В.В. Розанов
В.В. Розанов
<,Католицизм и Польша>,
<,Католицизм и Польша>,
Католицизм и Польша, Розанов Василий Васильевич, Год: 1896
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Если отношение наше к польскому ‘государству’ есть отношение забвения минувшего, естественною смертью умершего, факта, если отношение наше к польской народности есть отношение любви и близости, интимного понимания, то отношение наше к форме исповедания им религиозной истины может быть только отрицательным, борющимся.
Мы должны совершенно разделить в уме своем эти факты: братский польский народ, славяне Буга, Вислы и прикарпатских равнин — с одной стороны, с другой — наступающий на весь мир католицизм, средоточие коего в Риме, главный орган коего знаменитая конгрегация de propaganda fide, орудия коего были инквизиция, auto da fe, при случае тайный кинжал и яд, — все это во имя Христа, все это будто бы для торжества Евангелия, а в сущности, для торжества политической власти римского епископа.
Вот факты, которые нужно разорвать в своем сознании, смешивая которые, мы ничего не поймем.
Мы всеми силами души своей, всею мощью своей политической власти, всею мощью народного сознания должны отторгнуть католицизм, не по связи его печальной с Польшею, но в самом себе, как величайшее, кощунственнейшее искажение Евангелического духа, как недостойное порабощение небесной истины земным интересам и расчетам. Мы должны надеяться, что ранее или позже и Польша догадается о том, о чем догадалась ранее Германия и Англия, позднее, на наших уже глазах, Франция и Италия: что дух римской пропаганды не имеет ничего общего с апостольскою проповедью и преследует свои исключительные цели. Qui cum jesuitis, non cum Jesu itis, — кто с иезуитами, тот не со Христом — это замечательное выражение, созревшее в умах самих поляков, выраженное на самом римском языке, на языке римской литургии, достаточно показывает пропасть, по краю которой ходят все народы, увлеченные в сети папства. ‘Pia fraus’, ‘обман с благочестивою целью’, это выражение фигурирует у первых по времени и знаменитейших по авторитету католических богословов еще XII и XIII века. Вот как давно, вот с каких пор лукавство стало принципом — чего же? — церкви, которая есть по идее своей сама святость, сама истина, сама правда. Есть перед чем ужаснуться. Католичество в христианстве есть то же, что в Ветхом Завете, в святом и правильном Моисеевом законе есть фарисейство: так же медленно оно выросло, так же незаметно слагалось, так же соблюло одну внешнюю, сухую, формальную верность букве и совершенно исказило весь дух и смысл целого учения. Ибо что общего между обманом и Евангелием, между piu fraus и — ‘блаженны чистые сердцем — они Бога узрят’, ‘блаженны изгнанные правды ради — они утешатся’, наконец, что есть общего между инквизициею и кровавым костром и заповедью Спасителя: ‘Блаженны кроткие, блаженны миротворцы’. Здесь правда первоначального основания и его же последующего искажения так ярко разошлись, что лишь упорство злой воли, и не рассуждающего ума, может сопротивляться очевидности.
Поляки никак не хотят заметить, что именно католицизм погубил их политически, уничтожил ту внутреннюю юридическую ткань в государств, по недостатку коей оно должно было пасть и внешним образом. Духовенство, стараясь об авторитете Рима, усиливалось подорвать королевскую власть, как оно усиливалось к этому и во Франции, — и интриговало против государей в союзе со шляхтою, возбуждало к этому шляхту. В то же время католический исповедник становился между мужем и женою, между умирающим отцом и наследником-сыном, как этому известно в истории польских родов множество примеров. Всюду духовенство католическое было внутреннею, всепроникающею, всеразъедающею, всеразрушающею силою, и полная социальная дезорганизация была его целью, сознательно преследуемою, которая должна была послужить фундаментом его торжества, его исключительной власти. Divide et impera, ‘раздели и господствуй’, этот принцип древнего Рима, коим он утвердил свое владычество сперва в Италии и потом над целым миром, вошел сполна и без изменений в политику римских епископов и в практику всего католического духовенства. И они ‘разделили’ и не ошиблись в ‘господстве’, которое так прочно у духовенства католического над несчастным польским населением, что пережило не только королей, не только пересилило господство шляхты, но и пережило самое существование государства. Поляки понесли в плен на спинах своих тех же владык ‘бискупов’ и ‘ксендзов’, которые ничего им не оставили от отечества. ‘Риа fraus’, ‘благочестивый обман’ заставляет это духовенство делать вид, что оно-то и предано польской идее, оно-то и одушевляет более всего поляков к восстановлению отчизны. Они и действительно ‘воодушевляют’, зная, что через это остаются во главе нации и всего сильнее отторгают этим путем поляков от православия, единственного, чего они, в сущности, боятся. А если поляков постигают за излишнюю ‘одушевленность’ удары бича, они постигают их как народность, как остатки королевства и политической независимости, как язык, обычай, нравы, до чего всего духовенству дела нет. Епископ вышлегся во внутреннюю Россию, на хорошее жалованье: все равно ему лично, бессемейному, безнациональному, имеющему отечеством своим Рим. Он свое дело сделал: паства, взирая на ‘отнятого’ у нее и ‘гонимого’ пастыря, еще сильнее привязывается к его памяти, его имени, его учению — к Риму. Это и есть все, что нужно для каждого служителя Рима.
Католическое духовенство в такой мере искусно действует, что обмануло и нас. Оно восстановило нас против польской народности, против языка польского, и в то же время для себя собственно, для своего служения Риму заручилось нашим благоволением. В то же время поляков оно растравляет против православия. Таким образом, национальное дело погубленной ими Польши, решительно всем запорошив глаза обманом, клеветою и лестью (pia fraus), оно успело слиться с универсальными интересами Рима, того Рима, который обратил в теней их королей, разъединил ‘быдло’ и шляхту, повел их гетманов на Малороссию и обратно привел Богдана Хмельницкого на Польшу, и, далее, довел их всех до ‘немого заседания’ Гродненского сейма и до Станислава Понятовского, плачущего на берегах Невы.
Впервые опубликовано: Свет. СПб., 1896. 16 нояб. No 307. Без подписи и заглавия.