Осип Мандельштам.
Киев
Осип Мандельштам.
Киев
Примечания
Примечания
Киев, Мандельштам Осип Эмильевич, Год: 1926
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Самый живучий город Украины. Стоят каштаны в свечках — розово-желтых, хлопушках-султанах. Молодые дамы в контрабандных шелковых жакетах. Погромный липовый пух в нервическом майском воздухе. Глазастые большеротые дети. Уличный сапожник работает под липами жизнерадостно и ритмично… Старые ‘молочарни’, где северные пришельцы заедали простоквашей и пышками гром петлюровских пушек, все еще на местах. Они еще помнят последнего киевского сноба, который ходил по Крещатику в панические дни в лаковых туфлях-лодочках и с клетчатым пледом, разговаривая на самом вежливом птичьем языке. И помнят Гришеньку Рабиновича, биллиардного мазчика из петербургского кафе ‘Рейтер’, которому довелось на мгновение стать начальником уголовного розыска и милиции.
В центре Киева огромные дома-ковчеги, а в воротах этих гигантов, вмещающих население атлантического парохода, вывешены грозные предупреждения неплательщикам за воду, какие-то грошовые разметки и раскладки.
Слышу под ногами какое-то бормотание. Это хедер? Нет… Молитвенный дом в подвале. Сотня почтенных мужей в полосатых талесах разместилась как школьники за желтыми, тесными партами. Никто не обращает на них внимание. Сюда бы художника Шагала!
Да, киевский дом это ковчег, шатаемый бурей, скрипучий, жизнелюбивый. Нигде, как в Киеве, не осязаемо величие управдома, нигде так не романтична борьба за площадь. Здесь шепчут с суеверным страхом: ‘Эта швея делает квартирную политику — за ней ухаживает сам Ботвинник!’
Каждая киевская квартира — романтический мирок, раздираемый ненавистью, завистью, сложной интригой. В проходных комнатах живут демобилизованные красноармейцы, без белья, без вещей и вообще без ничего. Терроризованные жильцы варят им на примусах и покупают носовые платки.
Киевский дом — ковчег паники и злословия. Выходит погулять под каштанами Драч — крошечный человек с крысиной головой.
— Знаете, кто он? Он подпольный адвокат. Его специальность — третейские суды. К нему приезжают даже из Винницы.
В самом деле, за стеной у Драча идет непрестанный суд. Сложные вопросы аренды, распри мелких компаньонов, всяческий дележ, ликвидация довоенных долгов — велика и обильна юрисдикция Драча. К нему приезжают из местечек. Он присудил бывшего подрядчика, задолжавшего кому-то сто царских тысяч, выплачивать по тридцать рублей в месяц, — и тот платит.
Клуб откомхоза и пищевкуса. На афише ‘Мандат’. Потом бал. Ночью улица наполняется неистовым ревом. С непривычки страшно.
На Крещатике и на улице Марата отпечаток какого-то варшавского, кондитерского глянца. Отель ‘Континенталь’ — когда-то цитадель ответственных работников — восстановил все свои инкрустации. Из каждого окна торчит по джазбандному негру. Толпа вперяет взоры на балкон второго этажа. Что случилось? Там Дуров кого-то чешет…
Киевляне гордятся: все к ним приехали! В городе сразу: настоящий джазбанд, Еврейский Камерный из Москвы, Мейерхольд и Дуров, не говоря уже о других.
Колченогий карлик Дурова выводит погулять знаменитую собаку-математика — событие! Негр идет с саксофоном — событие! Еврейские денди — актеры из Камерного — остановились на углу — опять событие!
Среди бела дня на Крещатике действует рулетка-буль. Тишина похоронного бюро. Матовые котлы стола вспыхивают электричеством. В тощем азарте мечутся два-три невзрачных клиента. Эта убогая рулетка днем была зловещей.
Всякое происшествие в Киеве вырастает в легенду. Так, например, я десятки раз слышал о беспризорном, который укусил даму с ридикюлем и заразил ее страшной болезнью.
Беспризорные в пышных лохмотьях, просвечивающих итальянской оливковой наготой, дежурят у кафе. Таких отборных, лукавых и живописных беспризорных я не видел нигде.
Террасами громоздится великий днепровский город, переживший беду.
Дом-улица ‘Пассаж’, обкуренный серой военного коммунизма… И славные дома-руины… Против бывшей Думы — Губкома — Марксов памятник. Нет, это не Маркс, это что-то другое! Может, это замечательный управдом или гениальный бухгалтер? Нет, это Маркс.
Киев коллегии Павла Галагана, губернатора Фундуклея, Киев лесковских анекдотов и чаепитий в липовом саду вкраплен здесь и там в окружную советскую столицу. Есть горбатые сложные проходные дворы, пустыри и просеки среди камня, и внимательный прохожий, заглянув под вечер в любое окно, увидит скудную вечерю еврейской семьи — булку-халу, селедку и чай на столе.
1926
КГБ, 1926, 27 мая. На полях собственного экз-ра CC-III Н. Я. Мандельштам сделала ряд помет, использованных при комментировании NoNo
Печ. по CC-III, где NN 227 и 228 даны по копии с авторской машинописи.
Последний киевский сноб — по Н. Я. Мандельштам, имеется в виду поэт Владимир Маккавейский (1891—1920).
Хедер — еврейская начальная школа для обучения мальчиков ивриту и торе. После 1917 г. были запрещены.
Драч — настоящее имя: Юрий Мазар (примеч. Н. Я. Мандельштам).
И тот платит. Примечание Н. Я. Мандельштам: ‘ К 100 тысячам, которые отец дал взаймы приказчику Бейлину, чтобы тот купил сахарный завод. Эти 100 тыс. он выплачивал по 30 рублей в месяц (советскими деньгами). Это было незаконное дело. Адвокат не имел права одалживать деньги клиенту. Было это сделано от имени моего брата Евгения. Он должен был отдать 100 тыс. рублей. Не отдал’.
‘Мандат’ — пьеса Н. Эрдмана. См. комм, к No 230.
Дуров — вероятно, Владимир Леонидович Дуров (1863-1934) представитель знаменитой цирковой семьи, основатель театра зверей.
Коллегия Павла Галагана, губернатора Фундуклея… — учебное заведение на Фундуклеевской (ныне Ленина) ул., 7/11, основанное в память о погибшем в 1869 г. в возрасте 16 лет Павле Галагане — сыне богатого украинского помещика и культурного деятеля Григория Павловича Галагана.