В. Немирович-Данченко
В. Немирович-Данченко
КЛАД ВЕЛИКОЙ ЦАРИЦЫ
КЛАД ВЕЛИКОЙ ЦАРИЦЫ
I.
II.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Комментарии
Комментарии
Клад великой царицы, Немирович-Данченко Василий Иванович, Год: 1922
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I. Сост. и комм. М. Фоменко.
Б.м.: Salamandra P.V.V., 2016. — (Polaris: Путешествия, приключения, фантастика. Вып. CLXVIII).
В палящий зной у царственных руин, когда все живое и дышащее искало спасительной тени и только выползали из золотых песков, как раскаленные металлические шнурки, медно-красные змеи под беспощадное солнце,— мне рассказали это предание.
К чудовищному пилону, точно комок грязи, прилепилась арабская хижина.
Пустыня кругом неподвижна и мертва. Мертво и небо. В его опаловой бездне ни одного крылатого хищника. Тишина…
Старый шейх у порога. Закутался в белый муслин. Медленно из-под серебряных усов падают размеренные слова.
На бледном бескровном лице чернеют нетронутые сединою брови и длинные ресницы. Нет-нет да и приподымутся. И острый горящий взгляд точно сверлит слушателя.
Да… было иное время. И другая картина представляется мне:
У громады великолепного храма Горуса пальмовые рощи. Могучие сикоморы глубоко врылись в податливую землю узловатыми, некрушимыми корнями. Точно опираясь на них, все выше и выше стремились пышные вершины, где бесчисленные стаи славили великого Бога. А кругом, как и сейчас, расстилалось желтое безмолвие пустыни, грезившей миражами. Денно и нощно в прохладном сумраке несравненного капища горели жертвенные огни и меланхолические струны нежных систр пели хвалу таинственным силам, хранившим счастливый Эгипет.
Задолго до Антония, Клеопатра, тогда еще юная, обручилась здесь Гору.
Жрецы благословили ее духовный брак, и прекраснейший из них заменял в этом удивительном обряде самого бога. Он возлежал с нею на сверкавших изумрудами носилках и на золотом пиршественном ложе среди пышных роз и лилий верхней страны Пирамид.
Утром его нашли бездыханным в брачной постели.
И все поняли — Гор убил счастливца, ибо огнеобиль-ный бог, как и простой смертный, не терпел соперника. Жрецы, впрочем, пояснили иначе: заместивший, хотя бы и на одну ночь, Гора стал и сам равным богам, и потому новая отчизна призвала его в незакатное царство вечной радости.
Тело молодого жреца, насыщенное драгоценнейшими ароматами, опустили в глубокий колодезь под самым храмом и царица, сняв с шеи великолепное жемчужное ожерелье, обвила им погребальный покров мумии как залог того, что она будет оплакивать его столько дней, сколько в нем драгоценных розовых зерен.
И с ожерельем швырнули в вечный мрак колодца медно-красную змею, чтобы она хранила царственный дар Клеопатры.
Я уже неделю жил у старого шейха.
К одному из притворов храма, как ласточкины гнезда к утесу, припала жалкая глиняная деревня бедных феллахов, но в величии божественного храма ее нельзя было отличить от куч щебня и мусора. Феллахи держали тощих ослов для путешественников, жили случайными подачками, ‘черви развалин’, как звали их копты окрестных городов.
Раз к павшему святилищу великого Гора подъехали англичане.
Трое, молодые, радостные, веселые.
Только что окончили Оксфорд и эта поездка была медовым месяцем их свободы. Шум их голосов и смех странно звучали, теряясь в строгих синих тенях среди могучих колонн и пилонов.
Такое же, как и сегодня, опаловое небо жгло груды камней и пески. Привыкшие к благоговейному молчанию старого храма, забытого храма, арабы дрожали, ожидая мести оскорбленного, загадочного владыки этих святилищ.
Англичане слышали легенду об ожерелье Клеопатры.
Младший вымерил глубину погребального колодца: оказалась далеко не так велика, как говорили феллахи. Они ведь эту нору вели чуть не в самые недра к шайтану. А может быть, ее тоже завалило щебнем и занесло песком. Предприимчивый, привыкший к смелому спорту юноша навязал на веревке узлы, сделал петлю на конце и сел в нее: ‘Моя будущая невеста получит ожерелье Клеопатры’ — смеялся он.
Зажег смолистый факел и скоро в глубине колодца уже чуть багровел его гневный глаз. Тускнул, точно жмурился, пока не обратился в едва заметную красную точку, точно там, в глубине, мерещился потухающий уголек.
Прошло полчаса.
Товарищи кричали что-то в нору.
Нора молчала.
— Ему некогда…. Ищет.
Минул час.
Оставшиеся вверху встревожились.
Дергали веревку. Веревка была натянута.
Вдруг из самых недр земли донесся отчаянный вопль и замер.
Уголек погас давно. Вопль прозвучал из сплошного мрака.
Перепуганные, опять дернули веревку.
Юноша, должно быть, держался на ней, потому что там чувствовалась тяжесть. Второй живо спустился туда и скоро задергал веревку снизу, крича что-то невнятное, точно внизу гудело.
Третий позвал арабов.
Ему одному было не под силу вытащить своих из таинственного мрака.
— Старый бог сердится… Старый бог не хочет у себя людей.
— Старый бог истребит и нас с нашими женами, детьми и ослами.
— Мы не можем идти против воли старого бога. Тебе хорошо: ты уедешь к своему богу, а мы останемся здесь, с нашим.
Им англичанин грозил револьвером — не помогло.
Старый бог был страшнее….
Тогда он купил у них осла. Сделал ярмо и привязал к нему веревку. Осла погнали и он потянул ее за собою. Англичанин с отчаянием всматривался и вслушивался в тяжелый мрак, как черная жидкость заливавший колодезь. Там все теперь зловеще молчало. Через несколько минут почудился неясно какой то вращавшийся узел. Еще мгновение и в узле этом разобрали два сплетшиеся тела.
Один еще дышал… Он только и мог проговорить:
— Там… змеи… Много… много.
И умер.
Оба были покрыты укусами. И в руки и в лица.
Змеи исполнили заклятье царицы.
Жемчужное ожерелье осталось на дне колодца.
Ядовитые сторожа могилы, в которой более двух тысяч лет спал соперник могущественного Гора, отомстили нечестивым за осквернение святыни…
Потом арабы, чтобы кто-нибудь еще не покушался раскрыть грозную тайну погребального колодца, засыпали его песком, завалили камнями.
Пустыня по-прежнему лежит кругом раскаленная и грезит миражами. Высоко в опаловое небо возносятся мощные руины.
Когда я уезжал отсюда, был вечер.
Ливийский запад, сказочная страна Магреба, весь горел в багровом закате. Казалось, за ушедшим богом-солнцем еще влачится по небу его пылающая мантия. На востоке, как громадная бледная полураскрывшаяся роза, плыла луна…
Я уже не видел глиняных гнезд феллахов.
Но чем дальше, тем выше казались над отцветавшими песками пилоны и столпы великого Гора.
— Да благословит твой путь старый бог. Ты ничем не оскорбил его памяти в пустыне. Старые боги не умирают. Они только уходят в покой, пока Аллаху будет угодно снова разбудить их к жизни.
И белый шейх высоко поднял надо мною свою высокую руку.
Сегодня (Рига), 1922, No 291, 24 декабря.
Василий Иванович Немирович-Данченко (1844-1936) — писатель, журналист, путешественник. Брат театрального деятеля В. Немировича-Данченко. Родился в Тифлисе в семье офицера, учился в Александровском кадетском корпусе в Москве. Публиковался с 1860-гг. Военный корреспондент во время русско-турецкой войны 1877-78 гг. (как участник боевых действий был награжден двумя солдатскими Георгиевскими крестами, русско-японской войны (1904-1905), Первой Балканской войны (1912-13), во время Первой мировой войны был на фронте в чине ротмистра. С 1921 г. — в эмиграции в Германии, затем Чехословакии. Чрезвычайно плодовитый писатель, оставил десятки книг этнографических и путевых очерков, военных и бытовых романов, рассказов, стихотворений.