Крестьяне в Венгрии до реформы Иосифа II, Тарле Евгений Викторович, Год: 1896

Время на прочтение: 46 минут(ы)

Евгений Тарле.
Крестьяне в Венгрии до реформы Иосифа II

Мало найдется явлений, которые были бы столь общи истории стран северо-восточной Европы, как повсеместное закрепощение, обезземеление и вообще ухудшение быта крестьян в течение XV и XVI вв. В эту эпоху в одних странах торгово-промышленная деятельность была еще только в зародыше, в других она начала приобретать то значение, когда известное экономическое явление становится заметным и сильным фактором совершенно новых общественных отношений, в одних монархическая власть была сильнее, в других слабее, но при всем разнообразии правовых, экономических и бытовых условий можно отметить как несомненный признак времени общую тенденцию дворянства к личному ведению сельскохозяйственных дел в принадлежащих ему землях и как параллельно возникающие и развивающиеся явления — обеднение крестьянской массы, превращение лиц земледельческого класса в крепостных, узурпация земель и юридических прав крестьян в пользу помещиков, словом, все те обстоятельства, которыми так богата фактическая история переходного времени XV, XVI и XVII вв.
Задачу настоящей работы составляет изложение тех условий, среди которых жило венгерское крестьянство до конца средних веков, — рассказ о перевороте, происшедшем в его жизни в начале нового времени, о состоянии крестьян в Венгрии со второй четверти XVI столетия, когда их положение может считаться вполне определившимся (по крайней мере юридически), до середины прошлого века и, наконец, очерк той части реформаторской деятельности Марии-Терезии, которая прямо касается крестьянского вопроса в Венгрии.

1

Можно, не рискуя впасть в ошибку, утверждать, что крепостного права не существовало в Венгрии в средние века и что в это время также рабство, не имеющее, впрочем, ничего общего ни по своему происхождению, ни по другим признакам с тем, что принято называть крепостным состоянием, уменьшалось и исчезало. По законодательству св. Стефана вся страна разделена была на графства (varmegye, Gespanschaft). Графством назывался округ с королевским бургом, к которому он относился [1]. Крестьянское население графств было по законам св. Стефана лично свободно. Приписанные к бургу делились на coloni и milites (иначе Jobbagyones castri Burg-Jobbagyen). Кроме того, в графствах жили еще следующие категории населения: вольноотпущенные, королевские слуги (удворники) и рабы частных лиц. Jobbagyones castri представляли собой низшее дворянство и были обязаны перед бургом военной службой, политическое значение их состояло в том, что они были как бы постоянной армией, готовой в случае нужды поддержать королевских наместников (comites castri seu prochiani). В награду за службу они получали от короны лепные поместья, possessiones, которые были наследственны [2]. Таково было положение тех самых jobbagyones, которых в XVI уже веке мы видим крепкими земле. Что касается до удворников, то они жили по разбросанным в стране поместьям, лично принадлежавшим королю, и несли различные службы в сельском хозяйстве, в случае приезда короля в принадлежавшее ему имение одни из них должны были прислуживать в замке, другие — заботиться о съестных припасах для свиты, третьи — доставлять к королевскому столу вино и пр. Кроме этих лиц, связанных с бургом или короной некоторыми условиями, в графстве находились, как сказано, еще безусловно свободные люди, именно отпущенные на волю господином рабы. Так как после введения христианства освобождение рабов делалось в видах спасения души отпускающего, то такие вольноотпущенники назывались — от славянского корня — душениками (duschenici). По закону наследники умершего господина должны были отпустить на свободу раба, если из завещания явствует, что такова воля покойного [3]. При этом следует заметить, что законодательство св. Стефана ревниво охраняло свободу христианского населения страны, конечно, тут дело идет еще об уводе в рабство слабого сильным, а не закрепощении в позднейшем смысле слова, для стремлений закрепостить крестьян во времена короля Стефана не было еще подходящей экономической почвы, даровые рабочие руки еще не были так нужны владельческому сословию, для нас важно лишь отметить явную тенденцию закона в охране личной свободы. Как бы ни смотреть на мотивы, руководившие Стефаном I, считать ли его верным сыном католической церкви, только о ее интересах и думавшим, или же чисто национальным государем-хозяином, нельзя не прийти к заключению, что его царствование было для Венгрии большим шагом вперед по пути культуры. Кроме приведенного закона, с этой точки зрения замечательны еще два [4], которыми положительно воспрещается под страхом штрафа и наказания лишать кого бы то ни было свободы, если же к суду будет привлечен человек, лишивший кого-либо свободы до издания настоящего декрета, то виновный штрафу не подвергается, но потерпевший должен быть выпущен на волю.
Нужно перенестись мыслью в те времена, когда не только свобода, но и жизнь человеческая не ставилась зачастую ни во что, когда правом, наиболее заслужившим название обычного, было кулачное право, чтобы понять все воспитательное значение подобных законов.
Ближайшие преемники Стефана следуют по его пути. При короле Андрее III за крестьянами закон подтверждает право по взносе подати (terragium) со всем своим имуществом переходить на земли других помещиков. Огромные пространства земли лежали в средних веках впусте, пештский ландтаг освободил от всяких податей и оброков тех земледельцев, которые селились на этих диких и необработанных местах [5]. Такое постановление узаконило лишь то, что много лет практиковалось до того времени. Самыми льготными условиями пользовались лица, заселявшие земли короны, кроме всеобщей тогда полной личной свободы, за ними обеспечивалось обладание большим участком пахотного поля.
Особенно благоприятно было в этом смысле положение руссинского населения Венгрии. Венгерские руссины до самого конца средних веков были совершенно свободными людьми [6], не обязанными барщиной и весьма далекими от крепостного состояния. Они составляли и пополняли контингент постоянных телохранителей короля, это станет понятно, если принять во внимание, что по основным чертам своей духовной природы руссины стояли высоко, а смышленность, ловкость и хитрость были главными качествами, требовавшимися в те беспокойные времена дворцовых переворотов и придворных интриг от приближенных короля. Выбирать из них королевских лейб-гвардейцев до того вошло в обычай, что когда положение этого народа уже значительно ухудшилось, когда телохранителей-руссин не было и в помине, королевских камергеров все еще по старой памяти называли руссинами, хотя вербовались они уже из природных венгерцев. Как jobbagyones castri, руссины получали лены за обязательную военную службу и пользовались полной личной свободой, любопытно то, что, по свидетельству Regestrum de Varad [7], указание на руссинское происхождение было достаточно для разрешения вопроса о состоянии данного лица.
Так, некоторые castrenses из Карасны объявили своих соседей людьми одного с собой положения, и дело рассматривалось комитатским судом. ‘Они сказали, что родом они руссины и люди свободные, и привели защитника своей свободы Чедура, родом руссина, — jobbagyonem Barnabe, который, утверждая, что они — его родственники, отстоял их свободу’. Раз такое утверждение имело силу решающего дело, бесспорного довода, то ясно, что никогда не возбуждался в средние века даже вопрос о состоянии руссин: они были безусловно и de jure, и de facto свободны. Руссины состояли под личным, особым покровительством короны в случае, если находились не на земле помещика, в последнем же случае покровителем их становился уже землевладелец, так это было со многими пастухами, старавшимися устроиться на господских землях, те же пастухи, которые основались на королевских угодьях, причислены были к государственным крестьянам (Kronbauer), эти лица, так же как jobbagyones castri, обязаны защищать, когда нужно, бург и принимать участие в военных походах. За свои заслуги на войне jobbagyo мог даже быть возведен в рыцарский сан. Исследователь вопроса о происхождении и положении венгерских руссин, Bidermann, различает jobbagyones castri от не вполне свободных castrenses и, предполагая, что последние произошли из числа военнопленных, говорит, что в борьбе с венграми закарпатские руссины редко попадали в плен и поэтому ряды полусвободных castrenses пополнялись людьми неруссинского племени. В начале венгерской истории мы видим даже, что военнопленные совершенно лишаются свободы и делаются рабами, кроме них, в рабство обращались также люди, обвиненные по приговору суда в некоторых преступлениях, так, например, этому наказанию подвергались нарушители закона, запрещавшего вывозить из государства скот без ведома пограничного смотрителя (comes confinii), и пограничные сторожа [8], уличенные в обходе приведенного постановления. Но случаи лишения свободы по судебному приговору были между руссинами крайне редки. В случае посягательства кого-либо на личную свободу руссина последний имел право жаловаться непосредственно королю, не нуждаясь для того в разрешении ближайшего начальства, и виновный должен был держать за то ответ лично перед королем [9]. Что касается до суда, то руссины, служившие при дворе, были подчинены в порядке судопроизводства особому придворному судье, а жившие на землях короны и частных лиц — комитатскому наместнику (Obergespan), апелляционной инстанцией служили так называемые congregationes generales — собрания, созывавшиеся в каждом комитате королем или его уполномоченным. Эти congregationes были учреждением, из которого впоследствии развивались комитатские собрания (Landstnde), занимавшие в венгерской конституции такое важное место [10]. Патримониальная юстиция играла немаловажную роль в деле закрепощения крестьян, и потому для нас интересно отметить, что в течение средних веков судебная компетенция Obergespan расширилась и что как раз в графствах, заселенных руссинами, звание это было связано с обладанием известных зАмков [11] и потому переходило от отца к сыну, таким образом, крестьяне привыкали видеть судебную власть остающейся в течение целых поколений в руках местных помещиков, и взгляд на государство как на источник всякой судебной власти утвердиться в народе не мог. По смыслу своих обязанностей Obergespan должен был защищать руссин-несолдат и вообще всех свободных людей именем короля от всяких насилий, для исполнения распоряжений Obergespan в его свите находились так называемые пристальды.
Как уже сказано, средоточием графства был бург, и все приписанные к нему без различий делились, смотря по роду отправляемых ими обязанностей, на десятки и сотни, находившиеся под началом у кастеляна [12] замка, это лицо заведовало финансовыми делами бурга и его хозяйственными нуждами. Общинное устройство не всюду было одинаково: оно различалось по тому, состояла ли данная община из переселившихся иммигрантов или же была основана свободными туземными крестьянами, избиравшими старосту [13]. Полусвободное население группировалось не по общинам, а по майорствам, во главе которых стояли майоры, назначаемые кастеляном бурга, кастеляном же утверждались маноры не прикрепленных, но все же не вполне лично свободных общин, тогда как ‘гости’, т. е. упомянутые иммигранты, избирали сами своих представителей. Звание старосты было наследственно и потому долго держалось в одних и тех же семействах. Но уже в конце средних веков нередко, когда такая семья вымирала, помещик назначал сам старостой какого-нибудь обедневшего дворянина, который, конечно, был не представителем деревни, а скорее хозяйским приказчиком, поводом к назначению помещиком старосты мог быть также проступок со стороны бывшего Schulze, которого землевладелец и смещал с должности. Такие случаи стали учащаться уже в XIV-XV вв., когда в судьбах крестьянства Венгрии произошел переворот, лишивший его свободы и всех прежних прав.
Этот переворот случился не в одной Венгрии, а во всей Европе, шел он из общих условий, но, конечно, в каждой стране принял особый оттенок, смотря по характеру народа и условиям, в которых он застал страну. Всюду ознаменован он узурпаторскими стремлениями владельческих классов вконец прикрепить крестьян к земле и таким образом обеспечить за собой рабочие руки, всюду эти хищнические поползновения санкционируются в конце концов законодательной властью, почти повсеместно вспыхивают то мелкие возмущения, то страшные бунты, которые приводят за собой как непременное следствие виселицы, колесо, кнут и заметное ухудшение положения крестьян. Над большей частью европейского человечества навис в то время мрак, которому долго не суждено было рассеяться. Немногие благородные протестанты (как, например, профессор Dybvad [14] и его сын в Дании) дорогой ценой узнали, что в их эпоху дворяне были все, а крестьяне и другие сословия — ничто.
В Венгрии закрепостить и узаконить закрепощение крестьян было легче, чем где-либо, потому что в этой стране дворянство действительно было, по выражению Horwath, истинным ‘ядром нации’. Люди, которые могли вынудить у монархической власти санкцию знаменитого 31 пункта Золотой буллы, легализующего вооруженное сопротивление в случае нарушения буллы королем, эти люди легко были в состоянии провести законодательным путем все меры, которые, как им казалось были решительно необходимы для процветания высшего сословия. Экономический вопрос грозно тяготел над дворянством Европы и требовал настоятельно своего полного и немедленного разрешения. Как только жизнь поставила свою суровую дилемму, как только дворяне силой нового порядка вещей убедились что им остается или разориться, или перестать только потреблять, участь крестьянского класса была решена и его прикрепление и совершенное лишение свободы стало лишь вопросом времени.
Всюду в Венгрии предстояла борьба, сила для этой борьбы у венгерского дворянства нашлась большая, а как она образовалась, я попытаюсь показать в последующем изложении.

