Красоты Стерна,, Стерн Лоренс, Год: 1801

Время на прочтение: 17 минут(ы)

КРАСОТЫ СТЕРНА
или
собраніе лучшихъ ево Патетическихъ повстей и отличнйшихъ замчаній на жизнь
для
чувствительныхъ сердецъ.

Переводъ съ Аглинскаго.

Съ портретомъ Сочинителя.

0x01 graphic

МОСКВА
въ Сенатской типограсфіи
у Селивановскаго.
1801.

Съ одобренія Московской Ценсуры.

ВСЕПРЕСВТЛЙШЕМУ,
ДЕРЖАВНЙШЕМУ,
ВЕЛИКОМУ ГОСУДАРЮ,
ИМПЕРАТОРУ
АЛЕКСАНДРУ ПАВЛОВИЧУ,
САМОДЕРЖЦУ ВСЕРОССІЙСКОМУ,
Государю Всемилостивйшему,

и пp. и пр. и пр.

ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ
ВЕЛИЧЕСТВО
Всемилостив
&#1123,йшій Государь!

Подлинникъ сихъ Красотъ Стерна былъ поднесенъ Іосифу ІI Римскому Императору, какъ украшеніе Британской Литтературы.
Я осмлился посвятить ихъ чувствительной, человколюбивой душ ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА какъ сокровище, достойное и другаго ковчега Даріева, и другаго АЛЕКСАНДРА.
Великій Монархъ! не по изящности дарованій Автора, которые были бы все еще маловажны, чтобъ доcтигать высоты Престола, но по чистот сердца, благоговющаго къ ВАМЪ,— пріимите сію малую жертву: мои Музы ни щастливы ни богаты, но я не желаю сокровищъ, а одного милостиваго, благосклоннаго ВАШЕГО взора.

Всемилостивйшій Государь!
ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА

Врноподданный
Іаковъ Галинковскій.

ПРИМЧАНІЕ.

Въ Англіи вс знаютъ Стерна — вс удивляются его характеристик — сему особенному нкоторому роду изображать малйшія движенія сердца въ обращеніи, въ домашнемъ быту — сей неподражаемой, безпритворной чувствительности, любви къ человчеству — сей волшебной точк зрнія, изъ которой описываетъ онъ вс предметы.— Стернъ есть диво Англійскихъ Юмористовъ и образецъ въ своемъ родъ для цлой Европы. Въ литтератур ученаго свта были ему подражатели, на примръ: дю Пати, Морицъ, Гете, Вернъ — — но не было еще ровестниковъ. Девизъ его будетъ вчно: единственный, неподражаемый. Онъ стоитъ на ряду съ Попемъ, Свифтомъ, Юмомъ, Томсономъ и другими!— какъ жени, какъ превосходный писатель, но какъ сантименталистъ {Сантиментальность значитъ: тонкая, нжная и подлинная чувствительность.}, какъ филантропъ (человколюбивый) — онъ первой, или лучше начальникъ своей секты. Извстное — хотя очень по неудачному переводу на Рускомъ Чувствительное Путешествіе — есть то, что называется образцовое твореніе во всхъ націяхъ, къ сожалнію, оно не докончено. Его Тристрамъ Шенди чрезвычаенъ, наполненъ шутками, остротою и веселымъ духомъ, но можетъ-быть мало сыщетъ людей по своему вкусу. Проповди самаго пламеннаго духа и краснорчія. Бъ сихъ трехъ произведеніяхъ пера нашего Автора заключаются вс его сочиненія, они составляютъ въ лучшемъ Лондонскомъ изданіи десять томовъ, изъ коихъ нкто W. Н. Англійской ученой, выбралъ лучшія піески и назвалъ ихъ: Красоты Стерна, и въ семъ вид представляю ихъ знатокамъ нашей словесности! — Переводъ сей сдланъ изъ 8 Лондонскаго изданія въ 1785 году. Одно число изданій заключитъ можетъ параграфъ всей этой похвалы о красотахъ Стерна.—
Желаю, чтобъ публик нашей показались онъ такъ же занимательны — желаю, чтобъ и т, которые слишкомъ пристрастились проповдывать свою чувствительность при всякомъ кусточкъ, при всякомъ ручайк въ окружностяхъ нашего города — поучились у Стерна чувствовать съ большею подлинностію, глядя на сцену свта не одними заплаканными глазами, но изливши свои чувствованія къ польз отчужденнаго суетами міра сего, ближняго нашего, — къ возбужденію сей любви къ нему, соединяющей толь нжными узами общество, — на которой основывается земное наше блаженство — и которая толь ясно изображена на всхъ сихъ страницахъ,
Для любопытства читателей помщенъ портретъ сочинителя, гравированный съ оригинала.
Прежде напечатанія сего перевода, я совтовался со многими знающими, искренними моими пріятелями — пользовался, ихъ замчаніями, ихъ критикою — и естьли нкоторые отрывки, отдаванные мною въ Иппокрену и заслужили одобреніе, то оное съ признательностію отношу боле къ ихъ совтамъ, нежели къ моимъ способностямъ —

Отъ Переводчика.

ЖИЗНЬ СТЕРНА*.

* Въ подлинник сказано, что это извлеченіе изъ той, которую онъ самъ писалъ.
Сочинитель сихъ собранныхъ отрывковъ превосходной жены {Писатель съ необыкновенными дарованіями.} родился въ Южной Ирландіи, въ город Клонмелъ Ноября 24 1713 года. Отецъ его былъ Поручикъ Гандесай-Дева полку и внукъ Др. Ричарда Стерна, Архіепископа Іоркскаго, котораго умеръ въ 1683 году. Нашъ писатель родился спустя нсколько дней по прибытіи его родителей изъ Дюн-Кирка. День его рожденія, говоритъ онъ намъ ‘былъ самой зловщій для бднаго отца моего, потому что онъ черезъ день своего призда отставленъ вмст съ прочими хорошими Офицерами изъ полку, и остался на собственномъ своемъ пропитаніи въ семъ пространномъ свтъ съ женою, и двумя дтьми.’ — Посл отставки отца его похали они въ свое родовое жилище въ Эльвингтон, не далеко отъ Іорка, гд находилась его мать. Тамъ прожили они около 10 мсяцовъ, между тмъ полкъ сформировался, отецъ его вошелъ опять въ службу и они отправились въ Дублинъ. Спустя мсяцъ посл ихъ прибытія, отецъ его былъ откомандированъ въ Экзэтеръ, куда и они за нимъ послдовали. Черезъ годъ почти опять находимъ мы ихъ въ Дублин. Здсь, казалось, отецъ его имлъ нкоторую надежду пожить доле, нанялъ большой домъ, меблировалъ его, и въ полтора года прожилъ довольное число денегъ’ —
Въ 1719 году, полкъ былъ наряженъ со многими другими на Островъ Вайтъ (Wight) съ повелніемъ отправиться оттуда въ Гишпанію въ Вигову экспедицію. Мать нашего сочинителя, сестра его и самъ онъ остался на остров Вайт, пока экспедиція Вигова кончилась. Полкъ возвратился въ Викловъ въ Ирландію, и отецъ потребовалъ ихъ къ себ. Они пустились моремъ въ Дублинъ, и конечно бы погибли въ случившейся жестокой бур, естьли бы мать сочинителя, своими усильными прозьбами не принудила Капитана корабля возвратиться въ Велесъ (Wales). Тамъ простояли они съ мсяцъ, потомъ отправились въ Дублинъ и похали сухимъ путемъ до Виклова, гд отецъ его нсколько уже недль щиталъ ихъ погибшими.— Въ Виклов стояли они годъ въ казармахъ (въ 1720) году, оттуда перехали къ Г. Фетерстону Священнику, за семь миль отъ Виклова, которой причелся роднею Стерну и пригласилъ ихъ въ свой приходъ въ Анимо. Здсь прожили они полгода — и въ семъ-то приходъ случилось, что нашъ Авторъ упавши подъ мельничное колесо, дивнымъ образомъ уцллъ, въ то самое время, когда мельница была на ходу, и былъ вынятъ оттуда ни мало не вредимъ. Кажется это невроятно, однакожъ разсказываютъ за точную правду во всемъ этомъ околотк Ирландіи, гд множество черни видло его, сбжавшись посмотрть такую сцену.— Оттуда пошли они за своимъ полкомъ въ Дублинъ и стояли тамъ годъ въ казармахъ, въ которое время (т. е. въ 1721 году), сочинитель нашъ учился писать и проч….. Слдующаго году полкъ командированъ былъ на Сверъ Ирландіи къ Карифергу, но только что прибыли въ Дроггеду, какъ на пути получили ордеръ итти въ Мюллюнгарь, гд они какими-то судьбами нашли одного родственника, происходящаго по прямой линіи отъ Архіепископа Стерна, которой принялъ ихъ въ свой замокъ, содержалъ ихъ съ самымъ дружескимъ попеченіемъ цлой годъ — и потомъ проводилъ ихъ въ полкъ до Кариферга, облаготворивши ихъ своими милостями.— Потомъ нсколько времени спустя, отецъ Сочинителя попросился въ отпускъ у своего Полковника, чтобъ отдать его въ школу — и отдалъ близъ Галифакса, въ Іоркской округъ доброму учителю, гд онъ и находился, покуда Божіимъ о немъ промысломъ двоюродной братъ его изъ Ельвингтона, сдлался ему вторымъ отцомъ и послалъ его въ университетъ и проч….
Сочинитель нашъ оставался въ Галифакс почти до конца 17З1 года. Здсь находитъ онъ случай разсказать слдующій анекдотъ о себ и своемъ учител.— ‘Потолокъ былъ вновь выбленъ въ зал нашей школы — лстница стояла не прибрана, и я — въ одинъ неудачной мн день, взобрался на нее и написалъ щоткою большими заглавными буквами, Laur. Sterne {Лаврентій Стернъ.}, за что меня надзиратель крпко выскъ.— Мой учитель былъ очень недоволенъ этимъ, и сказалъ мн въ глаза, что много имени никогда не сотрутъ, что я мальчикъ съ дарованіями, и онъ увренъ, что я дойду до своего совершенства. Такая рчь его привела въ забвеніе полученные мною побои.’ — Въ 17З2 году двоюродной братъ Стерновъ послалъ его въ университетъ. Онъ былъ принятъ въ Коллегію Іезуитовъ въ университет Камбриджскомъ 6 Іюля 17ЗЗ года, подъ покровительство Г. Каннона, записанъ въ книгу входящихъ учениковъ Марта 1735, поступилъ въ степень Б. Л. {Бакалавра.} Генваря 17З6, а въ М. А. въ начали 1740 {Магистра.}. Изъ университета переселился онъ въ Іоркъ. Дядя его Іаковъ Стернъ, Пребендарій Дургама и проч. отдалъ ему приходъ Сюттона. Въ Іорк познакомился онъ съ Гж. Стернъ, которая видно въ то время или себя щитала не довольно богатою, для нашего сочинителя слишкомъ бднымъ, чтобъ согласиться за него выйти.— По нкоторомъ времени она заболлъ, и въ одинъ вечеръ, когда онъ сидлъ возл нее съ сокрушеннымъ сердцемъ, она ему сказала: ‘дорогой Лоринька! — я никогда не буду твоею, — я чувствую, что мн не долго жить на свт — но я оставляю теб нсколько шиллинговъ моего имущества.’ — На это была ея непремнная воля, которой великодушіе, говоритъ онъ меня преодолло.’
Гж. Стернъ выздоровла, и они обвнчались 1741 года. Дядя его далъ ему Пребенду Іоркскую, а помощію имнія жены его досталъ онъ себ и Стеллингтонской приходъ. Онъ жилъ въ Сюттоне около дватцати лтъ, исполняя должность обихъ тхъ мстъ.—
Въ 1760 году, сталъ онъ жить домомъ въ Іорк, и скоро потомъ похалъ въ Лондонъ опубликовать свои дв первыя части Шендія, кои были уже изданы за годъ предъ симъ въ Іорк. Въ 1760 гаду Лордъ Фалконбрайджъ подарилъ его викарствомъ (Cyracy) въ Коксвуд. Въ 1762 похалъ онъ во Францію со всею своею фамиліею. Черезъ два года, потомъ былъ онъ въ Италіи для поправленія своего здоровья и возвратился въ Ма 1766 Года, Онъ оставилъ Іоркъ въ конц 1767 года. и отправился въ Лондонъ, чтобъ тамъ опубликовать свое Чувствительное Путешествіе, которое сочинялъ онъ того же лта въ любимомъ своемъ приход Коксвуд. Здоровье его начинало ослабвать, но онъ не переставалъ посщать своихъ друзей и былъ все съ обыкновенномъ положеніи своего духа. Въ Феврал 1768, почувствовалъ онъ приближеніе смерти и посл не долгихъ усилій, его немощный и свое время прожившій составъ отдалъ долгъ природ, 18 Марта 1768 года, въ своей квартир въ Бондъ-Стрит (на улицъ Бондъ называемой), и былъ погребенъ самымъ простымъ и не открытымъ образомъ 22 тогожъ мсяца.
Т, которые имли бы такое же удовольствіе постить его гробницу, какое онъ имлъ посщая любезнаго своего монаха и которые наполнены этимъ выраженіемъ! Sad Luxury! to vulgar souls unknoun! (печальное удовольствіе! душамъ простонароднымъ не извстное), могутъ найти гробъ тотъ, вмщающій священные его остатки на новомъ кладьбищ, принадлежащемъ къ приходу Сент. Джорджъ Гановеръ-Скверъ называемому, въ изголовьи камня высчена слдующая надгробная надпись:

Близъ сего мста
Покоится тло
Почтеннаго Лаврентія Стерна,
А. М.
Умершаго 13 Сентября 1768 *
на 53 году.

* Это число ошибочно.

——

{Въ оригинал находятся многія Епитафіи, здланныя въ память нжному другу людей, чувствительному Стерну, но въ перевод он бы потеряли много своей силы и красоты: я оставляю здсь одну Гаррикову.} Ah! molliter offa quiefcant! и пр.

EPITAPH
by DAVID GARRICK, ESQ.

Shall pride a heap of fculptur’d marble raise,
Some worthless, unmourm’d titled fool to praise,
And shrall we not by one poor graveftone learn
Where Genius, wid, and humour, sleep with Sterne?

ЕПИТАФІЯ
ДАВИДА ГАРРИКА, ДВОРЯН.

Должноль тщесланіе свой мраморъ расточать,
Чтобъ недостойные лишь титлы украшать,
Когда читаемъ мы на этомъ камн бдномъ,
Что здсь лежитъ Жени и умъ и нжность съ Стерномъ*?
* Можно видть переводъ сей Епитафіи — и Жизнь Стерна въ Ежемесячномъ изданій подъ названіемъ: Муза.
Такъ почти можно перенесть эту Епитафію, но слово Гюморъ не выразимо на нашемъ языкъ. Я заключаю Панигерикъ Стерновъ тмъ — что сколько бы мы въ похвалу его ни сказали, — мы бы не сказали ничего новаго, все это будетъ написано въ сердц каждаго чувствительнаго человка!— Всякой другъ человчества будетъ другомъ Стерна! — — —

КРАСОТЫ СТЕРНА.

ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТЬ.

Любезная чувствительность! источникъ неизчерпаемый всего, что есть дорого въ удовольствіяхъ и многоцнно въ огорченіяхъ нашихъ! ты гнетешь твоего страдальца на соломенномъ лож — и ты возвышаешь его до небесъ — вчный ключь нашихъ чувствованій! — здсь изображаю тебя — и твоя-то ‘божественная сила движется внутри меня’.— Не то, что иногда въ скучныхъ и болзненныхъ минутахъ, ‘душа моя опровергается на самую себя и трепещетъ при мысли о разрушеніи’. — Одно напыщеніе словъ!— но то самое, когда я чувствую нкоторыя великодушныя удовольствія, нкоторыя великодушныя заботы превыше самаго себя — все происходитъ отъ тебя, великое — великое хранилище чувствій, (sensorium) цлаго свта! — болющая и тогда, когда единый власъ съ главы упадаетъ въ отдаленнйшихъ степяхъ твоего творенія.— Тронутый тобою, Евгеній, приходитъ къ одру моему, когда я изнемогаю — слушаетъ мои жалобы на припадки, и обвиняетъ время, что оно разстроило его нервы.— Часто вселяешься ты въ душу самаго простаго поселянина, онъ переходитъ холодныя горы — сыскиваетъ растерзаннаго агнца изъ чужаго стада — — Въ сію минуту вижу его склонившаго голову на посохъ, съ самымъ жалостливымъ видомъ взирающаго на него: Ахъ! естьли бъ я нсколько пришелъ ране! больной истекаетъ кровью — Его доброе сердце обливается кровью, вмст съ агнцемъ.—
Миръ теб великодушный пастырь! — я вижу, какъ ты удаляешься съ воздыханіемъ — но твое удовольствіе перевситъ его — ибо блаженна та хижина, въ которой ты обитаешь — блаженъ тотъ, кто раздляетъ ее съ тобою — и блаженны агнцы, вокругъ тебя веселящіеся.—

Чувст. Путешествіе,
стр. 226
*.

NB. Не безполезно увдомить читателя, что мы ссылались во всхъ мстахъ на послднее Лондонское изданіе, въ десяти томахъ состоящее.
* Предлагаемой теперь переводъ, противъ изданнаго прежде мною въ Иппокрен въ нсколькихъ отрывкахъ, гораздо пополненъ, исправленъ и вновь сличенъ съ оригиналомъ.— Я надюсь, что понималъ моего Автора, потому что у меня предъ глазами былъ буквальной переводъ одной Англичанки на Французскомъ, а во многихъ мстахъ справлялся и съ Нмецкимъ.— За себя ручаться нельзя, а предоставляется знатокамъ сего языка здлать свои замчанія.— Извстно, что Стернъ есть одинъ изъ труднйшихъ сочинителей для перевода.—

УЧИТЕЛЬ.

Видите, сказалъ батюшка, обращая свою рчь къ дяд моему Товію и къ Іорику, ужъ и подавно пора взять это юное существо изъ рукъ женщинъ и отдать особому смотрителю.
Я такъ сужу: особа, приставленная къ моему сыну, должна быть какъ зеркало, въ которое бы онъ смотрлся съ утра до вечера, и сообразовалъ съ нимъ свои взоры, свои ухватки (carriage), а можетъ быть и самыя скрытныя чувствованія своего сердца — желалъ бы я, Іорикъ! имть такое — естьли можно, выполированное во всхъ точкахъ, чтобъ сыну моему въ него смотрться.
Есть, продолжалъ батюшка, какая-то мина, движеніе тла и всхъ его частей, какъ въ поступкахъ, такъ и въ разговорахъ, которыя отвчаютъ вамъ за доброту души (well within) — есть тысячи непримтныхъ отверстій, продолжалъ батюшка, сквозь которыя проницательный взоръ достигаетъ въ сердце человка — и я полагаю, примолвилъ онъ, что умной человкъ не можетъ положить своей шляпы вшедши въ горницу, — или взятъ ее выходя оттуда, чтобъ чмъ нибудь онъ себя не выказалъ.
По моему, продолжалъ батюшка, онъ долженъ быть веселонравенъ, привтливъ, забавенъ, но притомъ благоразуменъ, внимателенъ къ своимъ дламъ, бодръ, остръ, прозорливъ, изобртателенъ, скоръ въ ршеніяхъ сомнній и трудныхъ умозрительныхъ вопросовъ — — уменъ, смысленъ и ученъ.— А для чегожъ бы не кротокъ, умренъ, тихъ и добръ? сказалъ Іорикъ.— А для чегожъ бы, вскричалъ дядя мой Товій, не былъ онъ открытъ, великодушенъ благодтеленъ и храбръ?
— Онъ будетъ таковъ, любезный мой Товій! отвчалъ батюшка, вставши и потрясши его за руку.— Когда такъ, братецъ Шенди, отвчалъ дядя мой Товій приподнимаясь со стула и положивъ трубку свою, чтобъ батюшку взять за другую руку — то здлай милость, позволь рекомендовать теб для этаго сына бднаго Лефевра! — Слеза радости — слеза первой воды — засверкала въ глаз у дяди моего Товія, а другая послдовала за нею у Капрала, когда это предложеніе здлано. Отъ чего?… вы увидите, когда прочтете повсть объ Лефевр.

ПОВСТЬ ОБЪ ЛЕФЕВР.

Нкогда лтомъ, того самаго года, какъ Дендермондъ взятъ союзниками, дядя мой Товій ввечеру былъ за столомъ и ужиналъ, а Тримъ сидлъ позади его на косяк окошка.— Я говорю сидлъ — ибо въ разсужденіи раненаго Капралова колна, которое иногда причиняло ему жестокую боль, дядя мой Товій, когда одинъ бывало обдалъ или ужиналъ, никогда не позволялъ стоять Капралу: но почтеніе сего добраго солдата къ своему командиру было такъ велико, что съ надлежащею артиллеріею дядя мой Товій скоре одинъ бы могъ взять Дендермондъ, нежели выиграть у него эту позицію {Я старался соображать слова Товія и Капрала съ Военнымъ Уставомъ.— Рчи ихъ отзываются штилемъ военныхъ людей.}, иногда дядя мой Товій, думая, что Капралъ далъ облегченіе ног своей, оглянется бывало назадъ, и всегда найдетъ его за своимъ столомъ во всей почтительной форм, и это причиняло между ими больше размолвки, нежели вс другія причины черезъ дватцать пять лтъ сряду.— Да это вить ни то, ни сіо! — За чмъ же я упоминаю?… Спросите у моего пера, оно правитъ мною, а не я имъ.—
И такъ въ вечеру дядя мой Товій сидлъ за своимъ ужиномъ — какъ вдругъ хозяинъ нашего малаго деревенскаго трактира вошелъ въ горницу съ порожнею бутылкою въ рук, и просилъ дать одинъ или два стакана столоваго вина. ‘Это для бднаго Дворянина — молвилъ онъ, кажется для армейскаго, онъ занемогъ у меня въ дом, тому ужъ четвертый день, и съ тхъ поръ не поднималъ головы съ постели, и ничего даже не хотлъ кушать, а теперь захотлось ему попросить стаканъ вина и тоненькой ломтикъ поджареннаго хлба.— ‘Я думаю, говорилъ онъ потирая рукою по лбу, это подкрпитъ меня.’ —
— Когда бы я не могъ нигд выпросить, занять, или купить чего такого — прибавилъ хозяинъ — я бы ршился даже украсть для этаго бднаго Дворянина — такъ онъ болнъ! но Богъ милостивъ!… я надюсь… онъ выздороветъ, продолжалъ онъ — мы вс объ немъ сокрушаемся.—
Ты самой доброй парень, хоть побожиться! вскричалъ дядя мой Товій, — выпей же сперва самъ стаканъ вина за здоровье бднаго Дворянина, потомъ отнеси ему дв бутылки, представь ему мои услуги, и скажи, что цлая дюжина для него готова, ежели только это ему поможетъ..
Хотя я и увренъ, сказалъ дядя мой Товій,— какъ трактирщикъ затворилъ дверь — что онъ малой очень жалостливой — однако Тримъ! — нельзя мн не имть высокаго мннія o его постояльц — должно быть въ немъ чему нибудь необыкновенному, чтобъ такъ скоро пріобрсть состраданіе трактирщика.— И всей его семьи, прибавилъ Капралъ — потому что они вс объ немъ сокрушаются. ‘Вороти его! сказалъ дядя мой Товій.— Поди Тримъ! и спроси какъ его зовутъ?’
‘Я право забылъ, сказалъ трактирщикъ, входя опять въ горницу съ Капраломъ, — но могу и въ друтой разъ спросить объ этомъ его сына.’ — Разв и сынъ есть при немъ? сказалъ дядя мой Товій.— ‘Да, сударь, мальчикъ одиннатцати либо двенатцати лтъ, отвчалъ трактирщикъ, но бедняжка столько же лъ, какъ и отецъ! онъ безпрестанно вздыхаетъ и плачетъ объ немъ, и вотъ ужъ два дни, какъ не отходитъ отъ его постели.’
Дядя мой Товій положилъ ножикъ и вилку, отодвинулъ тарелку, слушая трактирщика, а Тримъ, не дожидаясь приказу принялъ ее молча и черезъ нсколько минутъ подалъ ему трубку и табакъ.
— Тримъ! я имю въ голов проэктъ, сказалъ дядя мой Товій — какъ этотъ вечеръ погода, дурна, то я закутаюсь потепле въ свою шинель (roquelaure) и схожу постить бднаго Дворянина.— Ваше благородіе не надвали своей шинели ни одинъ разъ, отвчалъ Капралъ, съ той самой ночи, какъ ваше благородіе, получили рану, стоя на караул въ траншеяхъ передъ воротами Св. Николая, да къ томужъ, ночь такъ холодна и. сыра, что въ этакой шинели и при такой погод можете легко простудиться, ваше благородіе, и подновить боль въ бедр вашего благородія.— Этого и самъ я боюсь, отмчалъ дядя мой Товій — однакожъ не могу быть спокоенъ духомъ, Тримъ! съ тхъ поръ какъ трактирщикъ пересказалъ, мн все это. Я бы хотлъ не знать столько объ этомъ дл, — примолвилъ дядя мой Товій,— или знать гораздо больше — Какъ бы намъ съ этимъ сладить, Тримъ? ‘Положитесь, коли, угодно вашему благородію, на меня, отвчалъ Капралъ, — я возьму свою палку и шляпу, пойду къ трактирщику, рекогносцирую все, какъ слдуетъ, и черезъ часъ подамъ вашему благородію полной рапортъ.— ‘Ступай, Тримъ! сказалъ дядя мой Товій: — и вотъ теб шиллингъ, попотчивать его слугу’. — О! отъ него я все узнаю, отвчалъ Капралъ, затворяя дверь.
Еще дядя мой Товій не вытряхнулъ огарковъ изъ третей своей трубки, какъ Капралъ Тримъ возвратился и подалъ ему слдующій рапортъ.
Сперва отчаялся было я, сказалъ Капралъ, принесть вашему благородію какое нибудь извстіе о бдномъ Поручик.— Такъ онъ изъ армейскихъ? спросилъ дядя мой Товій. Да, ваше благородіе, отвчалъ Капралъ.— Котораго полку? прибавилъ дядя мой Товій.— Я всеразскажу вашему благородію по ранжиру.— Ну, Тримъ! такъ я набью ceб еще трубку, сказалъ дядя мой Товій, и не буду перерывать твоей рчи, пока ты не кончишь. Садись повыгодней на косякъ, Тримъ, и начни съизнова.— Капралъ здлалъ свой старинной поклонъ, которой изъяснилъ столько, сколько поклонъ изъяснить можетъ: много милости, ваше благородіе! — и сдши, какъ въ приказ было отдано, онъ началъ разсказывать дяд моему Товію почти въ такихъ словахъ.
Сперва отчаялся было я принесть вашему благородію какое нибудь извстіе о бдномъ Поручик и его сын, потому что какъ спросилъ я, гд его слуга, отъ котораго надялся развдать обо всемъ, о чемъ только развдывать годится — (Самое справедливое замчаніе, Тримъ! подхватилъ дядя мой Товій:) — то мн отвчали, ваше благородіе, что при немъ нтъ слуги, что онъ пріхалъ на наемныхъ лошадяхъ, и не могши хать дале, (видно чтобъ догнать свой полкъ), онъ отпустилъ ихъ на другой день посл своего прізду.— Когда мн будетъ легче, душенька!….. сказалъ, онъ своему сыну, отдавая кошелекъ, чтобъ заплатить извощику, то мы можемъ и здсь нанять лошадей!— Но Богъ всть! выдетъ ли отсюда бдной Офицеръ! сказала мн воздохнувши хозяйка.— Цлую ночь слышала я въ стн зловещіе стукальцы {Есть черви, называемые стноточцы, которые грызучи дерево, стучатъ на подобіе карманныхъ часовъ.}, и ежели онъ умретъ, то это бднинькое дитя, сынъ, его, пойдетъ за нимъ, во гробъ, потому что, сердце его, и такъ уже сокрушилось.
Какъ я слушалъ ея рчь, продолжалъ Капралъ, мальчикъ вошелъ въ кухню приказать, изжарить ломтикъ хлба, о которомъ сказывалъ трактирщикъ. ‘Да только я самъ его изжарю — сказалъ онъ. Пожалуйте Баринъ сударикъ, позвольте мн васъ избавитъ отъ этого труда, сказалъ я, взявши вилку для этого дла, и придвинулъ ему мой стулъ, чтобъ слъ онъ у огня, пока я буду стряпать.’— Я думаю сударь, отвчалъ онъ очень, скромно, что я лучше, угожу на его вкусъ. Поврьте, продолжалъ я, его благородію не покажется онъ хуже отъ того, что будетъ изжаренъ старымъ солдатомъ.— Милое дитя! взялъ меня за руку и залился слезами.— Бдненькой! сказалъ дядя мой Товій, онъ съ младенчества восританъ въ арміи и имя солдата, Тримъ, отозвалось въ его сердц, какъ имя друга,— хотлъ бы я, чтобъ онъ былъ здсь.’ —
— ‘Никогда посл самаго большаго маршу, продолжалъ Капралъ, столько не хотлось такъ сть, какъ плакать съ нимъ въ эти минуты, — чтобы этому за причина, ваше благородіе? — Ничего Тримъ, сказалъ дядя мой Товій утираясь {Въ подлинник: blowing his nose — (сморкая носъ).}, кром того, что ты самое доброе сердце.
Когда я отдалъ ему грнку, продолжалъ Капралъ, то счелъ ужъ кстати увдомить его, что я слуга Капитана Шенди, что ваше благородіе (хотя и незнакомы, берете великое участіе въ состояніи его батюшки, и ежели есть что въ вашемъ домъ, въ вашемъ погреб — (Ты бы могъ прибавитъ такъ же и въ моемъ кошельк, сказалъ дядя мой Товій) — то все это сердечно къ его услугамъ. Онъ здлалъ мн очень низкой поклонъ, которой относился къ вашему благородію), и ни слова не отвчалъ — такъ сердце его было стснено! — онъ пошелъ вверхъ съ грнкою.— Вы увидите, баринъ сударикъ… сказалъ я отворяя ему дверь изъ кухни, что батюшк вашему будетъ легче. —
Викарій Г. Іорика курилъ трубку у очага, но онъ не молвилъ ниже слова ни добраго ни худаго въ утшеніе бдному дитят. Я подумалъ, что это очень дурно, прибавилъ Капралъ.— И я такъ думаю, отвчалъ дядя мой Товій.
Какъ Поручикъ выпилъ стаканъ вина и скушалъ грнку, то почувствовалъ себя не множко лучше, и прислалъ въ кухню сказать, что ежели угодно мн войти чрезъ десять минутъ, то онъ съ удовольствіемъ меня приметъ.— Я чаю, сказалъ трактирщикъ, онъ станетъ молиться, потому что книжка лежитъ на стул возл его кровати, и я притворяя дверь видлъ, какъ сынъ его бралъ подушку подъ колни.—
Я думаю Г. Тримъ, сказалъ Викарій, вы господа армейскіе никогда не молитесь? — Я своими ушами слышала вчерась, какъ Поручикъ усердно молился, сказала хозяйка, а то бы и сама не поврила.— Смотри, подлинно ли такъ, подхватилъ Викарій? — Ваше благословеніе! сказалъ я ему — солдатъ молится также усердью, какъ и попъ — и когда онъ сражается за свое отечество, за свою жизнь, за свою честь, то онъ иметъ боле причины молиться Богу, нежели кто другой. Хорошо сказано, Тримъ! воскликнулъ дядя мой Товій.— Когда, ваше благословеніе, солдатъ принуждень полсутокъ простоять въ траншеи по колни въ холодной вод — или нсколько мсяцовъ сряду быть въ дальныхъ и опасныхъ походахъ — сего днч можетъ быть преслдуемъ самъ — завтра преслдуя другихъ — наряженъ сюда — откомандированъ туда — просыпаючи цлыя ночи на кулакъ — замерзая во всхъ составахъ — не имя ни соломинки въ палатк, гд бы приклонить голову — то онъ долженъ молиться, когда и какъ удасться. Я думаю, сказалъ я — (потому, что я долженъ былъ вступиться за честь арміи, прибавилъ Капралъ), — я думаю, ваше благословеніе, когда солдатъ иметъ время молиться, то онъ молится съ такимъ же усердіемъ, какъ и священникъ, хотя можетъ быть и съ меньшими нарядами и не съ такимъ наружнымъ видомъ.— Много не надобью было теб говорить, примолвилъ дядя мой Товій — потому что единъ Богъ знаетъ, гд есть лицемріе, и гд его нтъ! — На великомъ и главномъ Ревю {Смотръ, см. военный Уставъ.}, которой здланъ будетъ всмъ намъ, Капралъ — въ день суда, но не прежде, тамъ увидятъ, кто исполнялъ свою должность въ семъ свтъ — кто нимъ — и тогда-то Тримъ! мы будемъ повышены по заслугамъ.— Я чаю, что будемъ, сказалъ Тримъ.— Это братъ писано въ Библіи, отвчалъ дядя мой Товій, — и я теб завтра же покажу — между тмъ мы можемъ врить Тримъ, къ собственному нашему ободренію, примолвилъ дядя мой Товій, что Всемогущій Богъ есть благій и праведный правитель міра сего, и ежели мы исполняли въ немъ свои обязанности, то не будутъ спрашивать, въ какомъ мундир мы это длали, въ красномъ или чорномъ? {Извстно, что въ Англіи пехотной мундиръ, въ которомъ Капралъ Тримъ и Товій служили, красной, а духовные у нихъ одты въ черномъ.} — Чай, что не будутъ, сказалъ Капралъ.— Ну дале Тримъ! сказалъ дядя мой Товій.
Когда я взошелъ въ горницу къ Поручику, продолжалъ Капралъ, что было точно не прежде, какъ по прошествіи десяти минутъ: онъ лежалъ въ постел — голова его была поднята на рук, а локоть уперся въ подушечку, возл него лежалъ блой батистовой платокъ, — мальчикъ въ самое то время наклонясь, поднималъ подушку, на которой, думаю, стоялъ онъ на колняхъ, — книжка лежала на постел, и когда онъ поднялся взявъ подушку одною рукою, то въ тоже время протянулъ другую, чтобъ принять книжку.— Оставь ее здсь душенька! сказалъ Поручикъ.—
Онъ не говорилъ мн ни слова, пока не подошелъ я близко къ кровати.— Ты служишь при Капитанъ Шенди, сказалъ онъ, пожалуста мой другъ поблагодари твоего господина отъ меня и отъ моего дитяти за всю его благосклонность.— Не Левенсова ли онъ полку, спросилъ Поручикъ? — Я отвчалъ, что ваше благородіе точно Левенсова полку.— Такъ я съ нимъ былъ въ трехъ компаніяхъ во Фландріи, продолжалъ онъ, и его помню, но видно какъ я не имлъ чести быть съ нимъ знакомъ, то онъ меня со всмъ не знаетъ — Ты однакожъ доложи ему, что тотъ, кого онъ одолжилъ по своему добродушію, есть Поручикъ Лефевръ, Ангусова полку, но онъ меня не знаетъ….. сказалъ онъ въ другой разъ призадумавшись.— Станется, что онъ и слыхалъ что нибудь обо мн, продолжалъ онъ, я прошу тебя, скажи Капитану, что я тотъ бывшій Прапорщикъ въ Бред, котораго жена была застрлена по нещастному случаю изъ ружья когда она спала со мною въ палатк.— Помню и я, ваше благородіе эту исторію сказалъ я. — Ты помнишь! сказалъ онъ, утирая слезы платкомъ: и я очень помню…. и при сихъ словахъ вынулъ онъ изъ за пазухи кольцо, повшенное на черной ленточк около шеи: онъ поцловалъ его два раза — Поди ко мн Билли! сказалъ онъ… мальчикъ подбжалъ къ кровати, и упавши на колни, взялъ колечко въ руки, поцловалъ его также какъ и онъ, потомъ обнялъ своего отца, слъ на постелю и началъ плакать…
‘Хотлъ бы я, сказалъ дядя мой Товій глубоко вздыхая, хотлъ бы я лучше уснуть, Тримъ!»
Это васъ слишкомъ трогаетъ, ваше благородіе! отвчалъ Тримъ. Не прикажете ли вашему благородію подать стаканъ вина — къ трубк? Хорошо Тримъ! отвчалъ дядя мой Товій.
Я помню, продолжалъ дядя мой Товій еще разъ вздохнувши, приключеніе Прапорщика и его жены, а особливо по тому, что объ немъ и объ ней, по той ли или по другой какой причинъ не знаю, вс генерально сожалли въ полку:— но доканчивай повсть Тримъ! —
Она кончилась, сказалъ Капралъ, — мн не льзя было доле оставаться, и я пожелавъ доброй ночи его благородію — пошелъ.— Молодой Лефевръ всталъ и посвтилъ мн до самаго низу лстницы, а между тмъ, какъ мы вмст сходили, онъ сказалъ, какъ они прихали изъ Ирландіи, и хотли догнать свой полкъ во Фландріи.— Охъ! сказалъ Капралъ.— Поручикъ прошелъ ужъ весь свой маршъ.— Что жъ будетъ съ бднымъ его сыеомъ? вскричалъ дядя мой Товій.
Къ вчному воспоминанію, къ чести дяди моего Товія, онъ въ сію минуту забылъ вс прочія свои заботы и думалъ только, какъ бы помочь бдному Поручику и его сыну! —
Существо благое, вспомоществующее всмъ безпомощнымъ, вознаградитъ тебя за это!…
Ты кончилъ свое дло слишкомъ коротко, сказалъ дядя мой Товій Капралу, когда онъ клалъ его спать — я теб скажу почему, Тримъ!…. во первыхъ, когда ты предложилъ мои услуги Лефевру, ты зналъ, что болзнь и проздъ стоятъ денегъ, ты зналъ, что онъ бдной Поручикъ, который долженъ содержать однимъ только жалованьемъ себя и своего сына: — слдовательно теб бы можно было предложить ему такъ же и мой кошелекъ!.. Ты знаешь, Тримъ! ежели есть нужда, то я охотно отдаю его въ распоряженіе своему брату, точно какъ самому себ.— Ваше благородіе вдомы, что этого не было въ приказ.— Правда, Тримъ! отвчалъ дядя, мой Товій, ты поступилъ хорошо, какъ солдатъ, но конечно худо, какъ ближній.—
Во вторыхъ — въ чемъ ты тмъ же извиняться можешь — когда ты предлагалъ ему все, что есть въ моемъ домъ — ты бы предложилъ ему тутъ же и мой дом
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека