Край Марии Пречистой, Немирович-Данченко Василий Иванович, Год: 1902 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Вас. Ив. Немировичъ-Данченко

КРАЙ МАРИ ПРЕЧИСТОЙ
(ОЧЕРКИ АНДАЛУЗИ)

Толедо.— Въ гостяхъ у Донъ Кихота.— Кордова.— На порог Андалузіи.— Севилья,— Тайны Севильской ночи (Мурильо и Донъ-Хуаны).— Гибралтаръ и Сеута.— Малага ‘la bella’.

Съ 600 рисунками: Морено-Карбонеро, А. Вагнеръ. А. Фабресъ, X. Араухо, Хосе Галлего, Мартинъ Рино, Робида. Ф. Франсесъ, Доминго Муньосъ, Аранда. Араньо, Энрике Серра, Переда, Діасъ Хуэрта, Мануэль Алькасаръ, Гарсіа-Рамосъ, Дьовера, Прадилья, Маріера, Рикесъ, Пеньа, Хосе Бенліуръ, Вильегасъ, Эмиліо Сала, Де-Унсета, В. Чена, Мелида, X. Аграсо, Талавера, Сесиліо Ола, Винеа, Муньосъ Бринга, Діасъ Каррено, Рехидоръ, Галофре, Ольеръ, Пелисеръ, Нарбона, Ферреръ и мы, др.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНЕ А. С. СУВОРИНА
1902

ОГЛАВЛЕНЕ.

Отъ автора

I. Жилой музей. (Толедо)

II. Въ гостяхъ у Донъ-Кихота. (Ламанча)

III. Арабское гнздо. (Кордова)

VI. На порог Андалузіи

V. Севилья. (Миражи, впечатлнія, легенды)

VI. Тайны севильской ночи. Андалузскіе контрасты: Мурильо и донъ Хуаны

VII. Алхезирасъ и ‘Инфанта’

VIII. Геркулесовы столбы. (Гибралтаръ и Сеута)

IX. Въ край сказки. (На пароход въ Малагу)

X. Малага ‘la bella’

XI. Перечень рисунковъ (въ конц)

Въ ноябр 1901 г. я узжалъ изъ Барселоны. Солнце свтило ярко, небеса безоблачныя, глубокія, синія нжно обнимали голубое, ласкавшееся къ теплымъ берегамъ море. На Рамбл — стрляли. Утомленный поборами и измнами Мадрида, продающаго отечество оптомъ и въ розницу, народъ волновался и негодовалъ. Войска и полиція ходили въ атаку, оставляя за собою трупы и раненныхъ. Солдаты дрались неохотно. Здсь они тоже граждане, знаютъ, сколько было получено американскихъ милліоновъ за постыдный миръ и какъ въ одинъ прошлый годъ расхищена треть національной кассы людьми, которыхъ ни одинъ прокуроръ не осмлится обвинитъ! Рядомъ съ этимъ іезуиты и ‘мрачной памяти’ монахи еще вчера запрещенныхъ орденовъ ворвались въ страну — точно воронь на падаль. Вмсто школъ, всюду строются вновь и возстановляются изъ картинныхъ руинъ старыя обители, обыкновенные суды смняются военными, общій порядокъ исключительнымъ и опозоренный, кровожадный кубанскій палачъ, генералъ Вейлеръ, требуетъ диктатуры, грозясь: ‘только въ петл можно зажатъ ротъ автономистамъ и либераламъ!’ Этою петлей онъ готовъ захлестнутъ полъ-Испаніи, чтобы остальная могла безопасно откармливать Мадридскій дворъ съ окружающимъ его синдикатомъ государственныхъ воровъ и жадной иностранной сволочи, уже и теперь мысленно свжующей землю ‘Пресвятой Маріи’, какъ неоспоримую добычу.

Надо сказать правду,— Пречистая Два забыла свое королевство, хотя до сихъ поръ вся Андалузія считаетъ себя Ея излюбленной отчиной. Регентша въ Мадрид только намстница Богородицы — и плохая, неудачливая намстница! Народъ отъ его настоящей Царицы Небесной ждетъ чуда, и, закрывая глаза на печальное ‘сегодня’, весь уходитъ въ яркое и славное прошлое. Я назвалъ эту книгу ‘Краемъ Маріи Пречистой’ потому, что вся южная половина Пиренейскаго полуострова — его лучшая частъ — на мст иначе и не именуется какъ ‘la tierra de Maria Santisima’ или просто ‘la tierra de Virgen’. Давно ли Хересскіе анархисты,— знаменитые члены la muna negra,— вступали въ бой съ королевскими войсками, нося знамена съ изображеніемъ Мадонны?

Убаюканная моремъ, заласканная солнцемъ, опьяненная цвтами — спитъ несравненная страна подъ волшебными миражами, и только Каталонія, точно оазисъ въ спаленной небомъ пустын, давно уже бодро и смло идетъ къ свту, богатству, Свобод и правд, но она не въ счетъ. Ни она не любитъ кастильцевъ, ни кастильцы ее. О ней въ слдующей книг, точно такъ же, какъ Сверу Иберійскаго края я посвятилъ первые два тома моихъ ‘очерковъ Испаніи‘.