2

Как высшему, так и низшему дворянству св. Стефан даровал полное право собственности и наследственной передачи тех земельных участков, которые дворяне получали в виде ленов. Земли эти могли быть конфискованы только лишь в случае государственной измены владельца [15].
Только с этого времени мы вправе до известной степени соединять понятие о магнатах (magnates proceres) с понятием о низшем дворянстве (servientes regis, seu ordo equestris nobilium). Судьбы высшего духовенства и дворянства далеко не были тогда так слиты с судьбами низшего дворянства, как мы это видим впоследствии. До св. Стефана servientes regis не принимали никакого участия в конституционной жизни страны [16], а высшие прелаты и магнаты образовали в Венгрии полновластную олигархию [17]. Магнаты управляли страной бесконтрольно при малолетних королях в XI и XII вв., они играли первенствующую роль на рейхстагах, принимали деятельное и властное участие в бесконечных спорах и войнах за престолонаследие. Золотая булла короля Андрея II уравняла все венгерское дворянство в правах, и с тех пор мы вправе рассматривать его как нечто цельное, как сословие, члены которого ничем не отличаются друг от друга по комплексу своих прав.
Золотая булла — венгерская Magna Charta, по мнению Pauler и Virozsil, ясно и положительно упрочивает за дворянством первенствующее положение в стране, утверждает за ним все старые привилегии и дарует новые. За ним подтверждаются все права, пожалованные св. Стефаном [18], ежегодно в день св. Стефана servientes regis имеют право сходиться на дворянские собрания [19], созывавшиеся в этот день, имуществом своим каждый член дворянского сословия мог, за ничтожными исключениями, распорядиться в духовном завещании по усмотрению [20], владения, данные когда-либо за службу, объявлены были полной собственностью [21]. Целым рядом других пунктов Золотая булла установляла положение дворянства как высшего сословия в государстве. На рейхстаге, при дворе, всюду дворянам принадлежит первое место, везде они являются господами положения. На заседания рейхстагов, например, они приходят в таком огромном количестве, что шум, беспорядки и всякого рода бесчинства рыцарей вызывают декрет Белы IV, воспрещающий посторонним дворянам (кроме 3 депутатов от каждого графства) являться на заседания [22]. Как характеристическую черту средневекового законодательства Венгрии нужно отметить стремление к полному уравнению высшего и низшего дворянства, кроме раньше уже приведенных законов, в этом смысле интересен декрет Людовика Великого, которым была подтверждена свобода всех дворян от налогов как правительственных, так и частных, установленных магнатами в их огромных поместьях [23]. К царствованию Людовика Великого придется еще вернуться вследствие выдающейся роли его в деле закрепощения крестьян, а пока прибавлю, что уравнение дворян Венгерского королевства шло в это время не только вглубь, но и вширь, Людовик приравнял в вольностях и привилегиях дворянство Славонии, Кроации и Далмации к дворянам собственно Венгрии, сделано это было в 1351 г. [24] В законодательстве, в управлении, в суде дворянство стояло компактной массой, ко всему сказанному нужно еще присовокупить, что в Венгрии дворянство не было, как, например, в некоторых государствах северо-восточной Европы, чем-то пришлым, наносным, таким, чего могли и не припомнить крестьяне-аборигены местности, напротив, все те элементы, которые затем вошли в плоть и кровь дворянства как сословия, существовали еще в те времена, когда венгерская орда впервые рассыпалась по полям и пескам Паннонии. Характер венгерского народа, сильно развитое чувство собственного достоинства, отличавшее всегда каждого кровного венгерца, долгая и упорная борьба, которую пришлось им выдержать и до, и после занятия своей территории, — все эти обстоятельства способствовали выработке в Венгрии дворянского класса как важнейшей для политической жизни страны категории населения, сильной и материально — постановлениями закона, и нравственно — воззрениями окружающего общества. Дворянство было в полном смысле слова ‘душой и ядром нации’ (слова Horwath), зерном народа венгерского в конституционном отношении, по выражению другого ученого [25]. Постоянные междоусобия, когда каждый претендент сулил всякие выгоды могущественному сословию, если оно пожелает стать под его знамена, погоня за чужими коронами, причем все блага земные обещались тем, чье содействие было существенно необходимо для осуществления завоевательных планов, вечные смуты и интриги, рождавшиеся в глубине королевского дворца и нередко бросавшие всю страну в пламя, — такого рода обстоятельства, конечно, сильно содействовали возвышению дворянства в ущерб монархической власти и на счет других сословий. Значение дворянства росло и росло, и в разрешении жгучего экономического вопроса, предложенного владельческому классу самой жизнью, нашлось содержание для применения огромной политической силы, скопившейся в его руках. Впоследствии юристы, повинуясь закону своей природы, который, по выражению Сент-Бева, повелевает им быть апологетами действительности, потратили очень много остроумия на приискание доказательств полнейшей законности, нравственной и исторической, современного им крепостного права, но едва ли ошибочно будет сказать, что переходный период XV и XVI вв. был временем всевозможных насилий, освящаемых тотчас по их учинении законодательством, насилий, где активным лицом является дворянство, а страждущим — крестьяне.
Один замечательный историк западноевропейского крестьянства (Sugenheim) ведет начало закрепощения венгерских крестьян от царствования Анжуйского дома. Действительно, король этой династии, Людовик Великий (1342-1382 гг.), в значительной степени содействовал превращению крестьян в крепких земле, подвластных воле господина людей. Все меры, касающиеся интересующего нас предмета, обсуждались и были приняты на рейхстаге 1351 г. Этот рейхстаг был созван королем Людовиком после первых тревожных девяти лет правления, проведенных в почти беспрерывных войнах. В этих походах дворянство служило верой и правдой, долгие годы приходилось жить вдали от родины, тратить силы и деньги, и король, человек по-своему великодушный, готовился достойно возблагодарить своих servientes. Нужно было, кроме того, подумать еще и о прогрессирующем обеднении дворян, о том, что каждый новый поход расстраивает дела дворянина, заставляет его продавать или выменивать свое имение и делает на будущее время невозможным появление его в армию с достаточно сильным отрядом [26], что, наконец, последние завоевательные прогулки в Италию сделали необходимой решительную реформу.
Таким образом, в 1351 г. потребность дать исход своему благодарному чувству находилась в сердце короля Людовика в полной гармонии с желанием сообщить бандериальной системе устойчивость и твердость. В этих видах Людовик признал необходимым ввести налог в 1/9 часть со всех виноградных и некоторых полевых продуктов, которую крестьяне должны были выплачивать как дворянам-помещикам, так и духовным лицам, на землях которых они жили [27]. Sugenheim видит в этой мере желание оградить крестьянское население от беззаконных поборов землевладельцев установлением нормы — желание, оставшееся неисполненным и против воли короля ухудшившее положение крестьян. С таким мнением трудно согласиться, последний пункт этого закона, общее направление законодательной деятельности рейхстага и короля в 1351 г., кажется, довольно ясно показывает, что о крестьянском благе тут думалось меньше всего и что главной целью этого постановления (как и других, современных ему) было вознаградить служилое дворянское сословие за уже понесенные труды и расходы, побудить его к перенесению дальнейших материальных жертв, сопряженных с представлением значительных бандерий [28], и дать ему для этого достаточно средств. Эта мера страшно тяжело отозвалась на крестьянах и была одной из причин постоянного угнетения и закабаления их помещиками, так как хотя подобная подать практиковалась и раньше, но санкционирована не была, и преследовать за невзнос ее было труднее, нежели теперь, когда она получила силу государственного закона.
Мероприятием первостепенной важности было также ограничение права собственности дворянства над земельными угодьями, установлена была неотчуждаемость земли, и дворяне лишились возможности продавать свои имения даже для уплаты долгов. Этим подрывался в стране частный кредит, но зато обеспечивалась до некоторой степени в будущем возможность затевать и осуществлять военные предприятия, к которым король Людовик во всю свою жизнь чувствовал великую склонность. По просьбе членов рейхстага он отменил 4-й пункт Золотой буллы, который утверждал неограниченное право собственности над землями дворян-владельцев [29], и положительно запретил отчуждать имения [30]. В случае же, если дворянское семейство вымерло, имение его нераздельно поступало в собственность короны, этот последний пункт закона [31] был направлен к тому, чтобы улучшить состояние королевской казны, опустошенной веселыми и тароватыми предшественниками Людовика. Но два закона этого года положили самое прочное основание крепостному праву Венгрии, именно: введение патримониальной юстиции и запрещение крестьянам переходить с земли без разрешения помещика на другую землю.
Патримониальная юстиция [32], как и везде, отдавала крестьянское население в безотчетное распоряжение помещика, для всевозможных превышений власти и произвольного расширений компетенции был открыт широкий простор, многие помещики, в особенности облеченные званием Obergespan, в награду за свою службу получали нередко право творить суд по серьезным уголовным делам [33] в своих имениях, быстрому и решительному захвату и расширению судебных полномочий способствовало то, что на помещиков вообще привыкли смотреть как на Obergespan и переносить на них понятие о всех правах, которыми пользовались последние. Своего человека, старосты, деревня уже не имела, сношения с высшей властью, вскоре сделавшиеся, впрочем, почти ненужными, за сосредоточением всех дел крестьянского населения в руках помещика, — сношения эти могли происходить только через того же самого помещика.
Что же касается до запрещения свободного перехода, то этим отменялось старое постановление ракоцского рейхстага (1298 г.), гласившее, что крестьянин имеет полное и неограниченное право по усмотрению покидать землю помещиков. О важности такого запрещения распространяться незачем, достаточно припомнить, что оно есть главный признак, входящий в понятие о крепостном праве.
