Я. К. Грот
Я. К. Грот
Княгиня Дашкова
Княгиня Дашкова
ПРИМЕЧАНИЯ
Я. К. Грот. Княгиня Дашкова
Я. К. Грот. Княгиня Дашкова
Княгиня Дашкова, Грот Яков Карлович, Год: 1890
Время на прочтение: 11 минут(ы)
E. P. Дашкова. О смысле слова ‘воспитание’. Сочинения, письма, документы / Составление, вступительная статья, примечания Г. И. Смагиной. СПб., 2001.
Scan ImWerden
Княгиня Екатерина Романовна Дашкова принадлежит к числу тех своеобразных деятелей, которые составляют отличительное явление века Екатерины II. Но это — личность тем более замечательная, что на ее долю выпало значение, в обыкновенном порядке вещей вовсе не совместимое с ее полом. Такое значение приобрела она в истории русского просвещения своим умом, характером и знаниями как глава двух высших ученых учреждений и отчасти как издательница журнала, в котором одним из главных сотрудников была сама императрица.
Сестра двух знаменитых графов Воронцовых, Александра и Семена, Дашкова родилась в Петербурге 17 марта 1743 года. Отец ее, граф Роман Илларионович, был при Елизавете Петровне генерал-поручиком и сенатором. При Екатерине II он был генерал-губернатором владимирским и ярославским. {Кн. Долгоруков. Родословная, кн. II, 108.} Императрица Елизавета была крестною матерью Екатерины Романовны, а наследник престола, впоследствии император Петр III, был ее крестным отцом. Воспитывалась она в доме своего дяди по отцу, государственного канцлера Михаила Илларионовича Воронцова. Еще в детстве она пристрастилась к чтению, ее любимыми писателями были: Бейль,1 автор известного энциклопедического словаря, Монтескье,2 Буало3 и Вольтер, кроме библиотеки дяди ее снабжал книгами Ив. Ив. Шувалов, получавший из Франции все литературные новости, да и собственная ее библиотека простиралась до 900 томов. Впоследствии она имела возможность проводить целые годы за границею, в избранном кругу ученых и писателей разных стран и народов. Вовсе не отличаясь красотою, она, благодаря своему блестящему положению в обществе, уже 16 лет от роду вышла замуж. Рассказывают, что однажды князь Михаил Иванович Дашков слишком свободно начал объясняться ей в своих сердечных чувствах. Сметливая девушка обратилась к своему дяде канцлеру графу Михаилу Илларионовичу Воронцову и сказала: ‘Дядюшка, князь выражает желание получить мою руку’. Дашков не решился возражать и обвенчался с нею в 1759 году, но уже через два года она овдовела. Князья Дашковы, смоленские землевладельцы, вели свой род от Мономаховичей. Супруг Екатерины Романовны был камер-юнкером и лейб-кирасирского полка вице-полковником. Род этот пресекся в 1807 году со смертью сына княгини Дашковой, генерал-лейтенанта и московского предводителя дворянства Павла Михайловича. Умирая, он завещал все свое имение внучатому брату своему графу Ивану Илларионовичу Воронцову, которому император Александр I дозволил именоваться графом Воронцовым-Дашковым. {Кн. Долгор. Родосл., кн. IV, 382.}
Вышедши замуж, Екатерина Романовна удостоилась тесной дружбы с великой княгиней Екатериной Алексеевной и приняла деятельное участие в возведении ее на престол. В своих записках княгиня Дашкова рассказывает, что она подала супруге Петра III мысль поспешить приездом из Петергофа в столицу прямо в Измайловский полк, немедленно провозгласивший ее императрицей. Княгине Дашковой было тогда 19 лет. В самый день своего воцарения государыня пожаловала ей орден св. Екатерины и звание статс-дамы. Уверяют, что этим не удовлетворилось честолюбие княгини, что она желала командовать полком гвардии, хвалилась своими услугами и явно обнаруживала неудовольствие, что конечно не могло не повредить ей в благорасположении императрицы. Это заставило ее с 1770 году предпринять путешествие за границу, во время которого она познакомилась с Дидро4 и посетила Вольтера, в 1782 г. она совершила второе путешествие по Европе, побывала в Шотландии, Англии и Голландии, везде знакомясь с учеными и литературными знаменитостями.
Вскоре после ее возвращения императрица, с обыкновенной) своею проницательностью в избрании людей для своих целей, решилась воспользоваться способностями и ученостью княгини Дашковой для совершенно необычайного назначения.
В декабре 1782 года, на одном придворном бале, императрица подозвала ее к себе. ‘Я приблизилась, — говорит княгиня в своих записках, — и если б в самом деле упала с облаков, то не могла бы почувствовать большего изумления, как когда ее величество предложила назначить меня директором Академии наук’. Княгиня сперва приняла было это предложение за шутку и, отвечая решительным отказом, заметила, между прочим, что если б ее величество вместо того назначила ее начальницею своих прачек, то она с полною готовностью приняла бы эту должность. ‘Не я, — возразила государыня, — а вы шутите, выпрашивая себе такое смешное звание’. Напрасно княгиня доказывала, что всякий промах, сделанный ею в качестве директора Академии наук, был бы не только унизителен для нее самой, но бросал бы невыгодный свет и на виновницу такого странного назначения, — императрица оставалась тверда в своем решении. Не помогли ни объяснения княгини с Потемкиным, ни наконец письмо к государыне, которым она отклоняла от себя предлагаемую ей честь. Ответом было письмо гр. Безбородки с копиею указа Сената об определении ее директором Академии и упразднении вместе с тем комиссии, которая перед тем заведовала академическими делами вследствие жалоб на неблаговидные поступки бывшего директора, Домашнева. Такое беспримерное поручение женщине начальства над ученым учреждением могло конечно прийти на мысль только монархине, сознававшей в своем величии, что сила ума и энергия характера не всегда зависят от разности пола.
Чрез несколько дней, после представления императрице и ознакомления с делами ученого учреждения, княгиня посетила знаменитейшего члена его, математика Эйлера, благороднейшего старца, который, несмотря на то что его отечеством была Германия, умел ценить и выдвигать русских ученых. По словам княгини Дашковой, сила его духа и постоянная деятельность так были необыкновенны, что он, даже потеряв зрение, вовсе не ослабил своих умственных трудов. ‘Я просила его, — говорит она, — не оставлять меня в то утро, чтоб мне при первом вступлении моем в должность иметь опору в его присутствии. Приехав с ним в Академию и заняв после краткого приветствия свое место, я увидела, что г. Штелин, профессор аллегории, как его звали, сел на кресло рядом с директорским. Этот человек, которого ученость, может быть, согласовалась с его наименованием, получил это необыкновенное титло при Петре III. Гордясь чином статского советника, он полагал, что этот чин дает ему право первенства между академиками. Поэтому я, обратясь к Эйлеру, сказала: ‘Сядьте где вам угодно, какое место вы ни займете, ваше место будет первым’.
Генерал-прокурор кн. Вяземский, — продолжает княгиня,— испрашивал высочайшего разрешения, нужно ли привести меня к присяге. ‘Непременно, — отвечала императрица, — ведь я не секретно назначила кн. Дашкову директором Академии, и хотя я конечно не имею надобности в новом подтверждении ее верности мне и Отечеству, но обряд этот будет тем для меня приятен, что придаст ее определению всю ту гласность и торжественность, какой я желаю в этом случае». В своих записках княгиня подробно описывает, как она вследствие того явилась в Сенат и как исполнена была эта высочайшая воля.
Деятельность Дашковой по Академии наук вполне оправдала доверие императрицы. Она ревниво оберегала достоинство ученой корпорации и требовала строгой разборчивости в выборе членов как действительных, так и почетных. Несмотря, однако ж, на такую осмотрительность и на такт, обнаруженный ею в сношениях с академиками, ей пришлось выдержать в академической среде несколько столкновений, весьма чувствительных для ее самолюбия. Редко проявлялись у ней вспышки самоуправства. Между прочим, она ссорилась с знаменитым естествоиспытателем и путешественником Далласом, который был вхож ко двору и участвовал в издании сравнительного словаря Екатерины.5 Дашкова насмешливо говорила об этом словаре, называя его компиляцией Палласа, который, по ее словам, желая польстить литературному самолюбию Екатерины, истратил огромные суммы на издание своей компиляции и на рассылку гонцов в отдаленные края, чтобы поймать на лету несколько слов на разных языках.
Уменье Дашковой распоряжаться материальными средствами Академии видно из того, что она сберегла более полумиллиона академических сумм и уплатила лежавшие на Академии долги.
С управлением Академиею связано издание Дашковою, при участии самой императрицы, литературного журнала ‘Собеседник любителей русского слова’,6 который в свою очередь породил счастливую мысль создать особое учреждение для разработки и усовершенствования родного языка.
‘Однажды, — так рассказывает княгиня, — когда я сопровождала императрицу в царскосельском саду, речь зашла у нас о красоте и богатстве русского языка, и это подало мне повод выразить некоторое удивление, почему ее величество, вполне умея ценить превосходство его и сама будучи автором, до сих пор не признавала за нужное учредить особую Русскую академию. Я заметила, что недостает только правил и хорошего словаря к тому, чтобы совершенно очистить наш язык от тех иностранных слов и оборотов, которые в выразительности и силе так уступают нашим собственным и так некстати заимствованы нами. ‘Я, право, не знаю, — отвечала императрица, — отчего такая идея еще не осуществлена, польза учреждения, которое имело бы целью содействовать успехам отечественного языка, часто уже занимала мои мысли, и я даже выражала о том свою волю».
Следствием этого разговора было данное Дашковой высочайшее повеление составить проект учреждения новой Академии. По возвращении домой она тотчас написала ‘Краткое начертание Российской Академии’, которое и удостоилось утверждения государыни с назначением Дашковой президентом этой Академии.
Новое учено-литературное общество положено было составить из ‘желающих принять на себя добровольно’ звание его членов. В число их заносились не одни ученые и литераторы, но и высшие духовные лица и гражданские сановники. Вступление в звание академика не было ограничено какими-либо особенными условиями, и таким образом она образовалась, собственно говоря, из более или менее высокопоставленных любителей просвещения или русского слова, которых к первому заседанию оказалось 31. Заседание это происходило в здании Академии наук 21-го октября 1783 года после молебствия и было открыто речью президента, речью, которая, если верить Державину, одному из членов новой Академии, была сочинена не ею самою. ‘Звучные дела государей наших, — говорилось тут между прочим, — знаменитые деяния предков наших, а наипаче славный век Екатерины Второй явят нам предметы к произведениям, достойным громкого нашего века. Сие, равно как и сочинение грамматики и словаря, да будет первым нашим упражнением’. Отсюда видно, что новая Академия, взяв в образец AcadИmie franГaise, поставила себе задачею, во 1-х, ораторское искусство, а во 2-х, двоякую разработку языка: лексикальную и грамматическую. Императрица принимала живейшее участие в первоначальной деятельности нового учреждения. Уже в следующем месяце Академия приступила к составлению словаря и по плану Дашковой определила держаться при этом не алфавитного, а этимологического порядка. Естественно было, что такая действительно неудачная новость многим не понравилась. Говорили, что при подобной системе словарь сделается неудобным для общего употребления. Это мнение тем легче распространялось при дворе, что сама императрица с обычною своею проницательностью разделяла его и не раз спрашивала княгиню, зачем избран такой непригодный на практике порядок. Замечательно, что в наше время величайший философ XIX века Яков Гримм7 безусловно высказался также за преимущество строго алфавитного порядка. Княгиня Дашкова, представив императрице выгоды размещения слов по корням их, успокоила ее тем, что года через три после первого появления словаря Академия издаст его вновь в совершеннейшем виде и уже в алфавитном порядке, что и действительно было исполнено. Первоначальный же огромный труд был совершен с необыкновенною быстротою, и уже через 11 лет после учреждения Академии весь словарь был окончен и издан в шести томах.8 Работа была распределена между членами по буквам, сама княгиня подавала пример своим непосредственным участием в труде, обработала буквы: Ц, Ш и Щ и трудилась также над определением смысла слов, особенно относящихся к области нравственных понятий. Она рассматривала словарь по листам и возвращала их собранию с своими замечаниями и дополнениями.
Но и по другим отраслям академической деятельности Дашкова была неутомима, присутствовала во всех заседаниях, строго следила за правильным избранием новых членов, которых обыкновенно сама предлагала, руководила научными работами, возбуждала оживленные прения и горячо спорила против мнений, казавшихся ей несправедливыми. К особенной чести Дашковой служит следующее свидетельство ее биографа: ‘Вникая во все подробности управления, требуя от других исполнения обязанностей, Дашкова и сама подчинялась этому требованию и, несмотря на предрассудки века и общественного положения, основою академической жизни признавала начало равноправности…9 Занимая высокое положение в обществе, Дашкова не позволяла себе ни малейшего неравенства в сношениях с своими скромными собратами по Академии, но вместе с тем она умела ценить истинные заслуги и отдавала должное таланту, знаниям и трудам для блага и славы России’.10
При всех этих достоинствах она своим непомерным честолюбием и некоторыми смешными сторонами своего характера поставила себя в неприязненные отношения со многими лицами. Императрица, неудовольствие которой она уже и прежде часто навлекала на себя, почувствовала к ней охлаждение по поводу сотрудничества в издаваемом ею ‘Собеседнике’: есть известие, будто до государыни дошел слух, что Дашкова, исправляя то, что присылала Екатерина для помещения в журнале, критиковала ее и даже шутила на счет сочинительницы. Прежде она бывала у государыни каждый день после обеда от 4 часов до 7. Но когда, после ее вступительной речи в Российской Академии, известный шутник Л. А. Нарышкин11 представил отсутствовавшую княгиню в карикатуре, смешным голосом и с шутовскими ужимками, и княгиня, рассердившись, всех разбранила, то императрица заперла Дашковой дверь на послеобеденные литературные беседы и оставила за нею только право являться по воскресеньям для доклада. В то же время в ‘Собеседнике’ напечатана была едкая пародия на академические собрания под заглавием: ‘Общества незнающих ежедневные записки’,12 явно принадлежавшая перу самой императрицы, хотя и подписанная: ‘Скрепил Каноник’, т. е. Нарышкин. Новый повод к неудовольствию против Дашковой подало издание при Академии трагедии Княжнина13 ‘Вадим’, в которой лица, окружавшие Екатерину, указали на признаки вольнодумства и республиканского духа. Под влиянием врагов Дашковой императрица сказала, что эту трагедию надо сжечь рукою палача, и повелела конфисковать ее. Но еще более важная и давняя причина неудовольствия государыни заключалась в том, что Дашкова преувеличивала свое влияние и заслуги, выдавая себя за главное действующее лицо в июньских событиях 1762 года. Кроме того, желая возвысить своего сына приближением его к императрице, она встретила в Потемкине сильного противника своим видам. Тем не менее Екатерина не переставала ценить ее деятельность, и до конца ее царствования Дашкова, несмотря на свои частые отлучки, оставалась во главе обеих Академий. Но в самом начале нового царствования произошла внезапная перемена в судьбе ее. 6-го ноября 1796 г. скончалась Екатерина, а 12-го ноября того же года последовал указ императора Павла об увольнении Дашковой от всех занимаемых ею должностей. Больная, она приехала было в Москву, но главнокомандующий Измайлов лично объявил ей высочайшую волю, повелевавшую ей удалиться в подмосковную, к чему прибавлено, чтобы она в ссылке своей вспоминала о событиях 1762 года. Там велено полиции иметь за нею строгий надзор, но вслед за тем приказано ей отправиться на жительство в ее новгородскую деревню, лежавшую в глуши, где даже не было господского дома. Страдая от сурового климата, неудобств жизни и усилившейся болезни, Дашкова обратилась к государю с просьбою об облегчении ее участи, и по ходатайству императрицы Марии Федоровны ей было дозволено поселиться в Москве, где она и скончалась 4-го января 1810 года.
Как писательница Дашкова не отличалась особенным талантом, язык ее как в прозе, так и в стихах, которые она изредка сочиняла, тяжел и слишком искусствен. По желанию императрицы она написала комедию ‘Тоисёков’, в которой, как кажется, имела в виду изобразить нерешительный характер И. И. Шувалова, над которым и сама Екатерина нередко шутила в своих ‘Былях и Небылицах’,14 появившихся в ‘Собеседнике’. В этом же журнале Дашкова поместила свое довольно остроумное сатирическое послание к слову так.15 Но главное ее литературное произведение, писанное, впрочем, на английском языке, которым она владела лучше, нежели родным, составляют ее ‘Записки’,16 изданные в Лондоне в 1840 году.
Подводя итог деятельности и значения княгини Дашковой, потомство должно отдать ей справедливость в том, что она, несмотря на некоторую шероховатость своего характера, на излишнее честолюбие и тщеславие, прошла свой блестящий путь честно, выполнила свою необычайную для женщины задачу добросовестно и успешно и приобрела неоспоримое право на видное место в ряду деятелей, оказавших истинные услуги русскому образованию.
Печатается по: ПФА РАН, ф. 137, оп. 1, д. 13, л. 1—10.
В Санкт-Петербургском филиале архива Российской Академии наук в фонде Я. К. Грота сохранилась рукопись под названием ‘Княгиня Дашкова’. Текст написан неизвестной рукой с поправками автора — Я. К. Грота. На первом листе помета автора — ‘писано в последние дни февраля. Читана в Аничковом дворце 12 марта 1890 г.’.
Имя академика Петербургской Академии наук Якова Карловича Грота (1812—1893) хорошо известно всем, кто занимается и интересуется литературой и историей России XVIII в. В ‘Материалах для биографического словаря действительных членов императорской Академии наук’ опубликован список его трудов, состоящий из 450 наименований, удивляющий разносторонностью и обширностью тематики (Материалы для биографического словаря действительных членов Имп. Академии наук. Пг., 1915. Ч. 1. А—Л. С. 226—263).
Любопытно назвать здесь сочинения Я. К. Грота, в которых так или иначе упоминается Е. Р. Дашкова. Среди них: ‘Фелица’ и ‘Собеседник любителей российского слова’ (Современник. 1845. Т. 40. С. 113—150 и 225—263), ‘Филологические занятия Екатерины II’ (Русский архив. 1877. No 4. С. 425—442), ‘Сотрудничество Екатерины II в ‘Собеседнике’ княгини Дашковой’ (Сборник РИО. СПб. 1877. Т. 20. С. 525—542). Есть еще одна публикация, о которой хотелось бы сказать особо.
В журнале ‘Современник’ за 1845 г. была напечатана статья Я. К. Грота ‘Черты из жизни княгини Е. Р. Дашковой’ (Современник. 1845. Т. 37. С. 5—32). Позже ученый включил ее в 4-й том собрания сочинений (Труды Я. К. Грота. СПб., 1901. Т. 4. С. 732—744). Эта публикация была вызвана тем, что в 1840 г. в Лондоне на английском языке вышло в свет первое издание ‘Записок’ Е. Р. Дашковой. Я. К. Грот счел необходимым познакомить русского читателя с мемуарами княгини и выполнил перевод некоторых отрывков. ‘Для нас было бы легче, — пишет он в заключении, — изложить своими словам сущность представленных отрывков, но мы предпочли труднейшую работу в уверенности, что для читателя гораздо занимательнее нашего будет собственный рассказ княгини Дашковой, хотя и в переводе’ (Там же. С. 744). Для перевода и публикации Я. К. Гротом были избраны страницы, где Е. Р. Дашкова вспоминает о своей деятельности в Академии наук.
Но вернемся к рукописи, которая публикуется в настоящем издании. Из пометы автора на первом листе рукописи известно, что доклад читан ‘в Аничковом дворце 12 марта 1890 г.’. Поиск информации о заседании, на котором был сделан доклад, в газете ‘Санкт-Петербургские ведомости’ не дал результата. Известно, что Аничков дворец в 1881—1894 гг. был резиденцией императора Александра III, который не любил Зимний дворец. И именно в Аничковом дворце обычно в марте проходили общие годичные собрания императорского Русского исторического общества под председательством Александра III. Тогда мы обратились к камер-фурьерским журналам, содержащим записи дворцовых церемоний и событий из жизни царской семьи, хранящимся в РГИА. И действительно, 12 марта 1890 г., в понедельник в 9 час. вечера состоялось общее годичное собрание членов РИО, среди присутствующих был и Я. К. Грот (РГИА, ф. 516, оп. 2, д. 3, л. 17 об.—19 об.). Хотя в камер-фурьерском журнале не содержится прямых свидетельств о докладе Я. К. Грота, видимо, с определенной долей уверенности можно считать, что доклад ‘Княгиня Дашкова’ был прочитан на этом заседании.
1 Бейль Пьер (1647—1706) — французский философ и публицист. Основное его произведение ‘Исторический и критический словарь’ (1695—1697) оказало большое влияние на развитие европейского свободомыслия.
2 Монтескье Шарль Луи (1689—1755) — французский просветитель, правовед, философ. Основные его сочинения: ‘Персидские письма’ (1721), ‘О духе законов’ (1748).
3 Буало Никола (1636—1711) — французский поэт, теоретик классицизма, законы которого он изложил в поэме ‘Поэтическое искусство’ (1674).
4 Дидро Дени (1713—1784) — французский просветитель-энциклопедист, философ, писатель, знаток искусства.
5 См. примеч. 13 к статье ‘Из ‘Записок’ о деятельности в Академии наук и Российской Академии’.
6 Имеется в виду журнал ‘Собеседник любителей российского слова’, который издавался на средства Академии наук в 1783—1784 гг. по инициативе и под руководством княгини Е. Р. Дашковой.
7 Гримм Якоб (1785—1863) — немецкий ученый, филолог, историк немецкого языка. В 1852 г. Я. Гримм и его брат Вильгельм (1786—1859) начали издавать ‘Немецкий словарь’, являющийся первым историческим словарем немецкого языка и заключающий в себе детальное описание словарного состава начиная с XVI в.
8 См. примеч. 11 к статье ‘Из ‘Записок’ о деятельности в Академии наук и Российской Академии’.
9 Здесь Я. К. Грот цитирует М. И. Сухомлинова: Княгиня Екатерина Романовна Дашкова // История Российской Академии. СПб., 1874. Вып. 1. С. 53.
10 Там же. С. 55.
11 Нарышкин Лев Александрович (1733—1799) — обер-шталмейстер российского двора.
12 ‘Общества незнающих ежедневные записки’ были напечатаны в ‘Собеседнике любителей российского слова’ (1783. Ч. 8. С. 32—62),
13 Княжнин Яков Борисович (1742—1791 ) — поэт, драматург, автор семи трагедий в стихах, а также комедий и комических опер.
14 ‘Были и Небылицы’ — сочинение Екатерины II, напечатано в журнале ‘Собеседник любителей российского слова’. 1783. Ч. 2. С. 145—164, Ч. 3. С. 127—139 и др.
15 ‘Послание к слову ‘так» напечатано в журнале: Собеседник. 1783. Ч. 1. С. 15—23.
16 Первое издание ‘Записок’ Е. Р. Дашковой было напечатано в Лондоне в 1840 г. на английском языке в двух томах. Текст ‘Записок’ был подготовлен к изданию Мартой Брэдфорт (Вильмот) и разделен ею на 29 глав. Во втором томе были опубликованы письма Е. Р. Дашковой и письма ее корреспондентов.