А. И. Захаров
Клюев Н. А.: биобиблиографическая справка, Клюев Николай Алексеевич, Год: 1990
Время на прочтение: 6 минут(ы)
КЛЮЕВ, Николай Алексеевич [10.Х.1884, дер. Коштуга Вытегорского у. Олонецкой губ. (ныне Вологодская обл.) — 1937] — поэт. Родился в старообрядческой семье. Дед, отец и особенно мать оказали огромное влияние на характер и творчество будущего поэта. ‘Грамоте, песенному складу и всякой словесной мудрости,— писал в автобиографии К.— обучен своей покойной матерью’. Она была ‘искусной вопленицей, ‘былинницей’ и ‘песельницей’. Отец поэта, сиделец казенной винной лавки, был, по словам Есенина, встречавшегося с ним, ‘богаче всех наших книг и прений’ (VI, 71), дед — старообрядец, ходивший с медведем по деревням,— ‘как святой безымянный’ (‘От дремы, от теми-вина…’). ‘Родовое древо мое,— писал К. в автобиографии,— замглено коренем во временах царя Алексея, закудрявлено ветвием в предивных строгоновских письмах, в сусальном полыме пещных действий и потешных теремов. До соловецкого страстного сиденья восходит древо мое, до палеостровских самосожженцев, до вы-говских неколебимых столпов красоты народной’: ‘К костру готовьтесь спозаранку’,— / Гремел мой прадед Аввакум’ (‘Где рай финифтяный и Сирин…’).
Сначала семья жила в дер. Желвачево, а потом в г. Вытегра, где прошли детские и юношеские годы К., его брата и сестры. В 1893—1895 гг. он учился в церковноприходской школе, а затем в двухклассном городском училище. В доме Клюевых было много старопечатных и рукописных книг, древних икон, у них часто останавливались странники. Религиозно-старообрядческая атмосфера семьи и — шире — Заонежья и Беломорья тех лет во многом определила поэтическое мировоззрение и поведение К.
После окончания училища он год учился в Петрозаводской фельдшерской школе, из которой ушел по болезни. С этого времени начались долгие странствия будущего поэта по монастырям и старообрядческим скитам не только Севера, но и др. земель. Он, возможно, побывал даже в Иране, Индии и Китае.
К. овладел обширными и разнообразными знаниями — от фольклора до современного ему искусства, от различных религиозных и языческих учений до марксизма. Он владел разными формами фольклорного искусства: словесного, театрально-обрядового и музыкально-напевного, был прекрасным актером, умел перевоплощаться, ‘играл’ в жизни и в искусстве.
В нач. 900 гг. он начинает писать стихи, отмечая ‘тридцать лет словостроенья’ в нач. 30 гг. (‘Чтоб пахнуло розой от страниц…’). С 1904 г. его стихи появляются в петербургской печати (альм. ‘Новые поэты’ — 1904, сб-ки ‘Волны’ и ‘Прибой’ — 1905, ж. ‘Трудовой путь’ — 1907—1908, ‘Бодрое слово’ — 1909 и др.).
К. участвует в революционных событиях 1905—1907 гг.: распространяет прокламации Всероссийского крестьянского союза среди жителей Олонецкой губ., поет им революционные песни, читает марксистскую литературу, пишет гражданские стихи. За это в 1906 г. он был арестован и полгода сидел в тюрьме, затем за ним был установлен негласный надзор полиции.
В 1907 г. К. призывают на военную службу (в результате появляется стихотворение ‘Казарма’), но вскоре освобождают по состоянию здоровья.
С этого года начинается его дружеская переписка с Блоком, которая продолжалась до 1915 г. Они неоднократно встречались, спорили.
В 1912 г. к К. приходит известность, он публикует несколько поэтических сборников: ‘Сосен перезвон’ (М., 1912, два издания), ‘Братские песни’ (М., 1912), ‘Лесные были’ (М., 1913), ‘Мирские думы’ (Пг., 1916), пишет лучшие свои стихи (циклы ‘Избяные песни’, ‘Земля и железо’ (в сб. ‘Скифы’) и др.). Итоговым явился опубликованный уже после революции двухтомник ‘Песнослов’ (Пг., 1919).
Предисловие к первой книге К., посвященной ‘Александру Блоку — Нечаянной Радости’, написал Брюсов. К. заметили и высоко оценили не только Брюсов и Блок, но и Гумилев, Ахматова, Белый, Городецкий, Мандельштам, известные критики. Он активно сотрудничает в демократических журналах В. С. Миролюбова, в журнале ‘Новое вино’, а также в полурелигиозном, полусветском еженедельнике ‘Новая земля’.
Мировоззрение К. было противоречивым. Брюсов называл поэта ‘полукрестьянином-полуинтеллигентом’. Сам К. считал себя выразителем настроений, дум и чаяний крестьянства, народа, продолжателем традиций не только крестьянских поэтов (Кольцова, Никитина), но и Пушкина, Тютчева, Фета, Мея (‘Где рай финифтяный и Сирин…’). Участвуя в деятельности группы крестьянских поэтов ‘Краса’ (1915), он хотел выступать в роли их главы. Вот что об этом писал С. Городецкий: ‘Клюев оставался первым в группе крестьянских поэтов… В нее входили, кроме Клюева и Есенина… Сергей Клычков и Александр Ширяевец… Кроме меня, верховодил в этой группе Алексей Ремизов и не были чужды Вячеслав Иванов и художник Рерих. Блок чуждался этого объединения’ (Новый мир.— 1926.— Кн. 2.— С. 140). С другой стороны, при всем уважении к Блоку и К. ‘чуждался’ его и всех поэтов-‘интеллигентов’, всячески оберегая от их влияния Есенина, Клычкова и Ширяевца: ‘…мы с тобой,— писал он Есенину,— козлы в литературном огороде и только по милости нас терпят в нем’ (сб. ‘Есенин и современность’.— С. 240). К. был самым ‘крестьянским’ из них. Он с детства впитал в себя крестьянскую образную речь, досконально изучил жизнь, быт, устное и письменное творчество русского крестьянства, его верования, официальные и апокрифические, сектантские, обогатил себя знанием русской и мировой литературы (есть сведения, что он свободно читал по-немецки и по-французски: ‘Маракую малость по басурманскому… только не лежит душа. Наши словеса голосистей…’ — Иванов Г. Петербургские зимы.— Париж, 1938.— С. 84).
Поэтический мир К.— это крестьянский мир, который за многовековую историю пропитался мифами, религиозными легендами, апокрифами, обрядами, предрассудками, приметами, сказками, объединив, растворив в себе христианство и язычество, религиозное и бытовое начала. В центре его — деревенский мир, ‘матерь-земля’, ‘матерь-отчизна’ с ее избой, работниками, богами, ангелами и нечистой силой: ‘Меж тучных, глухих и скудельных земель / Есть матерь-земля, бытия колыбель, / Ей пестун судьба, вертоградарь же — бог, / И в сумерках жизни к ней нету дорог’ (‘Есть горькая супесь, глухой чернозем…’). Для него изба — символ мироздания, ‘Беседная изба — подобие вселенной, / В ней шелом — небеса, полати — Млечный Путь’. Об этом и в статье К. (как у Есенина): ‘избяной рай’ — величайшая тайна эзотерического мужицкого ведения: печь — сердце избы, конек на кровле — знак всемирного пути (‘Самоцветная кровь’). Но он и отличается от Есенина, поэзия которого художественно отразила реальную жизнь, а ‘Клюев,— по словам его ‘друга-врага’,— поет Россию по книжным летописям и ложной ее зарисовке всех приходимцев’ (VI, 105). В погоне за яркой образностью К. перенасыщает свои стихи бытовыми деталями, этнографизмами, диалектизмами, библейской символикой и т. п. Мир избы (начиная с ее ‘рожества’) с печью, божницей, окном, дедом, матерью и котом, с ‘избяным светилом’ — ковригой и др. атрибутами занимает особое место в ‘избяных песнях’, в ‘травяных псалмах’, в поэзии К. Она и в его жизни была главной. Даже в свою петербургскую квартиру он перенес олонецкую избу.
Изба в поэзии К. это — крестьянская Русь, ‘матерь-отчизна’, ‘матерь-земля’, ‘Мать-природа’, где в согласии должны бы жить ‘люди, звери, гады’ и боги, каждый зная свое место. Но ‘в безднах темноты ликуют ночи бесы’ (‘О, ризы вечера, багряно-золотые…’), в мире действует не только ‘божья’, но и ‘Вражья сила’ (‘Я был прекрасен и крылат…’). Жизнь была сложнее и не укладывалась в клюевские схемы, люди враждовали между собой и с богом. И среди поэтов были распри, о чем писал и К.: ‘Вы — отгул глухой, гремучей, / Обессилевшей волны, / Мы — предутренние тучи, / Зори росные весны’ (‘Голос из народа’),
‘Мы — валуны, седые кедры, / Лесных ключей и сосен звон’ (‘Вы обещали нам сады…’). Так в стихах К. возникает традиционное для крестьянской поэзии противопоставление города и деревни: ‘Иль чует древесная сила, / Провидя судьбу наперед, / Что скоро железная жила / Ей хвойную ризу прошьет? / Зовут эту жилу Чугункой,— / С ней лихо и гибель во мгле’ (‘Пушистые, теплые тучи…’), ‘Сын железа и каменной скуки / Попирает берестяный рай’ (‘Обозвал тишину глухоманью…’). Так появляется цикл ‘Земля и железо’: ‘Город-дьявол копытами бил, / Устрашая нас каменным зевом’ (‘Из подвалов, из темных углов…’).
Но К., стараясь выразить чаяния народа, верил в его лучшее будущее, в братство людей, в единение интеллигенции с народом: ‘Мы, как рек подземных струи, / К вам незримо притечем / И в безбрежном поцелуе / Души братские сольем’ (‘Голос из народа’). Верил, что ‘Радость незримо придет’, ‘Радость светлая близка’, ‘Идет Посланец Сил, чтоб сумрак одолеть’, ‘Ангел с ветвью благовестья’, ‘Одолеть судьбу-змею / Скачет пламенный Егорий’. Так возникает мечта поэта ‘Об Индии в русской светелке’, вера в ‘Индию в красном углу’, в ‘белую’, ‘избяную’ Индию, в ‘пшеничный’,, ‘берестяный’, ‘избяной’ ‘рай вожделенный, родной’, в ‘Китеж-град’, что объективно отражало чаяния крестьян о свободной и счастливой жизни.
Осуществление этой народной мечты К. увидел в Октябрьской революции, которую радостно приветствовал: ‘Да здравствуют Советы, / Социализма строй!’ (‘Гимн великой Красной Армии’), ‘Ура! Да здравствует коммуна!’ (‘Огонь и розы на знаменах…’). Он даже вступил в партию большевиков в 1918 г., стал петь о В. И. Ленине и интернационализме (‘Я — посвященный от народа…’). При этом суть взглядов К. не изменилась, его поэтическое мировоззрение осталось прежним, фольклорно-мифологическим, крестьянски-религиозным.. И вскоре оно пришло в противоречие с господствовавшими в то время идейными течениями. А когда поэт пытался изменяться, шагать в ногу с революцией, ‘неистовые ревнители’ его не понимали, называли ‘кулацким поэтом’ (‘А стая поджарых газет / Скулила: кулацкий поэт’ — ‘Плач о Есенине’), каковым он не был. В 1920 г. К. исключили из РКП (б). А политика ликвидации кулачества как класса имела прямое отношение и к ‘кулацкому поэту’ К.: в 1928 г. вышла его последняя книга ‘Изба и поле’, после этого было опубликовано всего четыре стихотворения, в 1934 г. он был арестован и сослан в поселок Колпашево Нарымского края, затем жил в Томске, где и умер.
Соч.: Сосен перезвон.— М., 1912, Братские песни.— М., 1912, Лесные были.—М., 1913.— Кн. 3, Мирские думы.— Пг., 1916, Пес послов: В 2 кн.— Пг., 1919, Изба и поле. Избр. стихотворения.— Л., 1928, Стихотворения и поэмы.— Л., 1977, Стихотворения и поэмы.— Архангельск, 1986. Лит.: Князев В. Ржаные апостолы (Клюев и клюевщина).— П., 1924, Грунтов А. К. Материалы к биографии Н. А. Клюева // Русская литература.— 1973.— No 1, Азадовский К. М. Раннее творчество Н. А. Клюева // Там же.— 1975.— No 3, Куняев Ст. Жизнь — океан многозвонный // Клюев Н. А. Стихотворения и поэмы.— Архангельск, 1986.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 1. А—Л. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990