Критическая заметка, Грот Яков Карлович, Год: 1861 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ТРУДЫ Я. К. ГРОTА

III.
ОЧЕРКИ
изъ
ИСТОРІИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
(1848—1893).

БІОГРАФІИ, ХАРАКТЕРИСТИКИ И КРИТИКО-БИБЛІОГРАФИЧЕСКІЯ ЗАМТКИ.

Изданы подъ редакц. проф. К. Я. ГРОТА.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
1901.

КРИТИЧЕСКАЯ ЗАМТКА ¹⁾.

1861.

¹) Русскій Встникъ, 1861, т. 32, Литер. обозр., стр. 145.

Письма Карамзина къ Алексю едоровичу Малиновскому и письма Грибодова къ Степану Никитичу Бгичеву. Изданіе Общества Любителей Россійской Словесности при Императорскомъ Московскомъ университет. Подъ редакціей дйствительнаго члена и секретаря Общества М. Н. Лопгинова, Москва. 1860 г.

Съ большимъ интересомъ прочли мы въ этой книг 73 письма Карамзина, изъ которыхъ первое отъ 17 февраля 1813 г., а послднее отъ 22 апрля 1826 г., то-есть писано ровно за мсяцъ до кончины исторіографа. Слдовательно они объемлютъ послднія 13 лтъ его жизни. Хотя они и не содержатъ особенно важныхъ и новыхъ біографическихъ свдній о немъ, однакожъ любопытны тмъ, что проводятъ передъ нами всю вторую половину его исторической дятельности. Сами по себ подробности, заключающіяся въ этихъ письмахъ, повидимому незначительны, но вс они вмст служатъ къ составленію довольно полной характеристики даровитаго автора и изъ совокупности ихъ нельзя не вынести отраднаго впечатлнія. Мы здсь видимъ Карамзина безпрестанно за великимъ трудомъ его, несмотря на упадокъ силъ, на слабющее зрніе, на хворость свою онъ неизмнно вренъ задач своей жизни. Ни семейныя радости и заботы, ни наслажденіе природою, ни близость ко двору не могутъ отвлечь его отъ предпринятаго подвига. Онъ живетъ для своей идеи, не на словахъ, а на дл, онъ осуществляетъ ее въ нот лица, принося ей въ жертву не только здоровье, но и цлые годы жизни: нтъ никакого сомннія, что еслибы силы Карамзина не были истощены неумренною умственною работой, то онъ при своемъ сложеніи могъ бы прожить гораздо доле. Мы узнаемъ изъ этихъ писемъ радости и печали Карамзина: какъ нжный семьянинъ, онъ боле всего тревожится опасностями, которыя угрожаютъ его домашнему счастью, болзнью дтей, страданіями жены. Но у него есть и другія огорченія: это неизбжныя препятствія въ работ — то отсутствіе необходимыхъ пособій, то утомительное и убійственное для глазъ чтеніе корректуръ, которое вмст съ тмъ лишаетъ его и отрады умственнаго труда, то житейскія тревоги и дрязги. Иногда Карамзинъ огорчается толками нкоторыхъ изъ тогдашнихъ критиковъ объ его Исторіи. Кто не знаетъ, что у него были враги и завистники, которые пытались затмить его славу? Онъ бы долженъ былъ предвидть, что вс эти толки нисколько не повредятъ ему и забудутся въ самое короткое время, но при мягкой натур своей онъ не имлъ довольно твердости, чтобы равнодушно сносить усилія бездарности унизить его, а раздлялъ въ этомъ отношеніи слабость многихъ даровитыхъ людей. Извстно, что и на Пушкина сильно дйствовала всякая журнальная брань, изъ чего видно, что талантъ не исключаетъ малодушія. Наконецъ Карамзина, въ послдніе годы его жизни, иногда сокрушали европейскія событія. О политическихъ его убжденіяхъ здсь разсуждать не мсто, можно не вполн раздлять ихъ, но нельзя не уважать его за то, что они были искренни и тверды. Впрочемъ, Карамзинъ въ самыхъ убжденіяхъ своихъ сохранялъ сознаніе человческой ограниченности, и, говоря о политическихъ длахъ 1821 г., прибавлялъ: ‘Умъ не велитъ мн ничего желать, а сердце желаетъ того, что кажется ему добрымъ, хотя вс мы слпцы въ семъ мір’ (No 49). Карамзина радовала милость государя, но, что весьма рдко, онъ въ счастьи не измнилъ своему призванію, не утратилъ простоты сердца, не заразился ни спсью, ни ненасытною алчностью къ наградамъ и почестямъ, и не лицемрно былъ проданъ тмъ, которые ему благодтельствовали. При своемъ благородномъ образ мыслей и чистот души, Карамзинъ не могъ не чувствовать глубокой благодарности къ императору Александру I, которому былъ обязанъ и возможностью посвятить себя исключительно русской исторіи, и всмъ своимъ благосостояніемъ. Не забудемъ также, что Карамзинъ могъ бы сдлаться жертвою вражды и клеветы, если бы государь мене понималъ его и поврилъ доносамъ. Но дорожа царскою милостью, Карамзинъ тяготился наружными обязанностями, которыя дворская суета влечетъ за собою и въ исполненіи которыхъ многіе полагаютъ всю свою гордость и все свое счастіе, заглушая въ себ вс высшія потребности души: напротивъ того, Карамзинъ умлъ освободиться отъ этихъ узъ. Такъ, онъ писалъ еще въ 1816 году изъ Царскаго Села: ‘Не могу изобразить вамъ, какъ мн бываетъ тяжко и грустно. Чувствую, что я не созданъ для здшней (то-есть царско-сельской) жизни, и что мн нравилось бы доживать вкъ свой въ уединеніи, съ вами, моими немногими друзьями московскими. Можетъ-быть я сдлалъ ошибку…’ (No 9). ‘Не ищу никакихъ связей, говоритъ онъ въ другой разъ: даже кажусь неучтивцемъ. Но, воля ихъ, не могу соблюдать всхъ пристойностей свтскихъ’ (No 13). Въ день бракосочетанія великаго князя Николая Павловича, Карамзинъ остался въ Царскомъ и писалъ: ‘Я не могъ оставить жены, да и не мое дло быть въ толп блестящей’ (No 18).

Любя по характеру и занятіямъ уединеніе, онъ въ послдніе годы становился все лниве на вызды, а вслдствіе сидячей жизни и умственнаго напряженія впадалъ нердко даже въ хандру. Но ничто не могло охладить и измнить его пылкаго отъ природы сердца, что онъ и самъ сознавалъ. Какою теплотою дышатъ вс эти письма къ А. . Малиновскому, которому онъ однажды говорилъ: ‘Вы одинъ изъ немногихъ старинныхъ искреннихъ друзей моихъ. Сердце сердцу всть подаетъ: я знаю, что вы меня любите, и это служитъ мн утшеніемъ въ самыхъ чувствительныхъ горестяхъ моей жизни’ (No 4). Безъ сомннія, намъ не могутъ особенно нравиться въ этихъ письмахъ безпрестанно повторяющіяся изъявленія дружбы, заочныя привтствія и поклоны, но Карамзинъ и писалъ все это не для насъ. Въ сущности письма, гд пишущій вовсе не думаетъ о постороннихъ читателяхъ, ни современныхъ, ни будущихъ, гд онъ совершенно на распашку, такія письма и представляютъ самый большой интересъ, потому что въ нихъ жизнь отражается безъ всякой прикрасы, а къ жизни такого человка, какъ Карамзинъ, русскіе не могутъ быть равнодушны. Посреди всхъ ея впечатлній и отрывочныхъ слдовъ, оставшихся въ этихъ письмахъ, везд неотлучно присутствуетъ одна идея, наполнявшая всю эту благородную жизнь: это Исторія Государства Россійскаго. По письмамъ къ Малиновскому, мы можемъ прослдить почти всю внутреннюю сторону работы надъ этою книгой: мы видимъ, какими эпохами Карамзинъ занимался съ особенною любовью (напр. ‘Я теперь весь въ Годунов, вотъ характеръ исторически-трагическій!’ (Л 51), какъ смотрлъ онъ на многіе памятники, съ какимъ жаромъ и прилежаніемъ пользовался ими, какъ радовался, когда получалъ ихъ иногда посл долгаго ожиданія, наконецъ какое значеніе въ исторіи этого труда пріобрлъ Малиновскій, который, какъ начальникъ московскаго архива иностранныхъ длъ, снабжалъ Карамзина многими важными актами: ‘Ваше дружеское содйствіе оживляетъ мою добрую волю въ исторической работ’, писалъ онъ въ конц 1822 г. (No 61). Любопытно также, какъ исторіографъ чрезъ него часто получалъ разныя пособія отъ Калайдовича.

Заимствовавъ здсь нсколько данныхъ для характеристики Карамзина изъ писемъ его къ Малиновскому, мы еще далеко не исчерпали предмета, притомъ мы не останавливались на частностяхъ и не упомянули вовсе о многихъ чертахъ домашней жизни Карамзина, которыя можно узнать изъ этихъ писемъ, также о нкоторыхъ подробностяхъ вншней исторіи его труда, относящихся напр. къ печатанію его, изданію и сбыту, а между тмъ и это все не лишено своего рода занимательности въ вопрос о такомъ важномъ дл.

Недавно кто-то, разбирая эти письма въ Современник (No 3), отозвался съ большимъ презрніемъ и о нихъ, и о самомъ Карамзин, и о московскомъ Обществ Любителей Россійской Словесности, которое ихъ издало. Явленіе это не ново: въ нкоторой части нашего литературнаго міра принято за правило показывать презрніе ко всему, что не подходитъ подъ мрку извстныхъ воззрній и требованій. Сами по себ эти воззрнія и требованія насъ не удивляютъ, какъ естественный плодъ ближайшаго къ намъ прошедшаго, но изумительна близорукая исключительность, которая вн ихъ ничего не видитъ и не признаетъ. Неужели Карамзинъ и вся его дятельность теряютъ всякое значеніе и всякую цну въ литератур только отъ того, что онъ жилъ ране насъ и не могъ принимать участія въ тхъ интересахъ, которые пробудились недавно? Ужели дйствительно одна настоящая минута и въ ней только извстныя одностороннія начала и стремленія имютъ право на вниманіе и сочувствіе человчества? Память Карамзина дорога всему, что есть въ Россіи образованнаго, и говорить о немъ съ грубымъ презрніемъ и насмшкою, не значитъ ли показывать большое неуваженіе къ публик, давать разумть, что мы считаемъ ее невжественною и ничего несмыслящею?

Насъ удивило также, что рецензентъ, приводя разные отрывки изъ писемъ Карамзина, выбралъ самые незначительные, могущіе служить къ оправданію любимой точки зрнія, и забылъ т, которые представляютъ исторіографа въ другомъ свт, каковы нкоторые изъ выписанныхъ нами.

Мы совершенно согласны съ Современникомъ, что письма Грибодова, напечатанныя вмст съ Карамзинскими, гораздо занимательне послднихъ. Но рецензентъ не далъ себ труда подумать о причинахъ разности между тми и другими. Карамзинъ переписывался въ старости, Грибодовъ, когда писалъ свои письма, былъ молодымъ человкомъ, мечталъ, задумывался надъ задачами жизни, старался опредлить самого себя, составлялъ планы для будущаго. Карамзинъ велъ однообразную, кабинетную жизнь, весь жилъ въ своемъ труд, Грибодовъ былъ то тутъ, то тамъ, путешествовалъ, писалъ подъ вліяніемъ самыхъ разнообразныхъ впечатлній. Карамзинъ былъ скупъ на время, дорожилъ каждою минутой для своего громаднаго труда, у Грибодова было много досуга, и потому его письма вообще длинне писемъ Карамзина, которыя, по справедливому замчанію Современника, часто могутъ быть скорй названы записками. Но кром того и оборотъ ума, и свойства таланта Грибодова, и отношенія его къ Бгичеву должны были особенно благопріятствовать занимательности его писемъ. Изъ нихъ мы въ первый разъ знакомимся коротко съ интересною и высокою личностью Грибодова. Рецензентъ Современника выписалъ изъ писемъ его нсколько дйствительно очень любопытныхъ мстъ, но замтилъ ли онъ слдующее? ‘На этомъ пепелищ (т. е. остаткахъ прежней Кафы) господствовали нкогда готическіе нравы Генуэзцевъ, ихъ смнили пастырскіе обычаи Мунгаловъ съ примсью турецкаго великолпія, за ними явились мы, всеобщіе наслдники и съ нами — духъ разрушенія, ни одного зданія не уцлло, ни одного участка древняго города невзрытаго, неперекопаннаго. Что жъ? Сами указываемъ будущимъ народамъ, которые посл насъ придутъ, когда исчезнетъ русское племя, какъ имъ поступать съ бренными остатками нашего бытія’ (No 17).

Не тмъ ли самымъ духомъ разрушенія мы отличаемся и въ отношеніи къ своимъ невещественнымъ богатствамъ? Не такъ ли же разрушаемъ не только чужое, но и свое, какъ скоро оно изъ сегодняшняго сдлалось вчерашнимъ? Послднія изъ приведенныхъ строкъ будутъ еще знаменательне съ измненіемъ въ нихъ только двухъ словъ: ‘Сами указываемъ будущимъ поколніямъ, которыя посл насъ придутъ, когда исчезнетъ настоящее племя, какъ имъ поступать съ бренными остатками нашею бытія.’

Этотъ самый духъ обнаруживается и въ нкоторыхъ изъ современныхъ критиковъ такъ сильно, что снисхожденіе, оказанное на этотъ разъ Грибодову, насъ поразило. Мы объясняемъ себ это только тмъ, что до него еще не дошла очередь: что его пощадили сегодня, не значитъ, что онъ простоитъ завтра, сегодня X плюнулъ въ Карамзина, а завтра Y броситъ грязью въ Грибодова. Вдь добрались же ужъ и до Пушкина.

——

Послдній трудъ Я. К. Грота, вышедшій уже посл его кончины (1893), былъ также посвященъ Карамзину. Это было изданіе ‘Переписки Карамзина съ Лафатеромъ’, найденной въ Цюрих и сообщенной докторомъ Ф. Вальдманомъ. Издатель предпослалъ, ‘Переписк’ слдующее маленькое предисловіе:

‘Изъ ‘Писемъ русскаго путешественника’ извстно было, что Карамзинъ, передъ своимъ отъздомъ за границу, нкоторое время велъ переписку съ Лафатеромъ. Пріхавъ въ Цюрихъ, въ август 1789 года, онъ пишетъ (см. Сочиненія Карамзина, изданныя Смирдинымъ, т. II, стр. 212): ‘Посл обда пойду — нужно ли сказывать къ кому?— Въ 9 часовъ вечера. Вошедши въ сни, я позвонилъ въ колокольчикъ, а черезъ минуту показался сухой, высокій, блдный человкъ, въ которомъ мн не трудно было узнать — Лафатера. Онъ ввелъ меня въ свой кабинетъ, и услышавъ, что я тотъ москвитянинъ, который выманилъ у него нсколько писемъ, поцловался со мною,— поздравилъ меня съ пріздомъ въ Цюрихъ’ и т. д.

Но никто не предполагалъ, что переписка Карамзина съ Лафатеромъ сохранилась, и не думалъ искать ея. Недавно эта счастливая мысль явилась у швейцарскаго уроженца, бывшаго директора гимназіи въ Феллин, доктора Фр. Вальдмана. Онъ отыскалъ эту любопытную переписку въ Цюрих и, снабдивъ письма обоихъ писателей своими примчаніями, прислалъ копію всей переписки въ мое распоряженіе. Отдленіе русскаго языка и словесности, съ особеннымъ удовольствіемъ печатая въ своемъ Сборник этотъ цнный матеріалъ для біографіи Карамзина въ первую эпоху его литературнаго развитія, опредлило выразить доктору Вальдману искреннюю благодарность Академіи Наукъ за этосообщеніе. Въ подлинныхъ письмахъ сохранено во всей точности правописанія автора. При перевод, сдланномъ подъ моимъ наблюденіемъ, помщается и подлинникъ. Вс подстрочныя примчанія принадлежатъ г. Вальдману’. Ред.

КРИТИЧЕСКАЯ ЗАМТКА 1).

1861.

Читайте также:

КРИТИЧЕСКАЯ ЗАМТКА ¹⁾.