Дмитрій Николаевичь {Сенявинъ.} разсказывалъ, что у него на корабл въ Черномъ мор была чудесная кошка, принадлежавшая сапожнику, горькому пьяниц. Когда онъ отлучался отъ своей работы, то оставлялъ ее хранить шилья и другіе инструменты свои отъ гардемаринъ и юнговъ — и никто не смлъ приближаться къ нимъ. Сверхъ того умный Васька отмнно хорошо представлялъ, какъ хозяинъ его, Пафнутьичъ, пьяной шатается. Не возможно человку удачне подражать! И наконецъ когда онъ скажетъ: ну, Пафнутьичь повалился — Васька упадаетъ со всхъ ногъ и начинаетъ храпть. Пафнутьича потащили на съзжую, прибавитъ сапожникъ — и кто нибудь изъ молодыхъ Офицеровъ схватитъ кошку за хвостъ и таскаетъ по кают, а она не пошевелится.
Я слышалъ также отъ г-на Берга презабавное происшествіе, случившееся у нихъ на корабл во время плаванія эскадры изъ Архангельска. ‘Въ полночь’ говорилъ онъ ‘я ложился уже въ койку, какъ встревоженъ былъ большимъ гвалтомъ на корабл, надваю кое-какъ капотъ и спшу на шканцы, но на лстниц встртясь съ матросомъ, который въ испуг бжалъ доложить вахтенному Офицеру, того на корабл — чортъ, я останавливаю его и приказываю проводить себя къ тому чорту — спускаюсь въ нижнюю палубу и вижу у боцманской каюты нсколько дрожащихъ матросовъ съ блдными, долгими лицами, а въ кают слышу дикой ревъ и оханье. Скажу признательно,’ говорилъ Бергъ ‘что я самъ невольно содрогнулся и не зналъ, на что подумать. Матросы въ рубашкахъ, полунагіе, полусонные дрожали отъ страха. Но прибодрившисъ, съ фонаремъ взглядываю въ каюту и вижу страшное животное, косматое, черное, которое, какъ показалось мн на минуту, терзало бднаго старика Боцмана, къ счастію тогда же пришла мн удачная мысль, что то долженъ быть медвженокъ съ Флагманскаго корабля — весьма смирное, тихое и ручное животное, котораго я очень любилъ. Я кличу его по имени — Мишка, и и онъ оглядывается на знакомый ему голосъ, наконецъ трагическое происшествіе кончилось большимъ смхомъ. Вышло, что Мишка, лазая по баку, оборвался, упалъ въ море, и какъ не могъ понастъ на свой корабль, то взлзъ на шедшій первымъ въ кильватер за Фрагманскимъ. Ночь была темная, такъ что никто не примтилъ, какъ Мишка, по чрезвычайно тонкому обонянію, отправился въ гости къ Боцману, у котораго, какъ у великаго постника, въ бурачк стоялъ на полк медъ. Никто не слыхалъ также, какъ пробрался онъ въ каюту къ нему и взлзъ на койку, но когда началъ доставать медъ, то по неловкости медвжьей опрокинулъ буракъ прямо на лице спящаго Боцмана. Жадный Мишка кинулся лизать пролитой медъ, и бывъ недоволенъ, что Боцманъ, пробудившись, началъ ворочаться и кричать караулъ! сталъ ужасно ворчать и придерживать его къ койк. На крикъ Боцмана вошелъ съ фонаремъ караульный матросъ, но увидя страшное чудовище, съ испугу бросилъ фонарь и закричалъ — чортъ! Выскочило нсколько матросовъ изъ коекъ, но всякой изъ нихъ, взглянувъ, длался полумертвымъ. Въ семъ положеніи засталъ Берсъ сіе происшествіе и ршилъ задачу, но бдный Боцманъ такъ былъ перепуганъ, что лишился памяти и долго былъ болнъ. ‘Едакой страсти’ уврялъ доброй, заслуженный старикъ, я еще отродясъ не видывалъ, хотя вытерплъ тридцать бурь и нсколько сраженій.’ Проказникъ Мишка не сошелъ съ бднаго Боцмана, пока не вылизалъ ему все лице чисто начисто, непричиня ему впрочемъ никакого вреда. Можноль было вообразить старику, что на корабл явился медвдь? Какъ не принять его въ просонкахъ за нечистаго духа?
У Капитана Лукина была прекрасная Нюфоундландская собака. Всякой разъ какъ пробьетъ извстный звонокъ, посл коего, разбираютъ матросы свои койки, она являлась съ ними вмст къ шкафуту, безошибочно выбирала свою койку и относила ее на мсто, и на другой день по утру приносила ее обратно въ положенное для всхъ время.
——
Свиньин П.П. Кот, медведь и собака на флоте / Из воспоминаний П.Свиньина, ч.II // Вестн. Европы. — 1819. — Ч.103, N 3. — С.238-241.