КЛОВИСЪ ГОССЛЕНЪ.
КЛОВИСЪ ГОССЛЕНЪ.
Повсть
Альфонса Карра.
Альфонса Карра.
Кловис Госслен, Карр Альфонс, Год: 1851
Время на прочтение: 87 минут(ы)
Вотъ почти такъ разсказывалъ Цезеръ Госселенъ, аккуратно разъ въ недлю, въ воскресенье, посл обда, происшествіе, вслдствіе котораго онъ возвратился во свояси, разсказывалъ, впрочемъ, только въ такомъ случа, когда ему случалось находить благосклоннаго слушателя, или когда онъ самъ себя угощалъ стаканомъ сидра, дававшимъ ему неоспоримыя права на признательность и вниманіе присутствующихъ.
Цезеръ Госсленъ былъ земледлецъ, но на восемнадцатомъ году, когда онъ жилъ еще у своего отца, ему вздумалось сравнить непріятности и труды своего занятія съ прелестями и удовольствіями занятія рыболововъ. Счастіе подобно облакамъ на горизонт: оно постоянно передъ нами или за нами, тамъ же гд мы находимся, его никогда нтъ. Способъ, употребленный Цезоромъ Госсленомъ для безпристрастнаго сравненія жизни хлбопашца и моряка и для принятія ршенія посл этого обдуманнаго сравненія, извстенъ. Мы начинаемъ, вообще, съ того, что защищаемъ передъ самими собою дло, которое заране ршили, представляемъ себ изнанку своего положенія, и сравниваемъ ее съ лицевою стороною положенія другихъ. Но такъ какъ люди поступаютъ въ этомъ случа безсознательно, то, можетъ-быть, здсь будетъ кстати представить образъ ихъ дйствій.
— Земледлецъ, говорилъ себ Цезеръ Госсленъ, долженъ работать вн дома, въ дождь и ненастье, онъ долженъ пахать, сять, боронить, косить и подвергаться всевозможнымъ трудамъ, а тутъ какъ разъ настанетъ еще безплодный годъ, и трудъ и работа его пропали….
Напротивъ того, за рыбака работаетъ втеръ, легкій юговосточный умряетъ жаръ солнца и гонитъ лодку, словно лебедь, скользитъ рыбакъ по синему морю, весело закидываетъ сти или ловитъ на удочку, а вечеромъ возвращается домой съ рыбой, которую женщины понесутъ продавать на рынокъ.
— Дйствительно, сказалъ онъ въ заключеніе: прекрасно быть морякомъ, и я никому не разскажу этого, иначе ни одинъ изъ знакомыхъ мн хлбопашцевъ не захочетъ остаться хлбопашцемъ, вс захотятъ быть рыбаками…. А что скажетъ тогда бдная, покинутая земля?…
Такимъ-образомъ Цезеръ Госсленъ сдлался рыбакомъ. Сначала онъ подвергался насмшкамъ старыхъ рыбаковъ, питающихъ сильное презрніе къ пастухамъ, но мало-по-малу свыкся съ насмшками, сначала онъ страдалъ морскою болзною, но и это вскор обошлось. Несмотря на то, Цезеръ не замедлилъ замтить, что въ своемъ сравнительномъ разсмотрніи обоихъ занятій, онъ упустилъ изъ виду нкоторыя частности. Такъ напримръ, восхищаясь легкимъ юго-восточнымъ втеркомъ, заставляющимъ скользить лодку по синему морю, онъ забылъ что бываетъ и сильный сверо-западный втеръ, препятствующій рыбакамъ выходить въ море, волнующееся иногда въпродолженіе двухъ недль, втеръ, часто опрокидывающій лодки и потопляющій пловцовъ… Онъ упустилъ еще изъ виду т дни, когда рыба не ловится, забылъ про дождь, такой же, какъ на земл, и т. п. Между обстоятельствами, забытыми имъ, было одно довольно важное, именно то, что надо быть рыбакомъ, чтобы заниматься рыбною ловлею, что каждый рыбакъ записанъ въ канцеляріи морскаго вдомства и что кто записанъ въ этой канцеляріи, тотъ находится въ распоряженіи морскаго министра съ шестнадцатилтняго возраста, до сорока или даже до шестидесяти лтъ. Это обстоятельство напомнилъ ему въ одно прекрасное утро жандармъ, подавая ему подорожную въ Шербургъ.
Госслену дали двнадцать часовъ сроку, чтобы собрать пожитки, проститься и отправиться въ Гавръ, откуда онъ долженъ былъ хать на лодк въ Шербургъ, съ пятидесятые другими рыбаками. Прибывъ въ Шербургъ, онъ поступилъ, какъ другіе, перебывалъ на разныхъ судахъ, наконецъ, такъ какъ тогда была война съ Англичанами, остался на вооруженномъ гальот, занимавшемся отведеніемъ купеческихъ кораблей, во Французскіе порты и продажею ихъ тамъ съ грузомъ: ремесло довольно выгодное, еслибъ не было военныхъ кораблей, быстрыхъ на ходу и вооруженныхъ пушками. Отъ послднихъ надобно было постоянно уклоняться.
Посл нсколькихъ счастливыхъ предпріятій, случилось однажды, что капитанъ замтилъ маленькое англійское купеческое судно, казавшееся ему легкою добычею. Пустились за нимъ въ погоню.
Любезная Адель — такъ звали военный корсаръ — настигала Англичанина, и такъ быстро, что когда капитанъ открылъ, что онъ завлеченъ военною хитростію, и что воображаемое купеческое судно принадлежало англійскому корсару, такому же, какъ и онъ самъ, только сильне его, по-крайней-мр съ двойнымъ числомъ пушекъ, тогда уже не было возможности уклониться отъ сраженія, предвщавшаго, что дло не могло кончиться въ пользу Любезной Адели.
— Эхъ, братцы! сказалъ капитанъ: мы попали въ засаду, Англичанинъ насъ обманулъ. На мор не стыдно бжать отъ сильнйшаго непріятеля, потому-что бгство требуетъ искусства, и удачное бгство есть своего рода побда надъ сильнйшимъ непріятелемъ. Однако мы не побжимъ по двумъ причинамъ: во-первыхъ, потому, что если Англичанинъ и вооруженъ лучше насъ, то превосходство его въ этомъ отношеніи не такъ велико, чтобы мы не могли уравновсить его, врне цля пушки, быстре дйствуя ими, и сильне нанося удары, когда пойдемъ въ абордажъ. Во-вторыхъ, мы не обратимся въ бгство потому, что Англичанинъ быстре насъ на ходу, и если онъ далъ намъ нагнать себя, такъ это отъ того, что онъ хотлъ подманить насъ къ себ поближе. Итакъ будемъ драться на смерть!…
Капитанъ не ошибся, Англичанинъ, видя, что Любезная Аделъ далась въ обманъ, приготовился къ сраженію. Едва Французы успли занять каждый свой постъ, какъ Англичанинъ былъ уже отъ нихъ на разстояніи пистолетнаго выстрла. Капитанъ полюбопытствовалъ предъ началомъ сраженія узнать имя судна столь удвительной легкости, и спросилъ его въ рупоръ у англійскаго капитана, послднему это, кажется, не понравилось, ибо, отвчая ‘Быстрый’ (имя судна), онъ сдлалъ по Французамъ залпъ со всего борта изъ пушекъ и ружей. Вс удары попали въ корпусъ Любезной Адели, и много народа было бы убито, еслибъ капитанъ не далъ всмъ, даже Офицерамъ, предварительнаго приказанія лечь на животъ и не вставать иначе, какъ по его же команд. Это было исполнено, и по знаку капитана, вс поднялись съ громкимъ крикомъ: ‘Виватъ Франціи!’ и потомъ, не торопясь, стали къ пушкамъ. Этотъ порядокъ имлъ самыя благодтельныя послдствія: у Французовъ оказалось всего одинъ убитый и одинъ раненый, между тмъ какъ на Быстромъ было боле десяти человкъ убитыхъ.
Замшательство на немъ было такъ велико, что Французы непремнно овладли бы судномъ, еслибы капитанъ скомандовалъ на абордажъ. Они того и ожидали, но осторожный капитанъ уже нсколько минутъ смотрлъ въ телескопъ. Онъ увидлъ, что два англійскія судна летли на всхъ парусахъ, и непремнно напали бы на него прежде, нежели онъ усплъ бы овладть Быстрымъ. Послдній однако удалился на большое разстояніе и пробавлялся безполезными выстрлами. Англичанинъ тоже замтилъ подоспвавшую къ нему помощь, и предпочелъ ожидать ее, не начиная напрасно сраженія. Между-тмъ, втеръ упалъ, наступила ночь на мор, и Любезную Адель окружали три судна. Они были уврены, что Адель не уйдетъ отъ нихъ, и что при восход солнца они овладютъ ею, безъ всякаго для себя риска. Французы сами были вполн убждены въ этомъ. Капитанъ позвалъ всхъ на корму и сказалъ:
— Слушать!… Братцы, я не вижу никакой возможности спасти Любезную Аделъ, ни экипажъ, которымъ я имю честь командовать. Надобно, по-крайней-мр, сохранить славу Франціи и умереть съ честію. По моему мннію, лучшій способъ слдующій: выдержать, не отвчая, первый огонь, который Англичане не замедлятъ открыть по насъ, и потомъ сцпиться съ сильнйшимъ изъ трехъ англійскихъ судовъ. Для большей врности, я буду самъ править рулемъ гальота, пока мы не сойдемся съ непріятелемъ, и неожиданность подобнаго абордажа, можетъ-быть, доставитъ намъ случай совершить блестящій для насъ и славный для нашего флага подвигъ, прежде чмъ мы уступимъ сил. Если Французскій флагъ будетъ опущенъ, то по-крайней-мр, не моими руками. Можетъ ли кто дать лучшій совтъ?
Общее мнніе было, что лучше бы обратиться въ бгство. Знаменитый Жанъ-Бартъ не одинъ разъ совершалъ славное бгство, и Дюгюе-Труенъ, между прочимъ, въ 1705 г., находясь на Язон, удачно ушелъ отъ окружившихъ его англійскихъ кораблей. Но въ настоящемъ случа бгство было невозможно: въ воздух не было ни малйшаго дуновенія втра.
Слдовательно, предложеніе капитана было принято, вс ршили, что на разсвт весь экипажъ дастъ убить себя самымъ удобнымъ для него и самымъ непріятнымъ для Англичанъ образомъ.
Капитанъ отдалъ приказанія, и вс стали ожидать наступленія дня. Капитанъ печально прохаживался по шканцамъ. Вдругъ онъ подозвалъ къ себ лейтенанта, столь же печально прогуливавшагося по палуб, и указалъ ему на темную полосу, образовавшуюся на горизонт и понемногу увеличивавшуюся.
— Это приходитъ втеръ, сказалъ капитанъ тихимъ голосомъ: и Господу Богу неугодно, чтобы мы погибли сегодня.
По причин штиля, нижніе паруса были взяты на гитовы, а марсъ-стенги опущены, капитанъ веллъ ихъ безъ шума выставить на втеръ, и въ тоже время поднять вс другіе.
Спустя немного времени, дйствительно подулъ втеръ, и найдя на готов наши паруса, онъ сразу подвинулъ впередъ Любезную Аделъ. Англичане, спавшіе въ полной увренности, что добыча не уйдетъ отъ нихъ, не успли приготовиться. Застигнутые врасплохъ, они потеряли много времени на поднятіе парусовъ. Мы между-тмъ ушли отъ нихъ боле чмъ на пушечный выстрлъ, и, при усиливавшемся втр, Любезная Адель имла несказанное удовольствіе видть, какъ непріятели напрасно тратили порохъ и ядра, стрляя въ нее издали, и не достигая цли.
Посл такого неожиданнаго спасенія, капитанъ и экипажъ пали на колна и возблагодарили Бога.
— Я говорю экипажъ, разсказывалъ обыкновенно Госсленъ,— но не весь, ибо я одинъ, несчастный, упалъ въ море, отъ сильнаго удара головою обгь рейку. По этому я знаю только по слухамъ, что произошло потомъ на Любезной Адел, я же пришелъ въ себя лишь на другой день, на дн трюма Быстраго…
Вслдствіе этой маленькой непріятности я пробылъ три года плнникомъ въ Англіи, потомъ мы спаслись втроемъ на лодк, украденной у одного Англичанина, вдвоемъ только прибыли къ Барфлеру, третій умеръ на дорог отъ холода, усталости и голода. Мы сами почти умирали отъ голоду и холоду, когда Французскіе рыбаки взяли насъ къ себ, но ничего — поправились! Потомъ я возвратился сюда, женился на Астеріи Квертіеръ, оставшейся мн врной и ожидавшей моего возвращенія, хотя вс и говорили въ нашемъ краю, что я утонулъ. Съ такою же аккуратностью ожидала меня и моя доля приза на гальот Любезной Адели. Я купилъ эту хижину съ небольшимъ клочкомъ земли въ долин, и мы живемъ себ совершенно счастливо, особенно съ-тхъ-поръ, какъ въ прошедшемъ году у насъ родился сынокъ, который и играетъ тамъ съ сторожевою собакою.
Цезеръ Госсленъ говорилъ правду: онъ былъ дйствительно совершенно счастливъ, это не могло продолжаться. Изрдка чувствовалъ онъ боль отъ старой раны въ голов. Въ одинъ прекрасный день онъ слегъ, рана открылась, и Цезеръ померъ, оставивъ вдов и сыну Антоану Кловису въ полное владніе хижину и маленькій участокъ земли, такъ какъ онъ не выслужилъ узаконеннаго времени, то вдова его не имла права на полученіе пенсіи.
Постоянство, съ какимъ Астерія Квертіеръ ожидала своего жениха, Цезеря Госслсна, въ-продолженіе многихъ лтъ, даже посл того, какъ разнеслась молва объ его смерти, проявлялось во всхъ поступкахъ ея жизни. Въ важныхъ случаяхъ, это постоянство возвышалось до твердости, но въ обыкновенныхъ, оно иногда обращалось въ упрямство. Цезеръ Госсленъ, при жизни своей, часто говаривалъ:
— Такъ какъ вс семейныя дла кончаются обыкновенно тмъ, что мужъ уступаетъ жен, то я избралъ за лучшее — уступать немедленно, безъ боя и безъ сопротивленія.
Астерія Квертіеръ осталась вдовою съ маленькимъ имніемъ, состоявшимъ изъ хижины, окруженной деревьями, и нсколькихъ клочковъ земли. Она могла бы быть еще счастлива, въ своей скромной жизни, могла бы прилично воспитать своего сына Кловиса и сдлать изъ него хорошаго хлбопашца, каковымъ былъ отецъ Квертіеръ, но въ ней проявилась странная материнская слабость: Кловису минуло едва три мсяца, какъ мать уже замтила въ немъ врные признаки высшаго ума. Вотъ почему съ четырехъ-лтняго возраста бдный маленькій Кловисъ ходилъ уже въ школу, гд онъ учился читать, привязывать жуковъ на ниточку и наклеивать на мухъ кусочки бумаги. Такъ онъ дошелъ до девяти или десяти лтъ, умноживъ свои познанія правописаніемъ и искусствомъ метать камни и играть въ мячъ. Еслибы и не школа, такъ жизнь маленькаго Кловиса была бы самая пріятная.
Хижина была очаровательнымъ жилищемъ. Солома, покрывавшая ее, поросла мхомъ съ сверной стороны. Ирь возвышала на ея верхушк свои остроконечные листки и лиловые цвты. На труб было гнздо, въ которое ласточки ежегодно прилетали класть и высиживать свои яйца. Старая, узловатая жимолость закрывала часть фасада хижины и разрослась съ такою роскошью, что надлежало ежегодно обрзывать нсколько втвей, закрывавшихъ окно. Дворъ,— такъ называютъ въ Нормандіи совершенно не то, что называютъ, дворомъ въ Париж,— нормандскій дворъ есть большой четырехугольникъ земли, поросшій травою и окруженный терновою изгородью, дубами и вязами, посаженными но краямъ рва. Здсь надо сдлать новую замтку, и сказать, что слово ровъ иметъ также въ Нормандіи совершенно особенное значеніе Тамъ называютъ рвомъ именно противуположное тому, что обыкновенна называется рвомъ, а именно вала’ вышиною отъ четырехъ до шести футовъ, въ вид маленькой стны, окружающій дворъ и на которомъ сажаютъ деревья. И такъ, дворъ былъ наполненъ яблонями, старыми, мшистыми и суковатыми деревьями, ежегодно покрывавшимися, въ ма мсяц, блыми и розовыми цвтами, очаровательными по своему блеску и свжести. Большая лужа служила убжищемъ для утокъ. Кром яблонь, на двор росли смородина и крыжовникъ, трава была усяна фіалками, обыкновеннаго и благо цвта (послдній очень часто встрчается въ Нормандіи), и желтыми ранункулами, съ остроконечными лепестками, почти совершенно покрывающими землю весною словно золотыми пуговками.
Кром утокъ, о которыхъ мы сказали, на двор жили еще птухъ и шесть паръ куръ, голуби съ лоснящимися перьями, корова и оселъ. Собака дополняла число обитателей дома. Кловисъ завелъ съ нею тсную дружбу, не одинъ разъ заставали его спавшимъ на солом, рядомъ съ своимъ другомъ Ронфло. Отношенія Кловиса къ другимъ животнымъ были не такъ дружелюбны. Если онъ немного преслдовалъ однихъ, то довольно побаивался другихъ, смотря по величин и предполагаемой злоб каждаго изъ нихъ. Въ одномъ изъ угловъ дома находились три улья, но съ-тхъ-поръ какъ Кловисъ, подвернулся мщенію пчелъ за свое желаніе посмотрть на нихъ слишкомъ близко, онъ не забылъ ни своего бгства, ни своихъ многочисленныхъ ранъ, ни ужаса и мученій, такъ что онъ рдко ходилъ въ ту сторону, а если и ходилъ, то не останавливался, а живо пробгалъ мимо своихъ побдоносныхъ непріятелей.
Однажды Кловису послышался плачъ по ту сторону изгороди. Онъ вскарабкался, какъ умлъ, на ровъ, цпляясь за втви дубовъ, и увидлъ на сосднемъ двор прелестную маленькую двочку.
— Эй, двочка, о чемъ ты плачешь? спросилъ Кловисъ.
Двочка не могла отвчать внятно, рыданія прерывали ея слова. Но ея большіе голубые глаза, увлаженные слезами, были устремлены на самыя высокія втви одного изъ дубовъ, посаженныхъ на рву. Кловисъ посмотрлъ по направленію ея глазъ и увидлъ щегленка, качавшагося на маковк дерева.
— Теб хочется эту птичку? спросилъ онъ.
И пустивъ камешекъ съ ловкостію, прославившею его между мстными школьниками, онъ попалъ въ птичку, и она бдняжка, съ втки на втку упала мертвая на землю. Двочка заплакала пуще прежняго, громко закричала, и на крикъ ея выбжала мать. Малютка бросилась въ ея объятія и разсказала, что злой малчыжъ убилъ камнемъ ея дорогаго щегленка, вылетвшаго изъ клтки.
Мать двочки порядкомъ пожурила Кловиса, и увела ее, общая дать ей въ утшеніе множество яблокъ и гостинцевъ.
Кловисъ, оставшись одинъ, сдлался печаленъ. Его побранили, какъ никогда еще не бранили его, и за что? У него не было злаго умысла. Онъ, напротивъ, хотлъ услужить маленькой двочк. Онъ думалъ, что ей хотлось поймать птичку, постарался услужить — и ему же досталось!
На слдующій день онъ опять взлезъ на ровъ, надясь увидть маленькую сосдку, она была на двор, но лишь только его замтила, тотчасъ же ушла домой, съ выраженіемъ негодованія при вид злобнаго убійцы невиннаго щегленка.
Наступило воскресенье. Кловисъ, взялъ нсколько су, которыя давала ему въ праздники его мать, и отправился къ мужику, жившему на другомъ конц деревни, извстному искусствомъ ловить и воспитывать птицъ. Онъ приторговался къ прекрасному щегленку въ маленькой клтк, но запрошенная цна значительно превышала его средства, онъ вышелъ отъ птичника, заплакалъ, горько упрекалъ себя за то, что истратилъ въ предшествовавшія воскресенья вс свои карманныя деньги на вареныя груши. Наплакавшись вдоволь, Кловисъ задумался.
Результатъ его размышленій былъ тотъ, что онъ вернулся къ птичнику и предложилъ ему финансовую сдлку, которую птичникъ принялъ по нкоторомъ колебаніи. Эта сдлка состояла въ томъ, что птичникъ немедленно отдавалъ му щегленка и клтку за нсколько су, бывшихъ въ распоряженіи Кловиса, съ условіемъ, что покупщикъ будетъ приносить ему каждое воскресенье по четыре су, до окончательной уплаты огромной суммы пятнадцати су. И такъ Кловисъ возвратился домой обремененный долгами, но столько же счастливый, сколь велико было его отчаяніе за нсколько минутъ до финансовой сдлки.
Поспшно прибжавъ домой, онъ привязалъ клтку къ втк, спускавшейся на сосдній дворъ, а самъ спрятался по блисости, въ ожиданіи двочки.
Но она не показывалась ни въ этотъ день, пи въ слдующіе. Кловисъ началъ ходить около ея дома, и вскор узналъ, что двочка лежала въ постели, больная, и что въ ея комнату не впускали никого изъ дтей. Тогда онъ началъ слдить за сосдкой, мадамъ Семинель, и замтивъ, что она вышла за лекарствомъ для своего дитяти, тихонько пробрался въ домъ съ своею клткою, маленькая двочка была въ осп, почему и удаляли отъ поя и изъ ея комнаты другихъ дтей. Она спала, но несмотря на предосторожность Кловиса, онъ слегка стукнулъ, ставя клтку на столъ, находившійся подл ея постели, и она проснулась…. Однакожъ она была въ такой сильной горячк, что не тронулась, а только проводила глазами Кловиса, котораго не узнала. Поставивъ клтку, Кловисъ убжалъ, и издали завидя возвращавшуюся мадамъ Семинель, поспшилъ скрыться, перебравшись на заднемъ конц двора черезъ ровъ, раздлявшій два владнія. Велика была радость дитяти, при вид птички, которую она приняла за прежнюю.
Вскор двочка выздоровла. Такъ какъ она часто спрашивала, кто принесъ ей щегленка, мать ея, желая ее успокоить, указала наконецъ виновника подарка. Узнали, что по причин сильной головной боли, маленькій Госселенъ лежалъ въ постели, и докторъ объявилъ, что онъ въ осп. Заставили его признаться, что онъ ходилъ къ сосдк Семинель, во-время болзни ея маленькой дочери.
Такимъ-образомъ об матери пришли въ сношеніе между собою, и вскор тсно сблизились. Об были вдовы матросовъ, каждая осталась съ однимъ ребенкомъ, разница между ними заключалась въ томъ, что Астерія владла землею и жила у себя, между-тмъ какъ Семинель нанимала домикъ, платила за него восемдесятъ франковъ въ годъ, и получала маленькій пенсіонъ, со смерти мужа. Кром-того, чтобы увеличить свои средства къ существованію, она ходила на поденную работу.
Въ-первый разъ какъ, по выздоровленіи Кловиса, дти увидлись, двочка подошла къ Кловису, съ чувствомъ радости и уваженія, возбужденнаго тмъ, что говорила ей мать о таинственномъ лиц, принесшемъ птичку. Расположеніе дтей увеличивалось, и не прошло мсяца по выздоровленіи Кловиса, какъ уже, найдя неудобнымъ сообщеніе чрезъ ворота, не для себя,— онъ бы живо перебрался черезъ ровъ и изгородь, — но для маленькой Изолины, онъ сдлалъ въ возвышеніи, раздлявшемъ два двора, отверстіе, позволявшее имъ свободно и ежеминутно переходить съ одного двора на другой. Кловисъ часто говорилъ своей маленькой сосдк:
— На твоемъ двор нтъ смородины, рви здсь, нарви также фіалокъ, сколько душ твоей угодно.
Однажды матери съ любовію смотрли на своихъ дтей, и вдова Семинель сказала вдов Госсленъ:
— Къ чему готовите вы Кловиса?
На это вдова Госсленъ отвчала многозначительно:
— Кто знаетъ, чмъ будетъ Кловисъ!… А вы что думаете сдлать съ Изолиной?
— Очень просто, отвчала вдова Семинель: она начинаетъ очень хорошо прясть, уметъ шить, немного читать, писать большими буквами, она будетъ хорошая хозяйка, честная, благочестивая и трудолюбивая. Она будетъ ждать порядочнаго человка, который взялъ бы ея красоту, нравъ, трудолюбіе и знаніе въ хозяйств, вмсто приданаго.
По выраженію, съ какимъ вдова Семинель произнесла эти слова, вдов Госсленъ показалось, что она питаетъ въ ум своемъ чрезвычайно честолюбивые помыслы, отчего она и разошлась съ нею довольно холодно.
Въ тотъ же вечеръ вдова Госсленъ пошла спать, мечтая о великой судьб, ожидавшей ея сына, и во сн перепутались ея впечатлнія въ одно несвязное цлое. Подобные сны образуются какъ фигуры въ калейдоскоп, идеи, правильныя наяву, групируются наудачу во сн, и производятъ дикіе образы, въ которые входятъ вс роды перемшавшихся воспоминаній, а иногда и звуки, внезапно пробуждающіе спящаго…
Вдова Госсленъ видла во сн пгую лошадь безъ всадника, бгущую по дорог къ ея хижин, лошадь была осдлана и взнуздана. Всмотрвшись въ нее пристальне, она узнала въ ней лошадь лекаря, удалившагося съ давняго времени въ этотъ край и лечившаго почти всхъ въ окружности на четыре или пять миль. Лицо доктора и его пгая лошадь были знакомы матери, потому-что этотъ самый докторъ, Лемонье, только-что вылечилъ маленькую Изолину и Кловиса Госслена.
Но во сн вдовы Госсленъ лошадь была одна. Пришелъ человкъ, приблизился къ лошади, въ намреніи ссть на нее, но лошадь, лягнула, повалила его на землю и ускакала въ галопъ. Нсколько лицъ побжало за нею въ погоню, но вс попадали подъ ноги лошади, или, прыгнувъ черезъ нее, падали по другую сторону. Вдругъ показался Кловисъ Госсленъ, и схвативъ одной рукой гриву лошади, вспрыгнулъ на нее. Тогда пгая лошадь покорилась….
Вдова Госсленъ проснулась и сказала:
— Докторъ Лемонье умеръ, и мой сынъ замнитъ его.
Надо сказать, что докторъ Лемоньё былъ очень старъ и давно уже боленъ. Тмъ не мене, когда вдова Госслена узнала, что хоть докторъ не умеръ, по опасно боленъ и лежитъ въ постели, она испугалась почти совершавшагося исполненія своего сна. Докторъ умеръ вскор потомъ, и Астерія Госсленъ, разсказывая свой сонъ, измняла немного слова, произнесенныя ею при пробужденіи, и говорила, что она воскликнула только:
— Докторъ Лемоньё скоро умретъ.
Такъ какъ сонъ ея исполнился относительно смерти доктора Лемонье, то она нисколько не сомнвалась, что онъ исполнится и надъ Кловисомъ, и что ему суждено сдлаться докторомъ, и даже великимъ докторомъ, который наслдуетъ пгую лошадь и практику доктора Лемонье.
— А эта жалкая Семинель, думала она, туда же мечтаетъ, что ея маленькая Изолина выдетъ замужъ за Кловиса! Вдь бываютъ же странные люди!…
Потомъ, давъ еще боле воли своему воображенію, она сказала:
— Право, будетъ жалко, если такой великой докторъ, какъ мои Кловисъ, зароетъ свои таланты въ этой дрянной деревушк! Нтъ, ему предстоитъ другой путь…. блистательныя способности призываютъ его въ Парижъ, только тамъ ему дорога!
Дале она стала находить, что въ деревн платятъ докторамъ очень мало за визиты, и однажды, съ-горяча, она стала уже доказывать, что долгъ, который должно всего скоре слдуетъ уплачивать, есть долгъ доктору. Ей очень хотлось купить пгую лошадь доктора, но она разсудила, что Кловису было едва двнадцать лтъ, а лошадь была старше его нсколькими годами и что она, по всей вроятности, околетъ отъ старости прежде, нежели Антоанъ-Кловисъ Госсленъ получить степень доктора и, на основаніи своего диплома, право impune medicandi et occidenti per totam terram.
Она пошла къ школьному учителю и сказала ему:
— Господинъ Герамберъ, знаете ли вы по-латыни?
— Сударыня, одно могу вамъ отвчать утвердительно: я учился по-латыни много, долго, и это стоило мн большихъ денегъ, теперь же я готовъ уступить то, что знаю, за гораздо меньшую сумму….
— Прекрасно, мосьё Герамберъ, возьмитесь же учить моего сына по-латыни….
— Вашего сына!
— Да, и чмъ скоре, тмъ лучше. Хоть сейчасъ!
— Ахъ! Боже мой, милая мадамъ Госсленъ, за что хотите вы учить по-латыни маленькаго Кловиса, дитя прекрасное, доброе и кроткое?
— Замтьте, продолжала вдова: что я хочу, чтобы учили моего сына самой лучшей латыни! Той, на которой пишутся рецепты, то есть — чтобъ латынь была перваго сорта! Коли вы ее не знаете, такъ скажите прямо, а мы, на наличныя деньги, найдемъ и другаго латыниста!
— Не сердитесь, милая мадамъ Госсленъ, я васъ увряю, что я чрезвычайно радъ найти сбытъ для моей бдной латыни, и подлиться моими познаніями съ человчествомъ…. Вотъ чудо! десять лтъ я здсь, и у меня никто никогда не спрашивалъ латыни!… По вашему лицу я вижу, что вы опасаетесь, не испарилась ли моя латынь…. Не безпокойтесь! Я такъ хорошо закупорилъ ее, что она точно свжая.
— Я хочу, чтобы черезъ нсколько мсяцевъ сынъ мой былъ въ состояніи поступитъ въ коллегію.
— Въ коллегію! Охъ, мадамъ Госсленъ, научите вашего сына только читать и писать — это всякому необходимо знать, человкъ, неимющій этихъ познаній — немощенъ, онъ слпой между зрячими, глухой между слышащими…. Но ограничьтесь этими познаніями, ибо только т, которые могутъ провести жизнь свою на досуг, доставляемомъ богатствомъ, или т, которые увлечены на трудную дорогу словесности и науки особенными способностями и неодолимымъ призваніемъ, т только должны переступать за основныя познанія.
— Я не слишкомъ разумю, что вы хотите сказать, возразила вдова Госсленъ: но мн кажется, что вы попрекаете насъ въ бдности.
— Совсмъ не то, сударыня!
— Такъ не воображаете ли вы, что мой Кловисъ тупъ, непонятливъ?
— Нисколько, онъ очень понятливъ… Разв глупецъ можетъ быть хорошимъ земледльцемъ? Но отъ замчательнаго ума до чрезвычайныхъ и спеціальныхъ способностей еще далеко. Обнаружилъ ли вашъ сынъ какую-нибудь явную наклонность къ искусству или къ наук?
— Мой сынъ, какъ и вс дти, провелъ бы всю свою жизнь лазя по деревьямъ за гнздами.
— Въ этомъ еще не обнаруживается то непреодолимое влеченіе, о которомъ я вамъ сейчасъ говорилъ.
— Мосьё Герамберъ вс ваши толки ни къ чему не ведутъ, что я задумала, то и исполню!
— Вы меня пугаете, мадамъ Госсленъ.
— Я убждена, сказала она, ударяя себя по лбу: что мой сынъ будетъ великимъ докторомъ и будетъ длать визиты веріомъ на лошади, какъ покойный г. Лемоньё. Я въ этомъ такъ уврена, что если бы у меня были деньги и лошадь не была слишкомъ стара, а Кловисъ слишкомъ молодъ, то я купила бы пгую лошадь доктора, потому-что неизвстно кому она достанется. Это унизительно для такого почетнаго животнаго, при томъ оно знаетъ дома всхъ паціентовъ и само останавливается у дверей больныхъ. Но что не можетъ быть, то и не будетъ. Не-зачмъ и желать! Что же возможно, то будетъ. И такъ, да или нтъ: хотите ли вы учить по-латыни Кловиса, и учить немедленно и скоро, чтобы онъ могъ черезъ годъ поступить въ коллегію? До тогъ времени я бы ему выхлопотала позволеніе.
— Когда же мы начнемъ уроки?
— Да хоть сейчасъ, какъ я уже вамъ сказала, я пойду за Кловисомъ и приведу его къ вамъ. И такъ, приготовьте ваше писанье, потому-что, пока онъ будетъ учиться по-латыни для поступленія въ коллегію, у меня будетъ довольно другаго дла.
Вдова Госсленъ вернулась домой, но не нашла Кловиса. Онъ прошелъ чрезъ свой туннель подъ изгородью, и съ помощію маленькой Изолины длалъ для нея садикъ, мысль о которомъ восхищала его. Онъ очистилъ клочекъ земли на двор вдовы Семинель, и сажалъ на немъ разнаго рода растенія, принесенныя имъ изъ лсу. Время приближалась къ концу октября, и по этому позволяло безопасно пересаживать деревца. Онъ принесъ берескледъ, обремененный оранжевыми смянами въ розовой обертк, жимолость лсную, самую душистую, съ смянами, похожими на смородину, онъ также выкопалъ ландышей и луковицъ, лсныхъ гіацинтовъ и нарцисовъ.
— Ты увидишь, какъ это будетъ красиво весною. Я знаю еще другія растенія, но я не могъ ихъ отыскать, лсной анемонъ благо цвта, фіалку и желтую скорсьплку. Но я пойду за ними для тебя въ март, когда они начнутъ подниматься изъ-подъ сухихъ листьевъ.
Въ эту минуту раздался грозный голосъ вдовы Госсленъ, искавшей Кловиса.
— Гд ты, Кловисъ? кричалъ голосъ на двор госпожи Семиноль.
— Съ Изолиною.
— Иди сюда!
— Сейчасъ, мы длаемъ садъ.
— Иди же скоре!
Въ интонаціи послднихъ словъ явственно выражалось приказаніе, нетерпящее возраженія, а потому Кловисъ оставилъ лопату и растенія и пошелъ къ своей матери, которая тотчасъ же отвела его въ школу, и требовала, чтобы мосьё Герамберъ сію же минуту и въ ея присутствіи далъ первый урокъ латинскаго языка.
— Дитя мое, сказала она, по окончаніи урока, Кловису: учиться латинскому языку, кажется, неслишкомъ весело, но не обращай на это вниманія. Учись не смотря ни на что! Я справедлива, а потому не хочу требовать, чтобы ты находилъ удовольствіе въ этихъ урокахъ, я даже позволяю говорить теб, что они ужасно скучны, но — учись и выучись! И такъ, пожалуй не находи въ немъ удовольствія. Отъ тебя и отъ твоего прилежанія зависитъ, чтобы мы стали счастливы и богаты. Ты будешь докторомъ, это ршеное дло. Можетъ-быть, мы поселимся въ Париж. По меньшей мр, ты вернешься сюда занять мсто доктора Лемоньё и, какъ онъ, будешь длать визиты верхомъ на лошади.
— У меня будетъ лошадь?
— Будетъ лошадь, и даже, если возможно, пгая! Доволенъ ты?
Кловисъ, какъ большая часть дтей, чувствовалъ въ себ сильное призваніе ко всякому званію, для котораго нужна была лошадь. Потому онъ отвчалъ матери, что ему это очень нравилось.
— А Герамберъ вздумалъ еще мн говорить, что, можетъ-быть, онъ не иметъ призванія!…
Учитель Женере Герамберъ…. Но здсь я долженъ сдлать небольшое отступленіе. Читатели могли бы упрекнуть меня въ странности большей части именъ дйствующихъ лицъ, но упрекъ этотъ былъ бы несправедливъ, не только эти имена употребляются въ дйствительности, но они весьма обыкновенны въ нашемъ краю. Береника, Альманда, Астерія, Изолина, Женере, Цезеръ, Кловисъ и пр., вс эти имена слышишь каждый день, Клеопатра встрчается рже, но я зналъ однакоже у насъ двухъ Клеопатръ,
Въ Нормандіи родились многіе люди, отличившіеся на поприщ словесности и искусствъ. Клеманъ Маро и его отецъ, Жанъ Маро, называвшій себя поэтомъ великолпной королевы Анны Бретанской, были оба изъ Каена, Малзербъ былъ изъ Каена, Сарразенъ и Сегре были изъ Каена, Скюдери и ея сестра родились въ Гавр, также какъ Бернарденъ де-Сенъ-Пьеръ, Казимиръ Делавинь и Ансло, Сентъ-Аманъ, оба Корнеля, Бребёфъ, Фонтенель, Бойелдье — изъ Руана, Мезре родился близъ Аржантена, Бенсерадъ въ Ліу, близъ Руана, кардиналъ дю-Перранъ былъ изъ Нижней-Нормандіи, аббатъ де-Сенъ-Пьеръ, которому языкъ обязанъ словомъ благодянія, родился въ Барфлер, и пр. и пр.
Женере Герамберъ былъ школьнымъ учителемъ, какихъ мало.
Онъ любилъ цвты и обработывалъ съ разумною нжностью маленькій ключекъ земли, полученный имъ отъ общины, кротко обходился съ дтьми, и они длали съ нимъ значительные успхи, и обучалъ даромъ всхъ тхъ, родители которыхъ были слишкомъ бдны, чтобы платить за ученье.
Онъ полюбилъ Кловиса.
— Бдное дитя, говаривалъ онъ: ему бы только слдовать по борозд, на которой онъ рожденъ, и жизнь бы для него пріятною.
Онъ давалъ Кловису уроки въ своемъ саду, и говорилъ:
— Ты покидаешь природу для книгъ, однако не забывай ея.
И разсуждая о латыни, онъ говорилъ о неб и земл, и о деревьяхъ, и о цвтахъ, этомъ праздник глазъ, какъ говорили Греки.
Латинская грамматика Ломонда, бывшая тогда въ употребленіи въ коллегіи,— я не знаю, осталась ли она тамъ до нын,— представляетъ какъ типъ перваго склоненія слово rosa, роза. Какъ только Кловисъ произнесъ именительный падежъ, rosa, по случаю розъ, Герамберъ объяснилъ Кловису, какъ он растутъ и цвтутъ, какъ оплодотворяются и воспроизводятся, какъ ихъ прививаютъ, и какія бываютъ послдствія отъ прививки, отсюда оставался одинъ шагъ разсказать ему весь процессъ смяии, онъ сдлалъ два, и дошелъ до развитія растительной системы, и такъ онъ оставался восемь дней между именительнымъ и родительнымъ падежомъ перваго склоненія грамматики Ломонда, но въ эти восемь дней сколько прекрасныхъ открытій, дйствительнаго знанія, восхитительныхъ очарованій, возвышенныхъ чувствованій!
Кловисъ передавалъ часть своихъ уроковъ маленькой Изолин, и оба они весною привили дикій шиповникъ, вырытый Кловисомъ зимою въ лсу и посаженный въ садик Изолины. Между-тмъ, вдова Госсленъ пряла, полола, никакою работой не пренебрегла лишь бы увеличить доходъ свой, и вмст съ тмъ искала покровительства, на то время какъ Кловису надобно будетъ поступить въ коллегію.
Конечно, Кловисъ былъ понятливъ, но онъ былъ довольно лнивъ, страницы латинской грамматики не представляли ему случая къ столь интереснымъ отступленіямъ, какъ первое склоненіе, иногда онъ спрашивалъ себя, почему его удерживали въ школ доле другихъ: при немъ смнялось уже третье поколніе товарищей, два первыя оставили школу, какъ только выучили то, что Кловисъ уже давно зналъ, но мать его имла столько увлеченія и краснорчія въ своихъ поощреніяхъ, столько твердости и настойчивости въ своихъ намреніяхъ, что онъ снова сбирался съ духомъ, и въ конц года учитель объявилъ вдов Госсленъ, что сынъ ея, которому было уже четырнадцать лтъ, можетъ поступить въ коллегію. Съ этой минуты вдова Госсленъ предприняла неслыханные труды. Она достала рекомендательныя письма отъ мера, помощника префекта и самыхъ значительныхъ купцовъ въ Гавр.
Она сходила три раза пшкомъ въ Руанъ, три дня она проводила въ дорог, оставалась въ город одинъ или два дни, и возвращалась. Наконецъ она выхлопотала для своего сына право вступленія въ коллегію Руана, ея убжденіе, ея неутомимость удивляли и завлекали въ ея пользу. Она приготовила, не знаю какимъ образомъ, довольно приличное платье, и Кловисъ поступилъ въ коллегію.
Онъ довольно весело простился съ Изолиною и Герамберомъ и весело отправился въ коллегію.
По временамъ вдова Госсленъ диктовала школьному учителю трогательныя письма для побужденія сына къ занятіемъ, она ему въ нихъ говорила о большихъ надеждахъ, полагаемыхъ ею на него, о счастливой старости, которую онъ доставитъ ей, посвятившей ему всю свою жизнь. Герамбера мучила немного ея экзалтація, но онъ не смлъ смягчать ея выраженій.
Вдова Госсленъ знала, что по окончаніи курса въ коллегіи Кловису надобно будетъ хать въ Парижъ, слушать лекціи. Она ршилась сопровождать туда своего сына, и ни на минуту не сомнвалась, что съуметъ тамъ прокормить обоихъ. Но путешествіе, обзаведеніе, записка на слушаніе лекцій должны были стоить дорого, она съ давняго времени объ этомъ раздумывала, и ршилась на этотъ случай продать сначала участокъ земли, потомъ хижрну. Поэтому она была жестоко разочарована, когда Герамберъ сказалъ ей сначала, что по закону, участокъ и хижина принадлежали не ей, а ея сыну, потомъ, что и онъ не могъ располагать ими до двадцати одного года. Посл нсколькихъ дней, проведенныхъ въ отчаяніи и размышленіи, вдова Госсленъ снова принялась за прялку.
Но такъ какъ она не могла выручать боле шести или восьми су въ день, почти удвоивавшихея доходомъ съ участка земли, то, чтобы собрать необходимую для нея сумму въ три года пребыванія ея сына въ коллегіи, она не задумалась ни предъ какимъ занятіямъ. Помышляя о будущности и диплом своего сына, она стала сама составлять лекарства.
Когда настали каникулы, Кловисъ печально смотрлъ, какъ разъзжались его товарищи. и онъ почти одинъ оставался въ коллегіи. Но его мать написала ему, что поздка стоитъ дорого и отниметъ у него много драгоцннаго времени. Она убдила его употребить каникулы на занятія. Всякій разъ, какъ писалъ Кловисъ, онъ вспоминалъ въ своихъ письмахъ о Герамбер и Изолин.
Послдняя между-тмъ стала прекрасною двушкою, въ уединенной жизни своей, она, вставая утромъ, садилась прясть, и ложилась спать вечеромъ, тогда только уставала работать. Она сохраняла впечатлнія своего дтства тмъ легче, что у ней не было другихъ, которыя бы могли ихъ сгладить, она ничего не забыла и ничего не узнала новаго, въ ея жизни было такъ мало происшествій, что случившіяся съ нею имли для нея чрезвычайную важность, она все еще хранила щегленка, принесеннаго ей Кловисомъ, прилежно обработывала свой садъ, и когда вдова Госсленъ приходила съ письмомъ отъ сына, сообщать вдов Семинель и ея дочери, сначала нсколько привтливыхъ отъ него къ нимъ словъ, потомъ о новыхъ успхахъ его въ занятіяхъ, Изолина радовалась, какъ-будто она имла право участвовать въ томъ, что случалось счастливаго Кловису, она не думала никогда отдлять свою участь отъ участи сына вдовы Госсленъ. Когда послдняя вязала чулки для своего сына, Изолина также принималась за работу, и связала свою часть, не думая даже увдомить его о своихъ заботахъ: такъ казалось ей естественнымъ работать для Кловиса.
Ничто не измнилось въ-продолженіе четырехъ лтъ, проведенныхъ Кловисомъ въ Руан, разв то, что при конц третьяго года было ршено, что онъ прідетъ провести каникулы у матери. Вдова Госсленъ послала ему шесть франковъ, она замтила въ его послднихъ письмахъ признаки упадка духомъ, и потому полагала необходимымъ дать ему немного отдыха и развлеченія. Но еще другая причина побуждала ее призвать къ себ сына.
Кловисъ Госсленъ былъ три раза удостоенъ наградъ, имя его было упомянуто въ Руанскомъ-журнал, и потомъ въ Гаврскомъ-журнал, изъявившемъ свое удовольствіе по случаю блистательныхъ успховъ своего молодаго земляка. Начальникъ коллегіи, въ торжественной рчи, сказалъ Кловису латинскій стихъ, который цитируютъ при всякой раздач наградъ, и который, кажется, составляетъ часть церемоніала акта: ‘мужайся молодой человкъ, это поведетъ тебя ко всему!’
Надлежало представить Кловиса знакомымъ и покровителямъ, пріобртеннымъ вдовою Госсленъ. Кловисъ, съ своими шестью франками, пріхалъ въ Гавръ на пароход, проходившемъ тогда по извилинамъ Сены до моря, между богатыми и живописными берегами.
Онъ радовался, что застанетъ неожиданно вдову Госсленъ пріхавъ однимъ днемъ ране, чмъ она его ожидала. Что же касается Изолины, то она ждала его постоянно, она не отдавала себ отчета въ своихъ чувствованіяхъ къ Кловису.
Когда вдова Госсленъ говорила:
— О! мы успемъ все приготовить къ прізду Кловиса!
Изолина говорила также:
— О, мы успемъ!
Однако, наканун дня, въ который ждали торжествующаго воспитанника, Изолина, вычистивъ граблями свой маленькій садъ, съ радостью замтила, что въ трав распустилось нсколько фіалокъ, сливавшихъ въ воздух свое благоуханіе, съ запахомъ жимолости, обвивавшей деревца до самыхъ вершинъ.
Убаюканная пріятными мечтаніями, она внезапно услышала шумъ и крики ужаса, бшеный быкъ ушелъ съ сосдняго луга и преслдовалъ съ мычаньемъ толпу дтей, его раздражившихъ, пастухъ бросился къ нему на встрчу, въ намреніи отогнать его въ сторону, но быкъ опрокинулъ его, прободавъ ему бока, и перешелъ черезъ его тло. Собаки выбжали изъ хижинъ и съ лаемъ бросились за нимъ въ догоню, не смя однако къ нему приблизиться. Быкъ испугался преслдованія, и бросился на дворъ вдовы Семинель.
Изолина, пораженная ужасомъ, хотла бжать, но ея дрожащія ноги отказались ей служить. Быкъ былъ въ нсколькихъ шагахъ отъ нея, когда сильная рука схватила ее и подняла на возвышеніе, отдлявшее дворъ вдовы Семинель отъ двора вдовы Госсленъ. Въ это мгновеніе, наскочившій быкъ ударилъ въ возвышеніе своими рогами подъ самою Изолиною, потомъ обернулся, и увидвъ Кловиса, который, торопясь спасти Изолину, не имлъ еще времени укрыться, бросился на него съ опущенными рогами. Въ одинъ прыжокъ Кловисъ былъ на возвышеніи, подл Изолины, дрожащей и почти бездыханной. Быкъ испустилъ страшное мычаніе и сталъ бросать землю съ возвышенія рогами, но вскор подоспли жители деревни съ собаками. Быкъ хотлъ бжать, но окруженный со всхъ сторонъ рвомъ и деревьями, и видя единственный выходъ занятымъ толпою мужиковъ, онъ кинулся въ сарай, гд было легко продержать его въ заперти до-тхъ-поръ, пока онъ не успокоился….
Кловисъ отнесъ Изолину къ вдов Госсленъ, далъ ей напиться воды, и спрыснулъ ей лицо.
— О Кловисъ! сказала она: ты явился мн избавителемъ!
— Да, сказалъ онъ: я посплъ во-время, и слава Богу! Гд моя матушка?
— Работаетъ поденщину, какъ обыкновенно, мы тебя ожидали только завтра.
— Я хорошо сдлалъ, что пріхалъ ране, моя добрая Изолина, бдная матушка изнуряетъ себя для меня, но я ее утшу, я привезъ кучу книгъ, три награды и три внка, поди полюбуйся ими!…
Кловисъ, никмъ незамченный, подошелъ къ своей хижин, дверь была заперта, но ключъ, попрежнему, лежалъ въ водосточной труб. Онъ вошелъ, и посмотрвъ, нтъ ли матери на двор, снялъ съ себя сумку и положилъ книги. Въ это самое время онъ услышалъ крики ужаса и бросился на возвышеніе, раздлявшее два двора, и оттуда на дворъ вдовы Семинель, куда онъ посплъ во-время, какъ мы видли, чтобы снасти Изолину, можетъ-быть отъ смерти, а наврное отъ жестокихъ ранъ.
Изолину восхитили прекрасно переплетенныя книги, по всей вроятности это были первыя, которыя она видла, он были обвязаны голубыми лентами.
— О! какія прекрасныя ленты, сказала она.
— Я подарю ихъ теб, Изолина, когда маменька увидитъ мои книги во всей ихъ крас.
— А эти внки?
— Мн ихъ надли на голову при звукахъ музыки и рукоплесканіяхъ, передъ префектомъ и другими знатными лицами. Вотъ моя награда за переводъ съ греческаго языка.
— За какой переводъ съ греческаго языка?
— Правда, ты не можешь знать что это такое, это довольно скучная вещь, но за-то чрезвычайно пріятно поручать награду, видишь ли, милая Изолина, вс эти награды доставятъ мн извстность и богатство!
— Неужели?
— Я сдлаюсь докторомъ, и буду здить на такой же пгой лошадк, какая была у доктора Лемонье.
— У того, который лечилъ меня и потомъ тебя, о я это очень хорошо помню, но, Кловисъ, докторъ Лемонье былъ очень старъ.
— Не нужно быть такимъ старымъ, чтобы быть докторомъ. Мн остается еще пробыть одинъ годъ въ коллегіи, потомъ четыре года въ Париж.
— Въ Париж! сказала печально Изолина.
Потомъ она оставалась въ молчаніи нсколько минутъ.
Но вдругъ вскричала:
— Что же ты ничего не покушаешь и не выпьешь? Пойдемъ къ намъ, у насъ есть яица и сидръ. Твоя маменька вернется домой не ране ночи. Она узнаетъ о твоемъ прізд по твоимъ прекраснымъ книгамъ. Впрочемъ мы можемъ навдаться.
Молодые сосди прошли чрезъ туннель, нкогда сдланный Кловисомъ между двумя дворами и заваленный въ-послдствіи тростникомъ, Изолина поспшила развести огонь, потомъ пошла въ курятникъ набрать яицъ, и скоро приготовила яичницу для Кловиса. Она накрыла дубовый столъ самою блою скатертью и положила на нее оловянныя ложку и вилку, блествшія какъ серебро, поставила тарелку, на которой былъ нарисованъ желтый птухъ и голубые цвты, потомъ стаканъ и глиняный горшокъ съ сидромъ.
— Сколько я теб длаю хлопотъ, моя добрая Изолина, говорилъ Кловисъ съ полнымъ ртомъ.
— Хлопотъ, Кловисъ? сказала она съ легкимъ упрекомъ.
Потомъ она прибавила, смясь:
— Знаешь ли ты, что когда я видла рога быка въ такомъ близкомъ разстояніи отъ меня, то мн было бы гораздо пріятне находиться передъ печкою и длать яичницу?
— Отчего ты не кушаешь со мною, Изолина?
— Я уже обдала и притомъ я взволнована… страхъ, удовольствіе… я не могу сть.
Утоливъ голодъ, Кловисъ сталъ разспрашивать о своихъ сосдяхъ, потомъ онъ разсказалъ удовольствія и непріятности, какія онъ имлъ въ коллегіи:
— А мы, сказала Изолина: живемъ попрежнему. Иногда я работаю въ пол съ матушкою, но большею частір остаюсь прясть дома. Въ воскресенье мы ходимъ къ обдн и вечерн, самое большое удовольствіе для насъ когда твоя матушка, получивъ отъ тебя письмо, приходитъ читать намъ, тогда мы говоримъ о теб во все остальное время дня, но какъ теперь ты здсь, то мы будемъ ходить иногда гулять, мы снова увидимъ лсъ, откуда ты принесъ жимолость для моего сада и гд мы сбирали такое множество орховъ.
Вскор вдова Госсленъ возвратилась домой. Нтъ нужды описывать ея радость и гордость, когда она увидла награды и внки своего сына.
На другой же день она повела его къ меру, она хотла, чтобы онъ взялъ съ собою свои награды, но Кловисъ ршительно отказался. На слдующіе дни надо было отправиться въ Гавръ, ко всмъ покровителямъ, пособившимъ вдов Госсленъ помстить Кловиса въ руанскую коллегію. Цлая недля прошла со времени его прізда, а онъ еще не видлъ Женере Герамбера, и съ Изолиною вновь свидлся только на одну минуту, чтобы отдать ей голубыя ленты, которыми были повязаны его награды.
Въ слдующее воскресенье ее видли въ чепчик, убранномъ голубыми лентами, придававшими еще боле прелести ея миленькому личику.
Впрочемъ, много ли есть вещей, которыя бы не были къ лицу хорошенькой шестнадцатилтней двушк?
Когда Кловисъ сталъ немного свободне, онъ пошелъ навстить Герамбера.
— Я тебя ожидалъ, сказалъ учитель: я знаю, почему ты не пришелъ прежде, причиною этому не твое сердце. Слушайся своей матери, ея самоотверженіе хотя, можетъ-быть, и не приведетъ тебя къ самому большому счастію, однакожъ внушаетъ уваженіе и трогаетъ. Притомъ то, что я называю счастіемъ, можетъ-быть, для тебя не было бы счастіемъ.
Но, что бы съ тобою ни случилось, помни, что ты имешь двухъ врныхъ друзей въ маленькомъ уголк земли, меня — вопервыхъ, и потомъ маленькую Изолину, не приноси насъ въ жертву никому и ни для чего.
Матушка твоя хочетъ, чтобы ты занимался во время, которое теб остается провести здсь, но не пугайся, я не буду задавалъ теб ни темъ, ни переводовъ, ты имлъ ихъ вдоволь, или, скажемъ на деревенскомъ язык, ты ими напичканъ, въ мозгу бываетъ такое же несвареніе, какъ и въ желудк, мы сдлаемъ приправу къ познаніямъ, преподаннымъ теб въ коллегіи, діета, на которую я посажу твой мозгъ, дастъ ему хорошее пищевареніе, и къ концу каникулъ, ты съ удивленіемъ замтишь, что сдлалъ большіе успхи.
Дйствительно, прогуливаясь по саду Герамбера, а иногда по деревн, въ четвергъ и воскресенье, единственные дни, когда школьный учитель былъ нсколько свободне, два друга разсуждали о предметахъ нравственности, науки, словесности, Герамберъ научалъ его видть величіе Господа въ великолпіи природы, онъ посвящалъ его въ таинства растительности, говорилъ съ нимъ объ астрономіи, исправлялъ ошибки въ физик и нравственности, заученныя имъ въ такъ-называемыхъ классическихъ авторахъ.
Вдова Госсленъ между-тмъ не переставала работать.
Сынъ ея старался избавлять ее отъ всякаго труда на ферм, но такъ какъ она ходила на поденщину, то иногда возвращалась домой чрезвычайно усталою.
— Матушка, говорилъ Кловисъ, оставимъ пустыя зати. Я не могу допускать, чтобы вы такъ изнуряли себя для меня. Мн, напротивъ, слдуетъ кормить васъ и работать за васъ. Позвольте мн остаться у васъ, кинемъ наши честолюбивые замыслы, и будемъ счастливы попросту. Я силенъ, у меня не будетъ недостатка въ работ.
— Любезный Кловисъ, кто внушаетъ теб приводить въ отчаяніе твою старую мать? Не безпокойся о монхъ трудахъ, они мн пріятны, когда я думаю о цли, къ которой стремлюсь, а я думаю о ней постоянно. Мое воображеніе такъ занято тобою и твоею будущностію, что мое тло стало настоящею машиною. Часто день приходитъ къ концу, а я не замчаю усталости отъ работы, которою занималась. Я мыслію живу уже въ будущемъ, отстоящемъ отъ насъ лишь на нсколько годовъ. Это сонъ, счастливый сонъ, отъ котораго я пробуждаюсь очень рдко. Видишь ли, мой Кловисъ, самое трудное сдлано: скоро кончится твое ученье, мы отправимся въ Парижъ, чтобы ты могъ тамъ слушать лекціи.
— Какъ, матушка, разв и вы подете въ Парижъ?
— Конечно. Кто будетъ заботиться о теб? кто сохранитъ для тебя драгоцнное время, не допуская тебя заниматься ничмъ другимъ, кром того, что ведетъ прямо къ нашей цли? Кто будетъ тебя укрплять и ободрять, возрождая увренность въ минуту нершимости, подобную той, въ которой ты теперь находишься? Не думай, чтобы я была несчастлива, я горжусь какъ курица высидвшая орлиное яйцо.
Я мать человка необыкновеннаго, я этимъ горжусь и счастлива, я не хочу, чтобы ты оставался на птичьемъ двор, я хочу, чтобы ты носился въ облакахъ, куда влечетъ тебя твоя порода! Я готова на всякій трудъ, лишь бы только я не видла въ теб нершимости! Ты увидишь, какъ мы скоро достигнемъ цли. Въ житейскихъ длахъ, возможныхъ и дозволенныхъ Господомъ, только то невозможно, чего не хочешь, а хотть — значитъ не длать ни одного шага, ни одного движенія, не приближающаго къ предположенной цли.
Я хочу и я чувствую въ себ, когда я произношу это слово, неодолимое могущество.
Кловисъ поцловалъ добрую мать, и сказалъ ей:
— Я исполню то, что вы хотите, матушка.
Онъ пошелъ къ Герамберу, и сказалъ:
— Ваши наставленія возвышаютъ мой умъ ладъ человческимъ честолюбіемъ и возвращаютъ меня къ природ. Я понимаю, что самое высокое состояніе, самое близкое къ добру, самое счастливое, есть состояніе, непосредственно обращающееся съ природою. Но, какъ вы мн также сказали, настойчивость моей матери иметъ въ себ что-то великое и трогательное, сегодня утромъ я пытался уговорить се оставить свои честолюбивые замыслы, но не только ни въ чемъ не усплъ, но еще она меня немного поколебала: она такъ убждена, что, слушая ее, мн кажется, будто цль, къ которой она стремится, можетъ быть достигнута. Я общалъ ей не противоречить, я отдаюсь на ея волю, я, не останавливаясь, буду грести, она будетъ править рулемъ, и поведетъ чолнъ, куда ей вздумается.
— Въ такомъ случа, сказалъ со вздохомъ Герамберъ: займемся немного, въ остающееся у насъ время, латинскимъ и греческимъ языками и твоимъ приготовленіемъ къ такъ-называемому классу философіи, въ который ты переходишь. Школьная философія не научаетъ быть мудрымъ и счастливымъ, она научаетъ говорить объ извстныхъ предметахъ. Итакъ поговоримъ немного о ней.
Вдова Госсленъ ложилась спать рано, всего чаще Кловисъ проводилъ нсколько часовъ у сосдки Семинель, тамъ Изолина пряла, а Кловисъ смотрлъ на нее, и оба съ удовольствіемъ вспоминали свои дтскія игры.
— Я былъ увренъ вчера, сказалъ Кловисъ, что не вернусь боле въ Руанъ, и не поду въ Парижъ, я старался уговорить матушку отказаться отъ постоянной ея мысли видть меня докторомъ, я бы остался здсь работать, какъ вы, и вмст съ вами. Я не смю сказать, съ какою радостію я думалъ объ этой участи, но я увидлъ мою матушку въ такомъ отчаяніи, что общалъ ей предоставить себя ея вол.
— Итакъ ты скоро возвращаешься въ Руанъ? спросила Изолина.
— Черезъ десять дней.
— А потомъ?
— Потомъ, Я не знаю, пріду ли сюда на вакансіи, матушка моя этого не хочетъ, она придетъ за мною въ Руанъ, и мы отправимся въ Парижъ.
— На долго?
— На три или на четыре года.
— И не будете прізжать сюда?
— Не думаю.
— А потомъ?
— Потомъ, если будетъ угодно Богу, я буду докторомъ, и пріду сюда занять мсто Лемонье.
— Такъ я тебя буду ждать.
Въ эіу минуту Изолина подняла глаза на Кловиса, въ ея взор было столько спокойствія и, однако, столько ршимости, столько пріятной и доврчивой нжности, что Кловисъ былъ растроганъ до слезъ.
— Милая Изолина! сказалъ онъ, протянувъ ей руку.
Изолина положила свою маленькую ручку въ руку Кловиса, и повторила:
— Я буду тебя ждать. Я понимаю твою матушку, не ея желаніе видть тебя докторомъ, вдь земледлецъ стоитъ доктора,— но я понимаю ея терпніе и ея твердость. Ты отправляешься на пять лтъ, я буду ожидать тебя пять лтъ, ты застанешь меня здсь, занятую пряжей и ожидающую тебя. Увы! я часто буду сожалть, что тебя не вижу, что не могу теб помочь въ твоихъ испытаніяхъ и быть теб полезною.
Кловисъ и Изолина держались за руки, ихъ взоры соединялись, они почувствовали въ себ перерожденіе: любовь овладвала ихъ сердцами.
Стрекоза, летающая по лугамъ, неся на двухъ прозрачныхъ крылышкахъ изумрудное или сафирное тло, долгое время была срымъ клопомъ, жившимъ въ водяной грязи. Насталъ день, въ который онъ выползъ изъ тины на весеннее солнце, и вскарабкался на гибкій стебель съ листьями, похожими на оконечность стрлы, или сучка, увнчаннаго розовыми цвтами. Кожа клопа раздирается, и изъ него выходитъ и улетаетъ на луга блестящая стрекоза….
Одинъ взглядъ любви произвелъ въ Кловис и Изолин подобную метаморфозу. Ихъ души пробудились. Вчера это были мальчикъ и двочка, какъ вс другіе, сегодня Кловисъ возмужалъ, а Изолина исполнилась преданности, Кловисъ великъ, силенъ и великодушенъ, Изолина благородна, терплива, добродтельна.
Голоса ихъ сердецъ сливаются въ пріятную гармонію, они возвышаются налъ землею.
— Я буду только думать о томъ, какъ бы воротиться, сказалъ Кловисъ.
— Я тебя буду ждать, повторила Изолина.
Спустя нсколько дней, Кловисъ ухалъ въ Руанъ.
Съ этого дня, и боле, чмъ когда-либо, Изолина стала считать себя принадлежащею семейству Госслена. Она помогала его матери при случа, и заботилась о двор, принадлежавшемъ Кловису, еще боле, чмъ о собственномъ своемъ сад.
Она непоколебимо врили въ любовь Кловиса, любовь эта, высказавшаяся только одинъ разъ и въ одномъ слов,, не внушала ей ни на минуту сомннія, она знала, что сдлается женою Кловиса Госслена, будетъ ли онъ богатъ или бденъ, докторъ или земледлецъ, и не считая себя великодушною въ послднемъ случа, какъ ни считала себя обязанною быть признательною въ первомъ.
Къ концу года, она замтила, что вдова Госсленъ начала готовиться къ отъзду. Это открытіе опечалило ее немного, но она разсудила, что такъ-какъ Кловису необходимо пробыть четыре года въ Париж, то лучше, чтобы это удаленіе началось скоре. Кловисъ, въ своихъ письмахъ, помщалъ одно только слово къ Изолин. Это слово — воспоминаніе — немного говорило для другихъ, но для нея оно значило, Пусть она помнитъ тотъ день, въ который, держась за руки, устремивъ другъ-на-друга взоры, соединясь душами, мы сказали себ, что она меня будетъ ждать, и что я узжаю съ тмъ только, чтобы возвратиться.
— Онъ помнитъ, думала она, и я также помню.
Вдова Госсленъ начала прощаться, она обошла всхъ своихъ покровителей, получила отъ нихъ нсколько подарковъ, продала съ фермы все, что только можно было продать, отдала въ наемъ на четыре года дворъ, хижину и участокъ земли, приготовила блье для Кловиса. Изолина помогала ей, и сшила большую часть блья для своего возлюбленнаго.
По прошествіи учебнаго года, Кловисъ былъ сдланъ бакалавромъ философіи. Мать написала господину Кловису Гесслену, бакалавру, въ Руан, чтобы онъ ждалъ ее, и что они вмст подутъ въ Парижъ.
За нсколько дней до своего отъзда, вдова Госсленъ проводила вечеръ у вдовы Семинель, и естественно, говорила о Кловис и его будущности, вс другія мысли замерли отъ бездйствія въ ея голов.
— Какъ только Кловисъ сдлается докторомъ, мн нетрудно будетъ, говорила она, выгодно женить его, мальчикъ недуренъ собою, и притомъ онъ докторъ.
При первыхъ словахъ Изолина поблднла, но вскор поправилась.
— Вы очень честолюбивы, любезная сосдка, сказала вдова Семинель: сначала вы едва смли доврять, когда вамъ приснилось, что сынъ вашъ займетъ мсто доктора Лемонье, вы совершили невозможное, вашъ сынъ сдланъ…. чмъ, бишь?
— Бакалавромъ.
— Вотъ сынъ вашъ бакалавръ, вроятно, онъ будетъ докторомъ. Но докторъ Лемонье, великій докторъ — два поколнія прошли чрезъ его руки,— женился же на здшней двушк, дочери Онезима Гуфрвила, простаго рыбака…. Не забудьте еще, что докторъ Лемоньё не былъ сыномъ мужика, какъ Кловисъ, у него была хорошая родня, отецъ его былъ приказнымъ въ Крикето. Справедливо говорятъ, что честолюбіе забывчиво: когда вашъ сынъ будетъ докторомъ, вы едва ли удостоите насъ благосклоннаго взгляда, однако моя дочь и я, мы самые старые и самые врные друзья ваши…
Надо сказать, что вдова Семинель замтила внезапную блдность своей дочери, и что сама она смотрла на Кловиса, какъ на своего будущаго зятя.
Впечатлніе, произведенное на Изолину, не укрылось также отъ Астеріи Госсленъ, и горечь упрековъ вдовы Семинель открыла ей честолюбіе, о которомъ даже она не подозрвала. Ни заботы вдовы Семинель, ни неослабная внимательность Изолины не просвтили ее насчетъ этого. Постоянно думая о величіи своего сына, она воображала, что будущность Кловиса должна была занимать весь міръ, а вс остальные люди и вещи составляли одну незамтную обстановку. Солнце, по мннію вдовы Госсленъ, было назначено только для Кловиса, чтобы онъ могъ читать свои книги и слдить за своими лекціями медицины, и для произрастенія лекарствъ, которыя онъ будетъ прописывать своимъ будущимъ больнымъ. Итакъ она сказала вдов Семинель:
— Послушайте, сосдушка, то. что вы теперь говорите, удивляетъ и печалитъ меня, и намъ надо поговорить откровенно. Правда, вы добрая сосдка, и я васъ уважаю, также и Изолину, которая родилась на моихъ глазахъ, и теперь прекрасная двушка….
— Къ какому же состоянію принадлежимъ, мы? спросила вдова Семинель. Мы люди очень простые, да и вы тоже происходите не отъ Карла-великаго.
— Я не о себ хочу говорить, отвчала вдова Госсленъ: не горячитесь такъ, и дайте мн кончить. Я сказала, что люблю васъ такъ же сердечно, какъ и Изолину, но что каждый долженъ оставаться вренъ своей участи. Въ жизни встрчаются перекрестки, на которыхъ расходятся самые врные друзья. Я не хочу, чтобъі наша миленькая Изолина сдлалась несчастною. Надо умть оставаться въ своей с’і’ер. Изолина хороша собою, она выйдетъ замужъ за какого-либо честнаго земледльца.
— Очень вамъ благодарны, Астерія, очень благодарны за согласіе, безъ котораго бдная Изолина осталась бы — чего добраго!— въ двушкахъ, что было бы весьма непріятно! Слышишь, Изолина, мадамъ Госсленъ позволяетъ теб выдти замужъ за земледльца. Не боитесь ли вы, Астерія, что и это слишкомъ высоко для нея? Много вы толкуете, матушка, а подаете ли сами примръ?…
— Вы сердитесь, сосдка, а я говорила съ добрыми намреніемъ. Я боялась, чтобы Изолина не забила себ въ голову мысли выдти замужъ за Кловиса, и потому я предпочла предувдомить ее лучше теперь, нежели позже, что Кловисъ, ей не партія, вдь я говорю это въ ея пользу!
— Благодаримъ за внимательность! Но не извольте безпокоиться, мадамъ Госсленъ: мы никогда не дерзнемъ забыть огромнаго разстоянія, насъ раздляющаго! Можетъ ли бдная Изолина Семинель мечтать о господин Кловис, происходящемъ отъ такого знатнаго рода, и замокъ котораго бросаетъ величественную тнь на нашу бдную хижину!
Кстати о вашемъ замк, мадамъ Госсленъ, я думаю исполнить долгъ хорошей сосдки, предупредивъ васъ, что вамъ не худо бы поправить солому, она такъ ветха, что, того и смотри, дождь пробьетъ ее насквозь, и потечетъ въ комнату, гд родился знаменитый потомокъ, въ-отношеніи къ которому насъ попрекаютъ въ излишнемъ честолюбіи. Послушайте, Астерія, я вамъ скажу, въ свою очередь, если случайно моя дочь имла бы дерзость заносить такъ высоко свои виды, то я ей запрещаю съ сегодипшняго дня говорить съ вашимъ сыномъ, писать ему и заниматься имъ, какъ-будто онъ никогда и не переступалъ за порогъ нашего дома!
— Тмъ хуже для васъ, если вы сердитесь, сосдка: мн теперь некогда, да и охоты нтъ отвчать на ваши колкости, но когда будете похладнокровне, вы сами разсудите, хорошъ ли мой совтъ? Я хотла проститься съ вами завтра, но если вы сердитесь, такъ прощайте…. Да хранитъ васъ Господь.
Изолина, на минуту встревоженная, совершенно успокоилась, вспомнивъ прощаніе Кловиса. Не желая однакоже, чтобы мать ея и сосдка разошлись въ непріязненныхъ отношеніяхъ, она сказала:
— Матушка, и вы, мадамъ Госсленъ, зачмъ вамъ ссориться? Что Богу угодно, то и будетъ. Ни вы, ни я, не можемъ измнить Его святой воли. Не забывайте, что мы всегда жили добрыми сосдями и друзьями, и готовясь къ такой долгой разлук, обнимемся и сохранимъ другъ-о-друг хорошее воспоминаніе.
Посл нсколькихъ околичностей, дв старыя сосдки обнялись безъ большаго изліянія чувствъ. Изолина же прижала съ нжностію къ своему сердцу мать Кловиса.
Когда вдова Госсленъ удалилась, вдова Семинель повторила формальное запрещеніе своей дочери когда-либо писать Кловису или получать отъ него письма.
— Я исполню ваше приказаніе, матушка, сказала Изолина, но поврьте мн, будетъ лишь то, я повторяю, что угодно Богу. Я буду женою Кловиса, и настанетъ время, когда я буду называться госпожою Госсленъ, до этого, я не имю желанія писать письма, на сочиненіе которыхъ потребовалось бы для меня недли дв, да и не достало бы большой бумаги, потому-что я умю писать только большими буквами, и то довольно дурно.
— И ты не видла ли сна, какъ Астерія? Не въ-слдствіе ли этого сна ты такъ уврена, что будешь женою Кловиса, доктора, который подобію г. Лемонье будетъ разъзжать на пгой лошади?
— Нтъ, матушка, я ничего не видла во сн, мы совершенно не спали, Кловисъ и я, когда мы дали общаніе, онъ возвратиться, а я ожидать его.
— Бдное дитя, я лучше бы желала, чтобы ты довряла сну, чмъ общанію мужчины.
— Я не надюсь, матушка, заставить васъ раздлять мое убжденіе, но оно такъ сильно, что я даже не разбираю его. Я исполню ваше приказаніе, я не буду писать къ Кловису и не буду получать отъ него писемъ. Это сдлаетъ для меня ожиданіе боле продолжительнымъ и боле тягостнымъ, но не помшаетъ — мн ожидать, а нашей участи — исполниться.
— Такъ, что еслибы представилась выгодная партія….
— О! матушка! я дала слово!
— Но онъ, бдное дитя мое, онъ забудетъ свои общанія, ты проведешь всю свою молодость, ожидая его, а онъ не воротится, и, какъ теб сейчасъ сказала Астерія, ты узнаешь, что онъ женился на богатой.
— Кто? онъ? Кловисъ?
И Изолина произнесла эти слова съ такою увренностью, что мать не нашла ничего въ отвтъ ей, и только поднявъ глаза къ небу, пожала плечами.
Вдова Госсленъ отправилась съ своимъ багажомъ. Капитанъ судна Сена, начинавшаго тогда плаваніе между Гавромъ и Руаномъ, былъ начальникомъ покойнаго Цезеря Госслена, онъ предложилъ вдов перевести ее.
Въ Руан ожидалъ ее сынъ, она отправила свой багажъ съ обозомъ и объявила сыну, что въ Парижъ имъ надо идти пшкомъ.
— Мн, матушка, это нетрудно,— но вамъ?
— Мн ходить такъ далеко не въ первый разъ и не въ послдній, отвчала Астерія Госсленъ: для насъ теперь время испытаній, не надо пи отступать, ни колебаться. Пойдемъ!
Они шли четыре дня отъ Руана до Парижа.