Мэри и Чарльз Лемб
Мэри и Чарльз Лемб
Шекспир, рассказанный детям
Шекспир, рассказанный детям
Король Лир, Лэм Чарльз, Год: 1808
Время на прочтение: 15 минут(ы)
М., ‘Московский рабочий’, 1994.
Текст печатается по изданию: ‘Шекспир для детей’, издание товарищества М. О. Вольфа, 1914 г.
У Лира, короля Британии, было три дочери: Гонерилья, супруга герцога Албанского, Регана, супруга герцога Корнуэльского, и Корделия, молодая девушка, руки которой добивались король Французский и герцог Бургундский. Герцог Бургундский и король Франции явились ко двору Лира просить руки его младшей дочери.
Престарелый король, обремененный годами,— ему было уже за восемьдесят лет,— чувствовал утомленность. Он решил передать управление государством в более молодые руки, а сам хотел спокойно приготовиться к смерти, которая, как он полагал, была уже не за горами. Лир призвал своих трех дочерей, желая испытать их любовь и узнать, кто из них больше всех любит отца. Он хотел разделить между ними свое королевство так, чтобы наиболее любящей дочери досталась наилучшая часть владений.
На вопрос Лира старшая, Гонерилья, объявила, что любит своего родителя сильнее, чем это может выразить слово. Он для нее дороже света ее собственных глаз, дороже жизни и свободы. Она чрезмерно много говорила про свои чувства, нетрудно было понять, что нет в ее сердце искренней любви. Ведь для выражения истинного чувства достаточно только нескольких слов, простых и кратких. Но старый король с восторгом слушал эти уверения в любви, не сомневаясь, что они исходят из глубины души. Его отцовское сердце было тронуто, и он подарил Гонерилье и ее мужу треть своего огромного королевства.
Затем Лир подозвал к себе вторую дочь и спросил, что она скажет. Регана, такая же притворщица, как и ее сестра,— не отстала от сестры в уверениях. Она повторила все сказанное Гонерильей и, кроме того, прибавила, что все ее радости и удовольствия бледнеют перед счастьем, какое доставляет ей любовь к дорогому отцу и королю.
Король Лир поверил и Регане и благословлял небо за ниспослание ему столь преданных детей. Убежденный в любви Реганы, он подарил ей и ее мужу также одну треть королевства.
После этого Лир обратился к младшей дочери своей, Корделии. Он надеялся, что и она порадует его слух такими же сладкими речами, как старшие дочери. Король думал даже, что ее уверения в любви окажутся еще горячее, так как она всегда была любимицей отца, и он баловал ее более, чем остальных дочерей. Но Корделию возмутила льстивая неискренность сестер. Она понимала, что на языке у них одно, а на сердце другое. Видела, как они заискивают перед отцом, чтобы выманить у него власть, а потом могут изгнать старика из его собственных владений и сами, вместе со своими мужьями, начнут управлять государством, всячески обижая престарелого короля. Не желая подражать сестрам, Корделия ответила очень кратко, что она любит отца так, как ее обязывает долг дочери. Не больше и не меньше.
Король, пораженный этой мнимой неблагодарностью своей любимицы, посоветовал ей взвесить сказанное и изменить ответ, так как иначе ее слова могут повредить ее счастью.
Тогда Корделия заявила, что если отец вскормил и вспоил ее, то и она отвечала ему преданностью, слушалась его, любила и уважала. Но язык ее отказывается произносить высокопарные речи, подобные речам ее сестер. И она не может обещать, будто не станет любить никого на свете, кроме одного отца. ‘Зачем,— спросила она,— у сестер есть мужья, раз они уверяли, что любят лишь своего родителя?’ Если она, Корделия, выйдет замуж, то тот, кому будет отдана ее рука, наверное, потребует от супруги половину ее любви, половину внимания и долга. А потому она, не в пример сестрам, никогда не согласится выйти замуж, чтобы сохранить всю свою любовь исключительно для отца.