* * *

Подписи подъ рисунками, чтобы не пестрить текстъ, я удалилъ въ конецъ книги, въ отдльное оглавленіе. Такъ легче по городамъ и мстностямъ, указаннымъ крупнымъ шрифтомъ, отыскивать соотвтствующія иллюстраціи испанскихъ художниковъ.

ЖИЛОЙ МУЗЕЙ

I.
Villasequilla и ея богачи.— Придорожная фонда.— Странствующій Эдипъ.— Маріанелла и псня о разбойник Кабреръ.— Культъ бандитовъ.— Прелести жандармскаго режима.— Нищіе.— Смерть въ горшк съ оливковымъ масломъ.

Если бы нарочно задаться мыслью поставить по одному пути такіе города, которые ярче и выпукле всего выразили бы свойства двухъ народовъ, владвшихъ Испаніей, готовъ и мавровъ, то лучше Толедо и Кордовы нельзя было бы и прибрать. Мрачный романтическій характеръ одного, съ суровымъ величіемъ его памятниковъ, и свтлая улыбающаяся идиллія другого производятъ сильнйшее впечатлніе на путешественника. Какъ будто намренно они отдлены другъ отъ друга запустніемъ Ламанчи и Сіеррой-Мореной, обезлюдвшими мстечками, жалкими и нищими деревушками, не поражающими чужеземца ничмъ, чтобы ему можно было лучше разобраться въ характерныхъ чертахъ и особенностяхъ обоихъ. Я въ Толедо былъ четыре раза въ теченіе одного года, въ Кордов мн пришлось прожить три мсяца и, обращаясь къ воспоминаніямъ объ этомъ времени, я вижу, что никакой другой кастильскій или андалузскій городъ не запечатллся во мн такими рзкими и опредленными контурами. Тишина и пустыня окружаютъ Толедо. Желзныя дороги и телеграфъ почти не измнили его. Они не внесли ничего новаго въ старыя улицы и нахмурившіеся дворцы и соборы. Тнь Филиппа II, покрывающая до сихъ поръ Новую Кастилію, оканчивается здсь, захватывая въ свою мрачную область и ‘гордый городъ на гор’, какъ называютъ Толедо лтописцы. Кажется, его дома чернютъ еще отъ дыма инквизиціонныхъ костровъ. Чудится: по узкимъ улицамъ въ вчномъ сумрак движутся зловщія процессіи св. братства — и, увы, далекою, безконечно далекою представляется та веселая пора, когда здсь громко звучали ‘трубы и фанфары’ и благородные рыцаря съзжались на пышные турниры со всхъ концовъ феодальной Европы. Съ тхъ поръ коронованный палачъ, Филиппъ II, сынъ сумасшедшаго маніака Карла V, задумавшаго обмануть небо такъ же, какъ онъ обманулъ вселенную, сумлъ закоптить геральдическихъ львовъ Толедо дымомъ аутодафе… Съ другой стороны, и Кордова мало поддалась вліянію нашего времени. Оно обошло ее стороною. оставивъ арабское гнздо умирать спокойно подъ вчною лаской андалузскаго солнца, среди пышной природы, розами покрывающей гробъ, гд лежитъ эта легендарная мавританская красавица. Посл Толедо и Кордовы ясно, кому суждена была побда — суровому готу или изнженному мавру, и въ то же время понятно, что первый не долженъ былъ и не могъ создать ничего взамнъ разрушеннаго имъ міра.

Самою интересною изъ моихъ поздокъ въ Толедо была вторая, весенняя. Даже сухая, какъ зминая кожа. Новая Кастилія на этотъ разъ измнила себ. Когда я выхалъ изъ Villaseqiiilla, хвастающейся тмъ, что между ея жителями нтъ ‘дармодовъ’, зеленыя поля, разстилавшіяся за нею, изумили меня. Я понялъ, въ чемъ заключается источникъ ея благосостоянія, и поврилъ разсказамъ мстнаго падре, по которымъ сто тысячъ песетъ считаются обыкновеннымъ состояніемъ въ этомъ мстечк, гд и полумилліономъ не особенно удивишь любого хозяина. Это не похоже на кастильцевъ, но въ оправданіе вильясеквильянъ разсказываютъ, что во времена оны вс они были очень храбрые люди и особенно охотно ходили воевать съ маврами. Жены и дочери ‘конквистадоровъ’ должны были сторожить плнныхъ арабовъ и тхъ мирныхъ, которые оставались на мст, посл того какъ потокъ завоеванія двинулся дале на Сіерру-Морену. Но женщины вообще сострадательны къ несчастнымъ — и возвращавшіеся герои находили свои семьи пріумноженными новыми членами, какъ всякій хорошо помщенный капиталъ возросшимъ отъ процентовъ. Мавры были отличные хлбопашцы и садоводы. Арабская кровь мало-по-малу привязала мстное населеніе къ земл. Villasequilla поэтому не дала переселенцевъ въ Америку, и примры Кортеса и Пизарро здсь не увлекли никого. ‘Наше зерно желто, какъ и заморское золото’,— сложилась въ то время пословица, и когда вся остальная Кастилія съ Леономъ и Арагономъ отъ эмиграціи бднли, пустли и безлюдли, Villasequilla росла, богатла, являясь однимъ изъ немногихъ оазисовъ. Въ данномъ случа благоразумные санчопансы на практической почв побдили романтическихъ донъ-кихотовъ. Арабы сверхъ этого оставили здсь замтные слды своего вліянія. Вильясеквильскія двушки, но мстному обычаю, не показываются на площади въ часы рыночнаго торга.

На этотъ разъ я халъ не по желзной дорог, а верхомъ. Путь я уже зналъ и въ проводник не нуждался. Воздухъ былъ чистъ и прозраченъ, дали раскидывались въ неоглядную ширь, солнце щедро обливало золотыми лучами нжную, улыбающуюся зелень. Невольно становилось весело на душ. Лошадь я долженъ былъ оставить въ ‘Fonda de las iglesias’, верстахъ въ десяти, гд взамнъ мн предстояло получить новую уже до самаго Толедо. Когда эта ‘фонда’ показалась, наконецъ, одинокая, выросшая какъ грибъ на дорог, съ черепичною крышей, блыми стнами и наружными блыми же ступенями до кровли, мн стало жаль такъ скоро прощаться съ этими полями.

Очевидно, въ семь хозяина ‘фонды’ арабская кровь была не при чемъ. Если тутъ кто и поработалъ — то именно толстыя коровы, виднныя фараономъ въ пророческомъ сн. Самъ ‘senor-caballero’ дремалъ на приступк дома, напоминая выкатившуюся изъ дверей громадную тыкву. Я съ уваженіемъ отношусь къ памяти животнаго, изъ шкуры котораго выкроенъ былъ поясъ, сдерживавшій это неописуемое чрево. Толстякъ, услышавъ, какъ копыта моего коня скребли плотно убитую землю, попробовалъ было открыть глаза, но еще слаще зажмурилъ ихъ и зачмокалъ губами. Снилось ли ему что-нибудь особенно вкусное, не знаю, но я едва совладалъ съ соблазномъ привязать поводъ лошади къ его ше. Хозяйка вполн заслуживала такого мужа. Сначала мн показалось, что она детъ верхомъ на собственномъ живот, и только когда она подкатилась ближе — я убдился, что она и ея животъ составляютъ одно существо, нчто въ род центавра. Узнавъ, что я собираюсь завтракать, она вооружилась противнемъ и произвела театральный громъ на спин супруга. Это оказалось единственнымъ средствомъ вернуть его изъ блаженной нирваны къ сознанію. Когда онъ открылъ глаза и всталъ, я вспомнилъ своего пріятеля хохла, воспитывавшаго свиней въ деревянныхъ клткахъ, гд он только жирли, но шевелиться не могли.

— Извините, сеньоръ, онъ немного толстъ, оправдывалась хозяйка, очевидно, считая себя чмъ-то въ род стройной газели. Онъ немного толстъ, но это не помшаетъ ему угостить васъ отличнымъ вальдепеньясомъ.

Чудовище, обрвшее, наконецъ, способность двигаться, провалилось въ люкъ и столь же внезапно, точно неимоврно распухшая въ аду статуя командора, вновь выдвинулось изъ-подъ пола съ бутылкою въ рукахъ. Сеньоръ Хименесъ (его звали этимъ поэтическимъ именемъ) лукаво подмигнулъ мн и, замтивъ, что его жена поставила только одинъ стаканъ, кинулся съ проворствомъ, меня изумившимъ, къ стн, снялъ съ полки другой и чокнулся со мною.

— Brindo para usted! (Пью за вашу милость!)

— I уо tam bien! (И я тоже).

Я всегда былъ убжденъ, что вальдепеньясъ связываетъ языкъ узломъ, но этотъ длалъ узелъ мертвымъ, по-матросски. Въ самомъ дл, хотя испанскій ‘увнчанный’ поэтъ Хосе Сорилья и называетъ вальдепеньясъ ‘алою кровью Ламанчи’, я все-таки нахожу эту кровь ужасно кислой и терпкой. Она еще кисле лицъ здшнихъ благородныхъ идальго. Это отличныя чернила. Я написалъ письмо вальдепеньясомъ — и строчки можно разобрать до сихъ поръ — он мало утратили въ цвт. Тмъ не мене сеньоръ Хименесъ пилъ эти чернила съ такимъ видомъ, точно невидимый Ганимедъ ему подливалъ въ стаканъ вмсто ‘ламанчской крови’ настоящій нектаръ,— ‘собственнаго розлива на Олимп’,— и пилъ, и причмокивалъ, и подмигивалъ въ то самое время, какъ его жена окутывала насъ цлыми облаками удушливаго чада отъ aceite (плохо очищеннаго оливковаго масла). Сама она окончательно исчезала въ этихъ облакахъ, что вовсе не длало ее похожею ни на Юнону, ни на Мадонну Мурильо. Божественная атмосфера придорожнаго Олимпа, очевидно, мн, какъ простому смертному, была не по носу, и я выбрался опять на воздухъ. Подымался втерокъ, освжая застоявшійся жаръ. Издали подходила семья крестьянъ. Первымъ порывомъ втра раздуло, какъ парусъ, платье одной изъ двушекъ и мн бросились въ глаза такія стройныя мачты, что, будь я помоложе, наврное почувствовалъ бы страсть къ мореплаванію.

— Buenos dias! покраснвъ, привтствовала меня она, подходя къ придорожной хижин.

Мстный обычай позволяетъ заговаривать въ дорог съ незнакомыми.

— Cual es su gracia de listed, si listed gusta? (Какъ зовутъ васъ? Слово въ слово: какъ зовутъ вашу милость, если вашей милости угодно?)

— Маріанелла, тихо отвтила она, красня еще больше.

Я вернулся съ ними въ фонду, и точно судьба хотла довести мое благополучіе до предловъ возможнаго,— въ нее съ другой стороны вошли живописнйшіе нищіе, обращавшіе на себя вниманіе даже здсь, по сосдству Ламанчи,— страны по преимуществу живописныхъ нищихъ. Старикъ-слпецъ опирался на плечо мальчика, лицо котораго, какъ мн показалось, я видлъ. Достаточно было одной минуты, убдиться, что онъ сбжалъ съ полотна одной изъ мурильевскихъ картинъ, гд геніальный андалузецъ изобразилъ Христа и Крестителя дтьми. Теперь передо мною была дйствительно кудрявая головка младенца оанна. Оба они драпировались въ лохмотья, гд прорхъ и дыръ, разумется, больше, чмъ озеръ въ Финляндіи. Но надо видть, какъ лежали эти лохмотья, какими складками падали они внизъ, какъ, если хотите, даже благородна была фигура старика нищаго! Черезъ нсколько лтъ въ Мадрид, увидавъ такихъ на аквареляхъ Перего, я спросилъ у художника, гд онъ писалъ ихъ.

— Разумется, въ Кастиліи и Ламанч. Гд же въ другомъ мст найдешь столь благодарную натуру!

Это былъ скитающійся Эдипъ, изгнанный дочерями Лиръ, но уже никакъ не Пачеко Маграсъ (свинина) — имя, какимъ его встртилъ хозяинъ фонды. Что ‘свинина’ не была его псевдонимомъ, скрывавшимъ какое-нибудь павшее величіе, доказалъ мн самъ Пачеко, подтвердившій:

— И отецъ мой, и ддъ, и праддъ — вс Маграсы! Эта фамилія извстна въ Ламанч. Мои предки имли гербъ и были ‘конквистадорами’. Меня знаютъ даже на паперти толедскаго собора. Спросите тамъ у любого нищаго! И онъ принялъ видъ скромнаго, но понимающаго свою цну достоинства.

Я почтительно поздравилъ его съ этимъ, радуясь, что не ошибся, и передо мною дйствительно былъ одинъ изъ ‘королей въ изгнаніи’. Впрочемъ, ‘Маграсъ’ — чмъ не имя тамъ, гд существуютъ герцоги de la serda (la serda — свинья)? Все зависитъ отъ геральдики: захочетъ она, и завтра это вкусное, но несправедливо пренебрегаемое и оклеветанное не только баснописцами, но и Моисеемъ, и Магометомъ животное займетъ мсто гордаго единорога у щита соединенныхъ королевствъ Англіи и Шотландіи! Появленіе старика внесло оживленіе въ придорожную фонду. Хименесъ (откуда у него еще разъ прыть взялась!) притащилъ гитару и всунулъ ее въ руки слпцу, одновременно съ тмъ, какъ я вставилъ ему въ губы ‘puros’ (сигару).

— Пускай онъ намъ поиграетъ, пока она жаритъ рыбку! мигнулъ хозяинъ на неудавшуюся Юнону въ облакахъ. И надо было слышать, съ какимъ сладострастіемъ и вмст мечтательностью было сказано это: ‘жаритъ рыбку’. Гоголевскій Петръ Петровичъ Птухъ не произнесъ бы выразительне…

Я никогда не могъ и не могу равнодушно слышать ритурнели испанскихъ псенъ. Въ ней есть нчто, подготовляющее къ таинственному и нжному… Она въ сердце стучится… Отъ ея звуковъ со дна души подымается что-то мягкое и грустное, неотразимо зовущее далеко, далеко… Куда?— вы не знаете сами, только передъ вами раздвигаются стны, падаютъ ограды и во вс стороны ложатся неоглядные горизонты. Чувствуешь, эту псню мавръ принесъ съ собою изъ сожженной солнцемъ Африки, гд передъ нимъ въ необозримомъ простор скользили и сіяли волшебные призраки и миражи, по которымъ посл долго плакала смятенная душа… Эти псни и рыдаютъ, и смются въ одно и то же время, он и грозятъ, и обманываютъ яркою сказкой, и ласкаютъ, и мучатъ… Въ нихъ есть все, что понадобится человку въ томъ состояніи духа, въ какомъ онъ ее слушаетъ. Я былъ знакомъ съ лучшими народными пвцами Испанія и съ ея талантливйшими пвицами. Я внималъ этой псн въ воровскихъ кабачкахъ въ род ‘Сильверіо’, ‘del Moro’, ‘Фео-Малагеньо’ и другихъ, и въ горахъ, гд надъ бездною голубого пара плавали серебряныя вершины, и въ гостиныхъ исполняемою прелестными андалузскими ‘morenas’, и всегда она дйствовала на меня одинаково неотразимо. Разумется, она покажется смшной, когда какая-нибудь зврская харя, сладко скосивъ глаза и изобразивъ изо рта челюсть адову, начнетъ козломъ выдлывать различныя модуляціи, но вдь изъ прекраснаго такъ легко сдлать комическое. Пачеко Маграсъ, свинина тожъ, надо отдать ему справедливость, не плъ, онъ только бренчалъ на струнахъ гитары, которыя подъ его узловатыми и корявыми пальцами вдругъ заплакали и зажаловались, словно одушевленныя.

— Жаль, нтъ псни! только что хотлъ было сказать я, и не усплъ.

Въ темномъ углу фонды точно родился гармоничный стонъ… Еще и еще. Словно Богъ всть изъ какой дали послышалась тихая псня… Она и вздрагивала отъ невыносимой боли, точно сердце у пвицы истекало кровью, и вдругъ, когда вы вовсе не ждали этого, раскидывала мощныя крылья и уносилась въ слпящій блескъ… Вслушайтесь въ нее, въ эту дочь далекаго юга, и кто бы вы ни были, вамъ покажется, что именно о васъ поетъ она, изъ вашего сердца несутся на вольный свтъ ея то радостныя, какъ майскія птички, то грустныя, какъ сумеречная ночь, звуки…

— Кто это? спросилъ я у хозяина.

Но онъ уже блаженно опустилъ вки и вздрагивалъ отъ восторга. За его женою совсмъ не видать было пвицы, какъ вдругъ дюжій парень, именно такой, про котораго арагонцы говорятъ: ‘его ковалъ кузнецъ Хосе, а чортъ раздувалъ огонь’, завопилъ въ экстаз:

— Mi alma (моя душа) Магіанена… Цвтокъ моего сердца!

Я пробрался туда и наткнулся прямо на Маріанеллу. Она сидла въ углу, но теперь въ ея вдохновенномъ лиц, въ широкораскрывшихся глазахъ, полныхъ свта и жизни, никто бы не угадалъ недавняго смятенія и застнчивости. Двушка совсмъ преобразилась подъ вліяніемъ собственной псни. Ея грудъ волновалась, казалось, еще мгновеніе, и сама пвица унесется вслдъ за своимъ чудеснымъ голосомъ далеко, далеко.

— Muy bien… Adelante… Que nia! слышалось кругомъ.

Вс стали въ тактъ хлопать въ ладоши, а мальчикъ съ головою оанна Крестителя вдругъ вытащилъ (откуда?— его лохмотья не давали возможности предполагать у нихъ существованія кармана) кастаньеты, и въ придорожномъ кабачк началась такая чудесная tertulia, какихъ до тхъ поръ я и въ Мадрид не видывалъ. Еще нсколько минутъ, и къ Маріанелл присоединился парень, скованный кузнецомъ при сотрудничеств чорта. Надо отдать справедливость нечистому: если это онъ сообщилъ своему созданію такой чудесный баритонъ, то остается пожалть, почему наши оперные пвцы родились правильно и въ ихъ генеалогіи не участвовали силы адовы? Парень, впрочемъ, не сентиментальничалъ. Очевидно, въ немъ жили героическіе инстинкты и въ недалекомъ будущемъ онъ общалъ изъ себя великолпнаго bandido. Все, что онъ ни плъ, прославляло ‘рыцарей’ — будь это въ Россіи, я бы сказалъ — ‘большой дороги’, въ Испаніи же надо сказать — ‘рыцарей горъ’. И всюду эти рыцари благополучно избивали королевскихъ карабинеровъ, показывая имъ небо съ овчинку. Псни эти относятся къ той эпох, когда христиносы, бандиты и революціонеры поперемнно боролись съ господствующимъ строемъ жизни и въ конц концовъ такъ перемшались, что разобраться въ нихъ не удавалось ни одному судь, будь онъ хоть Соломономъ.

Я — разбойникъ, говорятъ,

Но внимаю я безъ гнва,

Какъ попы сулятъ мн адъ

И гарроту¹ — королева!..

Самъ я царствую! Въ горахъ

Все моей покорно власти:

Кручи, скалы въ небесахъ,

Безднъ зіяющія пасти.

‘Вн закона’ признанъ я!

И съ утеса, будто съ трона,

У себя я васъ, друзья,

Объявляю ‘вн закона’.

Часто тучей грозовой

Я спускаюсь къ вамъ въ долины —

И бгутъ передо мной

Слуги врные Христины.

Не угодно-ль вамъ ко мн,

На мои стремнины въ гости:

Въ черной пропасти на дн

Кто отыщетъ ваши кости?

Говорятъ, я въ городахъ

Какъ гроза могучъ и страшенъ,

Но не строю я въ горахъ

Ни темницъ, ни срыхъ башенъ.

Всякій воленъ, кто со мной

Связанъ дружбой иль любовью,

И престолъ не залитъ мой

Ни слезой, ни чистой кровью ².

Здсь свободнй дышетъ грудь,

Жарче пламя поцлуя.

Говорятъ, когда-нибудь

На гарроту попаду я!

Эко, чмъ нашли смутить

Горныхъ высей властелина!

Разв вчно будетъ жить

‘Божьей милостью’ Христина?

Въ самой смерти равенъ я

Королев и герою.

Ружья на плечи!.. Друзья,

Вс ли въ сбор вы?.. За мною!

Передъ битвой — страха нтъ,

А веселью — гд же мра?

И звучитъ мн псня вслдъ,

Въ честь разбойника Кабрера!

¹ Garrota — способъ казни. На осужденнаго надваютъ желзный ошейникъ, палачъ позади поворачиваетъ винтъ и преступникъ задушенъ.

² Престола, королевы Христины и ея отца Фердинанда VII назывался ‘кровавымъ’.

Когда парень окончилъ и на его лиц улеглось возбужденіе, а кровь отлила у него отъ глазъ, я спросилъ его:

— Вы не можете ли, сеньоръ, объяснить мн, кто былъ Кабреръ?

— Какъ, вы не знаете, Caballero?!

— Иначе бы я васъ не спрашивалъ.

— Значитъ, вы пріхали очень издалека — переходилъ онъ отъ изумленія къ изумленію. Ваши милости,— оглянулъ онъ присутствующихъ,— этотъ сеньоръ не знаетъ ничего про нашего Кабрера. Но Кабреръ былъ изъ этихъ самыхъ мстъ. Онъ прославилъ насъ. Съ тхъ поръ, какъ стоитъ молитвами Мадонны Испанія, не было такого героя.

— Гд онъ разбойничалъ?

— То есть, онъ воевалъ съ королевой Христиной и богатыми людьми. Мы вс недурно владемъ навахами (ножами), но онъ за сорокъ шаговъ могъ попасть имъ въ глазъ ребенку… Э, ему не разъ приходилось убждаться, что у нашихъ ‘господъ’ кровь вовсе не голубая, а такая же алая, какъ и у всхъ. Вы слышали, какъ онъ разъ принималъ у себя самое королеву?

— Нтъ.

— Христин натолковали столько про Кабрера, что ей захотлось посмотрть на него. Вотъ она и послала ему сказать, что прідетъ къ нему въ гости въ Сіерра-Морену, гд онъ ‘работалъ’ тогда. Онъ, разумется, общался ее принять такъ же, какъ принялъ бы самое Мадонну, если бы Пресвятая сошла для него съ небесъ. Только онъ просилъ Христину не брать никого съ собою — оказать ему довріе: ни свиты, ни стражи. Иначе онъ сочтетъ это за обиду. Ну, а у Христины, знаете, душа была ‘кастильская’. Ей бы не понадобилось занимать храбрости у тупоголовыхъ басковъ… Она сейчасъ же собралась, дохала со свитою до горы и видитъ — на утесахъ стоятъ великолпно одтые бандиты, вс въ бархат и золот. Она оставила своихъ и пошла къ молодцамъ. Только одинъ между ними въ черномъ атлас, и все вооруженіе на немъ черное. Онъ отдлился, подошелъ къ королев и преклонилъ передъ нею колно.

— Вы сеньоръ Кабреръ? спросила она.

— Я, ваше величество!

Она милостиво протянула ему руку и онъ поцловалъ ее. Потомъ онъ повелъ ее къ себ въ горы. У него были уже приготовлены для нея золотыя носилки съ бархатными, шитыми жемчугомъ, занавсями. Королева сла. Бандиты кричали ей и стрляли изъ ружей. На каждыхъ двухстахъ шагахъ ждала ее такая же партія, такъ что она наконецъ удостоила удивиться и спросила:

— Сеньоръ кавальеро, сколько же у васъ ‘войска’?

— Сколько я захочу, ваше величество.

— То есть какъ это?

— Такъ. Если мн понадобится, вс, у кого ‘душа не въ карман’, станутъ подъ мое знамя.

— А разв у васъ, сеньоръ, есть и знамя?

— Оно надъ вашимъ величествомъ теперь.

Королева подняла голову: дйствительно, надъ ея носилками молодой горецъ изъ Альгамасильи несъ хоругвь, на которой былъ изображенъ серебряный Георгій Побдоносецъ на золотомъ пол.

— Между нашими войсками одно различіе, ваше величество,— продолжалъ Кабреръ: — ваши войска вамъ стоятъ очень дорого, а мои мн ничего.

— Я пошлю къ вамъ министровъ поучиться, засмялась королева.

— Они не вернутся къ вамъ.

— Почему?

— Я ихъ повшу.

— Разв они заслуживаютъ этого?

— Да.

И тутъ, знаете, королева въ первый разъ услышала правду обо всхъ, кто ее окружалъ. Кабреръ разсказывалъ ей въ продолженіе всей дороги о длахъ ея министровъ, генераловъ, свитскихъ, и Христина приходила въ ужасъ и наконецъ воскликнула:

— Но вы ничего дурного не можете сказать о герцог Салданья?

— Это именно величайшій злодй, котораго я берегъ къ концу.

И Кабреръ повелительнымъ голосомъ приказалъ своимъ отойти. Когда онъ съ королевой остался одинъ, то, опять преклонивъ колно, спросилъ ее:

— Знаете ли, ваше величество, мое настоящее имя?

— Кабреръ. Вы изъ Арагона?

— Нтъ. Я — гидальго изъ Ламанчи (вроятно, посл Донъ-Кихота вс гидальго изъ Ламанчи!). Мое имя Пересъ де-Фуэнте-и-Арада.

— Какъ, сынъ генерала, служившаго врою и правдою моему отцу?

И разсказываютъ, что королева отъ удивленія даже приподнялась на носилкахъ.

— Да, ваше величество, сынъ преданнйшаго изъ слугъ Фердинанда VII. Но у моего отца, кром меня, была еще дочь, подобная ангелу, и даже лучше его. Она воспитывалась въ монастыр Санта Клара. Я помню ее прелестною двушкой.

— Гд она теперь?

— Спросите у герцога Салданья.

— Что онъ сдлалъ съ нею?

— Онъ похитилъ ее, обезчестилъ и потомъ выбросилъ какъ послднюю распутную женщину на улицу, а когда я явился къ нему со шпагой въ рукахъ требовать отчета, какъ дворянинъ у дворянина, онъ приказалъ лакеямъ выгнать меня палками отъ него… и меня выгнали…

— Я отомщу за васъ.

— Ради Пречистой, королева, позвольте мн самому отомстить за себя… Мой часъ придетъ!.. Прошу у васъ королевскаго слова, что никто и даже герцогъ не узнаетъ моего настоящаго имени.

— Хорошо. Но что сталось съ вашею сестрой?

— У насъ въ роду не переживаютъ позора. Она должна была умереть!.. Нашъ домъ построенъ въ Альгамасиль, на скал… Когда я вернулся и разсказалъ ей, какъ меня принялъ герцогъ, она сама потребовала, чтобы я убилъ ее… Я отказался и она поступила, какъ ей слдовало. Бросилась съ утеса внизъ…

Королева заплакала.

Кабреръ приказалъ свит опять собраться вокругъ, и они проводили королеву до громадной пещеры, гд не видно было камня подъ тончайшими шелками и богатйшимъ бархатомъ. Тысячи факеловъ горли въ ней. Рдкія блюда подавали ея величеству, винъ такихъ она, пожалуй, и у себя не всегда пивала, потому что Кабреръ отнялъ ихъ у кордуанскаго архіепископа монсеньора Луиса, а святые отцы, вы знаете, понимаютъ толкъ въ этомъ… Вечеромъ, когда королева спускалась внизъ,— только что стемнло, горы кругомъ загорлись, на утесахъ и вершинахъ запылали костры, за скалами появились десятки людей съ факелами. Казалось, все было залито заревомъ до самой долины, гд Христину ждала ея свита. Кабреръ провожалъ ее до ея кареты, и когда королева садилась въ нее, то, давъ ему опять поцловать свою руку, сказала:

— Когда вы кончите то, что хотли сдлать, и пожелаете успокоиться, вамъ стоитъ только написать мн въ Мадридъ. Можете явиться и сами…

Такъ вотъ онъ каковъ былъ, нашъ Кабреръ!

— Что же онъ вернулся?

— Нтъ.

— Чмъ же онъ кончилъ?

— Сначала онъ, какъ настоящій кастилецъ, отомстилъ врагу…

— Герцогу Салданья?

— Да. У него была дочь и она хала въ отцовское имніе подъ Кордовой съ надежнымъ карауломъ. Но что значили королевскіе карабинеры въ сравненіи съ молодцами Кабрера! Разумется, отъ нихъ не осталось и хвоста… Кабреръ захватилъ двушку и заперъ ее въ пещеру. Въ отчаяніи отецъ послалъ къ нему вести переговоры, предлагая богатый выкупъ. Но Кабреръ отвтилъ, что онъ не привыкъ имть дло съ лакеями и слугами. Тогда старый герцогъ взялъ у него охранный листъ и пріхалъ самъ.

— Узнаешь ли ты меня, герцогъ? спросилъ у него Кабреръ.

Салданья затрепеталъ (и парень даже показалъ, какъ тотъ затрепеталъ).

— Какъ, ты де-Фуэнте-и-Арада?

— Да… я!

— Ну, значитъ, дочь моя погибла!.. Ты ее обезчестилъ такъ же, какъ я твою сестру?

Парень выпучилъ глаза, наслаждаясь общимъ впечатлніемъ и, выдержавъ паузу, вдругъ вскрикнулъ:

— Но разбойникъ оказался честне герцога. Кабреръ, знаете, вскочилъ какъ ‘ужаленный левъ’ и, открывъ занавсъ въ другое отдленіе пещеры, показалъ герцогу его дочь.

— Спроси у нея самъ, тронулъ ли я хоть волосокъ съ ея головы? Разв дочери виноваты въ преступленіяхъ ихъ отцовъ?

— Чего же ты хочешь? спросилъ его Салданья.

И тогда (парень сталъ въ величественную позу) Кабреръ сказалъ ему:

— Когда-то, герцогъ, ты не хотлъ драться съ простымъ дворяниномъ Арада, теперь ты дашь удовлетвореніе разбойнику Кабреру… Выбирай секундантовъ изъ моихъ людей…

Фараоново чудовище пыхтло, Маріанелла вся такъ и впилась въ повствователя, очевидно, воплощавшаго въ своей особ для нея и Кабрера и всхъ прочихъ героевъ испанскихъ народныхъ легендъ, даже слпой Эдипъ въ лохмотьяхъ волновался и грозно стучалъ посохомъ въ землю, а младенецъ съ головой оанна Крестителя сверкалъ глазами, какъ молодой орленокъ, попавшійся въ тенета.

— Герцогъ дрался съ бандитомъ и Кабреръ убилъ его…

И, окончивъ такъ эпически-просто разсказъ, парень выпилъ стаканъ ламанчскихъ чернилъ и опять забренчалъ псню на гитар. Но меня не такъ-то легко было удовлетворить. Если я не люблю доискиваться до начала всхъ вещей, то конецъ ихъ меня весьма занимаетъ.

— И Кабреръ посл того, наврное, похалъ въ Мадридъ, королева его помиловала и онъ сдлался мирнымъ гражданиномъ, не такъ ли?

— Нтъ, сеньоръ, не такъ… Можетъ быть, онъ и сдлалъ бы это, потому что всякій въ старости становится глупъ, но, ты не стучи посохомъ, Пачеко, я вовсе не тебя имлъ въ виду, но… его зарзали…

— Свои?

— Больше, чмъ свои!.. Маріанелла лучше, чмъ кто-нибудь, знаетъ это… Ея бабка. Онъ жилъ съ нею въ горахъ, какъ съ женою, и даже лучше, чмъ съ женою (очевидно, послднее было прибавлено для успокоенія застнчивой двушки), но на него нашла блажь. Наслышалась о немъ дочка Villasequilla’скаго алкада и бжала къ нему… Ну, тутъ Кабрера смутилъ нечистый духъ… Розина — такъ звали не дочку, а бабку… она, знаете, красавица вдь была (и парень изъ своей рожи постарался, скосивъ глаза, изобразить, какая именно красавица) — и приревновала. Кабреръ крутой былъ, хотлъ съ нею разстаться, тутъ она и показала ему подвязку.

— Что?

— Подвязку. Наши женщины въ т времена за подвязками этакія тонкія навахи носили на случай, когда надо доказать, что въ ихъ груди бьется не заячье сердце. Ну, Розина- прикончила его, а потомъ и себя въ это мсто (ткнулъ онъ перстомъ въ грудь). Такъ что они оба умерли, какъ надо умереть всмъ хорошимъ людямъ.

— Почему же надо?

— А то какъ? Не радоваться же ей, когда ея мсто занято другою?

Очевидно, вмст съ культомъ ‘бандитизма’ въ окрестностяхъ

Толедо одинаково царитъ и культъ ревности.

— Спросите у Маріанеллы, какъ она думаетъ объ этомъ?

Но Маріанеллу нечего было я спрашивать, достаточно было посмотрть въ эту минуту ей въ глаза, чтобы не усомниться: она бы не отступила отъ доблестнаго примра героической бабки Розины, да, вроятно, и у нея, какъ и у той, за подвязкой ‘на всякій случай’ спрятана тонкая наваха.

Культъ бандитизма живетъ въ населеніи преимущественно центральныхъ провинцій Испаніи, несмотря на то, что правительство всхъ оттнковъ поступаетъ здсь съ разбойниками, вовсе не справляясь съ народными симпатіями и легендами. Карабинеры (но-нашему жанда

Вас. Ив. Немировичъ-Данченко

КРАЙ МАРИ ПРЕЧИСТОЙ(ОЧЕРКИ АНДАЛУЗИ)

ОГЛАВЛЕНЕ.

ЖИЛОЙ МУЗЕЙ

Читайте также:

КРАЙ МАРИ ПРЕЧИСТОЙ
(ОЧЕРКИ АНДАЛУЗИ)