Картины Миссисипи, Герштеккер Фридрих, Год: 1848 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 148 минут(ы)

КАРТИНЫ МИСИСИППИ.

СВТЛЫЯ И ТЕМНЫЯ СТОРОНЫ АМЕРИКАНСКОЙ ЖИЗНИ.

Сочиненіе Фридриха Герштеккера.

I.
ОХОТА ВЪ ПЕЩЕРАХЪ ЗАПАДНОЙ АМЕРИКИ.

Былъ свтлый и очень холодный февральскій день, солнце, подернутое легкимъ туманомъ, не имло силы смягчать рзкій втерокъ, вявшій изъ сверо-западныхъ степей, на окраинахъ ржи тянулась ледяная кайма, что очень рдко бываетъ въ Арканзас, три человка карабкались по едва проходимымъ крутымъ окатамъ, окружающимъ источники ‘Spirit Creeks’, и, несмотря на то, что на пути ихъ часто лежали открытыя поляны, они каждый разъ обходили ихъ и искали самыхъ крутыхъ и дикихъ горныхъ покатостей, гд въ безпорядк были разбросаны огромные утесы и камни.

Три охотника (другимъ людямъ нечего было искать въ этихъ горахъ) тихо шли на разстояніи нсколькихъ сотъ шаговъ другъ отъ друга, внимательно разсматривая попадавшіяся имъ почву и растенія. Внезапно раздавшійся крикъ спускавшагося ниже всхъ индйца (остальные два охотника были блые) привлекъ вниманіе товарищей, и они начали спускаться къ нему, видя по движеніямъ его, что онъ сдлалъ какое-то открытіе.

Индйцу было лтъ тридцать, и по выставленной ямъ изъ-подъ своей шерстяной одежды рук, на-которой показывались чрезвычайно сильные мышцы, можно было судить о крпости его тлосложенія.

Ноги его были обуты кожаными леггинами и моккасинами, охотничья куртка, поддерживаемая кушакомъ, была сшита изъ тонкаго, пестраго каттука и падала съ плечъ длинными полосами, об его руки были голы, но покрывались шерстяною тканью, висвшею на плечахъ, на-подобіе мантіи, тонкій ремень изъ оленьей кожи стягивалъ станъ. Черные и длинные волосы его спускались по вискамъ и лбу, лицо его не было, по обычаю его племени, покрыто разноцвтными красками, но обнаруживало свой собственный темно-мдяный цвтъ, а огненные глаза отважно блестли изъ-подъ густыхъ бровей.

На лвомъ плеч лежало длинное ружье, а за поясомъ торчали ножъ, томагаукъ и жестяной стаканъ.

Два товарища его были одты почти одинаково: на нихъ были только кожаныя охотничьи куртки, шерстяные плащи были свернуты на спин, на голов одного изъ нихъ, стройнаго, высокаго мужчины, котораго свтлые волосы обнаруживали въ немъ жителя свера, была надта медвжья шапка, у товарища его вислъ на плеч короткій нмецкій штуцеръ, а на голов красовалась шерстяная тканая шапка.

Привыкнувъ къ опаснымъ путешествіямъ, они легко перескакивали съ утеса на утесъ и скоро достигли индйца, который, видя, что они услышали голосъ его, остановился и спокойно ждалъ ихъ. Когда они подошли къ нему, то, опять выставивъ руку изъ-подъ плаща, онъ, указывая на низкій кустарникъ, листья котораго были мстами обглоданы, сказалъ:

— Медвдь любитъ сассафрасъ, который служитъ мягкою постелью, когда погода тепла, можно найти слдъ до ручья.

— Если бы мы только не прозвали, Тессаке! закричалъ стройный охотникъ, внимательно разсматривая знаки, доказывавшіе близость медвдя: — куда же спрятался черный молодчикъ? входъ къ нему долженъ быть здсь близко, между тмъ я не вижу пещеры.

— Вотъ! сказалъ индецъ, показывая на находившееся прямо передъ нимъ отверстіе, вертикально спускавшееся въ землю едва довольно широкое для того, чтобы человкъ могъ пролзть въ него.

— Какъ же мы сойдемъ внизъ? спросилъ нмецъ, нагнувъ голову къ самому отверстію и стараясь заглянуть въ него.— Кажется, глубоко и темно, хоть глазъ выколи.

Съ этими словами онъ бросилъ туда маленькій камень, услышанный имъ глухой звукъ доказывалъ, что онъ упалъ въ воду.

— Внизу вода! закричалъ англичанинъ, нагнувшись и прислушиваясь: внизу вода, и около двадцати футовъ глубины! я не пойду туда, хотя бы тамъ лежало мясо самаго жирнаго медвдя, откормлемннаго жолудями. Тамъ впрочемъ не можетъ быть медвдя, потому-что это животное не такъ глупо, чтобы выбрать себ мокрое жилище, тогда-какъ тутъ есть много сухого…

— Медвдь хитеръ, отвчалъ Тессаке, бросивъ еще камень и прислушиваясь къ его паденію: — очень хитеръ, онъ съуметъ найти безопасное и сухое мсто, но блый человкъ летаетъ глазами подъ облаками, когда ему слдуетъ смотрть подъ ноги…. что? наступилъ на сучекъ.

— И въ-самомъ-дл, закричалъ Редхамъ, поднявъ и внимательно разсматривая маленькій засохшій сучекъ сассафраса, лежавшій у самого края отверстія: — его притащилъ сюда медвдь, это врное доказательство, что онъ въ этой пещер, несмотря на то, я не ползу за нимъ: жизнь мн пріятне, чмъ кусокъ мяса, и къ тому же я не понимаю, какъ мы его вытащимъ, если бы удалось застрлить его.

— Когда воины идутъ оо слдамъ враговъ, отвчалъ Тессаке:— то они не толпятся другъ подл друга, послдній идетъ по слдамъ перваго.

— Да, да, сказалъ нмецъ, кивая головой: — его надобно вытащить по частямъ, но вотъ, что всего непріятне: намъ такимъ же способомъ придется и спускаться въ нещеру.

Не отвчая ни слова, Тессаке нсколько минутъ смотрлъ пристально въ отверстіе, потомъ подошелъ къ молодому, прямому дереву. Футовъ въ сорокъ вышины и только нсколько дюймовъ толщины, срубилъ его нсколькими ударами томагаука, отрубилъ сучья, оставивъ ихъ только у самого ствола, потомъ съ помощію нмца поднялъ эту незамысловатую лстницу и спустилъ ее въ пещеру.

— Ну, Редхамъ, не хотите ли сойти съ нами? спросилъ нмецъ, сбросивъ съ себя плащъ и подтянувъ ремень съ пороховымъ рожкомъ: — немъ предстоитъ много удовольствій внизу, и было бы очень жаль, если бы вы одни….

— Я предоставляю вамъ, Вернеръ, отъ души, вс удовольствія, какія вы можете найти тамъ, прервалъ его Редхамъ, выская огонь: — спускайтесь въ пещеру и не забудьте только принести мн въ вечеру кусокъ медвжины, я, не шутя, голоденъ, а мы еще утромъ съли все мясо, между тмъ я разведу огонь и буду сторожить у входа.

Тессаке такъ же сбросилъ свой шерстяной плащъ, вынулъ изъ дробницы толстую свчу изъ желтаго воску, затянулъ крпче поясъ съ охотничьимъ ножекъ и придвинулъ ружье къ огню, который, благодаря дятельности Редхама, уже начиналъ пылать. Вернеръ досталъ также восковую свчу.

— Такъ я одинъ возьму ружье? спросилъ Вернеръ, видя, что Тессаке готовится лзть безъ ружья.

— У Тессаке длинное ружье, и когда онъ вынимаетъ шомполъ, ружье вырастаетъ на четыре фута, отвчалъ индецъ.

— Если эта пещера такъ же узка, какъ та, въ которую мы сходили въ послдній разъ, сказалъ смясь Вернеръ — то и мое ружье будетъ слишкомъ длинно, впередъ же, Тессаке, впередъ! докажемъ этому господину, что мы не боимся глубокой дыры и воды на дн, если мы найдемъ медвдя, сегодня вечеромъ у насъ будетъ мясо, а это главное.

Съ этими словами хотлъ онъ спуститься, привязавъ ружье на спину, но Тессаке остановилъ его и, указывая на ружейное дуло, сказалъ:

— Опасно смотрть въ дуло: если ружье разрядится слишкомъ рано, два блые друга будутъ вечеромъ сидть одни у огня. Я спущусь прежде, и когда слземъ внизъ, пусть блый первый покажетъ медвдю свою свчу.

Не дожидаясь отвта, индецъ спустился въ отверстіе и черезъ нсколько минутъ исчезъ изъ виду, Вернеръ тотчасъ же послдовалъ его примру, и Редхамъ едва усплъ крикнуть ему:

— Берегитесь, Вернеръ, берегитесь, не стрляйте, пока не будете уврены въ своемъ дл, и помните, что пуля въ такой пещер вылетаетъ очень легко и скоро и дьявольски медленно опять вбивается въ дуло, особенно если нужно обороняться отъ раненаго звря.

Вернеръ кивнулъ еще разъ головой, бодрымъ голосомъ закричалъ ‘желаю веселиться’, и такъ же исчезъ въ пещер, осторожно наблюдая, чтобы ружье не выстрлило само собою.

Они легко сошли по сучковатому стволу, и вскор Тессаке стоять уже у его подошвы въ вод, которая, какъ теперь оказалось, была не глубже шести или семи дюймовъ. Они подняли свчи, проливавшія вокругъ себя слабый свтъ, и внимательно осматривали мсто, куда попали. То былъ родъ подвала, футовъ девяти вышиною и отъ шестнадцати до осьмнадцати въ длину, съ двумя отверстіями.

Тессаке съ помощью Вернера сталъ отыскивать слды медвдя, желая убдиться, гд житель пещеры избралъ себ убжище. Вернеръ съ своимъ ружьемъ не могъ послдовать за индйцевъ въ одно изъ узкихъ отверстій, онъ стоялъ въ холодной вод, и холодъ началъ проникать его тло, между тмъ возвратившійся Тессаке объявилъ ему, что изслдованный имъ ходъ былъ такъ узокъ, что медвдь не могъ бы помститься въ немъ, почему и надобно было предполагать, что онъ долженъ былъ помщаться въ другомъ отверстіи.

Между тмъ входъ во вторую предполагаемую пещеру былъ не слишкомъ заманчивъ, хотя онъ былъ вышиною дюймовъ въ двадцать, такъ-что человкъ могъ бы удобно пролзть къ него, но вода стояла тамъ по-крайней-мр на шесть дюймовъ и темное логовище мрачно смотрло на охотниковъ.

— Медвдь здсь, сказалъ Тессаке.— Охотники молча внимательно осмотрли входъ.— Медвдь здсь, повторилъ индецъ: — но хочетъ и братъ мой жертвовать жизнью, нападая на звря въ его берлог? Холодно, олень ищетъ желудей, лежащихъ на южной сторон горъ, а Редхамъ — великій охотникъ: ему надо мясо, прежде чмъ солнце дойдетъ до полудня.

— Правда, Тессаке, сказалъ Вернеръ, въ раздумьи глядя на опасный и неудобный входъ: — но мы уже здсь, немного терпнія, и мы найдемъ и убьемъ звря, хочешь ли ты послдовать за мною, если я пойду впередъ, чтобы очистить дорогу? или же станешь ждать здсь, чтобы услышать отсюда крикъ мой и не быть въ состояніи помочь мн? потому-что я ршился попробовать!

— Братъ мой не трусъ и пусть попробуетъ: когда оглянется онъ, везд, гд бы ни было, онъ увидитъ глаза Тессаке, отвчалъ индецъ.

Не тратя напрасно словъ, Вернеръ сталъ на колни въ вод у отверстія и посвтилъ въ него, казалось, не было никакого препятствія, положивъ на лвую руку ружье, прикладомъ къ лвому плечу, и держа той же рукой свчу, онъ уперся правымъ локтемъ въ землю и началъ тихо пролзать въ тсное отверстіе, индйцу, безъ ружья, это путешествіе было не такъ затруднительно. Хотя изъ воды выглядывали только голова и лвая рука Вернера, несмотря на то, что онъ принужденъ былъ нсколько разъ держать зубами пороховой рожокъ, чтобы не замочить его, однако онъ бодро, безъ боязни продолжалъ въ темнот опасный путь, проползши отъ 30 до 40 шаговъ, онъ, совершенно мокрый, дрожа отъ холода, достигнулъ сухой части пещеры, которая въ этомъ мст была пространне и представила три новыхъ отверстія. Тессаке въ ту же минуту явился подл него и началъ отряхать съ себя воду, какъ собака, вылзшая изъ рки, тогда осторожно освщая пещеру и съ большимъ вниманіемъ разсматривая мягкую почву, покрытую множествомъ различныхъ слдовъ, онъ съ улыбкой обратился къ блому другу, который, снявъ поясъ и охотничью куртку, выжалъ воду и осмотрлъ ружье, не отсырло ли оно отъ неосторожнаго движенія въ мокромъ проход.

— Охотники часто находили пещеры, но ни брата моего, ни Тессаке не было между ними, сказалъ индецъ: — они зажигали свои костры у входа, сюда же никто не доносилъ искры, они какъ волкъ, который обходитъ ночлегъ спящихъ охотникомъ: чутье говоритъ ему, что вблизи есть добыча, но онъ боится людского взгляда.

— Въ которой изъ трехъ пещеръ сидитъ зврь? спросилъ Вернеръ, надвъ куртку и затянувъ снова поясъ съ ножомъ: — кажется, он вс одинаково опасны.

Тессаке между тмъ продолжалъ свои наблюденія и указалъ на широкіе слды, которые шли по направленію къ лвому отверстію пещеры, потомъ нагнувшись онъ началъ измрять раздвинутыми пальцами ширину слдовъ.

— Здсь! сказалъ онъ, протянувъ къ товарищу руку: — онъ великъ и тяжелъ, лапы его вдались глубоко въ землю, и я думаю, что онъ спитъ.

— Ну, Тессаке, если онъ спитъ, сказалъ Вернеръ, окончивъ свои приготовленія и насадивъ новый пистонъ: — то дло въ шляп, и намъ будетъ трудне выманить его на свтъ, чмъ застрлить. Однако намъ нечего терять времени, продолжалъ, онъ, взявъ свчу въ руки: — Редхаму наверху будетъ очень скучно, и мн бы самому хотлось еще до вечера отвдать медвжины.

— До вечера? сказалъ улыбнувшись Тессаке: братъ нашъ увидитъ солнце еще разъ надъ горами, будетъ все лежать у огня и ждать васъ. Пещера узка, и много придется поработать, прежде, чмъ втащимъ звря наверхъ.

— Непріятная перспектива, проворчалъ Вернеръ, которому не слишкомъ нравилась мокрота, необращавшая на себя вниманія Teссаке: — тутъ нтъ однако другой дороги, какъ впередъ, итакъ, ршимся, чмъ больше мы будемъ мшкать, тмъ позже кончимъ. Ну, Тессаке, впередъ!

— Братъ мой хочетъ поврить мн ружье и итти по слдамъ моимъ? спросилъ остановшись индецъ.

— Нтъ, нтъ, ты не понялъ меня, Тессаке: я ползу впередъ, а если ты замтишь во мн малйшій страхъ, смотри за свчей, чтобы намъ не остаться въ темнот, это было бы очень не кстати, итакъ, съ Богомъ!

При послднихъ словахъ, онъ приблизился ко входу пещеры, и, положивъ ружье передъ собою, для того, чтобы двигать его впередъ, и взявъ свчу въ лвую руку, ползкомъ началъ свое путешествіе. Тессаке, не отвтивъ ни слова на предложеніе Вернера итти впередъ и повидимому довольный тмъ, что предоставилъ нмцу опаснйшую часть предпріятія, ползъ за винъ въ узкую пещеру.

Пещера сначала была довольно просторна, и они могли удобно подвигаться впередъ, но шаговъ черезъ пятьдесятъ ходъ становился уже и ниже, и Вернеръ едва могъ пролзать, но, видя на мягкой земл слды медвдя, онъ ршился продолжать трудную работу и достигъ опять мста немного просторне. Здсь имъ встртилось новое затрудненіе: хотя пещера продолжалась передъ ними, но подъ самыми ногами показалось новое отверстіе въ вид колодца…

— Братъ мой услышалъ медвдя? спросилъ Тессаке, замтивъ, что Вернеръ остановился.

— Нтъ, но предо мною колодезь, мн бы хотлось узнать глубину его, но какимъ образомъ,— не могу придумать, здсь нтъ даже камня, чтобы бросить внизъ.

— Есть пуля въ карман, лаконически замтилъ индецъ.

— Правда, Тессаке, объ этомъ я и не подумалъ. Пяти пуль я здсь не истрачу, сказалъ Вернеръ, вынувъ изъ кармана пулю и бросивъ ее въ колодезь. По ея тихому и долгому паденію въ воду надобно было предполагать, что глубина ея простиралась футовъ на тридцать. Нисколько не успокоенный этимъ испытаніемъ, Вернеръ, обратясь къ индйцу, сказалъ: — скверное положеніе, если бы мн даже удалось перелзть черезъ эту пропасть, уцпившись ногами и руками за ея края, то какимъ образомъ перетащимъ мы медвдя? Что длать?

— Впередъ, если можно, сказалъ Тессаке: — трудно взвшивать птицу, еще летающую въ воздух. Когда Тессаке увидитъ кровь застрленной дичи, тогда мы найдемъ средство перетащить ее.

— Хорошо, пусть будетъ по твоему, сказалъ Вернеръ,— я согласенъ, но пеняй на себя, если вся наша работа будетъ напрасна.

Съ этими словами онъ повсилъ ружье на шею и, упершись обоими локтями и колнями въ неровную поверхность стнъ пещеры, началъ подвигаться шагъ за шаговъ дале, повисъ надъ глубокой пропастью и достигъ другого края ея, или, скоре, продолженія прежняго хода, который здсь былъ такъ тсенъ, что оглянувшись нельзя было видть, какъ велика была пройденная опасность. Вернеръ, не ожидая индйца, который, по его мннію, былъ за нимъ, поползъ шаговъ сто дале, по слдамъ, виднвшимся и здсь на песк, какъ въ начал пещеры, вдругъ ему показалось, что въ пещер раздается тихій визгъ. Онъ началъ прислушиваться и убдился, что то былъ тотъ самый визгъ, которымъ медвдь сопровождаетъ свой зимній сонъ, въ то время, когда сосетъ лапу.

— Тессаке? шепнулъ онъ тогда, поворотивъ въ боле просторномъ мст голову: — Тессаке, я слышу медвдя.

Не было отвта отъ товарища, глубокій мракъ былъ за нимъ.

— Тессаке, повторилъ онъ громче, думая, что индецъ отсталъ, онъ снова прислушался, но только отдаленный визгъ звря раздавался въ мертвой тишин: съ досадой прилегъ онъ на минуту на лвый бокъ, чтобы отдохнуть, онъ не зналъ, итти ли ему впередъ и отважиться одному на бой, или же, воротившись, удостовриться, не случилось ли какого-нибудь несчастія съ его товарищемъ.

— Если бы онъ упалъ въ пропасть, потомъ подумалъ онъ: — то позвалъ бы на-помощь, если же онъ остался на той сторон и предоставилъ мн одному справиться съ чернымъ молодцемъ, то я докажу ему, что и безъ его помощи съумю спустить курокъ, медвдь только въ несчастномъ случа можетъ състь меня, но для этого мн нужно быть близко отъ него!

Подкрпившись этимъ основательнымъ утшеніемъ, онъ началъ снова подвигаться впередъ и боле и боле приближался къ визгу, который боле и боле становился внятнымъ.

Въ этой части пещеры висло множество нетопырей, которые, пробудившись отъ блеска свчи, испускали громкое шипніе, но отважный охотникъ обращалъ на нихъ мало вниманія и уже намревался обогнутъ маленькій поворотъ, за которымъ предполагалъ найти медвдя, какъ вдругъ увидлъ передъ собой ужасную гремучую зню, она лежала такъ близко, что если бы онъ прислонился даже къ противоположной стн, то почти долженъ былъ задть ее, пробужденная близостію человка, она открыла маленькіе сверкающіе глаза, но, ослпленная свтомъ, въ тоже мгновеніе закрыла ихъ, повернула голову назадъ и начала по временамъ выставлять свой двойной остроконечный языкъ.

Вернеръ невольно содрогнулся и оставался въ нершительности, что длать, хотя онъ и не боялся зми, тмъ не мене сосдство ее было очень непріятно, къ тому же онъ не смлъ выстрлить, по невозможности въ тсномъ проход снова зарядить ружье.

Къ счастію онъ, скоро увидлъ приближавшійся свтъ, и вслдъ на тмъ Тессаке былъ уже возл него. Вернеръ въ нсколькихъ словахъ объяснялъ ему свое положеніе.

— Она показываетъ зубы? шепнулъ индецъ.

— Нтъ, она только гремла.

— Она, какъ собака, на охот за медвдемъ, она предостерегаетъ, когда же непріятель приближается, она отступаетъ, братъ мой можетъ смло проползать мимо ея: она закроетъ глаза и будетъ спать.

Вернеръ очень неохотно послдовалъ такому совту, и, подвигая осторожно ружье, онъ въ одну минуту былъ подл зми, которая нсколько разъ пыталась открыть глаза и громко гремла, теперь онъ былъ подл нея и хотя прижался къ противоположной стн, но почти касался свернувшагося тла гадины.

Медленно вытянулся онъ впередъ, вдругъ змя снова открыла глаза и, видя передъ собой яркое пламя, быстро отдернула голову и разинула пасть, въ которой блестли ядовитые зубы, по обимъ сторонамъ дрожащаго жала, между тмъ какъ глаза искрились зеленымъ огнемъ.

Съ ужасомъ выдернулъ Вернеръ ножъ, но въ ту же минуту свиснулъ врно направленный томагаукъ индйца, и змя завертлась въ крови своей.

Вернеръ зналъ, что она теперь безвредна, но, несмотря на то, онъ содрогнулся, когда холодная чешуя коснулась горячей щеки его. Быстро оттолкнулъ онъ ее отъ себя, но Тессаке схватилъ содрогавшуюся въ послднемъ издыханіи змю, хладнокровно отрзалъ гремушки и заткнулъ за поясъ.

Тогда Вернеръ хотлъ продолжать путь свой, но Тессаке, удержавъ его, сказалъ шопотомъ:

— Берегись: я не слышу боле визга, медвдь проснулся, и глаза его открыты. Если онъ зачуетъ насъ, мы его услышимъ, но дымъ свчей нашихъ относитъ назадъ.

— Ты правъ, сказалъ Вернеръ,— старый плутъ врно проснулся и, увидвши свтъ не очень будетъ доволенъ. Проклятая змя привлекла все мое вниманіе, такъ-что я больше и не думалъ о медвд, ты пришелъ очень кстати, потому-что я…

— Тише, воскликнулъ индецъ, поднявъ руку: — я слышу медвдя, онъ въ тревог.

Оба охотника начали прислушиваться, царствовала мертвая тишина, Вернеръ тщательно осмотрлъ ружье, поправилъ пистонъ, вычистилъ стволъ отъ глины, которая насла на немъ, и началъ снова медленно подвигаться впередъ, въ сопровожденіи товарища.

Вдругъ раздался глухой ревъ медвдя, и вслдъ за тмъ выступила изъ глубокаго мрака пещеры его темная фигура, глаза его сверкали, какъ два тлющихъ угля. Ворча онъ поднялъ носъ и втягивалъ въ себя воздухъ, который относился въ противную сторону, такъ-что чутье измнило ему, но, фыркая и ворча, онъ отступилъ, прежде чмъ Вернеръ усплъ прицлиться къ двигавшейся голов его.

Оба охотника замтили теперь, что настала ршительная минута, и потому медленно подавались впередъ за отступавшимъ звремъ, они вскор настигли его, но Вернеръ съ ужасомъ увидлъ, что здсь пещера оканчивалась, хотя она была довольно просторна и человкъ могъ свободно стоять въ ней на колняхъ, однако опасность была велика, потому-что другого выхода изъ пещеры не было.

— Ва! накричалъ Тессаке, приподнявшись подл Вернера, который старался прицлиться въ глазъ медвдя.

— Ва! спокойный ночлегъ, худое мсто для боя, и замтимъ за темъ направленіе Вернерова ружья, шепнулъ:

— Не стрляй въ голову, если промахнешься, мы оба пропали, а медвдь ни на минуту не можетъ быть спокойнымъ, цлься въ грудную кость: если пуля попадетъ и не въ сердце, то раненый, хотя и не до смерти, онъ свалится и будетъ намъ мене опасенъ, стой! Я на минуту успокою чернаго, цль живо, блый брать, и попадай мтко,

Едва проговоривъ слова эти, Тессаке издалъ звукъ, подобный крику молодого оленя. Услышавъ пронзительный неожиданный шумъ, медвдь поднялся и навострилъ уши, но въ тоже мгновеніе тяжелые своды пещеры потряслись отъ громоваго раската выстрлившаго ружья.

Какъ-будто пораженный электрическимъ ударомъ и прежде чмъ дымокъ отлетлъ отъ дула, медвдь внезапно бросился на стрлка, который не усплъ отбросить ружья и вынуть широкаго ножа, Вернеръ, отброшенный страшною тяжестью звря, ударился головой о стну и упалъ безъ памяти. Тессаке же, лежавшій на живот съ вострымъ ножомъ въ рук, во-время замтилъ прыжокъ раненаго медвдя, понялъ, что онъ бросился на нихъ не для нападенія, а для побга, прижался къ земл и быстро ударилъ острою сталью въ перешагнувшаго черезъ него звря, тотчасъ же исчезнувшаго въ темнот пещеры. Обезпамятвшій отъ паденія, Вернеръ скоро очнулся, въ первую минуту онъ не могъ сообразить, гд находился, черная ночь окружала его. Нсколько ударовъ ножомъ о кремень, которыми Тессаке добылъ огня, вывели нмца изъ безпамятства.

— Тессаке! закричалъ онъ, гд наши свчи?

— Если медвдь не взялъ ихъ съ собою, то он возл насъ, отвчалъ лаконически индецъ,.— но лицо мое мокро, и я чую кровь. Ударъ Тессаке вренъ, и медвдь не воротится посмотрть на враговъ своихъ..

Онъ между тмъ зажегъ трутъ, сорвалъ лоскутокъ охотничей куртки, и вскор вспыхнуло ободрившее ихъ пламя. Они осмотрлись и нашли кровавый слдъ до того мста, гд Тссаке ранилъ медвдя, стны пещеры были такъ же обрызганы кровью, самъ индецъ съ верху до низу былъ облитъ ею. Вернеръ хотлъ еще разъ зарядить ружье, Тессаке удержалъ его.

— Выстрлъ былъ вренъ, сказалъ онъ,— если кровь не хлынула, то ножъ мой открылъ ей дорогу. Мы найдемъ мертваго медвдя близко отсюда и не за чмъ въ другой разъ заряжать ружья.

— Зачмъ задулъ ты свчу, Тессаке? Лишній свтъ врно не ослпилъ бы тебя.

— Разв братъ мой знаетъ, какъ долго мы пробудемъ въ пещер? Если медвдь лежитъ въ тсномъ ход между пропастью и нами, то блый другъ на верху увидитъ восходъ и закатъ солнца прежде, чмъ мы выйдемъ отсюда.

— Я объ этомъ совсмъ не думавъ. Уфъ! мн какъ-будто душно. Пойдемъ, Тессаке, поспшимъ. Я не спокоенъ, пока не узнаю, что предстоятъ намъ.

Безмолвно охотники начали возвратный путь и достигли пропасти, не встртивъ медвдя. Густая кровь до самого этого мста доказывала, что онъ былъ тяжело раненъ и не могъ далеко уйти.

— Досадно будетъ, ворчалъ Вернеръ, ползя за индйцемъ: — если онъ лежитъ на дн пропасти. Тогда вс труды наши пропали даромъ, потому-что я добровольно не спущусь въ пропасть.

— Ba! закричалъ Тессаке, освтивши свчей Вернера пропасть и взглянувши на противоположную сторону — ва!

— Что, внизу? спросилъ съ живостію нмецъ.

— Гм! хорошо, если бы такъ, сказалъ тихо индецъ: — свчи наши догорятъ, намъ захочется и сть и пить, а мы не перелземъ на ту сторону.

— Отчего же не перейдемъ мы пропасти? спросилъ встревоженный Вернеръ, стараясь пробиться впередъ, чтобы увидть, препятствіе. Индецъ прижался къ стн, поднялъ свчу надъ пропастью и закричалъ: вотъ пропасть, но гд выходъ?

Нмецъ крикнулъ въ ужас, видя, что противоположный ходъ былъ такъ наполненъ тломъ медвдя, что не оставалось никакой надежды попасть на ту сторону, не упавши въ пропасть, потому-что не выдавалось ни на дюймъ земли, за которую бы можно было уцпиться.

— Тессаке, прервалъ наконецъ Вернеръ тягостное молчаніе: — здсь мы не можемъ остаться и отъ Редхама намъ нечего ждать помощи, у него нтъ свчи, и онъ никогда не отважится предпринять путешествіе сюда, хотя бы нужно было спасти десятерыхъ, впрочемъ оно и понятно, когда мн и со свчей было страшно. Но такъ-какъ положеніе наше съ каждою минутою становится затруднительне и свчи наши сгораютъ, то я ршаюсь съ Божьею помощью на переходъ черезъ пропасть. Если мн не удастся отодвинуть медвдя отъ края пропасти и я упаду въ нее, то мы оба за-живо похоронены, если же не упаду, то мы сдвинемъ его.

Индецъ не отвчалъ ни слова, и Вернеръ, отложивъ ружье съ порошницей, снялъ мокрые и тяжелые леггины для того, чтобы ничего не мшало его движеніямъ, упираясь, какъ и прежде, локтями и колнями въ стну, повисъ онъ надъ пропастью и вскор былъ на противоположной сторон. Но напрасно старался онъ шевельнуть неуклюжій трупъ убитаго медвдя и открыть себ проходъ: неподвижно лежалъ зврь, страшный своимъ убійцамъ даже и посл смерти.

Напрягая вс свои силы, удвоенныя страхомъ, онъ употребилъ послднее средство къ спасенію: правой рукой началъ онъ толкать трупъ, а лвой держаться за стну, но вдругъ правая нога его поскользнулась, и, потерявъ точку опоры, тло его повисло вдоль стны надъ пропастью, и онъ бы вроятно упалъ въ нее, если бы вовремя не удержался руками за край.

Но положеніе это было весьма неутшительно, смерть казалась неминуемой. Тессаке, окинувъ однимъ взглядомъ положеніе товарища, закричалъ ему, чтобы онъ держался еще нсколько минутъ, потомъ, поставивъ свчу, на край пропасти, индецъ началъ такъ же переползать черезъ нее, но не такъ, какъ Вернеръ, а ногами впередъ. Ему удалось нсколько подвинуть медвдя и получить точку опоры. Такимъ образомъ онъ былъ на первую минуту предохраненъ отъ паденія. Тогда онъ со всею силою отчаянія началъ стараться перелзть между трупомъ и стною, и хотя пещера была узка, а убитое животное толсто и неуклюже, однако индйцу удалось посл многихъ сверхъестественныхъ усилій продвинуть свое тло между однимъ бокомъ медвдя и стною. Почти такъ же трудно было пошевельнуть съ мста тяжелую массу, между тмъ для спасенія товарища оставалось только нсколько мгновеній. Онъ ловко уперся ногами въ осколокъ базальта и привлекъ къ себ тло медвдя.

Потъ катился градомъ съ лица его. Онъ остановился на минуту перевести духъ, но вдругъ раздался слабый голосъ Вернера, говорившаго, что доле полуминуты не можетъ держаться.

— Потерпи, потерпи, кричалъ Тессаке: — зврь двигается, и братъ моя сейчасъ вздохнетъ свободно, — потерпи! и съ новыми силами принялся онъ двигать эвря, вотъ онъ подался еще немного, перевелъ духъ и привлекъ къ себ мертвую массу. Съ быстротою молніи прижался онъ къ медвдю, нагнулся и схватилъ правой рукой руку Вернера.

— Упрись и приподнимись, только одинъ разъ, чтобы мн схватить тебя за поясъ, кричалъ онъ.— Но Вернеръ не быть въ состояніи исполнить совтъ его.— Я не могу, отвчалъ онъ едва внятно.

Силы его исчезли, и Тессаке видлъ это. Не теряя ни секунды, онъ выпустилъ руку товарища, быстро проткнулъ мхъ медвдя, просунулъ свою лвую руку въ эту дыру и, упершись въ нее, нагнулся внизъ и схватилъ Вернера за поясъ. Употребивъ свои послднія силы, нмецъ приподнялся и вскор, благодаря помощи Тессаке, лежалъ верхнею частью тла на краю пещеры.

Дале онъ не могъ двинуться, трупъ медвдя лежалъ передъ нимъ, но въ этомъ положеніи онъ могъ по-крайней-мр отдохнуть, не опасаясь упасть въ пропасть. Тессаке между тмъ началъ длать новыя попытки оттащить медвдя на боле просторное мсто.

Наконецъ и это удалось ему, и Вернеръ помстился подл медвдя. Оба они были до смерти утомлены, особенно нмецъ, измученный тлеснымъ напряженіемъ и душевнымъ страхомъ. Почти полчаса пролежалъ онъ безъ памяти.

Тессаке, не нуждаясь въ большомъ отдых, первый пришелъ въ себя и совтовалъ Вернеру не поддаваться усталости.

— Путь нашъ длиненъ и труденъ, сказалъ онъ: — братъ мой недолго будетъ бороться съ голодомъ, онъ врно не хочетъ сть сырое мясо, а на верху пылаетъ огонь и манитъ насъ отдохнуть. Здсь воздухъ сыръ, скоро мы будемъ въ темнот: свчи наши догораютъ.

Вернеръ, видя справедливость словъ индйца и съ ужасомъ думая объ узкомъ ход, наполненномъ водою, который имъ быть можетъ предстояло пройти въ-потьмахъ, отряхнулся и началъ помогать индйцу: одинъ тянулъ, другой толкалъ тяжелаго медвдя, и такъ они успли вытащить трупъ его на боле просторное мсто.

Здсь они пріостановились, и Тессаке воротился за свчею, почти догорвшею, и за платьемъ Вернера, оставленнымъ имъ по ту сторону пропасти, и потомъ оба опять принялись за трудную работу.

Вернеръ предложилъ содрать кожу медвдя и вырзать ребра и окорока, но Тессаке противился этому, замчая, что на это занятіе имъ будетъ нужно столько же времени, сколько и на самую переноску медвдя до выхода изъ пещеры.

Тихо, очень тихо, молча подвигались они впередъ и наконецъ очутились у того мста, гд начиналась та часть пещеры, которая была покрыта водою.

До этой минуты горла свча, но тутъ она догорла, вспыхнула въ послдній разъ и погасла. Глубокій мракъ окружилъ охотниковъ., наконецъ Тессаке прервалъ молчаніе.

— Хорошо! намъ бы и безъ того пришлось оставить свчу, у брата моего не три руки, чтобы двумя тащить медвдя, а третьей держать свчу, итакъ, за работу!

— Однако, чортъ возьми, Тессаке, вдь это не бездлица окунуться въ-потьмахъ въ эту мокрую яму, сказалъ съ досадой нмецъ.

— Братъ мой не задумывался, когда держался на край пропасти, сказалъ индецъ.

— Не задумывался? да, было ли время задумываться, сказалъ смясь Вернеръ:— мн нечего было длать.

— Что же братъ мой хочетъ длать теперь? ухо мое открыто прислушивается къ звукамъ голоса благо человка.

— Ты правъ, Тессаке, сказалъ Вернеръ,— ты правъ теперь, какъ и всегда, и доказательство, что я хочу поправить вину свою, я ползу впередъ… такъ… вотъ стоитъ ружье мое, не урони его, я посл ворочусь на намъ. Теперь конечно нужно остерегаться, чтобы не заблудиться…

— Пещера пряма и нтъ боковыхъ ходовъ, сказалъ индецъ, — насъ ждетъ блый другъ, сидящій у теплаго востра.

Вернеръ поползъ впередъ и, ощупавъ дорогу, съ помощію Тессаке втащилъ медвдя въ воду.

Непроницаемый мракъ окружалъ ихъ, вода, занимала третью часть пещеры, и положеніе ихъ было незавидно, но, привыкнувъ къ опасностямъ и лишеніямъ посреди неизмримыхъ и дремучихъ лсовъ, они безмолвно и медленно продолжали трудъ свой.

Скоро усилія ихъ увнчались совершеннымъ успхомъ: они достигли подножія своей искуственной лстницы, и свтъ Божій глядлъ на нихъ сверху.

— Ура! закричалъ Вернеръ отъ всей души, приложивъ воронкообразно руки ко рту, — ура! блый брать на верху?

Въ ту же минуту закрылось верхнее отверстіе, и веселый голосъ Редхама закричалъ: ‘я уже думалъ, что вы тамъ совсмъ поселились’.

— Мы не промедлили ни минуты доле, чмъ нужно, отвчалъ Вернеръ и съ ловкостью кошки вскарабкался по сучковатому стволу и обрадовался, вздохнувъ свжимъ воздухомъ.— Ура! закричалъ онъ еще разъ, увидавъ съ изумленіемъ около большого костра пятерыхъ новыхъ охотниковъ, которые, встань съ мстъ, привтствовали его счастливое возвращеніе, между тмъ въ сторон ржали лошади и лаяли собаки.

Быстро выпрыгнулъ онъ изъ пещеры и стоялъ опять среди вольной, прекрасной природы. Почти въ ту же минуту явился и Тессаке. Ихъ обоихъ окружили охотники. Видя и нмца и индйца покрытыхъ кровью, начали распрашивать объ охот. Вернеръ всталъ на носки, взглянулъ черезъ плечи окружающихъ на костеръ, гд жарилась вкусныя ребра оленя и глухаря, отодвинулъ стоявшаго передъ нимъ охотника, слъ къ огню, вынулъ ножъ и началъ тотчасъ же сть, увряя, что будетъ нмъ какъ рыба, пока не утолитъ страшнаго голода.

Съ хохотомъ вс послдовали его примру. По прошествія четверти часа, когда первый голодъ утолился, когда новые куски мяса возвщали вторую закуску, онъ проглотилъ чашку горячаго кофе и началъ разсказывать любопытнымъ охотникамъ вс перенесенныя имъ труды и опасности. Она объяснилъ, какъ Тессаке два раза спасъ его жизнь, и, съ благодарностію обратившись къ смуглому сыну лсовъ, пожалъ его жирную руку, между тмъ какъ тотъ съ наслажденіемъ грызъ кости глухаря и не безпокоился обтереть ее.

— Тессаке,— сказалъ нмецъ:— я у тебя на всю жизнь въ долгу, и не моя будетъ вина, если я не отплачу теб.

— Блый братъ мой говорить хорошо, отвчалъ индецъ, продолжая сть,— это не первый и не послдній слдъ, за которымъ мы вмст ходили. Гд Тессаке вечеромъ раскинетъ шалашъ свой, крыша его защититъ его друга отъ огня, Тессаке и блый братъ его — одно!

— Достало ли вамъ свчей? спросилъ Редхамъ: — вдь вы были въ пещер боле осьмнадцати часовъ.

— Догорли, сказалъ Вернеръ: — и мы работали въ-потьмахъ. Повришь ли, Редхамъ, темнота была такъ густа, что едва можно было пробить медвдя ножомъ, къ тему же водяная прогулка… бррръ!.. мн даже страшно, когда я подумаю, что еще разъ придется воротиться за ружьемъ.

— Гд медвдь? спросилъ одинъ изъ охотниковъ.

— Онъ внизу.

— Что же мы сидимъ и глаземъ напрасно, закричалъ другой: — между тмъ, какъ во ста шагахъ отъ васъ прекрасныя медвжьи ребра! Онъ вскочилъ съ своего мста и отвязалъ отъ лошади длинную веревку.— Вернеръ можетъ еще разъ сойти внизъ и обвязать этой веревкой медвдя: вдь онъ и такъ вымокъ, а пока онъ сходитъ за ружьемъ, мы вытащимъ стараго молодца.

— Хорошо, закричалъ Вернеръ: — я готовъ, но нтъ ли у кого-нибудь изъ васъ свчи? я охотне прогуляюсь при свт, къ тому же не знаю, найду ли въ-потьмахъ отверстіе.

— Вотъ свча, сказалъ одинъ явь охотниковъ, подавая ее Вернеру: — если хотите, я пойду съ вами?

— Благодарю, благодарю, сказалъ Вернеръ, зажигая свчу и приближаясъ къ пещер:—ненужно, зачмъ напрасно мокнуть въ вод, дорога коротка, и я скоро ворочусь, спустите мн только конецъ веревки.

Съ этими словами онъ исчезъ въ пещер и скоро далъ знакъ, чтобъ тянули веревку, Тессаке, боясь, чтобы тонкая веревка не оборвалась, спустилъ еще другую, которую Вернеръ подвязалъ подъ переднія лапы звря. Общими усиліями охотники подняли добычу, которая была встрчей громкими возгласами, веселыми криками охотниковъ и лаемъ собакъ.

Вскор явился и Вернеръ съ ружьемъ и нашелъ въ жареныхъ медвжьихъ ребрахъ слабое вознагражденіе за понесенные труды и опасности. Онъ и Тессаке единодушно признались, что въ эту пещеру они никогда боле не воротятся, хотя бы въ ней сидло двадцать медвдей, потому-что, какъ очень основательно замтить индецъ, ‘имъ доспалось слишкомъ много работы и слишкомъ мало мяса.’

II.
**ГУРРИКАНЪ *).**

(*) Такъ называются въ Америк ураганы, которые низвергаютъ и уничтожаютъ все, что ни повстречается имъ на пути, и производятъ страшныя опустошенія.

У подножія Опаркскихъ горъ, гд страшные каменистые утесы далеко вдаются въ долины, ко берегу рки Мулберри, съ трескомъ и громомъ набгающей на острыя льдины, оковывающія ее въ суровую зиму, пробирались два блые охотника: казалось, они искали удобнаго мста, гд бы переплыть рку.

Оба они было крпкаго сложенія, длинныя охотничьи ружья лежали на плечахъ, ихъ красивыя леггины (панталоны) и тщательно сшитыя моккасины (обувь) доказывали, что они слдовали обычаямъ жителей лсомъ и не принадлежали жъ числу тхъ ‘сухопутныхъ охотниковъ’, которые уже въ то время начинали появляться въ западныхъ частяхъ штатовъ, отъискивая и покупая лучшія и плодороднйшія земли.

— Билль! вскричалъ одинъ изъ нихъ,— наши поиски напрасны: видишь, я не ошибся, рка здсь такъ широка, что мы едва ли найдемъ дерево, которое бы можно было перебросить черезъ нее. Если бы мн и удалось срубить, своимъ томагаукомъ одну изъ этихъ платанъ на самомъ краю берега, то и тогда я очень сомнваюсь, достанетъ ли она до противоположнаго берега. Между тмъ небо обложилась тучами, будетъ буря, и, мн кажется, не мшало бы поискать убжища, гд бы можно провести эту ночь покойне прошедшей: будетъ страшно холодно.

— Досадно, сердито отвчалъ Билль своему брату: — что намъ нельзя перехать сегодня вечеромъ на тотъ берегъ, тамъ есть пещеры, гд бы мы могли провести ночь, притомъ мн бы хотлось поискать медвдя, я увренъ, что тамъ есть по-крайней-мр одинъ. Вода черезчуръ холодна, переплыть невозможно, а буря приближается, итакъ, за работу, здсь довольно старыхъ деревьевъ, а шалашъ изъ древесной коры настроить недолго.

— Мн кажется, что здсь ихъ даже слишкомъ много, сказавъ Томъ, оглядываясь вокругъ себя: но большею частію они хрупки и гнилы, мн бы не очень хотлось лечь спать вблизи такой опасности. Ты помнишь исторію, которую разсказывалъ намъ отецъ.

— Вздоръ! сказать смясь Билль: — мы не найдемъ ночлега покойне этого? маленькій ручей протекаетъ у самыхъ ногъ нашихъ, кругомъ лежатъ деревья, молодые побги будутъ служить намъ вмсто кольевъ, для шалаша, а кора годится для крыши.

Томъ не возражалъ: мсто было привлекательно, и вскор оба брата дятельно принялись готовить себ ночлегъ, желая сколько-нибудь укрыться отъ разыгрывавшейся непогоды. Работа шла живо, черезъ полчаса оба сидли уже за разведеннымъ подъ легкой крышкою огнемъ и ожидали, пока изжарятся повшенные надъ нимъ куски мяса.

— Странно, сказать Томъ: — какъ вдругъ стало холодно, посмотри, вода въ жестянк замерзла, втеръ вдругъ перемнилъ направ вленіе и дуетъ на сверо-востокъ.

— Пусть себ дуетъ! сказалъ звая Билль, закутываясь въ свою широкую одежду:— я усталъ, и мн хочется спать: покойной ночи, Томъ! подложи еще нсколько дровъ, прежде чмъ уляжешься, а завтра кто проснется раньше, пусть разбудитъ другого.

Уже было за полночь, огонь почти потухалъ, а оба брата спали спокойно и крпко, и холодный втеръ, приносившійся въ долину съ снжныхъ горныхъ вершинъ, не прерывалъ сна ихъ.

Между тмъ со всхъ сторонъ столпились густыя тучи, грозно висли он надъ тихо шумвшимъ лсомъ, деревья съ едва слышнымъ шопотомъ трясли и нагибали свои обнаженныя вершины, какъ бы ожидая страшной бури. Вдругъ заблестла на неб яркая молнія, и тотчасъ же за этимъ предвстникомъ разрушеніе послдовалъ страшный громовый ударъ. Начинался зимній ураганъ и съ воемъ проносился по узкимъ долинамъ горной цпи.

— Билль! закричалъ Томъ, вскакивая съ ужасомъ, — вставай, Билль: намъ нельзя здсь оставаться: посмотри, какъ качаются старыя деревья, слышишь, вотъ одно изъ нихъ уже повалилось.

— Что съ нами? закричалъ Билль, быстро сбрасывая съ себя одежду: — эй, Томъ, держи крышу, я не я, если проклятый нордъ-вестъ не унесетъ ея.

Это предположеніе было не безъ основанія, потому-что въ ту же минуту бшеный порывъ втра, промчавшись чрезъ противоположное ущелье, мгновенно сорвалъ половину крыши и разогналъ по темному пространству тлвшія уголья и искры. Опять сверкнула молнія, опять громовый ударъ смнилъ вой втра, затрещали падавшіе столтніе стволы. Казалось, земля была готова разорваться. Ураганъ летлъ, издавая сначала въ отдаленіи неясный глухой гулъ, какъ громъ тысячи орудій, потомъ ближе и ближе, съ дикимъ, страшнымъ трескомъ и оглушительными ударами.

— Всемогущій Боже! гурриканъ! закричалъ Томъ.

Исполинскія деревья, стоявшія сотни лтъ, гнулись какъ тонкій камышъ, и весь лсъ, какъ бы скошенный невидимою могущественною рукою, повалился внезапно отъ одного удара, наполнившаго трепетомъ и душу и сердце. Дальше и дальше мчалась буря, съ неимомрною быстротою, неся съ собою вковые дубы, она очищала себ путь, разрушая и уничтожая все, что ни встрчалось на немъ, и когда пронеслась она, въ долин остались деревья, разбросанныя въ дикомъ безпорядк, и воцарилась мертвая тишина, втеръ унялся, это мертвое спокойствіе посл страшной борьбы стихій, еще боле чмъ губительные порывы урагана, сжимало бдное сердце человческое.

Билль какъ бы чудомъ избгнулъ малйшей царапины, онъ прислонился къ упавшему дубу, и другое упавшее чрезъ него дерево, удерживая вс маленькіе сучья и деревья, защитило его, когда же миновалась грозная опасность, онъ вскочилъ и началъ робко и заботливо звать своего брата.

— Томъ! братъ Томъ! отвчай же, Томъ! Господи, ужели постигла тебя ужасная участь!

Нтъ! счастливъ былъ бы онъ, если бы случилось съ нимъ то, что думалъ Билль: онъ былъ еще живъ, и слабый голосъ его раздался и достигъ уха боязливо прислушивавшагося охотника.

— Милосердый Боже! воскликнулъ Билль, перескочивъ два лежавшихъ на дорог дерева и остановившись, съ горящей лучиной въ рук, передъ братомъ.— Милосердый Боже! повторилъ онъ голосомъ, въ которомъ слышалась отчаянная горесть, и закрылъ лицо руками: подл него лежалъ Томъ, братъ его, товарищъ юности, любимецъ сердца, съ блднымъ какъ смерть лицомъ, между тмъ какъ ноги его были погребены подъ гигантскимъ дубомъ, врзавшимся въ милю.

— Мн холодно! шепталъ несчастный и глядлъ умоляющимъ взоромъ на брата, который повидимому потерялъ слухъ и зрніе, и стоялъ передъ нимъ какъ каменная статуя.— Мн холодно, Билль, нельзя ли принести сюда немного огня?

Слова эти пробудили безчувственность Билля.

— Братъ! закричалъ онъ: — братъ! и рыдая бросился на изуродованное тло Тома.

— Мн больно, Билль, жалобнымъ голосомъ говорилъ Томъ,— у меня рука болитъ, мн холодно.

— Подожди немного, я принесу огня, отвчалъ Билль: — полежи минуту, я принесу угольевъ и тогда помогу теб, только, минуту терпнія! и съ отчаянною быстротою онъ бросился къ пылавшему костру. Но онъ не замтилъ блдной, болзненной улыбни, мелькнувшей на лиц страдальца, когда онъ просилъ его потерпть. Съ судорожною торопливостію собралъ Билль уголья и горвшіе сучья, обжегъ себ лицо и руки, но, не чувствуя боли, устремился къ брату, здсь лежало много сухого дерева, и въ минуту запылалъ жаркій костеръ подл дуба, заживо похоронившаго бднаго Тома.

Билль однимъ взглядомъ усплъ убдиться въ страшномъ несчастіи и съ бшенымъ усиліемъ бросился къ дубу, усиливаясь одинъ поднять его, тогда-какъ и сотни людей не могли бы сдвинуть его съ мста.

— Билль! тихо сказалъ Томъ: — пойдя сюда, дай мн руку… такъ…. хорошо…. теперь скажи, Билль, любишь ли ты меня?

Судорожное пожатіе руга брата было отвтомъ на этотъ вопросъ, Билль не могъ говорить: насильно подавленныя слезы заглушали слова его.

— Исполнишь ли ты одну мою просьбу? ласкаясь спрашивалъ Томъ, привлекая къ себ рыдавшаго брата!

— Одну просьбу? шепталъ Биллы — одну просьбу? чего не исполню я, если только достанетъ силъ моихъ.

— Общаешь лы ты исполнить мою просьбу?

— Что съ тобой? съ боязнію спросилъ изумленный охотникъ.

— Такъ возьми свое ружье, твердо сказалъ Томъ: — и прекрати мои страданія!

— Томъ! закричалъ тотъ, вскакивая съ ужасомъ.

— Прекрати мои страданія! умолялъ несчастный. Билль! братъ! если ты когда-нибудь любилъ меня, докажи это теперь: не дай мн умереть здсь медленною и мучительною смертью.

— Я спасу тебя, и съ опасностію собственной жизни, еще сегодня къ вечеру приведу сюда помощь.

— Это невозможно! отвчалъ несчастный, качая печально головою. Ближайшее поселеніе по прямому направленію по-крайней-мр въ пятнадцати миляхъ, по дорог же, чрезъ утесы, гд пойдешь ты, двадцать миль, и если бы ты воротился, если бы ты привелъ пятдесятъ человкъ, что могутъ они сдлать?… Об мои ноги до туловища, размозжены, а ближайшій врачъ живетъ во ста миляхъ отсюда, въ Литль Рок, куда мы даже не знаемъ дороги…. Билль! ужели ты допустишь меня умирать здсь нсколько дней сряду?

— Требуй жизни моей, Томъ, и я съ радостію отдамъ теб ее, но не требуй отъ меня такого ужаснаго преступленія, еще можно спасти тебя: со мной есть томагаукъ, я разрублю въ щепки это дерево, я могу….

— Можешь ты вылечить такія раны? прервалъ его Томъ и показалъ на свои ноги.

Видъ этотъ раздиралъ сердце Билля, и онъ со стономъ упалъ на колни.

— Я не могу тебя убить! простоналъ онъ тихо.

— И ты называешь это убійствомъ! О Билль! продолжалъ онъ, пересиливая свои страданія: — если бы ты имлъ малйшее понятіе о моихъ мученіяхъ, ты бы сжалился, не далъ бы мн просить напрасно.

— Я дамъ теб ружье…. не длай меня братоубійцей.

— Моя правая рука также сломана, я не могу, если бы и хотлъ.

— Томъ! чего требуешь ты отъ меня?

— Что сдлалъ ты съ Несторомъ, когда медвдь вырвалъ ему внутренности?

— Я застрлилъ его.

— А то была только твоя любимая собака?

Билль отвчалъ только рыданіемъ.

— Можетъ быть ты любилъ ее больше, чмъ меня? спросилъ съ упрекомъ Томъ.

— О, зачмъ не послушался я тебя, когда мы подошли къ этому проклятому мсту? зачмъ приблизились мы къ этимъ деревьямъ, зачмъ….

— Билль! прервалъ его несчастный: — хочешь ли ты избавить меня отъ моихъ мученій?

— Хочу! отвчалъ онъ рыдая и упалъ на шею брата.

Долго и сильно сжимали они другъ друга въ объятіяхъ, когда же Томъ хотлъ тихо оттолкнуть отъ себя брата, тотъ еще сильне къ нему прижался. Вдругъ началъ загараться день на восток, солнце освтило восточныя вершины деревьевъ.

— Разстанемся, шепталъ Томъ: — будь мужчиной.

Ласково отвелъ онъ отъ себя брата, и Билль всталъ.

— Хорошо, пусть будетъ по твоему! воскликнулъ онъ: — я вижу, ты правъ…. нтъ спасенія, я знаю, что если бы и я въ подобномъ положеніи просилъ тебя, ты бы такъ же не отказалъ мн. Молись еще разъ Богу…. и…. молись и за меня…. да проститъ онъ мн братоубійство.

Билль шатаясь пошелъ за ружьемъ, но воротился спустя нсколько кинутъ твердыми шагами. Въ лвой рук держалъ онъ ружье, правой помогалъ онъ себ переходить чрезъ разбросанныя деревья, и остановился возл брата, смотрвшаго на него съ ласковой улыбкой.

— Я готовъ, сказалъ Томъ: — не дрожи только…. Богъ наградитъ тебя за дружескую услугу…. прощай!

Онъ подалъ брату, отворотившись, лвую, здоровую руку.

— Братъ! закричалъ Билль въ страшномъ душевномъ бореніи и еще разъ упалъ на грудь его.

Еще разъ судорожно обнялись они.

— Не мшкай больше! тихо умолялъ Томъ.

И Билль быстро всталъ на ноги, приложилъ прикладъ къ щек и — въ слдующее мгновеніе уже безъ памяти лежалъ подл застрленнаго имъ трупа.

Что остается разсказывать? Описать ли какъ онъ проснулся и складывалъ сучья на трупъ брата, чтобы волкъ и тигръ не тронули дорогихъ останковъ, какъ онъ, окруженный друзьями, въ дикомъ бреду горячки, боролся съ смертію въ теченіи нсколькихъ мсяцевъ!…

Нтъ, довольно и этого. Недолго мучилъ его ночью, во время страшныхъ сновидній, облитый кровью призракъ брата: сострадательная пуля окончила жизнь его въ стычк съ индйскими хищниками, и друзья похоронили его тамъ, гд палъ онъ.

Память его еще жива въ томъ кра, и если охотникъ вечеромъ строитъ шалашъ свой и боязливо бросаетъ испытующій взглядъ на исполинскія деревья, тогда, хотя бы онъ былъ даже самый безстрашныя и неукротимый изъ всхъ охотниковъ, тихая молитва открываетъ уста его, и онъ шепчетъ:

‘Не дай, Богъ, испытать участь бднаго Тома!’

III.
СЕМЬ ДНЕЙ HА АМЕРИКАНСКОМЪ ПАРОХОД.

’31-го іюля, въ десять часовъ утра, отходитъ отъ Леве {Леве, по собственному значенію — насыпь на берегахъ Мисиссипи, для предупрежденія наводненій, въ настоящемъ случа — пристань для пароходовъ.} въ Сенъ-Луи быстрый и крпкій пароходъ Оцеаникъ, шкиперъ г. Вилькенсъ. О цн за поклажу и перездъ можно узнать на самомъ пароход, или у агентовъ Смита и Рейхфіельда.

‘Кестомхаузъ-стритъ, No 52, Нью-Орлеанъ.’.

Это объявленіе было напечатано въ Коммерческой газет Нью-Орлеана, за 29 іюля 184… вмст съ 20-го подобными, объ отход разныхъ пароходовъ, назначенныхъ частью плыть по Мисиссипи, частью по Редрейверъ, Миссури, Арканзасу, Огіо, Иллинойсъ, или даже въ Мексиканскій заливъ.

На Левё кипла толпа, на пароходъ торопливо переносили сундуки, чемоданы, картонки, постели и другую домашнюю утварь, изъ двухъ страшныхъ трубъ валялъ густой черный дымъ, первый звонокъ уже прозвонилъ, и капитанъ, расхаживавшій на палуб, объявилъ нсколькимъ пассажирамъ, что Оцеаникъ отходить черезъ полчаса. Безпрестанно прибывали драи {Двухколесныя телжки, употребляемыя во всхъ штатахъ для перевозки товаровъ.} съ сахаромъ, кофе, сыропомъ, хлопчатой бумагой и крупною солью, и такъ же скоро исчезали въ огромной внутренности парохода. Множество маленькихъ лодокъ скользили между пароходами, и особенно около тхъ, которые готовы были отплыть. Фрукты и провизія, наваленные въ середин этихъ лодокъ, сбывались путешественникамъ.

Живописное зрлище представляли маленькія, пестро выкрашенныя лодки, въ которыхъ гребъ смуглый испанецъ, въ большой широкополой соломенной шляп и съ черными бакенбардами, у ногъ его были навалены въ красивомъ безпорядк ананасы, апельсины, гранатные яблоки, бананы и кокосовые орхи, по нимъ важно расхаживалъ попугай, приглашавшій путешественниковъ купить сочныхъ фруктовъ, а на носу лодки качалась обезьяна, скалившая зубы на вс мимо прозжающія лодки, изъ которыхъ ее закидывали коркани и орховой скорлупой.

Звонокъ раздался во второй разъ, со всхъ сторонъ бросились новые пассажиры, желая попасть на пароходъ прежде иинуты отъзда, иногіе изъ нихъ несли тяжелые чемоданы, едва передвигая свои ноги подъ неимоврною ношею, одинъ даже вытащилъ платокъ и замахалъ имъ, чтобъ только быть замченнымъ.

Капитанъ, отвернувшись въ сторону, улыбнулся.

Между тмъ все еще прибывали нагруженныя телги, еще спускались новые товары во внутренность парохода, котораго только дв трети были наполнены, а дымъ поднимался изъ трубъ гуще и черне, какъ врное доказательство скораго отплытія.

Уже три парохода отплыли въ Сенъ-Луи, многіе пассажиры знали, что Оцеаникъ отличается скоростію хода, и потому предпочли прождать полчаса, надясь скоро догнать отплывшіе пароходы.

Колокольчикъ раздался въ третій разъ, громко и долго звенлъ онъ, наступило время отъзда, и все еще прибывали новые пассажиры и новые товары, и пароходъ все еще держался на цпяхъ у берега.

— Капитанъ, когда же мы отъзжаемъ? спросилъ плантаторъ съ Мисиссипи, пославшій въ городъ своего негра, за какою-то забытою вещію.

— Well, сэръ, отвчалъ тотъ: — едва ли прежде вечера, ваша поклажа еще не прибыла.

— Хорошо, хорошо, сказалъ плантаторъ: — мн все равно, я только такъ спросилъ. Успю я сходить въ Сенъ-Чарлсъ, пообдать?

— Конечно, конечно, отвчалъ вжливо капитанъ: — если пароходъ пойдетъ раньше вечера, то я пошлю за вами.

Плантаторъ отправился медленно и спокойнымъ шагомъ къ гостинниц.

Едва усплъ онъ отойти отъ судна, какъ подбжалъ къ капитану бдный переселенецъ, нмецъ, находившійся съ семействомъ въ средней кают, и спросилъ его ломанымъ англійскимъ языкомъ, успетъ ли онъ еще сбгать на берегъ, закупить для семейства нкоторыя необходимыя вещи, такъ-какъ, услышавъ утромъ звонъ колокола, онъ боялся опоздать къ отходу парохода и не усплъ запастись всмъ необходимымъ.

— Хорошо, хорошо, сказалъ капитанъ, утомленный длинною рчью: — только живе, черезъ полчаса мы демъ, а васъ я ждать не могу.

Торопливо побжалъ нмецъ въ городъ, спшилъ отъ одного мста къ другому, давалъ за все требуемую цну, по прошествіи получаса прибжалъ на пароходъ, до-смерти измученный, и, къ удивленію своему, нашелъ пароходъ въ такомъ же спокойномъ положеніи, какъ и прежде.

Такимъ образомъ прошелъ полдень, отъ пристани отходилъ послдній пароходъ, назначенный въ Сенъ-Луи, и многіе пассажиры согласились бы хать на немъ, если бы вещи ихъ не находились на Оцеаник. Но теперь они должны были ждать, а штурманъ объявлялъ всмъ, что капитанъ еще на берегу и едва ли придетъ раньше утра.

Многіе пассажиры бранились, большая же часть ихъ казались равнодушны.

Жара была нестерпиная, и жители города, кром дловыхъ людей, прятались въ своихъ домахъ, т же изъ нихъ, которые отправляли и принимали поклажу, расхаживали по Леве съ открытыми зонтиками, желая сколько-нибудь предохранить себя отъ невыносимаго зноя.

Между разложенными на берегу товарами лежало боле сотни мшковъ съ кофе, они были сложены отдльными кучками, смотря потому, назначались ли въ Сенъ-Луи, Цинциннатъ, или Питтсбургъ. Около мшковъ толпились женщины и двушки, прилежно занимаясь подбираніемъ въ ручныя кореянки выпавшихъ изъ мшковъ кофейныхъ зеренъ. Многія изъ нихъ тайкомъ прорзывали диры въ мшкахъ и сыпали кофе въ свои корзины, по большой части это были нмки.

Люди, которымъ принадлежалъ кофе, зная хитрости этой сволочи, по временамъ бросались на женщинъ съ длинными арапниками, но чуть стража удалялась, промышленницы снова нападали на раненые мшки, какъ хищныя птицы на добычу.

— Бсъ возьми этихъ промышленницъ! кричалъ штурманъ Оцеаника, весь въ поту возвращаясь на палубу посл тщетной попытки отогнать сволочь отъ мшковъ: — бсъ бы ихъ побралъ! Я бы хотлъ знать, зачмъ существуютъ нмцы, ирландцы и москитосы! чтобъ бсить насъ, что ли?

— А разв не мы длаемъ всю работу? спросилъ ирландецъ съ другого корабля: — разв не ирландцы съ нмцами копаютъ каналы, мостятъ улицы, обработывають землю?.. что, сэръ, что вы на это скажете?

— Ступай работать, Патъ! закричалъ штурманъ съ ближняго судна: — что ты тутъ болтаешь и ничего не длаешь? Живо, живо, дти! несите вещи!

Солнце начало западать, и движеніе закипло въ спокойныхъ до того улицахъ. Изо всхъ концовъ хлынули пестрыя толпы желающихъ прогуляться по насыпи. Кандитерскія наполнились постителями, группы хорошенькихъ цвточницъ начали мелькать между гуляющими, иныя изъ нихъ помстились у входовъ гостинницъ, и весь городъ будто пробудился отъ душной и тягостной дремоты.

Напротивъ того, на пароход все утихло. Кончивъ работу на палуб, матросы и почти вся прислуга съхала на берегъ, оставивши на ней только сторожевыхъ, которые медленно бродили у носа, заботясь только, какъ бы прогонять отъ себя тучу назойливыхъ москитосовъ.

Наконецъ тишина воцарилась и въ город, огни погасли, кофейныя и трактиры были заперты, и только на рынк подл насыпи свтились окна подобныхъ же заведеній, гд молоденькія двушки, вс почти изъ нмокъ, разносили во всю ночь гостямъ кофе, шоколадъ, чай, пирожки и холодную содовую воду, смотря по вкусу каждаго. Хорошенькія группы ихъ пріятно отдлялись среди общей темноты и спокойствія.

По тихимъ улицамъ раздавались сигналы сторожей — удары тяжелыхъ палокъ о мостовую. Группы гуляющихъ останавливались у кофеенъ, выпивали свою чашку кофе или чаю и, заплативши, со смхомъ и пніемъ спшили въ другую улицу или другой рынокъ, съ цлію провести душную ночь подъ открытымъ небомъ, а подъ утро броситься въ утомленіи на постель и проспать часа два.

Около полуночи привалила на нижній рынокъ толпа пьяныхъ матросовъ и съ шумомъ потребовала себ кофе.

— Послушай, Томъ, сказалъ наконецъ одинъ изъ нихъ самому буйному изъ товарищей: — не ори такъ громко, не то просидишь ночь въ калебуз.

— Боюсь я твоей калебузы! отвчалъ пьяный: — я не какой-нибудь проклятый негръ… я блый! кто сметъ посадить меня въ калебузу! Вотъ, двушка, возьми деньги, сказалъ онъ, обращаясь къ маленькой нмочк, которая подбирала чашки, опасаясь, чтобы ихъ не разбили: — вотъ разъ, два, три, четыре, пять, шесть, семь чашекъ — вотъ половина доллара, довольно?

— Вамъ слдуетъ пикаюну сдачи, робко сказала двушка.

— Оставь у себя твою пикаюну, я хочу за нее тебя поцаловать. Ну, подойди, дурочка!

— Оставьте меня, я позову часового.

— Позови, коли хочешь, мн что за дло?

Онъ попытался схватить двушку, но едва успла она громко закричать, какъ уже появился сторожъ, въ грубомъ томномъ сюртук, въ каскообразной клеенчатой шапк, съ жолтынъ нумеромъ впереди, — оттолкнулъ пьянаго и веллъ ему замолчать.

Напрасно старались трезвые матросы удержать подгулявшаго товарища, который бранилъ сторожа во все горло и, ухвативъ съ земли палку, непремнно хотлъ его ударить.

Въ это время задребезжала трещетка сторожа. Онъ снова подскочилъ къ пьяному, схватилъ его за воротъ и закричалъ: ты мой арестантъ! Остальные отскочили съ испугомъ, но въ ту же минуту все собраніе было окружено десятью или пятнадцатью хорошо вооруженными сторожами.

Пьяный покорился судьб, между тмъ какъ остальные частью разсыпались въ разныя стороны, частью отправились по другимъ кандитерскимъ выпить еще чашку кофе или състь пирожокъ.

Вдругъ сверкнулъ на восток первый свтъ утра, на Оцеаник пробудилась жизнь.

Сторожевой разбудилъ кочегаровъ и матросовъ, первые начали, какъ и наканун, подбрасывать дрова подъ котелъ, а вторые мыть и мести палубу парохода, которая съ первыми лучами солнца лоснилась и блестла какъ зеркало.

Завтракъ былъ конченъ, снова начали подъзжать телжки съ товарами и поклажею, опять завертлись маленькія лодки съ фруктами, и снова колоколъ парохода чисто и звонко задребезжалъ посреди городского шума.

Мальчики съ газетами, другіе съ фруктами и корзинками, наполненными книгами, для развлеченія во время перезда, молодыя негритянки и мулатки, живописно обвязавъ свтлыми платками свои курчавыя головы, держали въ рукахъ оловянныя кружки съ молокомъ, сливками и масломъ. Вся эта толпа бросилась къ доскамъ, соединяющимъ берегъ съ пароходомъ, стараясь продать свои товары.

Дв осмьнадцатилтнія молочницы, мулатка и негритянка, стройныя и хорошенькія, побранились за что-то на пароход и, со шедши на берегъ, продолжали шумть. Слово за слово, мулатка, утомившись отъ долгой брани, поставила наконецъ молочную кружку на землю, засучила рукава и, ставши въ ловкую позитуру боксера, вызывала на бой свою соперницу. Въ-мигъ столпились матросы ближнихъ пароходовъ, составили кружокъ около двухъ двушекъ и поощряли ихъ мужество одобрительными возгласами и криками.

Негритянка въ свою очередь засучила рукава и удачно отбила первый ударъ жолтой соперницы.

— Браво, Мери! кричалъ на-угадъ кто-то: — браво! ну-ка еще, еще! между тмъ какъ съ другой стороны раздавались такіе же одобрительные крики: — Въ глаза, Дженни, въ глаза! славный ударъ! еще одинъ — такъ — еще одинъ.

Такъ поощряли амазонокъ многочисленные зрители.

Въ эту минуту какой-то плантаторъ пробился къ двушкамъ и схватилъ мулатку за руку, желая увлечь ее съ поля битвы

— Оставь ее, оставь ее! кричали въ одно время нсколько голосовъ: — равный бой, равный бой, дай ей кончить!

— Она моя невольница, сказалъ новопришедшій, все еще желая рознятъ двушекъ.

— Вотъ, что выдумалъ, невольница! закричалъ огромнаго росту матросъ, отталкивая плантатора: — убирайся! пусть он себ подерутся.

— Да! дайте имъ кончить! кричала вся толпа, и господинъ невольницы долженъ былъ покориться, опасаясь, чтобъ его не поколотили самого.

Об соперницы кончили кулачный бой и вцпились другъ другу въ курчавые волосы. Платья ихъ превратились въ лохмотья. Такъ боролись он нсколько времени, когда негритянка, воспользовавшись оплошностію соперницы, схватила ее обими руками за шею и ударила своимъ лбомъ по виску съ такою силою, что та безъ памяти грянулась на землю.

— Ай да чернушка! радостно закричала шумная толпа: — славно, малютка, молодецъ-двушка! мужа твоего можно поздравить! Подобныя привтствія раздавались со всхъ сторонъ. Густая толпа разступилась и дала дорогу двушк, которую ждали вроятно побои госпожи за разорванное платье. Между тмъ плантаторъ поднялъ мулатку, бросилъ ее на стоявшую вблизи телжку и веллъ отвезти къ своему дому. Въ дв минуты толпа разсыпалась.

Оцеаникъ, казалось, не шутя началъ готовиться къ отъзду. Снова густой и черный дымъ началъ подниматься изъ трубы, блый паръ со свистомъ прорывался сквозь боковыя отверстія и исчезалъ въ свтломъ утреннемъ воздух. Колоколъ прозвонилъ уже два раза, цпи были сняты, пароходъ держался только на двухъ канатахъ, и колеса его съ шумомъ вертлись противъ теченія. Рулевой выслалъ на берегъ двухъ матросовъ, чтобы, по данному знаку, отвязать канатъ отъ желзныхъ береговыхъ колецъ.

Наконецъ раздался послдній звонокъ, вс приходившіе на пароходъ проститься съ путешественниками, спшили перейти по доск на берегъ, другіе съ берега бросались на пароходъ, канатъ былъ развязанъ, штурманъ стоялъ наверху у колеса въ маленькомъ своемъ домик, съ огромными окнами, оба матроса перебжали по доск на пароходъ и перевернувшись отдернули доску. Человкъ двадцать длинными шестами отодвинули пароходъ отъ берега, носъ былъ свободенъ, рулевой дернулъ за колоколъ, машинистъ отвтилъ другимъ звонкомъ, и огромный пароходъ, извергая клубы дыму и разская волны, прочистилъ себ дорогу между быстро скользившими по сторонамъ лодками. Черезъ нсколько секундъ пароход качался вольно на широкой рк, раздлялъ волны сильными взмахами колесъ, такъ-что только брызги летали, а отставшія лодки высоко качались со стороны на сторону.

Но какой-то человкъ бжитъ на Леве съ дикою поспшностію, машетъ платкомъ и шапкой, кричитъ, въ утху окружающихъ, машетъ руками и, наконецъ, совершенно обезсилвъ, садится въ отчаяніи на корабельный баластъ, взваленный на берегу. Пароходъ уходитъ все дале и дале, вся поспшность запоздалаго пассажира пропала.

То былъ бдный Нмецъ, прибывшій за три дня передъ тмъ изъ своего отечества и намревавшійся отправиться съ семействомъ въ Миссури, на пропадающемъ въ туманной дали пароход находится его семейство: беременная жена съ тремя малолтними дтьми и дряхлой матерью, которую не хотли одну оставить на родин.

Многіе спрашиваютъ, отчего онъ плачетъ, многіе смются надъ нимъ, нкоторые жалютъ, он самъ сидитъ и безсмысленно смотритъ на рку,— онъ не понимаетъ англійскаго языка и слдовательно ни вопросовъ, ни насмшекъ, ни участія, онъ понимаетъ только, что онъ одинъ, покинутъ и брошенъ среди незнакомаго города и быть можетъ никогда не увидитъ тхъ, къ кому привязано его сердце.

Едва увидла жена несчастнаго, что пароходъ отходить, она бросилась на палубу, умоляя матросовъ подождать мужа.

Бдная женщина, она въ первый разъ находится на американскомъ корабл, ей можно простить ея мольбы, она не знаетъ, что нтъ жалости въ груди ея новыхъ соотечественниковъ!

‘Ничего не понимаю’, отвчаютъ ей на мольбы, быть можетъ съ прибавкою какого-нибудь словца, если она нечаянно помшаетъ при навертываніи каната, наконецъ услышалъ ея вопли нмецкій матросъ. Прибжавши къ рулевому, онъ представилъ ему положеніе несчастной.

— Ступай къ капитану! мн некогда, вольно было нмецкому дураку опоздать! отвчаетъ рулевой. Матросъ побжалъ къ капитану и разсказалъ ему, въ нсколькихъ словахъ, въ чемъ дло.

— Поздно, поздно, говоритъ капитанъ, пожимая плечами: — ему было довольно времени, вольно же ему опоздать!

— Но капитанъ, жена и дти его одни на пароход. Они не умютъ говорить по-англійски.

— Жалко, жалко! я не могу помочь, нельзя же воротиться еще разъ и сдлать лишнія дв мили, чтобы принять пассажира ‘изъ средней палубы’, хоть онъ и опоздалъ къ отплытію парохода.

Пароходъ съ быстротою мчится чрезъ волны, матросъ знаетъ, что вс рчи его напрасны, онъ сходитъ къ женщин и старается ее утшить, а она съ воплями и стономъ возвращается къ своимъ дтямъ и оплакиваетъ потерю мужа!

Здсь будетъ кстати короткое описаніе американскихъ пароходовъ, внутреннее устройство которыхъ вроятно вовсе неизвстно читателю.

Американецъ, во всхъ своихъ предпріятіяхъ, ищетъ какъ бы скоре собрать возможный барышъ, и этого основанія держится онъ везд и во всемъ. Эту же истину доказываетъ постройка американскихъ пароходовъ.

Желая употребить внутренность парохода для товаровъ и вмст съ тмъ избгая потери мста, гд бы можно помстить большее число пассажировъ, онъ переноситъ машину на палубу, строитъ надъ нею ярусъ каютъ, съ различными удобствами для каютныхъ пассажировъ и офицеровъ парохода.

Середину палубы занимаетъ машина, гд ближе къ носу находятся котлы, на маленькихъ пароходахъ одинъ или два, на большихъ отъ трехъ до восьми. Оцеаникъ имлъ пять котловъ. Часто встрчаются пароходы съ двумя машинами, которыя или вертятъ каждая одно колесо, или же работаютъ об за однимъ общимъ колесомъ, придланнымъ къ задней части парохода. За машиной, занимая почти третью часть пространства, находится мсто, для перевоза между-палубныхъ пассажировъ, которое мы постараемся описать подробне, такъ-какъ намъ придется въ теченіи разсказа сходить нсколько разъ въ это пространство.

Къ передней части, или, лучше сказать, ко внутренней сторон парохода, пространство это открыто, по обимъ сторонамъ находятся койки для спанья, изъ необтесанныхъ досокъ, въ три яруса, довольно широкія, чтобы въ случа нужды два человка могли помститься на имъ, они отдляются короткими перекладинами. Въ середин описаннаго нами пространства находится огромная печь, гд между-палубные пассажиры варятъ себ пищу, такъ-какъ они не получаютъ обда во время путешествія. Печь эта всегда окружена толпою людей, готовящихъ кушанье, которые, особенно въ лтній зной, еще боле увеличиваютъ духоту. Здсь же лежатъ чемоданы, ящики и постели палубныхъ пассажировъ, а сзади виситъ привязанная шлюбка, для спасенія въ случа бури и для перевоза пассажировъ.

Налво отъ руля находится кухня, съ примыкающею къ ней кладовою, гд обыкновенно устроивается страшной величины печь, въ которой стряпается пища для сотни пассажировъ, офицеровъ и работниковъ парохода.

Надъ всмъ этимъ возвышается каюта, къ которой подымаются по двумъ маленькимъ лстницамъ.

Центръ каюты занятъ длинною столовою, ни обимъ сторонамъ которой тянутся маленькія спальни съ стеклянными дверями изъ толстаго литого хрусталю, въ каждой дв постели, одна надъ другой. Впереди устроены маленькія каюты для капитана, рулевыхъ, машиниста и бухгалтера, подл этихъ каютъ находится обыкновенно маленькая кофейная, особенно красивая на Оцеаник. Между гранеными графинами, бутылями съ цвтными ликерами красуются лимоны, апельсины, ананасы и цвты.

Въ середин этого амфитеатра, въ восемь футовъ ширины и шесть въ длину, блестла и поражала глаза блая картонная доска, въ рамк и подъ стекломъ, на которой колоссальными буквами было написано: ‘Nu credit’ — нтъ кредита. Пассажиры такимъ образомъ избавляются отъ напрасныхъ вопросовъ по этому предмету.

Кофейная и столовая были обвшаны гирляндами и разводами изъ разноцвтныхъ вырзанныхъ бумажекъ. Кром того, стны столовой были украшены картинками изъ жизни Наполеона и нсколькими изображеніями знаменитйшихъ пароходовъ, въ числ которыхъ красовался, какъ и слдуетъ, Оцеаникъ.

Тотчасъ за столовой слдовала дамская каюта, отдленная отъ столовой только большою стеклянною дверью съ красными занавсками, каюта эта по внутреннему своему устройству очень походила на столовую, спальныя койки были украшены со вкусомъ развшанными занавсками, внутренность ихъ облплена была гравюрами и картинами, въ середин стояло нсколько качающихся креселъ.

Крыша, покрывающая вс эти каюты, снабжена была во всю длину стекляннымъ верхомъ, служащимъ въ тоже время и поломъ третьему этажу, или гуррикандеку, покрытому обоями изъ песочной краски, для того, чтобы падающія изъ трубъ искры не зажгли ихъ, здсь въ хорошую погоду собираются между-палубные пассажиры.

Надъ этимъ-то этажемъ, между двумя желзными страшной величины трубами, стоитъ маленькое помщеніе лоцмана, окруженное со всхъ сторонъ стеклами, чтобы предохранить стоящаго у колеса отъ суровой погоды и давать ему возможность видть и избгать мелей, подводныхъ деревьевъ и камней. Изъ этого домика спускаются канаты въ нижнюю часть парохода, а оттуда идутъ къ рулю. Нын канаты эти замнены проволочными веревками, для безопасности на случай пожара.

Ознакомившись съ устройствомъ парохода, войдемъ въ каюту, чтобы познакомиться съ пассажирами.

Около двадцати мужчинъ столпились въ передней части открытой каюты, откуда можно было свободно видть, какъ мелькали на пути судна живописныя береговыя плантаціи.

Плантаторъ изъ Мисиссипи, продававшій въ Нью-Орлеанъ хлопчатую бумагу, равнодушно смотрлъ на красоты природы, протянувъ свои ноги на палубныя перила. Онъ былъ занятъ чтеніемъ. Подл него сидлъ, совершенно свсивъ ноги за перила и сложивъ руки на толстомъ брюшк, маленькій жирный плантаторъ и съ довольною улыбкою оглядывалъ мелькающія мимо него сахарныя и хлопчато-бумажныя плантаціи, онъ самъ имлъ плантацію на Атхефельс въ Луизіан и отправлялся теперь въ Сенъ-Луи привести въ порядокъ какія-то дла по наслдству. Онъ разговаривалъ съ молодымъ, стройнымъ человкомъ, въ простомъ темно-коричневомъ сюртук, который, прислонясь къ периламъ, иногда отъ души смялся сухимъ остротамъ маленькаго собесдника, несмотря на то, во взор его была какая-то худо скрытая горесть.

Это былъ одинъ изъ обитателей Виргиніи, открытый, благородный взглядъ его, высокій, темнымц волосами оттненный лобъ, съ выразительными бровями, составляли разительную противоположность съ блднымъ лицомъ и потупленнымъ взоромъ сосда его съ правой стороны, стройнаго и худощаваго человка, черты котораго выраждли глубокую и тягостную задумчивость, онъ кусалъ яогтк, едва обращалъ вниманіе на прекрасные береговые ландшафты только изрдка подымалъ глаза, чтобы дико и быстро поглядть жа окружающіе его предметы.

— Какъ васъ зовутъ? спросилъ маленькій плантаторъ, обращаюсь къ виргинцу, который передъ этимъ хохоталъ надъ какой-то шуткой: — я самъ называюсь Симмонсомъ, а вы?

— Грей, отвчалъ молодой человкъ, въ коричневомъ сюртук, все еще улыбаясь и слегка поклонявшись плантатору.

— Итакъ, мистеръ Грей, продолжалъ Симмонсъ: — говорите, что хотите, а я не могу сердиться на ирландцевъ, несмотря на вс ихъ неловкости.

— Но, мистеръ Симнонсъ, отвчалъ Грей: — въ этомъ отношеніи я нисколько съ вами не спорю. Ни въ одной націи не находилъ я столько юмору, здраваго смысла и остроумія, сколько въ ирландцахъ.

— Послушайте, что третьяго дня вечеромъ случилось со мной въ Нью-Орлеан, сказалъ Симмонсъ: — я былъ въ гостяхъ, мы подпили, быть можетъ и я хватилъ лишнюю рюмку сладкой ананасовой наливки, только, какъ бы то ни было, почувствовалъ я себя не совсмъ здоровымъ, я взялъ шляпу и вышелъ на улицу освжиться, хорошо… вотъ я и прошелся по двумъ или тремъ улицамъ и почувствовалъ себя гораздо лучше. Хочу воротиться, но какъ ни ищу, вс улицы похожи одна на другую, какъ дв капли воды, и я не могъ узнать дома, изъ котораго едва вышелъ. Я забылъ и проклятое французское названіе, а ужь было за полночь, — я ршился воротиться въ мою гостинницу Сенъ-Чарлсъ. Но такъ-какъ я не зналъ туда дороги, то обратился къ первому сторожу, предлагая ему долларъ, если онъ возьмется отвести меня въ Сенъ-Чарлсъ.

— Пойдемте, сказалъ онъ мн, и по этому слову узналъ я въ немъ ирландца. Мы пошли рядомъ, пройдя нсколько, онъ остановился передъ маленькимъ домикомъ съ зелеными занавсками и предложилъ мн войти.

— Но, любезный, сказалъ я ему: — вдь это не Сенъ-Чарлсъ, я хочу въ гостинницу Сенъ-Чарлсъ.

— Не твое дло разсуждать, сказалъ онъ грубо: — разв это не караульня и не сынъ матери моей привелъ тебя сюда.

— Однако, что же я сдлалъ, за что же сажать меня въ караульню, сказалъ я ему, досадуя и смясь въ одно время.

— Это что? закричалъ онъ, изумленный до-нельзя моею дерзостью: — ничего не сдлалъ? а не ты ли хотлъ подкупить меня?

Я покатился со смху, ирландцу это не понравилось, и прежде, чмъ я усплъ прійти въ себя, онъ толкнулъ меня въ открытую дверь, гд меня приняли двое другихъ, для дальнйшей передачи.

Я не шутя началъ протестовать и объяснять свое дло, но, къ несчастію моему, привели цлую толпу пьяныхъ.

— Мн некогда выслушивать каждаго буяна, сказалъ мн караульный чиновникъ: — прочь его. и черезъ нсколько минутъ я сидлъ на жосткой доск за ршеткой, въ пріятномъ обществ мошенниковъ, пьяницъ и негодяевъ.

— И вы всю ночь просидли въ караульной? спросилъ съ улыбкой виргинецъ.

— Да, вы думаете, что выпустили меня ране девяти часовъ другого утра? Рекордеръ чуть не лопнулъ со смху, когда на другой день я, въ присутствіи сторожа, разсказалъ-ему мое приключеніе. Я и самъ впрочемъ противъ воли смялся: не было силъ сердиться.

— Не можете ли вы мн сказать, сэръ, обратился къ Симмонсу очень хорошо одтый господинъ: — водится ли здсь въ окрестностяхъ дичь? Мн кажется, что вы здшній, а я пріхалъ сюда изъ Нью-Йорка для одной охоты, мн бы хотлось найти хорошее мсто, чтобы не даромъ жечь порохъ.

— Ну, сэръ, сказалъ Симмонсъ, пожимая плечами: — этимъ мы не можемъ похвастаться, оленей здсь мало, а медвди почти вс перевелись.

— Однако индекъ здсь много? спросилъ незнакомецъ.

— Около рки ихъ не видно, за тми холмами иногда встртишь, да и то рдко.

— Боже мои, сказалъ съ испугомъ обитатель Нью-Йорка: — въ Новой Англіи мн толковали другое. Тамъ вс увряютъ, что здшнія болота такъ и кишатъ дикими зврьми, оленями да индйками, а буйволы стоятъ на берегу и пьютъ воду изъ Мисиссипи, не боясь проходящихъ пароходовъ.

— Ну, ждите же, сказалъ смясь Симмонсъ: — этакъ бы хорошо охотиться, нужно однако имть зоркій глазъ, чтобы подмтитъ буйвола на берегу Мисиссипи.

— А въ Миссури лучше охота? спросилъ житель Нью-Йорка упавъ духомъ: — я бы охотно отправился въ скалистыя горы.

— На ныншній годъ вы опоздали, сказалъ виргинецъ: — об компаніи, снаряженныя въ скалистыя горы, изъ Арканзаса и Индепенденса, отправляются перваго мая.

— Остановись пароходъ! закричалъ капитанъ съ верхней палубы.

Оцеаникъ приближался къ правому берегу, чтобы принять съ плантаціи нсколькихъ пассажировъ. Два сильныхъ матроса сли въ маленькую лодку и съ быстротою принялись грести. Черезъ десять минуть шлюбка пристала къ мсту, гд ждали ее, махая платками, нсколько кавалеровъ и дамъ.

Негры принесли изъ ближняго дома сундуки и картонки, шлюбка пристала, одинъ кавалеръ и дв дамы вскочили въ нее, поклажу бросили въ лодку. Въ это время пароходъ пріостановился и сталъ медленно двигаться по теченію.

— Впередъ! закричалъ капитанъ штурману, наблюдая за приближеніемъ шлюбки.

Когда она подъхала, ее втащили на бортъ, и пароходъ, снова выбрасывая клубы дыму, съ прежнею скоростью полетлъ вдоль берега.

Молодой мулатъ началъ обходить палубу, звоня колокольчикомъ, что означало приближеніе обда. Длинный столъ былъ накрытъ, раздался второй звонокъ, капитанъ, высокій, стройный и изящно одтый мужчина отворилъ дамскую каюту и подвелъ женщинъ къ верхнему концу стола, гд он и услись. Самъ капитанъ занялъ между дамами первое мсто, передъ огромною жареной индйкой, для того, чтобы съ этого конца видть весь столъ и отвчать на требованія гостей, на другомъ конц стола сидлъ бухгалтеръ, мальчики, мулаты и негры, съ курчавыми головами и въ чистыхъ рубашкахъ, разносили между гостями маленькія блюда, разставленныя по всему столу.

По американскому обычаю, обдъ прошелъ скоро, безъ долгихъ разговоровъ, а посл подали черный, крпкій кофе въ маленькихъ чашкахъ.

Посл обда Симмонсъ и Грей опять сидли на палуб, и Симмонсъ, вытягиваясь и звая, уврялъ всхъ, что онъ нался до отвала и ни къ чему боле не годенъ.

— Гумбо, любимое кушанье здшнихъ французовъ, сказалъ виргинецъ: — вовсе не по моему вкусу, эта слизистая и тягучая масса не нравится моему сверному желудку. Одного краснаго перцу, которымъ его начиняютъ, довольно, чтобы заставить здороваго человка подавиться отъ кашлю.

— Да, да! сказалъ смясь Симмонсъ: когда я переселился въ этотъ край, то со мной было тоже самое, и жена моя долго не смла подавать эту смсь на столъ, а теперь я такъ привыкъ къ ней, что мъ красный перецъ какъ сахаръ.

— Здсь еще можно сть, сказалъ блдный и изнуренный молодой человкъ, прибывшій наканун пьянымъ на пароходъ: — но тамъ, около Ватерлоо, гд я живу съ годъ, я самъ видлъ, какъ начиняли гумбо совами, ястребами и воронами.

— Гм, это невкусно, замтилъ Грей.

— Совы и вороны, сказалъ смясь Симмонсъ: — я столько лъ, что если съ пароходомъ случится сегодня несчастіе, и это неудивительно, мы летимъ изо всей силы, и вотъ уже третій пароходъ остался за нами, — я столько лъ, что о плаваніи мн нечего и думать, я пойду ко дну какъ камень.

— Вы думаете, сэръ, что съ пароходомъ можетъ случиться несчастіе? испуганнымъ голосомъ спросилъ пожилой господинъ, пробывшій передъ тмъ на пароходъ съ двумя дамами.

— Ничего, сказалъ смясь Симмонсъ: — если котлы лопнутъ, то мы ничего не замтимъ, мы какъ разъ надъ ними и отправимся на тотъ свтъ въ одно мгновеніе.

— Стало быть опасность на самомъ дл такъ велика, какъ мн разсказывали во Франціи? спросилъ блдня пожилой господинъ.

— Нисколько! съ вжливой улыбкой прервалъ его Грей: — дйствительно, иногда бываютъ несчастія отъ неосмотрительности и безпечности машинистовъ, но намъ нечего опасаться: капитанъ Вилкенсъ степенный и умный человкъ, онъ не станетъ подвергать опасности жизнь столькихъ пассажировъ, да еще, и свою въ придачу.

— Благодарю, сэръ, за ваше любезное объясненіе, сказалъ учтиво французъ: — я самъ хочу успокоить дамъ, которыя перехали на пароходъ не безъ боязни. Съ этими словами онъ раскланялся и отправился въ дамскую каюту.

— Я бы желалъ знать, сказалъ Симмонсъ:— есть ли у этого француза life preserver {Life preserver — предохранитель жизни, круглая подушка изъ непромокаемой матеріи, которая надувается воздухомъ. Она такъ устроена, что можетъ быть надта и укрплена подъ мышками и такимъ образомъ не даетъ тлу опускаться глубже въ воду.}, меня очень удивило бы, если онъ и его дама, такая толстая, не взяли съ собою предохранителей жизни.

— О, всегда! сказалъ Симмонсъ: — немногіе капитаны пускаются въ путь безъ предохранителя, мн кажется однако, что дама не нуждается въ немъ: ея 200 фунтовъ жиру врно поддержатъ ее надъ водою. Будь я капитанъ, она заплатила бы за всъ, но пароходъ причаливаетъ, чтобы принять дрова, я думаю, намъ бы всмъ не мшало прогуляться по берегу.

Съ этими словами онъ всталъ и пошелъ съ нью-йоркцемъ, Грейемъ и другими на берегъ, потому-что пароходъ въ ту минуту приставалъ къ плантаціи.

— Дрова носить, дрова носить! кричалъ голосъ штурмана въ между-палубномъ пространств, гд находились койки рабочихъ: — дрова носить, ребята, дрова носить! и изо всхъ угловъ выползали работники и пассажиры, спшившіе переносить на пароходъ дрова, сваленныя на берегу.

Между тмъ штурманъ тщательно разсматривалъ вс койки между палубами, чтобы убдиться, вс ли пассажиры, обязанные за перездъ свой платить ношеніемъ дровъ, исполняютъ свою обязанность.

Плата пассажировъ устанавливалась по этому, обыкновенная цна за проздъ отъ Нью-Орлеана до Сенъ-Луи 5 долларовъ, безъ пищи и постели, въ этомъ случа пассажиръ не занимается носкою дровъ, если же онъ платитъ не боле 4-хъ или 3 ¹/₂ долларовъ (отъ Нью-Орлеана до Сенъ-Луи около 1,200 англійскихъ, или 300 нмецкихъ миль), то онъ вмст съ тмъ обязанъ былъ носить дрова на пароходъ, когда судно приставало къ берегу.

Каютные пассажиры не имютъ дла съ этою работою и платятъ 20—25 долларовъ, съ пищей и постелью.

— Эй, пріятель! закричалъ штурманъ плечистому дтин, сидвшему въ углу и притворявшемуся спящимъ: — носишь ты дрова?

— Нтъ, отвчалъ тотъ отрывисто.

— Покажи-ка билетъ — квитанцію.

Тотъ, къ которому относилась рчь, вынулъ изъ кармана смятую бумагу и подалъ ее штурману.

— Какъ?! закричалъ штурманъ: — ты говоришь, нтъ! вдь ты не заплатилъ!

— А зачмъ вы меня спрашиваете, ношу ли я дрова, когда я сплю, сидя въ углу?

— Вонъ, вонъ! и прахъ тебя побери! кричалъ раздосадованный штурманъ.

— Ну, ну! кричалъ смясь дтина, вставая и вытягиваясь: — я еще успю, — и онъ медленно пошелъ къ носу корабля.

— Эй! носите дрова? спросилъ штурманъ, обращаясь къ кучк нмецкихъ крестьянъ, едва прибывшихъ изъ старой родины и не понимавшихъ, чего хотлъ штурманъ, они качали головой, или не понимая, чего онъ хочетъ, или объясняя, что не носятъ дровъ.

— Ничего не знаю, сказалъ съ досадой штурманъ, стараясь передразнивать нмецкій выговоръ бдняковъ:— du… you… woud {Носите — вы — дрова.}, между каждымъ словомъ, произносимымъ медленно и съ разстановкой, какъ-будто его легче поймутъ, онъ махалъ руками и старался мимикой передать имъ свою мысль.

— Чего хочетъ этотъ дуракъ? спросилъ одинъ изъ переселенцевъ.

— Я право не знаю, отвчалъ другой.— Посмотри, какія онъ длаетъ рожи.

— Не понимаемъ, закричала женщина надъ самымъ ухомъ штурмана, вроятно думая, что онъ лучше пойметъ.

Нмецъ, одинъ изъ пассажировъ, понимавшій такъ же англійскій языкъ, объяснилъ имъ, въ чемъ дло, и они тотчасъ согласились носить дрова, сложили завтракъ въ большой ящикъ, служившій имъ вмст съ тмъ и комодомъ для платья, а одинъ изъ нихъ, надвая изношенную зеленую куртку, сказалъ съ добродушіемъ штурману: ‘мы идемъ.’

— Ja — Ja! сквозь зубы отвчалъ тотъ.

У берега была навалена куча дровъ, матросы, между-палубные пассажиры и кочегары занялись дятельною ихъ переноскою, и чрезъ полчаса дрова находились на пароход, а Оцеаникъ снова со свистомъ и пыхтніемъ скользилъ по жолтымъ водамъ Мисиссипи.

Ночной сумракъ спустился на ‘отца водъ’, какъ американцы называютъ Мисиссипи, штурманъ отдалилъ пароходъ отъ берега, чтобы не наткнуться на подводные камни, на обоихъ берегахъ на равномъ разстояніи горли огни, показывавшіе мсто дровяныхъ складовъ.

Обязанность поддерживать эти огни лежитъ на неграхъ. Если пароходъ пристаетъ и принимаетъ дрова, то для поощренія они получаютъ отъ господина четверть доллара. Но какъ часто вскакиваетъ бдняжка съ жосткаго ложа, на которое онъ бросится, утомленный работою, зажигаетъ костеръ, полчаса ждетъ парохода, который приближается и медленно прозжаетъ мимо. Обманутый въ ожиданіи, бдный негръ тушитъ огонь, лзетъ подъ одяло, закутавъ голову и все тло, чтобы сколько-нибудь избавиться отъ мучительнаго укушенія москитосовъ.

На правомъ берегу пылалъ костеръ, передъ нимъ нсколько человкъ махали горящими головнями, въ знакъ того, что на берегу ждутъ пассажиры. Оцеаникъ приблизился къ берегу, выслалъ шлюбку и, принявъ пассажировъ, снова помчался по темной поверхности воды.

Каютные пассажиры между прочимъ предались различнымъ занятіямъ: Грей игралъ въ шахматы съ другимъ молодымъ человкомъ, Симмонсъ съ тремя пассажирами занялся партіею экре, любимой игры американцевъ, а блдный молодой человкъ, сидвшій съ Симмонсомъ на палуб, занимался съ кмъ-то покеромъ {Азартная игра, которая позволена въ Штатахъ, между тмъ какъ ней другія запрещены.}, а въ 11 часовъ вс отправились спать.

На второй день, около шеста часовъ по полудни, пароходъ приближался къ городу Натчецъ. Не дозжая полъ-мили, капитанъ веллъ звонить, для объявленія пассажирамъ, что онъ намренъ пристать къ берегу. Принявъ нсколько ящиковъ съ товарами и созвавши запоздалыхъ путниковъ, онъ приказалъ хать дале.

— Эй, пустите меня! закричалъ голосъ на палуб, и среди общаго хохота пассажировъ протснился впередъ маленькій толстый человкъ съ свтло-русыми волосами, блой шляпой и необыкновенно-краснымъ лицомъ: — держите, держите пароходъ! Это былъ одинъ изъ жителей города, зачмъ-то пришедшій на пороходъ.

Но было уже поздно: пароходъ летлъ. Штурманъ взглянулъ на капитана, расхаживавшаго наверху и бывшаго свидтелемъ всей сцены, но видя, что тотъ улыбается, не обращая вниманія на мольбы маленькаго человчка, онъ продолжалъ свою работу, между тмъ какъ невольный пассажиръ перебгалъ отъ одного къ другому и самымъ жалкимъ образомъ объяснялъ свое положеніе, бранился и умолялъ, чтобы его высадили.

— Любезный господинъ капитанъ, сказалъ онъ, обращаясь къ матросу, смотрвшему ему хладнокровно прямо въ глаза: — велите остановить пароходъ: я долженъ быть сегодня вечеромъ въ Натчец, а вы берете меня Богъ знаетъ куда.— Остановитесь, Бога ради, кричалъ онъ къ настоящему капитану: — стойте, я не принадлежу къ пароходу, я хочу вытти!

Но все было напрасно, никто не сожаллъ о немъ, маленькій человчекъ въ отчаяніи и бшенств бгалъ по палуб, проклиная капитана, пароходъ, Мисиссипи, Натчецъ и наконецъ свою собственную оплошность, заставившую его, какъ онъ самъ выразился, ногою ступить на этотъ гнусный и скверный пароходъ.

— Однако до какого мста довезете вы меня? спросилъ онъ наконецъ штурмана, стоявшаго у руля и равнодушно смотрвшаго на его смшное бснованіе.

— До первой складки дровъ, отвчалъ хладнокровно штурманъ.

— А гд же первая складка дровъ?

— Неизвстно, лаконически отвчалъ морякъ.

— И мн придется провести цлую ночь въ какой-нибудь хижин на берегу Мисиссипи и у меня нтъ стки противъ москитосовъ? Бестіи съдятъ меня! плачевнымъ голосомъ вопіялъ маленькій господинъ.

— Можетъ быть, сказалъ штурманъ.

Похищенный пассажиръ испустилъ глубокій вздохъ, покорился судьб и успокоился.

И умне онъ ничего не могъ сдлать, никто на него не обращалъ вниманія, онъ сидлъ одинъ въ углу и съ подавленнымъ бшенствомъ ждалъ первой складки дровъ. Около одинадцати часовъ вечера пароходъ присталъ къ берегу, однимъ прыжкомъ маленьки человчекъ очутился на берегу, провожаемый хохотомъ пассажировъ, Симмонсъ опять игралъ съ своими друзьями въ экръ, смялся и забавлялъ все общество своими разсказами, а по окончаніи каждой партіи игроки отправлялись къ букету и пили на счетъ проигравшаго.

Г. Смитъ и обитатель Нью-Йоркскаго штата сли между тмъ на свою партію, Грей же стоялъ на палуб, наклонивши горячую голову къ перекладин и вглядываясь въ темный лсъ, мимо котораго они прозжали. Въ ночной темнот сверкали миріадъ, блестящихъ червячковъ и жуковъ, будто искры, свтившіяся по воздуху,

Казалось, печальныя мысли наполняли его голову, на рсницахъ молодого пассажира повисла слеза, и тяжелый вздохъ вырвался изъ стсненной груди.

— Грей, Грей! закричалъ весело Симмонсъ.— Куда васъ занесло? что вы одни бродите по сырости? идите къ намъ. Вильсонъ проигралъ и долженъ угостить, какъ мы играли на стаканъ ‘для всхъ’, а къ нимъ принадлежите и вы.

— Я не могу пить: у меня болитъ голова.

— Вотъ вздоръ — головная боль! отвчалъ Симмонсъ, входя такъ же на палубу: — пойдемте, выпейте хотя стаканъ лимонаду, а пить вы должны во всякомъ случа. Съ этими словами онъ потащилъ Грея къ ярко освщенному буфету.

— Водки и сахару! закричалъ онъ: — а вы что пьете? спросилъ онъ молодого Грея.

— Стаканъ мадеры, сказалъ Грей.

— Ну, Вильсонъ, теперь вы можете ещё отъиграться, только не горячитесь въ игр.Что вы пьете, мистеръ Смитъ, и вы, мистеръ, какъ васъ зовутъ?

— Блумфильдъ, сэръ, отвчалъ нью-йоркецъ: — я пью пуншъ.

— Итакъ, г. Блумфильду пуншу, а г. Смиту gin cock tail {Смсь полынной водки, сахару, воды, мяты и горькой эссенціи, называемая гь южныхъ штатахъ: gin cock tail.}.

— Такъ! сказалъ онъ весело, проглотивъ напитокъ: — теперь опять за работу, пока снова не захочется пять.

Они сли за столъ, между умъ какъ Смитъ и Блумфильдъ такъ же сли за свою партію, а Грей снова вышелъ на открытый воздухъ.

Въ Натчец, между другими пассажирами, вошелъ на пароходъ высокій, стройный и плечистый мужчина, одтый въ легкое лтнее платье, онъ почти до этой минуты не принималъ участія въ игр и почти все время, никмъ не замченный, сидлъ въ одномъ углу, слдя за игрою, особенно обращая вниманіе на партіи Блумфильда и Смита. Онъ всталъ, вошелъ на палубу къ Грею, и положивъ ему руку на плечо, вжливо назвалъ его по имени.

— Сэръ! сказалъ Грей, будто проснувшись.

— Васъ зовутъ, Грейемъ, если не ошибаюсь? Извините меня, сказалъ онъ, легко поклонившись: — если я помшалъ вамъ. Я такъ недавно на пароход, что не желалъ бы начинать ссоры, но между тмъ мн бросается въ глаза вещь, въ истин которой я желалъ бы убдиться. Блдный молодой человкъ, котораго вы, если не ошибаюсь, называли Смитомъ, фальшиво играетъ. Онъ объигрываетъ на-врную своего партнера, который и не подозрваетъ незаконной игры противника.

— Это очень можетъ быть, сказалъ про себя Грей.

— Воротимся туда и станемъ наблюдать за ходомъ игры.

— Вы играете въ шахматы? спросилъ Грей.

— Немного.

— Хорошо, подъ этимъ предлогомъ мы сядемъ къ тому же столу.

Вскор оба сидли у того же стола за шахматами, внимательно глядя на руки блднаго человка, который въ этотъ вечеръ казался утомленне обыкновеннаго.

Около получаса они напрасно старались поймать его, хотя передъ тмъ игра его была оцень подозрительна

— Нтъ, я больше не играю, сказалъ наконецъ Блуфильдъ:— я вчера проигралъ сорокъ долларовъ, а сегодня боле пятидесяти: мн совсмъ не везетъ, чуть у меня три туза или три короля, то т васъ въ рукахъ наврное четыре десятки или четыре валета.

— Попробуйте еще немного, сказалъ Смитъ: — можетъ быть и къ вамъ придетъ счастье. Онъ началъ мшать карты, и Грей ясно замтилъ какъ вмсто пяти хитрый игрокъ сдалъ семь картъ, изъ которыхъ дв, ему не нравившіяся, уронилъ на колни.

У Блумфильда были четыре дамы и тузъ, онъ положилъ на столъ одинъ долларъ, Смитъ — двумя долларами больше. Блумфильдъ бросилъ на столъ бумажку десять долларовъ. Смитъ удвоилъ сумму. Блумфильдъ прибавилъ столько же. Когда закладъ сравнялся, они открыли карты: у Смита было четыре короля и валетъ.

— Довольно на сегодня, сказалъ Блумфильдъ, вставая.

Смитъ протянулъ спокойно руку къ деньгамъ, но Грей, жадно слдившій за ходомъ игры, вскочилъ, закрылъ рукою деньги и, перегнувшись черезъ столъ, закричалъ громовымъ голосомъ:

— Сэръ, вы сплутовали.

Мошенникъ посинлъ, губы его дрожали отъ бшенства.

— Лжецъ! какъ смете вы? закричалъ онъ, задыхаясь on гнва….

Но онъ не окончилъ своей рчи, Грей перескочилъ черезъ столъ и сильнымъ толчкомъ сбилъ шулера съ ногъ. Карты, спрятанныя за рукавомъ Смита, вылетли на полъ. Онъ вскочилъ на ноги и выхватиль пистолетъ изъ кармана, взвелъ курокъ и выстрлилъ въ Грея, прежде чмъ тотъ усплъ замтить движеніе его руки. Но ему было некогда цлиться: пуля только зацпила воротникъ молодого человка, который снова хотлъ на него броситься. Господинъ въ лтнемъ сюртук удержалъ его.

— Остановитесь, мистеръ Грей: не марайте рукъ своихъ, воръ отъ вислицы не уйдетъ!

— Пусть онъ по-крайней-мр воротитъ деньги, сказалъ Грей, пересиливая свою горячность.

— Пускай у себя оставитъ и убирается куда хочетъ! закричалъ Блумфильдъ: — за такой урокъ можно дать девяносто долларовъ. Пустите его, въ эту минуту и ни за что въ мір не хотлъ бы бытъ въ его шкур.

— Выпьемте друзья, сказалъ Симмонсъ, прибжавшій съ другими на шумъ: — выпьемъ и забудемъ негодяя: досада можетъ повредить намъ, если мы не запьемъ ея, къ тому же я проигралъ.— Водки и сахару, сказалъ онъ, обращаясь къ буфетчику.

И вс послдовали его примру, не обращая вниманія на шулера, который тихо и съ подавленнымъ бшенствомъ удалился изъ каюты. Во время ночи ничего особеннаго не случилось, кром высадки на берегъ и пріема пассажировъ.

На другое утро пароходъ присталъ къ Фиксбургу, откуда перешло на него цлое семейство со всми пожитками, для переселенія въ Сенъ-Луи.

Два пассажира были высажены, и одинъ изъ нихъ искалъ по-крайней-мр полчаса свой чемоданъ. Капитанъ проснулся, строго разспросилъ всю прислугу, но не было и слда пропавшаго чемодана, какъ вдругъ штурманъ подошелъ къ разстроенному господину и спросилъ его, не была ли на чемодан мдная дощечка съ буквою С.

— Точно такъ, сказалъ съ живостію пассажиръ, предавшійся радостной надежд получить свою собственность.

— Ну, такъ я головой ручаюсь, что Смить укралъ его: онъ вышелъ на берегъ съ этимъ чемоданомъ.

— А гд онъ вышелъ на берегъ? спросилъ съ живостію пассажиръ.

— Около десяти или пятнадцати миль отъ Фиксбурга, на берегу красивой плантаціи.

— Не знаете ли вы имени плантатора?

— Я не знаю, можетъ быть лоцманъ знаетъ.

И несчастный отыскалъ лоцмана, но и тотъ ему ничего не могъ сказать опредлительнаго.

Съ отчаяніемъ вышелъ бдняга на берегъ, вроятно потерявши съ чемоданомъ все свое имущество, и поклялся отмстить обманщику и вору.

Пароходъ продолжалъ свой путь, когда подъхала къ нему лодка, на которой, махая руками, сидло нсколько человкъ.

— За ними другая лодка, Билль! закричалъ лоцманъ: — въ передней сидитъ молодая двушка съ мужчиной, зови капитана скорй!….

Штурманъ бросился въ каюту и донесъ капитану о лодкахъ.

— Остановить пароходъ! закричалъ капитанъ, взглянувъ на рку.— Стой!

Лоцманъ зазвонилъ, и машина остановилась. Первая лодка половила между тмъ довольно близко, въ ней сидлъ молодой человкъ, жоторый напрягалъ вс свои усилія, чтобы уйти отъ преслдующей его лодк и достигнуть парохода.

Во второй лодк сидлъ пожилой господинъ съ двумя неграми, которыхъ онъ безпрестанно поощрялъ словами и угрозами, подымая арапникъ, другой рукой онъ махалъ платкомъ, показывая тмъ, что хочетъ пристать къ пароходу. Молодая дама изъ другой лодки подавала такіе же знаки.

— Посмотрите-ка, мистеръ Грей, сказалъ капитанъ, передавая молодому человку зрительную трубку: — посмотрите, какую страшную рожу корчитъ старикъ во второй лодк. Я головой ручаюсь, что впереди дутъ двое влюбленныхъ, а старикъ съ арапникомъ ихъ преслдуетъ. Бда молодому человку, если его поймаютъ!

— Ужели вы ихъ выдадите? съ безпокойствомъ спросилъ Грей у капитана.

— Никогда! отвчалъ тотъ: — только я боюсь, что имъ не дадутъ дохать до насъ, они всего шаговъ за пятнадцать другъ отъ друга.

— Пустите имъ на-встрчу вашу шлюбку, я туда сяду, сказалъ Грей, повидимому принявшій большое участіе въ участи молодыхъ бглецовъ.

— Это ни къ чему не послужитъ, а вотъ я лучше велю направить пароход въ ту сторону, сказалъ капитанъ и бросился къ рулевому, чтобы дать приказаніе.

Между тмъ Грей выбралъ легчайшую лодку, началъ грести до тхъ поръ, пока не изнемогъ отъ усталости. Но негры, подстрекаемые немилосерднымъ господиномъ, употребляли сверхъестественныя усилія, догоняя бглецовъ, которые потеряли всю надежду.

Голосъ сердитаго старика слышенъ былъ на Оцеаник.

— Остановись, проклятый воръ, кричалъ онъ изъ своей лодки: — стой или убью тебя какъ собаку!

Онъ вынулъ пистолетъ изъ кармана и взвелъ курокъ, молодой человкъ, обращенный къ нему лицомъ, ничего не отвчалъ и продолжалъ грести, печально поглядывая на свою молодую спутницу, которая въ отчаяніи ломала руки.

Пароходъ пришелъ въ движеніе и медленно приблизился къ первой лодк: палуба его была усяна пассажирами, съ участіемъ глядвшими на усилія бглецовъ. Наконецъ вторая лодка догнала первую, старикъ, съ пистолетомъ въ лвой рук и арапникомъ въ правой, хотлъ уже пройти между неграми къ носу, чтобъ сдлать скачокъ, но въ это время нога его поскользнулась, и онъ упалъ на руку негра, который, самъ перевалившись, выпустилъ весло, первая лодка, воспользовавшаяся этой минутой, подлетла къ пароходу, пятьдесятъ рукъ протянулись въ одно время и торжественно притянули на бортъ молодыхъ бглецовъ.

— Впередъ! раздался голосъ капитана.

Пароходъ перемнилъ направленіе и об лодки очутились въ сторон отъ него.

— Стой, пароходъ, кричалъ въ бшенств старикъ, вскочивъ на ноги.— Стой, стой!

Крики его терялись въ отдаленіи, потому-что Оцеаникъ, получивъ свою прежнюю скорость, полетлъ какъ стрла, а старикъ какъ тигръ напалъ на своихъ негровъ, арапникомъ вымщая на бднякахъ свою ярость.

Почти на рукахъ понесли бглецовъ въ каюту, гд дамы овладли двушкой, окружили ее и поздравляли, какъ-будто были съ нею знакомы всю жизнь.

Грей взялъ молодого человка въ каюту и далъ ему сухое блье, Симмонсъ же принесъ огромный стаканъ водки съ сахаромъ и не прежде хотлъ отстать отъ новаго пассажира, какъ заставивши его осушить стаканъ, хотя тотъ уврялъ и клялся, что никогда не пьетъ водки.

— Да чтожь вы, сэръ, кричалъ Симмонсъ: — или вы умереть хотите? вы мокры какъ кошка — и не пьете водки? Грей, слышали ли вы когда-нибудь подобное? гребъ изо всей силы, велъ себя молодцомъ — и не хочетъ пить водки!

Молодой человкъ, улыбаясь, отпилъ немного изъ стакана.

— Нтъ, сказалъ Симмонсъ, взявъ его за руку: — нтъ, извольте-ка все выпить…. вотъ такъ! это согретъ, а теперь я и молодой дам снесу стаканчикъ: ей нужно выпить, чтобъ оправиться отъ испуга.

И добрый Симмонсъ со стаканомъ въ рукахъ отправился къ буфету, собираясь привести въ исполненіе свое благодтельное намреніе.

Въ Фиксбург между прочими пассажирами вошелъ на пароходъ старый миссурскій переселенецъ, онъ по дламъ провелъ нсколько недль въ штат Мисиссипи и теперь возвращался въ свое владніе.

По нкоторымъ разсужденіямъ его о стрльб и Дичи, можно было принять его за любителя охоты. Блумфильдъ сдлался неразлучнымъ его спутникомъ, онъ не переставалъ осаждать старика вопросами о западной части Соединенныхъ Штатовъ, о тамошней охот и о странностяхъ ея. Фермеръ Стюарть съ удивительнымъ терпніемъ отвчалъ на вс вопросы Блумфильда и, казалось, не утомлялся его безконечными разспросами. Симмонсъ слушалъ долгое время, наконецъ онъ всталъ и ушелъ, досадуя на болтовню Блумфильда.

— Нтъ, сказалъ онъ Грею, который сидлъ задумавшись передъ каютой: — головой отвчаю, если этотъ господинъ въ кожаной охотничьей куртк не методистъ, у него христіанское терпніе доведено до высшей степени, можно съ ума сойти отъ однихъ его вопросовъ.

— Да, да, отвчалъ Грей: — Блумфильдъ не даетъ ему покоя. Однако замтили вы? Стюартъ все время улыбается, кажется мн, что онъ намренъ съиграть шутку съ нью-йоркцемъ.

— Какую шутку? замтилъ Симмонсъ: — просто, бднякъ отъ души слушаетъ эти разспросы. Онъ терпливъ.

— Ну, что, Симмонсъ, скажете вы о сегодняшней нашей охот? спросилъ его Грей.

— Я чуть не задохнулся въ ту минуту, какъ старикашка хотлъ перескочить въ другую лодку. Если бы въ то время у меня въ рукахъ была винтовка, я въ состояніи былъ бы убить его на-повалъ.

— Двушка упала въ обморокъ, когда дамы повели ее въ каюту, сказалъ Грей.

— Немудрено, сказалъ Симмонсъ: — ей со своимъ дружкомъ солоно приходилось.

— А видли вы, какой арапникъ былъ у старика въ рукахъ?

— Мистеръ Далтонъ, сказалъ Грей: — показалъ мн пистолетъ, которымъ онъ хотлъ застрлиться, если бы старику удалось поймать ихъ, и онъ бы выстрлилъ.

— А что сталось бы съ двушкой? съ досадой спросилъ Симмонсъ: — врне бы убить старика.

— Отца невсты? спросилъ Грей съ удивленіемъ.

— Это плохой отецъ, замтилъ Симмонсъ.— Впрочемъ, сказалъ онъ, посл нкотораго молчанія, обращаясь къ Грею, который въ это время пристально и грустно смотрлъ въ дль: — не обижайтесь моимъ вопросомъ, и съ вами что-то случилось, васъ тяготитъ что-то? скажите мн, я старше васъ, и хотя мы недолго знакомы, но я усплъ полюбить васъ душою, быть можетъ мн удастся пособить вашему горю.

— Нтъ, нтъ, любезный другъ, сказалъ Грей, грустно улыбаясь и крпко пожимая руку маленькаго, толстаго добряка: — ничего, ничего…. я…. я иногда бываю дуракомъ.

— Это что! вы отклоняетесь отъ вопроса, закричалъ Симмонсъ: — нтъ, изъ этого ничего не выйдетъ, я еще вчера вечеромъ видлъ, когда повелъ васъ въ каюту, какъ слезы капали изъ глазъ вашихъ, я тогда же хотлъ съ вами поговорить объ этомъ, но мн помшалъ шулеръ.

— Я впрочемъ не знаю, вдругъ сказалъ Грей, взявъ старика за руку: — зачмъ скрывать отъ васъ то, что гложетъ мое сердце. Повсть проста и коротка, но въ тоже время довольно грустна и тягостна. Здсь однако не мсто для подобнаго разсказа, вотъ идетъ нью-йоркецъ, пойдемте на верхнюю палубу.

Съ этими словами они отправились наверхъ и сли подл самой огромной трубы. Нсколько минутъ Грей молчалъ и задумчиво смотрлъ въ зеленую чащу, тянувшуюся по берегу, потомъ, опомнившись, онъ провелъ рукой по лбу и началъ говорить, какъ бы съ самимъ собою, и будто забывая посторонняго слушателя.

‘Я родился въ Виргиніи, отецъ мой былъ шотландецъ и поселился тамъ лтъ за шесть до моего рожденія, онъ познакомился тамъ съ молодой нмкой, полюбилъ ее и женился на ней.

‘Мать моя скоро умерла, оставивъ отцу двухъ дтей, въ томъ числ и меня.

‘Неутомимыми трудами и заботами отецъ насъ воспиталъ, сколько могъ, потомъ дла его устроились, состояніе увеличивалось съ каждымъ годомъ, такъ-что по прошествіи немногихъ лтъ купилъ онъ одну изъ прекраснйшихъ плантацій Виргиніи, съ восемьюдесятью неграми. Въ одной мили отъ насъ, находилась плантація одного богача, по имени Тайлора, у него дтей не было, онъ воспитывалъ одну сироту, которую любилъ какъ родную дочь. Всякой день мы съ братомъ ее видли и играли съ нею.

‘Старый Тайлоръ умеръ, оставивши все свое имущество девятилтней Целест, подъ опекою брата своего, которому на смертномъ одр поручилъ надзоръ надъ двушкой и ея имніемъ.

‘Братъ этотъ передъ тмъ возвратился изъ Мексики, гд онъ, какъ носились слухи, содержалъ большой игорный домъ, пріобртая деньги не очень честнымъ образомъ.

‘У него былъ сынъ моихъ лтъ. Негодяй ршился готовить Целесту для своего сына, чтобы такимъ образомъ об плантаціи доставить своему наслднику.

‘Планъ этотъ впослдствіи принялъ видъ необходимости: онъ потерялъ большую часть своего имнія въ неудачныхъ спекуляціяхъ вслдствіе несостоятельности должниковъ. Мы между тмъ выросталы, Целест минуло 16 лтъ, мн — 22 года, и тогда онъ догадался, что ребяческая дружба сосдей легко могла обратиться въ любовь.

‘Онъ увезъ Целесту въ Цинциннати, подъ тмъ предлогомъ, чтобъ датъ ей приличное воспитаніе, на самомъ же дл, чтобы разлучить насъ.

‘Онъ опоздалъ! мы начали писать другъ другу, и то, о чемъ мы прежде и не думали или по-крайнй-мр о чемъ никогда не говорили, высказали мы другъ другу въ своихъ письмахъ.

‘Одно изъ этихъ писемъ попалось въ руки старику. Онъ распечаталъ и прочелъ его, взбшенный открытіемъ, онъ тотчасъ же отправился въ Цинциннати, чтобы поправить дло, но уже было поздно: воспитанница его любила меня всею душою.

‘Онъ ждалъ безпрекословнаго послушанія, но, встртивши твердость и ршительность въ двушк, заключилъ, что одни лишь строгія мры могутъ произвести перемну.

‘Онъ передалъ плантацію смотрителю, перехалъ въ Георгію, я похалъ за нимъ.

‘Оттуда онъ отправился въ Алабаму, но и тамъ нашелъ я слдъ и сблизился съ Целестой.

‘Сынъ его, противный, напыщенный глупецъ, съ бловатыми волосами и зелеными глазами, каждый день доводилъ бдную Целесту до отчаянія своими неотвязчивыми любовными изъясненіями.

‘Я письменно просилъ Стараго Тайлора выдать за меня Целесту безъ имнія, говоря, что не нуждаюсь въ приданомъ. Старикъ даже не отвчалъ мн, вроятно посовстившись удержать имніе двушки, потомъ перехалъ онъ въ Нью-Орлеанъ.

‘Онъ принялъ мры, чтобы скрыть отъ меня свою поздку, такъ-что я было уже собрался хать въ Техасъ, но по счастію письмо Целесты застало меня передъ скмымъ отправленіемъ. Тотчасъ перемнилъ я планъ и прибылъ въ Нью-Орлеанъ двумя днями посл Целесты.

‘Но тутъ я заболлъ. Вс доктора признали мое положеніе безнадежнымъ. Я пролежалъ нсколько недль въ бреду горячки, доходившей до сумасшествія.

‘Крпкое сложеніе мое одержало верхъ, едва могъ я стоять на ногахъ, какъ уже полетлъ къ дому, гд ожидалъ найти Целесту.— Но за два мсяца передъ тмъ она ухала съ дядей, и ухала, никто не зналъ куда: иные говорили — въ Техасъ, другіе — въ Мексику, многіе увряли, что старикъ отправился въ Нью-Йоркъ, другіе разсказывали, что онъ поселился въ Цинциннати.

‘Я воротился домой и жилъ у отца, собираясь по совершенномъ возстановленія здоровья возобновить свои поиски.

‘Ныншней весной получилъ я по почт извстіе, что молодой Тайлоръ женился на Целест и отправился съ нею въ Англію, чтобы возстановить ея здоровье, пострадавшее въ Нью-Орлеан.

‘Это извстіе разрушило вс мои слабыя надежды, съ растерзаннымъ сердцемъ бросился я снова въ суетныя свтскія заботы.

‘Я занялся устройствомъ плантаціи и неутомимо помогалъ отцу, стираясь забыть свое горе.

‘Въ іюн мсяц былъ я въ Нью-Орлеан, по своимъ дламъ, и посудите, любезный Симмонсъ, о моей горести, когда, нсколько дней тому назадъ, старая мулатка принесла мн письмо, писанное Целестой, въ то время, какъ я лежалъ въ ужаснйшей горячк, ока писала мн, чтобы я послдовалъ на нею въ Сенъ-Луи, и умоляла вырвать ее изъ рукъ мучителей, говоря, что она лишитъ себя жизни, если ее не освободятъ отъ ненавистнаго жениха.

‘Письмо тогда не дошло до меня, а теперь, теперь, когда уже поздно, умоляющій голосъ ея зоветъ меня и растравляетъ старыя, почти излечившіяся, но все еще болзненныя раны’.

— И вы дете въ Сенъ-Луи? тихо спросилъ Симмонсъ, съ участіемъ слдившій за разсказомъ молодаго человка, между тмъ, какъ Грей отворотился, скрывая дв свтлыя слезы, выступившія на глазахъ его.

— Да, я ду въ Сенъ-Луи, я хочу узнать судьбу Целесты, бытъ можетъ она и счастлива съ своимъ мужемъ, въ такомъ случа и съумю перенести то, чему нельзя пособить.

Онъ наклонилъ голову на руку, потупилъ глаза, и оба собесдника молчали нсколько времени

Сильный туманъ спустился на рку, и рулевой, державшійся берега, сколько того позволяла безопасность, могъ едва различать верхушки деревьевъ.

— Готовьтесь пристать къ берегу! кричалъ лоцманъ: — туманъ все гуще и гуще, и кажется мн, что пароходъ идетъ намъ навстрчу.

Молодой Дальтонъ, ввривши свою невсту попеченію дамъ и надвши блье Грея, подошелъ къ двумъ друзьямъ и прервалъ ихъ бесду.

— Я боюсь, что намъ придется остановиться, сказалъ онъ посл короткаго и дружескаго поклона, туманъ сгущается каждую минуту и какъ разъ передъ нами рка круто поворачиваетъ. Тутъ мели, подводные камни, и кром того, если два парохода здсь встртятся, они могутъ столкнуться.

— Нашъ лоцманъ остороженъ, сказалъ Грей. Я думаю, что онъ хочетъ выйти изъ фарватера и пристать къ берегу или бросить якорь.

— Берегитесь, эй вы, на пароход! раздались голоса, и въ то же время посреди тумана обозначился корпусъ другого стимера, который шелъ по теченію. На палуб его раздался звонъ колокола.

Оба судна летли на-встрчу другъ другу съ страшною быстротою. Одно мгновеніе продолжалось мучительное, ужасное молчаніе, и вдругъ передняя часть Оцеаника нахала на носъ встртившагося парохода. Трескъ, громъ и крики раздались съ неистовою силою.

Трое нашихъ собесдниковъ, держась за желзныя цпи и притаивъ дыханіе, ждали, чмъ все это кончится. Скоро убдились они, что опасность грозила не имъ, а встрчному судну, которое было мене размромъ. Грей сбжалъ внизъ успокоить невсту, другіе же бросились помогать бд.

Оцеаникъ, какъ мы сказали выше, нахалъ переднею частью своею на носъ ‘Мазепы’ (такъ назывался встртившійся стимеръ) и по счастію не причинилъ ему важнаго вреда, капитанъ Мазепы веллъ тотчасъ открыть люки, осмотрлъ внутренность парохода и нашелъ только небольшую течь. Это обстоятельство успокоило пассажировъ, которые по большой части перебжали на Оцеаникъ.

Симмонсъ, опытный въ пароходств, схватилъ Грея за руку и пригласилъ его въ каюту успокоить тамошнихъ пассажировъ. Они вошла въ столовую парохода, гд кипла страшная суматоха. Каюта Оцеаника напоминала вавилонское столпотвореніе: американцы, французы, нмцы и англичане бгали, суетились, собирая свои пожитки, чемоданы, шляпныя картонки и прочія вещи. Толстая француженка, вошедшая на пароходъ съ пожилымъ господиномъ и другой дамой близь Натчеца, была напугана почти до безпамятства, волосы ея были въ безпорядк, лицо покрыто смертельною блдностью, На ней былъ надтъ страшной величины ‘life preserver,’ но бдная дама забыла напустить воздуху въ подушку этого снаряда, который только болтался по сторонамъ, она бгала по кают, подходила къ каждому спутнику и кричала дурнымъ англійскимъ языкомъ: надуйте меня! надуйте меня!

Между тмъ Оцеаникъ отдалили отъ Мазепы, и оба парохода давно уже мирно стояли у берега, выжидая времени, когда туманъ разсется.

— Однако скажите, капитанъ Дункасъ, спросилъ капитанъ Оцеаника другого капитана: — что заставило васъ хать по теченію, и хать такъ тихо, что мы не слыхали вашего приближенія.

Капитанъ Мазепы оправдывался тмъ, что густота тумана вынудила его бросить якорь, что онъ и собирался сдлать, когда столкнулся съ Оцеаникомъ. Потолковавъ нсколько времени, капитанъ Мазепы далъ своимъ людямъ приказаніе держаться берега, а Оцеаникъ, въ свою очередь, пустился плыть по старому направленію. Пассажиры, оправившись отъ недавней тревоги, сли за столъ.

Общество за обдомъ было чрезвычайно веселое, противъ обыкновенія американцевъ, собесдники смялись, припоминали забавныя сцены, происходившія во время мнимой опасности, и каждый изъ пассажировъ отъ всей души смялся надъ другими и надъ самимъ собою.

Пароходъ миновалъ штатъ Луизіану. Граница Арканзаса тянулась по лвому берегу прекрасною зеленою линіею, пассажиры вошли посл обда на палубу погулять, на сколько позволяло тсное ея пространство.

Втеръ между тмъ перемнилъ направленіе, черныя тучи сбирались на горизонт, все выше и выше подымались темныя массы и наконецъ совершенно закрыли солнце.

Легкій дождь брызнулъ на палубу, пассажиры оставались на ней, радуясь свжести воздуха, но скоро начался сильный проливной дождь и принудилъ ихъ искать убжища въ кают.

Симмонсъ устроилъ между тмъ партію экръ, говоря, что нечмъ заняться боле дльнымъ, партія состояла изъ Грея, капитана Вилькенса, Симмонса и Стюарта, миссурскаго поселенца Блумфильдъ слъ подл Стюарта, не для того только, чтобы смотрть на игру, а скоре, чтобы обращаться съ безпрестанными вопросами къ ‘лсному жителю’, который продолжалъ оказывать свое необыкновенное терпніе.

Симмонсъ прорывалъ его нсколько разъ, убждая обитателя нью-йоркскаго штата не мшать имъ каждую минуту, и неутомимый любитель охоты предавался молчанію на нсколько секундъ, а потомъ снова начиналъ свои разиресы. Наконецъ притащилъ онъ свое ружье, съ тмъ, чтобы показать его Стюарту.

— Какъ вы думаете, спрашивалъ онъ: — можетъ ли пуля такого калибра убить на-повалъ буйвола?

Житель Миссури улыбнулся и добродушно посмотрлъ въ лицо неутомимому господину.

— Коли хорошо прицлитесь, такъ убьете и маленькою пулею, отвчалъ онъ и, взглянувъ.на карты, прибавилъ: вистъ.

— Маленькой пулей? закричалъ Блумфильдъ съ удивленіемъ:

— Маленькой пулей убить буйвола! вы шутите, мистеръ Стюартъ!

— Мистеръ Стюартъ, не можете ли вы повнимательне играть, съ досадою сказалъ Симмонсъ, укладывая взятки и глядя на Грея и капитана, которые улыбались.— Если бы вы хоть сколько-нибудь слдили за игрой, то послдняя взятка была бы наша, и партія была бы кончена, вы должны сообразить, что я бы непремнно козырнулъ, если бы имлъ на рукахъ хоть одного козыря!

— Вдь буйволъ страшно жиренъ, продолжалъ неотвязчивый Блумфильдъ: — да можетъ ли маленькая пуля пробить его кожу, не говоря о жир?

— Оставимъ въ поко большія и маленькія пули! кричалъ Симмонсъ.— Стюартъ, вы въ рук!

— Подождите нсколько минутъ, мистеръ Блумфильдъ, сказалъ Стюартъ спокойно, выходя съ первой карты: — когда игра кончится, я разскажу вамъ кое-что о моей тонкой винтовк.

— А сколько у нея пуль идетъ на фунтъ? спросилъ Блумфильдъ.

— Это наша, и это наша, сказалъ Симмонсъ: — старшіе козыри…. теперь, Стюартъ, я хочу сказать вамъ кое-что: разскажите ему свою исторію, но прежде выпьемъ, капитанъ платить, я пью водку съ сахаромъ, а ежели мистеръ Блумфильдъ не оставитъ васъ въ поко, я заколдую его ружье такъ, что онъ въ двухъ шагахъ попадать въ цль не будетъ.

— Тому ровно два года, — началъ Стюартъ, когда вс выпили и снова сли за карточный столъ: — какъ однажды я вышелъ съ ружьемъ въ поле, потому-что множество блокъ опустошали хлбъ. У меня было одно изъ длинныхъ ружей, такого малаго калибра, что 180 пуль для этого ружья составляли одинъ фунтъ.

— Сто восемьдесятъ пуль? прервалъ его Блумфильдъ: — да этимъ и индйки не убьете!

— Я тогда самъ такъ думалъ, спокойно продолжалъ Стюартъ:— въ то время въ Сверной Каролин ничего не было, кром блокъ, изрдка правда, и то только лтомъ, приходили къ намъ изъ горъ медвди. Въ послднее время открыли слды медвдя въ нашемъ сосдств, его преслдовали, но нсколько дней не было о немъ слуху, ни духу, и мы вс ршили, что онъ отправился на западъ. Я и самъ такъ думалъ, однако….

— Ужъ не хотите ли разсказать мн, какъ убили медвдя пулею по 180 на фунтъ? снова прервалъ его Блумфильдъ.

— Поле мое, продолжалъ Стюартъ, не обращая вниманія на новый вопросъ: — лежитъ передъ самимъ домомъ, съ лвой стороны загорожено оно строеніями и садомъ, а съ остальныхъ заборомъ, очень высокимъ. Я медленно обошелъ, съ ружьемъ на плеч, всю западную часть поля, обошелъ и сверную сторону, и ни тамъ, ни здсь ровно Ничего не нашелъ. Блокъ нигд не было, я думалъ-было воротиться домой, какъ вдругъ около одного куста, стоявшаго вправо отъ моей тропинки, услышалъ я тихій шорохъ листьевъ. Ружье мое было заряжено, какъ я говорилъ вамъ, пулями для блокъ, и мн на умъ не приходило, чтобы я могъ встртить какого-нибудь другого звря. Я однако остановился и началъ внимательно прислушиваться. Шелестъ слышался ясне и ясне. Взведя курокъ, я съ нетерпніемъ выжидалъ зврка, который скрывался отъ меня въ густомъ кустарник, наконецъ зашевелились втки, все ближе и ближе и наконецъ не боле какъ на двадцать шаговъ отъ меня на тропинк, ведущей къ моему дому….

— И это былъ медвдь? спросилъ Блумфильдъ, слдившій, притаивъ дыханіе, за ходомъ разсказа.

— Медвдь? спросилъ съ удивленіемъ Стюартъ: — отчего вы думаете, что медвдь?… Это была одна изъ моихъ коровъ, пришедшая домой для того, чтобы ее подоили.

— Такъ что же вы застрлили? спросилъ Блумфильдъ, сбитый съ толку, между тмъ какъ Симмонсъ хохоталъ отъ души.

— Надюсь, вы не думаете, что я убилъ свою корову? спросилъ Стюартъ, какъ-будто удивленный вопросомъ.

— Да дайте же ему кончить, сказалъ капитанъ Вилькенсъ, забавлявшійся несбывшимися надеждами нью-йоркца: — вдь ему нужно пройти еще вдоль всей восточной стороны забора, чтобы добраться до дому.

— Да, продолжалъ Стюартъ: — это была одна изъ моихъ коровъ, которыя въ этотъ часъ имли привычку возвращаться домой. Я спокойно спустилъ курокъ, зная, что нечего ожидать дичи, и потому пошелъ вдоль забора, не ожидая боле ничего. Дичи точно не было, и черезъ десять минутъ я былъ уже дома.

— Ха, ха, ха, ха, ха! разразился Симмонсъ хохотомъ: — выпьемъ…. О, какъ хорошо имть тонкое ружье!

— Я вамъ крайне обязанъ за вашъ разсказъ, сказалъ мистеръ Блумфильдъ вжливымъ, по обиженнымъ голосомъ. Потомъ онъ холодно поклонился и пошелъ на палубу, оставя игроковъ.

— Дайте мн вашу руку, сказалъ Симмонсъ Стюарту: — вы настоящій молодецъ, теперь я вижу, вы мастеръ отдлать скучнаго человка. Я пью водку съ сахаромъ.

Посмявшись еще нсколько времени, пріятели сли за карты въ самомъ веселомъ расположеніи духа.

— Капитанъ! сдлайте одолженіе, поговорите съ человкомъ на берегу, сказалъ штурманъ, просунувъ голову въ полуоткрытую дверь: — у насъ осталось едва полъ-сажени дровъ, на берегу же, кажется, сухія и хорошія дрова.

— Извините, господа, на минуту, сказалъ капитанъ вставая и положилъ карты на столъ: — я посмотрю только, каковы дрова.

— И штурманъ называетъ это сухимъ и хорошимъ лсомъ, сказаль Симмонсъ, выходя съ другими на галлерею каюты: — а дождь нсколько часовъ сряду ихъ мочить.

— Что за дрова? кричалъ капитанъ стоявшему на берегу во ста шагахъ человку.

— Два съ половиною долларовъ, кричалъ тотъ.

— Какое дерево?

— Около шестнадцати саженъ, отвчалъ голосъ.

— Да какое дерево?

— Да! вы можете пристать къ берегу, вонъ подъ хлопчатобумажнымъ деревомъ.

— Видно намъ самимъ придется посмотрть, какія у него дрова, сказалъ смясь капитанъ: — мошенникъ не понимаетъ моего вопроса, или быть можетъ не хочетъ понять его, и, взявъ веревку колокольчика, онъ зазвонилъ, давая знакъ, чтобы пароходъ присталъ къ берегу для пріема дровъ.

— Wood pile — wood pile раздалось въ междупалубномъ пространств. Штурманъ и помощники его вошли съ фонарями во внутренность междупалубныхъ коекъ, чтобы выгнать пассажировъ подъ дождь и втеръ, гд имъ предстояло нести на плечахъ мокрыя вязанки дровъ, по грязному берегу и потомъ черезъ узкую и скользкую доску на пароходъ.

Кочегары понесли на берегъ горящіе шесты и зажгли два огромныхъ костра, работники и пассажиры бросились на берегъ, чтобы поскоре окончить несносную работу.

Одинъ изъ кочегаровъ, съ семью тяжелыми полнами на плечахъ, шелъ твердымъ шагомъ по мокрой земл, которая приставала къ его подошвамъ, онъ дошелъ до доски и продолжалъ подвигаться съ осторожностью, когда одно изъ полнь покачнулось, онъ хотлъ схватить его, поскользнулся и вмст съ вязанкою грянулся въ воду.

— Бросьте золы на доску, крикнулъ штурманъ: — куда вы вс идете?

— Человкъ упалъ въ воду, закричали другіе.

— Чортъ побери дурака, самъ виноватъ! поворачивайтесь, молодцы, несите дрова.

— Эй, вы! кто тамъ упалъ въ воду? кричалъ капитанъ сверху.

— Онъ плыветъ къ берегу, капитанъ, сказалъ одинъ изъ матросовъ: — онъ уже вышелъ изъ воды.

Кочегаръ добрался до берега и, съ трудомъ ступая по густой тин, вскарабкался на высокую окраину рки и пошелъ къ пароходу, чтобы высушить платье, потому-что бдняку нечего было надть, однако штурманъ объявилъ ему, что онъ долженъ сначала таскать дрова, а потомъ уже сушить свое платье.

— Кто веллъ теб лзть въ воду! Вонъ дрова, поворачивайся живе.

Кочегаръ посл своего приключенія былъ въ дурномъ расположеніи духа. Взбшенный приказаніемъ штурмана, вытащилъ онъ свой ножъ и поклялся, что убьетъ того, кто заставитъ его работать въ мокромъ плать.

Капитанъ вступился за бдняка и не позволилъ ему работать посл купанья.

Нсколько часовъ сряду переносили дрова по скользкому берегу на пароходъ. Наконецъ раздались давно ожиданные звуки колокола.

— На пароходъ, крикнулъ штурманъ, и слова его показались работникамъ пріятне всякой музыки. Доски были сняты, и Оцеаникъ, пыхтя и испуская густой дымъ, помчался дале.

Въ одинадцать часовъ присталъ онъ въ ‘Наполеон’, при усть Арканзаса, для принятія и высадки пассажировъ.

Въ четвертый день около полудня капитанъ и Грей стояли на палуб и, приближаясь къ маленькому городку ‘Елен’, увидали два парохода, которые повидимому перегоняли другъ друга, оба шли къ городу почти въ одно время, одинъ, чтобы высадить пассажировъ, другой — оставить на берегу грузъ свинцу.

Съ страшною скоростью выгрузили свинецъ этотъ изъ парохода, чтобы не дать времени другому пароходу, который едва полъ-минутой раньше отчалилъ, и когда Оцеаникъ приблизился, второй пароходъ ‘Генералъ Гринъ’ снова полетлъ дале.

Вдругъ, не боле чмъ на разстояніи пятидесяти шаговъ отъ берега и во ста шагахъ отъ Оцеаника, блый паръ наполнилъ пространство между палубой машиной, раздался оглушительный трескъ и полетли на воздухъ изуродованные трупы и дребезги парохода.

— Держи въ сторону! держи въ сторону! закричалъ капитанъ Вилькенсъ: — спасемъ людей, которыхъ еще можно спасти, пароходъ тотчасъ долженъ пойти ко дну! въ маленькую шлюбку, молодцы, трое изъ васъ, спасайте сколько можно людей, пусть вещи тонутъ!

Оцеаникъ подлетлъ съ быстротою молніи, между тмъ какъ вода около взорваннаго парохода была усяна трупами, живыми людьми, бревнами, досками и разною поклажею. И дйствительно не слдовало терять времени, потому-что пассажиры, спасшіеся отъ взрыва, не имя силъ держаться на вод, должны были итти ко дну, вмст съ остатками парохода. Изъ города выплыло тоже нсколько маленькихъ лодокъ, для поданія помощи.

Дамская каюта почти одна осталась цла, дамы выбжали изъ нея и взобрались на верхнюю палубу, которая возвышалась надъ поверхностію воды не боле чмъ на два фута, въ ту минуту, когда Оцеаникъ проходилъ подл нея.

Передняя часть парохода тонула, и когда женщины столпились на узенькомъ пространств, чтобы по переброшенной къ нимъ доск перейти на Оцеаникъ, остатки парохода заколебались и грозили пойти ко дну со всмъ, что въ немъ находилось.

Сильно билось сердце Грея при вид страшной опасности, въ которой находились слабыя, безпомощныя существа, какъ вдругъ чудная перемна произошла въ его лиц.

— Целеста! закричалъ онъ съ ужасомъ и еще сомнваясь.

Блдное лицо взглянуло на него.

— Вильямъ! крикнула она и протянула руки, какъ бы прося спасенія.

Въ это время пароходъ пошелъ ко дну, и жолтыя волны сомкнулись надъ утопленниками.

— Целеста! закричалъ Грей, голосомъ раздиравшимъ душу, и въ ту же секунду бросился въ волны.

Матросы не хотли отстать отъ своего пассажира, пятеро изъ нихъ сбросили свои синія куртки и тоже кинулись въ воду, нсколько секундъ прошло, а между являвшимися и исчезавшими тлами нельзя было различить, кто въ этомъ хаос живыхъ и мертвыхъ будетъ спасенъ, кто погибъ безвозвратно.

Притаивъ дыханіе, стояли поссажиры на палуб Оцеанмка. Грей показался на поверхности воды, въ рукахъ держалъ онъ женщину, лишившуюся чувствъ: это была Целеста, сильною рукою разскалъ онъ воду, приближаясь къ шлюбк, изъ которой его подняли на пароходъ съ громкими радостными криками. Такъ же быстро спасли еще четырехъ женщинъ. Остальныя утонули.

Маленькія лодки, вышедшія изъ города, тоже здили между остатками парохода, спасая людей, которыхъ можно было спасти.

Пассажиры вышли на короткое время на берегъ и когда мало-помалу начали возвращаться, Симмонсъ стоялъ съ Дальтономъ на палуб.

— Что съ вами? спросилъ Симмонсъ Дальтона, который съ напряженнымъ вниманіемъ прислушивался къ отдаленному шуму.

— Мистеръ Симмонсъ, сказалъ молодой человкъ дрожащимъ голосомъ, взявъ старика за руку: — мистръ Симмонсъ, не слышите ли вы чего-нибудь?

— Слышу ли? какже: я слышу, что внизу шумятъ матросы….

— Не слышите ли вы приближенія парохода? слышите, опять? разв вы не слышите? спросилъ Дальтонъ съ боязнію: — о, Боже мой! вонъ надъ деревьями подымается паръ, меня преслдуютъ, а мы здсь стоимъ….

Въ отчаяніи прижалъ онъ руку ко лбу и сталъ бгать по палуб.

— Вотъ и капитанъ идетъ на пароходъ, сказалъ Симмонсъ: — теперь мы вроятно отправимся, и я держу пари противъ одного, что никто не догонитъ. Слышите, вотъ и звонятъ, не теряйте мужества, Дальтонъ, вы держались молодцомъ, въ опасности, ужели же вы теперь потеряете бодрость?

Капитанъ такъ же взошедъ на палубу, и когда увидлъ дымъ приближавшагося парохода и отчаяніе Дальтона, то взялъ его за руку, убждая не терять надежды и ожидать хорошаго конца.

— Мистеръ Дальтонъ, продолжалъ онъ свои утшенія: — вы имете, какъ я слышалъ, причины внчаться въ Сенъ-Луи, потому-что тамъ живутъ родственники невсты вашей, даю вамъ честное слово, что я васъ обоихъ сдамъ въ цлости, по нашему — ‘in good condition’, и если злой старикъ точно намренъ гнаться за вами, ему предстоитъ остаться съ носомъ.

— Пароходъ идетъ однако съ чудесною скоростью, даромъ что у него одна машина, продолжалъ капитанъ, прикрывъ ладонью глаза, чтобы лучше разглядть пароходъ, который хотя находился еще на разстояніи нсколькихъ миль, однако открылся взорамъ капитана, вдругъ явившись изъ-за мыса, вдавшагося въ рку.

— Риббертсъ, закричалъ онъ внизъ, одному изъ кочегаровъ, негру: — какой это пароходъ? Этотъ негръ, сказалъ капитанъ, обращаясь къ Симмонсу Дальтону: — можетъ узнать каждый стимеръ по дыму.

— Не могу видть его снизу, масса! закричалъ негръ.

— Такъ ползай наверхъ!

Негръ въ нсколько прыжковъ очутился на палуб, пристально разсмотрвъ приближавшійся пароходъ и прислушавшись къ отдльнымъ вспышкамъ, ясно раздававшимся въ воздух, сказалъ, скаля свои блые зубы:

— Діана, масса!

— Я ожидалъ этого, крикнулъ Вилькенсъ, топнувъ ногой.

— Это самый быстрый пароходъ на Мисиссипи, въ отчаяніи сказалъ Дальтонъ.

— Однако попробуемъ мы, можетъ ли эта Діана догнать Оцеаника, закричалъ капитанъ, зазвонивъ изо всей силы.

Вс пассажиры прибжали съ берега, боясь остаться тамъ.

— Отвяжите канатъ! крикнулъ капитанъ.— Отчаливай, отчаливай и ‘give her hell!’ {Любимое выраженіе на пароходахъ: ‘дайте ему адъ’, шла топите сколько печь выдержитъ.}

— А дама, которую спасъ Грей? спросилъ Симмонсъ капитана: — она еще на параход и, кажется, не намревалась хать въ Сенъ-Луи?

— Если такъ, то она недавно перемнила намреніе, сказалъ улыбаясь капитанъ: — потому-что, судя по словамъ Грея, за четверть часа тому назадъ, она съ радостью хала въ Сенъ-Луи предпочитаетъ здоровыя климатъ свера жолтымъ горячкамъ юга.

Пароходъ тронулся и быстро скользнулъ вдоль зеленаго берега.

— Разв дама была одна на погибшемъ пароход? спросилъ Симмонсъ дале.

— Я слышалъ, что съ нею было два господина: одинъ изъ нихъ безъ всти пропалъ, голова другого лежитъ вонъ подъ тмъ деревомъ.

— Ужасно! ужасно! сказалъ содрогаясь Симмонсъ: — да, этотъ страшный бгъ стоилъ жизни многимъ людямъ. Я считаю большимъ грхомъ позволять себ такую быстроту хода.

— Подобный бгъ, сказалъ капитанъ: — иметъ однако много привлекательнаго, когда хочешь перегнать противника, то забываешь и опасность и смерть.

— Я самъ противникъ бговъ, но признаюсь откровенно, что бываютъ времена, когда только одна отвтственность за жизнь сотни людей можетъ удержать меня отъ перегонки съ другимъ стимеромъ.

— Одинъ разъ, продолжалъ капитанъ: — халъ я въ Нью-Орлеанъ. На пароход у меня сидла дама, которая взяла мсто съ тмъ только условіемъ, чтобы я я не думалъ во все время поздки перегоняться съ другимъ пароходомъ. Я общался, но на пути случилось мн обогнать какой-то пароходъ, который въ свою очередь прибавилъ ходу. Были ли у него дрова лучше моихъ, или, что врне, судя по черному дыму, капитанъ веллъ класть сало подъ котлы, только стимеръ началъ бжать скоре, я съ той минуты я ни на дюймъ не могъ къ нему приблизиться.

‘Дама сначала съ безпокойствомъ просила не перегонять парохода, потомъ она ничего не говорила, а къ вечеру выразилась, что охотно бы дала десять долларовъ, если бы мы прохали мимо парохода.

‘У меня было дв сажени ольховыхъ дровъ, назначенныхъ мною сначала для факеловъ, ихъ-то я веллъ подложить, до сумерекъ мы были подл парохода и пришли въ Нью-Орлеанъ девятью минутами раньше. Между тмъ Оцеаникъ шелъ полнымъ ходомъ, съ быстротою стрлы летлъ онъ по спокойной рк, черепахи, грвшіяся на берегу, въ испуг кидались въ воду, спасаясь отъ мнимой опасности, между тмъ какъ волны за пароходомъ высоко взбгали на берегъ и, какъ бы играя, подкапывали и глотали огромныя глыбы плодоносной земли.

Кочегары и рабочіе скоро узнали Діану, старавшуюся перегнать Оцеаника, и употребили все, что находилось въ ихъ силахъ, чтобы попробовать оставить за собой самый быстрый пароходъ изъ ходившихъ по Мисиссипи. Но несмотря на вс ихъ усилія, несмотря на страшную быстроту, съ которою Оцеаникъ летлъ противъ теченія, онъ не могъ избгнуть слдовавшаго за нимъ парохода, ближе и ближе подымался блый дымъ, громче и явственне раздавалось разстановочное пыхтніе, съ которымъ Діана выпускала паръ изъ своихъ трубъ.

Пассажиры сошли съ капитаномъ въ каюту, гд они нашли Грея въ глубокой задумчивости, но въ веселомъ расположеніи духа.

— Я пью водку съ сахаромъ, закричалъ онъ Симмонсу, который явился въ дверяхъ.

— Браво, отвчалъ Симмонсъ: — это совершенно и моя идея, я выпью однако порядочный стаканчикъ.

— Какъ здоровье молодой леди? спросилъ капитанъ Вилькенсъ.

— Она спитъ, отвчалъ Грей: — однако, капитанъ, продолжалъ онъ съ улыбкой: — я вашъ должникъ, въ Нью-Орлеан я заплатилъ за свой проздъ, не зная однако, что довершу путешествіе свое въ такомъ миломъ обществ, и….

— Вздоръ, сказалъ Вилькенсъ: — молодая дама у меня въ гостяхъ, не думаетъ ли мистеръ Грей, что я спасаю людей, чтобы брать потомъ плату за проздъ? Жалко, продолжалъ онъ со вздохомъ: — что вс утонувшія дамы не здсь, я бы охотно довезъ ихъ даромъ въ Сенъ-Лук и обратно въ Нью-Орлеанъ, — къ несчастію, теперь они не нуждаются ни въ пароходахъ, ни въ плат за каютное мсто.

— Однако, капитанъ, сказалъ Грей: — я не поду съ вами до Сенъ-Луи,— дла, по которымъ я туда халъ, окончены, и я намренъ выйти на берегъ въ Каир, съ первымъ пароходомъ на Огіо, я отправлюсь въ Pointe-Plaisant.

— Еслибы пароходъ, который идетъ за нами, назывался не Діаной, сказалъ Вилькенсъ, качая головой: — то я посовтовалъ бы вамъ выждать его въ Каир, но теперь боюсь, что мы познакомимся съ нимъ раньше, чмъ слдуетъ. Однако, мистеръ Дальтонъ, — куда длся онъ? онъ былъ сейчасъ здсь, сказалъ капитанъ, оглядываясь во вс стороны.

— Онъ смотритъ вроятно на Діану, сказалъ Симмонсъ, спокойно мшая сахаръ съ водкой, потомъ, поболтавши жидкость въ стакан, залпомъ вылилъ ее въ свое горло, гд много подобныхъ стакановъ исчезло въ разное время.

Штурманъ вошелъ въ каюту и шепнулъ что-то наухо капитану.

— Этого нельзя, крикнулъ Вилькенсъ, вскочивъ со стула: — я не хочу, чтобы пароходъ мой взлетлъ на воздухъ!

— Что случилось? спросили вс въ одно время.

— Дальтонъ, сказалъ смясь капитанъ: — подкупаетъ кочегаровъ и купилъ у повара дв бочки стараго сала, которое они притащили къ печкамъ и подбрасываютъ подъ котлы.

— Прекрасно, сказалъ Симмонсъ: — если этому головорзу такъ сильно хочется полетть на воздухъ со своей Дульцинеей, то я-то покорнйше прошу избавить меня отъ подобнаго путешествія, у меня важныя дла въ Сенъ-Луи, мн вовсе не хочется быть доставленнымъ въ Нью-Орлеанъ въ вид куклы.

— Не безпокойтесь, господа, сказалъ капитанъ, идя къ двери:— я самъ поговорю съ инженеромъ, чтобы онъ отклонилъ всякую опасность, во всякомъ случа это будетъ напрасно: въ Мемфис Діана васъ догонитъ, мн нужно тамъ высадить пассажировъ.

Симмонсъ, вышедшій съ капитаномъ, воротился и шепнулъ что-то Грею на ухо, взялъ его подъ руку и вывелъ изъ каюты:

— Досадно, говорилъ онъ:— но право я далъ бы пятьдесятъ долларовъ, если бы мы ушли отъ парохода. Не говорите капитану, онъ обрадуется, если узнаетъ, что я, противникъ бговъ, перемнилъ свое мнніе. Скажите мн, Грей, какимъ образомъ милая ваша забрала себ въ голову несчастную мысль отправиться въ август въ Нью-Орлеанъ? Чего ей хотлось? познакомиться съ жолтой горячкой?

— Она мн разсказала часть своихъ приключеній, отвчалъ Грей, дружески пожимая руку Симмонса: — она не за-мужемъ, Тэйлоръ распространилъ подлую ложь въ нашемъ сосдств, впрочемъ, еслибъ и такъ, то она была бы теперь свободна: старый Тайлоръ пропалъ безъ всти, а голова Гутсхинсона лежитъ на берегу Мисиссипи. Стюартъ сказалъ мн, что при отъзд нашемъ не могли найти трупа. Тайлоръ имлъ намреніе хать въ Матаморъ, а оттуда въ Мексику, что онъ хотлъ тамъ длать, не знаю, но теперь все это кончилось, и черезъ нсколько дней вы будемъ въ моей плантаціи, если вы, Симмонсъ, принимаете участіе въ насъ обоихъ, то прізжайте ко мн изъ Сенъ-Луи, я вамъ поднесу такой водки, какую рдко удавалось вамъ пить, вообще, я надюсь, что мы не соскучимся вмст.

— Согласенъ, согласенъ, сказалъ Симмонсъ, взявъ Грея за руку: — пріду, сына оставлю я смотрть за плантаціями, а съ вами проживу недльки дв. Однако, что это? быстро спросилъ онъ: — слышите, какъ звонятъ? глядите-ка, вотъ и Мемфисъ, вотъ и Діана.

Они взяли съ собой Стюарта и вышли на палубу.

Оцеаникъ прошелъ мимо первой пристани города и остановился у второй, немного повыше, чтобы высадить пассажировъ и принять другихъ, которые съ дикою поспшностію тащили свои чемоданы и прочую поклажу, между тмъ и Діана въ ту же минуту пристала у нижней пристани, шагахъ въ 300 отъ Оцеаника, и тоже занялась перемною пассажировъ.

Вс каютные пассажиры Оцеаника, и въ особенности дамы, собрались на палуб, толкуя о Дальтон и его невст, только одна Целеста, узнавшая приключенія двушки, осталась съ ней, стараясь ободрить ее.

Капитанъ Вилькенсъ стоялъ съ зрительной трубкой к разсматривалъ пассажировъ, сошедшихъ съ Діаны на берегъ. Онъ старался подглядть памятную ему фигуру злого старика съ Мисиссипи. Другіе тоже смотрли въ ту сторону, хотя въ толп, кипвшей взадъ и впередъ, простымъ глазомъ трудно было отличить отдльныя лица.

Снова зазвонили на Діан, и пароходъ началъ готовиться къ отплытію.

— Звоните, Блокхедъ, закричалъ капитанъ Вилькенсъ штурману: — мн кажется, что Діана хочетъ сама передать намъ своего молодца, вонь стоитъ фигура на палуб. Посмотримъ, какъ-то онъ пожалуетъ къ намъ, чтобъ взять съ моего парохода молодыхъ людей насильно. Если старый тиранъ захочетъ остаться съ нами на пароход, тогда я высажу васъ, мистеръ Дальтонъ, съ невстой въ Каскаскі или другомъ маленькомъ городк, а старика провезу до Сенъ-Луи, гд и предоставлю ему разыскивать васъ, сколько ему будетъ угодно.

Въ это время раздался крикъ на берегу, гд высадились пассажиры Діаны. Какой-то человкъ, въ рубашк сверхъ панталонъ, бжалъ во всю прыть, махая шапкой и крича по-нмецки: — стой, стой, ради Бога, стой! Радостный крикъ отвчалъ ему изъ междупалубнаго пространства Оцеаника.

Это былъ нмецъ, который въ Нью-Орлеан былъ разлученъ съ своимъ семействомъ. Потерявъ почти надежду увидться со своими родными, онъ однако слъ на первый попавшійся пароходъ, и къ счастію, то была Діана, которая одна могла поспорить съ Оцеаникомъ въ быстрот хода. Но казалось, несчастный затмъ только догналъ свое семейство, чтобы снова съ нимъ разлучиться. Крики и мольбы его были напрасны.

— Отчаливай, крикнулъ штурманъ, прикрикнувъ на матросовъ, которые видимо сожалли о бдномъ нмц: — отчаливай! впередъ!

— Стой! закричалъ капитанъ Вилькенсъ, услышавшій радостный крикъ женщинъ внизу и догадавшійся въ чемъ дло: — стой! возьмите этого человка.

— Сейчасъ, серъ! отвчалъ штурманъ. Еще разъ кинули канатъ и прикрпили его къ берегу.

Въ ту самую минуту съ свистомъ и шипньемъ промчалась Діана.

— Какъ поживаете, капитанъ Вилькенсъ? закричалъ стройный молодой человкъ на палуб, махая шляпой Вильксису, который привтливо отвчалъ на его поклоны. Это былъ капитанъ Діаны.

Дальтонъ судорожно сжалъ руку Грея и бросилъ благодарный взглядъ на небо. Старика не было на палуб Діаны.

Вниманіе всхъ въ эту минуту, было обращено на сцену, происходившую на нижней палуб. Нмецъ, оставленный въ Нью-Орлеан, вскочилъ на пароходъ, жена и дти съ радостными криками бросились къ нему, они обнимали, цаловали его, отирали потъ съ его лица, осыпали его тысячани вопросовъ и въ тоже время не давали отвчать, прерывая слова его новыми объятіями и поцалуями.

Кочегары и матросы, по большей части народъ не привыкшій къ нжнымъ ощущеніямъ, не смялись, хотя все это происходило на непонятномъ для нихъ язык, сердца ихъ была тронуты, нкоторые изъ нихъ подошли и пожали руку человку, который, едва прибывъ на чужую сторону, едва не потерялъ своего семейства и теперь снова съ нимъ встртился.

Капитанъ, Дальтонъ, Грей, Симмонсъ и Стюартъ сошли къ нему внизъ, и Стюартъ, знавшій довольно хорошо нмецкій языкъ, долженъ быль разспросить нмца, гд пароходъ останавливался и не встрчались ли имъ по сю сторону Фиксбурга пассажиры, которые бы просились попасть на Діану?

Нмецъ сообщилъ, что точно какой-то старикъ съ двумя неграми въ лодк хотли-было попасть на Діану, но капитанъ не хотлъ ожидать его, торопясь итти дале.

— Итакъ, мистеръ Дальтонъ, сказалъ капитанъ улыбаясь: — теперь вы можете быть спокойны, потому-что ни одинъ изъ нью-орлеанскихъ пароходовъ не въ состояніи догнать Оцеаника, хотя бы они, вмсто дровъ, топили смолой и срой. Седьмого числа мы будемъ въ Сенъ-Луи, и если вашъ тесть иметъ хоть крошку здраваго смысла, то онъ пойметъ, что ему остается сидть на своей плантаціи.

Оцеаникъ шелъ между тмъ полнымъ ходомъ, зданія Мемфиса слились уже позади въ одну неопредленную массу, и скоро въ сторон города видна была одна блая полоса, чуть обозначавшаяся посреди сумрака.

Снова скользилъ пароходъ по безчисленнымъ изгибамъ Мисиссипи, направляясь къ устью Огіо.

Мистеру Симмонсу по-невол пришлось въ этотъ вечеръ поискать другихъ товарищей для игры. Грей былъ слишкомъ счастливъ, слишкомъ удаленъ отъ прозаической дйствительности, и не былъ въ состоянія думать о картахъ, и даже о водк, что казалось еще непонятне добряку Симмонсу. Молодой человкъ не выходилъ изъ дамской каюты, онъ сидлъ подл Целесты, держа ея руки въ своихъ и наклонясь къ ней, описывалъ перенесенныя имъ страданія. Такъ толковалъ онъ до тхъ поръ, пока свтлыя слезы не заблистали въ темныхъ глазахъ двушки. Наконецъ, улыбаясь сквозь слезы, она бросилась ему на шею и сказала, что теперь ничто въ свт не въ состояніи разлучить ихъ.

Долго еще болтали они, припоминая вс обстоятельства при разлук, вс интриги стараго Тайлора. Целеста разсказывала, какъ плакала о своемъ Вильям, который въ то время, больной, лежалъ въ Нью-Орлеан. Она описывала ему, какимъ образомъ, преслдуемая любезностями молодого, ненавистнаго Тайлора, ршилась она поступить въ женскій монастырь. Это и было вроятно побудительною причиною, заставившею стараго Тайлора выхать изъ Сенъ-Луи, онъ боялся, что Целеста сдержитъ свое общаніе. Судя по принятымъ имъ мрамъ, онъ хотлъ увезти бдную двицу въ Мексику. Но судьба послала ему наказаніе и соединила любовниковъ.

Дальтонъ проводилъ не мене блаженныя минуты подл своей возлюбленной, и врядъ ли въ кают Оцеаника когда-нибудь сходилось четверо человкъ боле счастливыхъ. Пока пароходъ, вздымая пну, скользилъ въ виду дремучаго и шумящаго лса, наши любовники смотрли другъ другу въ глаза и мнялись ласками.

Не такъ нжна, но не мене трогательна, была радость семейства знакомаго намъ нмца, и жена его съ неменьшимъ вниманіемъ слушала разсказъ мужа, покинутаго въ огромномъ город.

— Въ страшномъ отчаяніи (такъ продолжалъ онъ начатый разсказъ) побжалъ я, видя, что вс люди на берегу смются надо мной, въ нмецкую гостинницу, гд мы прожили два дня во время пребыванія нашего въ Нью-Орлеан, и упалъ тамъ съ рыданіемъ на стулъ, поставивши въ уголъ кофе, сахаръ и молоко, купленные мною для нашего младшаго дитяти, — все это мн васъ напоминало. Въ комнат были рсе нмцы, но ни одинъ изъ нихъ не пожаллъ обо мн, и вмсто того, чтобы утшить меня, они грубо острили надъ моимъ несчастіемъ, говоря, что мн теперь не будетъ заботъ о пропитаніи семейства, потому-что вроятно никогда оно не отыщется. Жестокость соотечественниковъ произвела во мн то, чего быть можетъ не сдлали бы ни утшенія, ни дружескіе совты. Я съ отчаяніемъ вскочилъ и побжалъ къ пароходамъ, съ твердымъ намреніемъ взойти на первый, который бы шелъ въ эту сторону. Въ карман у меня не было ни пфеннинга, потому-что вс наши деньги въ красномъ сундук здсь на Оцеаник.

‘Но на пристани не было парохода, который бы въ тотъ же день плылъ противъ теченія, вс ушли раньше Оцеаника. Съ тоской въ душ, съ мыслями о самоубійств, воротился я въ гостинницу. Кто-то изъ прислуги въ это время разсматривалъ купленныя мною вещи. Я представилъ ему безнадежное свое положеніе и просилъ его взять эти припасы, а вмсто нихъ дать мн ночлегъ и пость чего-нибудь. Вещи стоили вдвое боле, несмотря на то, ему, казалось, не хотлось согласиться на мое предложеніе, наконецъ онъ однако смягчился и далъ мн нсколько кракеровъ (родъ корабельныхъ сухарей изъ пшеничной муки), кусочекъ сыру и постель, но безъ москитоской стки, такъ-что животныя эти чуть не зали меня.

‘Утромъ я вскочилъ голодный и снова началъ хлопотать о пароход. Къ моему счастію, ‘Діана’ готовилась отправиться, и капитанъ взялъ меня безплатно, съ обязанностью носить дрова для парохода.

‘О Боже, какъ охотно помогалъ бы я имъ топить, если бы они мн позволили, чтобы только скоре догнать васъ, для этого было и безъ меня много рукъ. Съ страшною скоростью неслись мы по большой рк и перегнали вс пароходы. Какъ билось мое сердце каждый разъ, когда я видлъ передъ собою блый дымъ, думая, что идетъ Оцеаникъ.

‘Часто звали насъ люди на берегу, чтобы заставить капитана остановиться, но онъ рдко высылалъ свою шлюбку, потому-что спшилъ, какъ-будто согласившись со мною. Такъ-то я догналъ васъ, и теперь никто насъ не разлучить.

Онъ взялъ дтей на руки, старшихъ посадилъ на колни, обнималъ и цаловалъ ихъ, слезы текли по смуглымъ щекамъ его. Потомъ вс улеглись спать.

Междупалубное пространство Оцеаника, тускло освщенное одною висячею лампою, представляло довольно живописное зрлище.

У обихъ стнъ, къ которымъ были придланы трехъ-этажныя койки, лежало столько людей, сколько могло ихъ помститься, и страшно было видть, какъ изъ открытыхъ коекъ висли: гд нога, гд рука, гд наконецъ голова. Изо всхъ угловъ раздавалось громкое храпнье. Такъ-какъ Оцеаникъ не имлъ достаточно кроватей, чтобы доставить всмъ пассажирамъ особсе ложе, то на сундукахъ и ящикахъ, разбросанныхъ въ безпорядк на палуб, въ странныхъ положеніяхъ лежали и висли сонныя фигуры, изъ которыхъ немногимъ удавалось заснуть спокойно.

Въ отдаленномъ углу, при свт почти догорвшей сальной свчи, сидли два человка съ мрачнымъ видомъ и играли въ карты.

Фонарь потухъ, и только матовый полусвтъ царствовалъ въ тсномъ, набитомъ людьми пространств, все спало глубокимъ сномъ, исключая двухъ игроковъ, какъ вдругъ за сундукомъ нмца, который неосторожно упоминалъ о немъ въ своемъ разсказ, тихо приподнялась голова, и два темныхъ глаза безпокойно и пристально оглянули все пространство и потомъ остановили наблюдательный взоръ на игрокахъ.

Все было тихо, и только однообразное дыханіе спящихъ или монотонный трескъ и стукъ огромной машины, да еще изрдка полуподавленное проклятіе игроковъ нарушали ночную тишину.

Притаившійся за ящикомъ человкъ тихо поднялъ руку и попробовалъ осторожно замокъ, висвшій на крышк, пощупалъ замочную скважину и вытащилъ изъ кармана связку маленькихъ ключей, которые поочередно вставлялъ въ замокъ, наконецъ одинъ нашелся впору, замокъ подался, но въ это время связка выскользнула изъ рукъ вора съ громкимъ шумомъ упала на полъ.

— Убирайся прочь! пробормоталъ одинъ изъ спящихъ, вытянувшій длинное свое тло на ящик, неимвшемъ боле трехъ футовъ въ квадрат. Голова этого пассажира висла съ одного комма, а ноги съ другого.

Испуганный собственнымъ шумомъ и безсознательнымъ возгласомъ спящаго, воръ исчезъ за сундукомъ и притаился.

— Слышалъ, тамъ что-то упало! сказала нмка, толкнувъ мужа: — встань и посмотри.

— Это врно машина шумитъ, пробормоталъ мужъ, не обращая сквозь сонъ вниманія на ея слова. Жена прислушивалась еще нсколько времени, но такъ-какъ все утихло, то она снова уснула.

Воръ, пролежавъ около четверти часа за сундукомъ безъ всякаго движенія, тихо и осторожно приподнялъ крышку не боле какъ на одинъ дюймъ, просунулъ руку въ сундукъ и началъ тамъ рыться. Посл короткаго поиска, рука его схватила маленькій, довольно тяжелый мшечекъ, заключавшій въ себ весь капиталъ бдныхъ переселенцевъ. Воръ тихо сжалъ его въ рук и приготовился кончить свое дло, какъ въ это время проснулся надъ его головой длинный кентукецъ, началъ звать и вытягиваться. Наконецъ онъ уперся на локти и привсталъ на своей постели, сколько позволяло ея неудобное устройство.

— Экой крпкій матрасъ, чтобъ его… кричало новое лицо, постукивая каблуками о доску, на которой лежалъ: — вдь не устроятъ же такой койки, чтобы порядочный человкъ въ футовъ шесть могъ покойно въ ней помститься! Охъ! хо! охъ! продолжалъ кентукецъ, снова вытягиваясь и ворочаясь во вс стороны: — хоть бы утро пришло поскоре.

Услышавъ эти возгласы, воръ выпустилъ изъ рукъ свою добычу и съ бшенствомъ въ душ скрылся въ тни отъ сундука.

— Эй, Джимъ! закричалъ длинный дтина одному изъ картежниковъ: — что вы? всю ночь собрались сидть? Есть уже два часа. Эй, Джемъ, слышишь?

— Убирайся! лаконически отвчалъ одинъ изъ игроковъ.— Видя безполезность своихъ разспросовъ, длинный пассажиръ опять развалился на койк, стараясь заснуть хоть немного.

— Хорошо бы было, возгласилъ густой басъ подъ его койкою: — еслибъ тамъ на верху лежали поспокойне.

— А почему бы это вамъ хотлось? спросилъ кентукецъ, перегнувшись черезъ край и глядя на своего нижняго товарища.

— Потому-что чуть вы тамъ наверху заворочаетесь, мн падаютъ пыль и песокъ въ глаза! отвчалъ съ досадою басъ: — въ ротъ тоже, прибавилъ онъ, быстро вскочивъ и сплюнувъ въ сторону, потому-что отъ новаго движенія кентукца весь песокъ, накопившійся между щелями досокъ, высыпался ему въ разинутый ротъ, — полежите же наконецъ смирно! что же мн длать здсь внизу?

— Закрыть ротъ и глаза! спокойно сказалъ длинный пассажиръ, а вслдъ на тмъ вытянулся еще разъ, захраплъ и перенесся на цвтущіе берега Ликкинга {Рка въ Кентуки.}.

Чуть настала прежняя тишина, какъ изъ-на ящика приподнялась фигура спрятавшагося вора, Мошенникъ отворилъ снова крышку сундука, всунулъ руку, схватилъ деньги, положеніе которыхъ ему теперь было извстно, и стиснувши кладъ изо всей силы, вынулъ его на свтъ Божій.

Затмъ онъ осторожно спустилъ крышку, надлъ накладку и только собирался вдть замокъ и затворить его, какъ снова былъ прерванъ въ своемъ занятіи.

— Я говорю, сосдъ, закричалъ одинъ изъ пассажировъ, улегшійся подл него на полу и нсколько разъ претерпвшій отъ кентукца, вытянувшагося на сундук, удары ногами по самой физіономіи: — я бы желалъ, чтобы вы смотрли немного за своими длинными ходулями, а не то я укушу ихъ, damn your eyes! или черепъ мои для того созданъ, чтобы вы могли обтирать на немъ свои ноги!

— Wood pile — wood pile! раздался въ эту минуту голосъ штурмана. Wood pile, boys! get up here! get up! {Дрова нести! вставайте, вставайте!} Въ тоже время онъ обхаживалъ вс койки и толкалъ всхъ спящихъ, не обращая вниманія на ихъ досаду и отнкиванья.

Вытягиваясь и звая, подымались пассажиры, терли заспанные глаза, отыскивая шапки и шляпы, снятыя передъ сномъ, остальное платье было на нихъ, между тмъ штурманъ будилъ, всхъ, поднося фонарь подъ самыя лица спящихъ, которые отъ испуга корчили страшныя рожи и дико смотрли на огонь, очутившійся въ трехъ дюймахъ отъ ихъ носа.

Пожилой человкъ спалъ такъ же глубокимъ сномъ въ своей койк, спокойно скрестивъ руки на груди, штурманъ нагнулся къ нему и, дерзка фонарь надъ самымъ лицомъ спящаго, закричалъ:

— Вы носите дрова?

Спавшій, не понимая въ чемъ дло, но разбуженный громкимъ крикомъ и увидавъ передъ самыми глазами яркій свтъ фонаря, заревлъ изо всхъ силъ, вскочивъ на ноги:

— Горитъ! Пожаръ! пожаръ!

— Что такое? крикнулъ штурманъ, въ испуг самъ отскочивъ отъ пассажира.— Что это вы кричите, продолжалъ онъ смясь, при вид старика, который съ безсмысленно-открытыми глазами и ртомъ сидлъ, упираясь на локти: — успокойтесь, съ вами ничего не будетъ!

— Ради Бога, что же вамъ нужно?

— Носите вы дрова? спросилъ штурманъ.

— И для этого такой адскій шумъ? спросилъ тотъ, еще больше открывая глаза.

— Носите вы дрова? повторилъ штурманъ, теряя терпніе.

— Нтъ, нтъ! закричалъ старикъ, понявшій наконецъ смшное свое положеніе, при вид пассажировъ, окружавшихъ его -со смхомъ: — нтъ и убирайтесь! съ этими словами онъ повернулся на другую сторону и выставилъ смющейся публик свою спину.

— Wood pile! wood pile! сказалъ штурманъ, ударяя нмца ладонью по плечу. Нмецъ всталъ, но видя, что сундукъ отворенъ, бросился къ нему, сорвалъ крышку и напрасно обшарилъ вс углы съ смертельною блдностью на лиц: весь сундукъ, все имніе его, вся надежда на будущее существованіе исчезли. Да, напрасно перерылъ онъ дрожащими отъ боязни руками бдныя вещи свои, деньги его пропали, безъутшно и безнадежно стоялъ онъ, глядя тусклыми глазами на разбросанные пожитки, между тмъ какъ большія капли слезъ медленно текли по блднымъ щекамъ его.

— Wood pile, wood pile! молодецъ! Живо — вложите свою дрянь, damn it, слышите ли? кричалъ штурманъ, между тмъ какъ нмецъ не обращалъ на него вниманія и безсмысленно глядлъ въ сундукъ.

— Все украдено! пробормоталъ онъ наконецъ и, закрывъ лицо, упалъ на колни.

— Что тутъ опять не такъ? спросилъ штурманъ, съ досадою обращаясь къ окружающимъ.

— Кто-то укралъ вс его деньги, сказахъ кто-то изъ разумвшихъ по-нмецки.

— Укралъ? крикнула пронзительно жена, порываясь какъ безумная сквозь толпу: — украли? вс наши деньги? Святая Богородица! завопила она, видя открытый, перерытый сундукъ и мужа, стоящаго на колняхъ въ нмомъ отчаяніи. Святая Богородица! и бдная женщина съ громкимъ рыданьемъ грянулась на полъ.

— Wood pile — damn it, кричалъ штурманъ: — вонъ отсюда, что вы тутъ зваете, разсуждайте и плачьте посл, теперь носить дрова, пароходъ присталъ къ берегу.

Люди, обязавшіеся носить дрова, вышли, нмецъ лежалъ недвижно подл сундука, между тмъ какъ жена еще разъ, безуспшно, съ дикою поспшностью, обыскала сундукъ. Точно такъ же были тщетны поиски, устроенные по приказанію капитана, вслдствіе просьбъ многихъ пассажировъ: когда пароходъ шелъ опять полнымъ ходомъ, воръ вышелъ на берегъ, вроятно предпочитая лучше скитаться въ болотахъ, чмъ подвергнуться строгому обыску, къ утру были прекращены вс поиски. Вс пассажиры повидимому принимали большое участіе въ покраж, за исключеніемъ двухъ игроковъ, которые вовсе не замчали шума около себя, даже не спрашивали о причин суматохи и, совершенно занятые игрой, ни разу не вставали, только когда къ утру дневной свтъ началъ пробиваться сквозь окна и двери, они задули жолтый сальный огарокъ и продолжали игру при дневномъ свт.

Симмонсъ собралъ въ кают маленькую сумму для бдныхъ людей, желая обезпечить несчастныхъ хотя на первое время.

Оцеаникъ продолжалъ путь свой съ страшною скоростію.

Безконечный, вковой лсъ мрачно тянулся по обимъ сторонамъ, кое-гд встрчалась избушка поселенца, живущаго въ отдаленіи отъ всхъ людей и предоставленнаго милости москитосовъ, — поселенца, который занимался продажею дровъ прозжающимъ по рк пароходамъ, хотя ни деревья, ни земля, на которыхъ они стояли, не принадлежали ему. Маленькая избушка дровоска почти исчезала подл гигантскихъ деревьевъ первобытнаго лса.

Наблюдатель съ прозжавшаго парохода едва могъ различить проску въ густомъ лсу, и только маленькій клочекъ съ высохшими деревьями, свтлая срая досчатая крыша и дрова, сваленныя на берегу, обозначая мстопребываніе семейства, одного изъ звеньевъ великой цпи человческаго общества, вырывали невольное восклицаніе: что, скажите, Бога ради, можетъ заставить разумнаго человка, живого, мыслящаго человка, поселяться въ болотистомъ мст, гд живутъ только наскомыя, гады и дикіе зври, гд царствуютъ горячки и падежи, гд Мисиссипи наполняетъ берега и уноситъ съ собою бдное ихъ имущество и съ трудомъ собранный запасъ дровъ, гд они даже не могутъ найти сухого мста, для погребенія своего тла?

Голубой дымъ вился изъ этихъ форпостовъ цивилизаціи и, уносимый втромъ, пропадалъ въ сторон, между страшно высокими верхушками хлопчато-бумажныхъ деревьевъ.

Оцеаникъ прозжалъ мимо одного изъ такихъ жилищъ, повидимому еще совершенно новаго, Дрова еще не были свалены на берегу, только свтлая крыша хижины и нсколько блыхъ и пестрыхъ коровъ обозначали близость живого, мыслящаго существа.

— Эй, пароходъ! эй! крикнулъ съ берега какой-то человкъ, махая платкомъ, привязаннымъ къ дляцной палк.

— Пристать вы хотите? спросилъ капитанъ, стоявшій съ зрительной трубкой на палуб.

— Поворотите пароходъ, продолжалъ онъ:— тамъ, кажется, кто-то хочетъ войти къ намъ.

— Hallo the boat, кричалъ снова голосъ, нетерпливе прежняго.

Капитанъ раза два дернулъ колоколъ, показывая тмъ, что понялъ стоявшаго на берегу и хочетъ пристать, пароходъ же круто поворотилъ къ берегу, къ означенному мсту.

— Что вамъ надобно? закричалъ капитанъ, подойдя къ берегу.

— Куда идетъ пароходъ?

— Въ Сенъ-Луи!

— Ай, ай! кричалъ человкъ съ берега, показывая, что понялъ.

— Вы хотите хать со мной? спросилъ капитанъ.

— Не хотите ли вы купить хорошую лодку? спокойно спросилъ береговой житель, приставивъ руки ко рту, въ вид воронки.

— Что? вы хотите на пароходъ? спросилъ удивленный и раздосадованный капитанъ.

— Я говорю, не хотите ли вы купить хорошую лодку? повторилъ мнимый пассажиръ.

— Пошелъ ты! крикнулъ въ бшенств капитанъ, показывая рулевому, чтобы хать дальше.

— Ай, ай! кричалъ тотъ, повернулся и спокойно пошелъ къ хижин.

— Зачмъ не согласились вы на выгодный торгъ, спросилъ лукаво улыбаясь Симмонсъ, когда они вошли въ каюту: — лодка врно была хороша, если вы ршились перехать Мисиссипи, для того только, чтобъ о ней поговорить.

— Смйтесь! сказалъ Вилькенсъ: — что же мн было длать? выйти на берегъ, чтобъ отдуть его? да тогда плутъ ушелъ бы въ чащу, поневол остается только смяться.

— Вы не думаете ли, что этотъ человкъ хотть посмяться валъ вами? съ удивленіемъ спросилъ Симмонсъ.

— Разумется, сказалъ Вилькенсъ: — не могу же я думать, чтобы разумный человкъ серьёзно ршился звать пароходъ чрезъ всю рку, чтобы предложатъ мн дрянную лодку, которая вроятно годится разв на дрова!

— Не думайте такъ, капитанъ, сказалъ Симмонсъ: — не думайте: человкъ предлагалъ вамъ торгъ, насколько не шутя, а онъ наврно остался бы на берегу, воображая, что вы хотите видть лодку. Одинъ изъ моихъ сосдей держалъ пари на боченокъ водки, что свинья, которую хотлъ заколоть, всить двсти фунтовъ, а не сто восемьдесятъ, какъ уврялъ его противникъ, не имя всовъ, они условились обратиться за ршеніемъ къ тому человку, котораго раньше всхъ встртятъ, общаясь безпрекословно покориться его заключенію. Въ это время шелъ пароходъ ‘Черный Соколъ’, онъ плылъ около другого берега. Наши спорщики, увидвъ на палуб капитана, съ неистовствомъ принялись махать платками и кричать во все горло, радуясь тому, что кром ршенія спора предстоитъ имъ возможность запастись любимымъ своимъ напиткомъ. Такъ-какъ пароходъ почти не имлъ пассажировъ, то капитанъ, въ надежд получить пятнадцать или двадцать лишнихъ долларовъ, переплылъ рку и вышелъ на берегъ, но каково же было его удивленіе, когда онъ узналъ, что его звали для того, чтобы ршить, что вситъ убитая свинья! Долго онъ клялся и бранился, и наконецъ, взбшенный дерзостью или глупостью этихъ людей, долженъ былъ продолжать путь, въ добавокъ сопровождаемый крупною бранью моихъ сосдей, обманутыхъ въ своемъ ожиданіи насчетъ бочонка съ водкою.

— Въ такомъ случа, не мудрено, если ‘янки’ смются надъ ‘западными’ жителями, сказалъ Вилькенсъ:— и если мистеръ Блумфильдъ когда-нибудь воротится на востокъ, то разскажетъ о насъ забавныя вещи.

— Не слишкомъ дурныя, капитанъ, отвчалъ Блумфильдъ, помирившійся съ Стюартомъ: — жители запада вовсе не считаются глупцами въ восточныхъ штатахъ. Напротивъ того, я всегда слышалъ, что разнощики и торговцы часовъ съ востока, скитающіеся по всмъ штатамъ, добываютъ на запад мене барыша, чмъ въ среднихъ штатахъ.

— Да, ужь о вашихъ часовщикахъ нечего и говорить, замтилъ Симмонсъ: — отецъ мой мн всегда говорилъ, что янки clock pedlar (продавецъ стнныхъ часовъ) способенъ навязать свои часы человку на смертномъ одр, и что онъ не выйдетъ изъ дому, не спустивъ съ рукъ часть своего товара.

— Ну, клокъ педлары еще не самые хитрые, сказалъ капитанъ Вилькенсъ:— вспомните только, какъ янки продаютъ цлые корабли деревянныхъ окороковъ, обшитыхъ кожею.

— Или выточенные изъ дерева мускатные орхи, сказалъ смясь Блумфильдъ.

— Это все еще бездлица, въ сравненіи съ статьей, найденной мною въ Чарльстонской газет, сказалъ Грей, вынимая листокъ изъ кармана:— кажется, восточные земляки наши занимаются теперь изготовленіемъ особенныхъ колбасъ, впрочемъ лучше я прочту объявленіе:

‘Получаемыя изъ Гартфорда колбасы, изъ легко разрубленной красной фланели и картофеля, дйствительно нездоровая пища, однако ихъ можно сть, тже, къ которымъ примшивается треть срой бумаги, не годятся даже собакамъ.’

— Недурно, сказалъ захохотавъ Блумфильдъ: — мои соотечественники, какъ кажется, длаютъ быстрые успхи въ промышленности, но въ замнъ они уступаютъ западнымъ въ торговл лошадьми, особенно въ индйскомъ способ покупать лошадь, въ чемъ, какъ я слышалъ, особенно отличается Арканзасъ!

— Я сомнваюсь, отстаетъ ли Миссури въ этомъ отношеніи, сказалъ Стюартъ: — говорятъ, оба штата сродни въ этомъ случа, и то, что крадется въ Миссури, легко продается въ Арканзас, особенно съ того времени, какъ уничтожили тамъ смертную казнь за воровство лошадей. Недурно было бы, продолжалъ онъ, переглянувшись съ Симмонсомъ: — составить намъ маленькую партію, погода стоить худая и намъ нечего длать.

— Съ удовольствіемъ, сказалъ Симмонсъ:— я самъ хотлъ предложить поиграть, нельзя однако не выпить передъ тмъ: у меня пересохло въ горл, это несообразно съ моимъ сложеніемъ, эй, малый, стакановъ!

Грей извинился и передалъ мсто свое Блумфильду, къ досад Симмонса, который еще не переставалъ коситься на него за охотничьи повсти, впрочемъ послдній разсказъ Стюарта, казалось, совершенно удовлетворилъ любознательность нью-йоркскаго жителя.

Запасшись дровами, Оцеаникъ тихо и безмятежно продолжалъ путь свой, по быстрой рк, когда внезапно страшный шумъ и крикъ послышались въ междупалубномъ пространств.

— Что тамъ опять случилось, закричалъ капитанъ Вилькенсъ:— видно, что ныншняя поздка наша обречена на гвалтъ и приключенія.

Съ этими словами онъ всталъ съ мста и хотлъ итти узнать причину суматохи, какъ въ ту же минуту вошли въ комнату штурманъ съ молодымъ нмцемъ, говорившимъ довольно чисто по-англійски.

— Капитанъ, началъ штурманъ: — проклятый поваръ сдлалъ глупость…. и однако вотъ онъ лучше разскажетъ, онъ все слышалъ, сказалъ штурманъ, показывая на нмца: — все говорилось по-нмецки, и кто разберетъ ихъ.

— Что вамъ угодно? сказалъ капитанъ, обращаясь вжливо къ молодому человку, который былъ блденъ какъ полотно: — что сдлалъ мой поваръ?

— Самое ужасное, самое гнусное дло, закричалъ молодой человкъ съ гнвомъ и увлеченіемъ.— Господа, продолжалъ онъ, обращаясь къ каютнымъ пассажирамъ: — я разскажу вамъ, что случилось на этомъ пароход:

‘Между моими соотечественниками, прибывшими изъ старой родины искать въ другой части свта новое отечество, находится бдная глухонмая двушка, сирота, воспитанная бдными людьми, которые и при переселеніи не хотли ее покинуть. Отъ роду ей неболе пятнадцати лтъ. Негръ-поваръ соблазнилъ ее.

— Это ужасно! закричалъ Стюартъ.

— Страшное преступленіе!…. крикнулъ Симмонсъ въ тоже время.

— Его надобно связать, осудить на смерть! раздавалось со всхъ сторонъ.

— Съ смертельнымъ страхомъ и страшнымъ отчаяніемъ на лиц, продолжалъ молодой нмецъ: — бросилось бдное дитя къ госпож своей, разсказала свое несчастіе, между тмъ какъ извергъ хвасталъ своимъ поступкомъ въ кухн передъ товарищами.

— Гд поваръ? спросилъ капитанъ Вилькенсъ, кусая губы и топая ногой: — его нужно повсить.

— Мы его связали, и онъ лежитъ внизу, отвчалъ молодой нмецъ, называвшійся Эргольдомъ.

— Выбросьте его за бортъ, закричалъ Стюартъ: — дло будетъ короче, не остался бы онъ въ-живыхъ, будь я участникомъ въ этомъ дл!

— Вы участникъ въ этомъ дл! сказалъ съ жаромъ Эргольдъ: — вы такъ же участникъ, какъ и всякій благородный человкъ, я надюсь, что никто изъ находящихся здсь господъ не откажется быть заступникомъ бдной глухо-нмой двушки.

— По моему мннію, сказалъ Грей: — мы лучше всего сдлаемъ, если свяжемъ преступника и сдадимъ его судьямъ въ Сенъ-Луи, его можно стеречь, такъ-что онъ не будетъ имть случая убжать.

Пассажиры спорили и требовали, чтобы повара тотчасъ же наказали. Капитанъ просилъ не торопиться судомъ, говоря, что онъ одинъ будетъ отвчать, потому-что по прибытіи въ Сенъ-Луи вс пассажиры разойдутся онъ останется одинъ, вмст съ тмъ Вилькенсъ замтилъ, что безъ негра некому будетъ варить кушанье для пассажировъ.

Наконецъ вс согласились съ капитаномъ и ршили стеречь негра до Сенъ-Луи, а тамъ отдать его въ руки правосудія.

— Сойдемте внизъ и посмотримъ на него, сказалъ Симмонсъ, и вс послдовали за нимъ по узкой каютной лстниц между мшками кофе и разной поклажи въ пространство возл машины, тускло освщенное двумя лампами.

Тамъ лежалъ привязанный къ столбу преступникъ, въ изодранномъ плать, съ раздутымъ лицомъ и красно-сверкавшими глазами.

— Капитанъ, закричалъ Стюартъ: — не будь я Стюартъ, если я возьму въ ротъ хоть одинъ кусокъ, приготовленный этимъ скотомъ.

— Онъ конечно не очень апетитенъ, сказалъ капитанъ, съ отвращеніемъ отходя отъ дико озирающагося повара.

— Свяжите ему руки и ноги и бросьте его въ воду, вотъ мой совтъ, сказалъ Стьюартъ.

Симмонсъ выразилъ тоже мнніе, присовокупивъ, что онъ не достоинъ веревки.

— А по моему все-таки лучше сдать его въ судъ, сказалъ Г рей: — онъ связанъ и лучше если его накажутъ въ Сенъ-Луи, то, что тамъ будетъ правосудіемъ, здсь было бы своеволіемъ и убійствомъ.

— Благодарю, мистеръ Грей, сказалъ капитанъ Вилькенсъ, пожавъ руку молодому человку: — благодарю за ваши слова, люди мои будутъ стеречь его поочередно, злодй не уйдетъ отъ наказанія.

Пассажиры снова возвратились наверхъ, между тмъ какъ капитанъ принялъ мры для охраненія преступника и успокоенія междупалубныхъ пассажировъ, изъ которыхъ нкоторые, особенно кентукцы, непремнно хотли бросить негра въ рку.

Нсколько женщинъ предложили тотчасъ свои услуги, для варенія пищи, чтобы избавить повара отъ этой для пассажировъ непріятной обязанности.

При наступленіи ночи пассажиры удвоили присмотръ за преступникомъ, лежавшимъ на земл съ завязанными на спин руками, безмолвно и дико смотрлъ онъ на тусклую лампу и, казалось, покорился судьб, наконецъ, побжденный усталостью и изнеможеніемъ, заснулъ безпокойнымъ сномъ.

Небо подернулось слабымъ свтомъ на восток, Оцеаникъ прибылъ къ городку Кайрой, пришедши изъ жолтыхъ волнъ Мисиссипи въ чистую и свтлую волну Огіо, пристать къ берегу.

Раздались звуки колокола, доска были переброшены, и Грей повелъ свою молодую невсту въ сопровожденіи капитана Вилькенса, Стюарта и Дальтона. Здсь онъ еще разъ оборотился, чтобы проститься съ новыми друзьями, особенно съ Симмонсомъ, котораго снова просилъ навстить его и посмотрть на его супружеское счастіе.

Симмонсъ общалъ, и молодая парочка отправилась въ гостинницу, между тмъ какъ Оцеаникъ медленно выбивался отъ глубокой и густой тины, въ которую въхалъ.

Напрасно работала машина, напрасно собрались вс матросы на носъ парохода и старались длинными шестами оттолкнуть его въ глубокій фарватеръ, все было безуспшно: какъ-будто забитый въ вязкую массу, пароходъ то едва двигался, то останавливался безъ всякаго движенія.

— Позовите междупалубныхъ пассажировъ, закричалъ штурманъ, взбшенный безполезными усиліями: — позовите пассажировъ.— А вы, закричалъ онъ рабочимъ: — понатужьтесь хорошенько, ну, еще, еще, живй, живй!

Большая часть пассажировъ и рабочихъ, стали помогать, какъ умли.

— Вотъ идетъ, идетъ, кричалъ поощряя рабочихъ штурманъ:— и вс налегли на шесты, вдругъ одинъ изъ шестовъ переломился съ трескомъ и четверо человкъ свалились за бортъ.

Связанный негръ лежалъ между тмъ, оставленный почти всми, потому-что большая часть пассажировъ находилась на палуб. Только два молодыхъ крестьянина сидли подл, не сводя съ него глазъ. Поваръ подозвалъ къ себ одного изъ пробжавшихъ мимо поваренковъ и просилъ дать ему напиться.

Молодой мулатъ возвратился чрезъ нсколько секундъ съ жестяной кружкой и подалъ ее негру, съ жадностію прильнувшему къ ней губами.

Въ эту минуту раздался громкій крикъ, сопровождавшій паденіе четырехъ людей въ воду.

Оба сторожевые въ испуг вскочили на ноги и прислушивались къ крику, мулатъ же, пользуясь минутой, перерзалъ острымъ ножемъ веревки, увязывавшія повара, и прежде, чмъ нмцы успли опомниться, негръ вскочилъ, вырвалъ ножъ изъ рукъ мулата и двумя прыжками очутился на задней части парохода. Онъ хотлъ броситься въ привязанную тамъ шлюбку, перерзать веревку и спастись. Во всякомъ случа, онъ ршился защищать свою свободу до послдней крайности.

Едва достигъ онъ шлюбки, какъ обратилъ на себя вниманіе кентукца, сидвшаго въ этой части парохода. Едва поваръ вскочилъ въ шлюбку, кентукецъ кинулся на него, и они стали бороться. Ошеломленный внезапнымъ натискомъ, негръ вроятно позабылъ, что держитъ въ рук ножъ, и пропустилъ удобную минуту. Не выдержавъ натиска кентукца, перевалился онъ на правую сторону и въ ту же секунду, испустивъ раздирающій стонъ, перевалился чрезъ край лодки и исчезъ подъ водою.

Въ это время машина перестала работать, Оцеаникъ тронулся, капитанъ и пассажиры подбжали къ задней части парохода и увидли чернвшее въ вод тло утопленника.

— Спустите шлюпку! закричалъ капитанъ.

Никто не трогался, и вс безмолвно смотрли на усилія негра, который старался держать голову надъ водой, но, ослабвъ отъ потери крови, онъ не былъ въ-силахъ держаться на поверхности.

Пароходъ, казалось, остановился, или, врне, медленно шелъ назадъ по теченію.

Еще разъ увидли черную курчавую голову утопленника, а потомъ исчезла и она.

Капитанъ Вилькенсъ отправился въ каюту разсказать дамамъ о происшествіи.

Между тмъ Оцеаникъ быстро приближался къ цли своего путешествія, несмотря на то, между его пассажирами, казалось, исчезло хорошое расположеніе духа. Самъ Симмонсъ, казалось, былъ не гь своей тарелк и боле обыкновеннаго занимался истребленіемъ любимаго своего напитка — водки съ сахаромъ.

Около десяти часовъ утра, въ седьмой день пути, пассажиры Оцеаника примтили въ дали блые дома Сенъ-Луи, въ гавани стояло тринадцать или четырнадцать разныхъ параходовъ, проскользнувши между которыми, Оцеаникъ подъхалъ къ берегу.

Звонокъ раздался, канаты были выброшены и прикрплены къ большимъ желзнымъ кольцамъ, началась возня и хлопоты, по окончаніи которыхъ пассажиры Оцеаника разошлись въ разные стороны. Въ тотъ же вечеръ прибылъ пароходъ ‘Red rover’ изъ Нью-Орлеана и привезъ плантатора изъ Мисиссипи, который началъ всхъ распрашивать о Дальтон и его подруг, но молодая пара уже успла воспользоваться временемъ и въ город Сенъ-Луи сочеталась узами, которыхъ ни одинъ изъ плантаторовъ великаго штата Мисиссипи разорвать былъ не въ состояніи. Въ самый день брака Дальтонсъ женою отправились въ Илинойсъ и скрылись у одного изъ своихъ родственниковъ, напрасно бсился старикъ: онъ не могъ открыть ихъ убжища, когда же и узналъ о немъ, то было уже поздно, дочь была для него потеряна. Обругавши цлый свтъ, въ безсиліи своего гнва, онъ воротился на свою плантацію.

——

Осенью того же года Симмонсъ сидлъ у Грея, уже обвнчавшагося съ маленькой Целестой, толкуя между собою, они вспоминали свой перездъ на Оцеаник.

— Что сдлалось съ Блумфильдомъ? спросилъ Грей съ улыбкой, вспоминая разсказъ о тонкомъ ружь.

— Онъ отправился на родину Стюарта стрлять оленей, отвчалъ Симмонсъ:— и говорилъ, что коли найдетъ товарища, то създитъ въ скалистыя горы.

— А г-жа Дальтонъ? спросила Целеста.

— Она помирилась съ отцомъ, кажется, и молодой Дальтонъ попалъ въ милость къ старику, у котораго нтъ другихъ дтей. Зимой собираются они перехать въ боле теплый климатъ, т. е. отправиться на плантацію тестя въ Мисиссипи.

— Однако, Грей, я вамъ довольно разсказывалъ, такъ заключилъ Симмонсъ свои извстія: — у меня во рту отъ разговоровъ пересохло. Дайте мн водки съ сахаромъ.

IV.
ДОКТОРЪ МИДДЛЬТОНЪ.

Былъ холодный, но ясный февральскій день, одинокій всадникъ выхалъ изъ незначительнаго городка Ф… въ Иллинойс на широкую дорогу — въ степи. То былъ молодой человкъ, лтъ двадцати семи или осьми, съ добродушными темными глазами, поверхъ одежды его былъ, по обычаю холодныхъ странъ, надтъ огромный сюртукъ изъ блой фланели, такъ-что только блестящіе глаза да покраснвшія отъ холодного втра щоки выглядывали изъ поднятаго вверхъ воротника, на голову была нахлобучена шапка изъ мягкой темношерстной выдры.

Нижняя часть могъ была также обвязана большимъ кускомъ синей фланели, которая въ свою очередь стягивалась зелеными подвязками. На правомъ каблук торчала простая желзная шпора, а на спин висла красивая кентукская винтовка, принадлежавшая къ числу тхъ, которыя жителямъ этой страны доставили славу искусныхъ охотниковъ. Но, несмотря на винтовку, всадникъ, казались, выхалъ не для охоты, на немъ не было ни ягташа, ни пороховницы, онъ халъ крупной рысью по замерзшей дорог и не обращалъ ни малйшаго вниманія на дичь, которая безпрестанно подымалась подл дороги. Онъ замтилъ передъ собою другого всадника и старался его нагнать, чтобы сколько-нибудь сократить разговорами однообразную степь, тянувшуюся по необозримой дали гладкою желтою равниною.

И дйствительно, печальна была эта страшная, жолтая степь. На восточномъ горизонт лежали черныя тучи, прорываемыя тамъ и сямъ сине-зелеными клочками неба, длавшаго видъ ихъ еще печальне, холодно и рзко несся сверо-западный втеръ съ большимъ озеръ, даже теплые лучи полуденнаго солнца не были въ состояніи согрть озябнувшаго всадника, погонявшаго своего маленькаго, быстроногаго понни {Порода малорослыхъ, но крпкихъ и быстрыхъ лошадей.}, чтобы сколько-нибудь согрться тряскою рысью.

Онъ нагналъ хавшато передъ нимъ всадника и придержалъ лошадь.

— Здоровы ли вы, докторъ? спросилъ тотъ.— Несмотря на морозъ, вы собрались въ городъ? куда какъ не кстати этотъ сверо-западный втеръ, — однако погодите, недолго онъ продлятся, видите темныя длинныя полосы тучь? он вс идутъ съ востока на западъ: это означаетъ снгъ или дождь, а тогда и морозъ присмиретъ.

— Дай Богъ! сказать молодой человкъ, подавая руку, которую тотъ дружески пожалъ.— Скажите мн, Смитфидьдъ, вы разв не зябнете? морозъ пробралъ меня сквозь толстый фланелевый сюртукъ, такъ-что кости трещатъ, а вы сидите себ спокойно на лошади съ открытою шеей, какъ-будто теперь стоить не февраль, а августъ, и втеръ дуетъ слва, а не справа.

Второй всадникъ былъ добродушный старикъ, съ блыми волосами, которыхъ короткія кудри выглядывали изъ-подъ старой шляпы. На немъ была темно-синяя шерстяная охотничья куртка, такіе же панталоны и домашней работы грубые жолтые башмаки. Блая, чистая рубашка, несмотря на сильный морозъ, была открыта на груди и показывала раскраснвшуюся отъ пронзительнаго втра шею. Изъ кармана куртки показывалась деревянная рукоятка простого ножа, составлявшаго его единственное оружіе.

Онъ взглянулъ добродушно на доктора отвчалъ:

— Вы слишкомъ много сидите въ комнат, докторъ, слишкомъ много за печкой, когда вздумаете выйти на воздухъ, закутываетесь такъ, что едва носъ выглядываетъ, и малйшій втерокъ пробиваетъ васъ насквозь! Да, да, докторъ, если бы наша милая нровимція не была такъ плоска, и испаряющіеся лтомъ дожди не производили проклятыхъ лихорадокъ, то, не знаю, было ли бы у васъ многобольныхъ. Что это, докторъ! я думалъ, что вы не охотитесь, а теперь вижу, что у васъ чудная винтовка. О, да я видлъ гд-то это оружіе — оно изъ города.

— Нтъ, сегодня утромъ я зашелъ къ оружейнику за парой пуль для пистолетовъ, и онъ просилъ меня взять ружье домой я при первой возможности отослать къ Джону Снигерсу.

— Джонъ Снигерсъ? я не ошибся, частенько лежали мы ночью: Джонъ, я и винтовка въ лсу, частенько, частенько, а знаете, отчего я не узналъ винтовки? Джонъ веллъ снять мдную насчку и обить простымъ желзомъ. Оно и лучше: я ему всегда говорилъ, что мдь свтится въ лсу, особенно если солнце въ ней отражается, гораздо лучше желзо или вороненая сталь, какъ у того нмца на штуцер. Странный народъ нмцы! наши длинныя винтовки имъ не нравятся, и они возятся съ своими короткими игрушками. Правда, маленькіе штуцера бьютъ лихо, если бы можно было держать ихъ твердо, я же въ пятидесяти шагахъ едва могу прицлиться въ буйвола. Недавно я видлъ одного нмца, у него на штуцер былъ ремень, я думалъ сначала, что кожа ему страшно.мшаетъ при проход чрезъ кусты, и спросилъ его, къ чему она служитъ, тогда онъ показалъ мн, какъ онъ стрляетъ, — и, надо признаться, мастерски, онъ забрасываетъ ремень за лвый локоть, сгибаетъ руку, такъ-что ладонь приходится къ замку и штуцеръ лежитъ твердо, какъ прикованный, я самъ попробовалъ, умно выдумано. Что же касается до этой винтовки, то я могу избавить васъ отъ труда: Джонъ Снигерсъ живетъ только въ полумил отъ меня, и сынъ мой долженъ каждое утро прозжать мимо него, по дорог въ школу. Онъ можетъ взять ее съ собою, потому-что я во всякомъ случа буду сегодня вечеромъ дома, даже если бы пришлось хать до полуночи.

— Вы мн этимъ сдлаете большое одолженіе, говоря откровенно, тяжелое желзо почти отдавило мн плечо.

— Я это замтилъ съ перваго взгляда, сказалъ смясь старикъ: — я тотчасъ увидлъ, что вы не охотникъ, по тому, какъ вы держали винтовку, я же къ нимъ такъ привыкъ, что безъ ружья на плеч мн какъ-будто чего-то недостаетъ. Однако, докторъ, долгъ платежемъ красенъ: если вы въ замну того согласитесь сдлать мн услугу, то избавите меня отъ лишней поздки, а именно, въ вашъ городокъ. Мн нужно заплатить тамъ сто пять долларовъ купцу Розенбергу, завтра срокъ, и вы меня крайне обяжете, если согласитесь взять деньги съ собою, но возьмите квитанцію: я не слишкомъ довряю этому молодцу, у него что-то очень горбатый носъ и курчавые волосы, маленькій нмецъ, мой сосдъ, разсказываетъ о немъ разныя вещи…. сдлайте мн эту милость!

— Съ величайшимъ удовольствіемъ, любезный другъ, деньги будутъ врно доставлены и квитанція взята, я самъ не очень довряю этому купцу, товарищъ его, отправившійся съ нимъ, шесть лтъ тому назадъ, въ Индіану, говорилъ ему въ лицо столько дурного, когда они недавно разбранились, что я за него въ душ краснлъ. Но какъ бы ни было, квитанцію онъ долженъ дать, а тогда нечего бояться.

— Въ такомъ случа возьмите, вотъ бумажникъ, сказалъ Смитфильдъ, подавая молодому человку маленькій, обтертый бумажникъ, изъ красноватой кожи.— Не вынимайте, сказалъ онъ, видя, что докторъ хочетъ вынуть ассигнаціи, чтобъ возвратить ему бумажникъ: — мн его не нужно, и вы мн возвратите его въ другой разъ.

— Однако, докторъ, продолжалъ онъ, положивъ винтовку передъ собою на сдло: — нтъ ли съ вами пороху? я не люблю здятъ съ незаряженнымъ ружьемъ и вроятно до ночи повстрчаю парочку оленей.

— Порохъ-то у меня есть, да нтъ пуль, я взялъ четверть фунта для моихъ пистолетовъ, потому-что порохъ, который продаетъ Розенбергъ, никуда не годится, между тмъ какъ ему платятъ за фунтъ по доллару.

— Ну, одна пуля найдется у меня въ карман, она отъ моей винтовки и непремнно будетъ впору для джонова ствола, если взять только добрую тряпку, онъ часто стрлялъ моими пулями, его же пули немного велики для моего ружья.

Съ этими словами онъ сошелъ съ лошади и отыскалъ въ глубокомъ карман пулю.

Докторъ также соскочилъ съ лошади и подошелъ къ нему, онъ обернулъ поводья лошади около праваго локтя и началъ неистово скакать и топать ногами, чтобы сколько-нибудь согрть полуокоченвшіе члены.

— У васъ нтъ мрки, Смитфильдъ? отвчалъ онъ старику, когда тотъ спросилъ пороху.

— Не бда! насыпьте мн только пороху на ладонь, чтобы немного прикрыть пулю, стой! не такъ скоро — такъ — довольно. Посмотрите, продолжалъ онъ, заткнувъ въ затравку короткій кончикъ пера степной птицы: — посмотрите, съ этммъ лоскуткомъ кожи пуля совершенно впору. И теперь, сказалъ онъ, спустивъ ее медленно въ дуло, но врною и спокойною рукою: — я бы желалъ видть оленя, который бы осмлился стать въ осьмидесяти или ста шагахъ отъ меня.

Два пріятеля сли опять на лошадей и прохали вмст около трехъ миль, разсказывая другъ другу разныя новости, вдругъ дорога раздлилась ма-двое а докторъ пріостановилъ, лошадь.

— Здсь намъ нужно разстаться, сказалъ онъ, дружески протянувъ руку старику: — меня тянетъ въ теплую комнату, и если я не согрюсь скоро отъ зды, то заду въ первый домъ и переночую тамъ.

— Прощайте, прощайте! закричалъ старикъ, привтливо кивая головою и поворачивая налво, между тмъ какъ докторъ направилъ свою лошадь по дорог къ сверу: — прощайте, на той недл я пріду къ вамъ за квитанціей.

— Хорошо, отвчалъ доктору: — тогда вы непремнно будете ночевать у меня.

Между тмъ они отъхали другъ отъ друга боле. чмъ на сто шаговъ, еще разъ дружески сказали: ‘прощайте!’ и поскакали каждый своей дорогой по гладкой, мерзлой равнин.

Смитфильду оставалось почти еще двадцать миль до фермы, поэтому онъ пришпорилъ рзваго коня своего, такъ-что тотъ, сдлавъ нсколько скачковъ, помчался по ровной степи скорою иноходью.

Уже немного времени оставалось до солнечнаго заката, когда онъ подъхалъ къ небольшому лсу, тянувшемуся длинною темною полосою и составлявшему первый предлъ тхъ большихъ лсовъ, которые отъ озеръ идутъ на югъ почти до рки Огіо.

Приблизившись къ окраин лса, Сыитфильдъ пустилъ лошадь шагомъ и внимательно смотрлъ на об стороны дороги, въ надежд, если можно, подстрлить беззаботно пасущагося гд-нибудь оленя и привезти домой кусокъ вкусной дичины.

Подъхавъ къ кустарнику, на мст, гд дорога сворачивала немного вправо, онъ внезапно услышалъ подл самой дороги крикъ индйки, тотчасъ остановилъ онъ лошадь и сталъ прислушиваться, откуда происходятъ эти звуки, какъ вдругъ въ пятнадцати шагахъ отъ него, въ низкомъ кустарник, сверкнула блестящая молнія, раздался громкій выстрлъ, и, высоко подскочивъ на сдл, старый Смитфильдъ, до смерти раненый, грянулся на мерзлую землю. Еще одинъ разъ судорожно приподнялся онъ, упалъ назадъ, вытянулся и умеръ, между тмъ какъ теплая кровь переливалась темными ручьями чрезъ синюю охотничью куртку на снжную поверхность земли.

Испуганная лошадь полетла съ бшеною скоростію къ домашнему крову.

Около мяти минутъ старикъ пролежалъ спокойно, кровь перестала течь и остановилась густою массою на дорог. Лицо его покрылось смертною блдностію, между тмъ какъ совершенно открытые глаза были дико устремлены къ голубому небу, подернутому легкими полосами тумана, какъ-будто прося помощи или требуя мщенія убійц. Тогда зашевелились суеты подл самой дороги, и изъ-за нихъ выскочилъ, быстро и дико озираясь, блдный небольшого росту человкъ.

На немъ была кожаная охотначья рубашка и такіе же панталоны, на ногахъ крпкіе, грубые башмаки, а на голов шавка изъ лисьяго мху, лицо его, покрытое остатками оспы, въ одно и тоже мгновеніе выражало ужасныя страсти: удовлетворенное мщеніе, трусость и жестокость, придававшія его чертамъ какую-то сверхъестественную дикость.

Въ рукахъ держалъ онъ длинное, тяжелое ружье, пославшее смертельную пулю.

Почти неслышными, но быстрыми шагами проскользнулъ онъ къ трупу и съ холодною радостью во взор нагнулся надъ неподвижнымъ трупомъ стараго охотника, въ чертахъ котораго добродушіе и откровенность не могли даже изгладиться посл внезапной страдальческой смерти.

— Теперь ты не будешь смяться надъ моимъ ружьемъ и не скажешь, что это игрушка, сего-дня оно попало въ свою цль — прямо въ сердце, бормоталъ онъ про себя, приподнявъ трупъ за лвое плечо: — и насквозь — на здоровье свинецъ мой по-крайней-мр не выдастъ меня, когда они найдутъ тло, теперь, старичина, давай-ка сюда денежки. И съ внимательною, боязливою торопливостію началъ убійца ощупывать тло своей жертвы, чтобы найти предполагаемыя имъ у старики деньги, такъ-какъ онъ утромъ слышалъ въ город, что Смитфильдъ долженъ былъ взять домой значительную сумму.

Однако денегъ но было, и все бшенне, все усердне объискивалъ онъ десять разъ ощупанное мсто, отворилъ даже клапанъ въ приклад ружья, чтобы удостовриться, не спряталъ ли тамъ старикъ своего сокровища, но напрасно.

— Будь я проклятъ! закричалъ онъ, вскочивъ на ноги и въ бшенств бросивъ шапку на землю: даромъ, совершенно даромъ убилъ я стараго гршника!— Однако не можетъ быть, прервалъ онъ себя снова:— он должны быть у него, и опять началъ онъ страшную работу и обыскалъ еще разъ вс мста, гд могъ предполагать ожиданныя деньги, напрасно! скрежеща зубами, утомленный, слъ онъ на опрокинутое дерево, однако опасеніе быть пойманнымъ, если бы онъ доле оставался на мст совершеннаго имъ преступленія, скоро вытснило вс другія мысли.

Онъ вскочилъ, подошелъ къ трупу и поднялъ съ земли ружье, выпавшее изъ рукъ старика, при его паденіи.

— Пула прошла насквозь, бормоталъ онъ сквозь зубы: — и если а выстрлю изъ винтовки стараго дурака, люди, которые найдутъ его, подумаютъ, что онъ самъ случайно застрлился… не въ первый разъ… это, скверно будетъ, если, даже не получивъ денегъ, еще придется въ добавокъ быть повшеннымъ.

Съ этими словами онъ выстрлилъ изъ винтовки и положилъ ее подл старика, въ такомъ положеніи, что можно было подозрвать несчастный случай, отъ котораго она сама выстрлила, потомъ, схвативъ свое собственное ружье и шапку, побжалъ въ лсъ, гд вблизи стояла привязанная лошадь его, и быстро помчался по дорог, чтобы какъ-можно скоре показаться въ трактир и тмъ отклонить отъ себя всякое подозрніе.

Домъ Мансфильда былъ первый попавшійся ему на пути, когда уже совершенно стемнло, онъ хотлъ подъхать къ нему и позвать кого-нибудь, какъ увидлъ мальчика, который, напоивъ лошадь у ближняго источника, возвращался съ нею въ конюшню.

— Чья это лошадь? спросилъ онъ мальчика, когда топ. подошелъ къ нему.

— Доктора Мидльтона, отвчалъ мальчикъ. А вы кто?

— Я путешественникъ, отвчалъ тотъ отрывисто и поскакалъ дальше по дорог къ трактиру, находившемуся въ двухъ миляхъ отъдома Мансфильда. Никмъ не замченный, вошелъ онъ въ комнатку низкаго домика, служившую буфетомъ.

Едва полчаса прошло съ тхъ поръ, какъ убійца оставилъ свою жертву, еще мракъ боролся со свтомъ и готовился окружить страшное мсто преступленія, между тмъ какъ нсколько орловъ, привлеченныхъ запахомъ крови, качались на верхушкахъ ближнихъ деревьевъ и ожидали перваго разсвта,.чтобы начать свою трапезу, вдругъ два всадника появились на той же дорог, гд за полчаса несчастный Смитфильдъ такъ страшно кончилъ жизнь свою.

Подъхавъ къ этому мсту, об лошади въ испуг отскочили въ сторону, фыркая и дрожа всмъ тломъ. Испуганные всадники, едва не выброшенные изъ сдла внезапностію скачковъ своихъ лошадей, насилу сдержали оторопвшихъ животныхъ.

— Во-о-о!— ты, негодная тварь, не можешь стоять спокойно, когда теб приказываютъ! крякнулъ съ гнвомъ одинъ изъ всадниковъ, стройный молодой человкъ., пытавшійся, всми силами успокоить своего коня.— Послушай, Томъ, врно на дорог лежитъ дохлая лошадь, только это и можетъ заставить моего старика бситься, онъ обыкновенно омиренъ какъ овца.

— Мой гндой долженъ пройти мимо, отвчалъ товарищъ, широкоплечій и крпко сложенный мужчина, въ которомъ по выговору можно было узнать нмца, между тмъ онъ снова у дарилъ шпорами въ бона скакавшей и фыркавшей лошади. Но напрасны были вс попытки всадниковъ прохать мимо страшнаго для лошадей мста.

— Что за чудо! закричалъ одинъ изъ нихъ, называвшійся Вильямомъ Престономъ, надо посмотрть, что тамъ лежитъ въ дорог.— Съ этими словами онъ спрыгнуть съ лошади, перебросилъ поводья товарищу и подошелъ къ роковому мсту, между тмъ какъ нмецъ (имя его было Томасъ Фольгеймъ) спокойно ожидалъ конца изслдованія.— Съ дикимъ крикомъ ужаса отскочилъ молодой Престонъ, когда, при послднемъ свт угасавшаго дня, увидлъ онъ блдныя черты человческаго трупа.

— Пойди сюда, Томъ, закричалъ онъ, перегибаясь чрезъ тло, чтобы узнать, если можно, лицо убитаго — великій Боже! это старый Смитфильдъ!

Однимъ скачкомъ нмецъ очутился на земл, привязалъ поводья обихъ лошадей къ наклонившейся дубовой втви и подошелъ, внутренно содрогаясь, къ Престону.

— Что намъ длать, сказалъ тотъ, видя, что товарищъ его молча и задумчиво стоялъ и разсматривалъ блдное лицо старика:— хать ли ко мн въ домъ, который въ пяти миляхъ отсюда, или воротиться въ городъ и привезти судъ?

— Послднее будетъ, кажется, лучше, отвчалъ Фолыеймъ:— и? Боже мой! какъ могло случиться это ужасное происшествіе?

— Совершенно стемнло, мы ничего не можемъ узнать, разведемъ тутъ огонь: при свт его мы все ближе изслдуемъ и сговоримся, что длать, признаюсь откровенно, мн что-то неловко здсь, въпотьмахъ, хотя я право не трусъ.

Не говоря ни слова, они выскли огня, и вскор запылалъ свтлый костеръ. Пламя, обнявшее сухія листья и дерево, скоро освтило мсто преступленія.

Оба пріятеля тотчасъ принялись изслдовать, какимъ образомъ погибъ старикъ.

— Посмотри, Томъ, сказалъ Престонъ, вставшій на колни и перегнувшійся чрезъ трупъ: — пуля прошла чрезъ лвый бокъ, и, смотри, винтовка его разряжена,

Съ этими словами онъ поднялъ съ земли винтовку и началъ внимательно разсматривать ее.

— Да, въ самомъ дл, отвчалъ подошедшій ближе Фольгейвъ: — ужели старикъ упалъ съ лошади и самъ себя застрлилъ? это было бы странно: онъ такъ хорошо здилъ верхомъ.

— Послушай, Томъ, продолжалъ Престонъ: мн это кажется невроятнымъ, посмотри, въ какомъ безпорядк его платье! я боюсь, боюсь, старика предательски убкли, и съ нимъ быть можетъ были деньги. Выстрлъ былъ смертеленъ, — и, смотри, карманъ въ панталонахъ вывороченъ… видишь тамъ, и здсь… и здсь, кричать онъ, нагибаясь, и разсматривая при свт огня довольно ясные человческіе слды… здсь человкъ топталъ твердою ногою землю…они вроятно другъ съ другомъ боролись.

Съ боязливымъ напряженіемъ осматривалъ Престонъ малйшія замченныя имъ обстоятельства, которыя могли навести его на слдъ убійцы, потому-что для него съ перваго разу не существовало сомннія, что то было умышленное убійство, между тмъ какъ нмецъ задумчиво и печально разсматривалъ бренные остатки честнаго и добраго старика, котораго вс любили и уважали.

— Послушай, Биль, прервалъ онъ наконецъ молчаніе: мы поступимъ умне, если подемъ отсюда въ городъ, такъ скоро, какъ только лошади могутъ нести насъ, и приведемъ констабля и судей. Здсь случилось страшное убійство, и мы до разсвта успемъ быть можетъ найти слды, которые помогутъ намъ открыть убійцу.

— Я согласенъ, Томъ, и намъ нужно поторопиться, посмотри, какъ заволокло небо. Сегодня будетъ снгъ — это такъ врно, какъ то, что мы стоимъ здсь — и тогда мы не отыщемъ слдовъ убійцы. Богъ знаетъ, простоитъ ли погода до утра, а намъ нужно еще въ эту ночь воротиться сюда съ факелами. Но какъ оставить трупъ непокрытымъ? волки могутъ найти его и разтаскаютъ кости старика. Между тмъ я бы не хотлъ перенести его на другое мсто: для того, чтобы судъ нашелъ его въ такомъ же положеніи, какъ мы.

— Послушай, Биль, что я скажу теб, замтилъ спокойно нмецъ: — ты съумешь найти дорогу въ городъ и въ-потьмахъ, позжай безъ меня, а я буду стеречь трупъ, если волки почуютъ живого человка, то нечего ихъ опасаться.

— Ты не боишься остаться наедин съ трупомъ? спросилъ товарищъ.

— При огн нестрашно да и два часа пройдутъ скоро, постарайся только скоре воротиться, отвчалъ нмецъ и, не ожидая отвта, началъ таскать къ огню большіе куски дерева, и костеръ загорлся еще сильне

Молодой Престонъ вполн согласился на предложеніе Фольгейма, бросился на свою лошадь и помчался въ городъ, между тмъ Фольгеймъ снялъ съ лошади чепракъ и сдло и, разложивъ ихъ между костромъ и трупомъ, спокойно улегся и впалъ въ глубокую задумчивость.

Чрезъ нсколько времени его стала одолвать безпокойная дремота, но часто, пробуждаемый непріятными сновидніями, онъ снова припоминалъ себ настоящее положеніе свое и старался разоять мысли, разводя огонь и подбрасывая въ костеръ новые куски дерева.

Посл полуночи нсколько волковъ, почуявъ кровь, начали выть и обходить мсто широкими кругами, но, чувствуя близость-живого человка, не смли близко подойти къ огню.

Наконецъ, когда часы Фольгейма показали три четверти третьяго, услышалъ онъ давно-жданные голоса людей, которые должны были смнить его съ печальнаго поста.

Изслдованіе было произведено чрезвычайно тщательно, при свт нсколькихъ факеловъ, и кончилось единогласнымъ ршеніемъ, что старикъ предательски убитъ и ограбленъ. Пуля прошла насквозь, и ее трудно было отыскать, поэтому нельзя было судить по величин ея о ружь, изъ котораго былъ сдланъ выстрлъ.

Когда они обшаривали мсто, подъ кустомъ, гд лежалъ убійца,. Престонъ нашелъ пороховой рожокъ, съ грубо вырзанными буквами: П. М. М. Д.

Никто изъ слдователей не зналъ этого рожка и не могъ открытъ значенія буквъ. Фолыеймъ подошелъ и, внимательно разсматривая буквы, спросилъ Престона, какъ зовутъ доктора Мидльтона?

— Поль, отвчалъ тотъ: зачмъ теб?

— Всемогущій Боже! прошепталъ нмецъ: — неужели онъ могъ ршиться на такой страшный поступокъ?

— Кто? докторъ? съ живостію спросилъ Престонъ: — также вроятно было бы, если бы въ этомъ преступленіи я подозрвалъ отца моего, нтъ, нтъ, это сумашествіе. Но что же означаютъ буквы М. Д., а это, безъ сомннія, чье-нибудь имя?

