Красные каблучки Тэффи, Брешко-Брешковский Николай Николаевич, Год: 1934

Время на прочтение: 4 минут(ы)

Николай Брешко-Брешковский

Красные каблучки Тэффи

Недавно мы посвятили очерк весьма колоритной фигуре А. В. Руманова.
Около 30 лет тому назад он ‘эпатировал’ петербургские салоны ‘филигранным Христом’.
Позже Руманов в тех же салонах ронял своим мягким, рокочущим почти баритоном:
— Тэффи кроткая… Она кроткая, — Тэффи…
И ей он говорил:
— Тэффи, вы кроткая.
На северных небесах Невской столицы уже сияла звезда талантливой поэтессы, фельетонистки и, — теперь это будет откровением для многих, — автора очаровательных нежных и совершенна самобытных песенок.
Тэффи сама исполняла их небольшим, но приятным голоском под аккомпанементом своей же гитары.
Так и видишь ее — Тэффи…
Запахнувшись в теплый отороченный мехом уютный халатик, уютно поджав ноги, сидит она с гитарой на коленях в глубоком кресле у камина, бросающего теплые, трепетные отсветы…
Умные серые кошачьи глаза смотрят не мигая в пышущее пламя камина и звенит гитара:
Грызутся злые кошки
У злых людей в сердцах
Мои танцуют ножки
На красных каблучках…
Тэффи любила красные туфельки.
Она уже печаталась. О ней говорили. Ея сотрудничества искали.
Опять Руманов, остриженный бобровым ежиком.
На кавказских минеральных водах он создавал большую курортную газету и привлекал лучшая петербургские ‘силы’.
Один из первых визитов — к ней, ‘кроткой Тэффи’.
— Я приглашаю вас на два-три месяца в Ессентуки. Сколько?
И не дождавшись ответа, Руманов как-то незаметно и ловко веером положи на стол несколько новеньких кредиток с портретами Екатерины Великой.
— Это аванс!…
— Уберите его! Я люблю радугу на небе, а не на своем письменном столе — последовал ответ.
Руманов не растерялся. Он как фокусник мгновенно извлек откуда-то тяжелый замшевый мешочек и высыпал на стол звенящую, сверкающую струю золотых монет.
Надежда Александровна задумчиво пересыпала монеты эти сквозь пальцы, как ребенок, играющий с песком.
Через несколько дней она уехала в Эссентуки и там сразу подняла тираж курортной газеты.
Это было давно, очень давно, а все таки было…
Время кладет печать — говорят.
И время и печать на редкость снисходительны к Тэффи. Здесь в Париже она почти та-же, какой была с гитарой у камина в красных туфельках и в отороченном мехом халатике.
А умные глаза с кошачьей серой желтизною и в кошачьей оправе — совсем те же самые.
Беседуем о текущей политике:
— Что вы скажете, Надежда Александровна, о ‘Лиге Нации’, о принятии ею в свое лоно Советской России, вернее советского правительства?
Сначала улыбка, потом две ямочки возле углов рта. Давным давно знакомые ямочки, воскресившие Петербург…
— Что я могу сказать? Я не политик, а юморист. Одно разве: Уж больно ироническое у всех отношение к ‘Лиге Нации’, а следовательно, какая цена тому, признает она кого-нибудь, или не признает. И, право, ничего не изменилось и не изменится от того, что она украсила своими лаврами литвиновскую плешь с его, Литвинова, не совсем ‘римским профилем’. Фарс, пусть трагикомический, но все же фарс…
Покончив с Лигой Нации и Литвиновым, переходим к объявленной большевиками амнистии.
— Точно-ли она объявлена ими? — усумнилась Тэффи? — Большевики, по крайней мере, хранят по сему предмету молчание. Мне кажется эта амнистия подобна миражу в пустыне. Да, да, изверившаяся, измученная эмиграция, пожалуй, сама выдумала эту амнистию и хватается за нее… Говорят же мусульмане: ‘утопающий готов и за змею ухватиться’.
— Что вы скажете о современной Германии?
— А вот что скажу: Был у меня рассказ ‘Демоническая женщина’. Ему повезло. В Польше вышел сборник моих вещей под этим общим заглавием. На немецком языке тоже напечатана была ‘Демоническая женщина’. И вот узнаю: какой-то развязный молодой немец возьми и помести этот разсказ под своим собственным именем. Я привыкла, что меня перепечатывали без гонорара, но не привыкла, чтобы под моими рассказами ставилось чужое имя. Друзья посоветовали призвать молодого, многообещающего плагиатора к порядку. Они же посоветовали обратиться к проф. Лютеру… Кажется, в Лейпцигском университете он занимает кафедру… Кафедру — сейчас вам скажу чего. Да, славянской литературы. Написала ему больше для того, чтобы успокоить своих друзей.
К великому удивленно, профессор Лютер откликнулся. Да как! С какой горячностью! Возникло целое дело. Разыскал многообещающаго молодого человека, намылил хорошенько ему голову, пригрозил: еще что-нибудь подобное, и в пределах Германии никто никогда не напечатает ни одной его строки. Гонорар за ‘Демоническую женщину’ присужден был в мою пользу. Молодой человек написал мне покаянное письмо на нескольких страницах. Мало этого, за него же еще извинялся передо мной сам почтенный профессор Лютер. Извинялась корпорация немецких писателей и журналистов. В конце концов самой совестно стало, зачем заварила эту кашу?…
А теперь, покончив с Германией. два слова о перепечатках, вообще. Большая русская газета в Нью-Йорке повадилась ‘украшать’ свои подвалы моими фельетонами из ‘Возрождения’. Я обратилась о защите моих авторских правь к канадскому обществу русских журналистов. Спасибо им, занялись мною, но толку из этого — никакого! В ответ на угрозы привлечь к суду, упомянутая газета продолжает пользоваться моими фельетонами и количество перепечатанных рассказов достигло внушительной цифры 33. Увы, мои симпатичные канадские коллеги не обладают авторитетом трогательнейшего и всесильного профессора Лютера.
Я так и знала! Ни одно ‘настоящее’ интервью без этого не обходится. Над чем я работаю? Скажу откровенно, не утаивая, — пишу эмигрантский роман, где хотя и под псевдонимами, но весьма прозрачно, вывожу целую фалангу живых людей, столпов эмиграции самых разнообразных профессий и общественных положений. Пощажу-ли я моих друзей? Может быть да, может быть нет. Не знаю. Нечто подобное было когда-то я с Шатобрианом. Он тоже объявил выход в свет такого же портретного романа. Всполошившиеся друзья тотчас-же сорганизовались в общество, целью которого было создать денежный фонд имени Шатобриана. Нечто вроде умилостивляющей жертвы грозному, карающему божеству… Ничего не имела бы против, — добавляет с улыбкой Тэффи — и я — ровно ничего — против подобного дружественного фонда в пользу меня, грешной. Однако, не пора-ли кончать? Боюсь, что займу своей особой много места в журнале ‘Для Вас’!
Получится, чего-доброго, уже не ‘Для Вас’, а ‘Для меня’. Так что-же еще? Одолевают меня начинающее авторы. Отовсюду свои произведения шлют с просьбой напечатать. А дабы просьба была действительной, посвящают все свои рассказы мне. Думают, восхищенная таким вниманием Тэффи немедленно помчится в соответствующие редакции и с браунингом в руке заставить печатать молодых авторов, хотя-бы в предвкушении опубликования лестных посвящений. Пользуясь случаем, оповещаю всех моих пылких корреспондентов, что я, ну, вот нисколько не тщеславна! Попадаются, правда, и не плохие рассказы, но чаще всего моя молодежь пишет о том, чего не знает. А что знает, про то молчит. Например, автор из Марокко прислал мне рассказ… О ком бы вы думали? Об эскимосах! Я в эскимосском житье-бытье хоть и не особенно маракую, однако, сразу учуяла, что-то неладное.
От начинающих писателей переходим к нашим парижским профессионалам.
— Скажите, — спрашиваю — Надежда Александровна, чем объяснить такую грызню среди нашего брата? Казалось бы, одинаково обездоленного? Почему?
Грызутся злые кошки
У злых людей, в сердцах…
— Какая у вас память! — изумилась Тэффи и в кошачьих глазах вспыхнули искорки. — Почему? Измучились все, сил больше нет терпеть…
— Но когда-же перестанут, однако?
— Успокойтесь, — ободряюще кивнула Тэффи устанут и тогда перестанут.
— А вы не устали жить?
— Нет, жизнь так прекрасна, что далее страдания и те — в радость. Сейчас я уже вместо вас, закончу куплет:
Мои танцуют ножки
На красных каблучках…
И вновь в кошачьих глазах вспыхнули погасли искорки и обозначились возле углов рта ямочки…

Н. Суражский.

Н. Суражский. Красные каблучки Тэффи // Для Вас. 1934. No 41, 6 октября. С. 5—6.
Подготовка текста Лариса Лавринец, 2006.
Публикация Русские творческие ресурсы Балтии, 2006.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека