Сегодня русское войско, Москва, Россия отдали последний долг так безвременно сраженному русскому богатырю, как назвали Скобелева его однополчане. Печальная, но и торжественная и умилительная была минута. Тут не было различия между официальным и неофициальным, то было общее искреннее народное чувство, которое всех соединило и во всех одинаково сказалось, от царя до крестьянина. В этом всенародном чествовании умершего героя чувствовалась могучая животворящая сила, которая и создает героев. Лишь бы эта сила нас не покидала, герои будут. От нас ушел человек, на которого возлагались великие надежды, но Россия не надежды чествовала, провожая его, а заслуги, им действительно оказанные. Незачем смущать себя мыслью о том, что сделал бы Скобелев, если бы долее прожил. Он уже сделал довольно на свою долю. Он хорошо записал свое имя в истории своего отечества, он будет жить в преданиях русского войска возвышающим дух идеалом, облик русского витязя не померкнет в народной памяти.
Он умер, и мы проводили его. Но не умирал ли он ежедневно под Плевной и в других боях под градом пуль и ядер, всегда впереди своих солдат? Вся Россия с замиранием сердца следила за делами его неимоверной отваги, которая действительно напоминала времена сказочные. Но как солдаты, бывшие под его начальством, так и народное чувство, с трепетом за ним следившее, пленялись не отвагой, а силой духа, которой она была выражением. Он не щеголял отвагой без нужды, он не метался бессильно, как угорелый, в опьянении битвы, перед лицом смерти он оставался спокоен и тверд и продолжал обдумывать свои планы и делать свое дело, ничем не развлекаясь и не смущаясь. Нужна была великая сила духа, чтобы изо дня в день, непрерывно, сохранять это самообладание, и оно-то действовало так вдохновительно на войска, в этом-то самообладании была тайна его обаяния. В этом самообладании перед лицом смерти прежде всего сказался полководец, способный водить свои полки к победам. Но непрерывное напряжение сил, чтобы сохранять нравственное равновесие ввиду смерти, обходится дорого: оно пожирает человека. И бывает так, что люди, привыкшие к такому напряжению сил, нуждаются в смертной опасности и ищут ее, чтобы вызывать и поддерживать в себе силу духа, без которого жизнь для человека одаренного не имеет цены.
Скорбь, с которой проводили мы останки Скобелева, не походит на уныние… Нет, он не унес с собой наших надежд, подвигами своей кратковременной жизни он возбудил и возвысил наши надежды. Когда пробьет час великих дел, Скобелевы явятся на Руси. Русская история не привыкла хранить людей про запас, из ее живых сил на новое дело появятся, Бог даст, новые деятели. Лишь бы Русь сохранилась Русью, лишь бы не ослабевал тот народный дух, который создал и возвеличил наше государство! Только этот дух и может создавать у нас великих людей — и полководцев, и правителей, — и этот дух жил в Скобелеве, и ему обязан Скобелев честью, которая провожает его в могилу. Даровитость его природы и приобретенные им военные познания Не сделали бы его полководцем, каким он был, не поддержали бы его на высоте его соображений и даже личного мужества, если бы не этот животворящий народный дух, который сообщал, при его молодости, благоразумие и зрелость его решениям, согревал его мысль, поднимал ее и расширял ее кругозор. Воспитанный на чужбине, живя среди толкотни смутных воззрений, которые волнуют наше время, Скобелев оставался в своих убеждениях глубоко русским человеком, верным патриотическому долгу. Вот почему он не терялся в отвлеченностях и отличался здравомыслием и трезвостью в своих соображениях. Он был не просто зубцом машины, но понимал вещи в их обширной связи и каждой подробности давал значение с точки зрения целого. Действуя в степях Средней Азии и побеждая там трудности, которые до тех пор казались неодолимыми, он одушевлялся мыслью о Босфоре, и живая мысль его усматривала внутреннюю связь наших исторических задач на Востоке с нашими внутренними затруднениями. Сообщая нам свои соображения касательно Текинского оазиса, ‘вот, — писал он, — между прочим, те политические и военные идеалы, которые в будущем должны лежать в основе наших действий и которыми я руководствовался, памятуя священные слова покойного Императора, сказанные мне перед отправлением в экспедицию… Лично для меня весь среднеазиатский вопрос вполне осязателен и ясен. Если помощью его мы не решим, в непродолжительном сравнительно времени, серьезно взять в руки восточный вопрос, то азиатская овчинка не будет стоить выделки. Смею думать, что рано или поздно русским государственным людям придется сознаться, что Россия должна обладать Босфором, что от этого зависит не только ее величие, но ее безопасность в смысле оборонительном и соответственное развитие ее мануфактурных центров и торговли. Никто, полагаю, не будет оспаривать, что пока польский и западнорусский вопросы будут тяготеть над нами, всякое правильное развитие в лучшем народно-историческом значении этого слова будет крайне затруднено. В настоящее время, несмотря на потраченные кровавые усилия, все наши границы остались открыты вражьему нашествию, вынуждающему нас содержать такую громадную армию, а польский вопрос, особенно теперь, ввиду неминуемых усложнений, порожденных австро-германским союзом, держит нас в осадном положении. Только владея Босфором, Россия сможет сознательно и бесповоротно произнести преждевременный пока возглас разбитого Костюшко: ‘finis Poloniae’ (кончилась Польша).
Впервые опубликовано: ‘Московские ведомости’ No 178, 28 июня 1882.