В.В. Розанов
В.В. Розанов
Корреспондирующие и некорреспондирующие
Корреспондирующие и некорреспондирующие
Корреспондирующие и некорреспондирующие, Розанов Василий Васильевич, Год: 1906
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Депутат Жилкин излагает в ‘Нашей Жизни’: ‘Передо мной сейчас лежит груда приговоров и писем, полученных из разных мест России. Пишут не мне, неизвестному для них человеку, а пишут депутату, представителю населения, пишут с трогательным доверием в чистоту намерений и мужество членов Г. Думы, требуют неотступной борьбы со старым режимом и обещают могучую народную поддержку’…
‘Пишут’ ему и, вероятно, Аладьину и Аникину после многочисленных приглашений ‘писать’, которые со страниц той же ‘Нашей Жизни’, ‘Голоса’, ‘Трудовой России’, ‘Речи’ и других дружественных изданий посыпались в провинциальную Россию после 13 мая. Со страниц этих органов неустанно проводилась и проводится та мысль, что Дума сама по себе ничто и все значение свое почерпает из той поддержки, которую она находит в населении, что поэтому население в селах и городах должно собираться на митинги, постановлять приговоры и присылать эти приговоры на имя депутатов Думы, — т.е. все той же троицы из Аникина, Аладьина и Жилкина. И посылают приговоры, а затем они печатаются в газетах, а то так и прямо читаются в заседаниях самой Думы с кафедры. Конечно, какой же группе в 150-200 человек, не пишущих в газетах и не говорящих даже в уездном земском собрании, не приятно прочесть в газете или в отчетах Думы свое слово, свою мысль, свое пожелание с сознанием, что их читает вся Россия. Перспектива авторства вообще заманчива, а такого авторства, на которое будет обращено особенное внимание, которому придается адресатом значение документа, — заманчива втройне. И мы уверены, что в руках Жилкина и двух его собратов скоро очутятся не груды, а горы телеграммной, почтовой и писчей бумаги с ‘приговорами’, ‘мнениями’ и т.п.
Все это так просто, так элементарно, что может показаться мудрым или важным только мужику. Много ли, однако, ‘пишут’? Берем первую же цитату из письма к депутату Жилкину:
‘Мы, крестьяне Московской губернии, Звенигородского уезда, селений Большой Вязьмы, Малой Вязьмы, Шараповки и Захарова, собравшись в числе 125 человек, обсуждали положение нашей родины’ и т.п.
Нужно быть отуманенным каким-то туманом, чтобы не видеть, что если в четырех селениях (не деревнях) собирались писать, под письмом собирались подписи, — то, очевидно, были приглашены к подписанию ‘приговора’ все сельчане, около четырех тысяч человек: но приблизительно 3875 отказались подписывать письмо, и нашлось всего 125 человек, т.е. кучка совершенно незаметная, подписавшая письмо. Кто же этого не понимает, что если пишут письмо не ‘совершенно не известному никому Жилкину’, а ‘члену Государственной Думы’, т.е. что-то почти официальное, деловое, — и в собирании подписей в высшей степени заинтересованы инициаторы и авторы письма, ибо от числа подписей зависит сила письма, то, очевидно, они не прошли мимо ни одного домика, не пригласив хозяев его подписаться, — что тут пошло все в ход: дружба, родство, предварительные беседы, просьбы, угощения, чаи. И все же в итоге только 125 человек: если считать по три подписи с избы, то не выйдет и пятидесяти крестьянских изб из 4 не деревень, а сел!! Ничтожное число. Между тем решение подписать шло, без сомнения, семьями, избами, людей единомышленных: подписывается старик отец, подписываются и взрослые сыны, один, два, а то и три. Между тем большие села заключают в себе до 4-х тысяч жителей: а чтобы село, имеющее церковь, окруженное бесцерковными деревнями, имело менее тысячи жителей, — это вещь маловероятная, исключительная. Во всяком случае в четырех этих селениях живет от 4 до 12 тысяч народу: какою же невидимою горсточкою представятся эти 125 ‘пишущих’, изб 40-50 ‘сродственников’ и ‘суседей’, которые вопреки отказу всех прочих смастерили письмо депутату Жилкину. И только четыре селения в Звенигородском уезде? а все прочие уезды губернии молчат? Неужели депутат Жилкин не замечает глубокого комизма, в который он становится со своими 125 подписями среди миллиона губернского крестьянства, которое ничего о нем, Жилкине, не думает и вовсе не собирается ему ничего писать. А от 4 до 12 тысяч, уже опрошенных и которым только предложили ‘подмахнуть фамилии’ под написанным письмом, сказали упорное ‘нет’, т.е. сказали отрицание и порицание.
Да и вообще молчащих слишком много! Россия веками приучена к молчанию. И тут, конечно, вина нашей старой бюрократии, которая, учитывая в свою пользу молчание народное, не рассчитала возможности, что когда-нибудь эта привычка к молчанию сыграет роковую роль в отношении к ней самой, бюрократии. Теперь вот и пришло такое время, что все выучившиеся говорить говорят против нее, а кто если и мог бы что-нибудь сказать в защиту если не бюрократии, то хоть терзаемой родины своей, — просто не умеют или не решаются говорить. Повторяем, — молчащих слишком много, миллионы против тысяч и, как вот в приведенном расчете, тысячи против сотни с небольшим! Что же, эти молчащие лишены всяких прав? В них, пожалуй, и души нет? Жилкин так и может их затоптать со своими ‘125 подписями’?..
Глубокий трагизм положения заключается в том, что наша беспечная бюрократия не выучила население даже членораздельно выговорить, чего оно хочет и что оно думает. И можно только догадываться по отказу подписать какой-нибудь ‘приговор’, письмо или телеграмму — с чем именно не согласны эти молчащие, чего они не хотят, и уже косвенно — заключить о том, чего они хотят. Во всяком случае думать, что эти молчащие миллионы не хотят более быть русскими, не хотят России, что они присоединяются к религиозно-кощунственным возгласам, какие уже раздались в Думе вроде слов о ‘сошествии Св. Духа на циркуляр губернатора’, — думать все это преждевременно. Поверить в сочувствие всему этому народа можно бы тогда только, если бы повсюду по селам совершался погром церквей. Этого нет, этого не началось. И, следовательно, народ русский остается народом русским. Самые аграрные беспорядки очень велики только в сконцентрированном газетном чтении, — где подряд стоит ежедневно 5-6, 10-15 (иногда больше) однородных извещений. Кажется, в чтении так много, а на самом деле это совершенно тонущая в море капля. Сожигание помещичьих риг, лесов, реже усадьб началось не сейчас, оно было все 25 лет, но только на этом явлении не было сосредоточенного внимания, обо всем этом меньше волновались газеты, меньше говорило общество. Газет так много теперь, все они так возбуждают к ‘заявлению себя’ беспокойных элементов, что остается вполне удивительным, что призыв не находит гораздо более ‘готовности действовать’, чем сколько есть. И Жилкиным остается показывать ‘125 подписей’, когда все хорошо понимают, что промолчали на призыв его — миллионы.
Впервые опубликовано: Новое время. 1906. 13 июня. No 10864.