Василий Шульгин.
Киев, 5-го апреля 1917 г.
(по телеграфу из Петрограда).
Василий Шульгин.
Киев, 5-го апреля 1917 г.
(по телеграфу из Петрограда).
Дорогие читатели!
Киев, 5-го апреля 1917 г, Шульгин Василий Витальевич, Год: 1917
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В день Святого Праздника [Пасхи] особенно хотелось бы быть близко к тем, кто столько лет связан духовными нитями с ‘Киевляниным’. Прикованный к Петрограду, не ощущая на себе дыхания родного края, чувствуешь какую-то пустоту, не зная, что думают и о чем волнуются люди родственного понимания и близких взглядов. Быть-может, я ошибаюсь, но мне кажется, что порою тяжело у многих из нас на душе. Многое из того, что мы любим, чему поклонялись, уничтожено, растоптано. Уничтожено не только внешней силой обстоятельств, сожжено в нашем собственном сердце огнем горячи и разочарования. Другое могло остаться, его, казалось, следовало только исправить и направить. Вместо этого, на наших глазах разрушают все дальше и глубже, и один Бог знает, что поставят на смену на месте этих развалин. Поставят ли новое здание, или же останется голое поле, на котором анархия выпляшет свой бесовской шабаш.
Нельзя скрывать от себя — события зашли дальше, чем мы думали. Мы знали, что Россия тюрьма для многих. Мы понимали, что с колодниками и тюремными сидельцами нельзя вести войну за свободу. Мы твердили старой власти: — ‘Скажите же им слово ободрения и начинайте снимать кандалы’.
Нас не послушали.
Тогда колодники сами разбили свою тюрьму и вышли на волю.
Но воля, добытая собственными усилиями, пьянит и опасна, как буйный хмель. Вчерашние колодники сегодня чувствуют себя самодержцами. Им мало насаждать свободу. Они хотят упоения властью. Тюрьма неизбежная, неизменная спутница деспотизма. И они строят эту тюрьму и ищут для нее колодников.
Кто же будут эти колодники при этом новом самодержавии?
Этими колодниками будем мы с вами, дорогие читатели ‘Киевлянина’.
Не надо делать себе лишних иллюзий. Свободы, настоящей свободы, не будет. Она придет только тогда, когда человеческие души напитаются уважением к чужому праву и чужому убеждению. Но это будет не так скоро. Это будет, когда люди получат изысканное воспитание, когда души демократов, как ни странно это звучит, станут аристократическими. А пока мы переживаем эпоху деспотизма. Они будут делать все, что делала старая власть. Старая власть искала республиканских заговоров, они уже ищут монархических комплотов и шарят по домам и квартирам. Старая власть преследовала социалистов, они будут гнать защитников собственности. Старая власть преследовала рабочих, они будут расправляться с предпринимателями. Старая власть преследовала печать, они же не позволят набирать статей, которые колеблют их престиж. Старая власть требовала официальной лжи и славословия, они воскуряют себе одуряющий фимиам. Старая власть преследовала национализм инородцев, они будут измываться над русским чувством, чернить русское прошлое, губить русскую старину, обычаи и предания.
Так было — так будет! Разве не тюрьмою для нас, дорогие читатели ‘Киевлянина’, будет этот древний край, если благодаря деспотизму организованной кучки, он утеряет даже свое древнее имя. Если эта земля, спокон веков называвшаяся Русью, не забывшая, не потерявшая своего имени ни под властью татар, ни под властью Литвы, ни под властью Польши, если эта земля, о которой вдохновенно молились казацкие думы, называя ее ‘святым русским берегом’, если эта колыбель Руси отречется от самой себя и превратится в гайдамаку без роду, без племени. Разве не тюрьмой для нас будет этот родной Киев, по улицам которого беспрепятственно и гордо носят одноглавых польских орлов в то время, когда двуглавые русские упразднены, уничтожены, благодаря невежеству, незнанию своей собственной истории. Разве не тюрьмой для нас будет этот любимый город, когда, надругавшись над Столыпиным3, пойдут на другую площадь, зацепят арканом степного коня, что под бронзовым Хмельницким, и гетмана, совершившего великое дело объединения двух братских племен, сбросят на мостовую во славу ‘Самостийной Украины’!
Да, новое самодержавие будет иметь своих колодников, и этими колодниками, прежде других — будем мы, старая гвардия древней Киевской Руси.
Но между колодниками старого режима и нами будет глубокое различие. Как ни пришлось бы нам тяжело, как ни оскорбляли наши самые дорогие чувства — изменниками, пораженцами мы не будем. Есть нечто выше всего остального, важнее и глубже. Нам тяжело будет, если Киев из матери городов русских станет рассадником украинского отщепенства. Но все же это неизмеримо, несравненно легче, чем даже беглая мысль о том, что по улицам этого города будут сновать прусские мундиры и немецкий магистрат будет решать, на каком языке вести прения в городской думе. Как та мать на суде Соломона, когда ее ребенка премудрый царь приказал рассечь пополам, так как две женщины спорили из-за него, так и мы готовы отдать Киев заблуждающимся братьям лишь бы не предать его врагам.
Вот наши мысли. Властители или угнетаемые — мы, прежде всего, сыны Родины и защитники ее против кровавого идолища, восставшего на западе. Говорят, что, когда в разгаре боя Наполеону приходилось переставлять артиллерию — пушки вскачь неслись по полю сражения, так как каждая минута была дорога, неслись и по своим, несчастным раненым, которые не могли уползти с дороги. И говорят, так велико было одушевление этих солдат, что раздавливаемые под копытами и колесами своих же пушек, но понимая, что это нужно для победы, они привставали на своих разможженных руках и приветствовали великого полководца криками: — ‘Да здравствует император!’.
Так и мы, растаптываемые тяжелыми сапогами людей, называющих себя демократией, мы, поверженные и искалеченные, мы будем приветствовать этих людей ликующими кликами: — Да здравствует Родина! — если только они дадут нам победу.
Дорогие читатели! Когда говорит это великое чувство, которое выше и священнее всего, тогда на душе, где только одна печаль и боль — появляется свет и хочется сказать: — Христос Воскресе! Во истину Воскресе!
‘Киевлянин‘. — 1917. — 6 апр.