Ги де Мопассан.
Костер
Ги де Мопассан.
Костер
Примечания
Примечания
—————————————————————
Костер, Мопассан Ги_Де, Год: 1884
Время на прочтение: 7 минут(ы)
В прошлый понедельник в Этрета скончался индийский князь Бапу Сахиб Кхандерао Гхатгай, родственник его светлости махараджи гаиквара княжества Барода в Гуджарате.
В течение трех недель на улицах можно было встретить с десяток молодых индусов — маленьких, гибких, темнокожих, в серых европейских костюмах и круглых фуражках с узким козырькбм — такие фуражки носят английские жокеи. Это были сиятельные индусы, прибывшие в Европу для изучения постановки военного дела в главнейших западных государствах. В состав этой группы входили три князя, один их знатный европейский друг, переводчик и трое слуг.
Во главе их стоял ныне умерший князь, сорокадвухлетний старик, тесть гайквара Сампатрао Кашивао, брата его светлости гайквара княжества Барода.
Тестя сопровождал его зять.
Имена остальных индусов: гайквар Ганпатрао Шраванрао, кузен его светлости Кашерао Гадхав, Васудев Мадхав Самартх — переводчик и секретарь, Рамчандра Баджаджи, Гану-бин-Пукарам Кокат, Рамбхаджи-бин-Фауджи — рабы.
В тот день, когда ему предстояло покинуть родину, ныне умерший князь был вдруг охвачен невыносимой тоской, убежденный в том, что живым ему не вернуться, он хотел было отказаться от путешествия, но ему пришлось склониться перед волей своего знатного родственника, гайквара княжества Барода, и отправиться в путь.
Индусы приехали в Этрета, намереваясь провести там конец лета. Местные жители из любопытства ходили смотреть, как они купались в Рош-Бланш.
Дней пять-шесть назад у Бапу Сахиба Кхандерао Гхатгая заболели десны, воспаление перешло на горло, открылось нагноение, оно осложнилось гангреной, и в понедельник врачи заявили молодым спутникам князя, что положение последнего безнадежно. Почти тотчас началась агония. Видя, что больной едва дышит, друзья подняли его с кровати и положили на каменный пол, чтобы он испустил дух, распростершись на матери-земле, согласно предписанию Брамы.
Затем они обратились к мэру, г-ну Буассей, с просьбой разрешить им в тот же день предать огню тело покойного, — это также предписывалось требованиями индусской религии. Мэр не решился удовлетворить это ходатайство и послал телеграфный запрос префекту, добавив, однако, что будет рассматривать неполучение ответа как разрешение. Так как до девяти часов вечера ответа не последовало, а болезнь, от которой умер индус, была заразной, было решено, что кремация тела будет совершена в эту же ночь, на берегу моря, у подножия прибрежной скалы, во время отлива.
Теперь мэру ставят в вину его решение, между тем он поступил, как умный, энергичный и свободомыслящий человек, к тому же он опирался на мнение и на советы трех врачей, лечивших больного и установивших факт его смерти.
В тот вечер в казино танцевали. Это был довольно холодный вечер, вечер ранней осени. С моря дул сильный ветер, но оно еще не волновалось. По небу неслись разорванные, растрепанные облака. Они набегали издали, с горизонта, темнея на фоне небес, светлели, приближаясь к луне, и заволакивали ее на мгновение, стремительно проносясь перед нею.
Выделяясь двумя черными пятнами среди нежно озаренного пейзажа, темнели высокие, крутые скаты двух прибрежных возвышенностей, которые обрамляют полукруглый пляж Этрета и заканчиваются двумя знаменитыми скалами в виде арок, носящими название ‘Ворот’.
В течение всего дня шел дождь.
Оркестр в казино играл вальсы, польки, кадрили. Внезапно пронесся необычайный слух: рассказывали, что в отеле умер какой-то индийский князь и что родственники покойного просили у министра разрешения ожечь его тело. Но такой способ погребения еще настолько противоречит нашему быту, что никто этому не поверил, по крайней мере, никому не пришло в голову, что сожжение тела совершится так скоро. Было уже поздно, все разошлись по домам.
В полночь по улицам прошел фонарщик, гася один за другим желтые огоньки газовых рожков, освещавшие уснувшие дома, грязь, лужи воды. Мы ждали, — ждали того часа, когда улицы городка затихнут и опустеют.
С самого полудня столяр распиливал бесчисленные доски на маленькие куски, недоумевая, к чему эти куски могут пригодиться и зачем понадобилось губить столько хорошего материала. Напиленные дощечки нагрузили на телегу. Телега направилась кружным путем к берегу моря, куда и прибыла, не возбудив никаких подозрений у встречавшихся по пути запоздалых прохожих. Она довезла свой груз по прибрежной гальке к самому подножию скалы. Там дощечки были выгружены, и слуги-индусы принялись сооружать из них высокий, продолговатый костер. Они работали одни: рука иноверца не должна принимать участия в этой священной церемонии.
В час ночи родственникам покойного сообщили, что они могут приступить к выполнению обряда.
Дверь домика, где обитали индусы, отворилась, и мы увидели в тесной, слабо освещенной передней покойника, лежавшего на носилках и закутанного в белый шелк. Под этим бледным покрывалом отчетливо вырисовывалось распростертое тело.
Индусы, серьезные и строгие, стояли у его ног. Один из них, приговаривая тихим монотонным голосом непонятные слова, совершал над мертвым предписанные похоронные обряды. Он ходил вокруг тела, иногда прикасался к нему, а потом, взяв висящую на трех цепочках урну, долго кропил его священной водою Ганга (куда бы ни отправился индус, он должен иметь при себе эту воду).
Затем четверо индусов подняли носилки и медленным шагом тронулись в путь. Луна зашла, оставив грязные, пустые улицы погруженными во мрак, но тело на носилках, казалось, светилось, — так сверкал в темноте белый шелк. И это светлое тело плыло в ночи, поддерживаемое людьми, чьи темные лица и руки сливались во мраке с их одеждой, то была поразительная картина.
За носилками шло трое индусов, а за ними, головой выше их всех, закутанный в светло-серый дорожный плащ, шел англичанин, их друг, человек образованный и утонченный, который служил индусам проводником в их путешествии по Европе и помогал им своими советами.
Мне чудилось, что здесь, под туманно-холодным небом, на маленьком северном пляже, передо мною разыгрывается какое-то символическое зрелище. Мне казалось, что это хоронят побежденный дух Индии и что его провожает, как провожают в могилу тело усопшего, победитель в сером английском плаще, дух Англии.
Ступив на сыпучую гальку, индусы-носильщики остановились передохнуть. Затем они пошли дальше — мелкими шажками, сгибаясь под тяжестью ноши. Наконец они достигли костра. Он был сложен в углублении прибрежной скалы, у самого ее подножия. Над ним высилась белая отвесная стометровая круча, казавшаяся темной во мраке.
Костер достигал примерно одного метра вышины. На него возложили тело. Один из индусов попросил, чтобы ему указали Полярную звезду. Его просьба была исполнена, — и тогда покойного раджу положили головой к северу, а ногами к его родине. На тело вылили двенадцать бутылок керосина и с ног до головы покрыли его распиленными сосновыми дощечками. Потом, в течение почти целого часа, родственники покойного и слуги продолжали накладывать дощечки на костер, постепенно возвышая его уровень, теперь он был похож на те штабеля сложенных досок, которые хранят у себя на чердаке столяры. В заключение на костер вылили еще двадцать бутылок керосина и высыпали мешок мелких щепок. В нескольких шагах от костра в маленькой бронзовой жаровне мерцал огонек — он горел с того мгновения, как принесли тело.
Время настало. Родственники подошли к жаровне. Так как огонь на ней еле теплился, в нее подлили масла — и вдруг пламя взвилось, осветив сверху донизу высокую стену скалы. Один из индусов, наклонившийся над жаровней, выпрямился, подняв руки с согнутыми локтями, — и на огромной белой скале внезапно выросла перед нами колоссальная черная тень, — тень Будды в его гиератической позе. И тень островерхой шапочки на индусе казалась тенью головного убора божества.
Эта картина была так поразительна и неожиданна, что сердце мое забилось, будто при виде какого-то призрака.
Да, то был он, древний, священный кумир, из глубины Востока явившийся в Европу и охраняющий своего сына, которого ожидал погребальный костер.
Тень исчезла. Жаровню поднесли к костру. Щепки на верху костра вспыхнули, затем загорелись дощечки, и ослепительный свет сразу озарил берега, полосу гальки и пену прибоя.
Он становился с каждой секундой все ярче, отблеск его озарял далеко в море пляшущие гребни волн.
Порывистый ветер с моря раздувал пламя, оно приникало, выпрямлялось, рассыпало миллионы искр. Искры с бешеной быстротой мчались ввысь, мимо отвесного берега, и терялись в небе, смешиваясь со звездами и увеличивая собой их число. Раздавались жалобные крики потревоженных ночных птиц, — раскинув белые крылья, они влетали в освещенное костром пространство и, описав длинную дугу, вновь исчезали во мраке.
Вскоре костер превратился в сплошную огненную массу — не красную, но желтую, ослепительно желтую, — превратился в какой-то пылающий горн, бичуемый ветром. И вдруг, при особенно сильном порыве, он покачнулся и наполовину обрушился, накренившись к морю, тело открылось, — оно лежало, почерневшее, на огненном ложе и горело длинными языками синего пламени.
Обрушилась и часть костра, с правой стороны. Тело повернулось на бок, словно человек, лежащий в постели. Его тотчас же покрыли новыми дощечками, и пламя запылало яростнее прежнего.
Индусы, сидя полукругом на гальке, печально и сурово глядели на костер. Так как было очень холодно, мы, посторонние, тоже подошли к огню — так близко, что дым и искры били нам в лицо. Мы не ощутили никакого другого запаха, кроме запаха горящей сосны и керосина.
Часы текли. Рассветало. К пяти часам утра от костра оставалась только куча пепла. Родственники усопшего подобрали пепел, часть его развеяли по ветру, часть бросили в море, а часть ссыпали в медный сосуд, чтобы увезти его обратно в Индию. Затем они удалились — оплакать покойника у себя дома.
Таким образом, эти юные князья со своими слугами, располагая крайне недостаточными средствами, сумели довести до конца кремацию тела своего родственника и справились с этой задачей безукоризненно, с необычайной умелостью и замечательным достоинством. Все обряды, которых требовали строгие предписания их религии, были выполнены. Усопший покоится в мире.
На другой день, с раннего утра, Этрета охватило неописуемое возбуждение. Одни утверждали, что кого-то сожгли живьем, другие — что хотели утаить следы преступления, третьи — что мэра посадят в тюрьму, четвертые — что индийский князь умер от холеры.
Мужчины удивлялись, женщины негодовали. Толпа людей провела весь день на том месте, где был разложен костер, разыскивая в еще не остывшей гальке остатки костей. Костей набрали столько, что их хватило бы на десяток скелетов: местные фермеры нередко бросают в море дохлых овец. Игроки бережно прятали эти косточки в свои кошельки. Но никому из них не досталось ни частицы подлинного праха индийского князя.
В тот же вечер прибыл правительственный чиновник — расследовать данный случай. По-видимому, он взглянул на это странное происшествие, как человек здравый и благоразумный. Но что-то напишет он в своем рапорте?
Индусы заявили, что если бы им запретили сжечь тело их соотечественника во Франции, они увезли бы его в более свободную страну, где им дали бы возможность выполнить предписания своей религии.
Итак, я видел, как человека сожгли на костре, и это возбудило во мне желание исчезнуть подобным же образом.
При сожжении все кончается сразу. Человек ускоряет медленную работу природы, а не замедляет ее еще более, как тогда, когда тело умершего заключено в отвратительный гроб, где оно разлагается целыми месяцами. Плоть умерла, дух отлетел. Очистительный огонь в несколько часов распыляет то, что было живым, существом, развеивает останки по ветру, превращает их в воздух и в пепел, а не в мерзкую гниль.
Это чисто и здорово. Есть что-то отвратительное и страшное в гниении трупа под землей, в замкнутом ящике, где тело превращается в жидкую массу, в черную, вонючую грязь. При виде гроба, который опускают в топкую яму, сердце сжимается от томительного страха, но пылающий под открытым небом костер — это величественное, прекрасное и торжественное зрелище.
Напечатано в ‘Фигаро’ 7 сентября 1884 года.
Источник текста: Ги де Мопассан. Полное собрание сочинений в 12 т. — Москва: ‘Правда’, 1958 (библиотека ‘Огонек’). Том 11, с. 260—266.
OCR, sad369 (6.12.2007)