Правда, при Сигизмунде, в 1397 г., право свободного перехода возвращено крестьянству, но через 62 года снова взято назад (в 1459 г.). XV век как в первую, так и во вторую свою половину переполнен всяческими насилиями: поминутно встречаешься с вопиющими случаями произвольного удержания крестьян членами владельческого сословия. Obergespan постоянно и повсеместно держат руку всемогущего дворянства, что особенно рельефно сказывается в их поведении относительно руссин: насилия, чинимые над руссинским крестьянством, остаются совершенно безнаказанными, так что это слишком явное нарушение закона, по которому Obergespan’ы должны защищать руссин от всяких посягательств, вызывает эдикт 1471 г. (короля Матвея Корвина), в силу этого эдикта Obergespan’ам грозит отрешение от должности в случае бездействия власти.
Приводя закон 1471 г., Bidermann оттеняет то обстоятельство, что на крестьян уже смотрят решительно как на имущество помещика, что явствует из текста. Положены были также штрафы в 25 марок серебром за насильственное задержание крестьян, но, конечно, и это не помогло, уже прежде всего потому, что взыскания производить никто не отваживался: все суды были наполнены дворянами, все власти без исключения стояли на их стороне. Легальным образом добиться облегчения своей участи крестьяне не могли, они прибегали как к единственному и последнему средству — к страшному бунту, имевшему своим последствием, кроме бесчисленных казней, полное, решительное закрепощение венгерского крестьянства.
Это восстание (1514 г.) не было первым, глухое недовольство своим положением, раздражение за варварски строгое взыскание девятой части, за удержание крестьян по 5-6 дней на барщине, негодование против возмутительных проявлений произвола помещиков — эти причины не раз и до рокового 1514 г. приводили дело к вспышкам и вооруженным сопротивлениям.
Так, в 1437 г. [34] крестьяне восстали в Седмиградии и летом этого года подвергли дворянские имения опустошению. Никлас Чак, воевода седмиградский, призвав на помощь дворянству чеклеров и саксонцев, двинулся во главе соединенного войска против восставших, но людей, у которых все отнято, испугать трудно: произошла кровавая битва, крестьяне сражались с мужеством отчаяния, и исход битвы оказался нерешительным, прибегли к соглашению, по которому девятая часть должна была взиматься справедливо, по правильному расчету земли и имущества, крестьянин должен был отбывать барщину (robotten) лишь 3 раза в неделю, и закон 1298 г. должен был исполняться в точности, т. е. помещик ни под каким видом не должен препятствовать свободному переходу. Конечно, когда волнение утихло и опасность миновала, соглашение это потеряло всякую силу и значение, а право перехода, как уже было упомянуто, вскоре (1459 г.) было уничтожено. Вообще в это время полного падения королевского авторитета и бессилия городов мы вправе признать в Венгрии одну лишь реальную власть, именно власть поместного сословия, для которого все органы государства служат угодливыми и беспрекословными орудиями. Нет того нравственного или материального насилия, на которое не отважился бы помещик, и нет той обиды, которой крестьянин не должен был бы опасаться со стороны господина. Не следует забывать, что в XV столетии весьма популярным и любимым занятием дворян был разбой [35] в точном смысле слова, можно себе представить, как мало различали крестьянскую собственность от своей люди, грабившие на больших дорогах проезжих и знавшие, что то же самое они могут делать с собственными крестьянами совсем уже без риска. Неоднократно подтверждаемое и отменяемое право перехода на другие земли было фактически совершенно утрачено благодаря главным образом патримониальному судопроизводству [36], которое делало в спорных случаях помещиков судьями в собственном деле, в редких случаях жалоб крестьяне получали формальное приказание повиноваться воле господина, да и самые-то жалобы стали делом далеко не безопасным.
Неудивительно, что на такой почве могло подготовиться страшное восстание, превзошедшее своими размерами все частичные вспышки XV столетия. То была так называемая война куруцов (Kuruzenkrieg), разразившаяся в 1514 г. Помещичье землевладение, эта почти исключительно тогда господствовавшая форма капитала, по выражению Лоренца Штейна [37], подверглась сильному нападению, но дворяне вышли из столкновения победителями и восставшие жестоко поплатились за неудачную попытку избавиться от своего невыносимого положения.
Благоприятные внешние обстоятельства, всегда необходимые (помимо, конечно, глубоко лежащих внутренних причин) для интенсивности массовых движений, представились в 1514 г, В этом году неудачно баллотировался на папский престол кардинал венгерец Томас Бакач (Thomas Bacacz). В вознаграждение за понесенную неудачу его назначили папским легатом для всех христианских стран восточной и северной Европы. Еще будучи в Риме, он получил из Венгрии известие, что султан Селим начал снова опустошительные набеги, временно было прекратившиеся. Тогда Бакач испросил у папы разрешение проповедовать крестовый поход против турок в тех краях, на которые простирались его легатские полномочия. Папа согласился, и Бакач вернулся в Венгрию уже с буллой о крестовом походе. Пока все это происходило в Риме, с султаном было заключено трехлетнее перемирие. Король Владислав очутился в очень затруднительном положении: не хотелось нарушать только что заключенное перемирие с таким противником, как султан, с другой стороны, являлся вопрос, что делать с кардиналом, который горячо настаивает на необходимости начать крестовый поход и для пропаганды употребляет все свое огромное влияние в стране? Король собрал государственный совет, где большинство дворянства сразу подало голос за предложение Бакача, лишь очень ограниченное меньшинство поняло, какую тучу собирают их товарищи на свою голову. Предводитель этого меньшинства Стефан Телегди (Stephan Telegdy) произнес речь, которая, но счастью, сохранилась и имеет большую важность по отношению к интересующему нас вопросу как свидетельство современника. Она приведена у Фесслера, и некоторые части ее я позволю себе напомнить [38]. ‘Из кого будет состоять крестное ополчение? — между прочим сказал Телегди, — из бездомных бродяг, преступников, кормящихся преступлениями и бесчинствами… Не хочу я также отрицать, что крестьяне и сельские люди (Bauernvolk und Landleute) соберутся в огромном количестве под знамена креста, но, конечно, лишь те из них, кто хочет уклониться от работы, избежать наказания или же отомстить господам за их жестокое обращение. А что, если затем дворяне вследствие уклонения крестьян от должных трудов, вследствие оставления полевых работ станут жаловаться, тяготиться уменьшением или даже исчезновением доходности своих земельных поместий, потребуют назад своих ушедших людей? Что, если помещики, чтобы уже не умолчать ни об одной мере, на которую способна их корысть и жестокость, что если помещики ввергнут в узы и оковы оставшихся дома жен, детей и родственников ушедших? Если заставят их изнывать в тюрьме? Кто будет так наивен, чтобы ручаться, что при подобных обстоятельствах крестьяне позволят себя укротить, что возбужденные и вооруженные толпы не бросятся на дворян с целью спасти своих близких? Меч, наточенный против неверных, обратится на венгров, их жен, детей и оросится благородной кровью, от чего да сохранит их господь’. Эта выдержка дает нам несколько любопытных указаний на тогдашние обстоятельства. Во-первых, ясно, что сельское хозяйство в помещичьих имениях держалось исключительно крестьянскими принудительными работами, без которых помещикам грозило, по словам Телегди, ‘уменьшение или даже исчезновение доходности земли’. Во-вторых, с культурно-бытовой точки зрения интересно, что помещики еще до 1514 г., с которого обыкновенно считают начало самого мрачного периода истории венгерских крестьян, практиковали в случае надобности такие меры, как сажание подданных в оковы и тюрьмы (притом без различия пола и возраста). В-третьих, многозначительно то обстоятельство, что среди самого дворянского сословия раздавались предостерегающие голоса, шла речь об опасности вооружать для похода крестьян. Такие восстания, как бунт 1514 г., подготовляются не конспиративно, недовольство, подавленная злоба носятся в воздухе, становятся ощутительными для многих. Но для того, чтобы так ясно и верно предсказать событие, нужно, чтобы взрыв казался совершенно необходимым для всех хоть немного проницательных людей, чтобы брожение в низшем слое стало заметно для членов других сословий. О нем, этом брожении, и его возможных результатах стали задумываться задолго до восстания, и этим только можно объяснить, что Телегди говорил о нем как о событии завтрашнего дня, решался даже предсказывать второстепенные подробности (например, в том месте речи [39], где он говорит о соединении восставших с польской и чешской чернью — Volkshaufen aus Polen und Bhmen).
Пророчество Телегди сбылось: много ‘благородной’ и неблагородной крови было пролито в следующие месяцы в Венгрии, но во время заседания совета, долженствовавшего решить вопрос о войне с султаном, никто не обратил внимания на слова оратора, и в конце концов был объявлен крестовый поход против турок в апреле 1514 г.
Для крестьян, изнывавших под тяжким крепостным игом, воззвание к крестовому походу было равносильно неожиданному позволению сбросить с себя этот страшный гнет, и надежда на освобождение увлекла крестьян, как замечает Horwath, гораздо более, нежели обещанное отпущение грехов. Скоро в Пеште собралось около 40 тысяч человек, в Гроссвардине, Вейссенбурге, Калоцце — еще 30 тысяч крестьян, называвших себя куруцами, производя это слово от латинского crux, которое они постоянно в последнее время слышали и с которым привыкли соединять представление о походе [40]. Георг Доца (Georg DСzsa) был назначен начальником крестоносцев. Как раз ко времени горячей полевой работы крестьяне толпами стали покидать имения и уходить в лагерь Доцы. Случилось то, о чем говорил Телегди, и дворяне в точности исполнили все, на что он их считал способными. Кого помещик не успел удержать силой, того заставляли вернуться домой слухи о жестоких истязаниях, которым дома подвергается семья, кто приводился назад с дороги, платился сам варварскими наказаниями. В лагере Доцы все более и более назревало решение начать борьбу не с турками, а с домашними тиранами. Нужно к этому прибавить, что, кроме вестей о помещичьих надругательствах и насилиях, народные толпы возбуждались еще пламенными речами проповедника Лаврентия Мессароса, обличавшего дворянство во всевозможных пороках и преступлениях, в том числе и ‘в сопротивлении святому делу борьбы с неверными’. Налицо было все для доведения до крайних пределов народной ярости, куруцам казалось, что сам бог устами Лаврентия и других духовных лиц, бывших, конечно, на стороне кардинала Бакача, повелевает им идти против своих угнетателей, освободить несчастные семьи от преследований и отомстить дворянству за все его прегрешения. Недоставало лишь в первое время предводителя, но и предводитель скоро нашелся.
Замечательной личностью был Доца, это был один из тех людей, про которых говорится, что в каком бы они сословии ни родились, все равно попадут в конце концов на виселицу. Он был ловок, умен, безумно храбр, способен на быстрые решения, на отчаянный риск. Слава о его невероятной храбрости давно уже шла в народе, теперь она приковала к нему взоры всех собравшихся под его знамена куруцов. Доца решил, что настало время освободить страну от угнетения ее дворянством и привести в исполнение некоторые личные свои замыслы, и объявил себя на стороне восстания. Началась страшная война. Народ разорял помещичьи усадьбы, избивал их самих, пощады не было никому. Дворяне сначала в нескольких стычках одержали верх над нестройными массами куруцов, но Доца с ядром армии восставших атаке пока не подвергался. Он остановился на мысли занять какой-нибудь укрепленный пункт, который бы сделался операционным базисом для восстания, и произвел с этой целью нападение на Чегедин, но безуспешно, затем двинулся к Чанаду, разбил стоявших там графа Батория и епископа и взял крепость. Отсюда он разослал по стране прокламации, в которых объявлял, что дворянство должно быть истреблено совершенно, рисовал при этом яркими красками все проявления той страшной тирании, которой ознаменовали себя помещики в своих отношениях к крестьянам, наконец, провозглашал отмену королевского достоинства [41]. После этого куруцы стали свирепствовать еще более, все дворянские имения вокруг Чана да были подвергнуты опустошению, а владельцы их перебиты. Едва спасшийся Баторий кое-как укрепил Темешвар, как туда действительно вскоре двинулись и куруцы. Осажденный Баторий просил помощи у графа Заполья, для положения тогдашних дел характеристично, что он должен был умолять Иоанна Заполья забыть семейную вражду и помочь ему, точно будто это было милостью, а не обязанностью Заполья как генерала той же армии, в которой служил и Баторий. На второй месяц осады Заполья явился на выручку, произошла битва, в которой куруцы потерпели поражение и бСльшая часть их была перебита преследовавшими победителями во время бегства. Сам Доца был взят в плен и варварски замучен вместе с массой своих товарищей, среди страшных терзаний он не испустил ни одного стона и умер, возбудив невольное удивление своих палачей [42]. В лагере побежденных были найдены и преданы голодной смерти жены и дети куруцов, колесования, пытки, казни длились без конца. Испробовано было все, что только могла сделать человеческая изобретательность в области истязаний и пыток. Вскоре были уничтожены и мелкие, бродившие там и сям, шайки куруцов, и в конце того же страшного 1514 г. королем был созван в Офене рейхстаг. Этот рейхстаг поистине может быть назван, если употребить выражение более близкого к нам времени, chambre introuvable для дворянства, далеко еще не утолившего жажды мести, несмотря на все страшные кары, постигшие восставших. Вот меры, санкционированные этим собранием, каждый крестьянин, обладающий двором, который приносит 3 дуката дохода, должен 1 дукат отдавать помещику, взнос девятой части распространяется уже на все произведения земли [43], барщина увеличивается на один день против прежнего [44], назначаются штрафы за убытки, понесенные дворянскими имениями во время бунта, и общая сумма штрафных денег была распределена между всеми деревнями, принимавшими хотя какое-нибудь участие в бунте. Рейхстаг был, очевидно, того мнения, что не все крестьянство повинно в страшных событиях 1514 г., это явствует из той статьи декрета, где говорится о наказании виновных [45], однако на деле различие это очень часто упускалось из виду исполнителями.
Впрочем, из других пунктов того же самого декрета ясно, что законодатели вели себя так, как обыкновенно ведет себя политическая партия или социальная группа на другой день после победы, если она к тому же ожесточена упорным сопротивлением. Декрет 1514 г. продиктован был страстью, и логика поэтому в нем совершенно отсутствует, мы везде видели по 13-й статье, что между крестьянами предполагаются и невинные люди, что рекомендуется оставлять последних в покое. Между тем в следующей же статье говорится [46], что за свои преступления все крестьяне в государстве теряют ту свободу, которую еще признавал за ними закон, и остаются у своих помещиков в вечном, наследственном рабстве.
Другие статьи также сильно ограничивают гражданские права всего крестьянства. Этот пример непоследовательности законодателей интересен для характеристики их настроения, от которого зависела судьба венгерского земледельческого класса в эти дни. Право свободного перехода, много раз отнимаемое, подтверждаемое и нарушаемое в предыдущем столетии, было окончательно уничтожено, земледелец стал надолго крепким земле, рабом помещика, его вещью, скотом, по выражению Горвата. Крестьяне вскоре были даже выключены из понятия о венгерской нации, несмотря на то, что как раз к этому времени на них были возложены, как увидим, новые общегосударственные тяготы.
Закрепощение было окончательно приведено в систему в знаменитом Tripartitum — уложении, составленном королевским протонотариусом Стефаном Вербецци. Это уложение было обсуждено и принято законодательным собранием и утверждено королем Владиславом. Tripartitum, говорит Бидерман, нанесло смертельный удар национальному существованию венгерских руссин, а, по признанию сербских историков Бранковича и Раича, появление этого уложения имело те же последствия по отношению к венгерским сербам. Главной причиной популярности и быстрого распространения Tripartitum были некоторые характеристические его особенности. Tripartitum выделяет из населения Венгерского королевства собственно нацию, под которой понимаются исключительно дворяне, от остальных классов (Plebejn, как они там названы). Что касается до руссин, то знатнейшие из них вошли в состав дворянства, остальная масса разделила участь венгерских крестьян, т. е. была обращена в безгласных и бесправных крепостных людей. Пастухам же руссинским оставалось либо выселиться из страны, либо сделаться крепостными дворян, к которым уже перешла в это время лично принадлежавшая прежде королю выгонная земля, и образовать по примеру своих собратьев ‘крестьянские общины’. Впрочем, они продолжали пользоваться одним преимуществом, которого не было у закрепощенных в это время членов оседлых скультециальных общин, именно — они удержали за собой свой особый автономный суд (конечно, по специальным делам своего сословия), эти суды — Hirtengedinge — держались довольно долго: еще в 1733 г. руссинские пастухи творили свой суд в Попраде [47], Hirtengedinge обладали также и некоторой долей полицейской власти.
Итак, все руссинские вольности и привилегии исчезли и были позабыты, так же как и остаток свободы, которой пользовалось прежде и остальное крестьянство Венгрии. Что касается специальной роли Tripartitum в деле закрепощения крестьян, то мне кажется, что творение Вербецци сделало в истории венгерского крестьянства то же, что сделали Bauernordnungen XVI и XVII вв. в Германии, т. е. осуществило (вместе с декретом 1514 г.) и окончательно кодифицировало ту теорию, которая давно была уже властительницей дворянских дум, — теорию, по которой все Hrige и другие категории земледельческого класса должны были стать крепостными поместного сословия. Недаром Tripartitum пришелся так по вкусу всемогущему дворянству, недаром так усердно переводился и пропагандировался. Статьи [48] Tripartitum о крестьянском состоянии надолго сделались государственными законами, регулировавшими отношения между крестьянами и помещиками, если только тут уместно слово регулировать. Эти отношения получили совершенно определенный характер, крестьянин есть вещь (res) помещика и обязан перед ним безусловным повиновением и выполнением всех своих бесчисленных повинностей. В случае ослушания он подвергается самым суровым наказаниям.
‘Со стонами и слезами’ [49] обрабатывал крестьянин поле своего господина, возрастающая роскошь магнатов и вообще владельческого класса страшным бременем ложилась на единственного производителя-земледельца, даже мелкие поместья исчезали, так как в те времена имущество далеко не было обеспечено от любостяжательных и всемогущих магнатов, все более и более распространявшаяся подкупность и угодливость судей и администраторов немедленно легализировали всякое правонарушение, раз оно было учинено богатым и знатным магнатом или прелатом. Ввиду этого мелкие землевладельцы старались избавиться от своих участков путем продажи и переезжали в города, иные закладывали поместья и с полученными деньгами являлись ко двору. Насколько можно судить по отрывочным сведениям, земля сильно упала в цене, а предметы первой необходимости повысились. Так, например, четверть овса стоила в 90-х годах XV в. всего 5 пфенингов серебром, а в 1526 г. уже 25 пфенингов серебром. При таком страшно быстром возрастании цен на предметы первой необходимости понятны и бесчисленные случаи насильственного удержания крестьян на земле, когда еще существовало право свободного перехода, и истинный, характер постановлений 1514 г., которые были разом и уголовным наказанием, и экономическими мерами. Ясно, что не мог помещик испугаться штрафа в 25 марок серебром, положенного за незаконное удержание крестьян, потому что очутиться летом без рабочих рук для него значило не 25 марками поплатиться, а остаться на зиму без хлеба и денег, ясно и то, что закрепощение — glebae adscriptio — есть первое мероприятие, за которое ухватились законодатели офенского рейхстага, поставленные судьбой в редко благоприятное двойное положение: карателей крестьянского сословия и eo ipso устроителей благосостояния того класса, к которому сами принадлежали. А Стефан Вербецци сообщил всему делу внешний колорит непререкаемой юридической правоты и тем увенчал здание, постройка которого началась за много лет до него и которому суждено было просуществовать еще больше в будущем.

3

Итак, лишенное всех гражданских прав крестьянство, прежние свободные и полусвободные члены которого были теперь уравнены общим рабством, перестало даже считаться частью народа [50]. Права были отняты все, что же касается до обязанностей, то в эту пору на крестьянство была возложена новая тяжелая повинность, стоявшая в тесной связи с изменившейся системой ополчения. До того времени (т. е. до 1526 г.) крестьяне если поступали в ряды войска, то только как принадлежность помещика (Zugehr), обязанного пожертвовать для отечества в минуту необходимости частью своего имущества, значит, в том числе и частью крестьян, но последним не вменялось в личную обязанность являться к набору в определенный срок и записываться в ряды защитников государства и самобытного существования нации, членами которой закон их не признавал. Теперь же, через 12 лет после того, как крестьяне и их потомки торжественно были осуждены на вечное рабство, ракоцский рейхстаг призвал крестьян как сословие к непременному отбыванию военной службы [51]. Конечно, люди эти не могли чувствовать любви к родине, бывшей для них, по выражению Горвата, мачехой, и страшное могачское поражение между многим прочим объясняется и апатией, проявленной большинством венгерской армии в трудную минуту для безжалостного к этому большинству государства. Крестьяне, подавленные непосильными тяготами, которые возлагали на них Grundherr’ы и правительство, не увидели перемены в своем положении до самого царствования Марии-Терезии. Я попытаюсь в этой главе сначала указать на те незначительные по своим следствиям события, которые имели место в этот период в истории венгерского крестьянства, а затем на некоторые проявления протеста короны против помещичьих насилий, протеста, отличавшего Габсбургов, начиная с первого же представителя их на престоле, — св. Стефана.
Из частичных вспышек, происходивших в указанную эпоху, заслуживает упоминовения одна, случившаяся в 1572 г. В самом конце этого года к императору Максимилиану явились ходоки от крестьян поместий Самчедвары и Стубицы [52], принадлежавших одному из знатнейших магнатов Славонии, Францу Таги (Franz Tahy). Они принесли императору самые горькие жалобы на насилия, которые терпят от своего господина. Максимилиан послал для более близкого расследования дела и удовлетворения обиженных крестьян веспримского епископа Стефана Фейеркови и еще несколько доверенных лиц. Уполномоченные прибыли как раз к тому времени, когда Landstnde собрались в Аграме, и, вместо того, чтобы самим отправиться в имения Таги и на месте собрать требуемые сведения, императорские посланные велели вызвать в Аграм крестьян, приносивших жалобу императору. Когда те явились, им было прочитано наставление об обязанностях по отношению к помещику и в заключение приказано было от имени императора подчиняться и повиноваться помещику (Unterwerfung und gehorsam). Крестьяне после этого подали письменное заявление, в котором объясняли, что их жалобы уже давно рассмотрены императором, найдены основательными и что уполномоченным нужно только привести в исполнение приговор, а не рассматривать дела вновь по существу, что поэтому они, крестьяне, Франца Таги своим господином не признают и ни ему, ни его потомкам повиноваться не намерены, но охотно подчинятся во всем воле монарха или того, кто будет им назначен. Но тут все дело перешло почему-то в число очередных вопросов, которые должны были рассматриваться собравшимися Landstnde. Ясно, что ничего хорошего не могли ожидать крестьяне от собрания, находившегося под влиянием могущественного Таги: жалобщики были объявлены государственными изменниками и поставлены вне покровительства законов. Такое решение довело крестьян до совершенного отчаяния и толкнуло их на ряд поступков, от которых они до того были очень далеки. Самчедварцы принялись возбуждать окрестные деревни к возмущению против дворян, и через несколько недель все крестьянское население между реками Кульпой и Савой присоединилось к восстанию, соседние деревни в Крайне также приняли в нем участие. Предводителем был избран Матвей Губек, известный всем за ярого ненавистника знати. Целый месяц этот ‘крестьянский король’ (Bauernknig) опустошал страну с обычной в таких случаях жестокостью, но отсутствие выдержки и дисциплины погубило и на этот раз крестьянское дело: в решительный момент во время кровопролитного сражения восставшие дрогнули и побежали. Победители преследовали их и взяли в плен и замучили Губека не менее варварски, чем Георга Доцу за 58 лет перед тем. Во всем этом происшествии характерно как знамение времени поведение Landstnde. Эти провинциальные земские собрания чувствовали себя в те времена достаточно сильными, чтобы при всяком удобном случае противодействовать короне в ее стремлениях хотя сколько-нибудь, хоть паллиативно, облегчить участь крестьян. В данных обстоятельствах Landstnde произвольно подвели под свою компетенцию дело предпринятой лично императором правительственной ревизии, постановили по этому делу решение, очевидно, прямо противоречившее вероятным поступкам императора в будущем, и этим вызвали сильное народное волнение. Чтобы понять все значение провинциальных собраний, нужно припомнить, что в то время и позже ‘государственная власть вынуждена была либо ограничивать действие изданных ею же указов в пользу крестьян, либо совершенно отменять их благодаря протестам и энергическому сопротивлению одних только провинциальных земских собраний (Landstnde), на которых землевладельцы играли видную роль’ [53].
Если принять это в соображение, то ясно станет, что в данном случае поведение Landstnde было вполне обыденным и ничего особенно неожиданного для современников представлять не могло. Дело крестьян Франца Таги — только одно из частых и ярких проявлений тогдашней силы местных собраний. Что же касается до самого бунта 1573 г., то он, подобно всем современным и аналогичным восстаниям, не был всенародной войной, а лишь борьбой части низшего сословия, а потому и он, этот бунт, и все такие восстания были, по выражению Лоренца Штейна [54], также осуждены на бессилие, как возмущения рабов в древнем Риме.
Кроме домашних угнетателей и разорителей, крестьяне в это время сильно страдали и от хищнических набегов турок, с целью хотя как-нибудь защитить себя от страшных врагов, крестьяне образовывали даже целые союзы, называвшиеся ‘paraszt varmegye’ [55], но, конечно, позволительно усомниться в действительной силе этих союзов там, где нередко оказывались бессильными правильно организованные гарнизоны, обладавшие всем тогдашним вооружением. Итак, положение венгерских крестьян в конце XVI в., когда разразилась пятнадцатилетняя война с турками, можно назвать поистине отчаянным. В этом отношении судьба их не изменилась и в XVII в., через это столетие, так же как через предыдущее, красной нитью проходит бесконечная борьба Венгрии с Портой — борьба, в течение которой крестьяне не могли себя чувствовать безопасными даже во время коротких перемирий: то, что вырабатывалось за 2 дня в неделю, предоставленные земледельцу для работы на себя, нередко уничтожалось вместе с его жилищем при каком-нибудь нечаянном набеге, всегда сопровождавшемся грабежом и поджогами.
Но, как сказано, такое бедственное состояние земледельческого класса не раз вызывало протест со стороны монархической власти, протесты эти оставались в общем гласом вопиющего в пустыне вследствие положения самих государей, сильно ограниченных во власти вольностями и привилегиями дворянства и обязанных даже в XVIII в. давать клятвенное обещание ни в чем не нарушать исконных венгерских законов. Тем не менее протест время от времени раздавался, и так как это было единственной в то время оппозицией против насилий, чинимых поместным сословием, то мы остановимся на ее проявлениях.
В начало своего царствования император Фердинанд I выразил робкое и скромное желание улучшить обращение землевладельцев с крестьянами. Дворяне, конечно, не хотели о том и слышать, и в 1542 г. Фердинанд в послании к Саросскому дворянскому собранию должен был отказаться от своих намерений [56] и ограничиться лишь приказанием, чтобы чиновники-управители лучше обходились с крестьянами на тех венгерских землях, которые принадлежали ему лично как Grundherr’y. Но этим дело не кончилось. В 1547 г. император предложил [57] рейхстагу возвратить право свободного перехода крестьянам, ссылаясь на то, что все бедствия и поражения, которые понесла в последнее время страна, посланы, по его мнению, самим богом в наказание за угнетение земледельческого сословия. Рейхстаг принял предложение императора, но исполнено оно не было, хотя Фердинанд, внося его на обсуждение, был, очевидно, уверен в том, что закон войдет в силу тотчас по своем утверждении, такое впечатление производит тщательная разработанность этого декрета. К приведенной 26-й статье его прибавлены были еще три, одна из них [58] установляла порядок, которого должен был держаться крестьянин, желающий перейти из одного поместья в другое, он был обязан известить сначала своего будущего хозяина, а затем комитатского судью, двор и дом выселяющегося должны остаться собственностью господина. Следующие два параграфа назначили штраф в 200 флоринов в случае если кто-либо силой станет задерживать желающего выселиться, и приравнивали даже угрозы к насильственному задержанию, полагая для провинившегося в том землевладельца то же наказание, как и для нарушившего предыдущую статью, т. е. штраф в 200 флоринов. Но, как я уже заметил, эти постановления не получили никогда действительной силы и остались таким же пустым звуком, как и выраженное императором за несколько лет перед тем желание прийти на помощь своим несчастным подданным. Вообще Габсбурги всегда желали облегчить участь венгерского крестьянства, но, но мнению Бидермана, не решались произвести насильственного освобождения крестьян, потому что полагали, что дворянство в благодарность за то будет уступчивее по отношению к разным мероприятиям верховной власти, касающимся так или иначе конституции страны. Конечно, никакой благодарности дворяне никогда за это не выказали, а крестьянами завладели понемногу так, что императоры позже, в XVII в., уже не могли иметь к ним прямого касательства, и, по словам историка, ‘солнце королевской милости никогда уже не освещало крестьянина прямо, но только через призму дворянской скорлупы’ [59]. Во второй половине XVII столетия хотел также помочь крестьянству и Леопольд, но к концу правления отступил от своего намерения, не желая вооружать против себя поместное сословие. Для того чтобы получить правильное представление об истинном положении венгерского крестьянства, Леопольд пользовался военными комиссарами (Kriegskommissre), но даже он, император Леопольд, человек, проведший всю свою жизнь в борьбе с венгерской знатью, не решился на более действенное участие в судьбах сельского населения, чем только рассылка по Венгрии комиссаров и собирание сведений о положении крестьян. Вообще все бесконечные перипетии борьбы императорской власти с венгерскими магнатами вплоть до самого Сатмарского мира в 1711 г. не имели ровно никакого благотворного влияния на судьбу крестьянства [60]. Впрочем, у Габсбургов чувство жалости к несчастному венгерскому крестьянству нередко встречалось с неприязнью к его религии: крестьянин был угнетен, забит, жил впроголодь, но вместе с тем он был протестант, которого надлежало всяческими мерами возвратить на путь истины, нужно заметить, что второе чувство (неприязнь к религии) обыкновенно оказывалось сильнее первого (жалости). Этим объясняется та непонятная без того верность, с которой крестьяне во время распрей императоров с магнатами всегда становились на сторону последних [61]: религиозные притеснения и преследования заставляли венгерского крестьянина защищать своего жестокого, но единственного господина. В законодательстве Леопольда мы не находим никаких следов, по которым можно было бы заключить о твердом желании настоять на своем, относительно мадьярского крестьянина им не было сделано даже того, что он нашел возможным сделать для собственного австрийского, т. е. не было вменено в обязанность помещику ‘не обременять барщиной крестьянина и не препятствовать ему заботиться о собственном пропитании’ [62]. Итак, между весьма многими другими причинами нерешительность верховной власти по отношению к венгерскому крестьянскому вопросу нужно приписать и тому, что Sugenheim называет близоруким фанатизмом Габсбургов (Kurzsichtiger Fanatismus Habsburgs).
Карл VI может быть назван провозвестником наступления лучших времен для венгерских крестьян. Он установил фактический контроль над взиманием податей с крестьян, для определения истинной платежной способности населения по деревням были рассылаемы и те Kriegskommissre, которыми пользовался еще Леопольд, и новые должностные лица, 10 провинциальных комиссаров, которые обязаны были следить за правильной и равномерной раскладкой податей и в особенности за тем, чтобы повинности по отношению к помещикам не смешивались с общегосударственными [63]. Хотя институт этот был введен с согласия венгерских Landstnde, однако назначение комиссаров было предоставлено венскому Hofkriegsrat’y: вообще же их можно причислить ко второй группе органов королевской власти (определению, предложенному историком венгерского государственного права — Вирошелем), и к тому именно подразделению этой второй группы, под которое подходит обязанность защищать подданных именем монарха от всевозможных притеснений со стороны землевладельцев королевства [64]. Замечательно также желание Карла, чтобы в вице-графы (vice-gespan) выбирались люди ‘некорыстолюбивые и не бедные’, а потому и независимые [65]. Но, конечно, на практике это желание осталось неисполненным: vice-gespan по-прежнему во всем оставались ставленниками своих избирателей-помещиков, что же касается до их нравственных качеств, то позволительно, разумеется, думать, что и после декрета 1723 г. личная этика vice-gespan была так же далека от идеала, как и до издания этого закона.
Нужно вполне согласиться с теми, кто держится убеждения, что эта статья осталась лишь pium desiderium (см. Bidermann. Цит. соч., стр. 101, Das blieb freilich ein frommer Wunsch). Делал император Карл и попытки урегулировать отношения крестьян к владельцам, но ввести в Венгрии Urbarium, как это он сделал относительно Славонии, не решился [66]. Попытки эти относятся: к 1715 г., когда была предпринята перепись податного населения, причем обращалось внимание и на экономическое положение массы, к 1720 г., когда был издан Patent, регулировавший взимание с крестьян податей, к 1728 г., когда Карл наконец предложил вопрос об урбарии на обсуждение венгерскому ландтагу, проект был принят очень неблагосклонно, к императору посылали даже депутатов с просьбой, чтобы он взял назад свое предложение.
Итак, когда умер император Карл VI, венгерское крестьянство находилось в таком же страшно тяжелом и подавленном положении, как и до его царствования. Ничего не было сделано, попытки пока оставались только попытками, не оказывавшими никакого влияния на жизнь, да и предъявлявшими свои права на такое влияние очень робко и неуверенно.

4

Восемнадцатый век был для Венгрии веком борьбы центральной власти с дворянством и его сепаративными стремлениями, и опыты крестьянской реформы, произведенные Марией-Терезией и в особенности Иосифом II, определяются в значительной степени желанием венского правительства возвысить престиж и увеличить политическое могущество государства в ущерб значению магнатов и дворян. Это направление правительственной мысли было общо в большей или меньшей степени всей тогдашней Европе, по крайней мере тем странам, где борьба государства с дворянством не была еще так бесповоротно и положительно закончена, как то имело место, например, во Франции. В Венгрии борьба эта, особенно обострившаяся в царствование Иосифа II, должна была выйти очень напряженной и трудной для центральной власти: редко где дворяне были так сильны и, по закону, и по обычаю, редко где они были так резко и решительно отделены всякими правами и привилегиями от остальных категорий населения.
Уже это одно сделало бы борьбу тяжелой для носителя монархической власти, даже если бы он был кровным венгерцем, управлявшим страной из коренного венгерского города, но ведь дело обстояло совсем не так: Венгрия управлялась чужеземными государями, проживавшими, несмотря на многочисленные приглашения, адресы и обещания, в Вене и оттуда присылавшими свои распоряжения, за каждым их шагом Landstnde следили ревниво и подозрительно, в каждом мероприятии стараясь видеть стремление к нарушению исконных вольностей нации (а мы уже видели, что понималось под словом ‘нация’ со времен Стефана Вербецци). Автономия Венгрии была далеко не призрачна, клятва, которую еще и в XVIII в. приносили императоры, вступая на венгерский престол, исполнялась неукоснительно. В своих стремлениях сломать силу поместного сословия и амальгамировать Венгрию с Австрией венское правительство 80-х годов прошлого века натолкнулось на препятствия, оказавшиеся по времени неодолимыми. Но это произошло уже тогда, когда борьба обострилась, в течение же царствования Марии-Терезии она шла скрыто и не прорывалась так сильно и шумно, как впоследствии при сыне императрицы.
Реформы в Австрии не принадлежат ни к одному из двух чистых типов реформаторского движения XVIII в., которые теперь различаются в этом движении [67]: ни к тому, который характеризуется главным образом желанием расширить и усилить центральную власть, ни к тому, который отмечен стремлением применить на практике новые экономические теории. Реформа в Австрии совершалась при взаимодействии этих двух течений. Видеть прочную единую центральную власть, утвердившуюся на обломках всякого рода областных автономий, было действительно мечтой, целью и смыслом жизни такого человека, как Иосиф II, но тут с личными влечениями императора совпадали некоторые черты учения физиократов, и тем с большим жаром ухватился император за новую доктрину, в которой находил теоретическое обоснование и оправдание своих заветных дум. Восемнадцатый век вообще был веком быстрого и непосредственного приложения к делу вырабатывавшихся человеческой мыслью идей и идеалов. Насколько прочно прививались эти идеи, много ли из них и что именно действительно сейчас же вошло в жизнь и не было взято назад, сколько вынужденных и добровольных, венценосных и простых ренегатств видел этот век — другой вопрос. Но никогда, кажется, так лихорадочно быстро не переходили иные идеи в действительность, как тогда, никогда ‘идеология’, столь гонимая и презираемая впоследствии большими и маленькими наполеонами разных стран и народов, не имела такого решительного и зачастую непосредственного влияния на направления правительственной мысли в Европе, как в это время.
Что касается интересующего нас вопроса, то нужно заметить, что хотя реформаторские попытки как Марии-Терезии, так и ее сына имели место уже во второй половине XVIII столетия, но для императрицы новые экономические теории еще не были одним из стимулов к деятельности на поприще крестьянской реформы, в то время как Иосиф уже находился под несомненным влиянием учения школы Кене. Иначе говоря, по характеристическим своим признакам реформа Марии-Терезии принадлежит еще к первой половине XVIII в., когда государство, почуявшее свою силу, пожелало изменить отношения между крестьянами и поместными владельцами, причем эти благие желания постоянно перепутывались со стремлениями обеспечить интересы фиска и уменьшить затруднения государственной казны, реформа Марии-Терезии имела также одним из источников гуманное сердце императрицы, но о влиянии нового движения экономической науки тут, кажется, говорить еще нельзя, реформа же Иосифа II принадлежит уже ко второй половине XVII в. не только хронологически, но и по самым существенным признакам. Деятельность Иосифа затрагивает такую массу самых разнообразных вопросов, что исследование ее результатов выходит далеко за пределы настоящей работы.

* * *

Царствование Марии-Терезии могло бы быть разделено в венгерской истории на два периода. В течение первого императрица 3 раза созывает Landstnde, совещается с ними по всем важнейшим вопросам управления, и конституционная жизнь страны продолжается совершенно нормально. Кончается этот период 1764 г., после которого положение дел изменяется: Мария-Терезия вступает на путь административных реформ, Landstnde, несмотря на настойчиво и часто выражаемое дворянством желание, не собираются, и венское правительство правит Венгрией как австрийской провинцией, ничем от других не отличающейся, автономия страны не играет никакой роли, и коренные начала государственного права не осуществляются. Этот второй период длится до самой смерти императрицы. В эпоху 1764-1780 гг. вся конституционная машина Венгрии оставалась в бездействии, хотя правительство и не посягало на ее целость и неприкосновенность, это время можно было бы, кажется, сравнить, разумеется mutatis mutandis, с эпохой Тюдоров в Англии, когда государственные начала оставались так же неприкосновенны и так же бесчисленны. Впрочем, недовольных в описываемое время в Венгрии было гораздо больше, нежели в Англии XVI столетия. Реформы Марии-Терезии отличались социально-экономическим характером и затрагивали имущественные интересы многочисленного и влиятельного сословия, так что без сильных, хотя бы и скрытых, протестов обойтись не могли, к несчастью для крестьян, сила этих протестов оказалась впоследствии на деле далеко не призрачной. Однако дальше известной границы смелость действий Марии-Терезии не простиралась, и, как уже сказано, de jure конституция страны осталась без всяких перемен, когда же позднее Иосиф II попытался приступить к ломке частей старого автономного устройства страны, он на горьком опыте убедился, что правящий класс там еще слишком силен и что его политика по отношению к Венгрии есть колоссальное недоразумение. Но этому разочарованию предшествовали и первые годы царствования императора и еще раньше правление его матери, когда была приведена в исполнение крестьянская реформа в Венгрии.
Первые 24 года царствования Марии-Терезии прошли в истории крестьянского вопроса в Венгрии бесследно. Императрица не решалась на внесение проектов об улучшении быта крестьян потому, что считала себя слишком обязанной дворянству за услуги, оказанные им в первое критическое время ее правления [68]. На заседаниях первых двух рейхстагов, созванных ею, о крестьянах речи еще не было. Только в рейхстаге 1764 г. правительство предложило несколько мер для улучшения быта крестьян и для ограждения их от помещичьего произвола. Императрица, внося эти предложения, выразилась, что домогается принятия их для успокоения своей совести (damit sie ihr Gewissen beruhigen knne). Выслушав проект, Stnde разошлись, сохраняя гробовое молчание, а ответ их, переданный императрице 14 сентября того же года, так на нее подействовал, что она хотела распустить рейхстаг и уехать немедленно в Вену, только советы приближенных отклонили ее от этого намерения.
Такая серьёзная политическая неудача обидела Марию-Терезию очень чувствительно. ‘Этот рейхстаг, — писала она одному знакомому, — научил меня узнавать людей’. То было последнее законодательное собрание, созванное Марией-Терезией: с 1764 г. начинается, как сказано, период реформ, совершаемых без участия конституционных властей. Императрица, не спрашивая согласия Stnde, проводит меры огромной важности для Венгрии, в том числе и знаменитый урбарий, т. е. кодекс постановлений, долженствовавших облегчить участь крестьянства и определить ясно и точно границы власти помещика и обязанностей сельского населения [69]. Урбарий вводился постепенно, начиная с 1756 г. Вот его главнейшие пункты [70].
Крестьянину возвращается право покидать землю помещика и переходить на другую, перед уходом он должен, однако, предупредить помещика о своем намерении покинуть его землю и выполнить все свои повинности как по отношению к помещику, так и общегосударственные, счеты между господином и уходящим крестьянином производятся в присутствии особого чиновника, после того крестьянину выдается свидетельство, без которого он не может быть принят новым землевладельцем. Дети крестьянина вовсе не обязаны становиться также земледельцами, но вольны выбирать себе занятие по душе сообразно со своими способностями и наклонностями, крестьянин имеет право вступать в брак без позволения господина. За свои заслуги крестьянин может даже достигнуть высших ступеней светской и духовной иерархии, так как не существует более неодолимых препятствий для приобретения им дворянского достоинства.
Первостепенной важности в деле изменения отношений между владельческим и сельским сословиями была также реформа низшей судебной инстанции [71]. Правда, патримониальная юстиция уничтожена еще не была, но сфера ее компетенции значительно сузилась. Помещик остался судьей крестьян в гражданских делах, но если только возникал имущественный спор между крестьянином и помещиком, последний судил уже не единолично (это удобство оставалось за ним веками), а совместно с особым комитатским чиновником. В случае неудовольствия крестьянин получал право апеллировать к комитатскому суду (sedes judiciaria seu sedria). Что касается до уголовных дел, то Мария-Терезия ограничила судебно-карательную власть помещика лишь правом постановлять приговоры по делам о проступках чисто полицейского характера и о нарушении крестьянами правил вводимого урбария. Вообще же в тех делах, которые могли для подсудимого окончиться наказанием, не превышающим 3 дня ареста или 24 удара розгами, помещик обязан приглашать для совместного суждения комитатского судью и присяжного [72]. Этим законом изменялся характер патримониального судопроизводства, как оно было признано венгерским законодательством со времен Людовика Великого [73]. После комитатского суда недовольный может апеллировать к королевскому совету (Statthalterey Rat) и затем к самому государю, для доклада по таким урбариальным процессам при королевском совете с тех пор состояло особое должностное лицо — референт. Недвижимое имущество крестьянина состоит из 1 югера земли для дома, овина и сада, и кроме того дается от 16 до 28 и даже до 36 югеров пахотной земли, смотря по качеству почвы [74] (югер мог равняться в разных местностях 1100-1300 кв. саженей [75]). Для крестьянской усадьбы земля дается в количестве, зависящем от того, к какому классу из пяти, установленных урбарием, относится данное место, критерием для классификации служило относительное плодородие почвы. Вся усадьба может быть разделена на 2, 4, 8 отдельных дворов [76], дальнейших делений закон не признает. Согнать крестьянина с земли помещик имеет право только в том случае, если он может положительно доказать, что крестьянин не исполняет своих обязанностей по отношению к нему и к государству, но и тогда освободившийся кусок земли землевладелец обязан отдать другому крестьянину, но никак не присваивать. Как воспользовались этим законом на практике венгерские помещики — дело другое. В местностях, где есть виноградники (а таких в Венгрии очень много), крестьянам предоставлено право свободного добывания и продажи вина от праздника св. Михаила до дня св. Георгия [77]. Топливо и строевой лес помещик должен давать крестьянам даром при условии, конечно, что сам владеет лесными порослями, плодовых деревьев крестьянин рубить не имеет права [78]. Для количества дров, отпускаемых крестьянину, определенной нормы не установлено, это признается [79] и самыми позднейшими дополнениями к урбарию, где мы находим также любопытные данные о количестве леса, получаемого кое-где крестьянами. Так, в комитате Sopron, в поместьях князя Эстергази, каждый крестьянин получал в год 6 саженей дров, причем он обязан был сам срубить их и отвезти в деревню. Для этого назначались определенный срок и лесной участок, рубка могла происходить лишь в зимнее время. После рубки крестьянин не имел права [80] уже войти в господский лес без разрешения.
В имении Чактония в Сала деком комитате каждому крестьянину (в 1769 г.) выдавалось по 4 сажени дров (на каждую полную усадьбу, 1/2, 1/4, 1/3 усадьбы, sessionis, получали 2, 1 и 1/2 сажени дров). На пастбище крестьянин мог выгонять свой скот вместе с помещичьим, если раньше между деревенским обществом и помещиком раздела выгонной земли не было, то они пользовались ею сообща [81]. Весьма точно и подробно урбарий определял также размеры барщины (robbottae). Крестьянин обязан был выходить на барщину 52 раза в год, по 1 разу в неделю, с одной (а в некоторых случаях двумя) упряжкой волов, и работать от восхода до заката солнца [82]. Но так как зимой требовать исполнения этого правила нелепо, так как полевых работ нет, то закон предоставляет помещику право настаивать на удвоении барщинных дней (т. е. не одного, а двух дней в неделю) летом в случае особенно спешных работ по уборке хлеба и пр. Но общее число барщинных дней никоим образом не должно превышать 52 в год. За небрежное отношение к исполнению барщины помещик имел право подвергнуть виновного телесному наказанию [83]. Заставить крестьянина внести вместо отбывания барщины известную сумму денег помещик не мог, но по личному соглашению крестьянин имел право уплатить землевладельцу вместо каждого дня барщины 20 крейцеров (эта сумма была установлена как maximum) [84]. Три дня в году крестьянин должен по приказу помещика охотиться, причем добыча принадлежит помещику, в других случаях охота в господских лесах воспрещена крестьянам, так же как и рыбная ловля [85].
В вознаграждение за пользование хозяйским лесом крестьянин должен вырубить и доставить на господский двор 1 сажень дров. Он обязан также доставить туда по разу в год 2 кур, 2 каплунов, 20 яиц и девятую часть всего количества принадлежащих ему овец, коз и пчелиных ульев. Если же у него менее 9 коз, овец и ульев, то он возмещает эту подать денежно: за козу платит в таком случае 3 крейцера, за овцу —4 и за улей —6 [86], вообще же со всех продуктов сада и огорода помещик получает девятую часть. Из пеньки и льна крестьянин должен отдать девятую часть землевладельцу либо приготовить (из господского материала) 6 фунтов пряжи [87]. За право гнать спирт крестьянин уплачивает помещику 2 гульдена в год.
Кроме перечисленных обязательств, составляющих, по мысли урбария, арендную плату за пользование господской землей, крестьянин ничем с помещичьим двором не связан и имеет право распоряжаться собой и своим достоянием по усмотрению. Он может покупать, продавать и обменивать все, что угодно, и никаких преимуществ в этом отношении никто (в том числе и дворянин) перед ним не имеет. Таковы главнейшие пункты урбария, масса других постановлений его касается порой самых мелких подробностей сельского быта, и когда читаешь урбарий, то чувствуешь, что законодатель боялся пропустить хотя бы самую незначительную черту в повседневных отношениях крестьян и помещиков, если только она поддавалась хоть какому-нибудь урегулированию. Урбарий составлен так, как составляются контракты с людьми, заведомо способными на всяческое ложное истолкование и обход договорных пунктов. Но при подобных обстоятельствах помимо точной редакции закона для успеха дела необходимы честные исполнители, проникнутые духом того законодательного акта, осуществить который они призваны. А в этом отношении начинания Марии-Терезии были обставлены очень дурно. Комиссары венского правительства, которым было поручено вводить урбариальные постановления, оказались в большинстве случаев людьми продажными и при введении урбария руководились той, совершенно верной, мыслью, что получить денежную прибыль возможно лишь с помещиков, но никак не с крестьян, и что сообразно с этим надлежит и действовать. На порученное им дело они смотрели не как на колебание устоев царившего веками безобразного порядка вещей, а как на обыкновенное административное мероприятие, ничем от других не разнящееся, поэтому даже те из них, кто не запятнал себя продажностью, не могли отдаться выполнению своей миссии с тем беззаветным убеждением в благости ее, которое отличало в аналогичных случаях их товарищей по делу в других странах. Они были в Венгрии людьми большей частью чужими и во многом напоминали Kriegskommissre предыдущих царствований, и ничего удивительного нет в том, что многие из них сочли удобным средством для наживы свои обширные полномочия в стране, где им нужно было лишь отслужить известное время, чтобы затем вернуться к себе, в Вену. Венгерское дворянство нашло в них самых предупредительных исполнителей своих желаний и после некоторых попыток помешать введению реформы повело совсем другую ligne de conduite, стало обнаруживать необыкновенную уступчивость и кротость, так как ясно увидело, что реформа на деле при выполнении ее комиссарами вовсе не так страшна и разорительна, как это могло на первый взгляд показаться. При распределении земли между крестьянами комиссары поступали нередко самым вопиющим образом, благо им дана была возможность &agrave, discretion классифицировать землю по плодородию почвы. Вот образчик деятельности комиссаров на этом прибыльном для них поприще. В Теисском округе в Чанградском, Бекешском и Чанадском комитатах крестьянин получал 34-36 югеров земли, да еще 22 югера луга, итого 56-58 югеров, считая югер равным 1200 кв. саженей [88]. В других же местах, где почва была гораздо менее плодотворна и условия земледельческого труда гораздо хуже, в гористых округах, комиссары награждали крестьян 25-38 югерами, и это там, где нередко ливень уничтожал в одночасье труды целого года (как это бывает на склонах гор), повинности же по отношению к земледельцу были одинаковы для крестьян как богатого Теисского округа, так и горных комитетов. Вообще на местные условия внимание обращалось лишь тогда, когда того требовали интересы помещика. Конечно, несмотря ни на что, венгерский крестьянин стал с тех пор наследственным арендатором земли, однако с прошлым не все еще было порвано. Телесные наказания, обязанность крестьянина доставлять на барский двор всякой живности в случае бракосочетания хозяина и некоторые другие характерные черты урбария препятствуют цельности впечатления, которое выносишь из его изучения, и противоречат мысли, что урбарий явился вследствие сознания полной несостоятельности прежнего положения вещей и желания реформировать отношения сельского и владельческого сословий на совершенно новых основаниях. Далее, урбарий произвел нежелательное изменение в судьбе руссин, поселившихся на землях, принадлежавших королю, богатые магнаты, в наследственное владение которых перешли по большей части такие земли, позволяли местами своим крепостным пользоваться лесом и пастбищами [89]. Так, например, дело обстояло на землях магнатов Ракочи, Бетлена, Другета, Телеки и др. В некоторых поместьях крестьяне платили только подати за пастбище (например, около 1200 крестьянских руссинских семейств в м. Мункач и ст. Миклос), со времени же введения урбария все руссины, в том числе и те, которые почти никаких повинностей не несли, были обязаны теперь общеурбариальными податями и барщиной. Для венгерского крестьянства вообще урбарий являлся благодетельнейшим актом, невзирая ни на что, в значительной степени облегчившим им жизнь, но для нескольких тысяч руссинских крестьян он был указом, возложившим на них много таких обязанностей, которых они раньше не знали. Оставались также кое-какие следы и скультециальных общин, но с введением урбария они окончательно исчезли.
Помимо нравственной несостоятельности комиссаров и враждебного, неискреннего отношения к реформе помещиков, была еще одна причина, препятствовавшая полному осуществлению начал, изложенных в урбарии. Бедные, забитые крестьяне, привыкшие с тупым равнодушием относиться к своей судьбе, в течение долгого ряда поколений не видевшие ничего, кроме всяких притеснений и обид, никак не хотели понять истинной цели и смысла вводимых положений и с характерным в таких случаях упорством старались видеть тут желание как-нибудь еще ухудшить их и без того невозможное положение. Чтобы помочь этой беде, Мария-Терезия в 1770 г. издала повеление о том, чтобы во всех деревнях были учреждены начальные училища. Эти школы решено было содержать на обязательные взносы помещиков и духовных лиц, владевших землями, так как те и другие прежде всего воспользуются выгодами, проистекающими от просвещения народа.
Итак, реформа была введена далеко не так, как желал бы законодатель, но все же она осуществилась. Крепостное право уничтожено еще не было, но формы его значительно смягчились. Улучшилось и упрочилось имущественное положение крестьянина, право покидать одно поместье и переходить в другое давало ему возможность переменять слишком тяжелые условия жизни на более легкие. Помещик со своей стороны почувствовал тесную связь собственного благосостояния с благосостоянием и количеством своих крестьян, понял он также, что закон теперь не представляет уже такой надежной почвы для всевозможных правонарушений. Словом, в конце концов урбарий имел благодетельное значение для венгерского крестьянства. Если при всех своих достоинствах он все-таки должен рассматриваться как мера паллиативная, то нужно согласиться, что такие паллиативы всегда могут считаться прямыми, непосредственными предшественниками радикальных преобразований. Мария-Терезия по своей природе не была сторонницей решительных действий там, где можно было, на ее взгляд, обойтись без них. Что она раз признала полезным и важным, она приводила в исполнение тотчас же, как только представлялась к тому возможность, но в области мысли ей недоставало той смелости, которая отличала ее сына. Так было и в вопросе о веротерпимости, когда она высказала мысль, что не может потерпеть, чтобы каждый ее подданный выбирал себе религию ‘по своей фантазии’ (nach seiner Phantasie), так было в крестьянском вопросе.
Императрица в принципе признавала факт существования крепостного права законным и нормальным. Она полагала, что нельзя уничтожить крепостной зависимости, ‘так как нет на свете государства, где бы не было различий между господином и подданным-крестьянином, освободив крестьян, можно только лишить их узды, а помещиков сделать недовольными’ [90]. Она не в силах была отрицательно отнестись к факту, общему всей современной Европе, ради идеала, выработанного философами просветительной эпохи и передовой фалангой деятелей науки — физиократами. Она обладала умом практичным, легко схватывающим конкретные явления и уловляющим их причины, но в ней не было способности, которой одарен был Иосиф II, способности воспринимать чужие мысли, перерабатывать их, выбирать из них то, что покажется хорошим, доходить до последних логических выводов известной мысли и уже с силой и твердостью убежденного человека идти напролом к осуществлению своей цели.
Есть честные гуманные люди, которые побуждаются запросами совести и стремятся воздействовать известным образом на среду, в которой им привелось жить, но при всех своих реформаторских стремлениях они все время вращаются в цикле идей, которые не имеют ровно ничего опасного для существующего строя или несовместимого с его главными основами. Эти идеи уже широко распространены и только как бы ждали хорошо настроенного, благородного и к тому же, конечно, власть имеющего человека, чтобы облечься в плоть и кровь. К таким идеям принадлежала в половине прошлого века мысль о необходимости облегчить участь земледельческого класса, к таким людям относится Мария-Терезия.
1896 г.

Примечания

[1] В венгерской исторической литературе было много внимания обращено на исследование вопроса о роли и характере графств, о населении, подчиненном в порядке управления бургам, и пр. Историки Botka и Pesty высказали предположение, что в древней Венгрии существовали совместно два вида графств: военные и гражданские (Jahresberichte der Geschichtswissenschaft, Bd. II, 1882, стр. 420). Pauler признает административной единицей Венгрии исключительно гражданское графство, к которому приписано все население без изъятий. Давнишние мнения относительно того, что varmegye были самобытно выработанным институтом венгерского народа, — получили новое подтверждение в исследовании Stefan Gyarfas, который обнаружил существование в XVI в. крестьянских varmegye, образованных с целью сообща отражать разбойнические набеги турок (Gyarfas S. A paraszl varmegye, цитировано по Jahresberichte, Bd. III, стр. 139).
[2] Horwath М. Geschichte der Ungarn, Bd. I. Pesth, 1851, стр. 36.
[3] Decretum Sancti Stephani I, lib. II, с. XVII: Si quis misericordia ductus proprios servos et ancillas libertate donaverit cum testimonio, decrevimus ut post obitum eius nomo invidia tactus in servitutem eos audeat inducere… etc..
[4] Decretum Sancti Stephani I , lib., с. XX, 1 и 2 (Corpus juris hungarici). Editio 1756a.
[5] Decretum Andreae III, art. LXX, LXXIII.
[6] Bidermann II. Die ungarischen Ruthenen. Innsbruck, 1862. стр. 88.
[7] Цитировано по Bidermann’y.
[8] Sancti Ladisl. Regis Decret. , lib. II, c. 15, 16, 17, c. 17, 1: Custodes ergo confiniorum, qui vulgo Evvrii vocantur, si absque licentia Comitum ale quid commiserint libertatem amittant.
[9] Bidermann H. Цит. соч. стр. 91, Endlicher 8 Monumenta Arpadiana Sangalli. 1849, стр. 342.
[10] Bidermann II. Цит. соч., стр. 93.
[11] Там же.
[12] Там же.
[13] Там же, стр. 94 и др.
[14] См. Лучицкий И. В. Крестьяне и крестьянская реформа в Дании XVI-XVIII вв. — Северный вестник, 1890, 12, стр. 85—161.
[15] Decretum Sancti Stephani I . lib. II, с. 5 и 35. (Corpus juris hungarici, t. 1).
[16] Pray. Hist. Reg., р. 1, Nob praev., p. LIV, цит. в книге: Fessler I. A. Die Geschichte der Ungern und ihrer Landsassen. Leipzig, 1847-1849.
[17] Virozsil A. Das Staats-Recht des Knigreichs Ungarn, Bd. II. Fest, 1865, стр. 353:…zwei hhern Stnden, die zunchst um den Knig eine Klasse von Oligarchen, bildeten..
[18] Decretum Andreae II, an. 1222, 2 и 3.
[19] Там же, art. 1.
[20] Там же, art. 4, 1.
[21] Там же, art. 17.
[22] Decretum Belae IV, de an. 1267, art. VIII.
[23] Ludovici I Regis Decretum Unicum an. 1351, art. 8 et 15. Nobiles ad loca tributorum ire non compellantur, 1: Sed per portus quo voluerint, libero transitu, absque aliquali impedimento patiantur.
[24] Там же, art. 11, 12: Ad eorundem etiam Nobilium petitionem annuimus, ut universi viri Nobiles, intra terminos Regni nostri constituti etiam in tenutis Ducalibus sub inclusione terminorum ipsius Regni nostri existentes, sub una et eadem libertate gratulentur. Lucrum etiam Camerae nostrae Nobiles inter fluvios Drava, Sava ac de Posega et Valco cum aliis viris Nobilibus Regni nostri unanimiter solvere teneantur.
[25] Virozsil A. Цит. соч., Bd. II, стр. 352.
[26] Следует заметить, что в половине XIV столетия организация войска была уже не та, что в былое время: уже не Obergespan являлся в назначенное время во главе милиции графства, jobbagyonum castri: тогда царила система бандерий, дворяне должны были доставить в лагерь отряд вооруженных людей в урочный срок.
[27] Ludovici I Regis Decretum Unicum an. 1351, art. 6: Praeterea ab omnibus Jobbagyonibus nostris aratoribus et vineas habentibus… nonam partem omnium frugum suarum et vinorum suorum exigi faciemus… 1. Praelati quoque et viri Ecclesiastici Jobbagyones habentes, primo decimas post haec similiter nonam partem omnium frugum… exigant… 3. Ut per hoc honor noster augeatur et ipsi Regnicolae nostri nobis fidelius possint famulari.
[28] А бандерии выставлялись огромные, это явствует из того, что Людовик не раз собирал армии в 200 тысяч человек (Horwath М. Цит. соч., т. I, стр. 205).
[29] Текст 4 Золотой буллы (Decretum Andreae II, an. 1222, art. IV): Si quis serviens sine filio decesserit, quartam partem possessionis filia obtineat, de residuo, sicut ipse voluerit disponat.
[30] Ludovici I Regis Decretum Unicum an. 1351. 11, Conclusio… excepto solummodo uno articulo praenotato de eodem privilegio excluso eo videlicet: quod nobiles homines sine herede decedentes, possint et queant Lcclesiis vel aliis quibus volunt in vita, vel in morte dare et legare, possessiones eorum vendere, vel alienare. Imo ad ista facienda nullam penitus habeant facultatem, sed inter fratres proximos et in generationes eorundem, ipsorum possessiones de jure, legitime, pure, simpliciter absque contradictione aliquali devolvantur.
[31] Horwath М. Цит. соч., т. I, стр. 204.
[32] Ludovici I Regis Decretum Unicum an. 1351, art. 16 et 18.
[33] Bidermann H. Цит. соч., стр. 107.
[34] Thuroczy. IV. cap. 22, Horwath М. Цит. соч., т. I, стр. 276.
[35] Fessler I. А. Цит. соч., т. IV, стр. 978.
[36] Horwath М. Цит. соч., т. I, стр. 440.
[37] Stein L. Innere Verwaltungslehre. Drittes Hauptgebiet. Die wirtschaftliche Verwaltung. Т. I. Stuttgart, 1868, стр. 152.
[38] Fessler I. А. Цит. соч., т. V, стр. 893 и сл. взято Fessler из, Isthuanffy, lib. V, стр. 40.
[39] Fessler I. А. Цит. соч., т. V, стр. 899 и сл.
[40] Очерк хода восстания 1514 г. сделан полнее всего у Фесслера, цит. соч., т. V, стр. 897-917 и Горвата, цит. соч., т. I, стр. 440 и сл.
[41] Pray. Epist. procer ., Horwath. Цит. соч., т. I, стр. 442.
[42] Подробности, касающиеся казни, см. Fessler I. А. Цит. соч., т. V, стр. 965.
[43] Vladislai II Regis Decretum an. 1514, art. 18. Item de omnibus terrae nascentiis, sive metantur, sive falcentur praeterea de vinis, dominis ipsorum nonas, seu nonam partem ultra decimas praelatis eorum debitas, solvere teneantur.
[44] Там же, art. 16.
[45] Там же, art. 13: Et quod sub hoc colore publici malefactores non evadant, sed prout limitatum et conclusum est, ubique puniantur. Sed providendum semper est: ne innocentes condemnentur.
[46] Закон этот любопытен по своей редакции, которая скорее напоминает обвинительный приговор по уголовному делу, нежели законодательный акт: Quanquam omnes rustici, qui adversus Dominos eorum naturales insurrexerunt, tanquam proditores capitali poena essent plectendi. Ne tamen tanti sanguinis effusio adhuc sequatur et omnis rusticitas (sine qua Nobilitas parum valet ) deleatur. Statutum est quod universi… homicidae… omni gratia semota occidantur et ubilibet extirpentur… attamen ut hujus modi proditionis eorum memoria ac poena… ad posteros… transeat… amissa ilbertate eorum qua de loco in locum recedendi habebant facultatem. Dominis ipsorum terrestribus mera et perpetua rusticitate sint subjecti, neque de caetero contra voluntatem et consensum Dominorum suorum de loco in locum… habeant facultatem.
[47] Bidermann. Цит. соч., стр. 99. Gedenkenbuch d. Stadt Kniesen.
[48] Tripartitum, partis III, titulus 25: De villanorum quos jobbagyones, etc., 1, 2, 3, 4, 5, 6 и сл. (Corpus juris hungarici, t. 2).
[49] Fessler I. А. Цит. соч., т. V. Verfall der Landescultur, стр. 193.
[50] Tripartitum, partis II, titulus 4: Nomine et appellatio ne populi hoc in loco intellige solummodo: Praelatos, Barones et. alios Magnates atque quoslibet Nobiles, sed non ignobiles.
[51] Ludovici II Regis Decret. VII, Campi RАcos A. 1526, art. 10: Rustici universi per singula capita parati esse debeant et si extrema necessitas postulaverit ac Majestas regia mandaverit per singula capita. Vel si Majestas sua voluerit quinta eorum pars bene armata insurgere et ad loca per Majestatem suam deputanda convenire debeant et teneantur. Per singula tamen capita rustici non leventur, nisi in extrema necessitate.
[52] Antonii Verant. Epistol. ad Maximil. Reg., Posonii, 23 Februar. 1573, Johan Liszt, Epistol. ad Anton. Verant. Katona, t. XXV, стр. 423. Isthuanffy, Lib. XXIV, стр. 323 и сл. См. Fessler. Цит. соч., т. VII, стр. 151.
[53] Лучицкий И. В. История крестьянской реформы в Западной Европе с 1789 г. — ‘Унив. изв.’, Киев, 1880, 11, стр. 319.
[54] Об этой черте крестьянских бунтов см. Stein L. Цит. соч., стр. 153.
[55] Gyarfas S. A paraszt varmegye. Jahresberichte der Geschichtswissenschaft, 1882, Bd. III, стр. 139.
[56] Bidermann, Цит. соч… стр. 100, прим. 4.
[57] Decret. X Ferdinandi I Imper. et Reg. an. 1547, art. 26: Colonis vetus migrandi libertas restituitur. Cum autem variis exemplis vetustis et recentioribus saepenumero palam innotuerit Dei optimi maximi vindex ira ob peccatum aliquod populi gravius: neque ulla res magis ab aliquot annis florenti quondam Ungariae nocuisse videatur, oppressione colonorum, quorum clamor ascendit jugiter ante conspectum Dei, ad avertendam indignationem summi rerum omnium opificis, ejusdemque benignitatem… Statuerunt unanimiter: ut libertas subditorum miserorum colonorum superioribus annis quacunque ratione illis adempta restituatur. Liceatquc in posterum, nolentibus sub imperio, potestateve alicujus Domini vel nobilis durioris fortassis et severioris vivere, alio commigrare.
[58] Там же. art. 27, см. также статьи 28 и 29 того же декрета 1547 г.
[59] Слова Бидермана.
[60] Sugenheim S. Geschichte der Aufhebung der Leibeigenschaft und Hrigkeit. Leipzig, 1861, стр. 392.
[61] Там же, стр. 393.
[62] См. Wolf A. Geschichte Oesterreich unter Maria-Theresia. Berlin, 1882, стр. 15:…die Obrigkeit soll ihm nicht beschweren und nicht an eigenen Unterhalt und an der Nahrung verhindern.
[63] Caroli VI Imper. et Reg. Decret. II, 1723, art. 63, 3…: stricteque observandum pariter et id statuunt: ut census dominales cum publicis oneribus non confundantur.
[64] Virozsil. Цит. соч., т. III, стр. 72-73, Zu der zweiten Klasse oder Abtheilung knnen fЭglich alle jene Abgelegenheiten gezhlt werden, bei denen Knig seine Suverenittsrechte der obersten Aufsicht ausЭben kann, dergleichen sind… die BeschЭtzung der Unterthanen gegen BedrЭckung und Missbrauch der grundherrlichen Gewalt… etc.
[65] Caroli VI Imper. et Reg. Decretum, 1723, art. 56: De residentia supremorum comitum etc. 3. Vice comites aliique comitatuum officiales sint de numero Nobilium, possossionali et desintevessati ac Dominos… nullatenus obligati.
[66] Bidermann сделал любопытную историческую справку относительно Urbarial Patent для Славонии: этот документ помечен в Вене 22 мая 1737 г. и подписан графами Дитрихштейном и Кенигсеггом, которые стояли тогда во главе Hofkriegsrath и императорской канцелярии, в связи с Patent находятся одновременно и последовавшие облегчения барщины в Каринтии, Моравии, и Силезии. Очевидно, руководящее направление всему этому давала в то времена австрийская императорская канцелярия.
[67] См. об этих типах Лучицкий PL В. История крестьянской реформы в Западной Европе с 1789 г. — ‘Унив. изв.’, Киев. 1880, 11. стр. 323.
[68] Мнение Sugenheim’a.
[69] Ближайшее участие в редактировании Урбария принял на себя по поручению императрицы Hofrath Рааб, см. Mailath J. Geschichte der Magyaren, Bd. IV, стр. 34.
[70] Все дальнейшее изложение построено на тексте Institutio rei urbarialis (ed. Pauli, 1826).
[71] См. относящиеся ко всем перечисленным реформам узаконения: Institutio rei urbarialis, т. I, pars II, de colonis, art. 1, sectio 2, pars II, с. I, sectio 1, art. 2.
[72] См. Fessler I. A. Цит. соч., т. X, стр. 237, Bidermann. Цит. соч., стр. 109.
[73] Ludovici I Regis Decretum Unicum an. 1351, art. 18, 1.
[74] Institutio rei urbarialis , р. I, 1.
[75] Там же, t. II, punct. 383, 3.
[76] Там же, t. I, punct. 10, art. 2.
[77] Там же, t. II, punct. 353, 2.
[78] Там же. t. II, punct. 354, 4.
[79] Там же, t. I, punct. 301.
[80] Там же.
[81] Там же, t. I, punct. 302, там же, с. II, sectio 1 — de pascuo.
[82] Там же, t. II, punct. 3, 1.
[83] Там же, t. II, punct. VIII, 14.
[84] Там же, t. I, punct. 252, art. 2.
[85] Там же р. VI, 3.
[86] Там же, р. V, 1.
[87] Там же, р. V, 4.
[88] Приведено у Sugenheim S. Цит. Соч.
[89] Bidermann. Цит. соч., стр. 103.
[90] См. письмо Марии-Терезии у Wolf A. Geschichte Oesterreich unter Maria-Theresia, стр. 98.

———————————————————————

Текст издания: Тарле Е.В. Сочинения в 12 томах. Том 1. — Москва: Изд-во Академии наук СССР, 1957. — С. 3—35.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека