ВладимирАзов. Карточка Пломбензона, или Навьи чары
Я не видал Аристарха недели три. Вчера он явился, худой, желтый, бледный. Горничная даже не узнала его и ни за что не хотела впустить. С большим трудом ему удалось доказать верной прислуге моей, что он не экспроприатор и не агент по распространенно энциклопедического словаря.
— Что с тобой, Аристарх?! — воскликнул я, когда он показался мне на глаза. — Ты из больницы? Ты был болен? Ты был объектом прения живота со смертью?
— Я из N—ской части, — ответил Аристарх, — и я был объектом прения не то полиции с жандармерией, не то охраны с прокуратурой.
— Несчастный! — воскликнул я. — Ты совершил преступление?!
— Может быть, — ответил Аристарх. — Но если ты меня спросишь — какое, я не сумею тебе ответить. Тут целая серия всяких криминальных поступков. Тут…
— Надеюсь, политических?
— Исключительно! — ответил Аристарх. — Отчасти я пострадал и по твоей вине.
— По моей? Опомнись, Аристарх!
— Ей Богу, по твоей. Помнишь, летом, когда у меня болели зубы, не ты ли дал мне адрес зубного врача Пломбензона, на его визитной карточке?
— Дал.
— Ну вот у меня ее нашли при обыске. Чиновник, который нашел карточку, прямо обрадовался: ‘Эге-ге! Так вы знакомы с Пломбензоном! Отлично! Вот вы нам и укажете, куда скрылся его брат!’ А я и самого-то Пломбензона не знаю, не то что его брата. Ну, да разве с ними сговоришь. А потом еще бумажку нашли, на которой ты — помнишь, тоже летом? — от нечего делать чертиков и птичек каких-то рисовал. ‘Объясните, — говорят, — это что за шифрованная записка? Где у вас ключ к этому шифру?’ И пошли искать ключ. А тут, как на грех, записную книжечку мою нашли, в которой у меня разные непонятные слова из Сологуба да из Вячеслава Иванова списаны, чтобы при случае спросить. ‘Э-ге! — говорят, — да тут целая зашифрованная литература! Это что, — говорят, — обозначает: навьи чары? Какие такие навьи?’ Я уж хотел к самому Сологубу звонить по телефону, да, думаю, пожалуй, и его еще подведешь под сюркуп. Ну, и молчу. Так меня и забрали, и прямо, не говоря худого слова, в N—скую часть.
— Да как они к тебе попали, Аристарх? Ведь, насколько мне известно, ты ни к каким таким делам непричастен. С чего это они вздумали обыск у тебя производить?
— Э, брат, тут целая история. По нити до меня дошли. Вся беда в том, что я в нить попал.
— В какую нить?
— Известно, какая бывает нить. Ты Шерлока Холмса читал, как он по нити до сути дела добирался? Так и они. От Ивана к Петру, от Петра к Сидору, от Сидора к Карпу. Так и идут по веревочке.
— Так какой же Петр или там Сидор привел их к тебе?
— Тут, брат, не Петр и не Сидор были — тут сложное стечение обстоятельств. Ты мои коричневые брюки знаешь?
— От нового костюма? Знаю!
— Так вот, собственно, из-за них и вышло. Я их давно уже, может с месяц, отнес к портному Ниткину. Знаешь Ниткина, на 27-й Рождественской? Пьяница такой, мерзавец.
— Знаю.
— И всего-то надо было выутюжить их да выгладить, а он их держит да держит. А под Ниткиным-то во втором, значит, этаже редакция помещается… как его — этот журнал?.. Да — ‘Развлечение и Польза’. Ну, так вот иду я на прошлой неделе к Ниткину. Чуть вошел в подъезд, меня — цап. Куда?! Я думаю: дело дрянь. Этот Ниткин, мерзавец, может в экспроприации какой попался — пьяный ведь человек и, по всему видно, отчаянный. Дай-ка я, думаю, совру им. И говорю, как ни в чем не бывало: ‘В ‘Развлечение и Пользу’. — ‘А, — говорят, — ‘Развлечение и Польза’ понадобились!’ И взяли меня за жабры, да часа на три, на четыре и заперли в дворницкой, под охраной. Уж я потом говорю им ‘К портному я, к Ниткину’, а они только смеются. ‘Все вы, — отвечают, — к портному. Вашего брата тут, может, с полсотни задержано, и всякий говорит, что он к портному. Подумаешь, какие модники’.
— Так тебя и забрали?
— Зачем забирать! Подержали до вечера и отпустили. А потом ночью с обыском пришли и тут-то вот я из-за Пломбензоновой карточки, да из-за навьих чар, и попался.
— Пломбензон, стало быть, на твое несчастье, оказался террористом?
— Какое! Да ведь не сам Пломбензон, а брат его. Да и брат-то не террорист, а тоже зубной врач, только у него паспорт украли. Да и кто паспорт украл — вовсе не террорист, а просто жулик, так, арап клубный. Тут совсем другая история. Понимаешь, они Пломбензона с Пломбенманом смешали. Пломбенманов брат хоть действительно замешан был, ну а они спутали. Мне потом чиновник все подробно объяснил. Такой любезный.
— Так ты и сидел все это время, несчастный?
— Не все сидел, возили тоже. Сначала привезли в N—скую часть — ну там, действительно, клопы. А потом начали развозить. А под конец опять в N— скую часть. Подержали еще денька три для порядку и вот, видишь, выпустили. Да ведь они зря держать не станут.
— Еще бы стали. Все из-за этого Пломбенмана вышло, которого с Пломбензоном смешали, чтоб ему ни дна, ни покрышки.
— Ну да и Сологуб хорош, — сказал я. — Знаешь, ведь, в какое время живешь, ну и не пиши таких слов, за которые людей в часть сажают. И что это в самом деле за навьи чары такие!
— Конечно, старые писатели были на этот счет добросовестнее, — согласился Аристарх. — Слыханное ли дело, чтобы кого за баранцевичевские или за потапенковские слова прению охраны с прокуратурой подвергли?