Книга ‘Блудов и его время’, Катков Михаил Никифорович, Год: 1866

Время на прочтение: 5 минут(ы)

М.Н. Катков

Книга ‘Блудов и его время’
(Царствование императора Александра I), соч. Ег. Ковалевского

Карамзин и Блудов, эти два имени как-то сами собой вспоминаются одно за другим. Тот и другой по своему образованию и способностям могли быть и государственными людьми, и литераторами, и если первый из них не хотел покинуть литературных занятий для министерского портфеля, то мысль его постоянно обращалась в сфере высших государственных вопросов, с другой стороны, если граф Блудов никогда не покидал служебной карьеры, то он имел все задатки, чтобы быть блестящим литератором, и посреди государственных дел не переставал интересоваться литературой. Карамзин рекомендует Блудова императору Николаю, Блудов дописывает недоконченный манускрипт Карамзина, — поистине, эти два человека, высокоразвитые умственно и нравственно, эти две благородные личности взаимно дополняют друг друга, и появление в свет жизнеописания одного из них очень кстати совпало с юбилеем другого. Биография таких людей — важное приобретение: их жизнь есть в самом деле, по выражению нашего знаменитого историографа, ‘завет предков потомству’, завет добрый, полный нравоучения. Люди, подобные Карамзину и графу Блудову, как будто говорят нам из-за порога жизни: будьте таковы, как мы, и, если можно, лучше нас!
Появившийся на днях том биографии графа Блудова (детство и юность) {Граф Блудов и его время. (Царствование императора Александра I). Ег. Ковалевского. СПб. 1866. К сожалению, у нас не образовалось еще издательское искусство. Книга, отличающаяся столь значительным интересом, издана, или, точнее сказать, приготовлена к печати не так тщательно, как бы того заслуживала.} написан с одушевлением и знанием дела и наполнен фактами, любопытными не только в отношении к самому Блудову, но и к той замечательной эпохе, когда он жил. Про книгу Ег. П. Ковалевского можно сказать, что она есть очерк царствования императора Александра I, — царствования, завещавшего нашему времени множество поучительных уроков. Остановимся на одном из них.
Для России, — говорит автор, — воцарение императора Александра I было зарею пробуждения. Трудно представить себе государя и человека, так щедро одаренного природой и с таким блестящим образованием, как Александр I. Современники свидетельствуют, что при известии о его воцарении на улицах люди, незнакомые между собою, друг друга обнимали и поздравляли… В манифесте своем он объявил, что будет править Богом врученным ему народом по законам и по сердцу премудрой бабки своей, Екатерины Великой, и первым действием его было освобождение всех, содержавшихся по делам тайной экспедиции в крепостях и сосланных в Сибирь или в отдаленные города и деревни России под надзор местных властей, и уничтожение самой тайной экспедиции. Рассказывают, будто Алексей Петрович Ермолов, выходя из Петропавловской крепости, надписал на стене: ‘Свободна от постоя’. Государь, узнавши об этом, сказал: ‘Желаю, чтобы навсегда’.
Александр I был по преимуществу человек в высоком, многообъемлющем смысле этого слова, а потом уже государь. Природа соединила в нем ум обширный, сердце, исполненное высоких побуждений, мысль пытливую, проницательную, но постоянная, усиленная борьба то с судьбою, то с людьми или самим собой нередко колебала его веру в собственные силы. Недоверчивый к себе, он искал опоры в людях, разрешения сомнений в тайнах природы, безраздельно предавался избранным друзьям, предавался мистицизму, но ни в тех, ни в другом не находил ответа своему пытливому сердцу и опять заключался в самом себе. Он создавал в своем воображении идеалы, которые разбивались при столкновении с действительностью, и тем печальнее казалась для него эта действительность. Его упрекали в шаткости характера, недостатке силы воли, в противоречии самому себе, но мы увидим впоследствии, как бывала несокрушима эта воля, освободившаяся от постороннего влияния. В первые же месяцы своего царствования, несмотря на молодость и неопытность, он умел сбросить с себя то насильственное влияние, которым было думал пользоваться граф Пален. А действия его в Отечественную войну! Допустим еще, что в бытность неприятеля в пределах России весь народ, соединившись как один человек, увлекал его за собою к одной общей цели, но после, за границей, когда вся среда, в которой находился он, требовала мира с Наполеоном, — кто, как не он один, решился дать этот мир только в Париже? Кто увлек союзников против их желания в Париж?
Так очерчивает г. Ковалевский личность Александра I, и мы думаем, что портрет, им нарисованный, верен истине. Вступив на престол с искренним желанием блага для своих подданных, с намерением даровать им и просвещение, и благоустройство, и благосостояние, он оставался верен своим возвышенным стремлениям до конца. Но государь, хотя и самодержавный, не всегда имеет возможность сделать все то, что желал бы сделать. Первые советники Александра, товарищи его молодости, призванные им содействовать осуществлению его благодетельных видов, не замедлили обнаружить свое незнакомство с делом и оказались ниже своего призвания. Притом, как показывает ближайшее знакомство с их деятельностью, призваны будучи благотворить России, они смотрели на русский народ свысока и даже с презрением и воображали себя как бы существами, составляющими счастливое изъятие из народа. Один только из группы молодых друзей Александра I считал себя сыном своего народа, обязанным служить ему, трудиться для его блага, — но это был сын другого народа, князь Чарторыйский. Вот, полагаем мы, первоначальный источник той странной двойственности, которая замечается в характере управления императора Александра I. С одной стороны, ему твердили о славном прошедшем Польши, о рыцарских чувствах польского дворянства и просили для них просвещения и свободы, с другой — выставляли грубость России, выражали сомнение в ее способности быть цивилизованною страной и требовали только строгого надзора. Еще не отказываясь от мысли дать России устройство, сообразное с духом времени, государь приблизил к себе Сперанского и сделал его главным исполнителем своих мыслей, но Сперанский, доктринер французской школы, весь отдался механизму порученного ему дела и не внес в него любви к конечной цели этого дела — русскому народу. Интрига сгубила этого необыкновенно способного человека. Сперанский был сослан, но кто его заменит? Государь, естественно, стал искать преемника ему между его врагами, окружавшими престол, не нашел никого, близко подходящего к нему по силе дарований, — и взял Аракчеева. Такое назначение служит явным доказательством, что он уже отчаялся в исполнении своих первоначальных намерений, что ему опостылело навязывать благотворения народу, представители которого упорно отталкивали руку благотворящую и заботились только о своих личных или чисто сословных интересах. Русский народ томился в крепости: тем лучше, в России не было ни суда, ни законности: тем лучше, и т.д. И вот Государь поставил Аракчеева, чтобы смотреть за порядком и тишиной в России, и обратил всю теплоту своей души туда, куда его издавна призывали. Таким образом, мы уверены, история охарактеризует царствование императора Александра, она проведет резкую черту между личным характером этого государя, исполненного возвышенных чувств и стремлений, и его правлением. Г. Ковалевский уже намекает на это, между прочим, в следующих строках, в которых он старается объяснить причину загадочной привязанности либерального и просвещенного государя к полуграмотному и черствому временщику:
Не должно забывать также, что Александр уже проникся мыслию, которую ему постоянно старались внушить извне, что дух волнения и непокорности властям, господствовавший в Европе, распространился в России, и что только насилием можно подавить его, а для этого, как ему казалось. Аракчеев был необходимым человеком. Александр забывал, что даже в то время достаточно было одного появления его (Александра), чтобы смирить всякое возмущение.
В быстро набросанной картине мировых событий и судеб громадного государства личность молодого Блудова не может, разумеется, стоять на первом плане: он вступает, как известно, в ряды государственных людей уже в последующее царствование, которое, надеемся, будет предметом дальнейшего труда г. Ковалевского. К сожалению, мы не можем надеяться, чтобы труд г. Ковалевского был принят всеми с таким же дружелюбием, с каким мы принимаем его. Мы опасаемся, что между нашими журналистами (их осталось уже немного!) найдутся такие, которым не понравится его явное сочувствие к интересам греческого и сербского народа и обличение политики Венского двора, который во время Венского конгресса заключил тайный союз против России с Англией и Францией. Иным господам не понравится, может быть, и то, что почтенный автор несколько раз и с особенной силой разоблачает тайну влияния Аракчеева и окружавшей его клики, которая заодно с князем Меттернихом пользовалась каждым случаем, чтобы возбуждать недоверие Государя к чувствам русского народа и которая расположила военные поселения не на границах империи, а внутри ее, как угрозу не врагам государства, а этому самому государству. Иным, может быть, не понравятся и следующие строки из книги г. Ковалевского, которые выписываем в заключение:
Блудов принадлежал к тому древнему, русскому, коренному дворянству, которое жило из рода в род в провинции, вдали от двора, близко к народу, знало его, помогало в беде и нуждах не по одному своекорыстному расчету, а по сочувствию к той среде, в которой постоянно находилось. В этом дворянстве, чуждом интриг боярской думы и царского двора, жила и живет безусловная преданность престолу, тесно связанная с религиозным верованием и любовью к отечеству. Подобно крепостному сословию, оно оставалось в стороне от политических и дворцовых потрясений, но, когда могло, противостояло олигархическим замыслам боярских родов, бескорыстно, не выторговывая для себя у царей ни льгот, ни наград. Это направление провинциального дворянства, засвидетельствованное веками, проявилось в последнее время при освобождении крестьян, в этом деле оно усердно споспешествовало и помогало Государю, неся потери, более чувствительные для него, чем для богатых, знатных родов дворянства русского. Конечно, оно, отерпевшееся и окрепшее в бедствии подобно народу, скорее сольется с ним и представит надежный оплот государству.
Впервые опубликовано: ‘Московские Ведомости’. 1866.10 декабря. No 260.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека