Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
КЛУБНЫЯ ДАМЫ.
КЛУБНЫЯ ДАМЫ.
Клубные дамы, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Нмецкій клубъ. Семейно-танцовальный вечеръ съ спектаклемъ. Спектакль только-что кончился. Ловкачи-полотеры въ красныхъ рубахахъ растаскиваютъ стулья и подметаютъ полъ, приготовляя залу для танцующихъ. На сцен устраивается дирижеръ Вухерпфенигъ съ своими музыкантами. Вонъ внесли барабанъ, втащили контръ-бассъ.
По зал прогуливаются гости, члены и глотаютъ пыль. Шныряютъ истомленныя ежедневнымъ мотаніемъ по клубамъ тщедушныя дамы. Мужчины язвительно скашиваютъ на нихъ глаза и ищутъ ‘сюжетцевъ’.
— Дивное дло,— говоритъ какой-то рыжій бакенбардистъ: — вотъ уже второй мсяцъ слжу и ни одного свженькаго женскаго экземплярчика! Все старинныя завсегдатайки.
Пріятель его, съ клинистой бородкой и съ пенсне на носу, зваетъ и смотритъ на музыкантовъ.
— А интересный этотъ инструментъ — контръ-бассъ,— цдитъ онъ сквозь зубы.— Вотъ все сбираюсь на немъ играть поучиться…
— Это еще что выдумалъ? Зачмъ теб?
— Да говорятъ, отъ зубной боли помогаетъ. Какъ заболятъ зубы, начнешь играть, вспотешь, ну и пройдутъ. Наконецъ, все-таки музыка…
— Вздоръ! Зубы лучше коньякомъ полоскать. Пойдемъ, дербалызнемъ по рюмочк.
Въ буфет толпа и идетъ глотаніе веліе. Пиво льется ркой. Накурено — страсть, и въ табачномъ дым мелькаютъ опять-таки истомленныя дамы. Вотъ два клубные актера любителя. Къ нимъ подходитъ мстный театралъ въ очкахъ и съ сладенькой улыбкой.
— Кончили? И водевиль кончили?— спрашиваетъ онъ.
— Отбарабанили. Изъ пятаго въ десятое перехватывали. Да помилуйте,— жара, духота… До игры-ли тутъ?
— Нтъ, превосходно, прелестно, художественно!— восторгается театралъ.— Въ особенности вамъ удался монологъ въ третьемъ акт…
— Да не мн и говорить-то его слдовало, а любовнику. Суфлеръ подаетъ, тотъ зазвался, ну я и отбарабанилъ его на скору руку. Еще, говорятъ, оказія вышла. Суфлеръ подаетъ: ‘онъ въ душ своей коканецъ и киргизъ-кайсакъ’, а я не дослышалъ да какъ брякну: ‘онъ въ душ своей какъ агнецъ и дуракъ!’ Ничего, сошло!
— Помилуйте, восторгъ, восторгъ! Выпить чего не хотите-ли?
— Пожалуй, маленькую заканифолю.
Въ карточной комнат отъ дыму хоть топоръ повсь. ‘Въ двадцать копекъ мсто свободное!’ — выкрикиваетъ карточникъ. За столами сидятъ ‘мушкари’. Мелькаютъ усатыя физіономіи восточныхъ человковъ и опять все т-же истомленныя дамы. Лица перекошены отъ азарта. Вонъ одна дама схватила по ошибк вмсто млу окурокъ папиросы и хочетъ писать ремизъ.
— Сударыня, это не млъ, а окурокъ…— замчаетъ ей кавалеръ.
— Не извольте безпокоиться, смотрите лучше за своей игрой,— огрызается она.— Семь-то мушекъ подъ рядъ проиграешь, такъ не то что окурокъ, а чужой носъ вмсто млу схватишь.
— Ну это еще кто позволитъ!
— А ежели вы будете грубить, то я уйду изъ-за стола и денегъ не заплачу.
Въ углу стоятъ двое и мрачно размахиваютъ руками.
— Ну, что?
— До-тла весь полушубокъ вычистили! Даже и мелочь отдалъ. Нельзя-ли здсь кому часы заложить?
— А вонъ въ углу жидовинъ сидитъ, такъ ему. Отведи его въ корридоръ да и предложи. Безъ прекословія дастъ.
— Голубчикъ, рекомендуй меня ему, потому я въ полтинномъ стол хочу счастіе попробовать. Тамъ новенькій купецъ икряный попался и ремизится — страсть!
А вотъ и дв— дамы лимонно-сраго цвта.
— Какъ дла, Анна Дмитріевна?
— Охъ, и не говорите! Никакія примты ваши не помогли: сегодня и клокъ собачьей шерсти съ собой принесла и куриную лапу — и все-таки проиграла. Нтъ-ли у васъ хоть двугривеннаго на извозчика? Шутка ли, на Пески пшкомъ плестись!
— Не дамъ родная, ни за что не дамъ съ выигрыша. Сегодня посл пятидневнаго проигрыша хоть полтинникъ да очистился. Попросите вонъ у носатаго армянина, да прежде всего улыбнитесь ему поласкове. Онъ это любитъ и дастъ.
— Рожа-то, миленькая, у меня не улыбается. Какъ тутъ улыбаться, шестнадцать рублей проигравши! Вдь мужъ всего жалованья-то получаетъ шестьдесятъ рублей въ мсяцъ. Завтра просто хоть не жравши сиди. Улыбнитесь ему хоть вы за меня. Вы все таки въ выигрыш.
— Ну нтъ, улыбаться не стану, а примту одну врную скажу: говорятъ, невинныхъ младенцевъ хорошо за себя играть сажать, такъ ежели у васъ дточки есть…
— Знаю, знаю я эту штуку, да вотъ бда, дтей-то сюда не пускаютъ. Ахъ, хорошо еще что дло къ весн идетъ, такъ можно мховой салопъ заложить!
А вотъ и юная ‘мушкарка’. Глаза разбгаются, на щекахъ выступаютъ ярко багровыя пятна. Робко подходитъ она къ жирному съ отвисшей губой старику, сидящему за чаемъ.
— Послушайте, дайте мн пожалуйста десять рублей взаймы на отыгрышъ, а я вамъ за это квартиру свою покажу, недалеко тутъ, въ Глухомъ переулк…
Старикъ устремляетъ на нее плотоядный взоръ, она опускаетъ глаза и кажется, что изъ глазъ этихъ падаютъ дв крупныя слезы и тихо текутъ по закопченному табачнымъ дымомъ лицу.
— Хе… хе… хе…— не то кряхтитъ, не то смется плотоядный старикъ.
— Въ пятьдесятъ копекъ мсто свободное!— выкрикиваетъ карточникъ и заглушаетъ его крехтящій хохотъ.