Комик семнадцатого столетия, Островский Александр Николаевич, Год: 1872 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 43 минут(ы)

По изд. А. Н. Островский. Собрание сочинений в 10 томах. Под общ. ред. Г. И. Владыкина, А. И. Ревякина, В. А. Филиппова. — М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1960. — Том 6. — Комментарии Н. С. Гродской.

OCR: Piter.

А. Н. Островский

КОМИК XVII СТОЛЕТИЯ (1872)

Комедия в стихах, в трех действиях с эпилогом

Действие происходит в 1672 году.

Три действия — в воскресенье, в петровское заговенье, 2 июня, эпилог — 4 июня.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЛИЦА:

Татьяна Макарьевна Перепечина, старая вдова из городового дворянства, золотная мастерица царицыной мастерской палаты.

Наталья, ее дочь, такая же мастерица.

Кирилл Панкратьич Кочетов, подьячий приказа Галицкой чети.

Анисья Патрикевна, жена его.

Яков, их сын, писец Посольского приказа.

Василий Фалалеич Клушин, подьячий приказа царицыной мастерской палаты.

Юрий Михайлов, режиссер в труппе Грегори, учитель Якова немецкому языку.

Небольшая, чистая брусяная светличка, без печи, в доме Перепечиной, на Кисловке. В глубине дверь в чистые сенцы полурастворена В левом (от зрителей) углу светлицы, в виде чулана, отгорожена тесовою филенчатою перегородкой спаленка Натальи, дверь в нее сбоку, близ входной двери. По обе стороны окна: с той стороны, где спальня, — одно, а с другой — два. Под окнами широкие лавки с полавочниками и изголовьем. С правой (от зрителей) стороны, близ авансцены, у конца лавки, стол на точеных ножках, у стола скамьи. У перегородки, с лица, сундучок.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Наталья накрывает стол браною скатертью и ставит, на оловянном блюде, пряники, коврижки и другие сласти того времени. Из сеней впопыхах вбегает Яков.

Наталья

Откуда ты? Не с цепи ли сорвался?

Яков

Наташа, спрячь меня!

Наталья

Да ты в уме ли,

Сердечный друг? Куда я спрячу? Яков

Кириллович, опомнись! Тотчас придут

Сюда твои родители.

Яков

Гляди,

Гляди в окно!

Наталья

Чего?

Яков

Погони нет ли?

Наталья

Придумывай еще! Кому-то нужно

Погоню гнать! Беда твоя известна:

Без времени сбежал с приказу — дело

На ум нейдет, сегодня праздник. Завтра

Придешь в приказ, присадят плотно, снимут

Кафтан с тебя, не бойся, не повесят.

(Отворяя дверь своей спальни.)

Смотри сюда! Нарядно, хорошо?

И пяльчики, и зеркальце, кроватка

Тесовая и шитый положок.

А лучше-то всего, что никому-то

В уютный мой покой чик ходу нет.

(Кладет руку на плечо Якова и смотрит ему в глаза.)

Да здравствуй, что ль! Ах, глупый, и не видишь

Со страха-то, что ты один с девицей!

Стоит как пень, другой бы не зевал.

Целуй, пока помехи нет! Эх, парень!

(Целует его, убегает за перегородку и запирает дверь.)

Яков

(отшатнувшись, переводя дух)

Огнем ожгла. Ну, девушка! Да что уж

О девушках и думать, до того ли!

Досталось мне одно на долю: выть.

(Заслышав шаги, становится у самой притолоки.)

Входят Кочетов, Анисья и Татьяна.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Кочетов, Анисья, Татьяна и Яков.

Татьяна

Пожалуйте, в светелочку войдите, Прохладно в ней в полуденное время.

Кочетов

И Яков здесь.

Яков

(с низким поклоном)

Со службы отпустили!

Татьяна

Да ел ли ты? Чай, голоден?

Яков

(кланяясь)

Маленько

Перехватил. Покорно благодарствуй!

Татьяна

Не полный стол, а что-нибудь найдется.

Яков

Сытехонек по горло.

Татьяна

Ну, как знаешь.

Неволи нет, отказу и подавно.

(Кочетову и Анисье.)

Не осудить прошу на угощенье!

Сиротское…

Анисья

Досыта угостила.

Чего еще!

Кочетов

И сыты мы и пьяны

Твоим добром сиротским.

Татьяна

Ну-ка, полно!

С чего тебе хмелеть-то? Угощала

Чем Бог послал.

Анисья

Ну, знать, не от вина,

От твоего раденья захмелели.

Кочетов

Насилу встал от трапезы.

Татьяна

Присядь

На лавочку, а подремать захочешь,

Привалишься на изголовье.

Кочетов

Сяду,

(Садится.)

Не сглазить бы, счастливый ноне день.

С утра еще я весел, к Артемону

Сергеичу ходил я на поклон,

Поздравствовать. Для радости великой

Окольничим пожалован, Татьяна

Макарьевна, велика честь. Другой бы

С ума сошел, за облаки вознесся,

А он так нет. Подьячим, мелкой сошке,

По-прежнему благоволит, холопы

Не гонят нас с боярского двора,

И за порог к нему ступаешь смело.

Не знаю, чем воздам ему за ласку

И милости его. Суди сама,

Не кто-нибудь — окольничий Матвеев

Пожаловал, за службу похвалил

В глазах других приказных, к окладному

Пообещал придачу.

Татьяна

Ишь ты, право,

Какая честь тебе.

Кочетов

Не все, послушай!

Про Якова, пожаловал, спросил:

Мол, учится ль он грамоте немецкой?

И похвалил его, и молвил так:

‘Учился бы, не все бродить в потемках,

Ученье свет. Робят разумных мало,

А нужда в них. Отдай-ка ты парнишка

В сынки ко мне!’

Татьяна

Да что ты?!

Кочетов

Право, так.

Татьяна

С руками б я…

Кочетов

А я не спохватился.

Душонка-то холопская давно

Радехонька, а лживый язычишко

Упрямится, нескладное бормочет.

Не справлюсь с ним никак.

Анисья

Грехи-то наши

Великие.

Кочетов

Боярин рассмеялся

На мой испуг: ‘Не бойся, говорит! —

Для Якова найдется дело лучше

Приказного письма. Дивиться будешь,

Своим глазам не верить’.

Татьяна

Что ж за дело

Мудреное?

Кочетов

Не сказано про то,

А спрашивать не смел.

Татьяна

Оно вестимо,

Не сунешься, не свой брат.

Кочетов

Заикнися,

Замажут рот как раз.

Татьяна

Да и замажут.

Кочетов

Поклоны бью земные да молчу.

Махнул рукой боярин, значит: полно,

Не смей, дескать, боярских глаз мозолить

Поклонами холопскими, вставай!

Последний раз отвесил, да и с Богом

Бежать домой. От радости без шапки

До Гребенской, никак, бежал.

Татьяна

Да диво ль!

И думай вот, гадай по пальцам! Дал

Заботу нам боярин.

Кочетов

Он сказал бы,

Застал-то я накоротке, к царю

На званый пир родильный снаряжался.

Анисья

Уж эта мне немецкая наука!

Дождемся с ней беды. Живут же люди

Без грамоты немецкой.

Кочетов

(Якову)

Не слыхать ли,

Не молвят ли чего у нас в Посольском,

Какую вам, робятам, Артемон

Сергеевич служить укажет службу,

На диво всем?

Яков

Не знаю, государь

Родитель мой, не чуть в приказе.

Кочетов

Много

Заводится порядков новых?

Яков

Много.

Царицына родня веселье любит:

В своем дому окольничий Матвеев

Заводится музыкой сладкогласной.

И во дворце тому же быть, Фанстаден

По трубачей поехал к иноземцам.

Кочетов

А по что их?

Яков

У прочих потентатов

Ведется так давно, и не пригоже

Дворцу стоять без музыки. Забавы

Великие для матушки царицы

Готовятся.

Кочетов

А нам-то что за дело!

Ни мы хвалить, ни мы судить.

Анисья

Уж видно,

Доходчивы мои молитвы: будешь

В такой чести, чего не ожидаешь.

Яков

(кланяясь матери)

Молись еще! Молитвами твоими

Авось Господь избавит от напасти.

Кочетов

Чего же ты боишься?

Яков

Провиниться

Перед тобой, родитель. Не гневись

На глупое, робяческое слово!

Навяжут мне невесть какую службу:

По нраву ли придет тебе.

Кочетов

Не бойся.

Учись, служи и делай, что укажут

Одно блюди и помни: православным

Родился ты, обычай иноземский

Узнать не грех, перенимать грешно,

А паче их забавы, в них же прелесть

Бесовская сугубая.

Яков

Родитель,

Не гневайся! Мизинные мы люди,

Боярские приказы разбирать

Не смеем мы, велят плясать, запляшешь.

Кочетов

Еще б ты смел ослушаться бояр!

Яков

А стать плясать, тебе не угодишь.

Кочетов

Еще б ты смел отцу не угодить!

Служи царю, боярам покоряйся,

Безропотно, беспрекословно, рабски,

И чти отца да матерь!

Яков кланяется в ноги.

Вот, Татьяна

Макарьевна, родительскому сердцу

Не лестно ли такую зреть покорность

Сыновнюю! Когда тебе взгрустнется,

Иль пьян придешь домой, на что утешней

Поклоны их земные! Заставляешь

Поклоны бить и веселишься духом,

Что как-де ты ни мал, ни приобижен

От властных лиц, а детям, домочадцам

В своем дому и ты-де государь.

А что ж твоя красавица Наталья

Не кажется гостям? Диви б чужие!

А Якова стыдиться ей не след,

С ребячества знакомы.

Татьяна

Все ж зазорно

При людях-то. Видаются, поди,

От матери тихонько, при народе

Не вызовешь ее ни за что. Я звала,

Невестится, нейдет.

Кочетов

А приказала б.

Татьяна

Само собой, коль прикажу, придет.

(У двери спальни.)

Поди сюда, Наталья!

Входит Наталья, принаряженная, кланяется и останавливается, потупя глаза.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Кочетов, Анисья, Татьяна, Яков и Наталья.

Татьяна

Хвастай, хвастай

Сынком своим! Я дочкой похвалюсь.

У матушки взращенное дитя,

Лелеяно и нежено на воле!

Бесстрашная росла, отцова гнева

Не видела грозы великой, все же

Нога моя захочет, и поклоны

Дочерние увидит. Поклонися,

Натальюшка, перед гостями земно

И матушку потешь!

Наталья

Изволь, родная,

Покланяюсь, бесчестья мне не будет,

А только честь, что матушке своей

И государыне живу покорна.

(Кланяется.)

Кочетов

Чего еще! За наше умоленье,

Послал Господь, живем изрядно. Дети

Покорствуют, трудами нажитого

Достаток есть, невпрожить нам. Ликует

Душа моя, и веселится дух мой.

Чего еще, ведь не рожна же!

(Жене.)

Плачешь?

Анисья

(махнув рукой)

Заплакала, прости… Не утерпела…

От радости…

Татьяна

(плача)

Да как и не заплачешь

На деток-то! Свои, а не чужие.

Анисья

Легко отцам…

Татьяна

А нам-то каково!

Анисья

Родили их…

Татьяна

Аль муки не видали?

Анисья

Растили их…

Татьяна

Как око соблюдали.

Кочетов

Да полно вам!

Татьяна

Пылинки обдували.

Анисья

Кормили их…

Татьяна

Куска недоедали.

Анисья

И выросли…

Татьяна

Как яблочки наливны.

Кочетов

(топнув ногой)

Да полно вам!

Анисья

Не каменны сердца.

Кочетов

Так что ж бы вам, без дальней волокиты,

Чем плакать-то на них да убиваться

Неведомо о чем, за ум приняться!

Женили б их, покуда сами живы!

Не знатные бояре, с нас не взыщут,

Что наскоро, без сватов и без сборов…

Татьяна

Ах, батюшки!

Кочетов

Чего ты испугалась?

О рядной речь сперва, да по рукам

Ударимся, а после, для порядка,

Пошлем к тебе и свата.

Татьяна

То-то разве…

А то уж я… Да не люди мы, что ли?

Нельзя же так… дворяне… не сиротку,

Безродную, отецкое дитя

Хотите взять. Не знатные мы люди,

А все-таки хоть дрянь, да из дворян,

Не нищие. Меня бояре знают,

Царицына до нас доходит ласка,

Не крайность мне какая.

Кочетов

Не неволим.

Насильно мил не будешь. Это дело

Любовное: и приказать вольна,

И отказать вольна. За словом стало,

Да рядную покончить.

Татьяна

Я не прочь,

Отказу нет. Хоть дело не корыстно,

Да я-то не завистна.

Кочетов

Вот и ладно,

О рядной бы… да и покончить разом.

Татьяна

Хмельненька я, пожалуй, прошибешься,

Сулить добро под силу надо.

Анисья

Ну, уж

Не скоро ты расступишься.

Татьяна

Не знаю.

Для дочери жалеть не стану, разве

Заломите, чего невмочь.

Кочетов

Не грабить

Пришли к тебе.

Татьяна

(Якову и Наталье)

Как словно вы чужие,

Глядите врозь да жметесь по углам,

Сойтись рядком боитесь.

Наталья

Как прикажешь?

На все твоя родительская воля.

(Подходит с поклоном к Якову.)

Татьяна

Хоть пряничком его попотчуй, что ли!

Наталья

(берет со стола пряник и подает Якову в руках на ширинке)

Пожалуй-ка, отведай, не побрезгай!

Яков

Благодарю на угощенье сладком.

Наталья

Да сладко, что ль?

Яков

Нешто себе.

Наталья

Не надо

Подслащивать? Тебе и пряник сладок?

И слаще ты не знаешь ничего.

Ломают пряник пополам и едят.

Анисья

Вперед всего о Божьем милосердье.

Татьяна

Отцовское у ней благословенье,

Исконное в ее роду.

Кочетов

Добро!

Покончена статья, теперь другая.

Татьяна

А кузнь ее ларешную ты знаешь.

Анисья

Из кузни-то не грех тебе прибавить.

Особенно низанья маловато.

Татьяна

(достав из сундука ларчик)

Ссыпного есть в ларце. Глядите сами —

Окатистый и чистый.

Кочетов

Покажи-ка!

Рассматривают жемчуг в ларчике.

Наталья

(Якову)

Торгуются, как лошадь продают.

Яков

Аль не любо?

Наталья

Теперь какие спросы!

Возьмешь меня, не все ль тебе равно,

Охотой шла иль силой?

Яков

Ой, заспорят,

Поссорятся, боюсь.

Наталья

Не обойдется

Без брани-то. На Кисловке недавно,

Из рядной-то, дралися смертным боем,

На улицу из дома выбивались,

Сошлись опять. Нельзя не спорить, дело

Торговое. Твои охочи взять,

А матушка не вдруг отдаст, копейка

Гвоздем у ней прибита.

Кочетов

(отдавая ларец)

Что смотреть-то!

Чего тут взять на поднизь!

Татьяна

Наберете.

Прибавите из своего.

Анисья

Куда же

Беречь тебе? Дивлюсь. Одна всего-то,

А ты для ней жалеешь. Хоть бы серьги,

Полны ларцы, а ведь сама не носишь,

Давно уж ты с ушами повязалась.

Татьяна

Мои они, и воля в них моя:

Хочу — отдам, а то и подождете,

Никто меня заставить не волен!

Анисья

Отдай теперь!

Татьяна

Не дам.

Кочетов

Упряма больно.

Татьяна

Какая есть, на старости меняться

Не стать для вас. Наталья! отойди

От Якова!

Наталья отходит к стороне.

Анисья

(Татьяне)

Да что ты, полно! Детки,

Не слушайте, уйдите в уголок!

Наталья подходит к Якову.

Татьяна

Не все ль равно: не чье, ее же будет,

Как мать умрет.

Анисья

Теперь-то и рядиться.

Во младости милей наряды нам,

Пройдет пора, на что они!

Татьяна

Недолго

Прождет она.

Анисья

И в животе, и в смерти

Господь волен. Господь прибавит веку,

Переживешь и дочь свою.

Кочетов

Другая

Обдержится старуха, веку нет,

Как дереву скрипучему.

Татьяна

Да что ты!

Никак, с ума сошел!

Кочетов

Годов полсотни

За срок живет, весь род перехоронит,

Детей, внучат, себе-то надоест.

И взмолится ко Господу старуха,

Что позабыл ее.

Татьяна

Беда родниться

С такой семьей завистливой! Охота ль

Себе назло молельщиков нажить!

(Наталье.)

Бесстыдница! Совсем прильнула к парню!

Не муж еще! По их речам безумным,

И не бывать, как вижу. Отойди!

Наталья отходит.

Анисья

Не трогай их! Пущай ведут беседу.

Не их вина.

Делает рукой знак Якову, он подходит к Наталье.

Кочетов

Меня ругать-то надо,

А то прости, пожалуй! Ненароком

Сказалося, на хмельном не взыщи!

Татьяна

Ну, Бог с тобой.

Кочетов

Некстати молвишь слово,

Спохватишься, а воротить нельзя.

Анисья

Вот грех какой ведется в человецех,

Что доброе и праведное дело

Не сладится, чтоб враг не помешал,

Мутит народ крещеный. Тьфу! Чтоб сгинуть

Проклятому.

Кочетов

А мы не поддадимся.

Анисья

Ну, кузнь твою оставим. Ты б казала

Коробьи нам.

Татьяна

Не здесь они, в избе.

Идите ин, смотрите. Недостачи

Ни в чем у нас не будет, все с залишком.

Уходят Кочетов, Анисья, Татьяна.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Яков и Наталья.

Яков

Попался я, влетел в беду.

Наталья

В какую?

Яков

Робею так, что не найду и слов,

Лишь вздумаю, душа уходит в пятки.

Наталья

Рассказывай, полегчает авось.

Яков

Такая страсть, такая страсть!

Наталья

Да молви

Хоть что-нибудь!

Яков

Язык-то прилипает.

Как кол во рту. Куда деваться?

Наталья

Яков!

Не мучь меня, скажи!

Яков

Тебе известно

Житье мое проклятое: из дома

Ни в праздник мне, ни в будни ходу нет,

Украдкой я, как пес из подворотни,

На вольный свет гляжу. В приказе разве

Обмолвишься веселым словом, дома

Не смею рта разинуть, с постной рожей

Молчальником брожу, повеся нос.

Уж если я веселого лица

Показывать родителю не смею,

Боясь побой и ругани безмерной,

Чего мне ждать, когда узнает он…

Наталья

О чем?

Яков

Крестись, Наташа! В скоморохи

Поставили меня. Ломают, учат

Скакать, плясать, вертеться, беса тешить.

Наталья

Убьет тебя отец.

Яков

Убьет — не страшно,

Проклятия боюсь.

Наталья

Куда ж деваться

Головушке твоей?

Яков

Хочу отбегать,

Спиной отбыть от службы. Оттерплюся,

И кончено. Отдуют батогами,

Все ж легче мне отцовского проклятья,

Душа-то мне нужнее, чем…

Наталья

Вестимо,

А в службу взят неволей или волей?

Яков

Спросили нас, подьячих молодых,

Не хочет ли который обучаться

В аптекарской палате у Грегори

Какому-то неслыханному действу,

Охотники нашлись, и я за ними,

Да сдуру-то и продал душу черту.

Наталья

Куда ж бежать тебе?

Яков

Куда придется,

Куда глаза глядят, хоть в омут с камнем.

Наталья

Господь с тобой. Скрывайся здесь пока,

Ходи тишком. В моей девичьей спальне

Кому вдомек искать тебя.

Яков

А ну-ка

Увидит мать?

Наталья

Увидит, только ахнет

И замолчит: находка не корыстна,

Похвастаться нельзя. А мне, хошь срам,

Да так и быть, парнишка молодого

Жалеючи, стыда не побоюсь,

А матушки родимой и подавно.

Яков

Дознаются, не быть тебе за мной.

Наталья

Возьмусь за ум, так буду, не печалься.

У нас вверху, у мастериц золотных,

Обучишься уму — такая служба,

В котле кипим. Одна другой хитрее,

И все-то мы такие проидохи,

Что ты в Москве со свечкой не найдешь.

Яков

Никак, идут.

Наталья

Ну, врозь да по углам.

Расходятся.

Яков

Ты где?

Наталья

В углу. А ты?

Яков

В другом.

Наталья

(прислушивается )

Не чуть ли?

Яков

Почудилось, аминь-аминь, рассыпься!

Сходятся.

Наталья

В чем служба-то твоя и как зовется,

Скажи ты мне на милость!

Яков

Как зовется,

Не знаю сам покуда. Действом либо

Игрой какой — мудреное прозванье.

Наталья

А весело?

Яков

Да так-то хорошо,

Что, кажется, кабы не грех великий,

Не страх отца… Вот так тебя и тянет,

Мерещится и ночью.

Наталья

(с участием)

Без крестов

Играете игру-то? Перед действом

Снимаете кресты-то?

Яков

Не снимаем.

Наталья

Греха-то что!

Яков

Греха не оберешься.

Наталья

Теперь идут уж вправду. Разойдемся.

Входят Кочетов, Анисья, Татьяна.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Кочетов, Анисья, Татьяна, Яков и Наталья.

Татьяна

Довольны вы?

Анисья

Уж так-то мы довольны,

Сказать нельзя, по горло.

Татьяна

Слава Богу.

Кочетов

Запас велик, добра преизобильно.

Анисья

(Якову и Наталье)

А вы опять по сторонам. Сойдитесь,

Беседуйте! Произволеньем Божьим

У нас на лад идет.

Татьяна

Так по рукам?

Кочетов

Ударимся, благословясь. А надо б

С тебя еще черевью шапку взять.

Анисья

На что она, черевья шапка?

Кочетов

Так уж

Задумал я.

Татьяна

Завистные глаза!

Наталья! прочь от Якова.

Наталья отходит.

Анисья

Постойте!

Уладимся. Детей-то пожалейте!

Не ссориться ж из шапки. Стойте рядом.

Яков подходит к Наталье.

Греха-то вы, как вижу, не боитесь,

Из пустяков да ссора.

Кочетов

Я от шапки

Не отступлюсь.

Татьяна

А я не уступлю.

Кочетов

А я упрям.

Татьяна

А я тебя упрямей.

Кочетов

А мы и прочь.

Татьяна

А я и очень рада.

Кочетов

Даешь иль нет?

Татьяна

И думать позабудь.

Наталья, вон! Из спаленки ни шагу

Шагнуть не смей. Иль запереть тебя?

Анисья

Да полно вам! Поговорите толком,

Безумные! Ей-богу, ну!

Кочетов

Не хочет,

И кончено. Какие разговоры!

Чего еще! Пойдем, жена, пойдем!

Простите нас!

Входит Юрий Михайлов. Яков заглядывает за перегородку и разговаривает с Натальей.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Кочетов, Анисья, Татьяна, Яков и Юрий Михайлов.

Юрий

Челом тебе, Татьяна

Макарьевна. Не обессудь, без зову,

За делом я к тебе. Кирилл Панкратьич,

Здоров ли ты? Анисья Патрикевна!

Не с вами ль сын? Не здесь ли Яков?

Кочетов

(показывая)

Здесь.

Юрий

Так вот где ты! Где мед, и мухи там,

Заметим мы для переду! Отец,

Пугни его, гуляет от ученья,

Задуровал, от рук отбился.

Кочетов

Яков,

Кто бегает, того сажают на цепь

И больно бьют, — приказных батогов

Не миновать тому, а ты в придачу

Попробуешь родительских, домашних.

Яков

Родитель мой, уж лучше я…

Юрий

Не слушай!

Иди, иди, не очень прохлаждайся!

Возись с тобой, а делу остановка.

(Уходит, уводя с собой Якова.)

Татьяна

Хорош жених Натальин! На веревке

В приказ тащат.

Анисья

Робячье дело.

Татьяна

Видно,

Соскучился боярин о сынке.

Кочетов

Пойдем, жена!

Анисья

Простите, Бога ради!

Уходят.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Татьяна и Наталья.

Наталья

(выходя из спальни)

Ушли они?

Татьяна

(смеется)

Ушли, спесивы больно.

Ну, вот у нас и радость. Побранимся

Еще разок, другой и сладим дело.

Не шапка мне черевья дорога,

А уступать нельзя, не мой обычай.

Сначала их повадь, они запросят

Невесть чего. А вот теперь сойдемся

На малости, за малую прибавку

Ухватятся обеими руками.

Подай убрус и опашень, Наталья.

Наталья

Куда же ты сбираешься?

Татьяна

К Абраму

Никитичу.

Наталья

А по што?

Татьяна

Объявить

Про сватанье. Царица обещала

К приданому прибавку, коль найдется

Жених тебе хороший. Нам чего же

Искать еще! Велика милость Божья!

За старого не хочется отдать,

А Яков наш из молодых, да ранний,

Матвееву пришел по нраву. Ну, уж

Прибавлено, что взял в сынки, а значит,

Хоть сын — не сын, а все же на знати!

А по мужу жене почет.

Наталья

(у окна)

Гляди-ка,

Счастлива я: один жених с двора,

Другой на двор.

Татьяна

А кто?

Наталья

Василий Клушин.

Татьяна

Запри скорей!

Наталья

Да он в сенях и пьяный.

Татьяна

Скажи, что мать ушла, а то пристанет,

Рассядется, и кланяйся, и потчуй

Несытую утробу! Наказанье!

(Уходит за перегородку.)