— Поль Мидльтонъ, Medicmae Doctur, задумчиво читалъ Фольгеймъ однообразнымъ голосомъ.

— Вздоръ, вздоръ! кричалъ неистово Престонъ: — впрочемъ точно я видлъ, какъ докторъ вчера вечеромъ выхалъ за старымъ Смитфильдомъ изъ города, и, если не ошибаюсь, то съ нимъ была винтовка… О Боже милосердый! это было бы ужасно, бдная жена, старая мать!

Онъ прислъ на опрокинутое дерево и въ глубокомъ раздумьи склонилъ голову на руку.

— Пойдемъ, Престонъ, закричалъ Фолыеймъ: — пойдемъ по слду, ты умешь отыскивать слдъ, быть можетъ мы найдемъ преступника.

У трупа оставили караульнаго, другого послали къ семейству убитаго, чтобы увдомить о постигшемъ еганесчастіи, и для погребенія трупа, а остальные начали при свт факеловъ искать на мягкой земл слдъ убійцы, поиски шли довольно медленно такъ-какъ мерцаніе факеловъ бросало на землю очень обманчивый блескъ.

Наконецъ, когда на восток показался разсвтъ, они дошли до того мста, гд была привязала лошадь вора, и отсюда уже легче могли слдить по направленію, принятому убійцей.

Во время ночи небо обложилось тучами, и когда вдали показался домъ мирнаго судьи Мансфильда, къ которому прямо были отысканы слды, вдругъ началъ выпадать снжокъ, который вскор такъ усилился, что погоня не успла дойти до дому судьи, а уже конскіе слды пропали изъ виду и дальнйшее преслдованіе сдлалось совершенно невозможнымъ.

— Счастье наше, сказалъ одинъ изъ погони: — что мы во-время пустились по слду, двумя часами позже, и мы не знали бы, итти ли на сверъ, или на югъ.

Престонъ ничего не отвчалъ, онъ былъ задумчивъ и молчаливъ. Это странное стеченіе обстоятельствъ, прямо подававшее подозрніе противъ доктора, извстнаго своею честностію и безукоризненною жизнію, его сильно опечалило, тмъ боле, что въ семейств его былъ онъ какъ свой. Его поддерживала еще надежда, что докторъ не способенъ къ подобному преступленію, и что слдъ настоящаго убійцы будетъ найденъ ими въ дом Мансфильда.

Когда они подошли къ дому мирнаго судьи, онъ собирался завтракать, и пригласилъ пришедшихъ войти и пость чего-нибудь, говоря, что они, вроятно, рано выхали, если въ такую пору прибыли къ его дому.. Онъ отдалъ нужныя приказанія служанк, потомъ обратился къ гостямъ своимъ.

— Судья, сказалъ Престонъ, посл первыхъ привтствій: — былъ у васъ ночью кто-нибудь?

— Да, докторъ Мидльтонъ. Для чего вы спрашиваете?

Гости обмнялись взглядами.

— Не замтили ли въ немъ чего-нибудь необыкновеннаго? спросилъ одинъ изъ присяжныхъ.

— Не правда ли, онъ былъ веселъ, какъ всегда? спросилъ съ живостію Престонъ?

— Необыкновеннаго? повторилъ медленно судья, не обращая вниманія на вопросъ молодого чеговка: — необыкновеннаго? нтъ, онъ показался мн нсколько встревоженнымъ: онъ говорилъ, что жена ёго больна, а съ разсвтомъ ухалъ, я даже мало и видлъ его.

— Боже, Боже, если это правда, простоналъ Престонъ и бросился въ изнеможеніи на стулъ.

— Но что съ вами? что случилось? воскликнулъ -мирный судьи.

Въ короткихъ, во ясныхъ словахъ разсказалъ ему Престонъ все, что было имъ извстно въ этомъ странномъ собьти, и показалъ ему пороховой рожокъ съ роковыми буквами. Тутъ же былъ призванъ въ свидтели одинъ изъ присутствовавшихъ, давшій наканун старому Смитфильду въ займы сто пять долларовъ.

— Будь я проклятъ! въ заключеніе прибавилъ огорч енный Престонъ: — если бы Мидльтонъ самъ сказалъ мн, что онъ убилъ старика, то и тогда бы я не поврилъ, — клянусь Богомъ, не поврилъ бы!.

Судья Мансфильдъ, почтенный, добрый старикъ, знавшій доктора съ ранняго дтства, поблднлъ какъ смерть, когда услышалъ страшное обвиненіе, если онъ и вполн былъ увренъ, что тутъ существуетъ какое-нибудь недоумніе, то все-таки не могъ противиться требованію присяжныхъ, немедленно приготовилъ листъ для арестованія доктора и послалъ съ пнми констабля, жившаго у него молодого человка.

Престонъ не хотлъ итти въ дэмъ доктора, но мирный судья уговорилъ его, Представивъ, что все это дло есть слдствіе какого-нибудь несчастнаго стеченія обстоятельствъ, и что настоящій убійца неминуемо долженъ быть открытъ.

Уже было около десяти часовъ, когда Престонъ, Фолыеймъ, три присяжныхъ изъ городка Ф. и копстабль прибыли въ домъ доктора.

Юдиь, молодая, краснощокая ирландка, бывшая работницею въ дом доктора, отворила имъ дверь и не мало удивилась, увидвъ такое собраніе молодыхъ людей въ этотъ ранній часъ.

Престонъ вошелъ послднимъ, и легкій румянецъ пробжалъ по лицу и плечамъ красивой ирландки, когда молодой человкъ пожалъ ей руку, но тотчасъ же на лиц ея выразилось чувство опасенія, когда она замтила блдность и грусть Престона, бывшаго любимцемъ дома и не совсмъ постороннимъ ея собственному сердцу.

— Дома докторъ, Юдиь? спросилъ онъ робкимъ голосомъ, такъ-что Юдиь не вдругъ собралась отайчать и боязливо озиралась на постителей.

— Ради Бога, что случилось? мистеръ Престонъ, вы сегодня необыкновенно грустны… и эти господа, и констабль? что же случилось?

— Оставь, Юдиь, я все разскажу теб посл, скажи мн только, дома ли докторъ, намъ нужно поговорить съ нимъ, отвчалъ молодой человкъ.

— Онъ на верху, сказала испуганная двушка.— Но идите тише, продолжала она, видя, что вс хотятъ войти къ нему: — госпожа Мидльтонъ больна и только передъ утромъ уснула.

Докторъ Мидльтонъ, ничего не подозрвая о происшествіяхъ послдняго дня, сидлъ въ своемъ кабинет, когда постители вошли къ нему, и пересчитывалъ деньги, повренныя ему несчастнымъ Смитфильдомъ, готовясь отнестц.ихъ купцу, жившему въ нсколькихъ шагахъ отъ его дома.

Дружески пожалъ онъ руку Престону и тмъ изъ постителей, съ которыми былъ знакомъ, и вжливо, спокойно просилъ ихъ ссть, Престонъ, не выпуская руки его изъ своей, боязливо смотря въ глаза друга, сказалъ:

— Докторъ, вчера вечеромъ убили стараго Смитфильда!

— Убили? ради Бога! закричалъ докторъ, до смерти испуганный ужасною встью и припоминая, какъ онъ самъ еще наканун видлся со старикомъ.

Одинъ изъ людей, пріхавшій ночью изъ Ф., подошелъ между тмъ къ столу и закричалъ въ эту минуту грознымъ голосомъ:

— Это деньги, которыя вчера я выплатилъ старому Смитфильду, это бумажникъ, куда онъ вложилъ ихъ, и этой самой красной тесемкой обвязалъ онъ бумажникъ.

— Докторъ Мидльтонъ, вы мой арестантъ, прибавилъ коустабль, подошедши къ нему и положивши руку на плечо доктора, онмвшаго отъ испуга при внезапномъ обвиненіи.

— Но, ради Бога, Престонъ, Фольгеймъ, Дугласъ, ужели вы думаете…. великій Боже, не сонъ ли это…. Ужели вы думаете, что я, я убилъ и ограбить старика?

Воцарилось страшное молчаніе, но вскор Престонъ схватилъ руку доктора и громко закричать:

— Нтъ, нтъ, докторъ, пропадай, если я это думаю, нтъ! и если бы вы сами утверждали это, я и не поврилъ бы. Не можетъ, не можетъ быть, чтобы вы это сдлали!

— Благодарю васъ, Престонъ, сказать докторъ, горячо сжимая его руку: — благодарю васъ, я увренъ, что по-крайней-мр вы меня знаете.

— Докторъ, обязанность моя очень тяжела, сказалъ почти тронутый Констабль: — но вы знаете, это мой долгъ, и вы должны итти со мною.

— Боже, жена моя! пробормоталъ несчастный, вспомнивъ слабость и раздражительность любнцой имъ женщины: — она не переживетъ этого, если узнаетъ.

— Оставьте, докторъ, сказалъ Преставъ, усненоивая ers: — ваша невинность должна открыться, и если вамъ вридется не быть дня два дома, то жена ваша можетъ и не знать, гд вы находитесь. Ступайте съ Боговъ, Фольгеймъ и я останемся здсь, объяснимъ вашей матушк дло и, если можно, успокоимъ ее.

Вс согласились съ этимъ мнніемъ, и самъ докторъ боялся, что не будетъ въ состояніи скрыть своихъ чувствъ при разлук съ матерью и женою, поэтому пошелъ въ конюшню, самъ осдлалъ лошадь, и во прошествіи нсколькихъ минутъ халъ съ своими спутниками по дорог къ городку Ф., гд съ начатіемъ слдствія, должны была отвести его въ тюрьму.

Но надежда молодого Престона видть скорое оправданіе доктора осталась тщетною, улики противъ него становились все сильне и страшне. Оружейникъ показывалъ, что докторъ приходилъ къ нему и спрашивалъ пуль для пистолетовъ, и когда узналъ, что въ лавк находится винтовка Джона Сингерса, тотчасъ предложилъ взять ее съ собою, говоря, что непремнно на-дняхъ увидитъ Сингерса: винтовку нашли подл трупа. Купецъ, уплатившій старому Смитфильду деньги, за поставленную старикомъ соленую свинину, присягнулъ, что эти деньги т самыя, которыя онъ отдалъ убитому, и подтвердилъ, что видлъ у него найденный у доктора бумажникъ. Пороховой рожокъ несъ на себ начальныя.буквы имени Мидльтона, и хотя онъ упорно уврялъ, что никогда его не видалъ, но вс остальныя доказательства были противъ него, къ тому же онъ откровенно сознался, что догналъ старика въ нсколькихъ миляхъ отъ города и халъ съ нимъ до перепутья.

Къ несчастію, рано выпавшій снгъ помшалъ дальнйшему исканію слдовъ, и, несмотря на упорныя клятвы доктора въ невинности, положеніе его было очень затруднительно.

Наконецъ назначенъ былъ день, въ который должна была ршиться судьба несчастнаго.

Судъ собрался, и допросъ начался. Адвокатъ Мидльтона оправдывалъ его съ жаромъ, призвалъ всхъ сосдей въ свидтели безукоризненности его поведенія, указалъ на прошедшую жизнь его, на дружескія отношенія къ старому Смитфильду, все было напрасно: судъ удалился, совщался минутъ десять о преступленіи, доказательства котораго были слишкомъ явмы, и произнесъ свое страшное ‘виновенъ’.

Докторъ упалъ въ безпамятств на стулъ, когда услышалъ роковое слово.

На слдующій день посл обда, Престонъ сидлъ задумчиво въ нижней комнат квартиры доктора, передъ имъ стояла Юдиь, изъ глазъ ея капали крупныя прозрачныя слезы и медленно катились по блднымъ и похудвшимъ щекамъ.

— Оставьте, оставьте, мистеръ Престонъ, сказала она, прерывающимся голосомъ, отворачиваясь отъ него: — что помогутъ ваши прекрасныя слова! вы также вмст съ другими арестовали бднаго доктора, и если его несчастная жена умретъ, когда узнаетъ смертный приговоръ, то вы перестанете называть меня своей Юдиью, кажется, и я не переживу этого.

Бдная двушка горько плакала.

— Юдиь, разв это моя вина? могъ ли я поступить иначе, могъ ли я подозрвать, когда мы нашли трупъ, что обвиненіе падетъ на добраго Мидльтопа?

— Но и вы также думаете, что онъ преступникъ? возразила Юдиь, съ живостію обращаясь къ нему.

— Ты жестока Юдиь, клянусь, одинъ Богъ знаетъ, что я готовъ сдлать все, что въ-силахъ моихъ, лишь бы помочь бдному доктору, я свято врю, что онъ невиненъ, хотя и не понимаю, какъ вс доказательства такъ страшно его обвиняютъ.

— Вы хотите все сдлать, что въ-силахъ вашихъ, Биль? вы хотите все сдлать, чтобы спасти бднаго доктора? поспшно спрашивала Юдиь, положивъ маленькую ручку свою на плечо молодого человка и пристально смотря на него дтски-прекрасными голубыми глазами.

— Что съ тобой другъ мой? что могу я сдлать? страшный приговоръ произнесенъ и долженъ быть исполненъ!

— Слушайте меня, продолжала въ волненіи Юдиь: — онъ сидитъ въ тюрьм въ Ф., бдная мать его была вчера у него, чтобы видть его въ послдній разъ и внушить ему надежду, жена его борется здсь со смертію, истина, когда она ее узнаетъ, убьетъ ее! докторъ былъ вашимъ благодтелемъ, вашимъ другомъ, и посл завтра, посл завтра его повсятъ!

— Что говормшь ты, Юдиь, прервалъ ее Престонъ, изумленный необыкновенною горячностью обыкновенно спокойной двушки.

— Тише, не прерывайте меня…. завтра до разсвта вы можете быть въ город…. пойдите жъ нему, уговорите его бжать и помогите ему. Онъ убжитъ, онъ долженъ бжать!— Вы не можете сказать мн, что нельзя освободить его, продолжала она: — потому-что вы когда-то мн сами разсказывали, что тюрьма худо устроена и узнику легко убжать, что для этого стоить только распилить заднія бревна… вотъ все, что нужно: пила, подпилокъ,— Фольгеймъ досталъ мн ихъ. И вотъ, продолжала она шопотомъ: — вотъ пятьдесятъ долларовъ, это все, что я могла скопить себ въ теченіи нсколькихъ лтъ…. предназначая ихъ для другой цли, но теперь я бы охотно отдала вдесятеро боле, если бы у меня было, лишь бы освободятъ добраго доктора я свисти отъ смерти бдную жену его.

— А тюремщикъ, Юдиь? возразилъ въ нершимости Престонъ.

— Докторъ спасъ ему жену и дтей отъ нервной горячки я не взялъ отъ него ни одного цента, онъ не сметъ его выпуститъ, но онъ не осмлится стеречь его слишкомъ строго, вы молоды и ловки, старикъ можетъ и не видть вашихъ дйствій. Идите, идите, умоляю васъ, и если вы освободите бднаго доктора, если онъ счастливо скроется въ Техас, мы послдуемъ за нимъ,— и тогда, тогда….

Престонъ схватилъ руку покраснвшей двушки, она замолчала, съ рыданьемъ бросилась на грудь крпко обнявшаго ее молодого человка и, вырвавшись отъ него, стремглавъ выбжала изъ комнаты, какъ испуганная лань.

Престонъ былъ побжденъ. Онъ быть можетъ боле всхъ былъ убжденъ въ совершенной невинности Мидльтона, несмотря на вс улики и доказательства, и съ облегченнымъ сердцемъ отправился въ городъ, для того, чтобы исполнить просьбу Юдии.

Но онъ встртилъ препятствія тамъ, гд всего меньше ожидалъ ихъ.

Когда онъ былъ допущенъ къ доктору и объявилъ ему планъ спасенія, тотъ съ непоколебимою твердостію объявилъ, что не выйдетъ изъ тюрьмы даже позоветъ стражу, если услышитъ малйшій признакъ покушенія противозаконно освободить его.

— Теперь еще есть честные люди, заключилъ онъ: — которые, несмотря на ожидающую меня позорную казнь, врятъ моей невинности, если же я убгу, никто не будетъ сомнваться въ вин моей, но я охотне испытаю тысячу смертей, чмъ буду жить на свобод въ чужой земл подъ вчнымъ подозрніемъ. Нтъ, Престонъ, я не бгу, жизнь моя въ рукахъ Бога, и если мн суждено умереть ужасною смертію, да будетъ воля его, онъ одинъ знаетъ, способенъ ли я на такое дло!

.Престонъ вышелъ отъ него съ глубокою горестію, онъ пытался внушить ему надежду, хотя самъ не имлъ ея, и, не зная, куда отправиться, медленно въхалъ въ городъ, предоставивъ лошади итти, куда она хочетъ.

Наконецъ онъ остановился у одной гостинницы кормить свою лошадь. Изъ открытыхъ дверей раздавались громкій споръ, смхъ и пніе, дикій шумъ и грубая радость худо ладила съ чувствами, наполнявшими грудь его, и онъ собирался прохать мимо, какъ вдругъ Фолыеймъ показался въ дверяхъ и пригласилъ его войти на минуту въ гостинницу.

Престонъ привязалъ лошадь къ прибитому въ стну кольцу вошелъ въ наполненную постителями гостинницу, тихо передавая пріятелю разговоръ его съ докторомъ и результатъ попытки спасти его.

— Я зналъ это, возразилъ Фолыеймъ:— онъ невиненъ и не хочетъ бжать какъ преступникъ… Юдиь такъ убдительно просила меня, что я долженъ былъ достать ей пилу. Какъ ни жаль бднаго доктора, но, признаюсь, мн пріятно, что онъ не измнилъ себ, онъ благородный человкъ и я позволилъ бы отрубить себ руку, если бы могъ спаёти его.

Громкій смхъ и крикъ прервали разговоръ двухъ друзей, Фолъгеймъ и Престонъ присоединились къ прочимъ гостямъ, бывшемъ въ комнат. То были большею частію иностранцы, пріхавшіе въ городъ посмотрть въ казнь доктора, вс они шумно и весело гово—рмли о предстоявшемъ печальномъ событіи.

Престону было больно слышать рчи ихъ передъ смертію человка, котораго онъ любилъ какъ брата. Онъ едва усплъ выпить стаканъ водки съ водой, для подкрпленія ослабвшихъ силъ своихъ, и хотлъ выйти изъ комнаты, какъ вдругъ наткнулся на человка, который, казалось, усплъ уже хватить не въ мру горячихъ напитковъ, потомъ поклонялся ему какъ старому знакомому, и сказалъ:

— Я говорю, Престонъ, какъ вы поживаете, давно васъ не видалъ. Я очень радъ, что вижу васъ. Вы прекрасный человкъ!

Въ тоже время онъ распростеръ свои объятія и намревался поцвловать новаго друга.

— Что? Месвортъ? спросилъ Престонъ, удаляя пьянаго рукою? потому-что такая внезапная встрча всего мене была ему пріятна, въ настоящую минуту: — откуда вы вдругъ явились? я думалъ, что вы въ Техас.

— Былъ и тамъ, другъ мой, закричалъ Месвортъ, садясь на стоявшій у дверей пень, служившій вмсто стула: — былъ и тамъ, а сегодня вечеромъ пріхалъ сюда, потому-что услышалъ въ Сенъ-Луи, что бывшій пріятель мой, докторъ Мидльтонъ, будетъ повшенъ…. Пропадай онъ! кто веллъ ему убивать людей?

— До свиданія! отвчалъ Престонъ, и хотлъ уйти, чтобы избавиться отъ человка, извстнаго негодяя, жившаго въ Ф., но за шесть мсяцевъ передъ тмъ перехавшаго въ Техасъ, и по старой привязанности постившаго свое прежнее мстопребываніе.

Видя, что Престонъ хочетъ удалиться, онъ вдругъ схватилъ молодого человка за руку и закричалъ:

— Нтъ, пріятель, нтъ, ты отъ меня даромъ не уйдешь: мн нужно вмст выпить, мы давно не пили, и меня мучить жажда..— Въ горл пересохло, а вода здсь скверная!

Престонъ старался освободиться отъ неотвязчиваго Месвори, но тотъ вдругъ схватилъ пороховой рожокъ, висвшій на груди молодого человка.

— Что это! закричалъ онъ:— какъ вамъ достался мой рожокъ?

Престонъ и Фольгеймъ содрогнулись въ одно мгновеніе, какъ бы пораженные громомъ, и обмнялись взглядами изумленія радости, это нисколько не смутило Месфорта, и онъ настойчиво продолжалъ:

— Да, мой рожокъ, хотя бы вы тутъ смотрли другъ на друга съ такимъ удивленіемъ, какъ-будто никогда не видлись, это мой рожокъ, я же его отдалъ на время подлецу Курнелесу, наканун отъзда моего, а онъ, ракалія, съ тхъ поръ не повязывался ма мы глаза, такъ-что когда мн понадобился рожокъ, я долженъ былъ, купить себ новый?

— Позвольте, возразилъ Престонъ, почти задыхаясь отъ волненія и радости и не вря неожиданности открытія: — точно ли вы знаете, что это вашъ собственный рожокъ, и что вы отдали его Курнелесу?

— Знаю ли я? Вотъ новость! кажется, на немъ довольно ясна вырзано мое. имя и мсторожденіе? посмотрите: П — Петръ, М— Месвортъ, изъ М — Мильфорда, въ Д — Делавар Ну? кому же принадлежитъ онъ? Кром того, онъ стоитъ мн полтора доллара, потому-что крышка, какъ сказалъ мн нмецкій купецъ, у котораго я купилъ его, изъ чистаго серебра!

Престонъ стоялъ нсколько минутъ какъ окаменлый: такъ сильно кипли въ немъ различныя чувства. Фольгеймъ, не теряя присутствія духа, предложилъ пьяниц полтора доллара и просилъ продать пороховой рожокъ., говоря, что онъ купилъ его и промнялся съ Престономъ, не зная, что человкъ, продавшій рожокъ, не имлъ на то права.

Месвортъ, очень довольный чистыми деньгами, клялся, что рожокъ ему не нуженъ, и что они могутъ оставить его у себя, онъ непремнно хотлъ пойти въ буфетъ, чтобы пропить съ ними деньги, молодые люди успли однако вырваться, бросились на лошадей и, вскор были уже за городомъ середи открытой степи.

— Побда! закричалъ Фольгеймъ, когда дома остались за ними: побда! слдъ найденъ.

— Куда же отправимся мы теперь, спросилъ Престонъ:— чтобы найти Курнелеса, который Богъ знаетъ укуда скрылся?— и если онъ отопрется.

— Пойдемъ только со мной, весело кричалъ Фольгеймъ: — пойденъ только со мной, я знаю, гд гнздо этой птицы.

Онъ разсказалъ пріятелю, что еще наканун вечеромъ видлся и говорилъ съ этимъ Курнелесомъ, и что онъ находится въ корчм въ пяти миляхъ отъ докторскаго дома, гд живетъ уже долгое время, занимается одной охотой, угрюмо и пасмурно расхаживаетъ и почти ни съ кмъ не говорить ни слова. По словамъ хозяина корчмы, Курнелесъ ждалъ только пятидесяти долларовъ, которые ему задолжалъ купецъ въ Ф., чтобы тотчасъ же отправиться въ Техасъ и поселиться тамъ.

Скорою рысью мчались оба всадника по замерзшей равнин и около полудня пріхали къ дому судьи Мансфильда, гд они желали узнать, не видли ли тамъ въ тотъ злополучный вечеръ какого-нибудь подозрительнаго человка. Никто не могъ имъ дать объясненія, и Мидльтонъ былъ, казалось, единственный человкъ, замченный въ окрестности, скоро маленькій конюхъ вспомнилъ, что видлъ незнакомца, но прибавилъ, что лица его онъ не могъ разглядть ясно, потому-что тогда уже было темно, только голосъ показался ему знакомымъ.

Судья подошелъ къ нимъ я полагалъ, тихо покачивая головою, что это мало поможетъ доктору.

— Поможетъ, судья, поможетъ! ршительно возразилъ Престонъ, будучи не въ состояніи обуздывать своего нетерпнія:— невинность его открыта, слдъ убійцы найденъ!

И онъ подробно разсказалъ происшествіе съ пороховымъ рожкомъ и подозрніе, павшее на Курнелеса.

Сердце стараго судьи сильно билось при разсказ Престона, и глаза его блестли радостнымъ чувствомъ.

— Да, воскликнулъ онъ вдругъ: есть провидніе, которое не позволитъ невинному погибнуть, убійца будетъ отысканъ, а несчастный докторъ, жестоко испытанный подозрніемъ, будетъ оправданъ.

— Но, перебилъ его Престонъ:— съ вашего позволенья, судья, лошадь моя чуть жива, я со вчерашняго дня почти не сходилъ съ ея.

— Возьмите мою лучшую верховую лошадь, Престонъ, радушно отвчалъ старикъ:— загоните ее, но поймайте мн злодя и заставьте его признаться, я дамъ вамъ открытый листъ и пошлю съ имя констабля, а между тмъ сынъ мой отвезетъ въ городъ письве, съ приказаніемъ отложить казнь, до тхъ поръ, пока я самъ туда не пріду, самъ я отправлюсь въ домъ доктора, чтобы утшать его бдную мать и жену, которыя очень въ томъ нуждаются….

Старикъ принялъ вс мры и, казалось, самъ помолодлъ двадцатью годами, въ надежд спасти доктора, котораго любилъ какъ родного сына. Вслдъ за тмъ Престонъ, Фольгеймъ констабль поскакали ближайшей дорогой къ корчм, гд предполагали застать Курнелеса.

Солнце уже давно закатилось и ночь покрыла землю, когда всадники увидли домъ у окраины маленькаго лса, изъ единственнаго окошка прокрадывался тусклый свтъ сальнаго огарка.

Прибывъ туда, они передали лошадей молодому ирландцу, съ приказаніемъ выводить ихъ и потомъ задать имъ корму, и вошли въ маленькую лавку, сверху до низу уставленную разнородными товарами.

— Здсь Курнелесъ? спросилъ Престонъ продавца, спокойно развалившагося на прилавк и не обращавшаго вниманія на новыхъ пришлецовъ.

— Курнелесъ? да, въ другомъ дом, только теперь нельзя его видть: хватилъ черезъ край, и вроятно потому голова у него потяжелла, онъ спитъ уже часа два.

— Намъ надобно видть его, твердо отвчалъ констебль и пошелъ впередъ, однако Фольгеймъ удержалъ его за руку и просилъ пустить его и Престона впередъ, опасаясь внезапнымъ появленіемъ констабля испугать преступника.

Тотъ согласился на предложеніе, и оба пріятеля вошли въ другое строеніе, отдленное отъ лавки узкимъ проходомъ, но соединенное одной общею крышей.

Жена торговца стояла у печки и готовила ужинъ, передъ огнемъ, на медвжьей шкур, лежалъ Курнелесъ, подложивъ подъ голову вмсто полушки старое испанское сдло. Онъ не спалъ, при вход друзей приподнялся и посмотрлъ на нихъ съ изумленіемъ, когда узналъ въ нихъ тхъ самыхъ, которые первые объявили о случившемся убійств..

— Курнелесъ, началъ Престонъ посл обычныхъ привтствій:— я хотлъ бы показать вамъ кое-что, подойди сюда, къ огню.,

Курнелесъ всталъ медленно и угрюмо спросилъ:

— Что принесло васъ сюда такъ поздно, чтобы потревожатъ честнаго христіанина?

— Знаешь ты эту вещь? скоро и громко спроевлъ его Престолъ, поднося пороховой рожокъ къ самымъ глазамъ безпокойно озиравшагося Курнелеса, который невольно вскрикнулъ и отскочилъ въ сторону, между тмъ какъ правая рука судорожно схватилась за сердце. Въ эту минуту незамтно вошелъ констебль h, подежявъ ему руку на плечо, сказалъ:

— Вы мой арестантъ.

Какъ молія сверкнулъ въ рук убійцы широкій я тяжелый охотничій кожъ, страшнымъ скачкомъ и дико рубя около себя, воспользовался онъ первымъ недоумніемъ враговъ и полетлъ къ открытымъ дверямъ.

Радость его была однако кратковременна: торговецъ, подозрвавшій съ первой минуты что-нибудь очень худое, стоялъ за дверьми и слышалъ весь разговоръ, отъ одного удара его кулака отшатнулся убійца, его схватили и, несмотря на страшное сопротивленіе, повалили на землю и связали..

Страшно бился и рвался онъ въ рукахъ своихъ враговъ, но руки Престона держали его какъ желзные обручи. Наконецъ видя, что всякое сопротивленіе напрасно, оцъ успокоился и лежалъ на земл какъ убитый.

Однако на вс вопросы отвчалъ онъ только ругательствами и клялся, что они ему поплатятся.

Между тмъ лошади отдохнули, и Престонъ, не будучи въ состояніи остаться доле въ корчм, попросилъ Фольгейма помочь констаблю въ охраненіи преступника и отвести его въ тюрьму, а самъ бросился на лошадь и полетлъ, сколько достало силъ, къ дому доктора.,

Съ какими радостными чувствами мчался онъ къ своей цли! Вскор засверкали передъ нимъ огни когда-то веселаго жилища, гд со времени печальнаго происшествія поселились горе тоска. Чмъ боле приближался онъ, тмъ сильне понукалъ коня, какъ буря мчавшагося съ нимъ по равнин. Наконецъ въхалъ онъ въ ворота, соскочилъ съ сдла и, бросивъ поводья дрожавшей отъ усталости лошади, вошелъ въ двери, отворенныя ему Юдиью.

Какъ ни крпко было тлосложеніе молодого человка, но онъ ме могъ доле перенести сверхъестественныхъ усилій, колни его дрожали, пульсъ остановился, лицо было блдно какъ полотно, увидвъ Юдиь, онъ усплъ только прошептать: ‘онъ невиненъ, мы поймали убійцу.’ При этихъ словахъ, ноги-его подкосились, и безъ памяти грянулся онъ къ ногамъ испуганной двушки.

— Онъ умираетъ, онъ умираетъ! кричала Юдиь, забывъ все на свт, кром опасности любимаго ею человка, и бросилась его подымать.— О, пресвятая Богородица! онъ умираетъ на рукахъ моихъ, и я, я убила его… рыдая страшно, обняла она бездыханное тла и упала безъ чувствъ подл него.

Но вскор судья Мансфильдъ, находившійся тогда въ дом доктора, усплъ съ помощью другихъ возвратить чувства обоямъ.

Престона отнесли на постель, едва усплъ онъ прійти жъ себя, какъ снова хотлъ вскочить, но Мансфильдъ удержалъ его насильно и веллъ лежать спокойно.

— Я долженъ хать! кричалъ Престонъ:— я долженъ хать въ городъ, велите осдлать мн лучшую лошадь доктора, спшите, отъ каждой минуты завысить жизнь его.

— Нтъ, сказалъ судья:— это было бы сумасшествіемъ — отпустить васъ теперь: вы такъ слабы, что едва можете поднять руку.

— Я?! я силенъ, какъ медвдь! кричалъ встревоженный Престонъ:— пустите меня, если вамъ дорога жизнь доктора! онъ невиненъ… мы поймали убійцу, я долженъ хать.

— А если въ дорог вы опять ослабете и безъ памяти упадете съ лошади, кто тогда узнаетъ въ Ф. хоть одно слово, изъ того, что вы хотите сказать? нтъ, създить долженъ здоровый, крпкій человкъ, я на моей собственной лошади, а не вы и не я. Мы останемся здсь и приготовимъ дамъ къ неожидаемому счастію, он бдныя давно нуждаются въ утшеніи и радости.

Престонъ долженъ былъ сознаться, что онъ слишкомъ слабъ, и черезъ десять минутъ другой всадникъ летлъ уже по замерзшей степи, онъ везъ отъ судьи письмо, въ которомъ тотъ общалъ на другое утро доставить въ Ф. настоящаго убійцу стараго Смитфильда.

Нужны ли слова, чтобы описать радость свиданія добрыхъ людей, когда освобожденный докторъ воротился въ кругъ своего семейства? Но долго, долго чувствовалъ онъ тоску, посл ужаснаго подозрнія, тяготившаго его, хотя недолго,— и сильная горячка повергла его на болзненный одръ, однако какъ онъ такъ и жена скоро совершенно выздоровли.

Хотя сосди носили его почти на рукахъ, длая для него все, что было въ-силахъ, чтобы заставить его забыть обиду, нанесенную ему подозрніемъ и вознаградить его за страданія, но онъ всегда помнилъ, что люди, которыхъ онъ привыкъ считать друзьями смотли почесть его убійцей и разбойникомъ и осудили его на казнъ. Несмотря на вс убжденія и просьбы судьи Мансфильда, онъ на другой годъ переселился въ Миссури.

Кажется не стоитъ упоминать, что съ нимъ отправилось на дальный запалъ другое маленькое семейство. Вильямъ Престонъ съ молодой женой старались развлечь жизнь тяжело испытаннаго человка, въ тихихъ лсахъ новой отчизны, такъ-что, въ кругу этихъ добрыхъ людей, онъ скоро забылъ прошедшее.

Фольгеймъ послдовалъ двумъ семействамъ годомъ позже, пріобрлъ себ свинцовыя руды и разработкою ихъ и устройствомъ плавильныхъ печей сдлался богатымъ человкомъ.

Курнелесъ, переведенный въ тюрьму, сознался въ убійств, но улязнулъ наканун казни,, какъ говорятъ, съ помощью Месворта. Никто не могъ однако доказать этого, и посл побга Курнелеса онъ самъ оставался недолго въ тхъ краяхъ. Какъ полагаютъ, Курнелесъ бжалъ на западъ.

V.
ОХОТНИКЪ СТЕФЕНСЪ и СОБАКА ЕГО ПОППИ.

НЕОБЫКНОВЕННЫЙ И ПЕЧАЛЬНЫЙ РАЗСКАЗЪ.

Прекрасная черная нью-фаундлендская собака, принадлежавшая адвокату Флойду въ Голмфирс, утопилась въ рк, протекающей за домомъ ея господина, за нсколько дней передъ смертію она была необыкновенно скучна. Однажды видли, какъ она бросилась въ воду и усиливалась пойти ко дну. Ее вытащили и привязали на короткое время къ цпи, но когда ее опять отвязали, она возобновила свое покушеніе, и посл нсколькихъ усилій ей удалось исполнить свое намреніе. Когда ее вытащили изъ воды, она была мертва.

Такъ, въ недавнее время, почти въ каждомъ журнал было возвщено странное самоубійство собаки, если есть люди, неврящіе этому разсказу, то все-таки нельзя сомнваться въ истин этого событія.

Но какимъ образомъ бдное животное было доведено до степени отчаянія, встрчаемаго только у образованныхъ людей, о томъ есть немногимъ извстная трогательная повсть, которую мы намрены разсказать читателямъ.

Далеко на запад, тамъ, гд Миссури гонитъ свои темныя волны въ могущественной ‘матери водъ’ Мисиссипи, у подошвы увнчанныхъ соснами холмовъ, окружающихъ низкую долину, стоитъ небольшая хижинка, выстроенная изъ необтесанныхъ бревенъ и покрытая досками.

Рдко случается человческому глазу видть эту хижинку, рдко нога человка, исключая хозяина хижины, переступаетъ чрезъ порогъ ея, она стоитъ въ глубокой чащ, окруженная громадными деревьями первобытнаго лса, и только маленькая, едва замтная травянка соединяетъ ее съ остальнымъ міромъ.

Это дикій, романическій край земли, только человкъ и хищный зврь могли находить тамъ, не вдалек другъ отъ друга, свое ложе,. одинакій охотникъ поселился тамъ, чтобы легче охотиться и не видть скучныхъ лицъ людскихъ.

Внутренность хижины была какъ-то странно причудливо разукрашена. На стнахъ ея не было видно и слдовъ необтесанныхъ бревенъ, потому-что они были увшаны огромною шкурою буйволовъ, а полъ былъ покрыть широкою и густошерстою кожею медвдей.

Половину одной стны занималъ большой, покрытый глиною каминъ, въ которомъ часто весело горли дрова, противъ камина находилась высокая постель, покрытая шкурами, а у подножія ея другое маленькое ложе, въ которомъ, по лежавшимъ на немъ оглоданнымъ костямъ, можно было узнать мсто отдыха собаки.

Надъ низкихъ входомъ, на двухъ деревянныхъ скобкахъ, лежала длинная винтовка, за дверью висла дробница. съ пороховымъ рожкомъ, въ широкомъ кожаномъ кушак были воткнуты маленькій ножъ и шило.

Единственную мебель хижины составляли грубо обтесанный столъ, къ которому повидимому прикасался только топоръ, такой же стулъ, обитый медвжьей шкурой, искусно придланная къ стн доски, съ деревянной тарелкой, маленькимъ желзнымъ котелкомъ и жестянымъ кубкомъ, въ углу стоялъ кусокъ пустаго пня, наполненный очищеннымъ маисомъ. Эти украшенія были дополнены багромъ, да нсколькими пустыми мшками изъ оленьей шкуры, висвшими съ потолочныхъ перекладинъ. Кто же жилъ въ этой хижин?

Передъ каминомъ, на стул, обтянутомъ мхомъ, сидлъ владлецъ хижины, крпкій, краснощокій старикъ, съ блоснжными волосами и голубыми глазами, онъ точилъ свой длинный охотничій ножъ на маленькомъ оселк. Одежда на немъ была охотничья.

Кожаные панталоны и моккасины плотно обхватывали ноги, широкая рубашка, также изъ кожи, по швамъ обшитая бахрамой, падала широкими складками на плечи, и старая шляпа, принявшая отъ бурь и непогодъ какой-то странный видъ, покрывала его сдую голову. Шея у него была открыта, несмотря на холодный осенній втеръ, бушевавшій въ лсу по безлистымъ деревьямъ, широкій кожаный поясъ обтягивалъ станъ, ножъ, маленькій томагаукъ и жестяная кружка висли на пояс, у ногъ лежалъ свернутый шерстяной плащь. Старикъ, повидимому, снаряжался на охоту и въ ту минуту пробовалъ, годенъ ли и довольно ли остеръ его мрный стальной ножъ.

Передъ нимъ сидлъ другой жилецъ хижины и нетерпливо смотрлъ въ его лицо своими большими, добродушными глазами. То была огромная, черная, нью-фаундленская собака, съ длинной шерстью, широкою грудью и крпкимъ тлосложеніемъ. Везд виднлись на прекрасной, блестящей шкур сильнаго животнаго широкіе шрамы доказывали, что не разъ оно съ своимъ господиномъ выходило изъ опаснаго боя. Она знала себ цну, и конечно никогда же существовало боле врной дружбы между человкомъ и собакой, какъ между этимъ охотникомъ и его Поппи. Она внимательно слдила за движеніями старика, окончившаго свою работу и воткнувшаго оселокъ въ скважину падь каминомъ, а ножикъ въ поясъ..

— Поппи! сказалъ онъ дружески, взглянувъ на врнаго товарища: — Поппи, пойдемъ охотиться?

Хотя Поппи уже не былъ щенкомъ, но сохранилъ свою юношескую кличку и, казалось, совершенно свыкся съ нею, потому-что едва услышалъ онъ дружескій голосъ господина, какъ, склонивъ голову на сторону, поднялъ верхнюю губу, такъ-что оскалились блые, блестящіе зубы, и замахалъ длиннымъ пушистымъ хвостомъ.

— Поппи! сказалъ охотникъ еще разъ: — хочешь?

‘Гамъ!’ отвчалъ Поппи и положилъ широкую лапу на колно господина.

— Куда же мы пойдемъ сегодня, Поппи? спросилъ старикъ и погладилъ рукою голову врнаго животнаго: — гм? зачмъ ворчите? Пойти разв на индекъ, а?— теб, кажется, не хочется?

Поппи снялъ лапу съ колна и смотрлъ внизъ, онъ по видимому не былъ доволенъ охотою на индекъ.

— Или пойти намъ отыскать большого оленя въ тростник? что ты скажешь?

И это, кажется, не понравилось собак, она поскребла лапой по полу и опять успокоилась.

— Ну, Поппи, такъ нечего длать, надобно пойти въ горы и убить двуутробку — вдь и он вкусны, а?

Поппя смотрлъ своему господину очень угрюмо въ лицо, но, не услышавъ боле ни одного слова, всталъ, проворчалъ что-то и подалъ къ своей постели, гд и легъ, раздосадованный и въ дурномъ расположеніи духа.

Старикъ съ довольной улыбкой наблюдалъ за умной собакой, когда же она закрыла глаза и, казалось, ничего боле не хотла слышать объ охот, онъ снова заговорилъ:

— Поппи?

Поппи ничего не слышалъ.

— Поппи!— я не хочу двуутробокъ!

Собака приподняла голову, какъ-будто готовилась слушать.

— Полни, пойдемъ къ рк?— посмотримъ, не перешелъ ли черезъ нея медвдь? Въ-мигъ очутилась собака подл господина и смотрла ему въ глаза, какъ-будто сомнваясь въ словахъ старика.— Убьемъ медвдя, Понпи? продолжалъ охотникъ.— Съ громкимъ лаемъ и дикой радостью прыгнула собака, лизала его руки, и весло завыла самымъ трогательнымъ голосомъ.

— Такъ, такъ!— смясь говорилъ старикъ.— Пойдемъ, тольмо веди себя умно, Поппи, ты добрая собака, — вотъ такъ!— Въ то же время онъ надлъ дробницу и шерстяной плащъ, снялъ винтовку и вышелъ въ сопровожденіи собаки, затворивъ дверь снаружи деревянной задвижкой.

— Подожди, Поппи! закричалъ онъ собак, которая побдила впередъ по извстному ей направленію: — подожди, Поппи, сначала заглянемъ въ кладовую: все ли въ порядк. Съ этими словами онъ подошелъ къ дому, который скоре можно было назвать чуланчикомъ, сдланнымъ изъ вбитыхъ въ землю шестовъ, верхъ былъ покрытъ древесной корой, поддерживаемой шестидесятью оленьими рогами. Низкая дверь, крпко затворенная деревянной задвижкой, образовала входъ, а внутри было складочное мсто припасовъ дятельнаго охотника. Главные припасы состояли изъ нсколькихъ кусковъ медвжьяго сала, ряда оленьихъ окороковъ и двухъ мшковъ изъ оленьей шкуры, наполненныхъ медомъ, кром того на полу стояло нсколько выдолбленныхъ пней съ сарачинскимъ пшеномъ и солью, а на потолочныхъ перекладинахъ висли сухіе ломти тыквы, лучшій салатъ въ западныхъ штатахъ.

Стефенсъ — такъ звали охотника — хотлъ-было заперетъ дверь, бросивъ довольный взглядъ во внутренность кладовой, какъ ему вздумалось еще разъ взглянуть на рядъ оленьихъ окороковъ, потомъ онъ нагнулся къ одному изъ шестовъ забора и внимательно перечелъ знаки, вырзанные на дерев.

— Разъ, два, три, шесть, девять — врно. А внутри? продолжалъ онъ, приподнявшись: — разъ, два, пять, семь, восемь — гм! сказалъ онъ и задумчиво посмотрлъ на пустое мсто, гд вислъ девятый копченый окорокъ. Это странно! Поппи! не знаешь ли, Поппи, куда двался девятый окорокъ?

Поппи, снова присоединившійся нъ своему господину, казалось, не слышалъ вопроса и совершенно углубился въ созерцаніе высушеннаго солнцемъ медвжьяго черепа, который онъ очень внимательно разсматривалъ.

— Гм! удивительно!… ворчалъ сквозь зубы Стефенсъ: — и слда нтъ живого существа, кром Поппи и меня, а окорока нтъ. Не обчелся ли я? Но вдь уже вотъ третій разъ…. Поппи, Поппи, стереги лучше, продолжалъ онъ, обращаясь, къ собак:— такъ нельзя, если опять что-нибудь пропадетъ, я поставлю теб въ кладовой!

Поппи косо взглянулъ на своего господина и, видя, что старикъ заперъ дверь и поднялъ винтовку на плечо, весело запрыгалъ передъ нимъ и помчался искать медвжій слдъ.

Когда они отдалялись отъ хижины, Поппи началъ сильно помахивать хвостомъ.

Охотникъ хорошо зналъ прекрасныя качества своей собаки, цнилъ ихъ, давалъ ей во всемъ полную волю, и никто не слышалъ, чтобы между ними когда-либо произошла ссора, они понимали и уважали другъ друга, а любовь и дружба, какъ извстно, могутъ проистекать только изъ обоюднаго уваженія.

Поппи былъ на свжемъ слду, онъ нсколько разъ останавливался и, оборачиваясь, смотрлъ весело на господина, какъ-будто бы хотлъ сказать: ‘разв мы съ тобой не молодцы? посмотри, какъ будетъ весело’. Старикъ только кивалъ головой и улыбался.

— Такъ, собака моя, — славное животное!

Была осень, блый дубъ былъ покрытъ зрлымъ плодомъ, и медвди взлзали на деревья за жолудями. Этотъ край еще до нын славится дичью. Медвдей здсь множество, но вскор бдняки будутъ выгнаны изъ родины отцовъ своихъ, духи убитыхъ индйцевъ будутъ охотиться за ними въ ‘вчныхъ охотничьихъ дубравахъ’.

— Поппи! вдругъ тихо сказалъ старикъ: — Поппи, стой, я что-то слышу.

Поппи имлъ также врный слухъ и такое же чутье, онъ подмялъ носъ кверху, постоялъ нсколько секундъ, я потомъ, возвратясь къ своему господину, поднялъ правую лапу.

— Да, другъ мой, я знаю! сказалъ улыбаясь старикъ и погладилъ голову умнаго животнаго: — я слышу, но пойдемъ, будь остороженъ, — сегодня къ вечеру будетъ у насъ медвжина.

Охотникъ и собака пошли по направленію, откуда слышался шумъ все громче и явственне, пока наконецъ раздался надъ самымъ ухомъ, нсколько сломанныхъ тяжелыхъ сучьевъ, упавъ сверху, произвели въ тишин лса оглушительный трескъ.

Старикъ и Поппи подошли вскор къ маленькому ручью, крутой берегъ котораго шелъ подъ самое дерево, такъ-что сидвшій на немъ медвдь не могъ ихъ замтить, въ пятидесяти шагахъ отъ дерева, старикъ остановился, далъ знакъ собак и началъ осторожно приподыматься, чтобы разсмотрть беззаботнаго лакомку, которому на верху и не снился опасный непріятель.

Медвдь стоялъ, въ девятидесяти футахъ надъ землею на довольно большомъ суку и усердно старался пригнуть къ себ висвшій надъ нимъ сучекъ, гибкое дерево противилось его усиліямъ, и онъ очевидно боялся сдлать шагъ дале, не довряя, по тяжести своей, слабому подножію.

Стефенсъ взвелъ курокъ, но, видя, по всмъ движеніямъ звря, что оно чувствуетъ себя довольнымъ и не скоро сойдетъ внизъ, вовсе не торопился выстрломъ и ршился выждать, чмъ кончатся попытки медвдя. Поппи, стоя въ ручь, ничего, не видлъ, началъ безпокоиться и тереться объ ногу господина.

— Поппи! шепнулъ Стефенсъ, тихо погрозивши собак.

Поппи слъ, переминалъ безпрерывно передними ногами, послушался на нкоторое время угрозы старика, но, видно, ожиданіе показалось ему слишкомъ долгимъ, и онъ во второй разъ перегнулся и началъ снова тереть лапой ногу господина. Старикъ поднялъ ногу, какъ бы хотлъ ступить, Поппи нельзя было этимъ испугать, онъ очень хорошо зналъ, что на него не наступятъ, и оставался въ прежнемъ положеніи.

Между тмъ медвдь убдился, что втка, которой ему тамъ сильно хотлось, ни въ какомъ случа не переломится, и мсто, гд стоялъ онъ, очень ненадежно, поэтому онъ ползъ выше, перешелъ на желанный сукъ, на оконечности своей украшенный множествомъ прекрасныхъ желудей, и пробовалъ переломить его, но скоре, чмъ ожидалъ, дерево поддалось, и едва-едва усплъ онъ спастись на сосднемъ сук, гд онъ заслъ, весьма довольный собою, и сталъ чесать себ голову.

Поппи испугался при треск сука и смотрлъ съ напряженнымъ вниманіемъ на господина, стоявшаго по прежнему на своемъ мст, между тмъ, какъ медвдь, перегнувши къ себ надломленный сукъ, лъ съ большимъ наслажденіемъ трудно добытый плодъ. Собака потеряла терпніе, она ухватилась зубами за кожаную бахраму охотничьей рубашки и дернула такъ сильно, что старикъ съ испугомъ закричалъ:

— Поппи!

Голосъ охотника достигъ до медвдя, сдлавшись внимательне, онъ нсколько разъ пріостанавливался, осматривался осторожно на вс стороны, глядлъ внизъ и почувствовалъ, что не совсмъ безопасно сидть на дерев. Стефенсъ понялъ, что настала ршительная минута, медвдь еще не трогался, желая узнать, откуда послышался подозрительный голосъ, быстро и врно поднялъ старикъ смертоносный стволъ, прицлился одну секунду, и эхо съ громомъ повторило выстрлъ. Дубовый сукъ выскользнулъ изъ лапъ звря и закачался, медвдь держался еще нсколько секундъ въ прежнемъ положеніи, потомъ покачнулся два раза впередъ и стремглавъ полетелъ головой впередъ съ вышины на крпкую землю, отъ паденія его задрожала окрестность.

Поппи тотчасъ посл выстрла очутился подл дерева, подъ которымъ валялся медвдь въ предсмертныхъ судорогахъ, посл немногихъ минутъ его не стало.

Какъ былъ нетерпливъ Поппи до того времени, такъ смирно и прилично велъ онъ себя теперь. Онъ полизалъ рану и прилегъ спокойно подл убитаго звря, пока господинъ не разрзалъ его и не собрался нести домой.

Стефеисъ не взялъ съ собою лошади, потому-что единственный конъ его бгалъ на вол въ лсу и два дня уже не возвращался домой, поэтому едва къ солнечному закату усплъ онъ воротиться домой съ своей добычей, мясо и сало повсилъ онъ въ кладовой, мхъ натянулъ, а себ самому изжарилъ къ ужину бокъ и два вкусныхъ куска окорока.

— Вотъ, Поппи, сказалъ онъ, отрзавъ порядочный кусокъ и подавая его собак: — вотъ ты въ лсу не хотлъ сть, быть можетъ теперь понравится.

Но и теперь собак не хотлось, Поппи понюхалъ мясо, покачалъ головой и прилегъ на свое ложе. Стефеисъ посмотрлъ на него сомнительно и спросилъ наконецъ съ участіемъ:

— Ты боленъ, Поппи?

Поппи не считалъ нужнымъ отвчать и вскор заснулъ глубокимъ сномъ.

Когда Стефенсъ проснулся утромъ, солнце поднялось уже надъ вершинами горъ, было воскресенье, и ему не хотлось въ этотъ день мтти на охоту, онъ, совершенно спокойно, приготовилъ себ завтракъ, сълъ его и свши къ окну, принялся чинить мокассины. Поппи снова отказался отъ пищи и старикъ нсколько разъ взглядывалъ на товарища, безпокоясь о его здоровья, собака мало обращала на него вниманія и лежала съ закрытыми глазами.

— Поппи, что съ тобой? спросилъ старикъ, спустя нсколько времени и внимательно разсматривая (собаку: — это что? онъ раненъ! закричалъ онъ вдругъ и бросился къ собак, чтобы удостовриться въ истин своего предположенія. Но это не была настоящая рана: на одномъ боку шерсть была стерта, какъ-будто отъ удара, и самая шкура была легко оцарапана на двухъ мстахъ.

— Проклятый медвдь! сказалъ съ сожалніемъ старикъ, поглаживая голову собаки:— онъ таки усплъ тебя оцарапать! Я думалъ, что онъ тотчасъ околлъ. Но подожди, Поппи! мы тебя вылечимъ, знаешь, что чистое медвжье сало вылечизаеть вс такія раны.

Поппи бросилъ безпокойный взглядъ на господина, помахалъ хвостомъ послдовалъ за нимъ къ дверямъ. Стефенсъ, вошедши въ кладовую, тотчасъ посмотрлъ оленьи окорока, опасаясь, не украли ли у него вчера еще одного?

— Разъ, два, три, четыре, пять, шестъ, с-е-м-ь! закричалъ онъ протяжно: — с-е-м-ь! Поппи, они у насъ опять украли окорокъ! Нтъ, довольно, будетъ съ нихъ! ты будешь спать въ кладовой, Поппи — слышишь?

Поппи помахалъ немного хвостомъ, показывая, что понялъ рчь господина, но вообще, казалось, мало интересовался кладовою, онъ, какъ и вчера, глубокомысленно разсматривалъ старый медвжій черезъ, между тмъ охотникъ внимательно обошелъ кладовую, осмотрлъ, нтъ ли гд-нибудь отверстія. Все было крпко и не было видяо чужого слда.

— Ты эту ночь будешь спать въ кладовой, Поппи! повторилъ старикъ еще разъ: — и если услышишь что-нибудь подозрительное, то зашуми, быть можетъ поймаемъ вора.

Сказано — сдлано. Поппи спалъ, начиная съ этой ночи, на мягкихъ, разложенныхъ для него въ кладовой шкурахъ. Покража прекратилась, но эта ‘перемна воздуха’, казалось, благодтельно подйствовала на здоровье собаки: бокъ его излечился, апетитъ воротился, онъ лъ все: медвжину и оленье мясо и по временамъ не отказывался отъ жареной индйки, которую до того времени отвергалъ съ презрніемъ.

Спустя дв недли, въ которыя все шло благополучно, Поппи, казалось, потерялъ охоту ночевать въ новой спальной онъ подошелъ къ постели господина и вытянулся у ногъ его.

— Все цло, Поппи? спросилъ Сгсфсисъ: — все цло? ты боле не хочешь спать въ кладовой?

Собака, казалось, поняла вопросъ хозяина, встала и почесала передней лапой моккасины старика.

— Добрая собака! сказалъ Стефенсъ и погладилъ ея голову:— Славная собака!

Оба единодушно согласились предоставить на эту ночь кладовую своей собственной судьб. Каково же было удивленіе охотника, когда онъ, осмотрвъ на другое утро кладовую, увидлъ только шесть копченыкъ окороковъ! Это было слишкомъ загадочно. Онъ въ ноелхніе дни убилъ еще четыре оленя и повсилъ ихъ окорока, но ночной воръ предпочелъ сухіе, копченые, и не трогалъ другихъ припасовъ.

— Поппи, сказалъ Стефенсъ:— дло мн подозрительно. Я буду караулить эту ночь, мсяцъ свтитъ, и я съ постели своей, если отодвинуть шкуры, могу удобно обозрвать кладовою, а ты Поппи — подойди сюда и брось скверный старый черепъ — и ты, Поппи, не долженъ спать внутри, но подл кладовой, если кто приблизится, ты сейчасъ почуешь и сможешь преслдовать.

Три ночи сряду караулилъ Стевенсъ, три ночи сряду обходилъ Поппи кладовую, при лунномъ свт: никто не показывался, въ четвертую, когда оба устали и соснули, воръ снова появился, и на другое утро висло только пять окороковъ.

Это хоть кого бы вывело изъ терпнія. Стевенсъ остановился. удивленный на порог, или на томъ мст, гд могъ быть порогъ, и клялся, что готовъ повситься, если онъ что-нибудь понимаетъ въ этомъ дл. Поппи тоже ничего не понималъ, онъ стоялъ также около своего господина и смотрлъ съ удивленіемъ на пустые таоздв.

Оба съ сомнніемъ качали головою.

Стефенсу дло показалось важнымъ. Было что-то необъяснима таинственное въ этихъ покражахъ, и онъ ршился не спать еще одну ночь и на другой день съ разсвтомъ отправиться къ ближайшему сосду, чтобы посовтоваться съ нимъ. Ближайшій сосдъ жилъ, правда, въ двадцати слишкомъ миляхъ, но по тому же направленію паслась лошадь Стевенса, и онъ ршился воснольноваться этакъ случаемъ, чтобы сдлать два дла вдругъ.

Возвратясь домой, онъ снялъ съ гвоздей винтовку, почистилъ замокъ, влилъ свжаго оленьяго сала въ особое отверстіе приклада, срзать два новыхъ ремня и растопилъ немного овинцу для пуль. Поппи, видя вс приготовленія господина, слъ между тмъ передъ нимь и добродушно смотрлъ на него большими томными глазами, вроятно ожидая, что они тотчасъ войдутъ въ лсъ. Хотя бдное животное и проспало цлую ночь, но оно было утомлено, глава его. сомкнулись, и черезъ нсколько минутъ голова его покачивалась то въ ту, то въ другую сторону.

— Ступай спать, Поппи! сказалъ старикъ: — мы сегодня не пойдемъ на охоту, можешь спокойно улечься.

Поппи не ждалъ вторичнаго приказанія, всталъ, протянулъ сначала лвую заднюю ногу, потомъ правую, съ удивительною ловкостію почесалъ себ шею, пошелъ къ постели, перевернулся раза три съ боку на богь и улегся, готовясь порядкомъ выспаться…

Стевенсъ снялъ между тмъ дробницу и осмотрлъ, все ли въ ней въ порядк для завтрашняго похода: пять пуль и одна въ винтовк, всего шесть, — этого хватало на три или четыре дня, отвертка, три кремня, кусочекъ трута, немного войлока для чистки стволовъ, кусокъ тонкой кожи, трубочка для приманки индекъ и маленькій мшочекъ соли, итакъ, все было въ порядк, он всыпалъ немного пороху изъ большого рога въ обыкновеннный охотчій рогъ свой, какъ вдругъ Поппи зашевелился, длалъ безпокойныя, движенія тихо началъ визжать — онъ бредилъ.

— Гм! сказалъ Стевенсъ и посмотрлъ съ улыбкой на товарища: — старый индецъ, которому я недавно подарилъ медвдя, разсказывалъ, что если спящей собак покрыть голову своимъ платкомъ, и имъ же накроешь посл того свою собственную голову, и заснешь, то приснится самому тоже, что снилось собак, дай попробую съ Поппи.

Поппи началъ дергать обими ногами, какъ-будто бы его держалъ кто-то и онъ желалъ освободиться, и визжалъ тихо и жалостно.

— Эхъ, попробую, сказалъ старикъ, снялъ сцою косынку, накрылъ ею спящаго Попни и наблюдалъ внимательно за всми его движеніями. Долго лежалъ онъ неподвижно, скорое дыханіе доказывало, что инстинктъ его былъ въ дйствіи, наконецъ онъ началъ обими передними лапами шарить, полежалъ опять спокойно, потомъ снова зашевелился всмъ тламъ и успокоился. Стевенсъ снялъ осторожно косынку, положилъ ее себ подъ голову и заснулъ тотчасъ посл того, добрый охотникъ долженъ былъ воспользоваться временемъ для отдохновенія, чтобы въ случа необходимости отказаться отъ сна.

Осеннее солнце смотрло тепло и весело на хижинку охотника, въ которой отдыхали два друга.

Было два часа пополудни, когда Стефеисъ проснулся. Поппи, бывшій около получаса вн хижины, передъ тмъ воротился и лежалъ спокойно на своемъ старомъ мст, Стеоенсъ приподнялся, слъ на постель и сидлъ долгое время неподвижно устремивъ мза передъ собой, какъ-будто забывшись въ-раздумья,. потомъ онъ взглянулъ на собаку, вздохнулъ тяжело, какъ-будто отъ тяжккго страданія, покачалъ головой и закричалъ:

— Поппи!

Поппи не спалъ, открылъ тотчасъ глаза и началъ махать хвостомъ, господинъ сильне закачалъ головой и взглянулъ на собаку съ упрекомъ, остановивъ на ней пристальный и испытующій взглядъ. Понаи сдлалось неловко отъ этого взгляда, онъ привсталъ, медленно поднялъ голову вверхъ и смотрлъ то въ одну, то въ другую сторону, но повсюду встрчалъ онъ пристальный взоръ господина, такъ-что наконецъ, какъ бы привлеченный неодолимою силою, всталъ, подошелъ къ нему, началъ ласкаться и хотлъ полизать его руку, Стефенсъ отдернулъ ее и повторялъ съ упрекомъ:

— Поппи!

‘Гамъ, гамъ!’ завыла собака и почесала передней лапой колно старика, какъ-будто желая сказать: ‘полно! не шути это непріятно!’ Охотникъ оттолкнулъ его, спустилъ ноги и сказалъ собак, слушавшей его съ полнымъ вниманіемъ:

— Поппи! вотъ уже четыре года съ тхъ поръ, какъ ты былъ еще маленькимъ щенкомъ, — жили мы съ тобою въ искренней дружб, я тебя никогда не билъ, исключая когда ты побжалъ за кроликомъ, вмсто того, чтобы итти по найденному нами медвжьему слду, да ещё разъ, когда ты не хотлъ выйти изъ-подъ дерева, гд сидла дикая кошка, между тмъ какъ у меня была всего одна пуля. Ты разв голодалъ у меня? былъ ли у тебя въ чемъ-нибудь недостатокъ? помнишь ли, какъ мы три дня сряду не нашли дичи, — не подлился ли я съ тобою честно послднимъ кускомъ? можешь ли ты сказать противное?

Поппи разсмотрлъ между тмъ вс углы и предметы комнаты, исключая лица своего господина, и повидимому чувствовалъ себя вовсе не въ своей тарелк, онъ взглянулъ даже одинъ разъ грустно на дверь, какъ-будто думая: ‘не улизнуть ли?’ Но хотя дверь и была отворена, онъ не трогался съ мста, совсть его была нечиста.

— Поппи! продолжалъ старикъ посл короткаго молчанія: — Поппи! ты неблагодарная, дурная собака: ты употребилъ во зло мое довріе, вкрался въ мою любовь, а теперь ты воруешь. Да, Поппи, ты воруешь: видишь эту неплотную доску внизу камина? Тамъ ты ночью пролзаешь. Ты запираешься, закричалъ онъ съ гнвомъ, когда Поппи всталъ и, какъ-будто ничего не понимая, обнюхивалъ показанную ему доску: — ты запираешься? Такъ послушай же, что я, исполнивъ совтъ стараго индйца, видлъ сегодня во сн. Едва положилъ я подъ голову платокъ, поймавшій твой сонъ, какъ и заснулъ, и мн въ ту же минуту показалось, будто я нахожусь въ отверстіи, тамъ, у камина, что половина моего тла головой впередъ высовывалась наружу, я бился изо всхъ силъ, чтобы освободиться изъ тснаго отверстія, я это наконецъ удалось мн, бок боллъ у меня, когда я пролзъ, но несмотря на то, я быстро побжалъ — и странно — на четырехъ ногахъ, — къ кладовой, гд, привставъ, отдернулъ задвижку, не какъ всегда — рукой, но зубами. Поппи, я почти стыжусь разсказывать, что я сдлалъ тамъ. Я взлзъ на пень съ солью, стащилъ зубами одинъ изъ копченыхъ оленьихъ.окороковъ и понесъ его къ дверямъ, задвинулъ задвижку, какъ было прежде, и понесъ окорокъ въ чащу къ опрокинутому красному дубу.

Со вздохомъ пріостановился старикъ на минуту и, гляди на Поппи, съ упрекомъ покачалъ головой, собака не могла успокоиться, бросалась съ одной ноги на другую, смотрла то въ тотъ, то въ другой уголъ, порыла передней лапой землю и, искоса бросая взгляды на открытую дверь, не смла однако убжать.

— Тамъ, продолжалъ тоскливымъ голосомъ старый охотникъ, стирая ладонью дв большія слезы, повиснувшія на глазахъ его: — тамъ легъ я обими руками — мн казалось, будто у меня лапы — на окорокъ и сгрызъ все мясо съ кости, зарылъ потомъ остатки подъ листьями и мхомъ и воротился чрезъ тоже отверстіе въ комнату, для того, чтобы скрыть свои подлый поступокъ, я задвинулъ доску, отправился на свою постель, и здсь, повернувшись самымъ необыкновеннымъ образомъ, заснулъ. Куда, Поппи? закрималъ онъ громовымъ голосомъ собак, которая старалась разными увертками улизнуть отъ непріятнаго для нея разговора: — куда, Поппи? стыдись, скверная, неблагодарная собака. Но погоди, сначала найдемъ доказательства твоей вины, пойдемъ къ дубу.

Съ этими словами онъ взялъ винтовку и ягдташъ (хорошій охотникъ безъ оружія не отойдетъ и десяти шаговъ отъ своего дома) и строгимъ знакомъ приказалъ собак слдовать за собою. Поппи, замтившій по разговорамъ о каминномъ отверстіи, что дло не ладно, и видя, по какому направленію идетъ господинъ, повсилъ уши, запустилъ хвостъ подъ брюхо и шелъ въ молчаніи за старикомъ. Два раза останавливался онъ на дорог и оглядывался, желая убжать, но Стефенсъ наблюдалъ за нимъ, и напрасно пытался онъ избгнуть его вниманія. Наконецъ пришли они къмсту, гд Стефенсъ во сн зарылъ кости — тамъ лежалъ дубъ, старый корень, обвитый густымъ сассафрасомъ я сассапарилемъ подъ самымъ стволомъ, Стефеисъ отодвинулъ ружьемъ листья и мохъ. Тамъ лежала улика вора — остатки украденныхъ окороковъ.

Еслибъ для Поппи была возможность пролзть сквозь игольное ушко, онъ бы сдлалъ это съ величайшимъ наслажденіемъ: такъ подло и нестерпимо было его положеніе, его узнали, обличили, и онъ зналъ, что гнвъ и досада выражались въ эту минуту въ глазахъ его добраго господина. Въ это мгновеніе Поппи, безспорно, считалъ себя самой несчатвой собакой въ Миссури.

Съ повисшей головой, дрожащими ногами и полузакрытыми глазами стоялъ онъ нсколько минутъ, безсмысленно смотря въ свтлые листья и ожидая отъ господина брани, а быть можетъ и другого наказанія. Къ удивленію его, однако не было на того, ни другого, старый Стефеисъ нсколько времени смотрлъ на него пристально и съ грустію, поднялъ винтовку на плечо и пошелъ молча въ лсъ. Поппи печально побжалъ за винъ.

Настала ночь, и оба улеглась подъ широкими втвями дуба, но прежняя дружба между ними исчезла.

Поппи хотлъ-было приласкаться, но Стефенсъ оттолкнулъ его и сказалъ: ‘ступай прочь — ты волкъ!’ и онъ не могъ найти брани хуже этой, потому-что ничего въ свт Поппи такъ не ненавидлъ какъ волка. Поппи воротился печально и легъ подъ деревомъ, далеко отъ господина и костра.

На другое утро Стефенсъ отправился съ разсвтомъ и около десяти часовъ пришелъ къ Миссури. Сначала намреніе его было жестоко. Чмъ боле онъ любилъ свою собаку, тмъ боле огорчила его скрытность ея характера, и онъ хотлъ ее застрлить, но, не будучи въ состояніи исполнить этого страшнаго ршенія, придумалъ отвесть Поппи въ ближайшее поселеніе и подарить его кому-нибудь, хотя и не врилъ возможности, чтобы удалось удержать собаку у новаго хозяина.

Онъ сидлъ и печально, нершительно смотрлъ въ даль, вдругъ услышалъ онъ приближеніе парохода, одного изъ тхъ, которые время отъ времени идутъ внизъ и вверхъ по рк, частію привозя охотниковъ во внутренность страны, частію доставляя въ Сенъ-Луи мха и другія произведенія. Въ нсколькихъ стахъ шагахъ отъ мста отдохновенія старика, присталъ пароходъ къ берегу, для того, чтобы запастись дровами.

Стефенсъ пошелъ къ пароходу.

— Эй, старый, у васъ славная собака! закричалъ одинъ изъ пассажировъ, блокурый, стройный молодой человкъ: — не продадите ли вы ее?

— Продать? сказалъ Стефеисъ: — нтъ, никогда, если же аы хотите взять ее и общаете увезти далеко…. хорошо обходиться съ ней, продолжалъ онъ, взглянувъ на Поппи, стоявшаго съ поджатымъ хвостомъ и повисшими ушами подл старика:,— то…. то…. возьмите ее….

— Можетъ ли быть? спросилъ пораженный пассажиръ, которому очень понравилось прекрасное мохнатое животное: — я съ первымъ пароходомъ иду изъ Нью-Орлеана-въ Англію: довольно ли это далеко для васъ?

— Возьмите ее, сказалъ Стефенсъ и отворотился.

Въ эту минуту раздался звонъ на палуб, англичанинъ быстро обвязалъ шею присмирвшей собаки своимъ платкомъ и потащилъ ее на пароходъ, который тотчасъ же отправился въ путь.

До того времени Поппи велъ себя смирно и страдательно, подавленный нечистою совстію и молчаніемъ господина, но видя, какъ пространство все боле и боле увеличивалось между нимъ и его покровителемъ, у него промелькнула въ голов мысль о судьб своей, и онъ завылъ и залаялъ, какъ въ старыя времена, когда провожалъ старика на охоту.

Этому не могло противостоятъ доброе сердце охотника, которому уже и такъ горька была разлука съ собакой, онъ повернулся и крикнулъ:

— Поппи, собака моя, сюда, сюда! и громко и радостно взвылъ Поппи и хотлъ броситься на зовъ, новый господинъ предвидлъ это, и бдное, изо всхъ силъ сопротивлявшееся животное было привязано на цпь.

— Поппи! Поппи! кричалъ раздирающимъ голосомъ старый охотникъ.— Поппи исчезалъ вдали, зовъ его перелеталъ, какъ тихій втерокъ, а пароходъ, фыркая и пыхтя, летлъ по гладкой поверхности рки.

Четыре дня посл того скакалъ чрезъ Сенъ-Луи всадникъ въ кожаной охотничьей куртк, съ винтовкой на плеч, лошадь была измучена я утомлена до смерти, всадникъ соскочилъ съ лошади у пристани и спросилъ одного стоявшаго тутъ поденщика: гд пароходъ ‘Yellow Stone?’

— Вчера отправился въ Нью-Орлеанъ, оказалъ поденщикъ и, взваливъ послдній мшокъ, муки на телжку, отправился въ городъ, всадникъ простоялъ боле часа на берегу широкаго Мисиссипи и смотрлъ на дико волновавшуюся рку, потомъ медленно слъ на лошадь и шагомъ похалъ въ лсъ, не взглянувъ ни разу на городъ.

Поппи былъ отвезенъ въ Англію, и такъ-какъ онъ отъ тоски и морской болзни очень похудть, то новый господинъ берегъ его съ неимоврнымъ вниманіемъ и любовью. Поппи видлъ это и любилъ новаго господина, но былъ всегда печаленъ, лъ, что ему давали, и жилъ осенью и всю зиму такъ спокойно въ Англія, какъ это возможно бдной собак, увезенной изъ своего отечества.

Когда же настала весна съ новыми цвтами и почками, когда весл долгаго зимняго сна природа проснулась освженная, когда ласточки воротились домой, и онъ вспомнилъ родимый лсъ, когда все разцвло и позеленло, птицы запли, тогда напала тоска на сердце бднаго Поппи: онъ вспомнилъ свой лсъ, зеленющіе, прекрасные кусты, серебристый ручей, протекающій подл дома, онъ думалъ объ охот, о прекрасной лсной жизни, какъ тамъ голубое небо лучше, какъ звзды тамъ свтле, онъ думалъ о слд дикихъ зврей, о бо съ медвдемъ и тигромъ, и сердце у него затосковало. Поджавши хвостъ, бродить онъ, какъ будто вылили на него ушать воды.

Однажды господинъ его получилъ изъ Сенъ-Луи посылку, открылъ ее (Поппи сидлъ тутъ же) и вынулъ изъ ящика: разъ, два, тря, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять коочшыхъ оленьихъ окороковъ. Это было слишкомъ: старыя воспоминанія воскресли, Поппи вспомнилъ своего прежняго господина, какъ тотъ любилъ его, какъ, подло онъ обманулъ его, и какъ страшно-было накаваміе, внезапно ршился онъ окончить жизнь и бросился въ протекающую за домомъ рку.

Бдный Поппи, ты лежишь теперь въ чужой земл, — и только одинъ проступокъ удалилъ тебя изъ родины!

А господинъ твой? что сталось съ твоимъ бднымъ господиномъ? Тихо и одиноко сидлъ онъ въ хижин, винтовка безъ дла висла на стн. Старый Стенемсъ заболлъ и долго пролежалъ на болзненномъ одр. Когда же настала весна, когда посл зимняго сна природа воскресла, ласточки воротились въ его хижину, все позеленло и разцвло, птички запли, старику сдлалось больно и взгрустнулось въ хижин. Онъ вычистилъ винтовку отъ ржавчины и пыли, собралъ охотничьи снаряды, осдлалъ коня и помчался далеко, далеко, въ западныя степи, на сдл была привязана свернутая медвжья шкура, шкура того медвдя, котораго онъ убилъ, когда въ послдній разъ охотился съ Поппи.

VI.
МЕСТЬ.

На дальномъ запад Соединенныхъ Американскихъ Штатовъ, у Скалистыхъ горъ, на берегахъ Арканзаса, молодой человкъ (backwoodman, обитатель лсовъ), слдуя обычаю своего поколенія, построилъ одинокую свою хижину въ лсу, посреди кочующихъ индйцевъ. Онъ обрабатывалъ свое маленькое поле и трудился надъ нимъ такъ спокойно и безбоязненно, какъ-будто бы находился среди просвщеннаго народа, подъ покровительствомъ законовъ. Его звали Уильсонъ.

Жена его (одна изъ тхъ милыхъ и стройныхъ женщинъ, которыя, подобно лснымъ цвткамъ, красуются и увядаютъ въ глуши), старая мать и двое дтей составляли все семейство. Сыну его Уильяму было восемь лтъ, а дочь Клара была по третьему году. Маленькое поле молодого человка, засянное пшеницей, не требовало много времени на обработку, и потому въ свободные часы онъ ходилъ на охоту съ винтовкой на плеч. Много оленьихъ шкуръ, много медвжьяго жиру, разной дичи и меду возилъ онъ на своемъ маленькомъ челнок въ Литлъ Рок, состоявшій тогда изъ незначительнаго числа домовъ. Тамъ запасался онъ порохомъ и свинцомъ, солью, кофе, Захаромъ и необходимою одеждою для своихъ домашнихъ. Хотя нашъ поселенецъ чувствовалъ въ себ довольно силы и мужества, чтобы не бояться дикихъ своихъ сосдей, но онъ старался пріобрсти ихъ расположеніе. Нердко, когда онъ оставлялъ свое семейство, на него находила боязнь за любимыхъ сердцу, въ особенности же, если, преслдуя звря, онъ былъ принужденъ ночевать въ далеко отъ дому, ему невольно приходили на мысль частыя убійства, еще не задолго передъ тмъ случившіяся въ стран.

Наконецъ онъ привыкъ къ такой жизни, и такъ-какъ жена съ матерью не обнаруживали боязни, то онъ всячески остерегался даже напоминать имъ о возможности опасности. Время проходило тихо и спокойно, опасности не встрчалось ни разу, и мало-по-малу тревожныя мысли совершенно оставили нашего Уильсона. Таковъ характеръ человка: онъ помнитъ объ опасности тогда только, когда она стоитъ прямо передъ нимъ. Нашъ молодой поселенецъ началъ удалять отъ себя всякую заботу, считалъ своя прежнія мысли вздоромъ и уже чаще прежняго уходилъ на охоту, которая доставляла ему много выгоды.

Одинъ разъ, проходя съ собакой по лсу, онъ наткнулся на свжій медвжій слдъ, пройдя по немъ около трехъ англійскихъ миль, поселенецъ увидлъ медвдя, усердно разрывавшаго листья водъ дубомъ, чтобы добыть скрытые подъ ними жолуди. Услышавъ трескъ переломившагося подъ уильсоновыми ногами сука, медвдь вскочилъ на заднія ноги и, придерживаясь передними лапами за стволъ дерева, началъ внимательно оглядываться.

Хотя Уильсовъ былъ на довольно долевомъ разстоянія отъ звря, но, разсудивъ, что малйшее движеніе можетъ отогнать добычу, охотникъ тихо приподнялъ винтовку, прицлился и, выстрливъ, ранилъ медвдя. Но онъ дурно расчиталъ разстояніе, пуля попала не въ сердце, а склонившись на полет, ударила ниже. Почувствовъ рану, медвдь грянулся о земль и заревлъ, но прежде чмъ собака успла добжать до него, онъ вскочилъ и исчезъ посреди крутыхъ горъ, преслдуемый собакой.

Уильсонъ могъ только медленно слдовать по неровной почв, примтивъ кровавый слдъ, онъ разсудилъ, что зврь тяжело раненъ и не можетъ долго протащиться. Каково же было его изумленіе и бшенство, когда, наконецъ увидвъ свою добычу, онъ тутъ же примтилъ индйца, спокойно укладывавшаго срзанный жиръ въ шкуру, которую уже усплъ снять съ медвдя. Мало того, около индйца лежала на трав собственная его собака, врный Понте, съ раздробленнымъ черепомъ. Въ нсколько секундъ Уильсонъ былъ подл краснокожаго а, задыхаясь отъ гнва, спрашивалъ его:

— Кто убилъ мою собаку?

— Срый Соколъ разв овца? разв я позволю безнаказанно травить себя собакой? въ свою очередь угрюмо спросилъ темный охотникъ.

— Срому Соколу слдуетъ сидть съ бабами, если онъ не уметъ самъ охотиться, а подбираетъ чужую добычу! сказалъ съ бшенствомъ Уильсонъ.— Ты не соколъ, а воронъ, что бросается на падаль! прибавилъ онъ, хватаясь за ножъ.

— А кто просилъ тебя въ наши края? проворчалъ Срый Соколъ: — если бы ты охотился за Аллеганскими горами, твоя блая собака не попалась бы подъ мою руку.

И говоря эти слова индецъ презрительно оттолкнулъ трупъ собаки носкомъ своего мокассина.

Охотникъ не вытерплъ: прежде чмъ дикарь усплъ пошевельнуть рукой или увернуться отъ быстраго нападенія, онъ почувствовалъ сильную руку благо. Приподнятый съ земли, индецъ полетлъ черезъ убитаго медвдя и грянулся на острые камни.

Однако быстре молніи онъ снова вскочилъ на ноги. Схвативъ свой томагаукъ, онъ бросилъ его въ голову Уильсона. Острое оружіе сорвало съ него шапку. Въ ту же минуту ножъ сверкнулъ въ рук Сраго Сокола, какъ тигръ кинулся онъ на Уильсона и прежде чмъ молодой охотникъ усплъ опомниться, ударилъ его два раза въ животъ.

Но Уильсонъ не потерялъ силы и смлости. Онъ снова схватилъ врага обими руками, снова приподнялъ его и, освободивши свою правую руку, три раза вонзилъ ему въ грудь широкій охотничій ножъ, бросилъ умирающаго на трупъ собаки и самъ, изнемогши отъ трудной борьбы, опустился на землю. Кровь выступила красной волной изъ-подъ охотничьей рубашки. Припавъ къ стволу сосны, поселенецъ лежалъ нсколько времени, почти безсознательно прикрывъ раму обими руками, между которыми кровь его медленно текла на землю.

Еще разъ очнулся несчастный, пытался приподняться, но силы ему измнили, онъ чувствовалъ, что конецъ его приближается, онъ хотлъ молиться, но мысли его путались. Въ послдній разъ призвалъ онъ имена жены, дтей, опрокинулся назадъ и испустилъ духъ.

——

Былъ вечеръ, жена Уильсона съ безпокойствомъ подходила къ дверямъ и смотрла въ поле, вглядываясь, не возвращается ли мужъ съ долгой охоты, потому-что онъ не взялъ съ собою плаща, а ночь была холодна и сурова.

Старая мать сидла у камина, сложивъ руки на колняхъ, и смотрла пристально на пламя, между тмъ, какъ маленькая Клара играла у ногъ ея и ласкаясь прислоняла свою русую головку къ ногамъ старухи, которая тогда, отворачивая глаза отъ огня, клала лвую руку на голову дитяти и любовалась его кудрями.

— Не знаю, отчего мн сегодня вечеромъ грустно, сказала молодая женщина: — Уильсонъ часто не бывалъ по вечерамъ дома, никогда однако я такъ сильно не тосковала, какъ сегодня. Втеръ душъ сегодня очень сильно: не случилось ли съ нимъ несчастья отъ падающихъ деревъ? ахъ, еслибы онъ былъ дома! и гд же Уильямъ? какъ долго не несетъ онъ пшеницы.

— Придетъ, отвчала старуха: — можетъ быть онъ нашелъ слдъ и зашелъ далеко въ лсъ, вроятно, когда стемнемъ, онъ воротится домой, приготовь лучше ужинъ, онъ, врно, проголодается.

Уильямъ воротился съ поля и пронесъ пшеницу, накормилъ лошадь и вошелъ въ комнату, между тмъ его мать поставила жаровню съ пшеничнымъ хлбомъ на очагъ и посыпала горящихъ угольевъ на крышу.

— Пойди, Уильямъ, сказала она ему: принеси мн немного дровъ, прежде чмъ стемнетъ, и положи два шеста въ плетень, чтобы коровы не вбжали еще разъ въ ограду, какъ въ прошедшую ночь, когда он обгрызли лучшій нашъ соляной мшокъ.

Стало совершенно темно, молодая женщина поставила свою прялку въ сторону, и подойдя къ дверямъ, опять выжидала мужа.

Какъ она была счастлива, что не могла видть сосны, подъ которою лежалъ мужъ ея, блдный и истекшій кровью!

Ночь была мрачная, небо обложилось тучами, ихъ темныя массы приближались съ запада черне и черне и повисли надъ зеленымъ лсомъ.

— Пойдемъ, матушка, поужинаемъ. Уильсонъ сегодня не придетъ домой, вдь на двор такъ темно, что руки передъ глазами не видно, и если бы онъ былъ въ полумили, то и тогда пришлось бы переночевать въ лсу, замтилъ Уильямъ.

— Потруби въ рогъ, сказала мать:— если онъ услышитъ, то врно отыщетъ дорогу.

— Ахъ да, я и забыла о рог, закричала Анна, взяла его изъ угла и, обратясь лицомъ въ ту сторону, откуда ожидала мужа, затрубила нсколько разъ: отрывистые звуки далеко отдались въ мертвой тишин темной ночи. Когда она замерли, Анна долго прислушивалась и ждала отвтныхъ звуковъ своего мужа, потомъ, еще и еще звучалъ рогъ, но Уильсонъ не приходилъ, об женщины, недовольныя и безпокойныя, сли съ Уильямомъ за столъ.

Въ тотъ самый день, когда Срый Соколъ имлъ несчастно кончившуюся стычку съ Уильсономъ, три молодыхъ индйца шли по берегу Кадрона, чтобы сойтись въ условленномъ мст, съ отцамъ своимъ, Срымъ Соколомъ.

Прибывъ къ мсту, они зажгли костеръ, и поставили палки съ большими кусками оленины, общавшими голоднымъ пріятную трапезу.

— Посмотри, какъ орлы летятъ къ той долин, сказалъ одинъ изъ охотниковъ:— я схожу и посмотрю, не растерзалъ ли тигръ оленя, не приготовила ли пищи орламъ винтовка Сраго Сокола.

Онъ поднялъ ружье свое, лежавшее на трав, и ушелъ въ чащу. Мясо изжарилось, братья окончили завтракъ, старшій воротился: а пояс висла свжая кожа съ черепа, платье и моккасины были въ крови. Взоръ его былъ страшенъ. Оба брата вскочили съ травы, схвативъ винтовки, послдовали за старшимъ, не произнося ни слова и не длая никакихъ вопросовъ. Когда они обогнули утесъ, глазамъ ихъ представилось мсто описанной нами схватки Уильсона съ Срымъ Соколомъ.

— А! закричали оба, отскочивъ въ одно время.

Страшное зрлище, представившееся ихъ глазамъ, казалось безобразнымъ пятномъ на красот живописнаго пейзажа, самые солнечные лучи, отражаясь въ большой луж застывшей крови, увеличивали отвращеніе къ этому мсту.

Прежде всхъ пришедшія братъ поднялъ трупъ отца съ трупа собаки и посадилъ его къ стволу дуба, а съ уильсонова черепа снялъ кожу, когда онъ подошелъ, птицы отлетли, но вскор опять спустились, продолжая клевать трупы.

Вс три брага тотчасъ же начали плясать около труповъ свой смертный танецъ, дикими напвами выхваляя храбрость убитаго отца, хитрость на охот, и другія добродтели. Псня окончилась клятвою мщенія всему дому убійцы. Томагауками вырыли они плоскую могилу, опустили въ нее трупъ отца со всми охотничьими принадлежностями и завалили ее тяжелымъ деревомъ, чтобы волки не могли вырыть тла.

Причину боя они скоро узнали, убитый медвдь, мертвая собака, томгаукъ, брошенный рукою дикаря и глубоко врзавшійся въ сосну, раны отъ ножей на обоихъ трупахъ, все это легко объяснило догадливымъ дтямъ природы весь ходъ дла, мщеніе, страшное мщеніе было общано семейству несчастнаго, сильная рука котораго, теперь расклеванная птицами, не могла защитить слабыхъ.

Окончивъ это, они удалились: старшій братъ впереди, два другіе пошли по его слдамъ, одна цль наполняла сердца ихъ, одно чувство выражалось въ сверкающихъ темныхъ глазахъ — желаніе мщенія.

Черныя тучи поднимались на запад и росли выше и выше, солнце закатилось и мрачная ночь спустилась на чащу. Не ршаясь искать своихъ жертвъ въ этой темнот среди непроходимыхъ колючихъ растеній и дикихъ виноградниковъ, темнокожіе войны ршились отложить на-время исполненіе своего намренія.

Они зажгли огонь и молча расположились вокругъ него. Такъ сидли они около часу, задумавшись и не говоря ни слова, какъ вдругъ раздался въ воздух пронзительно ясный звукъ рога.

Вс поняли значеніе этого сигнала. Адская улыбка мелькнула на темныхъ лицахъ, и въ ту же минуту, схвативъ ружья, они бросились въ ту сторону, откуда слышался звукъ, которымъ бдное семейство призывало единственнаго своего покровителя.

——

Милая Клара давно заснула, играя у камина. Она лежала, подложивъ подъ голову бленькую ручку и плотно прислонившись къ большой блой кошк, которая, самодовольно мурлыча, прижималась къ хорошенькому дитяти.

Хотя индйка была вкусно изжарена и оленина и медъ были любимыми блюдами всего семейства, но въ этотъ вечеръ об женщины не могли стъ. Одинъ Уильямъ лъ усердно, говоря, что отецъ привыкъ ночевать въ лсу, и что съ разсвтомъ онъ будетъ дома.

Женщины старались вритъ словамъ мальчика, однако Анна нсколько разъ подходила къ дверямъ и трубила въ рогъ. Буря усиливалась. Ослпительная молнія освщала стонавшій отъ втра лсъ, и громъ страшно перекатывался въ отдаленіи.

Старуха подняла съ полу спокойно уснувшую Кларочку и уложила ее на постельку, она подошла къ ламп, чтобы погасить ее. Въ это время послышался стукъ въ двери.

— Папа идетъ, закричалъ Уильямъ, подскочивъ къ дверямъ, отодвинувъ задвижку, онъ отворилъ дверь и съ раздвоеннымъ черепомъ упалъ на руки вскрикнувшей матери.

Какъ тни проскользнули въ домъ трое краснокожихъ убійцъ. Страшно описывать вс ужасы индйскаго мщенія. Одинъ изъ мн повлекъ жену Уилсона къ камину, и несчастная женщина были убита однимъ ударомъ томагаука. Другой братъ схватилъ старуху, накрутилъ волосы ея на руку, и въ тоже время третій индецъ приподнялъ дитя, снявшее въ постели. Вырвавшись изъ рукъ своего мучителя, бдная женщина съ отчаяніемъ бросилась на изступленнаго дикаря, схватила дитя, и прижавъ его къ груди, молила изверга о пощад. Но скоре пойманный олень могъ бы получить пощаду отъ схватившей его гіены.

Самый высокій изъ братьевъ оттолкнулъ несчастную въ другой уголъ комнаты и, приподнявъ маленькую Клару, ударилъ ее блокурую кудрявую головку объ дверь.

Старуху видла смерть своего любимаго дитяти. Страшный огонь сверкнулъ въ ея потухшихъ глазахъ, она выпрямимъ и устремила на мучителей взглядъ, отъ котораго и ликари не могли не содрогнуться. Поднявъ сухую руку, заговорила она на язык ирокезовъ.

— Да накажетъ васъ великій духъ! произнесла она: — пусть растерзаютъ тла ваши хищные зври и разнесутъ кости ваши! Пусть орлы расклюютъ ваше мясо! Пусть волки насытятся вами!

Томагауки братьевъ размахнулись, но суевріе удерживало ихъ руки. Бдная старуха, потерявшая разумъ, при вид смерти всхъ любимыхъ ею существъ, показалась имъ сверхъестественнымъ созданіемъ, близкимъ къ ихъ великому духу. Ужасъ ихъ былъ неописанный, черезъ нсколько минутъ, услышавъ новое проклятіе, убійцы бросились бжать, забывъ даже взять съ собою черепъ убитой двочки.

Старуха подняла дитя, поцаловала его и стала носить холодный трупъ на рукахъ по комнат, называя свою Клару всми ласковыми именами.

— Пойдемъ, ангелъ мой, не смотри на меня такъ пристально, спи, моя милашка, сколько у тебя крови на лиц! пойдемъ, я разскажу теб сказку и убаюкаю тебя, а когда ты проснешься, придетъ твой папа. Папа? ахъ, если-бы папа былъ здсь, душенька! посмотри, и мама устала, она лежитъ тамъ на земл и спить, и братъ тоже. Баю, баюшки, баю.

И она качала на колняхъ трупъ дитяти, прося его не смотрть такъ пристально, быть добрымъ дитятей и не спать.

Одинъ изъ деревянныхъ стульевъ хижины, во время страшной сцены, упалъ въ огонь и загорлся, пламя ползло сначала по нижнимъ бревнамъ камина, высохшимъ отъ всегдашней близости огня, охватило ихъ, пробиралось дале и дале и освтило краснымъ свтомъ печальную комнату.

Одна часть дома горла, а старуха, забывъ все и качая маленькій трупъ, ожидала, что внучка закроетъ глазки, открывшіеся въ предсмертныхъ судорогахъ.

Все ближе подходило пламя, захватило уже трупъ женщины, платьея тлло. Жара въ комнат сдлалась нестерпимою.

— Пойдемъ, душенька: здсь, тепло, ты потешь, посмотри, какъ ты мокра… или это кровь? пойдемъ, и мама тотчасъ пойдетъ за нами.

Играя вышла она съ ребенкомъ на освщенный пламенемъ дворъ. Передъ ней провалились верхнія перекладины дома, загородили входъ, и взлетли милліоны искръ къ темному ночному небу.

Старуха ничего не замчала, она укачивала ребенка и пла старинныя псни. Когда домъ сгорлъ, когда огонь потухъ, когда холодный ночной втеръ пронзительно сталъ продувать ея легко прикрытое тло и трупъ дитяти въ рукахъ ея длался все холодне и холодне, она пришла съ своей ношей къ тлющимъ бревнахъ развалинъ и, дрожа отъ холода, начала свое однообразное пніе.

Въ такомъ же положеніи нашло ее на другое утро солнце, появившись надъ зеленымъ моремъ листьевъ и освтивъ мсто страшнаго злодянія.

Въ это самое время скользилъ по рк маленькій каноэ, въ которомъ сидлъ одинъ гребецъ. То былъ другъ Уильсона, котораый, проплывъ наканун нсколько миль и возвращаясь теперь домой, увидлъ догаравшій домъ.

Онъ тотчасъ переплылъ рку, чтобы посмотрть, нтъ ли возможности спасти кого-нибудь и среди полусгорвшихъ труповъ увидлъ страшную картину безумія и смерти. Легко было ему угадать убійцъ: уже не первый домъ, не первое семейство подвергалось разрушенію отъ рукъ индйцевъ, которые въ свою очередь испытывали много жестокостей отъ блыхъ.

Онъ безъ сопротивленія взялъ безумную старуху и трупъ ребенка, уложилъ ихъ въ каное и, отплывъ около четырехъ миль внизъ по рк, остановился у жилища родственниковъ погибшихъ жертвъ.

——

Въ тридцати англійскихъ миляхъ отъ Арканзасъ-поста вливается въ рку Арканзасъ небольшая рчка, которая, несмотря на малость свою при усть, течетъ сотни миль по прекрасной, плодоносной долин, ее окружаютъ крутыя горы, покрытыя лсомъ, гд въ прежнее время водилось множество дичи. И теперь иногда выступаетъ тамъ стройный олень и дикая индйка качается ночью на величественныхъ дубахъ долины, даже хитрый шакалъ разбойничаетъ тамъ и, выждавъ въ засад беззаботную добычу, гоняется за ней и безпощадно поражаетъ.

Весной, посл разсказаннаго нами происшествія, на одномъ изъ рукавовъ этой рчки поселилась шайка индйцевъ изъ семейства шоктавсовъ. Группы пестро разукрашенныхъ индйцевъ представляли необыкновенную картину среди красиваго мстоположенія.

Мужчины ходили на охоту, иные съ ружьями и собаками, другіе же просто съ луками и стрлами. Женщины принимали добычу, потрошили убитыхъ зврей, вывшивали кожи для сушки, коптили мясо, выпускали медвжье сало и наполняли имъ мха изъ оленьей кожи.

Иногда мужчины съ томагауками, женщины съ корытами отправлялись срубать найденное вблизи дерево съ сотами, наполнить медомъ корыта и по возвращеніи домой спустить его въ мшки, подобные тмъ, которые употребляются у нихъ для медвжьяго сала.

Весело было видть, какъ маленькіе полунагіе мальчики и двочки торопливо подносили къ срубленному дереву горящія гнилушки и хворостъ, чтобы отогнать пчелъ, и какъ прыгали они, когда какая-нибудь сердитая пчела, несмотря на дымъ, глубоко впускала острое жало въ ихъ смуглое тло. Если же, при первомъ паденіи дерева пчелы слишкомъ бсились, что обыкновенно бываетъ при богатыхъ ульяхъ, они съ радостными криками и хохотомъ бросались, преслдуемые метательными врагами, въ самые густые кусты, или бжали къ ближнему ручью и, ныряя въ вод, спасались отъ своихъ крылатыхъ преслдователей.

Не вс индйцы этой страны принадлежали къ семейству шоктавсовъ: между ними гостили три чужестранца съ другого берега Арканзаса. То были три сына Сраго Сокола, которые, боясь мщенія блыхъ сосдей за убитое семейство, скрывались въ дикихъ горахъ. Несмотря на согласіе свое съ этимъ поколніемъ индйцевъ, братья ходили большею частью вмст и охотились втроемъ.

Разъ утромъ они пробирались съ ружьями по южной сторон холмовъ, когда дв ихъ собаки подняли въ чащ тигра огромной величины. Но прежде чмъ кто-либо изъ нихъ усплъ выстрлить, зврь скрылся, преслдуемый собаками. Охотники не могли довольно скоро приготовиться къ погон, и потому продолжали только держаться одного направленія, не обращая вниманія на мелкую дичь и прислушиваясь къ лаю борзыхъ, который раздавался то дале, то ближе, смотря по ходу охоты. Наконецъ вечеромъ, когда солнце озолотило верхи деревъ, скворцы полетли къ своимъ гнздамъ, тамъ и сямъ послышалось на соснахъ хлопанье крыльевъ дикихъ индекъ, собаки настигая тигра, остановились, завыли и залаяли передъ деревомъ, на которомъ скрылся врагъ ихъ.

Почти совершенно обезсилвъ, прибыли къ мсту двое изъ охотниковъ. Старшій прицлился, но отъ усталости рука его дрожала, онъ попытался еще разъ — и долженъ былъ отказаться. Другой, видя, что тигръ намревается спрыгнуть на землю, и боясь продлить охоту, а быть можетъ и совсмъ выпустить изъ рукъ трудно-настигнутаго звря, быстро поднялъ винтовку и выстрлилъ.

Тигръ, тяжело раненный, падая съ сука, на которомъ стоялъ, повисъ на немъ передней лапой, посл тщетныхъ попытокъ снова поднять, пуля старшаго индйца сразила его, зврь выпустилъ сукъ изъ лапъ и грянулся на землю, въ-мигъ бросились на него собаки, но едва он коснулись до него, какъ тигръ схватилъ одну изъ нихъ и разорвалъ, другая же съ остервенніемъ впилась въ него. Охотники, опасаясь потерять послднюю и лучшую собаку, подскочили въ ту же минуту съ поднятыми ножами , чтобы нанести зврю послдній ударъ.

Тигръ, при вид новыхъ враговъ, сдлать страшное усиліе. Онъ освободился отъ утомленной и раненой собаки и съ яростью бросался на охотниковъ, которые, ожидая нападенія, твердо стояли другъ возл друга, уставивъ свои ножи на свирпое животное.

Короткіе клинки пронзили тло тигра, но индйцы не могли избгнуть бшенства звря и злого рока. Бшеный тигръ поднялся на заднія ноги и, падая впередъ, однимъ взмахомъ страшной лапы раскроилъ грудь одному изъ братьевъ, такъ-что тотъ съ громкимъ воплемъ отшатнулся, тогда зврь, бросившись на другого индйца, схватилъ его и хотлъ разорвать, но силы ему измнили, въ предсмертной борьб схватилъ онъ несчастнаго за горло, и оба испустили духъ, истекая кровью.

Младшій подосплъ только, чтобы увидть одного изъ своихъ братьевъ мертвымъ, другого умирающимъ, и въ тоже время его сердце было поражено воспоминаніемъ о проклятіи старухи.

— Маниту! кричалъ онъ, выпустивъ изъ руки винтовку : — Маниту, заклятіе бснующихся! горе намъ: Маниту сердитая, и мы преданы царству Нанабоца.

Смертная блдность покрыла лицо умирающаго, услышавшаго слова эти, онъ протяжно застоналъ, вытянулся и испустилъ духъ.

Солнце зашло, и глубокіе сумерки покрыли спокойныя деревья, наступила ночь , потому-что въ лсахъ на востокъ отъ скалистыхъ горъ солнце , едва спустившись , будто поглощаетъ въ себя лучи, и глубокій мракъ слдуетъ быстро за дневнымъ свтомъ.

Молодой воинъ сложилъ два трупа братьевъ на одно мсто, покрылъ ихъ шерстянымъ покрываломъ, навалилъ на нихъ столько дровъ, сколько могъ собрать, для прикрытія отъ хищныхъ зврей, и убжалъ. Онъ думалъ о помшавшейся старух и не смлъ провести ночь подл жертвъ ея проклятія.

Такъ бжалъ онъ нсколько времени, пока сумерки не спустились окончательно, и, утомленный бгомъ, а еще боле испуганный мыслью о страшной старух, онъ скоро повалился на землю и не могъ двинуться съ мста.

Такъ лежалъ онъ нсколько часовъ, какъ вдругъ въ нсколькихъ шагахъ услышалъ онъ вой волковъ. Краснокожій тихо приподнялся на локт и со страхомъ вслушивался въ эти сурово-дикіе голоса. Казалось, старый волкъ предводительствовалъ цлымъ стадомъ, сначала раздавался въ лсу глубокій, жалобный голосъ и затихъ на минуту, потомъ снова тотъ-же звукъ, сильне, жалобне, вдругъ огласила лсъ такая дикая, бшеная мелодія, что испуганныя ночныя птицы прекратили свое пніе, только филинъ скрылся въ боле уединенное мсто, чтобы оттуда спокойно испускать свой не мене страшный крикъ.

Сынъ лсовъ зналъ слишкомъ хорошо образъ жизни этихъ животныхъ и не боялся насчетъ своей участи, напротивъ того, близость живыхъ существъ служила ему въ эту минуту ободреніемъ. Долго лежалъ онъ и прислушивался къ вою волковъ, то густому и низкому, то возвышавшемуся до звуковъ, страшно пронзительныхъ.

Врная собака его, ласкаясь, положила свою морду на плечо господина, индецъ обернулся къ смлому животному, такъ недавно въ борьб съ тигромъ употребившему вс возможныя усилія къ побд надъ врагомъ, и потрепалъ ему затылокъ. Но вдругъ, громко взвизгнувъ собака отскочила и поползла потомъ снова къ господину, махая хвостомъ, какъ бы въ извиненіе за то, что пренебрегла ласкавшую ее руку, между тмъ, какъ причиною ея движенія были раны, оставленныя на тл ея когтями тигра.

Вой волковъ прекратился: они отыскали мсто, гд лежали трупы.

Они сначала нашли трупъ собаки и съ бшенствомъ разорвали его. Индецъ задумчиво прислонился къ дереву, когда вой, все боле и боле громкій, снова раздался въ тиши, мысль о томъ, что они нашли трупы, быть можетъ вырыли теперь тла изъ-подъ дерев, начали свою трапезу, воспоминаніе о послднемъ проклятіи старухи — все, все наполняло сердце его непреодолимымъ страхомъ. Волосы стали у него дыбомъ, онъ вскочилъ и помчался дикими прыжками чрезъ чащу…. куда? ему было все равно — только дальше, дальше отъ страшныхъ завываній.

Наконецъ, утомленный до полусмерти, повалился онъ на землю, кругомъ все было тихо, какъ въ могил. Онъ завернулся въ плащъ и скоро заснулъ, но и во сн старуха поднимала изсохшія руки, произносила слова проклятія и громко хохотала, разсказывая ему судьбу его братьевъ.

——

Былъ прелестный осенній день, одинъ изъ дней того время года, которое въ сверной части Америки называется ‘индйскимъ лтомъ’. Наступленіе осени ясно обозначалось: зрлые жолуди падали съ трескомъ на сухіе листья, зелень сассафраса покрылась огненными свтложолтыми пятнами, которыя-служатъ признакомъ, что растеніе скоро увянетъ. Дикій виноградъ вислъ тяжелыми синими кистями съ высокихъ и стройныхъ дубовъ, по которымъ ползли его вьющіеся стебли, и перезрвшія мускатныя ягоды валялись между жолудями и сухими листьями.

Солнце опустилось за зеленое лиственное море, когда четверо всадниковъ остановились подъ большимъ краснымъ дубомъ, не берегу маленькаго ручья.

Первый, высокій, стройный мужчина былъ одтъ, какъ и другіе въ охотничьей рубашк, леггинахъ и моккасинахъ, изъ-подъ синей шотландской шапки выглядывали отдльными кудрями блоснжные волосы и придавали добродушному лицу его какую-то нжность. Передъ нимъ лежала на сдл винтовка. Оборотясь къ товарищамъ, онъ сказалъ:

— Здсь, кажется, удобное мсто, вода хороша, вотъ это сухое дерево возьмемъ на дрова, а густой дубъ укроетъ насъ отъ росы, если бы ночью пошелъ дождь, то на кустахъ можно растянуть плащи и устроить покойный ночлегъ.

— Хорошо, Стевенсъ! у тебя врный глазъ въ подобныхъ случаяхъ, отвчалъ маленькій, толстый пожилой человкъ, соскакивая на землю и принимаясь разсдлывать лошадь, жаль только, что на проклятой охот разбилъ я свою фляжку съ водкой. Чтобы мы теперь сдлали, если бы не взяли съ собой завтрака? пришлось бы жевать сассафрасовые листья и жолуди да закусывать кислымъ виноградомъ, а это хоть и здорово, какъ говоритъ нашъ аптекарь въ Поллок, да невкусно. Нтъ, мое медвжье сало и хлбъ пріятне! И, говоря это, онъ вынулъ изъ-подъ сдла длинный, туго набитый мшокъ и, пригнувъ низенькое деревцо, повсилъ на него свои припасы для предохраненія отъ собакъ.— Вотъ, въ прошлый разъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ Стевенсу:— твой Плутонъ, негодная тварь утащилъ все мое сало, а когда я хотлъ отнять, то онъ еще накрылъ добычу обими лапами и принялся скалить зубы.

Всю провизію удалили отъ собакъ, сдла и плащи разложены были подъ деревомъ въ вид постелей и подушекъ, лошадямъ связали переднія ноги и, чтобы на слдующее утро скоре найти ихъ, на шею надли колокольчики.

Путники усердно принялись разводить огонь, жарить сырое мясо, а главное грться отъ ночной сырости. Скоро веселое пламя начало подыматься выше и выше.

Одинъ изъ младшихъ охотниковъ, загорлый, черноглазый и черноволосый юноша, подошелъ также къ огню и бросился на свой плащъ.

— Слдовало бы позвать собакъ, это они переполошатъ весь лсъ, сказалъ онъ съ досадою:—вотъ и теперь я слышу, какъ возятся он въ камыш, около рки. И отчего, въ-самомъ-дл, он все вертятся тамъ? Вдругъ молодой человкъ вскочилъ съ своего мста и, приложивъ руку къ уху, началъ прислушиваться къ отрывистому, визгу и громкому лаю собакъ.— Генри, пойдемъ туда? сказалъ онъ, обращаясь съ живостью къ четвертому охотнику, молодому человку, съ русыми волосами и голубыми глазами, который, прислонившись къ дереву, также прислушивался къ лаю.

— Да полноте, прервалъ ихъ старый Стевенсъ:— вы избалуете собакъ, если покажете, что вамъ весело стрлять по всякой дряни, тогда намъ придется отказаться отъ медвдей и гоняться за блками да дикими мошками. Бросьте ихъ: пусть себ лаютъ подъ деревомъ.

— Стевенсъ правъ! сказалъ старый Гарперъ:— скотамъ только и нужно пошумть, слышите, какъ он воютъ, чортъ меня побери, если мы завтра цлый день не проздимъ, пока найдемъ порядочный слдъ…. Потруби въ рогъ, Генри: онъ лежитъ за тобою. Молодой человкъ, спокойно улегшійся-было близь огня, схватилъ огромный бычачій рогъ и затрубилъ нсколько разъ громко и протяжно. Собаки замолкли на короткое время, а потомъ между ними поднялся такой страшный и жалобный вой, что вс охотники громко расхохотались. Вслдъ за тмъ Генри бросилъ рогъ на траву и вмст съ Гарперомъ началъ развшивать тонко разрзанные куски мяса на деревянныя палки и, поставивши ихъ къ огню, подложилъ подъ нихъ ломти хлба, чтобы сберечь капающій съ мяса жиръ.

Стевенсъ и Джемсъ, или Нимъ, какъ его называли, не тратили времени напрасно, а заботливо поддерживали огонь.

Вскор, мало-по-малу, начали собираться собаки, ихъ явилось семь, махая хвостами, подходили он и привтливо щелкали зубами, въ ожиданіи корма. Самая большая изъ нихъ, красносраго цвта, по голов, тлу и сверкающимъ глазамъ совершенно похожая на волка, ласкаясь, прислонилась къ старому Стевенсу, который лежалъ, опрокинувъ голову на сдло.

— Ну, Плутонъ! чего теб, старикашка? спросилъ охотникъ, добродушно, смотря въ глаза прекрасному животному. Услышавъ голосъ господина, собака положила правую лапу на грудь его и, прежде чмъ тотъ усплъ отвернуться, облизала ему все лицо. Ну, пошелъ, ложись говорилъ старый охотникъ. Экой ты необтесанный!

— Это пребезстыдный песъ, замтилъ Гарперъ:— спроси только мистриссъ Впиліамсъ. Недавно она хотла варить мыло , собрала все свое старое сало и поставила къ дверямъ, чтобы навалить въ котелъ — и чтожь? не успла она отлучиться на дв минуты, какъ Плутонъ уплелъ половину сала! Нимъ, дай собакамъ кусокъ хлба, авось завтра утромъ чего-нибудь еще добудемъ. Должны же въ этихъ мстахъ водиться медвди. Да, кстати, господа, разсказывалъ, ли я вамъ мою исторію о медвд, и о томъ , какъ я упалъ въ дупло? Нтъ еще? ну, хорошо, такъ послушайте и учитесь присутствію духа.

Вс услись, ожидая общаннаго разсказа, Гарперъ былъ извстенъ во всей стран своимъ балагурствомъ и шутками. Поправивъ свой плащь, старикъ приподнялся на локти и отогналъ одну изъ собакъ, которая разлеглись-было подъ самымъ его носомъ.

‘Тому боле пятнадцати лтъ, началъ онъ, я былъ еще тогда молодымъ и красивымъ мужчиной, пятеро насъ изъ Винцелловъ перехали чрезъ Огіо и прибыли въ знаменитый охотничій край Кентуки, дичи было множество, и медвди бгали какъ у насъ свиньи. Поохотившись нсколько дней, я бродилъ въ одно утро по лсу и недалеко отъ себя увидлъ пустое дерево, съ большимъ отверстіемъ. Постой, думаю я, дерево это кажется мн зимней квартирой одного изъ жирныхъ черныхъ молодцовъ, подхожу и, осматривая дерево со всхъ сторонъ, вижу ясные слды, по которымъ нетрудно было мн догадаться, что медвди лазили вверхъ и внизъ по дереву, дай-ка, думаю я, ползу наверхъ и понюхаю, не пахнетъ ли медвдемъ, и коли отыщу что-нибудь, схожу за товарищами. Между тмъ я неосторожно наступилъ на край дупла, кусокъ гнилого дерева подломился, и я падаю и быстро спускаюсь въ дупло точь-въ-точь, какъ пуля въ ружейный стволъ.

Однако паденіе мое не сопровождалось никакимъ несчастіемъ. Одно только обстоятельство ужасало меня: что, если медвдь лежитъ подъ моими ногами? Черезъ нсколько секундъ я успокоился: все было благополучно, и только ноги мои завязли до колнъ въ истлвшей сердцевин гнилого дерева. Я убдился очень скоро, что дерево это не задолго предъ тмъ, а можетъ быть даже еще и въ настоящее время, служило жилищемъ медвдю, въ первыя минуты я едва могъ дышать отъ остраго запаха, и самая внутренность ствола была такъ гладка и оскоблена, какъ-будто его нарочно выстрогали.

Осмотрвшись вдоволь, я хотлъ выйти, но кто же опишетъ мой ужасъ, когда я открылъ, что для того, чтобы выйти изъ дупла, необходимо имть когти и силу медвдя. Своему заклятому врагу не желаю подобной минуты. Холодный потъ выступилъ на всемъ тл, колни у меня подогнулись. Кричать и шумть было бы безумно: на разстоянія по-крайней-мр восьмидесяти миль не было жилья, исключая разв хижины на другомъ берегу Огіо. Къ тому же мы на-канун сговорились съ товарищами итти внизъ по рк, и они могли подумать, что я пошелъ впередъ, между тмъ какъ мн приходилось прощаться съ жизнію. Мысль о голодной смерти промелькнула въ моей голов, я вскочилъ и попытался-было вскарабкаться ко крутой стн, но напрасно: хотя отчаяніе и придавало мн силы, но я не нашелъ опоры, и хотя по временамъ поднимался немного, но каждый разъ падалъ внизъ еще глубже. Мысль о самоубійств нсколько облегчила меня, при мн былъ ножъ, и я зналъ по-крайней-мр, что умру не голодной смертью, а разомъ, безъ мученья.

Долго сидлъ я въ раздумья, судорожно сложивъ руки, какъ вдругъ услышалъ, что кто-то снаружи карабкается по стволу дерева. Я притаилъ дыханіе и сталъ прислушиваться, ободренный мыслью о помощи, я хотлъ-было закричать, но въ ту же минуту закрылось надо мною отверстіе, густой мракъ окружилъ меня, одна мысль пришла въ голову: наврно то былъ медвдь, который возвращается въ свое логовище.

Что теперь длать? бороться съ нимъ? хороша борьба! подумалъ я — и все-таки вынулъ ножъ и крпко сжалъ его рукоятку. Дупло было глубиною до тридцати футовъ, медвдь вроятно не ждалъ, кого найдетъ внизу! Когда онъ спустился довольно низко, мн пришла другая идея: я вдвинулъ ножъ на свое мсто, и въ ту минуту, какъ зврь находился надъ самою моею головою (вы знаете, онъ входитъ всегда задомъ въ дупло), вцпился я обими руками въ толстую шкуру его ляшекъ, а для большей врности схватилъ зубами короткій хвостъ медвдя.— Я повисъ на немъ какъ піявка. Что думалъ тогда медвдь, понравилось ли ему такое неожиданное приключеніе въ собственномъ его дом, мн неизвстно, я знаю только то, что съ первой же минуты, онъ не лниво взобрался наверхъ, а вцпившись сильными костями въ дерево, съ быстротою труса ползъ изъ дупла, по той же дорог, гд за минуту спускался такъ спокойно и самодовольно. Я боялся одного, чтобы въ дорог силы его не ослабли, но въ одно мгновеніе я былъ уже наверху дерева, и едва высунулась голова моя наружу, какъ я выпустилъ медвдя изъ рукъ и зубовъ, уцпился за край отверстія, чтобы снова не упасть въ дупло, потому-что медвдь вроятно не явился бы во второй разъ ко мн на-помощь. Какъ молнія слетлъ онъ съ дерева и, прежде чмъ я успть спокойно уссться и выплюнуть волосы, оставшуюся у меня во-рту медвжью шерсть, какъ владтель ея исчезъ въ чащ.

— И вы не успли даже поблагодарить его? сказалъ, смясь, Стевенсъ.

— Благодарить? нтъ! ворчалъ Гарперъ: — трусъ удралъ безъ оглядки.

Среди смха и разсказовъ подобнаго рода, прошелъ вечеръ и настало время лечь спать. Генрихъ и Нимъ подвалила дровъ въ огонь, сдвинули уголья, принесли нсколько кружекъ воды изъ ближняго ручья, сняли свои леггины и моккасины, покрыли ими винтовки, лежавшія подл нихъ, завернулись въ плащи и вскор вс заснула глубокимъ сномъ.

Съ разсвтомъ старыя Стевенсъ разбудилъ спящихъ, они намревались въ тотъ день сильно поохотиться: страна изобиловала дичью.

Весело зашевелились охотники, раздули огонь, такъ-что искры взвились въ сромъ утреннемъ воздух, умылись въ студеномъ ключ и изготовили незатйливый завтракъ: небольшой кусокъ мяса на брата и еще меньшую порцію для каждой собаки.

— Ну, сказалъ смясь Гарперъ: — если мы сегодня худо будемъ цлиться, то вечеромъ можно будетъ стянуть поясъ поплотне, да и то правда, что собаки наши будутъ бжать какъ черти, лишняя пища, кажется, не обременила ихъ.

Между тмъ молодые люди отыскали лошадей, осдлали и, прежде чмъ сли на нихъ, посыпали пороху на полку. Рогъ созвалъ собакъ, которыя съ радостнымъ лаемъ подпрыгивали къ лошадямъ, въ нетерпливомъ ожиданіи начала охоты.

Мсто охоты было въ штат Арканзасъ, на узкомъ пространств земли, образуемомъ двумя маленькими рками, впадающими въ Мисиссипи. Густой, почти непроходимый камышъ покрывалъ часть этого мста, тамъ и сямъ попадался открытый лсъ, гд множество опрокинутыхъ и полусгнившихъ деревъ длали его тоже недоступнымъ для всадниковъ, но въ пылу охоты часто случается , что едва собаки найдутъ звриный слдъ п пустятся по немъ, какъ лошади летятъ чрезъ кустарникъ съ такою легкостью и быстротою, что всаднику остается только беречься дикаго виноградника и другихъ вьющихся растеній , которыя часто выбрасываютъ ею изъ сдла.

Охотники должны были, какъ предсказалъ Гарперъ, прохать нсколько миль, прежде чмъ нашли слдъ. Вдругъ Плутонъ обнаружилъ безпокойство, пробжалъ нсколько разъ по маленькому открытому мсту, обнюхалъ деревья , началъ перескакивать чрезъ старые стволы, потомъ вдругъ остановился, поднялъ голову вверхъ и завылъ громко и протяжно.

Другія собаки окружили его и принялись искать съ такимъ же усердіемъ: вдругъ Плутонъ умолкъ. бросился къ опрокинутому дереву, вскочилъ на него, добжалъ по немъ до корня, завылъ громко и какъ стрла молча помчался по найденному слду, но тмъ громче залаяли остальныя собака и огромными скачками послдовала я а своимъ предводителемъ.

— Ахой-хо-ахой! молодцы, кричалъ старый Стевенсъ, подстрекая собакъ и приподымаясь на сдл.— Слдъ славный, посмотримъ, каковы-то наши собаки.

Старикъ сжалъ подъ собою лошадь. Съ неимоврною скоростью летли охотники за собаками, изрдка подстрекая ихъ одобрительными возгласами. Казалось, самъ Стевенсъ помолодлъ двадцатью годами. Все быстре и громче становилось преслдованіе, и наконецъ появился медвдь, бжавшій чрезъ открытый лсъ, чтобы укрыться въ непроходимомъ тростник, старикъ, угадавъ намреніе звря, отрзалъ ему дорогу и посплъ во-время, чтобы выгнать его снова на открытое мсто. Съ бшеною, дикою скоростью мчались охотники по колючимъ кустамъ, болотистымъ, мягкимъ мстамъ, чрезъ опрокинутыя деревья и старые пни и часто ложились на шею лошадей, чтобы не свалиться, когда задвали они за древесныя втви.

Наконецъ медвдь добжалъ до чащи, собаку, особенно Плутонъ, преслдовали его по пятамъ, и онъ ршился отдохнуть на дуб.

Собаки съ бшенствомъ прыгали около дерева и отъ злости грызли корень, одинъ Плутонъ лежалъ въ нкоторомъ отдаленіи и разсматривалъ своими большими, умными глазами ослденнаго непріятеля.

Стевенсъ достигъ въ эту минуту до окраины лса. По лаю собакъ, онъ догадался, что медвдь загнанъ на дерево, соскочилъ съ коня и пытался пройти пшкомъ чрезъ камышъ, вдругъ раздался выстрлъ, и острый слухъ его былъ пораженъ болзненнымъ визгомъ нсколькихъ собакъ.

— Тысяча чертей! закричалъ старый охотникъ:— неужели кто-нибудь изъ нихъ усплъ прибжать раньше меня? и снова раздался собачій визгъ. Употребляя вс усилія, онъ пробился чрезъ чащу и явился на мсто битвы, въ тоже время, какъ Нимъ подходилъ съ другой стороны.

Медвдь, раненый пулею, не могъ бжать, но защищался мужественно противъ собакъ, изъ которыхъ одна уже издохла, а другая была поражена до смерти страшною лапою, къ бою присоединилась чужая собака, которая сражалась такъ же храбро. Плутонъ, дразнившій до этой минуты медвдя, услышавъ голосъ господина, бросился съ бшенствомъ на звря и старался схватить его за горло. Осажденное и раненное животное стаяло на заднихъ ногахъ, густая шерсть его поднялась, уши прилегла назадъ, изъ открытой пасти высунулся языкъ, оскалились блые, облитые кровью зубы, темные глаза сверкали. Въ борьб съ собаками онъ отбрасывалъ ихъ въ разныя стороны и наконецъ усплъ схватить врнаго Плутона въ свой когти.

Старый Стевенсъ спокойно держалъ ружье свое на-готов, чтобы при первомъ случа убить звря, его удерживала только боязнь убить одну изъ собакъ, во, увидвъ своего Плутона въ опасности, онъ не утерплъ: бросилъ винтовку, выдернулъ ножъ и поспшилъ на выручку собаки.

Медвдь страшно замахнулся на стараго охотника, такъ-что если бы попалъ, то конечно Стевенсъ никогда бы боле не охотился, но опытный старикъ былъ готовъ встртить отраженіе и отскочилъ въ сторону, когти разъяреннаго звря успли только распороть ему рукавъ и легко ранить его. Отчаянное животное хотло броситься въ другой разъ, но ножъ Нима пронзилъ его сердце, съ ревомъ грянулось оно на землю и издохло, къ величайшей радости остервенвшихъ собакъ.

Тогда прибыли Гарперъ и Генри, они очень удивились, когда увидли незнакомаго имъ человка, незамченнаго прежде Стевенсомъ и Нимомъ.

То былъ индецъ, который, спокойно опираясь на винтовку, равнодушно присутствовалъ при битв, какъ посторонній зритель. Когда издохъ медвдь, замченная на охот собака его присоединилась къ красному сыну лсовъ, страшные шрамы, покрывавшіе красивое тло ея, придавали еще боле свирпости ея дикой наружности.

— Странно, сказалъ съ удивленіемъ Гарперъ: — этотъ молодецъ пришелъ словно полюбоваться на охоту.— Любезный другъ, разв у тебя не было кусочка точеной стали, чтобы помочь собакамъ облегчить смерть медвдю?

Индецъ молчалъ и показалъ на лвую руку, обернутую кускомъ оленьей шкуры.

— Ты раненъ? сказалъ Стевенсъ съ сожалніемъ, подходя ближе.

— Когти катамунта {Порода маленькихъ тигровъ.} длинны и зубы его остры, великій духъ скрываетъ его въ сучьяхъ и напускаетъ на тхъ, кого наказываетъ, но Те-неш-ма-ка мужчина и у него дв руки, сказалъ индецъ и дико оглянулся кругомъ.

— Не робй! отвчалъ ему старый Стевенсъ: — заживетъ, смотри, я также раненъ, пойдемъ къ моему дому, въ нсколькихъ миляхъ отсюда, тамъ мы отдохнемъ, пока вылечимся, вдь намъ съ тобой во всякомъ случа нескоро прійдется итти на охоту.

— Блыя братъ моя говоритъ правду, я посмотрю его вигвамъ, отвчалъ дикарь и присоединился къ охотникамъ съ своей собакой.

Во время дороги они говорили мало, съ трудомъ пробивали себ путь чрезъ чащу, обремененные ношею, и наконецъ пришли къ лошадямъ. Когда же тучи на западной части неба подернулись краснымъ отблескомъ, подошли они къ берегу Мисиссипи, и маленькая тропинка довела ихъ скоро вдоль рки до стевенсова жилища, изъ трубы котораго взвивался свтло-голубой дымокъ.

Въ нсколькихъ стахъ шагахъ отъ дома раздался привтливый лай я визгъ оставленныхъ дома собакъ, взятыя на охоту прыгали весело, лая около лошадей, изъявляя свою радость, и съ ворчаньемъ проходили мимо чужой робаки, униженно опустившей голову и хвостъ.

Прибывъ къ дому, Нимъ и Генри, при помощи нсколькихъ мальчиковъ, сняли съ лошадей добычу и отнесли въ кладовыя и накормили лошадей.

Молодая женщина, жена Генри, стояла у прялки, одной рукой вертя колесо, а въ другой держа блоснжную хлопчатую бумагу. Прибытіе охотниковъ прервало ея работу, она отставила прялку, взяла на руки маленькаго краснощекаго мальчика, игравшаго у ногъ ея, и пошла съ привтливой улыбкой на-встрчу мужа.

Въ углу сидла на корточкахъ старуха, которая, казалось, не обращала вниманія на новоприбывшихъ, голова и руки ея дрожали, а тусклые глаза безсмысленно устремлялись въ землю.

Те-неш-ма-ка, бросившій проницательный, безпокойный взглядъ на старуху, подошелъ къ огню, противъ самой старухи, которая въ эту минуту подняла глаза, и взоры ихъ встртились.

Какъ-будто ужаленный змей, отшатнулся индецъ, не сводя глазъ съ безумной, медленно выпрямляясь, старуха вытянулась во весь ростъ. На одинъ мигъ, казалось, лицо ея выразило испугъ и изумленіе, но вдругъ черты ея приняли выраженіе страшнаго гнва и бшенства: синія губы и слабыя, вытянутыя впередъ руки задрожали какъ въ лихорадк, почти потухшіе глаза бросали новый, сверхъестественный блескъ, изъ-подъ густыхъ сдыхъ бровей ея, индецъ съ ужасомъ вытянулъ впередъ лвую раненую руку, какъ-бы готовясь къ защит.

Наконецъ почти беззвучнымъ, но внятнымъ голосомъ сказала она:

— Богъ, самъ Богъ отдалъ тебя въ руки мстителей, ты погибъ! умри! и сама мертвая упала она на руки Стевенса.

— А! это одинъ изъ убійцъ моего брата твоей своячиницы, Генри! закричалъ Нимъ и, вытащивъ ножъ, съ бшенствомъ бросился на индйца, который однако не обращалъ на него вниманія какъ прикованный къ мсту не спускалъ главъ съ мертвой старухи. Скоро бы ршилась судьба его, но Стевенсъ бросился между ними и удержалъ руку молодого человка.

— Стой, Нимъ, закричалъ онъ: — индецъ гость мой! если онъ убилъ родственниковъ вашихъ, въ чемъ я нисколько не сомнваюсь, то преслдуй его и отомсти, когда онъ выйдетъ отсюда, но не въ моемъ дом, куда я пригласилъ его.

Стевенсъ обратился къ дикарю и, положивъ руку на плечо его, сказалъ: садись, шь и отдохни до-завтра, рука твоя покрыта кровью лучшихъ моихъ родныхъ, эта старуха сошла съ-ума отъ твоего злодйства, одно появленіе твое теперь лишило ее жизни, ты знаешь и уважаешь законъ кровной мести, но законъ гостепріимства священне: — ты въ безопасности.

Это великодушіе нисколько не удивило индйца, онъ спокойно прислъ къ огню и отложилъ въ сторону оружіе, чтобы удобне отдохнуть. Одинъ разъ только взглянулъ онъ мимоходомъ на остальныхъ мужчинъ, и гордая улыбка мелькнула на губахъ его, когда замтилъ онъ, съ какимъ гнвомъ смотрли на него два молодымъ человка, онъ презрительно поворотился къ нимъ спиною.

Женщина, напрасно пытавшаяся привести въ чувство старуху, принялась за приготовленіе пищи и поднесла не индйцу. Она содрогнулась, когда глаза ея встртились съ пытливымъ взоромъ краснокожаго гостя, онъ смотрлъ на нее пристально и жадно началъ пожирать поставленное ему кушанье. Посл того завернулся въ свое покрывало и скоро заснулъ.

Для объясненія замтимъ, что когда пріятель Уильсона нашелъ старуху въ развалинахъ сгорвшаго дома, онъ привезъ ее къ жен Генри, той самой молодой женщин, которая подала индйцу пишу и питье, сходство ея съ убитой имъ женою Уильсона поразило его. Джемсъ Уильсонъ, братъ несчастнаго, убитаго ‘Срымъ Соколомъ’, переселился впослдствіи со старымъ Стевенсомъ къ своему родственнику, молодому Генри Вудсъуорту, владвшему на берегахъ Мисиссипи значительнымъ участкомъ земли.

На-утро первый проснулся старый Гарперъ, одлся и началъ раздувать угли, тлвшіе, въ камин. Было еще темно, онъ осторожно поднималъ ноги, боясь наступить на индйца, который, по предположенію его, еще долженъ былъ спать, какъ и вс домашніе. Онъ нагнулся къ огню, бросилъ на уголья нсколько мелко нарубленнаго кипарису, свтлое пламя вскор запылало. Тогда только замтилъ онъ, что индйца уже не было.

— Тысяча чертей! закричалъ онъ: — мошенникъ навострилъ лыжи, видно, ему здсь показалось опасно.

— Что? убжалъ? закричали въ одно время проснувшіеся Джемсъ и Генри.

— Да, гнздо пусто, продолжалъ старый Гарперъ: — это не бда, здсь въ дом намъ нельзя было бы его тронуть, мы даже должны были бы дать ему нсколько времени, прежде чмъ пуститься въ погоню, теперь же, когда красный извергъ убжалъ такъ скрытно и трусливо, посмотримъ, кто изъ насъ хитре, мы или онъ. Посмотри, Джемсъ, въ какую сторону бжалъ онъ въ лсъ, да зайди къ рк, не нашелъ ли онъ каноэ? Мы оба, Генри, покормимъ лошадей, и клянусь, мы нагонимъ подлеца до солнечнаго заката.

Джемсъ воротился скоро и возвсти ль, что каноэ лежитъ на своемъ мст, индецъ же бжалъ по той самой дорог, гд они шли на-канун.

— Бьюсь объ-закладъ, сказалъ Гарперъ:— хитрый плутъ бжитъ къ тому мсту, гд мы охотились, онъ знаетъ, что мы будемъ преслдовать его съ собаками, а тамъ он потеряютъ слдъ его или даже не обратятъ на него вниманія, постой же, ты ошибешься въ своемъ расчет!

Ротъ зазвучалъ посреди утренней тишины, и тотчасъ за нимъ поднялся вой всей псарни, вой четырнадцати собакъ.

Стевенсъ вышелъ изъ дому и сказалъ, схвативъ Джемса за руку:

— Друзья, не марайте рукъ кровью краснаго вора, приведите его живого, мы сдадимъ его суду, вы имете право убить его, но помните, что это человческая кровь и оставляетъ посл себя скверныя красныя пятна, я не хотлъ бы, чтобъ у кого-нибудь изъ васъ они были на совсти!

— Ты правъ, старикъ, сказалъ Гарперъ: — мы приведемъ его живого, я самъ не желаю марать своихъ рукъ, но не буду раньше спокоенъ, пока не увижу, какъ его повсятъ.

— Ступайте съ Богомъ, сказалъ старикъ, пожиная всмъ руки:— ступайте съ Богомъ, я останусь дома и похороню старуху, а Луиз нельзя одной оставаться съ покойницей.

— Ура, молодцы! закричалъ старый Гарперъ собакамъ, затрубивъ, еще въ рогъ ура, сегодня важная охота! Только, смотрите, чтобъ ни одна изъ васъ не зарилась на другую дичь, особенно ты, Гекторъ, не плошай у меня!

Впрочемъ подстрекать собакъ было ненужно, почуявъ слдъ чужой собаки, он съ лаемъ бросились по слду. Охотники едва успвали бжать за ними чрезъ густой кустарникъ и камышъ.

Индецъ, преслдуемый видніемъ безумной старухи, не помня себя, бжалъ чрезъ чащу. Надясь запутать слдъ, онъ перебжалъ чрезъ то мсто, гд убили медвдя, но погоня не прекратилась, по треску камыша и кустарника, краснокожій зналъ, что погоня близка.

Онъ остановился, прислушался еще разъ, и дрожь пробжала по всему его тлу, собаки лаяли и выли, бжа по его слду, спасеніе было невозможно. Быть можетъ онъ придумалъ бы для того еще какое-нибудь средство, потому-что человкъ любятъ жизнь и даромъ ея не бросаетъ, но суеврная боязнь, мысль, что судьба его ршена, что самъ Маниту привелъ его къ дому враговъ, чтобы исполнилось предсказаніе безумной старухи, эта страшная мысль сдлала его неспособнымъ къ самостоятельному дйствію. Несчастный могъ только взвести курокъ, осмотрть ножъ и молча ожидать нападенія.

Гекторъ прибжалъ прежде всхъ: съ дикимъ бшенствомъ летлъ онъ, но еще въ двадцати шагахъ поразила его пуля индйца. Врная собака взвизгнула и упала. Ближе и ближе подбгали остальныя собаки, несчастный хотлъ снова зарядить ружье, но лвая рука у него такъ опухла, что онъ не могъ двигать ею. Онъ прислонился спиной къ дереву и взялъ ножъ въ правую руку.

Собаки подбгали все ближе и ближе. Индецъ чувствовалъ, что собственная собака его, готовившаяся защищать своего господина, ускоритъ его гибель, но то было послднее любившее его существо, и онъ не ршился оттолкнуть ее отъ себя. Съ дикимъ бшенствомъ бросились переднія собаки, он, казалось, не хотли человка и напали на собаку, которая, видя неравенство боя, со всми признаками ужаса и боязни въ глазахъ, старалась спрятаться за своимъ господиномъ. Нсколько собакъ упали подъ острой сталью индйца, уже онъ размахнулся для новаго удара, какъ вдругъ одна изъ собакъ вцпилась въ его собаку и билась съ нею на земл, индецъ хотлъ перепрыгнуть черезъ нихъ, но нога его запуталась въ кустарник, и онъ упалъ на землю, въ одно мгновеніе собаки схватили, задушили и разорвали его въ куски.

Гарперъ, Джемсъ и Генри подскакали въ эту минуту, разогнали собакъ отъ бдной жертвы, но поздно.

Съ содроганіемъ отвернулись они отъ страшнаго зрлища, вскочили на лошадей и медленно воротились домой… Проклятіе безумной старухи исполнялось, страшно были наказаны красныя дти лсовъ за ужасное преступленіе, кости ихъ была разбросаны въ чащ.

Осенью 1840 года охотился я на берегу Тироши, провожатымъ моимъ былъ смуглый стройный американецъ. То былъ сынъ Генри Вудсъуорта. Онъ показывалъ мн черепъ Те-неш-ма-ка, служившій дтямъ и молодымъ людямъ цлью, когда училась они стрльб изъ ружья. По просьб моей, мн подарили этотъ послдній остатокъ страшно наказаннаго убійцы.

Я вырылъ томагаукомъ могилу и похоронилъ въ ней голеву Тенеш-ма-ка.

‘Современникъ’, No 11, 1848, NoNo 2, 3, 6, 1894

КАРТИНЫ МИСИСИППИ.

I. ОХОТА ВЪ ПЕЩЕРАХЪ ЗАПАДНОЙ АМЕРИКИ.

II. ГУРРИКАНЪ *).

III. СЕМЬ ДНЕЙ HА АМЕРИКАНСКОМЪ ПАРОХОД.

IV. ДОКТОРЪ МИДДЛЬТОНЪ.

V. ОХОТНИКЪ СТЕФЕНСЪ и СОБАКА ЕГО ПОППИ.

VI. МЕСТЬ.

Читайте также:

I.
ОХОТА ВЪ ПЕЩЕРАХЪ ЗАПАДНОЙ АМЕРИКИ.

II.
**ГУРРИКАНЪ *).**

III.
СЕМЬ ДНЕЙ HА АМЕРИКАНСКОМЪ ПАРОХОД.

IV.
ДОКТОРЪ МИДДЛЬТОНЪ.

V.
ОХОТНИКЪ СТЕФЕНСЪ и СОБАКА ЕГО ПОППИ.

VI.
МЕСТЬ.