Борис Лазаревский
Борис Лазаревский
Колос ржи
Колос ржи
—————————————————-
Колос ржи, Лазаревский Борис Александрович, Год: 1912
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Познакомиться с ней не было никакой возможности. И на курсы, и обратно эта девушка всегда ходила одна. Гордо и спокойно она несла свою хорошенькую головку и смотрела только вперед. И шляпа, и верхняя кофточка и даже черный портфельчик с монограммой W. L., все это было как будто самое обыкновенное, но в то же время особенно изящное, не такое как у других.
Приехавший первый раз в жизни в Петербург из Екатеринославской губернии, студент Павленко каждый день расспрашивал об этой барышне своих землячек-курсисток и просил только узнать, на каком она отделении и как ее фамилия. Но противные хохлушки только неопределенно поводили бровями, пожимали плечами и смеялись. К Рождеству это стремление видеть как можно чаще неизвестную курсистку выросло в настойчивое и болезненное чувство. В средине декабря Павленко совсем уже собирался ехать на праздники домой, но как-то утром снова встретил ее и никуда не поехал, а родным написал, что предстоит много занятий, хотя знал, что предстоит безделье.
За это время удалось узнать только, что неизвестная курсистка живет на 14-й линии и входит в парадную дверь с большими зеркальными стеклами, которую отворяет важный швейцар. Этого швейцара можно бы обо многом расспросить, но как-то не хватало духу и казалось, что выйдет похоже на сыск.
Нравилось одиночествовать и думать о ней. Часто приходило в голову, ведь у этой девушки тоже нет подруг, а она умная… Но почему она должна быть непременно умной, Павленко не мог самому себе ответить.
Когда темнело и уже не было надежды встретить ее, Павленко уходил домой, ложился на постель и читал. В том крохотном городке, где он учился в гимназии, новые книги были редкостью, а здесь, в Петербурге, легко было достать решительно все. Романы и рассказы современных писателей ему не очень нравились и часто казалось, что или писатели умышленно неверно рисуют современную жизнь, или она и в самом деле очень уродлива, но знать, как писатели ее освещают, все-таки хотелось.
Особенно не нравились ему и казались большими лгунами — мистики. Однажды попалась на глаза и крепко врубилась в память такая фраза: ‘Сильное чувство похоже на электрический ток огромного напряжения, действующий в беспроводном телеграфе. Он передается на огромное расстояние и находит свою приемную станцию даже среди безбрежного океана’.
‘Но ведь Петербург не океан, — подумал Павленко, — и если это так, значит и она наверное уже чувствует и знает о том, что я люблю’. На другой день в обычное время Павленко пошел ее встречать на угол 14-ой линии и — не встретил, и потом не видел целых десять дней.
‘Вероятно, уехала на праздники, а я, дурак, остался, — приходило ему в голову. — Прежде хоть часто снилась, а теперь и сниться перестала’…
Время тянулось, как ночью в вагоне товаро-пассажирского поезда. Были деньги, но не хотелось никуда ходить, и читать уже не хотелось.
Восьмого января она приснилась. Нарисовалась, как живая, в каком-то лесу: идет по тропинке стройная, сосредоточенная, как всегда. Павленко заметил ее еще издали и очень удивился, что на груди у нее приколот какой-то небольшой голубой цветочек и два ржаных колоса.
‘Кругом снег, на ветвях иней, и вдруг живой цветок. Если бы это было в Петербурге, а здесь и купить негде…’ — удивился Павленко.
Но самым удивительным было то, что курсистка поздоровалась с ним, как со старым знакомым, и сказала:
— Я знала, что мы рано или поздно встретимся.
Он хотел спросить: почему, и проснулся.
Через два дня Павленко встретил ее живую возле здания курсов, но она даже не посмотрела в его сторону. И все пошло, как и месяц назад, скучно и безнадежно. Он хотел заниматься и не мог.
Двадцать первого февраля Павленко от нечего делать записался в число студентов-сборщиков в пользу голодающих. На следующий день полная важная дама прицепила ему опечатанную кружку и приколола к груди два желтых колоса и голубой искусственный василек, а потом спросила:
— Вы одни?
— Один.
— Так вот вам еще две компаньонки, — и она показала глазами налево.
У Павленка вдруг пересохло во рту и стало жарко в груди. Одна из курсисток была она. Подали друг другу руки и познакомились.
— Ландшевская, — спокойно произнесла курсистка, — а это моя подруга Злобинцева.
Павленко быстро овладел собой.
‘Что за странное чувство! — думал он. — Вероятно, то же испытывает человек, которому объявили, что он выиграл двести тысяч’.
Целый день бегали втроем по городу: по магазинам, по ресторанам, входили в вагоны трамваев, в какие-то конторы и аптеки.
Говорили мало, деньги в кружку звякали все чаще и чаще. Были на Охте и в Гавани. Когда зажглось электричество, снова очутились на Невском. Злобинцева вдруг остановилась и сказала:
— Господа, я страшно устала, зайдем в кофейную Филиппова.
Зашли и спросили бутербродов и чаю. Злобинцева сделала несколько глотков, вздохнула и затем произнесла нараспев:
— Нет, господа, я не могу больше, вы меня простите, но я поеду домой.
Павленко и Ландышевская остались вдвоем.
— Как ваше имя и отчество? — спросил он.
— Вера Николаевна… Я знала, что мы рано или поздно встретимся. Вы, кажется, тоже на 14 линии?
— Да.
— Ну, пойдемте.
Когда переходили Невский, Павленко неожиданно для самого себя взял Веру под руку и услышал:
— Спасибо, а то я тоже очень устала.
Почти у всех прохожих уже был на груди или цветок, или значок, и останавливаться приходилось редко.
Когда на углу Большой Морской снова нужно было перейти Невский, со стороны арки Главного штаба как-то неожиданно и бесшумно выкатился огромный и сверкающий фонарями автомобиль и задел Веру, так что Павленко вместе с ней упал на склизкую мостовую. Придерживая кружку с деньгами, он поднял свою дорогую спутницу. Она побледнела и тяжело дышала.
— Вы очень ушиблись? — спросил Павленко.
— Да, немного, колено…
— Едемте домой.
— Нет, нет, сначала отвезем кружку.
— Ну, хорошо, а потом домой. Смотрите, у вас на лбу выступил пот, вам, должно быть, очень больно…
— Нет, не очень.
Вера хотела сделать шаг вперед и вдруг покачнулась. Павленко подозвал извозчика. Сначала завезли кружку. Павленко отнес и сдал ее один, а Вера ожидала в коляске. Потом поехали на 14-ую линию.
Когда остановились у парадного подъезда с зеркальными стеклами и важным швейцаром, Вера настойчиво сказала:
— Вы непременно должны зайти к нам, я вас познакомлю с мамой. Ведь вы тоже ужасно устали…
1912 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.