Входит Клушин.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Наталья и Клушин (в сенях).

Наталья

Без матери пустить тебя не смею.

Клушин

А где ж она?

Наталья

В гостях, сегодня праздник.

Куда идешь! сказала, не пущу.

Клушин

А ты меня попотчуй!

Наталья

Чем прикажешь?

Березовым поленом?

Клушин

Эка девка

Бедовая!

Наталья

Уйди! Девичье дело,

Стыднехонько соседей.

Клушин

Ничего.

Послушай ты…

Наталья

Мое девичье дело…

Уйди путем.

Клушин

Эх, молодость прошла.

Не выгнала б.

Наталья

Мое девичье дело.

Возьму ухват…

Клушин

Ну, Бог с тобой! Прощай!

А матери скажи, чтоб ожидала,

Что свата я хорошего найду,

Лопухина, боярина.

Наталья

(смеясь)

Неужто?

Клушин

Ну, вот и все. Прощай покуда!

Наталья

С Богом.

Клушин уходит. Входит Татьяна.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Татьяна и Наталья.

Татьяна

Натальюшка! Беда! Бежать скорее,

С добра ума к боярину с поклоном!

Не опоздать бы, забежит вперед

Подьячишка, наделает хлопот.

(Уходит.)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЛИЦА:

Артемон Сергеевич Матвеев, окольничий.

Абрам Никитич Лопухин, царицын дворецкий.

Иоган Готфрид Грегори, аптекарь.

Юрий Михайлов.

Яков Кочетов.

Клушин.

1-й, 2-й и 3-й ученики Грегори, комедианты.

Несколько комедиантов, два сторожа — без речей.

Лица в интермедии:

Цыган, Кочетов.

Лекарь.

Слуга его.

Палата в государевом дворце, над аптекой. В ней три двери: с правой стороны, в заднем углу, входная, с левой, тоже в заднем углу, в другую палату, в глубине — в комнату, назначенную для комедиантов. Посреди палаты невысокие подмостки, в виде четырехугольной площадки, сход с подмостков сзади к средней двери. Близ боковых стен скамьи. К задней стене, по обеим сторонам двери, приставлено несколько небольших рам перспективного письма, то есть декораций.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Несколько учеников-комедиантов: одни стоят кучками, другие ходят с тетрадями в руках и читают про себя. У входной двери два сторожа. Входят Юрий Михайлов и Яков Кочетов.

Юрий

(сторожам)

Смотреть за ним! Блюдите хорошенько!

(Якову, который садится на скамью и опускает голову на руку.)

А если ты вдругорядь имешь бегать

И своего безделья не отстанешь,

Сидеть тебе в палате на цепи.

1-й комедиант

Проведает боярин, на орехи

Достанется.

2-й комедиант

За первую провинность

Нигде не бьют.

3-й комедиант

Помилуют небось!

Юрий

Не шутки ведь! По царскому указу

Комедию Есфирь готовим наспех,

Стараемся, из кожи лезем вон,

Чтоб угодить царю, лишь ты, паршивик,

Мешаешь всем.

Яков

И убегу опять.

Юрий

Чего и ждать от дурака! Поучат,

Разок-другой отдуют батожьем,

Прибавится ума в тебе.

Яков

(сердито)

Не знаю,

Не пробовал.

Юрий

Отведаешь, узнаешь.

1-й комедиант

И что тебе неймется! Наша служба

Веселая, работы нет большой.

Яков

Отца боюсь.

Юрий

Ну, вот велика птица!

Проведает боярин Артемон

Сергеевич, что из его приказа

Подьячишка, в поруху воли царской,

От дела прочь сынишка отбивает,

Задаст ему.

(Уходит в другую комнату.)

Яков

Когда еще задаст,

А я за все про все, и здесь, и дома,

Побоев жди! Хоть в петлю полезай!

2-й комедиант

Житье твое нельзя хвалить.

Яков

Мое-то?

Мое житье, что встал, то за вытье.

Протер глаза, взглянул на солнце красно

И взвыл, как волк на месяц.

(Плачет.)

2-й комедиант

Полно плакать!

Несколько комедиантов

Не стыдно ль? У!!

Яков

Толкуйте! Вам живется

Сполагоря, и отдых есть, и радость

На праздничных гулянках, в песне звонкой,

В ребяческих забавах и во всем,

Чем жизнь робят красна, а мне веселье

Заказано.

2-й комедиант

Слезами не поможешь,

Что плачь, что нет — все то же будет! Лучше

Махни рукой, да покажи нам в лицах

Бытье-житье домашнее!

Яков

(сердито отталкивая его)

Отдайся!

1-й комедиант

Оставь его! Зачем мешаешь парню?

Ты видишь, он за дело принялся,

Пущай сидит да воет на досуге.

3-й комедиант

Потешь-ка, брат, приятелей!

Яков

Отстаньте!

1-й комедиант

Да ну его! Не хочет — и не надо.

3-й комедиант

А знатно ты рассказывал, бывало,

Животики со смеху надорвешь.

‘Сидит отец, а ты стоишь’.

Яков

Пристали,

Как банный лист, от вас не отвязаться.

Ну. вот: сидит отец в очках, читает,

А я стою поодаль, и, на грех,

Смутил меня лукавый, рассмеялся.

Отец очки снимает полегоньку.

‘Чему ты рад, дурак? Аль что украл?

Не знаешь ты, что мы в грехах родились

И казниться должны, а не смеяться?

Не знаешь ты, так я тебе внушу.

Достань-ка там на гвоздике двухвостку!

Уныние пристойно отрочати,

Уныние, а не дурацкий смех,

Уныние, уныние…’ И лупит

От плеч до пят, как Сидорову козу,

Без устали, пока не надоест.

И взмолишься, причитыванья вспомнишь,

И чешешься потом да унываешь,

Неведомо чему.

1-й комедиант

Яган Готфридыч.

Входят Грегори и Юрий Михайлов.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Грегори, Юрий, Яков и ученики.

Грегори

(Якову)

Ты для чего убЕгал, Якоб Кочет?

Нехорошо. Ты думал, dummer Junge [1],

Что грех тут есть? Не думай так! Не надо.

У нас и Бог один, и грех один.

Я пастор сам, такой, как поп у русских,

Что я греху учу, сказать лишь может

Кто не учен, совсем не штудирОван.

И глупость есть невинные забавы

Грехом считать. Теперь тебя прощаю,

А будешь, мой голубчик, уходить,

Тогда себе достанешь… Что достанешь —

Узнаешь сам. Не будет хорошо.

(Отходит.)

Яков

(про себя)

Толкуй себе: не грех. Тебе уж кстати

В аду кипеть, а мне так нет охоты.

Комедианты смеются.

Грегори

Ну, вы! Пошел, готовься начинать.

Комедианты уходят. Входят Матвеев и Лопухин.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Матвеев, Лопухин, Грегори и Юрий Михайлов.

Грегори

(с низкими поклонами)

Das ist sehr schoen, dass Sie gekommen sind [2].

Матвеев

Здоров ли ты, Яган Готфридыч?

Грегори

Очень

Благодарю за милость, понемножку,

И так, и сяк, Herr Лопухин!

(Кланяется Лопухину.)

Лопухин

Здорово!

Ну, что твои робята?

Грегори

Потихоньку,

Не торопясь, идем подальше.

Матвеев

Дело!

А много ль их?

Грегори

Тридесять человек.

Матвеев

И дельные робята есть?

Грегори

Немножко.

Матвеев

А Кочетов? Мне Юрий говорил,

Что больно он к немецкому языку

Старателен и шел к тебе в науку

Охотой сам. Да годен ли парнишка

На что-нибудь?

Грегори

Талант большой имеет.

Матвеев

Чему горазд?

Грегори

Такой смешной.

Матвеев

Покажешь

Сегодня нам?

Грегори

О да! Сегодня будем

Показывать смешную штуку. Начал

Готовить их для interludium [3].

Что делать, Негг окольничий, покуда

Своих смешных мы не имеем штук,

Из Киева достали. Без смешного

Никак нельзя, мой господин, наскучит

Материя одна без перемены.

Да только жаль, что нет свое, а надо

Свое писать смешное.

Лопухин

Нам смешного

Не занимать, и своего напишем,

Лишь волю дай. Гляди да слушай только,

С три короба насыплешь. Что другое,

Уж не взыщи, не вдруг у нас найдется,

А за смешным недалеко ходить.

Идя сюда, подьячего я встретил,

Как водится, для радости царевой,

Изрядно пьян. С великим челобитьем,

Как сноп, упал, да, прах его возьми,

Перепугал. Как что его скосило

У самых ног моих. Как боров пегий,

Валяется, являет о бесчестье.

Послушал бы, о чем он просит.

Матвеев

Что же,

Послушаем, вели позвать.

Лопухин

(сторожу)

Эй, малый!

Шатается тут некакий подьячий

Из мастерской царицыной палаты,

Так приведи сюда!

Сторож уходит.

Матвеев

(Грегори)

А скоро ль будет

Комидия ‘Есфирь’ готова?

Грегори

Скоро,

Мой господин.

Матвеев

Для матушки царицы

Библейская Есфирь по сердцу будет.

Грегори

О да, mein Herr, я понимаю. Можно

Показывать сегодня вам немного

Комидию ‘Есфирь’, а только прежде

Proludium [4] покажем небольшое.

Матвеев

Какое же?

Юрий

(с низким поклоном)

Цыган и лекарь.

Матвеев

Ладно.

(Отводит Лопухина в сторону.)

Комидию для чести государской

Иметь давно пора, и речи нет.

Недаром же у прочих государей

При всех дворах она заведена.

Что можно взять, возьмем у иноземцев.

Чего нельзя — покуда подождем.

Абрам Никитич! Как ты полагаешь,

Для царской ли забавы лишь годна

Комидия? Для русского народа,

Для всех чинов и званий — от посадских

До нас, бояр, — немало пользы в ней.

Не стыд ли нам, не грех ли потешаться

Калечеством, убожеством людским!

На дураков смеемся, эко диво,

Что глуп дурак! А разве то умнее:

Сберем шутов, сведем их в кучу, дразним,

Как диких псов, пока не раздерутся,

И тешимся руганьем срамословным

И дракою кровавой. То ль забавы

Бояр, думцов, правителей земли?

А наших жен, боярынь, пированья?

Глядеть-то срам! От сытного обеда,

От полных чар медов стоялых встанут

Алёхоньки, как маковы цветочки,

По лавочкам усядутся рядком,

Велят впустить шутих, бабенок скверных,

И тешатся бесстыжим их плясаньем,

С вихляньем спин и песнями срамными.

И чем срамней, тем лучше, тем угодней

Боярыням. И сами бы пошли,

Да совестно, а плечи так и ходят,

И каблуки стучат, и громкий хохот

Дебелые колышет телеса.

А дочери, на те потехи глядя,

С младенчества девичий стыд теряют,

И с бабами и девками сенными

Без матери изрядно стерю пляшут.

Пора сменить шутов, шутих и дур,

Неистовства на действа комидийны.

Подьячего винят за пьянство, разве

Без чарки он, без хмельного питья

Найдет себе веселье? Вековечным

Обычаем указаны ему:

По праздникам попойки круговые

С задорными речами, с бранью, с боем

И на три дня тяжелое похмелье.

За что ж винить его! Иных приятств,

Иных бесед, речей и обиходов

Не знает он. А покажи ему

Комидию, где хитрым измышленьем

И мудростью представлены, как въявь,

Царей, вельмож, великих полководцев,

Философов дела и обхожденья,

И дум, и чувств изведав благородство,

Весельем он бесчинства не почтет.

Простой народ, коль верить иноземцам,

В комидии не действо, правду видит,

Живую явь: иного похваляет,

Других корит и, если не унять,

Готов и сам вмешаться в действо. Хочешь

Испробовать? Подьячему прикажем

Остаться здесь, на действо поглядеть.

Лопухин

Ну, что ж, изволь! А зашумит, так можно

И в шею гнать, боярин не велик.

Входит Клушин.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Матвеев, Лопухин, Грегори, Юрий и Клушин.

Лопухин

(Клушину)

Поди сюда, и снова без утайки

Рассказывай поряду, кто и как,

И чем тебя обидел.

Клушин

Государь,

Абрам Никитич, милости боярской

Прошу твоей.

Лопухин

Проси.

Клушин

Сиротским делом

Обижен я и, государь, являю

Перед тобой обиду.

Лопухин

На кого?

Клушин

На Якова Матвеева, палаты

Царицыной закройщика.

Лопухин

А чем же

Обидел он тебя?

Клушин

Сидел в палате

Сегодня я на месте, где садятся

Подьячие, а он, Матвеев Яков,

За поставцом сидел, где платье шьют,

И молвил мне: ‘Хорош бы ты подьячий,

Зачем-де пишешь, высуня язык?

Зайти тебе с затылка да ударить,

И ты себе язык откусишь’. В том

И жалоба моя, и челобитье.

Лопухин

И лаял ты его, я чаю.

Клушин

Лаял

Неистово. Ужли ж стерпеть?

Матвеев

Обида

Не малая.

Лопухин

Уж это ль не обида!

Какой еще! И как ты перенес?

Диковина, Василий.

Клушин

Государь,

Абрам Никитич, смилуйся, пожалуй!

Лопухин

Еще чего не скажешь ли?

Клушин

Боярин,

Вдовею я без мала пять годов,

Греха боюсь, от скуки упиваюсь.

Лопухин

А мне-то что? Женись!

Клушин

Не раз сбирался —

Никто нейдет.

Лопухин

Уж я не виноват,

Недобрую себе ты нажил славу

Между невест.

Клушин

Твое велико слово:

Посватаешь, пойдут. В твоем приказе

Невеста есть, из мастериц, золотных.

Лопухин

Посватаю, женю тебя, Василий!

Останься здесь, дождись меня в палате,

Смотри туда!

(Указывая на подмостки.)

Гляди смирненько в оба!

Не прогляди смотри! А что увидишь,

Не сказывай!

Грегори

Начать могу?

Матвеев

Хозяин

Не я, а ты в палате.

Грегори

(в дверь комедиантам)

Начинаем.

Юрий Михайлов и несколько комедиантов ставят и укрепляют на заднем краю площадки раму, на которой написан домик. Рама ставится несколько отступя от краю, чтобы сзади ее оставался проход, а так как рама уже площадки, то и по обеим ее сторонам остаются небольшие из-за нее проходы. Перед рамой ставят скамью. Юрий Михайлов остается на площадке с тетрадью в руках. Матвеев и Лопухин садятся на скамью с левой стороны. Грегори сажает Клушина на скамью с правой стороны, тот упирается, он сажает его за плечи насильно и садится с ним рядом.

Юрий

(на площадке)

Ciganus exit [5]. Яшка, выходи!

Уходит за раму, с другой стороны выходит Яков Кочетов, одетый цыганом.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Матвеев, Лопухин, Грегори и Клушин.

Proludium (на площадке). Цыган, потом лекарь и слуга.

Цыган

(печально)

Чахбей, чахбей!

Клушин

(хохочет)

Охо, гого!

Грегори

(Клушину)

Молчи!

Цыган

Чахбей, чахбей!

Когда ж люди видали,

Чтоб цыгане с голоду пропадали!

А уж я ныне того дождался,

До самого нельзя — вплоть домотался.

Такая, право, забота:

Работать не берет охота,

А бродишь день до вечера,

И украсть тебе нигде нечего.

Нашла на меня напасть,

Приходит с голоду пропасть,

И стал я без хлеба в тоске,

Как без воды рыба на песке.

Да что ж я сдуру стою да плачу,

Лягу-ка я спать наудачу!

Уж либо голод переспится,

Либо что съестное приснится.

(Ложится на лавку.)

Клушин

Ну, как не так! Приснится, дожидайся!

Ложись, ложись!

Грегори

Не надо говорить.

Молчи, гляди и слушай!

Клушин

Замолчу.

Цыган видит во сне сало, ловит его зубами, понемногу приподнимаясь, и просыпается.

Цыган

Вот кой-что и хорошенькое приснилось,

Около губ ветчинное сало билось.

Я было за ним потянулся,

Да так ни с чем и проснулся.

Лягу на счастье сначала,

Не увижу ли опять сала

А увижу, так хвачу зубами,

Что твой кузнец клещами.

(Ложится опять. Клушин хохочет. Грегори зажимает ему рот. Цыган опять видит сало и тянется за ним.)

Ну-ка, еще, ну-ка, еще поближе,

Опустись маленько пониже!

Вскакивает, ловит руками и бежит за раму. С другой стороны выходят лекарь и слуга с ящиком медикаментов. Цыган, не поймав сала, возвращается печальный.

Цыган

Распропащая голова моя!

Лекарь

Doles? [6]

Цыган

Да кака тут лиха болись?

Не ел, никак, две недели,

От того все черевья помлели.

Лекарь

Varia sunt mi medicamenta ad manus [7].

Цыган

Знаю, что ты обманешь,

Да уж ты поверь мне, цыгану,

Мало стало проку от обману.

Знать, что обман плохо помогает,

Коли цыган с голоду пропадает.

Мне бы теперь кусок сала,

Вся бы моя боль в животе отстала.

Лекарь

О, quam pulsus est gravis! [8]

Цыган

Что ты меня давишь!

Вот чудак, щупает да в сторону плюет,

А что цыган голоден, того не чует.

Лекарь

Hic medicamenta [9].

(Показывает лекарство.)

Цыган

Да не пойдет это в губы.

Слуга

Говорит, что болят у него зубы.

Лекарь

Ubi dolor? [10]

Слуга

(на ухо громко)

Болят у него денте! [11]

Лекарь

Ubi sunt instrumenta? [12]

Слуга

(цыгану)

Сядь-ка, брат, благо все готово.

Цыган

Вот мне любезное слово.

Теперь-то я обеда дождался,

Слава богу, добрый человек попался.

Надо мне поплотней усесться,

Чтоб за все голодные дни отъесться.

Привалило счастье цыгану.

(Садится.)

Слуга

Господин лекарь, принимайся! а я держать стану.

Цыган

Зачем держать? Стол подставьте,

Да печеное порося поставьте,

Да глядите издали, коли не видали,

Как люди поросят с костями едали.

Слуга

Болтай еще! Порося ему дать!

(Берет цыгана за голову сзади.)

Цыган

Аль ты меня хочешь, что кобылу, взнуздать?

Лекарь

(раскрывая рот цыгану)

Quam dentes sunt lati! [13]

Цыган

Да что вы, черти прокляти!

Лекарь

(вырывая зуб)

Ессе habes! [14]

Цыган

(вырвавшись, воет)

Ай, ай, ай-ай.

Батюшки мои!

Клушин

(привстает)

Ой, смёртушка! Ой, смерть моя приходит!

Грегори

(берет его за плечи)

Сиди, сиди, молчи!

Клушин

Да мочи нет.

Лопухин

Заткните рот ему тряпицей старой!

Клушин

Ой, замолчу! Ой, смерть! Ой, замолчу!

Слуга

(цыгану)

Присядь-ка, мы еще дернем.

Цыган

Да и так вытянули зуб с корнем.

Я думал, он от голоду полечит,

А он меня же калечит.

Знать, ума у тебя много,

Вздумал ты, жид тонконогой,

Коли зубов не станет,

Так и голод от человека отстанет.

От таких чертей лекарей

Бежать было цыгану поскорей.

Слуга

Беги, благо ты парень вострый,

А то вытащит тебе зубы вдосталь.

Цыган убегает.

Лекарь

Деньги где? Деньги заплати-ка!

Слуга

Попробуй цыгана догони-ка!

Лекарь

(бьет слугу)

Так вот тебе! Вот тебе! Получай!

Без денег больного не отпускай!

Слуга

Ох! Много мне от тебя передачи!

Нечего делать, давать тебе сдачи.

По-русски вот как! Отведай мою закуску.

У меня и черту не бывает спуску.

(Берет немца поперек, бросает на землю и бьет палкой.)

Лекарь

Heu, heu!

Слуга

(бьет палкой)

Вот тебе гей! лекаришка!

Некрещеный лоб, паршивый паричишко!

Клушин

Валяй его! Валяй! Вот так! Прибавь!

Прибавь еще!

Грегори

Сиди!

Клушин

Пусти-ка, немец.

Постой-ка, я пойду ему прибавлю.

(Лезет на подмостки.)

Лопухин

Гоните вон его! Гоните в шею!

Сторожа выталкивают Клушина.

Матвеев

(Грегори)

Изрядно, брат! Зело потешно видеть

Робят твоих.

Лопухин

Смешить горазды!

Грегори

Очень

Благодарю.

Матвеев

Теперь Есфирь?

Грегори

Сейчас.

Пожалуйте, войдите здесь в палату!

В минуту все у нас готово будет.

Провожает Матвеева и Лопухина в соседнюю комнату. Комедианты и сторожа прибирают на сцене, выходит Яков Кочетов, переодевшись в свое платье.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Яков, комедианты и сторожа.

Яков

С добра ума убраться поскорее!

Потешно им, а мне веселья мало.

Смеются все, а у меня мурашки

По коже-то от пяток до затылка,

И волосы вздымает дыбом, словно

С загривка-то кто чешет. Убегу.

Отбегаюсь, хоть на цепь посадите,

Хоть режь меня. Парнишка молодой,

Душонка-то изныла. Мне ли тешить,

Ломать себя, чужую образину,

Цыганскую, жидовскую, чудскую,

Напяливать на облик православный,

Веселым быть и веселить других,

Когда в глазах зияет ад кромешный,

Над головой отцовское проклятье!

Кому Есфирь, а мне душа нужна.

Греха боюсь, уйду. Прощайте, братцы!

(Убегает.)

Комедианты

Ушел, ушел! Держите!

Сторожа подходят к двери. На шум выходят Матвеев, Лопухин, Грегори, Юрий Михайлов и остальные комедианты.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Матвеев, Лопухин, Грегори, Юрий Михайлов, комедианты и сторожа.

Сторожа

(у двери)

Не догонишь.

Держи его! Как вихорь полетел.

Юрий

(толкая сторожа)

Ловить его! Ловить его бегите!

Грегори

Что делать нам, mein Gott? [15] Никак не можно

Показывать Есфирь.

Матвеев

О чем тревога,

И кто ушел?

Юрий

Да Кочетов Яшутко.

Не в первый раз ему. Отца боится,

И бегает от дела.

Матвеев

Разве мимо

Отцовского согласья Яков взят?

Юрий

Охотился, и взяли, государь.

Его печаль отца спросить, не наша.

Уж больно лют старик, ему забота

Лишь бражничать да сына теребить,

Как ястребу курчонка. Батогами

Пугнуть бы их обоих — то ли дело!

И Якову наука, и отец

Помягче б стал.

Матвеев

В уме ли ты! Иль мало

Ругают нас бояре, так и ловят

Поймать у нас хоть малую оплошку,

Царю донесть и делу помешать.

Грегори

Без Якоба не можно и не будет

Комидия готова.

Матвеев

Постарайся!

Грегори

Один ушел, другой и все уйдут,

И я уйду.

Матвеев

А ты сердит, я вижу.

Взамен его возьми другого!

Грегори

Разве

Талент башмак, что можно их менять,

Один долой, другой надел?

Матвеев

Ну, как же

Помочь беде? Помехи, вижу, много

Со всех сторон: кто с умыслом, кто спросту

Мутит народ, по всей Москве разносит,

Что будто мы готовим государю

Бесовскую потеху. Не уймешь

Народную молву, пока не скажешь

С Постельного крыльца, что действо будет

Из Библии, Есфирь.

(Отводит Лопухина в сторону.)

Да не нажить бы

Себе беду другую, горше первой!

Указывать на Мордохея будут,

Отыскивать Амана меж собой.

(Юрию.)

Парнишка ты сведи к отцу, скажи:

Не надо, мол, не плачьте, пошутили.

Грегори

Нельзя, никак не можно мне без Якоб.

Другого нет, и нет, и негде брать…

Матвеев

Ну, как же быть, не знаю, право. Палкой

Медведей лишь к плясанью понуждают,

Людей нельзя.

Юрий

Дозволишь молвить слово?

Матвеев

Ну, молви, что ль, скорее!

Юрий

Государь,

Затеяно, так надо кончить дело,

Берясь за гуж, не говори: не дюж.

Ужли ж теперь, людей бездельных ради,

Ломать, бросать иль портить початое?

Ужли отстать от Якова? Да я

Возьмусь тебе, что Кочетов Кирило

И сам придет, и сына приведет

В палату к нам.

Матвеев

Схлопочешь, рубль за мною.

Юрий

Рублем на рубль ответить мне немочно,

А голову кладу свою в поруки,

Что Кочетов-старик придет просить

И кланяться, чтоб только взяли сына.

Матвеев

Ну вот, не плачь, Яган.

(Взглянув на часы, Лопухину.)

Приспело время,

Пора идти к царю на званый пир.

Уходят, все с низкими поклонами их провожают.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЛИЦА:

Кирилл Кочетов.

Анисья.

Яков.

Клушин.

Татьяна.

Наталья.

Юрий Михайлов.

Слуга Кочетова — без речей.

Чистая изба в доме Кочетова. Посередине входная дверь, налево, у печки, дверь за перегородку, у двери поставец, направо под окнами лавка, у лавки стол, на котором большие и малые книги.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Анисья и Татьяна входят.

Анисья

Пожалуй-ка! Тебя Господь несет,

А я гляжу в окно да не узнаю:

Как словно ты, — опять же то мекаю,

Что виделись сейчас, зачем-де ей!

Ну, милости прошу.

Татьяна

Такое дело

Приспелося, без нужды б не пошла.

Анисья

Само собой. За делом иль без дела,

А все же я радехонька.

Татьяна

С Кириллом

Панкратьичем повздорили за роспись

Маленько мы.

Анисья

До брани не дошло?

Татьяна

А долго ли!

Анисья

Да диво ль побраниться,

Лиха беда заспорить.

Татьяна

Не святые,

На всякий час не опасешься.

Анисья

Нам бы

И спорить-то не для чего. Конечно,

Ведется так: нельзя не торговаться.

Ну, муж глава, при нем и я по нем,

А я тебе перечить бы не стала.

Для матери дитя всего больнее,

Тебе печаль Наташу замуж выдать,

Моя — сынка женить. Хоть поглядели б

На их житье. И радость-то одна

На старости: внучат скорей понянчить,

Коль Бог пошлет.

Татьяна

Я, так и быть, прибавлю

Тафтяную сорочку, рудо-желту.

Да вошвы есть на летник, по атласу

Червчатому шелки и серебро.

Совсем было про них забыла — стала

В коробьях рыть, нашла, так что таить.

Анисья

Скупенька ты, а вот и расступилась

Для дочери. Да что и говорить:

Затеяли, так надо кончить дело.

Убытка нет тебе: такого зятя

С огнем ищи, так не найдешь, поверь.

Не матери б хвалить.

Татьяна

И не хвалила б.

У нас глаза не слепы — парня видим.

Дурным его не назовешь, из роду

Не выкинешь, а поискать приняться,

Так есть и лучше на Москве, не клином

Сошлась она. Да вот беда какая:

Искать-то мне не время, тороплюся,

Приходится сбывать Наталью с рук,

Послушай-ка! На Кисловке, бок о бок,

Сосед у нас, из нашего приказа

Подьячишка, — да, Господи прости!

Такой-то пес постылый! Наберется

Угару-то хмельного, колобродит

По всем дворам, а чаще всех ко мне.

И потчую, нельзя. По разговорам,

Как вижу я, присвататься он хочет.

Анисья

Не Клушин ли?

Татьяна

Ну, он. А разве знаешь?

Анисья

Кумой зовет — крестили вместе. Ходит

Частенько к нам и пить, и похмеляться.

Докучлив так-то часом, что не знаешь,

И выжить как. Чего ж его бояться?

Не отдавай! Не кто тебя неволит,

Не оторвет с руками.

Татьяна

Оторвет,

Сильна рука у плута. Подслужился

Боярину Лопухину и нашим

Боярыням верховым, казначеям.

Боярское для нас велико слово,

Велят отдать, не станешь спорить, выдашь

За пьяницу.

Анисья

Ахти! Беда какая!

Татьяна

Ну, сватьюшка, еще ли ты не видишь

Любви моей? Другая набиваться

Стыдилась бы, а я вас упреждаю:

Не мешкайте!

Анисья

Чего же дожидаться!

Хоть завтра же! Спасибо, что сказала.

Проснется муж, поговорим да с Богом,

Благословясь, и по рукам ударим.

А там, честным пирком… Уж так-то рада,

И слов тебе не вдруг найду… Ну, сватья,

В светелочку ко мне! На всей прохладе

Медку испить пожалуй, за любовь.

Уходят. Из боковой двери, спросонков после полуденного сна, выходит Кочетов, отворяет поставец, достает сулейку и чарку и, оглядываясь, наливает.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Кочетов один.

Кочетов

(со вздохом)

Единую. Жена не увидала б,

Храни Господь! Хоть в доме я глава,

А все-таки…

(Пьет.)

Закусочки пошарить.

(Закусывает.)

А все-таки блюдуся шуму. Звонок,

Пронзителен их голос бабий.

(Откашливаясь.)

Знатно!

Винца испить любезно скуки ради,

Да только жаль, что чарочка мала,

И потому вторично.

(Пьет.)

Вот и полно.

(Ставит сулейку на место, закрывает поставец и садится к столу.)

Теперь начну прохладно насыщаться

Премудростью чужой.

(Раскрывает рукопись Домостроя, лежащую на столе.)

Где ни откроешь,

Словесный мед и пища для души.

(Надевает очки и читает.)

‘А дети аще небрегомы будут,

В ненаказании отцов живя,

Что согрешат иль злое что содеют, —

Отцам и матерям от Бога грех,

А от людей укор и поношенье,

В дому тщета, и скорби, и убыток,

А от судей соромота, продажа’.

Премудрые слова отца Сильвестра!

А далее читаем: ‘Како дети

Спасати страхом’. ‘Не ослабевай,

Бия младенца! Аще бо жезлом

Биешь его, на здравие бывает,

Казни измлада сына своего

И ребра сокрушай, покуда мал,

А вырастет — не дастся’. Это правда.

Великий был мудрец отец Сильвестр!

Для сына я не пожалел жезла,

И вырастил стыдливее девицы:

Как рыба, нем пред старшим пребывает,

Родителя приказы принимает

В молчании, с поклоном исполняет.

На праздничных пирушках у родных,

Склоня главу, сидит, а очи долу

Опущены имеет. Глумотворства,

Веселия бежит. А наипаче

Учил его блюстися скоморохов,

Гудельников, сопельников, глумцов

И песен их бесовских, грех тягчайший

Сие бо есть. Могу хвалиться смело

Перед людьми, что Яков мой не знает

Мирских забав и всяческих соблазнов.

Входит Клушин.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Кочетов и Клушин.

Клушин

Хозяину и дому благодать

И мир!

Кочетов

(снимая очки)

Добро пожаловать, приятель

Особенный, Василий Фалалеич!

Присядь!

Клушин

Сажусь. Хозяйка поздорову ль,

Кума моя, Анисья Патрикевна?

Кочетов

Старуха-то? Старуха ничего,

Кой-как плетется.

Клушин

Яков понавык ли

Писанию приказному?

Кочетов

Под страхом

Родительским помалу навыкает.

Обучится, не вдруг же.

Клушин

Ну, и ладно.

Все слава Богу, значит?

Кочетов

Слава Богу!

Клушин

Ну, и восхвалим Бога!

Кочетов

И восхвалим

За милости его.

Клушин

Ему во славу

Даров его употребим посильно

От лозного плода.

Кочетов

Да негде взять-то.

Подьячему вкушать не подобает

От гроздия. Копейки трудовые

В моей мошне дырявой шевелятся,

А не рубли, и нам о фряжских винах

И греческих и думать непригоже.

Простое есть.

Клушин

Приказывай!

Кочетов

Поспеешь!

Приятелю душевно рад, понеже

Скудаюся давно беседой умной.

По-дружески прошу тебя, Василий,

Поговорим с тобой, покуда трезвы.

Диковина ль напиться! Мы успеем

Осатанеть. Не прочь и я от чарки,

Лишь не люблю безумного веселья.

Беседовать прохладно я желаю,

От разума и от писаний книжных,

О том, о сем, о суете житейской.

Вопросами друг друга испытуя,

Паришь умом над сей земной юдолью,

Красноглаголиво, преизощренно,

Витийственно свои слагаешь речи,

И мнишься быти новый Златоуст.

Люблю словес извитие и жажду

Его душой. Подьяческих пирушек

Не жалую, в них брань да уреканье,

Да пьяный шум, воистину бесовский.

Не мерзость ли, когда они вприсядку

Пускаются по целому десятку!

Клушин

А я хмельной умнее.

Кочетов

Друг Василий,

Не похвались! Ума-то не теряешь,

Воистину, да на руку-то скор

И дерзостен бываешь в разговоре, —

Частехонько за бороду чужую

Имаешься, как за свою, без спроса

Иль, сохрани Господь, чем ни попало

По лысине огреешь.

Клушин

В этом грешен.

Нечто, начнем. Рассыпать разговор

И я не прочь.

Кочетов

Вот мы заговорили,

Что милостив Господь до нас. Вопрос:

А милостей достойны ль мы Господних?

Клушин

Ответ: никак.

Кочетов

А почему? вопрос.

Клушин

Ответ: зане греха и всякой скверны

Содетели, живем скотоподобно

И пьянственно, а грех лихоиманья,

Грабительства, прижимки, волокиты

И всякого томленья православных

Первейший в нас, и мы ничем не лучше

Разбойников, сидящих по оврагам,

В темных лесах, под ветхими мостами.

Кочетов

Разбойников?

Клушин

И татей полунощных…

Кочетов

Постой, постой! Я изловил тебя.

Еще вопрос, и сам ты повинишься.

Не первому ль новозаветный рай

Разбойнику отверзся?

Клушин

Эко дело!

И вправду так. Винюсь. Скажи, пожалуй,

Из памяти ушло.

Кочетов

(со вздохом)

Кому ж и помнить

Разбойника спасенье, как не нам.

Нашлось ему в раю местечко, будет

И нам с тобой. В миру живем, приятель,

Не согрешить нельзя — питаться надо,

Кормить семью. Греха не убежишь,

В грехе рожден. А наше лихоимство

Велико ли? Обычная подачка

От воевод.

Клушин

А те посадских грабят.

Кочетов

Такой черед от века предуставлен,

А то бы как мирская-то копейка

Из дальних стран России неоглядной,

Из Галича, из Вологды иль Перми,

До наших рук сиротских доходила!

(У двери.)

Жена, войди! Василий Фалалеич

В гостях у нас.

Входит Анисья.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Кочетов, Клушка и Анисья.

Анисья

(целуясь с Клушиным)

Ах, куманек любезный!

Надумался, в кой-то веки. Легко ль,

Кажись, уж год тебя я не видала,

А Кисловка-то под боком у нас,

Не за морем. Не грех бы толконугься

Когда-нибудь куму проведать.

Клушин

Видишь,

Дела у нас. Царица молодая

Повеселей живет. Ее дворецкий,

Абрам Никитич Лопухин, покою

Не знает сам, да не дает и нам.

Во всем дворце у всех теперь работы

Прибавилось, то новых нянек, мамок

Готовили, а вот теперь родины,

Так некогда, не обессудь.

Анисья

Да полно

Виниться-то! Я рада, что пришел.

Кочетов

Поди-ка ты да принеси…

Анисья

Уж знаю,

Чем потчевать. Не яства же сахарны

Поставить вам! И хлебом не корми,

Да дай винца.

Клушин

Не то чтоб я любил,

А, видишь ты, у государя радость,

Так веселы и слуги. Погляди-ка!

Пьяна Москва от мала до велика.

Бояре пьют с почетом у царя,

Промеж себя дворяне, духовенство

И всякий чин придворный, а подьячий

Где потчуют его. И всякий пьет,

Где есть вино и где ему придется.

В такие дни и пьется как-то ходко,

Особенно за умною беседой

С приятелем.

Анисья

Да что греха таить,

Захочешь пить, так радости найдутся.

Не первый год с тобой знакома, знаю

Обычай твой: до чарочки охоч.

Клушин

И не запрусь, кума.

Анисья

Не в осужденье

Слова мои. Пилось бы на здоровье!

Хозяева таким гостям и рады

Податливым, спесивый, право, хуже,

Поклонами замучает. Всю спину

Сведет тебе, не разогнешься после.

А ты не ждешь поклонов, и спасибо.

А, чай, тебе постами тяжело

Без пенного? повадка-то неволит,

А разрешенья нет. А кто привычен,

Так, слышала, ой-ой непереносно

Говенье-то.

Клушин

Ну, что уж! Умираю.

Анисья

А ведь грешишь, поди?

Клушин

Не потаюсь.

Грешить грешу, да каюсь в окаянстве,

По тысячам поклоны отбиваю

Частехонько, все лестовки ошмыгал.

Кочетов

(жене)

Да ты бы шла.

Анисья

Иду. Затолковалась.

Сейчас велю подать. И у самой-то

В гостях сидит знакомая старушка.

Так у меня припасено. Сидите,

Беседуйте! Я гостью провожу

И к вам приду, присяду.

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Кочетов, Клушин и потом слуга.

Кочетов

Друг любезный,

Про новости, какие есть, скажи!

Клушин

И то хочу сказать тебе из свежих.

Слуга вносит вино и закуску, ставит на стол и с поклоном уходит.

Кочетов

(наливая чарку)

За здравие царя и государя

И матушки царицы.

(Пьет. Хочет закусывать.)

Клушин

(наливая по другой)

Погоди!

Пожди, постой! Тотчас же по другой

За здравие царевича Петра,

Новорожденного!

Кочетов

На многи лета!

Пьют.

Клушин

И новости теперь. Вдову, Татьяну

Макарьевну, из мастериц золотных,

Знавал ли ты?

Кочетов

Ну, как ее не знать.

Клушин

И дочь ее, Наталью, знаешь?

Кочетов

Знаю.

Клушин

А деньги есть у них?

