Критические отзывы американской печати 1907 г. о повести 'Мать', Горький Максим, Год: 1907 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

Критические отзывы американской печати 1907 г. о повести ‘Мать’

М. Горький. Материалы и исследования.

М.—Л., Издание Академии Наук СССР, 1941

OCR Дюбин А. К.

Произведения М. Горького впервые появились в Америке в 1901 г., когда в Нью-Йорке дважды был издан в разных переводах ‘Фома Гордеев’, а также ‘Супруги Орловы’ вместе с другими рассказами. В 1902 г. там же появились ‘Рассказы’ и ‘Двадцать шесть и одна’. В 1903 г. издание ‘Рассказов’ было повторено на еврейском языке. В 1906 г. вышли в свет на английском языке ‘Бывшие люди’, а в 1907 г., в издательстве ‘Эппльтон’, два издания ‘Матери’ в переводе Зельцера, — одно из них с иллюстрациями Сигмунда Ивановского (перевод был переиздан в 1921 и 1927 гг.). {Foma Gordeyev. A. Novel, illustration and unabridged from the Russian by Hermann Bernstein. Ogilvie Publ. C, N.-Y., 1901, 8, 436 p. — Foma Gordeyef. Translate from the Russian by Isabel F. Hapgood, with illustration and a biographical preface. Scribner N.-Y. — Chicago, 1901, 10, 448 p. — Orloff and bis wife, tales of the barefoot brigade. Translate from the Russian by Isabel Hapgood. Scribner, N.-Y., 1901, 3, 484 p. — Таles from Gorky. From the Russian with a biographical notice of the author by R. Nisbet Bain, 3rd ed. Funk and Wagnalls, N.-Y., 1902, 3, 385 p.— Twenty six and one, and others stories from the ‘Vagabond series’. Translate from the Russian, preface by Ivan Strannik. Taylor, N.-Y., 1902, 242 p.— MaKim Gorky tales, his picture and biography. From the Russian by C. Alexandroff. International Library Publishing C, N.-Y., 1903, 93 p. illustration Text in Jiddish.— Creatures that once were men. Translate by J. К. M. Shirasi, Funk, N.-Y., 1906. —Mother. Appleton. N.-Y. — L., 1907. — Mother. With 8 illustr. by Sigmund de Ivanovski, new ed Appleton, N.-Y’ 1907. — To же, 1921, 499 p.— To же, 1927.}

История издания ‘Матери’ в Америке в 1907 г. освещена в настоящем сборнике в статье С. В. Касторского. Мы же даем первые отзывы американской прессы о знаменитой повести М. Горького, не появлявшиеся еще в русском переводе. Отзывы американской критики о М. Горьком почти неизвестны русскому читателю. Десять рецензий, за время, начиная с 15 апреля (т. е. через несколько дней после выхода книги) и кончая октябрем 1907 г. которыми мы располагаем, также не исчерпывают всего круга отзывов американской печати о повести ‘Мать’ и не отражают всесторонне общественного мнения о книге М. Горького. Однако этот материал характерен для буржуазной прессы и дает некоторое представление о том, как была ею встречена ‘Мать’ М.Горького в Америке в 1907 г. Из десяти заметок — девять анонимных и представляют собою краткие рецензии на вновь вышедшую книгу. Одна более развернутая заметка в ‘Северо-Американском обозрении’ (‘Тhе North American Review’) подписана именем Луиз Колье Уилкокс.

Нам неизвестны отзывы о более ранних произведениях М. Горького, появившихся в Америке до перевода ‘Матери’, но из рецензий видно, что все авторы были знакомы до некоторой степени с его творчеством.

В восприятии повести американской критикой заметно несколько оттенков. Часть рецензентов, не желая, по-видимому, особенно углублять тему, ограничивается беглым психологическим анализом сущности материнства, пытаясь связать в этой плоскости повесть М. Горького с романом Дж. Гэлсуорси ‘Усадьба’ (‘Перспектива’ — ‘Outlook’) и с поэмой Тениисона ‘Ризпа’ — Rizpah’ (‘Ньюйоркская газета’ — ‘New York Times’). Рецензия даже имеет заголовок ‘Правдивый и патетический очерк о природе человека — Пелагея Ниловна и Ризпа’. Но большая часть журналов заостряет внимание именно на социальном характере повести. Для них это не только история матери, — это история революционного движения в России, показанная на фактическом материале и знакомящая их с жизнью беднейших классов, с жизнью народа (‘Ньюйоркская газета’ — ‘New York Times’, ‘Нация’ — ‘Nation’ и др.). Для них это документ, по которому можно изучать историю революции (‘Независимый’ — ‘Independent’). Кроме того, повесть воспринимается как произведение, дающее законченный образ русского человека с характеризующими его национальными чертами (‘Американское месячное обозрение журналов’— ‘American Monthly Review of Review’).

