъ, что испытываемъ пріятное чувство {Lehrbuch der Psychologie I Theil, IV Cap., 33 Werke (изд. Hartenstein’а), Y. Band.}. Вундтъ считаетъ эту теорію Гербарта и его учениковъ (Циммермана, Фолькмана и другихъ) совершенно несостоятельною. Въ самомъ дл, теорія эта оставляетъ безъ объясненія простйшее изъ чувствъ, именно — чувство физическое. Если правда, что обыкновенное физическое ощущеніе сопровождается физиче скимъ чувствомъ,— а это правда несомннная,— то значитъ, участіе представленій въ образованіи эмоцій не такъ велико, какъ это полагаетъ Гербартъ. Физическія же чувства, по природ своего возникновенія, чувства типическія: элементы, ихъ производящіе, въ большей или меньшей степени участвуютъ въ образованіи и всхъ другихъ эмоцій. Физическій оттнокъ свойственъ всмъ ршительно чувствамъ, даже самымъ высокимъ.
Ощущеніе изучается со стороны своей интенсивности и со стороны качества,— вотъ почему и чувство должно быть изучаемо съ этихъ, же двухъ сторонъ. Общая зависимость чувственнаго тона отъ ощущенія, говоритъ Вундтъ, самымъ недвусмысленнымъ образомъ проявляется при очень интенсивныхъ ощущеніяхъ, сопровождаемыхъ обыкновенно болью. Боль есть чувство неудовольствія, возростающее вмст съ ощущеніемъ до извстной максимальной границы. Ощущеніе становится болью на извстномъ разстояніи отъ высшаго своего предла. Ощущенія, идущія вверхъ отъ индифферентной точки, развиваютъ боль, ощущенія, лежащія ниже этой черты, вызываютъ нкоторое пріятное чувство. Опытъ убждаетъ насъ, что обыкновенно удовольствіе, во всхъ областяхъ чувствъ, вызывается ничмъ другимъ, какъ именно ощущеніями умренной силы {Grundzge der physiologischen Psychologie, стр. 510.}. Умренное, тихое щекотаніе, умренное мышечное напряженіе доставляютъ намъ несомннное удовольствіе. Но, конечно, ощущеніе можетъ дойти до того, что совершенно потеряетъ свои чувственный тонъ. Это бываетъ у порога раздраженія, когда ощущеніе длается безконечно малою психическою величиною. При безсознательномъ, или отрицательномъ ощущеніи чувство равно нулю. Иначе говоря, ощущенія, лежащія ниже порога раздраженія, суть ощущенія чистыя, безъ всякаго эмоціональнаго оттнка, безъ всякой субъективной окраски. Въ сильнйшихъ ощущеніяхъ, высоко приподнятыхъ надъ порогомъ, чувственный тонъ какъ бы совершенно заглушаетъ голосъ объективнаго ощущенія. Высшія ощущенія совершенно замираютъ въ той огромной и сильной эмоціональной волн, которую они же сами вызываютъ неизбжнымъ образомъ. При сильныхъ ощущеніяхъ все сознаніе, можно сказать, расплывается въ чувств. Сильная, яркая эмоція, пріятная или непріятная, порабощаетъ все наше вниманіе. Потому то такъ труденъ психологическій анализъ чувства: когда оно на лицо, сознаніе порабощено, когда на лицо здравое и твердое сознаніе, оно уже не существуетъ {Развитіе этой мысли, сы, Horwicz, Psychologische Analysen, т. I, стр. 168.}. Человкъ не можетъ быть зрителемъ своихъ душевныхъ волненій. Какъ только вы прикоснетесь къ чувству анализомъ, какъ только вы хоть нсколько захотите подойти къ нему съ разсудочной рефлексіею, оно сейчасъ же исчезнетъ. Огонь чувствъ боится холоднаго дыханія разсудка. Если тучи на неб, если рокочутъ громы и втеръ быстрымъ, враждебнымъ размахомъ ополчаетъ одну стихію на другую, все море, покрывается трепетными судорогами, мятущимися волнами. Но вотъ прошла гроза, разсялись тучи и волны моря улеглись въ одну ровную, спокойную, зеркальную гладь. То-же бываетъ и въ человк. Когда рокочутъ чувства, когда кипятъ эмоціи, сознаніе заволочено тучами. Разбгутся тучи, засверкаетъ сознаніе — пропадутъ эмоціи, т стихійныя, властныя чувства, изученіе которыхъ могло бы дать такой богатый матеріалъ, могло бы объяснить намъ главнйшую основу человческаго характера. Анализъ чувства, который можетъ быть только субъективнымъ, приходится производить, такъ сказать, на память, оперируя тми ничтожными остатками, которые сохраняются все-таки въ сознаніи посл пережитой душевной бури.