Кочетов

Еще ль не быть!

Накоплено, и не прожить.

Клушин

Наталья

На возрасте, и люди девку хвалят.

Так вот тебе и новость: я сбираюсь

Присвататься.

Кочетов

Недурно ты задумал,

Да поздно, друг.

Клушин

Ничуть.

Кочетов

Поверь, что поздно.

Клушин

И старше есть, да женятся. Завистно

Приданое. А сватовство ведется

Не женихом, а сватом, плох жених,

Да сват хорош, и ладно. Я Абрама

Никитича посватать попросил.

Я стар и вдов, а скажет только слово

Боярское — и люб и молод буду.

Кочетов

Да поздно, друг. Ищи себе другую,

Наталью нам оставь, сговорена

За Якова.

Клушин

Я, чай, Василий Клушин —

Не Яков твой. Его за человека

Не всяк сочтет. Помеха не велика.

В подружье быть ему на нашей свадьбе

И то за честь великую.

Кочетов

За сына

Горой вступлюсь. Не тронь его.

Клушин

Вступайся,

Недороги вы оба.

Кочетов

Ты велик ли?

Клушин

Велик иль мал, а все ж не скоморох.

Кочетов

Уж врать так врать, Василий. Ври уж вдосталь!

Когда его видал ты скоморохом?

Клушин

Сегодня, друг.

Кочетов

Кого же Яков тешил?

Клушин

Матвеева.

Кочетов

Не лги! У Артемона

Сергеича холопы есть

Клушин

Холопы

Холопами, и Якову есть место.

Кочетов

Да спьяну-то не только скоморохи,

Покажутся тебе и черти.

Клушин

Ладно,

Покажутся, так открещусь!

Кочетов

Василий,

Не пустословь! Облай его, как хочешь,

Грабителем казны, церковным татем,

Убийцею, коль Бога не боишься,

Коль бес в тебя засел, а скоморохом

Не обзывай!

Клушин

Кричи себе, пожалуй,

Не страшно мне ничуть.

Кочетов

Да где ж ты видел?

Скажи, злодей!

Клушин

В аптекарской палате.

Дворцовую аптеку знаешь?

Кочетов

Знаю.

(С ужасом.)

И там внизу потешная…

Клушин

(таинственно)

Не то.

Над царскою аптекой есть палата

Просторная, с великим береженьем,

Тихонько там, обычаем немецким,

Подьяческих детей и иноземцев

Немецкий поп потехе новой учит,

Комидии.

Кочетов

Немецкий поп?

Клушин

Яган

Готфридович, Григорьев.

Кочетов

Боже!

Немецкий поп крещеных, православных

Подьяческих детей потехе учит!

Клушин

Комидии.

Кочетов

О, Господи помилуй!

Клушин

Немецкая потеха мудрена,

Не всякому под силу. Яков понял,

На диво всем дался.

Кочетов

Да в чем она,

Потеха-то немецкая?

Клушин

Примерно,

Хоть Якова оденут чертом, лешим,

И выпустят ломаться на потеху.

Кочетов

(хватаясь за голову)

Ах, ужас, страсть!

Клушин

Ну, и крутись, как знаешь.

Кочетов

Не верю я лжецу. Уйди, исчезни!

Убью тебя, клеветника!

Клушин

(испугавшись)

Я, друже,

Не виноват ни телом, ни душой,

У Якова спроси, не отопрется.

Кочетов

Не вижу я, не помню ничего.

О, Господи! Такое испытанье

Тяжелое! Не пережить его.

Тоска и стыд грызут меня. От сына

На голову седую поношенье,

Позор и срам. Змея в моей груди.

Прискорбно мне! Душа горит. Покоя

Не обрету вовек. Жена! Анисья!

(Берет со стола Домострой.)

Отец Сильвестр! Я прокляну его.

(Садится и закрывает лицо руками.)

Входят Анисья и Татьяна.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Кочетов, Клушин, Анисья и Татьяна.

Анисья

Ну, что у вас? Никак нельзя без крику!

Лишь выпили, и зашумели.

Кочетов

Ох!

Не спьяну я кричал.

Анисья

А мы с Татьяной

Макарьевной и выпили, да тихо,

Не ссоримся, и пьяны, да умны.

Покончили дела, Кирилл Панкратьич.

С чего завял? Не вешай головы!

Сынка женю, Василий Фалалеич!

От радости не чуя ног хожу,

Вставай, отец, молиться Богу будем!

Кочетов

Сынка женить? А где сынок?

Анисья

Вернется.

У дела, чай.

Кочетов

У дела? У какого?

Анисья

Приказного.

Кочетов

Ну, вот ему неволя

В приказе быть, тянуть сызмала лямку

Отцовскую. Сынок-то лучше службу

Нашел себе.

Анисья

Какую ж?

Кочетов

Скоморошью!

Анисья и Татьяна

Ай-ай! Ахти, беда!

Входит Юрий Михайлов, за ним Яков. Наталья прокрадывается за ними в угол.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Кочетов, Клушин, Анисья, Татьяна, Юрий Михайлов, Яков и Наталья.

Кочетов

Его ли надо?

Куда зашел, бесоугодник? С нами

Не быть тебе, служитель сатанин!

В покое сем иконы, и куренье

От ладана возносится почасту.

Молитвой я встречаю утро здесь,

Молитвой день мятежный провожаю.

Изыди вон! Изыди, окаянный!

Тебе вольно везде бродить, не смей

Вступать под кров родительский! На свете

Простор велик глупцам и скоморохам,

По смерти им одно готово место

С диаволом. И буди про…

Наталья

(выбегает из угла)

Постой!

Молчи, старик! Не то своей рукою

Замкну твой рот, нечистый, богохульный!

Родительским проклятьем не шути!

Легко тебе, у пьяной браги сидя,

Над детищем безвинным потешать

Хмельную блажь свою, а жить на свете

(плача)

Проклятому, подумай ты, легко ль?

Так знай же ты! Неправое проклятье

От грешных уст, до неба не дойдя,

Воротится назад в уста и свяжет,

Замкнет навек, и будешь нем.

(Со слезами отходит.)

Татьяна

Наталья,

Откуда ты взялась?

Анисья

(со слезами)

Господь послал.

А мы-то! Мы стоим…

Юрий

Кирилл Панкратьич,

Не для того привел к тебе я сына,

Прислал его боярин не затем.

Возьми его! По царскому веленью

В аптекарской палате обучают

Подьяческих робят библейским действам,

Готовятся с великим поспешеньем,

Чтоб действовать перед царем ‘Есфирь’

В недолгий срок. Радея государю

И жалуя тебя не по заслугам,

А ради лет преклонных, Артемон

Сергеевич велел, чтоб Яков с теми

Робятами учился вместе. Яков,

Боясь греха и твоего проклятья,

Противен стал и бегает от службы,

Хвали его, а не брани, что волю

Отцовскую поставил выше царской.

Тебя ж, Кирилл, боярин похваляет:

‘Что нынче-де таких благочестивых

Подьячих вряд сыскать, чтоб воле царской

Перечили — повиноваться власти

Грехом себе считали. Он-де знатно

Вперед других задумал в рай попасть’.

Кочетов

(женщинам)

Уйдите-ка покуда! После кликнем.

Анисья, Татьяна и Наталья уходят.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Кочетов, Клушин, Юрий и Яков.

Кочетов

А боле мне, холопу, нет приказа?

Юрий

(кланяясь)

Приказа нет к тебе, а челобитье,

Чтоб ты простил его, да грешных нас

И с Яковом.

Кочетов

Почесть ли за посмех

Слова его боярские?

Юрий

Не знаю.

Клади в мешок, опосле разберешь,

А я сказал боярину: мол, старый,

Одумавшись, и сам придет просить,

Чтоб Якова опять в ученье взяли.

Кочетов

Смеяться ты над старым молоденек

И глуп еще.

Юрий

Я воли не снимаю

С тебя, Кирилл Панкратьич, не снимай

И ты с меня! Твори елико хощешь,

А мне сказать никто не запретил.

Прощай!

Кочетов

Постой! Какая же Есфирь!

Когда робят чертями рядят?

Юрий

Кто же

Сказал тебе?

Кочетов

Василий Фалалеич.

(Сыну.)

Вот я тебе ужо!

Юрий

За что, помилуй!

Прости его!

Кочетов

Простить-то я прощу,

А все же страх внушить.

Юрий

(Клушину)

Ты что ж болтаешь!

Каких чертей ты видел? Агасфера

В величии, в парче и багрянице,

Есфирь в слезах, Амана, Мордохея.

Клушин

Цыгана я лохматого…

Юрий

Свяжите

Скорей его! Не ты ли к Агасферу

На трон полез? Прибить хотел? И в шею

Велел тебя погнать боярин.

Клушин

Только

Не Агасфер, а лекарь из жидов…

Юрий

(перебивая)

Постой, скажи! По шее били?

Клушин

Били.

Юрий

(Кочетову)

Ну, вот тебе.

(Клушину)

Царя на троне видел?

Клушин

Да кто же мне глаза отвел?

Юрий

Не знаю.

Клушин

Во все глаза глядел, а не видал,

Не немец ли глаза-то отводил?

Все в бок меня толкал. Ни Агасфера,

Ни трона я…

Юрий

Кому ты говоришь!

Мы трезвые, а ты с утра затмился.

Нет, вы его свяжите!

Кочетов

Ну, Василий,

Запутался, шальная голова.

Юрий

Прощай!

Кочетов

Пожди часок! А что такое

Комидия?

Юрий

Видал пещное действо?

Ну, вот, точь-в-точь. Особую палату

Поставят нам в селе Преображенском

И действовать прикажут ежедённо

В глазах царя.

Кочетов

Так вот что!

Юрий

После действа

К руке пойдем.

Кочетов

А жалованье будет?

Юрий

Великое. И есть за что. Поверишь,

Ночей не спим, забот, хлопот! Любезно

Житье твое, Кирилл Панкратьич! Можно

Сидеть тебе за чаркой, прохлаждаться,

Беседу весть, над Яковом мудрить:

Уму учить иль по головке гладить.

Уж ты его прости скорей!

Кочетов

(грозя пальцем)

Ну, Яков!

(Показывая Домострой.)

Вот книга-то! Вся жизнь как на ладони

Показана. Читай о скоморохах

И бахарях и казнись.

Яков с поклоном принимает книгу и отходит в угол.

Ты сказал,

Что жаловать хотят робят?

Юрий

Нельзя же,

Не даром же трудились.

Кочетов

По полтине?

Аль больше, чай?

Юрий

Толкуй тут! по полтине.

Кочетов

Чего ж еще?

Юрий

Полтина! Соболями!

Не всех равно: по делу, по заслуге,

А больше-то пожалуют отцов.

Прощай пока!

Кочетов

Постой!

Выходят Татьяна, Анисья и Наталья.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Кочетов, Клуши н, Юрий, Яков, Анисья, Татьяна и Наталья.

Татьяна

Кирилл Панкратьич,

Ты Бога-то боишься ли? Затеял

Обманом жить. Сироты мы с Натальей,

А ты сирот выводишь из ума.

Смотри-ка, сплел какую небылицу

На Якова, что Артемон Сергеич

В сынки берет, а мы-то сдуру верим.

А вышло-то на деле, в скоморохи,

С холопами ломаться перед ним.

Уж вам бы так и брать ему под пару,

Женить его на дуре неумытой,

В покромошной, суконной телогрее,

С гремушками на кике, а не сватать

У честных вдов отецких дочерей!

Уж нечего, хорош жених!

Клушин

Помилуй,

Какой жених! Молокосос, Татьяна

Макарьевна. Ну, мне ль чета! Примерно,

Как я теперь, в года вошел, как должно,

На степень стал и чертом не ряжусь…

Юрий

А, ты опять заговорил.

Татьяна

Не хвастай!

Хорош и ты, а все уж лучше. Я-то,

Безумная, сокровище такое,

Красавицу свою, отроковицу,

Смиренницу…

Юрий

Постой-ка ты, Татьяна

Макарьевна, с смиренством-то. Недавно,

И часу нет, как Якова нашли

В твоем дому, у ней в опочивальне,

У дочери-смиренницы. Я сам

Волок его у ней из-под кровати.

Татьяна

Ах, батюшки! Да как же ты?

Наталья

Не помню,

Хмельна была.

Татьяна

Ах, срам! Не верьте ей!

Ни отроду хмельного в рот. Наталья,

Да есть ли стыд в тебе? Опомнись!

Клушин

Парня

Хмельная ты пустила, иль не знаешь:

Хмельная вся чужая!

Татьяна

Что ж молчишь-то?

Да плюнь ему! Мол, полно завираться!

У матушки в дому живу, что в келье.

Честней, мол, нас на свете нет. Ты вот как

Скажи ему, бесстыжему.

Наталья

(отворотясь)

Не знаю,

Хмельна была.

Татьяна

Да что же ты, срамница,

Куда глядишь? Аль вправду, что ль?

Наталья

Не знаю.

Хмельна была.

Татьяна

Зарезала меня.

Ах, батюшки! Отцы мои родные!

Не мне людей корить, самой приходит

Кориться вам. Простите, Бога ради!

Возьмите с рук, избавьте от стыда!

Анисья

Какой те стыд! За честь родня такая.

Кочетов

Ну, то-то же. Вот так-то лучше будет.

Наталья

(Якову)

Ну, ловко ли?

Яков

(из-за Домостроя)

Наташа молодец!

А я-то глуп, теперь лишь догадался.

Наталья

Есть заповедь.

Яков

Какая?

Наталья

Не зевай!

Юрий

Прощай теперь. Живите поздорову,

А доброму началу добрый час.

Постой, забыл. Велел тебе боярин

Во вторник быть пораньше на Постельном.

А что сказать боярину, подумай,

Чтоб глупостью людей не насмешить.

(Уходит.)

Анисья

Теперь начнем моленья и поклоны,

Благословясь, ударим по рукам.

Родители, возьмитесь за иконы,

Ну, детушки, валитесь в ноги к нам.

Клушин

Кому жена, да радость, да веселье,

А Клушину в чужом пиру похмелье.

ЭПИЛОГ

(4 июня 1672 года)

ЛИЦА:

Богдан Матвеевич Хитрово, дворецкий государя.

Василий Семенович Волынский.

Александр Иванович Милославский.

Матвеев.

Думный дьяк.

Грегори.

Кочетов Кирилл.

Яков.

Юрий Михайлов.

Клушин.

Комедианты.

Бояре, дворяне и всякие служилые люди.

Постельное крыльцо.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

На авансцене, перед каменною преградой, стоят дворяне, дети боярские, подьячие и прочие служилые люди, которым вход за каменную преграду был запрещен. Между ними Грегори с своими учениками, Юрий Михайлов, Кирилл и Яков Кочетовы и Клушин. За преградой несколько бояр.

Клушин

(Кочетову)

Чего-то ждут, бояре что-то шепчут

Между собой.

Кочетов

А нам какое дело!

У них свои, у нас свои заботы.

На то оно Постельное крыльцо,

Что всякий тут с своей печалью.

Юрий

Ты-то

С какою же? Проситься в воеводы?

Кочетов

Куда уж нам? Не лезь в чужую душу,

Оставь меня! Я знаю, что мне надо.

1-й комедиант

Беглец пришел, глядите-ка, Яшутка.

2-й комедиант

(Якову)

А нас вчера боярин пирогами

Попотчевал торговыми.

1-й комедиант

На квас

Сыченый дал.

2-й комедиант

И ангельское платье

Пошить велел, чтоб действовать Товита.

Юрий

Да что к нему пристали! Он не наш,

Особь статья. В овчарню возвратилась

Заблудшая овца — на радость дому.

Яков

Уйти бы нам отсюда!

Кочетов

Подождем

Боярина.

Яков

Да страшно показаться.

В глаза ему не взглянешь от стыда.

Кочетов

А ты молчи, за сына я в ответе.

Яков

Уж лучше мне сквозь землю провалиться.

Юрий

Молчите вы! Идут бояре с верху.

Выходят дьяк, Хитрово, Волынский, Милославский, Матвеев и несколько бояр.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Хитрово, Волынский, Милославский, Матвеев, дьяк, Грегори, Юрий Михайлов, Кочетов, Яков, Клушин, комедианты, бояре и разные люди.

Матвеев

Поди сюда, магистр Яган Грегори.

Грегори с поклоном подходит к преграде.

Дьяк

Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всея великие и малые, и белые России самодержец, указал тебе, иноземцу Ягану Готфриду, учинити комидию. А на комидии действовать из библии книгу Есфирь, и для того действа устроить хоромину вновь.

Бояре выходят за преграду.

Хитрово

Яган Готфрид за все дела берется:

Магистр, и поп, и лекарь, и аптекарь,

И скоморох.

Грегори

Нет, я не скоморох.

Хитрово

Так кто же ты? Потешник, шпильман, что ли,

По-вашему? Все тот же скоморох,

По-нашему сказать тебе, по-русски.

(Уходит.)

Милославский

За что, Яган, шутов-то обижаешь?

Ну, как не грех! нашел кого обидеть!

Ведь, право, жаль! Тяжелый хлеб у них,

Горбом берут. Побои да увечья

За малую подачку переносят

И кормятся. А ты отнять задумал

Сиротский хлеб!

(Уходит.)

Грегори

Я хлеб не отнимаю.

Шутов кормить еще вам долго будет.

Какой кто ум имеет, то и смотрит:

Комидии один, другой медведя,

Как пляшет он. Хороший танец! Славно!

(Пляшет медведем.)

Волынский

Покажешь нам Есфирь, Юдифь, Товита,

А что ж потом? Одно ведь надоест,

И примешься неволей за скомрашьи

Потешные погудки.

Грегори

Нет, mein Herr!

О, много есть написано у тех,

Которые живут от нас подальше.

И будем мы писать — материй разных

Найдем себе. И всякий там увидит

И жизнь свою, и что тихонько делал,

И что он сам один с подушкой думал.

А совесть кто свою забыл, не знает

Суда ее — он там свой суд найдет.

Волынский

А кто же мне судьею будет?

Грегори

Комик.

Волынский

Ну, это, брат, в других землях ведется,

У нас не так.

(Уходит.)

Грегори

А будет и у вас.

Коль есть у всех, и вам уйти неможно

От комика. В душе у человека,

В числе даров господних, есть один

Спасительный: порочное и злое

Смешным казать, давать на посмеянье.

Величия родной земли героев

Восхваливать и честно и похвально,

Но больше честь, достойно большей славы

Учить людей, изображая нравы.

(Кланяется и уходит.)

Матвеев

Комидия в иных землях ведется,

На свете нам не мало образцов,

И стало быть, что недурное дело,

Когда она угодна государям

Таких земель, которым свет ученья

Открыт давно. И в нашем государстве

Комидию заводит царь великий

На пользу нам, народ ее полюбит

И доброго царя добром помянет.

Кочетов кланяется.

Ну, что, старик? Какое челобитье?

Кочетов

Сынка привел, возьми его, боярин!

Да будет он царев комедиант!

КОММЕНТАРИИ

Впервые пьеса была напечатана в журнале ‘Отечественные записки’, 1873, No 2.

28 января 1872 года Островский писал Ф. А. Бурдину: ‘…Занят очень сильно новой пьесой…’ (т. XIV, стр. 226). К этому периоду, по всей видимости, относится непосредственная работа драматурга по ознакомлению с историческими документами, связанными с эпохой XVII столетия. Островский тщательно изучал летописи, ‘Домострой’, исторические исследования H. С. Тихонравова о русском театре, труды И. Е. Забелина ‘Домашний быт русских царей’, ‘Домашний быт русских цариц’ и другие источники. Он сам указывал на некоторые из них. В том же письме он извещал Бурдина: ‘От Николая Савича (Тихонравова. — Н. Г.) я получил интересные материалы’ (там же, стр. 227).

В одном из своих писем к драматургу Тихонравов сообщил ряд историко-литературных сведений о режиссере в труппе Грегори— Юрии Михаилоне, о представлении комедии ‘Есфирь’ и т. д. (см. ‘Неизданные письма к А. Н. Островскому’, М. — Л. 1932, стр. 563—564). Прося Бурдина похлопотать о присылке ему десяти оттисков напечатанной пьесы, драматург объяснял: ‘Мне нужны они для подарков тем лицам, от которых я пользовался материалами: Тихонравову, Забелину и, кроме того, еще кой-кому из близких знакомых’ (т. XIV, стр. 239).

К писанию комедии Островский приступил 2 марта 1872 года, что видно из авторской пометы на черновой рукописи (Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина). Но и во время работы над пьесой Островский продолжал знакомиться с историческими материалами. Так, 28 марта 1872 года Н. А. Дубровский (чиновник Московской дворцовой конторы, археолог и архивист) уведомлял драматурга: ‘Записка А. Матвеева помещена в издании Сахарова под названием ‘Записки русских людей’. Эти записки ты можешь найти в Чертковской библиотеке, а потому и обратись к Петру Ивановичу Бортеневу’ (Государственный Центральный театральный музей им. А. А. Бахрушина). Однако Дубровский сам достал для драматурга записки А. Матвеева, о чем сообщил 30 марта Островскому (там же).

‘Комик XVII столетия’ был приурочен к 200-летнему юбилею официального открытия театра в России, праздновавшемуся 30 октября 1872 года.

Приступив к написанию комедии, драматург не сразу определил в ней количество актов и последовательность событий. Пьеса была задумана сначала в четырех действиях с прологом. На первом листе черновой рукописи есть запись: ‘Комик XVII столетия, комедия в IV действиях. С прологом. Пролог. Постельное крыльцо (4 июня 1672 года)’. Островский начал пьесу со сцены Кочетова и Клушина (д. III, явл. 3, печатный текст). Но первый акт в этом виде не был полностью написан драматургом. Продумывая заново весь ход пьесы, он составил следующий сценарий: ‘1. Сватовство. 2. Аптека. 3. У Кочетова. 4. Двор. 5. Постельное крыльцо’. Продолжая работать над сценарием, драматург хотел включить в него как пятую сцену — сцену ‘У мастериц’, но затем отказался от этой мысли, а четвертую сцену изменил так: ‘Двор и заднее крыльцо’ — и набросал план ее: ‘Боярыня Хитрая и Клушин. Лопухин и Клушин у казначея с жалобой. Две девки, Хитрая и Лопухин. Лопухин и Матвеев и Кочетов Яков. Матвеев’.

В процессе работы комедия неоднократно подвергалась существенным композиционным изменениям. Драматург очень тщательно продумывал ход событий, в рукописи встречается несколько вариантов сценария пьесы. Здесь, например, имеется разработанный план первой и второй сцен, который в своей основе совпадает со структурой первого и второго актов в окончательном тексте.

Островский поставил перед собой задачу раскрыть в своей пьесе народные корни русского театра, показать, что театр на Руси был основан в 1672 году не для ‘царской потехи’, а явился результатом потребности народной жизни.

До XVII века представителями театрального искусства на Руси были скоморохи, которые ‘разносили по всей стране ‘лицедейства’ и песни о событиях ‘великой смуты’, об ‘Ивашке Болотникове’, о боях, победах и о гибели Степана Разина’ (М. Горький, ‘О литературе’, М. 1955, стр. 605). Но профессия скомороха считалась позорным и греховным занятием, осуждалась правительством и церковью. Следуя исторической правде, Островский и положил в основу своей пьесы противоречие между влечением талантливого актера к театру и его суеверным страхом перед профессией скомороха.

Однако этот конфликт не сразу нашел глубокое выражение в комедии. К этой мысли драматург пришел лишь в процессе работы. Первоначально драматизм положения главного героя — Якова — заключался в том, что он оказывался насильно завербованным в комедианты окольничим Матвеевым, который ‘сгонял подьячих молодых в потешную палату’ для ‘потехи царской’. Сам Яков не обнаруживал призвания к театральному искусству. В черновой рукописи имеется такой диалог Якова и его отца — Кочетова:

Яков

Несут молву, что для некакой потехи царской

Неведомый окольничий Матвеев

Сгонять велел подьячих молодых

В потешную палату.

Кочетов

Эта служба

Не хитрая: охотников найдется

Хоть пруд пруди, да чести в ней нисколько,

А грех велик.

Яков

…Охотников не ищут.

В потешную сбивают силой: жизни

Своей не рад, брожу, как полоумный,

Навяжут мне невесть какую службу.

Островский неоднократно возвращался к мысли о том, что Яков не по своему желанию попал в скоморохи. Зачеркнув диалог Кочетовых — отца и сына, — драматург ввел эту мысль в сцену Якова с Натальей, Яков говорил Наталье: ‘Вот видишь ли, безвинно я страдаю. Моей вины и моего хотенья нисколько тут, ни на волос’. И в первом и во втором действиях именно сцены, в которых идет речь о новой службе Якова, подвергались наибольшей правке. Глубокое проникновение в историю русского театра и в психологию актера-скомороха XVII столетия заставило Островского отказаться от первоначального замысла и дополнить драму главного героя комедии конфликтом между его добровольным стремлением служить искусству и суеверным страхом перед профессией актера. Уже в черновой рукописи монолог Якова (д. II, явл. 6) имел такую редакцию:

Яков

С добра ума убраться поскорее.

Потешно им, а мне хоть волком вой.

Душа моя трепещет, сердце ноет

И день и ночь. Не силой, не неволей

Заставили грешить меня. — Тогда бы

И грех на них и вся вина. — Я сам,

Охотой шел, свое хотенье было.

И сам держи ответ перед отцом,

Перед судом Господним. Страшно дело,

Охотой шел, охотой и уйду.

Отбегаюсь, веди хоть на веревке

В потешную, хоть бей, а буду бегать.

Хоть режь меня. Я бегать не отстану

До той поры, когда родной отец

Прикажет мне комедиантом зваться

И действовать меня благословит.

Всяк о себе. Кому нужна Есфирь,

А мне душа нужна. Прощайте, братцы!

В окончательном тексте противоречие между призванием талантливого артиста к театру и его боязнью преступить общепринятые нормы приобрело еще более острую форму, а положение Якова стало еще драматичнее: он не верит в благословение отца на его скоморошью службу и вынужден бежать от любимого дела.

Островский упорно работал над пьесой, торопился написать ее к бенефису Д. В. Живокини 2-го.

26 августа 1872 года он сообщал Бурдину: ‘Новую пьесу я кончу на днях и тогда буду просить тебя употребить все усилия, чтобы она скорей прошла цензуру и Комитет. Она должна пойти в Москве 19-го октября в бенефис Живокини 2-го’ (т. XIV, стр. 236).

‘Комик XVII столетия’ был закончен 9 сентября 1872 года. 12 сентября Островский послал пьесу брату M. H. Островскому в Петербург для передачи ее в театральную цензуру и в журнал для печати. Отдав пьесу Некрасову, брат 22 сентября уведомлял драматурга: ‘Некрасов пьесу твою взял с величайшей охотой и деньги мне заплатил’ (Государственный Центральный театральный музей им. А. А. Бахрушина). В связи с отъездом за границу М. Н. Островского все хлопоты о пьесе перешли к Бурдину. ‘…На тебя я надеюсь как на каменную стену, — писал ему драматург 27 сентября. — Кому бы ты не отдал комедию, попроси, чтобы, во-1-х, не торопились ее печатать, а во-2-х, чтоб поисправней была корректура, — мне хочется, чтоб она была напечатана точь-в-точь как есть в моем оригинале’ (т. XIV, стр. 239).

Некрасов предполагал поместить пьесу сначала в первом номере ‘Отечественных записок’. Она была даже набрана, но затем он обратился к драматургу со следующей просьбой:

‘Пишу я Вам по особому случаю. У меня есть поэма в три печатных листа да в Вашей комедии четыре листа. Семь листов стихов на одну книгу журнала много, между тем мне хочется пустить свою поэму (‘Княгиня Волконская’. — Н. Г.) в 1-ю книгу по той причине, что цензурные условия ухудшаются с ужасною быстротою, в лишний месяц может дело дойти до того, что поэму мою (из времен декабристов) запретят. Итак, не будет ли для Вас в каком-нибудь отношении неудобно, если я ‘Комика’ (уже набранного — не прислать ли Вам корректуру?) пущу во 2-й книге. Говорите откровенно. Если Вам это не понравится, то я обе вещи пущу в 1-ю книгу’ (Н. А. Некрасов, Собр. соч., М. 1952, т. XI, стр. 230—231).

Таким образом, по просьбе Некрасова ‘Комик XVII столетия’ был напечатан во втором номере журнала.

Бурдин деятельно хлопотал о скорейшем прохождении комедии через театральную цензуру. 25 сентября он уведомлял Островского: ‘Пьеса представлена в Комитет, а теперь еду просить цензора поскорее прочитать ее. Вероятно, в средине будущей недели она будет совсем готова’ (‘А. Н. Островский и Ф. А. Бурдин. Неизданные письма’, М.—Пг. 1923, стр. 163).

Комедия была одобрена Театрально-литературным комитетом 30 сентября 1872 года, а разрешена театральной цензурой 3 октября того же года.

Бурдин советовал Островскому поставить ее на Александрийской сцене и для этого приглашал приехать в Петербург (там же). Но по неизвестным соображениям драматург не хотел ставить пьесу в Петербурге. В письме от 17 ноября 1872 года он просил Бурдина: ‘Если бы ты мог как-нибудь устроить, чтобы ‘Комик’ совсем не пошел в Петербурге, то оказал бы мне величайшую услугу’ (т. XIV, стр. 240). Бурдин же считал, что пьесу ‘нет причины… не играть, только нужно переделать конец и сделать его более сценичным’ (‘А. Н. Островский и Ф. А. Бурдин. Неизданные письма’, М.—Пг. 1923, стр. 167). В конце концов Островский уступил Бурдину: ‘С ‘Комиком’ делайте что хотите, если захотят поставить, ты меня уведомь, — тогда я пришлю переделку окончания’ (т. XIV, стр. 240).

Однако постановка ‘Комика XVII столетия’ в Петербурге при жизни драматурга не была осуществлена. Следов работы Островского над изменением окончания пьесы также не имеется. Цензурованный экземпляр комедии (Центральная театральная библиотека в Ленинграде) совпадает с первопечатным текстом, если не считать незначительных разночтений в заключительных словах Грегори в эпилоге: печатный текст полнее цензурованного.

Премьера пьесы состоялась в Москве 26 октября 1872 года, в бенефис Д. В. Живокини 2-го, исполнявшего роль подьячего Клушина. В других ролях выступали: С. П. Акимова — Псрепечина, Г. Н. Федотова — Наталья, И. В. Самарин — Кочетов, Н. И. Музиль — Яков, В. И. Живокини — Лопухин, Е. Н. Васильева — Анисья, С. В. Шуйский — Иоган Грегори, H. E. Вильде — Матвеев, М. А. Решимов — Юрий Михайлов.

Островский стремился к исторической верности сценического оформления спектакля. 12 сентября 1872 года в письме к Дубровскому он просил со свойственным ему юмором: ‘Сходи к Иваиу Егоровичу Забелину и поклонись ему в ноги (а после я тебе поклонюсь), а проси его вот о чем: чтобы он начертил тебе на бумажке постановку декораций для Постельного крыльца, так, чтобы та часть его, которая выходила к нежилым покоям, приходиласъ к авансцене, далее, чтоб видна была каменная преграда, место за преградой и ход на государев верх. Мне это очень нужно для комедии, которую я кончил и которая пойдет у Митоса в бенефис’ (т. XIV, стр. 238).

Дубровский передал просьбу драматурга историку Забелину и 22 сентября 1872 года известил Островского: ‘…Забелин с полным удовольствием взялся исполнить твою просьбу, прибавив при этом, что он всегда рад содействовать тебе во всем, в чем только может быть полезным… Он хочет составить тебе верный и подробный план местности старого дворца… План будет готов к 26 сентября’ (Государственный Центральный театральный музей им. А. А. Бахрушина). Островский действительно получил от Забелина подробный чертеж с объяснениями, пересланный историком через Дубровского (там же, письмо Дубровского от 27 сентября 1872 года).

Московская премьера ‘Комика XVII столетия’ не получила широкого освещения в театральной критике. Подробный отзыв был помещен на страницах либеральной газеты ‘Русские ведомости’ (1872, No 239). Рецензент свидетельствовал о том, что, несмотря на участие в спектакле лучших сил театра, пьеса прошла ‘скучно, безжизненно’. Даже Шуйский ‘был ниже своей всегдашней игры’, а Федотова в роли Наташи ‘утрировала до крайности’. ‘Эта молодая девушка, — писал рецензент, — по прихотливой воле автора, то кроткая голубица, то какая-то до неприличия развязная баба, сама по себе уже крайне неизящна и неестественна, а потому отнюдь не нужно было того до чрезвычайности резкого подчеркиванья, с каким г-жа Федотова произнесла хотя бы свой троекратный ответ: ‘Не помню, хмельна была!’.

Театрального рецензента совершенно не удовлетворила и игра Музиля, который, изображая якобы ‘неудавшегося г. Островскому комика XVII столетия, представил собою такого жалкого комика XIX века, что смотреть было невозможно’. Так же неудачным, по мнению рецензента, было исполнение Решимовым роли Грегори: ‘…Он к роли режиссера театра аптекаря Грегори, в XVII столетии, приурочил жесты и дикцию Чацкого, с присоединением безукоризненной храбрости капитана Маржерета’.

Отрицательная оценка пьесы в известной мере объясняется непониманием сущности комедии Островского. Ее рассматривали просто как ‘юбилейную’ пьесу, вне юбилейной даты она будто бы лишена не только смысла и значения, но, ‘напротив, лишенная всякого самостоятельного внутреннего достоинства ‘комедии’, не имела даже и тени успеха’ (‘Голос’, 1872, No 184).

Консервативная печать не хотела признать в пьесе ее народной основы, исторической и бытовой достоверности. Критик ‘Нового времени’, например, считал, что комедия построена на ложной коллизии: ‘Так как самый мотив борьбы крайне фальшивый, потому что влечение Якова к ремеслу комика решительно ни в чем не выражается, то она и не возбуждает в нас ни малейшего сочувствия’ (‘Новое время’, 1873, No 61).

‘Комик XVII столетия’ ставился на сцене редко. После премьеры в Москве вторая постановка этой комедии была осуществлена на сцене Александрийского театра в Петербурге только 30 августа 1894 года, опять-таки в связи с юбилейной датой — 138-летием основания императорских петербургских театров. Роли исполняли: В. В. Стрельская — Перепечина, В. А. Мичурина — Наталья, В. Н. Давыдов — Кочетов, Р. Б. Аполлонский— Яков, П. Д. Ленский — Матвеев, Н. Л. Глазунов — Иоган Грегори.

По свидетельству современников, спектакль не был удачным прежде всего ‘из-за отсутствия ансамбля’. В исполнении не было естественности и простоты (‘Петербургская газета’, 1894, No 239). ‘Актеры играли старательно, — писал рецензент ‘Нового времени’, — но этого недостаточно… Исполнители не жили на сцене, а именно представляли. Все они, впрочем, имели внешний успех, если соизмерять успех числом вызовов. Только г-н Давыдов в роли подьячего Кочетова, г-жа Мичурина в роли Натальи да г-н Глазунов в небольшой роли аптекаря Грегори были живыми лицами’ (1894, No 6648). Однако хроникер газеты ‘Биржевые ведомости’ отмечал, ‘что г-жа Мичурина, игравшая… роль с усердием, достойным лучшего дела, выделяла своею игрою именно развязность, смелость и находчивость молоденькой мастерицы’, совсем забывая о том, что Наталья — узница московских теремов XVII века (‘Биржевые ведомости’, 1894, No 240).

На сцене Малого театра ‘Комик XVII столетия’ был возобновлен в 1898 году, в бенефис Н. И. Музиля (Клушин), с участием К. Н. Рыбакова (Кочетов), М. П. Садовского (Матвеев), О. О. Садовской (Анисья), А. П. Ленского (Лопухин) и др.

После Великой Октябрьской социалистической революции пьеса была поставлена в 1922 году одновременно в Москве, Вологде и Омске в ознаменование 250-летия русского театра. В Москве ‘Комиком XVII столетия’ начала свою деятельность студия Малого театра. ‘Самая комедия Островского, — писал П. Марков об этой постановке, — имеет… специфический, почти этнографический интерес — интерес лирических воспоминаний, исторических воссозданий, бытоизображении… Ее сюжетная оправа и ее романическая интрига только фон, на котором разыгрывается ‘комедь’ о первых русских комедиантах. Играючи и смеясь написана эта ‘комедь’, в которой, однако, такое точное знание быта и такое великолепное ощущение начал Домостроя, крепкой и ядреной русской жизни… Общий замысел режиссера лежал в воскрешении отделенных от нас 250-летним промежутком трудов и дней актеров придворной комедиальной храмины. В целом этот замысел был достигнут’ (‘Театр и музыка’, 1922, No 10, стр. 163—164).

В 1923 году, в 100-летнюю годовщину со дня рождения Островского, ‘Комика XVII столетия’ показал Ленинградский театр юного зрителя. Спектакль был выдержан в реалистических тонах, хотя в нем обнаруживались элементы внешней театральности.

В сезон 1935—1936 года пьеса игралась на сцене МХАТа 2-го. Но эта постановка была неудачной (см., например, оценку в газете ‘Советское искусство’, 1935, No 49), текст комедии подвергся театром большим произвольным изменениям, вычеркнут эпилог, В. Каминским заново написан пролог и т. д.

[1] Глупый малый (нем.).

[2] Очень хорошо, что вы пожаловали (нем.).

[3] Интермедия (лат.).

[4] Пролог (лат.).

[5] Цыган выходит (лат.).

[6] Болен? (лат.)

[7] У меня под рукой есть разные лекарства (лат.).

[8] О, какой учащенный пульс! (лат.)

[9] Вот лекарства (лат.).

[10] Где болит? (лат.)

[11] Искаженное латинское dentes — зубы.

[12] Где инструменты? (лат.)

[13] Какие огромные зубы! (лат.)

[14] Вот и готово! (лат.)

[15] Боже мой? (нем.)

Читайте также: