Пять разсказовъ про Шерлока Гольмса.
Шесть Наполеоновъ.— Золотое пенснэ.— Исчезновеніе чемпіона.— Красный шнурокъ.— Кровавое пятно.
СКЛАДЪ ИЗДАНІЙ
Москва, Моховая, д. Бенкендорфъ, книжный магазинъ Д. П. Ефимова.
1907 г.
Случилось это зимой 1897 года. Было морозное зимнее утро. Я проснулся, чувствуя, что меня трясутъ за плечо. Будилъ меня Гольмсъ. Онъ стоялъ надо мной, держа въ рук свчу. По его возбужденному лицу я понялъ, что что-то случилось.
— Вставайте, вставайте, Ватсонъ,— воскликнулъ онъ,— у насъ нынче будетъ хорошая охота. Ни слова! Одвайтесь и демъ.
Десять минутъ спустя, мы уже сидли въ кэб и мчались по молчаливымъ улицамъ къ вокзалу въ Чарингъ-Кроссъ. Еще начинало только свтать, и фигуры рдкихъ прохожихъ представлялись намъ въ неясныхъ очертаніяхъ. Мы кутались въ наши теплыя пальто и жестоко зябли: очень ужъ холодно было, да и выхали-то не вши.
На вокзал мы напились чаю и услись въ одинъ изъ вагоновъ кентскаго позда. Въ вагон было тепло, и мы почувствовали себя оттаявшими. Гольмсъ получилъ, наконецъ, способность говорить, а я — слушать.
— Вотъ, что я получилъ,— произнесъ Гольмсъ вынимая изъ кармана письмо и подавая его мн.
Я прочиталъ:
‘Аббатство Гранджъ, Маршамъ, Кентъ
Дорогой мистеръ Гольмсъ, я былъ бы очень вамъ благодаренъ, если бы вы мн оказали немедленную помощь. Дло общаетъ быть очень интереснымъ. Оно въ вашемъ вкус. Я только освободилъ лэди, а все остальное не тронуто. Ради Бога, не теряйте ни минуты. Я не могу оставить сэра Евстафія.
‘Преданный Вамъ Стэнли Гопкинсъ’.
— Съ Станли Гопкинсомъ мн пришлось работать семь разъ,— и никогда онъ меня не вызывалъ по пустому,— замтилъ Гольмсъ,— если не ошибаюсь, вс эти дла попали въ вашу коллекцію, Ватсонъ. Да, Ватсонъ, вы умете выбирать, и это нсколько смягчаетъ недостатки вашихъ писаній. Вы усвоили себ роковую привычку смотрть на мои изслдованія не съ научной, а съ романической точки зрнія. Вы испортили прекрасную идею. Вы могли бы составить поучительную серію научныхъ опытовъ. Во всхъ описаніяхъ вы обходите молчаніемъ мою тонкую и деликатную работу криминологическаго характера и распространяетесь о сенсаціонныхъ подробностяхъ дла, эти подробности, правда, возбуждаютъ читателя, но поучительнаго въ нихъ ровно ничего нтъ.
— Такъ почему же вы не пишете эти исторіи сами?— спросилъ я кисло.
— И буду писать, дорогой Ватсонъ, непремнно буду. Теперь мн этимъ заняться некогда. Вы же знаете, что на старости лтъ я непремнно займусь этимъ. Я напишу книгу. Въ этой книг будетъ сконцентрировано все, будетъ изложено все содержаніе науки раскрытія преступленій. Что касается нашего настоящаго дла, то это, повидимому, убійство.
— Вы полагаете, что сэръ Евстафій умеръ?
— Думаю, что такъ. Гопкинсъ пишетъ это письмо нервнымъ, неровнымъ, поспшнымъ почеркомъ, а Гопкинсъ не можетъ быть названъ нервнымъ человкомъ. Да, я полагаю, что здсь имло мсто насиліе, и что трупъ ждетъ насъ, нашего разслдованія. Если бы дло шло о самоубійств, то Гопкинсъ едва ли бы меня вызвалъ. Онъ пишетъ, что ‘освободилъ лэди’. Это, по всей вроятности, означаетъ, что жена была заперта въ то время, какъ убійцы расправлялись съ мужемъ. Мы вступаемъ въ большой свтъ, Ватсонъ. Бумага, на которой написано письмо, шуршитъ какъ шелкъ, обратите также вниманіе на вензель К. В. и гербъ, взгляните на виньетку адреса. Я полагаю, что нашему другу Гопкинсу удастся выдвинуться, благодаря этому длу, а что касается насъ, мы проведемъ интересное утро. Ну, вотъ мы и пріхали. Это Чапльхерстъ. Скоро мы узнаемъ, въ чемъ тутъ дло.
Прохавъ около двухъ миль по проселочной дорог, мы остановились у воротъ парка. Ворота эти были отворены для насъ престарлымъ привратникомъ, лицо котораго имло растерянное выраженіе. Уже по одному этому лицу можно было догадаться, что въ дом произошло что-то недоброе.
Экипажъ нашъ двигался теперь по широкой алле, обсаженной старыми вязами. Въ конц аллеи стоялъ низкій, но широкій домъ, фронтонъ котораго былъ украшенъ колоннами въ стил Палладіо. Центральная часть дома, отненная тиссами, была построена очень давно, флигеля же съ широкими окнами были боле современнаго происхожденія. Парадная дверь была отворена. Стэнли Гопкинсъ ожидалъ насъ, стоя на порог.
— Очень радъ, что вы пріхали, мистеръ Гольмсъ! Привтствую и васъ, д-ръ Ватсонъ. Бда только въ томъ, что я, кажется, напрасно васъ обезпокоилъ. Лэди пришла въ себя и разсказала намъ все, что было. Намъ длать здсь почти нечего. Мы вдь имете понятіе, мистеръ Гольмсъ, о Льюишемской шайк, грабителей?
— Это вы про трехъ Рандоллей говорите?
— Совершенно врно: папаша и два сынка. Это ихъ дло. У меня никакихъ сомнній на этотъ счетъ не имется. Дв недли тому назадъ они обстряпали дло въ Сайденгем. Ихъ многіе видли, и примты вполн сходятся. Рандолли обнаружили необычайное хладнокровіе. Два преступленія въ одной и той же мстности и въ такой короткій промежутокъ времени — это удивительно, не правда ли? На этотъ разъ, надо полагать, мы ихъ повсимъ.
— Стало-быть, сэръ Евстафій умеръ?
— Да, они ему проломили голову его же собственной кочергой.
— Кучеръ мн сказалъ, что это сэръ Евстафій Бракенстолль.
— Совершенно врно, это одинъ изъ богатйшихъ людей Кента. Лэди Бракенстолль находится въ настоящую минуту въ будуар. Бдная женщина! Ей пришлось пережить тяжелую драму. Когда я ее увидалъ, она была почти мертвая. Да лучше пойдемте къ ней. Вы ее увидите сами, и она разскажетъ вамъ все, какъ было. А потомъ мы изслдуемъ вмст столовую.
У лэди Бракенстолль была далеко не заурядная наружность. Рдко мн приходилось видть такое граціозное, женственное и прекрасное лицо. Она была блондинка съ голубыми глазами. Ея волосы были золотистаго цвта. Цвтъ ея лица былъ несомннно безукоризненъ, но теперь, посл пережитыхъ волненій, она была блдна и разстроена. Страданія лэди Бракенстолль были не только нравственныя. На одномъ изъ глазъ виднлся огромный, темнокрасный, отвратительный синякъ, къ которому горничная, высокая женщина, суроваго вида, то и дло прикладывала компрессы изъ воды и уксуса. Лэди Бракенстолль лежала, утомленная, на диван. При нашемъ вход она оживилась и окинула васъ любопытнымъ, внимательнымъ взоромъ. Было очевидно, что энергія, несмотря на ночную драму, все еще продолжала жить въ этомъ прекрасномъ созданіи.
— Вдь я же вамъ все разсказала, мистеръ Гопкинсъ, произнесла она усталымъ голосомъ,— неужели же вы не можете повторить того, что знаете, сами? Ну, хорошо, если вы это находите нужнымъ, я передамъ этимъ господамъ то, что случилось. Они уже были въ столовой?
— Я нашелъ нужнымъ провести ихъ сперва къ вашему сіятельству.
— Ахъ, я вамъ буду очень благодарна, если вы выясните это дло. Мн прямо страшно даже подумать о томъ, что онъ все еще лежитъ тамъ.
Лэди Бракенстолль вздрогнула и прикрыла лицо руками. Во время этого жеста широкій рукавъ платья откинулся, и одна рука обнажилась. Гольмсъ ахнулъ.
— У васъ есть еще ушибы, сударыня! Что это такое?
На рук виднлись два ярко-красныхъ пятна.
Женщина поспшно опустила рукавъ.
— Это ничего,— сказала она,— это не иметъ никакого отношенія къ ужасному длу, совершившемуся въ эту ночь. Прошу васъ и вашего друга садиться, я разскажу все, что знаю… Я — жена сэра Евстафія Бракенстолля. Замужъ за него я вышла около года тому назадъ. Бракъ нашъ былъ несчастнымъ. Скрывать это мн не приходится, такъ какъ о нашихъ неладахъ съ мужемъ было всмъ извстно. Если бы я и вздумала отрицать это, то вы все равно узнали бы все отъ нашихъ сосдей. Можетъ-быть, въ этихъ неладахъ была виновата отчасти и я. Я была воспитана въ боле свободной атмосфер Южной Австраліи, гд условности не въ мод. Англійская жизнь чопорна, манерна и совсмъ мн не нравится. Во всякомъ случа, не я одна была виновата въ нашихъ семейныхъ неурядицахъ. Вс здсь знаютъ, что сэръ Евстафій былъ неизлчимый пьяница. Это былъ такой человкъ, съ которымъ даже одинъ часъ провести тяжело. Представьте же себ, что должна была испытывать я, сильно чувствующая и вспыльчивая женщина, осужденная на совмстную жизнь съ этимъ человкомъ. Всякій, кто сталъ бы доказывать святость такого брака, долженъ быть признанъ кощунникомъ, злодемъ и негодяемъ. Ваши проклятые законы прямо тяготютъ надъ людьми. Богъ не можетъ терпть такою надругательства надъ человческой свободой. Эти законы не Богомъ создали, а нами…
Она привстала, щеки ея горли румянцемъ, глаза сверкали. Суровая горничная тихо взяла свою госпожу за талію и снова положила ее на подушку. Гнвъ несчастной сразу же утихъ, и она стала тихо плакать.
Немного успокоившись, она продолжала:
— Я вамъ разскажу о томъ, что случилось ночью. Вамъ, можетъ быть, извстно, что наша прислуга ночуетъ въ постройк. Центръ дома отведенъ подъ жилыя комнаты. Кухня помщается въ задней части дома, а наша кухня — наверху. Въ этой части дома ночью никого не бываетъ, грабители, конечно, знали объ этомъ. Они вели себя шумно, зная, что ихъ никто не услышитъ.
Сэръ Евстафій удалился въ свою спальню около половины двнадцатаго. Прислуга ушла въ свою пристройку еще раньше. Бодрствовала только моя камеристка, но и она сидла въ своей комнат наверху до тхъ поръ, пока я ея не вызвала. Я сидла въ этой комнат и читала. Былъ двнадцатый часъ въ начал, когда я собралась итги спать. Но прежде, чмъ уйти, я захотла обойти комнаты и убдиться, все ли въ порядк. Я длала это каждый вечеръ. На сэра Евстафія, какъ я вамъ уже сказала, не всегда было можно полагаться. Я побывала въ кухн, кладовой, ружейной комнат, бильярдной, гостиной и, наконецъ, пришла въ столовую. Приблизившись къ окну, занавшенному толстой занавсью, я вдругъ почувствовала холодъ. Я поняла, что окно открыто. Отдернувъ занавску, я очутилась лицомъ къ лицу съ широкоплечимъ, немолодымъ человкомъ, который только что взлзъ на подоконникъ. Надо вамъ сказать, что это длинное французское окно — не окно въ собственномъ смысл слова, а скоре стеклянная дверь, ведущая на лужайку передъ домомъ. Въ рукахъ у меня была зажженная свча, при ея свт я увидала еще двухъ человкъ, которые лзли въ комнату. Я бросилась назадъ, но разбойникъ быстро настигъ меня. Онъ сперва ухватилъ меня за руку, а потомъ за горло. Я хотла крикнуть. Тогда онъ изо всей силы ударилъ меня кулакомъ въ глазъ, и я упала на полъ. Должно-быть, я пробыла нсколько минутъ безъ сознанія. Очнувшись, я увидала, что я сижу на дубовомъ кресл около обденнаго стола, привязанная крпко къ этому креслу краснымъ шнуркомъ, который разбойники сорвали со стны. Шнурокъ этотъ былъ привязанъ къ проволок, соединявшей столовую съ кухней. Ротъ мой былъ завязанъ платкомъ, и говорить или кричать я не могла.
И вдругъ я увидала, что въ столовую входить мой несчастный мужъ. Онъ, повидимому, слышалъ шумъ, заподозрлъ недоброе и приготовился къ неожиданностямъ. Онъ былъ безъ пиджака и жилета, босой, въ рукахъ у него была увсистая палка изъ чернаго дерева. Онъ бросился на одного изъ разбойниковъ, но другой — старикъ — наклонился, схватилъ съ каминной ршетки кочергу и нанесъ моему мужу ужаснйшій ударъ по голов. Сэръ Евстафій грохнулся на полъ, даже не простонавъ, такъ и остался лежатъ недвижимый. Я снова лишилась чувствъ.
Когда я снова пришла въ себя, я увидала, что разбойники грабятъ буфетъ. Они вытащили изъ него все серебро и связали его въ узелъ. Затмъ они взяли бутылку вина, откупорили ее и принялись пить. Каждый налилъ себ по стакану. Я, кажется, уже говорила вамъ, что одинъ изъ разбойниковъ былъ старикъ, а другіе два — молодые, безбородые. Мн показалось, что это отецъ и два сына. Между собой они разговаривали шопотомъ. Затмъ одинъ изъ нихъ приблизился ко мн и удостоврился, что и хорошо привязана къ креслу. Наконецъ, они ушли, затворивъ за собой окно. Прошло, по крайней мр, четверть часа прежде, чмъ я освободила ротъ отъ закрывавшаго его платка. Я начала кричать. Первая прибжала ко мн моя камеристка. Подняли тревогу, прибжали слуги. Въ полицію о происшедшемъ діли знать немедленно. Вотъ и все, что я вамъ могу сообщить, господа. Надюсь, что вы меня не заставите боле говорить на эту тяжелую тему?
— Вы не желаете задавать никакихъ вопросовъ, мистеръ Гольмсъ?— спросилъ Гопкинсъ.
— О, нтъ,— отвтилъ Гольмсъ,— я не хочу злоупотреблять временемъ и терпніемъ лэди Бракенстолль, я хотлъ бы только,— Гольмсъ обратился къ камеристк,— прежде, чмъ я пойду въ столовую, выслушать васъ. Что вы знаете объ этомъ дл?
— Разбойниковъ этихъ я видла прежде, чмъ они влзли въ столовую,— отвтила горничная.— Сидя въ своей комнат у окна, я видла при свт луны, какъ трое человкъ подошли къ тмъ вонъ воротамъ, но эти люди мн не показались подозрительными. Боле часу прошло посл этого. Вдругъ я слышу, что барыня кричитъ. Я сбжала внизъ и увидала ее, бдную овечку, привязанной къ креслу, а онъ самъ лежалъ на полу съ разбитой головой, и весь полъ вымазанъ его кровью и мозгомъ. Я думаю, сэръ, что этого довольно, чтобы свести съ ума любую женщину. Сидитъ она, бдная, связанная, и платье ея выпачкано въ крови мужа. Но только она у меня храбрая всегда была. Когда она въ двушкахъ была и называлась миссъ Мэри Фразоръ изъ Аделаида, она ничего не боялась. Такой же она осталась, сдлавшись лэди Бракенстолль. Только, господа, вы ужъ очень много ее спрашивали. Ей пора итти на покой, и поведетъ туда свою госпожу старая Тереза. Старая Тереза знаетъ, что ея барын нуженъ отдыхъ.
И высокая старуха съ материнской нжностью взяла свою госпожу за талію и вывела ее вонъ изъ комнаты.
— Эта женщина ее вынянчила,— замтилъ Гопкинсъ, она даже кормила ее грудью, потомъ состояла при ней въ должности няньки и пріхала вмст съ нею восемнадцать мсяцевъ тому назадъ изъ Австраліи. Зовутъ эту женщину Терезой Райтъ. Такихъ прислугъ теперь не сыщешь. Сюда, сюда пожалуйте, мистеръ Гольмсъ!
Выразительное лицо Гольмса утратило теперь всякое оживленіе. Тайна разъяснилась, и всякое очарованіе исчезло. Правда, нужно было арестовать убійцъ, но какое дло Гольмсу до этихъ заурядныхъ бродягъ. Онъ и рукъ марать ими не станетъ. Представьте себ знаменитаго доктора, свтило науки, котораго вызвали къ человку, заболвшему корью. Таково было приблизительно положеніе Шерлока Гольмса.
Видъ столовой оказался, однако, настолько оригинальнымъ, что Гольмсъ снова заинтересовался.
Это была очень большая, высокая комната, съ рзнымъ дубовымъ потолкомъ и дубовыми панелями. Стны были украшены головами ланей и стариннымъ оружіемъ. Въ самомъ дальнемъ углу отъ двери виднлось французское окно, о которомъ мы слышали уже отъ лэди Бракенстолль. Было еще три меньшихъ по размру окна, и черезъ нихъ справа въ столовую проникалъ холодный свтъ зимняго солнца. Около камина стояло тяжелое дубовое кресло, ножки котораго внизу были соединены крестообразными брусьями.
Кресло было все переплетено краснымъ шнуркомъ. Тамъ и сямъ виднлись узлы. Шнурокъ былъ протянутъ внизъ и привязалъ къ брусьямъ внизу. Когда освобождали лэди Бракенстолль, шнурокъ былъ только ослабленъ. Узлы-же вс оставлены нетронутыми. На эти подробности мы обратили вниманіе только посл. Теперь же наши взоры были устремлены въ другую сторону.
На тигровой шкур противъ камина было распростерто нчто поистин ужасное. Передъ нами лежалъ трупъ высокаго, хорошо сложеннаго мужчины, лтъ сорока. Онъ лежалъ навзничь, глядя въ потолокъ. Изъ-за короткой черной бороды виднлись блые зубы, оскаленные въ страшную улыбку. Лицо покойнаго, смуглое, красивое, съ орлинымъ носомъ, было исковеркано мстительной ненавистью. Это выраженіе застыло на лиц мертвеца навсегда и производило страшное впечатлніе, впечатлніе чего-то дьявольскаго.
Сэръ Евстафій, очевидно, спалъ въ то время, какъ поднялась тревога. Онъ былъ почти не одть. Ноги были босы, одтъ онъ былъ въ панталоны и красивую, расшитую шелкомъ, ночную рубашку. Голова его была страшно изуродована. Кровь и мозгъ были разбрызганы повсюду, и все свидтельствовало о томъ, что ударъ, нанесенный помщику, быль ужасенъ. Около трупа лежало оружіе смерти — согнувшаяся отъ силы удара кочерга.
Осмотрвъ трупъ и кочергу, Гольмсъ замтилъ:
— Этотъ старый Рандолль, должно-быть, очень сильный человкъ.
— О, да,— отвтилъ Гопкинсъ,— я кое-что знаю объ этомъ молодц. Онъ мастеръ своего дла.
— Изловить его вамъ будетъ не трудно?
— Труда ни малйшаго. Мы уже давно гоняемся за нимъ, но въ послдніе дни было получено извстіе, будто Рандолли ухали въ Америку. Но теперь, разъ мы знаемъ, что шайка здсь, то дло въ шляп. Удрать имъ едва ли придется. За всми морскими пароходами уже установлено наблюденіе, и за поимку Рандоллей назначена награда. Что меня изумляетъ, такъ это поведеніе Рандоллей. Они поступали безумно. Вдь они же понимали, что лэди Бракенстолль можетъ описать ихъ наружность!
— Совершенно врно. Съ ихъ точки зрнія было благоразумне убить лэди Бракенстолль.
— Но, можетъ быть, они не замтили, что лэди Бракенстолль очнулась отъ обморока?— замтилъ я.
— Это похоже на правду. Разъ она лежала безъ сознанія, ее не зачмъ было лишать жизни. Но что вы скажете объ этомъ бдняг, Гопкинсъ? Я слышалъ о немъ много всякой всячины.
— Въ трезвомъ вид это былъ добрйшій человкъ, но, напившись, онъ становился чортомъ. Впрочемъ, онъ почти всегда находился въ полупьяномъ состояніи. Окружающіе говорили въ этихъ случаяхъ, что сэромъ Евстафіемъ овладлъ бсъ, и, дйствительно, пьяный, онъ бывалъ способенъ на все. Несмотря на богатство и титулъ, ему приходилось раза два приходить въ соприкосновеніе съ нашимъ вдомствомъ. Однажды онъ схватилъ собаку это была любимая собака ея сіятельства облилъ ее керосиномъ и поджогъ. Скандаль этотъ мы потушили съ величайшимъ трудомъ. Другой раза, онъ запустилъ графиномъ въ эту самую горничную — Терезу Райтъ. Это тоже повело къ непріятностямъ. Вообще говоря, смерть его,— между нами, конечно,— не большая бда. Теперь въ этомъ дом будутъ жить поскладне.
Гольмсъ, стоя на колняхъ, съ величайшимъ вниманіемъ разглядывалъ узлы на красномъ шнурк, которымъ разбойники связали лэди Бракенетолль. Затмъ онъ также внимательно оглядлъ шнурокъ въ томъ мст, гд онъ былъ оборванъ.
— Когда они обрывали шнурокъ, колокольчикъ въ кухн долженъ былъ зазвонить очень громко,— замтилъ онъ.
— Да, но этого звонка никто не могъ слышать. Кухня находится въ задней части дома.
— Но почему грабители-то знали, что этого колокольчика никто не можетъ слышать? Какъ они осмлились такъ беззаботно дергать за этотъ шнурокъ?
— Совершенно правильно замчено, мистеръ Гольмсъ, меня и самого интересовалъ этотъ вопросъ. Несомннно, что Рандолль зналъ мстоположеніе и привычки обитателей дома. Онъ зналъ, что прислуга уже спитъ, и что звонка въ кухн никто не услышитъ. Рандолль, по моему мннію, вошелъ въ соглашеніе съ кмъ-либо изъ прислуги. Это совершенно очевидно. Здсь — восемь человкъ прислуги, и вс они имютъ отличныя рекомендаціи.
— Ну,— отвтить Гольмсъ,— разъ у нихъ у всхъ хорошая репутація, то намъ придется оставить подъ подозрніемъ ту прислугу, въ которую покойный хозяинъ запустилъ графиномъ. Но вдь, приводя убійцъ, Тереза Райтъ совершила измну по отношенію къ своей госпож, которую она, однако, очень любить. Ну, да ладно, это не важное обстоятельство въ дл. Разъ вы изловите Рандолля, онъ, конечно, назоветъ своего сообщника. Да, Гопкинсъ, разсказъ лэди Бракенстолль подтверждается… Нужно ли подтверждать этотъ разсказъ?… Да, этотъ разсказъ подтверждается всмъ, что мы видимъ здсь.
Гольмсъ приблизился къ французскому окну и отворилъ его.
— Слдовъ нтъ, да ихъ и не должно быть. Грунтъ твердъ, какъ желзо. И я вижу, что свчи на камин были зажжены въ моментъ преступленія.
— А то какъ же. Въ то время, какъ воры распоряжались въ столовой, эти свчи горли.
— Что же унесено ворами?
— О, они похитили немного. Ими унесено шесть-семь штукъ серебряныхъ вещей изъ буфета. Лэди Бракенстолль думаетъ, что они были испуганы смертью сэра Евстафія и. вслдствіе этого, не осмлились ограбить весь домъ, что собственно и имли въ виду.
— Можетъ-быть, можетъ-быть. И кром всего этого я вижу, что они пили здсь вино?
— Это чтобы успокоить нервы.
— Совершенно врно. Я полагаю, что къ этимъ тремъ стаканамъ на боковомъ стол никто не прикасался?
— Никто. Все — и стаканы и бутылки,— все стоить въ томъ вид, какъ стояло.
— Посмотримъ. Эге, это что же такое!?
Стаканы стояли рядомъ. Остатки вина были во всхъ трехъ, но въ одномъ изъ нихъ было очень много осадковъ. Бутылка стояла рядомъ. Вылито изъ нея было только треть содержимаго. Рядомъ лежала длинная, пропитанная виномъ пробка. По замченному виду бутылки можно, было думать, что убійцамъ пришлось полакомиться очень хорошимъ и старымъ виномъ.
Гольмсъ какъ-то сразу оживился. Вялость исчезла, и въ его умныхъ глазахъ опять засверкалъ огонекъ. Прежде всего онъ взялъ пробку и сталъ ее внимательно разглядывать.
— Какъ они откупорили бутылку?— спросилъ онъ.
Гопкинсъ указалъ на полувыдвинутый ящикъ стола, въ которомъ лежали салфетки и большой штопоръ.
— Лэди Бракенстолль сказала вамъ, что они откупорили бутылку этимъ штопоромъ?
— Нтъ, она мн этого не говорила. Разв вы забыли, что она лежала безъ сознанія въ то время, какъ убійцы откупоривали бутылку?
— Да, теперь вспомнилъ. Дло въ томъ, Гопкинсъ, что бутылка была откупорена не этимъ штопоромъ. Пробка была вынута карманнымъ штопоромъ. Знаете, бываютъ такіе штопоры при перочинныхъ ножахъ. Длиной этотъ штопоръ былъ приблизительно полтора дюйма. Взгляните-ка на пробку. Штопоръ завинчивали три раза подъ рядъ, и только посл этого пробка была вынута. Просверлить ея до конца они не могли. Этимъ же штопоромъ просверлить пробку можно было съ перваго же раза. Когда вы изловите Рандолля, вы найдете у него перочинный ножъ со штопоромъ.
— Великолпно!— произнесъ Гопкинсъ.
— Но что меня удивляетъ, такъ это стаканъ,— продолжалъ Гольмсъ: неужели лэди Бракенстолль видла своими глазами, какъ эти люди пили?
— Да, она говорить, что видла.
— Ну, тогда нечего объ этомъ и толковать, разъ вы говорите такъ, то и длу конецъ. Вы, однако, Гопкинсъ, должны признать, что эти три стакана презамчательны. Какъ! Вы въ нихъ не видите ничего замчательнаго? въ такомъ случа оставимъ этотъ вопросъ въ сторон. Можетъ-быть, я и ошибаюсь, я самъ признаюсь, что у меня есть слабость отыскивать мудреныя объясненія тамъ, гд дло объясняется очень просто. Кром же того, эти стаканы… Это можетъ оказаться простою случайностью. Итакъ, до свиданія. Гопкинсъ. Не думаю, чтобы я могъ быть вамъ полезенъ. Ваше дло совершенно ясно. Извстите меня объ арест Рандолля и, вообще, увдомляйте меня оба всхъ событіяхъ. Надюсь, что мн скоро придется поздравлять васъ съ успшнымъ окончаніемъ дла. Ну, демъ, что ли, Ватсонъ, мы дома нужне, больше чмъ здсь!
На возвратномъ пути Гольмсъ велъ себя очень странно. Повидимому, его мучили какія-то сомннія, отъ которыхъ онъ старался отвязаться. Нсколько разъ онъ какъ бы нарочно заговаривалъ о постороннихъ предметахъ для того, чтобы забыть о своихъ мысляхъ, но это ему не удавалось, и онъ снова задумывался. Сдвинутыя брови, разсянные глаза — свидтельствовали о томъ, что душа Гольмса находится все еще тамъ, въ большой столовой дворянскаго дома, въ которой разыгралась ночная трагедія. Наконецъ, видимо, уже будучи не въ со состояніи сдерживать себя. Гильмсъ выпрыгнулъ на платформу и вытащилъ меня за собой. Нашъ поздъ въ эту минуту трогался. Мы стояли на платформ. Вагоны проносились мимо насъ, а Гольмсъ говорилъ мн:
— Простите меня, дорогой товарищъ! можетъ быть, я васъ безпокою напрасно, можетъ-быть, я увлекся пустой фантазіей, но, клянусь моей жизнью, Ватсонъ, я прямо не могу оставить этого дла въ его настоящемъ положеніи. Вся моя душа протестуетъ противъ офиціальнаго объясненія событій. Это объясненіе ложно,— ложно съ начала до конца. Я готовъ поклясться, что оно ложно, я согласенъ, что разсказъ лэди Бракенстолль обстоятеленъ. Показаніе служанки также достаточно. Этими показаніями устанавливается дло до мельчайшихь деталей. Что я могу выставить противъ этого? Только три стакана съ виномъ — и ничего боле. Но я самъ виноватъ въ томъ, что у меня нтъ фактовъ. Если бы я разслдовалъ дло безпристрастно, то, конечно, я набралъ бы достаточный матеріалъ, и намъ не пришлось бы возвращаться и начинать все дло снова. Садитесь, Ватсонъ, вотъ на эту лавочку, подождемъ позда, а я тмъ временемъ объясню намъ это дло. Умоляю только васъ объ одномъ: не думайте, пожалуйста, что мы обязаны врить въ правдивость словъ лэди Бракенстолль и ея камеристки. Эта лэди иметъ восхитительную наружность, но изъ этого отнюдь не явствуетъ, что мы должны ей безусловно врить. Видите ли, въ ея разсказ о событіяхъ есть подробности, которыя при ближайшемъ разсмотрніи кажутся подозрительными. Она обвиняетъ въ убійств Рандоллей. Они устроили большой грабежъ всего дн недли тому назадъ въ Сайденгам. Грабежъ этотъ и вншность грабителей были описаны въ газетахъ. Представьте себ, что лэди Бракенстолль нужно было придумать исторію грабежа и убійства. Въ этомъ случа вполн естественно, что она взвалила преступленіе на Рандоллей. Впечатлніе сайденгамской исторіи было, разумется, свжо въ ея памяти. Но я не особенно врю тому, что сэра Евстафія убили Рандолли. Грабители, только что поживившіеся, едва ли станутъ рисковать такъ скоро. Они скоре спрячутся куда-нибудь подальше и станутъ наслаждаться жизнью, благодаря награбленному добру. Кром того, профессіоналы-грабители не являются въ домъ такъ рано, и затмъ, вы помните, грабитель ударилъ лэди Бракенстолль, чтобы помшать ей кричать. Этимъ путемъ онъ могъ скоре заставить ее закричать во весь духъ! Что мн еще сказать вамъ? Да, вспомнилъ: профессіоналы никогда не убиваютъ своихъ жертвъ безъ надобности. Убивать сэра Евстафія но было никакой нужды. Ихъ было трое, а онъ одинъ, и они могли съ нимъ отлично справиться. Странно также, что воры удовлетворились небольшимъ количествомъ серебра въ то время, какъ могли ограбить весь домъ. И, наконецъ, люди этого сорта никогда не оставляютъ бутылку вина недопитой. Разв васъ не удивляетъ все это, Ватсонъ? Разв вамъ не кажутся вс эти подробности странными и придуманными?
— Да, пожалуй, нарисованная вами картина кажстся неправдоподобной во всей ея совокупности. Но если брать вс эти подробности порознь, то он окажутся правдоподобными. Самое удивительное, по моему мннію, это то, что грабители привязали лэди Бракенстолль къ креслу.
— Ну, на этотъ счетъ я думаю иначе, Ватсонъ! Разъ они ее не убили, то нужно было ее обезвредить. Для этого-то они ее и связали. Во всякомъ случа, мн кажется, я вамъ доказалъ, что въ разсказ лэди Бракенстолль не все кажется правдоподобнымъ. Самое же удивительное заключается въ этихъ стаканахъ съ виномъ.
— Что же въ нихъ удивительнаго?
— Вы хорошо помните эти стаканы?
— Да, хорошо.
— Намъ сказали, что изъ этихъ стакановъ мили трое людей. Кажется ли это вамъ похожимъ на правду?
— Что же тутъ неправдоподобнаго? Вино было во всхъ трехъ стаканахъ.
— Совершенно врно. Но осадки были только въ одномъ стакан. Замтили ли вы это? Какъ вы объясняете себ этотъ фактъ?
— Что же тутъ удивительнаго? Въ послднемъ налитомъ стакан оказались осадки.
— Но вы позабыли о томъ, что бутылка была почти-что полна и, несмотря на это, въ двухъ стаканахъ осадковъ нтъ, а въ третьемъ ихъ масса. Какъ это объяснить? Объясненій можетъ быть только два. Первое заключается въ слдующемъ: Посл того, какъ были налиты два стакана, бутылку сильно встряхнули, и вслдствіе этого въ третій стаканъ попало много осадковъ. По такое объясненіе мн кажется мало вроятнымъ. Ну, конечно же… въ этомъ объясненіи нтъ и тни правды.
— Что же вы предполагаете въ такомъ случа?
— Я предполагаю, что пили только изъ двухъ стакановъ и что остатки вина, въ нихъ содержащіеся, были слиты въ третій! Зачмъ? а затмъ, чтобы заставить поврить, что вино пили трое людей. Вотъ по этому-то случаю винные осадки оказались только въ одномъ стакан. Вы понимаете меня? Я, по крайней мр, убжденъ, что это такъ. Но если я правильно объяснилъ этотъ маленькій фактикъ, то этимъ самымъ общая картина совершенно измняется. Заурядная исторія превращается въ замчательное дло. Оказывается, что лэди Бракенстолль и ея камеристка умышленно лгали въ своихъ показаніяхъ. Мы не должны врить ни одному слову этихъ женщинъ. У нихъ есть, очевидно, серьезныя причины скрывать настоящаго преступника. Мы должны производить наше слдствіе безъ ихъ помощи. Вотъ какая миссія предстоять намъ, Ватсонъ, а теперь подемъ, поздъ подходить.
Наше возвращеніе удивило всхъ въ аббатств. Стенли Гопкинсъ былъ въ отъзд. Онъ отправился съ докладомъ въ Скотландъ-Ярдъ. Гольмсъ отправился въ столовую, заперся изнутри и предался трудолюбивому и самому тщательному изслдованію. Работалъ онъ два часа. Это было одно изъ тхъ изслдованій, на основаніи которыхъ Гольмсъ строилъ свои блестящія дедукціи, сидя въ углу столовой, какъ студентъ, слдящій за своимъ профессоромъ, я наблюдалъ каждый шагъ этого замчательнаго изслдованія.
Окно, занавси, коверъ, кресло, шнурокъ — все было по очереди осмотрно и тщательно взвшено. Трупъ несчастнаго баронета уже унесли, но все остальное оставалось на мстахъ. Затмъ, къ моему великому удивленію, Гольмсъ вскарабкался на каминъ. Прямо, въ нсколькихъ дюймахъ надъ его головой, вислъ остатокъ краснаго шнурка прикрпленный къ проволок. Нкоторое время онъ глядлъ на. этотъ обрывокъ, а потомъ, стараясь къ нему приблизиться, поставилъ колно на маленькій деревянный костыль, выходившій изъ стны. Его вытянутая рука оказалась тогда въ нсколькихъ дюймахъ отъ шнурка. Но теперь Гольмсъ глядлъ уже не на шнурокъ, а на деревянный костыль.
Спрыгнувъ, наконецъ, внизъ, Гольмсъ сказалъ:
— Все обстоитъ благополучно, Ватсонъ. Мы закончили наше дло. Это одно изъ самыхъ замчательныхъ длъ въ нашей коллекціи. Но, Боже мой, какимъ глупцомъ я былъ сегодня утромъ! Я чуть не совершилъ ошибки, которая могла окончательно скомпрометировать мою репутацію. Ну, а теперь… теперь надо собрать еще нсколько недостающихъ звеньевъ, и цпь будетъ полная.
— Итакъ, вы открыли преступниковъ?
— Не преступниковъ, Ватсонъ, а преступника. Только одинъ, но зато очень страшный человкъ. Силенъ, какъ левъ, объ этомъ мы можете судить по сил удара, отъ котораго согнулась кочерга. Ростомъ шесть футовъ три дюйма, энергиченъ, какъ блка, и обладаетъ замчательный ловкостью въ пальцахъ. Кром всего этого, онъ уменъ и сообразителенъ. Вся эта интересная исторія о разбойникахъ принадлежитъ ему, Да, Ватсонъ, это преступленіе — дло рукъ очень замчательнаго человка. И знаете, что открыло мн всю тайну? Этотъ вотъ самый красный шнурокъ.
— Объясните мн, пожалуйста, какъ вы до всего этого дошли?
— Я вамъ это сейчасъ объясню. Предстаньте себ, Ватсонъ, что вы, стоя на полу, захотли бы оборвать вотъ этотъ шнурокъ? Гд онъ, по вашему мннію, оборвался? Конечно, въ томъ мст, гд онъ прикрпленъ къ проволок. Но въ данномъ случа, онъ оборвался на три дюйма ниже. Почему это случилось?
Я взялъ въ руки конецъ шнурка, привязаннаго къ креслу, поглядлъ на него и отвтилъ:
Потому, что онъ перетертъ въ этомъ мст. Совершенно врно. Этотъ конецъ кажется перетертымъ. Этотъ господинъ хитеръ и лукавъ. Онъ нарочно растрепалъ конецъ шнурка перочиннымъ ножомъ. Но тотъ конецъ шнурка тамъ, на потолк, вовсе не перетертъ. Отсюда этого не видно, но если, бы вы стали, какъ я, на каминъ то увидли бы, что онъ срзанъ ножомъ. Вообще, не трудно угадать, что случилось въ данномъ случа. Человку этому нуженъ быль шнурокъ. Оборвать его онъ боялся, потому, чтобы не зазвонилъ въ колокольчикъ въ кухню и не поднять тревоги. Что же онъ длаетъ? Онъ вскакиваетъ на каминъ для того, чтобы поднятыя повыше, упирается колномъ въ деревянный костыль, я видлъ даже отпечатокъ его колна на пыли — и ржетъ шнурокъ ножомъ. Я старался достать до шнурка, но не досталъ, по крайней мр, трехъ дюймовъ. Изъ этого я заключаю, что онъ ростомъ выше меня на три дюйма. А взгляните-ка вотъ на это пятно, на сидньи деревяннаго кресла: это что такое?
— Кровь.
— Несомннно, кровь, и ужъ это одно обстоятельство доказываетъ, что исторія лэди Бракенстолль — сплошная ложь. Если бы она сидла связанною въ кресл, въ то время, какъ совершалось преступленіе,— этого пятна бы здсь не было. Нтъ, Ватсонъ, она была посажена въ это кресло уже посл смерти своего мужа. Я готовъ держать пари, что мы найдемъ такое же пятно на ея черномъ плать. Да, Ватсонъ, мы еще не дожили до нашего Ватерлоо. Это дло — мое Маренго: оно началось пораженіемъ и кончается побдой. Теперь мн нужно поговорить съ этой Терезой. Мы должны быть съ нею осторожны. Иначе мы не добьемся отъ нея тхъ свдній, какія намъ нужны…
Суровая австралійка оказалась очень интересной особой, молчаливая, подозрительная, нелюбезная, она долго не поддавалась нападеніямъ Гольмса, но подъ конецъ растаяла. Своей ненависти къ покойному барину она и не думала скрывать.
— Да, сэръ, это правда: однажды онъ въ меня швырнулъ графиномъ. Онъ обозвалъ, какъ-то, при мн барыню нехорошимъ словомъ, и я ему и сказала, что онъ не посмлъ бы такъ ругаться, если бы барынинъ братъ былъ здсь. Онъ тогда разсердился и запустилъ въ меня графиномъ. Да это что: бросалъ бы онъ въ меня хоть дюжину графиновъ, я не сердилась бы, лишь бы мою птичку онъ оставилъ въ поко. Сильно онъ ее мучилъ, сэръ, она гордая, никому не жаловалась: даже мн не говорила всего, что онъ съ нею длалъ. Вотъ хоть нынче утромъ, мы видли красныя пятна на рукахъ? Я знаю откуда эти пятна, это онъ ее булавкою отъ шляпы кололъ. Злобный онъ былъ, дьяволъ! Прости меня, Господь, что этакъ говорю о покойник! Но только если черти по земл ходить, то онъ этотъ самый чортъ и былъ. А ужъ какимъ онъ сахаромъ-медовичемъ прикинулся, когда мы его встртили полтора года тому назадъ! И дались намъ съ барыней эти полтора года! Каждый мсяцъ за годъ показался. Она-то въ первый разъ пріхала въ Лондонъ, это было ея первое путешествіе. Прежде она никогда съ родины не узжала. Взялъ онъ ее своимъ титуломъ да деньгами, да этими своими фальшивыми лондонскими ухватками. Пускай она согршила, выйдя замужъ, но она этотъ свой грхъ искупила, какъ ни одна женщина въ свт не искупала. Вы спрашиваете, сэръ, въ какомъ мсяц мы съ нимъ встртились? Какъ вамъ сказать? Это было вскор посл нашего прізда въ Лондонъ. Пріхали мы въ іюн, ну, а стало-быть, съ нимъ она познакомилась въ іюл. Обвнчались они въ январ прошлаго года… Точно такъ, сэръ, барыня сейчасъ у себя въ будуар. Она, конечно, васъ приметъ, только вы ее не очень спрашивайте, а то она, бдняжка, ужъ очень натерплась.
Лэди Бракенстолль лежала на томъ же диван, но была веселе, чмъ вчера. Горничная вошла вмст съ нами и тотчасъ же начала прикладывать къ пострадавшему глазу хозяйки компрессъ изъ уксуса.
— Надюсь,— сказала лэди Мери,— что вы пришли не съ тмъ, чтобы меня снова допрашивать.
— О, нтъ!— отвтилъ Гольмсъ любезнйшимъ тономъ.— Я не буду васъ напрасно безпокоить, лэди Бракенстолль. Я ничего не желаю, кром того, какъ устроить ваши дла, Вы и такъ слишкомъ много страдали для того, чтобы я насъ подвергалъ еще новымъ испытаніямъ. Если вы будете смотрть на меня какъ на друга и довритесь мн, то я сумю оправдать ваше довріе.
— Чего же вы отъ меня хотите?
— Чтобы вы мн сказали всю правду.
— Мистеръ Гольмсъ!
— Лэди Бракенстолль, это не годится! Надюсь, мы слышали немножко обо мн. Я готовь поставить что угодно и стою на томъ, что ватъ разсказъ о преступленіи есть сплошная выдумка.
Об женщины, госпожа и служанка, глядли на Гольмса блдныя и перепуганныя.
— Ахъ, вы, безстыдникъ!— воскликнула, наконецъ, Тереза.— Какъ вы смете говорить, что моя госпожа лжетъ?
Гольмсъ всталъ.
— Итакъ, вы мн ничего не скажете?— спросилъ онъ.
— Я вамъ сказала все.
— Подумайте хорошенько, лэди Бракенстолль, не лучше ли вамъ быть со мною откровенной?
По хорошенькому личику лэди Мери пробжало что то, но затмъ оно снова сдлалось непроницаемо, какъ маска.
— Я вамъ сказала все, что знаю,— повторила она.
Гольмсъ взялъ шляпу и пожалъ плечами.
— Мн очень жать,— произнесъ онъ и затмъ вышелъ изъ будуара и изъ дому.
Въ парк былъ прудъ, и къ нему-то и направился мой другъ. Прудъ оказался замерзшимъ, и только въ середин его была сдлана небольшая прорубь, по которой плавалъ одинокій лебедь. Гольмсъ долго глядлъ на прорубь и на лебедя, а затмъ прослдовалъ къ воротамъ. Войдя въ сторожку, онъ набросалъ небольшое письмо Стэнли Гопкинсу и вручилъ его привратнику.
— Можетъ-быть, и ошибка,— сказалъ онъ,— но мы должны сдлать что-нибудь для нашего друга Гопкинса. И притомъ, надо же чмъ-нибудь оправдать этотъ нашъ второй визитъ въ аббатство. Посвящать его, однако, въ свои секреты я пока не хочу. Теперь, Ватсонъ, намъ надо хать, знаете куда? Подемъ мы съ нами въ главную контору Аделаидо-Саутгемптоновскаго пароходства. Если не ошибаюсь, оно находится въ самомъ конц улицы Пель-Мель. Это вторая пароходная линія, соединяющая Южную Австралію съ Англіей.
Mu пріхали въ контору. Гольмсъ послалъ карточку директору и немедленно же былъ принятъ. Нужныя ему свднія онъ получилъ очень скоро, въ іюн 1895 года только одинъ изъ пароходовъ компаніи прибылъ въ Англію. Это былъ самый большой и самый лучшій изъ пароходовъ, который назывался ‘Гибралтарская Скала’. Въ списк пассажировъ значились миссъ Фразеръ и ея горничная. Пароходъ этотъ находился въ настоящую минуту по пути въ Австралію, гд-нибудь къ югу отъ Суэцкаго канала. Офицеры на пароход были т же самые, что и въ 1895 году. Первый офицеръ ‘Гибралтарской Скалы’, мистеръ Джекъ Крокеръ, былъ произведенъ въ капитаны, и ему порученъ новый пароходъ компаніи ‘Сверная Звзда’. Этотъ пароходъ сейчасъ въ Англіи, но черезъ два дня отправляется изъ Саутгемптона въ Австралію. Мистеръ Крокеръ все это время жилъ въ Сайденгам, но сегодня онъ, по всей вроятности, въ Лондон и прідетъ въ контору за инструкціями. Если мистеръ Гольмсъ хочетъ подождать, то онъ увидитъ мистера Крокера здсь.
Но мистеръ Гольмсъ, какъ оказалось, не хотлъ ждать мистера Крокера. Онъ только хотлъ узнать отъ директора побольше подробностей объ его личности.
Директоръ далъ о мистер Крокер самый лучшій отзывъ.
— О, это прекрасный офицеръ! Лучшаго у насъ нтъ. Въ смысл исполнительности я, положительно, не могу его сравнить ни съ кмъ. Вотъ, говорятъ, на суш онъ ведетъ себя не всегда ровно. У него бшеный характеръ. Онъ горячъ и вспыльчивъ. Но, несмотря на вс эти недостатки, вс согласны въ томъ, что Крокеръ благороденъ, честенъ и добръ.
Получивъ вс эти свднія, Гольмсъ простился съ директоромъ пароходной компаніи и отправился въ Скотландъ-Ярдъ. Но, вмсто того, чтобы войти въ полицейское бюро, онъ остался сидть въ кэб и просидла, такимъ образомъ долго, съ нахмуренными бровями, погруженный въ глубокую задумчивость. Въ конц концовъ, онъ такъ и не вышелъ изъ экипажа, а веллъ извозчику хать въ Чарингъ-Кроссъ. Тамъ мы остановились около почтово-телеграфнаго отдленія. Гольмсъ отправилъ кому-то депешу, и посл этого мы отправились, наконецъ, домой, на Бэкеровскую улицу.
Когда мы пошли къ себ въ столовую, Гольмсъ произнесъ:
— Нтъ, я положительно не могъ ршиться на это, Ватсонъ, если бы я взялъ полномочіе на арестъ, никакая сила въ мір не могла бы его спасти. Раза два въ теченіе моей карьеры я ясно сознавалъ, что я причинялъ обществу куда боле вреда арестомъ преступника, чмъ самъ преступникъ — своимъ преступленіемъ, я теперь научился быть осторожнымъ. Я считаю боле благороднымъ обмануть англійскіе законы, нежели свою совсть. Но прежде, чмъ окончательно ршиться на этотъ обманъ, мы должны еще кое-что узнать.
Еще до наступленія вечера къ намъ захалъ Стэнли Гопкинсъ.
— Я прямо васъ колдуномъ считаю, мистеръ Гольмсъ,— сказалъ онъ,— въ васъ живетъ какая-то сверхъ-естественная сила. Скажите, пожалуйста, какимъ образомъ вы узнали, что украденное серебро затоплено въ пруду парка?
— Я этого но зналъ.
— Но ни мн посовтовали обшарить ли о пруда.
— И вы нашли тамъ серебро?
— Да, нашелъ.
— Я очень радъ, что мн удалось вамъ помочь.
— Да вы мн совсмъ не помогли. Мы только еще боле запутали это трудное дло. Что же это за воры такіе? Они воруютъ вещи для того, чтобы швырнуть ихъ въ прудъ.
— Да, поведеніе воровъ немножко эксцентрично. Я, видите ли, руководствовался тою идеей, что серебро было похищено лицами, которыя въ немъ совсмъ не нуждались. Похищено серебро было только для отвода глазъ, какъ говорится. А если это такъ, то, натурально, воръ постарался какъ можно скоре освободиться отъ похищеннаго.
— Я самъ понимаю, но какъ у васъ могла возникнуть такая идея?
— Ну… я просто полагалъ, что такое предположеніе возможно. Воры вылзли изъ французскаго окна, а прямо передъ ихъ носомъ замерзшій прудъ, а въ середин его соблазнительная прорубь. Разв это не удачная идея — скрыть похищенное серебро въ проруби?
— А, понимаю: прорубь, какъ мсто для скрытія похищенныхъ вещей! Да, это возможно! воскликнулъ Стэнли Гопкинсъ,—да, теперь я понимаю все! Было еще рано, ворамъ могли встртиться люди, они бы увидали серебро. И вотъ они его бросили въ прудъ, чтобы достать его посл. Великолпно, мистеръ Гольмсъ, это лучше, чмъ ваша теорія ‘отвода глазъ’.
— То-то вотъ и есть. Вы, Гопкинсъ, придумали отличную теорію. Я думаю, что ошибался во взглядахъ на это дло. Единственная моя заслуга заключается въ томъ, что я нашелъ серебро.
— Да, сэръ, это ваша заслуга, вотъ я — другое дло, я получилъ хорошую нашлепку.
— Нашлепку? Какую же нашлепку вы получили, Гопкинсъ?
— А такую, мистеръ Гольмсъ, что три Рандолля арестованы сегодня утромъ въ Нью-Іорк.
— Боже мой, Гопкинсъ! Это скверно. Если они арестованы въ Нью-Іорк, то, разумется, они не могли совершить преступленія въ Кент.
— Да, въ этомъ дл, мистеръ Гольмсъ, есть нчто роковое, нчто въ высшей степени роковое! Я думаю, что тройныя шайки имются, кром Рандоллей. Наврное, одна изъ такихъ шаекъ, еще неизвстныхъ полиціи, и убила сэра Евстафія.
— Врно, Гопкинсъ, это вполн возможно, Какъ! разв вы уже узжаете?
— Да, мистеръ Гольмсъ, я не успокоюсь до тхъ поръ, пока не распутаю этого дла.
— Что же, разв вы мн ничего не скажете
— Да я вамъ уже сказалъ.
— Что такое?
— Да насчетъ отвода глазъ.
— Да зачмъ понадобился то этотъ отводъ глазъ?
— Ну, это вы сами ршайте. Я вамъ только даю идею. Можетъ-быть, вы и откроете что-нибудь въ этомъ направленіи. Обдать вы не останетесь? Нтъ? Ну, такъ до свиданія. Увдомляйте меня, пожалуйста, о ход дла.
Мы пообдали. Столъ былъ убранъ. Гольмсъ все это время не говорилъ ни слова о дл. Онъ услся у камина и грлъ себ ноги, куря трубку. Вдругъ онъ взглянулъ на часы.
— Я жду событій, Ватсонъ,— сказалъ онъ.
— Когда?
— Теперь… черезъ нсколько минуть… по всей вроятности. Вы меня осуждаете за мое поведеніе съ Стэнли Гопкинсомъ?
— Отнюдь нтъ. Вы лучше знаете, какъ поступать.
— Это разумный отвть, Ватсонъ. Знаете ли, какъ надо смотрть на это дло. Вотъ какъ: все, что знаю я, я знаю неофиціально, а Стэнли Гопкинсъ чиновникъ. Онъ не иметъ права разсуждать въ данномъ случа, а я… Почему бы мн не разсуждать? Онъ долженъ докладывать обо всемъ по начальству. Поступая иначе, онъ нарушаетъ присягу, а мн это дло представляется сомнительнымъ, очень сомнительнымъ. Я долженъ сперва выяснить все, а ужъ только потомъ я поступлю и поступлю такъ, какъ хочу.
— Когда же все это произойдетъ?
— Время настало. Сейчасъ вы будете присутствовать при послдней сцен этой маленькой, но замчательной драмы.
По лстниц раздались шаги. Дверь отворилась, и въ комнату вошелъ красавецъ-мужчина. Это былъ очень высокій молодой человкъ, съ свтлыми усами, голубоглазый, загорлый. Твердый и легкій шагъ свидтельствовалъ объ энергіи и сил. Затворивъ за собою дверь, онъ стоялъ, сжавъ кулаки и тяжело дыша. Видимо, онъ очень волновался.
— Садитесь, пожалуйста, капитанъ Крокеръ. Вы получили мою телеграмму?
Нашъ гость опустился въ кресло и вопросительно взглянулъ на Гольмса.
— Я получилъ вашу телеграмму и прибыль въ назначенный часъ. Я слышалъ, что вы были въ нашей контор. Увильнуть отъ свиданія съ вами я не могъ. Я готовь къ самому худшему. Скажите, что вы собираетесь со мной сдлать? Арестовать меня? Да говорите же, милостивый государь! Нельзя такъ играть человкомъ. Вы играете мною, какъ кошка мышью.
— Дайте ему сигару, Ватсонъ,— произнесъ Гольмсъ.— Попробуйте-ка эту сигару, капитанъ Крокеръ, и прошу васъ не нервничать. Я не сидлъ бы здсь съ вами, если бы считалъ васъ зауряднымъ преступникомъ,— будьте въ этомъ уврены… Будьте только откровенны со мною, я могу быть вамъ полезенъ. Вотъ другое дло, если ны станете хитрить. Тогда пощады не ждите.
— Чего же вы отъ меня хотите?
— Я хочу, чтобы вы мн разсказали по правд все, что произошло прошлой ночью въ аббатств Грэнджъ. Слышите ли вы меня? Я хочу знать всю правду. Вы должны разсказать все, ршительно все, ни о чемъ не умалчивая. Я знаю уже многое. Если вы солжете, и узнаю это, и тогда… я дамъ свистокъ, сюда явится полиція, и я буду безсиленъ спасти васъ.
Морякъ подумалъ съ минуту, а потомъ хлопнулъ себя по колну.
— Ладно, попробую!— воскликнулъ онъ.— И врю тому, что вы честный человкъ и что вы сдержите слово. Я разскажу вамъ всю эту исторію. Но, прежде всего, я долженъ васъ предупредить о слдующемъ. Себя лично я не жалю и ничего не боюсь. Если бы мн предложили повторить это дло, я бы, не колеблясь, повторилъ его и не раскаивался бы. Будь проклятъ этотъ зврь! Если бы онъ имлъ нсколько жизней, я бы его все равно убилъ. За кого я боюсь, такъ это за Мери… Мери Фразеръ… Ни за что я ея не назову этимъ проклятымъ именемъ. Мн прямо страшно подумать, что ее запутаютъ въ это дло. И, человкъ никого и ничего не боящійся, дрожу при мысли о томъ, что имя этой женщины будетъ опозорено. И однако… однако… что же мн длать? Я ничего не сдлалъ худого. Да вотъ лучше слушайте, господа, и ршите, какъ поступили бы вы, если бы находились въ моемъ положеніи?
Начну я немного издалека. Вы, повидимому, знаете все, значитъ, вы должны знать и то, что я встртился съ нею впервые на пароход ‘Гибралтарская Скала’. Она хала изъ Австраліи въ Англію, а я занималъ на этомъ пароход должность старшаго офицера, Я влюбился въ нее, влюбился страстно и безумно. Женщинъ съ тхъ поръ для меня не существуетъ. Мы познакомились, и я привязывался къ ней съ каждымъ днемъ все боле и боле. Мн стыдно признаваться въ этомъ, но иногда, стоя на ночной вахт, я становился на колни и цловалъ полъ палубы, по которой она ходила. Невстой моей она, однако, не была. Она даже не кокетничала со мной. Я не могу ея ни въ чемъ упрекнуть. Она держала себя со мною честно. Когда мы, наконецъ, разстались, она была попрежнему свободна, но я потерялъ свою свободу на-вки.
Вернувшись на слдующій годъ изъ плаванья, я узналъ о томъ, что она вышла замужъ. Ну, и что же?! Я не имлъ права претендовать. Она имла право выходить замужъ за кого угодно. Мужъ ея имлъ титулъ и деньги… Прекрасно, я былъ радъ за нее. Она, эта прекрасная, чудная женщина, была рождена для роскоши и богатства. Я не горевалъ объ, ея замужеств, я вовсе ужъ по такая себялюбивая собака… Напротивъ, я радовался ея удач. Что было бы съ нею, если бы она вышла замужъ за моряка, у котораго пть ни гроша въ карман? Я, господа, любилъ и люблю Мери Фразеръ!
Встртиться съ нею снова я не думалъ. Встрча эта произошла случайно. Меня назначили капитаномъ на новый пароходъ, который не быть еще спущенъ на воду. По этому случаю мн дали отпускъ на дна мсяца, и это время я провелъ у своихъ родственниковъ въ Сайденгам. Однажды, гуляя по лугу, я встртилъ Терезу Райтъ — ея старую прислугу. Тереза мн поразсказала объ ея жить-быть, много кой-чего она мн порасказала. Клянусь вамъ, джентльмены, что я чуть не сошелъ съ ума. Эта пьяная собака осмливалась бить женщину, и какую женщину! Онъ недостоинъ былъ быть даже ея лакеемъ, а не то что мужемъ!
Я встртилъ Терезу еще разъ, а потомъ я встртилъ самую Мери. Встрча эта повторилась, и она мн сказала, что не желаетъ меня боле видть, но на-дняхъ меня увдомили, что черезъ недлю мн надо будетъ хать въ Австралію, и я ршилъ передъ отъздомъ увидать Мери еще разъ.
Съ Терезой мы были всегда въ пріятельскихъ отношеніяхъ. Я люблю старуху за то, что она любить Мери и ненавидитъ этого негодяя. Отъ Терезы я узналъ расположеніе комнатъ. Мери имла привычку читать по вечерамъ въ своемъ маленькомъ будуар въ нижнемъ этаж. Ночью я пробрался къ окну и постучалъ въ стекло. Сперва она мн не хотла отворить окна, но потомъ отворила. О, теперь я знаю, что она меня любить! Она не захотла, чтобы я замерзъ около окна. Отворивъ окно, она шепнула мн, чтобы я шелъ кругомъ, къ большому окну. Окно это было отворено, и я проникъ въ столовую. Она стала мн разсказывать о своей жизни, кровь во мн снова закипла, и я началъ проклинать животное, которое истязало любимую мною женщину. Да, джентльмены, мы стояли съ ней въ амбразур окна и разговаривали самымъ невиннымъ образомъ, между нами и намековъ никакихъ не было на что-нибудь!…
И вдругъ этотъ человкъ врывается какъ безумный въ столовую, обзываетъ ее гадкими словами, хуже обозвать женщину нельзя, какъ онъ ее назвалъ и ударяетъ ее палкой ни лицу. Я бросился къ камину, схватилъ кочергу, и между нами завязалась схватка. Поглядите-ка на мою правую руку: это онъ меня палкой ударилъ. Ну, а затмъ насталъ мой чередъ. Я его расшибъ вдребезги, какъ гнилую тыкву. Вы думаете, что я жалю объ этомъ? Ни капельки. Во-первыхъ, у насъ шелъ бой не на жизнь, а на смерть. Мн нужно было его убить, а иначе я бы самъ пропалъ, но я не о себ хлопоталъ, а о ней. Не могъ же я оставить ее во власти этого полоумнаго человка! Онъ бы ее убилъ.
Вотъ какъ я убилъ Бракенстолля. Разв я не былъ правъ? Поставьте себя, джентльмены, въ мое положеніе и скажете, какъ бы вы поступили?
Когда онъ ударилъ Мери, она закричала. Крикъ услыхала Тереза и прибжала въ столовую. На стол была бутылка вина. Я откупорилъ ее и влилъ немного вина въ ротъ Мери. Она была почти безъ памяти, такъ онъ ее сильно ударилъ. А потомъ я выпилъ вина самъ. Тереза была спокойна, и мы съ нею придумали исторію о разбойникахъ. Тереза стала втолковывать Мери, какъ она должна говорить съ полиціей, а я влзь на каминъ и срзалъ шнурокъ, затмъ я привязалъ Мери къ креслу и для отвода глазъ растрепалъ конецъ шнурка. Это было нужно, а то всмъ бы показалось подозрительно, что воры лазили на каминъ и рзали шнурокъ. Кром того, я захватилъ съ собою столовое серебро — тоже, чтобы заставить полицію думать, будто преступленіе совершено съ цлью грабежа. Уходя, я сказалъ Мери и Терез, чтобы он поднимали тревогу не ране пятнадцати минуть посл моего ухода. Серебро я бросилъ въ прудъ и отравился затмъ въ Сайденгамъ. Идя домой, я чувствовался себя такъ, какъ будто бы сдлалъ очень доброе дло. Я вамъ разсказалъ правду, мистеръ Гольмсъ, всю правду, и эта правда мн будетъ стоить вислицы.
Гольмсъ нсколько минуть молчалъ, куря свою любимую трубку, а потомъ, походивъ по комнат, приблизился къ Крокеру и пожалъ ему руку.
— Знаете ли, что я думаю?— сказалъ онъ.— Я думаю, что вы сказали мн всю правду. Догадаться объ этомъ, впрочемъ, не трудно, потому что я зналъ все еще до васъ. Только морякъ или акробатъ могъ добраться до шнурка, упершись колномъ въ стнной костыль. Ну, а что касается узловъ на красномъ шнурк, то для меня было несомннно, что ихъ могъ сдлать только морякъ. Я разсуждалъ такъ: эта лэди знакома съ моряками, но гд она могла съ ними познакомиться и когда? Разумется, это случилось, когда она хала съ родины, въ Лондонъ. Я считалъ, что убійца принадлежитъ къ интеллигенціи. Она старалась насъ всми силами покрыть. Значить, она васъ любить. Вы понимаете, почему мн удалось васъ отыскать такъ легко? Я напалъ на врный слдъ.
— А я думалъ, что полиція ни за что не разберется въ нашей штук.
— Да полиція и не разобралась и никогда не разберется,— такъ я полагаю, по крайней мр. Ну, а теперь, капитанъ Крокеръ, слушайте. Это очень серьезное дло. Я охотно признаю, что мы вели себя въ этой исторіи такъ, какъ долженъ вести себя всякій честный и порядочный человкъ. Я даже убжденъ, что васъ признаютъ невиновнымъ: вы убили человка, защищая отъ него собственную жизнь. Но ршить этотъ вопросъ — дло присяжныхъ засдателей… Я, капитанъ Крокеръ, очень люблю и уважаю васъ. Мн не хотлось бы впутываютъ васъ въ это дло. Я даю вамъ двадцать четыре часа сроку. Бгите, вамъ никто не помшаетъ.
— А потомъ все это будетъ разоблачено?
— Конечно.
Морякъ даже покраснлъ отъ гнва.
— Какъ! вы мн осмливаетесь длать такія предложенія? Законы я знаю. Я знаю, что Мери будутъ судить какъ мою сообщницу. Неужели вы думаете, что я способенъ улизнуть и оставить ее одну расхлебывать эту кашу? Нтъ, сэръ, этого не будетъ! Я васъ буду простъ о другомъ, мистеръ Гольмсъ. Устройте такъ, чтобы отвтственность за это дло понесъ я одинъ,— пусть меня хоть казнятъ. Только бы мою бдную Мери оставили въ поко.
Гольмсъ второй разъ пожалъ руку гостя.
— Я васъ испыталъ, капитанъ. Въ васъ ни капельки фальши нтъ… Ну, что же, я беру на себя нравственную отвтственность за случившееся. И, кром того, я сдлалъ Гопкинсу намекъ. Если онъ имъ не воспользуется, такъ я тутъ ни при чемъ. Мы приведемъ ваше дло, капитанъ Крокеръ, по всмъ законнымъ формамъ. Вы — подсудимый, а вы, Ватсонъ, будете исполнять должность присяжныхъ засдателей. Къ вамъ эта роль идетъ какъ нельзя боле. И буду судья. ‘Господа присяжные, вы слышали показаніе подсудимаго. Признаете ли ни его виновнымъ или невиновнымъ?’
— Не виновенъ, милордъ,— отвтилъ я.
— Vox populi — vox Dei, произнесъ Гольмсъ,— вы оправданы, капитанъ Крокеръ, такъ какъ за вами другихъ прегршеній нтъ, вы можете себя считать свободнымъ. Черезъ годъ вы вернетесь къ этой дам, и пусть ваше и ея будущее оправдаетъ тотъ приговоръ, который мы съ Ватсономъ только сейчасъ произнесли.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