Корделия действительно любила отца, любила, пожалуй, почти столь же безгранично на деле, как сестры любили его только на словах. В другое время Корделия заговорила бы о своей любви к Лиру в более теплых и мягких выражениях и без тех холодных фраз. Но после льстивых речей сестер, рассчитанных на вознаграждение, она решила, что благороднее всего любить молча. При подобном поведении ее уж никак нельзя было заподозрить в корыстолюбии, то есть в том, что она любит, надеясь получить за это награду. А если в ее уверениях не было силы и красноречия, какими отличались речи ее сестер, то взамен этого в них было больше искренности и правды.
Однако безыскусственные слова Корделии возмутили короля Лира. Он и в лучшие свои годы отличался горячим и тяжелым нравом. Под старость же совсем разучился понимать людей и перестал отличать лесть от правды. Поэтому король не отдал предпочтения простым, сердечным словам младшей дочери перед цветистыми и неискренними речами ее сестер. В припадке гнева Лир раскричался на Корделию, лишил ее наследства и подарил третью часть королевства, предназначавшуюся ей, другим двум дочерям и их мужьям, герцогам Албанскому и Корнуэльскому.
Король Лир призвал к себе двух дочерей, Гонерилью и Регану, и в присутствии всех придворных преподнес каждой из них по маленькой короне. Таким образом он передал в их руки всю власть над государством, оставив за собой лишь титул короля. Отказавшись от своих королевских прав, Лир поставил условием, что он вместе со своей свитой, состоящей из ста телохранителей, будет проживать поочередно во дворцах владетельных дочерей.
Такое неразумное распределение королевских владений и прав очень поразило и опечалило придворных. Все понимали, что Лиром овладел гнев, что разум покинул его. Однако никто не смел остановить обезумевшего короля. Один только граф Кент сделал попытку заступиться за Корделию. Но разгневанный король приказал Кенту замолчать, грозя ему в противном случае смертью. Кент всегда был предан Лиру, которого уважал как короля, любил как отца и слушался как учителя. Свою же жизнь Кент ценил лишь постольку, поскольку она могла быть полезной королю. Он готов был рисковать собой для спасения Лира, и даже теперь, когда король несправедливо разгневался, благородный граф не забыл своего долга. Он стал убеждать Лира, что желает ему добра. Просил короля хорошенько подумать, как он это делал раньше в серьезных случаях, и изменить свое опрометчивое решение. Кент прибавил, что готов поплатиться жизнью, если окажется ошибочным его утверждение, и убеждал, что Корделия любит отца не менее, чем ее сестры, не поскупившиеся на пустые, лживые слова
Откровенная речь графа Кента еще больше разгневала короля. Подобно умалишенному, готовому в припадке убить врача и остаться без его помощи, Лир изгнал своего верного слугу, предоставив ему только пять дней на приготовление к отъезду. Король прибавил, что если на шестой день ненавистный граф Кент еще будет находиться в пределах Британии, то поплатится за это жизнью.
Граф Кент обратился к королю с прощальным словом и сказал, что с тех пор как король показал себя столь несправедливым, он предпочитает подвергнуться изгнанию, чем оставаться на родине. Далее Кент просил богов благословить Корделию, эту милую девушку, которая так правдиво думала и так скромно говорила. И пожелал, чтобы многообещающие слова Гонерильи и Реганы подтвердились добрыми поступками. Договорив прощальное слово, Кент удалился с твердым намерением остаться и на чужбине прежним благородным графом Кентом.
По уходе графа были призваны герцог Бургундский и король Франции. Их уведомили о решении Лира и спросили: продолжают ли они добиваться руки Корделии, которая впала в немилость у отца и ничего уже не может принести своему будущему супругу в приданое?
Герцог Бургундский ответил, что при таких условиях он отказывается от Корделии. Но король Франции оценил прямодушие Корделии и понял, что она потеряла любовь своего отца только потому, что не захотела льстить ему и заискивать перед ним, как ее сестры. Король французский подошел к Корделии и взял ее за руку. Уверяя девушку, что ее добродетели дороже целого королевства, он предложил ей распрощаться с родиной и с отцом и отправиться вместе с ним во Францию. Там она станет его супругой, королевой всего государства, и будет владеть землями, несравненно лучшими, нежели те, что получили ее сестры. При этом молодой король презрительно отозвался о герцоге Бургундском, любовь которого утекла с быстротой воды.
Корделия со слезами на глазах прощалась с сестрами, умоляя их любить отца, заботиться о нем и доказать ему не на словах, а на деле свою преданность. Но сестры ответили ей, что сами знают свой долг и не нуждаются в ее указаниях. Вместо того чтобы учить других, пусть она, в свою очередь, постарается угождать своему супругу, который взял ее (как они насмешливо выразились) из милости.
Корделия оставила родину с тяжелым сердцем. Она ведь хорошо знала коварство сестер и боялась за судьбу искренно любимого отца.
Действительно, не успела Корделия уехать, как стали проявляться злые наклонности королевских дочерей, переставших притворяться любящими. Старый король поселился у старшей дочери Гонерильи. Но уже через месяц почувствовал глубокую разницу между обещаниями Гонерильи и ее поступками. Эта злая и алчная женщина не довольствовалась частью королевства, полученной от отца. Она стала вымогать у него те небольшие владения, которые старик оставил себе как бы для доказательства, что он все еще король. Гонерилья уже не старалась скрыть своего отношения к отцу и к его свите. Когда же старик выражал желание поговорить с ней о ее поведении, она уклонялась от объяснений то под видом болезни, то под каким-нибудь другим предлогом. Было ясно, что Гонерилья не питает никакого уважения к сединам отца и считает его присутствие обузой для себя. На свиту же его она смотрела как на шайку дармоедов, разоряющих ее своим присутствием во дворце.
Примеру Гонерильи следовали и ее слуги. Они обращались с королем невнимательно, часто отказываясь исполнять его приказания, а еще чаще прикидываясь, будто не слышат его повелений. Бедный король не мог не заметить перемены в обращении своей дочери. Однако старался смотреть на все сквозь пальцы и терпел, насколько у него хватало сил. Известно ведь, что люди неохотно признают свои собственные ошибки и как бы не примечают неудач, происходящих по их же собственной вине.
Истинная любовь и верность не исчезают даже в несчастье, коварства и бессердечного корыстолюбия нельзя прикрыть никаким притворством. Примером тому мог бы служить Кент. Изгнанный из страны под угрозой смерти, он тем не менее решил все-таки остаться тайно на родине, чтобы прийти на помощь своему королю и господину, если это понадобится. И вот Кент сказал себе, что теперь ему пора явиться на помощь несчастному королю. Он переоделся слугой, потом, скрыв свое звание и богатство, пошел к Лиру и предложил поступить к нему в услужение.
Король, не узнав графа, охотно взял его в слуги, так как ему очень понравилась простота и откровенность Каюса,— как себя назвал Кент.
Бедный король Лир слишком скоро убедился, что льстивые речи, которыми его осыпали дочери, ничего не стоят. А потому сразу привязался к правдивому и бесхитростному Каюсу.
Итак, Кент стал простым слугой короля, не подозревавшего, что это — его бывший любимец, могущественный и богатый граф Кент. Каюс очень скоро нашел случай доказать преданность своему господину. В первый же день после его поступления на службу к старому Лиру дворецкий Гонерильи вел себя в высшей степени непочтительно по отношению к королю. Был с Лиром резок и груб, вероятно, по наущению своей госпожи. Каюс вышел из себя и побил дерзкого дворецкого. После этого случая король еще больше привязался к новому слуге.
Впрочем, был и еще один друг у короля, помимо Кента.
В старину у королей и знатных людей существовал обычай держать при себе шутов, которые развлекали господ в часы досуга, после серьезных занятий. Был и у Лира такой шут. Преданный престарелому королю, он не оставил Лира даже после того, как весь двор был распущен. Шут этот по-прежнему продолжал смешить несчастного Лира остроумными и меткими замечаниями. Иногда же позволял себе зло вышучивать своего господина, имевшего неосторожность отказаться от престола и отдать все льстивым дочерям. В откровенных речах, в песенках и поговорках милый, добрый шут высказывал самые смелые мысли, не стесняясь даже присутствия Гонерильи. Часто он напевал про то, как ‘Синичка кукушку в гнезде выкормила, а кукушка синичку из гнезда выкинула’… И сравнивал синичку с королем, а кукушку с Гонерильей. Шут уверял, что Лир больше не Лир, а лишь тень Лира. За такие вольные речи и дерзкие намеки люди Гонерильи не раз угрожали шуту побоями.
Между тем Гонерилья не ограничилась проявлением полного неуважения и пренебрежительности по отношению к королю. Бессердечная дочь объявила наконец отцу, что его пребывание у нее во дворце невозможно, если Лир не откажется от своей многочисленной свиты. Она уверяла, будто люди эти ничего не делают, а только кричат и пируют. Находила, что было бы самым благоразумным оставить из свиты лишь нескольких стариков в возрасте самого Лира.
Сначала Лир не верил своим глазам и ушам. Он не мог представить, чтобы его родная дочь позволила себе так говорить с ним, требуя роспуска свиты и отказывая отцу в уважении, несмотря на то что он наградил ее короной. Но когда дочь продолжала настаивать на своем недостойном требовании, старый король окончательно потерял всякое терпение. Он назвал ее отвратительным коршуном и лгуньей. Гонерилья действительно лгала, так как все сто телохранителей короля были людьми примерного поведения. Они усердно и добросовестно исполняли свой долг и отнюдь не шумели и не пировали.
Король решил отправиться со своей свитой к дочери Регане и приказал сейчас же приготовить себе лошадей. Лир говорил о неблагодарности и жестокосердии Гонерильи, которую сравнил с дьяволом. Он бранил ее так, что страшно было слушать. Поднимал руки к небу и умолял не давать ей детей или же послать ей детей, таких же злых и бессердечных, как она сама. Просил небо, чтобы потомство Гонерильи оказалось бы таким же неблагодарным по отношению к матери, какой являлась она относительно своего отца. ‘Пусть,— говорил король,— она почувствует, что неблагодарность ребенка жалит сердце больнее, нежели жало ядовитой змеи’.
Муж Гонерильи, герцог Албанский, пытался было уверить короля, что он непричастен ко всему случившемуся. Но Лир не захотел слушать зятя, велел немедленно седлать лошадей и вместе со своей свитой отправился к дочери Регане. Тут Лир впервые подумал, как незначительна вина Корделии (если ее можно было считать вообще виновной) в сравнении с недостойным поведением ее сестры. Бедный старик заплакал. Но в то же время ему стыдно стало своих слез. Он понимал, что Гонерилья — низкое существо и недостойна того, чтобы он, ее отец и король, проливал из-за нее слезы.
Приближаясь ко дворцу Реганы, где она и ее супруг жили очень пышно и богато, Лир послал вперед Каюса с письмом к дочери. В письме он сообщал Регане о своем прибытии, чтобы та успела приготовиться должным образом к встрече отца. Сам король вместе со свитой следовал за гонцом.
Однако оказалось, что Гонерилья успела опередить Лира и послала Регане письмо, в котором обвиняла короля в неуживчивости и сварливости. Она советовала сестре не принимать к себе многочисленной отцовской свиты. Посланный Гонерильи прибыл во дворец Реганы одновременно с Каю-сом, и оба они встретились у ворот.
Гонец Гонерильи оказался старым врагом Каюса,— тем самым дворецким, которого Каюс проучил за непочтительное обращение с королем Лиром. Догадавшись о цели прибытия дворецкого, Каюс вызвал его на поединок, но получил отказ. Тогда Каюс в пылу гнева опять избил дворецкого. Регана тотчас же узнала обо всем происшедшем у ворот замка и велела заковать Каюса в колодки. Она забыла совершенно, что Каюс — посланец ее отца, короля Лира, и что уже по одному этому к нему следовало бы отнестись с большим уважением.
С первых же минут пребывания во дворце дочери Реганы Лир был поражен позорным унижением его верного слуги Каюса. Старый король понял, что это как бы прообраз того приема, который ожидает здесь и самого Лира. И он не ошибся.