Несомннная зависимость чувства отъ качества ощущенія явственне всего выступаетъ тамъ, гд чувственный тонъ совершенно поглощаетъ вс прочія составныя части ощущенія, именно при ощущеніяхъ, идущихъ изъ органовъ растительной жизни, при ощущеніяхъ осязательныхъ, обонятельныхъ и вкусовыхъ {Grundzge der physiologischen Psychologie, т. I, стр. 513. Abhngigkeit des Gefhls von der Qualitt der Empfindung.}. Здсь именно мы и замчаемъ, что извстныя ощущенія мы прямо заносимъ въ таблицу пріятныхъ или непріятныхъ чувствъ, не справляясь совершенно съ ихъ интенсивностью. Вкусовыя и обонятельныя ощущенія мы безъ всякихъ разговоровъ длимъ на пріятныя и непріятныя. Сладость — пріятна, горечь — непріятна. Впрочемъ, ощущеніе сладости пріятно только при извстной сил и извстной продолжительности — при умренной интенсивности и боле или мене краткой продолжительности, а ощущеніе горечи при тхъ-же условіяхъ теряетъ свой характеръ непріятности. То-же надо сказать и о запахахъ. Пахнущія вещества въ концентрированномъ состояніи непріятны, а въ нсколько разжиженной форм производятъ благоуханіе.
Результатъ этихъ наблюденій слдующій: нтъ такого качества ощущенія, которое было-бы абсолютно пріятно или непріятно. Чувство есть функція интенсивности. Чувство зависитъ отъ силы ощущенія. При умренной интенсивности чувственный тонъ достигаетъ максимума своего положительнаго-Значенія и затмъ, перейдя индифферентную точку, пріобртаетъ постоянно возростающее отрицательное значеніе {Ibid, стр. 514. Wir knnen es demnach wohl als ein allgemeines Resultat aussprechen, dass es keine Empfindungsqualitt gibt, die absolut angenehm oder unangenehm wre, sondern dass bei jeder das Gefhl in der vorhin bestimmten Weise Function der Intensitt ist, so dass bei einer gewissen massigen Empfindungsstrke der Gefhlston das Maximum Seines positiven Werthes erreicht und dann durch einen Indifferenzpunkt zu immer mehr wachsenden negativen Werthen bergeht.}. Но, само собою, эти различныя значенія могутъ соотвтствовать весьма различнымъ интенсивностямъ. Извстная сила горечи причиняетъ значительное чувство непріятности, тогда какъ та-же сила горечи доставляетъ еще положительно пріятное чувство. При нкоторыхъ ощущеніяхъ, связанныхъ съ отправленіями органовъ растительной жизни, индифферентная точка помщается повидимому у самаго порога ощущенія. И это совершенно согласуется съ тмъ, что органическія ощущенія, обусловливающія чувство здоровья, такъ слабы, что мы не. улавливаемъ ихъ даже пристальнйшимъ вниманіемъ. Можно считать вроятнымъ, что измняющееся положеніе максимальной черты и индифферентной точки чувственнаго тона зависятъ отъ первоначальнаго характера ощущенія {Ibidem.}.
Чувство, связанное съ высотою тона (въ области звуковыхъ ощущеній), поддается только самому общему опредленію. Низкіе, глубокіе тоны служатъ выраженіемъ серьезности и важности, высокіе тоны — веселаго и шутливаго настроенія, а средніе тоны звуковой скалы соотвтствуютъ боле всего равномрно пріятному настроенію духа. Безконечно разнообразне, говоритъ Вундтъ, т чувства, которыя вызываются, такъ называемою, цвтностью звука (Klangfarbe). Но такъ какъ эта послдняя можетъ быть разложена наизвстное число тоновъ, то и искомое, соотвтствующее ей чувство, возможно вывести изъ основныхъ настроеній, которыя вызываются тою, или другою высотою звука. Цвтности звука, или тэмбры, при которыхъ основной тонъ чистъ или связанъ, только съ ближайшими по высот верхними тонами (звуки, производимые флейтными трубами органа), боле всего пригодны для выраженія серьезныхъ настроеній, и напротивъ — т цвтности звука, или тэмбры, которые зависитъ отъ сильнаго совмстнаго звучанія высокихъ верхнихъ тоновъ, какъ это бываетъ у большинства духовыхъ и смычковыхъ инструментовъ, боле всего соотвтствуютъ веселому или страстно напряженному настроенію духа {Ibidem, стр. 515 (Основанія Фивіологичеекой психологіи, стр. 499).}. Гд чувственный тонъ, обусловленный тэмбромъ, находится въ противорчіи съ тмъ, который зависитъ отъ высоты тона, тамъ возникаютъ чувства съ своеобразною окраскою — въ силу контраста ощущеніи, лежащихъ въ. ихъ основаніи. И если это противорчіе достигаетъ высокой степени, наступаетъ раздвоенность чувства (Zwiespltige Stimmungen), если же оно еще довольно умренно — настроеніе наше покрывается меланхолическимъ оттнкомъ. Оттого-то и понятно, почему эти своеобразныя чувства лучше всего выражаются въ цвтности, въ тэмбр смычковыхъ инструментовъ при малой высот тоновъ. Совершенно иначе слагается чувственный характеръ звука, если онъ, какъ напр. при мдныхъ трубахъ, иметъ очень значительную силу. Здсь звукъ бываетъ мощнымъ и энергичнымъ и если преобладаетъ основной тонъ, какъ въ звукахъ рога, мощь и энергія звука смягчаются нкоторою серьезностью. По наиболе рзкое выраженіе чувство мощи находитъ въ звук трубы, какъ-бы бравирующей своими трескучими верхними тонами. Это — мощь подчеркнутая, воинственная, властноповелительная. И, наконецъ, нкоторая серьезность, въ соединеніи съ могучею силою, слышится и въ звукахъ фагота. Впрочемъ, на основаніи сказаннаго, не надо забывать, что одинъ и тотъ-же звукъ, при разной сил, можетъ сопровождаться то однимъ, то другимъ чувственнымъ тономъ, и что вмст съ силою нсколько мняется и цвтность звука, такъ какъ. при возростающей сил звука боле высокіе изъ верхнихъ тоновъ слышатся сильне. Кром того, не надо упускать изъ виду и. того, что чувственный тонъ опредляется также и продолжительностью звука. Медленная смна звуковъ знаменуетъ серьезное и мрачное настроеніе духа, быстрая — живой и радостный подъемъ настроенія. Медленная вибрація звука усугубляетъ дйствіе низкихъ тоновъ, быстрая — дйствіе тоновъ высокихъ.
Что касается чувственнаго тона свтовыхъ ощущеній, то онъ зависитъ частью отъ цвтоваго тона, частью отъ силы свта и насыщенности. Черный цвтъ есть выраженіе серьезности и важности, блый — веселаго. и жизнерадостнаго чувства, а между ними лежащій срый цвтъ служитъ выраженіемъ неопредленнаго расположенія духа. Физическое чувство, связываемое съ простыми цвтами, всего удобне изучается въ совершенно одноцвтнемъ освщеніи, напр. если смотрть черезъ цвтныя стекла, причемъ смотрящій, по превосходному выраженію Гте, какъ бы отождествляется съ цвтомъ, и глазъ и духъ его настраиваются въ униссонъ. ‘Фактъ, что цвта составляютъ замкнутый рядъ, выражается и въ чувственномъ тон ихъ, причемъ самыя различныя противоположности чувства находятся на противоположныхъ половинахъ цвтоваго круга, пурпуровый же цвтъ и дополнительный къ нему зеленый составляютъ, между чистыми цвтами, переходы отъ одной стороны чувства къ другой’ {Grundzge der physiologischen Psychologie, т. I, стр. 519. (Основанія Физіологической психологіи, стр. 503).}. Цвтовые тоны отъ краснаго до зеленаго Гте назвалъ положительною стороною цвтоваго круга (Plus-Seite), цвта отъ зеленаго до фіолетоваго — отрицательною стороною (Minus-Seite): первые порождаютъ возвышенный чувственный тонъ, вторые — угнетенный.
Если нсколько цвтовъ одновременно дйствуютъ на глазъ, то вліяніемъ, производимымъ ими другъ на друга, опредляется вмст съ ощущеніемъ и физическое чувство. Если цвтъ, отъ дйствія контраста, усиливается, то съ нимъ вмст усиливается и соотвтствующій чувственный тонъ. Если же индукція ослабляетъ цвтовое впечатлніе, то умаляется и сила чувственнаго тона. Чувства, порождаемыя звуковыми и свтовыми ощущеніями, колеблются, подобно всмъ вообще чувствамъ, между противорчіями {Ibidem, стр. 521. Die Gefhle, welche sich an Schall — und Lichtempfindungen knpfen, bewegen sich zwischen Gegenstzen, wie alle Gefhle.}. Но здсь противоположныя другъ другу состоянія не могутъ быть названы, какъ при нисшихъ чувственныхъ ощущеніяхъ, просто удовольствіемъ, или неудовольствіемъ. Говоря, что низкіе тоны выражаютъ серьезность и важность, высокіе — веселое и игривое настроеніе духа, говоря, что желтый цвтъ причиняетъ возбуждающій чувственный тонъ, а голубой — успокаивающій, мы этимъ отмчаемъ такія противоположности, которыя уже не покрываются понятіями удовольствія и неудовольствія. Конечно, во всхъ перечисленныхъ настроеніяхъ, вызываемыхъ различными цвтами, есть и элементы удовольствія и неудовольствія, но нтъ сомннія, что въ нихъ эти элементы зависятъ исключительно отъ интенсивности ощущенія. Нтъ такого цвта, какого бы качества онъ ни былъ, который бы при извстной сил не вызывалъ опредленнаго, непріятнаго, или пріятнаго чувства. При тонахъ и цвтахъ чувственный тонъ, связанный съ качествомъ ощущенія, совершенно самостоятеленъ: связь его съ физическимъ чувствомъ пріятности или непріятности сохраняется только въ томъ, что характеръ серьезности, присущій низкимъ звукамъ и черному цвту, боле или мене правильно можно отнести къ категоріи неудовольствія, а возбудительный характеръ высокихъ звуковъ и благо цвта — къ категоріи удовольствія. Можно подумать, говоритъ Вундтъ, что эта связь всего живе обнаруживается на примитивной ступени чувственности при еще неразвившемся сознаніи. У дтей и дикарей чувство, вызываемое свтомъ и темнотою, высокими и низкими тонами, проявляется вполн непосредственно, въ разнообразныхъ формахъ радости и печали. ‘Но то обстоятельство, что качества чувства въ этой высшей чувственной сфер почти вовсе не сводятся къ противоположностямъ физическихъ чувствъ удовольствія и неудовольствія, позволяетъ этимъ качествамъ сдлаться элементами эстетическаго дйствія. Послднее несовмстимо со сколько-нибудь рзкимъ чувствомъ физической непріятности, но требуетъ въ качеств элементарныхъ факторовъ чувствъ, находящихся, въ своихъ многочисленныхъ градаціяхъ, еще въ рамкахъ простого физическаго удовольствія, или выходящихъ изъ этихъ рамокъ только исключительномъ образомъ, чтобы усилить дйствіе посредствомъ опредленныхъ контрастовъ. Въ высшей степени замчательно, что эти формы чувства, связанныя съ извстными качествами ощущенія и не обнимаемыя физическими чувствами удовольствія и неудовольствія, постоянно колеблются между противоположностями. Это доказываетъ, что противоположности чувства, вмст съ лежащимъ между ними безразличнымъ состояніемъ равнодушія, суть непремнные аттрибуты всякаго чувства’ {Основанія Физіологической психологіи, сур. 508—509. Grundzge der physiolog. Psych, стр. 522.}.
И такъ, чувства удовольствія и неудовольствія суть произведенія исключительно интенсивной стороны ощущенія. Съ качествомъ ощущенія связаны противоположности, только по аналогіи называемыя удовольствіемъ или неудовольствіемъ.