КНИГА ВОВРЕМЯ
КНИГА ВОВРЕМЯ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Книга вовремя, Розанов Василий Васильевич, Год: 1908
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Около народной души (Статьи 1906—1908 гг.)
М.: Республика, 2003.
В дни, когда тревога вновь разлилась по Балканскому полуострову, когда одни ликуют, другие омрачены и вновь все полно неуверенности, муки отчаянных усилий и безнадежной скорби, — появляется как раз кстати заключительный том воспоминаний П. Д. Паренсова, бывшего военного министра освобожденной Болгарии, боровшегося с австрофильством князя Александра Баттенбергского, организатора болгарской армии, и то друга или приятеля, то антагониста всего множества памятных лиц, действовавших тогда в Болгарии и около Болгарии. Общее заглавие воспоминаний: ‘Из прошлого’, а этот заключительный том распадается на часть четвертую: ‘В Болгарии’ и часть пятую: ‘Через 30 лет’. Отдельно к ним изданы ‘Приложения’, содержащие русский и французский тексты Сан-Стефанского договора, Берлинского трактата, конституции княжества Болгарского (на русском и болгарском языке) и множество более частных документовпамятников того времени, из которых многие приведены для устранения сомнения в подлинности их, в facsimile. Страница за страницею и глава за главою читаются эти воспоминания, и даже не специально заинтересованный читатель увлекается драматичностью передаваемых событий, с множеством скрытых пружин под ними, с сложным мотком самолюбий, эгоизмов, притворства, происков и редко-редко прямого и твердого служения делу. Лучшее, что привлекает к книге читателя, — это теплота рассказа, та русская и, пожалуй, немного старческая теплота, которая очень идет к рассказу о том, что было тридцать лет назад. Ко всем таким воспоминаниям ведь идут стихи Пушкина:
Иных уж нет, а те — далече,
Как Сади некогда сказал.
Но сквозь старческую речь везде сквозит умный и зоркий глаз наблюдателя. ‘Князь Александр был в то время безусловным красавцем: огромного роста, замечательно стройный, с чудным румянцем на нежной коже, еще очень маленькими, изящными усиками, он подкупал всех своею внешностью, чрезвычайная любезность в обращении и изысканность манер довершали хорошее впечатление, одни только глаза, маленькие, довольно узкие, черные, не светились ни открытостью, ни добродушием. Взгляд был тревожный, недоверчивый, ни на чем долго не останавливающийся и довольно хитрый. Впоследствии все, имевшие личные сношения с князем, и не одни только дружеские, признали, что в глазах князя светилась основная черта его характера — скрытность’. В другом месте П. Д. Паренсов характеризует его ‘хитрым, но неумным человеком’, — и, конечно, это правильно в отношении человека, который выиграл столько миниатюрных победок, в сумме сложивших колоссальное поражение. ‘Там — удача, здесь — удача, везде — удача, но в штат — неудача!’ Это судьба всех неумных людей, как бы они ни были хитры. Князь Александр не имел ни капельки в себе царственности: это был красивый мещанин, попавший на трон и начавший княжение с обиды, со споров, со злобы, что ему по конституции принадлежит титул ‘светлости’, тогда как он уже по рождению имел титул ‘высочества’. Характеристика графа Кевенгюллера, рыцаря Мальтийского ордена, получавшего от капитула его 80 000 флоринов, обязанного обетом безбрачия и получавшего сведения от красивой левантинки, супруги одного консула, бывшей с ним в связи за деньги, а с князем Александром — за его высокое положение и красоту, характеристика английского агента Пельгрэва, — не только интересны и важны, но, наконец, и художественны. ‘Я был однажды очень удивлен, — рассказывает П. Д. Паренсов, — увидев Пельгрэва, в его поношенном сером сюртуке, с таким же клетчатым шарфом, намотанным на длинной шее, принимавшим свечи у крестьянок и усердно ставившим их перед образом у гробницы Стефана Краля в Софийском соборе. На мой вопрос, что это задумалось ему заняться таким ‘православным’ делом, он, смеясь, ответил: ‘Mon cher general, il faut toujours adorer le Dieu du pays qu’on habite’ {‘Мой дорогой генерал, следует всегда обожать Бога той страны, где живешь’ (фр.).}. В книге проходит очень много хитрых и гораздо менее умных фигур: от этого Пельгрэва, который в костюме мусульманского пилигрима объехал весь магометанский Восток, — так и веет умом, большим тяжеловесным английским умом, на присутствие которого никак не хочется согласиться у Кевенгюллера, хотя у этого крошечные удачи сплелись в одну огромную удачу, но всю сплошь черную, злую в отношении несчастных югославянских народностей. И, читая воспоминания ген. Паренсова, с его непрерывающимися вздохами в отношении этих несчастных стран, раздираемых алчностью и интригами соседей, хочется сказать в заключение, что настоящая мудрость заключается только в настоящей доброте, а все черное и злое, как бы виртуозно ни было, носит в себе залоги безумия и смерти. Добро есть тот белый саван, который покрывает собою черный труп всего злого, как бы оно временно ни торжествовало на земле. Книга сопровождается множеством чудно выполненных рисунков, и между ними редчайший, впервые появляющийся портрет императора Александра II, снятый фотографом Левицким, с заказом принести его в Зимний дворец в воскресенье, 1 марта. Но утром в воскресенье фотограф получил приказ принести портрет в понедельник, и, когда он исполнил его, — ему уже пришлось снять новый портрет с Александра II в гробу. Таким образом, это последний портрет Александра II, которого сам он уже не видел. Государь сидит на нем усталый, грустный и серьезный. Однако лицо его положительно прекрасно на этом портрете…
НВ. 1908. 1 окт. No 11694. Прил.
Иных уж нет, а те далече… — А. С. Пушкин. Евгений Онегин (VIII, LI).