Николай Брешко-Брешковский (Фраскуэло).
Николай Брешко-Брешковский (Фраскуэло).
Книга, человек и анекдот (В. Н. Унковский)
Книга, человек и анекдот (В. Н. Унковский)
——
Книга, человек и анекдот, Брешко-Брешковский Николай Николаевич, Год: 1934
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Опубликовано в эмигрантском журнале ‘Для Вас’ No 41, 6 октября 1934 года под псевдонимом Фраскуэло.
Санитарный поезд императрицы Александры Интересная книга, интересный человек… Да и в анекдотах, пожалуй, недостатка нет.
Чем не анекдот, и жуткий, и даже трагический.
Война…
Санитарный поезд Имп. Александры Федоровны. Старший врач его, доктор Унковский, тот самый, которому мы с особенным удовольствием посвящаем эти строки.
Кто-же начальник этого поезда?
Полковник Риман, гвардеец, семеновец. В 1905 году его имя прогремело, как столь-же энергичного, сколь же и жестокого усмирителя ‘московского восстания’.
Командир Семеновского полка, генерал Мин, спустя несколько месяцев, был застрелен двумя террористами. Такая же расплата грозила и полковнику Риману. Но этот сухощавый, волевой офицер перехитрил тех, кто охотился за его черепом.
С паспортом на чужое имя, он исчез. Где он жил восемь лет, по каким ближним, или дальним чужбинам скитался, никто не знал, или, пожалуй, знали очень немногие.
Но, с первыми раскатами военной грозы, полковник Риман, так же неожиданно, как и исчез, появился в Петербурге, чтобы исполнить свои долг.
Он просился на боевые позиции, в ряды своих родных семеновцев, но высокие покровители его запротестовали самым решительным образом:
— Вас убьют в первом-же сражении, убьют, предательски, в спину, русской-же пулею… Убьют те, кому это не удалось ‘после Москвы’…
И, волею-неволей, Риман удовлетворился: тыловой должностью начальника санитарного поезда.
Но, во дни ‘великой бескровной февральской’ революции, когда полилась кровь защитников России, носивших погоны, и эти погоны срывала обезумевшая чернь, полковник Риман таинственно и бесследно исчез и на этот раз.
Вообще, доктор Унковский много любопытного разсказывает о своей совместной работе с этим сильным, загадочным человеком.
Санитарный поезд императрицы Александры, внутренний вид вагона для раненых Сам же Унковский, целиком отдаваясь своему подвижному госпиталю, успевал помещать в бывших петербуржских имосковских газетах талантливые корреспонденции ‘с театра войны’.
Несколько лет спустя эмигрантская волна выплеснула его в Сербию, где он вскоре получил должность главного врача в пехотной дивизии.
С этой дивизией, доктор Унковский совершил легендарный по своим трудностям и нечеловеческой борьбе с природой, поход через всю Албанию к берегам Адриатического моря.
С обледенелых круч, где почти не ступала нога человека, снежные вихри с бешеным воем срывали палатки, срывали вьючных ‘магарцев’, орудия, отдельных бойцов…
Увы, этот поход оказался более, чем безрезультатным: Лига Наций, комфортабельно заседавшая на безмятежном берегу Женевскаго Озера, увлекаясь ‘самоопределением народов’, вынудила сербов очистить Албанию, где тотчас же странный епископ Фан-Нолли помог большевикам создать коммунистическую базу для всего Балканского полуострова.
Армия демобилизуется. Сокращаются штаты — Унковский, сняв сербский мундир с полковничьими погонами, перекочевывает в Париж и работает у станка на заводе Рено. Но и в этих условиях, он все же не выпускает из рук пера. Обстоятельства складываются в его пользу: французские владения Центральной Африки, в частности Дагомея, нуждаются в знающих, выносливых, готовых жить в каких угодно условиях врачах.
И вот, Унковский проводит два года среди дагомейских негров и оттуда посылает в берлинскую газету ‘Руль’ множество захватывающих корреспонденций.
Кончился контракт с французским правительством. Унковский возвращается в Париж, и теперь это уже человек — либеральной профессии. Никем и ничем несвязанный, он становится представителем харбинскаго журнала ‘Рубеж’. На его страницах он помещает большие очерки о русских писателях, артистах, общественных деятелях и, вообще, выдающихся людях.
В связи с этим, нельзя не отметить необыкновенную доброжелательность Унковского. К сожалению, далеко не всем эмигрантам свойственную. Каждый очерк его дышет любовью к России и мягким, бережным отношением к тем, кого он описывает.
Попутно, этот врач-журналист долго и тщательно работает над своим первым, на днях увидевшем свет, романом ‘Перелом’. Как не нуждается в ясном и точном определении слово ‘любовь’, точно так же трудно заковать в тесные рамки слово ‘талант’.
Можно писать прекрасным литературным языком, можно этот язык расцвечивать и глубиною, и психологией, и блестками содержания, но при наличии всех этих качеств, роман все-таки будет преодолеваться читателем не без труда. Роман Унковского в один вечер проглатывается с начала и до конца. Написанный с благородной простотою, он увлекает, волнует.
Даже, при отсутствии ‘героя’ в ходячем значении слова. Обыкновенный человек, даже серенький, даже, порою, нелепый. А он близок вам, потому что написан во весь рост кистью подлинного мастера…
Унковский, видимо, пережил константинопольский этап российского беженства. Волшебная столица берегов Босфора изображена им с такой наблюдательностью, такой яркостью, что, право, вспоминаешь местами знаменитый роман Клода Фаррера ‘Человек, который убил…’
Тоже самое можно сказать и про дагомейские впечатления. Негритянские царьки, полу-колдуны, полу-министры и самые рядовые негры — это целая галерея живых, трепещущих персонажей со всем, что в них есть уродливого, смешного, отталкивающего и… трогательного.
Прочтите, непременно прочтите роман Унковского…
Владимир Николаевич Унковский (1888 — 1964) — военный врач, журналист и писатель. Родился предположительно в одной из ветвей дворянского рода Унковских. После революции эмигрировал. Участвовал в ряде военных акций в Европе и Африке. Сотрудничал с различными регулярными изданиями (и не обязательно эмигрантскими) по всему миру. Пользовался псевдонимом Андрей Клинский. В 1934 году опубликовал в Париже роман из эмигрантской жизни ‘Перелом’ (в 4 частях), которому и посвящено эссе Брешко-Брешковского. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
Оригинал здесь.