Наиболее интересна все же рецензия Л. К. Уилкокс (‘Северо-Американское обозрение’ — ‘The North American Reviews), в которой ‘Мать’ противопоставляется американскому бытовому светскому роману. Рецензентка подробно анализирует тематику обоих жанров, и ее параллельная характеристика резким контрастом подчеркивает, какой новый мир открылся американскому читателю в повести М. Горького. Л. К. Уилкокс рисует мужественный, суровый образ М. Горького, подчеркивая значение и мощь его творчества, органически связанного с природой его существа и с его жизнью.

Все авторы рецензий, даже самые ‘сдержанные’ из них сходятся на том, что ‘Мать’, не являясь книгой для ‘легкого чтения’, заслуживает самого пристального внимания. Все критики считают эту повесть ‘шагом вперед’ по сравнению с прежними произведениями М. Горького,

Таким образом, хотя рецензии, известные нам, представляют собою, видимо, лишь некоторую часть тех отзывов, которые были вызваны в американской прессе появлением ‘Матери’, они все же дают интересный и своеобразный материал. Благодаря им удается, отчасти пролить свет на жизнь и работу М. Горького в Америке и определить общественный резонанс, который имело его творчество в 1907 г. в одной из зарубежных стран. Вспоминаются слова Эптона Синклера: ‘Я был еще совсем молодым писателем, когда слава Горького прогремела в Америке. И я учился у него тому, что великая литература не может быть в стороне от великой борьбы бедных и угнетенных’. {И.А. Груздев. Современный Запад о Горьком. Изд. ‘Прибой’, Л.,1930, стр.189.} Публикацию рецензий мы открываем статьей Луиз Колье Уилкокс, затем даем статью с заглавием, но без автора, остальные анонимные рецензии расположены в хронологическом порядке. Цитаты воспроизводятся по тексту повести ‘Мать’ в ‘Собрании сочинений’ М. Горького 1933 г., с включением тех мест, которые имеются в американском издании 1907 г. Перевод рецензии сделан нами.

Е. Боброва

Луиз Колье Уилкокс

(Louise Collier Willcox}

‘МАТЬ’ МАКСИМА ГОРЬКОГО

В какой странный, новый мир мы вступаем, когда открываем книгу Максима Горького! Новая планета или неведомый язык произвели бы меньшее впечатление, чем этот поворот от нашего ходячего романа к суровым, грустным, отрывочным картинам жизни, к народным массам, только что вышедшим из варварства. Наполовину пробужденные, они вопрошают жизнь о ее значении с такой вдумчивой и с такой торжественной серьезностью. Если просмотреть кипу ходячих романов, то найдешь в ней рассказ об авантюрном ‘превращении’, избитую историю о подмене детей в детстве или историю о преступнике, избежавшем каторги и получившем в наследство баронетство, или же рассказ о праздном, богатом молодом человеке, который постиг науку смелых спекуляций на бирже, получил много денег и женился на любимой-девушке, или описывается женщина, вышедшая замуж за дурного человека и увлекающаяся другим. Муж пропадает без вести, она выходит замуж за этого другого, хорошего человека лишь для того, чтобы пережить потрясение от возврата первого мужа. Он вовремя умирает, а влюбленные вновь соединяются и счастливы. Как ничтожно, как эгоистично и как нелепо кажется все это, когда вы только что закрыли великую книгу Горького о воплощенных идеалах жизни! Если обратиться к двум наиболее серьезным романам, вышедшим за последние два года, то в одном вы имеете дело с молодой девушкой, высшее стремление которой состоит в том, чтобы не отставать от модного общества. В своем стремлении она теряет состояние и репутацию и убивает себя. Второй роман показывает молодую женщину, увлекающуюся материальными благами жизни. Ее идеал — сытое, хорошо одето тело, обеспеченность и тщеславие светскости. Она уходит от всего этого к человеку, который обрел, по крайней мере, душевный покой.

Когда мы противопоставляем ‘Мать’ Горького таким темам, нам, действительно кажется, что мы вступили в новый, другой круг существования. Может ли быть, чтобы новая, высшая форма сознательности, сознательность социальная, а не личная, пришла, к нам из самой нецивилизованной страны?

Горький дает нам разнообразные сцены, большое количество действующих лиц, — их почти невозможно удержать в памяти из-за их трудно произносимых имен. Все они живут ради идеала, все готовы подвергнуться опасности и смерти ради этого идеала— освобождения беднейших классов.

‘Это господа Христом любуются, как он на кресте стонал… — Истребляют людей работой, — зачем? Жизнь у человека воруют — зачем, говорю? Наш хозяин — я на текстильной фабрике Нефедова жизнь потерял — наш хозяин одной певице золотую посуду подарил для умыванья. Каждый предмет был из золота. В этой посуде моя сила, моя жизнь. Вот для чего она пошла, — человек убил меня работой, чтобы любовницу свою утешить кровью моей, — золотую посуду купил ей на кровь мою!

— Человек создан по образу и подобию божию, — сказал Ефим усмехаясь, — а его вот куда тратят…’ (ч. II, гл. VI).

Картина за картиной проходят перед нами унижение, нищета, страдания бедных. Среди них не находим ли мы кроткую, молчаливую в спокойной жизни, с медленно растущим мужеством и сообразительностью героиню, мать, молодую и прекрасную, привлекательную и веселую? Нет, она стара уже тогда, когда начинается повесть. ‘Она была молчалива и всегда жила в тревожном ожидании побоев. Была она высокая, немного сутулая, ее тело, разбитое долгой работой и побоями мужа, двигалось бесшумно и как-то боком, точно она всегда боялась задеть что-то. Широкое, овальное лицо, изрезанное морщинами и одутловатое, освещалось темными глазами, тревожно-грустными, как у большинства женщин в слободке. Над правой бровью был глубокий шрам, он немного поднимал бровь кверху, казалось, что и правое ухо у нее выше левого, что придавало ее лицу такое выражение, как будто она всегда пугливо прислушивалась. В густых, темных волосах блестели седые пряди. Вся она была мягкая, печальная, покорная…’ (ч. I, гл. III).

Какая странная героиня для романа! Одно это описание уже достаточно показывает, что мы имеем дело не с сочинителем красивых сказок и романтических приключений, а с суровым психологом. Он внимательно следит за каждым движением, чтобы увидеть муки, в которых рождается сознательный дух: ‘Если человек опаршивеет, — говорит грубо Рыбин, — своди его в баню,— вымой, надень чистую одежду — выздоровеет! Так? А если душа опаршивеет, сдери с нее кожу, даже если она будет кровоточить, вымой и надень всю снова. Не так ли? А как же изнутри очистить человека? Вот!’ (ч. I, гл. XI).

Мать вела тупое полусознательное существование, цель которого сводилась к тому, чтобы избежать побоев. Она медленно приходит к сознательной жизни по мере того, как наблюдает своего сына и знакомится с его товарищами. Они все отдают свою жизнь на организацию и просвещение народа.

‘Вся жизнь не такая и страх другой, — за всех тревожно’, с чувством восклицает она. ‘И сердце другое, — душа глаза открыла, смотрит: грустно ей и радостно… Иной раз ночью вспомнишь прежнее, силу мою, ногами затоптанную, молодое сердце мое забитое — жалко мне себя, горько! Но, все-таки, лучше мне стало жить. Все больше я сама себя вижу…’ (ч. I, гл. XVI).

Вот что рисует Горький — душу, все больше и больше чувствующую себя, пока она не начинает жить жизнью других. Должно наступить время, когда ‘люди станут любоваться друг другом, когда каждый будет, как звезда перед другим!’ Каждый будет прислушиваться к речи другого, как к музыке. ‘Будут ходить по земле люди вольные, великие свободой своей — все пойдут с открытыми сердцами, сердце каждого чисто будет от зависти и беззлобны будут все. Тогда жизнь будет долгим, радостным служением человеку’ (ч. I, гл. XXIV).

На этом служении делу мать убивают вскоре после того, как ее сын присуждается к изгнанию. Ее задушили на смерть жандармы в момент, когда она шептала: ‘Несчастные…’

Создание этой повести — большой шаг вперед после ‘Фомы Гордеева’. Она короче и строже и, однако, более жизненна. В ней значительно большее количество подробностей. Изображением подробностей, удивительным мастерством, которым автор отодвигает себя на задний план, она напоминает один из старых шедевров — ‘Мадам Бовари’. Но какая разница, какие миры и миры лежат между этими двумя темами!

Это большая и серьезная книга. В ней превосходные описания и идеализация природы. И все же в ней есть недостаток, на который сам Горький указал в отношении всех своих произведений: она не дает нам радости.

Тот, кто видел суровое, печальное лицо этого мастера, еще не достигшего сорока лет, тот, кто знает с какой сознательностью отдал он свою молодую, отважную жизнь своему делу и его пропаганде, тот знает также, что ему было отказано во всей мишуре искусства, и только великая торжественность и пафос приличествуют его печальным призывам к человечеству.

‘The North American Review’, vol. 85, 1907, July 19,p. 661—664,

ПРАВДИВЫЙ И ПАТЕТИЧЕСКИЙ ЭТЮД О ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЕ —ПЕЛАГЕЯ НИЛОВНА И РИЗПА

Подобно Теннисону в поэме ‘Ризпа’, М. Горький в своей повести ‘Мать’ затронул самую суть материнства, что-то большее, чем глубокая, самоотверженная нежность, так любимая художниками и поэтами, когда ‘я’ матери так сливается с ‘я’ ребенка, то она может воскликнуть: ‘Неужели Вы думаете, что я буду заботиться о своей душе, если мой сын должен идти в ад’ [Теннисон].

В поэме Теннисона неистовая материнская любовь толкает мать в адское пламя рядом с сыном, который обречен на гибель. В повести Горького она заставляет ее разделить избранную сыном судьбу, полную отречения и опасности. ‘Мать’ —Пелагея Ниловна — описана как простоватое угнетенное существо, забитое до тупого принятия своей судьбы. Ее молодость кончилась еще до смерти этого животного — ее мужа. Его смерть освободила ее от постоянного страха, заглушавшего всякое другое чувство, даже любовь к собственному ребенку. От сына она мало чего ждала. ‘Матерей — не жалеют. Она это знала’. Но, когда она первый раз увидела, что он ‘пожалел свою мать’, смутное, неясное, новое чувство зародилось в ней: ‘что говорят его глаза, лицо, слова — все это задевает за сердце, наполняя его чувством гордости за сына, который верно понял жизнь своей матери, говорит ей о ее страданиях, жалеет ее’ (ч. I, гл. IV). Затем, как только он открыл ей свое сердце, свой юный энтузиазм, свое намерение ‘учиться, а потом — учить других’, помогать своим друзьям — рабочим понять, почему жизнь так тяжела для них всех, и бороться вместе с ними против несправедливости, ее ум, долго забитый до немого повиновения, начал оживляться. Дрожа и боясь принимает мать товарищей сына и его дело до тех пор, пока, наконец, ее дух не пробудился и не стал бесстрашным. Посвятив себя делу, которому отдался сын, она раньше, чем он, приносит себя в жертву.

Бесчисленными тонкими штрихами показывает автор свое понимание материнского сердца. Он дает ему то, что для матери может быть единственной наградой. У русской крестьянки не вырывается жалобный вопль, как у мистрис Трансом в романе Ж. Элиот [‘Феликс Гольт, радикал’]: ‘Не знаю, кто захочет быть матерью, если сможет предвидеть, какой ненужной вещью станет она для сына, когда состарится’. У Горького этой матери, такой забитой и угнетенной, дано услышать от своего сына: ‘Спасибо, мама! Спасибо родная! Когда человек может назвать мать свою и по духу родной — это редкое счастье’ (ч. I, гл. XXII). После таких слов что может заглушить ликование ее души?

Иногда она рассказывала товарищам сына историю своей жизни простыми словами, ‘беззлобно, с усмешкой сожаления на губах’, и несмотря на то, что ‘извлекая из сумрака прошлого каждодневные обиды, создавала тяжелую картину огромного, немого ужаса, в котором утонула ее молодость’ (ч. II, гл. III), она могла еще добавить: ‘день ото дня, слава богу, растет мое сердце! Оно растет в доброте, и я каждому желаю добра’.

Эта книга полностью заслуживает свое священное заглавие, но никто из тех, кто знаком с творчеством Пешкова не подумает, что ее единственная цель — показать душевную глубину материнства. Те, кто выслушивал рассказ этой матери о ее ‘бедной жизни, ее обидах и терпеливых страданиях’, испытывали не только жалость к ней. Они были ‘подавлены глубоким смыслом простой истории человека, которого считали скотом и который сам долго и безропотно чувствовал себя тем, за кого его считали. Казалось, тысячи, даже миллионы жизней говорят ее устами: обыденно и просто было все, чем она жила, но так просто и обычно жило бесчисленное множество людей на земле, ее история, приобретая в их глазах все большие размеры, принимала значение символа’ (ч. II, гл. III).

Таким образом эта повесть не только история матери. Это история того движения в России, которое имеет целью освобождение рабочих масс из ‘тесной, темной клетки’, т. е. как раз от такой жизни, как у Пелагеи Ниловны. Мы близко сталкиваемся с небольшой кучкой революционеров. Мы переходим с места на место с матерью, когда она тайно распространяет литературу, которая говорит о правде и побуждает к деятельности. Через нее мы знакомимся с ее народом.

‘New York. Times’, vol. 12, 1907, May 25. p. 333.

Мы ни на минуту не сомневаемся, что талант М. Горького сильно переоценивается некоторыми из его поклонников. Но при всем его эгоцентризме и резкости это все же писатель необычной силы, писатель, который видел удивительные вещи и хорошо их описал. ‘Мать’ — сильная повесть, быть может, слишком сентиментальная и растянутая, но заслуживающая серьезного внимания.

‘New York Times’, vol. 12, 1907, April 27, p. 272

Недавний призыв Максима Горького к свободе и братству — связан с новой, революционной Россией. Мать и ее сын работают для ‘дела’. Их рвение привлекает к ним многочисленных последователей, в том числе их друзей — крестьян, многих мужчин и женщин из высших классов общества, среди них несколько студентов университета. Когда сын попадает в тюрьму, мать продолжает его дело, распространяя в городе и деревне революционную литературу и воззвания. Ей часто грозит арест. Око закона следит за ней, как за подозрительным лицом, и ее часто подвергают обыску. Однако у нее никогда ничего не находят, так как друзья ее любят и берегут. Она строит планы побега сына и его товарищей из тюрьмы, но безуспешно. Во время суда он произносит речь, где излагает учение социализма и причины революции. Эта речь точно записывается одним из его товарищей и в печатном виде распространяется среди рабочих. Он присужден к ссылке в Сибирь, что воспринимается матерью как благоприятный исход, поскольку это дает надежду на возвращение. Возможно, он сумеет завербовать среди ссыльных много друзей для ‘дела’. Тот час же после суда мать покидает дом. Многие из ее друзей попали в тюрьму, и она чувствует, что ее конец близок. Ее арестовывают. В этой повести Горький дает яркое описание жизни крестьян в России. Иллюстрации к ‘Матери’ сделаны известным русским, художником Ивановским.

‘New York Times’, vol. 12, 1907, June 15, p. 381.

Случайность, благодаря которой в руки рецензента попали одновременно ‘Усадьба’ Гэлсуорси и ‘Мать’ Горького, не лишена смысла. Обе книги привлекут внимание. Горький не потерял своей беспощадной силы изображения. Фабричный люд, ужасная безысходность его тягостной жизни, удушающая атмосфера России— все это угнетает читающего ‘Мать’. Тем не менее очень сильное впечатление производит необычный, великолепно очерченный характер центральной фигуры: простая, любящая мать сына, ставшего интеллигентом. После смерти своего грубого мужа — событие, от отвратительных подробностей которого автор нас нисколько не избавляет, — мать начинает дышать новым воздухом в своей преданности сыну и в усилиях понять его стремления и стремления его друзей. Вступив на опасный, запрещенный путь, достигнув знания того риска, которому подвергаются в России те, кто имеет собственное мнение, она идет по этому пути с бесконечным мужеством и любовью.

Другого типа мать в книге ‘Усадьба’, где показана совершенно иная жизненная обстановка. Мы не уверены, что автор считает мать центральной фигурой, но это именно так. Связанная с исключительно пунктуальным и корректным англичанином, горизонт которого ограничен обязанностями, возложенными на него его имущественным положением и семьей, невероятно скучным и недалеким, мать подпадает под его умственную и духовную зависимость с той же неизбежностью, как и мать-крестьянка у М. Горького.

‘Оиtlооk’, vol. 86, 1907, June 7, p. 254.

Широкая публика, связывающая имя Горького с реализмом низкого пошиба и моральной безответственностью, должна познакомиться с этой трогательной и человечной повестью. Едва ли где-нибудь еще социализм говорил таким глубоким, таким нежным голосом. И хотя, с его отрицанием права всякого другого труда, кроме физического, социализм является заблуждением, это заблуждение не недостойное. Во всяком случае, это учение не из тех, которые привлекают главным образом недостойных. Среди большой группы русских социалистов, изображенных Горьким, — а многие из них ярко индивидуализированы, — нет ни одного, который не становился бы более гуманным, благодаря своим убеждениям и той бескорыстной деятельности, к которой они его приводят. Прежде всего, это относится к главной фигуре — матери, чей однажды пробужденный дух витает над всем движением и которая, в конце концов, с торжеством отдает свою жизнь за это движение.

Ее жизнь начинается после смерти мужа, пьяного дикаря, за которого она вышла из слепого повиновения половому инстинкту. Сын ее сначала обещает быть грубияном, подобно отцу, просто по инерции. Но в его натуре заложены более тонкие элементы и они вовремя восстают против этого. Он начинает размышлять о смысле вещей, встречается с другими пытливыми умами, много читает, много думает и вскоре приобщается к социалистической пропаганде. Когда мать узнает, какой характер носят его занятия, она сначала сильно пугается, смутно предполагая, что ее сын предался какой-то новой, худшей форме безнравственности. Она сталкивается с некоторыми из его товарищей и, к своему удивлению, находит в них простых и приветливых людей. Она слушает их разговоры и постепенно начинает понимать, за что они борются. Она становится для них необходимой, сначала как потворствующая им, позднее — как активная помощница. Сын арестован, и она проявляет смелость и ловкость в деле распространения запрещенной литературы, которую должен был распространять он. Она приобретает значение среди сообщников. Двигателем ее поступков всегда является материнский инстинкт, но сфера ее влияния все время расширяется. Само повествование движется медленно, скорее это серия неторопливых, подробно изложенных эпизодов из жизни отдельных групп социальных революционеров. Там аресты, побеги, столкновения с полицией и постоянно выступления с речами. Но эти люди сами гораздо интереснее, чем их теории и подвиги. Исполненные славянского пыла и искренности, они действуют в чистой атмосфере мученичества и все-таки остаются живыми людьми, разными по темпераменту и мировоззрению. Среди них два или три шутника. Здесь есть общая тенденция, если не общая способность увидеть больше, чем одну сторону вещей. Таким образом, каждый различными путями свидетельствует истину такой, какой он ее видит, для блага всех,— и идет своей дорогой. Как группа они воплощают все хорошее и чистое, хотя и не всегда мудрое, что есть в революционной теории и практике.

‘Nation’, vol. 84, N 2189, 1907, June 13, p. 544.

‘Мать’ Максима Горького — повесть, показывающая с большой ясностью противоположные черты русского характера. Мы не можем сказать, имел ли автор намерение сделать ударение на этих особенностях, но безусловно он вполне осведомлен о их существовании. Воплощение же и описание их не являются новостью в русской повествовательной литературе. Но поскольку русская и вообще славянская литература обычно так мало известна в США, хотя о ней и часто говорится, мы особенно рекомендуем этот прекрасный перевод последней книги Горького. В ней вы найдете добродушие ‘мужика’, резко подчеркнутое его грубостью, его ярость, самым причудливым образом контрастирующую с теплыми и искренними гуманными чувствами. Братская любовь, проявляющая себя в милосердных делах и самопожертвовании, соперничает с дикой, распаленной, гневной жестокостью. Хорошо известно, что бедный ‘мужик’ достаточно страдал, чтоб его терпение обратилось в гнев, однако те редко очерченные крайности, о которых мы упоминали, в их сосуществовании одна рядом с другой, являются, по-видимому, исключительно интересным национальным феноменом. К тому же русский народ в целом глубоко религиозен, что, тем не менее не препятствует ни борьбе его за политическую свободу, ни подавлению ее при помощи убийств. Это новая черта, получившая отражение в повести М. Горького. Он открыто оправдывает путь к человеческому счастью через необходимую жестокость. ‘Мать’ представляет собою уж слишком подчеркнуто исторический роман о совсем недавних событиях в России.

‘American Monthly Review of Review’, vol. 35, 1907, June, p. 763, 764.

Когда миссия Горького в Америке по оказанию помощи героическим русским патриотам потерпела крушение, благодаря сенсационным выступлениям части прессы и нападкам его полиических противников, он обратился за утешением к надежному средству — своему творчеству. Если его борющиеся соотечественники не получили денег от американского народа, то он мог, но крайней мере, перечеканить в монеты свою собственную кровь. Им овладело неистовство творчества, он жалел время, которое уходило на еду, он стоически выдержал соблазн лесов и гор, среди которых уединился. В верхней комнате прекрасного бивуака в Эдирондэксе лампа постоянно горела заполночь и иногда бледнела в сияющих лучах восхода, которые заставали художника в очаровании его вдохновения.

Повесть ‘Мать’ — главное произведение этого плодотворного периода. В ней Горький изображает, прежде всего, интимную жизнь революционеров, побуждения и нравы беднейших классов общества, среди которых он работал несколько лет. Мать — простая крестьянская женщина. Ее одаренный сын, герой книги, убеждал ее, главным образом, ради ее любви к нему, принять участие в риске революционной деятельности и разделить с ним радость революционного товарищества. Ее приход к взглядам сына, — плод обратной наследственности. Ее материнские страхи за него и ее постепенное возвышение до великолепных вершин, где пребывают лишь немногие из его товарищей, описаны с нежной, проникновенной симпатией и грустью, и это заставляло неудержно плакать друзей автора, когда он читал вслух русский текст рукописи. Сторонники свободы, желающие знать источники родников, которые, разливаясь по России, соединились в мощную реку революции, угрожающую снести разлагающееся самодержавие, сочтут эту книгу одновременно и поучительной и интересной. Подобно всем остальным произведениям Горького она строго реалистична, свободна от вычурности романтиков, без тщательно обработанной интриги, — она только кусок жизненной ткани, такой простой и безузорной, какой она выходит из ткацкого станка Судьбы.

‘Independent’, 1907, July 18, p. 159, 160.

Когда в руки рецензента попал этот новый том, он был в выгодном, а, быть может, и в невыгодном положении, не зная почти ничего о Горьком и о его литературных и политических произведениях. Недавняя сенсационная поездка знаменитого русского писателя в САСШ и его успех в деле возмущения американского общественного мнения своим поведением выставили его имя напоказ, но мало способствовали принятию его взглядов.

‘Мать’ — история революционной России, где мать и сын выступают как действующие лица. Сын обращен раньше, а мать — крепкая, неразвитая женщина, с медленно пробуждающимся восприятием и с большей способностью к чувству, чем к способности его выражения, — следует за ним в силу создавшихся обстоятельств. Вся трагедия крестьянской жизни дана читателю с большой силой в порывистом диалоге, а также посредством конкретного показа вещей, которым изобилует это произведение. Дух и методы революции описаны хорошо, а безнадежная доля низших классов изображена очень выразительно.

Надо полагать, что американец средней руки не колебался бы ни минуты присоединиться к революционерам, если бы он был перенесен из нашей страны свободного слова, свободной прессы и демократии во владения царя, где угнетенный и погруженный во тьму народ лишен этих существенных благ. Поэтому огульное обвинение у нас некоторых идей книги Горького, хотя оно и заслуженно, кажется неуместным.

Повесть дает хорошее понимание сути русского социалистического движения и, как документ, она будет ценна для всех изучающих социализм.

‘Catholic World’, vol. 85, 1907, August, p. 677,

Творчество Горького всегда казалось мне чуждым английским читателям. Конечно, это не непреодолимый барьер скуки, а столь далекие для нас физические и духовные условия, что никакое изложение, как бы живо оно ни было, не может заставить нас воспринять их.

Но его новая книга ‘Мать’ иная. Она важна, вероятно, не только для нас, но, конечно, и для самого автора, для которого это первое значительное произведение. Здесь видно, что он умеет схватывать и изображать развитие человека, его рост.

‘Мать’ обнаруживает, что свет идеала начал разгораться в душе писателя. Повесть — история русской женщины, вдовы рабочего, жизнь которой была трудной и мрачной. Постепенный процесс развития, благодаря которому она делается революционеркой, описан с большой и, до некоторой степени, утомительной медлительностью. Книга эта — чтение не из приятных, но она лучше его прежних произведений, поскольку рост лучше упадка.

‘Putnam’s Monthly and the Critic’, vol. 3, 1907, October, p. 111

Читайте также: