КРЕСТОВЫЙ ПОХОД НА РОССИЮ
КРЕСТОВЫЙ ПОХОД НА РОССИЮ
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Крестовый поход на Россию, Аскоченский Виктор Ипатьевич, Год: 1866
Время на прочтение: 9 минут(ы)
За Русь Святую!
М.: Институт русской цивилизации, 2014.
Чем ты, Русь терпеливая, многострадальная, так озлобила вечно волнующийся, коварный Запад? Кровь свою жалела, что ли, ты для обитателей его, когда они восставали друг на друга и, избитые, посрамленные, простирали к тебе дрожащие руки свои? В чужие дела, что ли, мешалась ты ради своих только выгод и интересов? В куске хлеба отказывала что ли, налетавшей на поля твои иноземной саранче? Нет, никто не упрекнет тебя в этом! А между тем косятся на тебя другие народы и государства, забегают на путь-дорогу, по которой ты идешь не торопясь к великой твоей цели, и всеми силами стараются забросать сметьем и мусором, запорошить и затуманить изгарью лежащую перед тобою необозримую даль. Нет такой лжи и клеветы, которых бы не позволили себе досужие писаки, коль скоро припадает им охота посудачить о России: честь, совесть, историческая правда, даже логика — все приносится в жертву ожесточенной злобе против пугающего их колосса, ими нареченного ‘Московией’.
Читатели наших русских газет, без сомнения, знакомы несколько с руганью и клеветами на Россию французского публициста де-Мазада [1], — но то, что писал он про нас, — это лишь цветики против ягодок, вырощенных каким-то Анри Мартеном (Henri Martin) [2]. Этот господин призывает теперь всю Европу соединиться и ополчиться на Россию, чтобы нас, русских, которых он называет туранцами, не принадлежащих, по его щучьему веленью, к семье европейских народов, выгнать в Азию и предоставить ‘Европу европейцам’, а нас, бедных, заключить в пределах уральско-туранских, подобно тому как некогда Александр Македонский заклепал в гиперборейских горах диких азиатов в песьими головами. Надо быть очень уверенным в невежестве Европы насчет России, чтоб говорить то, что говорит Анри Мартен. Книга его есть жесточайшее оскорбление, но не для России, а для Европы, над невежеством которой так злостно издевается автор, если только невежество может издеваться над подобным же себе невежеством. Тут есть все: и производство австрийских галичан от галлов на том основании, что будто русский Галич был некогда ‘страною галльскою’ (le pays gael ou gaulois), где прежде жили ‘умбрские галлы’ Птоломея, тут есть и русские этнографы — Погодин и Милютин, и академики Костомаров, Кулиш и Белозерский, которые, изволите видеть, находятся ныне ‘в ссылке’, и наш летописец препод. Нестор, произведенный в поляки, и Шафарик как свидетель того, что русские не принадлежат к славянам, — словом, тут есть все, чему могут поверить разве только в Судане или Голконде.
Будем однако ж продолжать передачу бредней писаки, очевидно действующего под влиянием чуждой французам национальности. В предисловии к своей книге Анри Мартен задает себе вопрос: ‘Что такое Европа и что такое Россия?’ В ответ на это он ведет параллель между тою и другою. Европа, говорит он, есть ассоциация, дурно или совсем неустроенная, — разнообразие наций, которые имеют сознание своей гармонии далеко неполное. Россия же есть единство, почерпающее свое самосознание в деспотизме, которым будто бы оно создано и которым держится. Основа европейского общества лежит в личной свободе, семье и собственности: в России ничего нет подобного. Европа, с самого начала организования новейших обществ, шла путем постепенного прогресса: русское, мо-сковитское или ‘туранское’ единство шло своим путем развития, по-турански. Сначала оно выражалось в своей собственной форме — в ‘татарской’ — в Аттиле, Чингисхане, Тамерлане и турецких султанах, а ‘теперь оно, более опасное, наряжается в европейский костюм’ и имеет то преимущество пред европейскою цивилизацией, что имеет пред собою цель — всемирное владычество. С Петра Великого образ его действий состоял в том, чтобы иметь европейскую наружность, а теперь (то есть после усмирения Польши, когда мы высказались все как один человек, что мы русские) под русским явился туранец, татарин. ‘Вот где безмерная важность предмета! — восклицает он. — Европа это увидела и не действует!’ Как же действовать? А вот как: поднять снова польский вопрос — ‘эпизод русско-европейского вопроса’, эпизод центральный, вокруг которого вертится все остальное. ‘В силу этого Анри Мартен требует войны не на живот, а на смерть. Чтобы возбудить к этому общественное мнение, он изыскивает все средства, хватается за всякую клевету, лишь бы представить Россию невообразимо дикою, азиатскою страною и бесконечно опасною для Европы. Для этого он выдумывает басню о борьбе двух начал — доброго и злого, Ирана и Турана, и всех европейцев вне России называет арийцами, а нас, русских, — туранцами, как будто от этих нелепо придуманных названий выигрывает дело. За недостатком собственной изобретательности Анри Мартен прибегает к помощи Тьера, который в своей ‘Истории консульства и империи’ в одном месте выразился так: ‘Когда русский колосс будет одною ногою у Дарданелл, а другою у Зунда, — старый мир сделается рабом, свобода убежит в Америку. Ныне — химера для умов ограниченных — эти печальные предвидения когда-нибудь жестоко осуществятся. Европа, по несчастию разделенная, подобно городам Греции перед царями Македонии, без сомнения, испытает ту же участь, как и Греция’. Вот слова Тьера, которыми Анри Мартен грозит Европе! Он говорит, что три года занимался изучением вопроса об ‘общественном европейском спокойствии’, и теперь представляет Европе результаты своих исследований. Нечего сказать, стоило учиться три года, чтоб так искажать историю!
Вычитав у Шницлера [3] о естественной границе России на западе, которая идет Карпатами, а потом через Рудные Горы (Эрцгебирге) и Эльбу проходит к Немецкому морю, минуя Балтийское, — Анри Мартен бьет набат, как будто мы и в самом деле уже отняли пол-Европы, и пугает Германию небывалыми ужасами. ‘Послушай, Германия! — вопиет он. — Естественная граница империи царей — это Карпаты, продолженные через Рудные Горы и Эльбу до Немецкого моря. Туда попала Силезия, туда попал сам Берлин. Это приговор географии, и этот приговор исполнится над Эльбою, если Европа не возвратит его к Днепру’.
Так вот куда метит новый Петр-пустынник, три года изучавший вопрос о спокойствии Европы и не заметивший того, как его пером стала водить шаловливая рука какого-нибудь огорченного пана, в свою очередь слышавшего от какого-либо велеученого ксендза, что вельможные предки пана доходили до Днепра и за Днепр и как на Днепре, так и за Днепром были жестоко побиваемы украинскими хлопами. Действительно, когда-то малороссы топили в Днепре ляхов за их бесчинства, правда и то, что когда-то в Малороссии гайдамаки вешали на одних релях ляха и собаку: но это еще не значит, чтоб ляхи приобрели право на Днепр и Малороссию.
Россия, которую Анри Мартен называет ‘Московией’, тем именно стала опасна для Европы, что с Петра Великого вступила в систему европейских держав. ‘Чужая Европе, — говорит он, — и трактующая Европу как чужую, Московия стала коренным врагом Европы, после того как Петр Великий ввел ее в европейский мир, нарушив закон природы и сделав это в то самое время, когда сам же силился расширить ее до самых крайних пределов Азии, чтоб дать ей возможность поглотить в себя все племена татарские или турецкие, от Урала до Китайского моря. Московия, какою он ее сделал и какою она развивалась при его преемниках, была чем-то вроде двойного чудовища, империею пантуранскою для племен Азии, панславистическою и пангрекославянскою для запада’.
Так вот в чем сила, вот что пугает и чем пугают Европу досужие заграничные писаки! Это — идея нравственного объединения славян. ‘Борьба, — восклицает Анри Мартен, — между Россиею и Европою неизбежна, народ русский не может быть ничем изменен, как только поражением его, и если Россия не будет побеждена, — Европа погибла. Все войны между европейцами суть войны гражданские, междоусобные: с московитами же война есть война иноземная, война за ‘быть или не быть’. В силу такого убеждения Анри Мартен почти на каждой странице своей книги взывает к Европе, чтоб она соединилась в одну ‘европейскую федерацию’ против нас, русских, которых он величает ‘варварами’, ‘деспотами’, дикими сынами степей, туранцами, пантуранцами, потомками Чингисхана, чудовищами просто и потом политическими чудовищами, даже двойными чудовищами, бичами Божими и т. д. Все, что у нас ни делается, все наши реформы, начиная от освобождения крестьян и кончая гласным судом, — все это, говорит он, похоже на то, как в ‘Messe Noire’ черт пародирует обедню. Особенно изволите видеть, русские с тех пор стали ‘двойными чудовищами’, когда по поводу возникших в Европе увлечений, вызванных польскими сплетнями и подкупною заграничною печатью, Европа вздумала было диктаторствовать над нами и когда все русские со всех концов величайшей в мире империи, без различия сословий, званий и вероисповеданий, единодушно и единогласно сказали перед целым светом, что они сумеют отстоять и свои права, и свое единство {Анри Мартен похваляет однако ж газету ‘Голос’ за то, что она защитила поляков, которым у нас приписывали страшные пожары и внутреннюю, кроиешнюю агитацию. Не поздоровится от этаких похвал!..}. С этой поры русские окончательно испортились и стали людоедами, ‘двойными чудовищами’, чего, конечно, не случилось бы и нас, туранцев, пожаловали бы в европейцы, если б мы струсили, ударили челом нашим указчикам и уступили своим врагам половину России, по самый Днепр. К удивлению и огорчению Европы, мы, грубые туранцы, незнакомые с вежливым европейским обращением, отвечали на дерзкие притязания врагов взрывом страшного негодования, за каковой поступок господин Анри Мартен и Ко назвали нас дикими ‘хамитами’, потомками Хама, проклятого сына Ноева, недостойными войти в семью ‘иафетидов’, благословенных сынов благословенного Иафета. К этому преступлению в последнее время прибавлено нами еще новое, тягчайшее: мы заговорили, тоже единодушно и единогласно, что и все прочие славяне, находящиеся в услужении на побегушках у благородных иафетидов, такие же, как и мы, — туранцы и ‘хамиты’ и что наши взаимные симпатии все более и более крепнут, тогда как благородные иафети-ды недавно перерезались не на живот, а на смерть и одна часть немецких иафетидов выгнала из своей семьи другую часть иафетидов, указав ей дорогу к хамитам.
Оборот дела, действительно, не совсем благоприятный для их благородия, господ европейцев. Анри Мартен рисует две картины, из которых одною пугает Европу, а другою обездоливает Россию. ‘Или, — говорит он, — Европа исчезнет, весь континент падет под ярмо азиатского деспотизма, Англия исчезнет, задавленная между Россиею и Америкою, и не останется ничего, кроме двух держав на земле, которые разделят между собою свет и тьму, вся моральная жизнь убежит в другое полушарие… Или Европа проснется, и Всероссийская Империя обрушится, останется лишь Царство Московское, или Великая Россия. И будет тогда три державы, из которых московская будет самою меньшею: будет федерация европейская, Североамериканские Соединенные Штаты и Московия Волги и Урала, господствующая над севером, над центральным и крайним востоком Азии, с возможностью удержать свое место в гармонии этого шара, вместо того чтоб раздроблять его и колебать. Если она покорится этой роли, тогда она не будет более врагом Европы’.
Совет спасительный, но едва ли мы, по своим хамитским наклонностям, сумеем оценить всю спасительность этого французско-польско-иафетидского совета. В совете этом мы, между прочим, вот чего не можем понять: молочный наш братец хочет отбросить нас в Азию, а в другом месте своей книги делает нам такое предостережение: ‘…что касается Сибири, то пусть московитское правительство страшится и избегает развития этой страны, потому что когда-нибудь оно найдет там кару как прямое следствие того способа, каким оно населило Сибирь’. А как же сами иафетиды-то не боятся кары со стороны всех хамитов, которых они намерены сослать в Азию, на равнины Турана? Ведь уж если следовать логике и исторической необходимости, то сосланные в Азию хамиты, рано ли, поздно ли, возвратятся в Европу, и тогда иафетидам будет плохо.
Непостижимо, право, как это правитель Франции и его министры, по-видимому состоящие с нами в дружественных отношениях, допускают подобные выходки! Кроме указанного нами сочинения, при всей бессмыслице своей разжигающего страсти, и разных брошюр, бросаемых в нас польскою эмиграцией, недавно один из французских живописцев Тони Роберт Флери (Tony Robert Fleury) [4] написал большую картину, сюжетом которой служит ‘Варшава в день 8 апреля 1861 года’. Известно, что в этот день войска наши, находившиеся в Варшаве, подверглись величайшим оскорблениям как в личном, человеческом своем достоинстве, так и в национальном. Для разогнания буйной толпы были употреблены слишком кроткие меры, а все-таки человек пять или шесть пали жертвою своего безумия. Вот этот-то момент и взят Робертом Флери для своей картины, но только совершенно в искаженном виде и в самом благоприятном для мятежников, представленных страждущими невинностями и беззащитными жертвами мнимого зверства. Картина изображает Варшаву, объятую пламенем, на улицах толпы народа, молящегося Богу в самых патетических позах, со слезами умиления на глазах, с руками, поднятыми к небу. На первом плане русские солдаты прикалывают штыками молящихся стариков, жен и детей, вдали виден дым пушечных выстрелов, и среди молящейся толпы падают раненые и валяются убитые юноши и девицы. Словом, картина представляет беззащитный город, взятый приступом дикими ордами Атиллы или Чингисхана, жители которого обречены поголовно на смерть.
Можно ли что-нибудь выдумать возмутительней такой клеветы! В книге еще туда-сюда: но картина… ведь она бросается в глаза всякому и возбуждает одинаково человека образованного и необразованного, богача и пролетария. Изделие Роберта Флери выставлено в Париже в одном из лучших магазинов, на самом бойком месте и привлекает огромные массы парижан, которые плачут об участи Польши, проклинают Россию и, конечно, от души верят в ужасное варварство русских. Польская эмиграция не могла остаться равнодушною к произведению французского маляра, один из стихоплетов, бежавших из лясу, написал бессмысленнейшие вирши в честь Роберта Флери, вирши его переведены на французский язык звучными стихами, скрывшими бессмыслицу подлинника. Польский оригинал, мало, впрочем, кому понятный, и французский перевод напечатаны на прекрасной бумаге, в две колонны. На заглавной странице символический политипаж со знаменами, на которых надписаны названия всех частей, о присвоении которых мечтают обезумевшие поляки: Русь Белая, Русь Червонная, Русь Черная, Волынь, Подолия, Смоленск, Жмудь, Украина, и подпись: ‘Тони Роберту Флери от эмиграции польской за патриотическую картину — Варшава 8 апреля 1861 г.’
Вирши раздаются чувствительным парижанам и парижанкам даром или продаются по самой ничтожной цене, и таким образом пропаганда, враждебная России, идет быстро. Зато в обилии курится фимиам перед Францией, выставляется в идиллическом свете Польша и польская эмиграция, опозорившая себя убийствами, лжами, клеветами и деланием фальшивой монеты.
И такие стихи дозволяются к публичной продаже одною из дружественных нам держав! И такие картины выставляются в той стране, повелитель которой торжественно произнес, что ‘империя — это мир!’. Удивительно и непостижимо! Впрочем, давно уже сказано: si vis pasem, para bellum… то есть со врагом мирись, а камень держи за пазухой…
Печатается по единственному изданию: Аскоченский В. И. [Без подп.] Крестовый поход на Россию // Домашняя беседа. — 1866. — Вып. 40. — С. 894-900.
[1] Мазад (de Mazade) Шарль де (1821-1893) — французский писатель. Был одним из главных сотрудников ‘Revue des deux Mondes’, где опубликовал не менее пяти тенденциозных статей о России. Отдельно изданное сочинение ‘La Pologne contemporaine’ (1863) также было написано ‘в духе, далеко не сочувственном России’.
[2] Анри Мартен (1810-1883) — автор многих книг по истории Франции, масон, сенатор (1876-1883), на основе идей русофоба Ф. Духинского в 1866 г. опубликовал работу ‘Россия и Европа’ (Henri Martin. La Russie et l’Europe. — Paris, 1866. — 431 p.), которую двумя годами спустя издал на немецком языке (Henri Martin. Ruland und Europa. — Hannover, 1869. — 455 s.).
[3] Шнитцлер (Schnitzler) Иоганн Генрих (1802-1871) — исто — рик и статистик. В 1823-1828 гг. жил в России домашним учителем, собирал материалы о России. Летом 1864 г. он предпринял второе путешествие в Россию. Автор сочинений: ‘Essai d’un statistique generale de l’empire de Russie’ (Paris, 1829) и ‘La Russie, la Finlande et la Pologne, tableau statistique, gographique et historique’ (Paris и СПб., 1835), ‘Historie intime de la Russie sous les empereurs Alexandre et Nicolas’ (Paris, 1847), ‘La Russie ancienne et moderne, histoire, description, moeurs’ (Paris, 1854), ‘L’empire des Tdsars au point actuel de la Science’ (Paris и СПб., 1856-1866), ‘La mission de l’empereur Alexandre II et le general Rostoftsoff’ (Paris, 1860), ‘Rostopchine et Koutouzof, ou la Russie en 1812’ (Paris, 1863) и др.
[4] Робер-Флери (Robert-Fleury) Тони (1837-1911) — французский художник.