Красавица, Филипс Фрэнсис Чарльз, Год: 1891 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 101 минут(ы)

КРАСАВИЦА
(А maiden fair to see).

Повсть Филипса и Уильса.

Съ англійскаго.

I.

Чарльзъ Ферхомъ былъ третій и младшій сынъ одного линкольнширскаго ректора, настолько состоятельнаго, что онъ могъ дать сыновьямъ среднее и высшее образованіе. Когда они прошли курсъ гимназіи, а затмъ и университетъ, почтенный ректоръ объявилъ по очереди каждому изъ сыновей, что онъ сдлалъ для нихъ все, что могъ, а теперь они должны уже сами пробивать себ дорогу въ свт.

И такъ или иначе, а они пробили себ дорогу. Исторія старшаго изъ нихъ, поступившаго въ кавалерійскій полкъ, и младшаго, моряка, до насъ не касается. Чарльзъ Ферхомъ выслушалъ такое наставленіе:— Пробивай себ дорогу самъ. Ты учился въ Итон, учился въ коллегіи Христовой церкви, и пользуешься содержаніемъ въ сто фунтовъ стерлинговъ въ годъ, которые уплачиваются теб по третямъ. Чего же теб еще больше?

Съ такой инструкціей юный Ферхомъ вступилъ въ жизнь и какъ ни странно, а съумлъ-таки составить карьеру, и всего удивительне при этомъ то, что онъ самъ вначал затруднилъ себ путь. Не то, чтобы эти затрудненія были нечестнаго свойства, но на одномъ пикник, данномъ родителями товарища студента, онъ встртилъ лэди Алисію Конвей, младшую дочь лорда Санъ-Нотса, и по уши въ нее влюбился. Страсть Чарльза Ферхома была взаимная и молодые люди находили много случаевъ для встрчъ. Оба понимали отлично совершенную безполезность обращаться въ лорду Санъ-Нотсу за позволеніемъ жениться, а потому ршили дйствовать самостоятельно. Въ одно прекрасное майское утро они, выражаясь по-американски, ‘улизнули’ и обвнчались по всмъ правиламъ закона.

Лэди Алисія написала трогательныя письма къ папеньк и маменьк. Эти письма были немедленно возвращены нераспечатанными и единственное извстіе, полученное бдняжкой отъ родителей, заключалось въ письм отъ гг. Финчъ, Баджеръ, Тригъ, Джоблингъ и Финчъ, фамильныхъ стряпчихъ, которые извщали ее въ краткихъ словахъ, что лордъ и лэди Санъ-Нотсъ отказываются входить отнын съ нею въ какія бы то ни было сношенія.

Ясно, что Ферхому нечего было ждать отъ родственниковъ жены помощи въ борьб за существованіе, пока онъ не выдержитъ адвокатскаго экзамена и не начнетъ заработывать деньги. Однако, что-нибудь надо было предпринять, такъ какъ его скромные рессурсы были почти совсмъ истощены, а потому онъ написалъ отцу, прося о пособіи. Черезъ двое сутокъ молодой человкъ получилъ слдующій отвтъ:

‘Ректорство Блаксби, Линкольнширъ.

юня 14, 18…

‘Дорогой Чарльзъ,— я получилъ твое письмо, извщающее о положеніи, въ какое ты попалъ,— положеніи прискорбномъ и которымъ ты обязанъ собственной глупости. Ты знаешь мои обстоятельства, знаешь мои доходы. Я никогда не скрывалъ ни того, ни другого ни отъ кого изъ моихъ сыновей, а потому ты долженъ отлично знать, что я ршительно не могу помогать теб или увеличить твое содержаніе, какъ оно ни незначительно, а мн и то трудно его выплачивать. Безполезно упрекать тебя или напоминать теб пословицу: ‘какъ постелешь, такъ и поспишь’, хотя ею говоритъ сама истина.

‘Прилагаю при семъ сто фунтовъ стерлинговъ. Пожалуйста пойми какъ слдуетъ, что это послднія деньги, какія ты получишь отъ меня, кром обычнаго содержанія, разумется. Говорю теб откровенно, что посылаю эту сумму только во вниманіе къ твоей несчастной молодой жен, что касается тебя, ты ихъ не стоишь. Можешь благодарить небо за то, что директоръ кэсторскаго банка былъ въ хорошемъ расположеніи духа, когда я пріхалъ къ нему сегодня утромъ, такъ какъ въ противномъ случа онъ бы не позволилъ мн забрать больше денегъ, чмъ я имю право, и я бы не могъ помочь теб. Прошу тебя помнить: больше теб нечего ждать отъ меня, и надюсь, если не для себя, то для жены, ты будешь упорно работать и займешь въ возможно скоромъ времени такое положеніе, какое дастъ теб возможность заработывать деньги. Само собой разумется, я заплачу гонораръ за твою подготовку къ адвокатур.

‘Твой любящій отецъ
‘Альджернонъ Ферхомъ’.

Чарльзъ Ферхомъ никакъ не разсчитывалъ получить такую крупную сумму какъ сто фунтовъ, а потому онъ написалъ горячее и благодарное письмо старому джентльмену и мужественно принялся за работу, разсчитывая при первой же возможности сдать экзаменъ.

Ферхомы сняли дв маленькія комнатки въ Эквити-Корт, у одной изъ прачекъ Темпля — курьезный типъ женщинъ вообще,— которая была имъ полезна во многихъ отношеніяхъ. Эти прачки, исполняющія вообще должность прислуги въ различныхъ отдленіяхъ Корта, очень курьезная раса людей и м-съ Чафинчъ не была исключеніемъ. Он образуютъ почти-что особую касту, такую же характерную, какъ, напримръ, цыганки. Первоначально он были, надо думать, прачками и стирали блье на юныхъ правовдовъ Корта, а потому боле или мене подходили въ новйшимъ blanchisseuses de fin въ Париж.

Но въ настоящее время приходится согласиться съ однимъ авторитетнымъ писателемъ, что старухи, вооруженныя щетками и метлами, которыхъ видишь въ Корт, называются прачками только потому, что питаютъ смертельное отвращеніе въ стирк. Настоящая прачка стараго типа, безъ сомннія, не особенно пріятный образчикъ людей. Она обыкновенно замужняя женщина, живущая по близости отъ Корта, и зорко слдитъ за всякой добычей. Она, безъ сомннія, честне цыганки, для которой ‘добыча’ — слово весьма эластическое. Она не считаетъ себя въ прав допивать начатую бутылку вина или додать половину жареной курицы. Точно также она не входитъ въ сдлки съ молочницей или угольщикомъ, вашими поставщиками. Кража денегъ, книгъ или платья прачками — вещь практически неизвстная.

Я сказалъ, что прачки Темпля образуютъ изъ себя чуть не касту. Странно сказать, но это занятіе передается по наслдству.

Прачка пріучаетъ дочь помогать себ или посылаетъ ее вмсто себя, когда ей нельзя придти самой. Дочь смняетъ мать, и такъ идетъ иногда въ продолженіе нсколькихъ поколній. Затмъ, хотя каждый квартирантъ Темпля можетъ выбрать какую угодно прачку, онъ обыкновенно находитъ удобне нанять ту самую женщину, которая прибираетъ комнаты у сосдей по одной съ нимъ лстниц, такъ что прачки длаются, такъ сказать, adscripti scalis и это положеніе, равно какъ и наслдственный его характеръ, придаютъ ему странное сходство съ крпостнымъ состояніемъ.

Право, было бы почти невозможно привезти молодую, здоровенную особу изъ Норфолька или Линкольншира и сдлать изъ нея прачку. У нея хватило бы силы на вдесятеро труднйшее дло, но она бы не вынесла этого. Если вы хотите вообще имть прачку, то должны довольствоваться традиціоннымъ и общепризнаннымъ элементомъ, а для человка длового, уходящаго съ квартиры спозаранку и проводящаго лучшую часть дня въ суд, обдающаго въ клуб и тамъ же проводящаго свой вечеръ, ршительно все равно, если его комнаты убираются не съ той аккуратностью, какая была бы вообще желательна.

Было бы притворствомъ утверждать, что прачка Темпля опрятна. Она обыкновенно боле или мене неспособна къ черной работ, но еслибы даже этого и не было, то все же она питаетъ, повидимому, нкоторую симпатію къ пыли и грязи, и видитъ въ нихъ признавъ обширной практики и успшной карьеры. Многое зависитъ также отъ комнатъ, довряемыхъ ея попеченіямъ. Въ Inns of Court есть такіе покои, что никакими трудами, хотя бы геркулесовскими, ихъ не вычистишь и не приберешь. Старыя, избитыя панели, покоробившійся полъ, маленькіе, закопченные камины, вчно дымящіе и покрытые сажей, шкафы и столы, отзывающіе гнилью, и общій видъ тлнія — все это очевидно.

Есть покои другого рода, гд единственная бда заключается въ таинственной смси пыли, дыма и сажи, отличающей Лондонъ вообще и спеціально облекающей полки съ книгами. Ничто не спасетъ отъ этого бича какую угодно квартиру въ извстномъ разстояніи отъ Сити. Мы сожигаемъ уголь и не можемъ надяться спастись отъ копоти. Но въ Темпл и въ Линкольнсъ-Инн построены новыя зданія, и въ нихъ покои отличаются тмъ достоинствомъ, что ихъ легко содержать въ чистот. Въ нихъ нтъ ничего такого, что содйствовало бы скопленію пыли: окна изъ плотнаго камня съ металлическими рамами, стны оштукатуренныя и выкрашенныя масляной краской. Если полъ паркетный, то это единственная деревянная часть въ комнат.

Подобнаго рода комнаты легко содержать въ чистот. Заведите небольшой коверъ и не прибивайте его къ полу, и его легко снимать разъ въ недлю и вытряхать вмст съ половиками. Комнатъ такого рода стало гораздо больше, чмъ было прежде, въ особенности въ Темпл. И такого-то рода комнаты достались Ферхомамъ.

Он были очень уютны и выходили окнами на набережную, такъ что юная чета могла воображать себя за городомъ. Здсь м-съ Чафинчъ не могла быть неопрятной, еслибы даже и захотла, вздумай она не прибирать комнатъ, ее можно было бы сейчасъ же въ этомъ уличить. Ничего не было такого, къ чему могла бы льнуть лондонская грязь или куда она могла бы забраться. Она могла покрыть книги и рамки картинъ, но оттуда ее легко было удалить однимъ взмахомъ вника, а м-съ Чафинчъ настолько привязалась къ своимъ молодымъ господамъ, что постаралась съ необыкновеннымъ для женщины ея сорта усиліемъ содержать въ чистот и порядк ихъ гнздышко.

Больше года прожила молодая чета въ Темпл очень счастливо. Если родители лэди Алисіи не хотли ее знать, то не вс ихъ знакомые отнеслись къ ней такъ же безжалостно, и одна старинная школьная подруга ея лордства, нкая миссъ Норбэри, женщина богатая, находила благородное удовольствіе въ томъ, чтобы помогать всячески молодой м-съ Ферхомъ и такъ деликатно, что лэди Алисія могла принять великодушную помощь безъ стсненія.

Полтора года спустя посл женитьбы молодой Ферхомъ, выдержавъ экзаменъ, поступилъ въ ряды адвокатуры. Старикъ ректоръ сдержалъ слово и уплатилъ немедленно вс пошлины, и такимъ образомъ его сынъ выступилъ на поприще самой необезпеченной профессіи въ мір.

II.

Какъ они любили другъ друга, наши молодые супруги! Когда мужъ и жена красивы, добродушны и недавно сочетались бравомъ, имъ не трудно любить другъ друга. Юный Ферхомъ одвался щеголемъ и отъ этого жен еще легче было его любить. Никто еще никогда не слыхалъ объ Ромео съ продранными локтями. Этотъ отважный юный джентльменъ изъ Вероны носилъ, безъ сомннія, хорошо сшитые бархатные колеты отъ лучшаго туземнаго портного и покупалъ для носового платка духи отъ Аткинсона или Риммеля той эпохи,— иначе Джульетта не полюбила бы его по первому взгляду. А портной Чарльза Ферхома (державшій кстати свой экипажъ и пару лошадей и имвшій домъ въ Брайтон) былъ самымъ доврчивымъ, не только-что лучшимъ изъ портныхъ, и никогда не надодалъ своему юному заказчику напоминаніемъ объ уплат. Въ книгахъ хе портного посл имени Чарльза Ферхома, эсквайра изъ Эквити-Корта, стояли дв таинственныхъ буквы красными чернилами С. Н., смыслъ которыхъ въ глазахъ портняжнаго заведенія въ Бондъ-стрит значилъ, что заказчикъ считается ‘совершенно ненадежнымъ’.

— Но,— какъ говорилъ м-ръ Снипперъ, главный закройщикъ,— у этого молодца удивительная фигура, а потому если даже такой молодецъ и не заплатитъ за платье, то служитъ какъ бы ходячей вывской для насъ. Да что, и испорченное платье на немъ сидитъ какъ вылитое.

И м-ръ Снипперъ заключалъ, конфиденціально обращаясь къ своимъ подчиненнымъ:— Когда молодецъ съ такой фигурой хорошо одтъ, да къ тому хе красивъ собой, то вс пріятели приписываютъ это его портному и вс стремятся заказать ему платье.

Итакъ, Ферхомъ могъ имть столько сюртуковъ, сколько ему было угодно, а счетами его не безпокоили.

Удивительное право дло, какъ многіе люди готовы одолжать безденежнаго адвоката и протянуть ему руку помощи въ его стремленіи пробить себ дорогу въ свт! Каждую четверть года, по меньшей мр, м-ръ Мельхиседекъ и м-ръ Зоровавель — два крупныхъ и соперничавшихъ ростовщика — посылали ему свои заманчивые циркуляры и предлагали денегъ взаймы подъ его личную отвтственность. ‘Потому что,— говорили они себ въ сердц своемъ,— мужъ дочери лорда Сантъ-Нотса такая птица, какую стоитъ заманить въ силки’.

Но молодой Ферхомъ бросалъ циркуляры ростовщиковъ въ корзину съ рваной бумагой. Онъ не позволялъ себ при этомъ никакихъ лишнихъ расходовъ. Дло въ томъ, что Ферхомъ ршился пробиться впередъ. Хотя онъ былъ очень молодъ, но отлично зналъ, что, женясь, увозомъ, на своей молодой жен, лэди Алисіи, онъ связалъ себя по рукамъ и по ногамъ, онъ отлично зналъ, что въ положеніи нищаго джентльмена то обстоятельство, что жена его — дочь лорда, есть только лишняя препона на его пути, но стоитъ ему только разбогатть — и жена, дочь лорда, будетъ служить ему украшеніемъ.

Но когда онъ вспоминалъ, что великіе юристы раньше его увлекались неосторожной женитьбой и тмъ не мене умли сдлать карьеру, онъ тоже ршалъ, что сдлаетъ карьеру.

Разв юный Джонъ Скоттъ не убжалъ съ хорошенькой Бесси Сортисъ и разв это помшало ему стать въ конц концовъ лордомъ-канцлеромъ Англіи? И разв первая его лекція, прочитанная въ оксфордскомъ университет въ качеств помощника профессора законовденія, не трактовала о закон противъ юношей, увозящихъ невстъ?

Въ святая-святыхъ своей души Ферхомъ не видлъ причины, почему ему не послдовать по стопамъ великаго канцлера, такъ какъ помнилъ утшительную китайскую пословицу, что съ терпніемъ и временемъ листья шелковицы превращаются въ шолкъ.

Вы подумаете, пожалуй, что Ферхомъ былъ не въ мру честолюбивъ, но это не такъ. Сильнйшимъ чувствомъ въ немъ была горячая любовь къ красавиц-жен, этой благовоспитанной и высокорожденной двушк, которая всмъ пожертвовала для него, нищаго студента, потому, конечно, что отъ души его полюбила.

И какой краткій, но блаженный сонъ любви пережили они! Что за веселые завтраки въ Эквити-Корт, смняемые долгими часами упорной работы, когда перо его быстро бгало по линованнымъ листамъ бумаги, и когда ему не хватало вдохновенія, ему стоило только отвести глаза отъ работы и перевести ихъ на прелестный образъ съ золотистыми кудрями, озаренный солнцемъ въ амбразур окна (хотя, впрочемъ, гд бы она ни сидла, Чарльзу Ферхому всегда казалось, что тамъ свтитъ солнце), и вдохновеніе снисходило вмст съ кроткой отвтной улыбкой, улыбкой любви и счастья. Они были неизмнно счастливы въ т долгіе дни. И молодая жена молча работала, шила и вышивала хорошенькія платьица своими хорошенькими аристократическими ручками.

Она была настоящимъ геніемъ любви и поэзіи, эта молодая красавица-жена, и на ней отдыхали глаза.

Шитье шитью вдь рознь! Очень много состраданія, но очень мало поэзіи въ тхъ грубыхъ одеждахъ, которыя добрая м-съ Доркасъ шьетъ для бдныхъ. Есть что-то несносное въ грубомъ шить. Слыша, какъ трещитъ иголка и свиститъ нитка, съ трудомъ протискиваемыя въ грубую ткань, какъ будто хочется, чтобы добрая м-съ Доркасъ была добра до конца и отослала сшить эти одежды бдной шве, работающей на машин. Стыдно сознаться, но грубое шитье положительно непріятно для мужчинъ.

Лэди Алисію называли ‘мечтательной блондинкой’. Это противная, но очень выразительная фраза. Вдь и блондинка блондинк рознь! Есть краснощекая, пышная, буколическая блондинка, розовый бутонъ въ женскомъ образ, который поздне превращается въ гигантскій цвтокъ, напоминающій скоре кочанъ капусты. ‘Роза всего красиве, когда въ бутон’, говоритъ Скоттъ и совершенно врно.

Есть артистическая блондинка, которая всего красиве при свчахъ и красота которой не проходитъ съ годами: ее легко обновить посредствомъ пудры и колъдъ-крема. Врядъ ли стоить прибавлять, что эта разновидность женскаго пола всего больше нравится юнйшимъ представителямъ не-прекраснаго пола.

Есть опять эстетическая блондинка, отличающаяся претенціозными манерами, рыжеватыми волосами и зеленоватымъ цвтомъ лица, есть люди, которые восхищаются женщиной-привидніемъ, потому что мода бываетъ на все, даже на красоту.

И есть, наконецъ, очаровательная блондинка cendre и блондинка, волоса которой цвта желтой охры. Но ни къ одному изъ этихъ разрядовъ не принадлежала мечтательная блондинка, молодая жена Чарльза Ферхома.

Очень трудно описать спеціальный типъ ея нжной красоты. Она рдко встрчается иначе, какъ въ мечтахъ.

Высокая, граціозная, тоненькая, но статная, какъ лилія, она отличалась той особенной тонкой прелестью, которую итальянцы называютъ morbidezza. Не торопитесь съ выводами: въ жен Чарльза Ферхома не было ничего болзненнаго, но въ англійскомъ язык нтъ соотвтствующаго выраженія (за исключеніемъ ненавистной фразы: ‘томный видъ’), потому, вроятно, что самый типъ такъ рдко встрчается. Вы можете найти его между головками Грза.

Я не стану въ подробности описывать ея наружность. Сказавъ, что она была настоящая роза въ двичьемъ цвтник — я скажу достаточно и предоставлю докончить портретъ вашему воображенію, читатель, если вы молоды, или вашей памяти, если вы уже въ зрлыхъ лтахъ.

То были золотые дни для Чарльза Ферхома, счастливые, блаженные дни, когда онъ проживалъ въ Эквити-Корт. Когда трудовой день былъ оконченъ, они гуляли въ тихихъ садахъ Темпля, посл чего обдали en ville, большею частью, въ ресторан Спаньолети, гд имъ подавали frittura и котлетку и бутылку добраго краснаго вина, а вечеръ зачастую проводили они въ театр, на даровыхъ мстахъ.

Не было на свт четы счастливе, чмъ юный адвокатъ, Чарльзъ Ферхомъ, и его жена, лэди Алисія. Но увы! скоро, слишкомъ скоро наступилъ конецъ этимъ золотымъ днямъ.

III.

Въ одинъ ясный сентябрьскій день молодой адвокатъ съ большимъ букетомъ розъ въ рук вбгалъ по лстниц, шагая черезъ дв ступеньки разомъ, но увидлъ, что дверь въ его квартиру была приперта, а молотокъ обвернутъ блой лайковой перчаткой.

Молодой человкъ помертвлъ отъ страха и безпокойства и осторожно постучался.

Посл нкотораго промежутка времени, дверь отворила м-съ Чафинчъ, прачка.

— Я рада, что вы вернулись, сэръ,— сказала добрая женщина:— милэди спрашивала васъ, сэръ, очень хотла васъ видть, сэръ, а теперь посидите тихонько, сэръ, прошу васъ.

И м-съ Чафинчъ подняла палецъ въ знакъ предостереженія, впуская Ферхома, блднаго какъ смерть.

— Какъ она себя чувствуетъ, м-съ Чафинчъ?— спросилъ онъ взволнованнымъ шопотомъ.

— Ахъ, сэръ, нехорошо!— отвчала старуха:— но я знаю свое мсто, сэръ, не мн судить объ этомъ. Мы послали, сэръ, за докторомъ Потльбэри изъ Фетеръ-Лена, онъ очень почтенный человкъ и старый джентльменъ. О! намъ всмъ трудно приходится, м-ръ Ферхомъ, а д-ръ Потльбэри спрашивалъ про васъ, сэръ. Ей очень плохо, сэръ, коли хотите знать.

И тутъ м-съ Чафинчъ залилась слезами и принялась утирать ихъ своимъ профессіональнымъ передникомъ.

— Сядьте сюда, сэръ, въ это кресло, будьте добры, а м-ръ Потльбери выйдетъ къ вамъ. И постарайтесь мужественно перенести это, м-ръ Ферхомъ!

Чарльзъ Ферхомъ опустился въ кресло, указанное старухой, и въ ужас уставился на нее.

— Прелестная baby, сэръ!— объявила м-съ Чафинчъ.

— Чортъ побери baby!— вскричалъ несчастный отецъ.

Чарльзъ Ферхомъ предчувствовалъ настигающій его ударъ,— ударъ, который долженъ былъ разрушить его счастье и лишить любимой женщины. Онъ былъ вполн безпомощенъ, онъ зналъ, что не въ его силахъ отвратить ударъ судьбы. Холодный потъ выступилъ у него на лбу въ то время, какъ онъ глядлъ на двери спальной, затворившейся за м-съ Чафинчъ. Онъ наклонился впередъ и напрягалъ слухъ, стараясь уловитъ какой-нибудь звукъ, во кругомъ царствовало страшное безмолвіе.

‘Можетъ быть, это безмолвіе смерти’, подумалъ молодой адвокатъ и содрогнулся.

Посл того онъ пытался молиться, но самыя простыя слова не приходили ему на умъ,— ему, оратору по ремеслу, человку, строившему все свое будущее на краснорчіи, находчивости и бойкой рчи.

Словъ ему не хватало, говорю я, а такъ какъ онъ былъ мужчина, то ему отказано было въ спасительныхъ слезахъ.

Вдругъ онъ услышалъ крикъ, совсмъ для себя новый, крикъ, заставившій его вздрогнуть, жалобный, почти сердитый вопль новорожденнаго ребенка. И тутъ дверь, на которую онъ глядлъ съ такой тревогой, растворилась внезапно и безшумно и пропустила небольшого, жирнаго старичка, который немедленно заперъ за собою дверь, такъ же ловко, какъ и отперъ.

Во всякое другое время Ферхомъ улыбнулся бы надъ странной наружностью старичка, одтаго съ головы до ногъ въ черное. До извстной степени онъ былъ похожъ на сказочнаго домового, на таинственное существо, состоящее изъ одной головы, но безъ туловища. Прежде всего бросался въ глаза громадный плшивый черепъ, блествшій точно новый, отполированный, билліардный шаръ, вокругъ нижней части его облегалъ горизонтальный локонъ сдыхъ волосъ, отъ одного виска до другого, пара огромныхъ ушей съ мясистыми большими мочками походила больше на молотки, чмъ на уши, а лицо… ну, лицо было неописуемо. То была комическая маска. Достаточно было взглянуть на него, чтобы засмяться, и оно могло бы составить фортуну актера на комическія роли.

Носъ д-ра Потльбэри походилъ на огромный клювъ, а ротъ былъ до ушей, обширный подбородокъ и щеки тщательно выбриты. Такой головы, какъ у м-ра Потльбэри, никто не видывалъ иначе какъ на пенковыхъ трубкахъ или на щелкунчикахъ, которыми разбиваютъ орхи.

И къ этому прибавьте еще профессіональный костюмъ старичка: большой блый галстухъ, два раза обвернутый вокругъ шеи, длинный фракъ до пятъ, большой жилетъ и пару коротенькихъ ножекъ, похожихъ на дв запятыхъ и оканчивавшихся парой колоссальныхъ суконныхъ ботинокъ съ кожаными наконечниками. Людей съ такой фигурой, какъ у д-ра Потльбэри, не часто встрчаешь въ повседневной жизни. Если кто желаетъ видть нчто подобное, то обыкновенно отправляется на выставку, гд показываютъ за деньги уродцевъ.

Д-ръ Потльбэри родился въ своей профессіи: отецъ его былъ извстный аптекарь въ Фетеръ-Лен, въ царствованіе Георга III. Нашъ д-ръ Потльбэри былъ его единственный сынъ и мечтою аптекаря, отца, было дождаться, чтобы изъ его сынишки Вильяма вышелъ медикъ.. Потльбэри-отецъ накопилъ денегъ и послалъ сына въ чатерхузское училище. Четырнадцати лтъ отъ роду тотъ пересталъ рости и сталъ толстть — и такъ продолжалось до двадцати-пяти и привело къ вышеописанному уродливому результату.

Необычайная наружность д-ра Потльбэри всю жизнь мшала ему. Онъ отличался успхами въ наукахъ въ бытность студентомъ въ коллегіи св. Вароломея, и еслибы походилъ на остальныхъ людей, то непремнно былъ бы оставленъ ординаторомъ при больниц, но, какъ мы, знаемъ, онъ вовсе не походилъ на остальныхъ людей и вынужденъ былъ практиковать всю жизнь въ Фетеръ-Лен, въ дом, оставленномъ ему отцомъ.

Онъ былъ очень любимъ въ околотк и хотя не гонялся за службой по выборамъ, но былъ единогласно возведенъ на постъ почетнаго лейбъ-медика всхъ бдныхъ въ околотк, съ которыхъ иногда не требовалъ ни гроша гонорара.

Д-ръ Потльбэри былъ богатъ, д-ръ Потльбэри былъ эксцентрическій человкъ, многіе намекали на то, что д-ръ Потльбэри ‘оригиналъ’, а соперники по профессіи говорили, что д-ръ Потльбэри полоумный. Дло въ томъ, что, ставъ богатымъ, д-ръ Потльбэри пересталъ врить въ лекарства, и съ досадной настойчивостью продолжалъ дятельно практиковать, отказываясь отъ гонорара и сыпля полукронами бднякамъ, не разбирая, стоютъ они того или нтъ. Въ глазахъ сосднихъ докторовъ онъ былъ тмъ же, чмъ красный флагъ для быка.

— Мы бросимъ лекарства,— говаривалъ онъ, когда за нимъ посылали:— лекарства вамъ въ прокъ не пойдутъ, мой другъ, попробуйте говядину и пиво.

Паціентъ слдовалъ совту д-ра Потльбэри и очень скоро выздоравливалъ.

Доктора же по общему приговору ршали, что ‘бдному Потльбэри давно бы слдовало бросить практику’.

— Вы мужъ моей паціентки?— вскричалъ д-ръ Потльбэри, направляясь глиссадами черезъ комнату къ Ферхому съ протянутой рукой, точно онъ участвовалъ въ кадрили.— Очень радъ съ вами познакомиться, сэръ. Я вамъ вполн сочувствую. Хотя я самъ не имлъ счастія быть женатымъ, но я вамъ вполн сочувствую. Какой у васъ прекрасный видъ изъ этого окна, дорогой сэръ! Боже мой, какіе вы, юристы, счастливые люди! Маленькая двочка, къ тому же! Боже мой, Боже мой! какое счастіе! Еслибы я не родился врачевателемъ тла, то былъ бы юристомъ, жилъ въ Темпл и отцомъ… гм! да! маленькой двочки! Но я холостякъ, сэръ, и въ этихъ радостяхъ мн отказано. А какая прекрасная погода! Позвольте мн вамъ отрекомендоваться! Я — Потльбэри, д-ръ Потльбэри изъ Фетеръ-Лена. Очень радъ съ вами познакомиться. Позвольте пожать вашу руку. Могу предложить вамъ понюхать табаку?

И онъ протянулъ серебряную табакерку.

— Вы не нюхаете табаку? вы меня удивляете… а еще юристъ! вамъ слдовало бы нюхать: это проясняетъ мысли, увряю васъ.

И тутъ д-ръ Потльбэри засунулъ въ носъ цлую пригоршню табаку, спряталъ свое огромное лицо въ яркій желтый фуляровый носовой платокъ съ блыми крапинами величиной съ крупную монету и громко высморкался.

Хотя рчь доктора записана у насъ со всми знаками препинанія, но выговорилъ онъ ее духомъ, такъ какъ ему нужно было сообщить очень плохія всти бдному Чарльзу Ферхому. А такой уже былъ у него оригинальный способъ — онъ называлъ его осторожнымъ и осмотрительнымъ — приготовлять слушателя въ худымъ встямъ.

— Докторъ,— сказалъ Ферхомъ, съ мучительной тревогой пожавъ ему руку,— докторъ, неужели нтъ никакой надежды?

— Надежды! дорогой сэръ!— вскричалъ д-ръ Потльбэри какимъ-то чревовщательнымъ шопотомъ, который шелъ точно съ потолка.— Надежда скрашиваетъ жизнь, какъ вамъ извстно. И пока есть жизнь, есть и надежда, но…

И тутъ докторъ приподнялъ указательный палецъ съ видомъ предостереженія.

— Болзнь, дорогой сэръ, болзнь вообще вещь серьезная.

И затмъ докторъ сталъ перебирать пальцами: ‘Pallida mors aeqno puisat pede pauperum tabernas, regumque turres’.

— Великій Боже!— закричалъ вдругъ д-ръ Потльбэри вполн явственнымъ шопотомъ:— я позабылъ, что онъ образованный человкъ, и нечаянно проговорился.

Но тутъ Чарльзъ Ферхомъ упалъ обратно въ кресло съ такимъ видомъ, какъ будто самъ готовился умереть.

Д-ръ Потльбэри бросился въ буфетъ, вернулся съ графиномъ и рюмкой и заставилъ Ферхома выпить рюмку вина.

— Будьте мужчиной, дорогой сэръ!— ласково промолвилъ онъ:— будьте мужчиной и постарайтесь это перенести! Она кончается, быстро кончается, мой бдный другъ!— прибавилъ онъ съ чувствомъ.

— Неужели нтъ надежды? о, докторъ! неужели нтъ никакой надежды?— проговорилъ Ферхомъ со стономъ, сжимая руку старичка.

Докторъ покачалъ головой.

— Пойдемте и проститесь съ нею!— сказалъ онъ мягко.

И не говоря больше ни слова, повелъ дрожащаго мужа въ спальную умирающей жены и затмъ, съ глазами полными слезъ, повернулся спиной и представился, что смотритъ въ окно.

— Какой я дуракъ!— проговорилъ д-ръ Потльбэри обычнымъ громкимъ шопотомъ и, повернувшись на каблукахъ, дотронулся до плеча м-съ Чафинчъ, мотнулъ головой по направленію къ двери и посл того съ поникшей головой вышелъ вслдъ за ней изъ комнаты.

Чарльзъ Ферхомъ глядлъ на блдное лицо жены и кроткіе голубые глаза, которые онъ такъ любилъ и которые съ нжной привязанностью искали его взгляда. Онъ взялъ блдную, холодную ручку въ свои руки и поцловалъ ее почти такими же безцвтными губами.

И тутъ блдныя губки зашевелились, и онъ нагнулся, чтобы выслушать слова умирающей.

— Чарли,— сказала она,— я ухожу отъ тебя. Мн грустно это, грустно, мой милый, ради тебя и ради нея. Ты будешь ее любить, ради меня, не правда ли, милый? И когда я умру, ты будешь думать обо мн, иногда… я знаю, что будешь.

Посл того наступило молчаніе.

И затмъ умирающая снова заговорила:

— А хочу видть, какъ ты ее поцлуешь… прежде чмъ умереть… Будь добръ въ ней, мой милый!

Несчастный человкъ сдлалъ что отъ него требовалось и, машинально склонившись надъ новорожденнымъ дитятей, неподвижно лежавшимъ около его жены, раскрылъ ей личико и поцловалъ въ лобъ, и въ то время, какъ онъ цловалъ двочку, она раскрыла большіе голубые глаза и чувство ужаса прошло по его душ — до того они походили на глаза его умирающей жены. Онъ поспшно закрылъ маленькое личико и повернулся къ той, которая была ему дороже жизни.

— Поцлуй меня, милый!— сказала Алисія съ усиліемъ.

Онъ поцловалъ и она отвчала на поцлуй.

И затмъ скончалась.

Онъ стоялъ на колняхъ около покойницы, мучась и моля небо о помощи, не зная, что она уже покинула его навсегда, и все еще сжимая маленькую ручку, становившуюся все холодне и холодне, а колокола на сосдней церкви весело звонили, точно смялись надъ его тоской. И тутъ Ферхомъ, поднявъ глаза, почувствовалъ, что его молитва не была услышана. Онъ понялъ только тутъ, что она умерла.

IV.

Тотчасъ посл смерти жены Чарльзъ Ферхомъ весь ушелъ въ работу, что составляетъ наилучшее средство отъ всякаго горя. Бываютъ раны, которыхъ время не въ силахъ исцлить, и такого рода рана была нанесена молодому адвокату смертью жены.

Out upon time, which for ever will leave

Enough of the past for the future to grieve *).

*) Чортъ побери время, которое всегда оставляетъ достаточно прошлаго, чтобы было о чемъ горевать въ будущемъ!

Можно сомнваться, однако, захотлъ ли бы Ферхомъ, чтобы его великая печаль вполн разсялась. Онъ такъ любилъ лэди Алисію, что счелъ бы нкотораго рода измной, еслибы примирился съ своей потерей. Но какъ я уже сказалъ, онъ находилъ утшеніе въ непрестанномъ труд и трудъ помогалъ ему забывать печаль, хотя и не могъ заставить забыть женщину, которую онъ такъ нжно любилъ.

Чарльзъ Ферхомъ былъ однимъ изъ тхъ счастливцевъ, которымъ удается составить себ карьеру въ адвокатур. Въ то время когда онъ въ нее поступилъ, такъ же какъ и теперь, адвокатура была одной изъ самыхъ переполненыхъ профессій въ Англіи. По истин изумительно, что такое великое множество молодыхъ людей поступаетъ въ адвокаты, когда успхъ представляется почти невозможнымъ.

Люди, которымъ удается карьера адвоката, составляютъ два обширныхъ разряда: т, которые пробиваются впередъ, благодаря протекціи, и т, которые обязаны своимъ успхомъ ловкости и трудолюбію, пополамъ съ удачей.

Если вашъ отецъ — партнеръ крупной фирмы стряпчихъ, если онъ — директоръ желзной дороги или крупный поставщикъ, или купецъ, то само собой разумется, что дла такъ и потекутъ къ вамъ, и хотя бы даже косточки, достающіяся на вашу долю, были невелики, но мяса на нихъ все же будетъ достаточно. Вы пользуетесь неоцненной выгодой выступать на адвокатское поприще съ родственными связями, а родственныя связи для адвоката — все. Долгіе годы адвокатура въ своихъ младшихъ представителяхъ была заполнена молодыми людьми, сыновьями пэровъ, парламентскихъ агентовъ, стряпчихъ, инженеровъ и крупныхъ негоціантовъ. Они стали адвокатами, потому что, благодаря протекціи, могли быть уврены, что въ длахъ не будетъ недостатка, а вовсе не потому, чтобы особенно любили законовденіе и проявляли къ нему особое дарованіе. М-ръ Смитсонъ, изъ Сусексъ-Корта, былъ всего лишь десять лтъ въ адвокатур и пользовался большой практикой въ суд адмиралтейства и по крупнымъ торговымъ тяжбамъ, которыя приводятъ къ сношеніямъ съ палатой лордовъ и доставляютъ большіе заработки.

Отецъ его былъ компаньономъ фирмы Гаррисъ, Смитсонъ, Куперъ и Смитсонъ въ Лиденголъ-стрит. Дядя его — партнеръ въ банк, и его стряпчіе изъ кожи лзутъ вонъ, чтобы доставить племяннику практику. Тесть его — желзнодорожный подрядчикъ, ежегодно тратящій крупную сумму на тяжбы, считая это неотъемлемой частью расходовъ по своимъ крупнымъ операціямъ.

И вотъ Смитсонъ процвтаетъ. Онъ глупый человкъ, но будетъ со временемъ судьей.

Въ сущности только дв дороги ведутъ къ успху въ адвокатур. Одна широка и удобна: глупйшіе люди могутъ идти по ней и часто проходятъ далеко. Другая требуетъ трудной комбинаціи удачи вмст съ умньемъ ею пользоваться.

Третьяго сорта человкъ,— тотъ, который ищетъ въ адвокатур куска хлба, и верхомъ честолюбія для него представляется стать магистромъ или судьей въ окружномъ суд,— долженъ долгіе годы питаться черствымъ хлбомъ. Онъ трудится неустанно, не пропускаетъ ни одной сессіи, по цлымъ днямъ просиживаетъ въ библіотек своего отдленія надъ заключеніемъ, на которомъ заработаетъ гинею. Пріемная его открыта съ половины десятаго утра. Онъ обдаетъ въ трактир, возвращается въ пріемную и не повидаетъ ея раньше восьми или девяти часовъ вечера. Онъ остается въ Лондон на все время долгихъ каникулъ, онъ составляетъ объявленія для издателей юридическихъ сочиненій и пишетъ статьи для юридическихъ журналовъ, онъ всегда готовъ отправиться въ окружной судъ за гинею, если дло, какъ говорятъ стряпчіе, не дастъ больше, и чувствуетъ себя обезпеченнымъ на всю жизнь, если его сдлаютъ ревизоромъ.

Много глупыхъ эпиграммъ выпущено въ свтъ насчетъ успховъ въ адвокатур. Одна изъ нихъ гласитъ, что первымъ существеннымъ условіемъ является здоровье и хорошее расположеніе духа, вторымъ условіемъ — опять-таки здоровье и хорошее расположеніе духа, и наконецъ, третьимъ — здоровье и хорошее расположеніе духа, но если вы прибавите къ этому чуточку законовденія, то это вамъ не помшаетъ.

Затмъ намъ говорятъ, что емида — любовница суровая и требовательная, и что т, которые ухаживаютъ за ней, должны день и ночь неотступно угождать ей. И однако карьера сэра Александра Ковбрна и м-ра Серджента Балантина у всхъ еще въ памяти, да и судья Мауль не вполн забытъ.

Кемпбелъ говорилъ, что есть четыре пути для снисканія успха въ адвокатур: четверныя сессіи, защита исключительныхъ длъ, ухаживаніе за стряпчими и чудеса. Трое изъ этихъ путей были отлично извстны его лордству.

Гд-то въ ‘Конингсби’ {Романъ Бульвера-Литтона.} Сидонія говоритъ, что каждый человкъ, избирающій своей профессіей адвокатуру, рано или поздно пробьетъ въ ней дорогу. Это ошибка, фактъ тотъ, что дло младшихъ членовъ адвокатуры такъ нехитро, что талантливому человку нтъ возможности проявить на немъ свои дарованія. Тупой, неповоротливый, почтенный Смитсонъ можетъ выполнять всю рутинную часть дла такъ же хорошо, какъ еслибы онъ былъ блестящимъ и энергическимъ дятелемъ. Человкъ не можетъ проявить своего дарованія въ адвокатур, пока не представится для этого случай, а случай этотъ представляется очень рдко.

Quando licet Basilo flentem producere matrem?

Quis bene dicentem Basilum ferat .

…rara in tenui facundia panno.

Ювеналъ все пересказалъ намъ объ адвокатур своего времени и каждое его слово можно примнить къ англійской адвокатур нашихъ дней.

Дло въ томъ, что англійская адвокатура находится въ рукахъ стряпчихъ. Какъ сказалъ лордъ Уэстбэри, ‘мы — самая заполоненная стряпчими нація въ мір’. Чтобы успть въ адвокатур, надо командовать стряпчими или происходить отъ нихъ, или обойти ихъ, или такъ или иначе забрать ихъ въ руки. Это тяжело выслушать молодому человку, только-что окончившему, и можетъ быть съ отличіемъ, университетскій курсъ. Но это правда, человкъ, поступающій въ адвокатуру безъ связей и не будучи особенно даровитымъ человкомъ, хотя бы и знающій и толковый, словомъ, обыкновенный смертный, прошедшій гимназію и университетъ, долженъ считать себя счастливымъ, если къ тому времени какъ ему стукнетъ 35—40 лтъ и онъ долженъ подумать о томъ, чтобы дать дтямъ образованіе и устроить ихъ въ жизни, онъ можетъ разсчитывать на постоянный доходъ въ 500 ф. стерлинговъ въ годъ отъ небольшого числа скромныхъ, но аккуратно платящихъ кліентовъ.

Между тмъ нтъ почти такой профессіи, которая бы не дала ему больше, еслибы онъ выбралъ ее, а не адвокатуру.

Во-первыхъ, конкурренція въ адвокатур убійственная. Во-вторыхъ, адвокатъ не можетъ взять себ компаньона, онъ обязанъ самъ лично заниматься своимъ дломъ безъ перерыва. Заболй онъ и прохворай полгода, и это отодвинетъ его дло на пять лтъ назадъ. Онъ долженъ быть всегда на мст, всегда бодръ, всегда здоровъ. Если врачъ или стряпчій пожелаетъ отдохнуть, онъ можетъ найти пріятеля, который замнитъ его на время его отсутствія. Въ адвокатур этого нельзя.

Почему же, спрашивается, такое множество молодыхъ людей бросаются въ такую профессію, которая въ крайнемъ случа можетъ дать имъ неврный и незначительный заработокъ? Я не стану пытаться разршить этотъ затруднительный вопросъ.

У Чарльза Ферхома не было связей, но ему повезло, а это тоже что-нибудь да значитъ. Онъ въ продолженіе двухъ лтъ занимался въ качеств ученика въ контор м-ра Боундервеля, у котораго было больше длъ на рукахъ, чмъ онъ могъ справиться. Онъ, какъ я уже сказалъ, ушелъ съ головой въ свои занятія и съумлъ сдлаться необходимымъ м-ру Боундервелю. Онъ исполнялъ всю черную работу и былъ очень удивленъ, когда ему предложено было выставить на двери свое имя подъ именемъ м-ра Боундервеля. Время созрло и м-ръ Боундервель сталъ Боундервель И. С.

Тогда стряпчіе, желавшіе удержать его, догадались, что м-ръ Боундервель желаетъ, чтобы его молодого пріятеля приглашали вмст съ нимъ. И вотъ какимъ образомъ карьера молодого пріятеля была сдлана.

V.

Вообще воображаютъ, что дло адвоката очень интересно. Это происходитъ отъ того, что публика составляетъ себ понятіе о дл адвоката, слушая, какъ тотъ тонко аргументируетъ съ судьями, порою возбуждая взрывы смха, а порою исторгая слезы изъ глазъ.

Еслибы у васъ хватило нервовъ присутствовать въ госпитал, когда какой-нибудь знаменитый хирургъ производитъ блестящую операцію, вы бы, вроятно, прониклись восторгомъ къ хирургической профессіи. Но леченіе обыкновенныхъ случаевъ — очень скучное дло. То же самое и въ юриспруденціи. Главная масса адвокатскаго дла совершенно неинтересна даже съ профессіональной точки зрнія и въ особенности для младшихъ членовъ адвокатуры, которымъ не поручаютъ важныхъ длъ. Изъ десяти длъ, попадающихъ въ конторы адвоката, цлыхъ девять не заключаютъ ни одного пункта, стоющаго вниманія или требующаго серьезной аргументаціи, и лишены абсолютно всякаго интереса для кого-нибудь, кром тяжущихся. Единственнымъ утшеніемъ для адвоката въ такихъ случаяхъ является гонораръ.

Что касается случая отличиться, то онъ рдко выпадаетъ на долю адвоката, не такъ, какъ въ романахъ. Самое большое, что онъ можетъ выказать здравый дловой смыслъ и способность охватывать дловыя сдлки во всхъ подробностяхъ. Стряпчіе всего боле цнятъ это въ молодомъ адвокат.

Такимъ образомъ долго посл того, какъ онъ сталъ адвокатомъ, Ферхомъ занимался весьма прозаическимъ дломъ.

По мр того какъ положеніе его улучшалось, обстоятельства перемнились. Во-первыхъ, отъ него отстали мелкотравчатые стряпчіе съ мелкими и ничтожными, но хлопотливыми длишками, ища другой жертвы, такой же юной и доврчивой, какимъ былъ онъ прежде. Гонораръ сталъ онъ получать аккуратно. И дла поручались ему боле значительныя. Онъ отсталъ отъ четверныхъ сессій и окружныхъ судовъ и другихъ низшихъ инстанцій, и тогда дло стало для него очень интересно. Заключенія приходилось тщательно взвшивать. Тяжбы были крупныя и требовали много труда. Ему приходилось бороться съ людьми равной силы, а иногда и посильне себя. Вс стороны ума были въ сильномъ напряженіи и онъ былъ радъ, когда, наконецъ, наступали долгія каникулы.

Съ теченіемъ времени м-ръ Боундервель И. С. сталъ судьей Боундервель, а дла Боундервеля перешли къ его преемнику самымъ простымъ и естественнымъ образомъ.

Ферхомъ умлъ обворожить тхъ людей, съ которыми ему приходилось сталкиваться. Онъ умлъ быть популярнымъ.

На всхъ поприщахъ жизни онъ съумлъ бы снискать успхъ: изъ него вышелъ бы отличный хирургъ, какъ и превосходный полководецъ. Живи онъ во времена оны, его непремнно послали бы управлять какой-нибудь колоніей. Онъ былъ энергиченъ и, что всего важне, очень искрененъ. Благодаря этому, онъ тмъ горяче отстаивалъ дло, которое брался защищать, что твердо врилъ въ его правоту. Можно было бы сказать, что качества его не были высшими въ адвокатур, но зато они были весьма полезными, и если первая обязанность адвоката въ томъ, чтобы выиграть свое дло, то они были и самыми успшными.

Можно было бы сказать, что, судя съ строго классической точки зрнія, м-ра Ферхома нельзя поставить на одну доску съ Скарлетомъ или съ Фоллетомъ. Съ другой стороны, сомнительно, чтобы онъ самъ пожелалъ стать на одну съ ними доску. Безъ сомннія, не было ничего общаго между нимъ и Беррье. Онъ былъ скоре въ стил Лаше. А всякій человкъ, у котораго на карт стоитъ жизнь, а не только состояніе или доброе имя, лучше сдлаетъ довряя Лаше, чмъ Беррье.

Чарльзъ Ферхомъ былъ чрезвычайно краснорчивъ. Голосъ у него былъ звученъ и гибокъ и съ чрезвычайно патетическими нотами. Онъ былъ также мастеромъ насчетъ перекрестныхъ допросовъ. Онъ никогда не впадалъ въ ту ошибку, чтобы довести свидтеля противной стороны до отчаянія и дать ему такимъ образомъ поводъ закусить удила.

Какъ выразился объ немъ одинъ извстный стряпчій, онъ никогда не сожигалъ своихъ кораблей и чувство собственнаго достоинства и умнье наводить грозу на противниковъ были у него таковы, что равнялись тмъ же качествамъ покойнаго сержанта Парри, хотя и въ другомъ род.

Въ частной жизни Чарльзъ Ферхомъ былъ великодушенъ и щедръ почти до излишества. Онъ никогда не былъ алченъ и сребролюбивъ и часто давалъ даровые совты въ такихъ длахъ, когда онъ считалъ истца жертвой обмана или угнетенія. Очень легко сказать, что онъ былъ обворожителенъ, но трудно описать, въ чемъ именно заключалась его обворожительность. Главное,— въ немъ не было ни малйшей аффектаціи. Онъ былъ безусловно искренній человкъ.

Успхамъ Ферхома въ значительной мр содйствовалъ его хитроумный клеркъ, м-ръ Ренбушъ. Адвокатскій клеркъ иногда родится, а иногда выработывается. Хотя ему не нужно особенныхъ познаній, но его обязанности чрезвычайно щекотливы и требуютъ громаднаго такта и житейской опытности.

М-ръ Ренбушъ былъ фактотумъ и мажордомъ у своего патрона. Онъ служилъ ему памятной книжкой, тщательно слдилъ за его дловыми свиданіями и устроивалъ такъ, чтобы они шли какъ по маслу и другъ дружк не мшали. При этомъ онъ былъ его кассиромъ и управителемъ. М-ръ Ренбушъ зналъ наизусть списокъ всхъ стряпчихъ, и могъ всегда сказать, въ какихъ случаяхъ слдуетъ взяться за веденіе дла въ кредитъ и когда надо потребовать гонораръ впередъ.

Онъ умлъ также ‘торговаться’ и выгадывать наивысшій размръ гонорара. Въ довершеніе къ этому, онъ былъ, такъ сказать, тнью своего патрона и всегда готовъ принять на себя самое конфиденціальное порученіе и оказывать всевозможныя услуги. Его занятія, въ сущности, были почти т же, что у завдующаго большимъ торговымъ домомъ. Ему приходилось вести вс предварительные переговоры, вдаться со всми кліентами, брать на себя вс необходимыя отступленія отъ буквы закона, вести счеты, сводить приходъ съ расходомъ и вообще длать всю черную работу. Это довольно хлопотливо. Но адвокатскій клеркъ, который родился съ естественной склонностью къ этому длу или, по крайней мр, началъ карьеру мальчишкой на побгушкахъ у какого-нибудь юриста за пять шиллинговъ въ недлю и самъ пробился до званія клерка, гордится своими разнообразными занятіями.

Ренбушъ присвоилъ себ, такъ сказать, роль партнера своего патрона и говорилъ обыкновенно: ‘мы’. ‘Мы никогда не возьмемся защищать дло меньше, чмъ за десять гиней’, говорилъ онъ, или: ‘мы уже законтрактованы противной стороной’, или ‘намъ потребуется въ этомъ случа спеціальный гонораръ’.

И такое притязаніе на партнерство было не совсмъ неосновательно. Хорошій клеркъ можетъ оказать сильную матеріальную поддержку своему патрону. Онъ ‘комми-вояжеръ’ фирмы.

Этикетъ запрещаетъ адвокату самому рекламировать о себ. Поэтому на обязанности клерка лежитъ пускать рекламы о своемъ патрон и превозносить его достоинства передъ клерками стряпчихъ, а иногда и передъ самими стряпчими.

Это, безъ сомннія, требуетъ извстныхъ расходовъ, и никакой адвокатъ, если онъ довряетъ своему клерку, не будетъ стснять его въ этомъ отношеніи. Я не преувеличу, если скажу, что клеркъ, у котораго есть связи между стряпчими Сити, который знаетъ, за какою фирмою ухаживать и какой избгать, и понимаетъ mollissima fandi tempora, можетъ, поступивъ въ услуженіе къ толковому молодому адвокату, удвоить его доходы въ какихъ-нибудь два года. Онъ разыгрываетъ роль Бисмарка по отношенію въ императору Вильгельму. Этого рода отношенія часто приводятъ къ тсной дружб между патрономъ и слугой, и такъ и было въ данномъ случа.

Ренбушь слдовалъ по пятамъ за Ферхомомъ и мстоименіе ‘мы’было въ этомъ случа вполн умстно.

Шансы адвокатскаго клерка на повышеніе сравнительно такъ же велики, какъ шансы патрона, съ которымъ онъ связалъ свою судьбу. Если патронъ станетъ судьей или получитъ другую хорошую должность, онъ доставитъ соотвтственное мсто и своему клерку. Если дла процвтаютъ, клеркъ можетъ отложить столько денегъ, чтобы обезпечить свою старость, но если патронъ скоропостижно умретъ или удалится отъ длъ, то положеніе клерка бываетъ критическимъ. Онъ слишкомъ старъ для всякаго другого дла, еслибы даже и имлъ возможность за него взяться.

Это рискъ, съ которымъ клерку приходится считаться, а въ послднее время адвокатамъ приходилось такъ туго, что Темпль наводненъ дльными клерками, пребывающими въ праздности. Многіе изъ этихъ людей очень образованы и въ самомъ длъ хорошо знакомы съ юриспруденціей. Во Франціи такой человкъ, оставшись на мели за смертью патрона, немедленно беретъ разршеніе открыть контору въ качеств homme d’affaires или ходатая по мелкимъ дламъ. Очень жаль, что въ Англіи такая карьера невозможна для людей безусловно компетентныхъ, добросовстныхъ и оставшихся, вслдствіе несчастной случайности, безъ всякихъ средствъ въ жизни.

Но это мрачная сторона картины. Клерки выдающихся адвокатовъ, какъ Ферхомъ, обыкновенно процвтаютъ и наживаютъ деньги. Многіе адвокаты, удаляясь отъ длъ, даютъ клерку щедрую награду, откупаясь, такъ сказать, отъ партнерства, существовавшаго между ними молча, безъ всякаго словеснаго уговора.

Вскор посл того, какъ Ферхомъ занялъ высшее мсто въ адвокатур, онъ перехалъ изъ Темпля въ великолпный домъ, забравъ съ собой дочку, хорошвшую не по днямъ, а по часамъ.

Двочка искренно сокрушалась, разставшись съ Темплемъ и своими старинными друзьями и знакомыми, такъ какъ чувствовала себя гораздо боле дома вмст съ м-съ Чафинчъ и Рамиджемъ, мальчишкой на побгушкахъ въ контор ея отца, нежели съ величественной экономкой и буфетчикомъ въ Южномъ-Кенсингтон.

VI.

Будь у Ферхома замужнія сестры или будь онъ на дружеской ног съ семьей тестя, лорда Санъ-Нотса, весьма сомнительно, чтобы раннее дтство маленькой Алисы — такъ звали ребенка — протекло въ Эквити-Корт. Кто-нибудь да занялся бы его дочерью, она была бы водворена въ чью-нибудь семью, играла бы съ дтьми своего возраста, посщала бы приготовительную школу или Kindergarten и вообще получила бы обычное воспитаніе, и тогда… тогда не была бы героиней, нашей героиней.

Ферхомъ написалъ отцу и сообщилъ о смерти жены и рожденіи дочери, на это викарій отвчалъ, что ‘глубоко сочувствуетъ ему въ его двойномъ несчастіи и что бда никогда не приходитъ одна’.

Что касается тестя, то Ферхомъ ни о чемъ не сообщалъ ему, и хотя старый пэръ и узналъ впослдствіи о смерти дочери, но не подозрвалъ о рожденіи внучки.

Д-ръ Потльбэри намекнулъ Ферхому, что нужно было бы нанять для Алисы няньку, но эта идея была скоро устранена хитрой м-съ Чафинчъ.

— Я бы на вашемъ мст не вмшивалась въ это дло, сэръ,— говорила м-съ Чафинчъ:— я сама воспитаю малютку, подождите, пока она подростетъ, м-ръ Ферхомъ. У меня было девять человкъ своихъ ребятъ, и я знаю, какъ съ ними обращаться, и къ тому же люблю дтей. Я знаю ихъ, сэръ, и вс ихъ дтскія штуки и причуды, а ребенокъ, сэръ, привыкаетъ не во всякой женщин. А стараго покроя женщина, сэръ, и на мн не видать ни оборочекъ, ни прошивочекъ. А не расфранченная фея, но у меня материнское сердце, сэръ, и я какъ мать смотрю на вашу сиротку-дочку. И позвольте мн вамъ сказать, сэръ, что двочекъ воспитывать потрудне, чмъ мальчиковъ, и къ тому же ваша двочка слабаго сложенія.

— Но разв вы не думаете, что нянька была бы вамъ подмогой, м-съ Чафинчъ?

— Нисколько, сэръ. И представимъ, что вы наняли няньку, позвольте спросить васъ, куда вы ее помстите? И что вы будете длать съ ребенкомъ, когда нянька будетъ уходить по вечерамъ и по воскресеньямъ, на что она иметъ полное право? Вдь не станете же вы сами няньчиться съ бэби? Вы не подумали объ этомъ, сэръ?— выразила она словами ворчливое междометіе, вырвавшееся у Ферхома.— Конечно, вы объ этомъ не подумали, потому что вы джентльменъ. Я вдь знаю, каковы эти няньки, сэръ, вдь разв на нихъ можно положиться, разв у ней ребенокъ на ум, ей бы только финтить да глазки строить прохожимъ мужчинамъ! Вотъ она и уложитъ въ колясочку бднаго, невиннаго младенца и хочетъ, чтобы онъ лежалъ смирно и не кричалъ и не ворочался,— а разв это естественно, сэръ, для малаго дитяти? Ну, вотъ она и подольетъ ему усыпительнаго снадобья въ молоко, и лежитъ бдный младенецъ въ колясочк, точно въ гробик. Я знаю ихъ, сэръ, да и д-ръ Потльбэри знаетъ ихъ, даромъ, что он на видъ и чистенькія, и нарядныя, точно сейчасъ вышли изъ ванны. Не объ няньк слдуетъ думать, сэръ, а объ ребенк.

Но тутъ маленькая Алиса захныкала и м-съ Чафинчъ бросилась къ ней, называя ее ‘ангелочкомъ’ и ‘душенькой’, и принялась маршировать съ нею по комнат, точно солдатъ на парад, и напвать псенку.

— Оставьте ее мн, сэръ!— говорила старуха, когда ребенокъ закричалъ громче:— оставьте ее мн, и я буду ей замсто матери. Я съумю съ ней справиться, небось, своихъ была чуть не дюжина. Намъ не требуется нарядныхъ барышенъ, ни вамъ, ни мн, м-ръ Ферхомъ. Намъ требуется опытная особа, которая будетъ относиться къ ней какъ мать, а яйца не ростутъ на деревьяхъ, вы и сами знаете это, сэръ. Оставьте ее мн!

Но тутъ дитя раскричалось во все горло и отецъ сдлалъ нетерпливый жестъ рукой, а и съ Чафинчъ тотчасъ же поняла намекъ и удалилась съ младенцемъ. Посл того м-ръ Ферхомъ сть за работу и пересталъ думать о м-съ Чафинчъ и ея питомиц.

Дло въ томъ, что м-съ Чафинчъ отнюдь не желала уступать кому-нибудь выгодную позицію, какую она заняла въ хозяйств м-ра Ферхома.

М-съ Чафинчъ была очень популярна въ Темпл, ей не трудно было справляться съ своими служительскими обязанностями, но мало-по-малу она передала остальную свою client&egrave,le другимъ женщинамъ, а сама всецло посвятила себя услугамъ Ферхому и его дочк, которую всегда величала въ разговор съ знакомыми ‘мой ангелъ-сиротиночка’.

Старуха взяла привычку сдавать ее на руки разнымъ своимъ знакомымъ по нскольку часовъ въ день и при этомъ длала это такъ, точно оказывала великую милость. При всякомъ удобномъ и неудобномъ случа она совала ребенка на руки одной изъ своихъ безчисленныхъ пріятельницъ.

Когда м-съ Чафинчъ надо было ‘идти по длу’, миссъ Ферхомъ поступала на попеченіе одной изъ привратницъ или передавалась на руки какой-нибудь другой темпльской прачк, если та въ эту минуту какъ разъ сидла у себя дома и мирно распивала чай. Зачастую м-съ Чафинчъ бгала къ д-ру Потльбэри въ Фетеръ-Ленъ, подъ предлогомъ посовтоваться съ нимъ насчетъ здоровья ребенка, настоящая же причина состояла въ желаніи посплетничать съ его экономкой, которой она показывала свою питомицу и сообщала послднія новости или скандалы Темпы, и затмъ эта лэди безъ труда получала позволеніе постеречь миссъ Ферхомъ въ то время, какъ ея гувернантка, подобно покойному д-ру Джонсону, шла прогуляться по Флитъ-стриту.

Странно сказать, бэби процвтало при такихъ эксцентрическихъ условіяхъ и по мр того, какъ двочка полнла и хорошла и начинала болтать на своемъ дтскомъ явыв, м-съ Чафинчъ день это дня все сильне привязывалась къ ребенку и заботливе ухаживала за нимъ.

VII.

У маленькой Алисы былъ еще другъ кром м-съ Чафинчъ, въ лиц Джона, аптекарскаго помощника д-ра Потльбэри, четырнадцати-лтняго мальчика, м-ръ Потльбэри нанималъ аптекаря, и его помощникъ долженъ былъ разносить лекарства въ обычной профессіональной продолговатой корзинк.

За три года передъ тмъ, д-ръ Потльбэри явился въ правительственную первоначальную школу и пожелалъ видть главнаго надзирателя.

— Я пришелъ просить о милости,— сказалъ д-ръ Потльбэри.— Мн нуженъ хорошій, толковый мальчикъ, мальчикъ трудолюбивый и честный. Я бы далъ ему восемь шиллинговъ въ недлю,— прибавилъ д-ръ Потльбэри,— и если онъ умный мальчикъ, то можетъ заработать еще кое-что, знаете. Мой помощникъ, къ сожалнію, хоть онъ и давно у меня живетъ, но пьетъ какъ рыба… и… гм! очень многое предоставляетъ въ вденіе мальчика на побгушкахъ.

— Въ самомъ дл?— сухо отвчалъ надзиратель.

— Видите ли, сэръ, толковый мальчикъ у меня можетъ составить карьеру. Онъ можетъ получить кое-какія знанія безплатно, онъ можетъ практически ознакомиться съ свойствами различныхъ лекарствъ, мальчикъ, который поступитъ ко мн, сэръ, можетъ съ задняго крыльца пройти въ профессію, на которой его ожидаетъ независимость, а можетъ быть, и слава. Я ненавижу перемны. Я люблю, чтобы около меня были все добропорядочные люди, экономка живетъ у меня уже двадцать лтъ, а помощникъ почти столько же, но съ мальчишками мн бда, мальчишки въ наше время совсмъ не честолюбивы, они подаютъ мои консервы изъ розъ, набиваютъ карманы лакрицей, выпиваютъ сиропы и тинктуру апельсинной корки, но они недостаточно честолюбивы, сэръ, у нихъ совсмъ нтъ желанія пробиться въ свт и вс неизмнно кончаютъ литературой, потому что литература лучше оплачивается. Помилуйте, я думаю, половина мальчишекъ, продающихъ газеты на Странд, начали свою карьеру у меня въ аптек. Не найдется ли у васъ такого феникса, какъ честолюбивый мальчикъ? мальчикъ, который захотлъ бы пройти въ докторскую профессію съ задняго крыльца?

— Что-жъ, д-ръ Потльбэри,— отвчалъ надзиратель,— у меня, конечно, есть честолюбивый мальчикъ какъ разъ въ настоящую минуту, умный мальчикъ, забравшій себ въ голову стать джентльменомъ. Поговорите съ нимъ, если хотите. Ему только одиннадцать лтъ отъ роду, но онъ феноменъ, д-ръ Потльбэри, положительно феноменъ.

— Гм! родители — почтенные люди?

— Дло въ томъ, что мальчикъ, кажется, не знаетъ, кто его родители, но онъ чудесный мальчикъ тмъ не мене, и хотя ему всего лишь одиннадцать лтъ, а онъ самъ заработываетъ свое пропитаніе и одежду.

— Заработываетъ свое пропитаніе? Какимъ образомъ?

— Онъ служитъ будильникомъ.

— Это еще что такое?— вскричалъ д-ръ Потльбэри.

— Онъ получаетъ отъ двухъ до трехъ пенсовъ въ недлю за то, что приходитъ будить рабочихъ и ремесленниковъ, которымъ надо спозаранку идти на работу. Онъ самъ встаетъ съ птухами,— заключилъ надзиратель, любившій выражаться картинно.

— Многое видалъ я въ жизни, но мальчика, который бы вставалъ съ птухами, еще не доводилось видть,— сказалъ д-ръ Потльбэри со вздохомъ.

— Хотите взглянуть на него?

— Это ничему не помшаетъ,— отвчалъ докторъ.— Онъ вдь знаетъ, полагаю, околотокъ?

— Мое личное убжденіе, что знаетъ,— таинственно проговорилъ надзиратель:— нтъ ничего, чего бы онъ не зналъ.

— Ну, такъ тащите его сюда, а я проэкзаменую его въ географіи.

Надзиратель отворилъ дверь, которая вела въ классъ, и громко позвалъ Грегема.

Замчательно красивый и хотя бдно, но прилично одтый мальчикъ вошелъ въ комнату, тщательно притворилъ за собою дверь и остановился, внимательно поглядывая то на того, то на другого господина.

— Мальчикъ,— сказалъ д-ръ Потльбэри,— гд находится Игль-Кортъ?

— Сначала взять влво, затмъ вправо по Фетеръ-Лену, посл того, какъ пройдешь булочника, тутъ и Кортъ,— отвтилъ духомъ мальчикъ.

— А гд нумеръ тридцать-шестой?— продолжалъ докторъ.

— Вы шутите,— отвчалъ мальчикъ все такъ же серьезно:— вы шутите, гувернеръ. Тридцать-шестого нумера нтъ.

— Гд Грейсъ-Иннъ-Ленъ?— спросилъ д-ръ Потльбэри.

— Вы сами это знаете,— отвчалъ мальчикъ сердито.

— Грегемъ,— сказалъ надзиратель строго,— такъ не годится отвчать джентльмену, онъ хочетъ вамъ добра и весьма возможно, что поможетъ вамъ пробиться въ свт.

— Извините, сэръ,— отвчалъ мальчикъ:— я думалъ, онъ дурачится.

— Вы знаете, кто я?— торжественно спросилъ д-ръ Потльбэри мальчика.

— Конечно, знаю. Вы — Потльбэри, хирургъ et ctera.

— Что значитъ et ctera?— спросилъ д-ръ Потльбэри съ торжествующимъ взглядомъ.

— Et — и, ctera — прочее,— отвчалъ мальчикъ.

— Эге, эге!— вскричалъ д-ръ Потльбэри:— мальчикъ заблаговременно знакомъ съ классиками. А гд вы научились латыни, мой юный другъ?— спросилъ старый джентльменъ.

— Да вотъ, сэръ, я просто разспрашиваю добрыхъ людей, если они знаютъ то, о чемъ ихъ спрашиваешь, то непремнно скажутъ, а не знаютъ, такъ обругаются или дадутъ тычокъ. Поврьте, сэръ,— прибавилъ мальчикъ съ добродушной улыбкой:— многому можно научиться, разспрашивая направо и налво.

— Видите, д-ръ Потльбэри,— вмшался надзиратель,— Грегемъ мальчикъ любознательный. Онъ не застнчивъ, какъ видите, и если чего не знаетъ, то спроситъ, и постоянно все спрашиваетъ. Онъ мальчикъ любознательный. Подите и принесите вашу тетрадь чистописанія, Грегемъ. У мальчика отличный почеркъ, д-ръ Потльбэри, какъ вы сейчасъ убдитесь,— продолжалъ онъ: — онъ никогда не забываетъ того, что разъ выучилъ, а въ ариметик, можно сказать, онъ просто мастеръ.

Поэтому когда мальчикъ вернулся и принесъ тетрадь, д-ръ Потльбэри сталъ перевертывать страницы съ удивленіемъ. Почеркъ могъ поспорить съ лучшими образцами гравировальнаго искусства.

— Скажите!— произнесъ д-ръ Потльбэри:— прекрасно, прекрасно!— прибавилъ онъ, читая изреченіе: ‘почитай знанія древнихъ’.— Что же это значитъ, мой милый?— спросилъ докторъ, стараясь изобразить изъ себя живое олицетвореніе ‘Encyclopaedia Britannica’.— Что это значитъ? Не торопитесь, мой другъ, подумайте, прежде чмъ отвчать. Что значитъ: почитать знанія древнихъ?

— Чепуха!— объявилъ мальчикъ.

— Господи!— вскричалъ д-ръ Потльбэри:— что вы хотите сказать? Какъ смете вы подшучивать надо мною, сэръ?— прибавилъ онъ, вдругъ весь вспыхнувъ.

— Я совсмъ не имлъ этого намренія,— отвчалъ мальчикъ.

— Я вовсе не подшучиваю надъ вами. Вы спрашиваете: ‘что это значитъ?’ ‘Чепуха’, отвчаю я.

— Грегемъ,— сказалъ надзиратель съ упрекомъ:— объясните сентенцію и объясните, что вы хотите сказать.

— Почтеніе — значитъ снимать шляпу и расшаркиваться, знаніе, поговорки, пословицы и правила древнихъ, то-есть, значитъ, старинныхъ людей. Извините, сэръ,— обратился мальчикъ къ надзирателю,— но въ старину люди меньше знали и память у нихъ была хуже, они мало знали, да и что знали, то скоро забывали. Эта сентенція была написана стариннымъ человкомъ — значитъ, къ ней надо относиться съ такимъ же сомнніемъ и неувренностью. Почитать, то-есть снимать шляпу, расшаркиваться по поводу его поговорокъ, пословицъ и сентенцій, составляющихъ чепуху, какъ уже доказано, мы должны почитать древнихъ не за ихъ пословицы, поговорки и сентенціи, такъ какъ это чепуха, какъ уже доказано, но за то, что они древніе.

И тутъ мальчикъ замолчалъ и лицо его приняло довольное выраженіе.

— Боже, Боже!— сказалъ д-ръ Потльбэри:— у этого мальчика есть зачатки, только зачатки, слабые, но ршительные зачатки логической способности. Ему слдовало бы поступить въ духовное званіе или избрать своей профессіей политику. Какой агитаторъ вышелъ бы изъ него!

Надзиратель засмялся.

— Дло въ томъ, д-ръ Потльбэри,— произнесъ онъ, понизивъ голосъ,— что умъ мальчика въ настоящее время представляетъ собой родъ интеллектуальнаго складочнаго мста. Если вы возьмете его къ себ, то, вроятно, изъ него выйдетъ образованный человкъ, а если нтъ, то ему ничего не останется больше какъ быть счетчикомъ-молніей.

— Господи, сэръ!— закричалъ д-ръ Потльбэри, растерявшись:— это еще что такое?

— Грегемъ,— сказалъ надзиратель,— помножьте четыреста тридцать-семь на триста девяносто-девять.

Не успли эти слова выговориться надзирателемъ, какъ мальчикъ отвчалъ съ увренностью.

— Сто шестьдесятъ тысячъ девятьсотъ девяносто-три.

— Квадратный корень изъ тысяча триста шестьдесятъ-девять,— сказалъ надзиратель.

— Тридцать-семь,— отвчалъ мальчикъ почти прежде, чмъ надзиратель усплъ закрыть ротъ.

Тотъ продолжалъ задавать ему ариметическія задачи, все боле и боле трудныя, но мальчикъ немедленно и безусловно правильно ршалъ ихъ.

— Колесо въ шесть ярдовъ въ окружности,— сказалъ надзиратель,— пробжало двсти-четыре мили, сколько разъ оно обернулось?

Мальчикъ зарычалъ и скорчилъ ужасную гримасу, но затмъ отвтилъ:

— Пятьдесятъ-девять тысячъ восемьсотъ сорокъ разъ.

— Боже!— повторилъ д-ръ Потльбэри: — Боже мой! Вы правы. Онъ феноменъ. Какой неудобный для воспитанія мальчикъ! Желалъ бы знать, не наслдственное ли это у него. Вашъ отецъ любилъ ариметику, дружокъ?— спросилъ д-ръ Потльбэри.

— Отецъ умеръ,— отвчалъ мальчикъ.

— Приличную цитату,— сказалъ надзиратель.

‘Imperial Csar dead and turned to clay,

‘Might stop а hole to keep the wind away’.

— Одинъ изъ талантовъ Грегема,— объяснилъ надзиратель,— это, что у него всегда на-готов приличная цитата. Я хорошенько не понимаю приличности настоящей, но, вроятно, у него есть хорошія причины, чтобы привести ее, вотъ спросимъ его. Почему вы сравниваете своего отца съ Цезаремъ, дружокъ?

— А вотъ почему, сэръ. Цезарь вдь умеръ, не правда ли? И отецъ также умеръ.

— Вы любили отца?— спросилъ д-ръ Потльбэри съ удивленіемъ.

— Никогда не видалъ его,— отвчалъ мальчикъ.

— Но разв васъ не интересовало узнать, кто онъ? разв вы не разспрашивали о немъ свою матушку или своихъ знакомыхъ?

— Матушк не до того,— отвчалъ мальчикъ,— она нездорова.— прибавилъ онъ въ поясненіе,— а м-съ Чафинчъ говоритъ: — не длайте вопросовъ и вы не услышите лжи.

— О! вы знаете м-съ Чафинчъ? вотъ какъ!— сказалъ д-ръ Потльбэри.

— Мы квартируемъ у нея,— отвчалъ мальчикъ.

— Гм!— проговорилъ докторъ, потирая подбородокъ: — это немного, но это кое-что. А хотите ли вы быть докторомъ?

— Я хочу быть джентльменомъ,— сказалъ мальчикъ просто.

— Боже, Боже мой! а что такое по вашему джентльменъ?

— Джентльменъ?— повторилъ мальчикъ и впервые выразилъ колебаніе.— Джентльменъ — такой человкъ, передъ которымъ вс снимаютъ шляпу и расшаркиваются.

— Пожалуй, что и такъ,— сказалъ д-ръ Потльбэри, съ улыбкой поворачиваясь въ надзирателю.

Въ результат вышло, что д-ръ Потльбэри навелъ справки о Джон Грегем у м-съ Чафинчъ и такъ какъ полученныя свденія оказались благопріятными, то мальчикъ былъ водворенъ у доктора въ качеств помощника аптекаря. Въ этомъ званіи онъ съ похвальной аккуратностью выдавалъ лекарства и снадобья изъ продолговатой корзинки. А черезъ какихъ-нибудь полгода времени онъ уже помогалъ пьяниц-аптекарю въ приготовленіи ихъ. Посл того онъ получилъ ключъ отъ докторской библіотеки и, по собственному почину, принялся за изученіе анатоміи посредствомъ учебниковъ, разборнаго скелета, который нашелъ въ шкафу.

Когда ему исполнилось четырнадцать лтъ, онъ уже заработывалъ двнадцать шиллинговъ въ недлю и въ этотъ періодъ времени онъ какъ-разъ познакомился съ маленькой Алисой Ферхомъ, м-съ Чафинчъ, у которой квартировалъ мальчикъ съ своей матерью, взялась въ ту пору выкормить ее на рожк.

Любимымъ отдохновеніемъ, забавой и радостью Джона Грегема, феноменальнаго юноши, желавшаго быть джентльменомъ, было няньчиться съ голубоглазой дочкой м-ра Чарльза Ферхома, и за исключеніемъ ея отца, няньки и д-ра Потльбэри онъ былъ единственнымъ другомъ ранняго дтства Алисы.

VIII.

Въ первые годы жизни маленькая дочка Ферхома была чинная старосвтская двочка. Ея міръ ограничивался стнами Темпля, а раемъ служилъ домъ въ Фетеръ-Лен, гд обиталъ ‘д-ръ Потльбэри, хирургъ, etc.’

Для маленькой Алисы старый домъ въ Фетеръ-Лен въ самомъ дл казался раемъ. Тамъ былъ большой, глубокій и таинственный шкафъ, наполненный разными чудесными вещами: оттуда экономка д-ра Потльбэри доставала инбирь, французскій черносливъ, винныя ягоды, отъ которыхъ у васъ слюнки текли, или обсахаренные фрукты, такіе же красивые, но безконечно вкусне, чмъ т, какіе Аладдинъ нашелъ въ погреб, куда его провелъ джентльменъ съ большой черной бородой, джентльменъ, пускавшійся въ плясъ при всякомъ удобномъ и неудобномъ случа, тотъ старый злой джентльменъ, что такъ часто снился намъ въ дтскихъ снахъ и такъ настойчиво утверждалъ, что онъ дядя Аладдина, пропавшій безъ всти.

Фрукты, хранившіеся въ шкафу д-ра Потльбэри, были гораздо вкусне, потому что ихъ можно было сть, а такъ какъ миссъ Алис Ферхомъ было всего лишь четыре года отъ роду, то для нея обстоятельство это было немаловажное.

Впрочемъ не одн сласти, заключавшіяся въ таинственномъ шкафу, притягивали маленькую Алису, но и возможность поиграть съ Дономъ, аптекарскимъ ученикомъ. Имя Донъ, передланное двочкой изъ Джона, было почти первое, которое научились выговаривать дтскія губки. Мальчикъ Донъ бывалъ и милымъ Дономъ, и нехорошимъ Дономъ, и забавнымъ Дономъ, смотря по расположенію духа молодой лэди. Дти не маскируютъ своихъ чувствъ. Обыкновенно они откровенно высказываютъ то, что думаютъ, а когда перестаютъ это длать, то перестаютъ быть дтьми и становятся маленькими мужчинами и женщинами, а слдовательно мене интересными и ужъ конечно мене симпатичными.

Съ другой стороны, единственнымъ удовольствіемъ для аптекарскаго ученика д-ра Потльбэри были его игры съ маленькой Алисой Ферхомъ, которую такъ удачно выкормила на рожк м-съ Чафинчъ. Онъ былъ, какъ намъ уже извстно, очень прилежный къ ученію мальчикъ, но книги были для него лишь средствомъ къ достиженію извстной цли, путеводной звздой въ ту обтованную гавань, куда онъ стремился, ни на минуту не терялся изъ виду,— положеніе джентльмена, передъ которымъ ‘расшаркиваются и снимаютъ шляпу’.

Сначала обязанности Джона Грегема были чисто служительскія, онъ мылъ склянки, чистилъ мдную доску, возвщавшую міру вообще, что ‘д-ръ Потльбэри, хирургъ, etc.’ готовъ облегчить его страданія, и доска горла какъ жаръ.

Мало-по-малу онъ былъ посвященъ въ тайны приготовленія микстуръ и пилюль и пускался въ путь съ продолговатой корзинкой, содержавшей баночки и скляночки лекарствъ, старательно завернутыхъ въ бумагу, артистически запечатанныхъ и переложенныхъ сномъ.

Не разъ, а очень даже часто Джонъ Грегемъ храбро защищалъ содержимое своей корзинки отъ юныхъ уличныхъ кочевниковъ. За эту корзинку онъ дрался и проливалъ свою кровь. Онъ дошелъ до того, что сталъ упражняться, и не безъ успха, въ искусств бокса, а потому, въ конц концовъ, его оставили въ поко.

Юный Грегемъ былъ не только умный, но и услужливый мальчикъ. Пьяный аптекарь д-ра Потльбэри съ радостью сваливалъ всю работу на него, и, проживя годъ въ Фетеръ-Лен, Джонъ Грегемъ могъ съ точностью и аккуратностью составить шести-унцовую микстуру.

Онъ горлъ желаніемъ отличиться на медицинскомъ поприщ и уже разъ прописалъ лекарство, но только разъ. М-съ Чафинчъ стала его жертвой, и онъ съ гордостью выслушалъ отъ нея, что отъ лекарства, которое онъ ей далъ, ей стало ‘куда хуже’. Джонъ Грегемъ всегда съ должнымъ почтеніемъ обращался съ аптекарскими склянками. Tiuctura camphor composita была для него болеутолительнымъ лекарствомъ, между тмъ какъ laudanum былъ tinctura оріі, а шесть голодныхъ піявокъ, никогда не пробовавшихъ крови и обитавшихъ въ глиняной кружк съ крышкой, усянной дырочками, были тоже поручены заботамъ юнаго Грегема.

Онъ смотрлъ на піявокъ какъ на домашнихъ, любимыхъ животныхъ, аккуратно мняя имъ воду, и когда одна изъ нихъ скончалась отъ преклоннаго возраста, Джонъ Грегемъ почувствовалъ, что лишился друга.

— Пожалуйста, м-ръ Восперъ,— говорила м-съ Чафинчъ, просовывая голову въ аптеку и обращаясь къ помощнику д-ра Потльбэри, аптекарю:— не можете ли вы отпустить вашего мальчика на часокъ или два? М-съ Паркисъ и я вздумали сходить неподалеку отсюда и мы будемъ вамъ очень обязаны, если вы позволите ему поняньчиться съ малюткой,— конечно, если вы можете обойтись безъ него въ эту минуту.

— Я его въ эту минуту не употребляю, м-съ Чафинчъ,— отвчалъ вжливо м-ръ Восперъ, говоря о мальчик такъ, точно онъ былъ рабочій инструментъ:— у насъ теперь затишье, потому лтнее время, знаете — даже докторамъ меньше дла лтомъ, знаете.

И обращаясь къ мальчику, онъ говорилъ:

— Ступайте, Джонни, и займитесь маленькой миссъ, если только вы расположены, хотя вы единственный мальчикъ, какого я знавалъ въ жизни, который любитъ общество маленькихъ дтей.

— Помилуйте, сэръ,— отвчалъ юный Грегемъ:— миссъ Ферхомъ не дитя, разв только по закону, но вдь по закону я и самъ дитя. Право же, м-ръ Восперъ, присмотрть за такой молодой лэди, какъ миссъ Ферхомъ, привилегія! помилуйте, сэръ, я зналъ ее еще вотъ эдакую!

И онъ указывалъ на склянку съ ревеннымъ сиропомъ.

— Прекрасно, юноша!— отвчалъ м-ръ Восперъ:— у каждаго мальчика свои вкусы, ступайте и занимайтесь своей аристократкой, если вамъ такъ нравится. Но черезъ часъ пусть онъ вернется сюда, м-съ Чафинчъ.

— Часъ-въ-часъ, м-ръ Восперъ,— говорила м-съ Чафинчъ.— Я знаю, что время профессіональныхъ господъ дорого. Въ пять часовъ ровно мы вернемся, сэръ, будьте покойны, и чувствительнйше благодарю васъ, сэръ. Милэди сидитъ въ кухн на стол и плачетъ, и зоветъ Джонни, а двицу ея возраста не годится дразнить, когда она вопитъ, чтобы позвали Джонни, какъ бы вы сами въ этомъ убдились, еслибы были ея отцомъ, чего нтъ, и благодарите за это вашу счастливую звзду!— прибавила м-съ Чафинчъ, понижая голосъ.— Видите ли, сэръ, мн приходится быть очень разборчивой насчетъ ея общества: ея мать была вдь титулованная особа, какъ вамъ извстно, такъ намъ приходится съ этимъ считаться.

И посл этого Джонъ Грегемъ шелъ за м-съ Чафинчъ въ кухню, гд находилъ м-съ Паркисъ, одтую къ выходу, а миссъ Алису Ферхомъ, возсдающую на кухонномъ стол, съ засунутыми пухленькими кулачками въ закрытые глазки и ревущую изо всей мочи.

— Я знала, что ты придешь, Донъ,— кричало дитя и личико ея вдругъ озарялось улыбкой и она протягивала ему ручки, посылая воздушные поцлуи.

— А! ну, не крокодильчикъ ли она посл этого?— съ восторгомъ кричала м-съ Чафинчъ.— Ахъ, м-съ Паркисъ! двочки — это такія плутовки, что какъ разъ заберутъ васъ въ руки, съ двочкой воспитанницей не такъ-то легко справиться, скажу я вамъ. Это не то, что съ роднымъ ребенкомъ, видите, того и щелчкомъ уймешь иной разъ. А вотъ пріемной матери такъ хлопотъ полонъ ротъ, скажу я вамъ. Да что, м’амъ, когда он въ этомъ возраст, да еще хорошенькія, такъ могутъ разжалобить сборщика податей, а у тхъ ужъ, вдь извстно, сердце каменное, такое ужъ ихъ дло.

Посл того об дамы цловали миссъ Ферхомъ и удалялись.

— Надюсь, что вы здоровы, миссъ?— говорилъ мальчикъ несмло.

— Донъ,— произносила юная лэди торжественно, не отвчая на его вопросъ,— ты не поцловалъ меня.

— Вы очень добры, миссъ, что безпокоитесь объ этомъ,— отвчалъ мальчикъ и старательно вытиралъ мокрыя отъ слезъ щечки юной лэди собственнымъ краснымъ носовымъ платкомъ, который съ этою цлью свертывалъ мячикомъ.

— Съ вашего позволенія,— прибавлялъ онъ:— ваши щечки настоящій персикъ, миссъ,— и, тщательно обтеревъ губы, онъ цловалъ двочку, которая тоже отвчала ему поцлуемъ.

— Надюсь, что вашь ‘па’ здоровъ, миссъ Алиса?— спрашивалъ мальчикъ.

Но двочка не отвчала и на этотъ вопросъ.

— Донъ,— говорила она тономъ сильной тревоги:— ну что зми?

— Это не зми, миссъ, это піявки,— отвчалъ мальчикъ,— и одна изъ нихъ околла.

— Донъ,— произносила миссъ Ферхомъ съ обольстительной улыбкой:— принеси змй.

— Это совсмъ не игрушка для молодыхъ лэди, миссъ.

— Мн хочется поиграть съ змями, вдь ты играешь съ ними, Донъ,— и я хочу поиграть.

— Но он кусаются, миссъ.

— О, Донъ, милый Донъ,— убждала трогательно миссъ Ферхомъ:— я хочу на нихъ поглядть, я хочу видть, какъ он кусаются, Донъ, я буду умница. Я хочу видть, какъ он кусаются, Донъ, и у меня есть апельсинъ, Донъ.

Мн могутъ возразить, что четырнадцати-лтніе мальчики не играютъ обыкновенно съ четырехъ-лтними двочками, и это справедливо, но не слдуетъ забывать, что мальчикъ Грегемъ няньчился съ двочкой, когда она была еще малюткой. Ему нравилось сначала, что безсловесное дитя радостно улыбалось при вид его. Онъ привыкъ носить ее на рукахъ, онъ смотрлъ на Алису почти какъ на родную и когда первое слово, какое научилось говорить дитя, было ‘Донъ’, мальчикъ былъ польщенъ столько же, сколько и обрадованъ.

Такимъ образомъ, съ младенческихъ лтъ миссъ Ферхомъ привыкла глядть на Джонни Грегема какъ на товарища игръ и покровителя. При этомъ у мальчика явилось какое-то чувство собственности надъ ребенкомъ.

— Мы съ м-съ Чафинчъ выростили ее,— говаривалъ онъ и ощущалъ такое же удовлетвореніе при этомъ, какое можетъ испытывать мальчикъ, спасшій щенка отъ гибели.

— Дайте намъ вашъ апельсинъ, миссъ,— сказалъ мастеръ Грегемъ.

— Ты хочешь състь его, Донъ?— спросило дитя не безъ опасенія.

— Вы еще не подарили мн его, миссъ, а потому я не знаю,— отвчалъ мальчикъ загадочно.— Я думалъ, что вы мн его подарите,— прибавилъ онъ съ улыбкой.

— Неужели ты хочешь взять весь апельсинъ, Донъ? О, Донъ! какой ты жадный!

— Мальчики вс жадные, миссъ,— отвчалъ ея покровитель,— и если вы дйствительно меня любите, то подарите мн его.

И онъ протянулъ руку.

Онъ услся, скрестивъ ноги на полу, и голова его приходилась какъ разъ на одномъ уровн съ головкой миссъ Ферхомъ, а рука безсовстно протягивалась за апельсиномъ.

— Я лучше тебя поцлую, Джонъ,— предложила молодая особа.

Но Джонъ покачалъ головой.

Тогда она неохотно подвинулась въ мальчику и положила апельсинъ въ его протянутую руку.

— Донъ,— сказала она,— покажи мн, какъ тебя кусаютъ зми.

И посл того со вздохомъ разсталась со своимъ сокровищемъ.

Мальчикъ не отвчалъ, онъ медленно поднесъ руку во рту, который раскрылъ точно людодъ, и, повернувъ лицо въ профиль къ ребенку, представился, что засунулъ апельсинъ въ ротъ, надулъ щеки и закрылъ ротъ. Потомъ съ большимъ какъ будто усиліемъ проглотилъ его цликомъ, точно гигантскую пилюлю, а дитя внезапно топнуло ногой съ удивленнымъ негодованіемъ и закричало:

— О, Донъ! ты нехорошій мальчикъ, ты жадный и еслибы ты не былъ Донъ, я бы тебя разлюбила!

Еще секунда и она залилась бы слезами, но апельсинъ вдругъ вновь появился, а юный волшебникъ превратился въ жонглера. Онъ подбрасывалъ апельсинъ высоко въ воздух и ловилъ его то одной, то другой рукой, а дитя прыгало и визжало отъ восхищенія его искусствомъ. Когда же представленіе кончилось, она замтила съ одобрительной улыбкой:

— О, Донъ! ты умный мальчикъ, и ты совсмъ не жадный, и я люблю тебя, Донъ, и — жалобнымъ тономъ — я буду умница.

— Неужто вы хотите отнять у меня апельсинъ?— закричалъ мальчикъ, притворяясь обиженнымъ.

— О, Донъ! Я люблю тебя, Донъ, право, люблю, но… я такъ люблю апельсины!

Они сидли другъ противъ друга на полу и маленькая лэди тревожными глазами слдила за всми движеніями мальчика.

— Представьте, миссъ,— помните, я говорю только: представьте,— что мы его очистимъ, да подумаемъ, какъ потомъ быть.

— Милый Донъ!— сказало дитя, хлопая въ ладоши.

Посл того мальчикъ вынулъ изъ кармана ножикъ и въ одно мгновеніе ока апельсинъ былъ очищенъ, раздленъ на дольки, а мальчикъ сказалъ:

— Смотрите же, миссъ, не глотайте зернышекъ, а то это вредно для здоровья. Что скажутъ об дамы, если вы будете глотать зернышки, миссъ Алиса!

Ротъ ребенка былъ биткомъ-набитъ апельсиномъ, но она покорно кивнула головой въ знакъ согласія. Посл того, такъ какъ апельсинъ былъ весь съденъ, дитя поднялось съ полу и съ благодарной улыбкой объявило:

— О! какой ты добрый, милый мальчикъ, Донъ! съшь зернышки! Няня за это не разсердится, я знаю. Но только, Донъ,— говорила она съ тревогой,— ты не скажешь, что я съла весь апельсинъ? милый Донъ, пожалуйста, не говори! Не скажешь, милый Донъ?

Миссъ Ферхомъ выказала при этомъ несебялюбивую природу своего пола.

Какъ водится, женщина, какъ бы она ни была юна, всегда цнитъ самоотверженіе въ своихъ поклонникахъ и, мало того, готова вознаградить его великодушно, разршивъ поклоннику състь зернышки, горькія зернышки. Но такова именно естественная благодарность женщины.

IX.

Познакомимся теперь съ миссъ Марджорибанкъ. Трудно представить себ, какъ ухищрялась миссъ Марджорибанкъ казаться всегда нарядной, но какъ бы то ни было, а такъ оно было.

Есть мужчины, которые, если даже облекутся въ платье отъ первйшаго портного, тмъ не мене похожи на лакеевъ.

Есть женщины, даже двушки, которыя въ костюм отъ Корта смахиваютъ на горничныхъ.

Ну вотъ миссъ Марджорибанкъ была прямой противоположностью этого сорта людей. Какъ бы она ни одлась, она всегда имла видъ grande dame — лицо, о которомъ мы такъ много слышимъ и которое такъ рдко видимъ.

Кром того, какое бы платье ни надла миссъ Марджорибанкъ, она всегда казалась нарядной и, какъ говорятъ французы: tire quatre pingles.

Still to be neat, still to be dressed

As you were going to а feast! *)

*) Всегда быть приличной и нарядной, точно дешь на парадный обдъ.

Но хотя она очень рдко здила на парадные обды, миссъ Марджорибанкъ была всегда прилична и нарядна и тутъ уже не платье красило человка, а человкъ красилъ платье.

Небольшая шляпка сидла на ней такъ, какъ еслибы вышла изъ рукъ первйшей модистки и стоила по меньшей мр три съ половиной гинеи. А между чмъ соломка куплена была миссъ Марджорибанкъ всего лишь за четыре шиллинга шесть пенни и миссъ Марджорибанкъ сама отдлала ее лентами и цвтами, за которые заплатила всего пять шиллинговъ.

Миссъ Марджорибанкъ была очень требовательна насчетъ перчатокъ и ботинокъ. То была ея единственная роскошь, но хорошо сшитыя ботинки и перчатки по рук скрашиваютъ весь нарядъ.

Миссъ Марджорибанкъ не нуждалась, потому что у нея было доходу сто фунтовъ стерлинговъ въ годъ, правда, этого дохода она могла лишиться каждую минуту, такъ какъ обязана была имъ щедрости одной родственницы.

Довольно странно, что миссъ Марджорибанкъ не вышла замужъ. Конечно, это не потому, чтобы не было случая. Случаевъ представлялось достаточно, но она всмъ ршительно поклонникамъ сама отказала. Какъ бы то ни было, а тридцати-пяти лтъ отъ роду она все еще была свободна и двственница. Миссъ Марджорибанкъ была въ душ сантиментальна и этимъ все объясняется.

А затмъ она встртила юнаго Чарльза Ферхома, который былъ на десять лтъ моложе ея, два раза протанцовала съ нимъ и по уши влюбилась въ молодого адвоката.

Что касается Ферхома, то на другой же день посл бала онъ совсмъ позабылъ о ея существованіи. Не то было съ миссъ Марджорибанкъ. Она никогда до сихъ поръ не любила, а любовь, какъ и вс обязательныя болзни: корь, коклютъ и т. д., тмъ опасне, чмъ позже приходятъ.

Не шутка, еслибы лордъ главный судья заболлъ корью, или архіепископъ кентерберійскій схватилъ краснуху. Не шуткой било и для Гоноріи Марджорибанкъ, когда тридцати-пяти лтъ отъ роду она безъ памяти влюбилась въ Чарльза Ферхома и хотя она больше не встрчалась съ нимъ и не слыхала про него въ продолженіе десяти долгихъ лтъ, а онъ, какъ уже сказано, забылъ даже, что она существуетъ на свт, она продолжала его любить безнадежно, тайно и пламенно.

И вотъ, по странной случайности, она увидла въ ‘Times’ объявленіе о томъ, что требуется гувернантка къ четырехъ-лтней двочк. Но не это обстоятельство поразило вниманіе миссъ Марджорибанкъ, ее поразило имя, стоявшее въ конц объявленія и отъ котораго сердце ея забилось, а щеки вспыхнули, хотя ей было сорокъ-пять лтъ. Это было имя Чарльза Ферхома, и указанный адресъ: Эквити-Кортъ, Темпль.

Миссъ Марджорибанкъ тотчасъ же отправилась къ м-ру Ферхому. Она не пыталась напомнить ему о себ, а онъ весьма прозаически изложилъ, въ чемъ дло.

— Моя двочка — еще дитя,— сказалъ онъ,— но я боюсь, что воспитаніе ея было запущено. Видите ли, я очень занятъ и мн некогда присматривать за нею. Мн нужна особа, которая была бы для нея больше, чмъ простая гувернантка. Мн нужна особа, которой я могъ бы безусловно довриться, такъ какъ на практик я ей передамъ дочь съ рукъ на руки. Пора изъять двочку изъ общества выростившей ее женщины — я разумю мою темпльскую прачку, очень достойную, впрочемъ, особу, и мальчишку, который обыкновенно играетъ съ моей двочкой. Въ послднее время она стала употреблять Богъ знаетъ какія выраженія, и это неудивительно, такъ какъ товарищемъ игръ у нея уличный лондонскій мальчишка. У моей дочки нтъ матери, видите ли,— и онъ вздохнулъ, проговоривъ это,— и мн нужно, чтобы кто-нибудь занялъ ея мсто.

Это было неловко выражено и миссъ Марджорибанкъ покраснла подъ вуалемъ, но выразила готовность взяться за дло.

Справедливость требуетъ, чтобы мы сразу заявили, что миссъ Марджорибанкъ не питала никакихъ заднихъ мыслей. Она отнюдь не разсчитывала подцпить м-ра Ферхома и женить его на себ и не съ этою цлью взялась быть гувернанткой его дочери. Свиданіе не прикрывало собою романа. Условія были высказаны и тмъ дло и кончилось.

— Хотите видть мою дочку, мивсъ Марджорибанкъ, прежде чмъ дать окончательный отвтъ?

— Очень хочу.

Ферхомъ позвонилъ и появился м-ръ Ренбушъ.

— Ренбушъ, велите м-съ Чафинчъ привести бэби.

Ферхомъ все еще называлъ дочь бэби.

М-ръ Ренбушъ вышелъ изъ комнаты и черезъ минуту или дв вернулся, ведя миссъ Ферхомъ за руку. Дитя держало подъ мышкой безобразную куклу, съ громадной деревянной головой, грубо раскрашенной. У куклы не было туловища, но вокругъ ея горла обвернутъ былъ кусокъ пестраго ситца, изображавшій, вроятно, платье, а на голов красовался чепчикъ изъ розоваго каленкора.

— Я не хочу гостью!— кричало дитя.— Я играла въ королей и королевъ съ Дономъ, когда вы пришли въ гости и помшали мн, и я васъ не люблю, и совсмъ мн не надо никакихъ лэди, и она совсмъ не хорошенькая, какъ сказалъ Ренбушъ, милый папа, я не хочу, чтобы мн заплетали волосы въ косу, милый папа, отпустите меня играть въ королей и королевъ!

М-ръ Ренбушъ дипломатично вышелъ изъ гостиной, не говоря ни слова, оставивъ ребенка у дверей съ ея чудовищной куклой.

— Вотъ наша молодая лэди, миссъ Марджорибанкъ,— сказалъ Ферхомъ немного грустно.

— Я вовсе не лэди, я королева!— отвчало дитя съ негодованіемъ:— позвольте мн идти назадъ къ Дону!

— А гд ты взяла эту ужасную игрушку, бэби?— спросилъ Ферхомъ не безъ любопытства.

— Донъ подарилъ мн, и сегодня его рожденіе, пустите меня къ нему. Донъ смотритъ за мной,— прибавило дитя наивно,— а Чафинчъ ушла по длу. Прощайте, милый папа! прощайте, лэди!— сказала двочка, повернулась къ двери и, пославъ обоимъ поцлуй, вышла изъ комнаты.

— Ну, какъ вы ее находите?— спросилъ Ферхомъ.

— Съ ней нужна большая твердость характера,— отвчала миссъ Марджорибанкъ.

— Твердость характера — не мое качество, по крайней мр въ томъ, что до нея касается,— проговорилъ Ферхомъ со вздохомъ.— Дятя такъ похоже на свою мать,— продолжалъ онъ,— и она вертитъ мной, какъ ей угодно.— Ея мать умерла,— прибавилъ онъ глухимъ голосомъ.— Она умерла, когда родилась Алиса.

И тутъ онъ безцльно сталъ рыться въ бумагахъ, чтобы скрыть свое волненіе.

Миссъ Марджорибанкъ не знала, что отвтить, а потому, чтобы сказать что-нибудь, проговорила:

— Она очень похожа на васъ, м-ръ Ферхомъ, очень похожа.

— Похожа на меня! похожа на меня!— чуть не съ негодованіемъ вскричалъ адвокатъ.— Она — настоящій портретъ своей матери!

Миссъ Марджорибанкъ ничего не отвчала. Ей привидлись глаза человка, котораго она любила и потеряла, глаза самого Чарльза Ферхома, въ хорошенькомъ личик заброшеннаго ребенка.

Еслибы она еще хоть сколько-нибудь колебалась принять званіе гувернантки, то эти глаза побдили бы ея нершительность. Она согласилась взять Алису на свое попеченіе.

Когда миссъ Марджорибанкъ ушла, Ферхомъ спросилъ своего клерка:

— Что этотъ мальчикъ Грегемъ все еще торчитъ здсь?

— Онъ няньчится съ бэби, сэръ,— отвчалъ м-ръ Ренбушъ.

— Позовите его сюда и велите ему захватить съ собой эту мерзкую куклу.

Черезъ нсколько минутъ дверь отворилась и Джонъ Грегемъ вошелъ бъ комнату съ куклой въ рукахъ и съ очень удивленнымъ видомъ.

— Мальчикъ,— сказалъ Ферхомъ, довольно ласково впрочемъ:— у васъ, кажется, много свободнаго времени и вы его проводите здсь, сколько мн кажется?

— Да, сэръ,— отвчалъ мальчикъ съ гордой улыбкой.— Я прихожу играть, когда мн можно, съ миссъ. Видите ли, сэръ, я знаю ее съ рожденія.

— Такъ, такъ,— замтилъ Ферхомъ:— но вдь есть же у васъ другія обязанности, полагаю, не правда ли?

— О, да, сэръ,— отвчалъ юный Грегемъ.— Я служу у д-ра Потльбэри и онъ общалъ вывести меня въ доктора.

— Онъ, вроятно, привязался къ вамъ!

— Да, сэръ, благодарю васъ, сэръ, я буду джентльменомъ, сэръ, право буду.

— А что вы длаете здсь сегодня утромъ?

— Мы играемъ, сэръ, въ королей и королевъ, и я принесъ эту куклу миссъ, потому что сегодня день моего рожденія, сэръ, и миссъ весела какъ ‘Пончъ’.

— А! сегодня ваше рожденіе, вотъ какъ! Ну такъ, Грегемъ, если сегодня ваше рожденіе, то вотъ вамъ полсоверена. А теперь выслушайте меня: я не хочу, чтобы вы больше приходили ко мн на квартиру и будьте такъ добры, возьмите обратно эту куклу.

Но мальчикъ только глядлъ на куклу. Тогда адвокатъ взялъ куклу, раскрылъ окно и съ бранью выбросилъ подарокъ Джона Грегема своей маленькой дочери.

— Можете идти,— прибавилъ онъ, усаживаясь обратно въ кресло и принимаясь за перо.

— Извините, сэръ, могу я проститься съ миссъ Алисой?— спросилъ мальчикъ тревожно.

— Конечно, если хотите.

— Благодарю васъ, сэръ.

И Джонъ Грегемъ повернулся, чтобы выйти изъ комнаты.

— Мальчикъ!— позвалъ Ферхомъ съ удивленіемъ:— вы забыли свой полсоверенъ.

— Благодарю васъ, сэръ, я не возьму вашихъ денегъ,— отвчалъ мальчикъ твердо.

Ферхомъ съ удивленіемъ уставился на него, а мальчикъ поклонился и исчезъ.

— Какой необыкновенный мальчикъ!— пробормоталъ отецъ Алисы, принимаясь за работу.— Совсмъ необыкновенный мальчикъ!

Адвокату не приходило до сихъ поръ въ голову, что и у бдняковъ и безродныхъ можетъ быть сердце.

X.

Чарльзъ Ферхомъ пробился въ свт и трудно сказать, чего бы онъ не могъ достигнуть въ конц такой успшной карьеры. Самыя высшія судебныя должности были для него вполн доступны. Но вс его планы рухнули и вс ожиданія разсялись, какъ дымъ.

И все это случилось совсмъ нелпо, хотя, пожалуй, и очень просто.

Разъ вечеромъ Ферхомъ обдалъ въ Голл и только-что собирался идти домой, какъ одинъ товарищъ-адвокатъ, по имени Биванъ, съ которымъ онъ былъ друженъ еще со студенческой скамьи, подошелъ къ нему и сказалъ:

— Вы заняты сегодня вечеромъ?

— Нтъ,— отвчалъ Ферхомъ,— ничего особеннаго мн не предстоитъ.

— Если такъ, то пойдемте со мной въ ‘Фениксъ’. Вы сами не играете, я знаю, но я увренъ, что и вамъ будетъ нескучно. Тамъ играютъ въ баккар, вы знаете.

— Да, слышалъ, но, любезный другъ, какъ вы сами замтили, а не играю, и мн, конечно, будетъ скучно.

— Нисколько, глядть на игру почти такъ же весело, какъ и самому играть.

— Хорошо, я пойду съ вами. Если соскучусь, то вдь могу и уйти.

‘Фениксъ’ — клубъ, въ которомъ играютъ въ баккара, какъ сейчасъ объяснилъ Биванъ. Способъ, какимъ онъ основался — сама простота. Одинъ капиталистъ, еврейскаго происхожденія, сомнительной репутаціи стряпчій и двое или трое эксъ-военныхъ офицеровъ столкнулись и образовали изъ себя комитетъ. Слдующимъ шагомъ было нанять домъ, а затмъ выбрать членовъ. Избраніе въ члены клуба происходило, повидимому, bona tide. Платили за входъ и вносили ежегодную подписку… нсколько фунтовъ, сущіе пустяки для профессіональнаго игрока.

Но клубъ былъ одна лишь вывска. Кто вступилъ бы въ него, воображая, что это настоящій клубъ, и пришелъ туда обдать, тотъ увидлъ бы, что нтъ ни супа, ни рыбы, ни зелени. Баранью котлетку или бифштексъ достать было возможно, да еще водки, разумется, но вотъ и все.

Кто ходилъ туда, тотъ приходилъ, чтобы играть, и ни за чмъ больше. И каковы бы ни были дальнйшіе планы, но извстный процентъ съ игры за вечеръ постоянно поступалъ въ карманы владльцевъ и этотъ процентъ часто доходилъ до ста фунтовъ въ вечеръ.

Существовали разные способы извлекать такую большую выгоду. Иногда взимался дисконтъ за то, чтобы размнять чеки, и довольно значительный дисконтъ. Другой способъ заключался въ томъ, чтобы взимать плату за каждую игру картъ, собираемую лакеемъ. Плату взимали даже и съ банкомета всякій разъ, какъ онъ мнялъ, эти деньги составляли доходъ клуба, а не т, что ему платили за бараньи котлеты и красное вино.

Короче говоря, этотъ клубъ былъ не что иное какъ возрожденный вертепъ былыхъ временъ. Всегда будутъ игроки и всегда будутъ пьяницы. Оба эти порока практически неискоренимы и вы точно также не удержите иныхъ людей отъ картъ и вина, какъ другихъ отъ драки.

Но изъ всхъ формъ картежной игры самая невыгодная во всхъ отношеніяхъ, кром какъ для владльцевъ клуба, есть баккара, эта игра обыкновенно и ведется въ ‘Феникс’.

Когда Ферхомъ съ пріятелемъ пришли въ клубъ, онъ былъ почти пустъ.

— Мы начнемъ не раньше двнадцати или половины,— отвчалъ секретарь въ отвтъ на вопросъ Бивана, когда начнется игра.

— Вотъ какъ! а я думалъ, что сегодня ранній вечеръ.

— Нтъ, по вторникамъ и по четвергамъ бываютъ ранніе вечера. Приходите въ двнадцать и гувернеръ, пожалуй, заложитъ банкъ, но не думаю, чтобы кто изъ крупныхъ понтеровъ пришелъ раньше часу.

Подъ ‘гувернеромъ’ секретарь подразумвалъ м-ра езекіиля, джентльмена, который исправлялъ должность пристава шерифа въ продолженіе двадцати лтъ, къ удовольствію всхъ шерифовъ Мидльсекса и — врядъ ли стоитъ прибавлять — съ выгодой для самого себя, а въ настоящее время покинулъ на вки ‘fi fas’ и ‘са sas’ и преобразился въ владтеля клуба.

— Ну, надо какъ-нибудь убить время,— сказалъ Биванъ.— Бываете ли вы когда въ концертахъ, Ферхомъ?

— Давно уже не былъ. Сказать по правд, я не особенно люблю музыку.

— Хорошо, ну такъ пойдемте въ Пандемоніумъ. Пантомима начнется черезъ четверть часа. Она очень хороша. Я былъ тамъ дв недли тому назадъ, но готовъ смотрть хоть каждый вечеръ.

Оба адвоката отправились въ Пандемоніумъ и по окончаніи ‘Второго Синдбада’ взяли извозчика и вернулись въ ‘Фениксъ’. Полчаса спустя игра была въ полномъ разгар.

Тамъ были юные гвардейцы, ставившіе на карту годовое жалованье и вс карманныя деньги, получаемыя отъ родителей.

Тамъ былъ министръ кабинета, который проигралъ огромную сумму прежде, чмъ вечеръ окончился.

Тамъ былъ несчастный гусаръ изъ Ольдершота, который, проигравъ привезенные съ собой двсти фунтовъ, тщетно искалъ занять пятьдесятъ ‘или хотя бы пять фунтовъ’, чтобы отыграться.

Тамъ былъ и индійскій раджа, спокойный и величественный, для котораго проиграть нсколько тысячъ ровно ничего не значило, и которому, вроятно, потому везло необыкновенно и онъ съ великолпнымъ равнодушіемъ набивалъ карманы банкнотами.

Это было любопытное зрлище и оказывало странное обаяніе на Чарльва Ферхома, никогда раньше не видвшаго ничего подобнаго.

М-ръ Биванъ игралъ маленькими ставками и съ перемннымъ счастіемъ и спустя полчаса находился въ финансовомъ отношеніи въ томъ же почти положеніи, какъ и пришелъ.

Ферхомъ только глядлъ, но наконецъ рискнулъ нсколькими соверенами, какъ и всмъ новичкамъ, ему повезло и когда онъ съ пріятелемъ уходилъ изъ ‘Феникса’, то оказался въ выигрыш на четыреста фунтовъ.

— Какой вы счастливецъ,— сказалъ Биванъ,— и какъ вы мастерски играли! Сказать по правд, я этого отъ васъ не ожидалъ.

— Да и я самъ также,— отвчалъ Ферхомъ.

И прибавилъ въ простот сердечной:

— И какъ это легко въ сущности, если только не терять хладнокровія. Сама простота.

— Разумется, просто,— отвчалъ Биванъ.— Надюсь, что вы еще со мной отправитесь въ ‘Фениксъ’ и будете играть съ тмъ же искусствомъ.

— Я не могу туда здить, не будучи членомъ.

— О, вы уже членъ!— отвчалъ Биванъ.— Еслибы вы не были членомъ, вамъ бы не позволили играть, но когда мы въ первый разъ пріхали въ клубъ, я условился съ секретаремъ, что васъ предложатъ въ члены и выберутъ, и теперь вы можете здить туда, когда вамъ вздумается. Что-жъ, сегодня вы не даромъ създили, дружище, вы, должно быть, выиграли четыреста или пятьсотъ фунтовъ. Это выгодне адвокатуры, не правда ли?

— Гораздо выгодне,— отвчалъ Ферхомъ и пожелалъ покойной ночи пріятелю.

Онъ вернулся домой, однако, не совсмъ довольный.

— Не по себ мн что-то,— думалъ онъ.— Право, я совсмъ не радъ, что выигралъ эти деньги.

И его предчувствіе оправдалось, деньги эти не пошли ему въ прокъ и онъ могъ бы сказать, что он стоили ему дороже, чмъ вс усилія и весь тяжкій трудъ, потраченный имъ въ начал своей карьеры, когда работа его оплачивалась такъ плохо, есхи даже и оплачивалась, а это бывало далеко не всегда.

XI.

Нсколько дней спустя м-ръ Ферхомъ опять похалъ въ ‘Фениксъ’ и хотя велъ игру не такъ счастливо, какъ въ предъидущій разъ, однако, вернулся домой съ выигрышемъ въ сто фунтовъ.

Страсть къ игр проснулась въ немъ и захватила его. Онъ сталъ отчаяннымъ игрокомъ. Исторія старая. Вскор онъ, конечно, проигралъ выигранныя деньги, и кром того еще и свои въ придачу. Вс обязанности жизни были принесены въ жертву страшному демону игры, и роковымъ, но естественнымъ результатомъ оказалось небрежное отношеніе къ занятіямъ. Довольно скоро онъ запутался въ денежномъ отношеніи.

Хотя онъ проигралъ нсколько тысячъ въ ‘Феникс’ и ршительно не имлъ причины врить доле въ богиню Фортуну, но когда наступили краткія зимнія каникулы, онъ далъ уговорить себя сочленамъ по клубу увязаться за негодной обманщицей въ Монте-Карло.

Изъ двухъ золъ, можетъ быть, это — наименьшее, публичное мсто открыто только въ опредленные часы дня и, когда вы проиграете вс имющіяся у васъ деньги, оно гораздо лучше частнаго игорнаго дома, гд вамъ позволяютъ играть въ кредитъ и просиживать всю ночь въ вредной атмосфер табачнаго дыма, винныхъ паровъ и страстнаго возбужденія. Очевидно, игроки сами это находятъ, или же страсть въ игр сильно развивается, потому что каждые два или три года казино въ Монте-Карло должно расширяться, чтобы удовлетворить требованіямъ громадной толпы, стремящейся туда.

Многіе постители Монте-Карло положительно считаютъ игру грхомъ, а между тмъ не стсняются пользоваться даровыми прогулками по великолпнымъ садамъ администраціи — быть можетъ, самымъ великолпнымъ въ мір изъ всхъ частныхъ садовъ — даровыми концертами и всякой другой роскошью, за которую никто съ нихъ не беретъ ни гроша.

Еслибы владльцы возвели крпкую ограду вокругъ своего волшебнаго царства и взимали бы двадцать франковъ за входъ, то нашелся ли бы такой экономистъ или моралистъ, который бы на это пожаловался?

Конечно, всякая игра дурна, но если уже допускать ее, то въ такихъ учрежденіяхъ, гд не дозволяются ставки свыше извстной цифры. Правда, что человкъ можетъ войти въ маленькое княжество богачемъ, а выйти изъ него нищимъ, но никто не проигрываетъ своего состоянія за одинъ приссть. Съ другой стороны, если онъ такъ счастливъ, что сорветъ банкъ, то хотя бы и желалъ онъ въ своемъ безуміи рискнуть выигрышемъ тутъ же, онъ не можетъ этого сдлать. Преемники г. Блана осторожны, если даже ихъ антагонисты и не добродтельны. Они рано запираютъ двери и даютъ своимъ кліентамъ время одуматься за ночь — преимущество, какого не имютъ счастливые игроки въ карточныхъ клубахъ Пелль-Меля или Пиккадилли. Чарльзъ Ферхомъ по собственному опыту узналъ, что счастливый игрокъ въ этихъ заведеніяхъ обязывается честью ‘не бжать съ выигрышемъ’, а играть, пока не оставитъ его на зеленомъ пол.

Какъ бы то ни было, а многіе проигрываются и въ Монте-Карло, и Чарльзъ Ферхомъ былъ въ томъ числ. Сначала, какъ и въ ‘Феникс’, онъ выигралъ. Но такъ же, какъ и тамъ, счастіе не продолжалось, и въ какихъ-нибудь дв недли онъ проигралъ вс деньги, какія привезъ съ собой, и тысячу фунтовъ, которую занялъ.

Исторія ‘паденія и развращенія’ Чарльза Ферхома — печальная, хотя довольно обыкновенная. Черезъ годъ посл его перваго визита въ ‘Фениксъ’ онъ былъ погибшій человкъ духомъ, тломъ и карманомъ. Адвокатская практика мало-по-малу измняла ему и наконецъ совсмъ превратилась. Стряпчіе, убдившись въ его небрежности, обратились къ другимъ адвокатамъ. Многіе сдлали это неохотно, такъ какъ Чарльзъ Ферхомъ былъ не только прекрасный адвокатъ, но и обворожительный человкъ, однако стряпчіе, хотя и хорошіе люди, вовсе не филантропы и такимъ образомъ не по ихъ вин, а чисто по своей Чарльзъ Ферхомъ остался безъ всякой практики.

Онъ сдлалъ то, что длаетъ девять человкъ изъ десяти при такихъ обстоятельствахъ: сталъ пить. А затмъ наступилъ и конецъ,— быть можетъ, къ счастію для него,— и нищій, съ погибшей репутаціей, онъ сошелъ въ могилу, оставивъ маленькую Алису безъ всякихъ средствъ въ жизни.

Но женщина, обожавшая Ферхома, не могла допустить, чтобы его ребенокъ пошелъ по міру, и вотъ какимъ образомъ миссъ Марджорибанкъ взяла свою маленькую воспитанницу вмсто дочери и окружила ее всми попеченіями искренно любящаго сердца. Право, будь она родной матерью двочки, она не могла бы съ большей преданностью ухаживать за ней.

XII.
Воспитаніе Алисы.

Миссъ Марджорибанкъ чувствовала себя такой же виноватой, какъ еслибы украла маленькую Алису Ферхомъ, а не взяла ее на воспитаніе самымъ честнымъ и добросовстнымъ образомъ.

Умъ ея былъ до того потрясенъ, что долгое время она не могла спать по ночамъ и безпрестанно мняла квартиру, притомъ самымъ таинственнымъ образомъ.

Между тмъ въ газетахъ появились статьи о разныхъ спекуляціяхъ надъ малыми дтьми, и многія квартирныя хозяйки подозрвали бдную миссъ Марджорибанкъ въ томъ, что она хочетъ такъ или иначе ‘извести’ маленькую Алису. Одна хозяйка замтила даже въ разговор съ м-съ Чафинчъ, когда она пришла навстить ребенка, но не застала дома ни миссъ Марджорибанкъ, ни ея питомицы:

— Мн кажется, что тутъ что-то неладно, м’амъ, съ этой маленькой двочкой. Я женщина опытная, и поврьте моему слову, кому-нибудь да эта двочка мшаетъ и кто-нибудь платитъ, чтобы отдлаться отъ нея. Конечно, не мое дло пускаться въ соображенія по этому поводу и вмшиваться въ чужія дла или шпіонить за постояльцами. Но двочка вдь ей не дочь, это ясно какъ Божій день, хотя она и любитъ ее какъ дочь… по крайней мр прикидывается, что любитъ. И знаете, что я вамъ скажу, м’амъ, мн какъ разъ это-то и подозрительно, и къ тому же въ миссъ Марджорибанкъ нтъ никакой откровенности.— Гд вы жили передъ тмъ, какъ перехали ко мн, миссъ?— спрашиваю я какъ-то ее затмъ, чтобы поддержать разговоръ.— Мы жили на другомъ конц Лондона,— отвчаетъ милэди высокомрно. На другомъ конц Лондона, скажите! О! она скрытна, какъ могила.

— Разв она не въ своемъ прав?— отвчала м-съ Чафинчъ.— Вдь она платитъ вамъ за квартиру? А лэди, которая платить за квартиру, въ прав быть скрытною, какъ могила, если того пожелаетъ. И быть высокомрной — также, если ей такъ угодно.

Посл того хозяйка стала упрашивать м-съ Чафинчъ зайти къ ней въ комнату и отдохнуть, она принялась даже угощать м-съ Чафинчъ чмъ-то изъ лекарственной стклянки, хотя она увряла, что это хересъ. Но миссъ Чафинчъ не дала себя выпытывать.

— Вы получаете свои деньги аккуратно, м’амъ, и дла квартирантовъ до васъ не касаются. Зачмъ вамъ знать, чье это дитя?

— Но я не знаю даже, какъ ее зовутъ!— сказала хозяйка.

— Не знаете, какъ ее зовутъ? Ее зовутъ Алиса, хорошенькое имя, не правда ли? Что касается фамиліи, то все равно, ей придется ее перемнить, когда она выйдетъ замужъ. А такая красавица не засидится въ двушкахъ. Ахъ! она, какъ дв капли воды, похожа на свою мать.

— О! вы знали ея мать, м’амъ?

— Можетъ, знала, можетъ, нтъ,— загадочно отвчала м-съ Чафинчъ.— Я вдь могла видть ея портретъ или слышать о ней отъ добрыхъ людей. Будьте спокойны, м’амъ, я не разболтаю того, что знаю. Мало ли что я знаю! Я могла бы вамъ поразсказать исторіи, отъ которыхъ у васъ волосы бы стали дыбомъ

И посл такого таинственнаго заявленія, м-съ Чафинчъ пожелала хозяйк добраго утра и ушла.

Когда ребенокъ лишенъ удовольствія играть съ другими дтьми, онъ становится преждевременнымъ старикомъ Розовыя очки, сквозь которыя дти обыкновенно глядятъ на Божій міръ, ему недоступны. Такой ребенокъ не знаетъ радостей волшебнаго міра, онъ никогда не дрожалъ при мысли, что вотъ-вотъ встртитъ лшаго или великана въ семимильныхъ сапогахъ, волшебницы и чудесное чуждо такому ребенку, никогда не уносится онъ въ золотой міръ фантазіи. Такія дти жалки и ихъ нельзя не пожалть. Имъ приходится съ первыхъ же шаговъ въ жизни глядть въ лицо жестокой и грубой дйствительности.

Маленькая миссъ Ферхомъ двнадцати лтъ отъ роду была въ извстномъ смысл прекрасно воспитана. Въ томъ, что касается ‘книжныхъ занятій’, она бы заткнула за поясъ пятнадцати-лтнихъ двушекъ.

Она прекрасно играла на фортепіано и читала ноты безъ запинки, превосходно работала, шила и вышивала и горла желаніемъ самой сшить себ шляпку, но этого миссъ Марджорибанкъ не хотла позволить ей, такъ какъ, за исключеніемъ ботинокъ, чулокъ и перчатокъ, все, что было надто на двочк, было сшито самой миссъ Марджорибанкъ.

Ребенка не морили надъ занятіями, но причину, почему она такъ ушла впередъ, искать не далеко. Съ тхъ поръ, какъ она играла съ Джонни Грегемъ въ королей и королевъ, Алиса никогда больше не ‘играла’. Музыка была ея единственной забавой, а когда ей хотлось отдохнуть, она мняла одно занятіе на другое.

‘Играть’, то-есть забавляться съ игрушками, не приходить дтямъ въ голову само собой. Ихъ надо этому учить, развивать эту способность для того, чтобы новйшій продуктъ цивилизаціи, игрушечный фабрикантъ, могъ существовать, потому что дитя природы, котораго не учили искусству ‘играть’, забавляется апельсиномъ или яблокомъ, а не то простыми камушками, съ такимъ же удовольствіемъ, какъ и дорогой пятидесятирублевой куклой, и здитъ на палочк такъ же охотно, какъ и на игрушечномъ локомотив съ настоящимъ паровикомъ на спиртовой ламп, посредствомъ котораго можетъ обвариться или сгорть самымъ научнымъ образомъ.

Первой заботой миссъ Марджорибанкъ, когда она принялась за воспитаніе маленькой дочери бднаго Чарльза Ферхома, было отъучить ее отъ ‘ужаснаго’, какъ она выражалась, языка и привычки къ низшему обществу, и дйствительно, приходится сознаться волей-неволей, что разговоръ Алисы мало чмъ отличался отъ разговора уличнаго ребенка.

Оно и неудивительно, если мы примемъ во вниманіе, что общество Алисы состояло изъ м-съ Чафинчъ съ ея знакомыми и мальчика Грегема.

Между тмъ въ глазахъ миссъ Марджорибанкъ вульгарность была однимъ изъ смертныхъ грховъ, и нтъ сомннія, что еслибы эта лэди не появилась на горизонт Алисы, эта послдняя превратилась бы въ очень вульгарную особу. Но, какъ выражалась миссъ Марджорибанкъ, она ‘спасла’ ребенка отъ ея низменныхъ друзей, и теперь, когда ей минуло двнадцать лтъ, у Алисы не осталось слда никакой вульгарности. Единственное звено между всю и старинной жизнью въ Эквити-Корт была м-съ Чафинчъ, но визиты этой лэди были нечасты и непродолжительны.

Умъ ребенка былъ очень развитъ, а выраженія и разсужденія — совсмъ не двнадцати лтней двочки. Она стала прилична и сдержанна въ обществ миссъ Марджорибанкъ, но физически была голубоглазымъ, блокурымъ ребенкомъ съ особенной аристократической складкой въ наружности, граціозными, хотя и чопорными манерами и здоровымъ сложеніемъ, которое бы сдлало честь дочери фермера.

Хотя она могла бы по пальцамъ перечесть всхъ королей и королевъ Англіи и своими познаніями перещеголяла бы пятнадцатилтнихъ двушекъ, но въ воспитаніи ея былъ одинъ важный проблъ. У нея совсмъ не было религіи. Отецъ миссъ Мардхорибавкъ былъ то, что въ его время называлось философомъ. Онъ былъ изъ тхъ людей, которые говорили: ‘Нтъ Бога, и Бантъ его пророкъ’.

Само собой разумется, что миссъ Марджорибанкъ сама не получила никакого религіознаго воспитанія. Но ее учили, что совсть — то-есть, другими словами, ея личное понятіе о добр должна руководить ею, что она не должна длать ничего безчестнаго, что вс поступки ея должны быть справедливы, и нтъ хуже преступленія, какъ сдлать какую-нибудь низость, что никакая благовоспитанная особа никогда не нарушитъ законовъ общественной благопристойности, тмъ мене совершить преступленіе. Отецъ миссъ Марджорибанкъ не давалъ себ труда задумываться надъ многимъ. Есть будущая жизнь или нтъ ея — это его нисколько не тревожило. ‘Мн и на земл хорошо,— говаривалъ онъ:— съ меня довольно и здшней жизни, и я постараюсь какъ можно лучше прожить ее для себя и для другихъ. Я надюсь, что моя дочь хорошо выйдетъ замужъ, это единственная вещь, которая меня заботитъ, и надо думать, что она не останется въ двушкахъ, потому что недурна собой и вдобавокъ добра.

Но миссъ Марджорибанкъ не вышла замужъ, благодаря глупой двической любви въ Чарльзу Ферхому, и, такимъ образомъ, ей прошлось самой пробиваться въ жизни, она существовала уроками да тою сотней фунтовъ, которые, какъ мы знаемъ, получала отъ богатой родственницы.

Безъ сомннія,— и это курьезная вещь, особа, воспитанная какъ свободный мыслитель и въ то же время не располагавшая большими средствами, навязала себ лишнія хлопоты и заботы, взявъ пріемыша безъ всякаго разсчета на какое-либо вознагражденіе. Это было поступкомъ не философа,— а миссъ Марджорибанкъ была философомъ, впрочемъ, причины поступковъ у женщинъ, вообще говоря, неуловимы. Одно несомннно, что какъ ни была вольнодумна миссъ Марджорибанкъ, а это не мшало ей быть въ извстной мр фантазеркой.

Слишкомъ десять лтъ обожала она Чарльза Ферхома или, врне сказать, его тнь, съ той необыкновенной, безкорыстной, самоотверженной, собачьей привязанностью, какую умютъ внушить нкоторые мужчины нкоторымъ женщинамъ.

Гонорія Марджорибанкъ отлично знала, что никогда не выйдетъ замужъ за любимаго человка, она съ самаго начала поняла, что онъ любитъ другую, и не питала никакихъ надеждъ съ этой стороны.

Видла ли она въ немъ ‘сочувственное ей существо’, какъ выражаются спиритуалисты, или же воображала существованіе между ними призрачнаго психическаго союза — кто знаетъ! Фактъ тотъ, что она безгранично любила его, хотя по врожденной скромности умерла бы отъ стыда, еслибы чмъ-нибудь это выдала.

Когда Чарльзъ Ферхомъ умеръ, Гонорія Марджорибанкъ почувствовала себя какъ бы вдовой, а въ ребенк его увидла живую связь между нею и человкомъ, на-вки овладвшимъ ея двической мечтой.

И она любила двочку материнской любовью, какъ живое воплощеніе умершаго человка, любила ее пылкой, безразсудной, ревнивой любовью.

И хотя Ферхомъ говорилъ: ‘маленькая Алиса — вылитая мать’, тмъ не мене, миссъ Марджорибанкъ считала ее живымъ портретомъ отца, и она не видла на ней слда женщины, которую совсмъ не знала, и которая отняла у нея любимаго человка.

XIII.

Когда маленькой Алис исполнилось двнадцать лтъ, миссъ Марджорибанкъ поселилась въ Уиллоу-Уокъ въ Гампстед. Это совсмъ забытый уголокъ, домики въ немъ небольшіе и старомодные, стоятъ особнякомъ и различаются по размрамъ, каждый изъ нихъ окруженъ садомъ.

Уиллоу-Уокъ пользуется симпатіями художниковъ: воздухъ Гампстеда особенно чистъ и ясенъ, а потому во многихъ домахъ устроены въ садахъ мастерскія.

Садъ дома ближайшаго отъ того, въ которомъ поселилась миссъ Марджорибанкъ съ своей питомицей, былъ весь почти занятъ таинственнымъ зданіемъ, походившимъ на одну изъ тхъ временныхъ церквей, которыя часто видишь въ бдныхъ кварталахъ. На дл же это была мастерская живописца, и компетентные люди сразу угадали бы это по громадному окну съ сверной стороны.

Въ этой мастерской жилъ м-ръ Парджитеръ, хорошо извстный портретистъ расцвтающей красоты. Онъ жилъ въ своей мастерской, и говоря такъ, мы нисколько не преувеличиваемъ. Въ этой мастерской м-ръ Парджитеръ провелъ послднія десять лтъ своей жизни, онъ былъ холостякъ, мало водился съ людьми, хотя уже пользовался извстностью въ артистическомъ мір. Художникъ былъ богатъ, потому что торговцы картинами охотно покупали его произведенія. Въ самомъ дл, никакая коллекція не считалась полною, если въ ней не было картины Парджитера, а какъ живописецъ хорошенькихъ дтей, онъ не имлъ себ равнаго. Еслибы только м-ръ Парджитеръ согласился бывать въ обществ, еслибы онъ согласился писать портреты, то могъ бы стать очень богатымъ человкомъ. Но онъ не хотлъ этого, потому что, говоря правду, былъ эксцентрическій человкъ.

— Я воспроизвожу природу,— говаривалъ онъ: — я жизнь свою провожу въ томъ, что стараюсь уловитъ природу. Могу сказать, что большею частью мн не удается уловить природы, но я не такой дуракъ, чтобы пытаться прикрасить природу, и не стараюсь ей польстить.

Лэди Томкинсъ насильно проникла въ его мастерскую и объявила ему, что желаетъ, чтобы онъ написалъ портретъ ея дочери Белинды, а за цной она не постоитъ.

— Но портретъ долженъ быть очень хорошенькій, м-ръ Парджитеръ.

Художникъ не набросился на это предложеніе.

— А двица хороша собой?— спросилъ онъ съ обычной грубой откровенностью.

— Белинда — само здоровье,— отвчала лэди Томкинсъ:— она похожа на меня, м-ръ Парджитеръ.

И лэди Томкинсъ стала охорашиваться: она разглаживала яркія ленты своей шляпки, точно гигантская горлица, приглаживающая свои перышки.

— Дло въ томъ,— продолжала она,— что я хочу, чтобы вы ее немножко смягчили. Белинда полна, немножко слишкомъ полна. Белинда краснощекая, немножко слишкомъ краснощекая. Ее надо немножко идеализировать. Она, быть можетъ, недостаточно поэтична. Хотите взглянуть на нее, м-ръ Парджитеръ? Она сидитъ въ карет.

— Я боюсь,— сказалъ м-ръ Парджитеръ,— что это не мое дло.

— Могу я спросить, что же вы длаете?— не безъ строгости произнесла лэди Томкинсъ.

— Извольте, я вамъ скажу охотно. Я беру хорошенькаго ребенка, приказываю его вымыть, одть какъ слдуетъ, ставлю его на приличномъ фон, стараюсь заставить его улыбнуться и затмъ передаю, какъ умю, красоту этого ребенка. Посл того заказываю приличную раму и придумываю соотвтствующую надпись: ‘Мальчикъ съ пальчикъ’, или ‘Мамина Кукла’. А затмъ торговцы картинами бываютъ такъ добры, что приходятъ и покупаютъ мою картину. Я пишу то, что вижу. Если дитя не красиво, я не стану его писать. Мн очень нуженъ въ настоящую минуту красивый ребенокъ,— прибавилъ онъ съ улыбкой людода,— чортъ возьми! я вчно нуждаюсь въ хорошенькихъ дтяхъ, м’амъ!

И взглянувъ на Белинду Томкинсъ, десятилтнюю двочку, онъ отказался писать ея портретъ, и лэди Томкинсъ заказала его Гламмеру, импрессіонисту. Она и альдерменъ, сэръ Джонъ Томкинсъ, остались очень довольны портретомъ, а лэди Томкинсъ посл своего визита къ м-ру Парджитеру всегда выражалась такъ: ‘этотъ не въ мру превознесенный Парджитеръ’.

Когда м-ръ Парджитеръ не писалъ — а онъ писалъ съ утренней зари до вечерней,— то курилъ трубку или бродилъ по саду. Онъ рдко выходилъ изъ дому. Вставалъ, какъ мы уже сказали, на разсвт, выпивалъ большую кружку caf au lait, и это вмст съ кусочкомъ жаренаго хлба служило ему неизмннымъ завтракомъ.

Посл того онъ писалъ большую часть дня, а вечеромъ шелъ въ Coro и обдалъ въ небольшомъ ресторан съ нсколькими такими же старыми чудаками, какъ и онъ самъ. Въ десяти часамъ вечера онъ обыкновенно былъ уже дома, прившивалъ свой гамакъ (въ буквальномъ, а не метафорическомъ смысл) и курилъ, пока не засыпалъ.

Именно потому, что у Парджитера было мало потребностей и не было пороковъ, и потому что онъ велъ такую простую, однообразную жизнь, а также потому, что много работалъ, онъ и былъ сравнительно богатый человкъ.

Окончивъ свой трудовой день, м-ръ Парджитеръ копался въ саду, онъ прибивалъ плющъ. Это занятіе представляетъ много преимуществъ, во-первыхъ, ему нтъ конца (если у васъ много плюща), во-вторыхъ, это очень веселое занятіе, такъ какъ задача состоитъ въ томъ, чтобы, вбивая гвозди, не попадать молоткомъ себ по пальцамъ. Когда же это случается, то по общему правилу человкъ начинаетъ ругаться.

М-ръ Парджитеръ, сидя на стн, отдлявшей его садъ отъ сада миссъ Марджорибанкъ, только-что хлопнулъ себя по пальцамъ и громко возопилъ:— О! Gemini!— хотя, говоря мимоходомъ, онъ вовсе не былъ знакомъ съ классиками, а потому и не подозрвалъ, что призываетъ въ помощь Кастора и Поллукса. М-ръ Парджитеръ повторилъ возгласъ, поднесъ ушибленные пальцы ко рту и при этомъ обронилъ мшокъ съ гвоздями въ сосдній садъ.

— Ну, какъ я теперь. достану ихъ?— подумалъ м-ръ Парджитеръ.— Конечно, спуститься по стн не хитро, но подняться обратно на стну будетъ похитре. Надо идти кругомъ и попросить достать гвозди.

Но тутъ нчто привлекло взглядъ м-ра Парджитера.

Это нчто была двочка лтъ двнадцати, крпко спавшая въ плетеномъ кресл. Ей должно быть снились пріятные сны, потому что милая улыбка играла на ея хорошенькомъ, аристократическомъ личик, и отъ нея ямочки появились на круглыхъ щечкахъ, точно легкая рябь на вод, взволнованной слабымъ дуновеніемъ втерка.

Полныя красныя губки были полуоткрыты и обнаруживали блые, здоровые зубы. Золотистые волосы, цвта сплой пшеницы, разсыпались по плечамъ.

Двочка была одта въ простое платьице изъ французской кисеи, а рядомъ лежала соломенная шляпа, очевидно вывалившаяся изъ руки, повисшей вдоль кресла.

— О! боги и небожители!— вскричалъ м-ръ Парджитеръ:— вотъ находка! Еслибы только она не пошевелилась… Господи! еслибы только она не пошевелилась!

И тутъ м-ръ Парджитеръ услся плотне на стн и вынулъ изъ большого кармана своей старой бархатной жакетки тетрадь съ эскизами и принялся набрасывать эскизъ двочки.

— Вотъ чудесный сюжетъ для картины!— говорилъ самому себ Парджитеръ.— ‘Спящая Красавица’, или что-нибудь въ этомъ род. Вотъ такъ удача, спору нтъ. Должно быть, она плотно покушала за обдомъ, а мн это и на руку. Лишь бы подольше поспала, голубушка!

М-ръ Парджитеръ работалъ изо всхъ силъ. Въ продолженіе добрыхъ трехъ-четвертей часа его привычная рука воспроизводила Алису Ферхомъ. Онъ набросалъ три эскиза ея позы, два эскиза лица и отъ времени до времени въ волненіи ерошилъ рукой волосы, пока не сталъ похожъ на какаду.

Внезапно, хотя медленно темныя ея рсницы приподнялись, а голубые глаза съ удивленіемъ уставились на необыкновенную фигуру, какую представлялъ изъ себя м-ръ Парджитеръ. Въ первое мгновеніе Алис казалось, что она еще не проснулась и м-ръ Парджитеръ пригрезился ей. Но вотъ онъ заговорилъ, и маленькая лэди убдилась, что больше не спитъ.

— Не шевелитесь, Христа ради не шевелитесь, душа моя, не шевелитесь! Одну только минутку не шевелитесь, дорогая лэди, иначе вы все испортите!— кричалъ м-ръ Парджитеръ, вытянувъ указательный палецъ.

При такомъ торжественномъ заклинаніи, миссъ Ферхомъ не пошевелилась, но пожелала объясненія.

— Почему мн не шевелиться? разв вы фотографъ?

— Нтъ, душа моя, я не имю этой привилегіи. Я… я Humpty-Dumpty {Лицо изъ извстной народной сказки.}. Вы слыхали про Humpty-Dumpty?

— Нтъ, я не слыхала про васъ, м-ръ Dumpty,— отвчала двочка.

— Небо и земля!— возопилъ м-ръ Парджитеръ.— Неужели вы не слыхали про Humpty-Dumpty? Ваше образованіе очень запущено, мое дитя. Я въ своемъ род загадка, знаете,— меня зовутъ Humpty-Dumpty, но я только яйцо. Не шевелитесь.

Когда молодая лэди, проснувшись, увидитъ незнакомаго джентльмена, сидящаго на стн передъ ней и заклинающаго ее не шевелиться и въ то же время весьма серьезно увряющаго ее, что онъ только яйцо, совершенно понятно, если она смутится.

— Я очень сожалю, что ничего не слыхала про васъ, м-рь Думпти. Можетъ быть, я еще не дошла до васъ. Мы изучаемъ теперь періодъ Reform-Bill, и вы, конечно, не участвуете въ ‘Mangnall’s Questions’,— извинялась миссъ Ферхомъ.

— Вы ужасно прозаичны, душа моя,— замтилъ м-ръ Парджитеръ.

— Да, м-ръ Думпти,— торжественно отвтила миссъ Ферхомъ.— Мы не начнемъ поэзіи раньше будущаго года. Миссъ Марджорибанкъ говорить, что время для поэзіи настанетъ, когда я еще подросту. Но мы начали уже, знаете, Эвклида — прибавила молодая лэди съ улыбкой:— и не то что долбимъ его наизусть, какъ длаютъ невжественные люди, но изучаемъ его раціонально.

‘Вотъ странный ребенокъ, право, странный!— думалъ м-ръ Парджитеръ.— Физически она просто очаровательна, но умственно какой-то синій чулокъ, говоритъ точно инспекторъ училищнаго совта. Чортъ побери, если она вздумаетъ экзаменовать меня!— слуга покорный’.

— Алиса, милая Алиса!— закричалъ чей-то голосъ.

Дитя повернуло голову.

— Не шевелитесь, ради самого неба, не шевелитесь, моя душа!— завопилъ м-ръ Парджитеръ такимъ умоляющимъ голосомъ, что тронулъ бы камень:— это ваша матушка, полагаю, зоветъ васъ, душа моя. Не слушайте голоса природы, мое дорогое дитя, будьте глухи къ нему, умоляю васъ, въ интересахъ искусства. Не бойтесь, я погрызусь съ нею, я ее угомоню. Предоставьте мн вдаться съ нею. Если только вы будете сидть смирно, душа моя, какъ говорится въ мелодрамахъ, все уладится.

— Но это не мать моя, м-ръ Думпти, это миссъ Марджорибанкъ, и я надюсь, что вы не будете съ нею грызться. Я не знаю хорошенько, что это значить, но наврное ей это не понравится. Она не любитъ безцеремоннаго обращенія.

— Марджорибанкъ?— вскричалъ м-ръ Парджитеръ.— Никогда въ жизни не знавалъ никакой Марджорибанкъ!

Но тутъ миссъ Марджорибанкъ, подойдя, увидла м-ра Парджитера на стн.

— Послушайте,— обратилась она къ нему съ удивленіемъ и негодованіемъ:— что вы длаете тутъ на стн?

— Я не могу пошевелиться,— сказала миссъ Ферхомъ:— потому что онъ умоляетъ меня этого не длать. М-ръ Думпти,— формально произнесла двочка въ вид рекомендаціи:— это миссъ Марджорибанкъ.

М-ръ Парджитеръ приложилъ руку къ сердцу, на манеръ балетнаго танцора, и закивалъ головой, нельзя сказать, чтобы особенно граціозно, но этимъ дло не ограничилось и м-ръ Парджитеръ послалъ три воздушныхъ поцлуя миссъ Марджорибанкъ и замтилъ тономъ восторга:

— Я очарованъ вами, м’амъ.

Но миссъ Марджорибанкъ нисколько не смягчилась отъ подобныхъ заискиваній м-ръ Парджитера.

— Что вы длаете?— прошу васъ сойти немедленно!

— Я уронилъ мшокъ съ гвоздями въ вашъ садъ и увидлъ эту юную лэди, она спала, а я въ интересахъ искусства долженъ былъ снять съ нея нсколько эскизовъ. Вы спрашиваете меня, зачмъ я сижу здсь на стн. Отвчаю вамъ: въ интересахъ искусства. Позвольте мн удостоврить васъ, что я не питаю никакихъ воровскихъ намреній, я въ высшей степени почтенный и безобидный человкъ.

— Онъ говоритъ, что знаетъ васъ,— замтила Алиса:— и что его эовутъ Гумпти-Думпти.

— Такъ какъ этотъ господинъ не хочетъ слзть со стны, когда его о томъ просятъ, то мы сами уйдемъ. Пойдемъ!— строго сказала миссъ Марджорибанкъ.

— М’амъ, дорогая м’амъ, безцнная м’амъ,— началъ м-ръ Парджитеръ:— позвольте удостоврить васъ честнымъ словомъ, что у меня нтъ обычая сидть на стн, на подобіе кота. Вдь на стнахъ бываютъ — я не говорю, что есть, но бываютъ — осколки стекла. Я сейчасъ слзу, если вы этого желаете, но, дорогая м’амъ, умоляю васъ въ интересахъ искусства дозволить мн докончить мой эскизъ. Уйти теперь или, какъ вы выражаетесь, сойти со стны, не такъ-то легко въ мои годы: вдь я уже не молодъ — фактъ, о которомъ мой другъ д-ръ Потльбэри постоянно твердитъ мн.

— Онъ знаетъ д-ра Потльбэри!— вскричала миссъ Ферхомъ и захлопала въ ладоши.

— Сэръ,— произнесла миссъ Марджорибанкъ: — названный вами джентльменъ нашъ докторъ, боле того — нашъ личный другъ, нашъ единственный добрый другъ,— прибавила она съ легкимъ вздохомъ.

— Если такъ, то во имя Потльбэри заклинаю васъ, дорогая м’амъ, дайте мн окончить этотъ эскизъ! Посл того, даю вамъ мое честное слово, я немедленно удалюсь. Потльбэри — чудесный человкъ, и я съ нимъ давно уже знакомъ. Не считайте меня за нахала. Думайте обо мн, заклинаю васъ, какъ о друг д-ра Потльбэри, и не ожесточайте сердца своего противъ искусства вообще и вашего покорнаго слуги въ частности!

Миссъ Марджорибанкъ улыбнулась. Она могла оставаться глухой къ мольбамъ ‘неизвстнаго нахала’, забравшагося на стну, но готова была почтить друга д-ра Потльбэри.

Миссъ Марджорибанкъ, какъ и вс женщины вообще, была нсколько подозрительна.

— Могу я спросить васъ, сэръ, объ одномъ ли и томъ хе лиц мы говоримъ? другими словами, о какомъ д-р Потльбэри вы упоминали?

— Еслибы я говорилъ о Микель-Анжело, то вы не могли бы сомнваться, какого Микель-Анжело я разумю, но также какъ и Микель-Анжело существуетъ только одинъ Потльбэри. Д-ръ Потльбэри, о которомъ я упомянулъ, живетъ въ Фетеръ-Лен.

Посл того м-ру Парджитеру дозволили окончить эскизъ.

И вотъ какъ случилось, что м-ръ Парджитеръ познакомился съ миссъ Марджорибанкъ и маленькой двочкой, ея пріемной дочерью. Онъ посл этого нсколько разъ пилъ чай вмст съ двумя лэди и скоро усплъ убдить миссъ Марджорибанкъ въ интересахъ искусства дозволить маленькой Алис позировать передъ нимъ.

XIV.

Въ академіи художествъ открылась первая выставка картинъ сезона. Всякій, претендующій на какое-нибудь значеніе въ мір искусства, литературы или моды, запасся билетомъ. Для крупныхъ покупщиковъ доступъ открытъ, само собой разумется, а также и для журнальныхъ критиковъ. Профессіональныя красавицы явились на выставку, а также и жены художниковъ, стараясь какъ можно боле походить на профессіональныхъ красавицъ.

Излишне говорить, что дамы-писательницы вс въ сбор. Он, по общему правилу, имютъ мало общаго съ профессіональными красавицами. Он приходятъ глядть не на картины, ихъ дло описывать туалеты. Он разскажутъ намъ, что ‘м-съ Голитли была облечена чудесной симфоніей голубыхъ цвтовъ съ серебромъ’ и откроютъ міру, что этотъ ‘удивительный костюмъ создала m-me Добсъ’. И что ‘лэди Крегсъ и ея дв прелестныхъ дочери были’ и т. д., и т. д. Дамы-писательницы — неотъемлемая принадлежность выставки, но, конечно, ихъ можно пройти безъ вниманія. Само собой разумется, что тутъ же находятся сотрудники ‘Эстетическаго Магазина’ и другихъ художественныхъ журналовъ. Вся ихъ надменная голодная клика на-лицо, и художники до того боятся ихъ, что не смютъ не пустить на выставку. Крупные торговцы тоже на-лицо. Они пришли не глядть на картины,— вовсе нтъ: они пришли слдить за покупателями и навязывать имъ своихъ protgs.

Завидвъ богатаго м-ра Шертинга изъ Манчестера, остановившагося передъ прелестной картиной какого-нибудь злосчастнаго независимаго художника, стоящаго вн всякихъ котерій, такой продавецъ устремляется немедленно къ нему.

— Пришли взглянуть на насъ, м-ръ Шертингъ,— говоритъ онъ покровительственнымъ тономъ.— Видли ли вы новаго Гропера?— прибавляетъ онъ таинственнымъ шопотомъ, мало-по-малу протискиваясь между м-ромъ Шертингомъ и картиной, обратившей на себя его вниманіе.— Когда я увидлъ новаго Гропера, я сказалъ себ: вотъ картина, которая рано или поздно попадетъ въ коллекцію м-ра Шертинга. Мой уважаемый кліентъ, м-ръ Шертингъ, еще не иметъ Гропера въ своей коллекціи,— а что-жъ эта за коллекція безъ Гропера? И картина-то недорога совсмъ. Художникъ проситъ всего триста фунтовъ, а она стоитъ врныхъ пятьсотъ. Я говорю вамъ объ этомъ, м-ръ Шертингъ, потому, что вы мой старинный покупатель. Но картина Гропера, лтъ этакъ черезъ пять, наврное будетъ стоить тысячу фунтовъ, попомните мое слово, м-ръ Шертингъ. Чудный день, не правда ли? и какая толпа народа! Надюсь, что вы заглянете во мн въ магазинъ, м-ръ Шертингъ, Гропера вы найдете въ зал, нумеръ седьмой. Добраго утра, м-ръ Шертингъ… Вотъ лордъ Бенбо. Какъ ваше здоровье, милордъ?

И нашъ торговецъ, м-ръ Мефибошить, съ шляпой въ рук и сіяющей физіономіей, направляется къ лорду Бенбо.

Немудрено, если м-ръ Шертингъ, который ровно ничего не смыслитъ въ искусств, направляется прямо къ картин Гропера въ залу подъ нумеромъ седьмымъ и нсколько минутъ спустя становится обладателемъ картины.

Мефибошитъ заработалъ свои тридцать фунтовъ коммиссіонныхъ довольно легко, но безъ посредника не обойдешься даже въ искусств. Гроперу также не придетъ въ голову отказать въ этихъ тридцати фунтахъ, какъ въ уплат королевскихъ податей.

Другой продавецъ, м-ръ Шимай, завладлъ м-ромъ Макъ-Алистеромъ изъ Глазго.

Излишне говорить, что этотъ джентльменъ, подобно большинству людей его національности, человкъ очень трезвыхъ понятій. Причина, почему онъ сталъ коллекторомъ, заключается въ томъ, что онъ смотритъ на искусство, какъ на выгодный гешефтъ. Что касается художниковъ, то онъ считаетъ ихъ, говоря его собственными словами, ‘жалкими, безпутными, чванными существами’. Для самого м-ра Макъ-Алистера изъ Глазго видъ его коллекціи не доставляетъ ни малйшаго удовольствія. Картины для него — ‘размалеванное полотно’, и единственныя радости, извлекаемыя м-ромъ Макъ-Алистеромъ изъ собственной коллекціи, сродни удовольствію, съ какимъ скупецъ считаетъ свои деньги. Въ искусств м-ръ Макъ-Алистеръ никогда не полагается на свое собственное сужденіе.

Какъ разсудительный человкъ, онъ прибгаетъ къ посредству частнаго агента-эксперта. Хотя онъ очень любитъ, чтобы его считали знатокомъ, однако никогда не раскрываетъ кошелька, не посовтовавшись съ м-ромъ Шимаемъ.

— Послушайте-ка,— обращается онъ къ Шимаю, указывая на картину академика прежней школы:— четыреста фунтовъ стерлинговъ не слишкомъ ли жирно будетъ?

— Ошибаетесь, сэръ,— отвчаетъ хитрый торговецъ:— разв вы не слышали, что случилось съ Скумблемъ?

И Шимай наклоняется къ уху своего собесдника, какъ будто то, что онъ хочетъ ему сообщить, совершенно конфиденціальнаго характера.

— Я не всякому это скажу,— продолжаетъ онъ:— у Скумбля былъ ударъ. Онъ больше никогда не напишетъ картины, а вдь онъ и прежде былъ неплодовитъ. Скоро въ продаж совсмъ не будетъ его картинъ, он станутъ рдкостью. Не трудно раздобыться картиной сэра Джошуа или Трнера: они были плодовиты и ихъ всегда найдешь въ продаж, но картины Скумбля вс наперечетъ. Онъ писалъ ихъ дв въ годъ, не больше, м-ръ Макъ-Алистеръ. Онъ называетъ себя добросовстнымъ художникомъ,— прибавляетъ Шимай со смхомъ:— и если онъ недоволенъ своей работой, то протыкаетъ ножемъ картину. Вотъ почему он держатся въ цн. А эта къ тому же послдняя картина, какую онъ написалъ,— голову прозакладываю.

— Но четыреста фунтовъ стерлинговъ, м-ръ Шимай, четыреста золотыхъ совереновъ,— и человкъ можетъ поправиться, вопреки велніямъ Провиднія.

— Да, четыреста фунтовъ большія деньги,— отвчаетъ соблазнитель:— да кром того эта картина уже продана, мн случайно извстно, что эта картина — дубликатъ, оригиналъ ея не выставленъ, сэръ.

М-ръ Макъ-Алистеръ вздрогнулъ, точно его ужалила змя.

— Слушайте-ка, я не часто ошибаюсь,— сказалъ онъ:— но разъ ошибся, и купилъ дубликатъ картины ‘Маратъ въ ванн’. А купилъ этотъ дубликатъ за полъ-цны противъ оригинала, да и то по особой милости. И что-жъ! какого-то негоднаго фабриканта мыла угораздило пріобрсти оригиналъ и право воспроизведенія его хромолитографіей. И что-жъ онъ сдлалъ! На всхъ желзнодорожныхъ станціяхъ и во всхъ аптекарскихъ провинціальныхъ магазинахъ выставилъ эти снимки въ вид объявленія о своемъ мыл, съ дурацкой подписью: ‘Еслибы Маратъ употреблялъ санитарное мыло Боу, то дла сложились бы, можетъ быть, совсмъ иначе’. Нтъ, нтъ, м-ръ Шимай, упаси меня Богъ отъ дубликатовъ!

— Но въ настоящемъ случа, дорогой сэръ, а вамъ предлагаю оригиналъ. То, что жы теперь видимъ — дубликатъ. Скумбль — человкъ методическій. На оборотной сторон всхъ его картинъ выставлено, какого числа онъ началъ и окончилъ картину, и ея названіе. Онъ не хотлъ продавать оригинала, бдняга, да ударъ подкосилъ его, и онъ долженъ волей-неволей продать. Понимаете, м-ръ Макъ-Алистеръ?— и Шимай таинственно похлопалъ себя по громадному носу:— цна четыреста фунтовъ, ни одного пенни меньше, онъ возьметъ съ васъ вексель, а картина удвоится въ цн, только-что онъ отдастъ Богу душу.

— Что-жъ, это крайняя цна — четыреста фунтовъ?

— Мефибошитъ предлагалъ ему триста-семьдесятъ-пять,— отвчалъ сухо м-ръ Шимай.

— Другъ мой, кончайте съ нимъ, длать нечего, я дамъ ему вексель срокомъ на шесть мсяцевъ,— сказалъ м-ръ Макъ-Алистеръ, глубоко вздыхая.

И затмъ простился съ м-ромъ Шимаемъ, радуясь тому, что ограбитъ вдову и сиротъ въ непродолжительномъ времени.

Лэди Лидія Гардинеръ была на академической выставк. Каждый знаетъ ея лордство, и она — общая любимица.

Въ своей молодости лэди Лидія была очень красивая женщина, и когда вышла замужъ за богача, но чудака, сэра Джона Гардинера, вс были этимъ довольны.

Что касается сэра Джона, то онъ готовъ былъ цловать слды ея ногъ. Ей было теперь тридцать два-года, и она все еще была очень хороша собой въ томъ наилучшемъ стил британской матроны, которая, какъ намъ извстно, похожа на Клеопатру.

‘Age cannot wither her, nor custom stale

‘Her infinite variety’ *).

*) Она не блекнегь отъ времени и не приглядывается.

Быть можетъ, единственное лицо, не вполн оцнившее безусловно аристократическій и британскій стиль красоты лэди Лидіи, была сама лэди Лидія. По крайней мр, дочь лорда Нотса совсмъ не ожидала, когда внчалась въ Плезанс, въ графств Бентъ, съ сэромъ Джономъ Гардинеромъ, богатйшимъ человкомъ въ Англіи,— она никакъ не ожидала, какую сенсацію произведетъ ея представленіе ко двору, и что она станетъ царицей красоты въ высшемъ лондонскомъ свт.

А между тмъ такъ случилось. Она и недли не пробыла въ Лондон, какъ ее уже окрестили ‘la Belle Jardini&egrave,re’.

Голова лэди Лидіи нисколько не закружилась отъ всхъ этихъ овацій. Она вышла замужъ за Джона Гардинера въ угоду отцу. Лордъ Сантъ-Нотсъ былъ, какъ вамъ извстно, бденъ какъ церковная крыса. Лэди Лидія была прямодушная, честная, англійская двушка, и когда выходила за сэра Джона, то дала себ слово быть ему врной и преданной женой, и выполнила это. До своей женитьбы сэръ Джонъ считался немного смшнымъ и довольно безцвтнымъ человкомъ, но жена обратила его домъ въ одинъ изъ популярнйшихъ въ Лондон. Сэру Джону было пятьдесятъ лтъ, когда онъ женился на лэди Лидіи, и, какъ я уже сказалъ, онъ многимъ казался смшнымъ.

Онъ одвался богато, но въ старомодномъ вкус. Во-первыхъ, упорно носилъ веллингтоновскіе сапоги, во-вторыхъ, не разставался съ бархатными воротниками и открытыми жилетами. Волосы у него были длинные, почти блые, съ зеленовато-желтымъ оттнкомъ и завитые на концахъ на манеръ саксонскихъ джентльменовъ одиннадцатаго столтія. Онъ носилъ бакенбарды въ вид телячьихъ котлетъ, небольшіе усы и эспаньолку, и все это было окрашено въ черный цвтъ съ краснымъ отливомъ.

Онъ носилъ въ рукахъ трость съ большимъ серебрянымъ набалдашникомъ, ходилъ съ вывернутыми ногами, какъ у танцмейстера, и той гибкой и волнующейся походкой, которую приписываютъ всмъ испанскимъ женщинамъ вообще, а уроженкамъ Андалузіи въ частности.

Вначал вс донъ-жуаны принялись увиваться вокругь лэди Лидіи, но вскор убдились, что даромъ тратятъ порохъ. Лэди Лидія выслушивала комплименты, потому что была свтская женщина, но одного она не переносила: чтобы легко отзывались объ ея муж или подшучивали надъ нимъ. Профессіональные донъ-жуаны, какъ намъ извстно, имютъ привычку, ухаживая за женами, изощрять свое остроуміе надъ отсутствующими мужьями. Нкій герцогъ, желавшій особенно понравиться лэди Лидіи, замтилъ съ усмшечкой:— онъ ‘боится, что его дорогой другъ сэръ Джонъ смахиваетъ немного на ископаемое животное’. Но тутъ лэди Лидіи въ первый разъ въ жизни вышла изъ себя и, гордо обмахиваясь веромъ, замтила съ рдкимъ хладнокровіемъ:

— Герцогъ, кто неуважительно отзывается о моемъ муж, тотъ сразу и навсегда становится непріятнымъ для меня человкомъ.

Посл того она встала и повернулась спиной въ виновному.

Безъ сомннія, это было очень грубо и неделикатно со стороны лэди Лидіи, мы всегда должны быть снисходительны въ маленькимъ слабостямъ ближнихъ и въ особенности когда они выше насъ поставлены. Исторія эта попала въ великосвтскіе журналы, и вс заговорили, что лэди Лидія нелпо щепетильна.

Можетъ быть, оно и такъ, но тмъ не мене жена сэра Джона Гардинера стала очень популярна, а черезъ нее и самъ сэръ Джонъ сдлался извстенъ, и люди вскор перестали смяться надъ нимъ.

Сэръ Джонъ щедро тратилъ деньги, хотя и не бросалъ ихъ за окошко. Онъ не имлъ обыкновенія украшать лстницу своего великолпнаго дома въ Гросвеноръ-сквер срзанными орхидеями и затмъ посылать уплаченный за нихъ счетъ издателю моднаго журнала, для обычной рекламы, но у него былъ поваръ, которому онъ платилъ въ годъ четыреста фунтовъ стерлинговъ, и сэръ Джонъ давалъ лучшіе обды въ Лондон, а когда лэди Лидія принимала у себя гостей — это было нердко,— онъ угощалъ ихъ по-царски.

Сэръ Джонъ и лэди Лидія, какъ водится, были очень окружены на выставк. Оба покровительствовали искусствамъ, а потому находилось много людей, которымъ желательно было расхвалить имъ ту или другую картину. Лэди Лидія обращала мало вниманія на чужія похвалы. Она любила сама открывать таланты и руководствоваться собственнымъ мнніемъ. Но была одна картина, про которую такъ кричали, что она по-невол должна была на нее взглянуть. То была картина Парджитера ‘Корни ученія’, всми признанная за совершенство. Картина изображала двочку, сидвшую въ саду съ открытой книгой на колняхъ, она уставилась въ нее такъ, какъ будто бы вниманіе ея было привлечено непонятнымъ мстомъ, которое она старалась осилить. Для этой картины позировала Алиса Ферхомъ.

Лэди Лидія подошла наконецъ къ картин и была сразу очарована ею. Выраженіе задумчивости на лиц ребенка было удивительно передано, и колоритъ отличался необыкновеннымъ изяществомъ и художественностью.

Но не это все приковало вниманіе лэди Лидіи къ картин. Сначала ее поразила граціозность, ensemble, но по мр того какъ она вглядывалась въ картину, лицо ребенка оживило въ ея памяти другое — давно забытое.

Мало-по малу, изучая черты красавицы-двочки, она замтила сильное, неоспоримое сходство съ покойной своей сестрой лэди Алисой. Сначала она ршила, что это — случайное сходство, удивительное совпаденіе обстоятельствъ, притомъ, красивыя лица всегда схожи между собой: разъ черты лица строго правильны, было бы даже странно, еслибы не было нкотораго сходства между ними.

Но въ лиц этого ребенка было еще нчто, кром обычной красоты. Изгибъ рта напоминалъ изгибъ рта бдной Алисы, а глаза и волосы были того самаго цвта, какъ и у нея. Чмъ больше глядла на картину лэди Лидія, тмъ сильне убждалась, что сходство не случайное. Она подозвала сэра Джона и сообщила ему о сдланномъ открытіи. Сначала онъ посмялся надъ ней, говоря, что легко найти сходство въ картин съ живымъ лицомъ, но лэди Лидія настаивала, она утверждала, что портретъ снятъ съ лица, такъ или иначе близкаго ея сестр. И когда пришлось наконецъ отойти отъ картины Парджитера,— она сдлала это весьма неохотно, впечатлніе не разсялось, и лэди Лидія весь день оставалась молчалива и озабочена.

— Я поду и еще разъ погляжу на картину,— объявила она мужу:— я ршила изслдовать тайну этого сходства.

— Смотри сколько теб угодно,— отвчалъ добродушно сэръ Джонъ:— но я думаю, что тайна существуетъ только въ твоемъ воображеніи.

Ему надоли картины вообще, и лэди Лидіи никакъ не удалось возбудить въ немъ интереса къ этой картин.

XV.

Лэди Лидія совсмъ влюбилась въ картину. Нкоторые изъ ея знакомыхъ говорили даже, что она становится смшна со своимъ пристрастіемъ. Въ продолженіе первыхъ двухъ недль, какъ была открыта выставка въ академіи, она пять разъ здила туда.

— Лидія,— связалъ однажды сэръ Джонъ:— увряю тебя, что картина не убжитъ изъ раны, и сказать по правд, я усталъ таскаться на выставку. Поврь мн, что она не уйдетъ изъ раны.

— Но это самое какъ разъ и случилось, Джонъ, она переселилась изъ раны въ мое сердце. О, Джонъ! представь только себ, что дочь бдной Алисы попала въ одинъ изъ лондонскихъ вертеповъ. Вдь подобное случалось. Чмъ больше гляжу я на эту картину, тмъ сильне убждаюсь, что это не идеальное лицо, это живой портретъ Алисы. Я помню ее именно такою. Я убждена, что это не случайное сходство. Я бы желала познакомиться съ этимъ м-ромъ Парджитеромъ. Что, это трудно сдлать?

— Нтъ, собственно говоря, вовсе не трудно. Я заду къ нему, если хочешь, и приглашу его къ намъ,— отвчалъ мужъ.

Иные сочтутъ сэра Джона Гардинера ужаснымъ демократомъ за то, что онъ смотрлъ на м-ра Парджитера какъ на равнаго. М-ръ Шертингъ, напримръ, былъ бы совсмъ противнаго мннія. Онъ смотрлъ на художниковъ какъ на искусныхъ ремесленниковъ, заставлявшихъ м-ра Шертинга платить себ бшеную заработную плату. Еслибы онъ захотлъ видть м-ра Парджитера, то призвалъ бы этого ремесленника въ себ, а м-ръ Макъ-Алистеръ изъ Глазго прислалъ бы ему, по-просту безъ затй родъ королевскаго приказа, которымъ бы м-ръ Парджитеръ приглашался въ третьемъ лиц ‘навдаться’ къ нему въ такомъ-то часу.

Между тмъ м-ръ Парджитеръ, будучи вполн независимымъ человкомъ, нимало не почиталъ разныхъ Шертинговъ и Макъ-Алистеровъ. Для него они были просто профаны и принадлежали къ тому классу людей, которыхъ въ аристократическомъ кругу принято характеризовать словомъ ‘дурни’. Не то чтобы онъ считалъ этихъ людей грязью, которую топчетъ ногами, но какъ бы рудоносной землей, изъ которой онъ самъ отъ времени до времени извлекаетъ драгоцнный металлъ. Онъ бы отвтилъ м-ру Шертингу, что хотя гора не пошла въ Магомету, но онъ, будучи горой, ничего не иметъ противъ посщенія Магометомъ его дома… если только это будетъ дловой визитъ. Что касается приказа м-ра Макъ-Алистера, то по всей вроятности онъ закурилъ бы имъ свою трубку.

Сэръ Джонъ Гардинеръ похалъ къ м-ру Парджитеру на извозчик. Ему не трудно было узнать его адресъ: онъ прочиталъ его въ академическомъ каталог.

Сэръ Джонъ постучался въ дверь маленькаго домика и спросилъ м-ра Парджитера. Встрча была не изъ радушныхъ. Дверь чуть-чуть пріотворилась, и сердитая старуха отвтила ворчливымъ тономъ:

— Онъ занятъ. Если вы модель или вамъ назначенъ часъ, то я доложу про васъ, и, можетъ быть, онъ васъ приметъ, но все-таки не скажетъ спасибо за то, что я ему помшала.

— Мн часа не назначено и я не модель,— отвчалъ сэръ Джонъ смиренно:— но я пріхалъ…

— Онъ не принимаетъ постителей,— перебила сердитая старуха:— и если вамъ нужно что, лучше напишите.

Я хотла запереть дверь подъ носомъ у сэра Джона, но это оказалось невозможнымъ, потому что старый джентльменъ уперся почти въ дверь.

— Милая моя,— началъ онъ,— скажите ему, что сэръ Джонъ Гардинеръ желаетъ его видть.

— Я вамъ не ‘милая’,— ворчливо отвчала старуха:— и не пойду докладывать ему вздора. Онъ не станетъ подписываться на иллюстрированную Библію и снимать фотографій ему тоже не нужно,— онъ самъ артистъ. А если вы отъ газопроводчика, то мы жжемъ свчи, а если отъ старьевщика, то мы не продаемъ стараго платья, а теперь я все сказала и пустите запереть дверь.

— Милая моя,— вскричалъ сэръ Джонъ,— вотъ вамъ шиллингъ.

Тутъ цпь была вдругъ снята съ двери, и она широко распахнулась.

— Покорнйше прошу извинить меня, сэръ,— сказала старуха съ низкимъ поклономъ.— Вы сбили меня съ толку тмъ, что придержали ногой дверь, я подумала, что вы бродяга. Пожалуйте сюда, сэръ, я доложу м-ру Парджитеру, и онъ приметъ васъ, потому что онъ очень добрый джентльменъ.

И она провела сэра Джона черезъ сни въ садикъ, въ конц котораго стояла мастерская — обычное мстопребываніе художника.

Старуха постучалась въ дверь, и на этотъ стукъ черезъ нсколько секундъ появился м-ръ Парджитеръ самъ своей персоной. Художникъ держалъ въ рук палитру и кисть.

— Я бы желалъ, чтобы вы оставили меня въ поко, м-съ Мандерсъ,— раздражительно проговорилъ онъ.

— Меня зовутъ Гардинеръ,— началъ сэръ Джонъ, отвшивая художнику поклонъ, достойный его величества короля Георга Четвертаго.

— Не сомнваюсь,— отвчалъ художникъ: — но не имю чести васъ знать, Гардинеръ, и былъ бы очень вамъ обязанъ, еслибы вы ушли теперь. Черезъ часъ стемнетъ, и тогда приходите, Гардинеръ,— я охотно васъ выслушаю.

— М-ръ Парджитеръ,— началъ сэръ Даонъ,— я только-что купилъ вашу картину и пришелъ съ вами объясниться по поводу ея.

— Господи! такъ вы сэръ Джонъ Гардинеръ! Извините, пожалуйста. Я думалъ, вы просто звака, изъ тхъ, что таскаются по мастерскимъ. Очень радъ васъ видть, сэръ Джонъ. Войдите, войдите, пожалуйста. Чмъ могу служить вамъ?

— Если вы будете продолжать ваши занятія,— сказалъ сэръ Джонъ, входя за м-ромъ Парджитеромъ въ мастерскую,— то очень обяжете меня. Вы будете работать, а я буду говорить. У васъ, помните, всего лишь одинъ только часъ до сумерекъ,— помните, а мн надо многое сказать.

— Вы очень добры, сэръ Джонъ. И я воспользуюсь вашимъ позволеніемъ, надюсь, что моя картинка вамъ по вкусу.

— Моя жена купила вашу картину — не я. Но я согласенъ съ нею вполн, что картина прелестна. Это портретъ, м-ръ Парджитеръ, не правда ли?

— Да. И могу сказать, что удачный портретъ.

— Я хочу поговорить съ вами объ оригинал этого портрета. Кто она?

— Видите ли,— очень медленно проговорилъ м-ръ Парджитеръ, отступая отъ картины сажени на дв и пристально всматриваясь въ нее, а затмъ вновь подошелъ къ ней, произведя какія-то таинственныя манипуляціи ногтемъ большого пальца:— видите ли, это будетъ нарушеніемъ профессіональной тайны, если я стану разсказывать о своей модели. Но вдь она дитя, и вы, конечно, не хотите ей зла?.

— Упаси Богъ, нтъ!— отвчалъ сэръ Джонъ.— Я хочу только знать, кто она, кто ея родители и прочее.

— Боюсь, что не съ умю вамъ на это отвтить. Она живетъ съ лэди, по имени Марджорибанкъ. Кажется, что она ей не дочь, и я даже не знаю, какъ ея фамилія, а зовутъ ее Алисой.

— Вотъ любопытное совпаденіе обстоятельствъ!— замтилъ сэръ Джонъ,

— О!— встрепенулся подозрительно м-ръ Парджитеръ.— Въ чемъ же любопытное совпаденіе? Видите ли, сэръ Джонъ, вотъ какъ было дло. Я случайно увидлъ эту двочку, а дама, съ которой она живетъ, была такъ добра, что позволила мн снять съ нея портретъ. Сказать по правд, я очень полюбилъ двочку. Она удивительно мила… а вдь я знавалъ сотни хорошенькихъ дтей… вдь это моя спеціальность — писать хорошенькихъ дтей. Но этотъ ребенокъ совсмъ особенный, она совсмъ, кажется, не водится съ дтьми. Она — странный ребенокъ: поправляетъ мои грамматическія ошибки! Эта двочка — ученый въ юбк, а къ тому же и философъ, и при этомъ необыкновенно хороша собой. Видите ли, она получила совсмъ особое воспитаніе. Миссъ Марджорибанкъ, лэди, съ которой она живетъ, женщина возвышенная. Какъ попала къ ней эта двочка — не знаю. Я не проявляю дерзкаго любопытства на этотъ счетъ,— прибавилъ м-ръ Парджитеръ не безъ строгости.— Я не мшаюсь въ то, что до меня не касается, но одно знаю, что это самый хорошенькій ребенокъ, какого я только видлъ въ жизни.

— Мн очень важно узнать все, что касается этого ребенка, м-ръ Парджитеръ. Она очень похожа на одну родственницу моей жены,— ближайшую и дорогую родственницу, которая умерла. Лэди Лидія очень интересуется этимъ дломъ.

— Не думаю, чтобы вамъ легко было это сдлать. Въ судьб моей маленькой модели есть что-то таинственное,— въ этомъ я не сомнваюсь,— но самъ я не охотникъ до тайнъ и не умю ихъ разгадывать.

— Вы, должно быть, еще не встрчались съ лэди Лидіей?— закричалъ сэръ Джонъ восторженно.— Вы должны съ нею познакомиться. Я женился на ней по любви, сэръ. Лэди Лидія — удивительная красавица, цвтъ лица у нея поспоритъ съ розой и лиліей. Вы должны снять съ нея портретъ, хотя по моему мннію,— прибавилъ баронетъ, торжественно приподнявъ указательный палецъ:— еще не родился художникъ, который бы съумлъ передать какъ слдуетъ удивительный цвтъ лица лэди Лидіи. Съ нимъ не сравнился бы самъ Рубенсъ, а онъ, увы! умеръ. Зачмъ я не художникъ! зачмъ я не могу воспроизвести, для удивленія потомства, великолпный цвтъ лица моей жены!

— Да, это жаль,— отвтилъ м-ръ Парджитеръ, чтобы сказать что-нибудь.

— Рубенсъ былъ счастливйшій изъ людей — продолжалъ баронетъ.

— Да, ему повезло вдвойн,— отвтилъ м-ръ Парджитеръ.— Онъ воспроизводилъ цвтъ лица обихъ женъ своихъ… и обыкновенно въ колоссальныхъ размрахъ.

— Ахъ!— вздохнулъ сэръ Джонъ, причмокнувъ губами, точно говорилъ о вкусномъ блюд.— Но я пришелъ къ вамъ не затмъ, чтобы говорить о цвт лица лэди Лидіи. Я пришелъ разузвать все объ этой таинственной двочк. Я бы желалъ, если можно, повидаться съ этой лэди… съ этой миссъ Марджорибанкъ.

— Еслибы я не зналъ, съ кмъ говорю и что вы воплощенная честь, сэръ Джонъ, я бы не сказалъ вамъ и того, что зналъ,— промолвилъ м-ръ Парджитеръ, работая кистью такъ, какъ еслибы отъ этого зависла его жизнь, и время отъ времени останавливаясь, чтобы посмотрть на свою работу, при этомъ онъ засовывалъ языкъ за щеку и длалъ точь-въ-точь такія гримасы, какъ маленькіе мальчики, когда учатся писать. Возможно, что созерцаніе красоты заставляетъ гримасничать.

— Видите ли, сэръ Джонъ, лэди, про которую я говорилъ, будетъ недовольна, что а ее выдалъ. Вс женщины ненавидятъ, когда ихъ выдаютъ… если это только не замужъ. Мн лучше переговорить съ нею объ этомъ. Она, по всей вроятности, нисколько не будетъ противъ того, чтобы вы повидали маленькую Алису, а тогда все дло пойдетъ какъ по маслу.

— Увряю васъ, что если этотъ ребенокъ — то лицо, которымъ ее считаетъ жена, то ей будетъ очень хорошо. Я вдь богатъ, м-ръ Парджитеръ, и у насъ нтъ дтей.

И сэръ Джонъ испустилъ вздохъ, какъ кузнечные мхи.

М-ръ Парджитеръ продолжалъ работать, а сэръ Джонъ принялся разсматривать различные аттрибуты мастерской.

— Вы позволите мн осмотрть вашу мастерскую?— сказалъ онъ.

— Пожалуйста, но только смотрть-то не на что,— отвчалъ м-ръ Парджитеръ.— Все, что вы здсь видите, простые эскизы или неудачныя вещи, или копіи съ картинъ, которыя я длалъ во времена моей юности и невинности. Когда я началъ рисовать,— прибавилъ м-ръ Парджитеръ со смхомъ: — я принадлежалъ къ классической школ. Дло въ томъ, что я учился въ Париж и само собой разумется заразился классической маніей. Это большущее полотно изображаетъ бой Гораціевъ съ Куріаціями. Я писалъ ее на конкурсъ prix de Rome. Я писалъ всхъ этихъ воиновъ съ одной и той же модели, а потому между всми ими замчается родственное сходство. Излишне говорить вамъ, что prix de Borne я не получилъ. Но Гораціи излечили меня отъ классической маніи, и я берегу эту картину, какъ напоминовеніе моей собственной глупости. Вс остальныя картины на стнахъ — простыя копіи съ великихъ голландцевъ. Я питаю большое уваженіе къ великимъ голландцамъ, сэръ Джонъ, и многимъ имъ обязанъ. Я люблю ихъ яркость, ихъ добросовстность, ихъ тщательное изученіе и передачу мелочей. Великіе голландцы не были лнтяями,— прибавилъ м-ръ Парджитеръ съ благоговніемъ.— Они не предоставляли воображенію зрителей доканчивать ихъ картины,— вотъ ужъ нтъ. Они писали то, что видли, потому что были честны и потому что были художники, сэръ, а не шарлатаны.

— Вы, значитъ, не приверженецъ школы импрессіонистовъ?

— Шарлатаны, сэръ, шарлатаны. Я могу уважать профессіональнаго фокусника, который заработываетъ этимъ свой хлбъ, но любителей-фокусниковъ терпть не могу, импрессіонисты, сэръ, лнтяи, невжественные лнтяи, ихъ картины совсмъ даже не произведенія искусства, а одна мазня, доказательство ихъ лни и неспособности.

— А что это за картины, обращенныя въ стн, точно колода картъ?

— Это неудачныя вещи, сэръ Джонъ,— и въ голос м-ра Парджитера послышалась грустная нота.— Видите ли, неудачу не сразу поймешь, она мало-по малу обнаруживается передъ вами, и вы почувствуете, что ничто въ мір не исправитъ ее, и тогда вамъ остаются только дв вещи: или пожертвовать своимъ временемъ, трудомъ и деньгами, уплаченными моделямъ, и обернуть ее лицомъ въ стн, или написать сверху другую картину, или докончить какъ попало и послать на рынокъ. Кто-нибудь да купить.

— Боже мой, какъ интересно!— замтилъ сэръ Джонъ. И вы много писали рыночныхъ вещей, м-ръ Парджитеръ?

— Нтъ, не могу сказать, чтобы писалъ,— спокойно отвчалъ этотъ джентльменъ.— Видите ли, рыночныя вещи, въ конц концовъ, всегда уронятъ репутацію художника и собьютъ цну его картинамъ. То, что я продаю, я подписываю, а того, что я подписалъ, я не стыжусь.

— Помилуйте, м-ръ Парджитеръ!— вскричалъ баронетъ, вытащивъ одно изъ запыленныхъ полотенъ, приткнутыхъ къ стн, и глядя на него съ нескрываемымъ восторгомъ:— да это прелестная картина, хотя, кажется, не докончена. Помилуйте, двочка въ шляпк — просто прелесть! Я бы хотлъ, чтобы вы докончили эту картину для меня. За цной я не постою.

— Не могу,— категорически заявилъ м-ръ Парджитеръ.— Композиція неврна. Надъ этой вещью я убилъ шесть недль времени. Да на одну модель потратилъ двнадцать фунтовъ.

— Боже мой, Боже мой! Неужели вы хотите сказать, что вс эти милыя ямочки на вки погибли для свта?— сказалъ баронетъ со вздохомъ, обмахивая съ любовью носовымъ платкомъ пыль съ картины.

— Боже мой, нтъ. Это будетъ посмертнымъ твореніемъ.

— Я васъ не совсмъ понимаю.

— А вотъ когда я умру, знаете, тогда устроятъ обычную распродажу, вс эти картины раскупятъ маклаки, поставятъ ихъ въ золотыя рамы и пошлютъ за моря, въ Америку, а трансатлантическіе дурни раскупятъ ихъ на-расхватъ. Когда я умру, картины мои поднимутся въ цн. Вс захотятъ ‘Парджитера’, ну, и получатъ его.

Тутъ м-ръ Парджитеръ положилъ кисти, схватилъ большую пнковую трубку и съ ожесточеніемъ принялся курить.

— Ну, м-ръ Парджитеръ,— сказалъ сэръ Джонъ:— боюсь, что я отнялъ у васъ очень много времени, но вы не забудете повидать лэди… я забылъ ея фамилію,— дипломатически прибавилъ онъ.— Надо, чтобы жена успокоилась насчетъ этой двочки.

— О, разумется. Я постараюсь угодить вамъ, хотя, знаете, сходство можетъ оказаться случайнымъ.

— Вы очень добры,— сказалъ сэръ Джонъ и подалъ свою карточку.— Вотъ мой адресъ, надюсь, что вы напишете одно словечко, чтобы успокоить лэди Лидію.

— Разумется, разумется.

И посл того сэръ Джонъ Гардинеръ ушелъ.

——

— Желалъ бы я знать, есть ли тутъ тнь правды?— подумалъ м-ръ Парджитеръ.

А сэръ Джонъ между тмъ записалъ въ своей книжк имя: Марджорибанкъ.

XVI.

Нсколько дней спустя живописецъ получилъ карточку отъ лэди Лидіи съ извщеніемъ, что эта лэди будетъ дома въ такой-то день, отъ пяти до семи часовъ пополудни, и ршилъ отправиться къ ней. Свтскія собранія были не по его части, какъ онъ часто заявлялъ это, но на этотъ разъ онъ ршилъ принять приглашеніе свтской дамы.

Онъ зналъ, что Гардинеры баснословно богаты, и надялся, что можетъ оказать услугу миссъ Марджорибанкъ и ея protg, сблизивъ оба семейства.

Миссъ Марджорибанкъ не разъ говорила съ нимъ о своей бдности и о томъ, какъ ей трудно содержать двочку.

Итакъ, въ назначенный день м-ръ Парджитеръ очутился въ гостиной лэди Лидіи, окруженный толпой нарядныхъ гостей, громко толковавшихъ объ искусств и культур.

Лэди Лидія разгласила всмъ, что м-ръ Парджитеръ, извстный живописецъ, удостоитъ ея собраніе своимъ присутствіемъ, и вс т, у кого въ обыча гоняться за знаменитостями, явились, чтобы познакомиться съ нимъ.

Публика мало отличалась отъ той, которая была на открытіи выставки, съ тою только разницей, что журналисты отсутствовали. Вс эти глупые люди толковали про искусство, не понимая даже хорошенько значенія тхъ словъ, которыя они произносили, и вс приставали въ м-ру Парджитеру съ своими похвалами и восторгами. Чудакъ былъ совсмъ озадаченъ и чувствовалъ, что онъ всхъ разочаровываетъ.

Миссъ Гриторкъ, которая находила утшеніе въ неудавшейся любви, разрисовывая тарелки и чашки съ блюдечками, и любимый сюжетъ которой былъ Купидонъ, сидящій на рул невозможныхъ лодокъ,— нашла его крайне неинтереснымъ. Она думала, что вс художники сантиментальны и поэтичны, а м-ръ Парджитеръ не былъ ни тмъ, ни другимъ. Онъ говорилъ все о самыхъ прозаическихъ вещахъ и показался миссъ Гриторкъ не боле свдущимъ въ искусств, чмъ какой-нибудь длецъ Сити. Миссъ Гриторкъ съ отчаянія бросила его, когда увидла, что вс ея техническія свденія не производятъ на него никакого впечатлнія, и онъ вмсто того, чтобы слушать то, что она говоритъ, и восхищаться ея умомъ, слдитъ глазами за лэди Лидіей.

Была тутъ еще и лэди Миллисентъ Грей, которая рисовала чернымъ карандашемъ и считалась въ своей семь геніемъ. Лэди Миллисентъ участвовала на различныхъ выставкахъ, устроиваемыхъ въ пользу нуждающихся благородныхъ женщинъ, и была совсмъ поражена, когда великій художникъ откровенно признался ей, что незнакомъ съ ея произведеніями.— Это, конечно, удивительно,— замтила она, такъ какъ вообще выбирала дтей для иллюстраціи своего таланта. Безъ сомннія, онъ слышалъ про ея знаменитую картину ‘Другъ Киски’, на которой изображена была жадная маленькая двочка, готовившаяся напоить котенка молокомъ, но вмсто того сама выпившая молоко съ блюдечка, въ то время какъ котенокъ съ упрекомъ глядлъ на нее.

Нтъ, м-ръ Парджитеръ не слышалъ и не видлъ этой картины, да вдобавокъ объявилъ, что не очень любитъ черный карандашъ. Онъ считаетъ это низшей формой искусства.

Все это, конечно, было не очень пріятно для бдной лэди Миллисентъ, но она не сдавалась, она врила въ свой талантъ и ршила, что знаменитый художникъ признаетъ его. Она отошла отъ него, поспшно написала нсколько строкъ и отдала ихъ своему выздному лакею съ приказаніемъ привезти отвть. Черезъ четверть часа экипажъ ея лордства вернулся и привезъ ея chef d’oeuvre: ‘Другъ Киски’. Вооруженная имъ, она снова атаковала бднаго м-ра Парджитера, который теперь претерпвалъ злую пытку въ рукахъ толстой, сытой вдовы, экзаменовавшей его насчетъ того, сколько ему платятъ за картины и какъ онъ помщаетъ свои деньги.

Парджитеръ ворчалъ и страдалъ еще сильне отъ того, что ему не удавалось поговорить съ лэди Лидіей о своей фаворитк.

Онъ ршительно отказался поощрить лэди Миллисентъ и объявилъ ей, что голова котенка нарисована криво, и, понятно, нажилъ себ врага на всю жизнь.

— Этотъ человкъ — дикарь, онъ совсмъ не годится для приличнаго общества,— говорилъ любительскій талантъ, понесшій отъ него афронтъ.

— Онъ, вроятно, геній,— отвчалъ собесдникъ,— а геніи всегда неблаговоспитанные люди.

— Не врю, чтобы онъ былъ геніемъ. Онъ совсмъ не употребляетъ терминовъ, какіе приняты въ искусств.

— Онъ ужасно вульгаренъ, это несомннно,— утшалъ собесдникъ.

Такимъ образомъ м-ръ Парджитеръ произвелъ ршительно неблагопріятное впечатлніе на свтское общество, и однако вынесъ это мужественно, оставаясь до самаго конца раута съ тмъ, чтобы поговорить объ Алис.

Мало-по-малу обиженные любители вспомнили о другихъ приглашеніяхъ, съ нихъ было довольно общества знаменитаго художника, онъ рзко отказался отъ ихъ приглашеній и грубо не призналъ въ нихъ таланта. Одни за другимъ они исчезли, и наконецъ наступила давно ожидаемая минута поговорить съ лэди Лидіей. Въ нсколькихъ словахъ онъ изложилъ ей положеніе миссъ Марджорибанкъ и двочки, и то, какъ онъ съ ними познакомился. Лэди Лидія очень заинтересовалась всмъ, что онъ ей сказалъ, и боле чмъ когда-либо убдилась, что Алиса такъ или иначе сродни ея сестр.

Когда м-ръ Парджитеръ прощался съ ней, она сказала, что напишетъ миссъ Марджорибанкъ завтра же и пригласитъ ее пріхать къ себ. М-ръ Парджитеръ ушелъ очень довольный.

Лэди Лидія въ краткихъ словахъ разсказала исторію замужства своей сестры, и онъ не сомнвался, что Алиса — ея дочь и будетъ признана своими родственниками. Онъ былъ очень радъ и не сожаллъ о потерянномъ времени.

Итакъ, несмотря на скуку, испытанную отъ толпы идіотовъ, нашъ художникъ вернулся домой въ отличномъ расположеніи духа.

XVII.

Джонъ Грегемъ пробился въ жизни съ тхъ поръ, какъ мы его не встрчали. Онъ даже не только пробился, но и отличился. Онъ пересталъ носить лекарства въ профессіональной четырехъугольной корзинк съ клеенчатой крышкой. И случилось это благодаря м-ру Потльбэри. Этотъ добрый человкъ помстилъ юнаго Грегема студентомъ въ большой хирургическій госпиталь въ Смитфильд, и его protg не ударилъ лицомъ въ грязь. Онъ былъ умный мальчикъ, какъ мы знаемъ, но кром того обладалъ тми качествами, безъ которыхъ одинъ умъ ни къ чему не приводитъ, и которыя встрчаются еще рже: непобдимое трудолюбіе и способность къ тяжкому труду съ ршимостью непремнно достигнуть своего.

Мальчикъ былъ чрезвычайно честолюбивъ, онъ ршилъ пробиться въ свт, а одно такое ршеніе уже чего-нибудь да стоитъ.

Онъ началъ съ того, что сталъ отличнымъ студентомъ, онъ не билъ баклуши, не терялъ времени даромъ, а работалъ усидчиво, прилежно и толково. Въ конц второго семестра онъ былъ самымъ лучшимъ студентомъ въ хирургическомъ госпитал. Въ продолженіе пяти лтъ Джонъ Грегемъ пробылъ студентомъ. Онъ получилъ вс госпитальныя награды одну за другой. Между нихъ и остальными студентами была бездна. Обыкновенные профессіональные экзамены были дтской игрой для молодого человка. Онъ исполнялъ различныя второстепенныя должности въ госпитал, въ вящшему удовольствію своего начальства. Посл того получилъ дипломъ на званіе хирурга и тогда сталъ ассистентовъ и мученикомъ м-ра Макъ-Скальпера, профессора физіологіи. До появленія Джона Грегема ни одинъ ассистентъ не могъ ужиться съ м-ромъ Макъ-Скальперомъ доле шести мсяцевъ. Мало того, нкоторые изъ ассистентовъ буквально отправились на тотъ свтъ по милости м-ра Макъ-Скальпера и тяжкаго труда, которыхъ онъ ихъ изводилъ: М-ръ Макъ-Скальперъ былъ джентльменъ не любившій шутить. Онъ до самозабвенія увлекался опытами надъ живыми существами и не щадилъ въ этомъ случа ни самого себя, ни своихъ злосчастныхъ ассистентовъ, потому что, какъ онъ твердилъ имъ: ‘на насъ обращено общее вниманіе!’ Согласно общему мннію единственнымъ искреннимъ горемъ великаго Макъ-Скальпера въ жизни было то, что онъ не могъ произвести вивисекціи надъ самимъ собой.

Юному Грегему тяжко приходилось подъ началомъ профессора Макъ-Скальпера. По правд сказать, онъ и его чуть не отправилъ на тотъ свтъ. Но Джонъ выдержалъ искусъ, и въ госпитал было ршеннымъ дломъ, что при первой же свободной каедр Грегемъ займетъ ее. А разъ онъ вступилъ на первую ступеньку лстницы, ведущей къ слав, его послдующіе успхи въ избранной профессіи были только дломъ времени. И дйствительно, единственнымъ недостаткомъ въ немъ была его крайняя молодость.

Тмъ временемъ миссъ Дженета Макъ-Скальперъ тщетно закидывала удочку Джону Грегему. Миссъ Дженета была очень образованная, очень ршительная молодая лэди съ рыжими волосами и зелеными глазами и категорически заявила м-ру Грегему, что готова ‘раздлить его участь’, но молодой человкъ не послушалъ псни сирены, и Дженета пожаловалась отцу на безсердечіе молодого человка. Послдствіемъ этой жалобы было слдующее замчаніе со стороны профессора своему любимому ученику:

— Не обращайте вниманія на глупыя рчи Дженеты, Джонъ Грегемъ! Нтъ глупости глупе въ этомъ глупомъ свт, какъ женская глупость. Притомъ же Дженет уже двадцать-восемь лтъ, и ей слдовало бы быть благоразумне.

Съ этихъ поръ, когда Дженета Макъ-Скальперъ встрчала Джона Грегема, она отворачивалась въ другую сторону.

Роднымъ домомъ для Джона Грегема по прежнему былъ домъ въ Фетеръ-Лев, гд онъ продолжалъ жить съ своимъ старымъ другомъ и патрономъ, д-ромъ Потльбэри.

Джонъ впервые въ жизни взялъ отпускъ и собирался провести два мсяца въ Швейцаріи для отдыха, въ которомъ сильно нуждался, а пока сидлъ въ небольшой старомодной пріемной доктора Потльбэри въ Фетеръ-Лен.

— Теб повезло, мой милый,— говорилъ д-ръ Потльбэри:— удивительно какъ повезло, тебя ожидаетъ блестящая будущность, если только ты будешь упорно идти впередъ. Знаешь, я когда-то мечталъ, что ты будешь моимъ преемникомъ, но ты сталъ слишкомъ великимъ человкомъ для этого, Джонъ!— съ гордостью замтилъ докторъ.— Я намедни говорилъ съ сэромъ Бонерджемъ-Бонсеботъ. Бонсеботъ и я были когда-то студентами-товарищами, но онъ пошелъ въ гору, а а нтъ. А почему я не пошелъ въ гору? Я теб скажу — почему: потому что у меня потшная фигура. А потшная фигура — камень преткновенія на пути человка. Но ты строенъ и красивъ, къ счастью для тебя, и твоя наружность и мускулы еще не разъ сослужатъ теб службу въ жизни, мой юный другъ. Сэръ Бонерджъ сказалъ мн, что мячъ у твоихъ ногъ, и теб стоитъ только половче пустить его.

— Благодаря вамъ, сэръ,— отвчалъ молодой человкъ съ благодарной улыбкой,— я удачно началъ свою карьеру. Я постараюсь заниматься своей профессіей, какъ благороднымъ призваніемъ, а не коммерческимъ дломъ. Но первые шаги будутъ не легки, потому что надо пить, сть и прилично одться, а жалованье, которое мн платить Макъ-Скальперъ, не блестящее, какъ можете себ представить, я я не могу доле злоупотреблять вашей щедростью, д-ръ Потльбэри.

— Джонъ,— сказалъ старикъ:— ты въ продолженіе цлыхъ десяти лтъ былъ радостью моего пустыннаго дома. Я привыкъ смотрть на тебя какъ на сына, и у меня нтъ ни родныхъ, ни близкихъ въ цломъ свт. Ты, можетъ быть, не знаешь, мой другъ, никто этого не знаетъ кром моего стряпчаго, что я — богатый человкъ. Состояніе я нажилъ не докторской практикой, этой практикой не наживешь въ наше время большого состоянія, на этотъ счетъ не заблуждайся, милый Грегемъ, деньги, заработанныя докторской практикой, я разумю — честной практикой, не могутъ быть велики. Еслибы я не былъ богатъ, Джонъ, еслибы я долженъ былъ заработывать свой хлбъ и содержать большое семейство, я, можетъ быть, и не былъ бы честенъ. Можетъ быть, и я бы тащилъ послднее съ своихъ паціентовъ. Но отецъ оставилъ мн состояніе, и я могъ позволить себ быть чудакомъ и вполн честнымъ докторомъ. Честность въ нашей профессіи — одинъ изъ роскошей богатыхъ людей. Ну, вотъ теперь и теб можно быть честнымъ, потому что ты скоро станешь богатымъ человкомъ: мн вдь семьдесятъ-пять лтъ, Джонъ, а ты мой наслдникъ. Я хочу, чтобы ты это узналъ уже теперь, а не посл моей только смерти. Когда меня не станетъ, все мое имніе поступить къ теб, Джонъ.

Юный Грегемъ опшилъ отъ удивленія, но когда къ нему вернулся даръ слова и онъ хотлъ поблагодарить д-ра Потльбэри, тотъ остановилъ его:

— Ты былъ мн сыномъ, мой другъ. Я наблюдалъ за тобой съ того самаго дня, какъ ты пришелъ во мн, и восхищался твоей энергіей даже и тогда. А когда ты мн сказалъ въ то утро — помнишь) какъ я приходилъ въ школу,— что ты хочешь быть джентльменомъ, то я хотя и посмялся тогда, но въ душ восхитился тобой. А теперь твое желаніе исполнилось. Ты — джентльменъ не только по воспитанію, но и по рожденію. Послднему обстоятельству я не придаю значенія, хотя для тебя оно можетъ быть и важно.

— Джентльменъ по рожденію, сэръ?— вскричалъ молодой человкъ, дрожа отъ волненія.— Джентльменъ по рожденію?

— Да, Джонъ, джентльменъ по рожденію.

— Уврены ли вы въ этомъ, д-ръ Потльбэри?

— Да, увренъ. Я узналъ это, странно сказать, всего лишь недлю тому назадъ. Въ Кингсъ-Бенчъ-Уокъ жилъ въ послднія тридцать лтъ несчастный, одинокій старикъ, и онъ былъ моимъ паціентомъ. Когда-то онъ былъ адвокатомъ и пользовался успхомъ — я его знавалъ въ то время. Человкъ занималъ хорошее положеніе въ обществ, заработывалъ хорошія деньги. Женился онъ на дочери своей прачки, очень красивой особ. Бракъ былъ тайный, и мой паціентъ, будучи вдвое старше жены, очень ревновалъ ее, хотя она и не подавала ему къ тому поводовъ. Но ревность не давала ему покоя, и онъ сталъ пить. Бракъ держался въ глубокой тайн. Даже родная мать двушки не знала о немъ. Молодая женщина на колняхъ умоляла мужа объявить объ ихъ брак во всеуслышаніе, но онъ отказывалъ ей въ этомъ, говоря, что не хочетъ испортить себ карьеру. А затмъ ты родился на свтъ, Джонъ, и тревоги, и волненія, и горе такъ обезсилили твою мать, что она стала душевно больной, и такою ты ее и помнишь, Джонъ. Но пьяница-эгоистъ, проживавшій въ Кингсъ-Бенчъ-Уокъ, не тревожился этимъ. Тайна его была сохранена, а теб онъ предоставилъ рости съ уличными мальчишками. Мать твоя сдержала слово, данное человку, который на ней женился: она не выдала его тайны, а когда ты родился, она уже и не могла этого сдлать — память ей совсмъ измнила и сознаніе также, а затмъ она умерла. Мало-по малу пьяницу бросили вс друзья и знакомые, и длъ у него совсмъ почти не стало. А когда и здоровье ему измнило, онъ послалъ за мной. Вотъ какъ я познакомился съ твоимъ отцомъ, Джонъ. А съ недлю тому назадъ онъ послалъ за мной въ послдній разъ. Не будь у него лошадинаго сложенія, пьянство и нищета давнымъ-давно свели бы его въ могилу. Какъ только я увидлъ его, я понялъ, что дни его сочтены, и раскаяніе впервые, кажется, проснулось въ немъ, когда я сказалъ ему, что смерть близка.

— Докторъ,— спросилъ онъ:— вы уврены, что я не поправлюсь, совершенно уврены?

Я вынужденъ былъ сказать — ‘да’. И тогда онъ разсказать мн исторію твоей матери, Джонъ,— ‘и это единственное, что меня безпокоитъ, докторъ’,— говорилъ онъ.— ‘Двочка-то вдь была честная, хотя даже ея мать не знала объ этомъ. Мы были обвнчаны въ церкви св. Невсты, двадцать-пять лтъ тому назадъ, восемнадцатаго января. Достаньте, пожалуйста, копію съ брачнаго свидтельства и передайте ее матери двочки. Онъ не видлъ твою мать, Джонъ, въ продолженіе двадцати-пяти лтъ и все еще считалъ ее двочкой. Я общалъ старику м-ру Грегему, что сдлаю это. На другой день онъ умеръ. Я сталъ разыскивать твою бабушку, она тоже умерла. Я сталъ разыскивать брошенную жену моего паціента и узналъ, что она — твоя покойная мать. Вотъ ваша исторія, м-ръ Грегемъ. Вы всегда хотли быть джентльменомъ. Ну, вотъ видите, оказывается, что вы джентльменъ, съ чмъ васъ и поздравляю’.

Джонъ Грегемъ закрылъ лицо руками и тихо заплакалъ.

— Моя бдная мать!— проговорилъ онъ.

— На твоемъ мст, Джонъ, я бы не сталъ объ этомъ думать. Прошлое прошло. Выкинь его изъ головы. Ты джентльменъ и будешь богатъ. Что касается отца, то ты ему ничмъ не обязанъ.

Но Джонъ Грегемъ не согласился съ д-ромъ Потльбэри. ‘Я обязанъ ему тмъ, что я джентльменъ,— подумалъ онъ:— я обязанъ ему благородной кровью, какая течетъ въ моихъ жилахъ’.

Быть можетъ, юный Грегемъ былъ сантименталенъ. У всхъ у насъ есть какой-нибудь фетишъ. Бдный Джонъ всю свою жизнь хотлъ быть джентльменомъ — это былъ его фетишъ, и хотя онъ не могъ уважать своего отца, но былъ благодаренъ ему за ‘голубую’ кровь, которая текла въ его жилахъ.

XVIII.

М-ру Парджитеру не легко было угодить. Я боюсь, что онъ тратилъ много времени на болтовню съ маленькой Алисой Ферхомъ. Говоря по правд, она сбивала его съ толку. Она была совсмъ не похожа на другихъ двочекъ. Художникъ работалъ надъ картиной, начать работу онъ получилъ, наконецъ, разршеніе отъ миссъ Марджорибанкъ, и двочка сидла въ кресл и улыбалась ему.

Миссъ Марджорибанкъ и м-ръ Парджитеръ очень подружились, то обстоятельство, что художникъ былъ знакомъ съ д-ромъ Потльбэри, расположило въ его пользу миссъ Марджорибанкъ. Эта лэди вышивала въ настоящую минуту разноцвтными шелками цвты по блому атласу. Руки миссъ Марджорибанкъ никогда не были праздными. Когда она не давала урока той или другой изъ своихъ маленькихъ ученицъ, она неизмнно работала иглой.

Согласившись на то, чтобы Алиса служила моделью для м-ра Парджитера, она таки-поломала себ голову, какую именно работу придумаетъ она для себя на сеансахъ.

‘Онъ художникъ,— думала она:— а потому и работа моя должна быть художественна и декоративна’.

Вслдствіе этого миссъ Марджорибанкъ отправилась въ магазинъ и купила полосу благо атласа и корзиночку съ разноцвтными шелками. На полос атласа уже красовался единственный подсолнечникъ, а второй быстро выросталъ подъ искусными и ловкими пальцами миссъ Марджорибанкъ.

— Я разочаровался въ вашей маленькой двиц, миссъ Марджорибанкъ,— говорилъ м-ръ Парджитеръ.— Не съ физической, знаете, стороны, а съ умственной. Не сердитесь на меня, если я скажу вамъ, что, по моему мннію, въ ея воспитаніи есть огромный проблъ. Помилуйте, она ровно ничего не знаетъ про волшебныя сказки и великанъ-людодъ нисколько ее не интересуетъ! Я боюсь, она считаетъ меня дурачкомъ за то, что я врю въ сказки.

— Вы врите въ сказки, м-ръ Парджитеръ?

— Да. И почему же не врить въ нихъ, пока врится? Міръ фантазіи — чудный міръ, а свтъ вообще — очень скучный свтъ, если мы отнимемъ у него поэзію. Въ сущности, гд нтъ поэзіи, тамъ нтъ и чувства, а безъ чувства жизнь — пустыня.

— Но и чувства можетъ быть излишекъ, м-ръ Парджитеръ,— замтила миссъ Марджорибанкъ нсколько сухо.

— Не можетъ быть излишка въ чувств, дорогая лэди!— вскричалъ Парджитеръ.— Хорошаго не можетъ быть излишка. А безъ чувства не стоитъ жить. Я самъ полонъ чувства. Я весь пропитанъ романтизмомъ. Поглядите на этотъ жалкій, безпорядочный садикъ — такимъ вдь онъ представляется въ глазахъ обыкновенныхъ здравомыслящихъ людей. Для меня же, дорогая лэди, это волшебный міръ, потому что моя фантазія населяетъ его гномами и лшими. и русалками, которые притаились подъ каждымъ кустомъ. Здравомыслящіе люди не видятъ красоты въ дерев, для нихъ оно годится только на топливо.

— Все это прекрасно, м-ръ Парджитеръ,— толковать о чувств и поэзіи, но позвольте мн замтить вамъ отъ лица одного изъ тхъ обыкновенныхъ здравомыслящихъ людей, отъ которыхъ вы такъ презрительно отворачиваетесь, что вся эта безсмыслица приноситъ большой вредъ. Она ведетъ въ сантиментальности, а сантиментальность вызываетъ вкусъ въ романтической литератур, и этотъ вкусъ питается глупйшими романами и всей той дребеденью, какая называется поэзіей. И тогда міръ вообще, который самъ по себ очень прекрасенъ, перестаетъ казаться прекраснымъ. Обыкновенные яблоки и персики, и земляника, какъ ихъ производитъ мать-природа, кажутся недостаточно хороши для вкуса, притупившагося отъ сантиментальности или преувеличенія, или роскошныхъ описаній, человкъ вздыхаетъ по драгоцннымъ плодамъ Аладина или по невозможному винограду, который мерещится ему, и который наконецъ приходится признать кислымъ, потому что онъ недостижимъ.

— Вы очень строги. Но разв вы не думаете, миссъ Марджорибанкъ, что отдлиться отъ міра реальнаго по временамъ и перенестись въ волшебный міръ можетъ быть отдохновеніемъ, въ особенности для ребенка. Я не говорю про современный волшебный міръ. Онъ немного искусственный, я слышу запахъ газа и боюсь, что современный волшебный міръ непригоденъ для дтей. Я люблю старыя сказки, да и вс дти также, они очень чутки на этотъ счетъ и сейчасъ разберутъ поддлку. Они почувствуютъ указку учителя, они мигомъ разгадаютъ педагогическіе пріемы, съ цлью приподнести реальныя знанія въ фантастической форм. Нтъ, дайте мн старинную чистую, неподдльную чепуху! Я обожаю мальчика-съ-пальчикъ и восхищаюсь людодомъ въ семимильныхъ сапогахъ. А вотъ въ сапогахъ!— что за прелесть! А ‘Красная шапочка’!.. И подумать, что этотъ бдный ребенокъ лишенъ такого пріятнаго общества!

И тутъ м-ръ Парджитеръ низко поклонился Алис, сидвшей на стул и тихонькой, какъ мышка.

— Когда я былъ ея лтъ,— продолжалъ м-ръ Парджитеръ,— волшебный міръ составлялъ часть моей религіи. Я врилъ въ него безусловно, и кром того я видлъ его: вдь я бывалъ въ пантомим. Полагаю, что вы никогда не видли пантомимы, мой другъ?— покачалъ головой съ сожалніемъ м-ръ Парджитеръ.— Ну, конечно, не видли. Дтей теперь не водятъ больше на пантомимы. Это устарло.

И м-ръ Парджитеръ тяжело вздохнулъ.

— Но я жила въ волшебномъ царств,— вдругъ проговорила маленькая Алиса,— когда папа былъ живъ. Не правда ли?— сказала она, оборачиваясь въ миссъ Марджорибанкъ:— мы жили въ волшебномъ царств, гд все было роскошно, рдкостно и красиво?

— Да,— отвчала миссъ Марджорибанкъ:— мы жили въ волшебномъ царств, Алиса, а затмъ твой отецъ умеръ и мы познакомились съ однимъ изъ тхъ людодовъ, которыхъ такъ любитъ м-ръ Парджитеръ. Его зовутъ — Бдность.

— Ахъ! что вы сдлали! вотъ и пропала улыбка!— съ отчаяніемъ возопилъ художникъ.— Зачмъ, зачмъ вы опечалили ее! Ангельскую улыбку уловить такъ трудно, и я пытался ее вызвать своими волшебными сказками. Поговоримъ лучше о чемъ-нибудь другомъ. Старинный пріятель вашъ былъ здсь вчера, миссъ Ферхомъ, но вы вроятно давно забыли его. Онъ помнитъ васъ однако и сразу узналъ по портрету. Вы не догадываетесь, кто это? Ему очень хочется снова васъ увидть.

— У меня нтъ друзей, кром васъ и миссъ Марджорибанкъ,— печально отвчала двочка.

— Ну, значитъ, вы забыли его, впрочемъ, и то сказать, вдь это совсмъ по-женски. Вы кружите намъ головы, а затмъ выбрасываете насъ изъ своей головы. Вы забыли Джона, аптекарскаго ученика д-ра Потльбэри?

— М-ръ Парджитеръ!— вскричала двочка, вскакивая со стула:— неужели вы говорите про Джона Грегема? я никогда не забуду Джона, онъ былъ такъ добръ ко мн… такъ добръ…

И улыбка снова появилась на лиц двочки, а м-ръ Парджитеръ тотчасъ же схватился за кисти.

— Именно про него, да, у меня былъ Джонъ Грегемъ, и вы бы его теперь не узнали.

— М-ръ Парджитеръ, я узнйю его, гд ни встрчу. Мы часто вмст играли, и я очень любила Джона. Право, я думаю, что посл папа я его любила больше всхъ на свт.

— Алиса,— сказала миссъ Марджорибанкъ, поднимая указательный палецъ въ знакъ предостереженія:— Джонъ простой мальчикъ, ты будешь очень разочарована, вроятно, когда его увидишь. Безъ сомннія, онъ совсмъ не похожъ на то, какимъ онъ рисуется въ твоей памяти.

— Да, вроятно,— отвчала двочка печально и губы ея задрожали:— но онъ все же былъ очень ко мн добръ.

— Вы правы, миссъ Марджорибанкъ, онъ неузнаваемъ,— вмшался м-ръ Парджитеръ.— Во-первыхъ, васъ удивить, если я вамъ скажу, что мальчикъ — джентльменъ по рожденію, хотя онъ этого, бдняга, и не зналъ. Тмъ не мене его всегдашней мечтой было сдлаться джентльменомъ. И онъ получилъ то, чего желалъ. Онъ сталъ джентльменомъ по воспитанію, также какъ и по рожденію. И по моему мннію, изъ него выйдетъ замчательный человкъ. Онъ будетъ свтиломъ науки, онъ всегда былъ умный мальчикъ, геній, знаете ли. Онъ былъ феноменомъ, когда старикъ Потльбэри перетащилъ его въ себ изъ школы. А теперь Потльбэри усыновилъ его и назначилъ своимъ наслдникомъ, и хотя вы этого, можетъ быть, и не знаете, миссъ Марджорибанкъ, старикъ Потльбэри — богатый человкъ. Ну и вотъ, когда юный Грегемъ былъ у меня вчера, то не усплъ онъ взглянуть на эту картину, какъ узналъ Алису, знаете,— ‘да вдь это моя маленькая подруга, м-ръ Парджитеръ,— сказалъ онъ:— или я дуракъ. Это маленькая миссъ Ферхомъ, которую я носилъ на рукахъ въ Темпл и съ которою игралъ, когда она была ребенкомъ. Знаете, м-ръ Парджитеръ, я долгіе годы жаждалъ снова ее увидть: она моя первая и единственная любовь’.— Что вы скажете на это, молодая лэди?— обратился художникъ къ двочк.— Надюсь, что это врный поклонникъ.

Но двочка ничего не отвчала. Она прослезилась.

— Алиса,— сказала миссъ Марджорибанкъ строго:— ты забываешься!

— Не могу удержаться,— отвчала Алиса.— Не могу равнодушно думать о томъ, что, можетъ быть, опять увижу Джона Грегема и увижу такимъ, какимъ представляла его себ въ мечтахъ! Онъ всегда говорилъ, что будетъ джентльменомъ! О! я такъ рада, такъ рада!

И улыбка снова появилась на личик двочки, слезы высохли отъ радости, и она захлопала въ ладоши.

— Когда придетъ милый старый Джонъ повидаться со мной, м-ръ Парджитеръ?— спросила она и покраснла.

— Алиса,— сказала миссъ Марджорибанкъ, складывая полосу благо атласа:— ты ведешь себя неприлично.

И встала, какъ бы собираясь уходить.

— Помилосердствуйте, миссъ Марджорибанкъ!— вскричалъ м-ръ Парджитеръ:— неужели вы такъ жестоко прервете сеансъ, когда я именно ожидаю посщенія юнаго Грегема? Вы не разочаруете насъ обоихъ. Помилуйте, вдь какъ разъ въ эту минуту молодой человкъ несется изъ Фетеръ-Лена на крыльяхъ любви!

— М-ръ Парджитеръ,— строго проговорила миссъ Марджорибанкъ:— вы невозможный человкъ.

— Вы разбиваете мн сердце! конечно, это вамъ все равно, какъ и всмъ женщинамъ вообще!— восклицалъ м-ръ Парджитеръ.

— Но вы приведете въ отчаяніе также и мою экономку, м-съ Мандерсъ, не говоря уже про юнаго Грегема съ его крыльями любви. Я приготовилъ вамъ небольшой сюрпризъ, дорогая лэди. Я представилъ себ, съ какимъ удовольствіемъ я выпью чашку чаю, налитаго вашими прелестными ручками. М-съ Мандерсъ уже готовитъ намъ банкетъ и принесла домашнее варенье. Вдь, можетъ быть, юный Грегемъ и не придетъ. Что ему Гекуба и что онъ Гекуб!— И м-ръ Парджитеръ указалъ пальцемъ на юную миссъ Ферхомъ.— Потльбери будетъ разочарованъ. Я жду къ себ Потльбэри.

— Это совсмъ иное дло,— отвчала миссъ Маржорибанкъ, усаживаясь на кресло и величественно развертывая полосу благо атласа.

Посл того наступило молчаніе, и м-ръ Парджитеръ съ ожесточеніемъ принялся за живопись, такъ какъ личико Алисы сіяло улыбкой.

Вскор послышался стукъ въ дверь.

— Войдите!— закричалъ м-ръ Парджитеръ.

Дверь отворилась и старикъ д-ръ Потльбэри изъ Фетеръ-Лена не вошелъ, а проскользнулъ въ комнату. Хотя онъ былъ уже теперь совсмъ старый человкъ, но сохранилъ свою походку глиссадами, точно въ танцахъ.

Онъ схватилъ миссъ Марджорибанкъ за руку, а затмъ поцловалъ маленькую миссъ Ферхомъ. Посл того пожалъ руку м-ру Парджитеру. И наконецъ представилъ всмъ молодого, высокаго и блднаго джентльмена, съ черными, кудрявыми волосами и живыми глазами, вошедшаго въ мастерскую вслдъ за нимъ.

Но юный Джонъ Грегемъ не нуждался въ рекомендаціи, потому что маленькая Алиса, забывая всякій декорумъ, бросилась въ раскрытыя объятія м-ра Грегема и принялась ревностно цловать его, точь-въ-точь какъ она длала это, когда ей было четыре года.

— О! Донъ! Донъ! милый Донъ!— кричала эта прямодушная двица:— Донъ, ты опять вернулся! О, Донъ! я такъ рада видть тебя, милый Донъ! Но,— вдругъ спохватилась двочка, отступивъ назадъ:— я забыла, что вы теперь джентльменъ, и прошу васъ извинить меня, м-ръ Грегемъ!..

Тутъ вс разомъ заговорили, а вскор затмъ появилась м-съ Мандерсъ съ чаемъ, печеньемъ и домашнимъ вареньемъ.

И маленькая компанія, собравшаяся въ этотъ день въ мастерской м-ра Парджитера, была очень счастлива, сидя вмст и распивая чай.

XIX.

Не раньше какъ на другой день посл того, м-ръ Парджитеръ передалъ миссъ Марджорибанкъ о свиданіи съ лэди Лидіей. Онъ ршилъ, что не будетъ тревожить миссъ Марджорибани или возбуждать въ ней ложныхъ надеждъ, пока лэди Лидія не сдлаетъ перваго шага.

Этотъ шагъ былъ теперь сдланъ лэди Лидіей, и она пригласила миссъ Марджорибанкъ пріхать къ ней съ своимъ протеже, такъ какъ иметъ сообщить ей нчто важное. Письмо было сюрпризомъ для доброй старой двицы. Она сразу догадалась, что важное дло касается Алисы, и что родственники ребенка ршили наконецъ принять въ ней участіе. Она сообщила объ этомъ письм м-ру Парджитеру и спросила его мннія на этотъ счетъ.

Почему это вдругъ родственники вспомнили про Алису, когда столько лтъ игнорировали ее, такъ что она могла очутиться въ рабочемъ дом, еслибы миссъ Марджорибанкъ великодушно не призрла ее? Она прямо объявила художнику, что любить Алису какъ родная мать, и что разлука съ нею разобьетъ ея сердце.

М-ръ Парджитеръ не сразу отвтилъ ей, дло было такого рода, что высказать мнніе было не легко. Для двочки, конечно, будетъ хорошо, если ее признаетъ тетка. Гардинеры богаты и къ тому же бездтны. Для нея прямая выгода быть съ ними на дружеской ног.

Съ другой стороны, несомннно, что для миссъ Марджорибанкъ это будетъ тяжелымъ ударомъ. Она очень привыкла къ Алис, а боле нежели вроятно, что лэди Лидія пожелаетъ взять двочку къ себ въ домъ.

Онъ совтовалъ миссъ Марджорибанкъ объяснить вс эти обстоятельства лэди Лидіи и придти въ какому-нибудь соглашенію. Онъ долженъ былъ сообщить ей, что она не иметъ никакихъ законныхъ правъ на двочку, и что Гардинеры могутъ, если захотятъ, взять отъ нея Алису.

Миссъ Марджорибанкъ понимала все это и готова была на соглашеніе, лишь бы ее не разлучали навсегда съ ея любимицей,— больше она ничего не требовала. Такимъ образомъ, Алис сообщили на другой день, что ее повезутъ повидаться съ богатыми, добрыми родственниками, и они отправились не безъ опасеній со стороны миссъ Марджорибанкъ.

Домъ сэра Джона Гардинера въ Гросвеноръ-сквер произвелъ значительное впечатлніе на миссъ Марджорибанкъ и маленькую Алису.

Во-первыхъ, онъ поражалъ своимъ величіемъ и чмъ-то неуловимымъ, говорившимъ, что однхъ денегъ мало, чтобы создать такой домъ, на всемъ лежалъ отпечатокъ традиціи и долгой преемственности. Уже въ сняхъ попадались такія вещи, которыя въ другихъ мстахъ поставили бы за витрину въ музей. Швейцаръ стоялъ въ сняхъ и былъ именно такой внушительный, какъ то слдовало. Одного этого швейцара какой-нибудь Барнумъ сталъ бы показывать за деньги, въ особенности еслибы съ нимъ вмст отпустили и удивительное старинное кожаное кресло съ безчисленными мдными гвоздиками — кресло, представлявшее достойный тронъ для такого неоцненнаго слуги. Человка нельзя, знаете, превратить въ швейцара однимъ мановеніемъ руки. Вы, конечно, можете одть его въ подобающую ливрею и назвать швейцаромъ. Но это еще ровно ничего не докажетъ. Настоящій, внушительный швейцаръ — продуктъ подбора нсколькихъ поколній.

Этого, однако, мало. Какъ только вы вступили въ сни, вамъ прямо въ лицо глядлъ сэръ Джошуа. Другіе перенесли бы сэра Джошуа въ картинную галерею и повсили бы на почетномъ мст. Но когда м-ръ Рейнольдсъ написалъ портретъ ‘мастера’ Джона Гардинера — впослдствіи ‘сэра’ Джона Гардинера, кавалера ордена Бани, юношу съ вьющимися волосами, глазами вдвое больше, чмъ въ дйствительности, и вдвое боле голубыми, чмъ въ натур, съ нжнымъ бло-розовымъ цвтомъ лица, длавшимъ честь воображенію м-ра Рейнольдса,— съ большимъ кружевнымъ воротникомъ и въ бархатной туник (точь-въ-точь такой же кружевной воротникъ находился наверху въ гардеробной милэди) — то его повсили въ сняхъ, и съ той самой поры, то-есть съ 1760 г., мастеръ Джонъ Гардинеръ таращилъ глаза на всхъ входившихъ въ домъ на Гросвеноръ-сквер.

Затмъ, когда вы поднимались по лстниц,— вы могли любоваться знаменитыми венеціанскими обоями. По правд сказать, обои были некрасивы, но они были единственными въ своемъ род, и каждый зналъ, что имъ нтъ цны.

Немного понадобилось словъ для того, чтобы лэди Лидія убдилась, что Алиса — ея племянница. Миссъ Марджорибанкъ не скрыла, при какихъ обстоятельствахъ познакомилась съ ребенкомъ, и тогда лэди Лидія притянула двочку въ себ и обняла ее.

— Я самая близкая родня теб, моя милая,— сказала она:— надюсь, ты меня полюбишь.

Алиса съ удивленіемъ глядла на нее: вся эта сцена была такъ странна и неожиданна, что ей не врилось, чтобы это происходило наяву.

— Я никого не могу любить, кром папа, а онъ умеръ,— сказала она.

Но увидя горестное выраженіе на лиц миссъ Марджорибанкъ, она подбжала къ ней и прибавила:

— Конечно, я люблю миссъ Марджорибанкъ: она была такъ добра ко мн!— и почти шопотомъ:— также и Джона.

Лэди Лидія закусила губы съ недовольнымъ видомъ.

— Кто это Джонъ?— спросила она необыкновенно холоднымъ тономъ.

— Джонъ, это — молодой докторъ,— объяснила миссъ Марджорибанкъ.

И сообщила краткое жизнеописаніе юнаго джентльмена.

Все это было не по вкусу лэди Лидіи. Не имвъ своихъ дтей, она совсмъ не знала ихъ натуры. Она совсмъ расположилась любить эту красавицу-двочку, живой портретъ ея умершей сестры, и ожидала, что Алиса немедленно откликнется на эти чувства, но Алиса жалась въ миссъ Марджорибанкъ и не выказывала ни малйшей склонности въ дальнйшему сближенію. Видя это, лэди Лидія встала, говоря:

— Я думаю, что будетъ удобне переговорить съ вами наедин, миссъ Марджорибанкъ. Я должна какъ слдуетъ поблагодарить васъ за ваши попеченія о моей племянниц.

И обратясь въ Алис, прибавила:

— Хочешь посмотрть на цвты и на золотыхъ рыбокъ въ теплиц, пока я переговорю съ миссъ Марджорибанкъ?

Алиса поняла, что ей ничего не остается, какъ повиноваться, а потому покорно дала провести себя въ теплицу, посл чего лэди Лидія вернулась къ миссъ Марджорибанкъ.

Послдняя была въ страх, она знала, что ей предстоитъ тяжелое испытаніе, и тщетно старалась урезонить себя. Лэди Лидія была съ ней, однако, кротка и добра. Она начала съ того, что ей извстно, какъ ничтожны средства миссъ Марджорибанкъ, а потому вдвое цнитъ великодушное ршеніе ея взять на себя бремя содержанія ребенка.

— Алиса никогда не была для меня бременемъ,— сказала старая двица.— Ея любовь сторицей вознаградила меня за небольшія жертвы, принесенныя мною.

— Излишне говорить, что мое желаніе, равно какъ и желаніе сэра Джона, вознаградить васъ за вс издержки,— заявила лэди Лидія.

— Я не хочу никакого вознагражденія и не приму его,— отвчала миссъ Марджорибанкъ.— Я хочу только одного, чтобы ребенокъ оставался при мн. Если вы сочтете необходимымъ назначить Алис содержаніе, то я приму его для нея, но за прошлое не возьму ничего.

— Вы очень благородны, и поврьте, что сэръ Джонъ и я глубоко вамъ благодарны. Къ несчастію…— тутъ она замялась не много, зная, что ея слова будутъ непріятны:— къ несчастію, мы ршили, что Алиса будетъ жить съ нами. Это ея настоящее мсто, такъ какъ со временемъ она, по всей вроятности, наслдуетъ все ваше имущество, а потому натурально, что намъ хочется, чтобы она хорошенько сблизилась съ нами и полюбила насъ, какъ своихъ ближайшихъ родственниковъ.

Слова были сказаны мягко, но для миссъ Марджорибанкъ они были ножемъ въ сердце. Она страшно поблднла и проговорила чуть слышно:

— Она у меня одна въ мір!

Лэди Лидія видла дйствіе своихъ словъ, и ей было жаль женщину, которая такъ сильно страдала, хотя и не оспаривала ея правъ.

— Конечно, нтъ никакой необходимости вамъ совсмъ разлучаться съ нею,— замтила она:— вы будете съ нею видаться отъ времени до времени.

— Отъ времени до времени!— вскрикнула миссъ Марджорибанкъ:— я привыкла видть ее при себ весь день, я ходила за ней въ болзни и любила ее такъ, какъ мать не могла бы больше любить своего ребенка! Я не перенесу разлуки,— право, не перенесу!

И она залилась слезами.

Лэди Лидія была смущена такимъ оборотомъ дла. Она ненавидла сцены и не находила словъ, чтобы успокоить несчастную, страдающую женщину.

— Алиса никогда не забудетъ васъ,— проговорила она спокойно.— Я не позволю ей забыть то, что вы для нея сдлали, и вашу доброту по отношенію къ ней, но вы сами должны понять, что теперь, когда мы нашли ее, совершенно необходимо, чтобы она жила съ ними.

Тутъ миссъ Марджорибанкъ, видя, что надежда для нея потеряна, пустила въ ходъ послднее средство. Она нетвердо поднялась на ноги и начала свою плачевную повсть.

— А не потому только не могу разстаться съ ребенкомъ, что люблю ее и знала ее съ рожденія, но также и потому, что любила ея отца,— добавила она посл нкотораго колебанія.

Лэди Лидія съ удивленіемъ поглядла на нее.

— Пожалуйста, не думайте ничего!— онъ совсмъ и не подозрвалъ о моей любви до самой своей смерти. Онъ женила на вашей сестр, и я должна была затаить про себя разочарованіе. Онъ никогда не зналъ, какъ я страдала, но моя привязанность къ нему никогда не умирала. А не могла любить другого человка и оставалась врна его памяти. Когда онъ умеръ, я съ радостью приняла на себя заботы о его ребенк. Она была, правда, дочерью моей соперницы, но она была также и дочерью человка, котораго я любила всю жизнь: она мн напоминала его и мало-по-малу я привязалась въ ней, какъ и въ отцу. Это глупая исторія, я знаю. Вы, конечно, посметесь надо мной, когда я уйду, но теперь вамъ будетъ понятне, почему я не могу разстаться съ Алисой, и хотя вы теперь единственное лицо, кому извстна моя тайна, но я не жалю, что разсказала вамъ ее.

Лэди Лидія была дйствительно удивлена и пожалла несчастную женщину, которая стояла передъ нею, и лицо которой то краснло, то блднло.

— Мн васъ жаль, мн васъ очень жаль!— сказала она и въ порыв доброты прибавила:

— Алиса во всякомъ случа останется пока у васъ, но вы должны привозить ее къ намъ раза два или три въ недлю, а поздне мы придумаемъ, какъ устроить дло такъ, чтобы вы не были вполн лишены ея общества.

Она не стала выслушивать благодарственныхъ рчей миссъ Марджорибанкъ. Она видла, что та съ трудомъ выговаривала слова, и, пройдя въ теплицу, позвала Алису.

— Вы должны остаться съ нами завтракать,— сказала лэди Лидія веселымъ, ласковымъ голосомъ.— Я поблагодарила миссъ Марджорибанкъ, Алиса, за то, что она сдлала для тебя, и понимаю, что ты такъ сильно ее любишь.

Такъ окончилось свиданіе, котораго особенно боялась миссъ Марджорибанкъ.

XX.

Послдовавшія за первымъ визитомъ въ Гросвеноръ-скверъ дв или три недли миссъ Марджорибанкъ и Алиса были вполн счастливы. Лэди Лидія и сэръ Джонъ вдвоемъ прізжали въ домикъ въ Уиллоу-Уокъ и карета была предоставлена въ распоряженіе миссъ Марджорибанкъ я Алисы, чтобы он могли здить въ гости, когда имъ вздумается, къ новообртеннымъ родственникамъ.

Миссъ Марджорибанкъ вполн оцнила сердечную доброту лэди Лидіи, позволившей ребенку остаться съ нею, и была также благодарна и за выказанное ей столь знатною особой сочувствіе. И однако она знала, что счастіе ея будетъ непродолжительно, что наступитъ день, когда она должна будетъ передать свою воспитанницу ея родственникамъ. Эта мысль никогда ее не повидала, во она старалась быть бодрой и веселой и не пыталась вліять на Алису, которая начинала привязываться къ тетк. Двочка любила здить въ Гросвеноръ-скверъ, ей нравилось бгать по великолпному дому и осматривать его несмтныя сокровища. И она отъ души полюбила новыхъ родственниковъ.

Между лэди Лидіей и миссъ Марджорибанкъ было глухо ршено, что когда Алиса оставитъ домъ своей благодтельницы, то къ ней будетъ приставлена гувернантка, но что праздники она будетъ проводить съ миссъ Марджорибанкъ. Времени, когда совершится эта перемна, не было, однако, обозначено.

Все шло прекрасно, пока наконецъ однажды вечеромъ Алиса, проведя большую часть дня съ теткой, пожаловалась, вернувшись домой, на сильную головную боль. Миссъ Марджорибанкъ тотчасъ же встревожилась и обратилась за совтомъ въ м-ру Парджитеру. Двочка казалась очень нездорова, у нея была сильная лихорадка. М-ръ Парджитеръ покачалъ головой, но сознался, что ничего не понимаетъ въ дтскихъ болзняхъ.

— Мы должны послать за Джономъ Грегемомъ,— объявилъ онъ:— онъ ее поставитъ на ноги.

Итакъ, отправленъ былъ посолъ, и черезъ часъ Джонъ уже ухаживалъ за больной и, очевидно, нашелъ положеніе ея опаснымъ.

Онъ оставался съ своей паціенткой всю ночь и миссъ Марджорибанкъ вмст съ нимъ ухаживала за нею. Жаръ не уменьшался и двочка бредила. На разсвт Джонъ сказалъ миссъ Марджорибанкъ, что считаетъ положеніе больной весьма критическимъ. Еще невозможно опредлить характеръ болзни, но онъ желалъ бы посовтоваться съ другимъ докторомъ, отвтственность слишкомъ велика, и онъ не желаетъ ее на себя брать.

Миссъ Марджорибанкъ была вн себя, болзнь развивалась быстро, и вс средства, пущенныя въ ходъ Джономъ, не могли ослабить жара.

Такъ рано, какъ только можно, приглашенъ былъ докторъ Дольчимеръ и посл краткой консультаціи съ Грегемомъ объявилъ, что у больной воспаленіе мозга. Непосредственной опасности нтъ,— объявилъ онъ встревоженнымъ слушателямъ,— но больная должна оставаться въ полномъ поко и тишин, въ темной комнат, воздуху должно быть много, онъ пропишетъ лекарство и днемъ снова завернетъ.

Докторъ Дольчимеръ былъ немногорчивъ и кратко высказалъ свой діагнозъ и лекарственныя мры. Его визитъ не доставилъ никакого утшенія миссъ Марджорибанкъ. Воспаленіе мозга — ужасная болзнь и въ особенности опасна для дтей въ возраст Алисы. Поздне днемъ она телеграфировала лэди Лидіи о томъ, что Алиса опасно заболла, и просила ее тотчасъ же пріхать, когда лэди Лидія пріхала, она застала Джона Грегема ухаживающимъ за больной, а миссъ Марджорибанкъ ломала руки въ отчаяніи.

Алиса была въ безпамятств весь день и никого не узнавала. Лэди Лидія была страшно поражена, когда вошла въ комнату больной и увидла ея разгорвшееся лицо и мутные глаза.

— Нужно консиліумъ немедленно,— объявила она.— Я сейчасъ же телеграфирую сэру Бонержду Бонсеботу, нашему домашнему врачу.

Джонъ заявилъ, что никакого консиліума пока не нужно, болзнь должна идти своимъ ходомъ, а все, что требуется, онъ уже сдлалъ. Но лэди Лидія, подобно всмъ женщинамъ, думала, что чмъ больше докторовъ, тмъ лучше, и кром того не особенно довряла искусству молодого человка. Она охотно допускала, что онъ былъ добръ и внимателенъ и принималъ необыкновенное участіе въ паціентк, но этого, по ея мннію, было мало. Алиса должна пользоваться совтами медицинскихъ свтилъ, и если сэръ Бонерджъ ей не поможетъ, то есть другіе, и она къ нимъ обратится.

Печальный то былъ день для всхъ. Когда наступилъ вечеръ, Алис стало какъ будто лучше, жаръ во всякомъ случа упалъ, она раскрыла глаза и узнала Джона и миссъ Марджорибанкъ. То былъ первый лучъ надежды, блеснувшій имъ, миссъ Марджорибанкъ, наклонившись къ больной, поцловала ее и спросила ее, какъ она себя чувствуетъ.

— У меня очень голова болитъ,— отвчала Алиса.— Что, я — очень больна?

— Да, ты была больна, душа моя, но надюсь, что теперь станешь поправляться.

Весь тотъ день она оставалась въ томъ же состояніи. Докторъ Дольчимеръ опять пріхалъ, но не нашелъ никакой перемны и въ отвтъ на неоднократные вопросы лэди Лидіи только качалъ годовой и говорилъ, что ничего не иметъ противъ совщанія съ сэромъ Бонерджемъ Бонсеботомъ, напротивъ того, случай настолько критическій, что требуетъ величайшаго искусства.

Къ несчастію, сэръ Бонерджъ ухалъ изъ Лондона,— его призвалъ къ себ въ деревню милліонеръ, страдавшій подагрою, и онъ не могъ навстить двочку раньше слдующаго дня. Вторая ночь прошла почти такъ же, какъ и первая. Джонъ Грегемъ не покидалъ больной, и миссъ Марджорибанкъ все время не отходила отъ ея постели. Тщетно лэди Лидія просила позволенія смнить ее на нсколько часовъ — миссъ Марджорибанкъ обезумла отъ горя и не хотла и слышать, чтобы кто-нибудь, кром ея самой и Джона Грегема, ухаживали за маленькой Алисой.

Въ положеніи больной не замчалось никакого улучшенія. Бдное дитя бредило о давно-прошедшихъ вещахъ, звало ‘Дона’и отца и по временамъ горько плакало, а затмъ наступала полнйшая прострація силъ.

Джонъ Грегемъ казался очень озабоченнымъ, а миссъ Марджорибанкъ совсмъ была убита горемъ.

Два или три раза, когда симптомы болзни проявлялись съ особенной силой, Алиса отчаянно молила Джона спасти ее, такъ что молодому человку выпадала двойная забота: успокоивать миссъ Марджорибанкъ и ухаживать за больной.

По утру жаръ упалъ, но его смнила страшная слабость, и это былъ самый критическій моментъ болзни. Алиса узнала ихъ обоихъ и заговорила спокойно и разсудительно.

— Мн кажется, что я умру,— сказала она миссъ Марджорибанкъ, сидвшей около нея и державшей ея руку въ своихъ рукахъ.

— О, нтъ, мой ангелъ, не говори ты этого! теб гораздо лучше и ты выздоровешь. М-ръ Грегемъ все время не отходилъ отъ тебя и усердно ухаживалъ за тобой. Ты вдь узнаешь теперь м-ра Грегема?

Алиса устало повернула къ нему глаза и слабо улыбнулась.

— Джонъ очень добръ,— отвчала она:— и позаботится о васъ, если я умру.

— Но ты не умрешь,— увряла миссъ Марджорибанкъ со слезами на глазахъ.

— Я была въ такихъ чудныхъ мстахъ во сн,— продолжала Алиса:— передо мной открылись золотыя ворота и я слышала голоса поющихъ ангеловъ.

Тутъ вмшался Грегемъ.

— Не давайте ей говорить!— сказалъ онъ миссъ Марджорибанкъ:— ей безусловно необходимы полная тишина и спокойствіе.

Онъ былъ напуганъ немногими словами ребенка, а миссъ Марджорибанкъ чуть не задохнулась отъ рыданій.

Вечеромъ Алиса снова впала въ безпамятство, и когда миссъ Марджорибанкъ совсмъ изошла слезами, доложили о прізд сэра Бонерджа Бонсебота. Докторъ Дольчимеръ, условившійся встртиться съ нимъ въ этотъ часъ, прибылъ почти вслдъ за нимъ и немедленно началась консультація.

Въ характер болзни не могло быть сомннія, но, къ несчастію, оба ‘свтила’ были діаметрально противоположнаго мннія о характер леченія.

Докторъ Дольчимеръ стоялъ за ‘выжидательный’ способъ леченія и за самыя мягкія средства, онъ почти предоставлялъ излеченіе природ, но великій сэръ Бонерджъ былъ съ нимъ несогласенъ. Когда они вышли изъ комнаты больной, то заспорили ожесточенно, доходя до высокаго комизма.

Бдной маленькой Алис обрили голову по приказанію Джона Грегема, она стала похожа на мальчика, и сэръ Бонерджъ упорно принималъ ее за мальчика, хотя докторъ Дольчимеръ постоянно поправлялъ его.

— Я думаю, мы должны приставить ему піявки,— говорилъ великій человкъ.— Онъ, очевидно, заучился въ школ.

— Это двочка,— отвчалъ докторъ Дольчимеръ,— и она никогда въ жизни не была въ школ.

— Боже мой, какая жалость! небрежное воспитаніе — одно изъ величайшихъ золъ нашего времени. Мальчиковъ непремнно слдуетъ посылать въ школу,— настаивалъ сэръ Бонерджъ.

— Но говорю же вамъ, что это двочка!— повторялъ докторъ Дольчимеръ сердитымъ голосомъ.

— Мальчикъ или двочка, это все равно. Но она очень больна, а болзнь запущена. Для сильной болзни требуются и сильныя средства.

И посл того начался безконечный споръ, въ которомъ каждый изъ противниковъ упорно держался собственнаго мннія. Въ разгар этого спора появилась лэди Лидія и немногими словами, полными сдержанности и такта, умиротворила обоихъ, оставивъ каждаго подъ впечатлніемъ, что она одобряетъ его образъ дйствія.

Въ комнат больной лэди Лидія нашла Джона Грегема заботливо ухаживающимъ за маленькой подругой дтскихъ игръ, но усталое, измученное лицо его встревожило ее.

— Лучше ли ей?— шепнула она ему.

Но Грегемъ покачалъ головой, и глухое, подавленное рыданіе миссъ Марджорибанкъ дало понять лэди Лидіи, что слдуетъ ждать худшаго.

XXI.

Прошла цлая недля посл докторской консультаціи въ маленькой пріемной миссъ Марджорибанкъ, но война между двумя ‘свтилами’ противныхъ мнній ни на минуту не прерывалась.

Лэди Лидія настаивала, чтобы оба навщали ея племянницу, и они продолжали свои посщенія, внутренно протестуя и пожимая плечами другъ на друга.

Но Алиса все еще жива, и хотя она очень слаба, но есть надежда, что она выздороветъ. Для миссъ Марджорибанкъ ясно, что всякимъ улучшеніемъ въ положеніи ребенка он обязаны неусыпнымъ заботамъ Джона Грегема, и что онъ, такъ сказать, вырвалъ Алису изъ когтей смерти. Она сообщаетъ это мнніе лэди Лидіи, и та хотя неохотно, но соглашается съ нею.

Грегемъ почти не отходилъ отъ постели больной и въ конц недли самъ, по выраженію миссъ Марджорибанкъ, сталъ похожъ на мертвеца.

Но торжество полное и смерть побждена. Алиса страшно слаба, она такъ похудла, что кажется своей тнью, но мало-по-малу поправляется. И въ то время, какъ докторъ Дольчимеръ и сэръ Бонерджъ продолжаютъ спорить о лекарствахъ, которыя слдуетъ предписать, двочка медленно, но постепенно выздоравливаетъ.

Трогательно видть радость миссъ Марджорибанкъ, главнымъ конфидентомъ ей служитъ м-ръ Парджитеръ. Ему она передаетъ вс подробности болзни, и художникъ слушаетъ съ живйшимъ интересомъ и радуется вмст съ нею. Вмст они строятъ планы насчетъ будущаго. Алису слдуетъ немедленно посл выздоровленія везти на берегъ моря, они оба подутъ съ нею, оба они не нахвалятся Джономъ Грегемомъ. Миссъ Марджорибанкъ не находитъ словъ, чтобы выразить свой восторгъ, и художника забавляетъ ея удивительный энтузіазмъ. М-ръ Парджитеръ очень охотно посщаетъ сосдокъ, интересъ, который ему внушала Алиса, онъ перенесъ теперь на миссъ Марджорибанкъ, хотя онъ и закоснлый циникъ, но не можетъ не восхищаться любовью и преданностью этой женщины.

Когда наступаетъ наконецъ день, что Алису объявляютъ въ силахъ предпринять путешествіе, ихъ обоюдная радость не знаетъ границъ. Но для любящей женщины, бывшей другомъ, нянькой и матерью двочки, капля горечи примшивается къ теперешней радости: Алиса ей чужая, когда они вернутся съ морского берега, то она должна будетъ передать ее законнымъ опекунамъ, и она общала лэди Лидіи мужественно перенеся разлуку.

——

Теперь намъ остается только заглянуть въ будущее и такимъ образомъ узнать о томъ, какъ сложились событія нсколько лтъ спустя посл того, что было разсказано въ послдней глав.

Что же мы увидимъ? Во-первыхъ, дв счастливыхъ, довольныхъ судьбой четы — одна молодая, веселая, съ радужными надеждами на будущее и благодарная всмъ тмъ, кто далъ ей возможность сочетаться узами брака. Эта чета — Джонъ Грегемъ и Алиса, первый преуспваетъ какъ докторъ и гордится молодой женой, которая нжно любитъ его.

Во-вторыхъ, мы увидимъ, что въ домик художника на Уиноу-Уокъ распоряжается добрая, любящая хозяйка, которую не безъ труда убдили въ томъ, что миссія ея жизни — составить счастіе м-ра Парджитера. Исторія ея безнадежной любви къ Чарльзу Ферхому была ему извстна, художникъ пожаллъ ее и такъ убдительно и краснорчиво убждалъ стать его женой, что посл долгихъ сомнній и колебаній, въ одно прекрасное утро, миссъ Марджорибанкъ стала м-съ Парджитеръ.

Часто уже повторялось, что любовь пожилыхъ людей никому не интересна, кром ихъ самихъ. Можетъ быть, это и правда, хотя въ то же самое время слдуетъ допустить, что если пожилые люди полюбятъ, то полюбятъ крпко. Въ особенности это касается тхъ, у кого страсть долгіе годы дремала. Можно сказать ночи какъ правило, что всего сильне и безкорыстне любятъ именно т люди, которые дйствительно полюбятъ поздно и впервые.

Любовь м-съ Парджитеръ къ покойному Чарльзу Ферхому была чисто головная, игра воображенія, мечта, фантазія романической двушки. Поздне эта мечта перешла въ боле осязательную и такую же нжную привязанность въ маленькой героин нашей повсти.

По всей вроятности, сначала одна жалость въ одинокому существованію м-ра Парджитера побудила миссъ Марджорибанкъ принять руку этого престарлаго Ромео.

Съ другой стороны, одинокій художникъ жаждалъ общества умныхъ людей и часы, проведенные съ такой образованной женщиной какъ миссъ Марджорибанкъ, были для нашего стараго холостяка часами отдохновенія и великаго умственнаго наслажденія. Поэтому неудивительно, если м-ръ Парджитеръ краснорчиво молилъ ея руки, какъ неудивительно и то, что его мольбы тронули нжное сердце этой лэди. Быть можетъ, оба чувствовали потребность любить кого-нибудь, раздлять съ кмъ-нибудь радости и горе. Наконецъ, обоихъ пугала одинокая, грустная старость. Одной нуженъ былъ покровитель, другому — врная и преданная подруга, оба не имли причины раскаиваться въ своемъ позднемъ брак.

— Знаешь ли, милый Джозефъ,— сказала разъ м-съ Парджитеръ своему мужу:— я невольно думаю, какая жалость, что мы раньше не встртились. Сколько счастливыхъ лтъ мы отъ этого потеряли!

— А знаешь ли,— отвчалъ м-ръ Парджитеръ:— я никогда не былъ по настоящему счастливъ, пока не женился. Моя жизнь была жизнью вполн эгоистичной. Одна работа и никакой радости — да я бы наконецъ отуплъ. А теперь-то! я счастливйшій человкъ въ мір.

— Но вотъ бда: еслибы мы встртились раньше, я бы непремнно отказала теб,— сказала жена съ улыбкой.

— Боже мой,— отвчалъ бдный м-ръ Парджитеръ:— ты меня совсмъ разстроила. Твои слова подйствовали на меня какъ холодный душъ, а если я что ненавижу, такъ это именно холодный душъ.

— Что-жъ длать, человкъ не можетъ длить свое сердце, а тогда мое сердце всецло принадлежало маленькой Алис!

— Въ сущности говоря, на свт вовсе не такъ худо жить,— замтилъ м-ръ Парджитеръ.

— На свт даже хорошо жить,— заключила м-съ Парджитеръ.

А. Э.

‘Встникъ Европы’, NoNo 9—10, 1891

КРАСАВИЦА(А maiden fair to see).