Когда Лир приказал позвать Регану и ее мужа, ему ответили, что она устала от продолжительного путешествия и не может выйти из своих покоев. Король вторично потребовал к себе дочь, и она наконец явилась. Но каково было удивление короля, когда он увидел рядом с Реганой и ненавистную Гонерилью. Оказалось, что Гонерилья, не довольствуясь отправленным письмом, поспешила сама к сестре, чтобы настроить ее против отца!
Бедный старик был огорчен обидной встречей и особенно тем, что Регана стояла под руку с Гонерильей, после того как Гонерилья так низко обошлась с родным отцом. Отец спросил Гонерилью, не совестно ли ей смотреть на его седины. Но Регана, прервав Лира, посоветовала ему снова вернуться к Гонерилье. Регана предлагала отцу испросить у Гонерильи прощенье и на будущее время постараться ладить со старшей дочерью. А королевскую свиту Лира поскорее сократить наполовину. ‘Ведь король уже стар и слаб духом,— говорила Регана.— Он нуждается в руководстве и советах людей более молодых и благоразумных’.
Лир с горькой усмешкой заявил, что не намерен падать на колени и умолять свою родную дочь о куске хлеба и приюте. Нет! Он никогда не вернется к Гонерилье. А останется со всей своей свитой у Реганы. Ему кажется, что Регана не забыла про ту часть королевства, которую получила от отца в подарок. Да и глаза у нее не такие свирепые, как у Гонерильи, а кроткие и добрые.
Решение Лира было непреклонно. Он даже говорил, что скорее отправится просить приюта во Францию, к тамошнему королю, женившемуся без приданого на его младшей дочери, чем вернется к Гонерилье с сокращенной свитой.
Однако Лир горько ошибался, ожидая от Рега-ны более человеческого обращения. Наоборот, скорее можно было подумать, что Регана желает превзойти сестру в бессовестном поведении. Она объявила отцу, что свита в пятьдесят слуг слишком велика… Для него вполне достаточно и двадцати пяти человек!
Несчастный, совершенно растерявшийся Лир, у которого сердце разрывалось от обиды, сказал Гонерилье, что согласен ехать к ней, если она дозволит ему удвоить свиту. Это, по его мнению, означало бы, что и любовь ее к отцу вдвое сильнее. Но Гонерилья осведомилась, к чему ему двадцать пять слуг? или десять, или даже пять,— раз ему могут прислуживать ее слуги и слуги Реганы?
Таким образом, обе сестры словно старались превзойти друг друга в жестокости по отношению к старому беззащитному отцу. Мало-помалу они заставляли Лира соглашаться на уменьшение свиты. Они явно стремились отнять у старика последние признаки его прежнего королевского сана.
Конечно, большая свита не представляет собой особого счастья. Но тяжело превратиться из короля в одинокого, полузаброшенного человека. Управлять миллионами людей и затем остаться без единого слуги тоже нелегко. Но особенно сильную боль причиняла королю мысль о неблагодарности дочерей. Все это, а также досадливое сознание, что он сам во всем виноват, добровольно лишив себя власти, сильно подействовало на рассудок старого короля. Мысли его помутились, и он клялся отомстить дочерям. Повторял, что будет кричать повсюду об их поступке, что накажет их.
Долго еще король произносил страшные угрозы, которых никогда не мог бы привести в исполнение. Между тем настала ночь и разразилась страшная непогода. Раздавались раскаты грома, то и дело сверкала молния, и дождь лил непрерывно. Дочери все еще упорствовали в своем решении и не впускали во дворец королевской свиты. Тогда Лир велел седлать лошадей, предпочитая ужасы грозы под открытым небом пребыванию под одной крышей с неблагодарными дочерьми. Они не удерживали старика. Дали ему уйти, спокойно повторяя, что горе постигло отца по собственной его вине и что оно всегда является заслуженным наказанием для упрямого и строптивого человека.
Бушевала буря, гремел гром, сверкала молния, когда старый король вышел из ворот дворца. Но непогода представлялась ему, однако, менее страшной, нежели бессердечие и жестокость дочерей.
На целые мили кругом не было ни кустика, старик пробирался по полю, поросшему вереском, где свободно хозяйничали буйные ветры. В порыве отчаяния Лир обращался к ветрам. Просил их сбросить землю в море или же заставить море, чтобы оно затопило землю и стерло на ней всякий след неблагодарной твари — человека.
Со старым королем был только его шут, который не покинул Лира даже в эти тяжелые минуты. Шут продолжал весело болтать и шутить, стараясь развлечь короля и облегчить его страдания.
Когда-то великого, а теперь несчастного, всеми покинутого монарха, оставшегося лишь со своим верным шутом, отыскал верный граф Кент. Он неотступно следовал повсюду за своим королем. Лир все еще не подозревал, что его слуга Каюс и граф Кент — одно и то же лицо. Увидев короля, Кент воскликнул:
— Ах, государь, вы здесь! Даже те существа, для которых ночь милее дня, испугались бы такой ночи. Дикие звери не в состоянии вынести этой страшной грозы и попрятались в свои логовища. Как же вы, государь, в состоянии переносить такие ужасы?
Но Лир отвечал, что когда человек страдает серьезной болезнью, то не замечает легких уколов. Когда душа спокойна, можно заботиться о теле. Но буря, что бушует в душе Лира, притупляет всякую чувствительность. Он чувствует только одно — что его сердце обливается кровью.
Король заговорил о неблагодарности дочерей. Сравнивал их со ртом, который стал бы кусать руку, подносящую к нему пищу… Ведь родители для своих детей — и пища и рука.
Преданный Каюс продолжал настаивать, чтобы король не оставался в эту непогоду под открытым небом. И ему наконец удалось уговорить короля войти в шалаш, стоявший вдали, в поле. Первым в шалаш вошел шут. Но сейчас же в ужасе отшатнулся, крикнув, что в шалаше какой-то призрак. Однако оказалось, что этот призрак был просто сумасшедший нищий. Он тоже искал здесь убежища от непогоды и своей безумной болтовней напугал шута. Этот нищий не то действительно был лишен рассудка, не то притворялся сумасшедшим, чтобы вернее вызвать сострадание у добрых людей. Такие несчастные в прежние времена часто ходили по деревням. Почему-то они называли себя то ‘бедным Томом’, то ‘бедным Турлигудом’ и повторяли: ‘Кто даст что-нибудь бедному Тому?’
Безумными выходками, а также настойчивыми мольбами они наводили страх на доверчивых людей и собирали милостыню. Теперь в шалаше был один из таких нищих. Но король, погруженный в свое горе, увидев этого полунагого бродягу, решил, что перед ним тоже несчастный отец, отдавший все своим детям и доведенный ими до одиночества, до нищеты. Наученному горьким опытом Лиру казалось, будто ничто не может повергнуть человека в такое несчастье, как неблагодарность детей.
Добрый Каюс, услышав речи короля, окончательно убедился, что король потерял рассудок из-за жестокости Гонерильи и Реганы.
Тут более чем когда-либо раньше обнаружилась вся доброта и бескорыстная преданность благородного Кента. С наступлением дня он отправил Лира во дворец в Дувр, где граф Кент пользовался большим влиянием. Сам же Кент переправился во Францию и поспешил ко двору Корделии. Он так трогательно изобразил плачевное состояние старого короля, в таких ярких красках описал бесчеловечность королевских дочерей, что добрая, любящая Корделия была глубоко растрогана. Она попросила у мужа разрешения отправиться в Британию с отрядом войск, чтобы наказать жестоких сестер с их мужьями и возвратить престарелому отцу его трон. Получив от короля разрешение, Корделия тотчас же двинулась в путь и через некоторое время прибыла в Дувр с французской армией.
Между тем Лиру каким-то образом удалось бежать от наблюдения людей, приставленных к нему заботливым Кентом. Как раз в то время, когда он скитался по полям в окрестностях Дувра, его нашли французы из свиты Корделии. Несчастный старик был в самом ужасном виде. Он окончательно потерял рассудок, о чем-то громко распевал и говорил несвязные речи. На голове у него был венок, сплетенный им из соломы, крапивы и другой сорной травы, набранной тут же, в поле.
Корделии, конечно, очень хотелось увидеть поскорее отца. Но по настоянию врачей свидание состоялось лишь после того, как силы короля были восстановлены лекарствами и спокойным сном. Корделия обещала врачам все свои драгоценности за спасение отца.
Трогательна была встреча несчастного Лира с отвергнутой им когда-то дочерью. Тяжелую внутреннюю борьбу перенес старик. Он радовался свиданию с любимой дочерью и в то же время считал себя недостойным ее привязанности и любви. Ведь он так обидел Корделию! Эта внутренняя борьба и следы недавней болезни снова ослабили рассудок престарелого короля. Порой он забывал, где находится и кто с ним так ласково говорит. Были минуты, когда Лир просил окружающих не смеяться над тем, что принимает эту даму за свою дочь Корделию. Но в то же время опускался перед Корделией на колени и просил прощения. Корделия поспешно поднимала отца, успокаивала и утешала, уверяя, что ему не подобает стоять перед ней на коленях, ведь она — его послушная дочь, его верная Корделия. Она осыпала старика поцелуями, как бы стараясь загладить жестокость своих сестер, тех сестер, что выгнали родного, убеленного сединами отца в такую непогоду, когда Корделия не выгнала бы из дому даже укусившей ее собаки. Даже укусившей ее собаке она позволила бы остаться у своего очага в такую бурю.
Корделия объясняла отцу, что она прибыла из Франции с целью возвратить ему престол. Король просил ее забыть обиды и простить его, так как он стар и глуп и не понимал, что делал. Корделия возражала, что у нее нет причин не любить его и сердиться на него. Так же, как не могло быть подобных причин и у ее сестер…
Оставим, однако, старого короля, окруженного заботливостью верной и любящей дочери, которой удалось при помощи врачей восстановить здоровье отца, расшатанное жестокостью Гонерильи и Рега-ны. Посмотрим, что делали они в это время.
Две женщины, не знавшие ни благодарности, ни милосердия и проявившие такое вероломство по отношению к отцу, не могли, конечно, быть любящими женами. Случилось так, что обе они влюбились в сына графа Глочестера, Эдмунда. Эдмунду удалось изменнически отнять графство у своего брата, Эдгара, законного наследника владетельных прав. Эдмунд был злой человек, вполне достойный любви таких нехороших женщин, как Гонерилья и Регана. Как раз в это время умер муж Реганы, герцог Корнуэльский, и она тотчас же объявила о своем намерении выйти замуж за графа Эдмунда Глочестера. Этим она возбудила страшный гнев своей сестры, которую коварный граф также уверял в любви. Гонерилья решила устранить со своего пути сестру, что ей и удалось сделать при помощи яда. Однако преступление это было открыто ее мужем, герцогом Албанским. Он заключил Гонерилью в тюрьму. Озлобленная женщина с горя и отчаяния вскоре покончила с собой.
Эти события привлекли к себе всеобщее внимание, и все признавали кару, постигшую Гонерилью и Регану, справедливой. Печальна, однако, была и судьба Корделии.
Войска, посланные Гонерильей и Реганой под начальством коварного графа Эдмунда Глочестера против армии Корделии, одержали победу. Сама Корделия попала в плен. Граф Эдмунд, опасаясь, что Корделия может помешать ему в его незаконном обладании графством, заточил ее в тюрьму, а потом приказал удавить. Конечно, Корделия своими добрыми делами заслуживала лучшей участи. Но судьба ее лишний раз подтвердила ту горькую истину, что невинность и добродетель не всегда торжествуют на белом свете.
Лир не перенес смерти своей любимой дочери и умер вслед за Корделией.
Незадолго до смерти Лира верный Кент открыл королю, что он граф Кент, следовавший везде за Лиром под именем Каюса. Но разум Лира был уже настолько омрачен потерей любимой дочери, что он не мог даже понять, каким образом Кент и Каюс — одно и то же лицо. И Кент решил не тревожить больше бедного старика объяснениями. Вскоре после этого Лир умер. Не надолго пережил его граф Кент: его тоже свели в могилу испытания последнего времени, перенесенные им самим и его любимым государем.